«Любите ли вы музыку?» Немногие скажут: «Нет», — такой ответ вызовет непонимание. Что за бесчувственные создания?! Ведь музыку любят все, она — неотъемлемая часть нашей жизни: для кого-то — самое главное, для других — приятное сопровождение, привычный звуковой фон. Достаточно утром в метро посмотреть на пассажиров: каждый второй, с затычками наушников, слушает звуковую дорожку к собственной жизни. Представить себе мир без музыки невозможно, в нем будет недоставать чего-то очень существенного, необходимого.
На вопрос «Музыкальны ли вы?» 60 процентов опрошенных ответили отрицательно. Стефан Кёльш, исследователь функций головного мозга в университете Сассекса (его имя будет еще не раз упомянуто на страницах этой книги), рассказал мне о типичной реакции людей, когда они узнают, что будут изучать их музыкальные способности: «Они извиняются за то, что не отказались от участия в опытах сразу, утверждая, что абсолютно немузыкальны, поэтому в их мозгу ничего интересного в этом смысле обнаружить не удастся».
Да и сами ученые, которым хорошо известно, как много там можно обнаружить, робеют, когда речь заходит об их собственной музыкальности. Собирая материалы для этой книги, я посещал многие научные конференции и часто наблюдал такую сцену: докладчик повествует, как в процессе эксперимента испытуемому предлагалось прослушать несложную мелодию, но если его попросить ее напеть, краснеет и говорит: «Извините, я плохо пою». Это обычная отговорка даже среди музыковедов.
Отчего же пение и музицирование сопряжено с подобного рода страхами? Почему многие способны преодолеть его лишь в душе или под воздействием алкоголя? Причина кроется в господствующем убеждении, будто музыкальность — дар, отпущенный лишь немногим, что это дело лучше предоставить профессионалам, что обучение музыке следует начинать в детском возрасте, что взрослый освоить игру на музыкальном инструменте не в состоянии и что подавляющее большинство людей обречены на роль слушателей.
Беру на себя смелость утверждать: все это не соответствует действительности. И так думаю не только я. Результаты недавних исследований деятельности головного мозга доказывают: музыкальностью наделены все без исключения, причем с рождения, и в течение первых лет жизни она развивается до поразительно тонкого восприятия национальной музыкальной культуры.
Любой, даже если он никогда не играл ни на каком инструменте, имеет, сам о том не подозревая, недюжинные музыкальные способности. Речь идет не о хорошем музыкальном слухе или гибкости пальцев, позволяющей бегло перебирать струны, — музыка может звучать и в голове. Многие радиостанции проводят такой конкурс: проигрывают коротенькие отрывки шлягеров, и хотя фонограмму включают всего на несколько десятых долей секунды, так что невозможно распознать ни мелодию, ни хотя бы одно слово текста, слушателям удается ее идентифицировать. При мысли о том, какую работу при этом проделывает мозг, меня охватывает благоговейный трепет.
Выдающиеся спортсмены пользуются вполне заслуженной популярностью (разумеется, те, кто не принимает допинг). Мы восхищаемся футбольной сборной, стремительными спринтерами, грациозными гимнастками и ловкими горнолыжниками. При этом мы отлично понимаем: сколько ни тренируйся, нам таких результатов никогда не достигнуть. Но разве это повод, чтобы свести собственную спортивную жизнь к сидению перед телевизором?
Конечно нет, совсем наоборот! Победа семнадцатилетнего Бориса Беккера на турнире в Уимблдоне в 1985 году вызвала в Германии настоящий теннисный бум. В спортивных клубах есть группы разного уровня, и ни один тренер не станет отговаривать от занятий даже не особенно способного ученика, которому не видать олимпийских медалей. Физическая нагрузка жизненно необходима всем. И вряд ли кто-то, входя в спортивный магазин, испытывает приступ робости, ведь при покупке пары кроссовок не требуется предъявлять справку о своих достижениях.
Регулярно тренируясь, результата может добиться любой. Многие люди начинают заниматься спортом после сорока, такие есть и среди моих знакомых — и они вызывают у меня восхищение. «Но какой прок во взрослом возрасте брать уроки фортепиано? — возразите вы. — И потом, для этого ведь нужен талант, а он либо есть, либо его нет, и таких, кто им обладает, к сожалению, очень немного».
Те, кто изучает функции головного мозга, связанные с музыкальностью, являются страстными противниками теории «особых» способностей. Стефан Кёльш написал об этом книгу «Как обращаться с талантом: Закрытое общество и его адепты». Слово «дарование» он употребляет только в кавычках, так как считает этот феномен вымыслом. Автор провел немало дискуссий со своими оппонентами и был озадачен, когда в качестве примера гения они чаще всего приводили Моцарта, хотя при этом вовсе не являлись поклонниками его музыки. «Почему же они не назвали гением своего любимого композитора? — размышляет Кёльш в своей книге и приходит к неожиданному выводу: — Лично я полагаю, что Моцарт отнюдь не гений, он одарен не больше, чем любой другой человек. Это всего лишь отличный ремесленник».
Мне бы не хотелось посягать на общепризнанные авторитеты. Так же, как и другие, я испытываю волнение, слушая госпел или скрипку виртуоза. И считаю справедливым, когда для самых лучших музыкантов возводятся баснословно дорогие храмы музыки, как, например, строящаяся в Гамбурге филармония на Эльбе, чести выступать на сцене которой удостоятся немногие. Однако понятие гениальности подразумевает, что все остальные ее лишены. И это касается не только так называемой серьезной музыки: например, на конкурсе «Германия ищет суперзвезду» жюри во главе с Дитером Боленом (известным эстрадным композитором и продюсером, выступавшим с Томасом Андерсом в дуэте «Modern Talking») берет на себя смелость решать, обладает ли юный соискатель качествами «звезды».
А ведь отбор кандидатов на участие в этом шоу тенденциозен. Туда попадают и певцы с сильными голосами, и люди, одержимые манией величия, но не способные взять ни одной верной ноты. В результате телезритель словно получает с экрана сигнал: раз он тоже не может петь чисто, то должен сидеть дома на диване и смотреть передачу про «суперзвезд». Такой контраст между участниками создается в шоу намеренно. Среднестатистический кандидат всегда может чисто напеть тот или иной шлягер, но это лишало бы зрелище интриги, а фирмам звукозаписи было бы сложнее поддерживать у зрителей иллюзию, будто шлягеры попали на вершины хит-парадов не благодаря умелой рекламе, а потому, что они действительно лучшие.
Я выступаю на стороне непрофессионалов — тех, кто поет в церковных хорах, играет в любительских ансамблях и оркестрах, принимает участие в уличных праздниках. И пусть им не удается добиться идеального звучания, записать альбом и заработать большие деньги, они умеют тронуть своих слушателей до глубины души.
В прошлом человек не подвергался непрерывному звуковому облучению из телевизора и радио, музыка не настигала его в супермаркете и даже в лифте. Простой смертный практически не имел шансов услышать исполнителя мирового класса. Он сталкивался с музыкой только во время городских праздников и в храмах на церковных службах. Концерты в их современном понимании, когда музыка является целью мероприятия, стали устраивать, только когда появились специально предназначенные для этого помещения. Но музыка постоянно сопровождала человека в быту: мать убаюкивала ребенка колыбельной, по праздничным дням, на Рождество, например, люди пели песни, водили хороводы. То есть музыку одновременно и слушали, и исполняли, и так продолжалось из поколения в поколение.
Сегодня появились новые возможности, и мы за короткое время прослушиваем музыки больше, чем Бах, Моцарт или Бетховен за всю жизнь. Нам доступны произведения, созданные на протяжении пяти веков во всех частях света. В памяти моего компьютера хранится 21 тысяча записей, которые я могу послушать, просто щелкнув «мышкой». Существует целая индустрия, цель которой — не дать нам ни минуты прожить без звукового сопровождения, а юристы тщательно следят, чтобы никто не спел «Happy Birthday», не оплатив авторских прав. К счастью, это пока распространяется только на публичное исполнение…
Столь всеобъемлющее общение с музыкой не проходит бесследно для нашего мозга. Ведь самое обычное прослушивание — отнюдь не пассивный процесс: в мозгу формируется представление о том, как должна звучать музыка, и рождается ожидание новых, еще не известных созвучий.
Подобное происходит с ребенком, когда он учится говорить: малыш определяет в качестве правильных те звуковые комбинации и словосочетания, которые слышит чаще всего, — и они формируют его родной язык. Расширение словарного запаса и обучение грамматике происходит на основе того, что постоянно «на слуху». Точно так же мы усваиваем музыкальные правила.
Научные исследования позволяют сделать вывод: подобно тому, как в детском возрасте человечек начинает испытывать потребность учить язык, у него возникает желание слушать музыку. И это не просто хобби, как вязание или коллекционирование почтовых марок. Исторической науке пока неизвестна культура, в которой отсутствовало бы музыкальное искусство. Почему? Возможно, потому, что музыка играет положительную роль в процессе эволюции и даже дает преимущества в борьбе за выживание.
В этой книге приведены ответы, которые наука дает на подобные вопросы. Они вызывают протест у многих людей, прежде всего, у профессиональных музыкантов. Музыка для них глубоко иррациональна, и они убеждены, что ее сущность невозможно познать при помощи объективных научных методов. Исследователь музыки Дэниел Левитин, разрабатывающий в лаборатории университета Макгилла в Монреале естественно-научные темы, пишет: «Возможно, мы столкнулись с великой тайной, разгадать которую полностью не удастся никогда, — тайны творения чего-то живого, прекрасного, могущественного, понятного, но неуловимого». Он ссылается на религиозного философа Алана Ваттса, который говорил об ограниченности научного метода и сравнивал его с естествоиспытателем, который изучает особенности реки, черпая из нее воду ведром. «Но разве ведро с водой — это река?» — вопрошал Ватте.
В беседе с легендарным основателем американской рок-группы «Talking Heads» Дэвидом Бирном Левитин рассказал, как поделился результатами своих исследований с певицей Шер, и та пришла в ужас, заявив, что он пытается объяснить необъяснимое. «Кто бы говорил!» — заметил Дэвид Бирн, прозрачно намекая на то, что шлягеры Шер являются продуктом массовой культуры, а вовсе не результатом творческого вдохновения.
Каждый музыкант знает — интуитивно либо на основе опыта, — как вызвать у слушателей глубокие эмоции. Скажем, певице вовсе не обязательно пережить личную драму, чтобы убедительно исполнить песню о разлуке. Это относится в равной мере ко всем видам искусства, однако музыка оказывает на нас самое непосредственное воздействие.
В этой книге я часто буду обращаться к результатам научных исследований. Тем не менее, я не считаю, что пестрая картинка на мониторе может дать ответ на все вопросы о процессах, происходящих в нашем мозге. Мы все еще очень далеки от возможности наблюдать за тем, как человек думает и чувствует.
Можно ли добиться интересных результатов, «черпая воду ведром»? К примеру, сыграть испытуемому популярную детскую песенку на синтезаторе и попытаться выяснить, что происходит у него в голове при прослушивании музыкальных произведений?
Как ни странно, да. Разумеется, для решения более сложных вопросов необходимо проводить исследования в ситуациях, приближенных к реальной жизни. В деле изучения «музыкальности» человека наука находится еще в самом начале пути, и не исключено, что процессы, протекающие в головном мозге при прослушивании и исполнении музыки, действительно слишком сложны, чтобы их когда-либо удалось окончательно объяснить. И все же достигнутые результаты открывают перед нами большие перспективы.
Моя уверенность в том, что ученые находятся на верном пути, основана не только на результатах исследований и статистических данных, но и на собственном опыте. Я музицирую всю свою жизнь, причем исключительно как любитель: два года брал уроки фортепиано, затем самостоятельно разучил на гитаре репертуар ансамбля «Beatles», пару лет играл в джазе, десять лет интенсивно занимался пением и в последние годы выступаю на сцене в составе вокального квинтета. Невозможно передать, какое это наслаждение — всего лишь при помощи нескольких микрофонов и усилителей заставлять людей ликовать и плакать!
Я рад, что мне не довелось стать профессиональным музыкантом, — им приходится много и тяжело трудиться, хотя слушатели об этом, конечно, не догадываются. Эккарт Альтенмюллер, психолог Высшей школы музыки и театра в Ганновере, ежедневно оказывает помощь страдающим от стресса музыкантам. «Их постоянно терзает чувство страха, — рассказал он мне. — Как я рад, что никто из моих детей не выбрал эту профессию!»
Слушать выступление первоклассного оркестра в зале с безупречной акустикой — непередаваемое наслаждение. Это все равно что смотреть, как играют футболисты высшей лиги на поле, подстриженном маникюрными ножницами. Но ведь и в матче любительских команд на бугристой дворовой площадке есть своя прелесть. А главное — вершина нуждается в широком основании. Между нервозными, задавленными стрессом профессиональными музыкантами на одном полюсе и страдающими комплексом музыкальной неполноценности дилетантами — на другом много свободного места: для вас, для меня и для всех тех, кто просто любит музыку.