С каким отличным настроением бежал на следующее угро Андрюха в школу. Радовало его солнечное угро, радовала свежайшая утренняя прохлада, и лица заспанных утренних прохожих казались невыразимо родными. Андрюха начал на ходу вспоминать и собирать в кучу бурные события последних суток, мысленно проживая все заново. Мысли его все время возвращались к самому пугающему и неожиданному открытию вчерашнего дня: оказывается, во времени путешествуют не только очень хорошие люди наподобие его или Николы Теслы. Уж если таинственный русский, возглавлявший итальянскую мафию в 1937-м, оказался профессором Мориарти, сбежавшим от правосудия из 1889-го, то…
Что это значило и какой из этого сделать вывод, Андрюха не знал. «А, кстати, Мориарти — итальянская фамилия», — пришло ему в голову.
— Тьфу ты! Причем тут фамилия? Что это вообще доказывает? — разозлился он на себя. — Гораздо важнее, что этот жуткий тип знает тайну двери и свободно шляется из эпохи в эпоху. Что ж, выходит, и сюда к нам явиться может? Вон инспектор Лестрейд ловил Мормышкина (то есть теперь ясно, что того же Мориарти) где-то там в пригороде Лондона, а тот исчез, и они там железную дверь увидели. И та дверь, что за шторкой была у Лаки Лучиано в кабинете, куда он меня собирался в этот мезозой выпихнуть…
Снова, как тогда перед серой дверью, по спине пробежали холодные мурашки. Андрюхино воображение живо нарисовало ему одиночество. Не такое одиночество, когда ты один заблудился в лесу, но по крайней мере точно знаешь, что есть на свете города, люди, где-то есть твой дом…
А одиночество абсолютное. Леденящий ужас одиночества человека, попавшего на планету Земля в мезозойскую эру. Без всякого шанса вернуться. И ты знаешь, что от тебя до ближайшего человека — сто миллионов лет. И знаешь, что это очень много, и что тебе столько ни за что не прожить. Потому что жить тебе осталось, если очень повезет, с полчаса — до первой встречи с каким-нибудь Tyrannosaurus Rex, вроде того, с которым он когда-то столкнулся в Британском музее.
Но только живым и голодным. Бр-р-р-р…
А Лаки-то Лучиано, выходит, жизнь ему спас. Ужасно жалко его и тревожно за его судьбу. Гангстер он гангстер, но человек настоящий. «Никогда тебе не стать доном», — вспомнил Андрюха монотонный глухой голос. Да, Лучиано был непосвященным. Видел дверь за шторой, но назначения ее не знал.
Вдруг его обожгло. В памяти всплыл, уже почти стертый вчерашними приключениями в Чикаго, вечер позавчерашний. Проведенный дома, за просмотром фильма «Скайфол».
Главного злодея там вроде бы звали М.? Он отдернул штору, за ней было дверь, он в нее ушел.
Про Нубиру там еще было что-то… Он туда улетел, нет?
Вот, сейчас вспомнил полностью. Всю финальную сцену. Черную спину этого М. (в лицо его, помнится, так ни разу и не показали), и обращенные к Джеймсу Бонду слова:
«Я никуда не улечу. Я остаюсь на Земле творить зло».
Собираем мысли в кучку: по всему выходит, что персонаж этот засветился уже во многих местах, и дверей таких у него много. И что с этим всем сейчас надо сделать? А что-то надо бы. Шерлок Холмс с Джеймсом Бондом, не говоря уже о Николе Тесле, все эти факты выстроили бы в систему, сделали бы выводы и предприняли бы какие-то меры… Жаль, с ними так просто не посоветуешься. Хотя почему бы мне с ними и не посоветоваться?
Так размышляя, Андрюха наконец пришел в школу. Зайдя в класс, он сразу бросился к Катьке — она всегда приходила минут за пятнадцать до урока и сидела спокойно, читая учебник к будущему уроку или просто художественную книгу.
— Катька, я нашел, я разобрался, я все узнал!
Опа подняла на него большие серо-зеленые глаза.
— Андрюха, а я знала, что ты разберешься. Я в тебя верила и верю, Андрюха, — просто и спокойно сказала она.
— В общем, в той фразе твоей насчет «Я не боюсь» — действительно две ошибки! Во-первых, все эти эмоции — «боюсь», «стесняюсь», «горжусь», и еще «молчу», и всякие там «возмущаюсь», «сожалею», «грущу» и «радуюсь» — они, Катька, прилагательные, а не глаголы! А это значит…
— …А это значит, что к ним идет ТО BE, — поняла мысль с полуслова умница Катька. — Так я и думала. Вот чувствовала же, что не “don’t”, а “am not”, только вот логически себе объяснить не могла. Решила, что раз отвечает на вопрос «Что делать», значит, глагол и есть.
— Понимаешь, Катька, переживать — не значит действовать, — сказал ей Андрюха. — Возмущаться, грустить да молчать — не дела. Это наши с тобой состояния, Катька. Но не поступки. Для поступков нужны глаголы. Я это сам лишь недавно понимать начал.
Катька смотрела ему в глаза не отрываясь.
— Ты знаешь, Андрюха, — сказала она очень серьезно. — Если бы мне с полгода назад кто-нибудь сказал, что можно ТАКИЕ уроки извлечь из грамматики — грамматики, этой нудятины кошмарной! — то я бы просто подумала, что человек издевается или шутит как-то странно. А сейчас, с тобой… Ничему не удивляюсь. Я это хорошо запомнила, Андрюха, — повторила она убежденно. — Эмоции — это не поступки.
— И еще важно, — продолжил Андрей. — Нельзя в английском два отрицания ставить. Минус, точно как в математике: если он есть, то его и одного хватает. Но вот два минуса — выходит, что уже плюс.
А расклад и здесь получается четкий. Верпее, целых три расклада. Одно дело, если есть нормальное подлежащее — вот взять хотя бы Григу нашего Растриндяйкина или твою подругу Белибердину Таньку. И говорим «не хочет» — делаем глаголу отрицание, как положено, типа “doesn’t want”. Но потом идет самое интересное: вместо того, чтобы сказать «ничего», говорим «чего-либо»! Не “nothing”, Катька, a ANYthing!
Катька была вся внимание.
— А второй вариант?
— А второй как бы грубоватый такой. Сначала «Грига», потом «хочет». Не “doesn’t want”, а именно «хочет», без всякого отрицания. А потом — резко — nothing!!! Ни-че-го!
— Ага, поняла, — впитывала каждое слово Катька. — А третий?
— А третий — это когда само подлежащее уже негатив. Вот сказала ты это первое слово — «Никто» или «Ничто»… А дальше говори что хочешь, но уже просто так, без негатива. Исключительно в позитиве дальше говори, Катька. «Никто любит». Или «ничего случится». И все.
— Знаешь, за что я тебя люблю и ценю, Андрюха? — быстро проговорила Катька. «Люблю» у нее получилось без всякого ударения, скороговорочкой, совсем будничное, таким тоном, как будто в шуме готовящегося к уроку класса она тихо произнесла «Тетрадка» или «учебник физики». И все-таки это было слово «Люблю», и Андрюха его услышал. — За то, что ты умный. За то, что гениально объяснить умеешь. Раскладываешь на полочки потрясающе. Герундиевне бы так уметь, цены бы ей не было. И что еще мне в тебе нравится — концентрация вот эта твоя. Ты решил — ты сделал. Ты как ракета на цель идешь, Андрюха. Тебя не отвлечь ничем, с толку не сбить. Сила в тебе есть.
Андрюха вспомнил плотно упирающееся в его стриженый затылок твердое холодное дуло и поежился.
— Да я-то что, — сказал он. — Я обычный. Это учителя мне попадаются хорошие.
* * *
— I am not afraid of anything! Правильно, Андрюха?
— Угу. Т-с-с-с… Фарадеева услышит.
— I am afraid of nothing! Абсолютно то же самое, но малость пожестче звучит!
— Ага. И не малость пожестче, а прилично так пожестче, Катька. Способная ты ученица, этого у тебя не отнять.
— И, наконец, Nobody is afraid of anything! Никто ничего не боится! Вот тут подлежащее отрицательное, и все, и других мнений быть не может. Возьми меня туда в следующий раз, Андрюха.
— Не-а, не возьму. Там иногда бывает не очень уютно. Сам буду ходить. Ты задаешь направление поиска, я во всем разбираюсь, тебе докладываю.
— Я поняла. Ты, Андрюха, любишь, чтобы в жизни challenge был. Так это называется. Че́ллендж. А по-русски — вызов. Помнишь, профессор Челленджер был в «Затерянном мире»? Профессор Вызыватель. Он азартный был жутко, чуть увидит проблему нерешенную — бежит ее решать, ответы находить… Как ты, Андрюха. Такой же характер.
— Да я вроде мямликом всегда был. Это я, выходит, недавно челленджером стал. Ну, вот и хорошо. Буду искать ответы.
— Да какой из тебя мямлик, Андрюха. Ты искатель ответов.
— Угу. А ты знай себе только вопросы задавай, у тебя это отлично получается.
— Да вопросов хоть отбавляй. Взять хоть слово HAVE. Понятно, что «иметь». Но что-то с ним не так. Потому что иметь, я всегда думала, можно вещь, существительное. Иметь конфету в кармане или мороженое в руке. А тут имеют глагол, “have to come” какой-нибудь. А в следующей строчке видишь то же самое, но без ТО, “have come”.
— У Герундиевны спрашивала?
— Спрашивала. Она такую пургу понесла, что я пожалела, что спрашивала. Долго-долго объясняла, а я все равно толком не поняла ничего. У слова «иметь» есть всякие смыслы, она сказала. Все дело в этих оттенках.
— Что такое HAVE ТО — я вообще-то знаю…
Андрюха призадумался.
Он вспомнил залитый электрическим светом сборочный цех, доску на стене наподобие классной и человека с острым взглядом глубоко посаженных глаз, а потом свой вопрос и его четкий и быстрый ответ:
— А почему же MUST — это HAVE ТО, мистер Форд? Что это значит?
— Have to плюс любой глагол в инфинитиве, например, have to do — буквально «Имею делать». Если у вас есть что делать — значит, вы должны.
— Катька, я знаю! «Иметь делать» — замена слову «должен»! Есть что учить — это должна учить! Есть что копать — должна копать!
— Умный ты все-таки, Андрюха. Тогда выходит, что have to come — это «Должен прийти». Так, с этим разобрались. Но вот если без ТО, просто HAVE СОМЕ? Как можно иметь приход — честно, не очень понимаю.
— И я, Катька, если честно, как-то не очень…
— Вот тебе и задача следующая, Андрюха. Ты ведь любишь челленджи. Вот тебе и челлендж новый. Только смотри там, прошу тебя…
Осторожнее.
Тренажер на двойные отрицания. Задачу свою наш герой, как всегда, определил для себя как «набивать руку в сочинении фраз». Причем те фразы, которые можно сформулировать лишь одним способом, он формулировал одним; а которые двумя (один помягче, другой пожестче) — те уж двумя.
1. Никто не знал этого человека.
2. Я там не знаю никого.
3. В этой стране ничего хорошего не происходит.
4. Ты не делаешь сегодня ничего.
5. Я не боюсь никого.
6. Ты ничего не понимаешь в колбасных обрезках
7. Они не стесняются никого.
8. Я никому помогать не обязан.
9. Я ничего об этом не помню.
10. Никого не было дома.