Когда тело поднимали на борт, капитан Кембл и его старший помощник, невысокий, живой молодой человек (которого был известен под инициалами Си-Би), стояли у фальшборта, наблюдая за скопищем туземных боевых каноэ. Тело принадлежало молодому маори лет восемнадцати от роду. Оно выглядело ужасно, как баранина недельной давности, поэтому Си-Би очень удивился, услышав от него стон, когда его бросили на палубу. Два охотника за наживой потерли руки и ухмыльнулись, получив свои деньги за доставку пленника. Си-би смотрел, как они поплелись в сторону одной из винных лавчонок, масса которых расположилась на песчаном берегу Корорарека. Это сборище лачуг имело дурную славу среди поселенцев берегов Залива Островов — да что там, и всей Новой Зеландии, — так что они найдут там то пойло, что им по душе, размышлял он.

Затем Си-Би взглянул на капитана Кембла, заметив с любопытством:

— Я не знал, что мы нуждаемся в дополнительных рабочих руках.

Судно Кембла — прекрасный небольшой бриг, загруженный по самый фальшборт картофелем для Сиднея — был готов к отплытию, но Старик задержал отход, чтобы взять на борт парня, который в настоящую минуту показывал все признаки возвращения к жизни.

— У нас нет в них нужды, — рассеянно ответил старый морской волк, все его внимание было сосредоточено на боевых каноэ. На сверкающей глади бухты было сосредоточено по меньшей мере пятьдесят единиц, укомплектованных как минимум двумя тысячами вооруженных мужчин, которые готовились к походу к Заливу Изобилия для того, чтобы отомстить живущему там племени за какую-то старинную обиду. Их вождь Те Тера стоял на банке самого большого каноэ и произносил речь, а две тысячи жаждущих крови воинов потрясали мушкетами в лихорадочном нетерпении добраться до поля боя и убивать или быть убитыми.

Кембл не то чтобы наслаждался захватывающим зрелищем — он поздравлял себя с тем, что ему удалось набрать команду маори на китобойной станции далеко на юге, и для них политические пертурбации племен Северного острова были так же чужды, как и таковые американцев или японцев. Маори, по мнению капитана, были превосходными моряками, но у них чесались руки поучаствовать в какой-нибудь военной заварушке, и будь его матросы местными жителями, он мог бы потерять значительную часть команды. Как бы то ни было, они с завистью смотрели на своих дальних родичей, готовящихся к войне с другим отдаленным сообществом. Чертовски удачно, подумал Кембл, что они никак не могут придумать повод для присоединения к местным воинам.

Припомнив, что молодой парень, которого бросили на палубу как мешок, был уроженцем этой местности, и, вполне вероятно, родственником половине этих ревущих воинов, он обратился к Си-Би:

— Поместите этого новичка вниз, к картофелю, пока мы не покинем бухту. А не то еще сиганет он за борт к своим приятелям на каноэ.

Затем он с удовлетворением наблюдал, как Си-Би организовал перемещение парой матросов нового рекрута в трюм поверху груза картофеля. Си-Би был очень молод — возможно, ему не было и двадцати, — но в этом, 1831, году он был весьма ценным кадром. Помимо того, что он был весьма компетентным моряком, он был выгоден еще и тем, что свой срок в ссыльном поселении Нового Южного Уэльса он уже отбыл, и, следовательно, мог отплывать из Сиднея на вполне законных основаниях. Си-Би плавал с Кемблом всего несколько недель, но старый морской волк надеялся, что тот задержится на его судне.

Поэтому, когда Си-би вновь присоединился к нему с видом явного любопытства, Кембл счел необходимым пояснить, почему он предпринял значительную задержку для найма дополнительного матроса таким необычным способом.

— Я похитил парня в виде одолжения его семье, — пояснил он.

— Они хотели, чтобы он был похищен и продан!?

— Угу. Они просили убрать его из Залива как можно быстрей, но без огласки и шума. Поэтому я нанял двух шанхаеров для этой работы.

— Но почему они так хотели избавиться от него, сэр? — сказал Си-Би взволнованным тоном, представляя себе возможные последствия после того, как парень придет в себя в открытом море.

— Он не смутьян, — поспешно успокоил его Кембл, затем решил ввести Си-Би в курс дела. — Парень только наполовину маори, его отец — шкипер из Салема, а мать — местная девчонка. Американец не забывал сына, возвращался несколько раз, чтобы проведать его, а когда тому исполнилось двенадцать, ему взбрело в голову, что он нуждается в наследнике — его законная жена была бездетной. Так что с согласия своей подружки он забрал сына к себе домой.

— В Америку?

— Да, Салем в Америке.

Си-Би удивленно покачал головой, потом внезапно захихикал:

— И что, по вашему мнению, должна была сказать законная жена шкипера, увидев возвратившегося мужа с маленьким коричневым бастардом?

— Сынок, это за пределом моего воображения, — торжественно заявил шкипер.

— Значит, парень вернулся на родину?

— При первой же возможности, судя по всему, — согласился Кембл. — Как только достаточно подрос, он завербовался на китобойное судно, шедшее на Тихий океан, и добрался сюда. Но он мог и не торопиться. Его местной родне не терпится избавиться от него.

Закончив рассказ, шкипер осмотрелся. Каноэ двигались хаотично, воины кричали друг на друга, а Те Тера пытался навести хоть подобие порядка для боевого построения. Прилив достиг наивысшей точки, и вот-вот должен был начаться отлив. Пора уже удаляться, подумал Кембл, и приказал Си-Би сниматься с якоря.

Си-Би кивнул, затем спросил:

— А как к нему обращаться? Ну, когда я его освобожу?

— Его зовут Уильям Коффин, как и его отца, — ответил капитан Кембл. — Но я слышал, что все зовут его Вик.

* * * * *

К тому времени как бриг отдал якорь в сиднейской бухте, голова Вика уже пришла в норму, и он почти освоился с судовой жизнью. Си-Би, чье настоящее имя и прошлые преступления не раскрывались никому, в самом деле был очень молод, но свое дело знал великолепно. Капитан Кембл уже приближался к семидесяти — староват для морской жизни, но он был одним из лучших моряков, с которыми встречался Вик. А его мнение кое-что значило, так как он провел последние десять месяцев на нантакетском китобойце (американские китобои были известны своей морской выучкой). В плавании по Тасманову морю бриг Кембла всегда нес максимально возможное число парусов, но никогда не терял ни куска парусины, потому что Старик не только умел ставить паруса, но и убирать их точно тогда, когда это необходимо.

Вик также заметил, что капитан Кембл был очень суеверен. Вик уже из своего опыта узнал, что все моряки суеверны, но для этого пожилого человека суеверие являлось чем-то вроде религии. Каждый моряк принимал меры к тому, чтобы луна не светила в его спящее лицо, чтобы не ослепнуть, а старый Кембл никогда не поворачивался спиной к луне, дабы избежать того, чтобы взглянуть на нее через левое плечо — каковой взгляд сулил самое ужасное несчастье, какое только могло произойти. Не разрешалось укладывать крышки трюмов внутренней поверхностью на палубу — это грозило судну перевернуться вверх килем. Если какая-нибудь птица села на фок-мачту — это к большой удаче, а если на грот-мачту — жди беды. К концу плавания Вик знал, что Старик возит с собой библию как счастливый талисман, хотя ему и в голову не приходило прочесть в ней что-либо. Он пришел бы в бешенство, если кто-нибудь выбросил бы за борт какое-нибудь животное, пусть даже и небольшую мышь. Вик также узнал, что капитан заплатил за бриг гораздо дороже, чем он мог себе это позволить, и залез в неимоверные долги на кабальных условиях, услышав, что бриг был спущен на воду без сучка и без задоринки — что предвещало счастливую судьбу судну.

Однако, хотя Вик и привык ко всему этому, он никак не мог привыкнуть к мысли, что родичи предали его в руки шанхаеров — людей, которые похищали матросов и продавали их капитанам морских судов. Все время с тех пор, как отец отдал его во власть своей законной, бездетной, оскорбленной супруги, а сам невозмутимо отправился в очередной рейс, Вик вынашивал мысль о возвращении на родину — берег Залива Островов. Его мачеха, желавшая избавиться от него в не меньшей степени, чем он сам хотел уехать, пристроила его к своему брату на китобойное судно «Обязательный», и Вик задержался на этой старой лоханке только потому, что ее шкипер планировал посетить Новую Зеландию. Теперь же, после всех своих злоключений, он отказывался поверить в то, что его родные не желали принимать его в свои ряды. Поэтому он решил задержаться на бриге и подождать, пока тот зайдет в следующий раз в Залив Островов. А там уже он планировать разобраться с матерью и всей толпой дядь, теть, братьев и сестер, кузенов и кузин — выяснить, что пошло не так.

Капитан Кембл был рад, что Вик остается на борту, потому что тот, как оказалось, был великолепным матросом, прошедшим выучку среди суровых китобоев-янки. Груз для обратного рейса был уже организован, но тут вступили в действия непредвиденные обстоятельства. Едва бриг отдал якорь у Форта-Маквари, как на борт судна шлюпкой прибыл констебль с повесткой, вызывающей Кембла в качестве присяжного в судебном заседании по делу об убийстве. Суд начнет слушания утром следующего дня, что вполне объяснимо внесло суматоху в судовые работы.

Это означало, что бриг будет оставаться в порту до тех пор, пока капитана не освободят от выполнения обязанностей присяжного. Это противоречило намерениям Вика, который стремился как можно скорей вернуться к родне. Хотя в душе он не возражал против задержки, которая давала ему возможность познакомиться с Сиднеем. Ему понравился его громадный эстуарий и кричащая палитра красок пейзажа — зелень растительности, красноватые оттенки скал, белизна пляжей, искрящаяся голубизна вод. Большие здания, построенные ссыльными каторжниками, производили глубокое впечатление, также как и элегантный Дом Правительства с его часовыми и просторной лужайкой с разбросанными тут и там одиночными деревьями.

Вик был удивлен тому, что суд будет длиться дольше одного дня. Сидней явно был ссыльнокаторжным поселением, что было видно по многочисленным каторжникам в цепях, работавших на улицах. А такого рода поселения были последним местом, где можно было ожидать нормального судопроизводства. Вику представлялись быстрые приговоры суровых судей, сопровождаемые немедленными повешениями.

Но на самом деле все было иначе. Как он выяснил, британская традиция суда присяжных прочно укоренилась на здешней почве, несмотря на определенные трудности. Как ворчливо поведал Кембл, в этих краях респектабельных джентльменов, которые не были прежде судимы и, следовательно, годились для избрания в состав присяжных, отчаянно не хватало. Поэтому ему, капитану Кемблу, частенько приходилось заседать — и в этот раз никак не отвертеться. Тем более, что на этот раз слушалось сенсационное дело, и большое внимание публики гарантировалось тем, что жертва — продувная бестия, ростовщик по имени Перкинс — была многими ненавидима, а обвиняемый — Джим Стоун, молодой парень, недавно освободившийся, имел свой катер, ловил рыбу, содержа свою увеличивающуюся семью — был всеобщим любимцем.

Свидетельские показания заняли немного времени. Местный полицейский доложил, что в субботу, 14 июля, в год от Рождества Христова 1831, на илистом берегу бухты Грасскаттер-бей был обнаружен труп ростовщика. Вид трупа был отвратителен, по словам полицейского, он выглядел так, как будто его долго и сильно топтали. Затем выступил довольно респектабельный содержатель таверны, который засвидетельствовал ссору Джима Стоуна с ростовщиком за дверью его таверны в пятницу поздно вечером. После него какой-то странствующий лудильщик показал под присягой, что он видел Джима Стоуна, идущего сквозь поля со стороны берега бухты в одиннадцать часов того же пятничного вечера. Он нес за плечами плетеную корзину, лицо его было исцарапано, а одежда мокрая и измазана грязью.

На перекрестном допросе Джим Стоун открыто признал свою ссору с Перкинсом. Ростовщик внезапно поднял процент по кредиту, взятому подсудимым для покупки катера, и при их встрече на улице пригрозил отнять катер, если Стоун не согласится на новые условия. После этого небольшого инцидента Джим отправился в бухту Грасскаттер-бей проверить поставленные им ранее ловушки на угрей. Улов был превосходный, его корзина была доверху наполнена превосходными жирными угрями и, соответственно, была очень тяжелая. Взваливая корзину на плечи, он не удержал равновесия и упал, чем и объяснял поцарапанное лицо и грязную одежду.

Это объяснение было настолько неловким, что дело можно было закрывать тут же — по крайней мере, так говорил Си-Би Вику, с которым подружился, проведя выходной день в зале суда на улице Элизабет-стрит. Оба юриста, похоже, думали так же: защитник Джима Стоуна пробормотал что-то о безнадежных делах, а обвинитель отпустил какую-то шутку о пирогах из отбитых угрей, вызвав смех в переполненном зале. Судья выступил с коротким обращением к жюри присяжных, сказав, что необходимости в повторении сути дела нет необходимости, так как и так все предельно ясно, и все, что им предстоит учесть – это степень доверия к свидетелям. Затем, напомнив, что решение должно быть единогласным, он отправил этих двенадцать мужчин в комнату заседания присяжных.

Все ожидали, что присяжные вернутся в течение нескольких минут. Однако, прошло уже три часа, а из зала никто не вышел. Наконец, судья послал записку, спрашивая, какого черта они там задерживаются. В ответной записке говорилось, что один из присяжных не был убежден в вине Стоуна, а аргументы остальных одиннадцати не возымели необходимого действия. Разъяренный судья послал их обедать в отель через дорогу, предварительно предупредив, что они будут заперты на всю ночь в комнате присяжных, и все последующие ночи, пока они не придут к единогласному решению. Во всяком случае, именно так Си-Би интерпретировал происходящее в разговоре с Виком.

Было немного странно находиться на борту брига в отсутствии капитана, но надо было привыкать к этому. Прошло два дня, затем неделя, а один упрямый присяжный упорно отказывался признать вину Джима Стоуна. Это затянувшееся жюри стало еще большим событием, чем само дело. Повсюду, где бы ни проходил Вик в свой выходной день, он мог слышать горячие дискуссии на эту тему, с массой предположений, кто бы мог быть таким упрямцем. Затем случилась утечка, когда председатель жюри присяжных сунул записку своему приятелю, пересекая улицу при походе на обед — этим человеком был никто иной как капитан Кембл!

Представитель обвинения потребовал исключения Кембла из состава жюри, так как к этому времени стало известно, что он задолжал кучу денег Перкинсу. Из этого вытекало, что Кембл мог быть настроен не в пользу убитого. Также этот юрист высказался в том духе, что подозрения могли пасть на самого капитана, если бы он не отплыл в тот самый день, вечером которого был убит ростовщик. Судья задумался, но затем указал, что практически каждый судовладелец в Сиднее был должен убиенному, и в любом случае, Кембла следовало исключать из состава жюри присяжных до начала суда, а никак не позже.

Просачивались и другие истории. Какой-то присяжный пытался принудить Кембла к изменению мнения — сначала настойчивой аргументацией, а затем сомнениями в его умственных способностях. Но все это было бесполезной тратой времени. Как Си-Би объяснил Вику, любой, кто плавал со Стариком, знал, насколько упрям тот был — как будто изменение мнения принесет ему неудачу.

Они стояли, облокотившись на планширь, наблюдали за полетом чаек над спокойной гаванью и слушали шумы вечно делового города.

— Ты долго плавал с ним? — спросил Вик.

Си-Би покачал головой.

— Он нанял нас в Отакау, доставив груз провизии на тамошнюю китобойную станцию. Все его матросы покинули судно и завербовались на китобойцы, так что ему пришлось нанимать новую команду. А я уже хватил китобойной жизни и был сыт ею по горло, так что с радостью ухватился за эту возможность. Но узнать его получше не требуется долгого времени.

И в самом деле не требуется, задумчиво согласился Вик, и они принялись гадать, как долго им придется торчать в порту, пока старый Кембл упирается на своем. Но вскоре все внезапно изменилось. В порт прибыло судно, на борту которого находился человек, который дал показания по этому делу. Он видел, как катер Стоуна вышел из бухты Рашкаттерс-бей, а спустя полчаса встретил Перкинса, едущего верхом на лошади по дороге Мару-Трек. Таким образом, стало очевидно, что Джим Стоун не мог быть убийцей. Судья воздал хвалу Господу за то, что не допустил ошибки правосудия, закрыл дело и распустил жюри присяжных.

* * * * *

По возвращении на борт судна капитан Кембл выглядел как обычно, но (что не удивительно, наверно) слег через два дня после выхода в рейс. Си-Би назначил Вика вторым помощником, и они вдвоем вполне справлялись с управлением, хотя погода постоянно ухудшалась. На пятый день, когда шторм разыгрался не на шутку, а Вик с трудом справлялся со штурвалом, на палубе появился капитан, выглядевший бледным и встревоженным.

— Необходимо сделать поворот и лечь на курс зюйд, — сказал он. Вик посмотрел на него с удивлением, так как ветер, хоть и был штормовым, дул в нужном им направлении.

Старик произнес:

— Я знаю это море как свой собственный задний двор, и я знаю, что этот ветер скоро переменится.

Затем, не ожидая ни ответа Вика, ни прибытия Си-Би, он прогремел сильным голосом, таким же сильным, каким он был в молодые годы:

— Все наверх!

После этого он повернул свой бриг так же бережно, как мать обходится с собственным ребенком. Когда пошли в бакштаг и обрасопили соответственно реи, с севера налетел мощный шквал и ударил прямо в корму.

— Так держать! Не менять курс! — кричал Старик, и только когда шквал пронесся, он упал ничком на палубу.

Вик передал руль матросу, подхватил капитана и снес его вниз в каюту. Тело пожилого человека было таким легким и хрупким, что Вик удивился тому, что тот пошевелился лежа на койке.

— Я сделал все что мог, — прошептал Старик, — провел судно сквозь шквал. Теперь беритесь за дело — ты и Си-Би.

Вик укутал его одеялом, дал напиться, но было видно, что капитан долго не протянет. Вик решился спросить:

— Сэр, можно вас спросить?

Веки Кембла затрепетали, и затем он уставился на Вика пронзительным взглядом:

— Хочешь знать, почему ты оказался на борту моего брига, малыш?

— Да, сэр, — ответил Вик. — Я не верю в то, что моя родня отказалась от меня.

— Они сделали это ради спасения твоей жизни, сынок. Ты очень дорог твоей матери, наверно потому, что она до сих пор влюблена в твоего отца. Она испугалась того, что ты присоединишься к походу вождя Те Тера и погибнешь в бою. Именно поэтому она уговорила меня забрать тебя на борт — чтобы быть уверенной в том, что это не случится.

— Спасти мою жизнь? — повторил Вик.

Прибыв на родной берег, он увидел, как собираются каноэ, но битва, на которую они направлялись, для него не имела никакого значения. Его увезли в Америку до того, как он мог бы узнать о каких-то древних обидах.

— Я никогда не хотел быть воином, — удивленно произнес он.

— В таком случае ты здорово отличаешься от остальных маори, — попытался рассмеяться Кембл, но закашлялся и отпил из чашки, поданной ему Виком. — Я провел судно сквозь шквал, а теперь полагаю, что следую в последнюю гавань. Хочешь еще что-то спросить, пока я не отошел?

— Эээ…

— Спрашивай, мальчик, у тебя еще есть шанс.

— Ведь это вы убили ростовщика, не так ли? Из-за того, что он надоедал с возвратом денег и грозил забрать бриг.

Кембл снова открыл глаза.

— Ты угадал насчет денег и его проклятых требований, — воскликнул он, но клянусь, что Перкинс сам упал с лошади и потерял сознание. — Он кашлянул и издал тяжелый вздох. — Но я положил его лицом в ил вместо того, чтобы помочь ему — значит, да, я убил его, признаю.

— И вы настаивали на невиновности Джима Стоуна, так как не хотели, чтобы он пострадал из-за вас.

Кембл закрыл глаза и кивнул.

— А ты умнее, чем я предполагал. Как ты догадался?

— Обвинитель был на шаг от этого, когда сказал, что, не выйди вы в море в день убийства, подозрение могло бы пасть на вас. А вот что он не знал, так это то, что для вас был невозможен выход в тот самый день.

Тело было обнаружено в субботу, а само убийство произошло в предыдущий день. В пятницу.

— Ни один моряк по своей воле не выйдет в море в пятницу, — продолжал Вик. — Тем более такой суеверный моряк как вы. Отсюда вытекает явное заключение: вы вышли в море в субботу — на следующий день после убийства.

Вик подождал, но не получил ответа. Кривая усмешка сохранялась на лице капитана Кембла, но душа старого моряка уже отлетела.

_____________