Распрощавшись с Константином Сергеевичем, Аристарх и Ольга прошли по коридору к загородке гардероба и натянули пальто, чтобы выйти из здания краеведческого музея.

— Куда желает отправиться прекрасная дама теперь? — прозвучал над ухом у Ольги бархатный голос Собилло. Он держал на вытянутых руках ее болотного цвета пальтишко, помогая ей одеться.

«В самом деле, куда теперь? — подумала Ольга, заматывая вокруг горла шарф. — В архив уже не успеть, а ехать в Усольцево не хочется — рано. Можно, конечно, зайти на телеграф, позвонить Арманду Грантовичу и продиктовать первую часть репортажа — строк, примерно, сто-сто двадцать, но тоже не хочется. Сначала надо расставить точки там, где пока красуются многоточия».

Собилло заметил колебания девушки.

— Обет, который я вам дал, все еще в силе, — сказал он. — Я готов сопровождать вас, куда угодно — хоть в пасть к дьяволу.

Ольга лукаво на него посмотрела, так как в голове у нее мелькнула рискованная затея. Законопослушного гражданина наверняка бы пробрал озноб.

— Скажите, Аристарх, вы смогли бы открыть дверь без ключа, скажем, с помощью перочинного ножа?

Вопрос озадачил Собилло, некоторое время он молчал, поскольку слыл педантом и никогда не говорил «да», если не был уверен в своих возможностях.

— Так что же — да или нет? Заранее предупреждаю, что предприятие, которое я задумала, связано с известным риском и в случае неудачи сулит крупные неприятности.

— Насколько крупные? — хладнокровно осведомился Аристарх, предпочитавший иметь дело с конкретным и взвешенным риском.

— Судите сами: проникновение на чужую жилплощадь без разрешения хозяев? — смело, глядя ему в глаза, сказала девушка и обворожительно улыбнулась. — Вы же знаете, я не какая-нибудь мелкая уголовница. Я бы с удовольствием спросила разрешение у хозяина и, уверена, получила бы его, но дело в том, что он умер. Его фамилия Ауэрштадт.

Аристарху казалось, что он никогда не устанет изумляться прихотливому течению мыслей в голове этой обольстительницы.

— Там-то вы что забыли?

— Я вам потом скажу — в машине, — воскликнула Ольга. — Если согласны — давайте двигаться. Ну, а если нет... — На лбу у девушки залегла глубокая складка раздумья и сомнения. — Если нет, то я сама к нему в комнату залезу — хоть через окно. А вы меня в машине подождете, хорошо?

Аристарх был поставлен в щекотливое положение. С одной стороны, он не мог бросить спутницу на произвол судьбы, поскольку отлично понимал, что она от своего замысла не откажется. С другой — идти на явное нарушение закона ему тоже было не с руки. Его общественное положение, полученное воспитание, да и сам образ мыслей, который Собилло всю сознательную жизнь в себе культивировал, не позволяли ему согласиться на предложенную Ольгой авантюру.

Он посмотрел в ее глаза, таившие в своих морских глубинах усмешку, на хрупкие плечи, на которые она собиралась взвалить слишком тяжелую для них беззаконную ношу, на высокую грудь, едва заметно содрогавшуюся в такт с ударами ее отважного сердца — и согласился.

— Наверное, я сошел с ума, но я готов следовать за вами.

Ольга восхищенно взвизгнула и повисла у Аристарха на шее. Ощутив на губах подаренный крепкий поцелуй, он почувствовал, как последние сомнения оставили его, и решил, что пойдет за этой женщиной до конца, а там будь что будет.

Радостная и оживленная, словно торопящаяся на свидание школьница, Ольга положила руку на сгиб локтя Аристарха и повлекла его к машине, где их уже без малого два часа дожидался шофер Меняйленко Петрик.

— Заболотный, 8, — скомандовал Собилло, когда они забрались в машину. В салоне было тепло и уютно, а из динамиков лилась пронизанная русским духом и удалью песня «Глухари на токовище» в исполнении Розенбаума — любимого певца и композитора Петрика.

— Это что же, уж не в гости ли вы к покойнику собрались? — поинтересовался тот, заводя мотор. Он успел и пообедать, и поспать, а потому был готов ехать куда угодно — лишь бы заниматься делом, а не скучать в салоне.

— Хуже, Петрик, — подала голос Ольга, устраиваясь поудобнее и прижимаясь плечом к верблюжьему плечу Аристарха. — Мы едем грабить покойника. Поэтому вы в переулок не заезжайте, а ждите нас на выезде. В случае чего, вы ни при чем.

— Ясно дело, ни при чем, — ответил шофер. — Мне и Александр Тимофеевич так всегда говорит — в случае чего, ты ни при чем. Сиди и жди. Ну я и жду.

— А у вас, случаем, перочинного ножа не найдется? — обратился Аристарх к Петрику, вспомнив, что придется вскрывать замок. Признаться, он до сих пор не имел представления, удастся ли ему это сделать, но попробовать намеревался.

Шофер хмыкнул.

— Час от часу не легче. Девушка говорит, что вы покойника едете грабить, а вы нож просите. Так «каво рэзат будэм?» — осведомился он, имитируя, как ему казалось, грузинский акцент.

— Не кого, а что, — сказал Аристарх. — Вот Ольга Петровна считает, что замки легче всего вскрывать с помощью перочинного ножа.

«Мерседес» Меняйленко свернул с улицы Ленина и, минуя Лаврентьевский спуск, покатил по хитросплетению улочек и переулков старой, «мещанской» части города.

Ужасное время — зима, думала Ольга, глядя в окно на тускло освещенные редкими фонарями ряды двух и трехэтажных домов, что тянулись по обеим сторонам улицы. Темное, холодное и неприютное. Главное — темное.

Который уже раз она путешествовала по Первозванску — и пешком, и в машине — и все в темноте.

«С другой стороны, — размышляла она, — только темнота и будет нам в помощь, когда мы с Аристархом полезем в комнату старика Ауэрштадта. Ведь у нас с ним опыта по этой части никакого. — Тут она вздохнула. — И чего только я его с собой потащила? Посадят его, бедного, в тюрьму, что я тогда стану делать?

Впрочем, — сказала она себе, — что-то я уж слишком о нем пекусь. Его как раз никто никуда не посадит. У него связи, знакомства, деньги, наконец. Выпутается. Это мне сидеть придется, дурочке, если нас схватят на месте преступления. А может, и не придется, — стала успокаивать она себя. — Мы же не станем грабить комнату. Там и грабить-то нечего — нищета одна. Поищем кое-что — и назад. Ну, замок сломаем, ну залезем — и все. Припаяют нам, в худшем случае, статью за мелкое хулиганство — так мы штрафом отделаемся: сейчас за такие дела чаще всего штрафуют...»

— Что это вы там шепчете? — спросил Аристарх, осторожно обнимая Ольгу за плечо. — Молитесь, что ли? Не поможет. Господь такое дело бы не одобрил.

— Да не молится она, а переживает, — пояснил шофер и улыбнулся. — Да и вы, Аристарх Викентьевич, тоже малость приуныли. Что, нелегко впервой на такое дело идти? Коленки трясутся? Ничего, привыкнете. Это только поначалу так. — Вдруг шофер сделался серьезнее и уже совсем другим, деловым тоном, произнес: — Никакого перочинного ножа вам не нужно. Топорик нужен и фонарь. Чтобы электричества в комнате не зажигать. А то соседи увидят свет под дверью, перетрухают и вызовут ментов. Хотя, — он снова заулыбался и даже повернулся лицом к пассажирам, словно забыв, что машина шла под семьдесят, — может, и не вызовут. Телефона-то у них нет. Так что если услышите, что соседи всполошились, сразу бегите к машине.

— А вам, Петрик, не интересно знать, почему мы хотим залезть в комнату покойного? — спросила Ольга.

— В самом деле, просветите нас на этот счет, — с иронией заметил Аристарх и нервно прикурил свою греческую сигарету. — Я в этом смысле осведомлен не больше нашего уважаемого водителя.

— Не надо меня просвещать, — резко бросил Петрик. — Раз лезете, значит, вам надо. Александр Тимофеевич учил меня не слушать, о чем говорят пассажиры на заднем сиденье, и я его науку чту. Топорик и фонарь я вам дам и на улице в машине подожду. Но очень вас прошу, оставьте свои секреты при себе.

Ольга и Аристарх были несколько обескуражены отповедью водителя и всю остальную часть пути хранили молчание, хотя и понимали, что Петрик абсолютно прав.

«Мерседес» сбросил скорость в самом начале Заболотного переулка и, едва урча мотором, двинулся к предназначенному для сноса двухэтажному дому. Заехав на тротуар сбоку от дома так, чтобы оказаться в густой тени, которую давала его бревенчатая стена, Петрик остановил «Мерседес» и погасил фары. Черная машина растворилась в темноте, и ее было почти невозможно разглядеть с проезжей части улицы. На Петрика мог напороться разве что случайный пешеход. Но людей вокруг не было. Чтобы убедиться в этом, а заодно и понаблюдать за темным провалом арки, укрывавшей дом, где жил Ауэрштадт, Ольга и Аристарх некоторое время просидели в салоне, изучая открывавшийся перед ними вид. За те несколько минут, что они провели в машине, ни одна живая душа не прошла мимо, ни один человек не вошел в арку, располагавшуюся через улицу наискось от того места, где стоял «Мерседес».

— М-да, «дом, улица, фонарь, аптека», — пробормотал Аристарх и вылез из машины, сделав знак Петрику следовать за ним. Мужчины старались двигаться тихо и не хлопать дверьми и крышкой багажника. В багажнике хранились топорик и фонарь. Аристарх обошел «Мерседес» сзади, открыл дверцу и помог выйти Ольге. Петрик сел обратно в салон и приготовился ждать, а Ольга и Аристарх двинулись через улицу к черному провалу арки. Они не успели сделать и трех шагов, как услышали тихий посвист Петрика и, как по команде, повернулись к нему лицом.

— Надеюсь, вы помните, что после смерти одинокого жильца его квартиру опечатывают? — негромко произнес тот и, не сказав больше ни слова, поднял стекло.

Молодые люди чинной поступью пересекли улицу и нырнули в полукружье арки. Со стороны они походили на семейную пару, возвращавшуюся из гостей. Ольга держала Аристарха под ручку, а он, в свою очередь, другой рукой незаметно поддерживал топорик. Собилло засунул его за брючный ремень. Фонарь же лежал в кармане пальто и при каждом шаге похлопывал Собилло по бедру.

— Что это Петрик сказал про опечатывание? — прошептала Ольга. Судя по всему, слова водителя сулили дополнительные осложнения, и она хотела знать, как это могло отразиться на задуманном ею плане. Под ногами у них скрипел снег, и звук шагов гулко отдавался в пустынном дворике, окруженном со всех сторон кирпичной стеной забора.

— Он лишь намекнул нам, что если мы сорвем с двери печать, то это будет уже не мелкое хулиганство, а уголовное дело.

Ольга зябко поежилась, но упрямо продолжала идти туда, где тускло горели занавешенные окна дома. Трудно было поверить, что всего четверть часа назад минуло восемь вечера — до того пустынно выглядела вся округа.

— Знаете, — сказала она, сворачивая в сторону от тропинки, что вела к главному подъезду, — все это фигня — я говорю про печати и о нарушении уголовного кодекса. Главное — это нравственное чувство, которое вы носите у себя в груди. Вот вы, скажем, чувствуете себя преступником? Нет? И я не чувствую. И нечего нам пугаться. Мы не грабить или убивать кого-то идем, а всего лишь... Ищем...

— Вот-вот, — перебил ее Аристарх, когда они подошли к дому со стороны двери Ауэрштадта, — только мне бы очень хотелось знать, что именно мы ищем? Уж не похищенную ли картину? Не этот ли пресловутый «Этюд № 312»?

— Я бы очень хотела вам ответить «да», но не имею такой возможности, — прошипела Ольга.

Окна второго этажа были темны, но это ничего не означало. Если за этими окнами кто-то спал, это было бы еще полбеды. Ольга и Аристарх передвигались скрытно и вряд ли разбудили бы спящего. Но если за этими окнами маялись от бессонницы, тогда их появление у дома не осталось бы незамеченным. Негромкий скрип снега у них под ногами измученному, больному неврастенией человеку в вечерней тишине мог показаться громким и подозрительным.

Аристарх вынул из кармана фонарь и зажег его, направив блеклую полоску желтого света на замок. Ничего. Ни веревки, ни печати с двуглавым орлом. Аристарх слышал, как рядом с ним восторженно и сосредоточенно сопела носом Ольга. Простудилась, наверное, бедняга, решил он. Следующим движением Собилло распахнул пальто и извлек из-под пиджака маленький топор. Теперь оставалось только просунуть его в щель между дверью и дверной рамой и несильно нажать. Но Ольга с округлившимися то ли от ужаса, то ли от удивления глазами первой нажала на ручку, и без малейшего усилия дверь распахнулась. Аристарх опешил. Он попытался было найти этому мало-мальски вразумительное объяснение, но не успел

— Перед ним снова замаячило голубое в ночи лицо Ольги и ее округлившиеся глаза, после чего его взору предстала рука.. Она поднесла что-то к его носу. Аристарх осветил голубоватую ладошку фонариком и увидел сорванную печать с гербом Российской Федерации.

Некоторое время они стояли у полуоткрытой двери, не зная, как быть дальше, но потом Ольга бесшабашно махнула рукой — дескать, вино откупорено, значит, надо пить — и, взяв у Аристарха фонарь, вошла в комнату швейцара. Фонарь светил неярко и его блеклый луч поначалу перескакивал с предмета на предмет, отбрасывая на стены и потолок огромные уродливые тени. У Ольги от возбуждения тряслись руки. Но уже через минуту она успокоилась, луч обрел в темном пространстве комнаты некоторую стабильность и взорам молодых людей предстал чудовищный беспорядок. Он мог быть вызван только одним — обыском, торопливым, но тщательным и, пожалуй, профессиональным, поскольку те, кто искал, заглядывали даже под оторванные обои, а в нескольких местах, как заметила Ольга, даже разобрали половицы. Вся комната была усыпана легким, невесомым снежком-пухом из разрезанной в нескольких местах перины, валявшейся на полу и напоминавшей в темноте проколотую автомобильную камеру.

Аристарх понятия не имел, зачем неизвестные злоумышленники учинили в комнате погром, но сразу догадался, что его спутница отлично знала, что именно хочет найти она. Без колебания она рухнула на колени и принялась с помощью фонаря метр за метром обшаривать пол. Ольга не выстукивала половицы, не сдвигала в сторону мебель — она и без того была сдвинута с места. Девушка просто ползала по полу, как младенец, которого выпустили из манежа. Подсвечивая себе блеклым лучом фонаря, она без конца перебирала какие-то попадавшиеся ей под руку бумажки, нитки, шнурки и веревочки. Если бы Аристарх не беседовал с ней всего десять минут назад и не слышал от нее вполне разумных суждений, он бы подумал, что она лишилась рассудка. Теперь же, поскольку сомнений в душевном здоровье подруги у него не было, ему оставалось одно: стоять и ждать, когда она найдет то, ради чего замыслила свое рискованное предприятие, или, наоборот, придет к выводу, что поиски напрасны, и прекратит ползать по полу.