Когда мы видим Ее вблизи — нам больно за всех людей. Ты думал о справедливости, но забыл о жизни своей. Ты думал о милосердии, но забыл о своем пути. А впрочем, охота уже началась, Лети, мой голубь, лети!.. Пусть сокол чужой не догонит тебя, Да будешь ты быстр и смел, Ведь там, в посланье на лапке твоей — Что я сказать не успел. Лети мимо стен чужих городов, Чей камень горяч и нем, Лети над жаром красных песков — В город Йерусалем. В город, чьи камни молчат и ждут, Когда им снова запеть, Когда мои братья по ним пройдут, От слез не в силах смотреть, За то, к чему я ближе сегодня, Что здесь, у меня в груди — Лети в часовню Гроба Господня И там на плиты пади. …О, я вошел бы туда босым, Слепой от блаженных слез, Как в тот небесный Йерусалим, Что выстроил нам Христос, Ты будешь сердцем моим живым, Когда прилетишь туда, Куда мне уже не войти босым, Путем земным — никогда… А, белый город, священный сон, Больное сердце земли… «Ведь ты хотел к Голгофе, Раймон — Вставай, за тобой пришли. Ты шел куда-то с крестом, Раймон? Так вот, мы уже пришли». Когда тебя выводят на стены, Ты будешь почти что тверд. Освобождать из позорного плена Ведет почетный эскорт. А у Того был эскорт — солдаты, Толпа по стогнам пути… А у Того был эскорт — крылатый, Но кто поможет — нести?.. В сиянье, не то в лохмотья одетый, Еще продержись, паладин… А, Симон Киринеянин, где ты, Зачем я совсем один?.. Но Симона нет, а внизу — все братья, То цирк, и праздника ждут. Махни рукой им, ты должен сказать им, Что знаешь — они дойдут. Зубцы стены сейчас обагрятся, Осталось недолго ждать, И страшно — но кто бы мог отказаться, Какое уж там — предать! Безжалостен суд и пути жестоки, Но что еще делать с собой, Когда на востоке — там, на востоке, Слегка светясь над землей — Да, ты узнал. Преклони колена И поклонись ему. Мой голос — в сторону Йерусалема, Лети, мой голубь, до Йерусалема, Выпущенный во тьму… …А город был взят — во славу веры, И важно ли то — уже — Как вниз со стен скатилась, мессеры, Голова Раймона Порше? Мы все лежим в той земле — без счета, С тысячу лет пути, Но видишь, опять началась охота, — — Лети, мой голубь, лети… Каменный, каменный путь. Я так люблю свою жизнь, мой Бог, Хотя и знаю, что будет дале со мной. И через тысячу лет Я пожалею, что там не лег, Потому что все мы забыты в плоти земной, А там, у Тебя, я был бы рад Маленькой чести — праведной смерти, Благу, единственному на свете, Когда эти стены нас более не защитят…

Elwin, Elwin, молись, ибо что еще делать теперь. Рыцарь в ржавых доспехах, с забралом без прорезей глаз, Взял твой след, и догонит, и нет избежавших его. Может, имя его — Справедливость, а может, и Смерть, Но поединок будет, и в нем ты ответишь за вас, За всех, ушедших с крестами, и не понявших всего. Тверже стали и дерева, и тверже сердец — земля, Блаженны усталые, ибо их есть покой земной, Но вдвое блаженней усталых тот, кто еще стоит — Без знамени и без славы, без имени Короля, — И облака, смеясь, текут и кружатся надо мной — Благочестивый рыцарь сегодня будет убит. Своими, всегда своими, и будет безумно жаль, Потом они будут думать, и кто-то сойдет с ума, И кто-то, не в силах подняться, скажет, что видел свет. «А этот рыцарь был чист, вот только одна печаль — Он знал, что такое свет, но не знал, что такое тьма, Но плачьте, братья, отныне среди нас его больше нет». …Но говорят, Господень дом И для ушедших сим путем, Вдали от мира, так вдали, Среди песков Святой Земли, Не сделавших последний шаг — — О, говорят, открыт. Да будет так.

«Крест на груди, о мой паладин, Крепче любых оков. Будешь потерян, о мой господин, Средь сарацинских песков». «Крест на груди, о моя госпожа, Станет защитою мне. Имя твое, о моя госпожа, Вспомню в чужой стороне». «Место ли памяти, мой паладин, Там, где сбирается рать? Слабой ли даме, о мой господин, Сердце твое удержать?» «Памяти место, моя госпожа, Там, где любовь жива. Так и на камне, моя госпожа, Может расти трава». «Ярче Марии, о мой паладин, Нет в небесах звезды. Новой любовью, о мой господин, Будешь исполнен ты». «Этой любви, о моя госпожа, Верен я был всегда. И над Святою Землею, и здесь Девы горит звезда». «Ярок закат, о мой паладин, Ярок как кровь закат. Если уйдешь ты, о мой господин, Ты не вернешься назад». «Ярок закат, о моя госпожа, Сердце мое горит. Если я сгину, моя госпожа, Бог тебя защитит». «Горько вино твое, мой паладин, Но я приму его. Оба мы верой да не посрамим Господа своего». «О госпожа моя, что сказать Грешник в силах сейчас? Бойся теперь, нечестивая рать, Вижу — Господь за нас!»

Когда опустеют ладони небес, Когда оскудеет рог, И все твои братья приснятся тебе, Кого ты спасти не смог — О чем ты крикнешь тогда, тогда На одной из последних месс, Когда слова текут, как вода, Не достигая небес? Священник, ты просто сошел с ума, Ведь нас не слышит наш Бог. Мы сдохнем раньше, чем будет зима, Нас, видно, взяли врасплох, Мы, видно, не знали, куда мы шли, А может, просто не мне Коснуться с любовью этой земли — Трофея в земной войне. Она убивает нас, и расплата Приходит через тела. Нам больше нечего есть, ребята, Она нас всех забрала. Сегодня умер Рожер, а вчера Умер юный Гийом. В проклятом городе нечего жрать, И скоро мы перемрем. Жив Эмери, но срок истечет, И, закопав его, Я возненавижу этот поход И всех, кто будет живой. Доволен Ты, Боже? Прошу Тебя В безводное небо над головой — Пошли Своим людям, пошли дождя, А то я забуду, что Ты — благой.

…Я смотрел на камень, и он оставался нем. Я видел птиц — они летели домой. Я касался стали своей бесполезной рукой — О Господи, мой Христос, я еще живой, И я шел к Тебе, но Ты не ответил мне. Я входил в эти церкви и плакал по их стенАм, Что не слышали слов Приобщенья, не видели лиц. Из пришедших каждый в огне, простираясь ниц, Так хотел победы Твоей, но она — не нам. Я не свят и не радостен, и ничего не просил, Только много молчал и умерших отпевал, С обескровленным войском снег и удачу делил — Почему же, о Монсеньор, Ты мне даровал Ослепительный свет, откровенье города слез, Ослепительный свет, который я не донес? Ночью видел я, Монсеньор, Твоего гонца, Светозарного рыбаря, что указал мне путь. Я пошел тем путем, и теперь мне идти до конца, Я пошел тем путем, и теперь мне идти… идти, Как за дудочником — ребенку. От белых стен, По нагим площадям на рассвете, следя по пути, Как восходит солнце. Вода уже до колен, Но позвавшему верь и не бойся. Вода по грудь. …Так вошел я, Боже, в огонь, и железо Твое Невредимым пронес, невредим. Слава Сиру, явившему нам Святое Копье, Сир пребудет с ним, А меня все оставьте, я более не для людей, Не сказавшему более — время быть одному, По дорожке, следом, прочь от златых площадей, От домов, золотых от рассвета — в воду, к Нему.

Кто знал из нас Хоть что-нибудь, Правду хоть одну, В которую верил? Но в этот час Обо всем забудь, Мы узнали весну, Мы прогнали Зверя — Говорят меж людьми То так, то сяк, Но я видел сам, Своими глазами: Пьер Бартелеми, Священник, бедняк, Бос, бледен и прям, Прошел сквозь пламя В испытанье огнем. А потом, потом Умер с таким Странным лицом, Будто видел что, А другим не сказал — Может, город какой, Может, Крест святой, Может, просто огонь Изнутри — другой, Чем снаружи, чем Видно всем… А Копье святое — Как же иначе — Принесло удачу, Все это знают. Ни гадать не стоит, Ни жалеть не стоит, О таких не плачут, О таких вспоминают, Упокой Господь его душу.

Порой надежда убивала, Хоть жив надеждой смертный род, И всякий от своей умрет — Я видел сам, как то бывало. Но, Христе, Сам позволил Ты Призвать нас в путь до высоты, К рассвету руки простирая. Я видел море — толщу вод, Что в жажде уст не напитала. Вода без края, без начала, Но горькой солью обожжет. А хОлмы волн его круты, И от ветров и темноты Не упасется птичья стая. Давно об этом сердце знало — Под звуки гимнов шел народ Назад в купель, крича «вперед», И в небесах звезда вставала, Чтоб путь чертить к яслям святым, И те, на чьих плечах кресты, Всё вверх смотрели, умирая. Венец святого кожу рвет, Но выбирать нам не пристало, А тем, кому звезда сияла, Мучений мало наперед. Сколочен крест, в крови кнуты, Но, оглянувшись у черты, Прозреешь ли, душа слепая? И близ Никеи в час привала Я песнь сложил бы про поход, Но коль строка пергамен рвет, Мне жеста рот бы разорвАла. И крылья книг белы, пусты, Пишу анналы немоты, Следов письма не оставляя. Но дело праведных — с высот Глядеть торжественно-устало, Как бьется смерть, лишившись жала, Как пилигрим с ладоней пьет Вино небесной чистоты, Растут Евангелья цветы Из их костей, благоухая. Когда надежда убивала, И влага вод сушила рот, Мы шли назад, крича «вперед», И было нам мучений мало. Но крылья книг еще чисты, И спеть еще успеешь ты, Как пахнет смертью Весть Благая.

Ни страха, ни горя, Жофре, князь Рюдел: Пройдет через море, Кто верен и смел. Молись же Марии Средь алчущих вод, Кто водной стихией К Купели идет. Но море бездонно, Смерть в каждой волне. «Прости, но без Донны Не справиться мне. А, стены Эдессы, А, битвы вино, Прости — без принцессы Мне слишком темно». Светла твоя Блайя, Жофре, князь Рюдел, Ее вспоминая, Того ль ты хотел? Так рушится кладка Стен дома души — Грызет лихорадка, Замучили вши. Как плач у колодца Стал вязью сирвент, [2] Так истина ткется Высоких легенд: «Ни золото мессы, Ни ветра крыло — Увидеть принцессу Меня бы спасло». Молись, ибо вскоре Увидишь предел, Умрет среди моря Жофре, князь Рюдел. Оставь же, пучина, Оставь его нам — Он станет картиной, Прекрасен и прям. Я вижу, как в небе Летит в прежний дом Над волнами лебедь, И истина в том. Даст Бог, и над Роной Сверкнет на воде — Увидеть бы Донну, Да где ж она, где? «Где сказки завеса, Там смерть на заре. Прости — без принцессы Не станет Жофре.»

Ангел мой Отвага, защити меня — От сомнений душу и от страха плоть. Рыцарь Адемар не ел четыре дня, Он не спал три ночи, валится с коня, Но у Адемара есть его Господь. Ангел мой Смиренье, шли меня вперед, Разожги светильник, ведь туман окрест. Рыцарь Адемар не отирает пот, А Тивериада все равно падет, Но у Адемара меч похож на крест. Ангел мой Отвага, заслони щитом — Стрел не отведет он, но напомнит весть. Рыцарь Адемар хватает воздух ртом, Брат его, изранен, падает ничком, Но у Адемара время еще есть. Ангел мой Надежда, мир вокруг горит, Дай же мне при свете прочитать слова. Рыцарь Адемар пленен и позабыт, Граф его оставил, щит с гербом разбит, Но у Адемара есть душа жива. Ангел мой Отвага, не по саду роз Ты идешь навстречу, бел, а может, сед. Рыцарь Адемар зарыт как дохлый пес, Так, без отпеванья, без надгробных слез, Но у Адемара больше страха нет. Рыцарь Адемар сокрыт от смертных глаз, Он совсем ушел, и Бог пребудет с ним. Выступаем завтра, отдан был приказ, Ангел мой Страданье, не касайся нас, Если же коснешься — не скрывай свой нимб.

Божья стрела Из горнего града, Помедли, умолял Я, быструю, ее: То моя была Возлюбленная радость, Я же ее звал — Золото мое. Но все же во плен Влекли королеву, Ветер утекал, Да не в паруса, И будь благословен За милости гнева, Я так же повторял, Да лгал в небеса. Находит, кто искал, Что свято, то свято, И облака неслись Близ борта моего. Вставали среди скал Стены Маграта, А дальше — ТриполИс, Но проку-то с того. [3] В город меж гор Путь был неблизкий, Вехами сиял — Внятен их язык: Там был костер Брата Франциска, Тут у камня спал Брат Доминик. А та стрела Промедлить могла ли — Ведь на оперенье Имя моё. Лишь лететь могла, Куда и послали, И несло смиренье Ее остриё. Гончая небес, Путь чертит сокол, Крест его тени По лицам бьёт. Золото мое Теперь высОко, В Божьем домене Золото моё.

— Мессир, скажите, где Робер, ваш брат, Что безрассудной доблестью богат, Чей маленький отчаянный отряд Вперед рванул и повернет навряд? — С ним все в порядке, — мне король речет, А по лицу его вода течет — Не то недавней битвы горький пот, Не то поток иных соленых вод. — Но все же, сир, где ваш отважный брат, Как скоро собирается назад — В сиянье славы от Мансурских врат Иль покаянно опустивши взгляд? — Он с Господом, — ответствует сеньор, И так спокоен королевский взор, Как будто он провидел с давних пор Исход войны, целительный позор… И вслед за ним увидел я, монах, Так ясно, как бывает не во снах — Синь смертную на синих знаменах И бичеваний кровь на раменах… И плакал я — как все, кто там стоял — О брате короля, что ныне пал, И о пути в далекий белый сад Среди пустынных палестинских скал.

В небе света нынче нету, В небе бродят дымы. Пламя в стенах Маарета, Пламя, пилигримы. А над городом, над нами, В башне, не иначе, Граф Раймон глядит на пламя И, наверно, плачет. Сердце хочет смерти красной В умиранья зиму, Злой дороги, злой, опасной — К Иерусалиму. Разрушенье — Божье дело, Жар навроде мессы, Где в руинах башен белых, Корчась, гибнут бесы. Если б в пламени нетленном Дольше оставаться, Если б только на земле нам В людях не нуждаться! Но пока с востока ветер В лен зовет Господен, Нет иных людей на свете, Я почти свободен… Так и жить бы, умирая За святую веру, И смотреть, как птичья стая В небе дымно-сером Из зимы стремится в лето, Указуя мимо Острых башен Маарета — К Иерусалиму… Что Ты, Христе, бедным прочишь, Мне скажи хоть слово — Вдруг не подвига Ты хочешь, Вдруг — чего другого? Средь густых французских трав ли, В Стран-За-Морем зное Что же плакал я о графе, Если Царь со мною? Кто страдал, идя от мира, О мирской о плате — Что ж ты ждал, паломник сирый, Божьей благодати?.. От стены упал осколок, Пламя крошит горы. Пусть не спросят, чем так дорог Был Раймону город, Пусть не спросят, что ж так долог Был наш путь, которым В жаре бдений и видений, И любви, вестимо, Мы ушли путем падений К Иерусалиму, Из земли своей родимой — Умирать за Бога.

У госпожи моей в саду Много прекрасных трав. Розы у дома стоят в цвету, Зимних снегов не знав. Граф Онфруа погоняет коня, К милой своей спешит, А над садами четыре дня В небе канюк кружит. — Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но уж зато в Господнем саду Мы друг друга найдем. А на дороге глубокий след Прямо уводит в сад. Гости дурные, с коней сошед, В двери стучат, стучат. Граф Онфруа опоздал уже, Дверь отперла госпожа, Гости недобрые к госпоже Входят, мечи держа. — Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но, верю я, в Господнем саду Мы друг друга найдем. — Дама, оставь свой дом и цветы, Мы за тобой пришли. Станешь женой королевской ты, Первой розой земли. — Боже храни нас от ваших рук, — Им госпожа в ответ, — Граф Онфруа — мой милый супруг, Дали мы с ним обет. — Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но все равно в Господнем саду Мы друг друга найдем. Гости ведут ее за порог, Сад засыпает снег. — Граф Онфруа тебе не помог, Он опоздал навек. — Граф Онфруа уже у ворот, В пене бока скакуна. — Сэры, по доброй ли воле идет С вами моя жена? Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но, может быть, в Господнем саду Мы друг друга найдем. — Не говори ей слова «жена», — Гость воскричал с седла. — Будешь убит и ты, и она, Много случится зла. Робкий не сможет, хотя и прав, Свет правоты нести, Ты проиграл эту битву, граф, Не заступай пути. Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но, даст Господь, у Него в саду Мы друг друга найдем. Граф Онфруа обращает речь К той, кого звал женой: «Дьявольских слов не слушайте впредь И оставайтесь со мной. Вспомните, как нам было светло В брачный священный час» — Но госпожа садится в седло, Не поднимая глаз. Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, И разве что в Господнем саду Мы друг друга найдем. След кавалькады ветром задут, Стих перестук подков, Только лежит на пустом саду Снег на много веков, Только канюк над домом парит, Взгляды бросая вниз, Да Божьей волей в небе горит Пламя закатных риз. Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но, говорят, в Господнем саду Мы друг друга найдем. В небе огонь, не знающий лжи, Светит и нам с тобой. Сладок ли дар отваги, скажи, Для проигравших бой, А для чего так пуст этот дом, Разве один поймет — Граф Онфруа — молитесь о нем — В пальцах держащий лед. Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но подожди, в Господнем саду Мы друг друга найдем. Я среди лилий, бедняк, бреду, Тщетно ища твой дом, Но, даст Господь, у Него в саду Мы друг друга найдем.