«Да он рыжий!» – подумала Мария, когда посетитель перешагнул порог кабинета. Рыжих она не любила, и от этого ее неприязнь к гостю только возросла.
— Здравия желаю, ваше императорское величество! — поприветствовал ее зауряд-врач.
Мария не ответила, только уставилась на него. О ее взгляде в Кремлевском дворце ходили легенды. Придворных он повергал в трепет, случалось, некоторые теряли сознание. Однако Довнар-Подляский не стушевался: стоял и спокойно смотрел на нее. «Наглец! — решила Мария. — Нигилист! Ничего, я приведу тебя в чувство!»
— Вы облили грязью заслуженного человека! — сказала ледяным голосом. — Преданного Отечеству и трону. Осознаете это?
— Никого я не обливал, — ответил Довнар-Подляский.
— Объяснитесь! — нахмурилась императрица.
— Мне неизвестны заслуги господина Муравьева. Охотно верю, что он патриот и замечательный семьянин, которого обожают домочадцы. Но в данных обстоятельствах это не имеет значения. Господин Муравьев повинен в смерти десятков тысяч русских солдат и офицеров, и это факт.
— Голословное обвинение! В вас говорит обида.
— Личную обиду можно перетерпеть. Он обозвал меня «лекаришкой» – пусть. Я не пошел бы к репортеру из-за этого. В конце концов, он генерал, а я зауряд-врач. Но простить смерть тысяч людей… Вы говорите, что он предан трону и Отечеству. Однако верность – это не профессия, нужно еще что-то делать. А вот к этому господин Муравьев решительно не способен.
— Не вам судить!
— Отчего же? — пожал он плечами. — Как раз мне и таким, как я, это хорошо видно. Когда перед тобой раненый, которому несвоевременно и неправильно оказали первую помощь… Когда он умирает на твоих глазах от гангрены… Для тех, кто в штабах, эти смерти – всего лишь цифры, палочки с нулями. Они не слышат стонов и криков, не видят глаз умирающих. А ты не можешь оказать им помощь, потому что бессилен. Поздно.
Эти слова ввергли Марию в смущение. Она ждала от посетителя оправданий, попытки обелить себя, но тот не собирался этого делать. Более того, обвинял ее. Пусть косвенно, но однозначно: ответственность за назначенных чиновников несет государыня. Марию охватило раздражение.
— Почему вы думаете, что ваши предложения пойдут на пользу? Знаете, сколько таких прожектов поступает в канцелярии министерств и ведомств? Их авторы мнят себя спасителями Отечества, — сказала она с сарказмом. — Возможно, существующая система помощи раненым несовершенна. Но она работает. А вот насчет вашей неизвестно. К тому же менять в ходе войны…
— Война – как раз то время, когда все можно и нужно менять. Она высвечивает недостатки, которые не видны в мирные годы. Казавшиеся боевыми генералы теряются в сражении. Тактика, которой обучали войска, оказывается непригодной в изменившихся условиях, — Мария невольно вспомнила поездку на полигон. — Появляются новые виды оружия, меняются представления о морали. До войны Германия считалась цивилизованной страной, а ее подданные – образованными и культурными людьми. Сегодня мы видим варваров, которые не стесняются убивать пленных и медицинский персонал лазаретов. Что до моих предложений, то они основаны методах великого врача, основателя русской военно-полевой хирургии Николая Ивановича Пирогова. Потому они и нашли поддержку у коллег.
«А он неглуп, — подумала Мария, — очень даже неглуп».
— Почему вы не обратились с этим ко мне? Зачем впутали в дело репортера? Да еще враждебной трону газеты?
— А я бы смог получить у вас аудиенцию?
Мария сердито засопела. Посетитель был прав, и это злило.
— Что до репортера враждебной газеты, — невозмутимо продолжил Довнар-Подляский, — то это лучший способ быть услышанным в верхах. Мое присутствие здесь это убедительно доказывает.
«Хам! — решила Мария. — Наглый и циничный хам, для которого нет ничего святого. Ну, погоди! Попляшешь ты у меня!»
— Предположим, что вы правы, — сказала, с трудом сохраняя невозмутимость. — И кого вы видите руководителем санитарной службы армии? Уж не себя ли?
— Я не обладаю для этого необходимыми опытом и знаниями. Хороших врачей в России много. Например, Бурденко.
— Николай Нилович? — удивилась императрица. Благодаря дочери, она хорошо знала выдающихся врачей, а память на имена у нее была профессиональной. — Он замечательный доктор. Но справится ли с такой махиной?
— Несомненно. Николай Нилович – гениальный хирург, но как организатор не хуже. Имел возможность в этом убедиться. Если эта кандидатура почему-то не устраивает, поручите дело Николаю Александровичу Вельяминову. Тем более что он тайный советник, и его не придется, как Бурденко, повышать в чине через несколько ступеней. А Николаю Ниловичу я бы доверил заведовать хирургической частью Главного санитарного управления. Не устраивают Вельяминов и Бурденко? Есть Роман Романович Вреден, главный хирург Южного фронта. Или Сергей Романович Миротворцев. Блестящих врачей и замечательных руководителей, как я говорил, в России много.
«Подготовился, — поняла Мария. — Знал, что его призовут к разговору. Хам рыжий!»
— Я подумаю над этим, — сказала сухо. — А теперь давайте поговорим о другом. Я не могу оставить без последствий вашу выходку. Ваше интервью нанесло вред Отечеству. Наши враги потирают руки. У них появился повод злословить. Великая Россия не в состоянии оказать достойную помощь раненым! Прогнившее самодержавие назначает на ответственные посты неспособных людей! Войну с такими не выиграть. Вы это осознаете?
— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
— Вы наглец, господин зауряд-врач!
— Я уже слышал это, ваше императорское величество, — улыбнулся Довнар-Подляский. — И тоже из августейших уст.
— Не боитесь?
— Я зауряд-врач, — пожал он плечами. — Дальше фронта не пошлют.
— Вот туда вы и отправитесь!
— Не в первый раз.
— Подите вон!
— Честь имею!
Довнар-Подляский щелкнул каблуками и, сделав поворот кругом, вышел из кабинета. Причем, проделал это не без изящества. «Выправка у него офицерская, — невольно заметила императрица. — Интересно, откуда? Штатский человек. Ничего. Надеюсь, свист пуль выбьет из него наглость. Или же мозги…»
Состоявший разговор разозлил ее, но ненадолго. Бывало и более неприятное. Этот случай даже полезен. Муравьева давно следовало заменить, а тут повод представился. Врач во главе санитарного управления? Почему бы и нет? Это успокоит общественность. Нужного человека найти несложно, здесь рыжий прав. Мария позвала секретаря и продиктовала список дел. Хорошо отлаженная государственная машина завертелась. До обеда Мария приняла несколько посетителей, подписала указы об отставках и назначениях. Следовало гасить волну, поднятую злосчастной публикацией, и Мария делала это привычно и умело.
— Что там с отъездом? — спросила, подписав последнюю бумагу, у секретаря.
— Поезд под парами, войска для прощания выстроены! — доложил тот. — Ее императорское высочество уже проследовало в свой вагон. Будете обедать здесь или в поезде?
— В поезде! — сказала Мария. — Мы и так задержались. В Москве дела ждут.
Дальше было, как при встрече. Шпалеры войск, доклад главнокомандующего, почетный караул и гром духового оркестра. На перроне Мария простилась с генералами и поднялась в свой вагон. Паровоз дал гудок, царский поезд тронулся. Поплыли мимо окон неказистые домишки окраин Минска, поезд вырвался на простор и помчался мимо полей и перелесков. Мария наблюдала за ними, поглощая обед. Ела, как привыкла, в одиночестве. Она ценила эти минуты. Хорошее время отдохнуть от суеты и привести мысли в порядок.
— Все было очень вкусно, Трофим! — сказала повару после трапезы. — Остальные поели?
— Да, ваше императорское величество! — подтвердил повар. — И наследница, и свитские.
— Благодарю! — кивнула Мария и прошла в покои. Ей хотелось прилечь и слегка отдохнуть после насыщенного событиями дня, но помешал секретарь.
— Его высокородие лейб-медик просит об аудиенции, — сообщил, постучав в дверь.
Мария поморщилась. Не хотелось слышать еще одну неприятную весть, но отказать было неудобно, и она кивнула:
— Проси!
К ее удивлению вошедший Горецкий не выглядел удрученным. Более того, лучился радостью. Она читалась на его лице, сквозила в размашистых движениях. В прошлую встречу он боялся лишний раз рукой двинуть.
— Здравствуйте, ваше императорское величество! — поклонился лейб-медик. — У меня для вас радостная весть. Боюсь ошибиться, но у нас, кажется, получилось.
— Что? — не поняла Мария.
— Справиться с болезнью. Наследница здорова.
— Как? — поразилась Мария. — Вы говорили, что болезнь неизлечима.
— Говорил, ваше императорское величество. Более того, был убежден в этом. Оказалось, ошибался. Нашелся врач, который исцелил ее императорское высочество.
— Где вы его отыскали?
— В Минске.
— В этом заштатном городишке?!
— Именно так, ваше императорское величество!
— И как он лечил Ольгу?
— Наложением рук.
— Шутите?
— Нисколько, ваше императорское величество! У него дар. И я, и наследница, и ее фрейлина видели исходящее от его рук свечение. Сам бы не поверил, если б рассказали, но тут стал очевидцем. Это свечение целебно. Он им раненых пользует, и те выживают.
— Он что, святой?
— Да нет, ваше императорское величество, обыкновенный человек. Молодой, приятной наружности, компанейский. Рассказывал нам анекдоты, песни пел.
— Он еще и поет?
Горецкий смутился.
— Наследница попросила. Факт ее лечения следовало держать в тайне. Мы приходили на квартиру к врачу под видом гостей. Графиня Адлерберг брала гитару. После сеанса сидели за столом, вели разговоры и пели. Сначала графиня, затем врач. У него замечательный голос, ее императорскому высочеству понравился. Ничего предосудительного при этих посещениях не случилось. Порукой тому моя честь!
— Успокойтесь, Афанасий Петрович! — сказала Мария. — Я ни в чем вас не обвиняю. Нет ничего дурного в том, что наследница развлекалась в компании приличных людей. Она много трудится и заслужила отдых. Как зовут этого врача?
— Не могу сказать, ваше императорское величество. Слово дал.
Мария удивленно посмотрела на него.
— Таким было его условие. Он исцеляет наследницу, а мы обязываемся хранить это в тайне.
— Даже от меня?
— Да, ваше императорское величество! Прошу меня простить.
— Странное условие. Какую награду попросил этот доктор?
— Никакой. Это было вторым его условием.
— Ему не нужны деньги, титулы, земли?
— Именно так.
— Он богат и родовит? Осыпан наградами?
— Ордена у него есть, и рода он знатного. Предки на польском престоле сидели. Но земель, как и денег, не имеет. Живет на жалованье. Я предлагал похлопотать о награде, но он отказался.
— Тогда он и точно святой.
Горецкий развел руками.
— Благодарю вас, Афанасий Петрович! — сказала Мария. — Я подумаю, как вас наградить.
— Лечил не я, ваше императорское величество.
— Но вы нашли этого врача. Не скромничайте!
— Как вам будет угодно, ваше императорское величество!
«Не отказался, — мысленно усмехнулась Мария. — Не святой. Кто, интересно, этот врач?»
— Я к наследнице, — сказала лейб-медику и вышла из покоев. Вагон Ольги примыкал к вагону императрицы. Мария прошла по переходу, кивнув отдавшему честь казаку из охраны. В приемной, примыкавшей к кабинету наследницы, на диване сидел адъютант. Завидев императрицу, он вскочил.
— Ваше императорское величество!
— Здравствуйте, Алексей Иванович! — сказала Мария. — Обойдемся без доклада.
Она потянула на себя дверь кабинета. Ольга обнаружилась за столом. Она сидела и что-то писала на листке бумаги. Увидев Марию, вскочила.
— Матушка!
— Пришла тебя навестить, — сказала Мария и обняла дочь. — Афанасий Петрович сообщил мне приятную весть. Это правда?
— Да! — подтвердила Ольга. — Я здорова.
— В самом деле?
— Без сомнений. Чувствую себя замечательно.
Мария всмотрелась в лицо дочери. Кожа розовая, на щеках румянец, глаза блестят. Похоже, Горецкий не соврал.
— Чем занимаешься?
— Да вот, пишу.
Ольга шагнула к столу и перевернула листок тыльной стороной кверху. Мария успела прочитать строчку: «Дорогой Ва…» Кому предназначено письмо? Кто этот «Ва…»? Валентин, Василий, Вадим? У дочки появился воздыхатель? С этим нужно разобраться.
— Как тебя лечили?
— Мы приезжали к доктору на квартиру. Лена раздевала меня, я ложилась на кровать, и врач гладил меня руками. Здесь, здесь и здесь, — Ольга показала на грудь и бедра.
— Хм! — сказала императрица. — Почему там?
— Здесь кости, которые содержат мозг. Он вырабатывает красные тельца. При белокровии мозг болеет, и эта функция нарушается. Врач воздействовал на него, чтобы вылечить, и ему это удалось.
— Что ты ощущала?
— Было приятно. Ох, мама! — Ольга покрутила головой. — Это чудо! У него руки светятся.
— И как зовут этого чудотворца?
— Не могу сказать. Слово дала.
— Что за тайны такие? — покачала головой императрица. — Я хочу знать имя врача, излечившего мою дочь, я хочу отблагодарить его, а меня лишают такой возможности. Что ты, что Афанасий Петрович.
— Я сама его отблагодарю.
— А мне, значит, нельзя?
Мария сделала вид, что обиделась.
— Ну что ты, мамочка! — Ольга обняла ее и поцеловала в щеку. Мария с удовольствием вернула поцелуй. — Он очень скромный человек. Даже удивительно.
— А еще он красиво поет.
— Ты знаешь?
Щеки Ольги полыхнули краской.
— Афанасий Петрович рассказал. «Молодой, приятной наружности, компанейский», — процитировала Мария. — Ты, часом, не влюбилась?
— Ох, мама!..
— Ну-ну! — Мария потрепала ее по плечу. — Надеюсь, все было в рамках приличий?
— Разумеется! — обиделась Ольга. — За кого ты меня принимаешь?
— За юную девушку, у которой нет опыта в сердечных делах. Которая может стать жертвой проходимца.
— Никакой он не проходимец! — Ольга топнула ножкой. — Он достойный человек. Гениальный хирург, награжденный орденами. Ты сама его хвалила. Он…
— Погоди! — Мария подняла руку. Детали, сообщенные лейб-медиком и дочерью, сошлись воедино и, как кусочки смальты в мозаике, образовали законченную картину. — Довнар-Подляский?!
— Я этого не говорила!
По лицу дочери Мария поняла, что не ошиблась.
— Как же тебя угораздило? — выдохнула она.
— О чем ты, мама? — удивилась Ольга. — Чем тебе не нравится Валериан Витольдович? Он шляхтич древнего рода, если на то пошло. И согласно Уложению о престолонаследии вполне может стать моим мужем.
— У вас так далеко зашло?
— Нет, — смутилась Ольга. — Но я думала об этом.
— Не спеши! — Мария погрозила ей пальцем.
— Не спешу, — успокоила ее дочь. — Мы решили проверить чувства разлукой. Будем писать друг другу. Не волнуйся, я помню о своем положении. Письма пойдут через Лену, посвящена только она. Никто более не узнает.
— Умница! — Мария чмокнула ее в лоб. — Я рада за тебя. Это счастье, что Афанасий Петрович сумел найти врача, который исцелил тебя.
— Счастье, — согласилась Ольга, и Мария поняла, что она имела в виду совсем не исцеление.
— Пойду, — сказала Мария. — Дел много.
Попрощавшись с дочерью, она вернулась к себе в покои, где бессильно опустилась на диван. Услышанное буквально раздавило ее, и только закалка, полученная долгим пребыванием на престоле, позволила ей не выказать чувств в разговоре с дочерью. Этот рыжий проходимец соблазнил ее девочку! То-то держался нагло. Он, что, рассчитывает войти в императорскую семью? Не бывать этому! Она не позволит.
«А еще он спас твою дочь, — сказал внутренний голос. — Не потребовав за это награды».
«Хотел произвести впечатление, — отмахнулась от этой мысли Мария. — Рассчитывал на большее, потому и не требовал. Хитер!»
«А скандал в печати почему поднял? — не отстал голос. — Не лучший способ зарекомендовать себя перед императорской семьей. Он что, этого не понимал?»
«Он заносчивый и наглый».
«Как-то вяжется с хитростью. А если допустить, что он просто неравнодушный человек? Честный и искренний?»
«Все равно! У меня не будет рыжих внуков!»
«Разумеется! Ты же послала его на смерть. Хороший пример для других. Спаси от верной смерти наследницу, помоги императрице решить застарелую проблему, служи Отечеству верно и храбро, и наградой тебе станет германская пуля».
«Заткнись! — приказала Мария. — Все равно не отступлю. Я не меняю решений. На фронт, значит, на фронт!»
«Ну-ну! — сказал голос. — Кстати, болезнь может вернуться. Кто тогда исцелит Ольгу?»
«Найдем! — тряхнула головой Мария. — Один раз Афанасий Петрович нашел. Получится и в другой».
«Блажен кто верует, тепло ему на свете!»
«Отстань!» – приказала Мария. И голос отстал.
* * *
На встречу с государыней меня выдернули из палаты, где я обходил прооперированных солдат. Прилетел посыльный с выпученными от усердия глазами и передал повеление Загряжского явиться к нему немедленно. Что я и сделал.
— Телефонировали из приемной государыни, — сообщил Филипп Константинович. — Вам надлежит немедленно прибыть к ее секретарю.
— Зачем, не сказали? — уточнил я.
— Нет. Но, думаю, это связано со статьей в газете, — предположил Загряжский.
Я кивнул. «Московский листок» не самая популярная газета, однако статью в госпитале заметили. «Листок» ходил по рукам. Я ловил любопытные взгляды коллег и видел, как они шушукаются в коридоре. Ко мне, впрочем, не приставали. То ли из деликатности, то ли из опасения, что запишут в компанию.
— Что бы ни случилось, — продолжил Загряжский, — я на вашей стороне и хочу, чтоб вы об этом знали. Пора прекращать это безобразие!
— Спасибо, Филипп Константинович! — поблагодарил я. — Пойду.
— Извозчика не ищите. За вами выслан автомобиль.
Даже так? Крепко я наступил кому-то на мозоль.
Автомобиль доставил меня к дому губернатора, где временно проживала императрица. Подскочивший порученец отвел меня в приемную. Там ко мне подошел мужчина лет сорока в вицмундире.
— Господин Довнар-Подляский?
Я подтвердил.
— Ожидайте! Возможно, вас вызовут к императрице.
Я пожал плечами и устроился на свободном стуле. Мне его не предложили, но я решил, что так будет удобнее – с утра на ногах. Тип в вицмундире наградил меня неприязненным взглядом. Я в ответ широко улыбнулся. Плевать мне на жополизов! Не в первый раз на ковер вызывают.
Ожидание не затянулось. Из дверей кабинета вывалился престарелый, грузный генерал с красной рожей. Не глядя по сторонам, он вышел из приемной. Тип в вицмундире скользнул в кабинет, и скоро явился обратно.
— Господин зауряд-врач! Вас ждут.
Я встал и отправился на правеж. Ничего хорошего от встречи с императрицей я не ждал, и предчувствие подтвердилось. Меня сходу попытались поставить в коленно-локтевую позу. В этом императрица походила на мою бывшую тещу – за той водились аналогичные замашки. Я наезд отбил и выкатил встречные претензии. Когда тебя не раз сношают в высоких кабинетах, навостришься отгавкиваться. Разговор проходил нервно, и не затянулся, хотя все, что хотел, я высказал. В результате получил обещание сгноить меня на фронте. Испугали бабу толстым членом! Это тыловым крысам угроза отправить в зону боевых действий кажется катастрофой. У меня противоположное мнение. Там кровь и грязь, и легко могут убить, но зато все честно, и люди служат хорошие. Дерьмо не задерживается.
Автомобиль в обратную дорогу мне не дали, я поймал извозчика и поехал в госпиталь. По приезду меня немедленно потащили к Загряжскому.
— Как там? — спросил он, едва я переступил порог.
— Нормально, — сказал я. — Был удостоен аудиенции у ее императорского величества.
— Что она сказала?
— Назвала меня наглецом и выгнала из кабинета.
— Валериан Витольдович! — он схватился за голову. — Я знаю, что вы нигилист по убеждениям и пренебрежительно относитесь к властям. Но нельзя же так с ее императорским величеством!
— А я ничего дерзкого не говорил.
— Тогда почему вас выгнали?
— Она стала пенять мне за разговор с репортером. Я ответил, что у меня не было иной возможности донести свою точку зрения до властей. Что нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
— Боже! — он поднял очи горе. — Следовало повиниться. Попросить прощения.
— За что? Разве я виновен в сложившемся положении? В смерти тысяч раненых?
— Но не императрица же!
— А кто назначил на должность эту дубину Муравьева? Я, что ли?
— Муравьев отправлен в отставку.
Я удивленно уставился на Загряжского.
— Мне звонили из Ставки. Сообщили новость и о том, что ему ищут замену. Называли несколько фамилий. Я хоть начальник госпиталя, но меня держат в курсе.
Ну да. После удаления простаты у Алексеева Загряжский от главнокомандующего практически не отходил. Влез без мыла.
— Грядут большие перемены, Валериан Витольдович!
— Значит, не зря затеял. А вы боялись.
— Вы невозможны! — вздохнул Загряжский. — Идите!
И я пошел. Вечером меня вновь потащили к начальству. В этот раз в кабинете Загряжского был и Бурденко. Выглядел он взволнованным. Я заметил на плечах его вицмундира погоны с зигзагом и вензелем. До этого были чистые и с двумя просветами. Коллежский советник стал статским, почти генеральский чин.
— Здравия желаю, выше высокородие! — поприветствовал я Бурденко.
— Оставьте, Валериан Витольдович! — отмахнулся он. — Днем меня вызвали в Ставку и сообщили о назначении главным хирургом фронта и о повышении в чине.
— Поздравляю!
— Это что! — сказал он. — На должность отправленного в отставку Муравьева назначен академик Николай Александрович Вельяминов с самыми широкими полномочиями. Я беседовал с ним по телефону. Он одобрил ваши предложения по переустройству помощи раненым и поручил мне сделать это в масштабах фронта.
— Замечательно!
— Только не в отношении вас, — вздохнул Бурденко. — У меня приказ отправить зауряд-врача Довнар-Подляского для дальнейшего прохождения службы на самый опасный участок фронта.
— Под Сморгонь, — уточнил Загряжский. — Противник там постоянно обстреливает наши позиции и атакует их. Пытается улучшить свое положение.
— За полгода там погибло двое врачей, — добавил Бурденко. — О санитарах и говорить нечего. Их буквально косит. Вас посылают в пекло, Валериан Витольдович! Мои возражения по этому поводу оставлены без внимания. Сообщили, что это повеление императрицы, и оно не обсуждается. Но это несправедливо! Вы принесли пользу Отечеству, стали причиной перестановок в медицинской службе государства. Благодаря вам я получил повышение. Но я не хочу карьеры на вашей крови, и собираюсь отказаться от этого назначения.
— Ни в коем случае!
Они уставились на меня.
— С великим трудом мы добились нужных перемен. Отказаться от них ради каких-то понятий о чести? Подумайте о раненых. О том, скольких мы спасем в результате новой организации помощи! При чем здесь какой-то зауряд-врач?
— Но, Валериан Витольдович…
— Я берусь организовать первый на фронте санитарный батальон. Уточнить его штаты, практику работы. Если вас беспокоит моя судьба, то даю обещание не лезть под пули. Во-первых, глупо. Во-вторых, не моя обязанность.
— Хм! — сказал Загряжский. — В этом есть рациональное зерно. Мне, конечно, жаль терять такого хирурга, но теперь Валериан Витольдович будет нести службу непосредственно у передовой, и я уверен, что раненые из-под Сморгони будут прибывать к нам должным образом прооперированные и с правильно обработанными ранами. Вот что, Николай Нилович! — повернулся он к Бурденко. — Повеление государыни подлежит выполнению. Но ведь нет указаний, в какой должности должен служить Валериан Витольдович?
— Нет, — подтвердил Бурденко.
— Вот и похлопочите о назначении его начальником медицинского батальона с присвоением ему чина надворного советника. Батальонами командуют подполковники, а надворный советник равен ему. Зауряд-врач приравнен к капитану, так что рост в чине на одну ступень никого не удивит. Думаю, Алексеев не откажет.
— У меня нет высшего образования, — сказал я. — Без него чин не дадут.
— Совсем забыл вам сказать, — улыбнулся Загряжский. — Все из-за этих волнений. Вчера на ваше имя прибыл пакет из Юрьевского университета. Я его, естественно, не вскрывал, но о содержимом догадываюсь.
Он достал из ящика стола и протянул мне перевязанной бечевой и запечатанный сургучом пакет. Под пристальными взглядами двух статских советников я вскрыл его и достал свернутый в трубку толстый лист бумаги. Развернул его. Диплом!
— Покажите! — требовательно протянул руку Бурденко.
Я отдал ему бумагу, а сам стал читать сопроводительное письмо. «Ученый совет университета… Исходя из просьб заслуженных врачей и заслуг претендента, постановил выдать в виде исключения зауряд-врачу Довнар-Подляскому Валериану Витольдовичу, получившему медицинское образование в Германии, диплом об окончании Юрьевского университета с присвоением ему квалификации лекаря…»
— Поздравляю! — Бурденко вернул мне диплом. Я поймал взгляд Загряжского и протянул бумагу ему. Тот взял и пробежал глазами.
— Что и требовалось, — сказал, положив диплом на стол. — Осталось определить структуру и штаты будущего батальона. Без этого приказ не подпишут.
Они посмотрели на меня.
— Через час будут, — сказал я…