Читая, то и дело натыкаешься: «дружба двух писателей», «история дружбы», «литературная дружба», «дружеские связи», «дружеская близость»… Словосочетания эти взяты для примера из наиболее объемистой (350 страниц) монографии Г. Макогоненко «Гоголь и Пушкин» об отношениях двух крупнейших русских писателей. Важность дружбы между Пушкиным и Гоголем для утвержденного иерархического порядка в русской классической литературе, для лестницы преемственности так называемых прогрессивных традиций реализма не вызывает сомнений. «Гоголь – наследник Пушкина», называется исследование Д. Благого.

В дополнение к дружбе канонизированный подход к теме формулировался так: Пушкин и Гоголь выступали «соратниками в основных вопросах литературно-общественной борьбы 1830-х годов». Об учебниках для вузов и средних школ, литературе для массового читателя и говорить не приходится. Как заметил американский славист, «гоголеведение в Советском Союзе можно сравнить с положением генетики, когда она контролировалась Лысенко».

Гоголь должен был быть другом Пушкина и соратником в борьбе. Но соответствует ли такой, ставший в последние десятилетия хрестоматийным, взгляд реальным связям между двумя классиками?

Тщательное изучение большой литературы на эту тему, накопившейся за полтора столетия и насчитывающей несколько десятков серьезных работ, обнаруживает непредвзятому взгляду целый спектр оценок – до вражды между двумя писателями. Действительные же их отношения предстают перед нами неясными, неразгаданными и, уж во всяком случае, не такими примитивными, как доказывалось в идеологизированном советском литературоведении. Истина все еще покрыта тайной, для существования которой наличествовали свои причины.

Разные взгляды на эту проблему имели место всегда. «По словам Нащокина, Гоголь никогда не был близким человеком к Пушкину», – писал еще Бартенев. «Долгое время изучение отношений Гоголя с Пушкиным не было критическим, – считал В. Гиппиус. – Версия о близкой дружбе двух великих писателей не пересматривалась, не уточнялась». Отношение западных славистов к этой дружбе можно назвать сдержанным, скептическим, а иногда, как мы увидим дальше, ироническим. «А реальной близости между Пушкиным или Жуковским и Гоголем никогда не было», – отмечает Д. Мирский.

И крайнее неприятие Гоголя вообще, а не только дружбы с ним Пушкина, можно найти у части литературоведов в эмиграции. «Не успел Пушкин умереть, как Россия изменила ему и последовала за Гоголем, – писал А. Позов. – Это был рецидив русской не-культуры, «непросвещение»». В. Ильин говорил, что свет России отражается в Пушкине, а мрак концентрируется в Гоголе.

У истоков мифа об этой дружбе стоял Белинский, строивший схему развития литературы и поместивший Гоголя сперва «вместе с Пушкиным во главе русской литературы». Затем Белинский посчитал прозу Пушкина слабой, а творчество Пушкина закончившимся в начале тридцатых годов и создал альтернативу в качестве Гоголя. Пушкин еще здравствовал, а Белинский уже заявил, что «в настоящее время он (Гоголь. – Ю.Д.) является главою литературы, главою поэтов; он становится на место, оставленное Пушкиным». И еще – «…мы в Гоголе видим более важное значение для русского общества, чем в Пушкине: ибо Гоголь более поэт социальный, следовательно, более поэт в духе времени…».

Педалирование полезности сделалось важным для марксистской критики: Гоголь «разоблачал», как бы усиливая более нейтральную позицию Пушкина.

Чернышевский преувеличивал политическое значение Гоголя как критика самодержавия. Для него сатирик Гоголь был важнее лирика Пушкина. Повторяя и еще упрощая его, Ленин писал, что новая литература «пропитана сплошь… идеями Белинского и Гоголя». В советском литературоведении шло укрупнение роли Гоголя как основоположника натуральной школы; дружба его с Пушкиным, сделанным полудекабристом, становилась важным фактором подгонки русской политической истории под большевиков.

Смену оценок удобно проследить на примере уже цитированного нами Гиппиуса. «Личная близость Гоголя к Пушкину в гоголевской литературе заподозрена, и прежняя идеализация их личных отношений – поколеблена», – это слова Гиппиуса, сказанные в начале двадцатых годов. Став заместителем главного редактора полного академического собрания сочинений Гоголя, Гиппиус перестает колебать идеализированные другими отношения двух классиков. Оказывается, «в позднейших рассказах Гоголя о своей литературной близости к Пушкину (о личной близости он никогда не говорил) – нет никаких оснований видеть неискренность». В комментарии к полному собранию сочинений Гоголя (том вышел в 1940 году) Гиппиус теряет чувство меры: «Пушкин – литературный советчик уже завоевавшего себе литературное имя Гоголя». Как видим, Пушкину дозволено состоять консультантом при известном писателе Гоголе.

Причины, по которым Гиппиус пошел на компромисс, понятны. Постепенно советское гоголеведение, растолкав сторонние точки зрения, расположилось на ложе официального мифа: Пушкин – основоположник современной литературы, Гоголь – лидер критического реализма и друг величайшего поэта, «непосредственный продолжатель и наследник Пушкина». Томашевский отмечал: «…Почти все основные вещи Гоголя были написаны в период его общения с Пушкиным и под непосредственным руководством Пушкина».

Макогоненко еще углубляет эти отношения, помещая обоих писателей в одну упряжку: «Связь двух писателей, как известно, носила двоякий характер – дружеский и творческий». Пушкину присваиваются должности «литературного наставника, советчика, воспитателя молодого Гоголя» и, наконец, «собрата по перу». Даже критик И. Золотусский, относящийся сдержанно к этому братству, пишет: «И вместе с тем нет в России людей, более близких в то время, чем Пушкин и Гоголь».

Попытки сказать критическое слово об этой дружбе Д. Благой назвал «крохоборческой возней». Рискнем не согласиться. Рассмотрим отношения двух наших любимых с детства писателей с нескольких точек зрения: 1) как представлял эту дружбу Гоголь; 2) как представлял эту дружбу Пушкин; 3) какой видели ее их современники; 4) как толковались их отношения историками литературы; наконец, 5) какой видится она нам сегодня. Части эти, однако же, настолько смешаны, что разделить их не всегда представляется возможным.

Начнем с основополагающей длинной цитаты, извинившись, что приводим ее полностью. «Тотчас по приезде в Петербург, – записывает Анненков со слов самого Николая Васильевича, – Гоголь, движимый потребностью видеть поэта, который занимал все его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему. Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и, наконец, у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал там рюмку ликера… Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «Дома ли хозяин?», услыхал ответ слуги: «Почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» – «Как же, работал, – отвечал слуга. – В картишки играл»».

Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный его гимназическому идеализму. Он не представлял себе Пушкина до тех пор иначе, как окруженного постоянно «облаком вдохновения». Удар этот и впоследствии не изменил Гоголя. Став великим реалистом в прозе, он остался таким же бесцеремонным в контактах с Пушкиным и идеалистом в том, что он о поэте писал.

В 1832 году Гоголь закончил статью «Несколько слов о Пушкине» (опубликована в «Арабесках» в 1834-м). Именно здесь имеется известное гоголевское высказывание: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». Что значит – в конечном развитии? На чем базируется эта оценка и почему развитие закончится? Рассуждения эти представляют собой замечательный образец утопического мышления.

В статье Гоголя нет анализа произведений Пушкина или его мастерства. Она полна неумеренных восхвалений живого поэта. Одно слово повторяется много раз – «ослепительный»: мелкие сочинения Пушкина «ослепительны», картины, им нарисованные, «ослепительны», плечи, им изображенные, «ослепительны», наконец, «все исполнено внутреннего блеска». Пушкину противопоставляются все другие поэты, коих Гоголь называет «досужими марателями». Как сдержанно замечает А. Дубовиков, «Гоголь выразил восторженное преклонение перед Пушкиным». Называя вещи своим именем, мы видим просто-напросто бесстыдный подхалимаж.

Самое интересное – вывод, который делает Гоголь, и этот вывод не оставляет сомнения, что статья писалась для одного читателя, а именно – для Пушкина. Воздав многократно повторяемую хвалу гению всех времен, отчитав его хулителей и заявив, что только избранные могут оценить величие этого поэта, Гоголь заключает: «Чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и, наконец, так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей». Вот где суть: во что бы то ни стало протиснуться в этот узкий круг, чтобы в числе истинных ценителей великий учитель заметил его, Гоголя.

Лесть – лучший способ вскружить голову не только женщине. Прочитав публикацию Жуковского, Гоголь пишет ему в сентябре 1831 года: начало сказки «чуть не свело меня с ума». В этом же письме он называет Пушкина «ангел святой», а себя «верным богомольцем» обоих поэтов. Если существует понятие «восточная лесть», то льстит Гоголь безо всякого смущения именно в восточном стиле.

Пушкин и Гоголь впервые увиделись в 1831-м и расстались в 1836-м. После 1834-го Пушкин на письма Гоголя не отвечал. Согласно противоречивым воспоминаниям, Гоголь, чтобы выйти на Пушкина, знакомится с добряком Дельвигом, принеся в «Литературную газету» хвалебный отзыв на Пушкина. Через Дельвига он представлен Жуковскому, а Жуковским – издателю Петру Плетневу. Плетнев находит нуждающемуся в деньгах Гоголю частные уроки и – посылает Пушкину первую гоголевскую прозу.

Издав книжку «Вечера на хуторе близ Диканьки», к которой Плетнев сам, кстати, придумал название, и начав продавать ее, он хотел подвести нового автора, как Плетнев выразился, под благословение Пушкина. Пушкин узнал о существовании Гоголя из письма Плетнева от 22 февраля 1831 года. Плетнев (скорее всего, по просьбе самого Гоголя) переправил Пушкину книжку укрывшегося под псевдонимом начинающего автора, не преминув сообщить настоящее имя.

Пушкин отвечает Плетневу только после второго напоминания, спустя почти два месяца и весьма равнодушно. Между критикой Деларю и просьбой снять для него дачу подешевле Пушкин замечает: «О Гоголе не скажу тебе ничего, потому что доселе его не читал за недосугом». Пушкин только что женился в Москве и занят поисками в Царском Селе летней дачи, в которой ему, при его стесненных средствах, предстояло разместить молодую жену, себя и человек шесть или семь прислуги.

Гоголь, так настойчиво искавший встречи с Пушкиным, увидел его 20 мая 1831 года в Петербурге на вечере, который устроил Плетнев. За пару дней до этого Пушкин с женой приехал из Москвы в Петербург и остановился, как всегда, в Демутовом трактире, а затем перебрался на дачу.

Можно ли переоценить важность для Гоголя этого знакомства и причины, по которой Гоголь его добивался? Честолюбие Гоголя – тема особая; без честолюбия, кажется, вообще невозможно быть писателем. Но у Гоголя были, кроме того, как отмечал Анненков, «врожденная скрытность, ловко рассчитанная хитрость и замечательное по его возрасту употребление чужой воли в свою пользу». Для начинающего поэта-романтика из провинции важно было слово Мэтра, а главное – протекция. Гоголь изо всех сил старался приблизиться к Пушкину в жизни, чтобы оказаться вблизи него в литературе, – весьма распространенная модель поведения. Посмотрим, что представляли собой оба писателя к началу периода так называемой дружбы.

Пушкину 32. Он крупнейший поэт России, признанный гений. Каждый его шаг, слово, жест становятся известными, записываются в дневниках, пересказываются в письмах современниками. Круг его друзей давно сложился, они его ровесники или старше. Они все живые классики, аристократы, элита, имеют контакты с царской семьей. К тому же Пушкин занят обустройством своей семейной жизни.

Гоголю 22. Это вчерашний школьник. Едва окончив гимназию в глубокой провинции, приехал в столицу и горит замыслами доказать маменьке и родственникам, что они посылают ему деньги не зря. Он беден, ищет заработки. Он начинающий литератор, печатается под псевдонимами П. Глечик, Г. Янов, пасечник Рудый Панько, Оооо (скорее всего, выписав четыре «о» из своего имени и двойной фамилии Николай Гоголь-Яновский), а также вообще без подписи. Словом, у него еще нет имени, но он, как замечает Анненков, ищет «земной славы всеми силами своей души».

Гоголь, в котором поначалу трудно было отличить талант от графомании, перепробовав разные профессии, пробивался в литературу и чувствовал себе цену. Он искал расположения своего кумира. Именно это было важно для Гоголя, который, по выражению А. Синявского, пушкинскую «благословляющую руку сам же на себя возлагал… Нужно было с Пушкиным быть на дружеской ноге, чтобы от него, от величайшего из поэтов России, вести свой счет, свою генеалогию – прозы».

М. Цявловский в «Путеводителе по Пушкину» отмечает: «Между июля 17 и августа 15. Встречи П. с Гоголем и Жуковским» (1831 год). Это, как принято считать, период возникновения дружеских отношений. И даже, по Шенроку, биографу Гоголя, «Пушкин делает его своим фаворитом». В достоверности подобных утверждений надо разобраться.

Сначала Пушкин в Москве, Гоголь в Петербурге. Затем Пушкин в Царском Селе на даче, Гоголь в Павловске, в каморке, по соседству с прислугой. Для заработка он устроился репетитором к дебильному сыну А.И. Васильчиковой. Пушкин с красавицей-женой гуляет в парке, беседуя с императрицей. Гоголь ходит из Павловска в Царское Село пешком – это свыше часу ходьбы через лес – и так же возвращается назад. При этом, как пишет А. Пыпин, «высокое понятие Гоголя о своем предназначении уже теперь впадало в крайнее самомнение», Благодаря невероятным стараниям Гоголь видится с Пушкиным.

Ходячая цитата: «С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну, что, брат Пушкин?»». Это Хлестаков, но автобиографично. Гоголь в письме Жуковскому от 22 февраля 1847 года сам назвал себя Хлестаковым. Кстати, одну деталь отметил А. Долинин: «Хлопанье по плечу Пушкина вставлено в текст комедии уже после смерти Пушкина». Гоголь вполне отдавал себе отчет в своей хлестаковщине. «Я стал наделять своих героев сверх их собственных гадостей, моей собственной дрянью», – это он сам позже исповедовался.

Он пишет матери: «Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так: Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. А вас прошу отдать Н.В. Гоголю». В следующем письме Гоголь напоминает: «Помните ли вы адрес? на имя Пушкина, в Царское Село».

Для родственников Гоголя в провинции это сенсация. Задуман трюк с почтой лихо. Но назвать подобную проделку бестактностью – значит сказать весьма мягко. Пушкин возмутился. Гоголю пришлось изворачиваться, извиняться, лгать. «Приношу повинную голову… Здесь я узнал большую глупость моего корреспондента (хотя придумал этот ход конем сам. – Ю.Д.)… Может быть, и ругнете меня лихим словом, но где гнев, там и милость».

Пушкин часто посвящал стихотворения друзьям и даже случайным знакомым, однако ни единой стихотворной строки его, упоминающей Гоголя, не имеется. Обычно утверждается, что существует девять писем Гоголя к Пушкину и четыре – Пушкина к Гоголю. Письма Пушкина к друзьям – он любил и умел их писать – содержательные, богатые мыслями.

В первом письме (25 августа 1831), состоявшем из пятнадцати строк, Пушкин ответил на два длинных письма Гоголя. Гоголь ехал в Петербург, и Пушкин поручил ему передать издателю Плетневу письмо и рукопись «Повестей Белкина». Взять сверток Гоголь по рассеянности позабыл, извинялся в письме и просил передать сверток с Васильчиковой, что и было сделано. Сообщив о выполнении поручения, Гоголь подробно рассказывает о восторге, с которым в типографии читали его собственную книгу наборщики, что, заметим, мало похоже на правду. Гоголь, «скорей всего, это приукрасил», считает В. Набоков. Затем Гоголь ругает врагов Пушкина, доказывая, что он, единомышленник, всецело разделяет его взгляды, что враги Пушкина – его враги, что он свой, или, как он сам себя подписывает в письмах Пушкину, «вечно ваш Гоголь».

Пушкин, отвечая, обращается к Гоголю «любезный Николай Васильевич» и на «вы». Известно, что у Пушкина большой набор приветствий к друзьям («милый мой», «друг мой», «бесценный друг» и т. п.). Обращение к молодому человеку старшего «любезный Николай Васильевич» подчеркивает дистанцию. Пушкин благодарит за письмо и доставку посылки. Он иронически относится к гоголевскому «проекту ученой критики» («Вы слишком ленивы, чтобы привести его в действие») и поздравляет «с фырканьем наборщиков». Пушкин поправляет Гоголя, что его жену зовут не Надежда Николаевна, а Наталья Николаевна. Последнее говорит больше о степени близости двух писателей, чем все уверения Гоголя и гоголеведов.

В письме в «Литературные приложения к «Русскому инвалиду»» Пушкин отмечает веселость, поэзию, чувствительность «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и желает автору дальнейших успехов. Прозу Гоголя поэт сразу оценил высоко, но дружбы от этого не возникло. Значительная часть краткой заметки посвящена той же байке о смехе наборщиков, рассказанной ему Гоголем. Письмо Пушкина было опубликовано не отдельно, а включено издателем в рецензию другого автора – Л. Якубовича.

2 ноября 1831 года Гоголь пишет своему однокласснику А.С. Данилевскому письмо, фрагмент которого является главным доказательством дружбы с Пушкиным: «Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе… Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я». Заявление Гоголя «почти каждый вечер» выдается многими исследователями за истину. Если так, Гоголь и Пушкин виделись в этот период множество раз, Гоголь мог узнать о Пушкине массу подробностей, но никаких фактических деталей, кроме общеизвестных, нет в его текстах.

Гоголь говорит неправду, что живет в Царском Селе: он только в Павловске. И «все лето» – гипербола. Он называет повесть Пушкина «Кухарка», то есть «Домик в Коломне», упоминает сказку Пушкина, и странно, что не упоминает более значительных произведений, о которых тогда много говорили Жуковский с Пушкиным. О Жуковском, которого давно знала вся читающая Россия не меньше Пушкина, Гоголь делает в письме нелепое открытие: «Кажется, появился новый обширный поэт…».

Участники тех встреч много написали потом друг о друге, но никто из них не помянул Гоголя. Общение на равных почти каждый вечер больших поэтов с недавним гимназистом из провинции – результат гоголевской фантазии. И для чего Гоголю писать Пушкину письма, если он видится с ним «почти каждый вечер»? Если бы Гоголь знал чуть больше о Пушкине в то лето, лучше бы ему было соврать, что видятся они в Павловске, куда Пушкин часто ходил один пешком к родителям, жившим там на даче, о чем сообщала мать поэта в письме к дочери Ольге в Петербург. Нет доказательств, что Гоголь видел Пушкина в то лето больше одного-двух раз.

Утверждение Гоголя свидетельствует о его настойчивом желании быть в кругу литературных знаменитостей. Этот факт приобретает вдвойне любопытный характер, если с доверием отнестись к публикации Ф. Булгарина, что Гоголь с 1829 года тайно сотрудничал с Третьим отделением. Однако факт остается недоказанным. Лемке предпринял попытку найти материалы в архиве Третьего отделения, но они были уничтожены. Но совершенно точно, что Гоголь получал там деньги. В нужде он пребывал почти всегда, а кроме того, его больное честолюбие могло удовлетворяться той тайной властью над людьми, которой обладает информант.

Следующий раз Гоголь пишет Пушкину спустя два с половиной года – в декабре 1833 года, а потом в 1834-м (то есть переписки как таковой нет). Зато в письмах Гоголя разным знакомым то и дело мелькают имена Пушкина, Жуковского, Крылова. Так, 23 августа 1834 года Гоголь пишет этнографу М.А. Максимовичу: «Наши все почти разъехались: Пушкин в деревне, Вяземский уехал за границу для поправления здоровья своей дочери». «Наши»… Во многих письмах друг Пушкин упоминается кстати и некстати, вроде: «Пушкин уже почти кончил Историю Пугачева». То есть как бы Пушкин постоянно делится с Гоголем своими творческими планами. Но информация обычно такая, которую знают все.

Ответ Пушкина Гоголю следует около 7 апреля 1834: «Вы правы – я постараюсь. До свидания». Записка из шести слов. Гоголь просил Пушкина замолвить о нем словцо министру просвещения Сергею Уварову, чтобы получить должность в открывающемся Киевском университете, а Пушкин этого не сделал. Между прочим, к записке Пушкина Гоголь отнесся безо всякого душевного трепета, ибо прямо на ней, перпендикулярно, написал письмо М. Максимовичу. А может, и это трюк, чтобы поразить Максимовича?

В третьем ответе Пушкина, примерно месяц спустя, 13 мая, четыре строки – опять по поводу протекции, которой домогался Гоголь под предлогом, что тяжелая болезнь требует его скорейшего отъезда из Петербурга. Гоголь снова просил подтолкнуть дело. Пушкин отвечает: «Я совершенно с вами согласен. Пойду сегодня же назидать Уварова и кстати о смерти «Телеграфа» поговорю и о Вашей. От сего незаметным и искусным образом перейду к бессмертию, его ожидающему. Авось уладим». На письмо Гоголя Пушкин ответил тут же, с посыльным. Поэт явно спешил, ибо получается, что он поговорит с Уваровым о смерти Гоголя. Насчет службы для него Пушкин с министром просвещения так и не разговаривал. Во всяком случае, Гоголь должности не получил.

Наконец, последняя, четвертая записка (три с половиной строки, октябрь, 1834 г.) – ответ на принесенную Гоголем повесть «Невский проспект», в которой цензура выбрасывала сцену, где поручика Пирогова секли немцы-ремесленники. «Прочел с большим удовольствием, – пишет Пушкин, – кажется, все может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима для полного эффекта вечерней мазурки. Авось Бог вынесет». Гоголь спросил – Пушкин ответил, не вдаваясь в детали, шаблонными словами. После 1834-го Пушкин на письма Гоголя не отвечал.

Итак, фактически Пушкин написал Гоголю не четыре письма, как утверждается, а четыре записки. Сжигая перед смертью свой архив, Гоголь отложил и оставил эти записки Пушкина. У Гоголя к Пушкину не девять писем, а четыре. Остальные пять – тоже записки в несколько строк с просьбами и жалобами.

С конца июня по 30 октября 1832 года Гоголь уезжал, и видеться они не могли. 28 февраля 1833-го Гоголь пишет Данилевскому, что Пушкина «нигде не встретишь, как только на балах». И опять лжет: на те балы Гоголя никто не приглашал. В 1833-м возник замысел В.Ф. Одоевского и Гоголя издать совместно с Пушкиным альманах «Тройчатка», подробности которого не известны, но известно, что ничего сделано не было.

«С зимы 1833—34 гг. отношения П. с Г. становятся особенно близкими», – полагает Ю. Оксман. Утверждение строится в основном на том, что 2 декабря 1833-го Гоголь читал Пушкину «Повесть о том, как поссорились…» и Пушкин записал в дневнике, назвав Ивана Никифоровича Иваном Тимофеевичем: «Очень оригинально и очень смешно». Гоголь пробился к Пушкину, но близких отношений нет.

В 1834-м и 1835-м Гоголь при посредничестве Плетнева читал лекции по всеобщей истории; на одной из них присутствовали Жуковский и Пушкин. Последний вежливо и одобрительно отозвался о лекции. Но вот как вспоминает эти лекции Иван Тургенев: «Во-первых, Гоголь из трех лекций непременно пропускал две; во-вторых… он не говорил, а шептал что-то весьма несвязное… и все время ужасно конфузился. Мы все были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории». С мая по сентябрь 1835-го Гоголя снова не было. Еще один эпизод, о котором сообщает Цявловский: 4 апреля 1836 года «Чтение Гоголем на «субботе» Жуковского рассказа «Нос», вероятно, в присутствии Пушкина». У Жуковского на посиделках Гоголь действительно бывал и читал написанное.

Известно, что Пушкин хвалил отдельные произведения Гоголя, но личные их отношения не складывались, из одного не вытекало другое. Попросту Пушкин вовсе не стремится видеться с Гоголем. Тот периодически просит прочитать и поправить его тексты, похлопотать за него, замолвить слово. В записке от конца декабря – начала января 1835-го Гоголь пишет: «Жаль, однако ж, что мне не удалось видеться с вами». А 7 октября – «Решаюсь писать к вам сам; просил прежде Наталью Николаевну, но до сих пор не получил известия». Гоголь заходит к Пушкину, того нет, просит передать. Мэтр не реагирует, жена даже не считает нужным передать мужу. Равнодушие Пушкина и отстранение его налицо.

Широко известно утверждение, что в 1835 году Гоголь, по выражению Анненкова, «взял у Пушкина сюжет «Мертвых душ»». Существует много источников, касающихся подарка. В одних оговорено, что это предположение. Другие, признавая факт, считают, что «конкретные обстоятельства этой «передачи» в литературе не выяснены до конца». Третьи, в том числе Ю. Лотман, утверждают категорически и теми же словами: «Сюжет «Мертвых душ» был дан Гоголю Пушкиным». Но первоисточник информации – снова сам Гоголь. А раз так, особенно важно установить, когда он стал это утверждать.

Пушкину Гоголь сообщил, что «начал писать «Мертвых душ»». Странно, однако: нет ни намека на подарок в виде сюжета, ни мерси. В 1836 году в письме к Жуковскому из-за границы, подробно описывая замысел «Мертвых душ», Гоголь также ни словом не обмолвился о подарке Пушкина. Говорить об этом Гоголь начал только в марте 1837-го, узнав о смерти Пушкина. Стало быть, последний не мог уже ни подтвердить, ни опровергнуть.

Сначала в письме Плетневу из Рима Гоголь пишет о своих отношениях с Пушкиным туманно: «Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою… Боже! Нынешний труд мой, внушенный им, его создание…». Означает ли «внушенный им», что Пушкин: а) рассказал Гоголю сюжет «Мертвых душ» и б) подарил, то есть разрешил им воспользоваться?

Через десять лет после смерти Пушкина, в «Авторской исповеди», та же тема развивается в большую новеллу, полную восхваления самого себя. Гоголь пространно описывает, как восхищался Пушкин его способностями и творчеством, призывал равняться на Сервантеса и – как отдал ему, Гоголю, «свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы». Далее Гоголь, сжато передавая фабулу уже написанной им книги, рассказывает, как Пушкин обсуждал с ним тему и объяснял, чем хорош этот сюжет именно для него, Гоголя. Пушкин якобы сказал, что этот сюжет «он бы не отдал другому никому». Вот какое свое превосходство над другими писателями хочет продемонстрировать Гоголь, хитро вкладывая эту мысль в уста поэта.

В 1835-м Гоголь написал Пушкину: «Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Теперь, спустя 12 лет, эта мысль перекочевала в уста Пушкина. Оказывается, Пушкин ему советовал «изъездить вместе с героем всю Россию». Про впечатления Пушкина от чтения «Мертвых душ» («Боже, как грустна наша Россия!» – воскликнул якобы Пушкин) мы также знаем только от Гоголя. Набоков по этому поводу резонно замечает: «Тоже, кажется, придумано Гоголем».

Бросается в глаза противоречие: если Пушкин сам подарил Гоголю сюжет и объяснил, что можно через него показать всю Россию, то почему Пушкин так удивился, когда Гоголь читал ему первые главы «Мертвых душ», и даже в восхищении от собственного сюжета воскликнул: «Боже!»? Кстати, это эмоциональное «Боже!» постоянно встречается в текстах Гоголя. И неужто Пушкин от Гоголя узнал, что Россия грустна?

В мемуарах Анненкова утверждается, что Гоголь самовольно воспользовался рассказанным ему Пушкиным замыслом: «Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль «Ревизора» и «Мертвых душ», но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. Однако ж в кругу своих домашних Пушкин говорил смеясь: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обдирает меня так, что и кричать нельзя»». Последнее Анненков написал, возможно, со слов Натальи Николаевны. Обратите внимание, что о подарке ни у Пушкина, ни у Анненкова нет и речи: «взял», «ободрал». Нечистоплотность Гоголя в заимствовании сюжета, по мнению племянника Пушкина Л. Павлищева, явилась причиной охлаждения к нему Пушкина. Мнению этому нет, однако, подтверждений.

Еще более туманна история сюжета «Ревизора». Гоголь принес Пушкину комедию «Женитьба» читать «для замечаний», а тот ее, по-видимому, даже не пролистал. «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот», – просит Гоголь. 7 октября 1835 года он написал Пушкину письмо с просьбой вернуть ему комедию. Желание Гоголя получить, говоря современным языком, «заказ» (а значит, и благословение) от самого Пушкина понятно. В конце октября, согласно легенде, Пушкин дал Гоголю сюжет «Ревизора». Подарок такой возможен, но, к сожалению, основной свидетель события – опять-таки один Гоголь.

По одной из версий, источником сюжета «Ревизора» явились байки о бессарабских похождениях дипломата и литератора Павла Свиньина, вроде бы пересказанные Пушкиным Гоголю. В подтверждение другой версии о подарке Пушкина ссылаются на незаконченный отрывок Пушкина «В начале 1812 года…». Там говорится о группе молодых офицеров, расквартированной в уездном городе. Офицеры проводили время с женщинами на вечеринках и, в частности, посещали дом городничего, который был взяточником и у которого были жена и дочь. Сюжета с ревизором нет. К тому же, отрывок Пушкин опубликовал в 1831 году – Гоголь его просто прочитал. Все это говорит не о подарке, а о простом влиянии, или, говоря строже, заимствовании.

Другим аргументом считается пушкинский черновик из трех строк: «Криспин приезжает в губернию на ярмонку – его принимают за… Губернатор честный дурак… – Губернаторша с ним кокетничает – Криспин сватается за дочь». Дата написания неизвестна. Криспин во французских и итальянских комедиях – постоянно встречающийся плут-слуга. «Принимают за» – типичное qui pro quo, на котором строится комедия во все времена. Опираясь на эти три строки, доказывают, что Пушкин подарил Гоголю сюжет «Ревизора».

Более очевидно, что уже существовала известная комедия украинского писателя Григория Квитки «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе», где обыграна точно такая же история. И – за год до «Ревизора» в журнале «Библиотека для чтения» (а Гоголь ее внимательно читал) появилась повесть Александра Вельтмана «Провинциальные актеры», где тоже обыгрывался знакомый сюжет. В наше время в Америке за такое заимствование сюжета Гоголь давал бы показания в суде, и даже живой свидетель Пушкин ему б не помог, если подарил ему не свой сюжет.

В связи со слабостью доказательств Гиппиус предлагал компромиссное объяснение: «уступка» Пушкиным Гоголю сюжета «Мертвых душ», а также начало работы Гоголя над «Ревизором» произошли «в результате рассказанных Пушкиным анекдотов». Макогоненко спасает легенду следующим толкованием: «Гоголь попросил у Пушкина сюжет, а Пушкин дал ему мысль!». Еще более расширяет возможность заимствования вне Пушкина Золотусский: сюжет «носился в воздухе, он уже был почти фольклорным». С этим трудно не согласиться.

Пушкин писал про раннюю комедию Гоголя «Владимир 3-й степени» Одоевскому: «В ней есть закорючка», – что, видимо, можно истолковать как похвалу. Устраивая новую комедию в театр, Гоголь нигде в письмах не отмечает, что Пушкин подарил ему сюжет, хотя это могло помочь успеху пьесы, а ведь Гоголь навязчиво использовал имя Пушкина. Пушкин поминает «Ревизора» в письме к жене, но и там нет ни намека на его собственный вклад. Панаев позже писал, что Пушкин во время чтения комедии у Жуковского «катался от смеха», но эта типичная гоголевская гипербола перекочевала в воспоминания Панаева из воспоминаний Гоголя. Таким образом, легенда о подарке Пушкиным двух сюжетов сочинена самим Гоголем.

Поздний Пушкин относился к Гоголю более критически. Говоря о «Вечерах на хуторе близ Диканьки» в «Современнике» за 1836 год, он отмечал живую манеру письма Гоголя и – «неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов». «Невинные, на взгляд, вкусовые различия, – отмечает А. Синявский, – имели далеко идущие последствия и свидетельствовали в конечном счете о пропасти, отделявшей Гоголя от Пушкина».

Пушкин предложил Гоголю заняться критикой, отметив в своем дневнике: «Гоголь по моему совету начал историю русской критики». Основанием послужили, по-видимому, язвительные замечания Гоголя по поводу врагов Пушкина и лесть в адрес поэта. По мнению А. Жолковского, Гоголь «рабски приспосабливался к вкусам вышестоящих лиц (в том числе Пушкина)».

Перечитаем статью Гоголя «Борис Годунов, поэма Пушкина», которую молодой автор писал, ища сближения: «Будто прикованный, уничтожив окружающее, не слыша, не внимая, не помня ничего, пожираю я твои страницы, дивный поэт!.. Великий! Над сим вечным творением твоим клянусь!» Это больше похоже на заклинание. В сервильной статье говорится о чем угодно, только не о самой драме, написанной Пушкиным. В письме Гоголь называет Пушкина и Жуковского «великими зодчими», воздвигающими «огромное здание чисто русской поэзии». «Великие зодчие» сегодня звучат особенно смешно, но и тогда это была бесстыдная лесть.

Гоголь-критик оказался многословен, лишен дара анализа произведения и, как оказалось, не способен ориентироваться в литературно-общественной жизни. Уже высказывалась точка зрения, что совет Пушкина Гоголю заняться критикой свидетельствует о незнании Пушкиным своего обожателя.

Для выпуска журнала «Современник» Пушкину нужен был редактор. Найти такого непросто, а молодой Гоголь, если вспомнить его беспомощный опыт в качестве лектора, отважно брался за любое дело. Компетентность Гоголя в редакторской работе была равна нулю, – этому Пушкин почему-то не придал значения. Ю. Оксман пишет, что в «Современнике» Гоголь вел «всю редакционно-техническую работу». Редактирование первого номера журнала «Современник» за 1836 год доказало, что он не только не способен, но и опасен.

Получив возможность решать в журнале, что публиковать, Гоголь, вместо поиска разных авторов, поставил в первый номер свои «Коляску», «Утро делового человека» (которые Пушкин одобрил), восемь собственных рецензий на самые разные книги и еще заметку, – одиннадцать материалов. Скандал разгорелся из-за его же статьи (без подписи) «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году».

Гоголь описывал все, что печаталось в обеих столицах, в негативных, а иногда и просто в бранных выражениях: «Бесцветность была выражением большей части повременных изданий», «скудость и постный вид наших журналов», «ничего свежего», «отсутствие вкуса», «невежество», «мертвящая холодность». Гоголь разносит в пух и прах все журналы, издателей, редакторов, авторов скопом и поименно.

Как статья, в которой досталось сразу всем, могла появиться, остается загадкой. Общественный скандал поставил под угрозу существование едва народившегося «Современника». Издатель, то есть сам Пушкин, ищет путь смягчить реакцию возмущенной журнальной публики. Для этого он вынужден пуститься на хитрость.

Он сочиняет «Письмо к издателю» за подписью А.Б. («Современник», № 3), в котором резко критикует заносчивые суждения Гоголя. Возможно, А.Б. – просто первые буквы алфавита. Опубликованная статья, пишет Пушкин, «не соответствует тому, чего ожидали мы». Гоголь обвиняется в том, что хвалит одних за то же самое, за что негодует на других, то есть в беспринципности и даже иногда в отсутствии чувства юмора, за который Пушкин хвалил его.

Гоголь написал, по словам А.Б., то есть самого Пушкина, «немного сбивчивую статью». Вымышленный автор статьи А.Б. призывает издателя «перед стадом своих подписчиков» принести «искреннее покаяние в слабостях, нераздельных с природою человека вообще и журналиста в особенности». Статья заканчивается в язвительном тоне надеждой, что критик избегнет в своей критике недостатков, так строго и так справедливо осужденных в его собственной статье.

Затем следует комментарий «От редакции», в котором Пушкин оправдывается: «Обстоятельства не позволили издателю лично заняться печатанием первых двух нумеров своего журнала; вкрались некоторые ошибки…». Пушкин вынужден публично отмежеваться от лихого критика, обещать не критиковать книги, которые Гоголь отметил звездочками для аналогичного растерзания в следующей статье.

Во втором номере «Современника» помещена рецензия Петра Вяземского на комедию Гоголя «Ревизор». В третьем номере – опубликован «Нос» Гоголя. Пушкин сделал к заглавию этой повести сноску в четыре строки об удовольствии, которое доставила издателю рукопись, почему он и решил поделиться удовольствием с читателем. Ни одной критической статьи или заметки Гоголя, начиная со второго номера, больше не появилось. Деятельность Гоголя в качестве редактора, обозревателя и литературного критика была издателем прекращена. Оксман пишет, Гоголь был «больно задет». На этом закончились их реальные отношения.

6 июня 1836 года Гоголь выехал за границу. Набоков замечает: «Говорилось, что накануне его отъезда Пушкин, которого он больше не видел, посетил его и провел всю ночь, просматривая его рукописи и читая начало «Мертвых душ»… Картина приятная, пожалуй, слишком приятная, чтобы быть реальной». Добавим: разумеется, опять байка, подкинутая публике Гоголем.

Из-за границы Гоголь не написал Пушкину ни строки, а Жуковскому пожаловался: «Даже с Пушкиным я не мог проститься; впрочем, он в этом виноват». Отсюда следует, что Гоголь, может быть, предпринял попытку увидеться, но Пушкин от встречи отказался. А ведь он любил прощаться и провожать уезжавших за границу.

Когда Пушкин уже не мог написать опровержение, собственная роль в пушкинском «Современнике» стала видеться Гоголю совсем в ином свете. Оказывается, не Пушкин предоставил Гоголю возможность напечататься в своем журнале, а он, Гоголь, «умолил» Пушкина издавать «Современник». Больше того, как стало казаться теперь Гоголю, он был более даровитым журналистом, чем Пушкин: «В статьях моих он находил много того, что может сообщить журнальную живость изданию, какой он в себе не признавал». И – ни слова про конфликт. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» весьма произвольно используется имя Пушкина, и взгляды его искажаются для подкрепления собственного авторитета автора. Практически Гоголь задвинул Пушкина в историю литературы, чтобы освободить место на пьедестале для себя.

Гоголь был не только талантливый прозаик, но и блистательный фантазер. Вяземский писал Александру Тургеневу: «Гоголь от избытка веселости часто завирается…». В письмах он сообщает, что пишет «Историю Малороссии» в шести томах, всеобщую историю и географию «Земля и люди» в трех или двух томах, «Историю средних веков» в восьми томах, то есть всего шестнадцать или семнадцать томов. А писал он в это время «Тараса Бульбу». «Гоголь врал себе так же, как другим. Лживость была способом его жизни, сутью его гения», – пишет Хелен Мачник.

Фантазия Гоголя распространялась не только на сюжеты, но и на даты. Так, Н. Тихонравов установил, что Гоголь произвольно менял годы написания своих статей в сборнике «Арабески», чтобы представить их как давно написанные и тем избежать упреков критики. Гоголь создал легенду о стихотворении «С Гомером долго ты беседовал один», уверяя, что Пушкин посвятил его не Гнедичу, а Николаю Первому.

Гоголь выдавал желаемое за достигнутое, собственную выдумку за реально существующее. Мечтатель и фантазер, он придумывал человеческие отношения не только в прозе, но и в жизни. Он рассказывал о своих интимных связях с женщинами, с которыми у него ничего не было. Так же он постоянно надувал фантазией и свою дружбу с Пушкиным.

Одно обстоятельство начисто игнорировалось в российских исследованиях на обсуждаемую нами тему. Может быть, его имел в виду Вересаев, когда писал: «Пушкин держался по отношению к Гоголю отдаленно». Между тем, проблема эта весьма тщательно изучена на Западе. Гоголь с юности одевался, изобретая странные наряды. Носил длинные волосы, взбивал кок, подчеркивал талию и подкладывал искусственные плечи. «Пушкин: легкомысленный, офранцуженный картежник, – жестко пишет славист Джон Бейли. – Гоголь: извращенец, гомосексуалист, поистине хам».

О гомосексуальных склонностях Гоголя, а также о его биографии и творчестве имеются серьезные работы фрейдистов.

Отметим лишь, что Пушкин иронически, а то и неприязненно или издевательски относился к гомосексуалистам (например, известно его отношение к Филиппу Вигелю, не говоря уж о бароне Геккерене). Не проявлялось ли такое же отношение к Гоголю? Наивно сводить всю сложность человеческих отношений к одной причине, но было бы ошибкой ее игнорировать.

Русское слово дружба не адекватно сути английского friendship или французского amitié. Большая дистанция лежит между значениями друг и приятель. Приятель ближе по смыслу слову знакомый, а знакомых той или иной степени приближенности у Пушкина зарегистрировано 2700. Дружба для Пушкина – это многолетние отношения глубокой духовной близости, взаимной открытости, доверия, понимания, сопереживания, бескорыстия.

У Пушкина с Гоголем были, говоря современным языком, деловые контакты, которые изо всех сил стимулировал Гоголь. В жизни Гоголя Пушкин сыграл решающую роль. Для Пушкина Гоголь был в числе многих молодых литераторов. Долгие годы существовало предположение, что именно Гоголя имел в виду Пушкин, назвав неизвестного автора «одним из моих приятелей, великим меланхоликом, имеющим иногда свои светлые минуты веселости». Сомнения существовали и раньше у Гиппиуса, но недавно В.Э. Вацуро весьма убедительно доказал, что к Гоголю это никак не относится. Однако становившийся с годами все более мрачным Пушкин в качестве развлечения и отвлечения принимал юмор и странности Гоголя и как автора, и как личности. В написанном Гоголем видел он шутку, в которой «много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального».

В сороковых годах Плетнев, который свел Гоголя с Пушкиным, возмущенно писал Гоголю: «Но что такое ты? Как человек существо скрытное, эгоистическое, надменное и всем жертвующее для славы. Как друг что ты такое? И могут ли быть у тебя друзья?». Судьба распорядилась двумя классиками по-своему, сделав их дальними родственниками. Спустя почти полвека внучка поэта Мария Пушкина вышла замуж за поручика гусарского полка Николая Быкова, внучатого племянника Гоголя. Но к литературе этот курьез отношения не имеет.

Выше сказано, что у истоков мифа о дружбе двух писателей стоял Белинский, а теперь уточним, что самим первоисточником был, конечно же, Гоголь собственной персоной. Жизнь Пушкина, основные события в ней, были неизвестны Гоголю. «Гоголь пишет о Пушкине как не принято писать о реальных, живущих ныне или живших некогда лицах», – замечает Б. Бурсов. Сказанное Гоголем о Пушкине, по словам Бурсова, «характерно именно для легенды, а не для литературно-критической характеристики».

В приступе мечтательности Гоголь сам оговаривается в письме к Жуковскому, что дружба с Пушкиным приснилась ему во сне: «О Пушкин, Пушкин! Какой прекрасный сон удалось мне видеть в жизни, и как печально было мое пробуждение!» Часто встречающиеся в исследованиях многозначительные фразы типа: «Гоголь знакомил Пушкина со своими литературными планами, читал ему сам новые произведения или присылал на предварительный просмотр в рукописи», – обобщают то, что имело место лишь два-три раза, создавая ложную картину перманентных личных и творческих отношений.

Гоголь сам распространял среди окружающих легенды о желаемой им дружбе. Так, воспоминания близкого Гоголю Данилевского донесли до нас рассказ Якима, слуги Гоголя. «Они (т. е. Пушкин. – Ю.Д.) так любили барина. Бывало, снег, дождь, слякоть, а они в своей шинельке бегут сюда (получается, и Пушкин, и Акакий Акакиевич демократически бегали в одинаковых шинельках. – Ю.Д.). По целым ночам у барина просиживали, слушая, как наш-то читал им свои сочинения, либо читал ему свои стихи». По словам Якима, Пушкин, заходя к Гоголю и не заставая его, с досадою рылся в его бумагах, горя нетерпением узнать, что тот написал нового. Он с любовью следил за развитием Гоголя и все твердил ему ««пишите, пишите», а от его повестей хохотал, и уходил от Гоголя всегда веселый и в духе».

Неграмотный этот слуга, того не ведая, заложил фундамент советского подхода к Гоголю. Яким, по-видимому, был больше, чем камердинер. Гоголь, осердясь, грозил побить его, но Яким, что невероятно, грубил хозяину, а Гоголь нежно заботился о нем и даже обеспечил его будущность.

Каждый писатель сочиняет себе биографию, делая ее более интересной, конфликтной, яркой, вшитой в литературу. Лев Толстой в статье «О Шекспире и о драме» заметил, что Шекспира сделал великим Гете, и вообще писатели по корыстным соображениям делают великими других писателей – и становятся им на плечи. Все же большинство писателей делает это на основе реалий.

Уникальность описываемой ситуации в том, что великий прозаик Гоголь сам, с начала литературной карьеры до ее конца, творил фундаментальное свое произведение – миф о дружбе с великим поэтом России. Миф он поставил во главу своей биографии. Это поистине блистательное сочинение Гоголя стало важной ступенью литературной истории, но так и не стало исторической реальностью.

Возникает любопытный вопрос: как сложилась бы литературная судьба Гоголя, если б с самого начала он не поставил своей задачей заполучить благословение Пушкина, а просто писал и пробивался в литературу без покровителя?

На вопрос этот мы никогда не получим ответа. Можно лишь предположить, что в такой нетерпимой к отклонениям стране, как Россия, Гоголь с его несомненной гениальностью, но при странном поведении, провинциальности, мнительности и своеобразной грамотности, в которой его то и дело упрекала критика, долго оставался бы в безвестности. Возможно, он не поспел бы за другими писателями, оказавшись во втором или третьем ряду.

Вот почему мы настоятельно рекомендуем молодым писателям сперва найти достойного мэтра, распространить жизнеспособный миф о близкой дружбе с ним и начинать публиковаться под реальное или выдуманное благословение великого учителя. Не забыть бы только заранее выяснить, как зовут его жену.

1991