«Павлик должен быть ярким примером». — Испорченный человеческий материал. — Модели новых людей. — «У нас нет общечеловеческой морали». — За донос бутылка водки. — Невезучий мифотворец Соломеин. — Горький собирает деньги на монумент Павлику. — Маленький доносчик — восьмое чудо света.

Можно считать доказанным, что при жизни Павлика Морозова никто героем не считал. Ни слова о его подвигах написано не было. Никто за пределами деревни о его существовании не знал. Смерть его героической также никак не назовешь. Убийство совершено не с целью сделать из мальчика мученика-героя, но для запугивания крестьян и ускорения коллективизации. Доносил ли Павлик на самом деле — тоже не самое существенное. Главное, Морозов стал героем потому, что такой герой понадобился партии, стоящей у власти. Аппарату пропаганды предстояло создать образец человека, наделенного нужными качествами, эталон, по которому следует оценивать пригодность людей и делить их на своих и врагов.

В тот самый день, когда в Тавде открылся показательный суд над убийцами Морозова, в Москве начался пленум Центрального комитета комсомола. На нем говорилось об идеологической подготовке юношества к служению партии, о воспитании преданности. Эту установку дал от имени Сталина выступивший па пленуме член Политбюро Павел Постышев. «Павлик должен быть ярким примером для всех детей Советского Союза», — заявил в докладе заместитель председателя Центрального бюро детской коммунистической организации Василий Архипов, и «Пионерская правда» это опубликовала.

Имя Морозова зазвучало с трибун съездов и совещаний. ЦК комсомола разработал «План пропаганды подвига Морозова». В декабре выходит в сокращении специальный «Бюллетень ТАСС № 50» с грифом «Всем комсомольским и пионерским газетам Союза».

Сверху спущен приказ «обеспечить написание сценария для кинофильма и пьес для детских театров», издание книг и плакатов о пионере-герое Морозове. Все это означало, что простым усилием воли руководителей партии один из двух зарезанных в Герасимовке мальчиков воскрес из мертвых и начал свою новую жизнь.

«Пионерская правда» сообщила, что собраны десятки тысяч рублей на самолет «Павлик Морозов», предлагалось организовать сбор средств на постройку танка имени героя. Весь 1933 год в детской и юношеской прессе страны проходил не в борьбе с кулачеством (с ним в основном уже покончено), но в воспитании преданности так называемого третьего поколения партийному руководству.

По Ленину следовало «строить коммунизм из массового человеческого материала, испорченного веками и тысячелетиями рабства». Ленин требовал переделывать этот испорченный человеческий материал. Сталин упростил задачу и начал ликвидировать испорченный материал. Этим испорченным материалом были те, кто мешал Сталину. Начал он с первого поколения старых большевиков, занимавших государственные посты. Второе поколение, воспитанное до революции, тоже несло груз отживших моральных принципов. У порога стояло третье поколение, родившееся в послереволюционные годы. Именно они, сверстники Павлика Морозова, и предназначались для того, чтобы выполнять любые указания вождя.

Старых моральных критериев эти молодые люди не знали. Они не имели возможности сравнивать и всегда были «за», готовые, как предлагала популярная песня тех лет, «петь и смеяться, как дети, среди упорной борьбы и труда». Пропагандистские формулы гипнотизировали: «Модель трактора мы заимствовали у Америки, — писал в «Комсомольской правде» Илья Эренбург. — Но наши трактористы — модели новых людей, которых не знает старый мир».

Заместитель наркома просвещения, вдова Ленина Надежда Крупская, требовала «получить определенный тип человека». Нарком просвещения Анатолий Луначарский с трибуны Всероссийского съезда педагогов так разъяснял сущность задач большевистского воспитания: «Поскольку государство является военной диктатурой, в нем нельзя проводить гуманитарных начал, тех начал, которые являются основой нашей веры. Практиковать сейчас добро и человечность — предательство, нужно сначала с корнем вырвать врагов». Пропаганда ненависти, направленной на классовых врагов, на родственников и соседей, и обучение бдительности, то есть постоянной подозрительности ко всем людям, включая отца и мать, стали фундаментом этой новой системы воспитания.

За полгода до убийства Морозова, 13 февраля 1932 года, газета «Дружные ребята» вдруг решила изменить название. Приведем объяснение редакции: «Дружные — плохое название, — заявили ребята. — Ведь мы не дружим с кулаками. А по названию газеты получается, что мы дружим со всеми». Через несколько дней газета вышла под названием: «Колхозные ребята б. Дружные». Согласно разъяснению заместителя председателя Центрального бюро детской коммунистической организации Архипова в «Пионерской правде», основная задача пионерской организации — «воспитывать ненависть».

Морозов стал образцом для воспитания ненависти к врагам партии. Первое стихотворное произведение о Морозове поэта Михаила Дорошина называлось «Поэма о ненависти». Новое поколение приучалось к тому, что оно живет в стане врагов, что дети должны с детского сада разоблачать троцкистов, кулаков и шпионов. В новой книге Соломеина о Морозове первая глава была названа весьма недвусмысленно: «Нс всякий брат — брат».

Молодой лидер комсомола Александр Косарев говорил с трибуны: «У нас нет общечеловеческой морали. Мораль — классовая. Наша мораль — это та, что взрывает капитализм, уничтожает его остатки, укрепляет диктатуру пролетариата, двигает вперед строительство социализма».

Создавалась кастовая мораль взамен отмененной общечеловеческой. Этой новой моралью отменялись порядочность, совесть, стыд, жалость, сострадание, великодушие, доброжелательность, сопереживание, терпимость — всё то, что и составляет особенность человека, отличие его от зверя. Но зверь никогда не предаст, не донесет. А новый человек?

Показательный процесс по делу об убийстве Павлика Морозова освещался в газетах с частым использованием известного афоризма Максима Горького: «Если враг не сдается, его уничтожают». Так имя Морозова с первых публикаций оказалось рядом с именем основоположника социалистического реализма, назначенного в начале 30-х годов главным инженером душ третьего поколения новых советских людей. В статье «О старом и новом человеке» Горький писал: «В Союзе Советов растет новый человек, и уже безошибочно можно определить его качество. Он обладает доверием к организующей силе разума (к диктатуре, по-видимому. — Ю. Д.) — доверием, которое утрачено интеллигентами Европы, истощенными бесплодной работой примирения классовых противоречий».

Горький писал, что «масса все более героизируется». Его теорию следовало подкрепить практикой. «Пионерская правда» и другие газеты обращались с призывами к писателям показать пионера-героя Павлика Морозова. И Горький тоже обратил на мальчика внимание. Помог ему в этом молодой журналист из провинции Соломеин, которого мы многократно цитировали выше.

В автобиографии, предоставленной нам его дочерью, Соломеин писал, что происходит из середняков, но его отец имел две лошади, а такие считались кулаками. Мать его потом вышла замуж за кулака. Отчим жестоко избивал Соломеина, а потом убил его мать. Соломеин беспризорничал, жил в детских колониях. Образование получил трехклассное. Он работал учеником столяра, рабочим бойни и махорочной фабрики, копал канавы, служил рассыльным, пока в 30-м году не был послан как кандидат в члены партии в колхоз в числе двадцати пяти тысяч других таких же уполномоченных проводить коллективизацию. Это и стало началом его партийно-литературной карьеры.

Он начал писать, и вскоре его взяли в редакцию свердловской газеты «Всходы коммуны», где он дорос до заместителя редактора. После этого Соломеин сменил не менее шестнадцати должностей в местных газетах на Урале и умер от хронической болезни сердца в 1962 году. О мировоззрении Соломеина в какой-то мере можно судить по его сравнению капитализма и социализма: там бьют детей, а здесь бьют барабаны. Толчком к тому, чтобы сделаться писателем, Соломеину послужило специальное распоряжение Уральского обкома написать книгу о новом человеке — Павлике Морозове. Срок установили — десять дней.

В Герасимовку Соломеин приехал примерно через месяц после убийства — не просто представителем газеты, но и уполномоченным райкома партии по раскулачиванию. Его называют даже председателем колхоза в Герасимовке, но, хотя в музее висит его фотография с соответствующей подписью, это домысел. Собирая материал для книги, Соломеин не надеялся на память, благодаря чему мы получили тщательные записи всего, что он первым увидел в Герасимовке.

К несомненным достоинствам Соломеина следует отнести его неравнодушное отношение к жизни, трудолюбие и скромность. В отличие от большинства авторов, Соломеин добросовестно опрашивал людей. Но он был представителем органов пропаганды, имеющих определенную задачу. Честный интервьюер, он записывал подчас и то, что работало против героя. Партийный журналист, он рапортовал только о подвигах пионера-доносчика.

В упомянутой выше «Поэме о ненависти» Дорошина (в газете был опубликован небольшой отрывок) зарифмованы газетные лозунги. Именно Соломеин, заместитель редактора местной газеты «Всходы коммуны», прекрасно знавший, что произошло на самом деле и проинструктированный в партийных органах и ОГПУ, опубликовал в Свердловске первую книгу о жизни и смерти Павла Морозова «В кулацком гнезде». Исказив историческую правду в соответствии с политическим заказом, журналист представил, так сказать, детальный, черновик мифа для последующего усовершенствования.

В воспоминаниях Соломеина, относящихся к жизни в Герасимовке, имеется второй герой-доносчик, и читать о нем не менее интересно, чем об официальном герое Павлике Морозове.

Соломеин искренне рассказывает, как после смерти Павлика из-за отсутствия доносов стало трудно выполнять хлебозаготовки. Тогда он стал искать в деревне доносчика, который заменил бы Морозова. Васька Карлович был дурашковат и пьянчуга. «Только через неделю, после неоднократных разговоров, Васька согласился помочь сельскому совету найти кулацкий хлеб. По утрам приходил ко мне в квартиру или в сельсовет и рисовал в моем блокноте план с надписями: “Конюшня. Десять шагов по направлению к бане”. Или: “Баня. Восемь шагов вправо, к большой сосне”. Я перерисовывал эти планы своей рукой на маленьких листочках и передавал их членам комиссий сельсовета. Комиссии приходили во двор кулака, заглядывали во все уголки и в конце концов, как правило, “случайно обнаруживали” яму, наполненную хлебом. В красных обозах имени Павлика Морозова, которые мы направляли в Тавду один-два раза в неделю, было немало возов, найденных в ямах».

Доносил Васька, простодушно объясняет Соломеин, не от любви к советской власти, а за бутылку водки. Соломеин скрывал имя личного соглядатая и говорил, что у него «сорок помощников-пионеров», то есть вообще-то подвергал детей риску разделить участь Морозова. Следом за конфискацией хлеба шли процессы, на которых общественным обвинителем выступал сам Соломеин, а каждый крестьянин, укрывший хлеб, получал причитающиеся ему пять или десять лет лагерей. Соломеин ходил по деревне с пистолетом в кармане, а когда ему пригрозили, стрелял и ранил крестьянина. Он же арестовывал людей, которые заглядывали в окна сельсовета, — по подозрению в покушении на него, журналиста, а по совместительству — уполномоченного райкома. Эти воспоминания Соломеина опубликовала газета «Тавдинская правда» к очередному юбилею подвига Павлика Морозова.

Как видим, первому биографу Павлика Морозова пришлось не только создавать светлый образ доносчика в литературе, но и самому заниматься доносительством, что он успешно совмещал. Однако с первой книгой Соломеину не повезло. Он написал «В кулацком гнезде» за двадцать дней и ночей и — за опоздание на десять дней — получил партийный выговор. Издавали книгу поспешно, о чем свидетельствует множество опечаток. Книгу быстро перевели на другие языки народов СССР. Отрывки из нее печатались в Париже, в журнале компартии «Мон камарад». Соломеин послал книгу в дар вождю пролетарских писателей Горькому и еще нескольким писателям. Ответил ему только Горький, причем сразу.

Известно, что основоположник соцреализма охотно хвалил ничтожные и полуграмотные книги, если они принадлежали перу пролетарских авторов. Какого бы качества ни оказалась книга «В кулацком гнезде», она как нельзя более кстати иллюстрировала задачи, поставленные перед новой литературой, и отвечала призывам самого Горького. И вдруг: «Плохая книжка; написана — неумело, поверхностно, непродуманно... Героический поступок пионера Павла Морозова, будучи рассказан более умело и с тою силой, которая обнаружена Морозовым, — получил бы очень широкое социально-воспитательное значение в глазах пионеров. Многие из них, наверное, поняли бы, что если “кровный” родственник является врагом народа, так он уже не родственник, а просто — враг и нет больше никаких причин щадить его».

Далее критика Горьким книги приобретает сатирический характер: «Читатель, прочитав ее, скажет: ну, это выдумано, и — плохо выдумано! Материал — оригинальный и новый, умный — испорчен. Это все равно, как если б Вы из куска золота сделали крючок на дверь курятника или построили бы курятник из кедра, который идет на обжимки карандашей».

Зубодробительный ответ корифея советской литературы, опубликованный много раз, закрыл Соломеину пути в издательства, заставил десятилетиями думать, как переписать книгу, чтобы герой «соответствовал». Переделать книгу Соломеину мешала катастрофическая безграмотность. Уже немолодым, он делал упражнения по школьным учебникам русского языка, но издательства отвергали его рукопись из-за недостаточного количества запятых. Перед смертью он с помощью журналистки-дочери и бойкого собрата по перу снова переписал книгу. Освеженная легенда вышла под названием «Павка-коммунист».

Горький отчитал Соломеина за то, что тот не обобщил черт нового героя. А Соломеину мешало то, что он слишком хорошо знал подлинные события и был неопытен в умении их извращать. Последующие авторы предпочитали поменьше соприкасаться с живыми фактами и просто конструировали образ Морозова, каким он должен быть. К этому с опозданием пришел и Соломеин.

Через месяц после письма Соломеину центральные газеты выходят со статьей Горького, в которой живым классиком в совершенстве сделаны обобщения, оказавшиеся не под силу провинциальному журналисту. «Борьба с мелкими вредителями — сорняками и грызунами — научила ребят бороться и против крупных, двуногих. Здесь уместно напомнить подвиг пионера Павла Морозова, мальчика, который понял, что человек, родной по крови, вполне может быть врагом по духу и что такого человека — нельзя щадить».

Устами Горького партия провозглашала, что главное теперь — выявлять двуногих вредителей, врагов по духу в среде своих родных и близких, а это значит — подозревать, следить и сообщать. Отныне главным героем Страны Советов провозглашался не маленький борец за коллективизацию, а — доносчик.

По странности человеческой судьбы статья Горького появилась как раз в то время, когда по Москве поползли слухи, что его сын Максим Пешков завербован и сообщает личному секретарю писателя чекисту Петру Крючкову, о чем отец беседует дома в отсутствие своего помощника. Об этих разговорах у Горького докладывалось главе ОГПУ (с 1934 года — НКВД) Генриху Ягоде и лично Сталину. Чуть позже Максим, по официальным данным, был умерщвлен врагами партии. Два года спустя та же участь, если верить печати 30-х годов, постигла Горького, затем публично судили и расстреляли его секретаря Крючкова и Ягоду.

После статьи Горького миф обогащается: деревенского мальчика-доносчика газеты стали называть «непримиримым бойцом за дело рабочего класса». «Память о нем не должна исчезнуть, — заявил Горький, — этот маленький герой заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен». Уверенность Горького, полагаем, исходила не от него самого: не сам же он решил воздвигнуть монумент в центре Москвы. А уже начался сбор средств среди детей на постройку памятника Павлику Морозову. Рядом с Тверской, главной московской улицей, переименованной к этому времени в улицу Горького, в столице предстояло вознестись фигуре пионера-доносчика, который оказался в центре внимания Первого съезда советских писателей, торжественно открывшегося в августе 1934 года.

Вопрос о Морозове возник сразу после приветствия, которое писатели направили Сталину. Горький обратил внимание писателей на то, что «рост нового человека особенно ярко заметен на детях». После содоклада Самуила Маршака о детской литературе совершился ритуал приветствия участников юными пионерами. Опубликованный стенографический отчет и газетные статьи сильно различаются, поэтому сведем их здесь вместе.

От имени пионеров Сибири выступила пионерка Алла Каншина: «Алексей Максимович совершенно правильно сказал, что Павлику Морозову памятник нужно поставить. Нужно это сделать, и мы, пионеры, этого добьемся. Мы уверены, что вся страна нас поддержит. Павлик Морозов заслужил этого. Где еще в мире вы найдете, чтобы страна ставила памятники ребятам? Слышали мы, что где-то за границей есть один-единственный памятник: голый парнишка стоит около фонтана. Вот война была, и на него надели генеральский мундир. Что может сказать этот памятник? Ничего. А наш памятник будет звать всех нас, ребят, к героизму. (Аплодисменты.) Товарищ съезд, организуем это дело! Поставим памятник! (Продолжительные аплодисменты.)» Как возникают подобные детские инициативы, читатель знает не хуже нас.

Согласно отчету в «Комсомольской правде», девочка заявила с трибуны: «А ведь у нас таких тысячи!» Далее газета пишет: «Тут же вносится предложение президиума немедленно организовать сбор средств на памятник отважному пионеру Павлу Морозову. Алексей Максимович берет стопку писчей бумаги и пишет: “На памятник пионеру-герою Павлу Морозову. М. Горький — 500 р.” Горького окружил весь президиум. Лист покрывается длинной вереницей фамилий».

В «Пионерской правде» дело описывается иначе. После обращения девочки не Горький, а Николай Тихонов «предлагает немедленно начать сбор средств... Максим Горький первым вносит 500 рублей, затем подписывается Демьян Бедный, персидский поэт Лахути, Тихонов и другие делегаты съезда». В заключительном слове Горький не забыл мальчика, усыновленного Союзом писателей, и опять просил правительство разрешить союзу литераторов поставить памятник герою-пионеру.

Основной задачей советской литературы с начала 30-х годов становится внедрение в сознание общества стереотипов поведения, требующихся власти в данный момент. Едва Павлик Морозов был предложен, писатели поспешили доказать свою преданность и готовность на все. Им показалось, что монумент сделать быстрее, чем написать книги, и монумент будет выглядеть эффектнее. Эталоном нового человека и положительным героем эпохи социализма был провозглашен предатель, подобный тем, кого Данте поместил в девятый круг ада.

После Первого съезда писателей процесс создания моделей новых людей принял индустриальный размах. Детскую литературу в печати назвали в те годы «школой ненависти». Не художественные качества книги, а соответствие требованиям сделалось главным критерием литературы. Павлик Морозов стал основной моделью для создания положительного героя. «Писатели стараются написать о Павлике Морозове такую книгу, — позже объяснил суть дела поэт Александр Яшин в «Комсомольской правде», — чтобы она показала лучшие, типичные черты наших детей, стремятся создать образ пионера, которому бы подражали поколения советских ребят».

Перед смертью в 1936 году Горький опять вспомнил о Морозове: «Это одно из маленьких чудес нашей эпохи». Человечеству известно только семь чудес света. Горький разглядел восьмое — маленького доносчика. Но в жизни знаменитого писателя помнятся и другие времена, когда он иначе оценивал предательство и донос. После Февральской революции 1917 года он записал в своем дневнике, а затем опубликовал следующий эпизод. К нему, тогда редактору петроградской газеты «Новая жизнь», пришла миловидная женщина, немного смущенная: «Видите ли, я была агентом охранного отделения... Это очень гадко?» Женщина объяснила, что у нее был роман с офицером, который сделался жандармским адъютантом. В ее квартире собирались разные люди, и она доносила через любовника, о чем они говорили.

«— Вы многих предали?

— Я не считала, конечно. Но я рассказывала ему только о тех, которые особенно не нравились мне.

— Вам известно, как поступали с ними жандармы?

— Нет, это не интересовало меня. Конечно, я слышала, что некоторых сажали в тюрьму, высылали куда-то, но политика не занимала меня...»

Великий пролетарский писатель возмущен. Он молча выслушал исповедь доносчицы, «огромным напряжением воли скрывая тоскливое бешенство». Он думал тогда: «Я знал Гуровича, Азефа, Серебрякову и еще множество предателей... Когда одно за другим вскрывались их имена, я чувствовал, как кто-то безжалостно-злой иронически плюет в сердце мне». Горький не жалеет слов, чтобы раскрыть читателю всю мерзость падения этой женщины: она донесла жандармам на отца, которого не любила за то, что он разошелся с ее матерью. «Разве не я отвечаю за всю ту мерзость жизни, которая кипит вокруг меня, — спрашивает Горький, — не я отвечаю за эту жизнь, на рассвете подло испачканную грязью предательства?»

Полтора десятилетия спустя, в соответствии с новой моралью, тот же Горький призвал увековечить героя Павлика Морозова. Предатель отца стал национальным советским героем.