Глава первая

НОВЫЕ ИДЕИ

Идея полковника Свинтона

Первая мировая война разразилась в начале августа 1914 года. Столкнувшиеся миллионные армии после ряда кровопролитных сражений зарылись в землю. Окопы в Западной Европе протянулись сплошной линией от границ Швейцарии и 20 октября 1914 года достигли берега Северного моря.

В этот день в Лондоне в здании военного министерства имел место очень любопытный разговор. Его участниками были только два человека: секретарь Комитета государственной обороны полковник Ханкей и только что прибывший из Франции полковник Свинтон.

Сидя в глубоком кресле и выкуривая папиросу за папиросой, Свинтон рассказывал о виденном на фронте.

Еще в 1904–1905 годах, во время русско-японской войны, он в качестве военного корреспондента находился при японской армии. Тогда на него большое впечатление произвели пулеметы — новое оружие, недавно появившееся в армии. Их было совсем мало. Но когда из пулеметов открывали огонь по густым цепям наступающего противника, то действие получалось ужасное: цепи редели со страшной быстротой.

Свинтон написал историю русско-японской войны.

Ханкей кивнул головой и сказал, что он с этой работой знаком и высоко ее ценит.

— Вы там предсказывали, — добавил он, — я хорошо это помню, что в будущей войне пулеметы приобретут еще большее значение.

— Совершенно верно, господин полковник. К сожалению, мое скромное предсказание, — продолжал Свинтон, — в текущей войне оправдалось сверх всякой меры. В японской армии в 1904 году было всего тридцать пять пулеметов. Сейчас же у немцев, по некоторым сведениям, число пулеметов доходит до двенадцати тысяч.

У сдержанного Ханкея при этих словах брови поднялись кверху, что выражало крайнее удивление.

— Да, господин секретарь, двенадцать тысяч этих маленьких, но чрезвычайно злобных чудовищ Хирама Максима! Немецкие окопы усажены пулеметами, как клумбы цветами. Я полагаю, что с каждым месяцем их число будет возрастать. К тому же перед окопами во много рядов натягивают колючую проволоку. Окопы, проволока, пулеметы — это страшное, непреодолимое препятствие для идущих в атаку ничем не защищенных людей.

Ханкей внимательно слушал Свинтона, изредка что-то записывая. Свинтон говорил еще долго. Он вспомнил про средневековые латы. Они покрывали бойцов железом с головы до ног.

— Это было замечательное изобретение!

Латы прекрасно защищали человека от стрел. Когда же появилось огнестрельное оружие, то свинцовые пули начали пробивать латы, как яичную скорлупу.

Пробовали делать латы толще, чтобы они могли выдерживать удары пуль. Однако такие латы были столь тяжелы, что человек в них не мог уже двигаться. От лат поэтому пришлось отказаться.

В настоящее время губительное действие огнестрельного оружия достигло такой степени, что вопрос о защите человека снова возникает с настойчивой необходимостью.

— Хорошо было бы, — говорил Свинтон, — опять одеть каждого бойца в латы — такие прочные, чтобы они противостояли удару пуль, и такие легкие, чтобы человек мог в них свободно двигаться.

— Да-а! — вздохнул Ханкей. — Но ведь этого сделать нельзя.

— Как знать! — улыбнулся Свинтон.

Ханкей оживился.

— Вы, быть может, изобрели сверхлегкий и сверхпрочный сплав?

— Нет. Дело не в сплаве. Я полагаю, что если мускулы человека слишком слабы для ношения достаточно прочных лат, так почему бы эту работу не возложить на мотор?

Французский фронт первой мировой империалистической войны. Сентябрь 1915 года. Американский гусеничный трактор «Холт» тащит тяжелое орудие. Эта машина навела некоторых изобретателей на мысль построить боевую гусеничную машину.

Ханкей посмотрел на своего собеседника с явным разочарованием.

— Ведь бронированные автомобили уже существуют! Но они связаны с хорошей дорогой. Они не могут двигаться по местности, изрытой воронками. Небольшая канава, а не то что окоп, для них непреодолимое препятствие. Колючая проволока для них тоже непроходима.

Свинтон согласился, что бронированные автомобили — машины с крайне ограниченными возможностями.

— Но в том-то как раз и заключается задача, чтобы эти возможности расширить. Нужно так изменить устройство, чтобы автомобиль получил возможность двигаться через воронки, через окопы, преодолевать колючую проволоку!

Ханкей пожал плечами:

— Я не вижу никаких возможностей в этом направлении.

Свинтон возразил, что возможности имеются и притом большие: стоит только обычные колеса заменить гусеницами.

Секретарь Комитета обороны не знал, что такое механическая гусеница. Свинтон объяснил ему, что это особая цепь, каждое звено которой представляет собою широкую пластинку. Оба конца цепи шарниром соединяются друг с другом. Получается цепь без концов — бесконечная цепь.

Гусеничные цепи применены на американском тракторе «Холт». Несколько таких тракторов недавно доставлено в Англию. Свинтон их видел. Эти небольшие машины отлично ходят по вспаханному полю, переползают через придорожные канавы, взбираются на довольно крутые склоны.

— Моя идея, господин полковник, — сказал Свинтон, гася последнюю докуренную папиросу, — состоит в следующем. Нужно создать гусеничную повозку, подобную трактору «Холт», установить на ней одну или две пушки и несколько пулеметов и закрыть со всех сторон броней, непроницаемой для пуль. Такая повозка сможет двигаться по взрытому воронками полю, топтать проволочные заграждения и даже переходить через окопы. Своими пушками она будет без труда уничтожать пулеметы противника. Это будет прекрасный истребитель пулеметов.

Секретарь Комитета обороны нашел, что идея полковника Свинтона очень интересна и важна. Он обещал в ближайшее же время сообщить о ней военному министру лорду Китченеру, а также премьер-министру Асквиту.

Через несколько дней после этого разговора Свинтон снова уехал во Францию.

Ханкей сдержал свое обещание. Лорд Китченер в ответ на донесение только поморщился и проворчал, что для борьбы с пулеметами достаточно артиллерии. Что же касается нелепой повозки без колес, то пусть полковник Свинтон напишет о ней какой-нибудь фантастический роман, там она как раз будет на месте!

Письмо Черчиля

Через месяц после разговора Свинтона с Ханкеем к последнему явился второй человек с новой идеей — директор пороховой компании в Чильворте капитан Туллок.

Этот изобретатель, подобно Свинтону, тоже указывал на острую необходимость создать специальную машину для преодоления проволоки, окопов и для борьбы с пулеметами и артиллерией противника.

— Машина, о которой я думаю, — говорил Туллок, — должна быть на суше тем же, чем на море крейсер. Крейсер объединяет в себе три ценных свойства: мощное вооружение, прочную броню и большую подвижность. Нужно создать крейсер и для суши — сухопутный крейсер. И притом не один, а много. Они должны действовать целыми эскадрами…

Ханкей доложил Китченеру и о предложении капитана Туллока. Результат был тот же, что и в отношении Свинтона.

После Туллока к секретарю Комитета обороны обратился в декабре того же 1914 года адмирал Бэкон. Он предлагал к сильному трактору пристроить впереди мост, по длине достаточный для перекрытия окопа. Такая машина, думал Бэкон, могла бы значительно облегчить захват и прорыв окопов противника.

Китченер и эту мысль нашел ребяческой. Но из уважения к адмиральскому чину изобретателя велел отпустить небольшие средства для производства опытов.

— Впрочем, я заранее убежден, — добавил военный министр, — что из затеи адмирала Бэкона ничего дельного не выйдет!

В Англии все же нашелся человек, который сумел подойти к делу с бóльшим пониманием. Это был Уинстон Черчиль, первый лорд адмиралтейства, — другими словами, морской министр.

Будучи членом Комитета обороны, он в конце 1914 года узнал от Ханкея о предложениях Свинтона, Туллока и Бэкона. Черчиль нашел мысли этих людей очень важными и 5 января 1915 года написал длинное письмо премьер-министру Асквиту, в котором указывал на необходимость поскорее рассмотреть сделанные предложения и заняться соответствующими опытами.

Черчиль говорил в письме:

«Я совершенно согласен с замечаниями полковника Ханкея по вопросу о создании специальной машины для овладения окопами. Удивительно, что и действующая армия и военное министерство пропустили почти три месяца войны, не останавливая своего внимания на этой специальной задаче.

…Было бы совсем нетрудно на нескольких паровых тракторах поставить небольшие бронированные коробки, в которых можно было бы разместить несколько пулеметов. Броня предохранила бы людей от пуль. Действуя ночью, такие тракторы находились бы в полной безопасности от артиллерийского огня. Гусеницы позволили бы им без труда переходить через окопы. А тяжесть машин разрушила бы всякие проволочные заграждения.

Сорок или пятьдесят таких машин, скрыто подготовленные и доставленные с наступлением темноты на позиции, могли бы двинуться к неприятельским окопам, сметая и разрушая все преграды огнем своих пулеметов и метанием с крыши ручных гранат. Они образовали бы большое число точек опоры для сбора на них британской пехоты и для ее наступления. Затем их можно было бы двинуть дальше для овладения второй линией окопов.

Стоимость этих машин была бы невелика. Если опыт не удастся, какая в этом беда?

Простое благоразумие должно было бы побудить начать что-либо подобное еще два месяца назад. И уж, без сомнения, это обязательно нужно сделать теперь…

Одна из самых серьезных опасностей заключается в том, что германцы, может быть, уже приготовляют все эти неожиданности и что мы во всякое время можем очутиться лицом к лицу с совершенно новым видом атаки.

В военном министерстве должна бы непрерывно работать комиссия из инженерных офицеров и других знающих людей, чтобы намечать новые изобретения и рассматривать уже готовые предложения. Я повторил бы, что у нас нет времени для продолжительных опытов».

Асквит отправил письмо военному министру, а тот снова положил все дело под сукно.

Сухопутный крейсер Хетерингтона

Не дождавшись благоприятного ответа, Черчиль стал действовать самостоятельно. В середине февраля 1915 года он образовал при адмиралтействе (морском министерстве) Комитет по созданию сухопутных крейсеров.

Работники Комитета немедленно принялись за дело. Они отлично знали, что крейсер — это нечто весьма большое. Следовательно, и «сухопутный крейсер» должен быть грандиозной штукой. Тут подоспело как раз и подходящее предложение Хетерингтона, майора королевского воздушного флота. По его проекту, сухопутный крейсер представлял собой весьма внушительное сооружение, состоящее из большой платформы, поставленной на три огромных колеса, два впереди и одно сзади. Передние колеса — ведущие, заднее — рулевое. Платформа должна была иметь в длину тридцать метров и в ширину двадцать четыре. Диаметр колес намечался в двенадцать метров. Такое колесо, прислоненное к дому, возвышалось бы до начала четвертого этажа.

Платформа являлась палубой сухопутного крейсера. На ней проект предусматривал установку трех орудийных башен с двумя четырехдюймовыми пушками в каждой да еще двенадцать пулеметов. Броня, прикрывающая орудия и пулеметы, предполагалась толщиной в восемь сантиметров, что равно ширине ладони руки.

На каждое орудие намечалось брать по триста снарядов Кроме того, еще требовалось шестьдесят тысяч патронов для пулеметов.

Вес этого сухопутного крейсера должен был превысить тысячу тонн. Для приведения его в действие предполагалась установка двух моторов Дизеля по четыреста лошадиных сил каждый.

Сухопутный крейсер, как утверждал Хетерингтон, мог бы свободно двигаться по местности, изрытой воронками, перекатываться через валы высотой в шесть метров, перебираться через окопы шириной в четыре метра, переходить вброд реки глубиной в пять метров. Колючая проволока для него — что паутина. Он мог бы топтать и рвать ее не замечая.

При хорошем твердом грунте сухопутный крейсер будет пробегать в час по пятнадцати километров, при плохом грунте его скорость снизится вдвое — до восьми километров в час.

Вид утыканного пушками и пулеметами сухопутного крейсера на картинках был грозный. Фантазия у его проектировщиков разыгралась настолько, что люди уже видели, как десятки и даже сотни таких крейсеров, обдавая обезумевших немцев потоками снарядов и пуль, переходят в разных местах через Рейн и берут курс на Берлин.

Все это творчество Комитета по созданию сухопутных крейсеров, воплощенное в чертежи, передали Теннисону д’Эникуру, директору Управления морских сооружений. Под руками этого человека стройные чертежи должны были воплотиться в железо и сталь.

Теннисон д’Эникур с любопытством разглядывал большие листы полупрозрачной кальки. Иногда совал палец в какой-нибудь сложный узел черных линий и отрывисто спрашивал:

— Это что?

Инженеры из Комитета почтительно разъясняли.

Рассмотрение чертежей продолжалось больше часа. Перевернув последний лист, директор Управления морских сооружений утомленно откинулся на спинку кресла и сунул в рот толстую сигару. Кто-то из инженеров поднес спичку. Сигара задымила. Передвигая ее губами из одного угла рта в другой, д’Эникур о чем-то размышлял. Его круглая голова с двойным подбородком утопала в густых облаках сизого дыма. В выпуклых стеклах роговых очков отражался мутный февральский день за окном.

Наконец после долгого молчания директор Управления морских сооружений махнул рукой, будто что-то выбрасывая, и коротко распорядился:

— Возвратить обратно!

Когда через день или два заехал сам Черчиль, д’Эникур сказал ему, что в таком виде сухопутный крейсер представляет собою явную бессмыслицу. Он слишком велик и громоздок. Это ведь по размерам четырехэтажный дом, по весу более чем пять китов. Для артиллерии противника он будет великолепной мишенью. Одно-два попадания — и сооружение тотчас же выйдет из строя. К тому же колеса не дадут ему такой большой проходимости, как полагает Хетерингтон.

— Я думаю, — закончил д’Эникур свои объяснения, — что сухопутный крейсер должен иметь гораздо меньшие размеры и вместо колес передвигаться на гусеницах. Наиболее удачной следует считать идею полковника Свинтона.

Черчиль согласился с мнением д’Эникура. И от постройки колесного сухопутного крейсера Хетеринггона отказались. Но как приступить к конструированию гусеничного крейсера Свинтона, оба они еще не знали. Для составления проекта требовались точные цифровые данные. А их-то как раз и не было.

Свинтон, находясь во Франции при штабе английского главнокомандующего Френча, все ждал известий из Лондона. Но военное министерство упорно молчало.

В январе 1915 года Свинтон решил еще раз напомнить о необходимости создать бронированную машину для борьбы с проволокой, окопами и пулеметами. Его письмо попало в военное министерство почти в один день с письмом Черчиля. Но дело от этого не продвинулось ни на сантиметр.

 

Глава вторая

РОЖДЕНИЕ МАШИНЫ

«Маленький Вилли»

Становилось ясно, что от Китченера трудно чего-нибудь добиться. Тогда Свинтон решил пойти другим путем. 1 июня 1915 года он отправил докладную записку о сухопутном гусеничном крейсере Джону Френчу, самому английскому главнокомандующему.

После больших потерь, понесенных британской армией в недавних боях, Френч уже потерял веру во всемогущую силу пехоты. Поэтому к мыслям Свинтона он отнесся с большим вниманием и одобрением.

В течение двух дней в штабе Френча по указаниям Свинтона были разработаны основные требования, предъявляемые к новой машине, и с соответствующим письмом направлены в Лондон. В письме говорилось:

«1. Гусеничные сухопутные крейсера, или подвижные бронированные форты, имеют целью действовать в большом числе совместно с пехотой на широком фронте атаки или участвовать в отдельных ее эпизодах.

2. Как обязательное правило, желательнее иметь много небольших крейсеров, нежели мало больших.

3. Весь крейсер сверху донизу должен быть окован броней. Броня каждого крейсера должна быть непроницаемой для сосредоточенного огня винтовок и пулеметов, но не для артиллерийских снарядов, так как иначе крейсер будет слишком тяжел.

4. Тактическая задача крейсера — атака. Его вооружение должно состоять из орудия с хорошей меткостью, до тысячи метров, и двух пулеметов Льюиса, из которых можно было бы стрелять через бойницы в стороны и назад.

5. Команда должна состоять из шести человек: два к орудию, по одному к каждому пулемету и два водителя машины.

6. Гусеницы нужно сделать так, чтобы крейсер мог переезжать через воронки глубиной до двух метров и диаметром до четырех метров, получающиеся от разрыва фугасных снарядов. Машина должна также без задержки проходить через колючие проволочные заграждения, перебираться через двухметровые окопы с отвесными стенками и влезать на вертикальную поверхность высотой в полтора метра.

7. Скорость движения крейсера по пересеченной местности не должна быть меньше четырех километров в час. Запаса горючего должно хватать на шесть часов непрерывного хода».

Письмо главнокомандующего подействовало. Свинтона вернули в Англию и назначили секретарем Комитета государственной обороны вместо полковника Ханкея. Это позволило Свинтону принять близкое участие в постройке сухопутных крейсеров. В Лондоне он узнал, что моряки кое-что уже сделали.

Сообщая об этом в ставку Френча, Свинтон пишет:

«Им удалось соорудить зверя, который может переползать через канавы шириной в метр с четвертью и вертеться вокруг самого себя, как собака с блохой на конце хвоста».

Этим «зверем» был «Маленький Вилли» — зародыш сухопутного гусеничного крейсера.

Получив отказ д’Эникура строить трехколесное чудище Хетерингтона, Комитет по созданию сухопутных крейсеров обратился к машиностроительной фирме Вильяма Фостера в городе Линкольне с предложением соорудить бронированный гусеничный трактор с пулеметом, способный переползать через окопы в метр шириной. Комитет приложил к своему заказу первоначальные наметки Свинтона, сделанные еще в октябре 1914 года.

За конструирование машины взялся сам управляющий фирмой инженер Триттон. В сотрудники ему был дан опытный инженер — лейтенант Вильсон.

Для образца взяли гусеничный трактор «Холт».

Работа над новой машиной началась с того, что оба инженера, надев комбинезоны, много дней подряд целыми часами разъезжали на двух «холтах».

Тракторам приходилось туго. Их заставляли перебираться через ямы и канавы, карабкаться по крутым склонам на холмы, лезть вброд через ручьи и речушки. «Холты» рычали от натуги. Иногда, заупрямившись, они отказывались идти дальше. Но инженеры были настойчивы. И тракторы, подчинившись их воле, снова возобновляли свой мученический путь, тяжело попыхивая из труб.

Потом один из тракторов разобрали до последнего болтика и все его «косточки» разложили на большом, длинном столе.

Вильсон и Триттон с короткими вересковыми трубками в зубах ходили вокруг стола и подолгу рассматривали каждую часть, стараясь разглядеть в ней подобную же часть будущей машины.

Затем оба инженера взялись за карандаши. Они набрасывали рисунки, схемы, иногда что-то вычерчивали более тщательно. Кроме Вильсона и Триттона, чертежной работой было занято еще несколько человек.

Наконец проект окончен. На все это ушло около двух месяцев напряженного труда. Груда чертежей на синей бумаге была направлена в цехи завода. Здесь дело пошло быстрее.

Через сорок дней из ворот сборочного цеха, позвякивая гусеничными цепями, выползла странная машина. У нее были кое-какие родственные черты с американским трактором, но даже шестилетний мальчик уверенно сказал бы, что это вовсе не «Холт». Впереди из щели в броневой коробке, точно трубка изо рта, торчал пулемет.

Рабочие завода обнаружили в машине какое-то сходство с лейтенантом Вильсоном и прозвали ее «Маленький Вилли».

«Маленький Вилли» поражал зрителей своей подвижностью. Он действительно мог вертеться на месте, как собака, намеревающаяся ухватить себя за хвост. «Маленький Вилли» переползал также через канаву с отвесными стенками шириной в метр с четвертью.

Триттон и Вильсон с гордостью показывали «Маленького Вилли» приехавшему в Линкольн Свинтону. Они были уверены, что новый секретарь Комитета государственной обороны останется доволен их произведением.

Свинтон смотрел с улыбкой одобрения на все выкрутасы «Маленького Вилли». Но заключение его было все же отрицательное. Свинтон нашел, что в таком виде машина еще слишком слаба для действия на фронте, ее нужно значительно усилить.

Олл райт!

Вильсон и Триттон снова принялись за работу. Последние требования, полученные из штаба Френча, ставили перед ними трудную задачу.

Оба инженера уже хорошо уяснили себе, что для безукоризненного переползания через окопы центр тяжести машины обязательно должен находиться на середине ее длины. Если центр тяжести расположится ближе к носу, то машина всегда будет норовить уткнуться в окоп носом; если же центр тяжести окажется ближе к задней части, то в этом случае в окопе станет увязать хвост. Машина будет становиться на дыбы.

Длина машины должна быть приблизительно на метр больше, чем двойная ширина окопа.

Все это было просто. Но вот как добиться, чтобы машина взбиралась на ступень высотой в полтора метра, Вильсон и Триттон не представляли себе.

У «Маленького Вилли», как и у трактора «Холт», спереди и сзади находилось по два колеса. Они были одинаковой величины. Задние приводились в движение мотором — были ведущими; передние вращались на своих осях свободно. Отсюда их не совсем почетное название — «ленивцы». Справа и слева от корпуса через передние и задние колеса были перекинуты гусеницы — бесконечные цепи из плоских звеньев.

Размеры колес у «Маленького Вилли» были такие же, как у легкового автомобиля, — около восьми десятых метра в поперечнике, поэтому он мог влезать на ступеньку высотой всего в тридцать сантиметров.

Если же машина, как требовал Свинтон, должна преодолевать ступень в пять раз большей высоты, то отсюда яснее ясного, что и колеса ее должны иметь в пять раз большую величину.

— Колесико диаметром в четыре метра! — воскликнул Триттон, озадаченно проводя рукой по блестящей лысине. — Что вы скажете, дорогой Вильсон?

— Я нахожу, что это будет нечто весьма хетерингтоноподобное! — рассмеялся Вильсон.

— Но как же все-таки быть?

— Я это так же мало знаю, дорогой Триттон, как и вы. Мне кажется только, что на этом пути нет выхода.

— В таком случае надо поискать другой путь.

Продолговатое лицо Вильсона с коротко подстриженными усами сделалось серьезным. Побарабанив с минуту пальцами по столу, он решительно ответил:

— Ну что же, будем искать новый путь!

Однако найти решение поставленной задачи оказалось далеко не простым делом. Оба инженера просиживали в своем конструкторском бюро по десять, по двенадцать часов в сутки, забывая про еду.

Дни проходили быстрой чередой. Лето сменилось осенью. Пожелтели и опали листья деревьев. Лондон чаще стал закутываться в туманы. А Триттон и Вильсон все еще не могли отделаться от больших колес проектируемой машины.

Эти колеса их замучили. Порой инженеры приходили просто в отчаяние. Свинтон звонил по телефону из Лондона чуть ли не каждый день. Очень неприятно было на его настойчивый вопрос: «Как дела?» всякий раз уныло отвечать: «Без перемен».

Но однажды ему весело сказали:

— Олл райт, все в порядке! Выход найден!

Свинтону показалось, что он ослышался. Однако голос Триттона повторил то же самое.

Тогда секретарь Комитета обороны бросился к своему автомобилю и помчался в Линкольн.

Там конструкторы показали ему совсем простенькую схему: косой четырехугольник с параллельными сторонами, лежащий на длинном основании. Все углы у него были закруглены.

Косой четырехугольник с параллельными сторонами (параллелограмм), лежащий на длинном основании. Такую форму для новой гусеничной машины предложил инженер Вильсон.

Такой же четырехугольник, но с закругленными углами. Кружками представлены колеса, через которые перекидывается гусеничная цепь.

— Вот полюбуйтесь! — хлопнул Триттон по чертежу.

Свинтон смотрел с удивлением.

А Триттон продолжал:

— Такой вид будет иметь новая машина сбоку. Чтобы избавиться от больших колес, Вильсон предложил две чрезвычайно важные вещи. Первое — скосить снизу нос, второе — пропустить гусеницы по поверхности всего корпуса, вот так!

Триттон показал Свинтону второй лист с чертежом. На нем красовался такой же косой четырехугольник, но внутри по всем углам были пририсованы колесики. Да еще черная жирная линия показывала ход гусеницы.

Чтобы удержать центр тяжести машины на середине ее длины, пришлось скосить и зад машины, но уже сверху. От этого получилась фигура, похожая на ромб.

Потом Триттон показал рисунки, изображающие, как машина будет взбираться на стенку. По рисункам было видно, что для переползания через стенку машина должна быть выше ее приблизительно на полметра, следовательно высота проектируемой машины будет не менее двух метров.

Так гусеничная машина будет преодолевать вертикальное препятствие — ступень. На верхнем рисунке машина подошла к ступени вплотную. На втором — нос машины уже поднялся на ступень. На третьем и четвертом — машина полностью переходит на ступень.

Свинтон нашел, что все это придумано очень остроумно. Прощаясь, он спросил, когда будут готовы рабочие чертежи.

— Я думаю, — ответил Вильсон, — что эту работу мы закончим в течение ближайших двух месяцев, к ноябрю.

— А когда можно ожидать первый опытный экземпляр самой машины?

— Если завод получит чертежи в начале ноября, — ответил Триттон, — то первый сухопутный крейсер будет выпущен нашей фирмой через два с половиной месяца после этого. Следовательно, в середине января 1916 года.

— Олл райт! Это нас устраивает! — сказал Свинтон. Он был уверен, что его идея теперь будет воплощена в жизнь.

Деревянная модель — макет гусеничной боевой машины. Нос машины — справа, позади машины — хвост: два рулевых колеса. Сбоку к стене приделана башенка — спонсон для орудия. Возле модели стоит инженер Вильсон.

Цистерна, резервуар или чан?

Уяснив внешний вид и точные размеры сухопутного крейсера, Триттон распорядился построить деревянную модель корпуса машины в натуральную величину. Такой макет требовался конструкторам, чтобы можно было наглядно размещать внутри него разные механизмы и выбрать для них наилучшее расположение. Сделать это карандашом на бумаге было бы очень затруднительно.

К ноябрю, как и предполагалось, проектировочная работа была закончена. И завод Фостера в Линкольне приступил к постройке нового гусеничного крейсера. Его сооружение держалось в строжайшем секрете.

Свинтон считал, что такие названия, как «сухопутный гусеничный крейсер» или «гусеничный истребитель пулеметов», уже сами но себе выдают назначение и многие свойства машины.

— Нужно придумать для нее такое название, чтобы к военному делу оно не имело никакого отношения, — говорил Свинтон своему помощнику, подполковнику Дейли-Джонсону. — И в то же время это название должно быть правдоподобным, обозначая какой-то большой громоздкий предмет.

Дейли-Джонсон согласился, что это благоразумно. Но как он ни ломал голову, ничего дельного на ум ему не приходило.

Сам Свинтон 24 декабря 1915 года предложил три слова — цистерна, резервуар и чан (по-английски «танк»). Все они действительно относились к крупным вещам.

— Но слова «цистерна» и «резервуар» длинные, — заметил Дейли-Джонсон, — и немножко смешные в применении к такой машине, как сухопутный крейсер. Я бы остановился на слове «танк». В нем только один слог. Его легко произносить. И в то же время это звучит серьезно: танк! танк!

Соображения Дейли-Джонсона были правильные. И за сухопутным крейсером с 24 декабря 1915 года осталось его новое безобидное название «танк». Очень скоро это слово без перевода перешло и во все другие языки.

В начале декабря в ставке английского главнокомандующего во Франции было получено письмо Черчиля, посвященное различным видам наступления. Автор письма сообщал, что скоро станет возможной «бронированная атака», которую поведут «гусеничные сухопутные крейсера». Чтобы избавить машины от артиллерийского обстрела, атаку следует вести ночью при свете мощных прожекторов, которые будут не только освещать местность, но еще кстати и ослеплять противника.

Перейдя через окопы, крейсера сейчас же должны повернуть вправо и влево и, следуя вдоль окопов, очищать их огнем своих орудий от противника.

За крейсерами должна идти пехота, скрываясь за большими стальными щитами на колесах, которые она будет толкать перед собой. Задача пехоты — занять окопы противника.

Покончив с первой линией обороны, крейсера устремляются ко второй и повторяют там только что проделанные операции. Конечно, их поддерживают новые массы пехоты. В заключение письма Черчиль выразил надежду, что сухопутные крейсера позволят быстро разделаться с немцами.

В конце декабря в замке у Сент-Омера, где находилась ставка верховного английского командования, произошла смена главных действующих лиц. Джон Френч проявил себя плохим полководцем. Как главнокомандующий он наделал много ошибок, в результате которых английская армия понесла огромные потери. Впридачу он проявил еще нежелание согласовать свои действия с французами. Поэтому он был отозван в Англию. Его место занял Дуглас Хейг, командовавший до того первой британской армией.

Письмо Черчиля заинтересовало нового главнокомандующего. И тот, чтобы получше ознакомиться с загадочными сухопутными крейсерами, отправил в Лондон своего человека, подполковника Эллиса из инженерного корпуса.

8 января 1916 года Эллис писал в своем донесении:

«Имеются два учреждения, изготовляющие сухопутные крейсера: Департамент окопной войны, работающий самостоятельно, и Комитет сухопутных крейсеров при адмиралтействе, работающий вместе с военным министерством.

Первое учреждение не изготовило еще ни одной машины. Проект второго уже заканчивается постройкой. Машине дано условное название „танк“.

Размеры танка: длина 8,1 метра, ширина 4,2 метра и высота 2,2 метра.

Вооружение: два морских орудия калибром в пятьдесят семь миллиметров и четыре пулемета Льюиса.

Танк, как боевая машина, представляет несомненный интерес».

В глубине Хетфильдского парка

Свинтон, Черчиль, Триттон, Вильсон, д’Эникур, Эллис и еще несколько человек, посвященных в тайну сухопутных гусеничных крейсеров, с нетерпением ждали окончания постройки первого танка. У всех вертелись на уме одни и те же вопросы:

Будет ли машина, вообще говоря, ходить?

Сможет ли она преодолевать колючую проволоку, широкие окопы и высокие ступени?

Как она будет действовать своим оружием?

30 января Теннисон д’Эникур, возглавлявший Комитет по созданию сухопутных крейсеров, сообщил наконец Китченеру, что машина готова.

Первое официальное испытание танка было назначено на 2 февраля. С утра из Лондона в Хетфильд направилось десятка три автомобилей с представителями военного и морского министерств и верховного командования. Здесь были лорд Китченер, лорды адмиралтейства, Бальфур, Ллойд-Джордж, Робертсон — начальник штаба Хейга, Свинтон, Эллис и многие другие.

Моросивший с утра мелкий дождь прекратился. Тучи поредели. Кое-где проглянуло синее небо. Приехавшие направились в глубину обширного Хетфильдского парка, обнесенного со всех сторон колючей проволокой. Там их глазам представилось странное зрелище. На просторной поляне зияли воронки, подобные тем, что вырывают в одно мгновение тяжелые снаряды. Между воронками поднимались холмики вынутой земли. Еще дальше проходил широкий окоп с высоким бруствером. Перед окопом на острых кольях было протянуто десять или пятнадцать рядов колючей проволоки.

Теннисон д’Эникур рассказал приехавшим, что для сухопутного крейсера придумано немало названий. По мнению одних, его нужно назвать «Большой Вилли», как брата «Маленького Вилли». Другие, обратив внимание на гусеницы, окрестили машину «Королевской сороконожкой». Наконец, некоторые, считая машину родоначальницей многочисленного потомства, назвали ее «Матушкой».

— Ну, где же стальная «матушка»? — спросил Ллойд- Джордж у шедшего рядом Вильсона.

Тот указал рукой влево. Взглянув туда, министр снаряжения увидел под деревьями какую-то тушу, покрытую темно-зеленым брезентом.

По знаку Триттона, солдаты торопливо сняли брезент. И гости из Лондона с любопытством начали осматривать сухопутный крейсер.

По виду он напоминал огромный ящик, сильно покосившийся вперед. К его боковым стенкам справа и слева прилепились, как гнезда ласточек к раме окна, две полукруглые башенки — спонсоны. Из каждого спонсона, как птенец из гнезда, выглядывало орудие.

Из хвостовой части машины торчали две железные балки. К ним были прикреплены два тяжелых колеса.

Вильсон объяснил присутствующим, что это руль машины. Он действует в точности, как руль лодки или парохода.

Танк плотно прижался к земле, будто врос в нее. Чего либо похожего на колеса под корпусом танка нельзя было заметить.

— Не угодно ли, господа, взглянуть на внутреннее устройство крейсера? — спросил Триттон, когда внешний осмотр был закончен.

— О, конечно! — хором ответило несколько голосов.

Триттон открыл стальную дверку в задней части спонсона. Вход был узкий и низкий. Проникнуть в него можно было только на четвереньках. Первым вошел Триттон, за ним полез Ллойд-Джордж, потом Бальфур, Робертсон, Эллис и еще два человека. Больше не вмещалось.

Внутри танка было очень тесно. Середину его занимал огромный четырехцилиндровый мотор. По обеим сторонам мотора были узкие проходы. На верхней части боковых стенок выдавались полки с плотно уложенными орудийными патронами. Кто-то стукнулся головой об одну из полок и недовольно заворчал.

Пушки в спонсонах были расположены так низко, что стрелять из них можно было, только стоя на коленях. В передней части корпуса помещались два сиденья с низкими спинками: правое — для водителя, левое, более высокое, — для командира танка. Возле сидений торчали рычаги и педали управления.

Ллойд-Джордж взобрался на водительское место. В стенке корпуса на уровне глаз он заметил узкую горизонтальную щель. Посмотрел в нее. Увидел небольшой кусок изрытой воронками поляны. Такая же щель была и перед сиденьем командира. Заметил вслух, что подобные же смотровые щели делались в забралах средневековых рыцарей.

— Да, совершенно правильно! — отозвался Триттон. — Вообще весь танк в целом можно уподобить рыцарю средних веков. Броня танка — это прежние латы. Мотор соответствует коню. Но вместо одной лошадиной силы, которой располагал средневековый кавалерист, у него здесь сто пять лошадиных сил. На смену мечу и копью пришли пушки и пулеметы. Команда же из восьми человек образует коллективного бойца наших дней.

После первой группы осматривающих в танк влезла вторая, менее многочисленная. Большая же часть приехавших — в том числе и лорд Китченер — отказались. Китченер при этом проворчал, что он уже вышел из мальчишеского возраста и лазить в какие-то невозможные щели не намерен.

«Это только игрушка!»

Около часу дня из-за облаков выглянуло солнце. Дождевые капли, повисшие на ветвях деревьев, засверкали алмазами. Стало тепло.

— Можете ли вы показать вашу машину и в действии? — спросил Ллойд-Джордж у д’Эникура.

— Конечно, мы этого и ждем только!

Вильсон и Триттон снова полезли в танк. Они были первыми водителями. За ними последовали семь офицеров, первые ученики Триттона и Вильсона, будущие инструкторы по вождению танков. Дверка захлопнулась. Послышался стук запора. Потом в машине началась какая-то возня.

— Это они заводят мотор, — сказал д’Эникур. — Дело не легкое. Четыре человека должны вместе вращать пусковую ру…

Д’Эникур не успел договорить, как вдруг из машины раздались могучие выстрелы.

— Это заработал мотор! — прокричал Д’Эникур.

Зрители понимающе закивали.

Из выхлопной трубы, торчавшей в крыше танка, бил поток пламени. Через минуту выстрелы участились, перейдя в сплошной рев. И машина медленно тронулась.

Пройдя метров тридцать по прямой, танк повернул колесный хвост вправо, описал полный круг и пошел в прежнем направлении. Метров через десять танк повернул хвост влево и описал круг в левую сторону.

«Матушка» вальсировала, чтобы показать свою поворотливость.

После второго круга танк повернул к полю с воронками. Зрители с любопытством ожидали, что произойдет дальше. Многие думали, что в первой же яме машина обязательно застрянет.

Танк подходил к воронке медленно, будто раздумывая. Вот почти половина его тяжеловесного корпуса повисла над ямой. Наблюдавшие остановились в трех шагах от краев воронки. В их позах чувствовалось напряжение. Ход танка еще более замедлился. Казалось, что его охватывает сомнение, нерешительность.

Но гусеницы все же двигались. И вдруг нос машины, описав широкую дугу, бухнулся вниз. Танк сразу осел в яму, будто проваливаясь сквозь землю. Его притихший было мотор взревел. Фонтан огня из трубы забил с удесятеренной силой. И двадцативосьмитонная громадина медленно поползла по склону воронки вверх.

Зрители зааплодировали.

Преодолев первую воронку, танк полез во вторую, в третью. Его гусеницы и туловище покрылись грязью.

Перебравшись через поле с воронками, танк направился к проволочному заграждению. Это было как раз то самое, с чем он должен был бороться. Если «матушка» не преодолеет колючей проволоки, то в ее существовании нет никакого смысла — она будет бесполезна.

Приближаясь к воронкам, танк замедлял ход, на проволоку же он кинулся, не сбавляя скорости. Под его тяжелыми стопами прочные деревянные колья ломались, как спички. Гусеницы подминали проволоку под себя и втискивали ее в землю. Позади танка появились две широкие дорожки через колючую проволоку. По этим дорожкам пешему человеку можно было шагать без всякого труда.

За поясом проволоки был глубокий и широкий окоп. Танк перешагнул и через него.

Обогнув окоп, танк повторил прежний маневр, начав опять с прохождения через воронки. Только на этот раз он открыл огонь из своих пушек и пулеметов по деревянным мишеням, торчавшим из траншей. Вид у «матушки», измазанной грязью, был теперь уже грозный.

После окончания испытаний все, кроме Китченера, сошлись на том, что танк — ценное и могущественное боевое оружие.

Китченер же заявил:

— Это только игрушка! И притом слишком дорогая! Она не принесет армии никакой пользы. Неуклюжие, малоподвижные машины будут легко расстреливаться артиллерией противника.

 

Глава третья

ЛАГЕРЬ В ЭЛЬВИДЕНЕ

«Осторожно. Петроград»

На следующий день после испытания танка в Хетфильдском парке генерал Робертсон и подполковник Эллис были уже в ставке английского главнокомандующего. Оба они рассказали Хейгу о новой машине. Робертсон, как всегда, говорил мало, сдержанно и холодно. Он считал, что танк представляет некоторый интерес как новый вид оружия, однако его нужно испробовать в обстановке боя. Лишь тогда можно будет судить вполне определенно о его полезности.

Эллис защищал танк горячо. Он уже теперь не сомневался, что машина будет чрезвычайно полезна для преодоления проволоки и борьбы с пулеметами. Она позволит наконец английской армии прорвать немецкий фронт. Нужно только, чтобы машины пошли в бой огромной массой.

Вечером Хейг приказал написать в военное министерство, что главная квартира (так называется ставка главнокомандующего) просит заказать для армии сорок сухопутных крейсеров, именуемых танками.

Несмотря на то что для машины было придумано маскирующее название танк (чан), Свинтон продолжал опасаться, как бы эта военная тайна не попала преждевременно в руки германцев. Поэтому, чтобы не возбуждать излишнего любопытства, по заводу, изготовлявшему танки, был пущен слух, что эти «чаны» предназначаются для русского правительства и делаются по его заказу.

Танки выпускались с завода без боковых башенок и действительно имели совсем не боевой вид.

На каждом танке мелом старательно выводилась надпись по-русски: «Осторожно. Петроград».

Эта хитрость оказалась удачной. «Чанами», которые делались для русских, германские шпионы не заинтересовались.

Пока строились танки, нужно было подумать об их команде. Все с той же целью скрыть от немцев подготовляемый для них «сюрприз» зарождающаяся танковая часть была названа тяжелым отделением пулеметного корпуса. Приказ об его формировании был дан в марте 1916 года.

Набирались в тяжелое отделение добровольцы из разных полков, офицеры и солдаты. Людям говорилось, что они направляются в опытную бронеавтомобильную часть.

Из желающих выбрали тех, кто знал устройство автомобиля и умел им управлять.

Первая встреча

Все люди тяжелого отделения пулеметного корпуса были помещены в лагере близ города Эльвидена.

Этот лагерь стал первым танкодромом. Здесь танковым командам предстояло впервые увидеть сухопутные крейсера и научиться ими действовать.

Для засекречивания новых гусеничных машин англичане говорили, что это какие-то «чаны» (по-английски — танк) для русского правительства. На стенках танков по-русски писали: «Осторожно. Петроград». Танк показан в момент, когда он взбирается на железнодорожную платформу. Спонсон снят, через отверстие виден мотор. Сзади — колесный хвост.

Эльвиденский танкодром занимал площадь почти в семьдесят квадратных километров. Поверхность его была холмистая — с оврагами, речушками, лесами и перелесками. Стояло там еще несколько пустых деревень. Их жителей переселили в другие места.

Весь танкодром был окружен тройным поясом колючей проволоки. Вдоль ограды через каждые двадцать пять метров высились столбы с надписями, от которых волосы вставали дыбом. Надписи предупреждали, что за оградой каждого любопытного ждет неминуемая смерть.

Самолетам было запрещено показываться над этим местом.

Ни один человек не мог попасть на танкодром или уйти с него без специального пропуска, а пропуск выдавался лишь в очень редких случаях.

Все эти суровые меры принимались, чтобы сберечь тайну сухопутных крейсеров.

Среди местного населения прошел слух, что на Эльвиденском танкодроме строят тоннель под землей до самого Берлина и что по этому тоннелю предполагается направить в сердце Германии два миллиона солдат.

Вот тогда война сразу окончится!

Таинственность, окружавшая людей тяжелого отделения, сильно возбуждала их любопытство. Машин на танкодроме еще не было. Их ждали со дня на день.

Откуда-то узнали, что эти машины обладают необыкновенной проходимостью. Кто-то рассказывал, что они могут влезть на деревья, как медведи за медом, прыгать через канавы, как кенгуру, и даже плавать по воде, как утки.

В таком напряженном ожидании прошел весь июнь. Первая встреча с новыми машинами произошла лишь в начале июля, когда на танкодром прибыли «Маленький Вилли» в одном экземпляре да две «матушки».

Команда тяжелого отделения окружила их плотным кольцом. Рассматривали очень внимательно каждый выступ, каждый болт, каждую щель. Трогали руками. Критиковали. Сыпали шутками.

Кто-то сказал:

— Хотел бы я посмотреть, как эта тощая матушка полезет на сосну!

Другой голос подхватил:

— А плавает она, видно, как топор!

Еще кто-то добавил:

— Вот так попрыгунья! Она, верно, и ходить-то как следует не умеет.

Жаркое ученье

Обучение танковождению началось в тот самый день, когда пришли машины. Инструкторами были семь офицеров, принимавших участие в показе первого танка в Хетфильдском парке, ученики Вильсона и Триттона.

Начали с запуска мотора. Дело это было тяжелое и небезопасное. За огромную пусковую рукоятку брались четверо и, крепко натужась, вращали ее, пока стопятисильный мотор не пробуждался от сна. В этот самый момент рукоятка иногда получала сильный толчок, чувствительно передававшийся рукам.

Однажды — это произошло в сентябре 1916 года — во время запуска мотора один из четырех солдат поскользнулся и упал как раз в тот момент, когда мотор заработал. Изогнутый конец рукоятки ударил упавшего по голове и раскроил ему череп. Несчастный тут же скончался.

При работающем моторе танк наполнялся таким шумом, что говорить становилось невозможно: приходилось либо кричать друг другу в ухо, либо сигнализировать руками.

Вести танк даже по прямой линии было делом не простым. На автомобиле для управления служит рулевой штурвал — вращая его вправо или влево, шофер заставляет автомобиль поворачиваться. В танке рулевого штурвала нет — здесь только рычаги и педали.

Удержание танка на прямой лежало на обязанности командира. Под его ногами были две тормозные педали. Если танк норовил повернуть вправо, командир притормаживал левую гусеницу, нажимая левую педаль; при вилянии машины влево поступал наоборот.

Разворачивание танка было делом гораздо более сложным и требовало участия четырех человек: водителя, командира и двух помощников водителя.

В то время как в автомобиле существует всего одна коробка перемены передач, в танке их было три: главная и две вспомогательные. Главная находилась между мотором и дифференциалом. Ею управлял водитель танка, действуя ногой на педаль сцепления, а рукой передвигая рычаг передач.

Вспомогательные коробки находились на полуосях заднего моста — между дифференциалом и каждым ведущим колесом. Они назывались бортовыми. Для управления каждой бортовой коробкой требовался отдельный человек. При повороте, скажем, вправо водитель, чтобы привлечь внимание помощников, сначала сильно стучал по капоту мотора, потом показывал им кулак правой руки. Это значило: поставить в нейтральное положение правую бортовую коробку и поднять хвост машины. Помощники выполняли приказ. Сам водитель начинал свирепо крутить штурвал барабана, на который навивался стальной трос, протянутый к хвосту. От этого хвост, поднятый уже на воздух, поворачивался вправо. Потом один из помощников водителя опускал хвост на землю, открывая для этого масляный кран. Последнее движение делал командир танка, нажимая правой ногой на тормозную педаль, чтобы застопорить правую гусеницу.

Только после выполнения всех этих сложных действий танк начинал поворачивать вправо.

При повороте влево водитель показывал левый кулак, и соответственно этому менялись все операции.

При поворотах тяжелее всего доставалось водителю, так как вертеть барабан, перемещающий хвост, было очень трудно. Поэтому водителями могли быть только силачи. Да и у них от натуги глаза лезли на лоб.

Танк имел четыре передачи: две в главной коробке и две в бортовых. Первую и вторую передачу включал сам водитель, для включения третьей и четвертой снова требовались помощники. Водитель опять начинал барабанить рукой по капоту мотора, потом показывал три или четыре пальца. Увидев сигнал, помощники по числу пальцев включали соответствующую передачу.

Людям, сидящим в танке, от шума мотора и лязга гусениц, от дрожания и покачивания стального корпуса всегда казалось, что машина движется с огромной скоростью. Когда же они выглядывали через смотровую щель или открытую дверку наружу, то с удивлением замечали, что их сухопутный корабль ползет немногим быстрее черепахи.

На первой передаче скорость танка была около километра в час: на четвертой, самой высшей передаче танк по ровной местности проходил в час около шести километров. При движении по местности, изрытой воронками, скорость снижалась до трех километров в час.

Ныряние ласточкой

После нескольких дней упражнений команды первых танков довольно хорошо научились водить свои громоздкие машины по ровной местности. После этого им предстояло заняться преодолением воронок, окопов и колючей проволоки. Все это уже было вырыто и настроено на танкодроме в большом количестве.

Ездить по воронкам и перебираться через окопы было, конечно, во много раз труднее, чем по ровному месту. Танк испытывал жестокую качку, как корабль в бурном море. Водитель и командир еще кое-как сидели на своих местах, остальному экипажу приходилось плохо: его швыряло то вперед, то назад, то в стороны. Чтобы удержаться на ногах, люди хватались за что попало. Один-два часа такой езды основательно выматывали силы.

Особенно трудным делом был переход через глубокие воронки. Танк въезжал сначала на невысокий гребень и останавливался на нем в таком положении, что начинал качаться вперед и назад, как коромысло весов. Инструктор предлагал водителю открыть люк под ногами и взглянуть вниз. Впечатление получалось любопытное: водителю казалось, что машина висит в воздухе, глубина же воронки представлялась втрое большей, чем была в действительности. У водителя захватывало дух.

— Ну, насладились? — спрашивал инструктор. — Закрывайте теперь люк и… прыгайте себе на здоровье. Только помните: дроссель сначала закрыть, потом полный газ!

После этого инструктор выходил из танка, предоставляя экипаж машины самому себе. Водитель отодвигал танк немного назад. Потом давал передний ход. И когда нос машины начинал движение вниз, закрывал подачу газа до наименьшей величины. Всей команде в это мгновение казалось, что машина ныряет в морскую пучину.

Достигнув дна шестиметровой воронки, танк ударялся носом в подъем. Этот момент был рискованный. Люди, не успевшие крепко ухватиться за что-нибудь, летели вниз прямо на водителя и командира. Если водитель был ловок, он своевременно давал мотору полный газ, и тогда танк со страшным ревом выбирался из воронки, а люди катились в хвостовую часть машины.

Хуже получалось, если водитель запаздывал с подачей газа. Тогда мотор останавливался. Его нужно было снова заводить пусковой рукояткой. Делать этот «фокус» на полу, который наклонился к горизонту под углом в сорок пять градусов, было головоломно.

Танкисты шуточно прозвали переход через глубокую воронку «нырянием ласточкой». Это был самый трудный номер танковождения. До тех пор, пока водитель не овладевал этим номером в совершенстве, его не считали настоящим танкистом.

В июле на Эльвиденский танкодром прибыли в разные сроки еще двадцать три «матушки». Эти машины на официальном языке стали называть танками типа «М-I».

 

Глава четвертая

В ПОИСКАХ ПОБЕДЫ

Июль на Сомме

Июль 1916 года отмечен историей как первый месяц кровавой битвы на Сомме. 24 июля, едва только брызнули первые лучи раннего солнца, три тысячи английских орудий, открыв пальбу, возвестили начало грандиозной боевой операции. Воздух наполнился диким ревом.

На немецкие позиции протяжением по фронту в сорок километров обрушился ливень снарядов, ливень невиданной силы. Снаряды были разных размеров: от малых, величиной с бутылку и весящих два-три килограмма, до очень больших, в рост человека и весом в полтонны.

Снаряды в полете свистели, визжали, рычали. Они густо ложились на землю, взрывались и разносили на части людей, проволочные заграждения, окопы. Над расположением немцев стояли тяжелые облака дыма и пыли.

Прошел долгий-долгий день. Настала ночь. Но стрельба орудий продолжалась. В темноте там, где взрывались снаряды, вспыхивали фонтаны огня. Фонтанов было много, и от этого казалось, что у немцев горит сама земля.

Семь дней и семь ночей подряд свирепствовала эта страшная гроза, вызванная руками людей.

1 июля в семь тридцать утра гул орудийной пальбы несколько ослабел. Перестала стрелять легкая артиллерия, продолжала бить лишь тяжелая. И в ту же минуту из английских и французских окопов показалась пехота.

Началась атака. Англичане двигались длинными стройными рядами, плечом к плечу, с винтовками наперевес. Это были всё добровольцы — цвет армии. Их набрал в первые месяцы войны лорд Китченер.

Добровольцев учили хладнокровно смотреть в глаза опасности. И они шли не торопясь, как на параде. Шли и громко кричали:

— Ура-а! Ура-а! Ура-а!

Волны людей катились одна за другой через каждые сто метров.

Не успела, однако, еще первая волна атакующих добраться до разрушенных окопов противника, как те ожили. До сих пор от стального града немцы скрывались в подземных убежищах, теперь они выбрались наверх и встретили англичан потоками пуль из многочисленных пулеметов.

Волны наступающих стали быстро редеть, но английские бойцы шли дальше.

К ночи 1 июля то, что называлось передовой линией немецкой обороны, было занято англичанами и французами. Но за это заплатили дорогой ценой. Узкая полоска земли шириной в один, местами в два километра густо покрылась телами убитых и раненых.

На другой день, едва посветлело небо, сражение возобновилось. Снова заревела артиллерия. Снова застрекотали пулеметы. Китченеровцы устремились ко второй линии немецких окопов. Но там проволочные заграждения были почти целы. Пересечь их под ураганным огнем пулеметов было невозможно. Наступающие укрылись в воронках от снарядов.

Июльское солнце накаляло землю. Воздух был насыщен едкими пороховыми газами, клубами пыли. Дышать было трудно.

В полдень немцы вышли из своих окопов и кинулись в контратаку на англичан. Теперь настала очередь английских пулеметов косить противника.

В четыре часа дня китченеровцы, получив подкрепления, снова пошли вперед. Им помогала артиллерия, обрушившая на головы немцев шквалы огня.

К вечеру 2 июля англичане продвинулись кое-где еще на полкилометра. Но до прорыва немецкого фронта было далеко. Более того, огромные потери в людях за первые два дня наступления — сто тысяч убитых и раненых — ясно говорили, что теми силами, которые были собраны у англичан и французов, прорвать фронт нельзя.

Но все же добровольцы-китченеровцы с зарею третьего дня снова полезли на колючую проволоку и пулеметы. Потом они лезли еще целых семь дней.

За семнадцать дней — с 24 июня по 10 июля — одни только англичане выпустили более двух с половиной миллионов снарядов. Это шестьдесят тысяч тонн стали — груз двухсот сорока поездов, стоящий сто тридцать миллионов золотых рублей. Но, несмотря на чудовищный расход людей и снарядов, англичане продвинулись всего на два-три, местами на четыре километра.

Бои продолжаются

В боях на Сомме прошел весь июль, а за ним и август. Англичане несли большие потери.

В сентябре английский главнокомандующий решил пустить в дело последнее средство, еще не испробованное в бою, — сухопутные крейсера.

Хейгу говорили, что этого делать не следует, так как крейсеров еще очень мало, да и время для их действий неподходящее — осень, кругом грязь, машины будут застревать. Большого успеха от крейсеров ожидать нельзя. А тайна их существования немцам станет известна.

Западноевропейский фронт первой мировой империалистической войны. Двойная полоса окопов протянулась от берегов Северного моря до границ Швейцарии. Посередине карты — река Сомма с городами Перонн, Амьен, Аббевиль. В районе Соммы летом и осенью 1916 года произошло одно из крупнейших сражений, в котором 15 сентября впервые появились танки. 1 — фронт французов, 2 — фронт бельгийцев, 3 — фронт англичан, 4 — фронт германцев.

Первые английские танки в сражении на Сомме 15 сентября 1916 года. На ближайшем танке хорошо виден спонсон с действующей пушкой и хвостовые колеса.

Но Хейг не согласился. И сухопутные крейсера, выполняя приказ командующего, 15 сентября еще до рассвета двинулись в атаку.

Предутренний туман позволил танкам незаметно подойти на близкое расстояние к окопам противника. Внезапное появление стальных чудовищ, переползающих через воронки, ошеломило германцев. Немецкие солдаты открыли по ним ураганный огонь из ружей и пулеметов. Однако пули отскакивали от толстой брони, как горох от стены. Тут танки сами начали стрелять из своих пушек и пулеметов. Это увеличило замешательство германцев. Когда же стальные громады полезли на колючую проволоку и стали топтать ее, как траву, немецких солдат охватил ужас. Некоторые из них бросились бежать, другие постарались укрыться в глубине окопов. Эти думали, что машины к ним не доберутся. Не тут-то было: танки полезли через окопы. Один, встав поперек окопа, открыл пулеметный огонь в обе стороны и в несколько секунд уничтожил более ста солдат. Оставшиеся в живых сдались.

Первая танковая атака закончилась к десяти часам утра. Машины помогли англичанам довольно легко захватить кусок земли длиной по фронту в пять километров и глубиной во столько же.

Но это было все. Из тридцати двух танков, пошедших в атаку, вернулись назад лишь восемнадцать. У них вышел бензин. Их команды были так утомлены и измотаны, что продолжать боя не могли. Да и машины требовали ремонта. Танкисты были расстроены ничтожным результатом своей первой бронированной атаки.

Карта сражения на Сомме, происходившего с 1 июля по 18 ноября 1916 года: 1 — разграничительные линии между армиями, 2 — линия фронта перед началом операции, 1 июля, 3 — линия фронта после окончания операции, 18 ноября, 4 — результаты наступления к 10 июля, 5 — то же в конце августа, 6 — то же к 10 сентября, 7 — то же в октябре и ноябре.

Пехота расценивала участие танков в бою по-своему. Солдаты сначала смеялись над неуклюжими стальными чудовищами. Но когда машины под градом пуль без всякого труда стали прокладывать широкие проходы через колючую проволоку, чувство смешного сменилось глубоким уважением. Люди отлично понимали, что танки спасли жизнь многим и многим из них.

Хейг тоже был доволен действиями танков 15 сентября. По его расчетам, участие новых машин уменьшило потери людьми в двадцать раз по сравнению с «нормой» расхода на захват такой же площади. Поэтому в тот же день вечером Хейг послал в Лондон требование сразу на тысячу танков.

После 15 сентября танки ходили в бой на Сомме еще несколько раз. С каждым новым выступлением число их все уменьшалось.

Погода ухудшилась. Часто шли дожди. Земля размокла. В машины вскоре после выхода набиралось столько грязи, что ноги тонули в ней по щиколотку. Когда танк нырял в воронку, люди скользили по наклонному полу и часто падали, покрываясь грязью до самой головы.

Грязь набрасывали в машину гусеницы.

Последний раз в 1916 году танки появились 14 ноября все в том же сражении на Сомме.

Три тяжелые машины с огромным трудом преодолевали грязь, направляясь к германским окопам в районе Бомон — Амель. В одну из них угодил снаряд. Загорелся бензин. В огне погиб весь экипаж. Две другие приблизились к траншеям на восемьдесят метров и там увязли, сразу попав в беспомощное положение.

В то время как водители и их помощники делали неимоверные усилия, чтобы вырвать машины из грязи, артиллеристы и пулеметчики продолжали ожесточенную стрельбу по окопам противника. Люди ждали, что здесь им будет конец, что немцы расстреляют их машины.

Каково же было удивление командиров танков, когда они через минуту увидели, что немцы в окопах вдруг начали размахивать белыми платками, газетами и даже рубахами, давая понять, что они сдаются в плен!

Танки прекратили стрельбу. Но тут возник вопрос: как же взять пленных, ведь в машинах находится всего шестнадцать человек, а в окопах виднелось что-то очень много народу.

Тогда один из командиров, открыв верхний люк, начал сигнализировать флагом своей пехоте. Английские солдаты, сообразив, в чем дело, живо двинулись вперед и забрали пленных прежде, чем те успели догадаться о безнадежном положении стальных чудовищ.

А танки увязли основательно. Несколько дней трудились англичане, пока им удалось сдвинуть машины с места. 14 ноября было также последним днем затянувшегося кровавого сражения на Сомме.

Танки совершенствуются

Действия танков на Сомме показали, что в устройстве новых машин имеется много недостатков. Триттон и Вильсон деятельно принялись за их устранение.

Очень трудно было поворачивать танки с помощью тяжеловесных рулевых колес. Особенно плохо приходилось в бою. Появилось сомнение, нужны ли эти колеса вообще.

Разрешить задачу помог случайный немецкий снаряд, отбивший у одного из танков его рулевое устройство. Бесхвостая машина оказалась более поворотливой. Поэтому в дальнейшем от хвоста отказались. Так получилась новая модель. Ее обозначили маркой «М-II». Потом в конструкцию машины были внесены дальнейшие улучшения, которые привели к моделям «М-III» и «М-IV».

Все эти танки имели одинаковые размеры (если не считать хвоста у «М-I») и вес. Для управления ими служили одни и те же механизмы. Отличия заключались только в некоторых подробностях устройства.

Из четырех моделей самой лучшей была, конечно, последняя. В прежних машинах бензиновый бак находился перед сидениями водителя и командира. При ударе снаряда в лобовую стенку бак разрывался, и горящий бензин обливал всю команду. Люди сгорали заживо.

Было еще и другое неудобство переднего расположения бака. Бензин из него направлялся к карбюратору самотеком. Мотор находился в средней части танка. Когда машина ныряла в воронку от снаряда или шла вниз по крутому склону, то карбюратор оказывался выше бака, и подача бензина в него прекращалась. Мотор, конечно, останавливался. Чтобы завести его, нужно было снова заполнить карбюратор горючим. Делалось это вручную. В карбюратор лили бензин из запасной бутылки. В бою вся эта процедура доставляла мало удовольствия.

В «М-IV» бак для горючего поставлен сзади. Для него в корме танка сделана специальная ниша, хорошо прикрытая броней. При таком положении бака бензин уже не мог попасть внутрь боевого помещения.

Подача горючего в карбюратор производилась с помощью вакуум-аппарата. Это маленький бачок, помещенный возле мотора, несколько выше карбюратора. Мотор создавал в бачке разрежение воздуха (вакуум), и бачок поэтому всасывал бензин из большого бака. Бензин натекал в вакуум-аппарат, а отсюда направлялся в карбюратор.

Вакуум-аппараты на танках «М-IV» работали надежно и избавили их экипажи от многих неприятностей.

Другим важным нововведением было увеличение размеров входных дверок. У модели «М-I» были, можно сказать, не дверки, а щели высотой в шестьдесят сантиметров и шириной в сорок, через которые пробраться было затруднительно. У «М-IV» высота дверок была увеличена до девяноста сантиметров, а ширина — до пятидесяти. Это облегчило экипажам как вход в танк, так и быстрый выход из него в случае какой-либо беды.

В первых моделях выхлопная труба мотора была направлена вверх. Когда танки шли ночью, то их издали можно было узнать по фонтанам огня над крышами. Это затрудняло, а порой даже делало невозможным скрытное приближение машин к исходным пунктам.

На «М-IV» выхлопная труба была пропущена понизу и к ней был прикреплен хороший глушитель. Польза получилась большая. Фонтаны огня исчезли. В то же время машины перестали реветь, как разъяренные звери. Их приближение выдавал только своеобразный шум гусениц.

Улучшена была и конструкция гусениц. Их сделали более широкими, отчего проходимость танков увеличилась. Звенья гусениц, или траки, раньше отливались из чугуна, для «М-IV» траки делали из литой стали. От этого продолжительность жизни гусениц почти удвоилась.

Для регулирования натяжения гусениц направляющие колеса — ленивцы — сделали подвижными. При их перемещении вперед натяжение увеличивалось, при перемещении назад натяжение ослабевало.

Чтобы при движении по грязи гусеницы не забрасывали ее внутрь танка, были установлены грязеочистители. Как потом выяснилось, они оказались очень полезными.

Для увеличения проходимости танков по грязи додумались применять простое, но действительное средство. Длинная толстая балка прикреплялась к крыше танка. В случае надобности ее укладывали поперек обеих гусениц и привязывали к ним. Балка, уносимая гусеницами, попадала под машину и там упиралась в почву. Получалась хорошая опора для гусениц, и машина продвигалась вперед.

На «М-IV» была поставлена немного более толстая броня, чем на прежних моделях.

Были еще и другие мелкие улучшения. Но мотор остался прежним — сто пять сил, четыре цилиндра. Скорость танка поэтому не изменилась: он мог проходить в час по хорошей дороге до шести километров. Запаса бензина хватало на двадцать четыре километра хода.

Осталось без изменения также и управление машиной. По-прежнему для поворотов требовались усилия четырех человек. Впрочем, над этим думали, и уже намечалось кое-что интересное.

Танков «М-II» было построено всего несколько десятков, «М-III» — и того меньше. Основная же масса боевых гусеничных машин, действовавших в наступившем 1917 году, состояла из танков модели «М-IV».

Неудачи танков

После 14 ноября 1916 года, когда закончилась битва на Сомме, военные действия на западном фронте затихли на всю зиму. Враждебные армии накапливали силы, готовясь к решительным столкновениям.

Первое крупное сражение в 1917 году началось весной. План операции разработал самонадеянный бездарный генерал Нивель, сменивший на посту главнокомандующего генерала Жоффра. Первыми должны были начать наступление англичане в районе города Арраса, вторыми — французы на участке фронта между Суассоном и Реймсом. Наступлению предшествовала многодневная артиллерийская подготовка, во время которой погода сильно испортилась. Дожди и снег превратили почву в месиво.

Атаки французов успеха не имели и скоро прекратились. Нивель был смещен.

Англичанам удалось продвинуться вперед на несколько километров. В этом сражении под Аррасом принимали участие и танки. Машины ходили в атаку мелкими группами — по две, по три, по пятерке. Грязь была непролазная. Танки застревали еще по пути на исходные позиции и очень часто безнадежно увязали во время боя. Помощи от них пехоте не было почти никакой. В конце концов английские солдаты, раньше просившие содействия танков, после сражения под Аррасом стали от них отказываться.

В мае тяжелое отделение пулеметного корпуса ввиду того, что необходимость в засекречивании части уже отпала, было переименовано в танковый корпус. Во главе танкового корпуса был поставлен генерал Эллис, тот самый, который еще в чине подполковника в феврале 1916 года знакомился с первой «матушкой» в Хетфильдском парке. Начальником штаба танкового корпуса назначили полковника Фуллера.

Отход немцев на позицию Зигфрида, наступление французов (Нивеля) и наступление англичан под Аррасом и под Ипром в 1917 году: 1 — линия фронта перед отходом немцев, 2 — позиция Зигфрида, которую заняли немцы после отхода, 3 — линия фронта после наступления французов между Суассоном и Реймсом (Нивель) и после наступления англичан у Арраса и Ипра, 4 — границы между французскими и английскими армиями, 5 — то же между немецкими армиями, 6 — то же между немецкими группами армий, 7 — направление главного удара, 8 — направление вспомогательных ударов, 9 — направление ударов в случае удачи наступления.

Немецкое орудие, расположенное в бронированном помещении Англичане прозвали такие сооружения «пилюльными коробками». Это не что иное, как долговременная огневая точка — дот. Из таких «пилюльных коробок» немцы вели огонь по английским танкам в районе Ипра.

Второе крупное сражение 1917 года разыгралось в северо-западном углу Франции, во Фландрии, в районе города Ипра. Фландрия представляет собою низменность, отвоеванную у моря. Несколько десятилетий назад там были сплошные болота. Но бесчисленные осушительные канавы, прорытые трудолюбивым населением, превратили болота в сочные луга, на которых в мирное время паслись стада овец и коров. Почва там все же была сырая. Ездить можно было только по специально насыпанным дорогам.

Артиллерийская подготовка из двух тысяч шестисот орудий продолжалась двадцать четыре дня. 31 июля в четыре часа утра англичане пошли в атаку.

К полудню небо заволокло тучами. Полил сильный дождь, не перестававший четверо суток. Вся местность, изрытая воронками, превратилась в сплошное озеро. Люди вели бой, находясь в воде чуть ли не по пояс.

Что здесь могли сделать танки?

Двести шестнадцать исправных машин, собранных для Ипра, снова мелкими порциями были распределены между разными пехотными частями. Из-за болотистого грунта танки могли двигаться только по дорогам. Артиллерийская подготовка и на этот раз показала немцам, откуда грозит опасность. Для борьбы с танками они расположили на дорогах противотанковую артиллерию. Как только машины показывались, по ним открывали огонь. И танки выходили из строя один за другим.

Много машин увязло в болотах.

Неудачи танков на Сомме, под Аррасом и в особенности в районе Ипра привели к тому, что на них в Лондоне стали смотреть как на бесполезную вещь.

10 октября военное министерство сократило заказ на танки в три раза.

Перед танковым корпусом с его флотом сухопутных крейсеров встал решительный вопрос: быть или не быть?

Многие в Лондоне давали отрицательный ответ. Сам главнокомандующий находился в нерешительности. Хейг не считал возможным сказать определенно: танки полезны, или наоборот: танки бесполезны.

Для него значение танков было все еще неясно. И лишь командир танкового корпуса Эллис да начальник его штаба Фуллер были твердо убеждены в безусловной необходимости танков для армии. На вопрос: быть танкам или не быть, они отвечали без колебаний: быть!

Но это нужно было еще доказать, доказать каким-либо крупным, блестящим боевым достижением.

Три условия победы

Вдумываясь во все обстоятельства сражений с участием сухопутных крейсеров, Эллис и Фуллер нашли три главных причины слабых успехов или даже поражений, которые выпадали на долю гусеничных машин до самого последнего времени.

Первая причина — грязь. Гусеницы давали танкам возможность двигаться по бездорожью, переползать через окопы, через брустверы, топтать проволоку. На этом основании Хейг вообразил, что танк в полном смысле слова вездеходная машина и что грязь и трясина должны быть ему нипочем. В течение целого года он все время, как нарочно, бросал танки в грязь.

Так было на Сомме, так было под Аррасом и еще хуже под Ипром.

Вторая причина неудач танков заключалась в том, что они всегда действовали в малом числе и разрозненно, на больших расстояниях друг от друга, поэтому они редко могли оказывать взаимную поддержку.

И третьей, наконец, причиной было то, что немцы заранее узнавали о готовящемся наступлении и всегда имели достаточно времени, чтобы подтянуть подкрепления. Если иногда немцам не могла помочь их разведка, то всегда помогали артиллерийские подготовки. Это были лучшие предвестники наступления. Чем дольше продолжалась стрельба из орудий, тем больше времени получали германцы для организации сопротивления.

Из всего этого Эллис и Фуллер делали такой вывод: для успеха танковых действий требуются три следующих неотделимых друг от друга условия:

Во-первых, танкодоступная местность, то есть местность с твердым грунтом и с плавными формами поверхности.

Во-вторых, танки должны идти в бой крупной массой, двигаясь несколькими волнами, или эшелонами.

И, в-третьих, наступление должно производиться неожиданно для противника, внезапно. Тогда он будет застигнут врасплох и не сумеет как следует защищаться. Для достижения внезапности необходимо всю подготовку к наступлению вести в строжайшем секрете. Кроме того, надобно отказаться и от предварительной артиллерийской подготовки.

Если эти три условия — танкодоступная местность, крупная масса и внезапность — будут соблюдены, то победа танкам обеспечена. Об этом писал в своих докладах еще Свинтон. Но тогда на его слова не обратили внимания. Эллис и Фуллер сообщили свое заключение Хейгу.

После долгих колебаний главнокомандующий решил проверить предложенное на боевом опыте.

Наиболее подходящей местностью для действий танков Эллис и Фуллер считали район города Камбре. Здесь простиралась открытая равнина с невысокими пологими холмами. Кое-где виднелись небольшие леса, скорее даже рощи, позолоченные осенью. На холмах и в долинах раскинулись многочисленные деревни.

Грунт был твердый. Даже в дождливую погоду на нем образовывалась лишь неглубокая грязь.

К югу от Камбре проходила широкая полоса немецких полевых укреплений, линия Зигфрида. Она состояла из позиции боевого охранения, или передовой, трех главных позиций и двух промежуточных.

Передовая позиция была образована одной линией окопов с густыми проволочными зарослями впереди. За передовой позицией на глубину тысячи метров находились многочисленные гнезда сопротивления, тоже обнесенные колючей проволокой. В каждом гнезде сидело десять-пятнадцать человек с одним-двумя пулеметами.

Дальше следовала первая главная позиция, состоящая из двух, местами трех сплошных линий окопов, усиленных проволочными заграждениями. Первый окоп имел в ширину около четырех метров. Германцы считали его непроходимым для танков.

В каждом окопе были разбросаны многочисленные убежища от артиллерийского огня, между окопами — гнезда сопротивления. Общая ширина всей первой главной позиции — пятьсот метров.

На расстоянии двух-трех километров позади первой располагалась вторая главная позиция, оборудованная столь же основательно.

Еще дальше тянулась третья главная позиция.

Между главными позициями шли промежуточные.

Все это выглядело как нельзя более прочно.

Новая атака, по предложению Эллиса, была назначена на 20 ноября. Повести ее должна была третья английская армия под командой генерала Бинга.

Подготовка к атаке началась ровно за месяц.

Уловки и хитрости

Стремясь к внезапности удара, англичане старательно принимали все меры, чтобы собирание людей и техники происходило незаметно.

О задуманном наступлении, кроме Эллиса, Фуллера, Бинга и самого Хейга, знали еще только три или четыре человека. Все они обязались до поры до времени никого больше об этом не оповещать. И действительно, тайна хранилась так строго, что даже Петэн, французский главнокомандующий после Нивеля, узнал об атаке лишь накануне ее выполнения.

Чтобы немецкие наблюдатели ничего не могли заметить с самолетов, передвижения воинских частей, орудий и танков к избранному участку фронта происходили только ночью. С утренней зарей дороги пустели. Все пряталось под прикрытия или маскировалось.

Сами войсковые части не знали, куда они направляются и где они остановятся окончательно. Их даже старались ввести в заблуждение приказом собрать сведения об офицерах и солдатах, говорящих по-итальянски.

Как раз в это время Гинденбург повел сильное наступление на итальянском фронте. Итальянцам пришлось плохо, и они запросили помощи. Французы и англичане вместе послали туда двенадцать дивизий.

Генерал Винг, командующий третьей английской армией, воспользовался этим обстоятельством и, собирая войска под Камбре, внушал им мысль, что и они будут отправлены в Италию.

Это была словесная маскировка, и делалась она все с той же целью — ввести в заблуждение немецкое командование. Расчет здесь был простой: разговоры об отправке в Италию будут подслушаны немецкими шпионами, а шпионы уж поторопятся передать их, куда следует.

Другим примером словесной маскировки было переименование находившегося в городе Альбере штаба танкового корпуса в Управление по боевой подготовке танкового корпуса. Слово «штаб» слишком явно указывает на боевой центр, а слово «управление» звучит не по-боевому. Управление — это почти то же, что канцелярия.

Так в один из хмурых дней октября таинственно «исчез» из Альбера штаб танкового корпуса.

Но этим дело не ограничилось. Около того же времени в пятидесяти километрах к северу от Альбера, в городе Аррасе, на входной двери одного из домов появилась четкая надпись: «Вход строго воспрещен».

В доме этом за многочисленными столами на кожаных удобных креслах сидели какие-то важные люди в военной форме. На машинках с утра до вечера стучали машинистки. Вдоль стен стояли шкафы. На каждом из них красовалась табличка «Секретный шкаф № 1», «Секретный шкаф № 2», и так далее.

Люди в военной форме то что-то писали, то разговаривали по телефону, то рылись в секретных шкафах. Всякий прохожий мог видеть через окна, что в шкафах хранились географические карты и папки с бумагами.

Трудно было не заинтересоваться этим таинственным учреждением. Особенно тянуло к нему тайных агентов. И один из них, капитан Фукс, имевший вид чистокровного англичанина с отличной английской речью, сумел- таки проникнуть туда. Ему удалось даже заглянуть в секретные карты и в секретные папки с бумагами. Это были подготовительные материалы для грандиозной операции англичан в направлении на Лилль.

Выходя из двери с надписью «Вход строго воспрещен», Фукс весело ухмылялся, радуясь, что ему удалось проникнуть в тайны англичан.

Увы! Фуксу на сей раз не повезло. «Секретные» сведения, которые он раздобыл, в действительности оказались английской «уткой». И вообще все учреждение было придумано специально для того, чтобы запутать разведку противника. В этом «учреждении» не было и клочка настоящей секретной бумаги!

Вязанки хвороста

В атаку, по предложению Эллиса и Фуллера, было решено бросить все машины танкового корпуса, бывшие в то время во Франции, — девять батальонов. Более половины из них пострадали в Ипрском сражении. Ремонтным мастерским пришлось усиленно поработать над приведением машин в порядок.

Штаб танкового корпуса знал о непомерной ширине немецких окопов. Это заставило крепко задуматься, как сделать, чтобы танки все-таки смогли преодолеть непреодолимые окопы.

Остроумное решение задачи предложил Фуллер.

Каждый танк, отправляясь в атаку, должен тащить на себе в носовой части толстую вязанку хвороста.

Подойдя к окопу, танк сбрасывает вязанку, потом, опираясь на хворост, переходит через окоп.

Так как в бою должно было принять участие около четырехсот танков, то и вязанок хвороста нужно было сделать столько же. Сначала заготовили семьсот тонн древесных ветвей. Хворостину подбирали к хворостине — каждую длиной в три метра и толщиной в два пальца.

Потом гора хвороста была превращена в двадцать тысяч малых вязанок. Наконец каждые пятьдесят малых вязанок цепями стягивались в большую, толщиной почти в полтора метра. Большая вязанка весила без малого две тонны. Одна такая «штучка» при падении в окоп могла раздавить не менее десятка врагов.

После сражения у Арраса и особенно после боев у Ипра доверие к танкам со стороны английской пехоты было сильно подорвано. Эллис и Фуллер обратили внимание и на это. Они решили познакомить пехоту с танками поближе, приучить ее к машинам. С этой целью все пехотные части, которые должны были действовать совместно с танками, приглашались на танкодром.

Солдатам предлагали копать рвы, сооружать самые страшные проволочные заграждения. А танки по всему этому неутомимо ползали. За ними всегда шагали пехотные цепи.

Такая практика сильно подняла дух солдат.

В то время как под Альбером заготовляли вязанки хвороста и тренировали солдат на танкодроме, несколько севернее Арраса изо дня в день повторялось одно и то же любопытное явление, которое не могло не привлечь к себе внимание местных жителей.

Каждый вечер на станцию прибывал поезд с каким-то тяжелым грузом под брезентом. Когда парусину снимали, взорам случайных прохожих представлялись танки, шесть штук.

Машины сползали с платформ и ночью направлялись самоходом в ближайший прифронтовой лес.

Так как поезд с танками исправно приходил каждый вечер почти в течение целого месяца, то нетрудно было сообразить, что в лесу должно было набраться изрядное количество танков и что на этом участке фронта, по-видимому, замышляется какое-то наступление.

Такое скопление машин не укрылось от немецких агентов. И вот 15 ноября, за пять дней до удара под Камбре, этот лес с тьмою танков в нем подвергается сильнейшему артиллерийскому обстрелу со стороны германцев. Немцы были убеждены, что своим огнем они уничтожили все английские машины.

Однако и здесь германское командование было введено в заблуждение. На самом деле в таинственном лесу не было ни одного танка. Вся несложная хитрость состояла в том, что шесть танков, войдя в лес с одной стороны, выходили из него с другой и преспокойно возвращались «домой». На следующий день эти же самые танки снова влезали на платформы и по железной дороге отправлялись к месту разгрузки. Ночью они проделывали обратный путь через лес.

Лишь только зашло солнце…

Наступило 19 ноября. По небу низко тянулись сизые тучи. Изредка моросил дождь. Немцы спокойно сидели в своих окопах.

Время от времени с английской стороны раздавался одиночный пушечный выстрел. Провизжав над головой, снаряд разрывался где-то позади окопов. Это было так обычно, что никто не обращал внимания.

Однако стрельба англичан была не простой забавой от нечего делать. Хотя английское командование и отказалось от артиллерийской подготовки, но от содействия артиллерии в самом ходе атаки отказаться нельзя было. Тысяча орудий, тайно собранных на фронте длиной в двенадцать километров, должна была устроить огневую завесу на расстоянии двухсот метров перед танками, идущими в атаку.

Стрельбу из всей тысячи орудий следовало открыть внезапно и стрелять точно. И вот англичане одиночными, как будто ленивыми, случайными выстрелами и вели предварительную пристрелку. Данные, полученные для одного орудия, передавались на другие.

Вся артиллерия была тщательно замаскирована. Германские летчики с высоты видели только какие-то кочки, кусты да еще развалины домов, а что там спрятаны пушки, они не догадывались.

Впрочем, плохая, дождливая погода в течение всего октября и ноября сильно мешала немцам вести за противником воздушное наблюдение.

Немцы не раз устраивали и боевые поиски — налеты на окопы англичан с целью захвата пленных. Но пленные ничего определенного не могли сообщить.

Англичане предвидели возможность таких поисков. Поэтому дивизии, собранные для удара, они держали до самого последнего момента далеко в тылу и не позволяли им общаться с передовыми частями.

В десять часов вечера 19 ноября командующий второй германской армией генерал Марвиц сообщил в главную квартиру:

— День на фронте второй германской армии прошел спокойно. Чего-либо подозрительного на стороне противника не замечено.

Действительно, днем у англичан все было спокойно. Но лишь только зашло солнце и густые сумерки прикрыли землю, как все сразу преобразилось, точно в волшебной сказке.

Стога сена, кусты, какие-то холмики, маленькие домики, сарайчики вдруг зашевелились, заколебались, распались на части и исчезли. А на их месте, будто из-под земли, появились стальные чудища с высоко задранными носами. На каждом впереди лежала огромная толстая вязанка хвороста.

Тихо ворча, как бы хрюкая, чудища поползли вперед, в сторону немцев. Они вылезали отовсюду — из лесов и перелесков, из лощин и впадин, из деревень. За чудищами шагали люди с винтовками на плече, с мешками за спиной, с короткими лопатами у пояса.

Это танковый английский корпус и ударные части пехоты шли на исходные позиции.

Темная, непроницаемая ноябрьская ночь наполнилась жизнью, приглушенными звуками. Чтобы скрыть шум танковых гусениц, англичане открыли по немцам стрельбу из пулеметов, минометов и даже из орудий. Но стрельба велась умышленно вяло, немногими орудиями, с перерывами, чтобы не вызвать беспокойства немцев.

К одиннадцати часам ночи все уже было закончено. На фронте в десять километров между Северным и Шельдским каналами, на расстоянии каких-нибудь восьмисот-девятисот метров от германского боевого охранения выстроились в боевом порядке ударные части третьей английской армии.

Впереди, вытянувшись в двойную десятикилометровую линию, на интервалах в восемьдесят-сто метров друг от друга застыли танки первой волны — двести машин. Перед каждым танковым батальоном, выдвинувшись на сто метров, расположился командирский танк. На одном из них, в самом центре, находился генерал Эллис.

За первым эшелоном танков расположился второй, а еще дальше третий.

Во всех трех эшелонах находилось триста семьдесят восемь боевых машин марки «М-IV» и девяносто восемь вспомогательных, а всего четыреста семьдесят шесть.

Из вспомогательных танков пятьдесят две машины были загружены бензином, снарядами и пулеметными лентами, чтобы питать боевые машины на поле битвы. Тридцать два танка везли с собою кошки — четырехлапые якоря для растаскивания колючей проволоки. Эти танки должны были проделать широкие проходы для кавалерии. Два танка несли на себе целые мосты. Один на огромных салазках тащил исполинскую катушку с телеграфным кабелем. Еще девять танков были снабжены радиостанциями.

Весь этот огромный флот сухопутных крейсеров развернулся в боевой порядок так, что немцы ничего не заметили. Около половины двенадцатого ночи моторы всех машин были заглушены. Потом смолкли пулеметы и орудия. В полночь стало совсем тихо. Машины и люди, казалось, растворились во мраке ночи.

В шесть двадцать

Хотя командование второй германской армии и было уверено, что в районе Камбре не может быть никакой английской атаки, тем более с участием танков, но все же сообщения пленных заставили его принять кое-какие меры по усилению обороны.

На угрожаемый участок в ночь под 20 ноября были придвинуты два дивизиона артиллерии и несколько батальонов пехоты. Кроме того, все войска, стоявшие здесь, получили приказ держаться в полной боевой готовности.

Ночь была безветренная и очень холодная. Немецкие солдаты в передовом окопе зябко ежились. Дозорные, пуская осветительные ракеты, впивались глазами в сторону противника. Но там ничего не было видно, тем более что с вечера появился туман, густевший с каждым часом.

В четыре часа тридцать минут ночи одному из дозорных, стоявших на окраине деревни Авринкур, померещилось какое-то движение в полосе тумана впереди. Дозорный позвонил на командный пункт. Там пустили в черноту неба красную ракету. Это был сигнал артиллерии открыть огонь. И в ту же минуту тишина ночи нарушилась ревом сотни орудий.

Германские батареи били по лесу Авринкур. Там, по словам пленных, укрывались танки. Вот им-то и посылались стальные «чемоданы» разных калибров.

Действительно, танки в лесу Авринкур были. И если бы немцы открыли такой огонь по лесу в шесть часов вечера, то танкам пришлось бы плохо, многие из них были бы уничтожены. Но уже в семь танки из лесу ушли на исходные позиции. И немцы теперь били по пустому месту.

В пять часов немецкие батареи закончили огневой налет.

Германский командир артиллерии, глядя в сторону, где только что густо вздымались желтые фонтаны огня, уверенно проговорил куда-то в пространство:

— Ну, теперь танкам капут!

В пять тридцать из английских окопов вылезла пехота и заняла места позади танков. Командиры танков то и дело поглядывали на светящиеся в темноте стрелки часов. По мере того как они приближались к нулевому часу, волнение у всех возрастало.

Шесть часов утра… Часовая и минутная стрелки вытянулись в одну линию. Еще темно. Солнце взойдет лишь в половине восьмого. Но до нулевого часа осталось всего только двадцать минут. Люди вздрагивают не то от холода, не то от волненья. Все окутано туманом, таким густым, что на расстоянии десяти шагов не видно человека.

Танковые команды вошли в машины. Послышался легкий стук закрываемых наглухо дверок. В смотровые щели изнутри машин брызнул слабый свет. Там зажглись лампочки.

В шесть пять во всех машинах первого эшелона раздается короткая команда:

— Заводи-и мотор!

Шесть часов десять минут…

Начинается!

В танках раздается команда:

— Вперед, на самом малом!

И через секунду все двести машин первого эшелона тихо трогаются с места. Их глушители действуют хорошо. Шум моторов настолько слаб, что его не слышно на расстоянии ста метров. За танками молча шагает пехота.

Немецкие дозорные по-прежнему ничего не различают впереди. В воздухе тихо. Орудия, пулеметы, винтовки, покрытые росой, молчат. Кажется, что их охватил глубокий предутренний сон. Немецкие солдаты, съежившись от пронизывающего холода, тоже спят. Сквозь туман сверху пробивается мутный слабый свет раннего утра.

Шесть часов пятнадцать минут…

Танки ползут на самом малом газу, как бы затаив дыхание. Их гусеницы слабо позвякивают. За машинами расплывчатыми в тумане тенями идут солдаты. Эта грозная волна стали и людей катится уже пять минут… шесть минут… семь… восемь… десять…

Шесть двадцать!

Это нулевой час.

Едва только минутная стрелка своим острым кончиком указала на двадцать, как по всем английским батареям пронеслась команда:

— Ого-онь!

И в то же мгновение тысяча орудий исступленным ревом разбила тишину туманного утра. Тысячи снарядов смертоносным ливнем обрушились на передовые окопы германцев, образуя огневую завесу.

В ноль часов танки перешли на высшую передачу. Водители нажали акселераторы. Машины утроили скорость движения, ринувшись вперед, на противника.

 

Глава пятая

КАМБРЕ

Стальная лавина

Пробуждение немцев под Камбре в это раннее утро 20 ноября было жестоким. Не успели солдаты, уцелевшие в передовом окопе, протереть глаза, как на них из тумана навалились стальные громады, открывшие огонь из всех своих пушек и пулеметов.

Немцы были оглушены, ошеломлены внезапностью столь мощной бронированной атаки в сочетании с огневым ураганом. Неподготовленные человеческие нервы не выдержали стальной огнедышащей лавины. С воплями: «Танки! Танки!» немцы бросились спасаться бегством. Туман, перемешанный с дымом, помогал им скрываться от стальных чудовищ.

Германское командование, получив донесение об английской атаке, отдало приказ артиллерии открыть заградительный огонь.

Но было поздно. Немецкие снаряды ложились далеко позади танков, не причиняя им никакого вреда.

Этого немцы не знали. Туман мешал наблюдениям.

Весь передовой окоп на десятикилометровом фронте атаки был захвачен почти без всякого сопротивления. Его полутора-двухметровая ширина не составляла для танков сколько-нибудь серьезного препятствия. Сухопутные крейсера легко перевалили через траншею и поплыли, колыхаясь, дальше.

Через час после начала атаки лавина танков придвинулась к первому сверхширокому окопу первой главной линии позиции Зигфрида. Танки шли взводами, по три машины в каждом. Солнце уже взошло, но из-за тумана его не было видно. Сделалось совсем светло. Туман начал немного редеть.

По заранее выработанному плану головная машина взвода, преодолев проволоку, не переходила окопа, а сразу же поворачивала влево и своим огнем очищала окоп от противника. Потом к окопу подползала машина номер два, сбрасывала свою вязанку хвороста и переходила на другую сторону. За нею следовали машины номер три и номер один с вязанками на носу.

Немецкие пулеметчики со всех сторон осыпали танки градом пуль. Но это нисколько не помогало. Даже бронебойные пули не могли пробить утолщенной брони новых машин. Чудовища непреодолимо ползли вперед, накидывались на пулеметные гнезда, раздавливали все, что попадало под их грузные туловища.

В восемь часов утра первая главная линия позиции Зигфрида, считавшаяся неприступной, была захвачена. Смертоносная волна танков хлынула дальше. За первой волной катилась вторая, потом третья.

Генерал Марвиц потрясен

Над полем боя клубился черный дым, вырывающийся из дымовых снарядов. При каждом разрыве поднимались столбы земли, превращавшиеся в пыль. Туман почти рассеялся. Англичане в дополнение к танкам бросили на немцев свои самолеты. Крылатые машины, как коршуны, летали низко над землей. Заметив столпившихся солдат противника, самолеты обстреливали их из пулеметов, забрасывали бомбами.

Разрывы снарядов, трескотня пулеметов и винтовок, крики атакующих, стоны раненых — все сливалось в многоголосый рев.

Тонкие нити телефонной проволоки, протянутые с германских позиций на командные пункты, в штабы полков и дивизий, разорвались, как паутинки. Штабы не знали, что делается впереди, в гуще боевого урагана. Где свои части? Куда проник противник?

Генерал Марвиц потрясен. Наступление англичан для него полная неожиданность. По отрывочным сведениям, доходящим с фронта, он убеждается, что дело принимает очень и очень серьезный оборот. Противник захватил передовой окоп, а затем и мощную первую главную линию. Бесчисленные танки ползут все дальше. Что делать?

В девять часов Марвиц связывается по телефону с Людендорфом.

Разговор короткий. Получив информацию, начальник штаба главнокомандующего требует держаться во что бы то ни стало. У Марвица резервов почти нет. Людендорф обещает дать подкрепления, но они прибудут не ранее, как через три дня.

А танки с шагающей за ними пехотой проникают все дальше, все глубже. Англичане захватывают одну деревню за другой. Вот уже в их руки перешли Ла-Вакери, Рибекур, Авринкур.

Немецкие батальоны рассеиваются. Если же они пытаются оказывать сопротивление, то их постигает жестокая участь. У Авринкура танки окружили несколько батальонов 84-го германского пехотного полка и пулеметным огнем уничтожили их. Лишь немногие из солдат смогли спастись бегством, бросив оружие.

Еще хуже пришлось 90-му германскому резервному полку. На него навалилась 20-я английская пехотная дивизия с несколькими десятками танков. Силы противников были неравные. Командир полка запросил помощи от командира дивизии. В помощи ему отказали — помогать нечем. Пришлось рассчитывать только на свои силы.

Батальоны получили приказ держаться. Но бороться со стальными чудовищами было невозможно. Они топтали проволоку, наседали на окопы, все осыпая потоками пуль и градом снарядов. Батальоны быстро таяли. Кто не погиб, сдавался в плен английской пехоте. Очень немногим удалось бежать на Маркуэн.

Связь между батальонами и штабом полка почти прекратилась. Последние слова, прозвучавшие в телефонной трубке, были:

— Слышны крики и команда англичан позади нас. Мы окружены со всех…

Фраза осталась незаконченной.

Через десять минут после этого обнаружилось, что танки окружили и самый штаб 90-го полка, расположенный на холме к юго-востоку от селения Маркуэн. После непродолжительного боя весь штаб попал в плен.

Расправившись с 90-м полком, танки батальона В (читается би) без труда перевалили через окопы второй линии Зигфрида и подступили к Маркуэну. Это был очень важный пункт, прикрывавший мост через канал Шельды. Танки имели задание захватить мост неповрежденным.

Танковый удар под Камбре 20 ноября 1917 года: 1 — исходное положение танковых батальонов перед наступлением, 2 — площадь, занятая англичанами к вечеру 20 ноября, 3— граница продвижения англичан к 30 ноября, 4 — граница после контрнаступления немцев. Цифры в кружках — номера дивизий.

Точно в одиннадцать часов, как это и предусматривалось в боевом приказе, танки достигли Маркуэна. Засевшие в селении германцы встретили машины сильным огнем пулеметов и артиллерии. Но замеченные слишком поздно, машины без больших потерь ворвались в селение, кроша все на своем пути.

Немцы бежали.

Несколько танков поспешно направились к мосту. Заметив немецкую подрывную команду, тянувшую провод для взрыва моста, танки открыли огонь. Немцы рассеялись.

Опоздай танки на три минуты, мост был бы взорван!

За боевыми танками через десять минут в Маркуэн прибыл танк связи с радиостанцией и сейчас же передал донесение об успехе своему командованию.

Еще через двадцать минут в селение вступила английская пехота.

Танки и артиллерия

Слева от батальона В действовал батальон Н (эйч). Его машины атаковали батареи двух артиллерийских полков. Завязалась жестокая огневая схватка. Немецкие снаряды густо ложились вокруг танков, поднимая султанами землю и бурый дым. В течение пяти минут три танка получают попадания. Из них пышет огонь.

Не лучше приходится и батареям. Два снаряда, выпущенные из двух различных машин, в одну и ту же минуту разворачивают два орудия. Их прислуга погибает.

Идущая за танками пехота оказывает машинам большую помощь. Один из снайперов поразил наводчика орудия в момент, когда тот уже взял на прицел командирскую машину и через мгновение пустил бы в нее смертоносный снаряд.

В этой машине находился командир танкового корпуса генерал Эллис.

Положение батарей значительно ухудшилось, когда танки зашли в тыл. Некоторые орудия повернули дымящиеся жерла навстречу этим машинам. Сделав по четыре, по пять выстрелов, орудия почему-то умолкли, хотя стальные чудовища подошли на близкое расстояние. Умолкли и остальные пушки. Они, как потом выяснилось, расстреляли все свои снаряды. Немецкие артиллеристы после этого врассыпную кинулись на север, где кольцо из танков еще не было сомкнуто.

Еще левее атака танков батальона D (ди) встретила упорное сопротивление германцев, засевших в деревне Флескьер. Это селение поддерживали многочисленные батареи, расположенные как в нем самом, так и в ближайших окрестностях.

Огневой вал английской артиллерии тяжелым катком прошелся по немецким позициям в этом месте. Но все же большое число германских орудий сохранило боеспособность и проявило ее, когда танки подошли к Флескьеру.

На правом фланге танки батальона F (эф) проникли в лес Лато. Там после огневого вала уцелело несколько германских орудий. Они встретили танки жестоким огнем. Особенно яростно стреляла одна 150-миллиметровая гаубица, укрывшаяся в кустах малины возле крестьянского дома.

Эту гаубицу заметил командир батальона и направил свою машину в обход, намереваясь напасть на орудие с тыла. Когда танк, громыхая гусеницами, показался из-за дома, прислуга гаубицы его заметила. Тотчас орудие было повернуто жерлом к чудовищу. Между гаубицей и танком оставалось всего двадцать метров. Грянул выстрел.

Немцы думали, что машине пришел капут. Не тут-то было! Снаряд попал не в лоб, а в левый спонсон. Башенка с орудием была разбита. Погиб в ней и артиллерист. Но мотор, водитель и остальная часть команды остались невредимы.

Немцы лихорадочно совали в орудие новый снаряд. Еще несколько мгновений, и по танку будет дан второй — наверное, смертельный — выстрел. Но в этот момент водитель танка нажал акселератор до предела и бросил тридцатитонную машину полным ходом вперед.

Кр-ра-ак!..

Танк наскочил на гаубицу и растоптал ее вместе с наводчиком и заряжающим. Три человека расчета успели увернуться от навалившейся машины, но попали под огонь пулеметов.

Менее чем за час лес Лато был полностью очищен от германцев.

За боевыми танками следовали вспомогательные. Своими железными кошками они старательно растаскивали колючую проволоку вместе с кольями, расчищая дорогу для наступления конницы.

К полудню бензин в боевых машинах стал подходить к концу. Исчерпывались также и боевые припасы. Это было предусмотрено: в двенадцать часов дня в заранее указанном месте — немного южнее Маркуэна — появились танки снабжения.

Оставив пехоту на занятых ею рубежах, боевые танки отправились к сборному пункту. Там машины заправились горючим, пополнили запасы снарядов и пулеметных лент. Команды с аппетитом пообедали. Настроение было приподнятое. Всех радовали крупные уже достигнутые успехи. После обеда танкисты снова двинулись в бой.

Около четырех часов вечера небо нахмурилось. Тучи прижались к земле. Заморосил дождь. Осенний день подходил к концу. Пользуясь остатками дневного света, пехота, танки, кавалерия делали последние броски вперед.

В шесть часов вечера стало совсем темно, бой прекратился. Наступила глухая тишина, лишь изредка прерываемая одиночными выстрелами пушек.

За этот день, 20 ноября, англичане на фронте в двенадцать километров продвинулись в глубину немецкого расположения на десять километров. Были прорваны первые две линии позиции Зигфрида полностью, а третья частично. При этом было взято в плен восемь с лишним тысяч германцев и захвачено сто орудий, много десятков пулеметов.

Потери англичан достигли только тысячи пятисот человек.

За захват такой же площади в недавних боях под Ипром, продолжавшихся три месяца, англичане заплатили жизнью четырехсот тысяч человек.

Успех танкового удара был огромный.

Ночью после боя

В то время, когда в Лондоне ликовали по случаю победы, в лагере немцев под Камбре царила паника. Три немецкие дивизии, по которым пришелся английский бронированный удар, были растрепаны. Их части невообразимо перепутались. Полки уменьшились вдвое, вчетверо, а некоторые и вовсе исчезли. Правофланговая дивизия потеряла половину своей артиллерии, а та, что была в центре, целиком всю.

Состояние людей было до крайности подавленное. Качая головой, солдаты уныло говорили:

— С танками бороться невозможно. Они давят нас, как червей!

В линии фронта зияли прорывы, не защищенные ни одним человеком.

Все это было похоже на катастрофу!

Все танки, принимавшие участие в сражении и сохранившие способность двигаться, собрались к одиннадцати часам вечера в лесах Гузокур и Авринкур.

Из пятисот почти машин, пошедших утром в бой, вернулось менее двухсот.

Все они носили на себе следы боя: пробоины от пуль и снарядов, вмятины. Были машины с развороченными спонсонами. Некоторые оказались без наблюдательных башенок. У иных вместо пушек торчали какие-то культяпки.

У половины людей белели повязки с темными пятнами крови. Чаще всего были забинтованы головы. Ранения происходили от раскаленных брызг свинца, вырывающихся из пуль в тот момент, когда они ударяются о броню. Через смотровые щели брызги проникали внутрь машины. От этого у водителей, у командиров машин, у артиллеристов и пулеметчиков часто получались сильные ожоги на лице.

Ранения от бронебойных пуль встречались редко. Лобовая и бортовая броня на танках «М-IV» не пропускала легких бронебойных пуль. Но броня на крыше и в задней части машины была более тонкая, и пули со стальным сердечником могли пронизывать ее. Это немцам было известно. Пропуская танки вперед, они часто открывали по машинам огонь сзади или сверху — с крыш и вторых этажей домов.

В одном из танков было убито четыре человека.

Выходившие из танков люди были настолько утомлены и измотаны, что, присев возле машины или повалившись прямо на землю, тут же засыпали.

За опустевшие танки взялись ремонтные бригады.

Во второй половине ночи выяснились потери танкового корпуса. Из четырех тысяч человек, составлявших команду всех машин, боевых и вспомогательных, убито было лишь одиннадцать офицеров и шестьдесят три рядовых танкиста и ранено двадцать пять офицеров и четыреста тридцать два рядовых. Кроме того, еще четыре офицера и тридцать пять бойцов пропали без вести. Возможно, что они были взяты в плен.

Всего потери в людях достигли, таким образом, пятисот семидесяти человек, что составляет шестнадцать процентов от общего числа.

Это было очень немного сравнительно с достигнутыми результатами.

Больше пострадала материальная часть. На поле боя осталось около двухсот восьмидесяти машин. Из этого числа только шестьдесят танков были подбиты артиллерией противника, остальные не смогли вернуться из-за разных поломок.

Наиболее часто лопались гусеницы. Очень плохо действовали бортовые коробки передач, служившие для управления танками. От сильных ударов и напряжений часто ломались зубья их шестерен. Встречались и другие неполадки.

В общем, выходило, что танки даже последнего образца еще очень далеки от совершенства. Раздражала также крайняя медленность их движения. По местности, изрытой воронками, тяжеловесные чудовища не могли угнаться за пехотинцами. Для преследования противника были бы крайне полезны более быстроходные и поворотливые машины.

Сражение под Камбре открыло в истории войны новую страницу. Если 15 сентября 1916 года было днем, когда на поле боя впервые появились сухопутные крейсера, то 20 ноября 1917 года стало днем, когда сухопутные крейсера в первый раз были применены правильно — в больших массах, на подходящей местности, внезапно — и дали блестящий результат.

«Шнейдеры», «сен-шамоны» и другие

Кроме англичан, над танками немало поработали и французы.

У французов нашелся собственный Свинтон. Им был полковник Этьен, начальник артиллерии 6-й дивизии и в то же время один из первых организаторов французской военной авиации.

Свинтон и Этьен друг друга не знали. Тем не менее оба они думали и действовали одинаково, даже почти в одно и то же время. Свинтон в первый раз заговорил о бронированных вездеходных повозках 20 октября 1914 года; Этьен поднял вопрос о том же менее чем через месяц — в середине ноября. В разговоре с главнокомандующим Этьен предложил для борьбы с пулеметами и колючей проволокой применить гусеничные бронированные машины, подобные американскому трактору «Холт».

Результат разговора во Франции получился тот же, что и в Англии, — от предложения Этьена отмахнулись. Однако Этьен, подобно Свинтону, оказался человеком настойчивым.

В конце концов на предложение Этьена откликнулся военный завод Шнейдера в городе Крезо и разработал проект гусеничной боевой машины — сухопутного броненосца.

Главнокомандующий одобрил проект. Военное министерство после некоторых колебаний и сомнений сделало заводу Шнейдера заказ на первые несколько десятков машин. Потом такое же задание получило еще Общество железоделательных и сталелитейных заводов в городе Сен-Шамон.

Первый французский танк типа «Шнейдер». Передняя часть машины — справа. Пушка смотрит прямо на зрителя. Она видна как светлое кольцо.

Первый французский танк типа «Сен-Шамон». Передняя часть машины — справа. Хорошо видна пушка.

Для засекречивания новые машины были названы «артиллерийскими тракторами». Это звучит, пожалуй, менее удачно, чем короткое английское «танк».

Первые две машины появились на французском танкодроме 15 сентября 1916 года, в тот день, когда английские танки пошли в первый бой. Одна из машин была построена заводом Шнейдера, другая — Обществом железоделательных и сталелитейных заводов. Очень скоро за ними укрепились названия «Шнейдер» и «Сен-Шамон».

Обе машины представляли собой увеличенный по размерам трактор «Холт» с установленными на нем броневыми коробками. Характерной особенностью французских танков было то, что верхняя часть гусениц у них шла не поверх корпуса, как у английских, а под ним. От этого проходимость у французских машин была ниже, чем у английских.

Вооружение «Шнейдера» состояло из короткой 75-миллиметровой пушки, помещенной в передней правой части танка, и из двух пулеметов Гочкиса по бокам. На вооружении у «Сен-Шамона» была тоже 75-миллиметровая пушка и четыре пулемета.

Весили: «Шнейдер» — тринадцать с половиной тонн, «Сен-Шамон» — двадцать четыре.

Четырехцилиндровый мотор «Шнейдера», помещавшийся в передней части машины, развивал шестьдесят сил. Наибольшая скорость танка достигала четырех километров в час.

У «Сен-Шамона» мощность мотора — девяносто сил, наибольшая скорость — тринадцать километров в час.

Для управления как одной, так и другой машиной требовался только один человек, а не четыре, как на английских танках.

За первыми «Шнейдером» и «Сен-Шамоном» на французском танкодроме появились десятки других. Обучение танковых команд велось по той же приблизительно программе, что и у англичан.

На поле боя французские танки появились на семь месяцев позже английских—16 апреля 1917 года. В этот день началось злосчастное «наступление» Нивеля. На танки в нем возлагалась задача прорвать третью линию германских окопов. Однако Нивель допустил ту же ошибку, что и Хейг: танки были пущены в бой в малом числе, разрозненно, на неподходящей местности и по непролазной грязи.

Немцы встретили французские гусеничные машины сильнейшим артиллерийским огнем. Много танков было подбито; уцелевшие должны были повернуть обратно, не выполнив задания.

Последующие действия французских танков были немногим более удачны.

Еще в то время, когда «шнейдеры» и «сен-шамоны» находились на танкодроме и шло обучение их команд, полковник Этьен сообразил, что в дополнение к тяжелым пушечным машинам очень полезны были бы малые пулеметные машины. По предложению Этьена, конструированием подобного танка занялся французский автомобильный фабрикант Людовик Рено.

Первый французский танк типа «Рено». Передняя часть машины — справа. Сзади виден съемный хвост, увеличивающий проходимость танка.

Первый образец новой машины появился в конце марта 1917 года. По сравнению с неуклюжими «Шнейдерами» и «сен-шамонами» танк «Рено» имел складную, можно сказать изящную внешность. Нижняя часть танка, где проходили гусеницы, напоминала по форме рыбу карп: впереди была тупая, сзади суживалась. Корпус невысоко поднимался над гусеницами. В передней части возвышалась бронированная башня с пулеметом. Эта башня была замечательной новостью в конструкции танков: она могла свободно поворачиваться во все стороны, — следовательно, пулемет мог давать круговой обстрел, что очень важно в бою.

Сорокасильный четырехцилиндровый мотор помещался в задней части корпуса. Весил танк всего шесть с половиной тонн. Скорость, однако, была у него небольшая — восемь километров в час по ровной местности.

По размерам танк «Рено» был почти равен нашему современному автомобилю «М-1». В задней части танка находилось съемное приспособление — хвост, — позволявшее перебираться через уширенные окопы.

Обслуживали машину только два человека — водитель и пулеметчик.

Несмотря на то что испытания новой машины дали благоприятные результаты, военное министерство еще долго раскачивалось, прежде чем сделать крупный заказ на танки «Рено». Они начали поступать во французскую армию лишь в мае 1918 года.

Англичане тоже создали более легкий танк, обозначенный маркой «А». По виду и свойствам он сильно отличался от танка «М-IV». Корпус танка «А» был низкий, прямоугольный; в задней части машины находилась броневая башня с тремя пулеметами; башня не вращалась. Гусеницы не обхватывали корпус, а проходили сбоку, сильно выдаваясь вперед и назад. Каждую гусеницу двигал отдельный сорокапятисильный мотор конструкции инженера Тейлора. Оба мотора помещались в передней части корпуса.

Управлял танком «А» один человек. Для поворота вправо или влево достаточно было замедлить работу соответствующего мотора. Кроме водителя, в танке находились еще два пулеметчика.

Скорость танка по ровному месту достигала тринадцати километров в час. Танк «А» был очень поворотлив. За быстроходность и поворотливость его прозвали гончей собакой, по-английски «уиппет». По имени конструктора мотора танк «А» часто называют еще «Тейлором».

Впервые «тейлоры» появились в бою весной 1918 года.

К этому времени значительно был усовершенствован и танк «М-IV», превратившийся в модель «М-V». Основным было введение механизмов, облегчающих управление машиной.

Английский танк марки «А» — «Уиппет» (гончая собака) или «Тейлор». Передняя часть машины — слева. Башня не вращается.

Английский танк марки «М-V»; передняя часть — справа.

В машине «М-V» прежняя главная коробка с двумя передачами была заменена новой коробкой, заключавшей в себе все четыре передачи и еще задний ход. Вместо бортовых коробок были поставлены особые остроумные механизмы — эпициклы. Эпициклы позволяли водителю, оставаясь на своем месте, включать и выключать любую гусеницу. Для этого служили два рычага: один справа от сиденья водителя, другой — слева. При движении по прямой оба рычага наклонены вперед. Когда требуется повернуть танк, скажем, вправо, водителю достаточно потянуть на себя правый рычаг; от этого правая гусеница начинает двигаться медленнее левой, и машина заходит «левым плечом» вперед. Для поворота влево нужно тянуть на себя левый рычаг.

Танком «М-IV» управляли четыре человека, танком «М-V» — только один.

На машине «М-V» был поставлен сконструированный профессором Рикардо специально для танков шестицилиндровый мотор в сто пятьдесят сил. Увеличение мощности почти в полтора раза при почти прежнем весе машины — вместо двадцати восьми двадцать девять тонн — позволило повысить скорость нового танка с пяти до девяти километров в час.

По имени конструктора мотора танк «М-V» называют еще танком «Рикардо».

Бензин у танка «М-IV» хранился в одном баке, при его разрушении машина лишалась горючего. У танка «Рикардо» было сделано три бака для бензина. Это спасало танк от полной потери горючего при разрушении одного или даже двух баков. Мотор тотчас же можно было переключить на третий бак.

Внутри танка «Рикардо» было свободнее, чем в «М-IV». Команда «Рикардо» состояла из восьми человек. В общем, танк «Рикардо» 1918 года представлял боевую машину, отличавшуюся уже весьма значительным совершенством.

Кроме танка «М-V», англичане в том же 1918 году создали еще ряд гусеничных машин: транспортные танки («М-IX») для перевозки пехоты по пятьдесят человек в каждом; мостовые танки, тащившие на носу целые мосты для перекрытия широких окопов, каналов; артиллерийские танки, перевозившие пушки, и другие.

Генерал Танк

Танковая атака 20 ноября 1917 года под Камбре наглядно показала, как следует правильно использовать сухопутные крейсера: они должны действовать в значительном количестве на танкодоступной местности и вступать в бой обязательно внезапно, чтобы застигнуть противника врасплох.

1918 год был бурным на западном фронте.

Чтобы объединить усилия английских и французских армий, правительства Англии и Франции установили верховное командование. На пост верховного главнокомандующего был назначен французский генерал Фош.

Танк «M-V» валит толстое дерево.

Сдерживая волны немецкого прибоя, Фош в строжайшей тайне подготовил контрудар в районе города Суассона. Передвигаясь только ночами и тщательно маскируясь, здесь собрались «шнейдеры», «сен-шамоны» и «рено», образовав бронированный кулак в составе трехсот машин.

18 июля 1918 года в пять тридцать утра эта лавина стали при поддержке более полутора тысяч орудий внезапно обрушилась в тумане на германцев.

Бронированная атака французов, как и атака англичан под Камбре, оказалась для немецкого командования полной неожиданностью. Оно было уверено, что у измотанного противника нет для этого сил.

Французский танковый удар в направлении на Суассон был организован в точности, как английский под Камбре. Только Фош не повторил ошибки Хейга, который оставил свои ударные части без поддержки резервов.

Французские дивизии вскоре заняли Суассон, принудив немцев очистить недавно захваченную ими значительную территорию.

Танковый удар под Суассоном называют «французским Камбре».

Еще более мощная танковая атака, по указанию Фоша, была проведена англичанами двадцать дней спустя — 8 августа — в направлении на Амьен.

Английский транспортный танк марки «М-IХ» 1918 года служил для перевозки на поле боя 50 человек пехоты с полным вооружением. Вооружен двумя пулеметами. Вес с нагрузкой — 37 тонн. Мотор Рикардо — 150 лошадиных сил. Скорость — до 5,6 километра в час.

Английский мостовой танк марка «M-V**». 1918 года. Мост удерживается на весу в передней части танка и служит для перекрытия широких окопов. По такому мосту танки легко могут переходить через широкие рвы.

И здесь собирание живой силы и техники по примеру Камбре и Суассона производилось под покровом строжайшей тайны. К четырем часам пятнадцати минутам утра 8 августа по всему фронту четвертой английской армий протяжением в двадцать километров выстроилось сто тысяч человек пехоты, четыреста двадцать боевых танков «М-V» и «уиппетов» и сто вспомогательных танков.

Густой туман скрывал все это от глаз немцев.

В четыре двадцать боевой механизм английской армии пришел в действие. Загрохотали орудия. Двинулись вперед танки, люди. В воздухе заревели самолеты.

День 8 августа принес немцам тяжелое поражение. Генерал Людендорф в своих записках назвал его «черным днем германской армии».

Английский танк 1918 года для перевозки орудий по изрытому воронками полю. Для стрельбы пушку нужно было снимать с танка. Это прообраз современных самоходных пушек.

Танк марки «M-V**» с приспособлением для взрывания противотанковых мин (1918 год).

Начиная с 18 июля военное счастье перешло от Германии на сторону союзников. Под непрерывным давлением французских и английских армий, поддерживаемых танками, немцы начали отступать.

11 ноября 1918 года первая мировая война закончилась. Германия в ней оказалась разбитой.

На вопрос, почему противники Германии одержали победу, давались разные ответы. Французы приписывали успех союзников маршалу Фошу, который сумел объединить усилия разнонациональных армий и энергично двинуть их на путь наступления. Другие утверждали, что победу англо-французам дало широкое применение гусеничных боевых машин.

Германский генерал Цвель так и говорил: «Не гений маршала Фоша победил нас, а генерал Танк».

Оба мнения неверны. Основная причина поражения Германии заключалась в том, что, возмечтав о мировом господстве, она слишком понадеялась на собственные силы и недооценила силы своих противников.

Германия и ее союзник Австрия задохнулись в тисках войны и продовольственного кризиса. В то время как Англия, Франция и Северная Америка разворачивали все новые и новые резервы, у Германии и Австрии иссякали последние скудные резервы. Истощенные до последней степени, Германия и Австрия неизбежно должны были придти и пришли к своему поражению.

Что же касается «генерала Танка», то хотя он и не был прямой причиной победы союзников, все же его участие способствовало достижению победы.

Танк «М-V» преодолевает проволочные заграждения в районе Амьена 8 августа 1918 года.

Немецкий танк 1918 года марки «А.7.V». Носовая часть — слева.

Удар под Камбре убедил в полезности танков даже немецкое командование, которое раньше относилось к ним с пренебрежением. Германское военное министерство начало строить опытные танки в конце 1916 года, вскоре после появления английских танков на Сомме. Конструктором их был Иосиф Фольмер, главный инженер Опытного отделения инспекции автомобильных войск. Его танки были похожи по форме на утюги. Их обозначили маркой «А. 7.V» (читается «А. Семь. Фау»).

Каждый такой «утюг» весил тридцать тонн. Два мотора по сто сил сообщали ему скорость до десяти километров в час. Вооружение состояло из 57-миллиметровой пушки и шести крупнокалиберных пулеметов. Команда — восемнадцать человек.

Появились «утюги» впервые 24 апреля 1918 года под Виллер-Бретонне.

Кроме своих танков, немцы пользовались еще трофейными машинами, захваченными у англичан.

К концу войны немцы создали еще несколько образцов гусеничных боевых машин. Среди них были танки, подобные английским «уиппетам», но еще более быстроходные.

Однако у немцев число танков было очень незначительно — всего несколько десятков, и поэтому они на ход войны не оказали никакого влияния. А последние быстроходные танки вовсе не были в боях: прямо с завода они попали в руки англичан и французов.

За все время первой мировой империалистической войны англичане построили около трех тысяч танков, а французы — более тысячи.

Предполагая, что война затянется еще на год, Англия, Франция и Соединенные штаты Америки готовились к постройке около двадцати пяти тысяч танков.

 

Глава шестая

КТО ЖЕ ИЗОБРЕЛ ТАНК

Боевые повозки царя Кира

После окончания первой мировой империалистической войны в Англии и Франции разгорелся жестокий спор о том, кто же, собственно, изобрел танк. Многие почтенные лица старались приписать эту честь себе: очень уж лестно было считаться «отцом» замечательной гусеничной машины.

В спор вмешались историки. Эти осведомленные люди в соответствии с поговоркой: «Ничто не ново под луною» стали утверждать, что танки появились вовсе не в мировой войне, а еще более двух тысяч лет назад.

— В самом деле, — рассуждали историки, — что такое танк? Это боевая повозка! А если так, то, пожалуйста: изобретателем ее был не кто иной, как персидский царь Кир, живший две тысячи пятьсот лет назад.

Повозки Кира имели устрашающий вид. Каждая повозка была двухколесная и по форме напоминала копыто лошади. С обеих сторон к концам оси прикреплялись большие ножи вроде серпов, обращенные вогнутой режущей стороной вперед. В повозку запрягалась пара лошадей. Воин стоял на дне повозки и управлял лошадьми. Такие повозки в бою устремлялись на врагов и ножами косили их ряды.

Боевые повозки с серпами применялись больше всего персами.

Слоны-вездеходы

Когда историкам указывали на вездеходность танка, то и это их нисколько не смущало: они вспоминали тогда боевых слонов, действовавших в древности на стороне тех же персов.

— Чем слон не вездеход? Он может перейти через любую канаву, лишь бы ее стенки не были высоки и отвесны. Он, подобно танку, может ломать деревья. И так же, как танк, может топтать врагов своими толстыми ногами.

На спину слонов помещали деревянное сооружение, вроде башни. В башню усаживалось человек шесть воинов с луками и стрелами. В бой направляли не одного слона, а иногда многие десятки их.

Боевые слоны древности.

Ряды наступающих слонов с башнями на спине, из которых со свистом вылетали тучи стрел, наводили ужас на врагов одним видом своим.

— Скажите, — спрашивали историки, — чем это не танковая атака?

На это возражали, что боевой слон все же в некотором смысле живое существо, а танк — повозка, притом самодвижущаяся.

Боевые повозки Леонардо да-Винчи

Историки и тут не унимались. Они вспоминали тогда про Леонардо да-Винчи, великого итальянского художника средних веков.

Леонардо да-Винчи, кроме живописи, занимался еще всякими инженерными делами. В 1500 году он разработал проект боевой повозки, которая должна была приводиться в движение сильно закрученной толстой пружиной.

На повозке в лежачем положении устанавливался крест-вертушка, вроде тех, что иногда применяются теперь при входах на бульвары. К каждому концу креста на крепком ремне привязывалась толстая палица.

Изобретатель представлял себе, что когда повозка устремится на врага, то ее крестовина будет раскручиваться. Палицы при этом от вращения раздвинутся в стороны и начнут крошить вражеских воинов, как капусту.

На повозке другого вида Леонардо да-Винчи предполагал даже установить пушки.

«Я сделаю, — писал великий художник, — закрытые безопасные повозки, которые легко проникнут в гущу противника со своей артиллерией и перебьют даже самый многочисленный отряд вооруженных людей. Позади них пехота сможет продвигаться без опасности и без помехи».

Слушая эти описания, люди, не занимавшиеся историей, говорили:

— Нет, это все не то! Несуществовавшие повозки Леонардо да-Винчи на танк похожи так же, как петух на льва.

Сухопутные корабли голландца Стевина и князя Олега

Цепляясь за название «сухопутный крейсер», историки рассказывали про голландского физика и математика Симона Стевина. Этот выдающийся человек в 1600 году построил повозку с мачтой и парусом. Ее двигал ветер. На своем сухопутном корабле Стевин ездил по побережью Северного моря, вызывая удивление и восторг голландцев.

Сухопутный корабль 1600 года. Его построил голландский физик и математик Симон Стевин.

К сведению английских и французских историков следует сказать, что у Симона Стевина имеется предшественник в лице русского князя Олега. Это был умный — «вещий» — человек.

В 906 году вещий Олег отправился в поход на Царьград (Константинополь). Его многочисленная дружина неслась в легких ладьях сначала вниз по Днепру, потом вдоль берега по Черному морю.

Завидев бесчисленные паруса славян, греки заградили вход в гавань цепью. Тогда Олег, по словам предания, после захода солнца велел вытащить ладьи на берег и поставить их на колеса.

Целую ночь кипела жаркая работа. А утром, когда солнце выглянуло из-за синего моря, ладьи Олеговы на раздутых парусах покатили в Царьград по суше, как по воде.

Греки пришли в ужас. В сражении с ними Олег одержал победу и повесил свой щит на вратах Царьграда.

Произошло это тысяча тридцать четыре года назад.

Гуляй-города

Историки еще вспоминают о средневековых подвижных башнях, применявшихся при осаде городов. Развернув книгу француза Вежеса «Военное искусство», изданную в 1532 году, они показывают любопытный рисунок одного из таких сооружений. Для устрашения врагов башня имеет вид человеческой головы огромных размеров, вроде той, что встретил на своем пути к Людмиле пушкинский Руслан.

На башне-голове в разные стороны торчат четыре чудовищных рога. Нос у головы похож на клюв птицы пеликана. Изо рта высунулся язык, подобный копью.

В другой книге, итальянца Роберта Вальтурио, «Военная наука», появившейся в 1555 году, приводится рисунок башни еще более ужасающего вида. Это дракон с туловищем петуха, ногами орла и головой, как у собаки. Сзади у дракона извивается толстый змеиный хвост, по бокам распущены перепончатые крылья.

На голове у дракона большая плетеная корзина, из которой высовываются копья воинов; из собачьей пасти торчит пушка, а из жерла пушки вылетает крылатая стрела.

Боевая башня средневековья в виде чудовищной человекоподобной головы. Рисунок приведен в книге француза Вежеса, изданной в 1532 году.

Боевая башня средневековья в виде дракона. Этот рисунок взят из книги итальянца Вальтурио 1555 года.

По правде сказать, сомнительно, чтобы такие башни- чудовища где-либо применялись. Это скорее фантазия художника того времени, чем подлинные боевые сооружения.

Но вот русские, не помышляя об устрашающем внешнем виде, пользовались подвижными башнями и притом с успехом.

Такая башня называлась гуляй-город. Это было сооружение, похожее то на длинный сарай с двускатной крышей, то и в самом деле на башню. Гуляй-город ставился на колеса и потому мог «гулять» — передвигаться. В его стенах делались узкие щели — бойницы. В них просовывались дула пищалей. Команда гуляй-города состояла из десяти-пятнадцати человек. Ее начальник назывался гуляйный воевода.

В первый раз гуляй-города были пущены в действие при осаде Казани в 1530 году, значит раньше, чем появились книги Вежеса и Вальтурио с их фантастическими рисунками.

Почти тридцать лет спустя, в 1558 году, немецкий механик Хольцшуэр разработал свой проект гуляй-города. Это была большая четырехколесная повозка с кузовом в виде лодки. Материалом для постройки кузова должны были служить толстые дубовые доски. В стенах кузова предполагалось сделать несколько десятков прорезей — бойниц. Через эти отверстия экипаж повозки мог обстреливать противника из пушек и ружей. Двигать повозку должны были находящиеся в ней люди.

«Гуляй-город» немца Хольцшуэра 1558 года. Подвижная крепость на колесах. С рисунка того времени.

Проект Хольцшуэра не был осуществлен.

С появлением паровой машины изобретательская мысль с еще большей настойчивостью начинает работать над созданием самоходных боевых повозок.

Один из проектов таких повозок был предложен английскому правительству в 1855 году Джемсом Коуэном. На колесном ходу предполагалась установка броневого корпуса, очень похожего на стальную каску красноармейца. Вооружение повозки состояло из восьми пушек и шести огромных серповидных ножей, которые, вращаясь, должны косить пехоту врага, как это делали повозки царя Кира.

Английское правительство не заинтересовалось проектом Коуэна.

Живые танки

Среди предшественников танка историки указывают еще на средневековых рыцарей — замечательную бронированную конницу.

Панцыри, защищающие тело бойца от стрел, от ударов меча и копья, появились еще в древнем мире, более двух тысяч лет назад. Это были пластины, прикрывавшие туловище, руки, ноги. Первоначально их делали из кожи, потом из металла — меди, бронзы, железа.

С течением времени наступательное оружие все более совершенствовалось. Железные мечи сменились стальными. Сталь научились делать такую крепкую, что против новых мечей не могли устоять прежние панцыри. Пришлось их усиливать. Возникла необходимость закрыть панцырем все тело бойца. Так появились средневековые латы, одно из замечательных произведений боевой техники.

Живой танк — средневековый рыцарь в латах.

Латы в наиболее развитом виде представляли собою стальную пластинчатую одежду, закрывавшую все тело человека с головы до ног. Набор лат состоял иногда более чем из двухсот различных частей. Надевание лат было сложным делом. Рыцарю всегда помогали его оруженосцы.

Средневековые оружейники старались делать латы не только прочными, но еще и красивыми. И действительно, некоторые комплекты лат — это подлинные произведения искусства.

В более позднее время латами стали прикрывать и боевых рыцарских коней.

Латы очень хорошо защищали бойцов от стрел, от ударов копья и меча.

Но когда изобрели огнестрельное оружие, то пули стали легко пробивать латы. Пробовали делать латы толще. Однако человек, закованный в тяжелые латы, терял способность двигаться. Упав на землю, он не мог сам встать. Для ношения таких лат человеческой силы уже было недостаточно. Поэтому от лат пришлось полностью отказаться. Конец им положила пуля, маленький кусочек свинца, движущийся с огромной скоростью.

Это произошло еще в XVII веке.

«Самое грозное оружие войны»

На рыцарях спор о происхождении танков не остановился. Когда историкам указали, что характерной особенностью танков являются гусеницы, они заявили, что это — тоже старое изобретение.

Историки раскопали на полках архивов покрытый пылью патент на гусеничную цепь, выданный англичанину Ричарду Эджворту в 1770 году.

Это был год, когда во Франции Николай-Жозеф Кюньо производил опыты со своим первым в мире автомобилем. В то время железных дорог с паровозами и вагонами еще не существовало, а обыкновенные дороги для конных повозок были так плохи, что ездить по ним было трудно.

Вот Эджворту и пришло в голову устроить так, чтобы повозка несла с собой и хорошую дорогу.

Эта мысль на первый взгляд кажется нелепой. Однако Эджворт дал остроумное решение задачи. Хорошую дорогу можно сделать, например, из листового железа.

Но не устилать же полосами железа сотни и тысячи километров!

И Эджворт додумался разрезать железо на небольшие пластинки, связать одну с другой шарнирами, соединить концы получившейся членистой ленты и надеть ее на передние и задние колеса телеги справа и слева. Тогда повозка все время будет катиться по хорошей дороге.

Изобретение Эджворта оказалось преждевременным, не нашло применения, и о нем скоро забыли.

Ровно сто лет спустя потрясенный разгромом Франции пруссаками французский патриот Эдуард Буйен занялся разработкой «самого грозного оружия войны, несравнимого с теми, какие когда-либо существовали». В 1874 году изобретатель получил патент.

Его «самое грозное оружие» представляло собою железнодорожный вагон, составленный из восьми отдельных секций. Секции соединялись одна с другой шарнирами. От этого весь вагон мог изгибаться вверх и вниз, вправо и влево, как дождевой червь. Для перемещения по земле вагону служили гусеничные цепи.

В стенках вагона с боков, впереди и сзади были бойницы. Через них выглядывало двенадцать пушек и четыре митральезы.

Экипаж вагона должен был состоять из двухсот человек. Общий вес вагона — сто двадцать тонн. Двигать его должна была паровая машина в сорок лошадиных сил. Скорость, как утверждал изобретатель, могла доходить до десяти километров в час.

Это был проект подлинного танка.

Паровоз на гусеницах. Проект разработал в 1874 году француз Буйен.

Однако в военном министерстве, куда проект был представлен, смотрели на вещи «трезво» и от постройки бронированного гусеничного вагона отказались.

Острой потребности в вездеходных гусеничных машинах для военных целей еще не было, зато в сельском хозяйстве такая потребность с каждым годом чувствовалась все больше.

Стальные кони

Сельское хозяйство с середины XIX века усиленно механизировалось, особенно в Соединенных штатах Америки. Появились механические косилки, многолемешные плуги, дисковые бороны, наконец комбайны. Чтобы все эти машины передвигать по полю, требовалось много лошадей. Труднее всего было с комбайнами. В них запрягали по двадцать, по тридцать лошадей — целый табун.

Вот тут-то и выявилась необходимость заменить лошадей подходящей тяговой машиной. Машина эта должна быть не очень громоздкой, поворотливой, удобной в обращении и, самое главное, способной двигаться по бездорожью — по вспаханному полю, через рвы и холмики. Нужно было создать механического коня.

Изобретатели занялись этой работой и скоро поняли, что для достижения вездеходности необходимо применение гусеничных цепей.

В 1886 году в Америке появляется первый проект гусеничного трактора Эпльхарта. Все сооружение имеет довольно простой вид. Прямоугольная железная рама установлена на четырех колесах. Два передних колеса большие, два задних — малые. В самой передней части имеются еще два малых колеса — ведущие. Через эти колеса и соответствующие большие колеса перекинуты две гусеничные цепи с обеих сторон.

Двигателем служит паровая машина, установленная на раме. Машина вращает передние ведущие колеса. Отсюда движение по гусеничной ленте передается большим колесам, и весь трактор начинает двигаться. Для управления трактором служат задние колеса. Их поворачивают, как руль лодки.

Такой трактор должен обладать значительной силой тяги и, по словам изобретателя, может заменить по крайней мере десяток лошадей.

Кстати, самое слово «трактор» в переводе с английского значит тягач.

Два года спустя американский конструктор Франк Бэтер получает патент на более совершенный гусеничный трактор. От предыдущего он отличается тем, что его гусеницы перекинуты через весь корпус трактора. Каждая гусеница приводится в движение отдельной паровой машиной. Обе машины питаются паром из одного котла. Для управления трактором служат задние отдельно стоящие рулевые колеса.

Тяговое усилие у трактора Бэтера в два раза больше, чем у Эпльхарта.

Ни трактор Эпльхарта, ни трактор Бэтера построены не были. Появился гусеничный трактор лишь в начале XX века. Это был трактор американца Холта, получивший значительное распространение. На этой машине вместо парового был применен бензиновый двигатель. «Холт» оказался удобным в обращении. Про него говорили:

— Это настоящий стальной конь!

«Чудак сошел с ума!»

Роясь в архивах военных министерств, историки обнаружили еще два любопытных факта. Выяснилось, что в одном и том же 1913 году два человека в двух различных странах разработали почти одинаковые проекты прекрасного гусеничного танка. Один был австрийский офицер-железнодорожник по фамилии Бурштын, другой — английский водопроводчик из города Ноттингема. Его имя не сохранилось в архивах и так и осталось неизвестным.

Изобретатели обратились в военное министерство своей страны. О дальнейшей судьбе проектов нетрудно догадаться: оба они были спокойно отправлены на полки архивов. На проекте ноттингемского водопроводчика кто- то написал: «Чудак сошел с ума!»

Так обстояло дело с изобретением танка до мировой войны.

Кто же был его «отцом»:

Кир, царь персидский, со своими боевыми повозками и слонами?

Голландский физик Стевин или русский князь Олег с их «сухопутными кораблями»?

Леонардо да-Винчи или Вальтурио?

Эджворт или Буйен?

Ноттингемский водопроводчик или Бурштын?

Ответ будет зависеть от того, какое определение дать танку.

Если сказать, что танк есть гусеничная самоходная боевая бронированная машина, обладающая способностью двигаться по пересеченной местности, преодолевать естественные и искусственные препятствия и сочетать в себе силу огня, маневренность и броневую защиту, то Киры, Стевины, Леонардо да-Винчи и многие другие из списка «отцов» отпадут.

Останутся только Буйен, Бурштын да еще ноттингемский водопроводчик. Но проект Буйена страдал многими недостатками и в предложенном виде был даже неосуществим. Проект Бурштына хотя и был опубликован в 1914 году, но на него не обратили никакого внимания. Проект же ноттингемского водопроводчика был обнаружен лишь в послевоенное время и никакого влияния на судьбы танка не имел.

Можно ли после всего сказанного утверждать, что танки были изобретены еще до мировой войны?

Едва ли!

Кто же, в таком случае, является изобретателем танка, настоящего танка, действовавшего в мировой войне?

Первым человеком, заговорившим о гусеничной вездеходной бронированной боевой машине, в Англии был Свинтон, а во Франции Этьен. Вот их-то и следовало бы считать изобретателями танка.

Однако и Свинтон и Этьен не сами продумали всю конструкцию машины от начала и до конца. Этим делом в Англии усиленно занимались еще Вильсон и Триттон, а во Франции — инженеры заводов Шнейдера в Крезо и инженеры заводов в Сен-Шамоне. Поэтому и их следует причислить к творцам танка.

Между прочим, если сравнить танк «М-I» с трактором Бэтера, то невольно бросаются в глаза заметные черты сходства: у обоих гусеничная цепь проходит поверх корпуса, у обоих для управления служат рулевые колеса.

Из этого следует, что Вильсон и Триттон, разрабатывая конструкцию «Большого Вилли», использовали также и опыт прежних изобретателей.

Выходит, что мысль о гусеничных боевых повозках бродила в умах многих людей в начале текущего столетия. Это явление не случайное. Танк — машина чрезвычайно сложная, для его постройки требуется очень высокий уровень машиностроительной техники, поэтому танк не мог появиться тысячу лет или хотя бы сто лет назад. Возможность создания танка была подготовлена лишь развитием автомобилестроения. Автомобиль — машина, связанная с дорогой; естественно возникала мысль о придании автомобилю вездеходности.

В войне 1914–1918 годов остро выявилась потребность в вездеходной боевой бронированной машине, которая была бы в состоянии преодолевать воронки, проволочные заграждения, окопы. И такая машина, названная танком, появилась, так как все технические условия для нее оказались подготовленными.

Боясь, что танки сократят потребность в артиллерии и снарядах и тем самым уменьшат прибыли, пушечные фабриканты старались всякими способами противодействовать распространению танков в армии. Но опыт боев показал, что артиллерийские подготовки наступлений не дают нужных результатов. И тут уж пришлось волей-неволей обратиться к танкам.