Вечером я покинул гостиницу через ход для прислуги. Постояльцы пользуются парадным, но там холл, портье и движение публики. Как в приличном отеле у прислуги отдельный вход и своя лестница, правда, без ковровой дорожки и дубовых перил. Меня не заметили. Поздно, прислуга ушла. Открыт ресторан, но он в другой стороне.

На душе было тревожно, идти не хотелось, но я пересилил себя. Рано или поздно прошлое догонит тебя. Это как тяжелая болезнь у нерешительного человека. Страшась диагноза, он избегает врача. В результате, болезнь прогрессирует и нередко приводит к печальному финалу.

Нужный дом я отыскал быстро — подсказка в письме помогла. Встал на улице и огляделся. Ни души, окна домов без света – обыватели спят. Здесь рано ложатся. В нужном мне доме окошко светилось — здесь не спали. Свет явно от керосиновой лампы – слишком тусклый. Электричества здесь нет — столбов на улице не наблюдается. В центре Минска они обвешаны проводами по самое не могу – по нескольку перекладин на каждом. Неизвестный мне автор письма выбрал жилье в глухом месте. Специально или так получилось?

Светила луна, и я осмотрел дом. Небогатое жилье. Не изба, конечно, но и не дворец. Рублен из дерева и обшит досками, насколько можно рассмотреть. Ворота деревянные, как и калитка. Я подумал и звякнул щеколдой. Обыватели нередко держат собак, которых выпускают во двор на ночь.

Никто не залаял и не загремел цепью. Пса нет или затаился. Подумав, я достал пистолет и загнал патрон в ствол. Не хватало, чтоб порвали штаны, других у меня нет. Пистолет сунул в карман. Случайного выстрела можно не опасаться. У этой модели предохранитель отключается, когда обхватываешь рукоять ладонью.

Открыв калитку, я прошел к крыльцу дома и постучал в дверь кулаком. Через несколько секунд в доме послышались шаги.

– Кто там? – спросил мужской голос.

— Я получил ваше письмо.

— Валериан?

– Да.

— Ты один?

-- Ждете кого-то еще?

Загремел засов, и дверь отворилась. В проеме возник темный силуэт. На пару секунд он застыл, вглядываясь. В лунном свете я разглядел, как в руке незнакомца что-то сверкнуло. Похоже на оружие. Странно меня встречают.

– Проходи! – сказал незнакомец и отступил в сторону.

Я протиснулся мимо него и остановился в сенях. Позади лязгнул засов, и послышалось дыхание. Вперед незнакомец не прошел, контролируя меня со спины.

– Иди в комнату! – сказал негромко.

И я пошел. Из распахнутой двери впереди изливался свет, так что направление вопросов не вызывало. Через несколько шагов я оказался в большой комнате, где встал и осмотрелся. Обстановка внутри оказалась незамысловатой. Стол с двумя стульями, буфет кустарной работы, сундук и железная койка у противоположной стены. Дававшая свет керосиновая лампа разместилась на столешнице. На окнах висели занавески до половины рам, под ногами лежал домотканый половик. Небогатая квартирка.

– Садись! – велел незнакомец.

Я подчинился. Он устроился напротив, и уставился на меня. Я занялся тем же. Впечатления незнакомец не производил. Лет сорока, лицо невыразительное. Редкие волосы зачесаны назад, открывая обширные залысины. По такому лицу скользнешь лицу взглядом и забудешь. Одежда неприметная. Костюм-тройка с жилетом в крупную полоску, из треугольного выреза выглядывает белый воротник-стойка с тонким галстуком. По виду – мелкий служащий или коммивояжер. Впечатление о заурядности разрушали глаза. Глубоко посаженные, светлые до прозрачности, они смотрели на меня с хищным интересом. Их обладатель словно прикидывал: съесть меня сейчас или позже. Мне это не понравилось.

– Ну? – нарушил молчание незнакомец.

– Баранки гну! – не сдержался я. – Зачем звал?

– А ты обнаглел! – покачал он головой. – Думаешь, если получил эти висюльки, – он указал на мои ордена, – так можешь забыть обо мне? С каких пор ты врач?

– С таких! Чего нужно?

– Забыл, значит, – вздохнул он. – Придется напомнить.

Руки он держал под столом. Внезапно одна из них выпорхнула над столешницей, и в ней оказался пистолет. На меня глянул черный зрачок ствола.

– Руки на стол!

Я торопливо положил ладони на столешницу.

– Вот так лучше. А теперь рассказывай!

– Что?

– Все. Почему замолчал и перестать писать старому приятелю. Зачем объявил себя врачом и почему так нагло себя ведешь? Говори!

Я сглотнул. Вам приходилось сидеть под дулом пистолета? Нет? И не пробуйте! Хреновое ощущение.

– Видите ли, Тимофей…

– Зови меня Карл! – ухмыльнулся он. – Как тогда, в Германии. Помнишь, казино на Александерплатц? Хорошие были времена, – вздохнул он. – Продолжай!

– Я не помню прошлого. Утратил память вследствие тяжелой операции. Пережил клиническую смерть.

– Придумай что-нибудь получше! – хмыкнул он.

– Я сейчас кое-что покажу. Только не стреляйте! Мне нужно расстегнуть мундир и приспустить шаровары.

Пару секунд он пронзительно смотрел на меня, затем кивнул.

– Только медленно и без резких движений.

Я осторожно встал. Для начала снял пояс и повесил его на спинку стула. Затем расстегнул китель и замки подтяжек. Пробежался пальцами по пуговицам шаровар. В перчатках было неудобно, но снимать их я не стал. Спустив шаровары на колени вместе с кальсонами (трусов здесь нет), задрал нижнюю рубаху.

– Видите шрам?

Карл встал и перегнулся через стул. Ствол при этом смотрел мне в живот.

– Вижу! – наконец, сказал он и опустился на стул. – Жуткое зрелище.

– У меня был гнойный аппендицит. Отросток лопнул, его содержимое излилось в брюшину. Случился перитонит, и я умер. Меня отнесли в мертвецкую и накрыли простыней. Но я каким-то непостижимым образом очнулся. Это заметили и стали лечить. Я выжил, но утратил память. Доктор сказал, что это следствие кислородного голодания мозга. Не помню ничего: ни родителей, ни детства, ни обучения в Германии. О том, что я Довнар-Подляский, сказали в лазарете. Из бумаг узнал, что я вольноопределяющийся Могилевского полка седьмой пехотной дивизии. Возвращаться в траншеи не хотелось, потому выдал себя за недоучившегося врача. Мол, с началом войны сбежал в Швейцарию, откуда перебрался в Россию. Этому поверили – аристократы не врут. Поскольку медиков не хватает, меня оставили в лазарете. Вот и все.

– Хм! – сказал он. – Похоже, не врешь. Ложь я чувствую. Хотя чего-то не договариваешь. Выдать себя за врача сложно. Для этого нужно много знать.

– Пока лечился, читал медицинские книги. Они там были. Многое мне подсказали. Думаю, у меня талант.

Я потупил глаза. Карл расхохотался.

– Талант у тебя карты передергивать. Вот это ты делал с мастерством. И где только научился? Аристократ… На этом и попался.

Так вот откуда у донора ловкость пальцев… Меня это удивляло.

– Можно мне застегнуться?

– Давай! – кивнул он и положил пистолет на стол. Сработало. Человек со спущенными штанами не производит впечатления опасности. Я подтянул шаровары и заправил в них нижнюю рубаху. Китель оставил расстегнутым, пояс – на спинке стула. Закрепив подтяжки, занялся ширинкой. Карл наблюдал за этим с ухмылкой. Я застегнул подтяжки, сел и сделал вид, что поправляю одежду. Стол укрывал меня до середины груди, поэтому пистолет незаметно для Карла перекочевал за пояс под полой кителя. Теперь можно выхватить и стрелять, но спешить я не стал. Во-первых, Карл мог оказаться быстрее. Во-вторых, следует выяснить, кто этот тип, и что ему от меня нужно. Я вернул руки на стол.

– Поскольку ничего не помню, не расскажете, как мы познакомились? И какие отношения нас связывают?

– Отчего ж не рассказать? – кивнул он. – Для начала представлюсь. Майор генерального штаба Германской империи Карл Бергхард. Тимофей – мой оперативный псевдоним. В паспорте другое имя, но знать его тебе не нужно. Познакомились мы в Берлине, в казино на Александерплатц. Перед войной мы активно вербовали агентов среди подданных России. Обратили внимание на русского студента из аристократов, который жил на широкую ногу. Вино, женщины, игра в карты… Меня это заинтересовало. На первый взгляд, ты не представлял ценности. Не офицер, не богатый промышленник, и, тем более, не чиновник. Но мне понравились твоя наглость и обаяние. Ты легко сходился с людьми, имел массу приятелей. Я решил, что такой человек перспективен. Оставалось завербовать. Это оказалось не сложно. Я обратил внимание на твою удачливость в картах и подсел за игровой стол. Дальше просто. Тебя поймали на шулерстве. Скандал, угроза суда… Тут я и сделал предложение. Работа на Германский штаб или тюрьма и позорная депортация в Россию. Будущее тебя ожидало незавидное. Ты оказался умным человеком и согласился.

Его губы тронула улыбка. М-да… Сволочью был мой донор, да еще какой!

– Перед войной мы переправили тебя в России. Задание было простым. Поступить в армию и пробиться в офицеры, при этом желательно попасть в штаб. С первым ты справился, о чем сообщил в письме, но потом замолчал. Я даже подумал, что тебя убили. Война, – развел он руками. – И вдруг читаю: жив, здоров, да еще ордена получил! Удивил ты меня, Валериан. Эдакий зигзаг, – он изобразил движение рукой. – Ты ведь учился философии, а не медицине. И не в Мюнхене, как писали в газетах, а в Берлине.

Очередной косяк. Сколько их я уже упорол! Но кто ж знал?

– Господин Берхгард!..

– Лучше Карл, – перебил он. – Мы, ведь, друзья.

Он ухмыльнулся.

– Чем вы можете подтвердить ваши слова?

– Умный мальчик! – хмыкнул он. – Сейчас. Сиди тихо и не дергайся.

Он сунул пистолет в жилетный карман и прошел к буфету. Открыв створку, вытащил саквояж и принес его к столу. Поставив на пол, достал картонную папку. Развязав тесемки, зашелестел бумагами. Наконец, найдя нужную, поднес ее к моему лицу на вытянутой руке.

– Узнаешь почерк?

«Я, Валериан Витольдович Довнар-Подляский, настоящим подтверждаю, что получил от Германского генерального штаба 2000 (две тысячи рублей) в качестве платы за оказанные ему услуги. Мая, пятого дня, 1914 года от Рождества Христова. Подпись…»

Почерк каллиграфический. Красиво писал, сволочь!

– Убедился? – Карл-Тимофей сунул расписку в папку и завязал тесемки. После чего сел и сложил руки на груди. – А теперь поговорим. То, что ты пробился в врачи и спас командующего фронтом меняет ситуацию. Плохо, конечно, что стрелял в немецких солдат, но я могу это понять. Война… Драгуны не стали бы разбираться. Однако смерть их следует искупить. Твои ордена и нынешнее положение открывают новые возможности. Тебе надлежит перебраться в Минск и устроиться поближе к штабу фронта, возможно, Ставки. Нас по-прежнему интересуют сведения о российской армии. Дислокация частей, их перемещение, вооружение, планы командования. Сведения, как и прежде, будешь пересылать почтой.

– Попадусь. Письмо вскроют и прочтут.

– Не пользуйся военной почтой. Гражданские письма не вскрывает, тем более, заказные. Отправлять будешь на адрес и имя, который я продиктую – до востребования.

– Можно записать? Боюсь, не запомню. Или перепутаю.

– Хорошо, – сказал он, подумав. – Напишу. Но, запомнив, ты уничтожишь бумагу. Письмо сжег?

Я кивнул.

– С адресом поступишь также.

– А деньги?

– Узнаю Довнар-Подляского! – хмыкнул он. – Ничего не сделал, а денег требует. Ладно.

Он полез в саквояж и вытащил пачку денег.

– Здесь тысяча рублей, – пачка шлепнулась на стол. – Это аванс. По получению писем дам столько же. Если добытые сведения окажутся ценными, – он вновь поднял палец.

Я жадно схватил пачку и спрятал ее в нагрудный карман. Следовало играть роль. Карл покачал головой и полез в саквояж. Достав листок бумаги, положил его перед собой. Затем извлек карандаш.

Занятый этим, он не следил за мной, потому и не заметил, как в моей руке оказался пистолет.

– Не двигаться!

Он замер, лицо его вытянулось.

– Что за шутки, Валериан?

– Я не шучу. Пистолет заряжен и снят с предохранителя. Стрелять я умею. Теперь аккуратно, двумя пальцами, достань свой пистолет и отдай мне.

Бергхард поколебался, но подчинился. Пистолет он толкнул по столу в мою сторону. Я взял его левой рукой и, скосив взгляд, рассмотрел. Дерринджер, компактный, но смертоносный. Конструкция, которая переживет века. Как оружие последнего шанса был в ходу и в моем мире. Большим пальцем левой руки я взвел курок и направил дерринджер на немца.

– Что теперь? – спросил он.

– Напишем диктант. Бери карандаш!

Он починился.

– Что писать?

– Сим сообщаю, что я… Пиши имя и фамилию, указанные в российском паспорте, на самом деле являюсь майором Германского генерального штаба Карлом Бергхардом и занимаюсь шпионажем в России. Там много денег? – я указал пистолетом на саквояж.

– Совсем нет. Последнюю тысячу отдал тебе. Зря ты это затеял, Валериан!

– Посмотрим. Ты пиши.

– Зачем?

– Я заберу эту бумагу, и вы от меня отстанете. Ты, ведь, хочешь жить? Шпионов в России вешают.

– Думаешь сорваться с крючка? Не получится. Твое обязательство о сотрудничестве с германской разведкой хранится в генеральном штабе в Берлине.

Ну, до Берлина далеко…

– Пиши! Не отвлекайся!

Он послушно заскользил по бумаге карандашом. Я встал со стула и, не опуская пистолетов, подошел и остановился сбоку, как будто контролируя написанное. Он покосился, но промолчал.

– Что теперь? – спросил, закончив.

– Добавь: «в содеянном раскаиваюсь».

Он хмыкнул и склонился над листком. Быстро написал фразу, но точку поставить не успел. Ствол дерринджера ткнулся ему в висок. Карл дернулся, но опоздал. Хлопнуло, будто пробка из шампанского вылетела. Из раны вылетела струя крови, но я ждал этого, поэтому заранее отступил в сторону. На ладонь, державшую дерринджер, кровь все же угодила, испачкав перчатку. Не страшно, выброшу.

Бергхард ткнулся лицом в стол. Кровь из раны залила столешницу, запачкав исписанный листок. Не беда, кому нужно прочтут. Я взял руку Бергхарда и вложил в нее дерринджер, оставляя на нем отпечатки пальцев, затем отпустил. Пистолет стукнул о пол. Вот и все. В фильмах, которые я смотрел, так имитировали самоубийство. Надеюсь, прокатит. Сунув «браунинг» в карман, я стащил перчатку и проверил пульс немца. Мертв. Можно заняться собой. Я застегнул мундир и надел пояс. Проверил, не забыл ли чего? Все оказалось на месте. Дальше действовал, как автомат. Надев перчатку, достал папку из саквояжа и нашел в ней свою расписку. Скомкав, сунул в карман. Проверил, нет ли еще. Не оказалось. Зато нашлись расписки других агентов, и их оказалось немало. Я пробежал глазами листки. Ни фига себе! Начальник оперативного отдела штаба корпуса, высокопоставленный интендант, крупный промышленник, секретарь губернатора Минска… Шпионская сеть у Бергхарда оказалась обширной. Я-то думал, что он чванливый дурак. Не походил фриц на успешного резидента в моем представлении. Меня даже не обыскал. Хотя, что я знаю резидентах? Видел их в кино – и только. Времена здесь патриархальные, нравы незамысловатые, шпионские донесения шлют по почте. А как иначе? Телефонов мало, и они под присмотром, телеграф – тоже. Раций нет, портативных фотокамер не придумали. Мрак…

Насчет денег Бергхард не соврал – в саквояже их не оказалось. Ну, и ладно, не грабить пришел. Зато обнаружился пистолет. Маленький, никелированный, с накладками из слоновой кости на рукояти. Красивая игрушка. На накладке по диагонали выгравировано «Bayard». И с чего покойника тянуло к малышам? Мог бы и чего солиднее прикупить. Пистолет стоит недорого. Мой «браунинг» – 22 рубля, сотня патронов к нему – семь. Причем, патроны бельгийские, а не российского производства. Продавец в оружейном магазине на это особо упирал, дескать, российские ненадежны. Врал, конечно. На фронте российские патроны стреляют без проблем. С таких вот мелочей и начинается презрение к Родине.

Запасной магазин к «баярду» нашелся кармашке саквояжа. Я осмотрел патрон. Похож на мой от «браунинга». Позже разберусь. Я сунул «баярд» и магазин в карман. Опасаться нечего. Оружие здесь не регистрируют и не ставят на учет. Картотеки номеров нет, разве что на похищенные. Сомневаюсь, что этот «баярд» украли. Подарю кому-нибудь, например, Мише. Я его разочаровал, отказавшись жениться на Поляковой, будет компенсация. Кстати, о них. Завтра у меня визит, нужно подготовиться. Окинув прощальным взглядом комнату, я покинул дом, оставив все, как есть. Покойник обмолвился о прислуге. Завтра она придет и наткнется на труп. Побежит в полицию. Та явится и обнаружит папку с расписками. Как я понимаю здешние расклады, их передадут жандармам. Контрразведкой в Российской империи занимаются они. Кому-то здорово поплохеет. А вот нехрен торговать Родиной!

Угрызения совести меня не мучили. С чего? Бергхард завербовал донора, а не меня – это раз. Во-вторых, я убил врага России. Его все равно ждала виселица. Лучше, конечно, сдать жандармам, но сомневаюсь, чтобы я бы смог довести по адресу. Покойный был мужиком резким. Сиганул бы в переулок – и ищи его! Предположим, получилось бы, ну, и что дальше? Карл обо мне рассказал. Писать явку с повинной? Наказать, может, и не наказали бы, но клеймо шпиона повесили. Конец планам. А у меня они обширные. Собираюсь по мере возможности усовершенствовать врачебную практику в России. Если получится, спасу тысячи жизней. Причем, приличных людей, а не этой сволочи.

Улица встретила меня тишиной – выстрел внимания не привлек. Возможно, не слышали – стены у дома толстые. Вот и ладно. Быстрым шагом я дошел до перекрестка и свернул к набережной. Там порвал в мелкие клочки и спустил в реку расписку. Затем стащил и зашвырнул подальше в воду окровавленные перчатки. Запасные у меня есть. Вспомнив, похлопал себя по карману. Пачка Бергхарда оказалась на месте.«Все-таки ограбил!» – кольнула мысль. Я прогнал ее. Это не добыча, а трофей, взятый с риском для жизни. Ведь Карл мог меня застрелить. Повезло, что он не ждал подлости от легкомысленного юнца. И признание, которое он написал, успокоило. Карл не мог знать, что в этом теле – разум взрослого мужчины, да еще из другого мира. Заподозри он – и мне пришел бы конец, пистолет покойник выхватывал мастерски. Думаю, что и рукопашным боем владел, в отличие от меня.

Я передернул плечами. Не буду больше об этом думать. Вернусь в гостиницу и напьюсь. Закажу в номер бутылку коньяка. Заслужил…

***

Подполковник обвел взглядом стоявших перед ним офицеров.

– Напоминаю, господа: действовать быстро и решительно. Никто из подлежащих задержанию лиц, не должен уничтожить компрометирующие его бумаги, а также, не приведи Господь, покончить с собой. Подобное буду рассматривать, как серьезное упущение, которое повлечет суровые последствия. Обыск вести со всем тщанием – как на службе, так и по месту проживания задержанного. Нам нужны доказательства. С фигурантами, а также с их родственниками или сослуживцами вести себя решительно, но вежливо. Попытки вмешаться, пресекать. Вам ясно?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – рявкнули подчиненные.

– Исполнять!

Офицеры сделали поворот кругом и один за другим вышли из кабинета.

– Задержитесь, Аркадий Матвеевич! – окликнул подполковник устремившегося следом штаб-ротмистра. – Ваша команда подождет. Не сбежит ваш интендант.

Офицер встал и повернулся к начальнику.

– Слушаю, ваше высокоблагородие!

– Без чинов! – сморщился подполковник. – У меня к вам приватный разговор. Присядьте!

Штаб-ротмистр подчинился. Подполковник заложил руки за спину и прошелся по кабинету.

– Вас ничего не удивило в истории с германским резидентом? – спросил, встав перед подчиненным.

– Удивило. Очень странное самоубийство.

– Вот! – поднял палец подполковник. – Резиденты – люди особые. Совестливых среди них нет, тем более, у германских офицеров. А он вдруг раздает деньги агентам, после чего пишет покаянную записку и пускает пулю себе в голову.

– Предполагаете?..

– Уверен. Бергхарда застрелили, выдав это за самоубийство.

– Кто?

– Один из тех, кого он завербовал.

– Почему не сообщник?

– Что ему делать в Минске? Бергхард справлялся один. Вон сколько народу завербовал! Это был агент, Аркадий Матвеевич, причем, из числа давних. Другого Бергхард не допустил бы к себе ночью. Покойный был осторожен – мы ничего не знали о нем. Мог шпионить долгое время, и не факт, что удалось бы разоблачить.

– Почему агент застрелил резидента?

– Догадайтесь? – улыбнулся подполковник.

– Бергхард ему угрожал. Обещал сообщить о нем контрразведке.

– Возможно, но, скорее всего, нет. Глупо. Разоблаченный агент сдаст резидента. Полагаю, дело обстояло иначе. Агент хотел выйти из игры и сказал это Бергхарду. Тому это не понравилось, и он стал угрожать. Тогда агент достал пистолет, заставил немца написать покаянную записку, после чего застрелил, обставив это как самоубийство.

– Если так, то он незаурядный человек.

– Именно, Аркадий Матвеевич, именно. Желал бы я познакомиться с ним. Жаль не получится.

– Почему?

– У нас нет зацепок. Никто не видел его приходящим или уходящим от резидента. Опрос обитателей соседних домов ничего дал. Прохожих на улице не случилось – время позднее. Кого прикажете искать? – подполковник развел руками. – И, главное, зачем?

– Не понял, Петр Семенович.

– А чего тут понимать? Кем бы ни был этот таинственный убийца, он сделал правильный выбор и отказался от сотрудничества с врагом. Заодно застрелил его.

– Лучше бы обратился к нам.

– Чтобы оказаться арестантом? Зачем это ему?

– Лицо, добровольно отказавшееся помогать противнику, освобождается от наказания.

– А репутация? Какое будущее ждет человека с клеймом шпиона, пусть даже бывшего? От него все отвернутся. Видимо, стрелку есть, что терять. Бергхарду не следовало упрямиться. В результате получил пулю.

– К счастью для нас.

– Не скажите Аркадий Матвеевич, не скажите, – подполковник вновь прошелся по кабинету. – Что скажут в Москве? На протяжении долгого времени в Минске действовали германская шпионская сеть, о существовании которой наше жандармское управление не подозревало. Вывод руководство сделает однозначный. Мы с вами поедем на Камчатку следить за благонадежностью эскимосов. Другим тоже не поздоровится. Вас это устраивает?

– Никак нет, Петр Семенович! Но что делать?

– Предположим, все обстояло иначе. От своих агентов мы узнали о германском резиденте. Дождались появления его в Минске, проследили перемещения, выявив связи, а в конце приняли решение задержать. К сожалению, резидент успел застрелиться. Однако бумаги остались. В результате мы раскрыли шпионскую сеть. За резидента нас отругают, конечно, хотя не больно – ситуация сложная. Трудно взять с поличным германского офицера. А вот за разоблаченную сеть обязательно наградят. Повышение в чине, ордена… Не откажетесь?

– Никак нет, Петр Семенович! Как можно?! Но что делать? Первыми покойника обнаружили полицейские. Они-то и вызвали нас. Вдруг проболтаются?

– С полицмейстером я договорюсь. Он человек умный, к тому же не без греха, – подполковник улыбнулся. – Слыхали историю с уничтожением разбойников на Еврейской улице?

– Читал в газете.

– Полиция выдала это за свою заслугу, затребовав награды и чины. Только это неправда. Не было там полицейских.

– Кто же застрелил разбойников?

– Офицер. Проходил мимо, когда тати остановили коляску и попытались ограбить пассажирку. Недолго думая, офицер достал пистолет и положил всех. После чего сел к жертве в коляску и отвез ее домой.

– Ловко! Кто ж этот молодец?

– Зауряд-врач Довнар-Подляский. Известная личность, между прочим. Говорят, талантливый хирург, Брусилова спас.

– Как вы узнали?

– От Полякова. Давид Соломонович пожаловался мне на засилье разбойников в Минске. Его дочь и была той нечаянной жертвой.

– Елизавета Давидовна?

– Она самая.

– Повезло этому хирургу! Желал бы я оказаться на его месте.

– У вас есть свое, Аркадий Матвеевич, и оно может статься куда выигрышней.

– Понял, Петр Семенович! Что требуется?

– Поговорите с другими офицерами. Обрисуйте им ситуацию и перспективы. Вас они послушают. Я, конечно, могу приказать, но лучше, если предложение поступит от вас. Вы с ними на дружеской ноге.

– Что могу обещать?

– Если задержание агентов пройдет гладко, и мы получим необходимые доказательства, то всех причастных к операции представлю к наградам. Кого к повышению в чине, кого – к ордену. Никого не забуду.

– Благодарю, Петр Семенович! – штаб-ротмистр вскочил и щелкнул каблуками. – Непременно поговорю! Полагаю, они согласятся.

– Вот и замечательно! А я навещу полицмейстера. Не задерживаю, Аркадий Матвеевич!

Штаб-ротмистр боднул головой и вышел. Подполковник снял фуражку с вешалки и водрузил ее на голову. «Ловок этот убийца! – подумал, выходя из кабинета в приемную. – Так обставить дело! Выстрел – и концы оборваны. Как на Еврейской улице», – он мысленно хохотнул.

Адъютант в приемной, завидев начальника, вскочил.

– Прикажите, голубчик, подать мой автомобиль, – приказал подполковник.

Офицер кивнул и выскочил из приемной. «Может этот Довнар-Подляский и есть тот агент? – подумал подполковник. – Больно ловок. Нет, – решил мгновением погодя. – Зачем немцу зауряд-врач? Что он может знать в своем лазарете? Связи не просматривается. Совсем разные случаи».

Вернулся адъютант, и подполковник забыл об этой мысли. Он так и не узнал, насколько близок был к разгадке.