Андрюха заставил себя открыть глаза. Было темно. Скула болела, и эта боль заставила включить реальность: он в 1984 году, в плену у неизвестных, захвативших Англию, а Катьке удалось сбежать, и судьба ее неизвестна. Он встал с холодного ребристого железного пола и попробовал оглядеться, но темнота была полной, и он не видел даже пальцев собственных скованных наручниками рук.
По гудению мотора и тряске Андрюха сообразил: «Я в фургоне машины, и меня куда-то везут». Бабушка однажды рассказывала ему о таких машинах без окон. Как там она их называла, черными воронками? Андрюха вспомнил о вороне Рэйвене. Интересно, как он там, не добрались ли до него эти?
Машина остановилась. Снаружи послышалось:
— Морри райз!
— Трули Морри райз! Кого везешь?
— Сегодня утром капрал Хопкинс вел свою роту в Риджент-парк на рытье окопов и наткнулся на крайне подозрительного субчика. От сердца к солнцу не делает, принципы Морри не кричит… А потом еще напал на патруль Боулера и зверски его избил. А потом, когда его прихватили — начал кричать на иностранном языке!
Андрюха услышал, как второй человек присвистнул.
— Крупная птица! Думаю, великий Морри будет доволен! Проезжайте!
Еще десять минут гудения и тряски… Ах, как же болят ребра. Даже больше, чем скула.
Наконец машина остановилась.
Дверь фургона открылась, и два здоровенных темно-серых выволокли Андрюху наружу.
Стоя на тротуаре рядом с фургоном, он быстро огляделся, а потом задрал голову и посмотрел вверх. Это была та самая гигантская башня, которую они с Катькой видели на горизонте, стоя на Бейкер-стрит. Тускло-черный мрамор и никаких окон. Что-то вроде пирамиды, только сильно вытянутой кверху.
— Move, move, — кулак темно-серого подтолкнул его в спину. Андрюху подвели прямо к башне, к ее глухой стене. В стене вдруг открылась совсем незаметная снаружи дверь. Андрюха с охраной вошли внутрь. Коридор. Первый пост охраны, второй, потом рамка, как в аэропорту, и еще куча часовых, со злющими черными псами-доберманами, глухо рычащими на Андрюху… И снова охрана, и еще, и еще. Да, серьезное какое-то место.
Наконец что-то вроде небольшого вестибюля и лифт. Что темно-серые рядом с Андрюхой уже не те, которые везли его в черном воронке, а другие — он заметил лишь по очень большим паукам на их рукавах; злобные их физиономии казались ему одинаковыми.
Лифт взмыл на самый верх. Все, приехали.
Стена из красного мрамора. На ней белый мраморный круг, а в кругу искусно выложенный мозаикой черный паук. И снова пост охраны у дверей…
А вот и последняя дверь.
А на двери всего пять букв.
— Ну, здравствуй, Ватников. Снимите с него наручники, он уже никуда не убежит.
* * *
Посреди небольшого зала с панорамными окнами на все четыре стороны на троне сидел худой человечек маленького роста, абсолютно лысый, в черном кителе военного покроя, сам чем-то неуловимым чрезвычайно похожий на крупного паука. Взгляд его очень узко и очень глубоко посаженных глаз был змеиный, немигающий, гипнотический.
«Какая отвратительная рожа», — вспомнил Андрюха какую-то старую добрую комедию. Эх, что-то ему подсказывало, что смотреть добрые комедии ему вряд ли скоро доведется.
— Хе-хе-хе, — скрипуче захихикал Морри. — Так как это ты, Ватников, целый патруль моих бравых ангсоци разбросал? Это называется состояние аффекта… Вошел в аффект и произвел эффект!
Собственная шутка так понравилась Морри, что он долго еще издавал звуки, более походившие на лай африканской гиены, чем на человеческий смех. Когда он поднял узкую костлявую ладонь, чтобы вытереть выступившие на змеиных глазках слезы, Андрюха заметил на его длинных узловатых пальцах два перстня. Один на безымянном, с огромным черным камнем, а второй на указательном, из белого металла, с черепом и скрещенными костями.
— Язык меняет мозги. Это самое сильное оружие.
Андрюха узнал эту руку — он узнал бы ее из миллиона. Именно эта страшная рука из-за его плеча мучительно долго набирала код, который должен был навечно отправить его, Андрюху Ватникова, к мезозойским динозаврам.
— Как там Лучиано? — негромко спросил Андрюха. — Жаль, что он тогда не пришиб вас стулом.
— Узнал-таки, — хмыкнул тиран. — Да, сейчас меня зовут Великий Морри. А вот в викторианской Англии я Джеймс Мориарти, а в России был господином Мормышкиным, а уж в СССР я был самим… Заметь, что даже в голливудской киножвачке всякие там Бонды сражаются исключительно со мной, таинственным господином М.! Жалкие людишки, хе-хе. Они не понимают, какая за мной стоит сила.
— Интересно, и какая же? — осторожно спросил Андрюха.
Морри опять мерзко захихикал.
— Наука, мой милый Ватников! Великая наука! — он вскочил со своего трона и направился к панорамному окну, за которым открывался грандиозный вид сверху на огромный город.
— Видишь эту штуку?
Вплотную к оконному стеклу стоял странный аппарат серебристого цвета размером с небольшую стиральную машину, только лежащую на боку. Аппарат стоял на четырех тонких ножках примерно такого вида, на каких лет пятьдесят назад стояли телевизоры.
Морри заглянул в видоискатель на тыльной стороне аппарата и подкрутил какое-то колесико. Вид у него был крайне зловещий, будто он целился в Лондон из пулемета.
— Ты ведь знаком с Теслой, Ватников?
Андрюха не нашелся что ответить и просто кивнул.
— Тесла — человек неглупый, но в людях разбираться никогда не умел, — с кривой улыбкой произнес диктатор Англии. — Он пригрел у себя одного бедного эмигранта, русского физика Мордвинова. Тот работал, вникал в секреты, а потом… потом исчез. Вместе с некоторыми секретами.
Андрюха с ужасом смотрел на диктатора, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
— Мордвинов — это тоже вы, да? Значит, вы украли секреты у Теслы?
— Всего два, но мне их с головой хватило. Первый — секрет порталов во времени. Любимец Теслы, ручной ворон Рэйвен, обожал шляться в эпоху Генриха VIII-гo, в 1530 год. Безмозглая птичка хвасталась, что там червячки жирнее. Любитель натурпродукта, хе-хе-хе… Подкараулить его там и запереть в клетку было делом техники. А уж после этого старушку Британию можно было брать голыми руками.
— А второй секрет? — Андрюха весь превратился в слух.
— Я называю это излучателем Морри, — диктатор похлопал по корпусу серебристый аппарат. — Вот этот милый аппаратик облучает страну электромагнитными волнами особой частоты. Из-за этого миллионы людей…
— Умирают? — выдохнул Андрюха.
— Нет, не умирают. Гораздо лучше! Они меняют менталитет. Становятся чем-то вроде зомби. Живыми автоматами, покорно выполняющими приказы! Тесла хотел этой штукой побеждать преступность, внушать людям добрые чувства друг к другу, убирать злость и агрессию. Такие мозги — и на такую ерунду тратил, хе-хе. Мой же излучатель Морри служит правильной цели: делает массы покорными лично мне.
Морри самодовольно подбоченился.
— А все-таки правильно я сделал, что уничтожил всех гуманитариев с их историей да философией, всяких там прозаиков, ботаников и прочих поэтов. Писанина этих смутьянов, оказалось, дает неожиданный побочный эффект: стоит рядовому существу начитаться подобной чуши, и оно получает иммунитет против излучателя Морри! А я не собираюсь мириться с таким безобразием!
Злобная гримаса исказила и без того далеко не самую миловидную физиономию тирана. Затем он почесал лысину и на минуту задумался.
— Вот смотри, Ватников, — сказал он. — Считается, что великий лидер проявляет свою огромную харизму с раннего детства. Так вот, открою тебе страшную тайну: лидер из меня никакой. Убеждать людей словами я не умею! В детском саду мне так ни разу и не удалось уговорить ни одного из моих приятелей поделиться со мной конфетой. Ни разу! Понимаешь, Ватников, ни-ког-да!
И тем не менее сегодня я всемогущий Морри, и миллионы людей находятся в моем полном распоряжении! И, какие бы подчеркнуто идиотские приказы я им ни отдавал, они мчатся их выполнять — да еще с огоньком, с песней и с энтузиазмом. А все он, излучатель!
Диктатор нежно погладил чудо-машину по серебряному боку и продолжил:
— Горжусь, что приказал им рыть окопы вдоль бывшей Оксфорд-стрит и поперек Пикадилли! И побежали копать, как миленькие! А знаешь, как я это им объяснил? Сказал, будто мы воюем с Австралазией…
Тиран взорвался отвратительным хохотом.
— Зачем?!! — в полном отчаяньи спросил Андрюха. — Зачем все эти бессмысленные издевательства? Для чего вы такое творите с Англией?
— Затем, что я наслаждаюсь властью, — ответил диктатор. — А что касается Англии — ты попал пальцем в небо, Ватников. Государство, в котором ты находишься, называется Ангсоц-Юнион. Старая и добрая? О нет, Ватников. Я сделал так, чтобы здесь изменилось все. Поэтому ты не в старой Англии, а в совсем новой. И очень злой. Есть такой закон, знаешь? Самые злые получаются из бывших добрых.
— А что за название странное? — спросил Андрюха.
— Вот, и ты это спросил! Хороший я тест придумал, а? Понимаешь, Ватников, вся фишка в том, что у правильного ангсоци не возникает вопросов. А у кого возникают — тот враг народа. Были здесь такие умники, все допытывались: а что такое Ангсоц? И если это «английский социализм», то не правильнее ли тогда произносить его как Ингсоц — English Socialism?
— И что с этими людьми случилось?
— Из подвала с крысами до расстрельного подвала — там все рядышком, — похвастался Морри.
— И все же, почему не Ингсоц, а Ангсоц? — дерзко спросил Андрюха.
— А это потому, что сам я думаю по-русски. Это единственно правильный ответ.
Поймав Андрюхин взгляд, полный даже не ненависти, а брезгливого сожаления, Морри снова захихикал.
— Угадай, Ватников, какое оружие я считаю лучшим дополнением к излучателю Морри! Что вызывает самые серьезные изменения в психике?
— Знаю, — ответил Андрюха. — Язык.
— А ты не дурак, — не то с досадой, не то с удивлением заметил Морри. — Да, язык. В нем вся сила. Язык меняет мозги. Это самое сильное оружие. Правильный язык крепче стальной цепи держит рядовые существа в повиновении.
— Английский язык — хороший, красивый, достойный язык, — убежденно сказал Андрюха. — Я его очень люблю. Как он может держать людей в неволе?
— А где ты туг нашел английский, Ватников? У нас его нет, как нет в помине и королевства Англии. Наш великий язык называется Newspeak.
— Новояз, что ли? — растерянно переспросил Андрюха.
— Да, новояз! — гордо сказал Морри. — И это самый правильный язык на свете! А если ты думаешь не так — ты совершаешь мыслепреступление! Newspeak — единственный на свете язык, чей словарь с каждым годом сокращается. В идеале рядовым существам язык вообще будет не нужен. Они должны понимать односложные команды, а сами молчать или, как максимум, выражать любовь ко мне каким-нибудь мычанием. Я придумал гениальный лозунг: «Бесклассовому обществу — бессловесный язык!» Каково? Но до тех пор, пока слова, эти пережитки проклятого капиталистического прошлого, еще не до конца изжиты, народ Ангсоц-Юниона будет общаться на великом Ньюспике.
— И чем же это ваш Ньюспик отличается от нормального английского? — полюбопытствовал Андрюха.
— Начнем с того, что большинство слов из старого английского я просто запретил — всякие там «инициатива», «выбор», «экономика», «человеческие права», «прибыль», «благосостояние» и «предпринимательский дух». Излучатель Морри доходчиво объяснил рядовым существам, что такие слова вредны для их здоровья и опасны для их жизни.
Андрюхины уши слышали простые, такие понятные почти что любому человеку на планете английские слова — “salary”, “initiative”, “choice”, “economy”, “human rights”, “welfare”, “profit”, “entrepreneurial spirit”… То, что один негодяй украл эти слова у целого народа и пользуется сам, в его понимании было откровенным и бессовестным воровством.
— Но кое в чем я поступил еще хитрее, — продолжал тиран. — Некоторые слова, явно подрывающие основы государственного строя Ангсоц, я… оставил. Ты не ослышался — я их оставил! Разрешил ими пользоваться. Но при этом немного поменял их смысл. Вот что такое, по-твоему, freе?
— Два значения, — машинально ответил Андрюха. — «Свободно» и «бесплатно». Free cheese can be only in a mousetrap — «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке».
— О! — Тиран Ангсоца щелкнул пальцами. — Вот этот смысл и остался. Они радуются, когда дышат free air, ходят на Темзу с ведрами за free water и занимаются целый день free work. Вот это, последнее — самое смешное! Бесплатный труд я им оставил, а вот свободного у них нет, и они уже даже не помнят, что это такое.
Фюрер того, во что превратилась Англия, искривил тонкие губы в подобии усмешки.
— А чего стоили все эти идиотские исключения в английском языке? — продолжил Морри. — Вот ты, наверно, учил эти все “buy → bought”, “think → thought”, “go → went”…
— Учил, но недолго, я с ними сразу подружился, — упрямо сказал Андрюха. — А исключения эти и у каждого русского в крови. Мы-то понимаем, что «иду» в прошедшем будет «шел». Слово должно меняться, а как же еще?
— А в Ангсоце это считается пережитком прошлого, и за такие изменяющиеся слова ты живо окажешься в подвале с крысами.
— А как же? — Андрюха смотрел на паука в черном кителе с ужасом и отвращением. — Как же вы прошедшее выражаете?
— А нечего его вообще выражать, — отрезал диктатор. — Тоска по прошлому у нас — один из видов мыслепреступлений. Я расстрельные списки по доносам рядовых существ друг на друга каждый день подписываю, на руке от «Паркера» уже мозоли. Один негодяй, видите ли, тоскует по йоркширскому пудингу, второй помнит, как пахнет настоящий бразильский кофе… Лично у меня, кстати, есть и кофе, и пудинг, и «Паркер», и многое другое — потому что я знаю тайну серой двери. Но рядовые существа не должны испытывать во всем этом потребности. Тарелка капустного супа в день и два куска хлебозаменителя — вот единственно вкусный и идеологически правильный рацион.
А насчет исключений — в Ангсоц-Юнион, в этом нашем бесклассовом, бесстроевом, безрасовом, безвозрастном и бесполом обществе, исключений нет и быть не может! Или вернее будет сказать так: исключение из всех правил должно быть одно-одинешенько — их великий и любимый вождь и учитель, то есть я. В общем, окончание -ED я приказал ставить на все без исключения глаголы.
«Сумасшедший, — Андрюха пришел к окончательному выводу. — Он просто чокнутый».
— Мало того, и у прилагательных всякие там сословные различия тоже стерты окончательно! Вот как ты делаешь сравнение прилагательных?
— Добавляю -ER — это как бы «-ее», и -EST — это «-ейший», — машинально ответил Андрюха. Умный — умнее, глупый — глупее. Кроме исключений. У них свои формы. “good” будет “better”, “bad” будет “worse”. Хорошо — лучше, плохо — хуже… Не скажешь ведь «хорошее» и «плохее».
— Именно что так! — закричал тиран. — Любое рядовое существо знает, что завтра у нас все будет gooder, а у наших врагов, наоборот, badder; причем, заметь, ни один из них не знает, кого именно — и возможно, даже его самого — партия назначит врагом завтра угром.
— Было плохо, а станет «nлохее»? Вы додумались запретить слово worse — «хуже»?
Андрюха даже не знал, как ему реагировать на такой откровенный, вопиющий идиотизм. Ему хотелось рассмеяться в голос.
И вдруг он поймал себя на мысли: а ведь услышь он такое с полгода назад — обрадовался бы и одобрил. Именно это его неприятно поразило: идея «наплевать на все правила, взять да и упростить», которую он сейчас воспринимал как совершенно чудовищную, калечащую и уродующую язык — ему, тому же Андрюхе Ватникову, совсем недавно казалась правильной и мудрой.
Какой ужас. Какой же он глупый был тогда. Как мало знал, как упивался своим невежеством.
— Но больше всего я горжусь новыми словами, которые придумал лично я, — похвастался вождь бывшей Британии. — Знаешь, как я назвал ведомство, сочиняющее для этих идиотов сказки о высадке десанта злых уругвайцев посреди Ист-Энда? Министерство Правды, хе-хе-хе! The Ministry of Truth. Причем я запретил называть его полным именем, а только сокращенно. Minitruth.
— Миниправда — она и есть миниправда, — дерзко сказал Андрюха. — Назвали бы уж прямо: министерством лжи.
— Не отправляю тебя в подвал с крысами только потому, что идея твоя действительно хорошая, — со змеиной улыбкой сказал Морри. — Мой дорогой учитель и наставник, доктор Геббельс, официально называл себя министром пропаганды. Пропаганды, Ватников, ты понял?!! Вот люди были, глубоко понимали принципы Морри! Правда есть ложь, ложь есть правда. Мудрость состоит в невежестве, самый крепкий мир — когда идет война, рабство есть высшая степень свободы, а пропаганда — лучшая информация! Точно-точно, надо было министерством лжи назвать! А я почему-то постеснялся. Теперь жалею. Привыкли бы и гордились.
Диктатор, похоже, оседлал своего любимого конька, он и вправду считал язык ключевым фактором — и это единственное, в чем Андрюха был с ним согласен.
— Кстати, — продолжил Морри. — Вот эти все законы старояза о том, что разные части речи имеют неодинаковые права, я оставил. И в старом мире было много хорошего, Ватников, это я говорю тебе по секрету; но если тебе вздумается поделиться этой мыслью с остальными, то минут через десять ты уже будешь сидеть в подвале с крысами.
— Неодинаковые права? Странно, — Андрюха просто не мог не съязвить, хотя и понимал, что благоразумнее было бы молчать. А как же равенство возможностей при социализме?
— Хе-хе, равенство, — великий диктатор ехидно улыбнулся. — Раньше, при проклятом капитализме, бомжу было сложно стать миллионером, но хотя бы не запрещалось этого хотеть. У нас же в Ангсоце все устроено исключительно для блага рядовых существ. Вот только заикнись кто-нибудь, что сам хотел бы стать вождем — да от него в два счета и молекулы не останется. Каждый сверчок знай свой шесток. Настоящее равенство есть неравенство!
— А о каких конкретно правилах языка идет речь? — спросил Андрюха.
— Ну, взять хотя бы усиление, — ответил фюрер Ангсоца. — Вот эти три слова — vеrу, so и too.
— Я знаю, что это «очень», «так» и «слишком». А что там у них за особенности? — удивился Андрюха.
— А ты подумай сам, Ватников, кому такие слова могут понадобиться. Кто там у нас любит себя усиливать?
— Ну, наверное, прилагательные, — поразмыслив, сказал Андрюха. — Не просто «умный», а «очень умный». Не просто «хитер», а «так хитер». Не просто «подлый», а «слишком подлый».
— Последнее — это ты на меня намекаешь? — самодовольно ухмыльнулся Морри. — Да, я такой! А с прилагательными все ясно: бери их и усиливай. Вот те, что ты назвал.
Морри извлек из внутреннего кармана пиджака маленький блокнотик и золотую авторучку, раскрыл блокнотик и написал.
Smart → very smart;
Sly → so sly;
Nasty → too nasty.
— Да, но что, если усилиться захотят глаголы? — продолжил Морри. — Те, что работают, действуют, что хоть что-то делают? Выращивают капусту, кормят остальных хлебозаменителем или производят ткань единственного разрешенного цвета на единственной оставшейся фабрике в Дартмуре?
Андрюха пожал плечами:
— Наверное, так же?
— А вот и нет! — торжествовал Морри. — Они усиливаться не могут! Им нельзя! Вернее, можно, но исключительно через прилагательное! Вот смотри. Народ любит великого Морри, так?
Тиран английского народа быстро написал в блокнотике:
People love great Morry.
— А теперь попробуем усилить! Пусть будет «Народ ОЧЕНЬ любит великого Морри»!
И он записал строчкой ниже:
People love great Morry very much.
— Вот видишь? Нельзя сказать «Мне это очень нравится»! Это запрещено, это просто невозможно! Надо говорить «Мне это нравится очень сильно!» I like it very much!
— А как насчет «нужно»? — спросил Андрюха, мысленно добавив к глаголу «свергнуть твою тиранию, чертов паук».
— Need very much!
— А как насчет «ненавижу»?
— Hate very much! Результат все тот же: усилить глагол никак нельзя, усиливать можно лишь прилагательное! И если все же тебе зачем-то приспичит усилить глагол — ты добавляешь к нему прилагательное, это самое “much”, и его усиливаешь! Все как в жизни, хе-хе-хе! Если ты глагол, если что-то делаешь — у тебя ноль шансов усилиться. Усиливаться разрешается только прилагательным, то есть тем, кто прилагается — к партии Ангсоц, само собой, а к какой же еще, других-то у нас и нет.
— А как насчет всех этих эмоций, «бояться-стесняться-гордиться-радоваться»? — спросил Андрюха диктатора. — Ведь это прилагательные?
— Раз за разом убеждаюсь, Ватников, что соображаешь ты быстро, — ответил Морри. — Мне такие люди очень нужны. Собственно, поэтому я и трачу на тебя свое драгоценное время. Да, безусловно, эти слова — прилагательные. Everybody is SO afraid of me — все меня ТАК боятся! And I am VERY proud of it — я этим ОЧЕНЬ горжусь! Никаких “much” — ведь это и так прилагательные!
— Thank you very much, — вежливо ответил Андрюха. — “Very much” здесь потому, что «благодарить» — глагол. Мне очень не нравится то, что вы сделали с этой страной, и я собираюсь с вами бороться. Но за урок спасибо.
— Ага, ага, — ухмыльнулся Морри. — И все эти «нравится, не нравится» — LIKE или DISLIKE — тоже глаголы. Поэтому и к ним идет не VERY, а VERY МUСН. А борцунов с режимом мне и без тебя хватает: прячутся в бывшем лондонском метро, подземельях да шахтах, пользуются тем, что излучатель Морри под землю не достает. Но мои бравые ангсоци всех этих смутьянов рано или поздно уничтожат, сил у нас более чем достаточно. Кстати, Ватников, будь добр, напомни мне, как там по-английски «хватит» или «достаточно»?
— Enough, — ответил Андрюха. — «Ина́ф». А власти вашей все равно долго не быть.
— Быть, быть, — успокоил его диктатор. — Знаешь, у меня тут идейка возникла интересная. Сгонять на полгодика в Древнюю Грецию, сделать из нее агрессивное тоталитарное государство и завоевать мир. А здесь в 1984-м на хозяйстве я хочу тебя оставить, ты парень смышленый и разные эпохи повидал, ты справишься. А со словечком этим “enough” та же фишка, что и с усилителями! К разным частям речи оно ставится по-разному. Вот у меня здесь в башне Морри есть enough food и enough water, и от всяких там недовольных меня защищают enough soldiers. А все потому, Ватников, что я был sly enough, чтобы все это организовать! Подчеркиваю, «достаточно денег», но только «хитер достаточно»! А насчет всех этих жалких повстанцев — мои спецслужбы знают о них достаточно, и работают в этом направлении тоже достаточно. Know enough и work enough, ты понимаешь, Ватников? Работай на великого Морри, и ты будешь иметь все.
Андрюха на секунду прикрыл глаза. Морри был уверен, что он думает над его предложением — но он лишь выстраивал в уме систему.
Enough + существительное;
Прилагательное + enough;
Глагол + enough.
— Итак, твой ответ? — скрипучий голос великого диктатора разорвал короткую тишину.
— Нет.
— В таком случае ты ночуешь здесь у меня в башне Морри в моей, хе-хе, спецгостинице. Даю тебе трое суток — это enough time, чтобы ты многое понял. Ведь ты все же парень smart enough, и не можешь не понимать, что твое дурацкое упрямство worries me enough, и что не каждый день гении всех времен и народов делают шестиклассникам 81-й средней школы предложения такой фантастической щедрости. Говори — согласен на меня работать?
— Нет. Никогда.
Морри нажал скрытую кнопку в подлокотнике трона, и за Андрюхиной спиной как из под земли выросли два темно-серых.
— В камеру его, — процедил сквозь зубы Морри. — На диету рядового существа. Пусть подумает. А если не поможет — через трое суток начну думать я. И ему станет плохо по-настоящему.
После встречи со всемогущим диктатором Британии у кого угодно отпало бы всякое желание строить какие бы то ни было тренажеры…
Но только не у нашего героя.
Тренажер на усилители very , so и too .
1. Она так прекрасна.
2. Ты слишком ленивый.
3. Нога очень болит (намек: «болеть» — ТО HURT).
4. Людям очень нравится такое искусство.
5. Она так боится поговорить об этом с боссом.
6. Он слишком богат, чтобы переживать об этом.
7. Они слишком хитрые.
8. Им очень нужна наша помощь.
9. Она так стесняется добираться на работу на своем стареньком «Шевроле».
10. Она так страдает без «Бугатти-Вейрон» последней модели и приличного бриллиантового колье.
И второй тренажер, на слово “enough” . Это слово надо просто добавить в нужное место — когда впереди, а когда и сзади.
Beautiful; smart people; chocolate; free time; worry; useful; tasty food; experts; work (работы); work (работаю); serious; serious experts; bananas; rich; rich people; happy; time; think; happy days; good; modern equipment; bad; modem.