Запрокинув лицо, в свод небес, словно в чашу огня, Чашу крови Христовой — смотри, сколько выдержит взгляд. Путь высокий, я знаю, наверное, не для меня, Но ступив на него, ни один не вернется назад. Не вернется никто тем, что был, а в полете с высот Кто не вырастит крыл, тот о камни лицо разобьет, Эти серые камни любимой и смертной земли. — Что ты делаешь здесь? Все, кто был с тобой, в небо ушли. Вон их длинные стяги над башнями из облаков, Они знают теперь то, что ты никогда не поймешь, Им не нужен никто, и они недоступны для слов, Не зови же из мглы и любовью своей не тревожь. И далек и почти нереален оставленный дом, И теперь твои сны — об одном и стихи — об одном, И теперь ты прикован навек и тебе не уйти, Хоть других не спасти и, наверно, себя не спасти. Ты ответишь за все, и путей не бывает иных. Ты пришел на святую могилу, она же пуста. Ты остался один, и сияет с небес ледяных То ли чаша Грааль, то ли просто твоя правота.

Камни все во вьюнах, Запах травы и смол. Вот куда ты пришел, Вот она, тишина. Кто от чего бежал — А ты — от любви земной. Небо над головой, Вереск к земле припал. И как деревья нем, Смотришь сквозь воду дней. Ты бы вернулся к Ней, Если бы знал — зачем. Что же ты ныне ждешь, Солнца встречая взгляд. Всадники бури мчат В небе, и будет дождь, Будет гроза. Рыцарь зеленых скал Без чести и без чудес, Плачь под рукой небес — Ты ведь не избежал. Часовни в лесу не смей Перед грозой искать. Травы тебе под стать, В них и молись о Ней, И о грозе. Леди легенд и дней Память твою возьмет, Честь твою разобьет Хрупкой рукой своей. Ветер над головой, Вереск и чистотел. И не любви хотел — Снова бы стать собой… Горе тебе…

Что принесешь из странствий ты на круг — Тьму глаз и пустоту усталых рук, Рассказ о том, как не допущен был, Рассказ о ветре, что глаза слепил, Как были сотни сильных и прямых И лишь один, прошедший мимо них Наверх, с лицом спокойно-молодым, Уже навеки неподсуден им?.. Или о том, как черные быки Ступали на бесплодные пески, И знали все, что по пути с вершин Из белых возвратится лишь один? [1] Виденья — или пару рваных крыл — Как ветер с ног сбивал, но не убил, Как сын отцу протягивал с седла Копье к земле, и кровь с него текла. А тот отшельник, верно, был святой, А этот меч уже не будет твой — Он лучшим был, тебе ж прощенным быть, Но ты домой вернулся, чтобы жить. Один из трех ушел, другой сокрыт, Вернулся третий — пусть он говорит, «Но что же вы глядите на меня, Я дом пустой, светильник без огня, И вот ответом сотням ждущих глаз Позвольте мне не говорить сейчас». Но ты стоишь в кругу, и все молчат, И твой черед; не поднимая взгляд, Пустой не простирая им руки, Что знаешь ты последнее — реки: «Live pure, speak true, right wrong, follow the King.» [2]

Я один и, наверно, сейчас ты тоже один, Проводил зарю, и нескоро встречать зарю. Час турниров минул, и ты у огня сидишь, Я сижу у огня и в огонь с тобой говорю. Есть на свете замок, зовется он Замок Слез, Кто бесстрашен, тот может ступить на его порог, Где лишайник и мох на белых камнях пророс, Где у арки ворот остаются лишь ты да Бог. Сонм недвижных фигур пылится в белых стенАх, До которой из них нам судьба позволит дойти? То не статуи, Глэймор, а рыцари вроде нас, В зачарованном сне онемевшие на пути. По ночам лишь плачут они, и плачут о том, Кто не ведает страха и тяжести не несет, Кто придет с огнем, или песней, или мечом, И неведомо как от безмолвия их спасет. И застыли у арки ворот, отпустив коней, Двое рыцарей, Глэймор; и были то мы с тобой, Чтоб, увидев смерть, не склониться молча пред ней, Но с отвагой и вежеством смертного дать ей бой. Шаг двоится под каменным сводом. Вот мы пришли. Как темно. Отзовись или руку дай в темноте. Но не время желать, по законам чужой земли, (Как могли мы подумать, что мы избранники те, Для кого расцветут гобелены уснувших стен И под чьей беспечальной рукой лопнут сети чар?..) Сон на членах моих; мы, похоже, попали в плен, И вернуться нельзя, и нет сил обнажить меча. Брат, скажи мне хоть слово и смерть мою прогони, Если сам еще жив и все еще смотришь ввысь! Я еще никогда не видел такой тени, Мы не чище иных, так что же теперь — молись. Вот такая пришла мне сказка в час темноты, И я помню ясно, хоть сон покрывал мне взгляд, Как ты мне из огня улыбнулся: «Молись и ты», И как я отвечал тебе в пламя: «Конечно, брат».

…О славном сэре Галахаде Я боле не скажу; он никогда Не ступит в дольний мир стопой своей — С тех пор, как в дни свершений и смертей Он сердце в руки Господа отдал; Но может быть, узнаете его вы Стоящим в строе рыцарей Христовых, Когда, сияя сталью и огнем, То войско к нам придет горящим днем Карать и миловать. Победы в этом Так нет и не было, как солнца нет в воде, Сияющей лишь отраженным светом — В путях земных нет торжества нигде, — Лишь отблеск тех лучей нам зреть дано, И тот, в небес открытое окно Ушедший — что еще он дать бы мог, Лишь песню дальнюю тех труб победы, Молчание, и смерть — идущим следом, И с лилией исчезнувший клинок. Довольно же; мелодий в мире нет, Чтоб снова нам в руках державших свет Узреть глаза спокойно-молодые, И я, земной певец, о тех других Скажу — достойных жизни и живых, Чьи руки — только руки, и пустые, Чей путь замкнулся, приведя назад, Из коих каждому скажу я «брат», Кто шел в огонь, но не вошел в огонь, Но меч остер, и бел усталый конь. Мертвы оруженосцы и пажи, Усталость велика, пути разбиты, Но Логрис ждет, и небеса открыты, И каждый миг — последний для души. Примите ж чашу, добрый сэр Гавейн, — Не ту, в огне, исполненную славы — И пейте из нее, и будьте здравы, Пусть слезы ваши дали жизнь траве, Где вы стояли, не подняв лица, И ум и сердце жаждали конца В видений ветре — вам ли рёк Король, Что возвращенье — радость, а не боль, Кому и знать о том, как не живым, Кто соль земли сей ныне, как не вы — Так слава всем святым, и тем, кто пал, И Королю, стоящему над нами, И гордым леди, здесь хранившим пламя, И мудрецу, что в книге написал, Что чистотой целятся дух и плоть, И рыцарю, сказавшему над чашей — «И в этот час, и в пору смерти нашей Да одарит нас милостью Господь.»

Разбито все, чем жили мы. — Поверь, То к лучшему. Теперь ничто на свете Не держит нас. Взгляни на звезды эти — Один лишь свет остался нам теперь. О страхе и сомнении забудь — Мы лишь нагие души, коих судят. И кто сказал, что путь наш лёгок будет? Обещано одно — что будет путь. Не ты ли жаждал — будешь Им любим, Земною мерой радости искал ли — Смотри, Его любовь подобна стали, Огню сжигающему, ты же им Объят и опален, и я горю, Я истекаю темнотой, ты — кровью, Будь счастлив, мы отмечены Любовью, Благодари ж, как я благодарю. Смотри, как долго в этот черный лес Нас вел Господь, чтоб здесь сорвать покровы И дать увидеть все — при свете новой Торжественной звезды Своих небес! И видно все — как мы боялись тьмы, Страдали горем не души, но тела, И почему не «Укажи, что сделать», А «Защити» — молясь, просили мы. Теперь понятно, чтО нам нес гонец, И если это смерть — так значит, надо, И что ты плачешь, сердце — ты ведь радо, Ты обретаешь зренье наконец. Уже светлее. Ждали мы не зря — То небо очищается над нами. Мы потеряли все, но это пламя Нам больше даст, чем можно потерять. Так путь высокой волею разбит. Скажи, но ты ведь не хотел обратно — Ведь все же вместе мы, дай руку, брат мой — Но ты не отвечаешь, ты — убит.

Кто тебе обещал, о рыцарь, Что коснешься Грааля ты, Что тебе войти в ту часовню, И услышать пение труб? Что же ты потерял в том мире, Отрекаясь от темноты, Что взыскуешь ты в небе черном Среди звезд в ледяном ветру? Я когда-то любим был миром, Как любой на моей земле, И когда пройдут эти тучи, Может, в небе увижу птиц. Ты хотел правоты и счастья, Ты хотел, чтоб стало светлей — Так иди и падай со мною, — Никому никого не спасти. Кем же сломан твой путь и воля, Кем же, как не тобой самим, Что ты сделал Богу за милость Позволения вверх глядеть? Но людское стремленье в небо Остается пока твоим, Умолчи обо всем, что видел, И иди, и не смей жалеть. Как посмел я иметь надежду, Что идущий получит цель, Что плывущий достигнет гавани, Что смотрящий увидит свет? Я смотрю, и вижу так ясно, Как бывает только в конце, Что для нас есть только бесстрашье, А иного выхода нет.

Кто был избранником, кто — собой, И шли без огней и вех, Боясь иль желая — стезей одной, А я так любил их всех, Огонь же приходит — и выбирай, Где тщетно растратишь мощь — Но лебедь заката летит за край, И здесь наступает ночь. Дерись же до дня, ибо он придет, Или — сложи стихи, Как светлое имя того, кто дойдет, Упало камнем на мхи. Теряют все — не под звуки труб, Под колокол веры своей. Кто брата имел — обнимает труп, Кто радость — простится с ней. Кто доброе слово первым речет В доме, где все молчат, Ответит за тех, кого позовет, Ответит — и будет свят. И он, он тоже будет убит В земле далеко впереди, Где будет проиграна Битва Битв Но все же мы победим, Не так, как прежде — не знаю, как, Но это горит во мне — На всем пути, как яркий маяк, Как солнце начала дней. Без отдыха полдень и ночь без сна, Изранено сердце твое. Так праведника любовь холодна, Но ты не страшись ее — Ускачет избранник рассвет догонять, От слов людских и побед, А ты останешься, чтоб понять Сей опаляющий свет. [3] Увы, это счастье — печальней бед, Но там, просветлен и сед, Увидишь ты, как придет рассвет, Что Логриса боле нет.

Не песни славе, но молчанье, Взгляд в небо и свеча в руках. Я знал победы — не в сиянье Они приходят, но в слезах. Терпи же боль и помни в боли, Что это лишь мерило тем, Кто наделен свободой воли Свет выбирать и в темноте. Но в отблеске иной победы, Последней, ясной правоты, За коей смерть приходит следом, Я знаю, плакал бы и ты. И прямо не смотреть до срока На истинное торжество, Пока исход речей пророка Нам не откроет суть его — Так застывает Петр у склепа, Что пуст, и Персиваля взгляд Слепит до слез идущий в небо Непостижимый Галахад.

На коне серебристо-белом, благороден лицом и статью, Юный вождь выступал в дорогу, и сияла его звезда… …Я пришел в ночи в этот город, чтоб увидеть там своих братьев, Но застал лишь чужое войско, заступившее мне врата. Свиток мой без гербов и знаков, я пришел пешком, без эскорта, Но поверьте, что нес я вести — только время боле не ждет. Если трое в пути погибнут, то отряд поведет четвертый, Если сильные не воскреснут — собирайся, слабый, в поход. Помнишь это древнее время — до поры, как мир изменился, С этих дней ты стал сух как камень и узнал, что такое страх. Прежний вождь еще не вернулся, новый лорд пока не родился, И растет священное древо без присмотра в диких горах. Мы остались одни — что проку, если та звезда не ответит, Если голубь мой без посланья в темный город стремит полет?.. …Но мой голос найдет их окна, если с запада будет ветер, Это — адвент кончился, вестник, собирайся, пора в поход.

Прими как данность — нет других лесов. Но есть звезда — всего одна звезда. И раньше было много голосов — Кто вопрошал тебя, кто убеждал, Ты знал, зачем цветы в стране мечей, Забыв, зачем мечи в стране цветов. Но этот щит пока еще ничей, Возьми его, ведь ты уже готов — Он бел, и крест горит на нем, Ведь ты затем оставил дом, Ведь ты затем родился смел, Ведь ты затем прийти посмел В часовню ночью в час святой — А боле не придет никто. Они мертвы, их в мире нет, Остался ты, взыскуй же свет. Но рыцаря опущено лицо, И неподвижна светлая рука — Так шедший без оков и без венцов Колен не преклонит, и снег песка Не примет кровь, упавшую с небес — (Но ты, Искатель, не того ль хотел —) И неподвижен черный спящий лес, И в сердце леса, нем, нетронут, бел, Холодный остается щит, И алый крест на нем горит, Его хозяин спит во тьме, И разбудить его не мне. И светом имени его Гореть не мне, а своего Мне не назвать, хоть кровь не жаль За то отдать… О Персиваль. О, замок холоден, и ночь долга. Ты опоздал, не встанет с ложа тот, Кто ждал тебя. [4] Не лорд и не слуга Отныне путник — тот, что не дойдет. Как я боюсь. Пребудь, пребудь со мной, Не дай сорваться на краю зари — Но сумрак отозвался тишиной, И то ответ. Бери же щит. Бери.

Господь дает дары, о Ланселот. Господь дает воды, о добрый рыцарь, Чтобы хватило в путь до высоты. Но тот, кто на равнине поселится, Пусть, флягу осушив, не ждет воды Себе в ладони с неба дольних стран. Не обещание — но дар был дан. Господь дает дары, о Ланселот. «Оставь меня, о мертвый рыцарь света, Ты — крестоносца кости на песке, Не победитель — о, не жди ответа — Ты лишь резец, сломавшийся в руке.» Но у тебя — вот разница одна — Душа живая, и ты можешь плакать, Когда всю ночь во тьме просивший знака Наутро получает — но черна Вода в горсти, и в ней не видно дна. Мир полон скорби, но теперь ты знаешь — Господь дает дары, о Ланселот, И безгранична щедрость, и полет Вершит слепая птица. Ты спасаешь Не некий свет, возвышен и незрим, А все, что мнил своим. Что мнил своим… Эти рыцари света — их было трое — Должно быть, знали ответ, Что никто не скажет: «Слава героям» — Потому что героев нет В том чертоге, куда каждый призван будет, Потому что не вечно зло. Эти рыцари смерти — — холодные люди — Получили свое тепло. Эти рыцари света — и первый был сын твой — Без тебя ускакали в свет. И покой этих мест не сделался битвой, Ибо — больше не жди побед. Смотри, как день утекает к Богу, И с ним — твоя светлая жизнь. Ни отвага, ни милость уже не помогут Тому, кто хочет Спастись.

Госпожа моя любовь, Что же так бледна, Что же, руки опустив, Смотришь в ясный свет?.. Он уехал за огнем, И над ним одна Беспокойная звезда В небе чертит след. Госпожа моя печаль, Что же сад в снегу, Что же дом твой ныне пуст И в постели снег?.. Кто огонь разводит на Дальнем берегу, Чей спокойно-юный взгляд Обращен наверх?.. Кто же эта дева с ним В сумрачном плаще, Чья холодная рука Перекрестит в бой?.. То ли святость, то ли смерть На его мече Свой оставит легкий знак, Схожая с тобой. Этой девы имя — смерть, А объятье — грусть, Ей повязывать свой шарф На руку его. Кто в купели был крещен, Кто сказал «вернусь», Тот не видит на земле Больше никого. Госпожа моя сестра Ледяных цветов, Где же яркий твой огонь, Где твое тепло?.. Ночь стоит к окну лицом, В ней угаснет зов — Он уехал в те края, Где сейчас светло. Госпожа моя печаль, Дверь открой и жди — Он объявится, смеясь, На рассвете дня. Может быть, пробит доспех На его груди, Может быть, в крови седло Серого коня. Может, в волосы его Зимний отсвет лег, Может, видел он в пути Бога самого. Может быть, в его глазах Свет Грааля сжег Все, что видел до сих пор Смертный взгляд его. Журавли летят домой — Год весною мерь — Свет высОко над землей, И в тени пути. Знанья смоет первый дождь, Но откроешь дверь, Госпожа моя любовь, Чтоб ему войти.

…Слава тебе, священная фэйри купель Под куполом мира, в сиянии ясных звезд!.. Шел человек — разбитых дружин боец — С сумрачных гор, уходя от гона людей. К тихой воде спустился он наконец, К тихой воде, к холодной ночной воде. Пусто там было, лишь звезд неподвижный взгляд, И на траве ночной росный блеск мерцал. Да на камнях сидел Слагатель Баллад, Струны на арфе холодной перебирал. Плащ его серым туманом лег в тростники, Взгляд его чёрен, как вод ночных глубина. И мановением бледной немой руки Он указал — уходи, то моя страна. Тот же, уйти не в силах, лицом упал В мох и багульник в смертельной жажде своей. Там и застыл неподвижно, как будто спал, Больше его не видели средь людей. …Слава тебе, священная фэйри купель Под куполом мира, в сиянье небесных звезд!.. Тот, кто пришел вторым — знал, что искал Там, у холодных вод прозрачней стекла. Молод он был, тот рыцарь северных скал, Древней была его кровь и от фэйри шла. Помощи, верно, он попросить хотел, Смог бы он, верно, выдержать темный взгляд, Жемчуг и дружбу ответным даром имел — Но чтО тебе до него, о Слагатель Баллад?.. Он говорил о войне, но лишь пальцы со струн Молча скользнули, и в бледном мерцанье воды Рыцарь увидел, как ветви излом на ветру, Жест его узкой руки — «ты сказал, уходи.» Профиль склоненный — и боле уже ничего. И, поклонясь, он отчаянье скрыл, уходя. Фэйри же были последней надеждой его, И не вернулся он к воинам, ждавшим вождя. …Слава тебе, о священная фэйри купель Под куполом мира, в сиянье высоких звезд!.. Войны земные прошли и жизни людей, Я же, пришедший сюда, не искал путей — Просто услышал музыку в час ночной, И, замерев, не в силах расстаться с ней, Я на коленях стою над твоей водой. ЧтО тебе до меня и подобных мне, Но я прошу — о, не подымай свой взгляд И не указывай прочь в своей тишине, — Я не уйду никогда, о Слагатель Баллад. Стану одним из вас или просто умру, — Знать не дано ни мне, ни душе моей. Тот, кто желал тепла — пусть идет к костру, Тот же, кто гибели жаждет, приходит к ней. Тот же, кто жаждал пить над ручьем воды, Верно, стремился к воде, но к воде иной — Слушать, как в день, как озеро скроют льды, Будет звенеть тростник или голос мой: «Слава тебе, священная фэйри купель, Приходит зима в сиянье Господних звезд. Слава, о слава тебе, Слагатель Баллад, Брат мой и смерть, и холодной арфе твоей…»

Умеешь ли ты отвечать за тех, кто тебе поверил, Умеешь ли ты хранить сердце свое живым?.. Охотник спит на холме, и, смеясь, волшебные звери — — Лев, телец и орел — по воздуху бродят над ним. Как же ты смел остыть, забыв, что помнил и видел, Как же ты мог забыть, как выглядит свет огня? Кто долго плутал в лесу — тот плачет, из чащи выйдя, И арфа моя молчит, ибо арфы нет у меня. И в зеркале нет лица — одни лишь звезды Господни, И белое небо в снегу, и лес, белизной одет. Кто света искал вчера — тот с ним сольется сегодня, И радости большей нет, и большей печали нет. О, день забвенья имен, о, радость найти свободу — Как в чашу света падет то, что ты называл душой: Так фэйри прозрачных вод по смерти уходят в воду, Так странник идет в рассвет, дверей не закрыв за собой. Так, потеряв себя, ступай, и не бойся больше, Ты белый найдешь алмаз в огне вечерней зари. И молча в котомке спит подарок твой — колокольчик, Но когда у меня будет дом, я повешу его на двери.

Когда родится твой Король, То зацветет твой лес, И ты узнаешь этот день По радуге небес, А может быть, то будет дождь Иль зимний снегопад — Но все же лес твой зацветет, Как королевский сад. Ты будешь молод или стар, Но знаю — будешь жив, И ты узнаешь этот день, Колени преклонив, Твой конь вернется за тобой И тоже будет ждать, Чтоб унести тебя туда, Где соберется рать. «Спеши, спеши в Кентербери» — Архиепископ ждет С облаткой белою в руке, И дни наперечет, Теперь остался долгий снег Да много миль пути, Чтоб возвратиться в те края, Где дом таким, как ты, Перекреститься у дверей И с вестью в зал войти — «Я ныне видел первоцвет И поспешил прийти.»

…И между пустынных скал Он на землю пал и в тоске вскричал: — А, проклят будь, мой бесплодный путь, Что навеки мне сердце связал! После стольких ран лишь позор мне дан, Нет презренней меня среди христиан, Не забыть ли мне о святой стране, Где и ветр как причастие пьян? А, видел я светлый зал, Где Грааль сиял, чудеса являл, Но сколько б я ни страдал, Мне вернуться Господь заказал. Сам замка лорд предо мной страдал, Гостию едал, исцеленья ждал, И не подвига — только слова лишь, Я ж и в слове ему отказал. Сколько тщетных слов мной растрачено — Не за все ль еще мне заплачено? Сколько тщетных дней мне отмеряно — Но вернется ль один, мной потерянный? Увы вам, земли без воздуха, Увы мне, поиск без роздыха. Срастется ль то, что разорвано, Исцелится ль то, что изранено? Лишь умелой рукой будет собрано, Только чистой рукою исправлено. Мне же было б дороже золота Съединить то, что мною расколото. Что содеяно, то содеяно, Что взросло, значит, было посеяно, Но, с добром человечьим несхожее, Велико милосердие Божие. Я в разных краях блуждал, В битвы я вступал, и в лесах плутал, Лишь пути назад, в светлый Монсальват, Вновь Господь обрести мне не дал. Где только я не бывал, В кельях я живал, в замках ночевал, Но лишь Грааль, о моя печаль, Сердцу жизнь в тех скитаньях давал. Теперь я сир, и не мил мне мир, Сердцем стал я наг, в нем молитвы нет, Кроме той одной, чтоб в тюрьме земной, Не причастным стать — хоть узреть тот свет. Мне же было б дороже золота Съединить то, что мною расколото. Только мудрой рукою отмеряно, В землю вылито золотО вино. Упасется ль тот, кто потерян был, Кто исправит то, в чем виновен он? Чтобы стало явным — сокрытое, Чтобы стало ясным — забытое. Что разбито — срастается, Что блаженно — то прежним останется. Ведь, с добром человечьим несхожее, Велико милосердие Божие…

Кто будет воспет, чье имя — ответ, Чей взгляд устремлен на восток, Каштан — его цвет, Господь — его свет, Засим ли всегда одинок. Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали, Ты станешь одним из троих. С ним есть и другой, кто вечно второй, Чьей крови пролиться у ног. Кто призван идти, чтоб пасть на пути, — Засим ли не жаждать не мог? Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали, Ты станешь одним из троих. Где третий стоит, и терном увит Меч гнева, подъятый в бою. Но чист и укрыт молчанием плит, Окончит дорогу свою. Ло, рыцарь Грааля, таить от тебя ли — Ты станешь одним из троих. Одним из троих, и братьев своих Ты встретишь по двум берегам. Кто в красном из них, кто в белом из них — Себя же не видел и сам. Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали, Хвалу возноси небесам… Кто миром не взят, но мир ему брат, Кто знает, что было и есть, Кто светел и свят, вернувшись назад, Затем, что несет свою весть — Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали, Хвалу возноси небесам… Кто тут слаб, кто силен — Видно только не нам. Кто алкал, кто страдал, Кто упал, чтобы встать — Я скажу, ты уйдешь, Но запомнишь слова: — «Наша светлая жизнь, Наш блаженный покой, Наши сказки о нас, Наши знанья и дни Разобьются во прах, Когда нас позовут. Ты узнаешь свой Путь, Путь узнает тебя. Кто тут трус, кто гордец, Кто тут рыцарь, кто тень, Это имя звезды, Это — луч через кровь. Но ни слабость, ни страх, Ни вмешательство Сил, Ни проклятая тень — — Та, что в каждом из нас — Ни любая любовь, Что над нами горит, Не спасет, не спасет Никого от Пути — Только разве что смерть… Я не знаю о ней. Только разве что смерть…»

Персивалю снился лев, Бывший рядом словно страж. Свет держал он, замерев У дверей, как мальчик-паж, Звали его Марк. А за дверью действо шло, В щель пробился светлый луч. Время полночи цвело, И песок был сух и жгуч Там, на берегу. Льву же снился Персиваль, Позабытый на песке. Серый сад его — печаль — Гостя ждал невдалеке, Но Искатель спал. Звезды зрели голый брег, Где, обнявшись, как родня, Спали зверь и человек — О, до дня надежды, дня Пред концом пути…

Тот, что сошел с коня Кого он звал у ручья, К бегущим струям наклонясь, К холодным белым струям, И света какой звезды Взыскивал он, взыскивал он, Заросшей тропой приведен, В горсти воды, в горсти воды? Лишь в глазах стояла беда Да в руках вода — Холодна была она, Холоднее льда, И темней, чем речное дно Солонее слез, Будто есть у него лишь одно — Что ручей принес, Из пальцев струями света Вода — к воде И речь умрет без ответа, Да и званный — где?.. «А, дева-фэйри, роса холодна, Зачем над водою твоей тишина, И голос твой скоро совсем утечет из памяти. Спроси у ветра и у валуна, Зачем этот смертный, кому не до сна, Взывает у вод, и куда еще нам идти?.. А, дева-фэйри, глубок твой взгляд Но далека дорога назад А может и нет ее, поросла травой — Ведь ни любовь, ни король, ни брат Миру людскому не возвратят Пившего воду, где чёлн причаливал твой. О, дева-фэйри, сколь много благ Дарит Господь наш, ибо Он благ, Сердцу дает Он, что сердце видит во тьме. Но, своим сердцем горек и наг, Столь я нарушил, сколь дал присяг, — Горстью песка ли чашу наполнят мне?.. А, дева-фэйри, проклята будь, Ибо сломала мой светлый путь И не дала другого, чтобы всегда Холод воды леденил мне грудь, Что не вернуться и не заснуть В тихом изгнанье, где плещет вода, вода… А, дева-фэйри, прости, во сне В воду входили мы в тишине, Въяве же вновь прихожу с тобой говорить, Тихо смеясь и молясь о дне — Когда — и Господь улыбнется мне — Над сердцем Грааля нам руки соединить… Над сердцем стремлений склонясь во сне — Когда — и молитва простится мне — Воде — умереть, а чаяньям, чаю, жить…»

Где я родился — уступы камней к воде Плавно спускаются, и разноцветный мох Сглаживает углы — и моей звезде Ясно сиять, пока туда смотрит Бог. Здесь мой Господь Христос не сидел у скал, И от его сандалий здесь нет следов, Но среди вереска я их долго искал, И находил, и однажды услышал Зов. «Алан, мой Алан, да что ты делаешь здесь, Просто любви не довольно, чтоб быть живым, Свита моя проходит сквозь Лионесс, Твой зеленый лес — В доме Моем обретешь, что считал своим». Много на свете света — для всех сердец, Так и в Раю, я знаю, есть рыжие мхи, В вереск вечерний зарывшись, уснет беглец — — пришел наконец — Чтобы, проснувшись, петь и писать стихи. Здесь же, о мой Господь, я смотрю в небеса, В серое небо с закатной кромкой огня. Чтоб сохранить, нельзя опускать глаза, Вот я и жду, когда Ты позовешь меня. Ночью мне снилась вода, что покрыла лес, Скалы и вереск, и зелен был свет со дна. Так я узнал, сколь хрупок мой Лионесс, Под сводом небес, И потеряет, кто будет ждать дотемна. Это не страх, это в сером небе — покой. Вера моя — можжевельник да птичий зов. Это — я понял, лишь сэра Ihesu кров — Наша страна, и у нас не будет другой. В малой часовне и при свечах — темно, Но слышишь — поступь копыт, то держат свой путь Двенадцать Его паладинов, что едут в ночь, А младший несет огонь, и о всем забудь — Как больно от радости, как весела печаль, Как спрашивал сумрак, ты же — молчал в ответ… Вернешься, когда увидишь Святой Грааль, Вернешься, как смертная смерть изойдет на нет.

Когда ты вернешься, там будет рассвет — вернуться бы в Камелот — У белых ворот — серый вереска цвет — вернешься, когда позовут. — Сквозь листья спускается солнечный свет — вернуться бы в Камелот — Вот только у рыцаря имени нет — вернешься, когда позовут. — Откликнется звоном герольда труба — вернуться бы в Камелот — Вот только у рыцаря щит без герба — вернешься, когда позовут. — А конь твой устал, и висят повода — вернуться бы в Камелот — Так кем ты, скажи, возвратился сюда? — вернешься, когда позовут. — У тех островов, среди моря без дна, Как лунное пламя, сияет волна, На тех островах только птицам и дом, И бледная галька горит серебром. А в скалах там мхов серебристый покров, И чаячьи перья, и звезды цветов. Когда наш корабль мимо них проплывал, Я плакал от счастья и слез не скрывал. И сын мне сказал: так и все на земле — Теряешь навек, чтоб остаться во мгле, И так, обнаженному и одному, Спокойно и смело подняться к Нему, И все отпустив — в море прочь из лагун — Познать свою радость на том берегу. Я сыну ответил — но что, позабыл. Двойник нашей барки по зеркалу плыл, Шла в серое небо ладья из морей, И белая чайка летела над ней, И чайка седая летела нам вслед, И сокол нас вел, благодатью одет, Год близился к осени, вечер дышал, И крачки кричали, взлетая со скал… Я сыну ответил, но знал, что его Терять мне назначено прежде всего, Израненный светом, я принял, что нес, И плакал и пел, не стыдясь своих слез… Но, вставший с камней, как окончился сон, Молись, морестранник — и будешь спасен… Когда ты вернешься — о, стол и постель — — вернуться бы в Камелот — Без имени, словно обратно в купель — вернешься, когда позовут. — У дома меж плит прорастает трава — вернуться бы в Камелот — Но это — опять острова, острова — вернешься, когда позовут. — Не слава, не слово — а просто: живой — вернуться бы в Камелот — И сладостна весть — не иметь ничего — вернешься, когда позовут. — Кому нужен ты, и кто нужен тебе — вернуться бы в Камелот — Нет большей печали, чем радость небес — Вернешься, когда позовут. — Но это — закат, выше шпилей и крыш — вернуться бы в Камелот — И слышишь — сквозь воздуха сумрак и тишь — К вечерней службе звонят…

В небе играл орган. Слезы мои — от любви. И Галахад, правя вдаль, не сдержал коня, Чтобы взглянуть на меня — Ведь у меня нет ран, Чтоб исцелить их касанием — нет у меня… И нет у меня слепоты, Чтобы она ушла При виде Розы [5] , сияющей в этой руке. Я просто спал у воды, Проснувшись, когда взошла Звезда над водою, и пел на сером песке… Кто потерял коня И кто потерял себя, Найдя лишь пустую часовню у тихой воды — Но это сильнее, чем я, И это важнее, чем я, И мне остается только — искать следы… …Небо над пустошью — свод Церковный, но без крестов, Без слышащих лиц, смотрящих на мир с высоты, Где конь Галахада пройдет, Не оставляя следов, Чтоб ищущим путь — до рассвета — искать следы… Кому — перейти поток, Построить дом среди тьмы, — То, что меж нами — важнее и больше, чем мы. То ли — мой меч с крестом, То ли — твой щит с крестом [6] , И — где я видел такой же белый цветок [7] ?.. И мне уже не смолчать И не промедлить ни дня, Скругляется время, в июне кончится год [8] , Но это — больше меня И это важнее меня И пусть я умру, если это меня убьет…

Когда твой день засияет, как сталь, Ты сможешь предать огню, Что так хранил, всю свою печаль, Мертвую на корню. И менестрель, что пел об одном, Поймет, о чем же он пел, И ты вернешься в свой старый дом, А может, в дальний предел. Сокрыт тот замок, и путь в ночи, Верно, не помнит никто — Но у святого Петра есть ключи, Белый и золотой. В долинах ветер, в горах — рассвет, Но ты не боишься ветров. Окончено плаванье, времени нет Стоять в ожиданье даров, Кому-то — в полночной короне сиять, Но нынче окончен рассказ… — О сэр Ланселот, он просил передать — «Я буду молиться о Вас».

Я видел небо светлей зеркал И ангелов на пути. Бил колокол в небе, и голос звал, И я не мог не пойти. А ты боишься ночных островов, Ты делаешь выбор с утра, Дождись его, не покинув кров, Останься в живых, сестра! …А рыцаря нет, он погиб в бою, Иль просто в лесу зарыт, И белый ангел ризу свою Сменил на дерн и гранит, Конец похода — залог разлуки, Спеши из земной тюрьмы… И ты опять опускаешь руки — Не смерти боялись мы… Того ли бояться, чего на свете Нет — но темно и мне. Какой-нибудь светлый испросит смерти, А я — цветов по весне, И, верно, то слабость, но кто бы знал, Как можно подняться выше… Бил колокол в небе, и голос звал, Но имени я не расслышал.

«Когда тебя заберут домой, О, я буду очень рад. Ведь ни друга меч и ни ангел твой Тебя не защитят. Для здешних мест опасное чудо — Такой безмятежный взгляд, И только когда ты уйдешь отсюда, Я буду безмерно рад. Ты следуешь мимо пустых деревень, Холодных и диких скал, И прямо спросишь, войдя под тень, О том, чего здесь искал, И в белый твой щит барабанит дождь, Ему не укрыть тебя, брат, И только когда ты отсюда уйдешь, Я буду спокоен и рад. Разбойничий город, а ты в него Пришел в нехороший час. Здесь слишком пусто на мостовой, И странно смотрят на нас, И пьяная стража хитро вослед Глядит от запертых врат — Когда ты отсюда уйдешь, поэт, Я буду, конечно, рад. Тебе не место рядом с тюрьмой, Ты думаешь, это сад. Когда тебя позовут домой, Я буду рад, Галахад, И я наконец усну спокойно, И первую ночь — без снов, Без этих дальних, тревожных, стройных, Трепещущих голосов. Святым идиотам неведом страх, И здесь не любят таких. Ведь я родился в этих местах, Мне все известно о них, А ты — проездом, так проезжай, Не медли ни дня, Галахад… Когда ты покинешь этот край, Наверно, я буду рад. Ты был в церквах и видел во сне Розарий из роз огня. Но из убитых в этой войне Не все воскреснут в три дня, Не каждая виселица — крест, Не все проснутся к утру… Когда ты уедешь из этих мест, Наверное, я умру. А если ты открытой спиной Получишь свою стрелу, И бледный волхв, не встречен тобой, Прождав, вернется во мглу, Наверное, взгляд безмятежный твой Станет взглядом моим, Но ты — живой, ты еще живой, Прошу, останься живым. Не дай мне Бог взять твой белый щит, Не будучи тобой — Но каждая птица домой летит Дорогой самой прямой, Лицо твое худо, и бледное пламя Вокруг, молодой изгой… «Позвольте, сир, мне поехать с вами, Я буду верным слугой».

Вовек не верь, что все пути ведут назад, Я видел сам и путь слепил мои глаза. Когда Кретьен, что из Труа, входил в тот сад, Во сне смеялся я, и за окном гроза Смывала ночь, Хлеща дождем, Слагая гимны… Он видел розу, как огонь, и нес ее У сердца или в нем самом, огнем палим, И сам горел, чтоб розой стать, найдя свое, И Монсальват уже виднелся перед ним — — Путь может быть Прямым, как нить Струны, я знаю — Поверь мне, друг, твоя любовь, твоя печаль Сгорит в огне, чтоб стать одной из этих роз. И замирал средь залы юный Персеваль, Когда я звал, крича ему: «Задай вопрос!» Идя вперед, Кто не умрет — Дойдет до цели… Они смеялись, восходя на ту ладью, И с ними третий был, с лицом как ясный свет, А кто доплыл и что ждало их в том краю — Я не скажу, и сам бы рад узнать ответ — Но каждый путь Быть может прям, Чего же боле…

«Мы будем биться отважно, Пока не падем — все. Эта война безнадежна, Но правда всегда одна» — Так юный король сказал нам, И в светлой его красе Уже проступала смерть, Что лучшим из чистых дана. Нам было больно увидеть — Отрядам в рассветной мгле — Но мы стояли и ждали, Когда он отдаст приказ. Ты говоришь, ты отдал бы За победу все на земле — Но такой цены не имеет Жизнь никого из нас. Лети, золотой орел, В небо твоя дорога, Кто в свете и славе шел — Тому ли молить о жизни. Три раны в его груди, И их открыв перед Богом, Он больше ни скажет Ему Ни слова — и будет признан. Уже никакая смерть Нам не была страшна, Кроме одной из всех, Кроме лица под тенью. Нам дали причастие, и Облатка была красна, Когда я вкусил ее Пред битвой и пораженьем. …Похож на свое надгробье. Его окружили цветами. Скажи, что не ведал зла, Солги во спасенье — вновь… Лети, золотой орел, Туда, где тебя не достанет Уже никакая стрела, Уже никакая любовь… Себя ударяли в грудь, Говорили — «Моя вина». Молитва перед концом Не вставала выше земли, Куда опускалась она Тяжелым серым свинцом, И король нам отдал приказ, И мы в атаку пошли. О, золотой орел… Драться, пока есть силы… Ради этой любви, Что ты сделаешь ради нее? Пройдешь ли и через луг Битвы, неся до могилы Мертвое тело его, Мертвое сердце свое? Мне было смешно о ней говорить, О победе — в ранах твоих. Я слышал на мессе так много слов, Но забыл значение их. Мы стояли в кругу, хороня не тебя, А голос и быстрый взгляд, Без которого нам никогда, никогда В рай не вернуться назад. Мне было больно смотреть на тебя, Но я не мог не смотреть. Набрать в себя перед самым концом И дать тебе умереть, Наполнить светлой твоей красотой Чашу скорби земной, А дальше что? Я не знаю, что, Пока ты хоть как-то со мной. …Но рыцарь с лицом прекрасным и юным Войдет в эту залу в наш день конца, Когда мы встанем, склонив колени, И ни одному не поднять лица. Он руку поднимет, явив свою нам Тень радужных крыльев там, за спиной, Знамением слов озаряя стены Дома под тенью, вестью благой. Лицо его — ветер и звездная сталь, В руках его — факел, а может — Грааль, И мертвый король, что белее лилий, Услышит весть его, пламя лет: «Вы славно бились и долго молились, Так радуйтесь, сэры — пришел рассвет. Нет поражений и нет побед, Есть только Господь наш и ваши души. Возрадуйтесь все, кто умеет слушать, О добрые сэры, пришел рассвет».

Что за день сегодня — прозрачный, в серой дымке Господних слез, С туманного неба льется льдисто-ветреное тепло. Серый конь тяжелою рысью отобьет опущенный мост, — Еще долго дни будут длинными, еще долго будет светло. И дорога течет от юга, как серая нить клубка, Режут дымку острые крылья непонятных птиц с вышины… А у рыцаря Сен-Клермонда на перевязи рука, А рыцарю Сен-Клермонду осталось жить до весны. Смотри, сын Господень — солнце, и, сверкая, река течет, Смотри, как порывист ветер, что среди облаков поёт… Но ранен полководитель заколдованным злым мечом, И рана его убивает, и за день до Пасхи убьёт. Дай Бог любому на свете Ему и лорду служить, И так же спокойно и строго вернуться в мир из огня, Узнав, что рана смертельна, вот так же взгляд опустить, И промолчать, усмехнувшись, и наутро — седлать коня… И даже — предстать пред Господом, не опуская глаз, И честно сказать, что видел, и всё принять — одному… О нем будут плакать многие, — каждый, кого он спас, — Дай Бог любому такое, но, Господи, не ему… Но, Господи, но, пожалуйста — кто праведен, тот и благ — Он скачет искать не гибели — успеть еще быть собой, Исполнившим все, что должно (и с каждым да будет так), Щита уже нет на левой, но меч — он все еще твой. …А может, все, что случается — просто путь на короткий срок, И путь сердца — цена последняя наших бед и наших побед?.. А дорога течет, и мили сматываются в клубок, И кто-то с туманного неба смотрит рыцарю вслед…

Так ли Ты делаешь, Отче, из нас — людей? Прости, но порой я не знаю воли Твоей. В тумане терялись пути от пущенных стрел, И падал снег — впервые за тысячу дней, И смерть была рядом, но я ее не рассмотрел, Смотрел, но опять ничего не понял о ней . И снежинка легла мне на руку с холодных небес, Превратилась в слезу и ушла от живого тепла. Я подумал, что вот — расскажу от этом тебе, Но подумал и вспомнил, что ты совсем умерла. Это тоже она — этот ранний медленный снег, А в часовне все десять веков — все то же распятье, И никто никогда не сможет ответить за всех, И мир изменился, а в комнате — брошено платье… Когда я был прежним, я знал, чего стСят слова. Но у Господа в небе нет слов, Его слово — Сын. И может быть, это ты оказалась права, А может, на самом деле и я — один. Зима — позабыть о времени и судьбе, Не знать одиночества птиц и замерзших трав… Но Господь, когда я оставил всё это Тебе, То понял, что вот — наконец — оказался прав.

Смотри, твой дом навсегда остается пуст, Но на засове — плющ или белый вьюн. Зачем тебе что-то еще нужно в этой стране? Мы должны стать кем-то, наверно, даже людьми, Это просто, закрой за нами дверь и пойми: Надо только помнить, что смерть всегда рядом с нами. Это благо, и если ты его примешь — прими. Протяни мне руку во тьме. Это все еще ты. А у Господа есть Он сам, нам бы до темноты Успеть — но холодная льдинка выходит из уст Вместо имени. Это наш дом. Он остался пуст. Я вернусь, как смогу — на Пасху, на белом коне. Обязательно белом, какого хотелось мне.

«Но ты — останься, чего ты не видел там, В чужом саду, среди холодных цветов, И те, кто не хочет тебя отдать небесам, Туда не смогут войти, не дойдя двух шагов. Ведь ты хотел — я же знаю — только тепла, И щит с крестом тебя больше не защитит…» А время летело к исходу, река текла, Веселые люди дарили юноше щит… Но там, посреди Рая, Сияет чаша Грааль. Сказал бы и умирая — Сердце отдать не жаль. Там, посреди Рая, Рдеет цветок один. Сказал бы и умирая — Розу ищи, паладин. У Господа радости много, Проси о ней, не боясь — Ведь мы — это наша дорога, Помноженная на нас, Ведь мы — это только дорога, Идущая черед нас… И я пройду по горам, ради этой любви, И я пройду через тьму и слепящий снег, Взыскуя ее, слагая канцоны свои, Смеясь и плача — до устья любой из рек, До темного моря — ради этой любви. Да здравствует путь, когда он разбит о цель, Там ждет тебя лодка, а нет — без лодки плыви, Да здравствует путь, каким он станет в конце. Ведь там, посреди Рая, Сияет твоя любовь. Сказал бы и умирая — К радости сердце готовь. Там, посреди Рая, Ты увидишь ее. Сказал бы и умирая — Разбей же сердце свое. Те, кто пред этой властью Предстал и остался там — Они умирали от счастья, Дай Бог того же и нам.

На свете родился мальчик, И имя ему Галахад. Кто знает, что будет дальше, Кто видел дорогу в сад? Он даже не помнит имени, Хоть видит немало снов — Но, мой святой, позови меня, И я услышу твой зов… Во мгле опустевшей залы Виденья мучат меня — Я помню, там были скалы, И я потерял коня, А ты ускакал к востоку, И я пешком догонял — Не успевая к сроку, По мху меж пустынных скал… [9] … Но здесь мы еще не те, что Отправились в этот путь. Я вспомню — «нагой и грешный», Ты скажешь — «себя забудь». Я знаю, что мы бессмертны (Покуда смерть далеко), Мы даже почти милосердны (Пока нам это легко), И пусть нас будет не жальче, Чем всех, кто не будет свят… Но где-то родился мальчик, И имя ему — Галахад, И пламя уже в крови его, Хотя ее голос тих… Но, Господи, позови его, Чтоб он позвал и других!

Мне пока еще хватит друзей и рифм, Чтобы я не думал про тьму, И, корону из слов для себя сотворив, Я пока еще смерть не приму, Да и Богу, Господу моему, Я скажу, что пришел с долин И с шиповника розой стучался к Нему, Чтоб Он жажду мою утолил. Мне пока что хватает врагов и бед, Чтоб держать себя на пути — Но тому, кто в чаще увидел свет, Не на свет ли оный идти? Белый олень, печаль моего напева, Веди же меня, пока не порвется связь — Но что мне сделать, скажи, о моя королева, Что я могу сделать, чтоб ты спаслась?.. И прекрасен день, а мой конь еще свеж, Поцелуй — это птица в руке, И его еще чувствую кожею, меж Света пятнами на щеке, — Но проходит день, и все глуше лес, Здесь проедет лишь Галахад, И, почти седой, безутешен, без Золотых даров, и не свят — Я слепой поэт, промелькнувший день, Конь мой пал, и я снова пьян — Без вина, тоской, и белый олень Бросит взгляд назад — где же я… Но, белый олень, Господь не ведает гнева, Только печаль за Своих безнадежных нас… Что же мне сделать, скажи, о моя королева, Что я могу сделать, чтоб ты спаслась?.. Вот, я вижу свет, и ускорю шаг (Сам хотел, а теперь — молчи), И сухая трава вдруг запахнет — так, Что и сердце закровоточЗт, — Не к лицу нам кровь, разве вот — вода, И водою клянусь, мой Сир — Я хотел стать вечным, но навсегда Ухожу из вечности в мир… О, танец между дерев, и белая дева, В белых цветах растаял конец пути. Давай танцевать, прости, о моя королева, Как же мне жаль, что мне и себя не спасти.

Теперь, наверно, ты священник — А кем еще ты мог бы стать, Несущий — добровольный пленник — Свое томленье, благодать. А может, рыцарь — сломан меч твой В иной земле, в иной войне, Но ты — всё тот, смотрящий вечно На свет, горящий в вышине. Но ты — фанатик с тихим ликом, И только вскинув яркий взгляд, Себя ты выдашь — или вскриком, Увидев — веточки лежат Крестообразно, или в чаше Порой засветится вода… О, воплоти надежды наши, Иди на свет, иди туда. Вслепую ли искать дорогу — Идущий не оставит вех. Лишь радостный угоден Богу, А хочешь плакать — плачь за всех… А может, сам ты ищешь знака, Совсем никто, и равный мне, Но радостный — и нам ли плакать В чужой земле, в чужой стране, Когда умолкнут разговоры, И сокол [10] сложит тени крыл — Глаза в глаза, и видеть город, В котором ты почти что был?.. Но о каком молиться даре Там, где, законом облечен, Йерусалимским государем Не назван, смотрит вверх барон? [11]

«Ты сказал — моим огнем Осиян твой дом. Только мне в твои слова Верится с трудом. Мы сажали сад вдвоем Не единый год, Нынче ж в нем одна трава Сорная растет». «Госпожа моя, прости, — Молвит верный друг, — Только роза без шипов Не для наших рук. Нам ли грезить по пути С бала в темный скит, И от бурь беречь свой кров, Если мир горит. Видишь, сединой травы Камелот зарос, И мельчает день за днем Цвет нетленных роз. Сокол короля [12] , увы, Наш покинул град — То ушел своим путем Рыцарь Галахад. Говорят, он слышал весть Утренней зари, В доле взысканный благой К сыновьям Мари [13] . Тот, кто алой кровью крест Наносил на щит, [14] Ныне в Логрии другой Рядом с ним сидит. За себя ответив сам, Что превыше сил, Перед тем, как уходить, Он за нас просил. Как бы сжалиться и нам Над его мольбой, Мы должны бы поспешить Тоже стать собой». «Знаю, рыцарь, не должна Плакать я сейчас. К нам из праведных любой Милостивей нас. Помни эти имена И шаги мои, Как оставим за спиной Имя Логрии. Может, суд костров земных Рук не опалит — Это соль чужих молитв На руках моих».

Где он был, возлюбленный рыцарь — Лицо его бледно и мирно, Только тень волос — серебрится. Не взыскал ни славы турнирной, Новых ран, ни любови новой, И ступает конь его смирно. Моего ли послушал зова, Или просто в далеких странах Не нашел он дома иного? Мне привыкнуть немного странно, Что бояться больше не надо — Вновь открывшейся старой раны, Колдовства, коварной засады, Злого плена, раздоров кровных. Он вернулся, и вот я рада. И сойдет с коня мой любовник, Горьким ветром пути овеян, Перекрестится на часовню, Преклонится благоговейно — И забудет до самой смерти Неудачу сэра Гавейна.

Я думал быть тверд — И сломался, словно тростник. Я думал быть горд — И пред собственным сыном сник. Щепы сломанных слав, Как обломки копья на воде. Я думал быть прав — Где же нынче та правда, где… Что еще бы я мог Попросить для души своей — — О, мой Бог, Упаси меня от львиных когтей! Окончен турнир, По трибунам носится пыль. Кому — Божий мир, Кому же — мирская гниль. Крылатый эсквайр По ристалищу смотрит гербы — Ты — убит, ты — вставай, Ты — лежи до последней трубы… А мне б — не влаги глоток, Не бальзам для больных костей: — О, мой Бог, Упаси меня от львиных когтей! Я думал — беда Никогда не ходит одна. В Мортезе вода Сверкает, светясь до дна. От влаги доспех Заржавеет теперь, боюсь — Но я слышу смех, Наверное, я смеюсь. Смой, вода, с этих ног Весь песок непрямых путей, — О, мой Бог, Упаси меня от львиных когтей! Переломленное древко По реке уплывает легко, Это было моё копьё, Это было — имя моё, Ветхий я, убитый за так. Слава Господу, ибо Он благ.

Рыцарь Галахад темным лесом скачет, Рыцарь Галахад никогда не плачет, Конь его так бел, и копье его бело, Он спешит вершить священное дело. Рыцарь Галахад, он как сокол Божий, Вверх лететь из рук ему жизни дороже, — Но я вижу, влага глаза ему точит? — Это только тени ночные, сыночек. — Мама, тени так не ложатся на лица, Не лукавь со мною — то плачет он, рыцарь, Нету с ним отца и матери нету, Не возьмет с собой их к священному свету. — Хорошо, сынок, спи-усни до рассвета, Плачет он и впрямь, только важно не это, Видишь, его губы в молитве — он знает, Что Господь всех любит и всем отвечает. Рыцарь Галахад охранит тебя, спящий, Он спокойно едет безвыходной чащей, Конь его идет по незримому следу, Сокол в небесах возвещает победу. — Мама, твоей песни слова золотые, Но теперь я знаю, что плачут святые. — Плакать даже чаще, чем мы, они могут — Плачут и за нас они Господу Богу.

Мой король, идущий новыми путями, Соль земли с небес рассыпана горстями, Наши земли ей просолены немало. Собирай ее, чтоб все начать сначала: Как в СаррАсе, разливается вино На двенадцать мест, пустует лишь одно, И встают двенадцать верных первым кругом, Словно ангелы, открыты друг пред другом, Первый — ты, и пусть не спросит ни один, Где остался твой единородный сын, Чья рука его качает в колыбели, Что за крестный его примет из купели, Чья рука уже погибельный удар тот Направляет в сердце Логрии, мой Артур… Что придет на смену ветреному марту — Даже я не предскажу тебе, мой Артур: Может, засуха, а может — майский снег. Это время тоже кончится навек — Так призыву никакой любви не внемлет Соль земная, уходя с земли — да в землю, Так и барка в бурных водах не утонет, Колыбелью в Богоматери ладонях, Так, неся ее во тьме, Мария плачет О единственной, мой Артур, неудаче, Ибо выкована смерть, и закалится — Дети спят, а одному из них не спится, Одному из них навеки не до сна. Спи, мой милый, завтра новая война.

Королева Гвенивер в монастыре. Королева Гвенивер в монастыре. При каком она ныне сияет дворе, В золоте свечном, в лунном серебре? Кто еще тут помнит, кому дело есть До прекрасных погибших, которых не счесть, А под Солсбери травы красны на заре, [15] Королева Гвенивер в монастыре. А в другой-то обители — сэр Ланселот, «Отче наш» повторяет, поклоны кладет. Кто же нас теперь, сирых, на бой поведет, Если в тесной обители сэр Ланселот? Кто еще тут помолится, после всего, За отца Короля и за сына его, Кто, без имени сам, все имена назовет — Разве в тесной обители сэр Ланселот. И сэр Бедивер тоже надел скапулир, Слава рыцарства спит, и опустел Божий мир, Слава рыцарства гостией справляет свой пир, И сэр Бедивер тоже надел скапулир. Неужели и Борс удалился во скит, Кто и светом Грааля не был убит, Кто не меч королевства, но верный был щит — Даже доблестный Борс удалился во скит. И теперь из них каждый на коленях твердит — «Нас прости, Боже правый, и к Себе забери». По которой дороге слышен топот копыт? Первый ангел отправится в Эмсбери [16] . Пунктуален и вежествен, встанет к дверям, Не войдет без стука, концы крыльев в росе. Как вся слава Логрии — по монастырям, Так мы будем вместе, как истлеем все.

Скачет рыцарь, спеша, Видно, вести несет, Катит к Троице год — Что ж так плачет душа? «Gloria» в небе поет Хор небесного клира, Новое время мира Всадник несет в Камелот. О, кем станем мы там, В новом времени этом, Чьи святые приметы По глазам и устам Писаны ярким светом? По придорожным крестам Следуя, как по метам, Рыцарь ищет ответа — Чем же будем мы там. Вестник — имя тебе, Юноша в белом платье, Что ты привез для братии — Радость ли, смерть с небес? «Ветер горячий, брат, Что опаляет лица, Дней огня вереницу — Многие в них сгорят; Кто ж сквозь пламя пройдет, Тоже ангелом станет, И своими крылами Подожжет Камелот». О, кем станем мы там, В новом времени этом, Чьи святые приметы По глазам и устам Писаны ярким светом? По придорожным крестам Следуя, как по метам, Рыцарь ищет ответа — Чем же будем мы там. «Рыцарь Неба, ответь, Боль ли — имя служенья, Кроме лишь всесожженья Нет ли платы за свет?» «Пламя — вестник и весть, Мы иначе не можем: Кто приблизится к Божьей Славе — тот вспыхнет весь. Но не ведайте страха, Каждый к пламени зван — Что очаг для монаха, То маяк для мирян». О, кем станем мы там, В новом времени этом, Чьи святые приметы По глазам и устам Писаны ярким светом? По придорожным крестам Следуя, как по метам, Рыцарь ищет ответа — Чем же будем мы там. «Новым миром Отец Кормит из этой Чаши, В ней — все надежды ваши, В ней же и ваш конец. Те, кем станете там, Будут светлее вас. То, что осталось вам — Не осквернить тот час: Гордостью, суесловьем, Похотью ли мирской, Или иной какой Ненастоящей любовью». О, кем станем мы там, В новом времени этом, Чьи святые приметы По глазам и устам Писаны ярким светом? По придорожным крестам Следуя, как по метам, Рыцарь ищет ответа — Чем же будем мы там. Время ль зла впереди, Время ль страстей и мести: Скачет к городу вестник С алым крестом на груди; Я же — смотрю вослед, Сердцем горя в печали: Близится день Грааля, Близок твой день, Мордред. О, кем станем мы там, В новом времени этом, Чьи святые приметы По глазам и устам Писаны ярким светом? По придорожным крестам Следуя, как по метам, Рыцарь ищет ответа — Чем же будем мы там. Стать горящим, спастись — Раньше срока сгорая, Я почти что желаю, Я не боюсь почти. Ворон ли смотрит с вершин, Голубь над градом кружит? Тот, кто Господу служит, Не бывает один, Как бы он ни устал На пути за ответом, Чем бы он там ни стал В новом времени этом, Вымыт водой и светом, Вымыт кровью Христа.

Вот такая простая картина, Путь средь многих земных путей: Жил Алейн, жила Вильгельмина, Им хотелось иметь детей. За три дня успели влюбиться, Та — принцесса, этот — поэт. На двоих им, если сложиться, Было тридцать и девять лет. Ничего-то они не боялись, Хоть на свете была война. Рядом ехали и смеялись, Пожениться вот собирались, Как с победой придет весна. …Он жил дольше, жизнью простою, Защищал короля и честь. А она-то стала святою, В честь нее и часовня есть. В двадцать с лишним — Господня милость — Воссияла, бела, как звезда. Но такой она мне не снилась Никогда еще, никогда. Что ж поделать — плотская память. Понимаю, чего ж не понять. Но закрою лицо руками — И так ясно вижу опять, Как они под снегом полночным, Улыбаясь, идут вдвоем. Это даже не ропот, Отче, Это — ревность о доме Твоем.

Нет повести печальнее на свете: Сетей не рвали — пустовали сети, Никто не умер и никто не предал, Никто не взял, чего Господь и не дал. Но все сдались, и не друг другу — вместе: Так жаждущий бежать сдается чести, Тому, что больше жажды жить — сдается, И погибать на поле остается; Так мученик сдает себя на муки, Диакону так связывают руки. И Ланселот в опочивальню к даме Не восходил смертельными ночами, И королева, лилия долины, Не зачинала Логрии кончину, А Ланселот встречал рассвет во бденье, Достигнув нищего благодаренья Забвенным лесом, а не темным садом, А Ланселот остался Галахадом. И все собой остались, ибо жалость — Цена бытья собой, и мне осталось Смотреть сквозь кровь души, как во Граале Пресуществляется вино моей печали.