Я умею бить молниями. Проявилось это случайно. Расставшись с Сайей, я побрел к себе. Идти было недалеко. На улицах было пустынно – ночь. Я шагал по тротуару, кроя себя матом. Зачем, спрашивается, замутил интрижку с бронеходчицей? В результате потерял девушку, которая мне нравится. Дурак.

Я махнул рукой. Темноту улицы пронизала молния. По ушам ударил треск. Я застыл. Проморгавшись, испуганно оглянулся по сторонам. Применение молнии в общественном месте равнозначно выстрелам на Земле. Посадят. К моему счастью, вокруг было пустынно. Я скользнул во двор, выбрался на другую улицу и поспешил к себе.

В квартире я немного потренировался. Молния получалась небольшой – где-то метр с небольшим. Большей сжег бы обстановку. Алгоритм ее появления был прост. Рассердился, махнул рукой – получи электрический разряд. Убить он, возможно, и не убьет, но тряхнет знатно.

Я полез в сеть. Информации было много. Когда пробуждается дар у девочек (где-то с десяти лет), как учить их осторожности обращения с молнией. Последствия несанкционированного применения… Здесь молния заменяет пистолет, ими пользуется местная полиция (Охрана) и военные. Женщины, разумеется. Мужчин в Охрану не берут, да и в армии их мало. Они служат техниками и врачами, занимают должности в тылу. Сообщалось, что длина молнии зависит от дара. Чемпионы били аж на двадцать шагов. Мой метр – ерунда. Правда молния у меня выходила шириною с ладонь. У других она едва с палец. Получалось, что у меня больше сила разряда. Могу убить. Ну, нах! Я лучше кулаком…

Удивления дар не вызвал. Если я вожу бронеход, почему б не бросать молнии, как женщина? Эта мысль меня позабавила. Злость ушла. Не срослось с Сайей, но фиг с ней. Не больно хотел. Нет, хотел, конечно, только… Все, все, забыли! У меня дел полно.

Назавтра я сходил к Бергу в ресторан. Просидел с ним день. Напевал песни и давал вольный перевод. Берг одобрял или отвергал песню. На «ура» шел репертуар времен молодости моих родителей. Я не удивился. Этот мир словно Земля середины прошлого века. Машины, дома, мода… Подолы платьев у женщин ниже колена. Мужчины носят головные уборы, женщины – платки или косынки. Если б не современная электроника и электромобили – 50-е или 60-е годы. Неудивительно, что вкусы здесь соответствующие.

Мои родители музыку любили. В шкафу лежали стопки пластинок. Их ставили на проигрыватель и опускали звукоснимающую головку. Сквозь треск в динамиках звучала мелодия. Пластинки сменили кассеты, проигрыватель – магнитофон. Лазерные диски я покупал сам. А затем перешел на флешки… Знакомые песни крутил вечерами, так что слова помнил. Берг отобрал «Мелодию» и «Ноктюрн», которые пел Магомаев, «Желаю вам» (на пластинке ее исполнял Гуляев), композиции советских ВИА и кое-что еще.

— Пока хватит, — сообщил, выключив запись. — Я разучу музыку с оркестром, а ты переводи тексты. Потом отрепетируем совместное исполнение.

Поговорили о деньгах. Певцу платили мало – десять нулов за вечер. Но Берг успокоил меня, сообщив, что это не все. Я получу отчисления за текст песен. (Музыку Берг «скромно» оставил себе.) Но главный доход не в том. Посетители ресторана заказывают песни. Такса – двадцать нулов. Из них пять получает певец, остальное делится оркестрантами. Пятьдесят нулов за вечер набежит гарантировано, скорей всего, что больше.

— Песни хорошие, — сказал Берг. — Здесь таких не слыхали. Так что будут платить.

— С рестораном нужно делиться?

— Наш оркестр собирает публику, — усмехнулся Берг. — Та платит за выпивку и еду. Делиться не нужно. Если кто потребует, сообщи мне.

Лицо его приняло зловещее выражение. Мы ударили по рукам и разбежались работать. Я корпел над текстами. По моей просьбе Берг прислал минусовки песен, я подгонял тексты под музыку. В языке Сухья слова короткие, как, к примеру, в английском. Перевод прозы в таких случаях не составляет труда – текст просто меньше. Со стихами трудней. Помогло мое увлечение поэзией. На Земле я переводил стихи классиков на английский. Выложил их на американских сайтах – хотел похвалиться. Пиндосы не оценили – стихи их не интересовали. Я озлился и стал постить лабуду. Как веселился на Рождество. Пил водку с медведями, играл с ними на балалайках. Потом были скачки. Мой медведь пришел первым. (Я на фото с Топтыгиным.) Медведи у нас служат в армии. (Мишка в форме с «калашниковым» в лапах.) Американцы сказали: «Вау!» и набросали мне лайков. Я плюнул и перестал у них тусоваться.

Затем были репетиции. Они шли днем. Кея работала над режиссерским сценарием, так что время было. Оркестранты старались, я тоже. Песни пробуждали воспоминания о Земле. Иногда я закрывал глаза и видел себя дома. И пел.

— Публика будет в восторге, — сказал Берг на репетиции.

— Уверен? — засомневался я.

— Посмотри! — кивнул он на двери.

Возле них толпились неизвестные мне люди. Их было много.

— Официанты, уборщики, повара, — перечислил Берг. — Бегут к нам при первой возможности. Если так поступают свои, чего ждать от публики? Тем более выпившей? — он ухмыльнулся.

Вечером я вышел на сцену. Люстры заливали зал светом. Меня трясло. Одно дело петь в тесной компании, другое – со сцены. Зал был полон. На наружной стене ресторана красовалась огромная афиша. Влад Хома улыбался прохожим. Текст гласил: «Милашка поет для вас!»

Фото мне не нравилось. Сладкая улыбка и томный прищур певца, петухастый костюм в блестках. Его заказал Берг за счет ресторана. Второй Киркоров! У меня не спросили. И вот стою – весь в блестках и волнении. На меня глядят сотни глаз. Выступление объявили, убегать поздно. Не запищать бы от испуга!

Оркестр проиграл вступление.

Не Орфей, конечно. Помучился я, подбирая замену. Не было на Орхее этого легендарного певца. Если кто думает, что стихи перевести просто, рекомендую попробовать…

Какие стихи сочиняли некогда в России и СССР! Душа замирает. И куда все это ушло? Взамен вылезла тупая попса с рифмой «ты – мечты» и хорошо, если с такой. А еще дебильный рэп, искать смысл в котором – не уважать себя.

К середине песни я освоился и стал смотреть в зал. Он был полон. Как сказал Берг, такого давно не было. Основная аудитория – дамы, мужчин мало. За столиком перед сценой – Кея, Нейга и Вильга. Сами пришли, Сайя, естественно, не явилась. Ну, и бог с ней!

Слушают хорошо. Я, конечно, ни разу не Магомаев, и даже не Киркоров. Но слух у меня есть. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано. Гитару освоил сам – хотел нравиться девочкам. Пел в компаниях, так вот и натаскался.

Последний аккорд тает в тишине. Аплодисменты. Не овация, но весьма энергичные.

— Ночная песня! — объявляет Берг.

«Ноктюрн» слушают лучше. Даже дыхание затаили. Ну, так слова какие! Это вам не Стас Михайлов с его кабацким репертуаром. Настоящие поэты писали.

Песня для всех и на все времена. Хоть папуасам пой, хоть ящерам. У них любовь тоже есть. Кланяюсь.

В этот раз – шквал. Некоторые дамы вскочили и отчаянно хлопают. Ага, заводит. Я почувствовал себя свободно. Волнение ушло. Добавим!

А теперь припев:

После несколько тяжеловатого «Ноктюрна» «Все пройдет» идет легко. Зрительницы начали вскакивать и пританцовывать, второй куплет мне уже подпевали.

Раскидываю в стороны руки. Дескать, обнимаю всех. Ужимки попсы я терпеть не могу. Все эти «ручки», «ножки» и прочую белиберду. К тому же здесь не поймут. А вот так можно. Шквал, переходящий в овацию. Зрительницы кричат: «Верх!», «Верх!» Здесь это заменяет «Браво!». «Верх!» означает «лучше не исполнить». Кланяюсь.

— Вот, что будешь петь на заказ! — улыбается мне Берг.

Ну, посмотрим. Я еще не закончил. На меня находит кураж. Остальные песни пою, пританцовывая. Даже спускаюсь в зал и подхожу столику Кеи. Пою ей: «Любимая моя, любимая моя…» Кея краснеет и грозит мне пальцем. Но по лицу видно, что польщена. На нас все смотрят. Завершив пение, поднимаюсь на сцену. Переждав овацию, говорю в микрофон:

— В зале присутствует режиссер фильма «Битва за Сухья», в котором мне посчастливилось сыграть роль Милашки, тофу Кея Дон! Прошу поприветствовать!

Аплодисменты. Кея встает и раскланивается. «Не жалей делиться славой! — учил меня пожилой журналист. — Тебе это ничего не стоит, а людям приятно».

— Благодаря Кее вы видите меня перед собой.

Кланяюсь. Это правда. Не будь Кеи, не стоять бы мне на сцене. Грузил бы мешки. С моим образованием другого не светило. Аплодисменты. Публике нравится, что я благодарю женщину. Перед ними вежливый и воспитанный мурим, к таким здесь благоволят.

— Программа завершена, — объявляет Берг. — Перерыв.

Уходим под аплодисменты. В небольшом зале для нас накрыт стол. Ужин за счет заведения. Разносолов нет, но кормят сытно. Спиртного нет. Берг об этом особо предупредил: на работе нельзя. Меня это не смущает – сам бы отказался. После ужина поднимаемся на сцену. Нас встречают аплодисментами. К сцене подходит немолодая женщина в роскошном платье.

— Все пройдет! — говорит Бергу и сует купюру. — Меня зовут Майя.

Берг кивает и забирает купюру. Со значением смотрит на меня. Дескать, слушай старших, юноша! Что я говорил? Он берет в руки микрофон.

— Песню «Все пройдет» для прекрасной Майи исполняет Влад Хома!

В зале хлопают и вопят. Ясно, почему. На столах – бутылки. Это мы не пили.

Посетители устремляются к центру зала. Там, на площадке, окруженной столами, дансинг. Дамочки пускаются в пляс. Танцуют парами и порознь. Нейя и ее спутницы остались за столом, хлопают в такт.

Не успела песня смолкнуть, как перед сценой появляется другая заказчица.

— Желаю вам!..

Удивительно. Думал, песня не пошла. Пою. Заказчица стоит перед сценой и не сводит с меня глаз. Это напрягает. Перевожу взгляд на дансинг. Там кружатся пары. Странно. Мелодия вроде не танцевальная. Или им все равно подо что плясать?

Я еще не допел, а к сцене ломится очередная заказчица. Машет зажатой в кулак купюрой.

— Мелодию!..

Домой еду на такси. Устал, ощущение – как мешки грузил. Никогда не думал, что певцам так трудно. Но зато в кармане стопка нулов. Хорошо платят в кабаке, больше, чем на съемках. Так жить можно!

Такси замирает у подъезда. В салоне вспыхивает свет. Сую водителю купюру.

— Сдачи не нужно.

— Благодарю, тофин!

Немолодая женщина берет деньги. Внезапно взгляд ее замирает.

— Вы Милашка?

— Влад Хома. Милашкой звали моего героя в фильме.

— Я смотрела его трижды. Каждый раз плакала. Как мать могла бросить такого парня? Вот, дура!

Достаю фотографию из кармана. Мне их подогнала Кея. На снимке Милашка улыбается в объектив.

— Ваше имя?

— Цая.

«Цае от Милашки» пишу в нижнем правом углу. Подаю фотографию водителю.

— Это вам на память.

Она берет снимок.

— В таксопарке покажу, — говорит смущенно. — Ох, и позавидуют!

— Доброй ночи, Цая!

— И тебе, Милашка!

Кажется, теперь это мое имя…

* * *

Выступления в ресторане пришлось прервать – начались съемки. Совмещать их с пением не получилось. Ресторанное начальство было недовольно – концерты несли прибыль. Берг упросил меня разрешить исполнять песни другому певцу. Я не слишком упирался. На мой счет в банке капали деньги за замки – Кай держал слово – где-то двести нулов в месяц. Еще столько за слова песен… Экономить нужды нет. Я купил электросамокат. В трамвае ездить стало невозможно – меня узнавали. Неприятно, когда пялятся, хорошо еще не пристают.

Самокат представлял собой скутер с электромотором. Скорость небольшая – 50 мергов в час, но для города вполне. Прав не нужно. Можно ездить без шлема, хотя я купил. А еще кожаную куртку – на дворе осень. Самокаты были двух видов – мужской и женский. В последнем батарея послабее, зато есть уловитель, и цена ниже. Я купил женский. Сто нулов лишними не бывают. Продавец смотрела удивленно, но покупку оформила. Здесь это делают в магазинах, в ГАИ гнать не нужно. Я прикрутил к крылу номер и покатил к дому. С зарядкой проблем нет: колонки с кабелями у домов. Подкатил, подключил в гнездо, набрал код счета в банке. Плату снимут автоматически. Энергия здесь дешевая. Зарядить батарею скутера – меньше нула. Автомобильную, конечно, дороже.

Съемки шли со свистом. Кея сохранила костяк группы, все друг друга знали. Группой овладел кураж. В павильоне стоял хохот. Трюков с переодеванием здесь не знали. Ну, а я насмотрелся. Вот Очаровашка избавляется от растительности на ногах, водит эпилятором по коже. Стонет и ругается. Поскользнувшись, падает в ванну с водой. Шумный плеск, брызги… Над поверхностью воды появляется нога, затем рука с эпилятором. Процесс продолжается…

Унять смех не получалось, а микрофоны его писали. Устав с этим бороться, Кея пообещала, что заставит озвучивать эпизоды. Никого это не смутило. Члены группы наперебой предлагали мизансцены. Большинство хорошо помнили диктатуру. Их подсказки позволяли передать дух времени, сам я его, разумеется, не знал. Зато у меня сложились замечательные отношения с партнершей. У Маи имелся муж и дочь, и они все снимались в картине.

Дочку звали Тея. Рыжеволосое чудо с кудряшками и голубыми глазами вызвала умиление у группы. Но снять ее оказалось не просто. Тея не хотела понимать, почему дядю в платье следует называть тетей. Ее пытались уговорить мать с отцом, режиссер – ничего не выходило.

Дети не умеют лгать. Они видят вещи такими, как те есть. Это взрослых можно убедить, что муж в фильме не узнает жену, потому что она надела другого цвета перчатки. И что никто не видит мужчину в натянувшей платье «тете». У детей же король всегда голый. Подумав, я подошел к Тее и присел перед ней на корточки.

— Я не буду звать тебя тетей, — сообщило чудо.

— Почему?

— Потому что ты дядя. Врать не хорошо.

— Кто здесь врет? — спросил я.

— Они, — Тея указала на членов группы.

— Они притворяются, — сообщил я.

— Для чего?

— Это такая игра. Ты ведь любишь играть?

— Да! — согласилась девочка.

— Вот и мы играем в такую игру.

— Для чего?

— Чтоб было смешно. Все прекрасно видят, что я мужчина, но притворяются. А вот тот, кто сделает это лучше, получит коробку конфет.

— Большую? — уточнила Тея.

— Вот такую! — показал я руками.

— В ней будет яблочная пастила? С сахарной пудрой?

— Разумеется! — кивнул я.

— Тогда и я притворюсь, — сообщила Тея. — Лучше всех. Конфеты мои?

— Договорились! — сказал я и протянул руку ладонью вверх.

Тея хлопнула по ней лапкой. Есть здесь такой жест.

— Снимаем! — поспешила Кея.

Эпизод Тея сыграла блестяще. Ее голубые глазки смотрели на нас с озорством. Дескать, понимаю, что вы дурака валяете, но коробка пастилы с сахарной пудрой… В перерыве я съездил в магазин. Выбрал самую большую коробку. Тея оценила размер и потребовала показать содержимое. Разглядев, удовлетворенно кивнула. Коробку положили на стул и продолжили съемки. В паузах Тея подходила и проверяла, все ли конфеты на месте. При этом подозрительно смотрела на актеров и других членов группы. Те давились от смеха.

Эпизоды с девочкой отсняли за один день. Тея забрала коробку, и родители увезли ее.

— Умеешь ты обращаться с детьми, — сказал мне Крег. — У тебя они есть?

Нет. А вот у друзей в Минске были. Я часто играл с ними. А что делать в компании человеку, который не пьет?

— Ты прирожденный отец, — заключил Крег. — Повезет твоей жене!

Я только плечами пожал. Где мне до жены? Сниматься нужно.

Съемки завершили быстро. Озвучка, премьера. Она прошла в обычном кинотеатре. Высокое начальство не явилось. Не государственный заказ да еще комедия. Низкий жанр. У меня был приятель-киновед. О кино он мог говорить часами. Рассказал как-то: режиссеров, снимавших комедии в СССР, третировали коллеги. Дескать, это не искусство. А вот у них, гениев… Прошли годы, и оказалось, что «гениев» забыли. А вот фильмы Рязанова и Гайдая востребованы и сейчас. Вечный жанр.

На премьере зал ржал. Из зала публика выходила, хохоча. Многие вытирали слезы. К кинотеатрам стояли очереди. Ну, я в полной мере ощутил бремя славы.

Меня узнавали на улице и в магазинах. Очередь расступалась, пропуская меня к прилавку. «Милашка!» —шелестело за спиной. «Очаровашка» почему-то не прижился. Девушки строили глазки. Приставать, правда, не приставали, здесь это запрещено, причем, женщинам. Мужчинам можно. Если не бздишь получить молнией за нахальство…

Меня приглашали выступать на предприятиях. За это платили. Я ездил. С собой звал Кею и партнеров. Кея распустила группу – студия исчерпала бюджет. Актеры сидели без работы, поэтому охотно соглашались. Керг радовался. За выступление ему платили как за съемочный день. Мне – вдвое больше.

Выступления шли по шаблону. Мы взбирались на импровизированную сцену в каком-нибудь из цехов. Кея представляла актеров и рассказывала о съемках. Выбирала забавные моменты. Аудитория смеялась. Затем что-то говорил каждый из актеров – кратко и смешно. Их встречали аплодисментами. Особой популярностью пользовалась история с Теей и коробкой конфет. В завершение выходил я весь в белом. Шучу. Костюм с блестками я надевал в ресторане, на встречи приходил в темно-синем. Говорить не говорил, только пел. Я приобрел хорошую гитару – «рик» по-местному. Это электрический инструмент с сильным звучанием, причем, силу звука можно настроить. Для таких выступлений самое то. Я исполнял «Все пройдет», «Спасибо за день, спасибо за ночь» из репертуара Боярского. Последнюю песню Берг почему-то забраковал, но на встречах она шла на «ура». Меня постоянно просили повторить. В конце встречи на сцену взбирался директор, сердечно благодарил нас и жал руки. Приносили неизбежный венок с ленточками. Я отдавал его женщинам. Тащить это в квартиру – брр! У автобуса нам вручали конверты с оговоренным гонораром. Довольные артисты прятали их по сумочкам и карманам.

— Почему нас зовут? — спросил я Кею. — Почему платят такие деньги?

— Заводчики не дураки, — усмехнулась она. — Где рабочие могут увидеть любимых артистов? «Победа» им не по карману. Для них и билет в кино – трата, а тут привезли прямо в цех. Люди благодарны руководству, значит, будут лучше работать.

Капитализм. Хотя здесь он неправильный. Олигархи идут воевать, не заводят яхты и самолеты. Последних, к слову, нет. Батарея не тянет самолет с пассажирами. В ходу беспилотники. Применяют их в армии для разведки. Богатством здесь не кичатся. Может, от того, что оно заработано? Прихватизации в Сухья не было. Предприятиям государство дает гарантированный заказ, остальное добирай на рынке. Как покрутишься, так и полопаешь. Разоришься – предприятие перейдет к другим. Закрыть его государство не позволит – людям нужно работать. Из земных стран здешний строй походил на Японию, но не нынешнюю, а лет этак пятидесяти назад. Корпорации – Дома, где работники как семья. Трудолюбие персонала, отменное качество продукции. Неисправный клач или телевизор поменяют без вопросов, да еще извинения принесут.

Побывали мы на заводе Кая. Перед этим у меня угнали самокат. Выхожу из подъезда – нет. Ноги приделали, вернее, колеса. Позвонил в Охрану. Та приехала и отправилась смотреть запись. Видеокамеры здесь у каждого подъезда. Запись не помогла. Ночь, темная фигура походит к самокату, сует в прорезь для ключа какую-то штуковину, заводит – и поминай, как звали. Лица камера не углядела, видно, вор о ней знал.

— Популярная модель, — сказала представитель Охраны о самокате, — да еще в женском исполнении. А замок… — она презрительно глянула на лежащий перед ней ключ от скутера. — Найти будет трудно. Сделаем все, что возможно. Разошлем сведения по стране. Самокат застрахован?

Я развел руками – не догадался. Охрана попрощалась и уехала. Утром я обнаружил самокат на прежнем месте. На руле красовалась записка: «Извини, Милашка! Не знали». Мне это, конечно, польстило, но рассчитывать, что все воры любят кино…

— Продай мне хороший замок! — попросил я Кая, рассказав об угоне. — С цепью.

— Мы тебе другое поставим, — улыбнулся он. — Загоняй самокат на территорию!

После концерта мы подошли к моему скутеру. На месте прорези для ключа красовалась прозрачная кнопка.

— Приложите к ней большой палец руки! — предложил стоявший у самоката рабочий.

Я подчинился. Рабочий что-то нажал на приборе, который держал в руках. Тот коротко пискнул.

— Теперь завести самокат сможете только вы, — объяснил рабочий. — Ключ – линии вашего пальца.

Я поблагодарил.

— Хочешь кое-что посмотреть? — спросил Кай.

Отказать было неудобно. Партнеры уехали, и мы с Каем потащились в цех. У входа в него стояла охрана. Дюжие тетки заступили путь.

— Со мной! — сказал Кай, и охрана расступилась.

Мы вошли в цех. С порога я ощутил запах бензина и выхлопных газов. Догадка подтвердилась. Посреди цеха на стенде стоял мотор – рядная четверка. От него тянулась к потолку жестяная труба – вытяжка. Я предупреждал Кая, что выхлопные газы в закрытом помещении смертельно опасны. Учли. Значит, сделали. А я думал, что провозятся долго.

— У меня хорошие инженеры, — улыбнулся Кай. — Да и я соображаю. Двигатель готов, осталось установить его на автомобиль. А вот здесь проблема. Существующие типы передач не годятся. Мотор постоянно глохнет.

Он выразительно посмотрел на меня. Я мысленно вздохнул. Замок надо отрабатывать.

— Мне нужны бумага и карандаш.

Мы прошли в большую комнату с установленными в ней компьютерами. На экранах виднелись какие-то узлы. За компьютерами сидели женщины и мужчины. Конструкторское бюро. От компьютера я отказался – не знаю программ. Об «Автокаде» слышал, но сам не работал. Я взял бумагу и стал рисовать коробку передач. Мне ее меняли на «Опеле», а я стоял рядом. Наслушался… Показав, как коробка агрегатируется с мотором, я рассказал о синхронизаторах и балансире. Нарисовал схему переключения передач, сообщил алгоритм перехода на повышенную. Мне внимал Кай и три конструктора, которые все записывали.

— А это что? — спросил один из них, ткнув в отходящую от коробки черту.

— Передача на ШРУС.

— Что такое шрус?

— Шарнир равных угловых скоростей.

Кай и его конструкторы уставились на меня.

— Дайте еще листов, — вздохнул я.

Нарисовал им схему обычного ШРУСа типа «Трипод», затем – спаренный кардан. ШРУСы я тоже менял. Любопытства ради посмотрел их устройство. По глазам конструкторов было видно, что мои слова для них – откровение. Листы с рисунками они бережно собрали и уложили в папку.

— Про пыльники не забудьте, — сказал я. — Если в шарнир попадет грязь, ему конец.

— Не забудем, — сказал Кай. — Благодарю.

Он проводил меня к самокату.

— Что у тебя с Сайей? — спросил на прощание.

— Ничего, — сказал я. — Совсем.

— Вы с ней поругались?

— О чем ты? Я человек я мирный. Пою, снимаюсь, никого не трогаю.

— Ага! — улыбнулся Кай. — Видел. Ладно, Влад. Покатайся пока на этой табуретке, — он указал на самокат. — С наступлением холодов приезжай за автомобилем. Подарок от Дома за помощь в разработке моторов.

— Твое решение или Сайи?

— Мое, — сказал он, — но она не возражала. Сайя – умный человек, Влад. И еще добрый. Знай это.

Так я и поверил… Однако спорить не стал. Ради машины можно и потерпеть.