В дверь кабинета полицмейстера просочился чиновник в зеленом вицмундире и замер у порога.

— Желаю здравствовать, ваше высокородие!

— Проходи, Семен! — откликнулся полицмейстер. — Не маячь у порога.

Чиновник послушно приблизился к письменному столу.

— Докладывай! — полицмейстер огладил пышные бакенбарды и усмехнулся. — Как дела в нашем богоспасаемом городе?

— Вечóр на Еврейской улице случилась перестрелка, — сообщил чиновник. — Прибывший на место околоточный надзиратель обнаружил три мертвых тела.

— О, как! — крякнул полицмейстер. — Кто убитые? Опознали?

— Извольте полюбоваться, ваше высокородие!

Чиновник достал из принесенной с собой папки фотографии и положил их перед начальником. Тот водрузил на переносицу пенсне и стал перебирать снимки. На одном задержал взгляд.

— Рваный?..

— Истинно так, ваше высокородие! Третий месяц ищем… Искали, — поправился он.

— А он сам нашелся, — усмехнулся полицмейстер.

— Хитер больно, — вздохнул чиновник. — Был… По притонам не ходил, известным нам барыгам награбленное не сбывал.

— Одиннадцать разбоев и три убийства, — проявил осведомленность полицмейстер.

— Остальные двое – сообщники?

— Истинно так, ваше высокородие! — подтвердил чиновник. — Опознали.

— Кто ж их так?

— Пока неизвестно. Но есть основания полагать, что в этот раз Рваному не свезло. На улице обнаружены следы от коляски и стреляные гильзы.

Чиновник достал из кармана и положил на стол маленькую латунную трубочку. Полицмейстер ее взял толстыми пальцами и поднес к носу.

— Гарью пахнет. Свежая.

— Гильз ровно семь, — продолжил чиновник. — Калибр три линии. Это позволяет предположить, что стреляли из карманного «браунинга». Неизвестный выпустил полную обойму.

— Семью выстрелами – троих? Вечером? Из карманной пукалки?

— Оружие неплохое, если стрелять с близкого расстояния, — не согласился чиновник. — Правда, одного из разбойников переехала коляска, отчего тот и скончался, но перед этим его ранили. Но вы абсолютно правы, ваше высокородие, стрелок умелый. Из семи пуль четыре нашли цели.

— Ловок! — заключил полицмейстер. — И кто ж этот молодец?

— Установить не удалось. Околоточный опросил жителей близлежащих домов, но они ничего не видели. Спали. Околоточный догадался выйти на Екатеринскую. Там одна из обывательниц сообщила, что видела коляску, которой правил офицер. При этом стоял в ней и нахлестывал лошадь вожжами. Внешность толком не рассмотрела – далеко было.

— Офицер… — хмыкнул полицмейстер.

— Следы и расположение гильз на месте преступления позволяют предположить, что неизвестный офицер стал свидетелем разбоя. Рваный и его сообщники обычно останавливали коляску с пассажирами, при этом оглушали или убивали кучера. После чего грабили жертв. Офицер увидел и вмешался.

— Не трус.

— Истинно так, ваше высокородие. На телах убитых разбойников нашли ножи, кистень и два револьвера. Солдатский «наган» и Лефоше. В последнем был использованный патрон. Стрелял тот, кого переехали.

— Однозначно фронтовик! — заключил полицмейстер. — Стреляют не раздумывая – привыкли в окопах. Штабной бы не смог.

— Будем искать?

— Зачем? Чтобы наградить?

— Но три тела…

— Убийц и грабителей. Если вздумаем задержать, нас съедят. Армия возмутится. Она кровь льет, защищая нас от супостата, а мы разбойников развели. Репортеры накинутся… Закрывай дело! Хотя погоди, — он задумался. — Околоточный, который про офицера прознал, как служит?

— Весьма ревностно. В околотке у него порядок, начальство довольно.

— Вот он, значит, и наткнулся вечером на подозрительных личностей. Попытался задержать, а те стали стрелять. Ответным огнем околоточный уничтожил разбойников.

— Ему ж за это медаль нужно давать, — скривился Семен. — И в чине повысить. Не жирно ль одному?

— Значит, не один был. С кем – сам подумай, — улыбнулся полицмейстер. — Скажешь мне потом.

— А если офицер объявится?

— Хотел бы, объявился. Ему это, видимо, не нужно. Те, которые ехали коляске, не обращались?

— Нет, ваше высокородие!

— Значит, не желают. Неизвестно, что они делали вечером на Еврейской улице. Решено. Но ты погоди пару деньков. Понял?

— Да, ваше высокородие!

— Учишь вас, молодежь! — буркнул полицмейстер. — Папочку оставь. Остальное сам посмотрю.

Чиновник поклонился, положил папку на стол и вышел из кабинета. За дверью позволил себе улыбнуться. Голова у них полицмейстер, вон как повернул! О людях радеет. Ну, и те к нему с почтением. «Кто ж все-таки этот офицер?» – мелькнула в голове мысль, но чиновник ее старательно отогнал. Какая разница?

* * *

Награждали нас во дворце губернатора. Мы с Карловичем прибыли заранее – и не только мы. Будущие орденоносцы, офицеры числом около двух десятков, собрались за час до награждения – так нам приказали. Церемониалом распоряжался незнакомый подполковник. Он завел нас в зал, где выстроил в шеренгу по званиям – от полковника до прапорщика. Генералов не было: их наградами обошли. Императрица сочла, что они прозевали наступление врага – так говорили офицеры. Отметили только участников боев. У одного офицера была забинтована голова, у двоих – руки покоились на косынках через плечо. Просто так в Российской империи не награждают, и орденов здесь немного. Нет Святых Станислава и Анны, которые были в моем мире. Первый Россия заимствовала у поляков, второй – у немцев. Были включены в список российских наград по причине присоединения земель и династического брака. Здесь этого не случилось. У того же Карловича орденов всего два. «Георгий» за беспорочную службу, и «Александр Невский», полученный на Кавказе, где молодой врач Рихтер спасал раненых в ходе очередной заварушки. Было это еще прошлом веке.

Нас распорядитель поставил на левом фланге. Карлович насупился – неуважение. Надворный советник по чину равен подполковнику, зауряд-врач – капитану. Спорить, однако, не стал, но обиду, похоже, затаил. Здесь неуважение к чину – оскорбление.

Строй будущих орденоносцев застыл в ожидании. Начальство не спешило. Делать было нечего, и я стал вспоминать. Шухера мне удалось избежать. Незамеченным выбрался на центральную улицу, где поймал извозчика. Он доставил меня к дому Леопольда. К ужину я опоздал, за что получил внушение.

— Что вы себе позволяете? — напустился на меня Карлович. — Заставляете ждать двух пожилых людей, к тому же старших по чину. Мы уж тревожились – не случилось ли чего?

— Успокойся, Николай! — вмешался Леопольд. — Что могло случиться? В городе полно войск и полиции. Посмотри на его мундир! Хорош! Наверняка слонялся по улицам, показывая себя. Не удивлюсь, если с барышней познакомился. Так? — подмигнул он мне.

— Познакомился, — не стал врать я.

— Кто она? — заинтересовался Карлович.

— Не знаю. Проводил до дому, а там понял, что она не для меня.

— Это с чего?

— Особняк в центре города, целое поместье. Море слуг. Такая барышня не для зауряд-врача.

— Это еще как сказать! — обиделся за меня Карлович. — Вы, Валериан Витольдович, будущая звезда хирургии. И не спорьте! Вас Бурденко к себе звал, а это дорогого стоит. Я Леопольду рассказал, и он со мной согласился. Не стоит принижаться перед какими-то нуворишами. Еще неизвестно, откуда у них богатство.

— Постойте! — заинтересовался Леопольд. — Как вы познакомились с такой барышней? Они по улицам не ходят.

— Так она и не шла. Ехала в коляске.

— А вы?

— Попросил подвезти.

Леопольд захохотал.

— Орел! — сказал, крутя головой. — Эх, молодость! Помнишь, как мы с тобой? — толкнул он в бок Карловича. — Расскажи!

— Будет тебе! — смутился надворный советник. — Незачем учить молодежь дурному.

— Он и сам не промах. Надо же! — он покрутил головой. — Напроситься подвезти… Ладно, молодой человек! Мойте руки – и за стол!

Я пошел мыть руки. И только там заметил кровь по ободкам ногтей. Повезло, что старички на руки не смотрели! Зато перчатки не пострадали. Они составная часть парадного мундира, но, уходя от Лазаря, я сунул их в карман. Не привык ходить в перчатках посреди лета. С них кровь бы не оттер…

…

— Господа офицеры!

Строй замер. В зал вошли два генерала, их сопровождала многочисленная свита. Знакомые лица: Деникин и Брусилов. Последнего поддерживал под локоть адъютант. Награждать должен был Алексеев, но нам сообщили, что главнокомандующий занедужил. А вот Брусилов пришел. Видно, что слаб, но, видимо, не утерпел. Характер у командующего фронтом, как я успел убедиться, горячий.

Вошедшие следом солдаты внесли стол и покрыли его скатертью. Офицеры из свиты разложили на нем грамоты и коробочки с орденами. Прежде, как мне рассказали, их не давали. Награжденному вручали грамоту с подписью монарха, сам орден кавалеры заказывали ювелирам. Но потом кто-то сообразил, что со знаками торжественней. Империя не разорится – знаки изготавливают из серебра. Есть золотые, но эти ордена высших степеней и поэтому редки. В этом отношении Российская империя скупее СССР. Там и орденов было больше, и золота для них не жалели.

Церемония началась речью Деникина. Брусилов сидел в принесенном для него кресле и только кивал. Я не вслушивался в слова генерала. «Грудью встали на защиту Отечества… Кровью своей оросили поля битвы…» Пафос. Какая торжественная церемония обходится без него? Наконец, Деникин умолк и приступил к награждению. Вызываемые к столу офицеры получали грамоты и коробочки с орденами, поворачивались к строю и рявкали:

— Служу престолу и Отечеству!

В отношении некоторых награжденных Деникин произносил несколько слов, сообщая об их подвиге. «Поднял роту в атаку на приблизившихся германцев, штыковым ударом отбросил противника, не дав тому захватить траншею…» Сколько, интересно, солдатиков полегло при этом ударе? Им награда не светит. Полетит домой сообщение о гибели сына или мужа-кормильца – и забыли. Не умеют здесь воевать по-современному. Наступающего врага нужно бить из пулеметов, а не штыками. Бросать гранаты… Они, вроде, есть – сам бросал, но солдаты, за редким исключением, применять их не умеют – боятся. Со штыком привычнее. Оттого и потери велики. Но когда в России жалели солдат? Хотя к Второй чеченской даже у нас научились. Там потери были невелики, как и в войне с Грузией. Официально их войнами не признали, заменив формулировкой «боевые действия». Каких действий, против кого? Хорошо, хоть льгот немного отвалили. Благодаря им, я и получил свою квартирку, не то б скитался по съемным…

Церемония потихоньку двигалась, очередь дошла до нас. И тут с кресла поднялся Брусилов. Адъютант попытался подхватить под локоть, но Брусилов отмахнулся.

— Позвольте мне, Антон Иванович!

Деникин отступил в сторону.

— Сегодня в этом строю рядом с боевыми офицерами стоят два военных врача, — Брусилов посмотрел на нас с Карловичем. — Их мы награждаем редко. Считается, что герои на передовой, а врачи находятся в безопасном тылу. Это не так. Противник неоднократно обстреливал наши лазареты из орудий. Все вы знаете о трагедии в Новоселках. Иногда мне кажется, что супостат делает это специально…

Не кажется. Убийство медицинского персонала – обычный прием в войне. Первыми его использовали японцы, воюя с американцами на островах Тихого океана. Они целенаправленно отстреливали санитаров. Каски с красными крестами выделяли их массе наступающих. А нет санитара – нет и помощи раненым. Многие умрут, ее не дождавшись. Потери врага увеличатся… В Сирии боевики рьяно стреляли в наших врачей, и я тому доказательство…

— В ходе последнего наступления германские кавалеристы попытались захватить наш лазарет. Перед этим обстреляли его из ружей. Если б не мужество и находчивость медиков, история Новоселок повторилась бы. Зауряд-врач Довнар-Подляский сумел организовать оборону. Под его руководством раненые солдаты отбили наступление германцев. Супостат при этом потерял полтора десятка солдат и офицеров. Наши потери – три человека. Если б все так воевали! Сегодня герой среди нас. Поблагодарим его!

Генерал хлопнул в ладоши. Его поддержала свита, затем подключился строй. Хлопали, впрочем, без энтузиазма. Похоже, офицеров задели слова генерала. Им поставили в пример какого-то докторишку.

— Рядом с Довнар-Подляским – надворный советник Рихтер. Его лазарет лучший на фронте. Процент излеченных раненых, я это специально узнавал, самый высокий. Трудясь день и ночь, врачи и другой персонал госпиталя, спасают жизни офицеров и солдат. Их мастерство я испытал на себе. Мое ранение считалось смертельным. Но, как видите, я перед вами, — Брусилов улыбнулся. — Господин надворный советник, подойдите!

Николай Карлович протопал к столу.

— За великий труд по спасению солдат и офицеров указом ее императорского величества Марии Третьей надворный советник Николай Карлович Рихтер награждается орденом Святого Владимира четвертой степени.

Карлович принял из рук Брусилова грамоту и коробочку и повернулся к строю.

— Служу престолу и Отечеству!

А глаза-то влажные – растрогался. Не каждый день о тебе так говорят.

— Зауряд-врач Довнар-Подляский!

Пытаюсь изобразить строевой шаг. А что, когда-то ходил.

— Ваше высокопревосходительство! Зауряд-врач Довнар-Подляский прибыл для вручения награды!

— Орел! — Брусилов улыбнулся. — Не удивляйтесь, господа! Перед тем, как перейти в лазарет, этот молодой человек воевал в окопах в чине вольноопределяющегося. Так что пороху понюхал. Отсюда и его действия по отражению германцев. Указом ее императорского величества зауряд-врачу Довнар-Подляскому пожалован орден Святого Георгия четвертой степени. Особо отмечу – боевой орден.

Брусилов протянул мне грамоту и коробочку. Я взял и попытался повернуться, но он остановил меня.

— Это не все. За спасение жизни командующего фронтом указом ее императорского величества зауряд-врач Довнар-Подляский награжден орденом Святого Владимира четвертой степени.

Во дают! Откуда такое счастье? В моем мире меня наградами не баловали, а тут сразу две. За спиной ропот. Орденами в Российской империи награждают скупо, а тут сразу два и какому-то юнцу. Наживу я врагов!

— Понимаю ваше удивление, господа! — Брусилов решил объяснить. — Но судите сами. Как бы отразилась на боевом духе войск весть о гибели командующего фронтом? А ведь я фактически погиб. Шрапнельное ранение в грудь, задета артерия… Опытные врачи сказали, что шансов выжить у меня не было, и они не взялись бы оперировать. А вот Валериан Витольдович не сомневался. Не тратя время на размышления, сделал сложнейшую операцию – и вот я перед вами. Так что награда по заслугам.

Получаю вторую грамоту и коробочку. Не уронить бы. Поворот.

— Служу престолу и Отечеству!..

Церемония закончилась. Награжденные, помогая друг другу, прикалывают к мундирам ордена. Мне это делает Карлович, я помогаю ему. Ордена здесь носят по центру груди, а не по сторонам ее, как в моем мире.

— Теперь ваша барышня пожалеет, — улыбается Карлович. — Столько наград! Покажетесь ей?

Перебьется…

— А теперь – банкет! — говорит Карлович. — Ресторан гостиницы «Европа», для нас снят зал. Городские власти постарались. Все за их счет.

Лучше б бандитов ловили…

Выходим из дворца. Нас окружают репортеры. Блокноты, фотокамеры на треногах, вспышки магния… И не померли вы маленькими!..

* * *

Лиза ворвалась в столовую с газетой в руках.

— Вот! — бросила ее стол. — Это он!

— Кто он? — спросил Поляков-старший, глянув на газету.

— Офицер, который спас меня от разбойников.

Поляков взял в газету и пробежал глазами заметку.

— Не офицер, а зауряд-врач, — заметил, откладывая газету.

— Какая разница! — возмутилась Лиза.

— Разница есть, — невозмутимо сказал Поляков. — Одно дело – обычный армеут, другое – доктор. Почтенное ремесло.

— Ты – холодный и бесчувственный человек! — вспыхнула Лиза. — Он меня от смерти спас.

— Прямо так от смерти! — улыбнулся Поляков и добавил, заметив возмущенный взгляд дочери: – Поговорим об этом после обеда. Садись!

Лиза надула губки, но подчинилась. Обед по заведенному в доме порядку прошел в молчании. Ничто не должно мешать вкушению яств, это мешает пищеварению. Этому Полякова учили родители, и он соблюдал их заветы. Обедали втроем. Сыновья главы дома жили отдельно и в других городах. С родителями пребывала Лиза – самая младшая из детей, единственная и любимая дочь.

За чаем Лиза продолжила наступление.

— Мы должны отблагодарить моего спасителя!

— Как? — спросил Поляков, расправляясь с пирожным.

— Пригласить его к нам.

— Для чего?

— Сказать слова благодарности. Пожать руку.

— Я бы пожал, — согласился Поляков, — и слова бы сказал. Но он почему-то убежал, доставив тебя к дому.

— Он скромный, как настоящий герой. Ты же читал! Два ордена получил! В двадцать три года!

— Похоже, ты увлеклась, — усмехнулся Поляков. — Я понимаю: ночь, разбойники и спаситель в красивом мундире.

— Папа!.. — вспыхнула Лиза.

— Шучу, — поднял руки Поляков. — Не считай отца бессердечным. Я непременно отблагодарю героя. Как это сделать, подумаю.

— Для начала напиши ему письмо, — подсказала Лиза. — Я уже написала.

— Ой, вей! — всплеснул руками Поляков. — До чего ж горячая у меня дочь!

— Просто я умею быть благодарной, — не замедлила Лиза.

— У тебя есть адрес этого молодого человека?

— Он в газете! — усмехнулась дочь. — Лазарет седьмой дивизии.

— Какая умная у меня дочь! — покрутил головой Поляков. — Вся в отца. Поцелуй нас, Лизонька, и оставь. Мы с мамой обсудим, как удовлетворить твою просьбу.

— Спасибо!

Лиза встала и, чмокнув по очереди отца с матерью, вышла из столовой. С лица Полякова исчезло насмешливое выражение. Богатейший человек края, он умел скрывать чувства. На самом деле, спина его холодела, когда он вспоминал о недавнем происшествии. На его любимицу напали грязные разбойники! Бандит держал нож у ее горла! И он, могущественный человек, которого сам губернатор встречает на пороге, не смог ее защитить. Разумеется, он предпринял меры: теперь Лизу по вечерам сопровождает охрана. Пусть все видят! Если полиция не справляется, Поляков сумеет защитить дорогих ему людей. Обленились, скоты!

— Алэ цейн золн дир аройсфалн, нор эйнэр зол дир блайбм – аф цонвэйтик! – выругался Поляков.

— Давид? — жена с удивлением смотрела на него.

— Все хорошо, Цита! — успокоил ее Поляков. — Просто вспомнил. Давай посмотрим на нашего героя.

Он взял газету и внимательно перечитал заметку, затем всмотрелся в фотографию. С отпечатка на рыхлой бумаге на него смотрел молодой человек с мужественным лицом. Не красавец, но привлекательный. Неудивительно, что Лиза увлеклась. Поляков отдал газету жене и некоторое время думал. Затем взял серебряный колокольчик и позвонил. В столовую проскользнул лакей в ливрее.

— Принеси «Бархатную книгу», Семен! — отдал распоряжение Поляков. — Книжный шкаф в моем кабинете, третья полка сверху, бордовый сафьяновый переплет.

Лакей поклонился и исчез. Обратно появился спустя пару минут с большой толстой книгой. Положив ее перед хозяином, застыл, ожидая распоряжений. Поляков отослал его и стал листать страницы. Найдя нужную, углубился в чтение. Жена тихо сидела рядом, зная, что мужу лучше не мешать.

Поляков закончил читать и посмотрел на супругу. Она заметила блеск в его глазах. Он появлялся, когда Давид принимал какое-то важное решение.

— Древний шляхетский род, — сказал Поляков. — Родня польских королей.

— Правда? — удивилась Цита.

— Родня дальняя, конечно, — улыбнулся муж. — Полтора века назад одна из Довнар-Подляских вышла замуж за короля Казимира. Родила двух сыновей. Через век династия пресеклась, но родня Довнар-Подляских сидела на троне. Не каждый князь в Российской империи может похвастаться таким. Более того, немногие. Понимаешь, о чем я?

— Он зауряд-врач!

— Род захирел, — пожал плечами Поляков, — обычное дело. Но здесь, — он постучал пальцами по книге, — мальчик есть. Последний в роду, других не осталось. Смекаешь?

Цита кивнула.

— Он не глуп. В отличие от других разорившихся аристократов, не прокутил остатки наследства, а использовал его с умом. Выучился на врача. У доктора всегда будет кусок хлеба с маслом. Он спас командующего фронтом, генерал лично вручил ему ордена. У мальчика появился покровитель – да еще какой! Всем известно, что Алексеев недужит, а Брусилов – главный претендент на его пост. Умен, мальчик, ничего не скажешь.

— Почему он не зашел к нам, когда привез Лизу?

— Не знаю, — пожал плечами Поляков, — возможно, проявил деликатность. Это, кстати, говорит в его пользу. Какой-нибудь армеут непременно б явился требовать благодарности. А этот аристократ. Лиза права: надо звать в гости.

— У нас умная дочь, — улыбнулась жена.

— Разглядела, — согласился Поляков. — Хотя, думаю, сама этого не осознавая. У нее фамильное чутье. «Собирать нужно не капиталы, а людей, — говорил папа, — тогда у тебя будут и деньги, и положение в обществе». Мы послушались его, и теперь живем здесь, — Поляков развел руками, приглашая оценить окружавшую их роскошь. — Но для многих мы выскочки и жиды. Сколотили состояние, грабя русских. А они, ангелы, веками выжимали соки из крепостных. Мы трудились в поте лица, потому и поднялись из нищеты. Государыня пожаловала мне чин коммерции советника. Я стал дворянином, как и они. К сожалению, личным, оно не передается по наследству, поэтому Лиза – купчиха. Но если выйдет замуж за аристократа, внуки получат потомственное дворянство. Я искал ей подходящего жениха, а тут такая оказия! Сегодня же напишу этому врачу! Надо пригласить его в гости и поговорить! Посмотреть, что он представляет собой.

— Вдруг ему не понравится еврейка?

— Лиза? — усмехнулся Поляков. — Первая красавица края? Она образована и умна, и у нее богатый папа. Если мальчик умен, как я о нем думаю, он ухватится за эту возможность. Если нет, поищем другого.

— Лиза может не согласиться.

— Она не пойдет против воли отца, — сказал Поляков.

Цита так не считала, но промолчала. Жизнь научила ее не спорить с мужем. Особенно, когда тот чего-то решил.

— Пойду, — Поляков встал. — Через час у меня встреча. Надо успеть с письмом…