Музыка и здоровье

О целебных свойствах музыки известно со времен Платона. «Музыка и ритм найдут дорогу к сокровеннейшим уголкам души», — примерно так можно передать смысл его высказывания по этому поводу. «С музыкой все получается лучше», — гласит народная мудрость, и это стало прописной истиной. Короче говоря, музыка способствует физическому и душевному здоровью — ее любят почти все люди, и она нередко помогает при лечении серьезных болезней.

Термином «музыкальная терапия» именуют множество разнообразных методов: начиная с эзотерических ритуалов и заканчивая научно обоснованными медицинскими процедурами. Но хотя еще в 1994 году исследователь в области психотерапии Клаус Граве констатировал, что изыскания по музыкотерапии «исключительно скудны», до недавнего времени их эффективность практически не исследовалась. В последние годы ситуация изменилось, и многие ученые занялись эмпирическим обоснованием своих методик.

 

Между эзотерикой и очевидным

В 2006 году в Германии насчитывалось примерно 2000 музыкотерапевтов, объединившихся в многочисленные профессиональные союзы, крупнейший из которых — Немецкое общество музыкальной терапии (DGMT). Многие методы названы в честь своих первооткрывателей, как, например, «музыкальная терапия Орфа», другие — по цели воздействия, например, «поведенчески центрированная музыкальная терапия». Но лишь немногие врачи этого профиля готовы научно обосновать, является ли музыка вспомогательным средством при лечении или действует сама по себе. «Несмотря на необходимость эмпирически проверенной концепции лечения и обоснованных принципов воздействия музыки, — пишет гейдельбергский психолог Александр Вормит, — в немецкой музыкальной терапии на переднем плане стоит схоластически ориентированное и, с недавнего времени, эклектическое мышление».

«Сообщество музыкальных терапевтов отличается романтическими представлениями», — вторит ему Томас Мюнте из университета Магдебурга, а ганноверский исследователь музыки Эккарт Альтенмюллер говорит о том, что этому методу необходимо избавиться от «альтернативности».

Немецкий Центр музыкально-терапевтических исследований (DZM) в Гейдельберге стремится поддерживать методики, основанные на статистических данных. Его руководитель Ганс Фолькер Болай подчеркивает, что право на существование имеют и другие методы. «Основанные на статистических данных методы не означают отказ от зарекомендовавших себя на практике классических», — говорит он, но признает, что под термином «музыкальная терапия» скрываются порой методики, не выходящие за рамки психогигиены. «Я называю это музыкальной домашней аптечкой, которая приносит мало пользы, но на ней можно неплохо заработать», — добавляет Болай.

Он подразделяет музыкально-терапевтические методы на три группы.

Первые используют в практической медицине: известно об их эффективности при инсультах, тинитусе (заболевании, вызывающем шум в ушах) и хронических болях, при их применении можно с помощью приборов делать заключения о воздействии музыки на головной мозг.

Ко второй группе относится использование музыки в психотерапии, результаты которого подтверждаются научными исследованиями контрольных групп пациентов в сравнении с теми, к которым применялся эффект плацебо.

Третья группа включает методы, которые используют различные школы классической психотерапии в рамках «метода кейсов» — то есть при обучении на основе реальных экономических, социальных и бизнес-ситуаций.

В зависимости от того, каким образом используется музыка при терапии, различают активную, когда пациенты музицируют сами, и рецептивную, когда они только слушают музыку. Это различие существенно — активное музицирование оказывает гораздо более сильное воздействие на мозговую деятельность.

Мнение о том, что прослушивание определенной музыки может вылечить, спорно — новейшие научные данные свидетельствуют, что она воздействует на человека в зависимости от его индивидуального культурного уровня. Так что лозунги вроде «Классика против депрессии» — это нонсенс.

Ниже пойдет речь о формах музыкальной терапии, эффективность которых бесспорно подтверждена научными исследованиями: они не только улучшают настроение, но и в самом деле излечивают больных или, по крайней мере, ослабляют физические страдания. Особенно впечатляют результаты музыкальной терапии у пациентов с повреждениями мозга в результате инсульта или дегенеративного заболевания — с помощью музыки его функциональные способности восстанавливаются.

 

Все началось с зуда

Эрих Пауль Рихтер, органист и чембалист церкви Мессии в Ганновере, поздним вечером 1 февраля 2007 года сидел за роялем в своей квартире. Встав из-за инструмента, он споткнулся, но, не придав этому значения, отправился спать.

Это была ошибка. Будь Рихтер медиком, его обеспокоил бы такой недвусмысленный признак, как зуд на тыльной стороны левой ладони. В первые три-четыре часа после инсульта еще есть шанс избежать самого страшного. Но поскольку ничего предпринято не было, нарушилось кровоснабжение в правом полушарии его мозга и произошли непоправимые изменения. Музыкант обнаружил это только наутро — левая половина его тела была парализована.

После лечения в больнице Рихтера отправили на реабилитацию в неврологическую клинику. Там ему предстояло тренировать левые руку и ногу, чтобы противодействовать судорогам и восстанавливать мелкую моторику: вставлять круглые стержни в отверстия, нанизывать бусины на шнурок, отвинчивать и завинчивать пробки на бутылках. Для пациентов, рассудок которых не пострадал, это занятие тягостное. Кроме того, шансы на успех, как известно, в этом случае невысоки.

На счастье Рихтера, он был знаком с ганноверским музыкальным терапевтом Эккартом Альтенмюллером, чья аспирантка Сабине Шнейдер незадолго до того опубликовала в научном журнале первые результаты исследования нового метода лечения инсульта, показывавшие: «музыкальный тренинг» (MUD), работает, и весьма неплохо.

«Я пережил катастрофу и теперь начинаю учиться играть на фортепиано», — так формулирует Эккарт Альтенмюллер пародоксальный принцип лечения пациентов, не обладающих музыкальной подготовкой. Они учатся играть простейшие мелодии поначалу на большом электронном барабане, а затем, когда пальцы снова начинают их слушаться, на клавиатуре.

Может ли профессиональный музыкант получать удовольствие, мучительно медленно, по одной нотке, играя на пианино детскую песенку? «Меня радует уже сама возможность совершать хоть какие-то движения левой рукой», — отвечает на этот вопрос Рихтер.

В Германии инсульт случается у 250 тысяч человек в год, и 90 процентов из них оказываются частично парализованы. По оценке Томаса Мюнте, консультирующего клиническую часть исследований в университете Магдебурга, примерно к одной трети пациентов применима музыкальная терапия — то есть так можно лечить до 70 — ти тысяч человек.

«Музыкальный тренинг» (MUD) соответствует критериям медицинских методов, подтвержденных статистическими исследованиями. Он был опробован на группе из 60 человек, перенесших инсульт, такая же группа испытуемых получала традиционное лечение. У тех, к кому применяли MUD-методику, важнейшие двигательные функции значительно улучшились после пятнадцати сеансов, в то время как традиционные методы не дали видимых результатов.

Лечебное воздействие музыкальной терапии объясняется тем, что она затрагивает не только слух, но и двигательный аппарат, эмоциональную сферу и интеллект. Исходя из того, что даже кратковременные музыкальные занятия явно «перестраивают» мозг, у Альтенмюллера возникла идея применить музыку для терапии последствий инсульта. При этом заболевании базовые моторные функции не нарушаются, напротив, при спастическом параличе мышцы активизируются слишком сильно, и через спинной мозг в них направляется неконтролируемый поток нервных импульсов, вызывая судороги.

Целью лечения является восстановление функционирования пораженных зон головного мозга. «99 процентов контрольных функций сводится к отсечению излишней информации, а мелкая моторика — это преодоление крупной моторики», — говорит Альтенмюллер. Пациент, как маленький ребенок, должен тренировать новые зоны головного мозга, чтобы шаг за шагом восстановить контроль над своими конечностями.

Это длительный процесс, и чудес музыкальная терапия не обещает. Через полтора года после инсульта Рихтеру пришлось долго упражняться, прежде чем его пальцы смогли сыграть несложную мелодию. Его руку укладывали на специальную подставку, чтобы добиться полного расслабления, и больной смог распрямить скрюченные пальцы. Затем он осторожно пытался извлечь звук. «Это похоже на то, как если бы кто-то пытался говорить, не шевеля мышцами лица», — описывает Рихтер свои ощущения. Он гордится тем, что в состоянии уже не только играть коротенькие мелодии, но и подкладывать большой палец, чтобы исполнить более длинные, — в своей прежней жизни он делал это не задумываясь. Теперь он пытается играть двумя руками упражнения, в которых левая не слишком занята. Его правая рука после инсульта не пострадала.

Еще один впечатляющий пример того, как музыка способствует восстановлению после инсульта, приводит Готтфрид Шлауг из Гарвардской медицинской школы Бостона. Он работает с людьми, потерявшими дар речи. Они понимают, что им говорят, и знают, что хотели бы ответить, но не в состоянии артикулировать. У Шлауга есть видеозапись, где семидесятилетний пациент, перенесший в 2003 году инсульт, не в состоянии назвать свое имя и произнести текст «Happy Birthday», но поет эту мелодию со словами.

Причина этого феномена в том, что за тексты песен отвечает правое полушарие головного мозга. «Песенная терапия» (Melodic Intonation Therapy, MIT) позволяет добиться, чтобы эта область взяла на себя функции поврежденной зоны Брока, отвечающей за речь. Этот метод был разработан еще в 1973 году бостонским врачом Мартином Альбертом, но теперь его эффективность впервые подтверждена экспериментально.

На первых сеансах лечения терапевт садится напротив больного, берет его левую руку в свою и, ритмично ею покачивая, поет вместе с пациентом короткие строфы на простую мелодию из двух нот, основанную на естественной мелодике речи. «Хочу пить!» — первая фраза, которую пациент смог произнести после инсульта. Таким образом неделю за неделей нарабатывается репертуар из отдельных фраз. Постепенно пение превращается в речь, и после 75 часов тренинга больной в состоянии поддерживать беседу полными предложениями, пусть даже запинаясь и с трудом артикулируя.

Шлауг сумел доказать, что пациенты, которых долгие годы лечили логопедическими методами, с помощью музыкальной терапии снова начинают говорить. А обследование сканером показывает возросшую под воздействием этого метода активность мозга в правом полушарии — зеркально зоне Брока. Достигнутый эффект не исчезает с окончанием сеансов терапии и наблюдается еще по прошествии двух лет.

Шлауг не понимает, почему разработанный еще тридцать лет назад метод так редко используют. «Возможно, причина кроется в том, что врачу самому надо преодолеть смущение, чтобы запеть вместе с пациентом, — шутит он. — Музыка незаменима при лечении нарушений речи. Этим методом должен владеть каждый терапевт».

Эффективность обоих методов была доказана, но о механизме воздействия музыки при реабилитации пациентов после инсульта можно только строить гипотезы. Эксперименты Майкла Таута из университета Колорадо показали, что большую роль при этом играет ритм, он помогает жертвам инсульта увереннее ходить.

Сможет ли Пауль Рихтер когда-нибудь играть на фортепиано, как прежде? «Мы не делаем прогнозов, — говорит пианист. — В настоящий момент это меня совершенно не интересует». Его радуют даже минимальные успехи, а Эккарт Альтенмюллер считает, что главное — мотивация. И если после выписки из больницы Рихтеру предлагали переоборудовать квартиру таким образом, чтобы он смог пользоваться инвалидным креслом, сейчас он совершает дальние пешие прогулки.

Он с удовольствием смотрит в Интернете видеозаписи выступлений великих пианистов, и когда видит крупным планом их руки или слышит свои собственные записи, его пальцы начинают двигаться сами собой.

 

Звук в голове

С таким сталкиваются многие. Например, на концерте рок-музыки звук такой громкий, что в ушах возникает неприятный свист. Он может появиться и тогда, когда человека надолго запирают в полностью звукоизолированном помещении.

Обычно этот звук пропадает минут через пять, но некоторые люди не могут от него избавиться. Это — тинитус, заболевание, которым в Германии страдает не меньше миллиона людей.

О его причинах известно немного. Он может появиться после травмы, вызванной воздействием слишком интенсивного звука, а также вследствие заболевания внутреннего уха или повышенного кровяного давления. До недавнего времени предполагалось, что при тинитусе звук генерируют неправильно функционирующие слуховые рецепторы, посылающие ложные сигналы в мозг. Но обследование сканированием показало, что звук может возникать, даже когда между рецепторами и мозгом не наблюдается взаимодействия, а значит, пациент слышит «ложные» звуки, которые возникают непосредственно у него в голове, а не во внутреннем ухе.

Существует немало методов лечения тинитуса — начиная от назначения сильнодействующих лекарственных средств и заканчивая оперативным рассечением слухового нерва, но все они не слишком эффективны. Лучше всего помогают миниатюрные слуховые аппараты, маскирующие шумовым сигналом свистящий звук — они перекрывают его, делая менее раздражающим.

Группа ученых во главе с Гансом Фолькером Болаем из Центра Музыкально-терапевтических Исследований (DZM) Гейдельберга разработала новый метод. Его клинические испытания показали, что из 200 пациентов 80 удалось либо полностью избавить от тинитуса, либо, по меньшей мере, улучшить их состояние. Разумеется, не обошлось без музыки.

Ее уже применяли в качестве вспомогательного средства, чтобы добиться расслабления пациента или перекрыть свистящий звук. Но методика гейдельбергской группы идет от обратного — она не ставит своей целью отвлечь пациента от тинитуса, наоборот, он должен полностью сконцентрироваться на раздражающем свисте и научиться слышать заново.

Прежде всего необходимо установить, какой именно звук мучает больного, — примерно половина слышат нечто подобное шуму, другие — свист. Только для вторых применима музыкальная терапия.

Лечение включает двенадцать сеансов в течение одной недели. Сначала специальный прибор точно определяет характеристики звука, который слышит пациент. Затем его постоянно проигрывают, добиваясь, чтобы пациент слышал не тот, что звучит у него в голове, а тот, что доносится снаружи. «Тинитус тогда делается вариабельным, — объясняет Ганс Фолькер Болай, — он начинает варьировать по высоте и блуждать в голове».

Музыка, которую слушает пациент, подстраивается под изводящий его свист. Причем речь идет не о «красивой» музыке, а о последовательностях звуков и аккордов, которые «обвивают» раздражающий звук, и больному приходится заново учиться слышать. Он пытается также петь «свой» звук.

Даже в случае, когда свист не исчезает полностью, эта методика как минимум снимает остроту проблемы: она дает пациентам возможность активно подавлять звучащий у них в голове свист и переключать внимание на другое.

«Человек может научиться слышать тинитус, — говорит Ганс Фолькер Болай, — но может и разучиться».

 

Расстроенные чувства

Эмоциональное воздействие музыки на людей позволяет использовать ее при лечении психических заболеваний, в частности — аутизма и так называемого «синдрома Уильямса». Аутисты не в состоянии сопереживать, не могут встать на место другого человека, не способны распознать чужие эмоции по выражению лица. Поэтому они избегают социальных контактов и замыкаются в себе. Страдающие синдромом Уильямса, напротив, лишены сдерживающих факторов в отношениях, охотно вступают в контакт с любым человеком, у них отсутствует «здоровая подозрительность». Если больные с синдромом Уильямса — фанатичные поклонники музыки, то многие аутисты не воспринимают ее вообще.

Страдающие легкой формой аутизма могут быть членами общества, хотя и ощущают себя чужими среди людей. Одна из них, американский ученый Темпл Грендин, работает в области гуманных методов содержания домашнего скота и даже выступает с публичными докладами. Но оказавшись среди большой массы людей, она чувствует себя, по ее словам, «как антрополог на Марсе» (невролог Оливер Закс использовал это выражение для названия своей книги).

Аутистам часто приписывают немузыкальность, что не совсем верно. Многие из них действительно не интересуются музыкой, но некоторые ее очень любят. Темпл Грендин, например, поклонница музыки Баха, однако признается, что получает от нее лишь интеллектуальное удовлетворение, а эмоции остаются не затронуты.

Некоторые аутисты демонстрируют сверхъестественные способности, например, производят в уме вычисления с многозначными числами или способны очень хорошо запоминать мелодии. Но и у «обычных» детей — аутистов музыкальные способности, как правило, выше среднего, многие имеют абсолютный слух. Специалисты объясняют это тем, что аутисты лучше воспринимают «локальные» аспекты музыки, например, отдельные звуки, чем «глобальные», скажем, мелодию — точно так же как в других областях жизни углубляются в детали, упуская из виду целое. Правда, экспериментально это не доказано. В ходе одного из экспериментов Изабель Перес в Монреальском институте дети-аутисты показали результаты лучше, чем контрольная группа, независимо от того, шла ли речь о единичных звуках или о мелодии.

Однако Дэниел Левитин сумел выявить определенную закономерность. Он поставил в монреальском университете МакГилл эксперимент с целью убедиться, что экспрессия, то есть выразительность исполнения, воспринимается аутистами. Испытуемым предлагали прослушать четыре варианта записи одной и той же фортепианной пьесы: в первом она исполнялась очень эмоционально, во втором — на одной громкости и ритмично, как будто ее играла машина. Третий вариант по эмоциональным характеристикам располагался между первым и вторым, а в четвертом музыкальные акценты были расставлены по случайному принципу. Участники эксперимента должны были распределить версии в зависимости от их музыкальной выразительности. Контрольная группа здоровых детей справилась с этим заданием очень хорошо, для аутистов же задача оказалась непосильной. Даже если музыка им нравилась, ее выразительность от них ускользала. «Полученные результаты доказывают, — делает вывод Дэниел Левитин, — что аутистов больше привлекает структура музыкального произведения, чем экспрессивность и эмоциональность его исполнения».

Несмотря на это, музыкальная терапия помогает установить контакт с больным аутизмом, когда слова бессильны. «Если бы нам удалось разработать эффективные невербальные формы музыкальных занятий, — утверждает Памела Хитон из Лондонского университета, работающая с детьми-аутистами, — мы смогли бы понять, как они учатся и вообще воспринимают информацию».

Если причины аутизма пока не установлены, то о синдроме Уильямса известно, что он возникает из-за генетического сбоя в седьмой хромосоме. Дети, страдающие этим заболеванием, плохо поддаются обучению (их IQ в среднем равен 60) и часто страдают нарушением координации. Специалисты немедленно узнают их по характерным чертам так называемого «лица эльфа»: широкому лбу, пухлым щекам, большому рту, к которому словно прилипла улыбка до ушей, и маленькому заостренному подбородку.

В некоторых областях, однако, такие дети демонстрируют способности выше средних: у них превосходная память на лица, хорошо развита, эмоциональна и выразительна устная речь и относительно большой словарный запас, они обладают заметным музыкальным талантом, абсолютным слухом, исключительным чувством ритма и прекрасной музыкальной памятью, способны долго слушать музыку, петь или играть на музыкальных инструментах. Оливер Закс называет их «гипермузыкальные создания». В книге «Однорукий пианист» он рассказывает о своем посещении летнего лагеря для людей с синдромом Уильямса в Массачусеттсе: «Все обитатели кемпинга были ко мне очень дружелюбны, хотя я никого из них раньше никогда не встречал, и общались со мной приветливо, как со старым другом или родственником — расспрашивали, как я добрался, есть ли у меня семья, какой цвет я люблю и какую музыку предпочитаю слушать. Никто не стеснялся меня, даже малыши, которые, как правило, застенчивы с посторонними. Они доверчиво брали меня за руку, заглядывали в глаза и общались с непринужденностью, поразительной для их возраста».

Закс пишет, что музицируют в лагере практически постоянно. И даже те дети, которым трудно самостоятельно завязывать шнурки или застегивать куртку, прекрасно играют на музыкальных инструментах.

Сравнивая их музыкальный дар со сверхъестественными способностями некоторых аутистов, Закс заявляет: «Талантливые аутисты производят впечатление, что появились такими на свет, не нуждаются в развитии способностей путем тренировок и обучения и полностью независимы от влияния извне». Дети с синдромом Уильямса, напротив, стремятся исполнять музыку вместе с другими и для других — для них это своеобразный способ общения. Дэниел Левитин в своей лаборатории сканировал мозг людей с синдромом Уильямса во время прослушивания музыки. Полученные результаты показали, что при этом активность наблюдалась в гораздо более обширных областях головного мозга, чем у здоровых людей. «Их мозг словно пел с закрытым ртом», — подводит итог исследователь.

Дэвид Харон из университета Огайо считает аутизм и синдром Уильямса полярными, но одноплановыми психическими нарушениями, влияющими на социальное поведение: аутисты не способны устанавливать эмоциональные контакты с другими людьми, страдающие синдромом Уильямса, наоборот, не в состоянии держать дистанцию. Это проявляется и в том, как и те и другие воспринимают музыку. Харон видит здесь подтверждение теории, что первоначальной функцией музыки была социальная, она помогала устанавливать и поддерживать контакты с другими людьми.

Таким образом, музыка способна на многое в медицине и психиатрии: влияние на процессы, происходящие в головном мозге, позволяет использовать ее для лечения пациентов, у которых нарушено взаимодействие между его зонами. А связь с эмоциями дает возможность применять ее в психотерапии. Связывая людей друг с другом, она действует и при нарушениях поведенческой модели.

Музыка действительно исцеляет — и это еще одно основание делать ее как можно доступнее.