Брат Павлика, шпион. — Дом в Крыму для матери героя. — Национальный парк в Герасимовке и лагеря ГУЛАГа вокруг. — Музей героя-доносчика. — Нищий колхоз имени Морозова.

После двух судебных процессов, расстрела и последующих арестов из большой семьи Морозовых осталась в деревне мать Павлика с младшим сыном Романом. Двое ее детей были убиты, Алексея она сама сдала в детский дом. В газетах Татьяна Морозова значилась матерью героя — привилегированная должность в советской стране. Как бы ни оценивали мы поступки Павлика, для матери он остался сыном. А она потеряла тогда двоих. И мертвых она любила их до конца своих дней. Это свято.

О том, что происходило тогда в Герасимовке, мать Павлика помнила хорошо и охотно нам рассказывала. Всенародная любовь к герою, о которой писали газеты, в рассказе этом выглядела не столь рекламно: «Врагов у Павлика было много. Могилу его затаптывали, звезду ломали, полдеревни ходило туда испражняться».

Смерть ее сыновей оказалось только началом. На Голгофу матери еще предстояло взойти. Через месяц после похорон, по случаю 15-летия Октябрьской революции, власти организовали в деревне большевистские поминки по убиенным детям. Манифестация протекала жизнерадостно, в соответствии с особой ролью убитых детей. Миф, созданный наверху, пришел в деревню и начал вытеснять реальность.

«Оживилась изба-читальня от веселого гомона и песен ребят, — бодро писал журналист Соломеин в «Пионерской правде», назвав статью «На свежей могиле». — Вместе с двумя женщинами в сельсовет вошла Татьяна Морозова, худая, постаревшая от переживаний мать Павлика». На столе венок. Ребята поют, веселятся, с гоготом идут гулять на кладбище. Там, возле могилы, заранее сколочена трибуна. С нее приезжие представители произносят речи о подвиге пионера Морозова и кулаках-убийцах. «Небольшой курьез, — читаем далее, — результат культурной отсталости и неграмотности матери Павлика — Татьяны Морозовой. Тела Павлика и Феди Морозовых, конечно, хоронили без попа. На могиле — красная звезда и траурное знамя с надписью: “Братская могила братьев Морозовых”. А напротив... стоит крест... Татьяна Морозова понимает, что кулак — “злой человек”, но вера в бога, подкрепленная советами набожных соседок, крепко засела в сознании обезумевшей от горя матери». Газета требовала: «Не плакать, а еще больше сплотиться вокруг партии».

Морозову переселили в большой дом, хозяев которого перед этим арестовали. Она получила часть кулацкого имущества, но в Герасимовке ее ненавидели, оскорбляли. Крестьяне возлагали на Татьяну вину за воспитание ребенка, который причинял столько горя деревне. Привилегии, ей созданные, еще больше озлобили людей. Из деревни ей пришлось переехать в районный центр. «Меня НКВД взял на казарменное обеспечение, — вспоминала Морозова. — Дали комнату, кровать, две подушки, продукты. Я как мать героя не работала».

Неприязнь к матери Павлика Морозова сохранилась в Герасимовке и через полвека, мы ее почувствовали, но выражается она сдержанней.

Учительница Кабина вспоминает: «Татьяне дали квартиру на улице Сталина, освободившуюся после высылки врагов народа. Мебель, тюлевые занавески, белье, одежда — все это было чужое, а стало ее. Ей такое и во сне не снилось. Люди везде голодали, а ей выдавали в ОГПУ хорошие продукты, сладости. Сына ее, Алексея, отправляли каждое лето в пионерский лагерь Артек». Об этом писали и газеты: правительство позаботилось о матери героя, ей назначили пожизненную персональную пенсию, и врачи предложили переехать жить на курорт в Крым. Говорили, что Сталин лично распорядился позаботиться о ней. Но она умела и сама требовать. Входила и заявляла: «Я — мать героя-пионера...» И отказать боялись.

В Крыму еще существовала татарская автономия, но уже выселяли греков и немцев. Воронцовский дворец в Алупке стал правительственной дачей. В округе шла чистка кварталов, и освободившиеся дома заселяли доверенными людьми. Здесь, на южном берегу, Морозова проживала до конца дней.

Татьяна Морозова, мать Павлика, в своей комнате. Алупка. 1981

Алексей Морозов, брат Павлика, отсидевший «За измену Родине», на торжественной церемонии но случаю 35-летней годовщины убийства пионера-героя. Герасимовка. 1967. Архив автора

Павлик Морозов, племянник героя, рабочий. Алупка. 1981

Дом в Крыму — личный подарок Сталина Татьяне Морозовой. Алупка. Фотография 1981 г.

Прием в почетные пионеры бывших односельчан Павлика Морозова, собранных па месте убийства через 35 лет. Слева направо: Александра Кискина, выдающая себя за воспитательницу героя (появилась в деревне после его смерти); Иван Потупчик, двоюродный брат, осведомитель; Елена Ростовщикова (Павлика не учила, но написала о нем воспоминания); Татьяна Морозова, мать героя; Елена Позднина, учительница (с девочкой); Михаил Селиверстов, рабочий; Матрена Королькова, Анна Ермакова, одноклассницы Павлика, Двое справа — неизвестные. Герасимовка. 1967. Архив автора

Елена Позднина, учительница и энтузиаст пропаганды подвигов Павлика — «Почетный гражданин с. Герасимовки». Ирбит. 1982. Архив автора

Современное исправительно-трудовое учреждение (лагерь) неподалеку от Дома культуры (бывш. Клуба имени Сталина), где проходил суд над «убийцами» Павлика Морозова. Тавда. Фотография 1981 г.

Дорожный знак «Осторожно, дети!» у въезда в переулок Павлика Морозова (бывш. Нововаганьковский). Текст на памятной диске: «Переулок назван в 1939 году именем отважного пионера Павлика Морозова, зверски убитого кулацкой бандой 3 сентября 1932 года». Москва. Фотография 1987 г.

Воспитательная беседа у бронзового монумента Павлику перед приемом детей в пионеры. Москва. 1983

Образ доносчика и дореволюционном искусстве. По иронии судьбы, в советской России скульптору присуждено почетное звание «Старшин пионер РСФСР» как одному из организаторов пионерского движении и автору лозунга «Всегда готов!». Фискал. Работа скульптора И. Жукова. Глина. Почтовая открытка. Между 1908-1912 гг.

Бланк для «сигнализирования», который школьники наклеивали на двери домов по указанию учителей. Ленинград. 1980-е гг.

Почтовая открытка, выпущенная трехмиллионным тиражом. Художник Е. Соколов. Москва. 1985

Павлик Морозов по-прежнему стоит перед зданием школы, готовясь шагнуть в XXI век. Город Остров Псковской обл. Фотография 1999 г., присланная автору читателем

Младший ее сын, Роман, в конце войны получил ранение, умер дома у нее на глазах, и она осталась одна. Судьба не стала к ней милосерднее, чем к другим, скорее, наоборот. В живых остался единственный ее сын Алексей, который с нею вместе показывал на суде на дедушку и бабушку, требуя их расстрелять. Тогда, в конце войны, Алексей сидел в тюрьме. Вот что писал о родном брате Павлика заведующий отделом культуры райисполкома Фомин писателю Соломеину в уже цитированном письме: «Алексей Морозов сидел с 1941 по 1951 год. Осенью 1951 года освободился. Работает в городе Нижний Тагил на заводе. Сидел за измену Родине (не выполнил задания командования)». «Алексей был приговорен военным трибуналом к расстрелу, — вспоминает крестьянка из Герасимовки, тетка Алексея, Веркина, — но мать за него хлопотала, и как брату героя расстрел ему заменили на десять лет».

Причины ареста Алексея Морозова неясны. Он окончил летное училище. В его воинской части служили свои павлики Морозовы, они могли донести и на невиновного. Веркина, к которой он приезжал с женой и сыном после освобождения, сообщила нам, что двоюродный племянник ее напился перед боевым вылетом. Алексей сказал, что его тогда подпоили и что с тех пор он не пьет. Родственник же его Байдаков, отсидевший по той же 58-й статье, утверждает, что повстречался с Алексеем в тюрьме. В летной части Алексея не любили за то, что он требовал особого положения как брат пионера-героя. Товарищи по части напоили его, а когда он заснул, положили ему за голенище сапога как криминальный материал фотопленку с изображением линии фронта. После этого вызвали представителя Смерша — военной секретной полиции.

Тот факт, что брат пионера-героя отсидел десять лет за шпионаж, тщательно скрывался советской печатью. Алексей, с которым мы познакомились, оказался молчаливым трудолюбивым человеком. Вспоминать о старом не хотел. Два года отработал грузчиком на вредном химическом производстве, чтобы получить пенсию побольше.

Сын Алексея назван в честь убитого дяди-героя Павликом — пятое поколение известных нам Морозовых. Он отслужил в армии, где потерял зубы, находясь во вредной зоне, и стал работать слесарем на заводе. Павлик Морозов-младший женился, о чем сообщалось в печати, и вскоре развелся, о чем печать умолчала. «Так теперь молодые живут», — сказала нам Татьяна Морозова, осуждая мораль нового поколения. А Павлик — жизнерадостный молодой человек, живет в свое удовольствие, любит выпить с приятелями, учиться не хочет, из кинофильмов предпочитает иностранные и, в отличие от своего знаменитого дяди, не собирается доносить на родителей и соседей.

Седая старушка в цветастом халате и пестром платке встретила нас в комнате, похожей на запасник провинциального музея. На стенах, на шкафу, на столе и на комоде — портреты и бюсты разных размеров ее знаменитого сына-героя. Тут же бюсты Ленина и писателя Антона Чехова, который жил неподалеку в Ялте. А между портретами Павлика — иконы.

Жили оставшиеся Морозовы в уютном доме на горе, омываемой Черным морем. Вокруг, за высокими заборами, стояли санатории и роскошные виллы для советской партийной элиты. Наследники Морозовых вернулись к тому, с чем в 30-е годы сверстники Павлика боролись насмерть — к скромному предпринимательству. Летом они сдают отдыхающим свой домик и сарайчики вокруг. Это приносит неплохой доход.

В пору послесталинских разоблачений в «Курортной газете» Крыма появилась статья. «Бабушка Морозиха», говорилось в ней, скупает по дешевке фрукты и перепродает на рынке втридорога, спекулирует. Газета призывала «сделать выводы». Но власти дело это замяли: все-таки мать героя.

«Никто ко мне не едет, — жаловалась Татьяна Морозова в наш последний приезд, — никому я теперь не нужна. Письма приходили раньше по пять, а то и по восемь в день. А сейчас мало писем. Пишут дети глупости: “Дорогая Таня, в каком ты классе? Давай с тобой переписываться”. А мне-то скоро девяносто!»

До последних дней (она умерла в 1983 году) мать пионера 001 сидела в президиумах идеологических мероприятий — живой образец преданности делу коммунизма. На нее под аплодисменты надевали пионерский галстук. Единственная трудность наступала, когда почетной пионерше требовалось выйти на трибуну. «Будьте такими, как мой Павлик!» — выкрикивала неграмотная женщина и умолкала, не умея прочесть текст, который комсомольские лидеры ей заготовили и сунули в руку. Периодически мать Павлика, его оставшихся соучеников и родственников власти приглашали на празднование годовщин смерти героя в Герасимовку, куда для массовости свозили население всей округи.

Колхоз носит имя Павлика Морозова по сей день. На его примере можно видеть достижения коллективизации. После убийства Морозова в колхоз записались пятеро. Через два года колхоз организовался еще раз, и в него вошли семнадцать крестьян. К 1937 году в колхоз вступил еще один человек. А в 1941 году стало 50 членов колхоза. Между тем на длинной герасимовской улице насчитывалось 104 двора. Выходит, что к тому времени, когда советская власть торжественно отмечала четверть века своего существования, половина Герасимовки даже под страхом арестов оставалась единоличной.

«Кулаков у нас вообще не было, — говорила нам крестьянка Вера Серкина. — Но стало много активистов, которые хотели не работать, а жить за чужой счет. Они, бывало, выселят кого-нибудь из деревни по доносу, а потом сами разоряют его дом. Гуляют, все выпьют, съедят и расходятся по своим избам, опять становятся активистами. Выслали бы из деревни и больше, да у нас самый бедный имел корову, а самый богатый — две коровы. На всю Герасимовку было девять самоваров, а дети и скотина зимой находились в избе вместе и ели из одного корыта».

Разорение 30-х годов усугубилось почти полным отсутствием мужчин в войну и после нее. Заведующий районным отделом культуры Фомин в письме сообщал Соломеину: «Колхоз экономически слаб, трудоспособных колхозников мало. Урожаи получает низкие. Продуктивность общественного животноводства также низкая, посевы колхоза в течение нескольких послевоенных лет подвергались вымоканию. Это обстоятельство и подорвало экономику колхоза». Нет, не это обстоятельство подорвало экономику, и не только колхоза, но всей России.

Разоблачая кулаков, якобы разоряющих деревню, журналист Смирнов писал в газете, как жила Сибирь до революции: «А рынок был большой, богатый. Отсюда шла за границу первосортная пшеница, лучшие сорта масла, сыров, меха, кожи». В год смерти Сталина уровень сельского хозяйства в стране упал ниже дореволюционного. С тех пор как завершилась борьба с кулачеством, мяса и масла в Сибири и на Урале не хватало. Все это стало по талонам. Молоко давали только детям, очереди приходилось занимать с пяти утра. Пшеница, как известно, шла в голодные годы в Советский Союз из Америки и Канады.

Эксплуатация колхозников в Герасимовке такая, которая и не снилась помещикам в царской России. За барщину в колхозе крестьянин получает право на участок, где может вырастить что-то на пропитание себе. Тут он работает второй рабочий день. По официальной статистике, еще пять часов к девяти основным. А живет впроголодь. В поезде мы разговорились с детским врачом из местной поликлиники. Хроническое недоедание, рассказывала она, приводит к тому, что подростки здесь ниже городских сверстников ростом, а смертность их от психических расстройств в три раза выше, чем у детей этого возраста в городе. Много рождается больных и умственно неполноценных.

Когда Герасимопка стала местом организованного политического паломничества, Сталин лично, как мы уже знаем, отпускал сюда деньги. Приближенные к герою люди и колхоз имени Павлика Морозова, так сказать, стригли купоны со славы героя. Через полстолетия после смерти Павлика, в застойные 80-е годы, его бывшая учительница с гордостью рассказывала нам, что раз в месяц ей дают лишний талон на двести граммов масла.

В деревню проложили асфальтированную дорогу и провели электричество. На многих домах солому сменил шифер, встали телевизионные антенны. Напротив новой могилы доносчика 001 построили кирпичную семилетнюю школу. Каменный Павлик гордо глядел на выцветший лозунг, зовущий строить коммунизм, светлое будущее человечества. Заборы всем в деревне велели побелить. И стояли они, все одинаковые, в подтеках от дождя. Мимо в автобусах везли туристов в музей Павлика Морозова. Партийные чиновники командовали в Герасимовке, заставляя колхозников работать, правда, уполномоченные приезжали не верхом, а в служебных легковых машинах. Но, хотя все церкви были сожжены и разрушены до фундаментов, в домах по-прежнему висели иконы, а не портреты вождей или юного героя Морозова.

Оказалась Герасимовка между лагерей принудительного труда, раскинутых по всему обширному пространству Урала и Сибири. Поезд шел из Свердловска в Тавду — и часами тянулись колючие заграждения в несколько рядов, вышки. В поселках попадались навстречу автобусы с железными решетками на окнах, без сидений, заполненные изможденными зеками, обритыми наголо. У задних дверей лаяли откормленные овчарки, которых держали молоденькие солдаты внутренних войск. Куда ни глянь — военные, милиция, специфические личности в штатском, с подозрением оглядывающие каждого. Страшная, бесчеловечная земля, заселенная, однако, людьми. Такой мы видели Герасимовку в начале 80-х.

По-разному сложились судьбы современников Павлика Морозова. Его одноклассник Яков Юдов, который, как писали газеты, впереди всех с гордо поднятой головой нес пионерское красное знамя, исчез, скрывался от семьи, от уплаты алиментов, стал пьяницей и убит в драке. Одноклассница Павлика Матрена Королькова работала в спецдетприемнике — доме для детей, оставшихся сиротами после арестов родителей. Мы нашли ее в Харькове. Она служила в охране, в милиции, на письма пионеров отвечать не хотела, говорила, что ей это надоело.

В больнице удалось нам разыскать учительницу Зою Кабину. Писатель Губарев не встречался с ней, но уверенно писал в журнале «Молодой коммунист»: «Без преувеличения можно сказать, что это она воспитала Павлика героем». Теперь мы знаем иное. Разойдясь с осведомителем Иваном Потупчиком, Кабина вышла замуж за спецпереселенца, сына кулака, и за брак с классовым врагом исключена из комсомола. Говорят, Кабина швырнула в лицо уполномоченному комсомольский билет. Учительнице пришлось работать в магазине продавщицей. Когда мы с ней встретились и беседовали в Ленинграде, пенсионерка более-менее благополучно жила, воспитывала внуков. О прошлом говорила осторожно, без восторга, но и без осуждения.

Дожили на почетных пенсиях до середины 80-х годов помощник уполномоченного районного отдела ОГПУ Спиридон Карташов и осведомитель, каратель и кадровик Иван Потупчик. Как уже знает читатель, мы успели застать в живых обоих. Места умирающих современников прославленного героя-пионера занимают другие люди, греющиеся у его славы. Одни называют себя его учителями, хотя появились в герасимовской школе после его смерти, другие уверяют, что сидели с Павликом на одной парте. Мы посчитали по воспоминаниям, и оказалось, что на двухместной скамейке с героем сидело около двадцати человек.

О людях, попавших в орбиту героя, опубликовано немало, и в уста им вложено то, что они вовсе не говорили, но что нужно органам власти. «Многие из героев и сейчас живут, — возмущался Соломеин своими коллегами в неопубликованной статье, найденной нами в его личном архиве. — Читают они книги (про Павлика. — Ю. Д.) и морщатся от этой лжи, которая написана о них». Впрочем, по сей день некоторые не морщатся, а вполне довольны официальной ложью, к которой они привыкли с детских лет.

Герасимовка оставляет противоречивое впечатление. Вековая дикость и приметы нового фантасмагорически смешались. Природа тут с остатками нетронутой красоты. Сказочные зеркала озер и порожистые реки отравлены гнилью лесосплава и химией. Царственные леса — одни вырубаются, другие горят на тысячи верст. Топи, тучи комаров, заснешь — съедят живьем. Накануне нашего приезда медведь задрал в лесу корову. Не так давно крестьянин пошел ловить рыбу на озеро, заблудился, бродил по болотам тринадцать дней, еле выполз к человеческому жилью. По лесам вокруг лагерей ходят батальоны солдат с рациями и автоматами, разыскивая и расстреливая беглых заключенных.

В деревне школьники, одетые в джинсы, дома слушают рок-музыку и смеются над героем-доносчиком, а на уроках с выражением читают посвященные ему стихи. Местные газеты рассказывают, что счастливая жизнь, за которую боролся Павлик Морозов, наступила, а в автобусе, в котором мы возвращались из Герасимовки в районный центр, из-за освободившегося места подрались двое парней, лилась кровь. На остановке жены их сквернословили, били друг друга чем ни попадя, в бешенстве угрожали отомстить всей семье.

О жизни односельчан Павлика Морозова рассказала нам старая крестьянка Елена Сакова, первая из тех, кто когда-то осваивал эти места: «Самое страшное у нас в деревне — пьянство: все теперь пьют, вся Герасимовка. И детей спаивают. Если водки и самогона нет, пьют одеколон и жидкость от клопов. У моей соседки, тетки Павлика Морозова, недавно сгорел в машине сын, — пьяный на грузовике столкнулся с автобусом. Жертв было!.. Жена его сейчас заведует музеем. Деньги получает за героизм Павлика. Она у нас специально обучена, как правильно про этот героизм рассказывать надо. А ты у меня, сынок, коробочку-то на столе больше не нажимай и тетрадочку убери, ничего не записывай. За это знаешь что бывает?»

И старая крестьянка положила на столе по два пальца обеих рук крест-накрест. Только после смерти Саковой решились мы ее слова опубликовать.