Глава первая

Тысячи лет тому назад здесь говорили на языках банту, использовали для обработки земли железные орудия и вели торговлю с отдаленными районами Африки и Азии. Среди государств, существовавших на побережье современной Анголы до прихода португальцев, наиболее развитыми были два королевства — Конго и Уфамсо, которыми правили самые выдающиеся правители той эпохи — король Конго Афонсу I и правительница Уфамсо, королева Отанга.

В 16 веке король Афонсу принял христианство, но его дальнейшее сотрудничество с португальцами свела на нет навязанная пришельцами работорговля. Королева Отанга отвергла как христианство, так и ряд исходящих от иноземцев в высшей степени деловых предложений, а вместо этого на протяжении нескольких десятилетий возглавляла борьбу своих подданных против португальцев. Однако в 1575 году португальцы установили контроль над Луандой, а в 1617 — над Рузданой, столицей королевства Уфамсо, которое позже переименовали в Контвигию. Королева была вынуждена бежать.

Дальнейшая история Контвигии в общем и целом повторяет историю Анголы в целом, поскольку формально Контвигия является продолжением территории Анголы. До официального запрещения работорговли в 1836 году через порт Руздана прошло лишь немногим меньше невольников, нежели через Луанду. Однако широкой португальская экспансии отсюда во внутренние районы Африки помешали страшные джунгли, таящие в себе сотни смертельных опасностей.

В местечке под названием Тонга-Со на территории Северной Анголы колонизаторы столкнулись с ожесточенным сопротивлением местного населения, возглавляемого наследниками Отанги, в давние времена изгнанной из Рузданы. Несмотря на то, что перед началом первой мировой войны португальцы захватили территорию всей Анголы, местное население продолжало контролировать часть Контвигии и ряда северных населенных пунктов вплоть до начала пятидесятых годов двадцатого века, пока войска Салазара не взялись как следует за мятежную провинцию и не вздернули почти всех повстанческих лидеров. За исключением одного — Инделе Н’взингу, прямого потомка непокорной королевы. Будучи на три четверти португальцем и разносторонне образованным человеком, он сумел избежать ареста и уехать в США под чужим именем, прихватив с собой пару-тройку сувениров.

Затем настал период национально-освободительного движения и череды гражданских войн. Колониальный режим приказал долго жить, а группировки, принимавшие участие в его свержении, начали грызню между собой.

В 1963 году был создан ФОК — Фронт освобождения Контвигии. Затем эта организация раскололась на несколько фракций, которые продолжили военные действия против центрального правительства.

Лишь к 1992 году между правительством и ФОК было достигнуто соглашение о прекращении огня. Однако не прошло и года, как в этом районе возобновились военные действия, кроме того, лидеры почти всех фракций заявили, что соглашение не вступит в силу до ухода правительственных войск с территории Контвигии.

Примерно через четыре года начинается нечто странное: правительство Анголы вроде бы теряет интерес к Контвигии, потому что возникло множество проблем в других частях страны; в устье Конго появляются военные суда под флагами воссозданной Демократической Pеспублики Конго, более известной под названием Заир; а ФОК объявляет о самороспуске. И к рубежу веков иссякает почти вся достоверная информация о событиях в странном королевстве. Правда, странного в этом не так и много: в Контвигии к двухтысячному году от войн, голода и болезней вымерло почти девяносто процентов жителей.

Между тем в Штатах достиг делового возраста внук американского подданного Инделе Н’взингу, давно похороненного на кладбище Мунсайд, что под Ньюпортом, штат Мэн. В отличие от героического деда и от отца-неудачника (пожизненное заключение за вооруженный грабеж и убийство полицейского) у него дела идут совсем в ином ключе — наследник престола работает на небольшую, недавно созданную авиакомпанию в городке Кальенте, штат Нью-Мексико. Он знает о своем происхождении, но относится к этой информации как к семейной легенде — спокойно, без всякого фанатизма. Глава упомянутой компании держит два самолета на небольшом аэродроме. Малая авиация — наиболее оперативный вид транспорта в этих глухих местах, где нет ни железнодорожной станции, ни остановки «Грейхаунда». Эти самолеты в качестве техника обслуживает потомок афропортугальцев, правда, ему пока не хватает ни знаний, ни практики, чтобы стать квалифицированным авиамехаником. Его босс звезд с неба тоже не хватает, но в делах у него порядок, еще год или два… ну, может быть, три… И на аэродроме появится третий самолет.

Так уж случилось, что хозяин фирмы и наемный техник стали почти друзьями — в маленьких американских городках это в порядке вещей. А друзья иной раз вместе посещают бары, где хорошим клиентам охотно наливают виски. Виски же, как известно, способствует приступам откровенности. Так или иначе, но глава компании однажды узнал о семейной легенде своего техника, а техник, в свою очередь, понял, что его шеф хочет разбогатеть значительно быстрее, нежели это возможно в глухом углу Нью-Мексико, даже владея парой самолетов.

Словом, долго ли, коротко ли, но с помощью адвокатов, изрядно пощипавших банковский счет владельца фирмы, друзья сделали документы, подтверждающие истинное происхождение техника. И наступил день, когда оба выехали в Африку чтобы сделать Контвигию независимым государством, а именно — королевством, котором править должен он — авиационный техник из Соединенных Штатов, законный наследник престола. Впрочем, по ряду причин пришлось больше чем на год задержаться в Литве — на родине владельца авиакомпании, где он занялся знакомым бизнесом. С далеко идущими целями, естественно.

Глава фирмы был истинно американским деловым человеком, весьма притом практичным. А техник был потомком африканцев. И не просто африканцев, а древних негритянских королей, чьи предки относились к забытой сегодня цивилизации, расцвет которой состоялся задолго до постройки пирамиды Хеопса. Возможно, поэтому столь бредовая на первый взгляд затея получила свое развитие и даже почти приблизилась к исполнению.

Остается добавить, что главу авиакомпании звали Робертом Кейджем, а имя, под которым некоторые жители Кальенте знали молодого техника, звучало как Майкл Новински.

* * *

— Ну что же, если ваше высочество вновь пришло в себя, мы можем продолжить наш разговор…

Даже полулежа в плетеном подобии гамака, я чувствовал головокружение. Во рту было горько от хины, местная самогонка вызвала ужасную отрыжку, зато лихорадка прекратилась. И раны от пуль, одна из которых ударила по ребру, другая — прошла по касательной к черепу, почти не беспокоили. Унылое лицо связанного Майка, сидевшего в углу палатки, здорово контрастировало с пышущей силой и здоровьем усатой физиономией Жоама Фернанду Алвареса, командира повстанцев или же главаря боевиков — ну это уж смотря с какой стороны подходить к этому вопросу. Я побаивался этого человека. Здоровенный светлый мулат лет сорока, в прошлом советский студент, явно обучавшийся не только абстрактным наукам, сейчас находился в некоторой растерянности и потому был зол. Дымя зловонной сигарой, он пытался разобраться, кто из нас врет, и почему. К слову, я тоже был привязан к гамаку.

— Почему вы называете меня «высочеством»? — удивился я.

— Это ваши когти? — спросил Жоам, предъявив мне пять больших острых когтей.

— Нет, это когти леопарда, — ответил я.

— А вы шутник, да?.. Нет, это все очень серьезно. Потому что вызывает ряд осложнений…

Майк завозился в углу, горестно вздохнул. Жоам с укоризной взглянул на него, попыхтел сигарой и продолжил, обращаясь ко мне:

— Мы столкнулись с древним предрассудком: как известно, любой царь — это помазанник божий, а удар его оружием означает подъем ударяемого по иерархической лестнице. Посвящение в рыцари, если хотите. Его величество… — Жоам отвесил шутовской поклон в сторону Майка — Едва не пристрелил вас собственноручно. Еще одна традиция Контвигии — король не может совершать убийство. Если он кого-то убивает, это означает смертную казнь за какие-то грехи перед королевством, которые можно провести задним числом. Поэтому, насколько я знаю историю наших краев, король не носил никакого оружия, кроме… Забыл его название… В общем, аналог скипетра, которым можно казнить, не присваивая одновременно жертве дворянское звание. Во всех остальных случаях с врагами короля расправлялись палачи и телохранители. При этом — обратите внимание — если король хотел вас казнить, но по какой-то причине казнимый выжил, правитель обязан объявить его своим названным сыном — так как словно бы подарил вам жизнь. Но надо уточнить — на иноплеменников данный обычай не распространяется. Для простолюдинов же это не более чем повод для почетной привилегии — вроде как прилюдно называть короля «папочкой» и тому подобная чушь.

Жоам снял с пояса флягу и хорошенько к ней приложился. Глотнул. Крякнул. Произнес какую-то фразу. По палатке поплыл запах скверного самогона. Наполовину негр, наполовину португалец, Алварес, подобно Майку, неплохо говорил на четырех языках, включая английский. Правда, вместо литовского Жоам владел местным наречием, которого не знал ни наследник престола, ни новоявленный негритянский дворянин, то есть я…

— Ну чего ты хихикаешь? — спросил Жоам. — О, прошу прощения, ваше высочество…

— Да перестаньте вы паясничать! — потребовал я. — Какое, к свиньям, высочество?

— А вот тут-то мы вернемся к вашим когтям и попутно к еще одному суеверию. (Русским языком полевой командир владел великолепно.) По старинным обычаям местных народов, чужеземец, убивший леопарда в поединке, становится полноправным подданным местного владыки… А для вас это добавляет последнее звено в ваше возвышение до статуса наследного принца Контвигии. Теперь понятно, черт возьми, что здесь произошло? Если бы никто, кроме меня или моего адъютанта, не видел этих дурацких выстрелов, было бы наплевать. Но, ваше величество и ваше высочество, у этого инцидента двадцать свидетелей! Двадцать суеверных ангольских крестьян, правда, вооруженных. Любой из них скажет о том, что видел, да еще приукрасит…

— А когти? Кто их нашел? — глухо спросил Майк.

— Парень, которому я поручил обыскать вашего экспедитора. Естественно, рядом толклись еще человек семь… Плохо дело, одним словом. Теперь один из вас становится лишним…

Дело было действительно плохо. Я чувствовал себя больным и слабым, кроме того, меня привязали к гамаку в глубине джунглей, и в пределах досягаемости вряд ли были очаги белой цивилизации…

— Послушайте, Жоам, — заговорил я. — Мне все эти игры в королей ни к чему. Я не собираюсь становиться принцем, мне просто надо как можно скорее уехать домой.

Алварес весело засмеялся. Ухмыльнулся и Майк. Мне же стало совсем грустно.

Снаружи донесся шум двигателя — я не мог не узнать «Мерседес», на котором проделал немалый путь. Послышался металлический щелчок, двигатель заглушили, и в палатку ввалились двое — негр в камуфляже и обезьяна Жаконя. Африканец-человек обратился к Жоаму, и они заговорили на том же языке, на каком недавно тараторили перевозимые нами головорезы. Португальский для меня был тайной за семью печатями… Африканец-шимпанзе обратился ко мне по-своему, я ответил:

— Привет, Жаконя.

Алварес отвлекся:

— Поблагодарите вашего спасителя, ваше высочество. Если бы Жак не загородил вас буквально своим телом, сейчас вы представляли бы собой решето.

— Жак? — спросил я.

— Да. Я полагаю, что один из трех сгоревших парней в яме, которых вы нашли — это Луиш, его друг. И мой тоже, кстати…

Жоам добавил, что он сделал бы с тем человеком, который сжег его друга. Меня слегка передернуло. Жаконя-Жак обнаружил тем временем, что я связан, и выразил по этому поводу негодование. Жоам усмехнулся:

— Почти уверен, что вы, ваше высочество, к этому непричастны. Сейчас посмотрим, что привезли сюда, и увидим, стоит ли вам верить…

Солдат тем временем покинул палатку, но тут же вернулся, таща то самое орудие с четырехгранным клинком на одном конце, и с кельтским крестом — на другом. На словах добавил еще что-то.

— Оружие — это хорошо… А вот, кстати, и этот самый скипетр, о котором я несколько минут назад говорил. И что осталось от леопарда, расстрелянного из автомата, тоже там нашли… Ну, вот, теперь все будут знать, что новоявленный принц держал этот жезл при себе… Впрочем, теперь очень похоже, что вы говорите правду. Да и зачем вам врать, верно?

Жоам приблизился ко мне и развязал веревки. Жак выразил полное согласие.

— Все это было излишне, — сказал я, пытаясь сесть. — Я никуда бы не убежал…

— А если бы тебя пришлось допрашивать? — деловым тоном спросил Жоам. — Ничего, что я обращаюсь к тебе без титулов?

— Да ладно… Я ведь уже говорил, что мне только одно надо.

— Но это пока действительно невозможно, — произнес Алварес. — У нас спутаны все карты. Мне неизвестны ни позывные, ни частоты, на которых можно связаться с наемниками. Парень, заваривший всю эту кашу и владевший всей информацией, мертв… Самолет разбился, обещанный вертолет так и не подогнали. Кроме одного джипа с запасом топлива на пятьдесят километров, транспорта никакого у нас нет. А до Рузданы — триста километров, плюс переход через устье Конго и две границы… Дата штурма — тоже вопрос. У меня всего сорок шесть человек, и хорошо, если до Рузданы мы дойдем без приключений… Вот теперь и думай, какие у тебя перспективы…

Я задумался. Перспективы, если Жоам не врет, действительно, никакие.

— Сигареты не найдется? — спросил я.

Алварес вынул сигару из своей сумки, напоминающей офицерский планшет.

— Кури. Но имей в виду, что больше не дам. У самого две остались. Так что попробуй растянуть ее до того момента, когда дойдешь до Рузданы… Если дойдешь, конечно.

Я был уверен, что Жоам не пугает меня специально. Просто он говорил сейчас то, что думает. А думать он мог о том, что европеец, сроду не совершавший переходов по джунглям, да еще подхвативший малярию, вряд ли сможет прошагать такое расстояние по джунглям Северной Анголы. Я вряд ли мог с ним поспорить, несмотря даже на то, что совершил уже три пеших перехода общей протяженностью более ста километров… С ночевками в кабине трактора и (кроме первого случая) по знакомой дороге. А тут — втрое больше, и каждый шаг грозит неведомой опасностью…

Прикурив сигару, я устроился поудобнее (Жак к этому моменту тоже забрался в гамак) и стал наблюдать за тем, как главарь боевиков допрашивает своего потенциального сюзерена. Взяв в руки жезл, он отбросил всякие титулы и принялся общаться с несостоявшимся королем Контвигии в весьма доверительном тоне:

— Скажи-ка мне, уважаемый, это ведь не золото?

— Во всяком случае, не чистое. Это бронза, но с небольшим добавлением золота. Да и камни не самые дорогие. Хотя, наверное, тянет на тысяч пять, может, чуть больше… Но ее нельзя продавать — это символ власти Контвигии… Вполне возможно, что этот жезл держала в руках королева Отанга.

— Охотно верю… Как эта штука здесь оказалась?

— Спроси Маскаева, это он привез…

— Я знаю, откуда он привез. Эта штука лежала в ящиках с советским оружием.

— Сначала ее вывез в США мой дед. Отец хотел ее продать, но дед запретил. Теперь я привез ее обратно. А чтобы не показывать по дороге всякому сброду, мы спрятали ее в один из ящиков.

— Как правильно называется эта палочка?

— Угонка, — неохотно ответил Майк.

— Когда я жил в Москве, — задумчиво проговорил Алварес, — тамошние охотники называли «угонкой» травлю зайцев. Была еще «противоугонка», но это уже из другой оперы… На каком языке ты говоришь?

— Поясняю: «угонка» — это на каком-то из наречий банту значит «ключ к жизни и смерти». Символ королевской власти… Послушай, Жоам, может есть смысл перейти на английский или португальский…

— Знаю я твой португальский, — скептически произнес Жоам. — Ни черта не понял. А ты не понимаешь мой английский — «америкэн» от «африкэн» отличаются здорово — я же вижу это. Ничего, пусть Андрей слушает, он уже глубоко влез в наши дела, и еще неизвестно, чем все закончится. Тем более, он, в отличие от тебя, почти не врет. А ты совсем заврался.

Майк дернулся всем телом. Но связан он был на совесть — куда серьезнее, чем я.

— Я же не виноват, черт возьми, в том, что Кейдж сумел раздобыть такой дрянной самолет! — зло сказал он.

— Верю. Но я уже два раза задавал вопрос, на который так и не получил внятного ответа, а теперь спрошу в третий раз — зачем тебе понадобилось стрелять в Маскаева?

— Черт… Откуда я знал, что это именно Маскаев?

— Это не ответ. Если бы мы увидели любого вооруженного деятеля в лесу, нам надо было просто прижать его к земле, обезоружить, а потом допросить. Ты же начал палить прицельно, а значит, хотел убить Маскаева… Уж поверь старому вояке, я знаю, как стреляют, когда хотят убить. Ведь ты же не мог знать ни о когтях леопарда, ни о прочих делах… Ты увидел человека в желтой куртке и начал палить в него, как сумасшедший!

— Послушай. Я не мог знать, кто этот человек, — быстро заговорил Майк. — Самолет разбился вдребезги. Командир бросил Маскаева в двухстах километрах отсюда, на том самом аэродроме. Я спасся просто чудом — ты же сам вытаскивал меня из болота!

— Ну, да… Там еще крокодилы как раз подошли — их очень заинтересовало, кто это там с неба прилетел их кормить… Но зачем ты стал стрелять на поражение, Майк?

— Не знаю… Может, нервы не выдержали… Черт возьми, Жоам, но я же никакой не солдат! Я простой американский техник, и я порой думаю — будь проклят тот день, когда я разоткровенничался перед этим безумным Кейджем!

Жоам замолчал — видно, обдумывал, стоит ли верить словам Майка. Я полагал, что не стоит. Не тот он человек, чтобы нервничать таким образом. Не самый приятный тип, да, я согласен. Меня он с трудом терпит, это тоже так. Но взять и пристрелить как собаку? В это мне тоже слабо верилось.

— Не убедил ты меня, твое величество, — произнес Алварес. — Теперь разберем вранье номер два: по твоим словам, экипаж убедился в том, что Маскаев мертв, и потому поднялся в воздух. На деле же получается, что Маскаев жив, хотя и не совсем здоров, при этом он очень сердит на вас за то, что вы его бросили на аэродроме. Как это понимать?

— Дэйв скомандовал взлет, — глухо произнес Майк. — Кейдж не стал возражать. И без того было ясно, что на аэродроме похозяйничали посторонние — а наша задача заключалась в том, чтобы забрать вас здесь, в Тонга-Со.

— Задачу вы выполнили блестяще, — съязвил Жоам. — Ладно, про самолет я понял — во всем виноват Кейдж… И мне могло повезти меньше, если бы мотор загорелся несколькими часами позже, то есть, когда вы уже взяли бы меня и моих людей на борт… Верно?

— Ну… В общем, да. Что касается Маскаева, то сразу после взрыва его отбросило на несколько метров, и он лежал без движения. Как бы вы поступили на месте командира?

Алварес проигнорировал этот вопрос и зажег потухшую сигару. Я загасил свою и спрятал в карман — уж очень крепкая.

— Продолжим, — сказал главарь. — Хотя, картина мне уже почти ясна. В Тбилиси вы получили ящики с советским оружием. Маскаев, кстати, сделал свое дело — ни в какой Кейптаун его бы не отправили. И после доставки груза оружия на самолет Андрей фактически уже не нужен — хоть сейчас можно пристрелить. Но Кейдж посчитал, что это глупо, да и опасно. Лучше отправить его в Лагос, где легко пропасть без вести. По крайней мере, это логично. Хотя и не вполне понятно, зачем вам вообще понадобился экспедитор. Только чтобы в Тбилиси было на кого стрелки перевести в случае возможных осложнений? Тоже не слишком-то правдоподобно. Но будем считать, что это так.

Дальше все идет по плану. Кейдж сообщил, что груз в пути, я отправляю трех своих парней на аэродром, где оружие выгружается и ждет дальнейшей отправки. Ваш самолет затем вылетает в Луанду, где неожиданно появляется Маскаев, и вам приходится смириться с тем, что он остался в живых. Затем вы подбираете наемников у озера Унвомбе в Заире и высаживаете их недалеко от устья Конго, на южном берегу, где есть аэродром. Я правильно говорю, уважаемые члены королевской фамилии?

Мы кивнули.

— Они там сейчас ждут сигнала, — вздохнул Майк. — И я не уверен, что дождутся. Все сроки были в голове у Кейджа.

— А бивни?

— Выгружены там же. По замыслу Кейджа, слоновая кость — это стратегический запас новой власти Контвигии, который можно будет обменять у французов на золото… И с ними только Кейдж поддерживал связь — никаких контактов у меня нет. Знаю только фамилию — Монтескье. Единственное, что сказал Роб, это то, что французы сами прибудут в Руздану, как только им станет ясно, что время пришло.

— А как мы все будем перебираться? На мифическом вертолете, который будет мотаться над устьем туда-сюда, как челнок, пока его не собьют ангольцы или заирцы?

— Нет. С моря подойдут два корабля — боевой и транспортный. А на них — еще сотня головорезов. Транспорт перевезет через устье в Контвигию наемников и элитное штурмовое подразделение — то есть, твоих людей, сеньор Алварес… Ну, а боевой будет оказывать поддержку с моря при штурме Рузданы.

— Не понял. О каких кораблях речь?

— Не знаю точно. Кейдж с кем-то договаривался в Нигерии. За определенную плату ему обещали дать людей и два судна.

— Я начинаю верить в то, что если бы Кейдж остался жив, у нас бы все получилось, — задумчиво сказал Жоам. — Чтобы взять Руздану, двух с половиной сотен солдат должно хватить.

— У нас и так должно все получиться! — горячо заговорил Майк. — Я не для того приехал сюда, чтобы сдохнуть в джунглях либо вернуться в Америку без штанов. Да и ты, насколько я понимаю, уже не вернешься к унитовцам…

— Я сотрудничал с МПЛА, — возразил Алварес. — Не зря же меня кое-чему учили в Советском Союзе… Продолжаем нашу беседу. Пока вы забрасывали наемников на аэродром у моря, аэродром в джунглях был захвачен нашими противниками. Так?

— Видимо, да.

— Они с пристрастием допросили моих людей, охранявших оружие, а затем убили их… Мер-рзавцы… Когда ваш самолет сел там, чтобы забрать оружие и моих людей, вас атаковали эти гады. Правильно?

— Да.

— Маскаев вызвался прикрыть взлет самолета. По случайности чья-то пуля угодила в склад взрывчатки. От взрыва Маскаев получил легкую контузию и потерял сознание. Ваш командир принял решение взлетать. Все верно?

— Да. Теперь я думаю, он действительно решил лететь к вам за помощью — ведь кто же знал точно, сколько наших противников может оказаться у аэродрома?

— Еще момент. Почему нельзя было выгрузить оружие здесь, в Тонга-Со? А еще лучше — возле устья, там же, где ждут наемники? Зачем вам понадобился запасной аэродром, построенный еще во времена Салазара?

— Ага, конечно, и под охрану этого заирского сброда! — Теперь начал язвить и Майк. — Кейдж правильно делал, что не доверял наемникам. Впрочем, он не доверял и вам. И говорил, что никогда не оставит в одном месте без присмотра примерно равное количество людей и оружия.

— Кем могли оказаться люди, пытавшиеся захватить самолет?

— Не представляю. Но, судя по всему, это вряд ли были простые партизаны, шатавшиеся по окрестным лесам. Маскаев, кстати, уверен, что их высадили с другого самолета или вертолета.

— Скорее, десантировали где-то поблизости, чтобы застать врасплох моих людей… Черт! Перемудрил Кейдж, ох и перемудрил… Кто из экипажа мог сливать информацию на сторону?

— Самаев, — не раздумывая произнес Майк.

— Ерунда, — вмешался я. — Ты просто злишься на него за то, что он доложил о ваших делишках командиру… Во время одного из перелетов, как раз, когда мы везли наемников, рядом с нами пролетел вертолет неизвестной мне марки и принадлежности. Может быть, за нами уже давно следили?

— Был вертолет?

— Был… Короче, Жоам… Развяжи-ка меня. Надоело уже как дураку связанным сидеть.

— Еще вопрос. Парашюты были у членов экипажа?

— Нет. Не было ни у кого.

— Предпоследний вопрос, — сказал Алварес, приложившись к фляжке. — Что же все-таки произошло на борту после взлета?

— В общем-то ничего особенного… Взлетели. Стали сразу же готовиться к посадке в Тонга-Со, то есть, сюда. Кейдж был вынужден решить забрать вас, слетать вместе с вами за оружием, и потом уже вылетать к устью Конго, где ждут наемники. В этот момент левый двигатель полыхнул и взорвался.

— Кстати, в самой Руздане должен быть аэропорт, верно? На остальной территории Контвигии, насколько знаю, нет ни одного.

— В городе есть. Вернее, был. Я же говорил, когда я в прошлом году побывал в Руздане, там по приказу мэра разрушили полосу. Якобы для того, чтобы в черте города не могли садиться боевые самолеты, посланные режимом Луанды.

— Кто был тогда мэром? Педру Батишта?

— Вроде, да. Видимо, он и остался.

— Он дурак?

— Не знаю…

— Будем исходить из того, что нет… Ладно. Последний вопрос. Какой интерес был у Кейджа в этой истории? Он вложил в авантюру все свои деньги и даже больше того. На что он рассчитывал, что он должен был получить, когда ты сел бы на трон и объявил на весь мир о том, что власть в Контвигии наконец оказалась в руках единственно возможного человека?

— Не знаю!

— Опять врешь. Кейдж все делал целенаправленно. Он бросил бизнес в Штатах, перекупил в Литве авиакомпанию, вывез тебя в Россию, подготовил переворот… Чтобы на наших штыках сделать тебя главой государства. Такие вещи за красивые глаза не делаются. Что ты ему обещал?

Майк молчал. Тогда Жоам достал две карты: одну, что я обнаружил в бардачке «Мерседеса», другую — из кармана Кейджа.

— Это какой язык? Уж не литовский ли?

— Литовский, — неохотно подтвердил Новински.

— А почерк чей? Кейджа?

Майк счел за лучшее промолчать.

— Я знаю, что ты обещал Кейджу, — загремел Жоам. — Ты обещал ему Долину Камней Тумана. Вот они, карты… В нашей земле, — он потопал ногой по полу, — есть богатейшие залежи. В Контвигии на единицу площади приходится золота, алмазов и урана больше, чем в ЮАР! А нефти там столько, что султан Брунея мог бы удавиться от зависти!

Майк вздрогнул. Жоам между тем продолжал, постепенно повышая голос:

— У Кейджа не хватило бы никаких денег, чтобы накупить столько оружия и нанять столько человек. Он с кем-то договорился в Штатах, и параллельно с вашей миссией в Контвигию американцы отправили экспедицию от фирмы по добыче полезных ископаемых, которая сейчас готовится к разработкам. У меня, знаешь ли, тоже есть свои источники информации. А кто бы стал работать в шахтах Долины? Не знаешь? Я знаю! В шахты были бы принудительно отправлены жители Рузданы. А опустевший город вскоре бы заполнил сброд из Америки и туристы из Европы. И к этому кошмару приложил бы свои руки наследник самой королевы Отанги!

— Не было об этом никакого разговора, — зарычал Майк. — Да, я обещал Кейджу ряд концессий. В том числе на застройку будущей курортной зоны Рузданы, на добычу нефти в устье Конго… Но я впервые слышу о Долине Камней Тумана! Вернее, о том, что я мог торговаться насчет нее. Тем более, всем известно, что эта долина — миф, сказка, блеф, наконец!

— Это не миф! — возразил Жоам. — Я видел парня, который там побывал. — Он приволок с собой столько самородков, сколько мог унести. Правда, соблазнился и «камнями тумана», которые светятся в темноте, придурок… Умер недавно.

— Урановая руда?

— Лавандуламит. Урановый фосфат. Богатейшая руда. И сейчас в месте, где находится Долина, работает иностранная экспедиция. А я не верю в такие совпадения. Твой Кейдж наверняка передал американцам землю Контвигии! Видимо, по неофициальной фьючерсной сделке — под твою коронацию.

— Мне об этом ничего не известно! — твердо заявил Майк. Если он и врал, то очень умело. — А что за экспедиция, кстати? Геологи или кто?

— А вот это уже мне хотелось бы знать. И прекратить. Мне совсем не нравится, когда кто-то под шумок копается в нашей земле, которая пока еще сравнительно богата.

Я решил вмешаться:

— Майк, ты сказал, что до пожара двигателя на борту все было спокойно. Тогда кто же всадил пулю в затылок Дэйву?

— Жоам медленно повернулся к Майку:

— Это правда?

— Не знаю… Это провокация с его стороны! — Новински указал на меня подбородком.

Алварес высунулся из палатки и что-то гаркнул. Видимо, подошел солдат, которому был отдан приказ на португальском языке.

— Что ты затеял? — с беспокойством спросил Майк.

— Мои люди ищут тело вашего штурмана. Это единственный член вашего экипажа, чьего трупа не оказалось рядом с самолетом… Наверное, тоже упал в болото к крокодилам… Я сказал, чтобы пока прекратили поиски и внимательно посмотрели, как выглядит ваш командир… Не нравитесь вы мне, ваше величество, ох как не нравитесь! Посудите сами: в числе прочего я задал вам три вопроса, на которые мне особенно хотелось получить ответы, а вы либо уходили от ответов, либо безбожно врали.

— Я не врал, черт возьми! — заревел Майк.

Вскоре в палатку заглянула черная физиономия и что-то доложила.

— Конечно, — сердито усмехнулся Жоам, выслушав своего бойца. — Я так и не добился от тебя вразумительного ответа, зачем ты все-таки стрелял в Маскаева на поражение… Тихо! Я говорю!.. Ты пытался врать по поводу интересов Кейджа в этой авантюре. Наконец ты врешь насчет того, что произошло на борту самолета — у вашего командира действительно дырка от пули в черепе!.. Знаешь что, король хренов? Я ведь давно решил — с Кейджем или без него, но я возьму Руздану, тем более что теперь могу рассчитывать на дополнительную сотню наемников и на поддержку с моря. И во дворце скоро будет сидеть человек, который действительно достоин моей страны. Но я не уверен, что этим человеком будешь ты.

 

Глава вторая

Под ногой чавкнула коряга, вывернулась в сторону, подняв черно-красные брызги, и я, поскользнувшись, опять плюхнулся в вонючую жижу лицом вниз, слыша, как с громким шелестом бьют по сплошной луже толстые струи воды, срывающиеся с затянутого низкими тучами неба.

Тропический ливень… Это было едва ли не самое паршивое, что могло задержать наш поход, и это случилось, когда Жоам дал команду выступать пешим порядком. К этому времени он заявил, что оба потенциальных наследника престола — то есть, Майк и я — будут четко выполнять его приказы, если не хотят сдохнуть. Подыхать мне совсем не хотелось, Майку — тоже, поэтому мы согласились признать Жоама первым после бога и стойко переносить все тяготы и лишения предстоящей кампании.

После того, как Алварес выслушал наши заверения, он потребовал от нас обоих заключить взаимный мир и пожать друг другу руки. Если по пути до дворца в Руздане, сказал Алварес, кто-то из нас проявит по отношению к другому враждебность, то он, Алварес, немедленно сделает петлю на веревке и вздернет зачинщика на первом же дереве. Достаточно того, сказал он, что в столицу войдет хотя бы один из нас двоих, и лично ему без разницы — кто именно. Возможно, он блефовал, но проверять, так это или нет, я бы не рискнул.

Тем более, закон — джунгли, прокурор — лев… В селении Тонга-Со, куда мы пришли к вечеру, я сумел убедиться в этом. Один из черных солдат, видимо, по праву более сильного, решил отобрать у другого дополнительную порцию просяной каши с бататами, которую нам всем выдали на ужин. Жоам это заметил, ни слова не говоря, подошел к нахалу, одним ударом сбил его с ног и принялся методично избивать, пиная тяжелыми ботинками. Без излишней жестокости и намерения покалечить, но довольно долго. Никто не проронил ни звука, пока шла экзекуция — видимо, все отнеслись к этому, как к должному. Солдат долго еще не мог встать после наказания, но наутро он, так же как и все мы, нагрузился поклажей и потопал по размытой ливнем дороге в сторону северо-запада, туда, где река Конго образует, говоря по-сибирски, «губу», к которой примыкают три страны, причем каждая считает наличие других сопредельных стран серьезным недоразумением.

Наш путь должен был пройти все по той же самой просеке. Мимоходом я узнал от Жоама, что ее действительно когда-то прорубали под руководством советских специалистов, каковые — в числе прочего — рассчитывали сделать проезжую трассу, соединяющую оба аэродрома и промежуточный пункт Тонга-Со, который мог бы стать северным форпостом МПЛА. Со временем все это пришло в упадок, и если бы контвигийские повстанцы, с незапамятных времен гнездившиеся в Тонга-Со, не следили за этой дорогой, по которой то и дело перевозили специфические грузы, она уже давно превратилась бы в непроходимый тропический лес.

Жоам страшно сокрушался из-за невозможности вытащить оружие с аэродрома в глубине Анголы и ругал на чем свет стоит покойного Дэйва, который подло струсил и, вместо того, чтобы спокойно остановить моторы и погрузить оружие, счел за лучшее удрать и угробить машину. Я заявил, что если бы мы и погрузили оружие, то самолет рухнул бы и в этом случае. На что Жоам резонно ответил, что в этом случае оружие оказалось бы в непосредственной близости от Тонга-Со… Хотя его доставка до Рузданы все равно оставалась почти неразрешимой проблемой.

Значит, нужен транспорт. И транспорт мог быть только в лагере заирских наемников — когда мы высаживали, то видели ангары с аэродромной техникой. Я, правда, не был уверен в ее работоспособности, и посоветовал Жоаму отправить к Руздане небольшую группу человек в пять, с тем, чтобы те встретились с главарями наемников, изложили тем ситуацию, и вернулись с машинами, если те будут на ходу.

Алварес только процедил: «Не факт, что они вернутся вообще».

По замыслу командира, надо выйти к устью Конго сразу всем, кого только возможно туда отправить. Тогда при встрече с плохо вооруженными наемниками не возникнет проблем. Затем несколько человек погрузятся в машины и двинут на аэродром. В условиях авиационной инфраструктуры, пусть заброшенной, ремонт должен быть возможен, если даже техника и не вполне на ходу. А пятьсот километров для колесного транспорта — не расстояние, можно уложиться суток в трое, даже с остановкой в Тонга-Со.

Тонга-Со… В переводе с одного из древних наречий банту это название означало примерно то же самое, что и «мафия» изначально — «смерть иноземным захватчикам». Именно сюда бежала от португальцев королева Отанга, и именно здесь армия Инделе Н’взингу давала последний бой карателям Салазара.

Еще в середине двадцатого века в Тонга-Со проживали около тысячи людей, но сегодня, кроме двадцати солдат, повстречавшихся мне рядом с упавшим самолетом, к нашему отряду смогли примкнуть лишь примерно столько же. И без того Жоам поставил под ружье почти все мужское население, за исключением Жака. Мужчины оставили нехитрое хозяйство на попечение жен и детей, сами тут же вооружилось и спустя несколько часов были готовы выступать. Казаки, да и только!

Но с транспортом у «казаков» было туго. Обещанный Кейджем вертолет оказался, по всей видимости, блефом, старый голландский бронетранспортер «ДАФ-408» задействовать было бессмысленно из-за отсутствия приличного запаса горючего, а джип не годился для того, чтобы погрузить всех. Да и ему солярки хватило бы не намного. Поэтому в багажник кинули небольшой запас патронов, положили туда же снаряженную базуку, а потом запрягли десяток бойцов, которые поволокли «гелендваген» на лямках, как есть бурлаки.

Негры не жаловались. Эти парни родились и выросли с оружием в руках, они привыкли к местным погодным условиям, и потому пеший поход, пусть даже под ливнем, не мог послужить основанием для откладывания миссии в долгий ящик. Иное дело — мы с Майком. Я был еще довольно слаб после приступов малярии, а у Новински, которого при катастрофе выбросило из самолета в затянутое мхом болото, все тело до сих пор представляло сплошной синяк, да еще он сломал ребро. Словом, хоть Майк и дешево отделался, но ему пришлось отлеживаться в Тонга-Со почти все эти дни, пока я мотался между аэродромом и стоянкой брошенной техники.

Алварес милостиво разрешил ему и мне, если станет совсем уж невмоготу, садиться в джип. Но я был упрям. Таща под стеной дождя свою сумку, автомат и пистолет Кейджа, в зеленом пятнистом комбинезоне с чужого плеча, я шлепал чужими же десантными ботинками по раскисшей почве, тяжело отдувался, и время от времени вспоминал службу в армии, где тоже хватало всякого. Но тогда я был моложе и в более хорошей форме… И все же поклялся сам себе, что если и попрошусь в джип, то не раньше, чем туда усядется Майк.

Американцу тоже было несладко. Его шатало. Он, как и все мы, тащил на себе оружие — винтовку М-16, а также и рюкзак. Наследник престола то и дело посматривал на меня и, видя, как я плетусь, сжимал зубы и прибавлял шагу. Подозреваю, что он тоже согласился бы скорее упасть и умереть, чем сесть в джип прежде меня.

Жоама это забавляло. По-моему, он заключил пари со своим денщиком, которого называл адъютантом, насчет того, кто из нас сломается первым. Я не знал, на кого из нас поставил главарь-командир, да и знать не хотел. Но надеялся, что выиграет тот, кто увидел во мне фаворита.

И я вновь вставал, подбрасывал автомат на ремне и догонял бойцов. И то же самое делал Майк, который тоже периодически падал. Впрочем, иногда падали и солдаты, но значительно реже. Алварес же не упал ни разу. Этот мулат был великолепным образчиком военной машины в человеческом облике. Казалось, ему неведома усталость. Он тоже шагал при оружии, при этом успевал пройти вдоль бредущего отряда от возглавляющих колонну «бурлаков» до арьергарда (в нашем с Майком лице) туда и обратно, при этом всегда находил ободряющие слова для тех, кому было трудно. А трудно было всем.

Потому, когда прозвучала команда «привал», большинство бойцов повалились прямо на дорогу там, где их застал клич командира. Впрочем, Жоам был недоволен столь прямолинейным исполнением — он что-то проорал, после чего отряд отполз с дороги под прикрытие деревьев. Листва на их кронах образовывала своего рода крышу. Нельзя сказать, что под деревьями было суше, но сверху все же текло меньше — массы воды сплошной стеной стекали с листьев на обочины, не под стволы.

Прозвучало разрешение курить и отправлять естественные надобности. Не знаю, у кого как, но у меня осталась только одна надобность — упасть на сухое и проспать хотя бы шесть часов. Но это было невозможно. И, решив показать этим черным братьям, а больше всех — Майку, что я все еще парень хоть куда, извлек отсыревший огрызок сигары из полиэтиленового пакета и задымил, прикрываясь от дождя. Новински тупо смотрел на меня — он тоже вымотался и, по-моему, сильнее, чем я.

Жоам помахал нам рукой. Находясь среди своих солдат, он не считал нужным высказывать к «королю» и «принцу» ни малейшего пренебрежения, и бойцы даже не думали отпускать шуточек на наш счет. Лишь денщик, единственный, кто видел нас связанными, однажды в Тонга-Со брякнул в наш адрес что-то нелестное, но тут же схлопотал по вывеске. Больше такого не повторялось.

Видимо, от усталости мы не сразу поняли, что хотел показать нам Жоам, а потом дошло, что он настоятельно приглашал нас в джип. Мы помотали головами, сидя задницами в воде, но Алварес подошел и тоном, не допускающим возражений, процедил:

— Вы, оба! Быстро сели в машину! Во-первых, нечего подмачивать ваш авторитет, во-вторых…

Простым солдатским языком он объяснил, что именно еще не следует подмачивать во избежание проникновения паразитов, которые особенно предпочитают представителей белой расы. Мы вняли и взгромоздились в «Мерседес», в кокпите которого накопилось порядочно воды. Сиденья тоже набрякли изрядно.

— Как ты думаешь, это надолго? — спросил меня Майк. Тон его голоса был усталым и совершенно мирным.

Я пожал плечами.

— Я впервые вижу такой страшный ливень, — сказал я. — Не знаю. Но у нас говорят, сильные бури недолго длятся…

— Это ты называешь сильной бурей? — усмехнулся проходящий рядом с машиной Жоам. — Так знай, парень, что это — не более чем обычный дождик. Но, думаю, еще несколько дней он все-таки продержится. Хорошо, если не недель.

Майк даже икнул.

— Ты же не первый раз здесь, — сказал ему я, когда Алварес отошел в сторону. — Не попадал так?

— Нет. Ровно год назад мы с Робом приезжали в Руздану. Тогда тоже был ливень, и он закончился через два дня. Но мы тогда жили в отеле. В пятизвездном по их меркам. Это значит, что сортир в номере, только не работает, а по стенам не ползают ящерицы. Правда, я сейчас думаю, что просто не понимал такого комфорта.

Майк выругался. По-русски.

— Неплохо у тебя получается, — заметил я. — Кейдж научил? Или это правда, что Дэйв говорил про какой-то там центр гипнопедии?

— Все понемногу, — ответил Новински. — У нас в Кальенте полно литовцев и поляков. Да и украинцев хватает. Бар на Джанкшен-стрит называется «Пельмень», можешь себе представить? Так что когда вечером туда набьется вся эта славянская публика, особенно молодая, поневоле ругаться научишься. Ну, а для Роба, сам знаешь, русский язык — почти родной… Был.

— Это он пристрелил Дэйва? — спросил я. И, видимо, поторопился. Не пришло время для откровений. Майк немедленно замолчал, словно моллюск захлопнул створки своей раковины.

Я не стал приставать дальше, тем более что Жоам начал что-то зычно выкрикивать. Очевидно, привал заканчивался. Командир выбрал очередную десятку «бурлаков», которые принялись впрягаться в джип, а я через силу приподнялся и стал выбираться наружу. Майк, что характерно, ни на секунду от меня не отстал. Нет, этот американец просто обязан стать моим другом. Непростой человек, может, не самый приятный тип на земле, но у него есть хороший «стержень»… Майк мне еще будет нужен. Возможно, и я понадоблюсь ему. Возможно, и он думает о том же, но считает, что дружить пока преждевременно. Возможно, он прав.

Прозвучала команда на чужом языке, и насквозь мокрый отряд выбрался из-под лесного полога на дорогу. Опять послышалось чавканье ботинок и тяжелое дыхание усталых людей. Иди, парень, сказал я себе. Ты сейчас опять в армии. И тебя опять не спросили, можешь ли ты носить оружие и хочешь ли ты стрелять из него.

* * *

Как я провел первую ночь под ливнем, лучше и не вспоминать. Утром все тело ломило так, что хотелось орать в голос. Рядом возились и кряхтели солдаты Жоама — отряд собирался двигаться дальше. Осталось еще пять шестых пути — так или иначе, но пятьдесят километров мы сумели пройти за один день. За один поистине кошмарный день… А впереди таких еще было по меньшей мере пять…

Вторая ночь прошла быстрее — не успел я сомкнуть распухшие веки, как прозвучала команда «подъем». А после третьей ночевки (ливень не унимался) я, кажется, даже забыл, кто я такой и зачем здесь — словно механизм, я лишь тупо переставлял с трудом гнущиеся ноги и реагировал только на команды Жоама, которые доносились до меня словно из другого мира.

В один только момент Андрей Маскаев ненадолго пришел в себя — когда Майк Новински упал и не смог встать. Его подняли два солдата и уложили на заднее сиденье джипа. Пока отряд ненадолго остановился, я вяло соображал — стоит ли мне проситься в машину, или я еще в состоянии идти сам? Мои сомнения разрешил Жоам — он приказал своим бойцам принудительно усадить меня в машину, на переднее сиденье. После чего впряг в «Мерседес» еще двоих, а когда отряд двинулся дальше, я качнулся вперед, ударился головой о ветровое стекло и вырубился до самого вечера.

Четвертая ночь внесла существенные коррективы в наше дальнейшее движение. Нам с Майком сказочно повезло, потому что мы остались в джипе, в противном случае вряд ли нам удалось бы увидеть очередной рассвет. Среди ночи послышался странный шум, словно бы поблизости забил мощный гейзер, потом до меня донеслись нестройные вопли, а затем какая-то чудовищная сила подняла машину, протащила ее несколько метров и со всего маху долбанула обо что-то твердое, но немного податливое. Еще несколько часов «Мерседес» периодически покачивало, а через борта машины то и дело перехлестывали волны. Воды в кокпите было почти по сиденья, словно бы машина невесть каким образом превратилась из сухопутного транспорта в водный.

И все это в кромешной тьме. Спички мои давно отсырели, еще до того, как я решил докурить коротенький остаток сигары, Майк тоже сказал, что его спичкам каюк. Фонарик, лежащий у меня в сумке, также приказал долго жить, и никто из вопящих во мраке солдат не был, видимо, в состоянии зажечь огонь.

В таком кошмаре прошли несколько томительных часов, когда под полог деревьев не проник призрачный свет солнца, скрытого тяжелыми тучами.

Эти тучи под утро вдруг резко перестали поливать нас далеко не живительной влагой, но это даже не сразу дошло до меня: мы с Майком не могли поверить нашим выпученным глазам: лес и ведущая на запад дорога превратились в бурлящую реку. «Мерседес» был намертво зажат напором воды между двумя мощными стволами, и это здорово выручило нас; помня, какой сильный удар воды получила машина, вполне возможно, что очередная волна запросто перевернула бы джип, и неизвестно еще, сумели бы мы выплыть, учитывая наше состояние и невозможность хоть что-то разглядеть во мраке ночи.

Но сейчас с каждой минутой становилось все светлее, и мне было хорошо видно, какой удар нанесла стихия нашему отряду: лишь человек десять бойцов находилось в пределах видимости — они успели сориентироваться и взобраться на деревья, где и дождались рассвета, то и дело перекликаясь на языке, даже отдаленно не похожем на европейские.

Скоро послышалась португальская ругань, и я увидел, как, преодолевая течение потока, по пояс в воде, в нашу сторону бредут еще шесть человек, включая Жоама. При виде злого как черт командира у меня на душе полегчало: по крайней мере, без головы отряд не остался.

Уровень воды все же постепенно спадал. Тучи понемногу рассеялись, солнце стало ощутимо припекать, и началась «парилка». В воздухе сконцентрировалось столько влаги, что нечего было и думать о том, чтобы хоть чуть обсохнуть после многодневного ливня.

А ливень сыграл с нами жестокую шутку: протекающая неподалеку от Тонга-Со речка Лукула, почти ручеек, превратился в широкую, бурную реку, которая прорвала где-то поблизости естественную «дамбу» и затопила джунгли.

Мрачный Жоам подсчитывал потери: пропали без вести восемнадцать человек, причем все с оружием, и — по закону подлости — пятеро из них несли неприкосновенный запас провианта для всего отряда. Кое-кто из вернувшихся к месту стоянки лишился оружия или личных вещей, а то и всего вместе. Двое потеряли обувь, а один остался без куртки.

Пока отряд чистил перья, пришли еще четверо, тащившие пятого — тот был почти без сознания. Беднягу укусила змея неустановленной породы и, несмотря на оказанную помощь, солдат через час умер. Еще через два часа вернулись несколько бойцов, посланных Жоамом на поиски. Они притащили двоих, с множеством переломов, и сказали, что нашли всего пятерых бойцов, которые захлебнулись в потоке. С них сняли оружие и вещи, которые еще можно было хоть как-то использовать. Два негра тем временем сноровисто наложили шины на переломанные конечности доставленных товарищей, один из которых сломал обе ноги, другой — правую руку и правую же ногу.

За счет мертвецов удалось кое-как экипировать «лишенцев». Но в общем и целом дело было дрянь. В отряде осталось тридцать четыре солдата, из них два — абсолютно неспособных к самостоятельному передвижению. Семь человек исчезли, что называется, с концами, пятеро утонули. Была слабая надежда, что кто-то из них объявится, но она постепенно таяла одновременно с понижением уровня воды, плещущейся среди деревьев.

Алварес зычными возгласами собрал вокруг себя человек десять бойцов. Указывая на застрявший между деревьев джип, колеса которого на полметра поднимались над мокрой землей, он приказал освободить машину. Негры взялись за дело — начали раскачивать «гелендваген». Минут через десять послышался треск и скрежет, автомобиль поддался усилиям солдат и тяжело вывалился из ловушки. От нагретого солнцем капота поднимался пар.

Крышку капота подняли и посмотрели на двигатель. Я не мог остаться в стороне, тем более что через пару минут понял, что среди негров нет ни одного более-менее приличного механика. Жоам сопровождал слова недвусмысленными жестами, показывающими, что надо попытаться запустить двигатель.

— Командир, я взгляну? — спросил я.

— Взгляни, — сказал Жоам. — Не знаю, что теперь делать. С этой техникой только Луиш мог справиться, но Луиша сожгли…

— Какова задача? — на всякий случай спросил я.

— До Рузданы километров сто с лишним. Пустяки. Но придется положить переломанных в джип. Вместе с вами.

— Мы пойдем сами…

— Знаю я уже, как вы сами идете… Люди устали. Надо запустить двигатель, и пусть машина идет, пока хватит горючего. Поедут пятеро, включая водителя. Потом машину можно будет бросить… Если мы не возьмем Руздану, она нам больше не понадобится.

Мне так и не удалось запустить двигатель. Мотор джипа чихал и фыркал, но отказывался работать.

— Сплошная вода, — доложил я Жоаму. — Похоже, попала в топливный насос. Я не знаю, как чинить машину в таких условиях.

Алварес пожал плечами и дал команду выступать. В джип, куда положили двоих с переломами, впряглись уже четырнадцать человек. Мы выползли из леса на дорогу и небыстро двинулись вперед. Под ногами чавкала все та же скользкая каша, от испарений дышать было тяжело, но отсутствие дождя все же несколько облегчало движение. По крайней мере, мне так казалось. Я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы дойти до Рузданы самостоятельно… Однако мне не хотелось думать, какие задачи поставит передо мной Жоам, когда мы доберемся до цели.

…Лес по обеим сторонам дороги поредел, сама же дорога довольно круто пошла под уклон, в затянутую густым туманом котловину. Жоам выпряг половину «бурлаков» и приказал им придерживать машину сзади, чтобы она не покатилась по грязи вперед. И вдруг какой-то жуткий звук, не то вопль, не то стон, пронесся над котловиной. Видно было, что все бойцы притихли и застыли. Вероятно, они не знали страха, сражаясь с такими же, как они, воинами, но ужас перед неведомым был сильнее их храбрости.

Два солдата что-то встревожено лопотали, показывая на тяжелую пелену впереди.

— Что они говорят? — решил спросить я.

— Опять крестьянские суеверия, — сердито пробурчал Алварес. — Говорят, что в тумане живет некий злой дух, который подсовывает ложную дорогу, а сам ждет путника в конце ее, чтобы расправиться…

— Но что это за звук такой? — недоверчиво спросил Майк.

— Оползень, — уверенно заявил Жоам. — Когда земля после дождя проседает, еще и не такие звуки раздаются…

Выкрикивая не то команды, не то ругательства, а может, все вместе, он восстановил пошатнувшийся боевой дух среди своих людей, и велел им идти дальше. Отряд начал погружаться в туман.

— Идите в машину, оба! — крикнул Алварес. — Это приказ.

Мы загрузились в джип, влекомый солдатами. Видимость была метра два, не больше, а в уши словно кто ваты натолкал — звуки доносились глухо и не понять, откуда.

И снова донесся страшный рев-стон, слегка похожий на гудок старинного паровоза. Хоть туман и заглушал звуки, но я очень хорошо понял, что источник этого шума стал значительно ближе.

Невидимый Жоам что-то громко скомандовал. И затем повторил для нас по-русски:

— Оружие — наизготовку! Снять с предохранителя! Возможно, придется стрелять!

Я щелкнул предохранителем и дослал патрон в патронник, тщетно пытаясь что-то разглядеть в проклятом «молоке», которое стало лишь немногим прозрачнее. Но что странно! Диаметр котловины, заполненной туманом, был, по-моему, не больше ста пятидесяти метров, и мы уже должны были подняться по противоположному ее склону…

И опять раздался страшный рев, на этот раз, как мне показалось, прямо над моей головой. Я поднял голову, одновременно задрав ствол автомата вверх, и увидел, как надо мной метнулась огромная тень. А потом дико завопил кто-то из солдат, завопил так, словно его режут. Крик продолжался секунды три, затем резко оборвался, будто бедняге загнали в рот кляп. Снова метнулась тень, и я, даже сидя в машине, почувствовал, как содрогается земля.

Теперь заорал Жоам.

— Базуку! Быстро! — услышал я крик командира.

Поскольку кричал он по-русски, значит, мог обращаться лишь ко мне или к Майку. Раздумывать было некогда.

Я выпрыгнул из джипа — откуда только силы взялись! — и, распахнув багажник, выдернул оттуда трубу противотанкового ружья.

— Командир! — позвал я.

Из тумана ко мне требовательно протянулись две руки. Я передал базуку и отскочил в сторону. Буквально через секунду полыхнула вспышка, и свист реактивного выхлопа сменился взрывом, произошедшим в нескольких метрах от меня.

Словно великан ударил ладонями по ушам! Я даже присел у борта джипа и схватился за голову — мне показалось, что через ушные раковины выплеснулись наружу мозги. В черепе стоял звон, от которого по всему телу быстро начала распространяться физическая боль.

Сквозь медленно плывущие клубы тумана я увидел громадную — высотой метров десять — тушу. Неужели слон? Такой здоровенный? Больше я ничего не успел подумать, как рядом что-то пронеслось в сопровождении тяжких ударов по земле, и джип с грохотом отлетел в сторону, словно консервная банка, по которой ударил ногой мальчишка. Бегущее чудовище напомнило мне увеличенную до невозможных размеров курицу, которой повар Альбер из Банги отрубил голову и пустил побегать по двору. Точно! Две мощные ноги, две верхние конечности, похожие на птичьи крылья без перьев, и длинная раскачивающаяся шея без головы… Секунда — и монстр исчез.

Я потряс гудящей головой. Было слышно, как галдят бойцы и кто-то стонет. Стонал один из бедняг со сломанными ногами, которого выбросило из джипа при ударе. В быстро редеющем тумане я разглядел, что «Мерседес» лежит кверху колесами, а рядом с ним копошатся двое — еще один переломанный и Майк. Оба, к счастью, остались живы.

Подбежал взволнованный Жоам.

— Жив? — спросил он меня.

— Я — да.

— А его величество?

— Вон оно, на ноги встает…

Майк тоже слегка оглох и ошалел.

— Что это было? — с трудом спросил он.

— Злой дух, — ответил Жоам. — Вообще крестьяне болтали, что по ту сторону Конго водятся подобные твари, охраняющие Долину Камней Тумана. Но я был уверен, что это чушь!

— Я съем свою шляпу, если это не динозавр, — заявил Майк с гримасой боли. — Боже праведный, вот это чудовище! Я был уверен, что они вымерли миллион лет назад даже в Африке.

— Игуанодон, — сказал я. — Очень похож, во всяком случае. Тоже не могу поверить своим глазам.

— Игуанодон? — переспросил Жоам. — Это значит большая игуана, да? Выходит, съедобный… Найти бы его. А то мы теперь тут застрянем надолго.

— А в чем дело? — спросил Майк.

— Посмотри, на что похожа машина, — сказал Жоам.

Только сейчас я заметил, что передняя подвеска приказала долго жить. Левую стойку с колесом вывернуло на девяносто градусов, трапеция причудливо изогнулась… Такие повреждения, вообще-то ремонту подлежат. Правда, лишь на СТО, при наличии запасных частей и достаточного количества человеко-часов.

Об этом я и доложил командиру. Алварес угрюмо кивнул и направился к пострадавшим.

Все трое отделались легким испугом, никто не получил новых травм или переломов. Майк был, правда, бледен как полотно, он не мог толком ни вдохнуть, ни выдохнуть — видимо, сдвинулось сломанное ребро.

Два лежащих на земле бойца что-то втолковывали командиру, тот сердито огрызался.

— Если я правильно понимаю, — сказал прислушивающийся к разговору Майк, — парни просят их пристрелить, чтобы не мешать дальнейшему движению, раз машины больше нет.

— А что Жоам?

— Он против…

Туман тем временем частично рассеялся, и я увидел, что мы почему-то двигались через котловину не прямо по диаметральной линии, а по пологой дуге, словно бы нас на самом деле начал «кружить» местный леший, или злой дух. Метрах в двадцати от меня лежало и подергивалось что-то большое и страшное, а вокруг столпились несколько бойцов, с благоговейным ужасом разглядывая нечто.

Мы с Майком тоже подошли. На покрытой грязью и кровью траве лежала плоская голова чудовища с рваным обрубком шеи. Серые роговые шипы, желтый глаз (один, второго не видно) с вертикальным щелевидным зрачком. Но в основном эта голова состояла из одной лишь вытянутой пасти размером с ковш экскаватора… Зубы соответственные — желтовато-белые, длинные как указки, на вид очень острые. Голова содрогалась, так же как будет содрогаться и двигать челюстями голова змеи, если вы оттяпаете ее лопатой. Но, самое страшное — из пасти торчали ноги, обутые в камуфлированные штаны и десантные ботинки. Ноги шевелились в такт судорогам головы.

Меня замутило, и я сделал шаг назад, чтобы не упасть. Больше я не мог смотреть на эту жуть.

— Командир, — сказал я Жоаму, чтобы хоть что-то сказать, — это не игуанодон. Это какой-то хищник.

— Эта сволочь сожрала Переша, моего адъютанта, — мрачно сообщил Жоам. Теперь нас осталось тридцать три…

— Ты ударил его из базуки?

— Конечно. Прямо в шею. Я успел заметить, что это очень большой зверь, и из автомата его не взять. Но человека потеряли… Это кто — тираннозавр, да?

Майк задумчиво смотрел на страшную голову.

— Боюсь, придется мне съесть шляпу. Не думаю, что это вообще динозавр. Те, по-моему, были гораздо крупнее. Да и голова как есть крокодилья. У древних ящеров таких не было. Это, наверное, какой-то мутант.

— Ладно, пошли все отсюда, — скомандовал Жоам. — Не нравится мне эта яма. Идем до ближайшей возвышенности, делаем привал, и думаем, как быть дальше. Проклятье, сроду не думал, что когда-нибудь потеряю больше десяти человек, даже не начав боевые действия…

Действительно, обстоятельства складывались гадко. Сначала ливень, вызвавший наводнение, которое унесло стольких людей, потом жертвоприношение чудовищу, которое и в кошмарном-то сне не приснится… Вон оно, кстати, лежит возле дороги. Без головы, но тоже еще дергается. И не десять метров в нем, поменьше все-таки будет. Не более шести. Но все равно — что за дьявольское создание!

Солдаты были подавлены. Отряд прошел рядом с содрогающейся тушей молча, едва ли не на цыпочках. Только Алварес не молчал. Но он не приказывал, а что-то вещал, и притом довольно убедительным тоном.

— Командир, есть вопрос, — обратился я.

— Ну?

— Можно перевести твою речь для нас?

— Можно. Объясняю бойцам, что никакой это не злой дух, раз его можно убить. Просто большой зверь.

— И они верят?

Жоам выругался по-русски. Оскальзываясь и размахивая руками для поддержания равновесия, бойцы поднялись на пригорок, оставив котловину внизу. И — вот чудо! — она вновь заполнилась плотным туманом, в котором скрылись и покореженная машина, и отрубленная голова неизвестной науке бестии.

Командир приказал делать привал на самой вершине пригорка, где под невысокими развесистыми деревьями валялось несколько поваленных стволов. Осмотрев их на предмет змей, мы расположились на этих бревнах, верхняя часть которых была сухой и теплой. Потрясающе! Я уже и не верил, что подобное сочетание возможно.

Усталые солдаты были напуганы, раздражены и злы — не самый лучший набор эмоций, особенно когда сражение еще не началось, а потери уже есть. Двое переломанных снова что-то заговорили, возможно, опять просили пристрелить их, но командир, как и прежде, пресек эти малодушные настроения. Он вытащил чудом сохранившуюся сигару, завернутую в несколько полиэтиленовых пакетов, кое-как разжег ее и задумался.

Минут через пять-шесть он поднялся, сказал короткую фразу, обращаясь к солдатам. Некоторые из них без особого энтузиазма загудели, некоторые промолчали, кое-кто пожал плечами. Алварес, кажется, был более-менее удовлетворен настроением личного состава, хотя и не слишком. А потом он подозвал нас с Майком для того, чтобы (я немного удивился) посоветоваться с нами.

— Мои ребята, — сказал он, — на самом деле всего лишь неграмотные крестьяне. Единственный человек, с кем я мог советоваться, это — Переш. Но теперь его нет, и я не уверен, что есть смысл советоваться с рядовыми солдатами. Ну, а принимать решение единолично я все же больше привык в бою — это моя стихия, если вы меня правильно понимаете.

Я понимал все правильно. Жоам, по всей видимости, хороший тактик, но неважный стратег. И в затруднительных ситуациях он спрашивал совета у своего денщика, ныне покойного, который, надо полагать, был неглупым человеком.

Но я промолчал, предоставив высказаться Майку. Американец с серьезным выражением на лице заявил, что согласен слушать дальше, и ничего не имеет против того, чтобы высказать свое мнение, если таковое кого-нибудь заинтересует.

— Ну так вот, уважаемые самодержцы… До устья еще больше ста километров. Не так уж много, но у меня двое раненых, которых нельзя ни оставить здесь, ни заставить идти. Мне бы не хотелось их убивать, хотя это распространенная практика в подобных условиях. Провизии хватит только на один день, но это ерунда, я думаю, мясо динозавра действительно сгодится для солдатских желудков. Словом, если бы у нас был хотя бы месяц, чтобы не спеша перебраться в Тонга-Со, то ничего страшного. Но у нас впереди — Руздана, а в устье ждут сто человек на суше и, вероятно, столько же на море. Я думаю, вы оба заинтересованы в том, чтобы идти вперед, и вовсе не хотите поворачивать назад.

Мы согласились с этой мыслью. Не знаю, верил ли Майк в свое будущее самодержавие, но я очень хотел верить в то, что из Рузданы скорее доберусь до дома, нежели из Тонга-Со.

— Теперь не очень приятная новость: мне донесли, что солдаты обвиняют в бедах вас. Вас обоих. Они считают, что белые пришельцы, как обычно, приносят хорошим черным людям одно лишь несчастье, и их в этом трудно разубедить. Единственное, что их удерживает от немедленной расправы с вами — это ваше царское происхождение. Я заявил, что вы не будете обузой для отряда, более того, храбро возглавите крайний отрезок нашего похода, особенно, если учесть, что ваша цель — дворец в Руздане — близка как никогда. Решайтесь, парни. Дождь кончился, дорога сейчас подсохнет, и осталось идти всего два дня. Завтра вечером мы окажемся на брошенном аэродроме, и я познакомлюсь с вашими наемниками.

— Ты как? — обратился я к Майку.

Тот неожиданно для меня осклабился — как есть американец с рекламного постера.

— Я готов, — уверенно заявил он.

— В таком случае, я тоже, — сказал я, возвращая командиру сигару.

— Иного я и не ожидал, — произнес Алварес.

Он встал на ноги и обратился с короткой речью к бойцам. Теперь энтузиазма в их бормотании было несколько больше. Жоам повернулся в нашу сторону:

— Подъем, диктаторы. Ведите колонну. Вас ждут великие дела, это я вам обещаю!

 

Глава третья

«Тайсон № 2» сбил с ног ближайшего рекрута и дважды пнул его в живот. Негр проворно отполз в сторону и быстро нырнул в один из ангаров, где расположилось наемное войско в ожидании элитного подразделения.

Встреча двух союзных формирований оказалась, мягко говоря, не слишком теплой. Наемник, назначивший себя главным, презрительно посмотрел на солдат Жоама, еле живых после тяжелого перехода, нас с Майком удостоил лишь легкого кивка, а затем изъявил неудовольствие по поводу затянувшихся сроков штурма, отсутствия обещанного оружия и непонятной задержки нигерийских боевых кораблей, которые должны были войти в конголезский залив еще позавчера.

Алварес спокойно попросил главаря немного обождать, пока его бойцы не расквартируются и не оборудуют лазарет для травмированных, а чуть после два командира встретятся и посовещаются.

Главарь наемников милостиво согласился, и Жоам принялся распоряжаться.

Мне было видно, что обитатели заброшенного аэродрома лезут на стенку от безделья. При этом они тоже несли потери: одного из рекрутов укусила ядовитая змея, а другого за что-то так невзлюбили сотоварищи, что забили его до смерти на второй день после высадки.

Главари, внешне напоминающие профессиональных боксеров, свирепствовали не по-детски. Будучи вооруженными и физически куда более сильными, чем рекруты, они держали «солдат» в абсолютно черном теле, раздавая тычки и пинки просто так, походя, словно «деды» из советского стройбата времен развитого социализма. Отличить главарей друг от друга, за исключением главного, было почти невозможно, и я для себя назвал их «тайсонами», а четверых пронумеровал, оставив самого главного наемника без номера.

Поскольку «тайсоны» не проявляли нездорового любопытства к моей персоне, я принялся бродить по аэродрому, пока Майк решил отдохнуть по причине жутко разболевшегося ребра, а Жоам удалился в небольшое здание для переговоров с главным наемником.

Состояние техники меня удручило. Из авиации здесь обнаружились лишь четыре Дугласа «ДС-10», последний раз поднимавшиеся в воздух не меньше, чем сорок лет тому назад, да пара вертолетов неизвестной мне марки без несущих винтов. Наземная техника, насквозь проржавевшая, стояла на потрескавшихся, спущенных скатах, и даже более опытный механик, нежели я, вряд ли рискнул бы отправить подобный металлолом за пятьсот километров, даже если каким-то чудом заставил его двигаться.

Я направился к штабному домику, где скрылись для переговоров высокие договаривающиеся стороны, как вдруг обе они вышли оттуда. Стороны были очень заняты беседой, которая проходила на весьма повышенных тонах, при этом размахивали руками, что-то друг другу втолковывая.

Мне показалось, что без драки не обойдется, и она действительно случилась: ненадолго замолчав, главнокомандующие переместились к одному из ангаров, осмотрели его, горячо заспорили, и наконец дело дошло до рукоприкладства. Впрочем, «тайсон», который первым и ударил, через секунду отскочил и схватился за пистолет. Но Жоам был быстрее. На глазах нескольких десятков человек он дважды выстрелил, выбив одной пулей пистолет у «тайсона», другой — прострелив ему правый локоть. Еще два выстрела — и главный наемник, рыча от дикой боли, повалился на потрескавшиеся бетонные плиты с пробитыми коленными чашечками. Пятая пуля угодила негру в живот, а шестая, спустя тридцать секунд, отпущенных на то, чтобы дать главарю время осознать свои ошибки и как следует в них раскаяться, сделала остановку внутри его черепа.

Жоам осмотрелся. Реакция окружающих была правильной. Солдаты из Тонга-Со уже держали четырех «тайсонов» на мушке, рекруты же проявили к произошедшему полное равнодушие. К чести «тайсонов», мозги у них работали быстро, чтобы успеть понять, кто здесь хозяин. Дальнейшей пальбы не потребовалось. Алварес не спеша спрятал свой громадный люгер и негромко что-то скомандовал ближайшему «тайсону», тот пихнул двоих рекрутов, а те бросились к трупу и проворно куда-то уволокли. Наверное, точный смысл команды был таким: «убрать падаль, быстро».

С этого момента никто уже не пытался оспорить авторитет Жоама Фернанду Алвареса, ни словом, ни делом. Даже учитывая тот печальный факт, что на всем аэродроме не обнаружилось ни одного пригодного к передвижению транспортного средства. Другим печальным фактом оказалось полное отсутствие обещанных Кейджем кораблей из Нигерии.

* * *

— Долина Камней Тумана находится на том берегу Конго. Если пересечь залив и узкую полоску территории Заира, можно почти сразу же оказаться на месте. Как я уже говорил, мои разведчики доложили о некой иностранной экспедиции, которая работает на территории Долины без какого бы то ни было разрешения. Абсолютно нелегально. Слишком много признаков того, что это люди из США. Я знаю, что если в какой-то стране убьют американца, к ее берегам сразу же подгоняют флот ВМС Соединенных Штатов. И начинается борьба за демократию. Поэтому надо выяснить точно, на какую страну работают эти так называемые ученые. Если на любую, кроме Америки, геологов уничтожаем. Если на Штаты — просто всех выгоняем. Рисковать нельзя. Никого не убивать, заложников не брать.

Рассуждения Жоама, на мой взгляд, были довольно наивны, но в чем-то справедливы. И вполне циничны. Он уже давно все решил, но чтобы «отшлифовать» свою идею, ему понадобились мы с Майком.

— Цель? — спросил я на всякий случай.

— Трофеи. Провизия, горючее… В первую очередь — транспорт.

— Понятно, надо отправляться за оружием, — сказал Майк.

— Да меня просто бесит, что там осталась такая уйма оружия и взрывчатки, и ее не на чем вывезти. А с тем, что у нас есть, нечего и думать штурмовать Руздану… На штурм у нас всего пара часов. Осада невозможна. Кто-нибудь из местных властей достучится до Луанды, в очередной раз поклянется в верности метрополии, и если кампания затянется, то последнее, что мы увидим, будет боевой самолет ВВС правительства Анголы.

— Но как ты предполагаешь «выгнать» геологов? — спросил Майк не очень довольным голосом. Кажется, его задело упоминание о демократии — все-таки этот человек был рожден в США.

— Вы слышали о «корабле дураков»? — спросил Жоам. — Нет? В общем, в Германии был такой обычай, еще задолго до Гитлера. В каком-нибудь городе организовывали гетто, туда сгоняли сумасшедших и тех, кого считали недочеловеками, а потом связывали их, грузили на баржу и пускали вниз по Рейну или по Эльбе. Баржа уходила в Северное море, а там — как повезет. Либо помрут, либо причалят к какому-нибудь острову, где устроят колонию… Вот и я думаю — сгрузить господ американцев на какой-нибудь плот и отправить вниз по Конго. Течение мощное — их вынесет далеко в море.

— Но ты же понимаешь, что Конго — не Рейн, а Гвинейский залив — не Северное море? — спросил Майк.

— Конечно. Но здесь тоже полно островов… А также пиратских баз. Когда какой-нибудь новогвинейский Джон Силвер увидит, какой жирный кусок попал к нему в руки, он по тупости не удержится, чтобы не взять американских граждан в плен. А потом начнет требовать выкуп. Это закончится тем, что его базу через пару недель разнесут вдребезги, но нас это уже будет мало волновать. Главное, пленники не должны знать, кто напал на их экспедицию. Тогда американцы не станут мстить Контвигии. А к тому времени, когда решат послать новую экспедицию, придется смириться с тем, что новый режим Рузданы откажет ей во въезде.

План Жоама мне показался наивным и гениальным одновременно.

— А где гарантия, что этот гипотетический плот достанется именно пиратам? — спросил Майк. — Что, если моих соотечественников сожрут акулы? Мне бы не хотелось участвовать в мероприятии, в результате которого должен погибнуть хотя бы один американец.

— И ничего хорошего не будет, — добавил я, — если их подберет какой-нибудь сторожевой корабль легальных военно-морских сил, если такие тут имеются. Конголезцы, я думаю, немедленно сообщат в посольство Соединенных Штатов. Вскоре мы увидим, как в Долину Камней Тумана высаживаются американские морские пехотинцы, и Руздана будет взята менее чем за час под предлогом — ты, Жоам, правильно сказал — борьбы за демократию. И все — Контвигия останется де-юре навсегда территорией Анголы, а де-факто — навсегда сырьевой колонией Америки.

— У тебя есть союзники на пиратских базах? — спросил Майк.

— Союзники? — удивился Жоам. — Ну, союзником этого парня я, конечно, не назову, но есть один марокканец, с которым… В общем, иногда можно иметь дело. Зовут его Мусафар. Жаден, как и все пираты. И хорошо вооружен.

— Так может, есть смысл задействовать его, раз нигерийцы не пришли? — развил свою мысль Майк.

— Нет, исключено… Мусафар достаточно осторожен, и никогда не станет влезать в дело, которое пахнет политикой.

— А американцев он согласится принять в подарок? — спросил я.

— Идея неплоха, — хмыкнул Жоам. — Особенно, если учесть, что в последний раз он меня подставил…

Какие-то вопли донеслись со стороны дозорной вышки. Жоам прислушался.

— Какая-то лодка движется к берегу, — сообщил он нам.

Новый вопль с вышки.

— Под белым флагом, — добавил Алварес. — Ну что ж, кто-то хочет решить за меня, что делать дальше. И мне это не очень нравится.

* * *

Два дюжих солдата, сопровождавшие незваных гостей, открыли дверь, и пропустили обоих визитеров внутрь помещения на втором этаже, которое Жоам сделал своей штаб-квартирой. Когда-то это было двухэтажное административное здание, построенное явно не без участия советских строителей. Здесь сохранилось кое-что из советского оборудования и оргтехники, навевающей ностальгию: радиоприемник «Альпинист», принимающий несколько местных станций (его подключили к старому аккумулятору), да дисковый телефонный аппарат «ВЭФ», как и следовало ожидать, глухонемой. Более интересной находкой оказалась советская же рация «Глёт», совершенно исправная, в виде одного стационарного блока и четырех носимых, укомплектованных суставчатыми антеннами и запасными батареями.

Вообще, Жоаму, да и не только, повезло здорово. Наши черные друзья прошерстили все аэродромные заведения, уничтожили немногочисленные найденные консервированные продукты, а кое-что из непонятных им вещей варварски изуродовали. На наше счастье, никто из них не заметил металлического люка, присыпанного древним мусором в одном из служебных помещений ангара. На люк наткнулся один из солдат Алвареса, толковый паренек по имени Франку. В подвале мы обнаружили два холодильника с почти разложившимся содержимым, зато пять ящиков консервных банок и два десятка бутылок виски не пострадали. Здесь же нашли алюминиевый ящик, а в нем — три блока сигарет неизвестной мне марки, коробку манильских сигар, два мешка с крупой, похожей на родимую пшенку, и один — с галетами. Галеты твердостью не уступали материалу ящика, но после отмачивания в воде еще годились в пищу. Вода, к счастью, легко добывалась из артезианской скважины.

В ожидании гостей Жоам расположился с таким видом, как и полагается выглядеть безбашенному главарю незаконного вооруженного бандформирования: он уселся в самое удобное кресло, какое удалось найти в помещениях, взгромоздил ноги на стол, застеленный красной скатертью, вооружился автоматом и закурил толстую сигару. Предварительно он немного подумал и положил на стол гранату РГД-5, не знаю уж, боевую или муляж. Нас с Майком он оставил в помещении, усадил на секционные стулья и потребовал, чтобы мы тоже держали оружие наготове.

Когда визитеры вошли в комнату, я испытал легкий шок: обоих черных мужчин я уже однажды видел. И не где-нибудь, а в аэропорту Лагоса, когда тщетно пытался разобраться в том, почему меня не встречает мистер Катлер.

Толстяк и пигмей (в новой кепке) тоже меня узнали и не сумели скрыть своего удивления: как это парень, который смылся у них из-под носа, да еще устроивший им аварию, сидит теперь в форме боевика, да еще при автомате Калашникова, ствол которого направлен почти что в их сторону.

Жоам приказал одному из солдат подать два стула для незваных гостей. Сам попыхтел сигарой (выдохшееся курево воняло ужасно), покатал на столе гранату и прогудел на нарочито скверном английском:

— Чем могу быть обязан, джентльмены?

Толстый «джентльмен», косясь на меня, спросил, не предпочитает ли сеньор командир общаться, к примеру, на банту. Сеньор командир заявил, что предпочитает английский. И повторил вопрос.

Толстяк поерзал и спросил, нет ли среди друзей сеньора командира людей по имени Роберт Кейдж и Майкл Новински. Жоам ответил, что к его величайшему сожалению, мистер Кейдж несколько дней назад погиб в авиакатастрофе, однако мистер Новински здесь, вот он сидит, и тоже будет рад побеседовать с гостями, но не раньше, чем Жоам Фернанду Алварес решит, что для этого пришло время. Кстати, не будут ли джентльмены так добры представиться?

С фантазией у «джентльменов» было не очень. Толстый не нашел ничего лучше, как отрекомендоваться Джоном Смитом. Пигмей подумал и сказал, что его зовут Роджер Буш. Алварес сделал вид, что поверил.

— Откуда вы и какова цель вашего визита? — спросил он.

— Лагос, Нигерия. Мы представляем одну неправительственную некоммерческую организацию, с которой Роберт Кейдж однажды заключил джентльменское соглашение, — сообщил Джон Смит.

— Предмет соглашения? — спросил Жоам.

— Мы обязались выслать к устью Конго два судна. Две морские моторные яхты. Обе переоборудованы: одна — для перевозки сравнительно большого количества людей, другая — для решения некоторых деликатных вопросов.

Жоам удовлетворенно кивнул.

— Где сейчас эти суда?

— Суда находятся на безопасном расстоянии от берега… Больше я вряд ли могу сейчас сказать. Дело в том, что мистер Кейдж не выполнил все условия нашего соглашения… Вернее, он попытался их выполнить, но возникли форс-мажорные обстоятельства, и мистер Кейдж сказал, что рассчитается с нами позднее. Я поверил ему. И поэтому мы здесь.

Джон Смит замолчал.

— Можем ли мы, то есть мистер Новински и я, выполнить условия вашего соглашения с мистером Кейджем? — осторожно спросил Жоам.

— Я допускаю, что вы можете заменить мистера Кейджа, — не менее осторожно заговорил толстяк. — Но у меня есть одна просьба. Если вы ее выполните прямо сейчас, мы продолжим наш разговор.

— Просьба? Какая же?

— Мне бы хотелось, чтобы вот этот человек, — Джон Смит указал на меня, — покинул помещение.

— Это невозможно, — заявил Жоам, сделав небольшую паузу и поиграв гранатой. — Мистер Эндрю Маскаев — мой советник.

— В таком случае, — осклабился Джон Смит, — продолжения разговора не будет.

— Это я буду решать, когда заканчивать разговор, — объяснил ситуацию Алварес.

— Нет, сеньор командир… Это не тот случай. Вам ведь нужны наши корабли. Я полагаю, что очень нужны. Более того, я знаю, зачем они вам нужны. Если мы задержимся здесь на срок, больший, чем контрольный, транспорт с людьми вернется в Лагос, а второе судно останется. Только оно станет для вас не союзником, а противником. Притом серьезным противником.

Жоам молча признал весомость аргумента. И все же он не привык быстро сдаваться:

— Но ведь ваши суда уже почти здесь? Значит ли это, что данный факт оплачен?

— Совершенно верно. Мистер Кейдж уже перечислил определенные средства на счет нашего фонда. Их как раз хватило на аренду судов, топливо для них и провизию для людей… Чертовски прожорливых людей, надо сказать… Но за деликатную работу мистер Кейдж обещал и деликатную оплату. Мы здесь для того, чтобы получить окончательный расчет и выполнить окончательную работу, сеньор командир. Но нам нужна предоплата.

— Есть ли в этом соглашении особые условия? Например, такой вариант… Допустим, я откажусь от ваших услуг прямо сейчас и посоветую вам немедленно убраться ко всем чертям?

Нигерийцы переглянулись. Потом заговорил пигмей:

— Этот вариант будет означать только то, что мы не станем вам помогать. И не будем обещать, что не станем вам мешать.

Все было предельно ясно. Жоам повернулся ко мне и сказал по-русски:

— Выйди. И закрой за собой дверь.

Что было делать — я поднялся. Разумеется, я тут же вообразил, что мне представится возможность подслушивать под дверью, но я просчитался. Нигерийцы потребовали, чтобы дверь оставили открытой, а в проеме встал один из солдат и проследил, чтобы я торчал на достаточном расстоянии.

Пришлось мне идти курить на лестничную площадку. Я понимал, что как никогда близок к смерти от любопытства, но поделать ничего не мог. Жоам был моим командиром, а приказы не обсуждаются, к тому же я понимал целесообразность переговоров. Корабли и наемники из Нигерии были слишком крупным козырем, чтобы Жоам легко от него отказался.

Время шло. Я выкурил еще одну вонючую сигарету из неизвестно чьих запасов, найденных в помещениях аэропорта, а переговоры все никак не могли закончиться…

Внизу хлопнула дверь и послышались тяжелые шаги. Три солдата из Тонга-Со. Я в очередной раз спокойно затянулся, как вдруг какая-то сила вырвала из рук автомат, затем страшный удар заставил меня согнуться, а после этого мне завернули за спину обе руки и в два счета скрутили чем-то так, что я вскоре потерял в них чувствительность. И тут же меня поволокли в направлении штаб-квартиры. Вся операция заняла секунды три, наверное.

Сказать, что я был удивлен — значит не сказать ничего. Уж такой подлости я не ожидал от Жоама. Поскольку вряд ли кто-то из его подчиненных решил бы проявить подобное самоуправство. Значит, Алварес решил выполнить условия. Черт, как это все паршиво…

Так оно и оказалось. Когда меня втолкнули в комнату, на мордах нигерийцев светилось торжество. Жоам и Майк были мрачны.

— В чем дело? — спросил я по-русски.

— Ну вот, мистер Смит. Что вы просили, то и получили, — ледяным тоном объявил Жоам.

— Отлично, — сказал Смит. — И мы его забираем прямо сейчас.

— Нет, — возразил Жоам. — Вы его заберете, только когда я и мои люди посмотрят на ваши корабли и посчитают, НЕ БОЙСЯ, сколько боевиков вы прислали сюда.

«Не бойся» Жоам произнес по-русски, явно адресуя эти слова мне.

Нигерийцы, похоже, были раздосадованы таким поворотом событий.

— Мы так не договаривались, — зашипел пигмей.

— Верно. Но я повторяю — пока я не получу достоверной информации о предмете соглашения, РУГАЙСЯ, платы вы тоже не получите.

Я дернулся всем телом и выдал в воздух почти весь запас известных мне английских проклятий.

Жоам не спеша встал, подошел ко мне и вдруг резко вдарил кулаком прямо в солнечное сплетение. Второй раз за несколько минут, о боже!.. Пока я, хрипя, корчился на полу, Жоам вернулся на свое место и заявил:

— Завтра вы получите этого парня. А сегодня вечером ваши посудины пусть подойдут ближе к берегу, чтобы я мог рассмотреть их в бинокль. И чтобы я позже убедился, что мои люди отправятся именно к ним.

— Но вы же сами можете подняться на борт, — сказал Смит.

— Нет. Я не могу так рисковать. Пойдет мой помощник. И если вы с этим согласны, то и я согласен на все условия. Повторяю, этот человек — ваш. Но только после того, как мой помощник побывает на посудинах. Вы же понимаете, что я должен убедиться, годятся ли они для моих целей.

Толстый задумался. Роджер Буш встал, гримасничая.

— У нас заканчивается время, — сказал пигмей.

— И что? — спросил Алварес.

— Вашему помощнику придется отправиться с нами сейчас, — потребовал он.

— Нет, — твердо ответил Жоам. — Сейчас у него масса неотложных дел. А мне достаточно будет того, что сегодня вечером смогу увидеть ваши суда в бинокль.

— Но где гарантия, что вы не освободите этого парня, когда мы уйдем? — спросил Смит.

— Но ведь если я его освобожу, я не получу от вас помощи, — презрительно произнес Жоам, всем своим видом показывая, что его тошнит от тупости собеседников.

Нигерийцы перебросились между собой несколькими фразами на неизвестном мне языке.

— Придется вам поверить, — сказал Джон Смит. — Завтра утром мы снова придем сюда, и с нами на борт отправятся ваш помощник и этот человек.

— Согласен, — сказал Жоам. — и еще два солдата из моей охраны. Ваш катер, насколько я успел его разглядеть, легко возьмет на борт шестерых человек.

— Пятерых, — возразил пигмей.

— Это значит, что достаточно будет одного телохранителя, — добавил толстяк. — И то много. Мы не собираемся причинять вред вашим людям.

— Если я правильно понял, мы договорились? — спросил Жоам, вставая. Как бы там ни было, спеси у него поубавилось.

— Да. Ждите нас завтра в девять утра по местному времени.

— Нормально.

— Тогда до завтра. — Толстый встал и показал зубы.

Алварес тоже показал зубы.

— Проводи гостей, — обратился он к солдату.

Никто даже и не подумал протягивать руки для пожатия. Черные люди решили, что нет места для подобного лицемерия. Видимо, и та, и другая сторона пришла к выводу, что условия договора оказались в определенной степени кабальными для каждой из них.

Но какова же роль Андрея Маскаева в договоре между нигерийцами и моим бывшим шефом? Судя по моему плачевному положению, я все-таки стал «слепым крокодилом».

Пока Жоам и Майк провожали нигерийцев, которые добились-таки своего (но почему, черт возьми, я им так понадобился??) я с трудом встал и перебрался на стул. Солдаты внимательно следили за мной, наверняка готовые ко всему. Но что я мог сейчас сделать? Тем более что не прошло и минуты, как в комнату вернулись Жоам и Майк.

— Ну что, в подвал его? — спросил Жоам.

— Тебе виднее, командир, — ухмыльнулся Майк.

Вот тоже скотина! И чего он так злорадствует? Неужели увидел во мне конкурента на престол? Кретин… Вот уж чего мне никогда не было нужно, так это сомнительной славы главы государства… Тем более несуществующего.

Меня вывели на лестницу, и Жоам с Майком принялись ржать. Мне, естественно, было не до смеха, и даже когда Алварес достал нож и разрезал веревки на моих руках, я не увидел в этом особого юмора.

Зато я был свободен! Руки, конечно, не слушались, но я изловчился и стукнул своим тяжелым ботинком Жоама по голени. Тот охнул, но потом принялся хохотать пуще прежнего.

Я ничего толком не понимал.

— Пошли, парень, — сквозь смех проговорил Алварес. — Тебе надо выпить чего-нибудь.

— Да и я не откажусь, — заявил Майк.

— Подсыплете мне чего-нибудь, и в подвал? — зло спросил я.

Этот вопрос вызвал у Жоама и Майка новый приступ смеха. К этому моменту мы уже вышли из здания. К нам подошел солдат и что-то доложил.

— Отлично, — сообщил Жоам. — Нигерийцы отправились восвояси.

— У нас ведь нет никаких электронных устройств для обнаружения «клопов»? — спросил Майк.

— Не думаю, что мне подложили микрофоны, но я отправлю двух толковых парней пошарить под стульями, — ответил Алварес. — Хотя мне придется на некоторое время все равно поменять штаб… Ладно, это не проблема… Андрей, пошли, сейчас выпьем… Немного. Боюсь, спать тебе сегодня не придется. Готовься.

— К чему? — Я все еще ничего не понимал.

— Мы с тобой отправимся в море. Только не к этим мерзавцам, конечно же.

— А к кому?

— Позже узнаешь.

 

Глава четвертая

Форт-Элвиш занимал километра два береговой линии и не более четверти километра в глубину. Я с интересом разглядывал пейзаж.

Этот населенный пункт был построен португальцами еще во времена работорговли. Форт-Элвиш испытывал падения и взлеты (последний, связанный с интересами СССР, случился где-то в семидесятые годы прошлого века), а сейчас этот поселок захирел окончательно. Старые крепостные стены никто не восстанавливал, и под воздействием тропического климата они разрушались так же необратимо, как и от пушечных снарядов. Дома, в которых раньше жили колонизаторы, превратились в развалины, а между ними стояли нелепые постройки из ракушечника, которые тоже готовы были рассыпаться. Жителей видно не было, Форт-Элвиш казался навсегда уснувшим.

Точно такое же впечатление производила и лодочная станция, представлявшая собой небольшой участок берега, обнесенный грубым забором с калиткой. Войдя в эту калитку, мы

увидели небольшой пирс, слегка выдающийся в море, два железных бокса и деревянную будку.

— Где все, черт возьми? — проворчал Жоам.

В этот момент сзади кто-то стукнул калиткой, и мы обернулись.

Вошедшему было на вид лет около семидесяти. Глаза его глубоко прятались под кустистыми бровями, а лысую макушку обрамлял венчик грязно-седых волос. Одет этот черный старик был в замызганный комбинезон, и смотрел он на посетителей так, словно они предлагали ему за этот самый комбинезон сотню, а то и две в твердой валюте.

— Чем могу служить? — осведомился старик.

— Нам нужна лодка с мотором, — ответил Жоам. — Желательно самая быстроходная. Плюс топлива на сутки и питьевой воды на столько же.

Лодочник несколько секунд ошарашено смотрел на нас.

— Лодку? На сутки?.. Да вы с ума сошли! У нас под боком свили гнездо пираты, заирцы хватают, кого попало, а вы собрались рыбачить… Вы ведь собрались рыбачить?

— Это совсем не так уж важно, что именно мы собрались делать. Я сказал, что нам нужно… Да, и еще компас, если есть.

— Поверьте старому человеку, за последние пять лет из двадцати человек, рискнувших взять у меня напрокат лодку, назад не вернулся ни один. Вы понимаете? Ни один!

— Мы тоже не вернемся, — заявил Жоам, чем окончательно шокировал старика. — Сколько вы хотите за лодку? Я покупаю.

— А я не продаю! У меня прокат, и не более того!

— Пятьдесят долларов вас устроит?

— Не торгую!

— Сто.

— Не торгую.

— Двести. Двести настоящих американских долларов!

Старик начал чесать в затылке, и я понял, что дело на мази. Накинув еще двадцатку, Жоам получил в пользование дюралюминиевую лодку с мощным подвесным мотором «Меркьюри». В лодку мы кинули бочонок с водой.

— Лишнего компаса у меня нет, — заявил лодочник. — Но для вас могу кое-чего поискать.

— Сделайте одолжение.

Старик скрылся в будке и скоро вернулся к нам, протягивая неплохой, хотя и «ширпотребовский» компас советского производства.

— У вас прекрасный сервис, — сказал Жоам в то время как я устанавливал мотор. — Большое спасибо, и будет лучше, если вы про нас быстро забудете.

…Мы гнали на запад. День уже близился к вечеру, ветер немного посвежел, а лодка все продолжала мчаться навстречу неизвестности.

Мы молчали. Говорить из-за шума мощного мотора было трудно, да в сущности, не о чем. Пока все было ясно. Лишь иногда Жоам, взявший на себя функции штурмана, давал мне команду подкорректировать курс. Он знал, куда надо плыть… Но знал, видимо, довольно приблизительно.

Пока мы шли от аэродрома к Форт-Элвишу, я кое-что узнал. Жоам не сразу выложил мне все секреты, но по пути кое-что пояснил. Нигерийцы действительно потребовали мою голову за свою «работу», и для вида Жоам согласился, хотя на его настойчивые вопросы, а зачем, собственно, толстяку и коротышке понадобился его советник, нигерийцы отвечать отказались. «Дорого ты стоишь, парень, — сказал мне Алварес. — Я не умру, пока не узнаю, почему».

Жоам даже попытался подсчитать, сколько я вешу в долларах, но у него получилось лишь приблизительно. «Где-то тысяч двести, — произнес он озадаченно. — Я не знаю ни одного парня, кто бы стоил столько. Разве что Майк. Даже за себя я столько бы не дал». И опять заржал — после переговоров с нигерийцами Жоам был в чудесном расположении духа.

А когда с берега близ аэродрома стали видны два темных пятнышка, Алварес пришел в полный восторг. Потом он сказал мне, куда, собственно, мы направляемся, но я уже и так почти догадался. Вновь прозвучало имя «Мусафар». Я очень хотел выяснить, что именно понадобилось Жоаму от пирата, но командир отвечал довольно уклончиво — я заподозрил, что Жоам опасается узнать, что нужных вещей у пирата нет, либо что он откажется торговаться с главарем боевиков.

«Мусафар — мусульманин?» — спросил я. «Он — марокканец, — ответил Жоам, — очень осторожный, неглупый, но жадный. Я хочу сыграть на этом. Если, конечно, он позволит нам встретиться с ним».

Я сказал, что не вполне понял. Алварес пояснил, что если Мусафар окажется в дурном настроении, то легко убьет нас обоих. Или отправит на дно нашу лодку еще до того, как мы доберемся до его базы. И изложил в подробностях, как именно африканские пираты защищают свои «адмиралтейства».

…В очередной раз Жоам крикнул, чтобы я взял немного влево. Я двинул румпель мотора. Работал двигатель, к счастью, как швейцарские часы. Погода тоже показывала нам свою лучшую сторону. Волны Атлантики, пологие, невысокие, были красивого бирюзового цвета… Атлантики, да. Вот какие дела. Однажды я уже испытывал судьбу, выходя на похожей моторке в просторы Тихого океана, и вот теперь подо мной Атлантический. Не знаю, с чем уж можно сравнить чувство, когда идешь по океану на малюсеньком суденышке, наивно полагая, что ты сильнее стихии, но при этом все же подозреваешь, что она в любой момент может показать тебе, какая ты козявка по сравнению с ее силой.

Впереди показалась полоска земли. Жоам, смотревший вперед, махнул рукой, чтобы я понял, куда держать путь… Земля приближалась, превращаясь постепенно в невысокие скалы, а затем — в остров, на котором, кроме скал, виднелась какая-то зеленая поросль.

Жоам ничего не говорил и не делал никаких жестов, пока я шел чуть менее чем в двухстах метрах (в одном кабельтове) от берега. Может быть, остров необитаем, и придется блуждать по морю еще несколько часов? А может, сейчас под днищем рванет мина, этакая компактная «жаба-магнитка», чисто пиратское средство защиты от непрошенных гостей, и все будет кончено?..

По воде хлестнула пулеметная очередь. Жоам обернулся ко мне и крикнул:

— Глуши мотор! Сейчас нас с комфортом доставят, куда надо.

Нас действительно доставили «куда надо». Если не с комфортом, то, по крайней мере, с определенной учтивостью. На невесть откуда вынырнувшем катере к нам подъехали зловещего вида личности. Из катера торчали стволы автоматов.

— Лезьте сюда, — потребовал один из пиратов на английском языке.

Мы перешли в катер, а наша моторка была взята на буксир. Нас тут же обыскали и отобрали оружие. Впрочем, мы взяли в дорогу только пистолеты: я — браунинг Кейджа, Алварес — свой люгер. Жоам держался очень спокойно, и я старался во всем подражать ему. Надеясь при этом, что командир знает, что делает.

Катер двинулся к острову. Небритый, смахивающий на китайца тип, что держал на мушке Жоама, осведомился, какого дьявола тут надо всяким туристам.

— Допустим, не совсем туристы, — ответил Жоам. — А приехали мы в гости к вашему боссу. Вас разве не предупредили?

Небритый промолчал. Тем временем на узком пляже под скалой появились еще два джентльмена и тоже с автоматами. Катер причалил к берегу, и все по очереди вышли из него на сушу.

— Кого поймали? — спросил похожий на араба пират в высокой шляпе и бурнусе.

— Говорят, к нам в гости. Уверяют, что предупреждали. Себя назвать отказались, а вот пушку везут серьезную, даром что туристы.

— А ну, — потребовал пират в шляпе. Взвесив на руке люгер и мельком взглянув на браунинг, он почесал лоб, рассовал пистолеты по карманам (странный у него бурнус, однако) и подозвал нас к себе:

— Идемте со мной… А вы свободны, — обратился он к экипажу катера.

Пропустив Жоама и меня вперед, человек в шляпе пошел сзади, закинув автомат за спину.

Остров был весь изрезан и источен ходами, словно гигантский термитник. Внутри этих ходов горели тусклые электрические фонари. Пират шел молча, только время от времени бросал отрывисто: «направо» или «налево», и вскоре я совершенно перестал ориентироваться.

Вдруг впереди мелькнул солнечный свет, и мы вышли из подземного хода. Я увидел быстроходную морскую яхту средних размеров, которая стояла посреди залива, окруженного со всех сторон скалами. Казалось, будто яхта находится на маленьком озере.

По знаку сопровождающего мы поднялись на борт по скрипучему деревянному трапу и, спустившись с палубы по лестнице вниз, остановились у двери красного дерева с позолоченной ручкой. Пират два раза стукнул в дверь.

— Кто здесь? — послышался негромкий голос.

— Боол, — отозвался пират. — К вам двое парней, сэр.

— Ну, вперед тогда.

Открыв дверь, Боол пропустил нас вперед, сам вошел следом и прикрыл за собой дверь.

3а столом под затемненным иллюминатором сидел и стучал по клавиатуре ноутбука худощавый человек лет сорока пяти с интеллигентным лицом, обрамленным аккуратной бородкой. Одет он был в белую рубашку с явно арабским орнаментом, а на его носу блестели очки в металлической оправе; под носом обнаружилась тонкая ниточка усов. Сквозь стекла на меня смотрели глаза, которые могли бы принадлежать врачу или учителю, но никак не главарю банды пиратов.

— А-а, уважаемый анархист, — раздвинул губы в улыбке пират-интеллигент. — Давненько мы с тобой не виделись.

— Здравствуй, дорогой буканьер, — в тон ему сказал Жоам. — Действительно давно. Год, наверное, или два.

— Три, Жоам. — Последний раз ты обращался ко мне, когда заирцы обещали тебе БТР, но в последний момент почему-то решили, что он им нужнее.

— Да, и я помню, чем кончилось это дело.

— Дело действительно кончилось не очень красиво… Причем не по моей вине, Жоам. И ты должен это знать.

— Я знаю, Мусафар. Если бы я не доверял тебе, то не пришел к тебе снова.

— Значит, тебе снова понадобилось поставить на место заирцев? Хотя, странно. У них сейчас дела идут совсем плохо. Вот лет двадцать назад через устье проходили по пять, по десять судов ежедневно! А сейчас что… Такое впечатление, что порты Бома и Матади вымерли.

— Меня не интересуют порты Заира, — сказал Жоам.

— Есть и другие поблизости, — задумчиво произнес Мусафар. — Пуэнт-Нуар… Амбриш.

Алварес только усмехнулся.

— А, ну да… Зачем так далеко ходить? — проговорил пират. — Наверняка все значительно ближе.

Жоам покосился на маячившего возле двери Боола, но Мусафар сделал еле заметный успокаивающий жест рукой и сказал:

— Это тоже умирающий город. Там и порта как такового нет.

— Будет, — уверенно заявил Жоам.

— Вон что ты затеял на этот раз, — протянул пират. — Жирный кусок решил отхватить… Слушай, я хорошо знаю тебя, а ты обычно хорошо знаешь, что делаешь. Ты уверен, что это тебе по зубам?

— Уверен.

— Но предупреждаю, — тон Мусафара стал тверже алмаза, — на мою помощь можешь в этом случае не рассчитывать. Я не пойду войной на суверенное государство, даже на такое невразумительное. И никто из подобных мне не пойдет. Так что ты зря сюда приехал, если хотел предложить мне что-то похожее.

— Я не собирался просить тебя о такой помощи.

— Тогда что тебе нужно?

— Всего лишь вещь, за которую я могу хорошо заплатить.

— И что же именно?

— Катер. Боевой торпедный катер с полной оснасткой и вооружением.

В каюте повисло молчание.

— Не отрицаю, — произнес Мусафар наконец. — У меня есть и такие игрушки. Но продать его… Ты представляешь, сколько он стоит?.. И даже если я его вдруг продам, то вряд ли смогу быстро купить подобную вещь снова. Это, знаешь ли, не пулемет… И даже не ракета «Сайдуиндер».

— Тогда каким образом я мог бы получить этот катер?

Мусафар снял очки и принялся не спеша их протирать.

— Торпеды тоже денег стоят, — сказал он.

Жоам посмотрел на меня и подмигнул. Я начал догадываться, что затеял наш командир. И если это так — пять ему с плюсом за тактику и стратегию…

— Значит, — сказал Алварес, — варианты возможны?

Мусафар надел очки и посмотрел на нас, как смотрит врач на безнадежно больных пациентов.

— У меня появилось желание попросить вас прогуляться за борт.

— Вполне понятное желание, — спокойно ответил Жоам. — Но, ты пойми, Мусафар, у нас выбора вообще-то говоря, нет. Или мы покупаем у тебя катер, или… Словом, нам нет резона возвращаться от тебя с пустыми руками.

Мусафар забарабанил пальцами по столу, что-то прикидывая.

— Такие дела быстро не делаются, — сказал пират. — Катер не подготовлен, а за спешку тоже платить полагается. И за риск. За мой риск, разумеется. Если ты собрался штурмовать Руздану на торпедном катере, за последствия подобного безумия могу поплатиться я.

— Уверяю тебя, я не сумасшедший. Ты же меня на самом деле знаешь! Мне нужно только встретиться с парочкой судов в океане, и больше ничего.

В глазах Мусафара что-то мелькнуло.

— Кажется, я догадываюсь, за чем ты охотишься. Уж не те ли два корыта под флагами Гамбии, хотя даже дилетанту ясно, что это нигерийцы переделали старые британские яхты? Пришли вчера и встали в двадцати милях отсюда.

— Старые, говоришь? Совсем хлам?

— Не сказал бы так. Англичане умеют строить корабли, и делают их на века. В том числе и яхты. А нигерийцы, если прижмет, тоже умеют руками работать. Одна яхта — легкая добыча, транспорт. Другая утыкана пулеметами и пушками. Опасно. Топить будешь? Может, ты просто оплатишь мне работу? Мои люди сходят, сделают дело, предъявят доказательства…

— Ни в коем случае. Только захват.

— Ты не боишься попасть под международный трибунал?

— Нет. Во-первых, эти суда, сам говоришь, подняли чужие флаги. Во-вторых, победителей не судят.

— Ты рассчитываешь стать победителем?

— Да. Иначе какой смысл в нашей деятельности?

— Ты прав… Нравишься ты мне. Жаль будет, если тебя убьют… Но и катер мне тоже жаль. Не продам я его тебе. Но зафрахтовать, наверное, позволю. Потом вернешь. Как тебе такой расклад?

— Он великолепный, Мусафар, как восход солнца над оазисом.

— Это стихи, Жоам. А теперь поговорим прозой. Что ты мне предложишь за аренду катера?

— Один мой знакомый сказал: за деликатную работу — деликатную оплату.

— Я думаю, твой знакомый — достойный человек. Но мне нужны подробности. Я уже понял, наличных денег от тебя ждать, как всегда, бесполезно. Да и откуда они у солдата, правильно?

— Правильно. У меня есть такое предложение. Ты ведь занимался когда-то делами, после которых ветер мотает по Атлантике суда без экипажей, а где-то в Европе или Америке частные лица получают по почте письма с требованием передать заезжему коммивояжеру чемодан с зеленой капустой?

Мусафар скривился.

— Если я человек восточный, то это не значит, что нужно разводить подобное многословие. Да, я никогда не отказывался от того, чтобы получить выкуп за какого-нибудь идиота, пустившегося в плавание, вместо того, чтобы сидеть дома.

— Как насчет того, чтобы заполучить человек пятнадцать таких идиотов?

— Пятнадцать?

— Может быть, двадцать.

— Они у тебя?

— Пока нет. Но будут.

— Местные?

— Ни в коем случае. Настоящие белые.

— Португальцы?

— Янки.

— Ты страшный человек, Жоам.

— Да что ты… Я добрый и нежный, — проникновенно сказал мулат. — И знаю, что ты и сам почти такой же.

Марокканец негромко засмеялся. Алварес тоже усмехнулся. Но через несколько секунд веселые собеседники вновь превратились в деловых людей, готовых на многое, лишь бы добиться своих целей, которые, если честно, были выше моего понимания.

— Значит, так: с моей стороны — катер и две торпеды. Что надо еще?

— Исправный пулемет с тысячью патронов, а также суточный запас воды и топлива. Пушка есть?

— Пять неуправляемых снарядов. Это максимум, что я могу предложить. Пулемет спаренный. Веселая штука.

— Я всегда говорил, что с тобой, Мусафар, положительно приятно иметь дело, — слегка улыбнулся Жоам. — Особенно, когда вспоминаю, что ты с меня не требуешь предоплаты.

— Ну ты и вымогатель… Хорошо. Дня через три-четыре я, наверное, смогу все приготовить.

— У меня нет времени. Если сегодня ночью, в крайнем случае — завтра на рассвете, мы отсюда не выйдем, все пропало.

— Какой же ты все-таки нетерпеливый, Жоам. Учись у меня, я всегда могу ждать. Кстати, каковы сроки и способ передачи мне твоих американцев?

— День или два дня после возвращения катера. Способ такой: мы поддерживаем двустороннюю связь, и в один прекрасный час из залива выйдет транспорт, известный тебе. Мы встречаемся в открытом море, и передаем людей с борта на борт. У всех надежно завязаны глаза и связаны руки… Но за пару минут до пересадки желательно вылить в море пару бочонков репеллента против акул.

— Ты стараешься все предусмотреть… Тогда, Жоам, я хочу спросить тебя, как моряк моряка: ты умеешь управлять катером? Ты сможешь навести торпеду на цель и выстрелить, не промахнувшись? Наконец, ты сможешь найти дорогу назад?

Жоам усмехнулся.

— Скажу честно: мне это будет несколько затруднительно… Но вот этот человек, Эндрю, умеет управлять теплоходом. И штурманские навыки у него есть.

— А кто он?

— Я бы сказал так: профессиональный искатель приключений… На свою задницу, — добавил Жоам по-русски.

Мусафар повернулся ко мне:

— Скажите, Эндрю, где вы обучались навигации?

Хороший вопрос. Можно только догадываться, знает ли пират название далеко не самого морского города в России.

— Вентспилс, Латвия, — соврал я.

— Европа? Уже неплохо.

И Мусафар задал мне несколько вопросов, на которые я с большим трудом смог ответить. Во-первых, я многое подзабыл, если честно, во-вторых, знал далеко не все английские названия морских терминов. Пират вскоре понял, с кем имеет дело.

— И вы еще называете себя профессиональным искателем приключений. Дилетант вы, натуральный дилетант, черт бы вас побрал… На будущее, Жоам, будь дальновиднее, подбирая себе помощников. Сделаем так. С вами пойдет один из моих капитанов. С ним вы не заблудитесь. И мне будет спокойнее, потому что с вами, или без вас, а катер он приведет обратно… — Мусафар осклабился, затем обратился к Боолу: — Отведи этих смертников, имеющих наглость называть себя профессионалами, к Тардифу. Пусть к трем часам ночи полностью подготовит катер. И передай, что в половине четвертого утра я приду и проверю…

— Понял. Оружие им вернуть?

— Нет. Оставь. Утром сам принесу.

* * *

Торпедный катер западногерманской постройки времен «холодной войны» представлял собой зрелище не слишком уж впечатляющее, потому что был достаточно стар и потрепан. Несколько иллюминаторов было разбито, обшивка во многих местах пестрела грубо наложенными заплатами. На крыше рубки, хранившей следы давнего пожара, хищным стервятником устроился спаренный крупнокалиберный пулемет.

— Будем знакомы, — обратился к нам после нескольких слов Боола белый, но дочерна загорелый крепкий мужчина лет тридцати с черной повязкой через правый глаз, что придавало ему некоторое сходство с классическим типом пирата. Кроме плавок, на нем больше ничего надето не было. — Меня зовут Жан-Поль.

Жоам произнес несколько фраз по-французски. Месье Тардиф расплылся в улыбке.

— Очень хорошо… А ты, Боол, как всегда, с проверкой?

— Не совсем. Было сказано, чтоб к трем часам ночи транспорт был на ходу. Плюс торпеды и пулемет в рабочем состоянии. С этими двумя поедешь на дело.

— Вот так штука, — Жан-Поль почесал лоб. — За кем охота, если не секрет?

— Похоже, самозванцы.

— Неужели топить придется?

— Нет, обычный абордаж.

— Втроем?!

— Они тебе все объяснят. И помогать будут.

— Черт… Не желтуха, так понос… А комиссионные? — хмуро спросил Жан-Поль. — А кто мне даст потом новые боеприпасы? Ты, что ли?

— Все вопросы к самому. Он будет в половине четвертого, тогда и получишь полный инструктаж. А комиссионные будут такие, что тебе и не снились… Ну, бывай. Если вернешься, выпьем.

— С тобой пить-то… — проворчал Жан-Поль под нос. — Если меня на одной миле с тобой похоронят, я из могилы вылезу и отойду куда подальше… Ладно, черт с вами со всеми… Пошли, парни, со мной. Начнем грузиться… Учтите сразу: я не стрелок и не наводчик, зато таких рулевых, как я, на всем Гвинейском заливе всего два-три человека. А в Конго — так вообще я один, не считая Крисса, но он англичанин, а англичане все сволочи.

Рассуждая подобным образом, Тардиф повел нас к своим тайникам.

Грот, в котором стоял катер, был освещен все тем же тусклым светом. В углах грота было темно, Жан-Поль все время на что-то натыкался и вполголоса бросал ругательства.

* * *

… Без десяти три Жан-Поль спустился в машину и довольно быстро запустил двигатели. Катер затрясся мелкой дрожью, казалось, его колотит лихорадка. Затем француз вернулся на палубу, вытер ветошью руки и закурил.

Под крышей рубки горел только тусклый зеленый фонарь, толком ничего не освещая. Края палубы терялись в кромешной тьме. Ночь была безлунная, а от звезд, которые в этих краях казались громадными, как апельсины, толку, конечно же, не было никакого.

Мы с Жоамом сидели в рубке возле открытой двери. Алварес тоже курил, меня уже тошнило от здешнего табака. Я дико устал, помогая Жан-Полю снаряжать катер, мне до судорожной зевоты хотелось спать, но сейчас было не время расслабляться.

— Машина — зверь, — заявил Жан-Поль, входя в рубку. — Моторы отличные, не откажут, чего я не сказал бы про торпедные аппараты.

Он потянул какой-то рычаг… Раздалось шипение.

— Левый — отлично, — проговорил Жан-Поль и взялся за другой рычаг. Было тихо.

— А правый дурит. Плохо дело.

Появился Мусафар. Он вошел в рубку, отдал нам пистолеты и заговорил с Жан-Полем. Я слушал их вполуха, ничего не понимая, потому что разговор велся на непонятном мне языке, а может быть, на сленге.

Напоследок Мусафар пожелал удачи Жан-Полю, сухо кивнул нам и сошел с катера.

— Ну, с богом! — Жан-Поль встал за штурвал, включил радар и дал малый ход. Катер, гремя всеми своими частями, пополз из грота. Я бы не рискнул идти в полной темноте через узенький пролив, руководствуясь только изображением на круглом зеленом экране, но француз, надо полагать, не впервые выходил на охоту в ночную пору.

А ночь быстро уступала свои права дню. В четыре утра ярко заблестел горизонт со стороны африканского берега, к которому мы направлялись. Через несколько минут по глазам ударили первые солнечные лучи, а затем раскаленный диск, на который невозможно смотреть без риска обжечь сетчатку, быстро пополз по небосклону вверх, словно поднимаемый на канате.

Пять часов тридцать минут. Впереди показалась полоска земли. Тардиф, напяливший темные очки, уверенно вел катер по направлению к ней. Судно делало узлов тридцать, если не больше, и такая быстроходность радовала. Нигерийские яхты, как заверил Жан-Поль, вряд ли смогут разогнаться быстрее.

Шесть часов. На пустынном берегу, километрах в двух южнее Форт-Элвиша, катер встретили десять отборных бойцов из Тонга-Со. Полминуты восторженных воплей, и десятка вооруженных головорезов погрузилась на палубу катера. У каждого из них, кроме автомата, имелось по острой трехлапой «кошке» на свернутом капроновом тросе. Абордажные крючья… Жан-Поль дал малый назад, развернулся, и пошел обратно в море почти перпендикулярным курсом к берегу.

Семь часов. Мне стало понятно, что катер сделал большой полукруг с тем, чтобы подойти к нигерийским яхтам с севера. Маневр несколько наивный, но вполне понятный — если наши друзья и ожидают подвоха, то скорее, с южной стороны.

Восемь часов…

— Вижу два корабля, — негромко сказал Жан-Поль.

Я во все глаза смотрел вперед, но ничего не видел.

— Чуть правее, — проговорил француз.

Тогда я действительно заметил два пятнышка на горизонте. Жоам посмотрел в бинокль.

— Точно. Это они, — произнес он.

Мы втроем — Жан-Поль, Жоам и я — находились в рубке. Француз держал в руках штурвал, мулат стоял у пульта торпедного аппарата, я же с автоматом в руке осуществлял общую страховку. То есть, в случае непредвиденных обстоятельств, я должен остаться последним, кто будет защищать командира и капитана. Правда, Алварес был уверен, что до этого не дойдет. Еще в логове Мусафара он убедился в том, что в операции вполне можно обойтись без меня, и был даже готов высадить меня на берегу, но потом все же решил, что дополнительный стрелок — не помеха, а доберусь ли я в одиночку до лагеря — тот еще вопрос.

Троих бойцов Жоам оставил на баке — носовой части катера — под прикрытием металлического такелажа, двое («смертники», — прошептал Тардиф) полезли наверх, к пулемету, остальные пятеро спрятались за рубкой, ближе к корме.

Я высунулся на мостик и посмотрел, куда, в случае чего, прыгать, если катер, не дай бог, соберется пойти ко дну. И увидел такое, от чего все мысли о возможном купании мгновенно вылетели из головы со скоростью света. Метрах в тридцати параллельно нашему курсу, не сильно даже и отставая, зеленоватые волны разрезал слегка изогнутый громадный плавник.

Я толкнул Жан-Поля и показал пальцем в сторону эскорта.

— Тигровая, — благодушно произнес капитан. — Чует поживу, бестия…

Мне от такого благодушия стало еще тошнее, и я стал наблюдать за приближающимися яхтами. Вернее, это мы к ним приближались, а те стояли на якорях. Обе трехпалубные, метров по сорок в длину, каждая водоизмещением (по моим прикидкам) не больше пятисот тонн. Обводы довольно изящные, но покраска давнишняя, а сквозь когда-то белый колер просвечивает зеленая грунтовка и рыжая ржавчина. Несколько минут — и я прочел названия: та, которая погрязнее, с выбитыми стеклами иллюминаторов, называлась «Джерико» («Иерихон»), другая, что чуть посвежее, но с подозрительными чехлами на каких-то предметах, установленных на палубах, носила имя «Гил». Что это означает в переводе с английского, я так и не вспомнил.

На «Гиле» заметили катер, но приняли его, похоже, за военное судно, и начали что-то сигналить. Вскоре, правда, там догадались, что происходит неладное, один из чехлов был сорван, и с борта теплохода затарахтела пулеметная очередь.

И тут на крыше рубки загрохотала спарка. Мне показалось, что пули сметают с палубы парохода людей, собравшихся возле фальшборта.

Застучали и автоматные очереди. Жан-Поль, весь моментально взмокший от напряжения, с каменно-неподвижным лицом, остановил винты и дал задний ход.

Пули с визгом отскакивали от палубы катера, одна из них пробила стекло в рубке, и стремительным шершнем прожужжала мимо моего уха.

На «Джерико» тоже не остались безучастными. Правда, активное содействие команде «Гила» оказывал только один человек, облаченный в светлый костюм и пробковый шлем. В руках у него подпрыгивал автомат, кажется, «Узи». Прочие же члены экипажа предпочли роль зрителей.

Жан-Поль, бормоча сквозь зубы неизвестные мне французские слова, выключил задний ход и застопорил двигатели, установив катер так, что его нос смотрел точно в борт «Гилу».

С нашего борта выстрелила пушка — по ушам сразу же ударили гигантские ладони. Выстрел был удачным — на палубе «Гила» что-то сейчас же полыхнуло.

Но это не остановило нигерийцев. Теперь их пулеметы били без остановки. Раз… Два… Три… Пять… Уже десять, если не больше, пулевых отверстий появилось в крыше рубки, под самыми ногами сидящего наверху пулеметчика, и прямо над нашими головами. Раздался страшный грохот, и рядом с катером поднялся огромный водяной столб. Спарка наверху вдруг резко замолчала, будто наткнулась на неожиданное препятствие.

Мы вновь выпалили из пушки… Еще раз… И еще… Пулеметный огонь стал реже, однако автоматные очереди продолжали бить с прежним азартом. Один из наших бойцов вскрикнул и с шумным всплеском упал за борт.

Тогда Жоам подкрутил кремальеру на пульте, потянул на себя левый рычаг и, сорвав крышку, нажал кнопку. Торпеда выскочила из своего отсека и помчалась вперед, оставляя за собой белый пенный след.

Шаг был рискованный. Алварес, конечно, и не думал топить яхту — она ему была ох как нужна самому. А попади он в корпус судна, и, вполне возможно, наша миссия закончится, так толком и не начавшись.

Но Жоам рассчитал правильно. Торпеда прошла метрах в десяти от кормы «Гила» и умчалась в безбрежные просторы океана.

Еще несколько раз тявкнул автомат, и все стихло. Защитники «Гила» оценили угрозу быть потопленными в водах залива, где хозяйничают акулы, и прекратили огонь.

— Подходи вплотную, — потребовал Жоам в наступившей оглушительной тишине.

Француз немедленно дал ход, и катер приблизился к «Гилу» борт в борт.

— Абордаж! — скомандовал Алварес, высунувшись.

С дикими воплями восемь оставшихся в живых негров швырнули крючья на палубу яхты. Затем, выдав несколько очередей в воздух, принялись перепрыгивать через планшир, с намерением разорвать на части любого, кто встанет на их пути. Однако исход боя уже не вызывал сомнений. Кроме того, я заметил, что с борта «Джерико» в воду полетело чье-то тело. Пробковый шлем закачался на волнах, и я сделал вывод, что наемники таким жестом открыли вакансию командира.

Но вдруг с надстройки ударил автомат. Пули защелкали по рубке катера, и Жан-Поль сказал «мерд», когда одна из них зацепила его ногу. Впрочем, абордажная команда не стала долго раздумывать. Не прошло и минуты, как огневая точка была обезврежена. На палубу свалился труп плешивого пигмея, известного нам как Роджер Буш.

Что касается его напарника, толстого типа по имени Джон Смит, то его просто скрутила команда, когда почуяла, что дело пахнет керосином. И, предъявив Жоаму готового к употреблению начальника экспедиции, заявила, что вправе рассчитывать на иной исход, нежели приглашение пройти за борт… Где действительно нарезали круги три или четыре большие акулы, уже позавтракавшие двумя людьми, упавшими в воду.

 

Глава пятая

Майк Новински, наверное, испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда увидел небольшой возвращающийся отряд. Из переговоров по рации он, конечно, понял, что дело в порядке, но все равно, весь извелся, пока мы не вернулись в лагерь.

Вернулись мы только во второй половине дня. Жоам был в восторге от работы, проделанной абордажной командой. Он, как потом признался мне, до последнего момента беспокоился насчет того, что нигерийцы нарушат радиомолчание и потребуют помощи от кого угодно. Однако, этого не случилось. По всей видимости, вооруженная яхта была отнюдь нелегитимна с точки зрения международного сообщества, а продувная физиономия радиста, скалившего зубы при виде связанного Джона Смита, тоже говорила о многом.

Транспортное судно вообще не доставило нам никаких проблем. Когда Жоам лично убедился, что весь его экипаж составляют ухари, частью своей бездомные, которым все равно, за кого воевать, лишь бы жрать давали, просто оставил на мостике одного из своих людей и велел держать постоянную связь с лагерем. На «Гиле» командир оставил двоих. Двоих мы потеряли при атаке, и Жоам считал, что это в порядке вещей.

Так что катер доставил к берегу восемь человек, не считая француза: нас с Жоамом, пятерку боевиков, а также плененного мистера Смита, который теперь, в ожидании, когда мы отобедаем, сидел в одной из комнат под стражей и готовился к неприятностям.

К проблемам готовился и Жоам. Его эйфория от удачной утренней акции прошла, теперь он что-то этакое постоянно прикидывал, загибал пальцы и даже сидя в кантине за обедом рисовал на столе точки и линии острием ножа. На месте Алвареса я бы тоже думал о ближайшем будущем — все же захват судов в наши дни чреват сами понимаете чем, через два дня наемников будет нечем кормить, да еще надо рассчитаться с Мусафаром, который наверняка будет неприятно удивлен, если случится вдруг отсрочка по платежам.

Но Майк почему-то вообразил, что все уже сделано. И когда Жоам изложил ему вкратце о предстоящих задачах, погрустнел. Меня это слегка удивило — американец был неглуп, но, может быть, он уже видел себя сидящим на троне во дворце Рузданы и размахивающим угонкой? Черт его знает, чужая душа — потемки.

Вот и Алварес, несмотря на много дней, которые я провел с ним в походе, а теперь уже и под пулями, по-прежнему оставался для меня загадкой. Насколько я могу быть уверен в нем? В том, что он не воспользуется мной как разменной монетой в своих играх? В том, что он оставит меня в живых и после того, как сделает свое дело? Я не злопамятный, но с того момента, когда командир дал мне в брюхо, чтобы убедить нигерийцев в своей лояльности, мне стало казаться, что для достижения своих целей Алварес пройдет по чьим угодно головам. Или все-таки есть какие-то границы?

— Пойдемте, навестим нашего друга, — сказал Жоам мне, Майку и еще одному негру по имени Франку, которого командир прикидывал на роль нового «адъютанта».

Мы как раз пообедали (как обычно, кашей-размазней с бананами, которую варили заирские рекруты, да найденными в ангаре мясными консервами, вроде исправными, но странного вкуса), закурили, и я даже вознамерился было вздремнуть. Но после этих слов сразу встряхнулся. Как же забыть про парня, который устроил мне веселое утро в Лагосе, да еще заставил здорово понервничать не далее как вчера!

Мистер Смит, связанный и набычившийся, сидел на полу в углу комнаты, ранее предназначавшейся, видимо, под бытовой склад или что-то в этом роде.

— Ну вот, Джонни, мы снова встретились, и почти в том же составе, — произнес Жоам, усаживаясь на пол — никакой мебели тут не обнаружилось. Майк, Франку и я тоже расположились на полу.

Смит выругался.

— Разве что не хватает нашего друга Джорджа… Нет, Роджера Буша, — сокрушенно покачал головой Жоам. — Но он вообразил себя защитником средневекового замка, а в наши дни такое геройство сурово карается.

— Ну, чего надо? — с досадой спросил Смит.

— Имя? — совсем уже другим тоном потребовал Жоам.

— Чье? — осведомился Смит.

— Франку, — вздохнул Жоам и что-то добавил на португальском.

Негр подошел к толстяку и отвесил тому здоровенный пинок в лицо. Нигериец повалился на пол, жалобно выругался… Потом все же сел в прежней позе, хлюпнул разбитым носом и злобно посмотрел на нас.

— Что у нас еще на сегодня намечено? — произнес Жоам, не обращаясь напрямую ни к кому. — А, допрос. После дружеской беседы, которая еще не началась даже… Так не будете ли вы так добры назвать ваше имя? Настоящее имя. А потом отвечать на вопросы без помощи обуви моего адъютанта?

— Черт с вами… Меня зовут Джон… Джон Катлер.

С этими словами он быстро взглянул на меня. Жоам тоже взглянул на меня — ему ведь было известно о моих приключениях в Лагосе.

— Мне называли это имя, — сказал я. — Только я слышал, что Джон Катлер — англичанин, белый. Потом, когда мы с вами встретились в аэропорту, почему-то вы сказали, что этот Катлер ждет меня где-то в другом месте. Интересно, куда же вы меня собрались увозить?

— Я посчитал, — сказал Жоам, — что этот человек стоит не одну сотню тысяч, если переводить стоимость ваших услуг в доллары.

— Ну и отдали бы мне его, — пробурчал Катлер. — Это обошлось бы вам дешевле, чем устраивать абордаж и терять людей.

— И потом всю жизнь думать о том, что я продешевил… Нет, дорогой Джонни, еще не было случая, чтобы я не нашел ответа на свой вопрос.

— Ты спросил, как меня зовут, я ответил.

— Это еще и не допрос даже, а просто начало дружеской беседы…

Катлер зло хлюпнул носом. Кровь продолжала течь из его ноздрей и капать на одежду.

— Продолжим. — Алварес разжег потухшую сигару. — Как называется тот неправительственный и некоммерческий фонд, на который ты работаешь?

— Фонд? — озадаченно спросил Джон.

— Фонд, — повторил Жоам.

Было видно, что Катлер мучительно пытается сообразить, когда это он имел глупость неосторожно проронить это слово.

— Ну?

— ТАФИМП, — сказал наконец толстяк. — Трансафриканский фонд интернациональной медицинской помощи. Я руковожу одной из его служб.

— Уж не той ли, которая оказывает помощь оружием и транспортом?

— Именно. И меня весьма удивляет, что ты, получив эту помощь, повел себя, как заурядный…

Я не знал точного значения этих слов, и даже не смог разобрать, что сказал Катлер. Но Алварес, видимо, понял точно, с кем его сравнивают, потому что не поленился встать и уже лично дать пинка Катлеру по уху.

— Продолжим, — спокойно сказал он и опять сел на пол. — В прошлый раз ты сказал, что цена за ваши услуги состояла из денег, которые уже уплатил Кейдж, и из этого парня. Почему он так дорого стоит?

— Белые люди в Африке ценятся…

— Ни один человек, даже белый, не может столько стоить, — убежденно заявил Жоам. — Разве президент или премьер какой-нибудь круто вооруженной страны. Ну, глава швейцарского или хотя бы французского банка, пожалуй… А кстати, тебе ничего не известно о французах, которые закупают слоновую кость? Фамилия Монтескье тебе известна?

— Известна, — сказал Катлер. — «Монтескье и компания». Они находятся в Банги, и Кейдж, кажется, говорил именно о них. Правда, я не знаю точно, занимаются ли они слоновой костью или чем еще…

— Спроси, чем занимается ТАФИМП, — посоветовал я Жоаму.

— А я знаю, — ответил Жоам. — Да и многие знают. Эта контора торгует людьми. Отлавливают туристов, похищают беременных женщин, покупают у бедняков детей по всей Африке, а потом в Штаты и Европу спецрейсами летят так называемые биопрепараты… Но ведь ты же не можешь стоит в двадцать раз больше, чем другой обычный донор… Или можешь? Слышишь, Джонни? Может ли он стоить больше, чем другой мужик с подобными данными?

Джонни заявил, что ему это неизвестно. Уверенным таким тоном. Жоам подобрался к толстяку, раскочегарил свою сигару, и ткнул Катлера в щеку ее тлеющим концом. Нигериец дернулся. Жоам отвел руку с сигарой чуть в сторону.

— А теперь подумай, что будет, если у меня дрогнет рука, и я попаду тебе в глаз, — спокойно сказал он.

Катлер заорал, что он — лицо подчиненное, а зачем его шефам понадобился русский парень — до сотрудника его уровня такая информация не доводилась. Алварес сказал, что Катлер врет, поскольку — по его же собственным словам — выходило так, что Кейдж заключал сделку именно с ними, то есть, с Катлером и так называемым Бушем. Катлер заявил, что он не врет, и что вполне возможно, Бушу было известно больше, да и то вряд ли, поскольку руководство, которое знает всю подоплеку, сидит в уютном офисе, а заниматься грязной и опасной работой посылает таких, как Катлер и таких, как Буш.

Жоам задумался. С одной стороны, сказанное походило на правду, с другой…

— У меня нет времени, — грустно сказал Алварес, поднимаясь с карачек в полный рост. — Я бы мог, конечно, послать запрос в ТАФИМП, но там, скорее всего, скажут, что знать не знают такого человека, как Катлер. Я бы мог отправить толковых парней в Лагос, и они рано или поздно узнали в чем дело. Но времени у меня действительно нет. Завтра мне предстоит новое и очень трудное дело, и толковые парни нужны мне будут здесь. И вообще, есть предчувствие, что мне осталось два или три дня до… Словом, я предлагаю тебе еще одну сделку…

— Расстрелять меня через полчаса или разобрать на части к утру? — спросил Катлер. — Ни за что не поверю, что ты оставишь меня в живых.

— А вдруг? — усмехнулся Жоам. — Мне это нетрудно. Да и патрон сэкономлю. Через пару дней я навсегда уйду отсюда. Оставлю тебя здесь… Может быть, ногу тебе вывихну, а потом вправлю, чтобы ты за нами не увязался. Тут неподалеку есть пара деревушек, где еще не все от СПИДа вымерли. Доползешь, глядишь, когда-нибудь и доберешься до дома… Если там, конечно, тебя снова на работу возьмут.

— Неужели в партизанских главарях иногда жалость просыпается? — усмехнулся Катлер.

— Я — христианин, — серьезно произнес Жоам, извлек из-под куртки католическое распятие и поцеловал его. — В отличие от твоих соотечественников я не совершаю убийств, кроме тех случаев, когда оказываюсь в безвыходном положении.

Катлер, кажется, хотел было съязвить насчет безвыходных положений, но одумался. И уставился на меня.

— Пусть он выйдет, тогда скажу… Даже нет, пусть выйдут все, кроме тебя.

— Ты еще условия будешь ставить? — возмутился Жоам.

— А ты подумай, почему я тебя об этом прошу. И потом, ты же всегда сможешь передать мои слова… Если захочешь.

Алварес снова задумался. Ненадолго. Потом подошел к толстяку, проверил, хорошо ли тот связан, достал люгер.

— Выйдите все отсюда, — сказал он. — Франку, держи обоих возле пожарного щита, и сам стой там. Пяти минут нам хватит.

Пришлось подчиниться. Я был уверен, что подвоха на этот раз не ожидается, но любопытство по-прежнему жгло. Действительно, почему я так дорого стою?

Жоам вышел из комнаты минуты через три. Он что-то сказал Франку, и тот скрылся в комнате, где сидел Катлер.

— Пойдемте, выпьем, — сказал нам Алварес. — Рекомендую выпить и лечь отдыхать. Завтра у всех нас будет сложный день.

* * *

Но отдохнуть нам сразу не удалось. Когда мы вошли в кантину, там разгоралась драка — два заирца сцепились с солдатом из Тонга-Со. Жоам недолго думая разрядил пистолет в одного из рекрутов, второй тут же отскочил и забился под стол. Долгого расследования не проводилось, как сразу выяснилось, здесь возникла стихийная потасовка на этнической почве. Алварес сообщил всем присутствующим, что и впредь будет поступать так же, при этом не будет делать различия между заирскими и ангольскими драчунами. Потом велел убрать падаль, и мы сели за стол, из-под которого убрался рекрут, которому повезло больше.

Жоама рассердил этот инцидент, и даже выпивка не смогла улучшить его настроение. Невозможно было и вытянуть из командира информацию о том, что же, черт возьми, сказал ему незадачливый нигериец.

Лишь после третьего стакана виски командир принялся излагать план дальнейших действий. Об отдыхе он уже не вспоминал, хотя и заявил, что ближайшая ночь отводится на сон. Утром будет продолжение.

Продолжение должно стать скверным событием для американской экспедиции, что находится километров в тридцати к северу отсюда, в той самой Долине Камней Тумана. Но напрямую идти туда опасно, потому что устье Конго состоит из широких протоков и островов, кишащих крокодилами, а северный берег принадлежит Заиру. Правда, никаких пограничных и таможенных служб там нет, да и ни к чему — крокодилы справляются лучше, и жалованья не требуют. За узкой полосой территории Заира и начинается Контвигия. Долина, захваченная (Алварес так и сказал — «захваченная») американцами, примыкает к границе и тянется вдоль нее до самого побережья, откуда до Рузданы — единственного в Контвигии города — еще километров пятьдесят. Следовательно, придется снова побывать в Форт-Элвише и взять катер для отъезда в Контвигию. По всей видимости, от морского берега до Долины вряд ли удастся пройти и остаться в живых, поэтому эмиссары Жоама должны проникнуть в лагерь американцев через Руздану — именно оттуда янки должны были попасть в нужное место.

Эмиссарам Жоама придется убедить начальника экспедиции в том, что они — люди Кейджа, который — вот беда-то какая! — свалился с приступом страшной болезни, и не факт, что его вылечат. Надо выпытать, какие планы у экспедиции, чего она ждет по мере захвата Рузданы, и так далее. А ночью… Ночью надо будет сделать так, чтобы большинство или хотя бы самые опасные члены экспедиции были нейтрализованы. Потому что на рассвете лагерь американцев будет захвачен людьми Жоама, которые приплывут на транспортной яхте к северному берегу, пересекут заирскую территорию и перейдут границу Контвигии.

Рискованно? Конечно. Крокодилы, трясина и заирские боевики. Зато он, Жоам, убивает пятерых зайцев зараз: ликвидирует американскую экспедицию, получает транспорт для доставки оружия, рассчитывается с Мусафаром, попутно обрекая его на месть янки, а заодно решает проблему хотя бы одной кормежки своей банды в двести с лишним человек, которая имеет привычку периодически что-то бросать в свои вечно голодные животы, а если такого не получается, то начинает искать нового работодателя. Конечно, в солдатах Тонга-Со он уверен, но в заирских рекрутах — ни в коей степени, а в сброде, присланном из Нигерии — и того меньше. Поэтому времени терять нельзя, и Руздану нужно взять если не послезавтра, что через два дня — просто обязательно.

— А теперь давайте решим, кто должен идти к американцам, — сказал Жоам.

— Разумеется, человек, который знает о планах Кейджа. Хотя бы в том объеме, который известен нам, — сказал я.

— Думаю, американец и должен идти к ним, — заметил Майк.

— Э, парень! — заметил Алварес. — Забудь про то, что ты когда-то был американцем! Ты — контвигиец, при этом, что вполне возможно, первое лицо нового государства.

— Слишком долго я прожил в Штатах, — вздохнул Майк. — Уж извини, Жоам, но ты не родился в стране, которая учила тебя каждую минуту гордиться тем, что ты — гражданин самой могучей державы мира…

— Сейчас это не имеет значения, — сухо сказал Алварес. — Ты решил связать судьбу с родиной предков, а это значит, что Штаты для тебя теперь не более, чем одна из множества чуждых и враждебных стран. Привыкай, парень… Впрочем, если я правильно понял, ты не против отправиться за реку, и это уже хорошо.

— Я тоже готов, — сказал я. — К тому же туда вряд ли пойдет один человек.

— Да, это работа не для одного, — согласился Жоам. — Но вас вместе я не отпущу, это определенно. Уж до дворца в Руздане я просто обязан дотащить хотя бы одного из вас. Я тоже не смогу идти — кроме меня некому будет командовать ночной операцией. Значит, придется отправить одного из вас, а напарника придется выбирать среди моих солдат… Беда только в том, что никто из них сроду не выбирался из джунглей, а цивилизованный человек такого сразу распознает…

— А если сказать, что этот солдат — проводник? — спросил Майк.

— Я даже не знаю, говорит ли кто-то из них по-английски, — сказал Жоам. — Ладно, давайте сначала решим, кого из вас я смогу отправить…

— Меня, — хором произнесли мы с Майком.

Алварес переводил взгляд с физиономии Майка на мою и обратно.

— Не могу сказать, что эта миссия безумно опасна, — сказал он. — Но случиться может всякое. И потому Майка мне не хотелось бы отпускать…

— Это несправедливо, командир, — сказал Новински. — Ты уже брал Андрея с собой, когда отправлялся за катером.

— Мне нужен был человек, который в состоянии хотя бы управлять мотором. А я выяснил, что кроме Андрея, этого не умеет никто, даже ты. Впрочем, теперь и его мне отпускать страшно…

— Что же такое сказал Катлер? — произнес я негромко.

— Не в Катлере дело, — проворчал Жоам. — Давайте так. Вы сможете решить этот вопрос между собой?

— Жребий? — спросил я у Майка?

— Карты есть? — спросил он у Жоама.

— Есть, — ответил Жоам.

— В покер играешь? — спросил Майк меня.

— В покер? — переспросил я.

— Да. В американский покер?

— Когда-то играл, — произнес я с не самым уверенным видом.

— То есть, умеешь, да?

— Ставка — миссия к американцам? — спросил я.

— Конечно, — ответил Майк. — Победитель едет. Метнем как бы долларов по пятьсот.

— Банк во сколько кругов?

— Без ограничения. И с джокерами, — заявил Новински.

— Согласен, — сказал я.

* * *

Перед строем разношерстных, хотя и почти одноцветных, головорезов, Жоам ходил туда-сюда в ожидании, пока на плац сгонят весь личный состав. На летном поле толпилось примерно двести тридцать африканцев: чуть меньше сотни заирских рекрутов с девятью ангольскими десятниками, чуть больше сотни вновь прибывших нигерийцев без командира, да оставшиеся в живых представители «элитных войск» из Тонга-Со. Среди прибывших на плац рожи были еще те, кое-кто делал вид, что откровенно кладет на воинскую дисциплину, но о тяжелой и одновременно быстрой руке Жоама уже знали все. Поэтому ему не пришлось долго ждать, пока «тайсоны», наскоро произведенные в командиров взводов, соберут отряд и создадут видимость строя.

— Кто знает английский язык, выйти из строя! — по-английски скомандовал Жоам.

Солдатня, в большинстве своем ничего не понявшая, невнятно загудела. Жоам что-то произнес по-португальски и еще на каком-то местном наречии. Бойцы немного притихли. Жоам снова перешел на английский.

Тогда зашевелилась шеренга нигерийцев. Человек пятнадцать довольно уверенно вышли из строя. Алварес кисло смотрел на них; наверное, он рассчитывал на большее, особенно если вспомнить, что государственный язык в Нигерии именно английский. Возможно, кое-кто из наемников был завербован в другой стране, кто-то действительно не знал английского, а иные просто не сочли нужным об этом докладывать. Проходя рядом с наемниками, Жоам обращался поочередно к каждому из них на английском, выслушивал странные лающие фразы, кривился, и отправлял несостоявшегося кандидата обратно в строй.

Так он пообщался со всеми пятнадцатью, и всех вернул в строй. Достойного претендента не оказалось. Даже Франку с его жутким произношением ботал на международной фене не в пример лучше. Похоже, Алварес стал подумывать насчет Франку, но неожиданно из строя вышел один из «тайсонов», кажется, номер три.

— Что тебе нужно? — спросил Жоам на португальском.

— Я говорю по-английски, — неожиданно на отличном «америкэн» доложил наемник.

— Имя? — спросил Жоам, ничем не выдав своего удивления.

— Балтазар да Силва. — На моих глазах головорез стал превращаться в дисциплинированного солдата.

— Ты португалец?

— Я американец.

— Останься…

Алварес дал команду расходиться всему воинству, сам же повел «тайсона», Франку, Майка и меня обратно в кантину.

— Я полагаю, хоть ты и американец, но африканского либо португальского происхождения, верно? — спросил Жоам.

— Мои родители — бразильцы, — ответил да Силва. — Они переехали в Соединенные Штаты еще в семидесятые годы. Отец получил гражданство. Я родился уже гражданином Америки. Все очень просто.

— В каком городе родился? — заинтересовался Майк.

— В Нью-Йорке, — коротко ответил да Силва.

— Каким образом оказался в Заире? — продолжил Алварес.

Да Силва отказался от предложения закурить и сказал, что его родители были достаточно состоятельны, чтобы он, Балтазар, по окончании школы отправился учиться в Йельский университет. Причем не на кого-нибудь, а на юриста. (Майк, лучше нас знавший американские реалии, уважительно кивнул). Университет да Силва вполне благополучно окончил, тем более что в футбольной команде факультета он не сидел на скамье запасных… Но с практикой дело не заладилось. То ли пресловутая политкорректность в случае с ним давала сбои, то ли внешность громилы привлекала далеко не всех, но по какой-то причине Балтазар вскоре мог бы претендовать на звание «самого низкооплачиваемого адвоката в Нью-Йорке». Понимая, что в громадном мегаполисе количество юристов близко к предельному, Балтазар перебрался в Даллас, штат Техас, но и там дело не пошло. И однажды, чтобы не превратиться в неудачника, адвокат совершил некий проступок, который принес ему около ста тысяч долларов. А затем его «сдали». Кто-то из немногочисленных друзей позвонил и посоветовал драпать. Что да Силва и сделал. Не будучи обремененным ни семьей, ни недвижимостью, он в одиночку пересек мексиканскую границу и в одночасье стал «джентльменом удачи». Кроме американского футбола, да Силва не был чужд бокса, а знание права, кроме всего прочего, помогло ему стать своим среди нескучных людей, которые занимались специфическим бизнесом в приграничных районах. Дальше — больше. Владение португальским языком и желание боссов развивать незаконную торговлю с Африкой закинули Балтазара в Анголу. Пока он вел переговоры с заокеанскими коллегами, полиция США и Мексики провела совместную операцию, успешно при этом закончившуюся, в результате чего бывший адвокат опять остался не у дел. Возвращаться обратно было не к кому, да и Африка затянула. И теперь Балтазар да Силва, выпускник Йельского университета, плотно ввязался в беспошлинную международную торговлю живым сырьем, да еще и экспедированием оного.

Жоам внимательно выслушал историю Балтазара, и с одобрением кивнул. Людей с подобными судьбами он, вероятно, повидал немало.

Майк тем временем молча теребил колоду карт — ему не терпелось сыграть со мной, естественно, победить и отправиться завтра утром в Руздану — снова посмотреть на столицу своего будущего королевства. Я понял намек, и мы, оставив Жоама беседовать с Балтазаром о деталях, взяли выпивку, перебрались за другой стол, и Новински принялся сдавать карты. Он предвкушал выигрыш, но я лишь про себя усмехался; дело в том, что американские проповедники, на которых я сделал определенную сумму денег, иногда играли со мной в покер, и очень удивлялись, когда я быстро постиг тонкости блефа. Правда, Майк все же мог быть гораздо лучшим игроком…

В чем я скоро убедился. Миссионеры-сектанты были сущими детьми по сравнению с Новински. Майк отлично владел лицом; он мог поднимать ставки на двадцать долларов вверх, имея лишь дохлую пару четверок на руках, и я никак не мог понять, какая комбинация может быть у него, когда он прикупал карты.

Зато он отлично понимал, что если я меняю две карты, то имею, скорее всего, тройку, если одну — то две пары. И сорвал банк пять раз подряд, пока я не понял, что позорно и очень быстро проигрываю.

Я решил немного его запутать. Для начала несколько раз сказал «стою», не давая Майку переть буром, задирая ставки. Это сработало. Трижды мы оставляли банк, затем мне пришел стрит, и я отыграл больше сотни. Но и Майк был парень не промах: не успел я опомниться, как он вновь забрал хороший банк на тройке валетов, а я сидел с двумя парами и наивно полагал, что дело на мази.

Пора было начать блефовать. Сдав себе явный мусор, я изобразил, будто подавляю улыбку, и начал гнать вверх. И это сработало! Майк вообразил, будто у меня действительно хорошая кобразил, будто подавляю улыбку, и начал гнать вверх. быть у него, когда арта, и устремился за мной. Все три круга я поднимал ставки на двадцать долларов, Майк — на пять, десять и пятнадцать. Затем мы поменяли карты: я — одну, Майк — четыре. Мне «повезло»: я получил пару пятерок. Если Майк прикупит чуть лучшую комбинацию, я пропал. Но мне повезло без кавычек: Майк «встал» и бросил карты. У него тоже была пара — четверка треф и джокер. А мне можно было какое-то время улыбаться без блефа.

Так мы провели еще полчаса. Майк — я это видел — оказался в растерянности: надо полагать, он не ожидал, что парень из России умеет более-менее грамотно играть в американский покер. Хороших комбинаций не было ни у него, ни у меня, но Майк однажды открыл редкостный роял-флэш, да по два раза каждый из нас хорошо вылез на чистом блефе; однако я пасовал трижды, а Майк — только единожды. После всего этого из пятисот виртуальных долларов у меня осталось лишь двести, и я продолжал проигрывать. Наконец мне снова пришел стрит, на котором я взял лишь сорок долларов — Майк понял, что у меня хорошая карта и пасанул, но на следующую сдачу я открыл флэш, и мой противник со стоном бросил карты — я сорвал почти триста.

И мы вновь вернулись к исходному счету. С начала игры прошло больше часа, но никто из нас даже не думал сдаваться. Жоам несколько раз подходил к нашему столу, но, видя такие дела, не вмешивался.

К исходу второго часа я понял, что устал, тем более, что позади была бессонная ночь. Майк устал меньше, но тоже порой делал промахи. Он в очередной раз сдал карты, я посмотрел, но выдать себя мне не позволила лишь усталость: четыре короля. Чистое каре! Можно драться.

Я заявил десять; Майк ответил тем же. Я сказал «еще пять»; Майк подумал и поднял на пятнадцать. Я для вида подумал и заявил, что равняю. Мы прикупили: я — одну карту, Майк — две. Я снова заявил десять, Майк — пятнадцать. Порядок. И я начал поднимать по двадцать пять долларов еще шесть кругов кряду. Майк выглядел так, как будто понял, что попался, но каждый раз накидывал по десятке. Наконец он сказал «хватит», и мы открылись.

Это надо же было так влететь! Не успел я сказать «каре королей», как наследник престола усмехнулся и заявил «покер». У него были два туза и два джокера — пусть не чистый тузовый покер, но это тоже было каре, а джокер, как известно, идет за любую карту. Я остался с жалкой полусотней воображаемых долларов.

«Сдаешься?» — спросил Майк. — «Ни в коем случае! Я сдаю!» — сказал я и сгреб колоду.

В подобной борьбе прошел еще час. Я выиграл целых четыре сотни, причем без всякого блефа и хороших комбинаций, на одних парах. Потом Майк едва не подловил меня с довольно мерзкой картой, но я рискнул прикупить все пять, и это сработало: я неожиданно открыл каре двоек с одним джокером, оставив мистера Новински на отметке в двести сорок баксов. Но соображал я с каждой минутой все хуже, и в один прекрасный момент до меня дошло, что счет опять примерно равный, но Майк нахально поднимает ставки по двадцать пять на круг, а я сижу с тремя тройками, шестеркой и валетом. Черт с тобой! Я тоже пошел в гору. Майк оценил это, сказал «равняю», и поменял одну карту. Одну! Это было довольно тревожным сигналом. И я тоже поменял одну, что вряд ли было таким уж адекватным решением. Но оно помогло. Я снес шестерку, в взамен получил еще одного валета. Это уже что-то!

А Майк продолжал задирать. Когда он в десятый раз сказал «двадцать пять», я понял, что он положил в банк все, что у него оставалось, и если моя карта круче, то завтра в Руздану отправляться мне.

— Стою, — сказал я.

— Открываемся, — сказал Майк. — Флэш!

— Фулл-хаус! — ответил я. — Ты продул, Майк!

У Майка отвисла нижняя челюсть, а глаза выпучились. Он смотрел на стол, где лежали наши открытые карты, и не мог поверить, что это действительно произошло. Наконец он перевел взгляд на меня, а в его покрасневших глазах светились — пусть меня закопают, если это не так! — восторг и восхищение.

Он встал и протянул мне руку. Я последовал его примеру. Еще с минуту, наверное, мы трясли друг другу руки, при этом Майк уверял, что ему наплевать на проигрыш, главное — он получил истинное наслаждение от игры и благодарил за это меня. Напоследок он заявил, что редко встречал подобных игроков в покер даже в Штатах, и выразил надежду, что мы еще как-нибудь обязательно сразимся, когда ставкой тоже будет что-то весьма существенное.

И мы выпили еще целую бутылку самогонки, на которую кто-то в шутку, наверное, приклеил этикетку от шотландского виски.

… Аэродромные плиты качались не хуже, чем палуба торпедного катера на волнах. Я с трудом тащился через летное поле к жилому «офицерскому» бараку, где Жоам расквартировал меня, Майка и «тайсонов». Майк остался в кантине — ему хотелось выпить еще, а я уже не мог; все-таки американец, в отличие от меня, нынче выспался. Каким-то образом подкашивающиеся ноги завели меня за полуразвалившуюся постройку известного предназначения, и я почти протрезвел.

За сортиром без особого почтения организовали кладбище. Для тех, кто погиб в результате неведомой болезни, удара ножа, укуса ядовитой твари или еще чего-нибудь подобного. От старости вряд ли кто бы здесь умер. Так вот, могил я насчитал пять. При этом в глазах у меня не двоилось. А должно быть четыре, потому что еще вчера я своими глазами видел три. Первые две — это заирские рекруты, один из которых погиб в драке, а другой был укушен змеей. Третья — это ненумерованный «тайсон», застреленный Алваресом. А в четвертой, явно свежей, должен лежать еще один заирец, которого сегодня днем отправил на тот свет опять-таки наш командир. Но кто тогда лежит в пятой? В пятой, аккуратненькой такой могилочке, тоже совсем свеженькой?

Я пытался убедить себя, что там похоронили парня, который стрелял из спаренного пулемета по «Гилу» и был скошен очередью. По крайней мере, я не помнил, чтобы его отправили кормить акул. Но, черт возьми, я не помнил и того, чтобы его принесли в лагерь! Я даже не помнил, чтобы его снимали с катера на берег!

Тогда что же — получается, его оставили валяться на верхней палубе у пулемета, с тем, чтобы капитан-француз позже сам позаботился об акулах? Это очень походило на правду. И если так, не значит ли это, что в пятой могиле лежит Джон Катлер, которому Жоам обещал сохранить жизнь в обмен на информацию?.. Ну, а если даже и так, то ты уверен, парень, что хочешь знать это наверняка?

Я не был в этом уверен. Так же, как и в том, буду ли спрашивать Алвареса о судьбе злополучного нигерийца. На которого мне, если честно, было глубочайшим образом наплевать… Поэтому я скоро добрался до своей койки, согнал с дырявого одеяла ночную ящерицу и повалился спать, с большим трудом содрав ботинки и комбинезон. Завтра мне предстоял непростой день.

 

Глава шестая

Погода портилась. После того, как закончился сопровождавший нас в походе ливень и несколько дней ярко светило солнце в сопровождении относительного безветрия, затянул довольно ощутимый и на удивление холодный зюйд-вест. Температура воздуха упала градусов до двадцати трех — двадцати пяти, то есть, до температуры, характерной для России, но не слишком свойственной Анголе. Негры даже слегка приуныли.

Что касается моей персоны, то подобная погода меня вполне устраивала, но лишь до того момента, пока наша моторка (вновь взятая как бы напрокат у знакомого старичка в Форт-Элвише) не начала раскачиваться на крутых и высоких волнах с амплитудой этак метра три. Мотор взревывал, соленые брызги летели в кокпит, и Балтазар был вынужден работать черпаком почти без отдыха.

Словом, поездка оказалась та еще. Я старался не думать об акулах и не отходить далеко от берега, несмотря на потенциальную угрозу быть захваченным какими-нибудь пиратствующими отморозками. На этот случай Жоам выдал нам лишь один автомат, да и тот следовало выбросить в море по мере приближения к Руздане во избежание вполне понятных проблем.

Почти весь путь прошел по довольно мутной воде красновато-желтого цвета — сказывалась близость могучей Конго, выбрасывающей тонны ила и песка в океан. И лишь когда в пределах видимости появились желтоватые крепостные стены Рузданы, цвет волн вновь стал бирюзовым, таким же, как и в районе Форт-Элвиша.

Волны эти не по-детски бились о скалы, над которыми возвышались стены города. В такой прибой нечего даже и думать, чтобы подойти ближе, да этого и не нужно было делать. Слева от стен и скал располагалась небольшая бухта, защищенная волнорезом, и в акватории наблюдалось два-три небольших судна сугубо гражданского вида. Справа, то есть, южнее, имелся почти пустынный пляж, куда я и направил лодку.

Балтазар оглянулся на меня, мы кивнули друг другу, и негр аккуратно опустил автомат за борт. Мы остались без оружия, если не считать складных ножей. Коротких, сравнительно безобидных и ни в одной точке земного шара не могущих повлечь за собой ночевку в каталажке для их владельцев. Определенный риск заключался лишь в тройке специальных сигнальных ракет, каждая размерами с сигару и в футляре от настоящих сигар, но без них никак. Не рацию же с собой тащить! Дальнобойным и компактным уоки-токи Жоам, к сожалению, не располагал, а сотовая связь в этом медвежьем углу, что вполне понятно, отсутствовала как класс.

Высадка на берег прошла трудно. Пляж был не самым уютным — камни и галька, волны с уханьем обрушивались на берег и с громким шорохом откатывались назад. По мере приближения к берегу нас подхватила волна, и мы, словно серфингисты, несколько секунд катились в лодке по ее бегущему склону. Затем лодку накрыла водяная гора, и меня, наполовину захлебнувшегося, с нечеловеческой силой потащило назад в океан, и если бы да Силва не схватил меня в последний момент за ногу, еще не известно, смог бы я выбраться на пляж. Выкатив меня на гальку, Балтазар на четвереньках, будто бегемот, тяжелыми скачками выпрыгивал из воды, борясь с отступающей водой. Волны играли лодкой как щепкой, но сильный, дующий с моря ветер был нам только на руку. Следующий вал выбросил лодку на гальку пляжа. Мы с Балтазаром схватили ее за леера и подтянули повыше. Было такое ощущение, что тащил только Балтазар, да и то вопрос, чувствовал ли он тяжесть.

Однако он тоже отфыркивался и отдувался. Одежда «тайсона» была насквозь мокрой, да и я выглядел, словно только что искупался в океане. Из-под колпака мотора текли струйки воды, и я не стал бы сейчас даже и пытаться его заводить. Лодка нам скорее всего больше не пригодится, но мало ли что… Словом, Балтазар принялся вычерпывать из нее воду, а я постарался продуть топливную систему мотора — на всякий пожарный. Не хотелось думать о том, что лодку, вполне возможно, сопрут, да и терять время было глупо, но не хотелось входить в город мокрым как мышь. А на плотном ветру, да под высоким солнцем наша одежда должна высохнуть быстро.

Одеты мы были просто и без изысков. Жоам сказал: ничего, даже самую малость напоминающего стиль «милитари» на нас быть не должно. Поэтому, покопавшись в наследстве прежних хозяев аэродрома и реквизировав часть амуниции у кого-то из нигерийцев, мы превратились в обычных африканских граждан. На Балтазаре красовались сравнительно целые джинсы и почти белая тенниска с эмблемой Уимблдона. На голове — коричневая бейсбольная кепочка с длинным козырьком. Мне нашли костюм, состоящий из бежевого батника и шорт такого же цвета, а к нему — побитый пробковый шлем. Я был обут в страшноватые рыжие ботинки с перфорацией, Балтазар — в видавшие виды кроссовки. Головные уборы мы едва не потеряли в борьбе со стихией, но нехитрые меры предосторожности помогли, и все осталось при нас. Так же, как и несколько долларовых бумажек разного достоинства и плюс к ним необходимые вещи и документы. Балтазару вручили удостоверение какой-то мифической организации, изъятое у Джона Катлера, у меня же был «честный» паспорт, выданный на имя Андриуса Маскявичюса, гражданина Литовской республики, с отметками, подтверждающими легальное прибытие в Анголу. И еще у меня была карта с надписями, сделанными, по всей видимости, покойным Робертом Кейджем. Майк, кстати, без труда их перевел. Я запомнил.

Пятерка рахитичных негритят дошкольного возраста внимательно наблюдала за нами, и осталась в полном восторге от наших действий. А когда мы уселись на валуны обсушиться, дети подбежали к нам, что-то галдя по-своему. Балтазар беззлобно порыкивал на них, словно большой черный пес.

Я подумал, что юные африканцы, будучи, как и любые другие дети, пронырами по натуре, могут оказать нам информационную услугу — наверняка они знают все, что происходит в этой дыре, а транспортное сообщение с экспедицией — для Рузданы целая эпопея. Я поделился своими соображениями с Балтазаром, он одобрил идею. И, подозвав одного шкета, быстро о чем-то с ним заговорил.

Тем временем я выкурил сигарету из пачки, лежавшей в полиэтилене с деньгами и паспортом (Балтазар, несмотря на свои бандитские замашки, оставался подобно Майку правильным американцем — то есть, некурящим). Большой негр закончил беседу с маленьким, причем Балтазар показал мне «ОК», и через минуту мы двинулись по протоптанной тропинке к городской окраине — лачужкам, похожим на точно такие же окраинные лачужки в Банги, в Лагосе или в Луанде. В любой стране, надо полагать, нищета выглядит почти одинаково.

Да и Руздана как таковая весьма смахивала на большую деревню. К тому же формально она не являлась столичным городом, в отличие от того же Лагоса. Не увидел я на узких загаженных улицах ни автобусов, ни «матату». Несколько повозок, влекомых бесхвостыми «солеными» быками — вот и весь транспорт. Да еще древний «Фольксваген» однажды обогнал нас, отчаянно сигналя. Машина, по всей видимости, направлялась к центру города, куда держали путь и мы с Балтазаром.

Пока шли, да Силва рассказал мне, что он выяснил у мальчишки. Действительно, «толпа белых людей с большим танком без пушки» высадилась в Руздане около месяца тому назад с прибывшего в гавань белого теплохода. Теплоход тот вскоре отчалил, а «большой танк» остался. Белые люди уехали на «танке» в джунгли, но «танк» почти каждый день приезжает на ратушную площадь, иногда даже остается здесь на несколько дней. А теплоход несколько дней назад прибыл снова, и с него выгрузили кучу железных бочек и фанерных ящиков.

До центра оказалось не слишком далеко — получаса нам хватило, чтобы пересечь половину города. Я уже стал думать, что Жоам перестраховывается — ведь для захвата этого аула достаточно двадцати бандитов… Мы повернули за угол, вышли на центральную улицу, и я подумал, что несколько ошибся в своих расчетах.

Поперек улицы стоял бронетранспортер. Настоящий БТР-60 советского производства — внушительный и опасный. Колеса не лысые, зеленая краска сравнительно свежая. Наверху сидит мордоворот в каске, обозревает ландшафт. Три пулемета — два штатных: 7,62 и 14,5 миллиметров, да один зенитный, установленный самодеятельно. Еще две дополнительных опции: гранатомет и огнемет… Пожалуй, пострашнее голландского «ДАФа» будет. Неплохое зрелище для остужения горячих голов.

— Надеюсь, это не тот «танк», о котором говорил мальчишка? — спросил я.

— Лучше надейся, что он здесь единственный, — проворчал Балтазар.

Надеяться на это не пришлось. Еще один БТР мы увидели на «ратушной площади» перед зданием, которое Жоам то и дело называл «дворцом». Алварес здорово льстил этому сооружению. Довольно крепкое трехэтажное здание больше походило на общагу где-нибудь в Мухосранске, но развевающийся над крышей флаг явно указывал, что здесь находится местная власть. Сама ратуша была обнесена высоким металлическим частоколом, у ворот торчали два типа в камуфляже, на вид ничем не слабее Балтазара, и такие же гориллы стояли на часах по обе стороны от подъезда ратуши. Два зенитных орудия наверняка были исправными и готовыми к неожиданным событиям. Рядом с бронетранспортером стояла еще одна машина, изначально задуманная как военная, но выполненная в виде представительской.

— «Хаммер», — сказал я Балтазару, — показывая на внедорожник. — В Штатах на таких кто ездит?

— В Далласе — банкиры. В Нью-Йорке — продюсеры. А в Мексике — местные гангстеры, — ответил да Силва. И, похоже, шутя.

— Я серьезно, — сказал я.

— И еще адвокаты, — добавил Балтазар. Я не стал больше приставать к человеку с глупыми вопросами и заметил:

— Но здесь такая машина может принадлежать только одному человеку.

— Мэру? Резонно. Только вот этот флаг, — Балтазар показал пальцем, — мне неизвестен. А я думал, что знаю об этих местах все.

— Не ангольский?

— Нет. Наверное, местный мэр мнит себя императором.

Флаг был трехцветный: зеленая и черная горизонтальные полосы, на их фоне — белая многолучевая звезда.

Пока я вспоминал цвета штандарта Анголы (сверху — красный, снизу — черный, а на их фоне — местный аналог серпа и молота), к нам подошел антрацитового цвета мужик в камуфляже и малиновом берете, который потребовал убираться вон от президентского дворца, где нечего делать праздношатающимся бездельникам.

Чтобы не обострять обстановку, мы покинули площадь и прошли на зады «дворца». Там обнаружился еще один БТР, а чуть далее — несколько зданий казарменного вида и парк, в котором крепкие парни в камуфляже играли в футбол.

— Похоже, тут вполне приличный гарнизон, — заметил я.

— Непонятно только, за чей счет все это содержится, — проворчал Балтазар, глядя на нищую и несомненно тяжело больную старуху, сидящую на обочине дороги в пыли с протянутой рукой. Прежде чем да Силва успел меня остановить, я бросил бабке долларовую бумажку. Старая негритянка проворно схватила ее и выкрикнула пару слов на португальском, правда, нисколько не напоминающих «убригаду, сеньор».

— Что она сказала? — спросил я.

— «Поганый богач», — вот что она сказала, — усмехнулся бывший адвокат. — Если она кому-нибудь сообщит, что ты швыряешься банкнотами, за тобой поскачет все население Рузданы, и у нас появятся большие проблемы.

К счастью, старуха осталась сидеть на прежнем месте. Чуть в стороне от казарм стояло громадное развесистое дерево, каких я в жизни не видел, а к его необхватному стволу был гвоздями, варварски, прибит стенд. На стенде висела газета на португальском языке, но наплыва читателей что-то не видно.

— Прочти что-нибудь, — попросил я да Силву.

«Тайсон» стал переводить вслух:

— Газета называется «Наблюдатель свободной Контвигии». Вот что пишут: «Педру Батишта, великий президент нашего независимого государства, потребовал от мировой общественности ускорить процесс интеграции свободной Контвигии в мировое сообщество. Сеньор Батишта заявил, что Контвигия готова присоединиться к ряду мировых и континентальных организаций, соблюдая принципы отказа от членства в военных блоках и отказа от участия в вооруженных конфликтах. «Наша мирная страна, — заявил президент в интервью газете, — никогда не станет пособником международного терроризма или других сил, чья деятельность направлена на дестабилизацию обстановки в странах мира…» Дальше читать?

— Не надо. Давай из другой статьи. Может, там поинтереснее есть?

— Похоже, всякая чушь… А вот что-то близкое к нашим делам: «Открытие заброшенных шахт в Долине Камней Тумана должно стать большим стимулом для дальнейшего подъема экономики Контвигии. В настоящее время готовится подписание соглашения с независимой компанией по разработке недр «Квинси лимитэд», которая взяла на себя финансирование и поставку оборудования для рудников. Следующим шагом подобного сотрудничества станет установка буровых в сегменте устья Конго, принадлежащем нашей стране»… Все государственные секреты выданы в обычной прессе, — усмехнулся Балтазар. — А вот еще интересная информация: «Восстановление воздушного сообщения между Рузданой и другими аэропортами региона — не только вопрос времени. В первую очередь оно будет зависеть от того, насколько быстро окупятся вложения в добычу полезных ископаемых. «Реставрация аэропорта, — сказал наш великий президент Педру Батишта, — будет означать и приток туристов со всего мира, для которых будут созданы превосходные условия. Отели и туристические базы, отдых на воде и охота в девственных лесах Контвигии неизбежно повлекут за собой открытие новых рабочих мест, а значит — повышение благосостояния наших граждан»… Батишта, Батишта… Какая-то уж очень диктаторская фамилия. Кажется, в Сальвадоре такой был. Или еще где-то.

— Точно, — сказал я, разглядывая приложенное к статье фото черного брыластого мужчины. — Только кубинского диктатора звали Батиста.

— Чего ты ерунду говоришь? — удивился Балтазар. — Я, если хочешь знать, курсовую работу писал о нарушениях прав человека в диктатурах Центральной Америки. — На Кубе всю жизнь Кастро сидел.

— А до Кастро кто?

— Так это когда было, — пожал плечами «тайсон». — Кого это сейчас волнует… А, вспомнил. Кажется, в Никарагуа был Батиста.

— В Никарагуа был Сомоса, — опять возразил я.

— Точно ведь, Сомоса! — воскликнул Балтазар. — А ты откуда это все знаешь? Такие вещи ведь только узким специалистам известны. Или ты тоже какие-то работы писал по похожей теме?

— Да, приходилось, — неопределенно ответил я. Не объяснять же ему, что когда-то в нашей стране каждый школьник знал едва ли не всех иностранных лидеров поименно. — А вот это по-моему, тот самый аэропорт, — сказал я, показывая на увенчанное шпилем здание перед большим плоским полем.

— Это больше похоже на рынок, — заявил Балтазар.

Мы оба оказались правы. Когда-то здесь действительно был аэропорт, теперь внутри здания устроили подобие супермаркета с закусочными. На летном же поле возникла стихийная барахолка, не слишком, впрочем, запруженная народом, но соваться туда совсем не хотелось. Уж слишком мрачными и напряженными казались местные жители. Взрослые были в большинстве своем истощенными, детишки — рахитичными. Несмотря на наши скромные наряды, Балтазар и я выглядели здесь чужеродными элементами.

— Тут одним подъемом экономики не обойдешься, — сказал да Силва. — Жоам говорил, что американцы в принципе могут прибрать к рукам эту страну. Вероятно, так было бы лучше для всех.

— Не уверен, — сухо сказал я. Черт, еще один «демократ» на мою голову свалился.

— Я тоже не уверен, — все же сказал бывший адвокат. — Любая иностранная экспансия всегда шок для страны. Как и пронунсиаменто. Но здесь, по-моему, при любом исходе хуже не станет. Потому что хуже просто некуда.

— «Пронунсиаменто» — значит «переворот»?

— Да. Это насильственный переход власти от одной хунты к другой. Обычно так называли подобные вещи в Южной Америке. Но и здесь, если Жоам сделает свое дело, произойдет примерно то же самое.

… У коридора, куда еще несколько лет назад проходили для посадки в самолет, торчал крепкий вооруженный парень в малиновом берете. Справа от него стоял, видимо, бездействующий металлоискатель. Немного в стороне — рентгеновский аппарат. А дальше должна быть дверь направо… Мне ее отсюда не было видно, и я подошел чуть ближе. Точно, вот она! Почему же этот участок помещения показался мне таким знакомым? Уж не потому ли, что в прежние годы я частенько мотался по делам воздушным транспортом? Сколько же вот таких коридоров я прошел за свою жизнь?..

Парень в берете обратил на меня внимание и с серьезной миной сделал недвусмысленный жест — топай по своим делам, здесь не надо задерживаться.

— Эй, смотри-ка, — обратился ко мне Балтазар. — Вон, кажется, не местные.

Я увидел троих, входящих в кафе.

— Один белый и два черных? — спросил я. — Эти?

— Точно. Надо пойти и присоединиться.

Балтазар был совершенно прав. В любом случае нельзя упускать малейшей возможности найти любое транспортное средство, не исключая и гужевую повозку, чтобы разведать дорогу к экспедиционному лагерю. Ведь к вечеру мы просто обязаны оказаться на месте. Иначе все пойдет сикось-накось и с жертвами. В крайнем случае придется даже идти пешком. В смысле — бегом, чтобы успеть. Но об этом сейчас думать не хотелось. Хотелось думать о том, что эти залетные господа располагают каким-нибудь видом транспорта.

В бывшем аэропортовском кафе было полутемно, грязно и вонюче. Однако мы рискнули взять по два банана, тощей лепешке и жестянке колы, при этом расположились за столом близ примеченной нами компании. Трое действительно отличались от прочей публики. Один из них — хотя бы уже тем, что был белокожим, светло-русым и сероглазым. Ему бы косоворотку и гармонь, и перед вами как есть участник ансамбля русской песни и пляски. Но этот был одет примерно так же, как я, а его черные спутники — в просторные хлопчатобумажные брюки и яркие рубашки навыпуск. Они, как я услышал, говорили по-английски, и обращались к белому «мистер ван Хойверт». Тот отвечал с небольшим акцентом. Черные выглядели лет на тридцать пять, белый был моложе; я бы дал ему лет двадцать семь максимум.

— Голландец, — уверенно сказал Балтазар. — Скорее всего, бур из ЮАР. А эти двое, наверное, из какой-нибудь бывшей британской колонии.

— Кем они могут быть?

— Да кем угодно…

Поскольку мы тоже общались на английском, внимание не могли не привлечь. Трое прислушались, затем белый встал и, подойдя к нам, вежливо поздоровался:

— Добрый день, джентльмены. Прошу прощения за назойливость, но мне показалось, что мы могли встречаться в Йоханнесбурге.

— Я никогда не был в Йоханнесбурге, — ответил Балтазар, усердно подчеркивая свой нью-йоркский прононс. — Я приехал из Соединенных Штатов.

— Меня зовут Эрвин, я из ЮАР, — представился белый.

Эрвин из ЮАР напомнил мне некоторых из моих соотечественников — пресловутых «новых русских». Я не говорю о нуворишах с их мерзкими манерами, совсем наоборот. Вы наверняка встречали таких людей, которые могут держаться сравнительно скромно и при этом с безупречной элегантностью. Пусть даже нет костюма от кутюр и часов «Ролекс», но печать действительно большого богатства скрыть грубой одеждой невозможно.

Балтазар подумал и отрекомендовался как Джон.

— Эндрю, — назвался я.

— Мои друзья, Джеймс и Томас, — представил нам Эрвин ван Хойверт своих спутников. Те, глядя на нас, кивнули. Тоже, на мой взгляд, не бедные, явно не с деревьев слезли.

— Присаживайтесь к нам, — пригласил я. — У нас, правда, всего лишь бизнес-ланч, но если вы не против…

Эрвин насторожился. Я понял, что его смутило.

— Не обращайте внимания на мой английский, — сказал я. — Дело в том, что я — литовец по происхождению.

— Давайте, лучше вы к нам, — предложил бур. — Наш стол больше вашего.

Резонно. Мы перебрались к странной компании. Я готов был поспорить, что эти ребята тоже выполняют какую-то особую миссию. Другое объяснение не выдерживало критики — ну зачем, скажите на милость, иностранцу посещать нищий город, который лишь называется столицей некоего образования с непонятным статусом?

Сначала мы довольно осторожно прощупали друг друга: насколько дозировано можно выдавать сведения, чтобы взамен получить равноценную информацию.

Я выяснил, что гости с юга Африки представляют некую финансово-промышленную группу; а приехали они сюда, чтобы изучить на месте, стоит ли вкладывать деньги в реставрацию бездействующего несколько лет аэропорта. Взамен я сообщил, что мы находимся в тайной инспекционной поездке и действуем от имени государственной проверяющей организации США, которой стало известно об излишне самостоятельной деятельности одной компании по добыче полезных ископаемых.

Затем мы с Эрвином, словно спохватившись, заявили друг другу, что любая услышанная за этим столом информация распространению не подлежит. Все было в порядке. Мы выяснили, что друг другу дорогу переходить не будем, и смогли определить взаимные степени доверия.

— Мы прибыли через Пуэнт-Нуар, — заявил ван Хойверт. — Сюда невозможно добраться другим путем. Только контрабандисты соглашаются заглядывать в этот город…

Я согласился, что миновать порт в Конго невозможно, чтобы попасть в Руздану, а потом рискнул назвать фирму, чью деятельность нам якобы требуется ненавязчиво расследовать — «Квинси лимитэд». Это уже был блеф, но я угадал верно. Эрвин заявил, что слышал про эту американскую компанию — их грузовик, кстати, торчит сейчас возле отеля. Я сказал, что придется, видимо, поговорить с водителем. Ван Хойверт посоветовал поторопиться — водитель-американец падок на экзотику и «клеит» черных горничных.

Я заметил, что парень здорово рискует собственным здоровьем, и Эрвин сказал, что согласен с этим. Однако, служащие отеля, включая и горничных — местная элита. У них есть работа, какая-никакая зарплата и пусть редкие, но чаевые в валюте. А то и оплата за услуги сверх обычных. Поэтому те же девушки-горничные часто содержат не только своих родителей, но и братьев-сестер, а то и их детей. При этом и себя не обижают, особенно если клиент достаточно щедр. Так что если водитель грузовика с кем-то договорится, то останется ночевать в Руздане, и в лагерь не поедет. И вообще, если вы еще не знаете — от города до Долины Камней Тумана ведет лесная дорога длиной километров тридцать. Дорога эта идет через джунгли, кишащие опасными тварями, в том числе малоизученными громадными осами ненгебу, укус которых смертелен. При этом нанять машину в этой дыре практически невозможно. Почти невозможно и дойти до Долины пешком.

Заметив, что мы с Балтазаром засуетились, бур протянул мне визитку, и заявил, что был бы рад узнать о том, что в деятельности компании никаких нарушений не обнаружится. Поскольку от того, насколько быстро американцы возьмут под свой контроль добычу полезных ископаемых, зависит судьба проекта реставрации аэропорта, да и воздушного сообщения в целом. А следовательно, и денег на счетах ряда лиц в ЮАР. По-моему, он даже намекнул на взятку, но я обтекаемо ответил, что позвоню по телефону, указанному в визитке, позже. После чего мы вполне радушно попрощались с южными африканцами и буквально припустили к единственному в городе отелю — тому самому, в котором год назад жил Майк Новински.

Возле отеля грузовика не оказалось, и я уже начал паниковать, но Балтазар поймал пробегавшего мимо мальчишку, и тот заявил, что самолично видел, как здоровенная машина направлялась к гавани.

За доллар нас доставили туда на повозке, которую тянули два резвых бычка. Не могу сказать, что скорость этой упряжки была намного выше скорости пешехода, но дорога шла под уклон, да и быки оказались сравнительно шустрыми, так что минут через пятнадцать мы покинули город и тут же оказались возле гавани. Портом это место назвать было можно лишь с очень большой натяжкой, поскольку никакой заметной инфраструктуры по переработке грузов и пассажиров я не заметил. За исключением небольшого пакгауза, возле которого и стоял нужный нам грузовик — трехосный пятитонный вездеход «Стюард-Стивенсон». В его кузов аборигены укладывали выносимые из пакгауза грузы. Белокожий водитель, на наше счастье, никого не «клеил». Он с хмурым видом сидел на крыше кабины и пересчитывал устанавливаемые в кузов ящики и бочки.

Когда погрузка закончилась, хмурый водитель рассчитался с аборигенами, которые тут же испарились, а сам задернул кузов брезентовым тентом и куда-то исчез. Возникла дилемма: навязаться водителю пассажирами или же прокатиться «зайцами». После краткого совещания, на котором были выдвинуты аргументы насчет вероятного строго приказа пассажиров не брать, а особо навязчивых расстреливать на месте, мы подкрались к машине и залезли в кузов, спрятавшись под брезент. Через пару минут зарычал двигатель, и вездеход двинулся вперед с довольно большой скоростью. Я осторожно высунулся из-под жесткой ткани. Сначала мелькнула быстро исчезнувшая окраина Рузданы, после чего вездеход оказался в лесу. Сразу стало темно. По обеим сторонам дороги быстро мелькали темно-зеленые деревья, которые невозможно было хорошо рассмотреть из-за высокой скорости; запахло гниющими листьями и потянуло удушливой болотной влагой.

Скорость машины стала снижаться, несмотря на то, что водитель добавил двигателю оборотов. Мотор выл, из-под колес фонтаном летела черно-желтая грязь. Я увидел, как дорогу перебежал какой-то большой рыжий зверь, а затем позади осталась лежать бьющаяся в судорогах огромная зеленая змея, которую сильно придавило колесами.

Машину раскачивало и бросало из стороны в сторону. На борта кузова то и дело садились жуткого вида насекомые; я вспомнил про страшных ос и забился поглубже под брезент. Балтазар, скрючившись, тоже лежал под его прикрытием и иногда ругался, когда машину особенно сильно подбрасывало на ухабах.

Дорога, к счастью, прошла без происшествий. Спустя час после отъезда вездеход остановился, и его двигатель замолчал. Мы аккуратно выбрались из кузова и спрыгнули на траву, постаравшись убедиться, что не наступим на змею.

Машина, в которой мы только что ехали, стояла в центре большой поляны, с трех сторон окруженной видневшимся в сотне метров отсюда густыми джунглями. С четвертой, южной стороны земная поверхность полого, но достаточно заметно уходила вниз, образуя широкую котловину. Ее южный склон уходил круто вверх, смыкаясь с холмами, за которыми проходила охраняемая крокодилами граница с Заиром. На поляне, неподалеку от машины, большая металлическая сетка в виде высокой — метров в семь высотой — палатки, накрывала участок местности метров пятидесяти в длину, и около двадцати в ширину. Внутри «палатки» виднелись небольшие постройки, фигуры людей, где-то гудел дизельный двигатель.

Покинувший кабину водитель, по-прежнему хмурый, но теперь еще и весьма удивленный, подошел к нам и спросил:

— Вы кто такие?

— Нас интересует представитель компании «Квинси лимитэд», — ответил Балтазар. — А мы представляем интересы ее контрагента.

— Какого еще контрагента? — у водителя, похоже, начала понемногу съезжать крыша.

— Мистера Роберта Кейджа. Я его адвокат, — заявил Балтазар.

Магическое для любого американца слово «адвокат» приостановило сползание водителя в пучину безумия.

— Я не знаю никакого Пейджа, — сказал шофер.

— Кейджа, — вмешался я.

— Неважно. Во всяком случае, кто бы вы ни были, вы не имеете никакого права появляться здесь… Пойдемте. Может быть, вас еще обратно везти придется.

Мы втроем подошли к проволочному пологу, закрывающему площадку. Водитель крикнул:

— Ричи, шеф где?

— У себя в офисе, — ответил тот, кого звали Ричи. — Аппаратуру привез?

— Еще не доставили. Сегодня только солярка. И консервы.

— Ого, да ты не один?! Ребята, смотрите, был у нас один смертник, а теперь еще двое появилось!

Несколько человек с той стороны подошло к сетке.

— Эй, что там такое? — послышался строгий и звонкий женский голос со стороны второй площадки.

— Так это я, Сэм! — откликнулся водитель.

— Вижу, что ты. Аппаратуру привез?

— Еще не доставили. Куда выгружать горючее и провизию?

— Бочки на полигон, остальное — сюда… Кто это там с тобой?

— Попутчики.

— Что-о?! Какие еще попутчики? А ну, идите все сюда!

В сопровождении водителя мы подошли к сетке вплотную. Водитель нащупал какую-то защелку, и в пологе образовалась щель.

— Быстрее проходите, — крикнула шефиня, — чтоб ни одна дрянь не залетела… Сэм, ты почему посторонних привез? Тебе же ясно сказали: никого здесь быть не должно.

Перед нами находились пять сборных домиков. В дверях одного из них, самого маленького, стояла просто потрясающей красоты стройная золотоволосая женщина лет тридцати, одетая в короткую алую безрукавку и зеленые обтягивающие шорты.

Впоследствии, вспоминая ее, я каждый раз пытался убедить себя, что никакой неземной красоты не было и в помине, да и с возрастом наверняка ошибся; и вообще, просто я очень давно не видел привлекательных белых женщин. Сами знаете, убеждать самого себя — не самое достойное занятие на этом свете, особенно если при этом пытаешься оправдать свои действия в прошлом. Но в тот момент я натурально забыл обо всем — золотоволосая, сама не желая того, поразила меня словно высоковольтным разрядом. Ее зеленоватые глаза метали гневные молнии, лицо, едва тронутое косметикой, выглядело каменным, но оттого почти совершенным. Лишь только губы казались мягкими. Сексуальными. Как и тяжелые груди, которым было тесно в тугой безрукавке.

Пока я пожирал женщину глазами, водитель объяснил, что эти двое пробрались в кузов машины без его ведома. Затем Балтазар со своим роскошным произношением заявил, что нам необходимо увидеть руководителя экспедиции.

— Вы его видите, — ледяным тоном произнесла женщина. — Кто вы такие?

Я пришел в себя и сообщил, что мы представляем интересы Роберта Кейджа, человека, чье имя наверняка здесь известно. Я — его деловой партнер, мистер же Джон Катлер — его адвокат из Далласа, штат Техас.

— Ваше имя? — последовал вопрос.

— Эндрю Маск, — ответил я.

— Линда Шелликэт, — представилась женщина, протянув мне руку. Я пожал ее (еще один удар тока!), затем шефиня обменялась рукопожатием с Балтазаром. И обратилась к водителю: — Сэм, свободен.

Водитель испарился.

— Документы, — потребовала Линда Шелликэт.

Я протянул паспорт. Шефиня с трудом произнесла вслух мое как бы литовское имя.

— Вы не американец? — спросила она.

— Я из Литвы, — соврал я в который уж раз.

— Это где?

— Север Европы. Балтийское море. Знаете?

— Конечно, знаю… Там ведь Швеция рядом?

— Да, конечно! Километров двести по морю…

— Это сколько в милях?

Я не первый раз за свою африканскую эпопею был вынужден пересчитывать метрические меры длины в английские. То еще занятие, скажу вам!

— Ваши документы, мистер Катлер.

Балтазар протянул странные «корочки» нигерийского происхождения.

— Сомнительная рекомендация, — вынесла вердикт госпожа Шелликэт.

— Насколько я знаю, ваши отношения с господином Кейджем тоже были не самыми простыми, — показал зубы да Силва.

— Согласна… Хорошо, пойдемте в офис. В любом случае надо поговорить.

Я перевел дыхание. Если говорить о деловой стороне вопроса, то она решается как нельзя лучше. Но если думать о чем-то еще… А не думать невозможно: Линда Шелликэт поднялась в домик по невысокой лестнице, и ее подколенные ямочки оказались как раз напротив моего носа. Попробуй тут, переключись на деловой лад!

— Итак: где Роберт Кейдж? — спросила Шелликэт, когда мы прошли в офис и уселись на складные стулья. Шефиня прошла за свой стол, на котором лежали закрытый ноутбук, записная книжка, а также несколько камней — видимо, образцов здешних руд.

— Мистер Кейдж отправлен в столицу Уганды, — сказал я.

— Причина?

— Тяжелая лихорадка. Эбола, или что-то в этом роде. В Луанде не смогли определить, чем именно он заразился, и его отправили самолетом в Кампалу. Там, я слышал, есть британская лечебница, где хорошо разбираются в редких болезнях. Правда, три дня назад мы звонили туда, и нам сказали, что летальный исход не исключен.

— Печально. Мистер Кейдж ничего не просил передать мне? На словах или еще как-то?

— Последние дни он был в бреду, то есть, почти без сознания. Единственным, что я нашел в его частных бумагах, была вот эта карта. — Я протянул Линде листок с пометками Кейджа. Шелликэт взяла его, наши пальцы случайно соприкоснулись, и я получил еще один удар током. Нет, я точно скоро сойду с ума!

— Почерк похож. Да и местность понятна. Что тут написано? Мистер Маск, подойдите ко мне, будьте добры.

Я встал и подошел. Встав чуть сбоку и позади начальницы экспедиции, я с большим трудом оторвал взгляд сами понимаете от чего и перевел его на карту. Но запах женщины — тончайший и одновременно сбивающий с ног аромат — здорово мешал мне сосредоточиться.

— Написано на литовском… здесь и здесь: «аурум — вероятная глубина залегания жил — до тридцати метров». Золото.

— Похоже… А здесь?

— Эти три пометки говорят об урановых рудах… Настуран, лавандуламит, ульрихит… А тут написано: «ошибка — выход кимберлитовой трубы в двадцати километрах к северу от первоначальных данных».

— Спасибо, мистер Маск… Конечно, ничего нового вы мне не сказали, это я уже давно знаю. По крайней мере, я вижу, что вы в курсе всех дел мистера Кейджа… Садитесь, пожалуйста, на ваше место…

— Не всех, — заговорил Балтазар. — Пусть в бреду, но мой клиент несколько раз упоминал, что желает расторгнуть договор с компанией «Квинси лимитэд».

— Вот как?.. — Линда Шелликэт старательно попыталась скрыть свою озадаченность. — Но даже если так, договор подписывала не я, что вполне естественно. Все переговоры мистер Кейдж заключал в главном офисе нашей компании в Санта-Фе, штат Нью-Мексико…

— Это так, — нагло стал гнуть свою линию бывший адвокат. — Но, мисс Шелликэт… (Я невольно навострил уши, ожидая, поправит женщина Балтазара, или нет.) Дело-то в том, что здесь Ангола, а не Штаты. И до Санта-Фе далеко, а мой клиент, как это ни прискорбно, может отдать богу душу в любой момент.

— Я, кажется, вас понимаю, — без тени улыбки сказала Линда. — Но и вы меня поймите, мистер Катлер, мы не в равных условиях: на территории нашего лагеря есть разные специалисты: геологи, геофизики… Включая повара, водителя и секьюрити. Но адвоката нет ни одного. И я не уверена, что поступлю с юридической точки верно, если назову вам даже те моменты, которые известны мне… А мне известно далеко не все. И, что вполне естественно, у меня нет текста договора, который подписывал Кейдж в Санта-Фе… Если такой договор вообще существует в письменном виде, вот что я хочу сказать.

— Даже так?

— Именно.

— Может быть, вы каким-нибудь образом можете связаться с вашим главным офисом, мисс Шелликэт? — спросил я.

— Единственное, что я могу сделать, это отправить водителя в Руздану с текстом телеграммы. Через день, возможно, я получу ответ, если пост-офис в этом проклятом месте наконец заработает нормально.

— То есть, оперативной связи лагеря с внешним миром нет? — удивился я.

— Почему же? На случай чрезвычайной ситуации есть спутниковый канал связи… — Шелликэт невольно покосилась на блестящий кофр, стоящий на стеллаже. — Но это не значит, что по этому каналу я могу в любой момент связываться с офисом и запрашивать документы. Это слишком дорого, и каждый выход в эфир через спутник влечет за собой служебное расследование. Так что прошу отнестись с пониманием.

Балтазар поджал толстые губы и скорбно покачал головой. Он был в восторге. Я тоже мог быть в восторге…

— Есть еще варианты? — спросил я.

— Есть. Я сама могу отправиться в Руздану и заказать телефонный разговор по трансатлантическому кабелю. Тоже штука недешевая. И тоже зависит от состояния оборудования и наличия оператора в пост-офисе.

— Ага. Значит, документ мы в принципе сможем получить по факсу? — заинтересовался да Силва.

— Послушайте, мистер Катлер… Я даже еще и не сказала, что в принципе согласна предоставить вам информацию по предмету наших дел с мистером Кейджем, а вы уже говорите о документе как о решенном деле…

— Хорошо, — сказал я. — Мисс Шелликэт, выслушайте нас, а потом решайте. Я сейчас кое-то сообщу, а если немного ошибусь, вы, пожалуйста, поправьте меня.

— Я согласна.

— У нас есть сведения, что не всем нравится деятельность вашей компании. Как я понимаю, мистер Кейдж где-то сумел найти скрываемую властями Анголы информацию о Долине Камней Тумана. Вполне возможно, что если бы эта информация вышла на более высокий уровень, то здесь уже давно кипела бы работа. Причем под эгидой правительства Соединенных Штатов или… какого-нибудь другого государства.

— Так, так… — заинтересованно произнесла Линда.

— Впрочем, эту Долину могли бы начать разрабатывать и транснациональные корпорации — эти акулы такого, как правило, не упускают. Но мы видим, что здесь очень тихо, не привлекая особого внимания, трудится сравнительно небольшая фирма из сравнительно небольшого города… Вы улавливаете мою мысль?

— Конечно. В случае чего вы сможете передать информацию более сильному игроку, и нашу компанию попросту съедят.

— Да. Но это необязательно делать нам. Сейчас вы уязвимы как никогда. Через некоторое время Кейдж сделал бы вам серьезное прикрытие, какое обещал, но так как он вряд ли поправится в ближайшие дни, ваши перспективы остаются неопределенными.

— Вы действительно владеете ситуацией, мистер Маск. Дальше?

— Может быть, вы сможете нам назвать это прикрытие? Или хотя бы контактное лицо, с которым мы сможем связаться, когда покинем лагерь?

Линда поднялась во весь рост, продемонстрировав мне особенности своей фигуры, отвернулась к окну, задумалась…

— Единственное, что я могу вам сказать, — произнесла она, — что Кейдж действительно затеял игру на свой страх и риск. Я знаю, что он получил немалую сумму денег от руководства компании. И я подозреваю… Именно подозреваю, без всякой уверенности, прошу вас это усвоить… Что все упирается в мэра Рузданы, в этого самопровозглашенного президента. Но дело в том, что господин Батишта — всего лишь страдающий манией величия чиновник. — Шелликэт резко развернулась и опять села за стол. — В любой момент ангольские власти могут его выгнать и заменить более послушным исполнителем. И то, что они этого пока не сделали, говорит лишь о том, что у них и без Рузданы полно проблем. В любой момент, как вы, мистер Маск, верно заметили, нас могут попросить убраться отсюда более крупные игроки. Защитить нас и позволить нам разрабатывать Долину Камней Тумана сможет только легитимное правительство Контвигии, при этом, если оно заручится поддержкой сильной державы и захочет иметь с нами дело. А Кейдж уверял, что захочет. Вот только он не сказал, каким образом сумеет уговорить власти Анголы и лидеров других стран признать суверенитет Контвигии… Возможно, мистер Квант, наш босс, знает гораздо больше, в противном случае он вряд ли дал бы денег Кейджу и вряд ли отправил сюда нашу экспедицию. И если это так, на мою телеграмму я вряд ли получу положительный ответ, думаю, вы и сами это понимаете. — Линда помолчала, уставилась взглядом в поверхность стола, потом продолжила. — Да, вы совершенно правы. Мы отправились сюда практически инкогнито, и все сотрудники дали подписку о неразглашении коммерческой тайны… И я, если честно, в любой момент жду появления здесь более сильных игроков… Или хотя бы того, что получу команду сворачиваться. Причем теперь, когда вы рассказали мне о болезни Кейджа, я почти уверена в том, что подобное действительно случится. И мне будет очень обидно — я никогда прежде в своей жизни не видела землю, настолько богатую ценнейшими рудами!

Мисс Шелликэт подняла на нас грустный взгляд. Глаза у нее подозрительно блестели. Мне захотелось подойти к ней, сказать какие-то ободряющие слова… Но это, конечно же, было невозможно. Ведь я в какой-то степени и представлял собой других игроков, которые разыгрывают свою партию на территории Контвигии…

— Идите, — сказала нам Линда Шелликэт. — Боюсь, вы вряд ли сможете узнать от меня что-то еще. Я сама больше ничего не знаю… Найдете Ричи Стетсона, он отведет вам место за столом и разместит на ночь. Завтра Сэм отвезет вас в Руздану.

И женщина открыла крышку ноутбука. Разговор был окончен, мы поблагодарили начальницу экспедиции и ретировались.

… На накрытой сетчатым пологом площадка площадке находилось человек пятнадцать — очевидно, сотрудников «Квинси лимитэд». Все были заняты делом: кто сидел за низенькими, но широкими, словно кушетки, столами и проводил анализ пород, кто листал какие-то схемы, кто занимался чем-то еще По причине жары все ходили в плавках и с обнаженным торсом — загорали. Некоторые цветом кожи уже походили на аборигенов… Кроме начальницы, я увидел здесь еще двух женщин: одной можно было дать лет двадцать, другой — раза в два больше.

— Короче, все сошлось, — сказал я. — Жоам и Майк вычислили затею Кейджа на все сто процентов.

— Это пусть у них голова болит, — заметил Балтазар. — Кто здесь может быть секьюрити и как он вооружен — для нас этот вопрос сейчас самый основной. Вообще, ситуацию с оружием надо прояснить, и чем скорее, тем лучше… Ты хоть слушаешь, черт возьми, что я говорю?!

— Конечно, слушаю… Только ведь ты не пойдешь и не станешь спрашивать напрямую.

— Надо полагать… Ладно. Это я беру на себя. Ты на себя возьмешь офис. Выведешь из строя спутниковый телефон. Нейтрализуешь Шелликэт. У тебя это должно получиться.

Я посмотрел Балтазару в лицо — не издевается ли? Нет, он казался совершенно серьезным: этот человек получил приказ и был настроен его выполнить. Хоть и бандит, но с цивилизованным прошлым, а сегодня он — солдат Жоама.

А ты кто сегодня, Андрей Маскаев, известный также как Эндрю Маск? Тоже солдат Жоама? Или нет? И если нет, кто мешает тебе сказать Линде Шелликэт о твоих истинных намерениях? Но уже мало что можно изменить. Потому что солдаты из Тонга-Со сейчас высаживаются в опаснейших местах Конго и переходят границу, а сегодня ночью они будут ждать вон на тех холмах, с которых так хорошо просматривается Долина Камней Тумана, моего сигнала — двух запущенных подряд ракет. Если они дождутся сигнала, то будут знать о том, что вооруженного сопротивления здесь им не окажут, и можно работать спокойно. Но если сигналов не будет… Тогда они будут готовы ко всему вплоть до истребления мирных американских граждан… Впрочем, кое-то еще можно изменить, потому что есть запасной вариант — три ракеты подряд. Это значит, что возникли непредвиденные обстоятельства, и захват лагеря отменяется… И бойцы потащатся назад через территорию Заира… Через Конго, полную крокодилов… И кто не будет ими сожран, кто не утонет в трясине, те вернутся на аэродром, без надежды на топливо, машину, горючее… Без надежды на оружие, а значит, самозваный президент сможет еще долго сидеть в своем «дворце». Голодные и злые наемники уйдут, и на их мирное прощание с Жоамом надеяться невозможно. А есть еще пират Мусафар, который будет сильно недоумевать, почему ему так и не заплатили за торпедный катер и дорогущие боеприпасы…

А на другой чаше весов — продолжение работы лагеря американских геологов, которая все равно скоро закончится «естественным» образом. Упакованный или пристреленный Балтазар да Силва, по которому, кроме всего прочего, в Штатах горько плачет тюрьма. Эндрю Маск, превратившийся наконец в Андрея Маскаева и отправленный в цивилизованные места. С помощью Линды Шелликэт, американской гражданки и необыкновенно красивой женщины.

…Незаметно, как всегда вблизи экватора, наступил вечер. Из Долины стали возвращаться с полевых работ геологи. Члены экспедиции, а с ними и мы, отправились ужинать. Все прошли в один из домиков, где помещалась столовая.

В столовой присутствовали семнадцать человек, не считая Балтазара и меня: шефиня, девять научных сотрудников, трое лаборантов, весьма довольных жизнью и тем, что им платят неслыханные «гробовые», а так же «завхоз» Ричи, повар, дизелист и водитель Сэм.

О «гробовых» речь, как я понял, заходила уже не в первый раз. Наверное, не случайно. Во-первых, нижние участки Долины постоянно были затянуты плотным туманом, а в тумане приборы почти всегда отмечали повышенный радиационный фон; во-вторых, некоторые уверяли, что слышали доносящиеся из этого тумана страшные вопли, напоминающие рев пожарной сирены. Другие, правда, лишь усмехались, слушая подобные заявления.

— Дизелист вооружен, — шепнул мне Балтазар после ужина. — Водитель тоже может быть опасен. Еще мне очень не нравится вон тот бородатый: наверняка футболист. Остальные — так, рыхлые очкарики. Мешки с пеной. Ходячие кладбища гамбургеров. Проблем не будет. С очкариками поработаем вместе.

— Это как?

— Сначала нейтрализуем опасных. Потом вместе входим в домик, говорим «ни с места, стрелять будем». Один держит этих баранов на прицеле, другой вяжет… Вязать буду я. Ты, главное, не теряйся. Сверим часы…

Теряться вообще не в моих привычках. И потому, когда стемнело и американцы отправились на боковую, я на всякий случай повторил про себя, что я должен сделать. И как я должен это сделать.

Мне просто необходимо было все это повторить несколько раз. Я был рассеян: золотоволосая женщина слишком глубоко запала мне в душу, и я хорошо понимал, что вряд ли быстро избавлюсь от наваждения. Да и не хотел я этого избавления, что греха таить. Другое дело, что даже фантазировать было смешно: Андрей Маскаев и эта американка… Были у меня женщины, и даже среди них две иностранки, но их я забыл быстро, да и образы никогда меня не преследовали — ни до, ни после… А Линда Шелликэт — вот она, опять прямо перед глазами, но, черт возьми, это уже не образ, это она сама стоит возле заваленного камнями стола во плоти, в такой плоти, что натуральным образом с ума сойти можно…

— Ты что тут бродишь? — спросила она.

В английском языке нет слова «ты». Вернее, оно есть, но используется крайне редко — лишь при обращении к божеству. В некоторых древних молитвах, например. В обыденной жизни людям всегда говорят «вы». Но я уже стал улавливать момент, когда это слово теряет свой официальный смысл и приобретает совсем иную окраску…

— Не спится… В Европе таких ночей не бывает.

— В Штатах, кстати, тоже не бывает.

— Что же там бывает тогда?

— Что бывает в Штатах?.. В Штатах я давно бы уже привлекла тебя к ответственности за сексуальное домогательство… Твой приятель адвокат знает, как это происходит.

— Когда же я тебя домогался?

— С самой первой минуты ты только это и делал. Ты буквально раздел меня взглядом. Я просто не представляла, что в наше время мужчина может смотреть так на женщину… Правда, ты европеец. У меня подруга живет в Швеции, она говорит, что там все по-другому.

— Неужели тебе было неприятно? С другой стороны, взгляд — это еще не действие.

— Ты прав. Взгляд — это совсем не действие.

…Над лагерем нависла тихая и темная ночь. Давно уже не гудел генератор, и везде погасли электрические лампы. Сквозь металлический полог светили огромные звезды, а в остро пахнущей траве звенели невидимые цикады…

Линда прислонилась спиной к одной из стоек, поддерживающих сетку. Я некоторое время смотрел на нее, угадывая в призрачном освещении матовую белизну лица, подошел ближе. Коснулся пальцами ее длинных волос, затем моя рука скользнула вниз, мягко упав на ее талию. Я втянул сквозь зубы воздух и привлек женщину к себе.

— Ты это имела в виду? — тихо спросил я.

Она ответила — ее пальцы взялись за пуговицы моего батника, нервно дергая петли. Потом она сдернула его с меня и прильнула ко мне. Я чувствовал, как возбужденно подрагивают ее бедра.

Потянув узел безрукавки, затянутый на животе, я освободил ее грудь. Меня коснулись мягкие, может чуть излишне тяжелые полушария. Я провел руками вдоль ее тела и охватил их ладонями. Соски сразу же стали твердыми. А в следующие пару секунд я лишился шорт, и тут же помог Линде снять такой же предмет ее одежды, причем вместе с трусиками.

Впившись друг другу в губы, мы крепко обнялись, чуть ли не с остервенением, будто хотели вжаться друг в друга. Линда на миг отпрянула от меня, смахнула камни со стола и, повалилась на него спиной, как бы раскрываясь для меня. Не помню, честное слово, не помню, когда я последний раз так сильно хотел женщину!

Я вошел в нее, она подалась навстречу, и меня словно бы засосала влажная теплота. Слившись с Линдой, я забыл обо всем. Ритмично двигаясь и вздрагивая, наши тела отбросили все дневные проблемы и заставили мозг работать только на два всепоглощающих желания: досыта насладиться партнером и отдать ему себя всего без остатка.

Я чувствовал на губах теплое дыхание женщины, гладил нежный бархат ее кожи и скользил в горячем масле ее лона. Мы двигались все быстрее и чаще, хрипло стонущая Линда все крепче сжимала меня в жарких объятиях. Ее ногти расцарапывали мне спину и плечи, а ее бедра резко и требовательно, словно подчиняясь непреодолимой силе, заставляли меня входить в нее так глубоко, как только это возможно. И вот — вселенная начала пульсировать, взрываясь сверхновыми и поглощая галактики. Крик Линды прозвучал для меня то ли как смех и плач одновременно, то ли как пение неведомой и несомненно прекрасной птицы.

Схлынули моря, и потянуло прохладой ветра. Разгоряченные, мы еще долго молча лежали, боясь пошевельнуться и спугнуть ощущение того, что прикоснулись к чему-то запредельному. Во всяком случае, мне казалось именно так… Наверное, потому что я очень скоро в любом случае совершу едва ли не самую большую ошибку в своей жизни.

* * *

Не прошло и часа, как я понял, что готов. Готов ко всему. Тихо выйдя из-под проволочной сетки, я вынул первую ракету. Открутив крышку, я вытряхнул длинный цилиндр из тонкого алюминиевого футляра, и, сорвав колпачок, выдернул запальный шнур. Со свистом и шипением красная ракета поднялась в небо. Не слишком-то и высоко, даже сотни метров, наверное, не прошла. Повисев несколько секунд, сгорела.

Вторая ракета почему-то застряла в футляре. Я засуетился, уронил ее на землю… Черт, нет времени искать… Вытащил еще одну, извлек, дернул шнур. Снова свист и красная звездочка в небе.

Я перевел дыхание. Полная тишина. Нагнулся. Упавший на землю алюминиевый футляр словно бы сам прыгнул в руку. Я выпрямился и взвесил ракету в руке. Легкая.

 

Глава седьмая

Приступы малярии на этот раз оказались необыкновенно жестокими. Озноб вызывал физическую боль, кости ныли так, что хотелось выть. Если прибавить к этому состоянию еще жестокое похмелье, то становится понятен смысл фразы: «врагу не пожелаешь».

Я уже знал, что машина, груженная соляркой, еще вчера днем отправилась за оружием на аэродром по дороге, ведущей через Тонга-Со. Я помнил, какой восторг испытал Жоам при виде двух десятков бочек с дизельным топливом. Но к тому времени я уже принял два стакана виски и останавливаться не собирался.

Сквозь шум в кантине было слышно, как Балтазар кому-то рассказывает: «Э, нет, я был уверен, что Энди сделает все как надо. Но я просто не ожидал, как легко и элегантно он справится с этой… С Шелликэт. Он шикарно обработал ее по-мужски еще снаружи, а потом затащил в офис. Та решила, что будет продолжение, а он просто скрутил ее скотчем, расколотил спутниковый телефон и пригрозил шлепнуть, если она пикнет. Ну, а после этого нам вдвоем уже было просто все закончить… Правда, под конец Энди чуть было меня не пристрелил впотьмах, но не он первый, не он последний…»

Вообще, да Силва знал далеко не все, что произошло в офисе, а потому домысливал ситуацию так, как бы она выглядела при его участии. По крайней мере, он из любопытства пытался меня расспросить, в какой момент я дал женщине возможность одеться, но я ушел от ответа. Балтазар внял и не стал настаивать.

Я налил себе еще один стакан и залпом опорожнил его.

…После второй ракеты прошло не более двадцати минут, как рядом с лагерем из темноты вынырнули солдаты Жоама, бесшумные, как призраки. Что характерно — они, как и мы, тоже были в гражданской одежде. Жоам оценил нашу сноровку и оперативность, потому что совсем не хотел поднимать шум. Этой ночью при высадке на топком берегу Конго двух человек из одиннадцати утащили крокодилы, и Алварес полагал, что могло быть значительно хуже.

Следующий этап операции был менее опасен, но не менее нагл. Даже когда Жоам узнал от нас о примерном положении дел в гарнизоне Рузданы, он не отказался от своего плана. В грузовик забросили десяток бочек солярки, да пять ящиков с провизией. Больше было нельзя, потому что не поместились бы люди. Без особой суеты, лишь в сопровождении их однообразных истеричных выкриков «я — гражданин Соединенных Штатов!» пленников тоже отправили в кузов. Американцев уплотнили девятью дошедшими до лагеря солдатами и Балтазаром, так что сельди в банке могли бы считать свою тару эталоном простора, и накрыли брезентом, словно собрались расстреливать. Впрочем, американцы на самом деле ждали неприятной участи. Кто-то из них страшно ругался, уверяя, что ни одна скотина на земле не имеет права поступать подобным образом с гражданами главной страны мира, кто-то рыдал, не понять даже, мужчина или женщина… И Линда тоже находилась в этом кузове, но я не слышал ее. И, что понятно, сам не пытался звать.

Жоам и я усадили совсем уж хмурого Сэма за баранку, сами тоже сели в кабину и велели гнать машину к гавани Рузданы.

В гавани все было готово. Грузовик лишь на пару секунд притормозил, чтобы семь солдат с увесистыми ранцами выскочили из кузова, а затем по настеленным сходням закатился на палубу. «Джерико» опасно закачался, но немедленно отвалил от причальной стенки и отправился в открытое море, освещаемый первыми лучами рассвета. По-моему, ни одна живая душа в Руздане не придала значения звукам двигателей, доносящимся со стороны совершенно пустой в этот час гавани. А если кто и встревожился, то мы уже были далеко.

Жоам наконец дал возможность оставшимся в кузове солдатам и Балтазару выбраться из-под брезента. Водителя Сэма с мешком на голове и с руками, связанными за спиной, отправили на их место, в кузов.

Часа через три, вне всякой видимости от берегов, мы встретились с яхтой Мусафара. К этому времени наша команда здорово понервничала — из-за вездехода, стоящего на палубе, наше судно испытывало серьезный перегруз, да и остойчивость «Джерико» теперь оставляла желать лучшего — не раз и не два он страшно кренился то на один борт, то на другой, и нас спасло только то, что еще ночью волны наконец улеглись.

Наши суда пришвартовались друг к другу. Мусафара я не увидел, зато обратил внимание на знакомого парня в бурнусе и шляпе — он перебрался на палубу «Джерико» и заговорил с Жоамом. Долгих разговоров не последовало — американцев, упакованных примерно так же, как и водитель Сэм, либо с мешками на головах либо с завязанными глазами, выгрузили из кузова и, придерживая за локти, переправили на яхту. Те, ничего не видя, и не имея возможности балансировать руками, с трудом передвигались по зыбкой палубе и качающимся трапам. Обошлось без эксцессов. Никто не нырнул за борт, никто не попытался сбежать… Только когда женщина в зеленых шортах попыталась освободиться от мешка, Боол одернул этот мешок и резко, хотя и без излишней жестокости, поддал женщине пониже спины. Я отвернулся.

Затем мы причалили к берегу, с невероятными усилиями согнали (вернее, почти что сбросили) грузовик с палубы, и солдаты, словно не чувствующие усталости после тяжелой акции, приплясывая и горланя, устремились на аэродром. Там нас ждали наемники, которые, увидев грузовик, тоже принялись скакать и вопить.

Жоам разрешил расслабляться. Негры, еще третьего дня состряпавшие самогонный аппарат и испытавшие его действие, пустились в веселье. Командирам было выдано последнее виски. Лишь трое солдат из Тонга-Со не приняли участие в стихийном празднике. Этих Жоам отобрал еще накануне. Заявив, что в ночной поход через Конго пойдут другие, Алварес приказал им выспаться, потому что они поедут за пятьсот километров и должны будут вернуться как можно скорее. Срок — максимум трое суток. Лучше — двое, хотя, принимая во внимание состояние дороги и необходимость остановки в Тонга-Со, трудно требовать практически невыполнимого.

В общем, излишне говорить, что к вечеру я уже не мог сказать ни «мама», ни «Жоам». Я сожрал как минимум две бутылки сорокаградусного — по крайней мере, в моей памяти остались именно столько, а после этого я еще долго сидел в кантине и шарахался затем по аэродрому. Майк несколько раз пытался вызвать меня на разговор, но у него ничего не получилось: после того, как я несколько раз назвал его Линдой и на коленях попросил прощения, Новински отстал.

А наутро Майк и Балтазар, на ходу похмеляясь, понеслись к Жоаму с тревожным известием: у Энди лихорадка, жар и бред. Меня перетащили в импровизированный лазарет, где все еще лежали двое с переломами ног, выдали лошадиную дозу хинина и аспирина. А негру-санитару было велено периодически поливать мою голову охлажденной водой; с одной стороны не самая безопасная процедура, но с другой — если температура перевалит за сорок один, мозги могут свариться, а это всем понятно к чему приведет.

К полудню я немного пришел в себя, но лучше бы не приходил, наверное: к лихорадке примешалось вчерашнее отравление скверным пойлом, а депрессия была такой, что легче застрелиться. Но к вечеру жар снова вырубил меня до беспамятства, и лишь к следующему утру я оказался в состоянии подниматься с койки и хлебать воду.

Жоам и Майк убедились, что со мной все идет по плану, заставили принять полстакана виски (Майк не был уверен в правильности методов лечения, но с Жоамом спорить бесполезно) и оставили дремать в одиночестве, перетащив от солдат с переломами в другое помещение.

А вечером лихорадка вернулась, правда, уже не такая жестокая, как прежде. Часов в шесть из-за двери лазарета донесся чей-то голос: «Энди, там от Мусафара к тебе пришли!»

Недоумевая, кто бы это мог быть, я приподнялся на подушке (набитый кошмой джутовый мешок), и испытал что-то похожее на шок, когда увидел вошедшего посетителя: в дверях появилась Линда Шелликэт.

— Привет, — сказала она без тени улыбки.

— Привет, — ответил я, глупо, наверное, таращась на нее.

Линда села на табурет рядом с койкой. Сейчас на ней была более скромная одежда — легкая куртка, застегнутая на все пуговицы, брюки…

— Как ты здесь оказалась? — спросил я. А что я еще мог спросить?

— Мусафар отпустил ненадолго. Он сейчас через своих людей в Штатах пытается организовать получение выкупа. Но он глуп. Ему конец — с американцами нельзя так поступать.

— Я понимаю.

— Тогда почему ты так поступил? Почему ты продал нас этим пиратам? Почему нас похитили африканские бандиты?

— Ваша экспедиция была обречена в любом случае, — сказал я. — Если бы я не сделал ничего, эти люди все равно бы пришли и попытались сами скрутить всех вас. Вы стали бы сопротивляться, и без жертв тогда не обойтись.

— А разве ты не мог сделать так, чтобы они ушли обратно, ничего не делая нам?.. Только не лги, не надо…

— Мог, — с трудом сознался я. — Но при этом погибло бы множество людей — вот этих африканцев. Среди них мои друзья, которых я просто предал бы в таком случае. В нашем лагере возник бы бунт с кровавой дракой. На разборки приехал бы обманутый пиратский главарь, у которого здесь целый флот. Наконец, не состоялось бы дело, ради которого мы собрались…

— А ты уверен, что эти африканцы друзья тебе?

— Это ты от обиды так говоришь. Они лечили меня, когда я падал от приступов малярии, и тащили меня, когда я не мог идти под ливнем.

— Я больше чем обиделась. Хотя я ничего не имею против них. И все же, если бы ты дал им сигнал уходить, было бы лучше для всех!

— Линда, я не понимаю тебя…

— Вы затеяли революцию, если я правильно поняла твои намеки? Так знай: все революции заканчиваются одинаково: кровью мирных жителей. И их погибнет больше, чем погибло бы этих бандитов и наемников, которые привыкли рисковать собой и продавать свою шкуру тем, кто подороже заплатит. Солдат — всегда солдат, и он готов к тому, что завтра может не увидеть рассвет… А я не солдат, Энди! Я просто женщина.

— Линда…

— Они бы ушли, не зная, что случилось с тобой… Понятно, что нашу работу и так скоро пришлось бы свернуть, но ты мог бы остаться со мной до отъезда. И нам ни к чему даже было планировать общее будущее. Хотя бы потому, что ты из другой страны, и я не знаю, кто ждет тебя дома.

— Линда…

— Но если бы ты дал солдатам сигнал уходить, ты по крайней мере не предал бы меня, причем буквально через несколько минут после того, как ворвался в мою жизнь и разбудил во мне женщину…

— Подожди, Линда…

— Я ухожу, прощай. — Шелликэт встала. — Мне больше не хочется с тобой ни о чем говорить. И постарайся не вспоминать обо мне. А я справлюсь со своими проблемами.

И она быстро встала и вышла, хлопнув дверью. Я с трудом выбрался из-под брезентового одеяла и бросился к двери, но от слабости меня повело в сторону, и я повалился на табурет, свернув его на пол, а потом сам рухнул сверху.

На грохот прискакал санитар:

— Тебе командир приказ лежать, ты лежать, не вставать! — на ломаном английском сказал он, поднимая меня.

— Там женщина сейчас вышла… Очень тебя прошу: будь другом, верни ее, задержи хотя бы на минуту!

— Никаких тебе женщина, тебе командир приказ лежать, ты лежать, не вставать, — повторил санитар.

Несмотря на мое сопротивление, он быстро уложил меня обратно в койку.

— Если ты вставать, я тебя привязать, командир приказ!

— Ну ты, робот чертов! Будь человеком, посмотри, куда пошла женщина!

— Я не робот, я Нуну… Командир приказ, если ты бред, давать виски… Пить виски!

Санитар набулькал мне полстакана местного самогона и заставил выпить. Я в отчаянии повалился на койку и тут же уснул. До утра.

Ночь я провел вполне прилично. Лихорадка к утру совершенно отпустила, болей больше не ощущалось. Проклятая слабость, конечно, еще день или два будет о себе давать знать… Но это уже мелочи.

В комнате было пусто. Я с трудом поднялся с койки, собрал одежду и принялся одеваться. Появился санитар и принялся болботать свое «командир приказ». Я как мог убедительно попросил позвать Жоама.

Нуну внял, и скоро в комнату пришел Алварес. Он на глаз оценил мое состояние, и посоветовал отлежаться хотя бы еще один день.

— Все равно пока делать нечего, — сказал он. — Парни еще не вернулись, а если даже бы и вернулись, сразу выступать все равно нельзя…

— Послушай, вчера что — катер от Мусафара приходил?

— С чего это ты взял?

— Ну… Вчера же под вечер ко мне…

— Чего?

Я осекся.

— То есть, от Мусафара вообще никто не приезжал? — ушел я немного в сторону.

— Да нет же… Сейчас ему не до того, чтобы гостей ко мне посылать — он теперь думает, что самый крутой во всей Африке скоро будет. Ну, и янки опять же ему скучать не дадут — они народ капризный, а он обычно заложников ублажает…

— Он же не убьет их, когда деньги получит… Или не получит?

— Я же тебе говорю, до денег не дойдет. Янки подгонят сюда крейсер, он ухнет один раз тридцатидюймовыми, Мусафар еще и сам все свои деньги предложит, чтоб дали ему ноги свои унести… Никто от него вчера не приезжал, и не собирался… Подожди, вчера, говоришь? Так вчера ты же весь вечер со своей Линдой опять разговаривал… Вернее, это ты так думал, что с ней разговариваешь, а на самом деле это с малярией ты беседовал. Причем начинал на английском, а заканчивал на русском… Отдохни лучше пока. Чую, сегодня к вечеру парни приедут, и начнется настоящая работа.

Жоам потер руки от предвкушения этой «работы» и вышел. Ну да, что же я вообразил себе, на самом деле! Приехала бы она ко мне сюда, сейчас… Да и Мусафар не отпустил бы…

Из окна лазарета (он был на втором этаже) виднелась небольшая полоска моря. Где-то как раз в тех краях находится знакомая мне база. Где-то там сейчас Линда… Что она в действительности думает обо мне? Чем для нее все это закончится?

…Впоследствии я больше так никогда не увидел Линду, да и вообще кого бы то ни было из членов злополучной американской экспедиции. Не встретил и Мусафара. Ничего не узнал и о судьбе компании «Квинси лимитэд», кроме того, что сайт этой фирмы из Санта-Фе существовал некоторое время, а через пару недель после инцидента был ликвидирован. Другой отголосок событий дошел до меня месяца три спустя, когда я прочел в какой-то газете о том, что американцы действительно провели недалеко от берегов Анголы успешную спецоперацию по ликвидации баз прибрежных контрабандистов, чьи главари насильно удерживали граждан США.

А образ золотоволосой женщины навсегда впечатался в мою память, как вечный укор последних остатков совести, и как молчаливый советчик, всякий раз появляющийся перед моим мысленным взглядом, когда я становился перед нелегким выбором.

* * *

Парни действительно приехали в этот же день, но не к вечеру, а днем. И приехали с помпой! Еще метров за сто они начали палить из пулемета, установленного на башне «ДАФа», виденного мной в Тонга-Со. Голландский бэтээр тащил на буксире загруженный по самое не могу американский «Стюард-Стивенсон». В его кузове гремело советское оружие, доставленное литовским экипажем самолета украинских кровей из грузинской столицы. Автоматы, пулеметы ручные и станковые, гранатометы РПГ и АГС… Патроны и гранаты — в цинковых коробках, лентах и кассетах. И уйма пластида с детонаторами. Воюй не хочу!

Негры пустились в пляс. Они орали на португальском, английском, французском языках, а также, наверное, на банту, суахили и умбунду. Смысл этих воплей был понятен — а ну-ка, давай нам скорее игрушки, мы страшно соскучились по настоящим мужским играм!

Вынужденная задержка с походом на Руздану сыграла Жоаму только на руку. Сначала заирские рекруты ждали профессиональных повстанцев из Тонга-Со, потом все гадали насчет подкрепления из Нигерии. А затем пришлось томиться в ожидании оружия. Но ведь как известно, самая лучшая армия — это та, которую хотя бы немного держали на цепи, дразня жертвой, а потом резко отпустили и сказали «фас!» Здесь только надо не переборщить, иначе псы либо перегрызутся, либо порвут цепь и станут неуправляемыми. Но в нашем случае, видимо, все произошло вполне своевременно.

Я понял, что в такой момент сидеть в лазарете нельзя. Мне тоже хотелось поучаствовать в мужской игре на свежем воздухе. Слегка покачиваясь, я вышел на плац (санитар тоже торчал здесь) и поприветствовал Майка, который чуть поодаль с выражением совершенного восторга во взгляде созерцал картину, наверняка милую сердцу любого короля в изгнании. Майк обнял меня за плечи и несколько напыщенно произнес:

— Смотри, Андрей! Вот на этом коне я скоро въеду на трон Контвигии!

«Не въехать бы нам всем в какую-нибудь совсем другую субстанцию», — мелькнула у меня желчная мысль. Но я быстро прогнал ее.

Жоам залез на башню бронетранспортера, сорвал с головы кепи — ну чисто Ленин! — и всей своей харизмой обрушился на солдат. Он вещал на португальском, который знала по меньшей мере половина присутствующих на плацу, затем повторился по-английски, а напоследок произнес несколько фраз на более экзотическом наречии.

Я не слишком вдавался в содержание банальных фраз. Смысл речи Жоама был таков, что революция, которую так долго ждали изгнанники Контвигии, должна состояться завтра, но целиком будет зависеть от ваших действий, солдаты. Многие из вас завтра пойдут воевать за свою страну, что относится, конечно же, к партизанам из Тонга-Со. Но и остальным неплохо вспомнить, что вы все участвуете не просто в войне, а в национально-освободительном движении, против наследия поганых колонизаторов, против самозваного «президента» и против имперских амбиций антинародного режима Луанды. Который — не надо забывать! — по-прежнему держится на штыках последышей все тех же колонизаторов, а штыки эти окрашены несмываемой кровью ваших черных братьев.

Речь Алвареса имела громадный успех. Черные братья совсем обезумели. Я боялся, как бы они не увидели в нас с Майком последышей белых пришельцев, и не порвали на куски. Но я зря беспокоился — негры уже давно держали и его, и меня за своих, а солдаты из Тонга-Со — те вообще видели в нас цвет аристократии новой Контвигии. За которую завтра наверняка многие из них умрут.

Кто-то притащил банки с краской. Краска оказалась давно засохшей, ее стали разводить жидкостью, похожей на авиационный бензин. Через несколько минут после окончания речи Жоама на броне появился некий флаг…

Я пригляделся. Цвета штандарта был мне знакомы: вверху — зеленая полоса, внизу — черная. Только вместо президентской звезды на их фоне белел монархический символ, подозрительно похожий на кельтский крест.

— Любопытный символ, — сказал я. — Наверное, он древнее христианского на тысячи лет.

— Но я не уверен, что африканцы позаимствовали его у друидов, — сказал Майк. — Скорее, наоборот. Или просто такое совпадение. Хотя, кто теперь скажет точно?

… Пьянствовать Жоам не разрешил. Кликнув командиров взводов, он приказал собрать их личный состав в более-менее приличном порядке, чтобы раздать оружие и сделать примерный расклад по боеприпасам.

Работа по вооружению армии затянулась до вечера. Не всем понравился выданный тип оружия, кто-то орал, что тяжелый гранатомет пусть таскают вон те бегемоты, а некоторые наоборот, считали, что солдатский автомат ниже их достоинства.

К счастью, таких было немного. В большинстве своем все, даже наемники, принимали жизнь такой, какая она есть. Деньги уже перечислены, жрать дают, какая-никакая, а крыша над головой есть, игрушку дали, завтра либо убьют, либо удастся покуражиться над побежденными… Что еще надо для счастья?

* * *

Жоам, как я в очередной раз убедился, был хорошим воеводой. Я спросил его, что будет, если наша первая атака не увенчается успехом, а мэр-президент дозвонится до Луанды и, покаявшись в грехе сепаратизма, попросит-таки военной помощи, которую затем получит? Алварес усмехнулся: ты разве забыл, что семерка диверсантов уже находится в Руздане? Сегодня ночью она обрежет все возможные телефонные кабели, а непосредственно перед штурмом поднимет на воздух пост-офис и его радиовышку с тарелками спутниковых антенн; и такие же антенны на крышах дворца, гарнизона, отеля и аэропорта будут уничтожены все теми же диверсантами. Остается, конечно, риск того, что какой-нибудь энтузиаст-коротковолновик заорет в эфир о набеге захватчиков, но к такому сигналу вряд ли прислушаются настолько же внимательно, насколько к официальному сообщению. А раз так, то и времени должно хватить. И все-таки он, Жоам Фернанду Алварес, рассчитывает взять Руздану с первого раза. Тем более что связь с диверсантами есть, и они после начала штурма станут корректировщиками огня.

Майк спросил, где будет его место в завтрашнем сражении. Жоам ответил, что король и принц ни в коем случае не должны лезть в первые ряды, но отсиживаться в окопах аристократам не пристало, поэтому их место будет в бронетранспортере.

— Боюсь, что его вряд ли выдержит «Джерико», — сказал я.

— «Джерико» не повезет БТР, — сказал Жоам. — Там будут только люди. Часть людей, а с ними и его величество Майк, высадится на территории Заира, а потом транспорт пойдет к гавани. Пока «Гил» поливает огнем бастионы, морская пехота войдет в город со стороны пляжа… Насколько я помню данные вашей разведки, южная стена давно разрушена…

— А «Стюард-Стивенсон»? — спросил Майк.

— Грузовик останется здесь. Толку от него при штурме немного — он слишком уязвим. И не хотелось бы с ним входить в Конго — машина чертовски тяжелая, и если сядем на мель, все пропало. Да и потом… Впрочем, причина и без того достаточно веская, чтобы не брать грузовик.

Не знаю, как Майк, а я заподозрил, какова истинная причина того, почему Жоам решил оставить грузовик на аэродроме, да еще лично проверил, чтобы оба его бака были заправлены под завязку. «Стюард-Стивенсон» был заготовлен на случай, если придется драпать… Если превратности войны вдруг окажутся против Жоама, и его выбросят за Конго, то ему не останется ничего другого, как с остатками армии удирать в Тонга-Со. Но я не стал уточнять. Я спросил о другом:

— Тогда каким образом БТР дойдет до Рузданы? Своим ходом?

— Да, — ответил Жоам. — БТР под руководством Балтазара будет форсировать Конго. Кстати, твое высочество тоже будет на борту. Я не хочу держать вас с Майком вместе во время перехода. Этот транспортер — амфибия. Он сможет несколько минут продержаться над водой, а этого достаточно. Глубоко только у заирского берега, да и то не везде. Не утонете. Потом пойдете к месту высадки, перейдете границу, и там вас обоих оставят, чтобы чего не случилось. Когда начнется работа, БТР будет прикрывать штурмовиков своим огнем, а после того, как в город ворвутся и с других сторон, машина вернется за вами, и вы войдете в Руздану торжественным арьергардом.

— Не забудь свою угонку, — посоветовал я. — Когда станет безопасно, будешь стоять во весь рост и размахивать ей. Если так положено, конечно.

— Думаю, хуже не будет, — улыбнулся Майк.

— Конечно, — согласился Жоам. — Ваше величество и ваше высочество, я вас оставляю решать государственные дела, а сам пойду посмотрю, как там идет подготовка.

Алварес поднялся, направился к выходу, но задержался у двери. В проеме четко виднелся его широкий силуэт.

— Завтра я возьму этот город, — негромко сказал Жоам.

И он вышел из командирского барака на летное поле, где, несмотря на спустившуюся ночь, кое-где гомонили бойцы.

— Ну что, Майк, значит, завтра ты станешь королем? — спросил я после небольшой паузы.

В бараке было темно, но я отлично представил себе, как Новински пытается разглядеть, нет ли на моей физиономии усмешки.

— Я надеюсь на это, — процедил он. — Но ведь и ты не остаешься в стороне, так ведь?

— Для меня это ничего не значит, — сказал я. — Ты же понимаешь, что выбора у меня не было. А оставаясь с тобой и Жоамом, я все же имею шанс добраться до дома.

— Но ты же мог остаться с американцами. Они, наверное, помогли бы тебе выбраться из этого места. Или договорился бы с этим буром… с Эрвином, так, кажется, его зовут?ться из этого места. я до дома. Новински пытается разглядеть, нет ли на моей физиономии

— Эрвин… Да, это хорошая идея… Но нет, Майк, я уже говорил тебе, что ренегатство не в моих привычках.

— А если бы стоял вопрос иначе — предать или умереть? Ты бы как поступил?

— Почему ты спросил?

— Потому что я и сам не знаю, как поступил бы я, — ответил Майк. — И смотрю, ты ведь тоже не уверен в себе. Верно?

Я не стал отвечать. Я действительно не был уверен. В том, что любой из возможных вариантов моего ответа не будет ложью.

— Майк, — позвал я.

— Что?

— Ты расскажешь? Про катастрофу. Что произошло на самом деле.

— Да. Только не сейчас. Завтра, после штурма. Хорошо?

— Не буду настаивать, договорились. Но есть еще один вопрос.

— Да, говори.

— Роберт Кейдж… Он действительно никогда при тебе даже не намекал на то, почему я так дорого стою, и почему он именно мной решил рассчитаться с нигерийцами?

— Нет, — просто ответил Майк.

* * *

Крокодил быстро пополз вперед, плюхнулся с берега в мутную воду и затем тихо скрылся в глубине.

— Боится, — удовлетворенно сказал Балтазар.

Водитель что-то произнес, показав пальцем на пузыри, медленно плывущие по поверхности реки.

— Что он сказал? — спросил я.

— Крокодил боится только на берегу, — перевел мне Балтазар. — И то, если видит машину. Здесь все-таки иногда постреливают. В воде крокодилы не боятся никого, а вон те «пузыри» — это их глаза и ноздри.

— Господи! — не удержался я. — Да их тут десятки! Как же Жоам со своими солдатами вообще смог пройти здесь?!

— Они же не вплавь переходили реку, — сказал да Силва. — На «Джерико»… О! Слушай! Кажется, Жоам вызывает!

Действительно, по рации прохрипели какую-то чушь на международном сленге: «Браво, эко, танго, юниформ! Унауан, саксисикс!»

— Это нам! — сказал Балтазар.

Водитель и стрелок тоже все поняли. Гортанно крича, стрелок задраил боковые люки (нижние были закрыты еще до выхода из лагеря), водитель захлопнул щитки на смотровых щелях и дал ход. Бронетранспортер нырнул в кишащую крокодилами Конго. Рычание двигателя стало глуше, тон звука его работы понизился…

— Интересно, какая тут глубина? — риторически спросил я. Несмотря на кажущуюся «ватность» звуков, мне пришлось орать. Да Силва не ответил.

По моим расчетам, минут двадцати должно было хватить, чтобы миновать реку. На транспортере, который вовремя проходил регламентные работы и прочее техобслуживание. А как насчет этого? Что, если вода зальет двигатель? Как тогда выбираться?

Нижние люки, как выяснилось почти сразу же после входа в реку, отнюдь не были герметичными. На полу отсека сразу же образовался слой воды. Минут десять — и ее уровень стал почти по щиколотку.

Я высунулся из люка. Транспортер погрузился, на мой взгляд, опасно глубоко, северный берег почти не приблизился.

— Сколько еще идти? — прокричал я Балтазару.

Тот переадресовал мой вопрос водителю. Перевод ответа меня, мягко говоря, обескуражил: «А какая разница?» — заявил этот безбашенный тип.

И когда вода стала уже заливаться в ботинки через верх, БТР вдруг со всего маху ударился во что-то. Я даже не устоял на ногах и плюхнулся в воду. Сверху на меня упал твердый и угловатый, предмет, явно металлический.

— Наверное, мель, — предположил Балтазар. — Обрывистая.

Водитель не сумел выбраться на покрытую водой поверхность. Пришлось дать задний ход и попытаться уйти немного влево. Осторожно ведя транспортер, он после каждого нового толчка чуть-чуть менял курс. Наконец, когда уровень воды внутри поднялся уже почти по колено, а в звук работающего двигателя вдруг вклинились неприятные хлопки, машина, задрав нос, словно прыгнула кверху.

— Вышли! — обрадовался я.

Звук двигателя действительно стал почти таким же, как прежде, однако хлопки продолжались. Водитель остановил БТР, понизил обороты и толкнул стрелка, сидевшего вверху, чтобы тот высунулся и доложил обстановку.

Сверху что-то проорали на португальском.

— Он говорит, что мы еще далеко от берега, — сказал Балтазар. — И что придется еще немного поплавать. Колеса опять полностью в воде.

Второй нырок прошел не легче. Двигатель стучал и кашлял, один раз, по-моему, готов был вообще заглохнуть, но нам повезло: когда воды уже стало выше колен, мотор отчаянно взревел, и тяжелая машина, раскачиваясь во все четыре стороны, рывками выбралась из реки на землю. Теперь оставалось только слить воду, разгерметизировать моторный отсек и делать ноги с территории Заира как можно быстрее.

Что и было сделано. Через полчаса тряской дороги вдоль реки мы увидели «Джерико», бросивший якорь у обрывистого берега. Среди прибывших на нем, разумеется, оказался и Майк. Несмотря на наши слабые протесты, Жоам строго запретил нам даже приближаться к городу, пока не будет сломлено сопротивление гарнизона.

— Но штурмовать дворец мы будем вместе с тобой, Майк, — пообещал Алварес.

Лицо Новински расплылось в улыбке.

 

Глава восьмая

Несмотря на то, что мне и Майку выпала сомнительная слава отсиживаться в джунглях во время атаки, штурм города не прошел без нашего участия. Конечно, я не мог видеть всех его сторон, но впоследствии удалось восстановить довольно полную картину этой безумной авантюры.

Хотя нападение было тщательно спланировано, дело пошло не совсем так, как ожидалось. «Джерико» подошел к городу с северной стороны, там, где находилась гавань, а армия Жоама разделилась на две части, чтобы войти в город с юга — со стороны пляжа и со стороны джунглей, то есть, с востока. Если бойцам, которые прошли через южные развалины, уже знакомые нам с Балтазаром, оказалось очень просто войти в город, то тем, кто попытался прорваться через древние ворота, ведущие почти прямо в лес, повезло значительно меньше. Их почти тут же накрыло огнем, но одновременно с первыми выстрелами в городе прогремели пять или шесть взрывов: диверсанты выполнили часть своей задачи.

Навстречу «восточным», которых сопровождал «ДАФ», из ворот выкатилась почти такая же боевая машина, поливая огнем пространство перед собой. Ракета с воем промчалась выше леса и взорвалась над деревьями. Белый огонь на какой-то миг заполнил смотровые щели. С визгом пронеслись осколки, и по броне словно загремели сотни ударов кувалдой.

Не меньше дюжины стволов автоматического оружия обстреливали нападавших. Взводный Балтазар, так и оставшийся по совместительству командиром БТР, дал команду механику-водителю проскочить как можно дальше вперед и встать под стену, в «мертвую зону». Бешеным скачком наш транспортер выскочил из-под удара орудий машины защитников города, а в этот момент по ней и ударили сразу три расчета РПГ. Реактивные гранаты попали в цель: одна разнесла два колеса, другая просто гвахнула на броне, зато третья уничтожила пушку и пулемет, взорвавшись под стволом орудия. Пока вражеский экипаж приходил в себя, наши начали действовать: поскольку через прицел ничего не было видно, а угол подъема орудия был невелик, шестерка солдат покинула машину через задний люк. Пригибаясь и прижимаясь к стене, бойцы подобрались к воротам и открыли ураганный огонь по тем, кто засел на стене.

А вражеский транспортер был еще жив. Из его щелей валил дым, но вдруг яркая оранжевая струя сорвалась с башни машины, на лету превращаясь в раскаленное облако. Два солдата с нечеловеческими воплями превратились в горящие факелы. Кто-то открыл огонь из люка над смотровой щелью, положив еще двоих. Но это были последние попытки огрызнуться: короткая очередь из станкового гранатомета АГС, известного среди русских солдат как «швейная машинка», и от экипажа БТР остались только трупы.

Тем временем и отважная шестерка расчистила путь через ворота. По всей видимости, в этот момент весь город уже стоял на ушах, гарнизон мчался на перехват вторгшихся наглецов, дворцовые гвардейцы занимали свои посты согласно табелю, а если в городе имелись ополченцы, то и они не должны были оставаться не у дел.

И надо было видеть растерянность экипажей БТР и расчетов зенитных орудий, которые пока что оставались не у дел, когда со стороны моря подошло странного вида судно, встало рядом с древним бастионом и принялось лупить трехдюймовыми снарядами по укреплениям, которые уже давно таковыми не являлись.

Мэр-президент совершил ошибку: решив, что боевой корабль представляет собой куда более грозную силу, чем вооруженные автоматами партизаны, он приказал поднять в воздух вертолет. На деле же «Гил» сейчас осуществлял психологическую атаку, причем одновременно провоцировал командование Рузданы. Провокация имела успех: пока на всех окраинах города завязывались позиционные бои, вертолет мог бы легко пройтись по всем местам прорыва и ударить по боевикам Жоама, но летчики поднялись над морем и пустили ракету по «Гилу». Как это ни печально, ракета попала в цель, поразив судно в борт чуть выше ватерлинии. Но больше вертолету не было суждено атаковать. Сидевший у зенитного орудия нигериец тоже выстрелил, и, скорее по причине везения, нежели своего мастерства, тоже удачно: ракетный снаряд разорвался в месте соединения хвоста вертолета с фюзеляжем.

Вертолет содрогнулся. От взрыва обшивка разошлась, обнажив несущие детали конструкции. Еще секунда — и алюминиевые балки лопнули, заставив хвост винтокрылой машины нелепо задраться вверх. Выписывая неровную нисходящую спираль, вертолет рухнул в океан. Не слишком далеко от берега, где было не настолько глубоко, чтобы вертолет камнем ушел в пучину, но и недостаточно мелко, чтобы удариться и взорваться либо развалиться на куски. Потому и все три члена экипажа остались живы в момент падения. Они благополучно выбрались из кабины и выплыли на поверхность. К вящей радости парочке тигровых акул.

Но и «Гил», получивший пробоину, стал игрушкой в руках стихии. Двигатели его замолчали, из машинного отделения повалил густой черный дым, а через дыру постепенно поступало все больше воды. И на помощь «Джерико» пока было трудно рассчитывать: транспортное судно оставалось в гавани, но на нем не было ни одного человека — все «северные», в основном, нигерийцы, сейчас бились с солдатами гарнизона и довольно успешно теснили их. Но едва они ступили на прилегающие к центру улицы, как им навстречу вышли не менее пятидесяти солдат гарнизона, да еще с прикрытием в виде второго бэтээра.

Пехотинцы прижались к каменным заборам, по которым щелкали пули. Треск очередей то и дело перемежался одиночными винтовочными выстрелами: иногда защитники города метали гранаты, которые своими осколками уже оставили навсегда замолчать трех парней, торгующих своей шкурой.

Чтобы прекратить бессмысленное избиение и попробовать прорваться вперед, взводный «тайсон» принял решение. Каким-то образом он сумел заставить гранатометчиков действовать более-менее согласованно, и по условному сигналу «северные» бросились в атаку.

Гранаты, ударившие по транспортеру, почти не причинили тому вреда, сорвав лишь шторки со смотровых щелей; зато некоторых солдат, прижавшихся к броне, разнесло буквально на части. Воспользовавшись кратковременной паникой в рядах рузданцев, «тайсон» сам взял гранатомет в руки и, обежав по короткой дуге скопление врагов, с опасного расстояния ударил по корме машины. Топливные баки на верхней стороне корпуса взорвались, разметав пламенные разливы во всех направлениях.

Огонь быстро охватил всю корму машины, и экипаж счел за лучшее выскочить из люков. Две фигуры выкатились из бэтээра прямо на землю, прикрываясь от горящих брызг. Потом началась жестокая бойня.

Что касается «южных», которых вел сам Жоам, то они миновали окраину быстрее других групп, прошли мимо здания аэропорта, из окон которого выглядывали напуганные, словно кроличьи лица. Казалось, никто здесь не окажет серьезного сопротивления… Однако и тут пришлось столкнуться с нерегулярными соединениями, говоря проще — с горсткой ополченцев.

Они приехали на древнем грузовике «ЗИЛ». Машина была переоборудована в передвижную огневую точку, и из ее кузова непрерывно палили. Впрочем, сидящие в машине стрелки были никудышные — Жоам это быстро понял. Он коротко скомандовал — и штук пять пулеметов дали очередь по решетке радиатора и передним колесам.

Четыре человека сразу же спрыгнули вниз, едва машина встала на месте после пары судорожных скачков; больше стрельбы не было. Жоам применил полевую дипломатию, объяснив ополченцам, кто находится перед ними, и зачем они здесь. Через несколько минут в союзниках у Жоама оказался десяток человек местных жителей; пусть немного, да и как солдаты они из себя ничего не представляли, поэтому Алварес настоятельно предложил им пройти по знакомым, которые с перепугу позапирались в своих лачугах, и сообщить всем, что сегодня будет восстановлена законная власть в независимой Контвигии. А коль скоро так, то и жители должны оказывать захватчикам не сопротивление, а напротив, всяческое содействие.

Между тем восточная группа, руководимая Балтазаром да Силва, оставалась в весьма сложном положении. Пока ворвавшийся в ворота взвод перебегал из стороны в сторону под прикрытием пулемета, навстречу солдатам защитники города вывели еще один БТР. На буксире он волок зенитную пушку — кто-то резонно решил, или просто угадал, что с воздуха нападения ждать не следует, а потому есть смысл использовать зенитку против пехоты. В данной ситуации для обороняющихся это стало находкой, для нападающих — неприятным сюрпризом.

После первого же выстрела прямой наводкой «восточные» принялись драпать. К счастью, «ДАФ» еще не вошел в узкие улочки, иначе он просто заблокировал бы дорогу отступающим, да и сам мог бы стать хорошей мишенью. Вдогонку отступающим выпустили две ракеты, однако с очень большой «навеской», и они упали за воротами.

Ракеты эти были с напалмом. Лес тут же отчаянно заполыхал. Еще немного — и наш транспортер тоже мог загореться, а солдаты Балтазара — оказаться между молотом и наковальней. Да Силва приказал бить в ворота по всему, что там движется, а экипаж двигающегося к выходу рузданского транспортера принял аналогичное решение.

Завязалась страшная дуэль двух машин, созданных убивать.

Первый взрыв вражеского снаряда прогремел чуть позади кормы. Толчок был таким, что «ДАФ» бросило вперед. К счастью, броня в кормовой части не подвела — лишь застонал металл люковых задвижек. Мы ответили — промах!

Оба бэтээра изрыгали дым и пламя. Пулеметы разрывали барабанные перепонки громким треском, а чтобы стрелки могли оглохнуть окончательно, добавился огонь орудий.

Подобное не могло длиться долго. У нашего водителя сдали нервы, и он подал машину задним ходом в густой дым, стелющийся из джунглей. Дым, несмотря ни на что, все же стал своего рода прикрытием для тех солдат, что были вынуждены отступить. Балансируя в едком дыму на границе между свинцово-стальным градом и пламенем напалма, они теперь были полностью зависящими от исхода сражения между боевыми машинами.

Хоть «ДАФ» и отполз в дым, но крупнокалиберный пулемет продолжал реветь, и орудие посылало снаряд за снарядом; проем в стене затянуло пылевой завесой пополам с гарью, и туда была направлена вся мощь огня. Впрочем, оттуда тоже поливали металлом, и только потому, что враг бил вслепую, пока спасало экипаж.

Послышался пронзительный шелест, и очередной сильный взрыв потряс воздух. Все втянули головы в плечи. Наполовину оглохший Балтазар понял, что орать на оглохшего еще сильнее водителя бессмысленно, и покинул транспортер через задний люк. Кашляя и отплевываясь, он буквально руками и пинками вывел из джунглей оба расчета АГС и заставил их вести огонь по облаку дыма и пыли, ползущего из ворот. Сам подобрал базуку из рук обгоревшего до костей трупа и решил принять собственноличное участие. Но оно не сразу потребовалось. Дым у ворот окрасился изнутри желтым светом, потом что-то страшно рявкнуло, и огонь из города в миг прекратился. Балтазар вообразил, что чей-то снаряд (или граната) заставил воспламениться боекомплект, и скомандовал было двигаться вперед, как вдруг из ворот ударила зенитка, и снаряд, со звоном чиркнув по борту транспортера, с треском разорвался в джунглях. Даже после рева разрывов Балтазар услышал дикие крики раненых солдат. Он чертыхнулся. Время терять было невозможно. Раненые и умирающие теперь не главное. Да Силва подскочил к смотровым щелям бэтээра и потребовал дать плотный навесной удар, если есть еще чем бить. А сам быстро создал ударную группу, вернув расчеты АГС в чувство, и вместе с четырьмя бойцами устремился в клубящееся адское облако.

Зенитка ударила вторично сразу же после того, как наш стрелок, понявший, что от него требуют, выпустил два ракетных снаряда, установив ствол орудия примерно на угол «десять часов». Балтазар готов был поклясться, что увидел, как летящий на высоте чуть более метра с половиной снаряд снес голову бегущему рядом с ним парню с кассетой от АГС, и парень сделал еще шагов пять, прежде чем рухнуть. Да Силва сам подхватил кассету, прежде чем она упала на землю, и в этот момент они наткнулись на горящий и плюющийся искрами БТР рузданцев.

Метрах в десяти где-то впереди тяжело ахнул взрыв. Балтазар и бегущий рядом с ним солдат только слегка присели, не будучи в состоянии прижать к ушам ладони — их руки были заняты оружием. Под прикрытием горящей машины расчеты были тут же развернуты, и вместе с базукой Балтазара принялись нещадно поливать невидимую пока еще цель. Оба солдата, получившие кассеты от оставшегося в живых подносчика, стреляли синхронно. Их гранатометы плевались параллельными потоками, прокладывающими белесые трассы в дыму и пыли.

Зенитка выпустила третий и последний снаряд. Грохот выстрела смешался с треском рвущегося металла и рикошетящих гранат. Донеслись чьи-то истошные вопли. Да Силва с трудом их услышал в адском реве, но они прозвучали сладкой музыкой в ушах бывшего американского адвоката. Запекшиеся губы Балтазара непроизвольно расползлись в злой улыбке: кажется, они сделали это.

Три белых вспышки сигнальных ракет полыхнули прямо над головами ударной группы. Какой-то человек в одежде, размахивая белой (условно белой, скажем так) тряпкой, забравшись на ближайший полуразрушенный забор, дико орал: «Балтазар, прекрати огонь! Прекрати огонь! Они сдаются!»

Да Силва узнал одного из заброшенных в город диверсантов-корректировщиков. Как впоследствии выяснилось, все они остались в живых и блестяще справились со своими нелегкими задачами. Теперь они, волею случая оказавшись связными между двумя штурмовыми группами, помогли соединиться «восточным» и «южным». Вошедшая со стороны пляжа группа потеряла лишь одного солдата. Жоам был цел и невредим. Выслушав сбивчивый доклад Балтазара, Алварес только молча стиснул его ободранную в кровь руку. Несмотря на то, что потери «восточной» группы были чрезвычайно тяжкими — примерно из сорока человек в живых и невредимых осталось менее двадцати, нельзя было не признать, что Да Силва оказался едва ли не самым доблестным воином в отряде Жоама. К тому же ему достался самый трудный «участок». Пока не было полной ясности с «северными», рация с «Гила» орала о бедственной ситуации, но основные силы гарнизона Рузданы уже были разбиты, и «ДАФ» помчался в укрытие, где маялись неизвестностью Майк и я.

Мы взгромоздились на закопченную, изрытую лунками чудовищных ударов броню транспортера, который каким-то чудом не потерял способности передвигаться. Новински хотел встать во весь рост и взять наперевес угонку, но для торжеств время еще не пришло. Да и мотало машину так, что можно было только сидеть.

Я был просто потрясен открывшимися мне картинами. Близ ворот еще горел подлесок, но влажные джунгли справились с неистовым пламенем напалма. Зато на обожженной земле, скорчившись, лежали не менее десятка обгоревших тел; причем почти все из них были изуродованы разрывами гранат и ракетных снарядов. Мне показалось, что один несчастный еще шевелится. Я даже толкнул Майка и показал пальцем на кучу тел, но он, хотя и был бледен как полотно, наверняка не думал сейчас о тех, кто рассчитывал пережить сегодняшний день. А может быть, я зря так решил — ведь трудно определить, о чем думает потрясенный человек.

А Майк наверняка тоже был потрясен. Когда БТР въехал в ворота и двинулся по улице между разнесенными на куски заборами, то Новински трижды тихо выругался по-английски: когда увидел лежащего парня, обезглавленного снарядом; затем, когда мы миновали исковерканную зенитку, с лафета которой свисал клубок человеческих внутренностей; и наконец, когда справа за остатками забора появился движущийся трактор, который обрабатывал в непосредственной близости от побоища сравнительно небольшое — менее гектара — поле. Скорее, даже участок. Негр-тракторист довольно равнодушно смотрел на нашу процессию.

Нам пришлось ненадолго остановиться. Между взводными «тайсонами» возникло небольшое недоразумение, и Жоам взялся рассудить спорщиков.

Я не силен в аграрном деле, потому вряд ли мог сказать, что делает тракторист. Единственное, что я понял — местные жители выращивали какую-то зерновую культуру. Трактор прошел совсем близко от нас, затем развернулся, и управляющий им крестьянин опустил неизвестный мне навесной инструмент и повел машину прочь от нас.

Тогда я и услышал фрагмент спора — один из взводных, настаивал на том, чтобы немедленно реквизировать трактор и использовать его как дополнительную штурмовую машину, Балтазар же и Жоам были против.

Взводный ухмылялся.

— Ты никогда не хотел быть фермером, янки? — спросил он Балтазара.

— Никогда, — ответил весь ободранный да Силва. — Мне для этого слишком нравится стрелять в людей.

Он тоже усмехался, но я не был уверен, что он шутил.

— Слушайте, вы, оба! — воскликнул Жоам. — Я тоже люблю стрелять в людей. Поняли? Мирных жителей не трогать. Это приказ. Мы пришли сюда не как захватчики, а как освободители. Убьете кого-нибудь, или хотя бы просто ограбите — застрелитесь сами. Еще за вас я беспокоиться буду.

А Жоам — я видел — действительно тревожился. Я на его месте тоже, наверное, опасался бы непредвиденных эксцессов — где-то по городу шастали нигерийские наемники, чья рация не отвечала, и можно было беспокоиться о том, как бы в упоении кровью они не перерезали всех, кого встретят на своем пути.

Мы двинулись дальше, оставив безвестного крестьянина в покое. Может быть, нам и пригодился бы трактор. А еще лучше — джип. Здесь, в городе, оснащенные оружием джипы, на мой взгляд, могли бы оказаться более полезными, нежели транспортеры. И не такими опасными — я не раз слышал, что во время первой чеченской кампании оказалось большой глупостью вводить тяжелые боевые машины в город с узкими улицами. Танки и бэтээры просто сжигались с крыш и заборов.

Но здесь снайперов не было видно. Не было видно и восторженной толпы, ради которой возвращающийся наследник престола торчал на башне транспортера с угонкой в руке. Нет, не так я представлял себе все это. Хотя действительно, вряд ли во время гражданских войн местное население так уж повсеместно подносит хлеб-соль захватчикам-освободителям. Скорее оно видит в них лишь очередные проблемы.

Однако здесь были и те, кто явно обрадовался возможной перемене власти. Ближе к центральной части города нас встретила группа местных жителей — не менее сотни человек. Но вряд ли намного более. Откуда-то взялись королевские флаги. Толпа нестройно, но громко и радостно вопила.

— Скажи им что-нибудь, Майк! — посоветовал я.

Пока транспортер шел со скоростью пешехода, Новински мог встать, не рискуя потерять равновесие. Что он и сделал. Потрясая символом королевской власти, он заорал по-португальски. Каждая его фраза находила все более восторженный отклик среди приветствующей нас толпы. Водитель тем временем дал газ, Майк немного пошатнулся, но я, как и полагается принцу, почтительно поддержал своего сюзерена. Черт возьми, меня тоже начал забирать азарт всего этого дела! И пока мы двигались по направлению дворца-ратуши, я тоже стоял во весь рост и, размахивая автоматом, затянул песню, невесть каким образом вынырнувшую на поверхность моей памяти:

Этих дней не смолкнет слава,

Не померкнет никогда!

Партиза-а-анские отряды

Занима-а-а-али города!

Жоам, идущий рядом с бэтээром, посмотрел на меня и показал «ОК». Подозреваю, что среди всех, кто принимал участие в штурме, слова этой песни знал только он. Но Алварес не пел. Операция была еще не закончена.

Гвардия президента, видимо, решила стоять насмерть. За очередным поворотом нас встретили автоматные очереди. «Вниз, оба!!» — заорал нам Алварес. Мы, естественно, вняли и нырнули в удушливую жару машинного чрева. Стрелок, не обращая на нас никакого внимания, напряженно глядел в триплекс прицела.

Снаружи что-то началось. Прозвучала гортанная команда, затрещали выстрелы, и солдаты — все, и партизаны Тонга-Со, и рекруты из Заира, и кто был из нигерийских наемников — бросились в атаку на ратушу. Толпа же «болельщиков» сочла за лучшее остаться в безопасном отдалении.

Тем временем — я узнал это позже — часть оставшихся в живых после стычки в северной части города наемников занялась погромом здания гарнизона и примыкающих к нему тюрьмы и дома суда. Солдаты и гвардейцы, имевшие несчастье остаться в непосредственной близости у зданий, почти сразу же отправились на тот свет. Затем настал черед чиновников и обслуживающего персонала. Сначала по ним стреляли просто ради забавы, гоняясь по коридорам, а затем принялись отлавливать и сгонять в кучу с тем, чтобы впоследствии позабавиться несколько иначе. К счастью, случилось так, что отель и ряд других абсолютно мирных сооружений оказался несколько в стороне от пути наемников, иначе многие горожане весьма скептически отнеслись бы к процессу освобождения Контвигии от ангольского ига.

Позже я узнал и о том, что «Джерико» едва ли не в последний момент успел прийти на выручку «Гилу». Брать на буксир тонущее судно было бессмысленно, и экипаж его просто перебрался на «Джерико». Акулы остались несолоно хлебавши, если не считать тройки президентских вертолетчиков.

…Атакующие рассредоточились в непосредственной видимости ратушной площади, огороженной высокой решеткой. Позади здания гремели выстрелы — это нигерийские наемники подошли к ратуше с тыла и принялись палить по окнам. Гвардейцы отстреливались во все стороны.

Что касается фасада, то перед ним уже развернули второе зенитное орудие. Но оно молчало и, судя по суетливым движениям расчета, что-то с ним было не так. Однако во дворе залег не один десяток человек, за «Хаммером» притаились три или четыре гвардейца, да и почти в каждом окне всех трех этажей виднелся ствол.

Жоам распорядился стрелять в первую очередь на поражение. Пришла пора экономить патроны. Но! Пленных не брать, уничтожать всех, кто сопротивляется. Если будут сдаваться — стрелять поверх голов и пинать ногами, чтоб лежали не шевелясь, мордами в землю.

«ДАФ» подобрался чуть ближе, и стрелок принялся поливать из пулемета копошащихся у зенитки. Несколько секунд — и расчет лег. Пулемет замолчал. Один из гвардейцев вскочил и пулей понесся к подъезду. Стрелок заколотил руками по гашетке, принялся рычать и плеваться.

— Чего это он? — удивился я.

— Злится, что патроны кончились, — ответил Майк. — И снаряды тоже.

Действительно, к этому моменту у нас действительно вышел весь запас гранат, снарядов и патронов крупного калибра. Но у автоматчиков с боеприпасами было еще ничего. Парни с ручными пулеметами тоже оставались у дел.

Обстрел ратуши длился около получаса. В здании не осталось ни одного целого стекла. Что-то загорелось на втором этаже, и это встревожило Майка. Он, видимо, хотел занять дворец, а вовсе не пепелище.

— Ну, что же они там… — закряхтел он, нервно стискивая винтовку.

Но наши время даром не теряли. Под прикрытием пятерки автоматчиков трое подбежали к воротам и заложили там взрывчатку. Один, правда, так и остался лежать у ограды, зато двое других благополучно вернулись под защиту забора, стоящего углом к улице, прилегающей к площади.

Громыхнул взрыв, и путь во двор был открыт. На БТР взобралась группа бойцов, вооруженная пулеметами, и, прикрываемые ими, человек двадцать бросились через разнесенные створки. Водитель дал газ, и транспортер, сминая клумбы, ворвался на территорию вслед за бойцами.

Из окон продолжали палить, хотя уже не так плотно. Штурм достиг своей кульминации. Несколько бойцов пали перед фасадом здания, но основная масса смогла проскочить в дверь подъезда и запрыгнуть в окна первого этажа.

— Ты как хочешь, — сказал мне Майк, — а я пошел!

И наследник престола, с винтовкой в одной руке, с угонкой — в другой, выбрался на башню через верхний люк (угодив при этом ботинком мне по зубам). Я — верите или нет — последовал за ним.

И почти сразу же пожалел об этом. Не забывайте — мой интерес заключался лишь в том, чтобы как можно скорее покинуть эту горящую землю. Воевать я совсем не хотел. Более того, пока мы сидели в укрытии, я подумал, что любой суд на земном шаре и без того мог бы припаять мне несколько пожизненных сроков сразу. За содействие в захвате заложников, за соучастие в убийствах и, конечно же — страшно подумать! — за пособничество террористам. О таких пустяках, как фальшивый паспорт и нелегальный переход нескольких границ, можно даже и не вспоминать.

Словом, я действительно пожалел о своем поступке, когда выбрался наружу. Стрельба еще не утихла окончательно, рядом со мной просвистели не меньше пяти пуль подряд. Почти не глядя, я выпустил короткую очередь куда-то вверх, выше крыши дома, наверное. Да, ребята, война — это не дело для гражданских лиц. Ноги сами несли меня в спасительную «мертвую зону» перед зданием.

Неожиданно рядом со мной поравнялся Жоам.

— Какого черта ты здесь делаешь? — заорал он.

— Так Майк уже там! — ответил я, показывая на одно из окон, в котором только что мелькнули ботинки наследника престола.

Жоам выругался.

— Ты-то хоть не лезь! — с досадой сказал он.

— А куда мне прикажешь идти? — спросил я.

Алварес с полсекунды оценивал обстановку.

— Пошли, — сказал он мне. — Давай в подъезд, все уже почти закончилось.

Но Жоам слегка ошибся. Штурм еще был в разгаре.

Ободранный, разгромленный вестибюль первого этажа с бледно-зелеными панелями был весь усеян обломками утвари и осколками стекол. Ковровое покрытие со свежими пятнами крови вздыбилось. В одном углу лежали два мертвых гвардейца в малиновых беретах, в другом рвало какого-то бедолагу. На него никто не обращал внимания. Из коридоров доносились вопли, грохот и редкие выстрелы.

Жоам поймал одного из своих солдат и потребовал найти еще кого-нибудь из Тонга-Со, чтобы те отправились к заднему двору и вразумили наемников, во избежание мародерства и массового истребления челяди. Затем, узнав, что Майк точно побежал наверх, широкими скачками понесся наверх по выщербленным мраморным ступеням парадной лестницы.

На втором этаже два солдата волокли по коридору упирающегося и орущего благим матом гвардейца. Алварес даже не удостоил этих взглядом, его интересовало нечто другое.

— Ты — налево, я — направо, — обратился он ко мне тоном, не терпящим возражений. — Найди этого проклятого царька и заставь его угомониться. А то он наломает дров, чего доброго.

Я не стал переспрашивать и дунул в левое крыло через анфиладу комнат. Возможно, здесь были канцелярские помещения, если судить по количеству бумаг на столах явно офисного вида, да паре компьютеров в одной из комнат. Дальше находился холл, из которого вели три двери. Первая была запертой. Я дал очередь по двери рядом с круглой ручкой, дверь открылась, и я попал в пустое помещение, не слишком тронутое побоищем. Здесь было что-то вроде комнаты для релаксации — кожаный диван, бар, телевизор… И труп гвардейца.

Следующая дверь из холла открылась легко, и мне навстречу выполз еще один защитник дворца. Он был жив, но если судить по его виду и по количеству крови, которой был залит пол, жить ему оставалось недолго. Больше никого и ничего я тут не обнаружил, а потому бросился в последнюю дверь.

И понял, что Жоам не зря беспокоился о поведении наемников. Здесь четверка солдат удачи затеяла под шумок военно-полевой суд над пособниками самозваного президента. На полу валялся труп белого мужчины, которого, видимо, забили ударами прикладов, а рядом с ним лежала и протяжно стонала женщина-негритянка, прижимая руки и подтягивая колени к окровавленному животу. Еще одну женщину, мулатку, эти весельчаки разложили на столе, причем трое удерживали ее, растопыривая ей ноги, а третий со спущенными штанами уже пристраивался с понятной целью.

Прежде я стрелял в людей только с целью спасения своей шкуры. Даже во время инцидента на аэродроме я не слишком старался попасть в кого-нибудь. Но в этот момент мой палец сам потянул спусковой крючок.

Избежавшая насилия женщина дико завизжала, когда я подошел к ней. Мне ничего не пришло в голову, кроме как дать ей пощечину и сказать, показав пальцем на пол:

— Help her!

Мулатка взяла себя в руки и опустилась на колени рядом с раненой. Я не стал долее здесь задерживаться.

Жоам опередил меня не более чем на секунду. Он выскочил на лестничный холл и направился еще выше. В этот момент на третьем этаже прогремел взрыв. Сверху посыпались какие-то обломки, а потом совсем рядом с моей головой обрушилась увесистая балясина.

Тут же выяснилась и причина взрыва: три солдата обнаружили наглухо забаррикадированную дверь и не долго думая вынесли ее вместе с частью стены пакетом взрывчатки. В комнате, обставленной с пошлой роскошью, прятались пятеро в гражданской одежде и трое гвардейцев. Последние стояли с поднятыми руками.

Согласно инструкции они были тут же избиты и положены лицами на пол. Гражданским в доходчивой форме порекомендовали сидеть на полу и помещение не покидать.

Еще несколько комнат… Вот и парадная зала с огромным столом и соответственным креслом у дальней стены. Я услышал вопль Майка (орал он по-английски):

— Он забежал в эту дверь!

Тут я увидел и самого Майка. Его М-16 висела у него за спиной, сам же он поистине царственным жестом указывал угонкой на маленькую дверь в углу просторного помещения, задрапированного в цвета флага Контвигии.

Кто-то из солдат вырезал замок точно таким же способом, к которому прибегнул и я парой минут ранее. Жоам и я уже стояли рядом.

За дверью обнаружился какой-то пухлый негритос в одеянии, похожем на пижаму. Он немедленно повалился на колени.

— Saia! — крикнул ему Майк. — Вон!

Толстяк выкатился наружу. Майк бросился вперед, мы — за ним.

Еще одна дверь, направо. Майк выбил ее ударом ноги, а затем с торжеством воскликнул, перейдя на родной язык:

— Wow, you’re here!

В левом углу комнаты находился крупный мужчина в рубашке с галстуком и синих брюках. Лицо его показалось мне знакомым. Точно! Я видел его на фото в газете. Господин Педру Батишта, мэр Рузданы, провозгласивший себя президентом Контвигии. У него тряслись брыли, черная кожа была цвета ржаной муки.

— Не стрелять! — закричал Жоам.

Батишта, отчаянно жестикулируя, что-то пытался втолковать подходившему к нему Майку. Тот только похохатывал.

— Возьмите его, — обратился Майк к нам. Но тут я (да и не только я, видимо) заметил, как в правой руке мэра что-то блеснуло.

— Майк, берегись! — почти хором завопили мы с Жоамом.

Майк резко повернулся, и угонка словно сама собой впилась шипом в грудь мэру. Батишта издал горловой звук, качнулся назад, соскальзывая с острия. Кровь толчком выплеснулась из груди. Блестящий предмет упал на пол. Черт, это был вовсе не пистолет, и даже вообще не оружие…

И вдруг кто-то выстрелил. Сухой пистолетный треск прозвучал по сравнению даже с одиночным выстрелом из автомата не громче хлопушки.

Майк Новински удивленно посмотрел куда-то вбок. Выронил угонку, прижал руки к подреберью. В правом углу комнаты стоял шкаф, и выстрел мог прозвучать только оттуда.

Майк растянулся на полу, его винтовка соскользнула с плеча. Пять стволов немедленно нацелились на шкаф.

— Не стрелять! — вновь сказал Жоам. — И, обращаясь к тому, кто прятался в шкафу, скомандовал: — Брось оружие! Выходи, руки за голову!

И повторил на португальском, видимо, то же самое.

Дверцы шкафа открылись, и на пол комнаты вылетел средних размеров пистолет, кажется, «беретта-32». А следом вышел и тот, кто стрелял. С ладонями на затылке, как и было велено.

Женщина. Белая. Русоволосая. В легком брючном костюме салатного цвета. С браслетами на поднятых к голове руках.

— Лицом к стене! — скомандовал Жоам. И, не дожидаясь исполнения команды, сам подскочил к незнакомке, грубо повернул ее и прижал лицом к стене.

А я кинулся к Майку. Новински был жив… Но, черт, изо рта его текла черная кровь, из-под прижатых к телу пальцев — тоже. Камуфлированная куртка почернела, а даже такой дилетант, как я, знает, что подобный цвет у крови бывает, если пуля попадает в печень.

— Майк, — позвал я.

Новински открыл глаза.

— Курт, — сказал он и опять закрыл глаза.

— Я не Курт, Майк…

— Я знаю… Курт… Не… Тот… Кто…

— Что?

— Я думал, что ты — Курт… Курт…ка желтая, — с трудом сказал наследник престола. — Дэйв… Не… Хотел…

— Это Курт убил Дэйва?

— Нет… Стрелял… Роб…

Майк захрипел, выгнулся в тяжкой судороге. Из его рта потоком хлынула кровь.

— Идиоты, — услышал я. — Кретины, гандоны, суки позорные. Динозавры поганые.

Это говорила женщина, стрелявшая в Майка. А затем она добавила несколько слов, какие я последний раз слышал, наверное, за кружкой пива в компании моих новосибирских приятелей.

Я подумал, что схожу с ума.

Король умер.

 

Глава девятая

Поход на Руздану дорого обошелся Жоаму и его соратникам. Вольным, невольным и коммерческим. Из девяноста рекрутов, пригнанных из заирских деревень, в живых осталось не более пятнадцати. Погиб и один «тайсон». Наемникам повезло больше: их сотня потеряла человек тридцать пять. Насчитывалось еще порядка двадцати бойцов из Тонга-Со, не считая самого Алвареса. Волею судьбы случилось так, что во время захвата города их погибло меньше, нежели при наводнении в пути. Раненых оказалось не очень много — человек десять довольно тяжелых среди наемников и рекрутов, повстанцы же все остались в строю. Из них спешно была создана новая гвардия, в чью задачу входило наведение порядка во дворце… В котором теперь не имелось человека, который мог бы стать во главе государства.

Но считать раны и товарищей мы стали чуть позже. А пока в парадной зале находились восемь человек: четверо солдат, ставших свидетелями смерти Майка, адъютант Жоама Франку, сам Алварес, ваш непокорный слуга и загадочная женщина, так некстати оборвавшая жизнь несостоявшегося монарха. Его труп рядом с телом президента оставили лежать в запертой комнате под присмотром пятого солдата. Два бойца охраняли вход в залу, двум другим дали задание срочно замазать звезду на флаге и нарисовать поверх нее королевский символ. Кроме присутствующих в зале, о смерти Майка знал только Балтазар, но его Жоам отправил следить за обстановкой, дабы не допустить излишних беспорядков.

Сам же Алварес восседал за столом мэра. Франку и я сидели рядом, женщина стояла напротив Жоама по другую сторону стола, словно сотрудница фирмы, вызванная к директору на ковер.

— Как зовут? — спросил Алварес по-русски.

— Ольга Батишта, — ответила женщина. Держалась она очень прямо и выглядела абсолютно спокойной. Я присмотрелся. На лице с чуть выступающими скулами сияли голубым блеском красивые глаза. Почти идеальной формы нос, тонкие губы, немного тяжелый подбородок. Вьющиеся темно-русые волосы. Высокая — не меньше метра семидесяти ростом. Грудь небольшая, но должна быть приятной формы. Чудесная осанка, холеные руки, хотя и слегка обожженные местным солнцем. Как есть королева, пусть даже в простой одежде, в белых туфлях на низком каблуке, а сама почти без украшений, если не считать двух золотых браслетов на обоих запястьях и тонкой золотой же цепочки с католическим крестиком на гладкой шее.

— Жена президента?

— Вдова мэра.

— За словом в карман не лезете, это хорошо… Андрей, подай-ка сударыне стул.

— Андрей? — тонкие брови женщины поползли вверх.

— Да, Андрей, — сказал Жоам, пока я подтаскивал стул, давя ногами осколки оконных стекол. — Вы, как я понял, тоже из России?

— Я из Питера, — ответила Ольга. — Спасибо, — обратилась она ко мне, усаживаясь. — А вы, Андрей из России, вы-то как оказались в этой компании? Или я чего-то не понимаю?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но Жоам стукнул кулаком по столу.

— Подождите! Давайте сначала разберемся с вами. У нас совершенно нет времени — слышите, что творится на улице?

Перед зданием дворца, судя по всему, собралась немалая толпа. Она что-то выкрикивала. Уж не «царя» ли требовала?

— Что вы еще хотите узнать? — заговорила Ольга. — Я вышла замуж за Батишту, когда он учился в Ленинградском университете. Это было почти двадцать лет тому назад. Потом я уехала с ним в Анголу… Ну, многое с тех пор изменилось, да так, что мне, если честно, сейчас трудно врать и говорить, что я ужасно скорблю. Дело не в этом. Дело в том, что я была в курсе некоторых дел Педру, и знаю, что он ожидал переворота. Который должен быть осуществлен под его контролем, понимаете?! А вместо этого мы сегодня увидели какой-то бандитский налет, при этом ваши боевики перебили половину людей во дворце. Вы понимаете, что теперь будет со всеми нами?

— Так-так, подождите… Что же получается — он должен был отдать власть Майку просто так? Из рук в руки?

— Майк — это не тот ли, кого…

— Да, черт возьми! Сударыня, вы несколько минут назад застрелили как собаку наследника престола Контвигии, и потому я тоже с трудом теперь представляю, что будет дальше!

— Так какого хрена он ударил Педру своей железякой?! Откуда я знала, кто он такой? Когда мы спрятались в задней комнате, Педру взял с собой вот этот предмет, чтобы передать его нужному нам человеку, когда все это недоразумение закончится.

— Вот это? — Жоам положил на стол плоскую металлическую коробочку, похожую на портсигар.

— Да. Я не знаю, что там. Это знает человек по имени Роберт Кейдж. Надеюсь, он с вами?

— Роберт Кейдж погиб. В живых остался Майк Новински, который должен был стать королем, и вот этот молодой человек, который сопровождал его волею случая. От них мне стали известны планы Кейджа по захвату власти в Контвигии. Плюс еще он успел до своей гибели оплатить работу сотни наемников. К тому же нам доставили оружие. Словом, я сделал то, что должен был сделать.

— Не так вы должны были это все сделать, не так! — простонала Ольга. — Ваш Майк ни черта толком не знал.

— А кто тогда знал? — спросил я. — Мы все полагали, что он вместе с Кейджем решил провернуть эту авантюру, чтобы сместить мэра-президента. Они раскопали какие-то документы, подтверждающие личность Майка, потом Кейдж перепродал свой бизнес, создал новую авиакомпанию, забросил в страну оружие, нашел исполнителей… А на штыках повстанцев Майк должен был сесть на трон.

— Боже мой! А конечная цель-то у Кейджа какая? Вам это известно?

— Да, — сказал Жоам. — Я слышал о том, что Кейдж должен был получить все права на разработку месторождения, известного как Долина Камней Тумана. Потом, был какой-то разговор о создании в Руздане курортной зоны.

— Послушайте, большей чуши я в жизни не слышала, — с чувством сказала Ольга. — Если вы не знаете, что такое Долина Камней Тумана, то я вам скажу. Это гигантская кладовая урановых руд. Золото и алмазы там тоже есть, но это не главное.

— Мы слышали и об уране… — произнес я.

— Тогда вы тем более должны были догадаться, что Кейдж — вовсе не авантюрист-одиночка. Урановые месторождения — это не та штука, за которой гоняются искатели приключений с автоматами в руках… За Кейджем стоит какая-то серьезная организация из Соединенных Штатов, может быть, ЦРУ, может быть АНБ, точно не знаю. Они уже отправили в Долину геологическую экспедицию, пока для уточнения некоторых данных.

Мы с Жоамом переглянулись.

— Что же должно было тогда произойти? — тихо спросил Алварес.

— Я не знаю… Но могу только предположить, что переворот действительно был запланирован. Ваш Майк сел бы на трон, а заправлять всеми делами в Контвигии стали бы американцы. В лице Кейджа. Или еще кого-нибудь.

— Но неужели ваш муж добровольно отдал бы свой пост? — не сдавался Жоам.

— Ему трудно было торговаться, — грустно произнесла Ольга. — Педру был очень сильно болен. Какая-то редкая форма костного рака. Его лечили в Португалии, в Швейцарии… Потом американцы вроде бы нашли какой-то способ, правда, безумно дорогой. Больше годового бюджета Рузданы, это точно.

— И платой за лечение стал бы его президентский пост? Вы это хотите сказать?

— Повторяю, я знаю далеко не все. Кроме того, что все уже должно было произойти по уже имеющемуся плану. Бескровному, что очень важно. А вы заварили такую кашу, которую сейчас вряд ли кто сможет расхлебать. И нет ни президента, ни короля. А ангольские власти в любой день смогут совершенно безболезненно для себя взять полный контроль над этой территорией. И уже окончательно.

— Король у нас есть, — вдруг сказал Жоам.

— Он же… — замялась Ольга.

— Вот он, король Контвигии, — Жоам указал на меня. И обратился к солдатам: — Hey meninos! Quem e este homem?

«Эй, парни! Кто этот человек?» — я уже стал кое-что понимать.

Солдаты растерянно переглянулись. Тогда голос подал Франку. Он что-то сказал, и солдаты понимающе закивали головами.

— Saraiva ao rei! — нестройно произнесли двое, оторвавшись от своей работы по перелицовке флага и встав во фрунт.

— Muito bom! — обрадовался Жоам. — Очень хорошо! А ну, еще раз! Onça again!

— Saraiva ao rei! — теперь подключились и двое возле двери.

— Что за дурацкий спектакль? — удивилась Ольга. — Что это значит?

— Хэйл ту зе кинг, — усмехнулся Жоам. — Вив ле руа. Некогда объяснять. Дурацкий спектакль, или нет, но штука в том, что только Андрей сейчас сможет сыграть в нем короля Контвигии!

— Я!? — мне показалось, что я ослышался.

— Да, ты! — Жоам уже не усмехался. Он был очень серьезен. — Ольге объясним потом. Тебя легко примут как короля все мои солдаты. А с ними — и все остальные. Нам надо продержаться хотя бы несколько дней.

— Только та революция может что-то значить, если она умеет себя защищать, — ерническим тоном произнесла Ольга.

— Вы неверно и не к месту цитируете классиков, — отрезал Жоам. — Ну, давай, Андрей. Времени действительно нет.

— Ты с ума сошел! Да я ни за что… Не смогу, и вообще.

Жоам вынул люгер.

— Андрей, — сказал он проникновенно. — Ты меня уже хорошо знаешь. Кроме того, мы с тобой не братья, чтобы меня потом сильно мучила совесть. Понимаешь? Либо ты король, либо труп. Третьего не даю.

Алварес не стал направлять ствол на меня, но и без того я уже неоднократно убеждался, что демонстрация огнестрельного оружия — практически неоспариваемый аргумент. Кроме того, я действительно знал Жоама. Возможно, он и блефовал сейчас, но в любом случае пристрелить человека ему не стоило ровно ничего. Конечно, потом он будет сильно огорчаться, но я вряд ли смогу разделить его печаль.

— Что я должен делать? — отчаянно спросил я.

— Ты должен взять вот эту штуку в руки, — сказал Жоам. — Франку, подай угонку его величеству… — Вот. Теперь надо отправить солдат, чтобы остальные люди тоже вспомнили, как правильно кричать «сарайва о рэй», пусть даже с местным акцентом. А мы пока вынесем трупы сюда для обозрения, которое вскоре последует.

— А пока оно не последовало? — спросила Ольга.

— Сударыня, я понимаю, как вам сейчас трудно… — заговорил Жоам, но Ольга перебила:

— Мы с Педру уже несколько лет жили вместе только как деловые партнеры. И прекратите, пожалуйста, все намеки на эту тему.

— Хорошо. Тогда через несколько минут… Эх, жалко, балкона тут нет… Выйдем к большому окну на парадной лестнице, а я постараюсь объяснить людям, что случилось… Ольга, в этом доме есть мегафон или какой-нибудь исправный усилитель?

— Есть мегафон, точно. Надо распорядиться, чтобы его принесли с первого этажа — там есть складское помещение возле кухни… Вы что именно будете говорить?

— Скажу, что король Контвигии Мигел… Так его назовем… Погиб смертью храбрых при штурме дворца. При этом он передал всю свою власть названному наследнику, принцу… Эндрю… Андре.

— Слишком по-европейски, — заметила Ольга. — Да он и не португалец.

— Ты посмотри на его физиономию. Он ведь и не африканец! Глупо называть его бантоидным именем, верно?

— Верно, — вздохнула Ольга. — Хотя так даже лучше, здесь уже все давно идет по португальским традициям… Боже мой! В жизни не знала, что попаду в такую нелепую историю… Впрочем, надо было думать раньше, прежде чем на экзотику западать…

— Ну, все! — Жоам встал. — Хватит разговоров, пора за дело браться.

Он пристально осмотрел результат перекраски флага и остался доволен результатом. Потом послал одного солдата в заднюю комнату за трупами, другого — за мегафоном, а Франку отправил найти Балтазара с заданием донести до всех необходимую информацию.

— Ну а теперь поговорим с вашим величеством… — подошел он ко мне.

— Пока с высочеством, — заявила Ольга. — Если уж заниматься идиотизмом, то по крайней мере с соблюдением традиций и законов. — Объявим его пока герцогом, а потом устроим коронацию.

— Кто может провести коронацию?

— Да хотя бы наш епископ, если его не убили ваши бандиты, — произнесла Ольга. — Здесь есть церковь, там вполне вменяемый настоятель, падре Родригу. Но вы ведь, наверное, не католик, Андрей?

— Нет.

— Неважно! — закричал Жоам. — Кого это сейчас интересует?! Так, Андрей, быстро повесь автомат на шею, вот так… Угонку держи как скипетр… Да откуда я знаю, в какой руке ее надо держать, черт возьми! Бери, в какую удобнее!.. Ну, давай в левую… Отлично! Да, ты бравый парень — тебя должны принять эти бараны…

Тем временем солдаты внесли в залу обоих убитых — Новински и Батишту.

— В центр кладите! — распорядился Жоам. — Руки не раскидывать! Когда вернусь, чтоб выглядели прилично! Все, идемте!

И мы двинулись. Впереди — Алварес, за ним — я. Рядом со мной, гордо держа голову, шла Ольга. Два солдата следовали позади. У меня на какой-то миг возникло ощущение, что сейчас состоится моя казнь.

— Не бойся, — вдруг сказала мне Ольга, пока мы спускались по лестнице на площадку между этажами. — Все будет хорошо.

Я тоже очень хотел так думать. Но сейчас обстановка была непредсказуемой, в любой момент события могли пойти в каком угодно направлении. Думаю, что мы все это понимали.

Жоам встал возле большого окна, в котором почти не осталось стекол. Подоконник располагался невысоко над полом — сантиметрах в тридцати. Окно это выходило как раз на разоренный двор. Сверху как-то очень странно смотрелся почти неповрежденный «Хаммер», зато вполне уместно выглядели сделавший свое дело бронетранспортер и зенитка с опущенным стволом.

Но в первые секунды я обратил внимание лишь на толпу людей, заполнившую двор и прилегающую к нему маленькую площадь, с которой совсем недавно Майк Новински с оптимизмом глядел в свое будущее через смотровые щели. Люди пялились на здание дворца со двора, из улочек и даже с крыш домов, располагавшихся в относительной близости. В основном черные. Чисто белых было не более десяти процентов, светлых мулатов — немногим больше. Толпа нестройно и, на мой взгляд, зловеще гудела. В толпе шныряли люди с оружием — это были остатки отряда из Тонга-Со. Возможно, они разносили информацию о том, что произошло во дворце… В нужной интерпретации, надо надеяться.

Снизу подбежал запыхавшийся солдат с мегафоном. Жоам взял мегафон, проверил — на наше счастье аппарат оказался вполне исправным. Затем ударом ноги выбил раму наружу и отскочил. Осколки стекла со звоном вылетели наружу. Снизу кто-то закричал — наверное, не обошлось без травм. Но зато гул народа стих. Алварес встал на подоконник и заговорил.

Свою импровизированную речь он произносил, естественно, на местном диалекте португальского. Я почти ничего не понимал, но люди снаружи, наверное, должны были понять. Голос Жоама, усиленный мегафоном, гремел и грохотал над двором и площадью. А сам Алварес, будучи оратором не иначе как милостью божьей, умел увлечь публику.

— Не нервничай, — вдруг сказала мне Ольга. — Повернись на минутку, тебе надо поправить кепи.

Она взялась обеими руками за мой головной убор и немного пошевелила его, не снимая.

— Вот так хорошо, — сказала она, убирая руки. — Все будет в порядке.

Мы были почти одного роста. На какой-то момент наши глаза встретились, и женщина улыбнулась. Сколько ей может быть лет? Она сказала, что вышла замуж за Батишту лет двадцать назад. Наверное, сама была тогда студенткой. Лет сорок есть, наверное. Или чуть больше. Хотя выглядит моложе… Черт, о чем я опять думаю, болван!

В этот момент Жоам как раз назвал мое имя — спутать я не мог, хотя и произносил он его на португальский манер — Андре. И не просто Андре, а «дьюке Андре» — вот я и титулом обзавелся.

— Вставай на подоконник, — сказала Ольга. — Пора.

Я несколько неуклюже поднялся и встал рядом с Жоамом. В животе было студено, ноги с трудом повиновались. Хотелось смыться отсюда как можно дальше… Жоам подвинулся в сторону.

— В центр вставай, — зашипела Ольга. — Не жмись к краю… Вот так.

— Подними угонку, — тихо сказал Жоам. — Не очень резко, но и не так, как будто в ней две тонны… Вот так…

Народ безмолвствовал. Мне стало страшно.

— Все в порядке, — послышался голос Жоама. — Вот так и стой…

И вдруг раздался чей-то одинокий вопль:

— Сарайва о рэй!

Я мог поклясться, что это кричал Франку.

— Опусти угонку и снова подними, — сказал Жоам.

Я повиновался.

— Сарайва о рэй! — теперь к Франку добавилсь еще три-четыре голоса. Обладателя одного из них я узнал — Балтазар тоже стоял в толпе.

— И еще раз, — скомандовал Алварес. — Дирижируй толпой, дирижируй, черт тебя возьми… Второго шанса не будет!

Я так и сделал. Как только символ власти взметнулся над моей головой в третий раз, «да здравствует король» уже кричали не меньше десяти человек. Я вдруг почувствовал, что губы у меня разъезжаются в улыбке. Дальше все пошло как по маслу. Я опускал и поднимал угонку, и с каждым разом меня приветствовало все больше людей. Наконец вся толпа, почти без исключений, все громче стала скандировать эту сакраментальную фразу.

— Отлично, отлично… — бормотал Жоам. — Теперь хватит, слишком хорошо — тоже нехорошо. Так, быстро повтори вот это: «Сарайва о индепенденте Контвигиа»! Возьми мегафон.

Толпа по инерции еще выкрикивала здравицу в мою честь. Я взял мегафон, помахал угонкой и рявкнул то, что сказал мне Жоам. Тем более, я отлично понимал, что говорю — слово «независимая» очень похоже звучит и на английском.

Рев восторга был мне ответом.

— Просто превосходно, — заметил Жоам. — Еще раз!

— Уууооааааа!!! — донесся ответ.

— Еще раз!

Эффект тот же.

— А теперь чуть посложнее, — сказал Алварес. — Кричи: «Сарайва о сеус ливрес повус!»

— Да здравствует ее свободный народ, — тут же перевела Ольга.

Жоам заставил меня дважды повторить без мегафона, чтобы я, чего доброго, не ошибся, и только после этого разрешил выкрикнуть новый лозунг.

Народу это тоже понравилось. Я произнес на бис.

— Хватит, — заявил Жоам. — Пора заканчивать.

— Пусть хоть спасибо скажет, — возразила Ольга.

— И то верно… Повторяй: Убригаду. Еу квирэй корретаменте.

Я чуть язык не сломал на этом. Но сказать на языке, немного похожем на португальский, «спасибо, я буду править справедливо» сумел. После чего прощально помахал рукой и собрался было уходить, но тут неожиданно застучали автоматные очереди. Алварес — и тот подобрался весь, как служебная собака, что уж про меня говорить… К счастью, оказалось, что это безбашенные нигерийцы решили устроить салют в мою честь.

— Может, стоит выпалить из автомата? — спросил Жоам.

— Наверное, стоит, — согласилась Ольга. — Дай-ка очередь вверх. Они этого хотят.

Стараясь не делать резких движений, я кое-как прижал автомат под мышкой (не хотелось выпускать из левой руки угонку), и слегка присев, выпустил пять или шесть пуль почти вертикально в воздух. Народу это действительно понравилось. Я поулыбался, помахал рукой и слез с подоконника. Следом со мной спустился Жоам. Его физиономия сияла.

Я слегка покачнулся — ноги отказывались меня держать.

— Водки бы… — произнес я, ни на что не надеясь.

— Не время, не время… — заговорил Жоам. — Пойдемте обратно. Надо быстро сообразить, как быть дальше.

* * *

Мы собрались в одной из комнат на третьем этаже. Состав и функции нашей хунты было легко предугадать — Жоам стал кем-то вроде министра обороны, Ольга согласилась взять на себя внутренние дела, Балтазар — внешние. Франку досталась роль коменданта на побегушках. Он сколотил команду из шести человек и умчался устанавливать новый порядок: поднимать новый флаг, разбираться с коммуникациями и с транспортом. Балтазар с напарником пошел на второй этаж — проверять, нет ли возможности оперативно выйти на связь с внешним миром. Один из «тайсонов» с остатками команды рекрутов отправился на «Джерико» за травмированными, оставленными на попечение Нуну, но в первую очередь за слоновой костью — основой совершенно пустой казны независимого и никем не признанного королевства.

Словом, дел хватало всем. Жоам, Ольга и я тоже занялись работой — стали решать главный стратегический вопрос: как удержать власть.

— Отремонтировать зенитную пушку. Проверить арсенал. Восстановить гарнизон. — Алварес задумался. — Но я не знаю, что делать с наемниками. Они собираются забрать «Джерико» и отчалить. Свою работу по контракту они выполнили, а платить им больше нечем.

— Это все частности, — заметила Ольга. — Дело техники. Надо думать шире. Как добиться того, чтобы нас не задавили в течение ближайших дней — вот что главное. Даже если у нас будет одна исправная зенитка и один исправный транспортер, мы не продержимся и часа против регулярной армии… Есть еще эти американцы в джунглях, и я не представляю, что будет, когда они сообщат домой о том, что тут творится.

— Забудь об этих американцах, — сказал Жоам. — Их там больше нет.

— Ах… Вот как… — озадаченно сказала Ольга. — Но в городе найдется с полдесятка иностранных граждан. Я надеюсь, что их не прирезали в суматохе. Но они могут создать нам очень большие проблемы.

— Среди них должен быть ван Хойверт из ЮАР, — сказал я. — И у меня на этого человека есть некоторые надежды.

— Эрвин? — решила уточнить Ольга. — Да, к Педру приходил такой. Серьезный молодой человек. Кстати, а ты откуда его знаешь?

— Потом расскажу…

— Ладно. Но я боюсь, что из-за него проблем будет как раз больше. Ведь он как-то завязан на американцах, а теперь, когда тут произошло черт знает что, он вряд ли этому обрадуется…

В комнату влетел весь обклеенный кусками пластыря Балтазар.

— К нам гости, — мрачно сообщил он. — Причем наши с тобой знакомые, Энди.

— Кто? Юаровцы?

— Точно. Примчались на чьем-то «Фольксвагене» — слышите, сигналят?

Со двора действительно доносились звуки клаксона. Не знаю уж, почему, но мы не сразу обратили на них внимание.

— Вот и зверь на ловца, — вздохнул Жоам.

— Как бы не ловец на зверя, — скептически возразила Ольга.

— Придется принять, — сказал я. — Где?

— Только не в зале, конечно, — проворчал Жоам. — Пусть сюда идут. — Проводи их, Балтазар.

— О’кей, босс. — Да Силва вышел.

— Ну как же вы не уберегли Кейджа? — риторически произнесла Ольга.

— Он разбился в самолете, — сказал я. — Трудно было уберечь. — Повезло только Майку, и то чудом…

Тут я вспомнил про слова, произнесенные Майком перед смертью, и замолчал. А что, если он не бредил?

— Да уж, повезло… — с мрачной иронией сказала Ольга.

— Зато он хоть немного побыл королем, — опять вздохнул Жоам. Вздыхал он, надо полагать, от страшной усталости. Алварес явно валился с ног и держался лишь чудовищным усилием воли.

За дверью раздались шаги, и в комнату вошел Эрвин в сопровождении одного из своих давешних попутчиков и Балтазара. Не спрашивая особого разрешения, он уселся на один из стульев, обвел взглядом собравшихся и прорычал:

— Что все это значит, черт возьми?

— А ну, встань! — заорал вдруг Жоам.

— Что вы сказали? — ехидно спросил ван Хойверт. — Плохо слышу.

— Встань, сказано, пока тебе не разрешил сесть герцог Контвигии!

— Это который из вас герцог? Уж не этот ли литовец?

Жоам выхватил люгер и выстрелил поверх головы Эрвина. Никто в комнате не занервничал, подскочил только спутник бура. Я уже привык ко всему, Балтазар — тем более. Да и Ольга, надо полагать, всякого в жизни навидалась.

Однако спесь с Эрвина слетела моментально. Он пригнулся, вжал голову в плечи, замер… Потом обвел глазами комнату, оценивая обстановку. И молча встал.

— Прошу садиться, мистер ван Хойверт, — сказал я.

Эрвин сел.

— Ну и манеры у вас, — сказал он.

— К сожалению, пока прошло всего лишь полчаса с момента реставрации, и не все еще привыкли к новому порядку, — сказал Жоам.

— Реставрации? А, вот оно что. Вот о чем болтали в отеле. Я уж грешным делом подумал, что это ангольцы решили зубы показать… Хорошо. Я вижу, что госпожа Батишта здесь, а господина Батишта нет. И делаю вывод, что вряд ли смогу пообщаться с мэром города.

— Правильный вывод, — заметил Жоам. — Общайтесь с нами.

— Со всем триумвиратом сразу? Ладно, уважаемый, не грозите мне вашим пистолетом, я ничего плохого вам не сделаю… Только скажите, как мне к вам обращаться.

— Алварес.

— Мистер Алварес? — Эрвин подчеркнул слово «мистер». — Хорошо. А как мне обращаться к господину из Литвы, которого я знал как Эндрю Маска, и который неожиданно для меня стал герцогом? Ваше высочество?

— При посторонних — именно так, — сказал Жоам.

— Полагаю, что посторонних здесь нет? — И, поскольку ответа не последовало, Эрвин спросил у меня:

— Мистер Маск, скажите, чем закончилась ваша как бы инспекционная поездка к геологам?

— К сожалению, экспедиции в Долине больше нет, — ответил я.

— Это очень плохо, — сказал Эрвин. — Какие перспективы в таком случае у меня могут быть в плане реставрации… не королевской власти, конечно, а аэропорта?.. Или сейчас можно говорить уже о реставрации города в целом?

— Пока я не готов ответить на ваш вопрос, — честно сказал я.

— Мистер Маск, я деловой человек, и я не могу терять время в этом городе, надеясь неизвестно на что. Могу сказать только одно — я в скором времени намерен отсюда уехать, и от того, с чем я уеду отсюда, будет зависеть многое. В том числе и ваше будущее.

— Даже так? — спросил Жоам.

— Именно так. Контвигия — слишком сложный узел интересов многих развитых стран, и если ваше новое правительство своими действиями нарушит эти интересы, господину герцогу придется искать политическое убежище. Это в лучшем случае.

— Вы настолько влиятельный человек, мистер ван Хойверт? — пропела Ольга.

— В определенной степени — да, — улыбнулся молодой бур, показав белоснежные зубы. — Мое слово стоит кое-чего, поверьте.

— Тогда почему вы сами приехали сюда? Не послали кого-нибудь из ваших помощников? — недоверчиво спросил Жоам.

— Знаете, мистер Алварес, мои предки-голландцы говорили так: хочешь провалить серьезное дело — поручи его другому. Это как раз тот случай, когда я могу надеяться только на себя. Несмотря на весь имеющийся риск.

— Чего вы хотите от нас? — спросил я.

— Немногого. Восстановить добрые отношения с любой лавочкой, которая в состоянии распорядиться Долиной Камней Тумана. Восстановить телефонную связь с внешним миром. Дать мне полный карт-бланш для застройки Рузданы. Я в состоянии восстановить этот город и менее чем за год превратить его в рай для туристов. Если вы не верите, узнайте, кто сделал из Уолфиш-бич самый фешенебельный курорт на побережье Намибии, и за какое время. В будущем это принесет вам фантастические дивиденды… Если вы сегодня разрешите мне поработать в Контвигии и вложить в нее деньги.

— Что касается карт-бланша… Документально, естественно? — спросила Ольга.

— А как же? Срок вам — два дня. В крайнем случае — три. За это время вы создадите канцелярию, печати и прочую бюрократию. Мы подпишем соглашение, а я в свою очередь сделаю несколько международных звонков… И вы увидите, что будет.

— Что будет? — решил уточнить Жоам.

— А будет то, — сказал Эрвин, — что после моих переговоров ни одна держава не рискнет разинуть пасть на Контвигию, не вступив при этом в конфликт с мировым сообществом! Понятно? Сейчас вы никто. Вы беззащитны. И чтобы не навлечь на себя проблемы, мой вам совет: сидите тихо, не трубите пока о том, что произошло. Не всем это понравится… Впрочем, даже если вы и будете неожиданно признаны одной-двумя ничего не значащими странами, вас все равно быстро съедят, поскольку у вас нет ни армии, ни экономики. А со мной экономика у вас будет. Но мои слова должны быть хоть чем-то подкреплены.

— Смелое заявление… — Жоам постучал пальцами по столу. — Я думаю, нам есть смысл прислушаться к вашему предложению. Но вы требуете от нас почти невозможного. Я имею в виду Долину Камней Тумана.

— Я и сам понимаю, что это безумно сложный момент, — согласно покачал головой ван Хойверт. — Просто при всех моих возможностях я не смогу проглотить Долину. Это стратегический объект мирового уровня. Попробуйте снова поговорить насчет концессии с американцами — господин Батишта ведь сумел что-то с ними решить. Или еще с какой-нибудь сверхдержавой — с Британией, с Китаем, например… Поясняю — даже если мы с вами прямо сейчас договоримся о моей работе в Руздане, все равно нет никакой гарантии, что вскоре Долину у вас не отберут силой. А вместе с ней — и страну. Так что напрягите все ваши дипломатические способности — думаю, они у вас есть… В общем, если дело выгорит, я жду вас у себя в отеле, двести четвертый номер. Или ждите меня через три дня… Пусть даже через четыре — я понимаю, что требую от вас очень трудных вещей. Но без них никак. Если я возвращусь домой ни с чем, это станет очень серьезным пятном на моей репутации. А вам, в лучшем случае, как я уже говорил, придется задуматься о политическом убежище… Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать.

— Минутку… — заговорил Жоам. — Почему вы даете нам такой нереальный срок? Три дня, четыре… Да за это время никто из нас не успеет договориться ни с одной страной о таком деликатном предмете!

— Зато этого срока, — почти печально сказал ван Хойверт, — вполне достаточно для того, чтобы навсегда покончить с вашим так называемым королевством.

 

Глава десятая

Я вышел на площадь перед аэровокзалом и осмотрелся. Господи, как хорошо! Знакомые марки машин и автобусов. Сплошь белокожие люди. Масса красивых женщин. А вот и одна из них — бежит ко мне со всех ног!

— Андрей! Андрей!

— Привет, Таня! — завопил я, раскидывая руки для объятий. — Я вернулся!

С радостным визгом Татьяна бросилась мне на шею. Я стиснул ее руками, закружил… И почувствовал, что не могу остановиться.

— Отпусти! Слышишь? Отпусти меня, говорю!

Я словно вынырнул на поверхность. Таня стояла рядом со мной, а я почему-то лежал в незнакомой комнате. Но нет, вовсе не Таня находилась тут — надо мной склонилась Ольга, а я спросонья схватил ее за руку. Пришлось отпустить.

— Вставай, — сказала мне Батишта. — Я понимаю, что у тебя вчера был тяжелый день, но сегодня будет немногим легче.

Я провел ночь на постели мэра в его спальне. Окно кое-как заделали широкой портьерой, поэтому в комнате было сумрачно и душно. Черт, я совсем не помню, как тут оказался… Кажется, вчера я еще нашел в себе силы, чтобы хоть немного смыть с себя грязь военных действий — водопровод, конечно, не работал, но в баке на крыше имелось достаточно воды. В душевой я, видимо, и отрубился.

— Как я здесь оказался? — спросил я Ольгу, сдирающую портьеру с окна.

Вдова, как и вчера, выглядела просто великолепно. Ее фигура сегодня была задрапирована в довольно строгий наряд: белая блузка, черная жилетка и черная же юбка, закрывающая колени. Никаких украшений и только легкий утренний макияж. Волосы собраны в тугой узел. Королева в трауре… А глаза слегка припухшие — какие бы ни были у них отношения с мэром, а мужа она вчера все-таки потеряла.

— Тебя притащили Жоам и Франку, — сказала женщина. — Оба тоже еле живые были. Недавно встали, тебя ждут…

Я собрался было вставать, однако сообразил, что лежу под одеялом совершенно голый — не помню уж, когда последний раз было такое. Но Ольге ничего не нужно было говорить — она немедленно вышла из комнаты.

С некоторым удивлением я обнаружил на стуле свой боевой камуфляж — кем-то постиранный. Ботинки были вычищены и просушены! Чудеса… Если это напрямую связано с моим новым статусом, то жизнь герцога все-таки имеет некоторые преимущества…

Вспомнил все, и стало противно. Но пришлось тащиться в залу — Ольга ждала меня в коридоре. По дороге выяснилось, что ночью во дворце устроили аврал — оставшуюся в живых челядь заставили убирать мусор и смывать кровь. При этом даже тех, кто жил не в здешних людских помещениях, а в городе, домой не отпустили.

В коридорах дежурили солдаты из Тонга-Со. При виде меня они вставали по стойке «смирно», а обслуживающий персонал, попадавшийся нам навстречу, низко кланялся.

— Быстро они перестроились, — без злости, но сквозь зубы пробормотала Батишта.

Утреннее заседание хунты началось с завтрака. Завтрак принесли прямо в залу по количеству присутствующих — для меня, Жоама, Ольги, Франку и Балтазара. Аппетита у моего высочества не было. У Ольги тоже не особенно. Но остальные наворачивали за обе щеки, и потому их слова были не всегда внятыми.

— Надо разобраться, что это такое, — Алварес положил на стол таинственную коробочку. — Андрей, может, ты поймешь?

Я взял этот предмет. Действительно, размерами и формой очень похоже на портсигар. Гладкий, хромированный. Довольно увесистый. И даже с маленькой кнопочкой на одной из граней.

Нажать на нее оказалось не так-то просто. Но наконец мне это удалось, коробочка открылась, что дополнило ее сходство с портсигаром. Но содержимое вряд ли кто смог бы курить.

Больше всего это походило на карманный калькулятор. Небольшой жидкокристаллический дисплей и шесть рядов сенсорных кнопок в пять столбиков. Но никаких обозначений, никаких пометок.

— Не знаю, стоит ли нажимать, — сказал я озадаченно. — Если Кейдж действительно сотрудник ЦРУ или еще какой подобной конторы, то эта штука запросто могла предназначаться ему. Он наверняка знал, что это такое.

— А откуда она взялась у господина Батишты?

— Месяца три назад к нам приехал какой-то белый джентльмен. Он и передал эту вещь Педру. Муж потом сказал, что ее надо беречь пуще глаза и отдать только Кейджу, когда случится переворот. Вроде бы дело связано с его американским руководством… Ну, а если в указанный день ничего не случится, на этот случай Педру получил какую-то специальную инструкцию, только я не знаю никаких подробностей… Боже, как некстати произошла эта авиакатастрофа, — вздохнула Ольга. — Останься Кейдж в живых, все было бы как надо…

— Ладно, нет смысла сейчас жалеть о нем, — проворчал Жоам. — Андрей, что у тебя еще есть насчет Кейджа? Напряги память! Из всех нас только ты общался с ним.

— Да я вообще ничего о нем не знаю… сказал я. — Я действительно полагал, что он — обычный авантюрист, особенно если вспомнить о том, под каким соусом он преподносил свои идеи нашему экипажу…

Затем сунул «портсигар» в карман. Я решил, что имею право так сделать. Тем временем слово взял Балтазар, и все обратили внимание на него:

— Ночью восстановили телефонную связь в пост-офисе, — сообщил он приятную новость. — Сейчас местные связисты чинят линию во дворце. Телефон и интернет я вам обещаю в ближайшие часы. Со спутниковой связью хуже — нет оборудования. Его вчера по всему городу уничтожили начисто… И вот я еще что подумал. Ван Хойверт совершенно прав — нам надо выходить на Соединенные Штаты. Англия, Китай — все ерунда. Я попробую связаться с теми, кто меня еще помнит. Сутки, двое — и я дойду до Вашингтона. Я знаю, кому надо предложить, и что именно.

Мы все согласно покивали головами и забормотали насчет того, что план Балтазара — единственное, на что мы можем уповать. Правда, его репутация…

— Победителей не судят, — заметил да Силва. — Кроме того, всегда есть универсальный способ для решения проблем…

— Бивни, кстати, уже доставлены во дворец, — сказал Франку. — Ждем французов.

— Как эта контора называется? «Монтескье», кажется? — спросил Балтазар.

— Да, — синхронно ответили мы с Жоамом.

— Я знаю этот торговый дом, — слегка улыбнулась Ольга. — Если они сами не объявятся, то я им сама позвоню, когда будет связь.

— Тоже хорошо, — заметил Жоам. — Так, что мы еще забыли?

— Коронацию, — решил напомнить я. — Есть ли смысл проводить ее в ближайшие дни?

— Есть, — заявил Жоам. — И при этом, может быть, даже сегодня. — Франку, сходи, разберись, как добраться до церкви и узнай, насколько вменяем святой отец, чтобы провести… Как это называется? Помазание на царство, да? Кто-нибудь, черт возьми, знает, как это делается, да чтобы соблюсти хотя бы видимость законности?

— Насчет законности я разберусь, — на ободранном лице Балтазара появилась улыбка.

* * *

И опять закипела работа. Рутины, конечно, было выше крыши, но, на наше счастье, народ Контвигии на самом деле тепло принял смену власти, даже несмотря на некоторые потери среди мирных жителей. Правда, потери в основном коснулись чиновников и приближенных к мэру особ, а такие вещи демос обычно легко прощает.

Во дворце продолжался ремонт, бюрократия занималась переводом своей кухни на монархические рельсы, спешно создавалась армия. Редактора «Наблюдателя свободной Контвигии» вывели из стихийного запоя и заставили трудиться. Трудилась и похоронная команда — ей нашлось много работы. Что касается герцога Контвигии, то его действительно сделали королем в тот же день. Балтазар и отец Родригу — настоящий белый португалец — заперлись в одном из помещений церкви для «шлифовки» существующего законодательства. Святой отец в процессе деятельности и сам «нашлифовался», да так, что едва не уронил корону, пока шел обряд, в течение которого ему пришлось довольно долго бормотать слова на языке, отдаленно похожем на латинский. Корону, кстати, мы с Жоамом склепали сами. Я очень кстати вспомнил навыки, приобретенные еще в детстве, когда приходилось готовиться к новогодним маскарадам. При отправлении церемонии на мне были и бусы дикаря — пять когтей леопарда на шелковом шнурке. Бусы сделала Ольга.

Ближе к вечеру народу было доложено о свершившимся факте, однако возник некоторый казус. В существующем законодательстве, да и согласно традициям, как местным, так и привнесенным католическими миссионерами, король, даже коронованный, мог обладать всей полнотой власти, лишь будучи образцовым семьянином. Хотя бы потому, чтобы в случае своей неожиданной смерти было кому передать власть. И этот момент «шлифовке» не поддавался. А пока я даже не имел права ни подписывать документы, ни прикладывать к ним печать.

Узнав об этом, Жоам и я выругались.

— Вообще-то я женат, — сказал я затем. — Но я не вижу никакой возможности вызвать свою жену сюда, даже если заработает связь.

— Ладно, придумаем что-нибудь, — заявил Алварес. — Женим тебя на ком-нибудь, в крайнем случае.

— На ком-нибудь нельзя, — возразил Балтазар. — Надо, чтобы жена короля хоть что-то из себя представляла. И чтобы люди ее тоже приняли.

— Послушайте, что вы ерунду несете! — возмутился я. — Давайте попробуем обойтись без этого!

— Ты, король, молчи лучше, — зашипел Жоам. — Женишься, и только попробуй пикнуть! Да и сам подумай — тебе вряд ли придется править тут вечно, посмотри правде в глаза!

— Еще неизвестно, сколько времени здесь будут терпеть белого человека на троне, — добавил Балтазар. — Пока ты им симпатичен, но лишь потому, что при мэре все развалилось окончательно. Если ситуация не улучшится — тебя ведь и низложить могут. А то и повесить.

А ведь тоже аргумент. В отличие от Майка, я не видел своего будущего в Африке. Меня по-прежнему тянуло домой… И я с ужасом понимал, что теперь мое возвращение откладывается на неопределенный срок. Так может быть, эта новая авантюра с вероятной женитьбой окажется выходом?

Но я не стал говорить об этом вслух, наперед зная, какую реакцию у «придворных» вызовет намерение приблизить момент моего отъезда восвояси.

* * *

Пока меня короновали, в гавань вошло судно с французами. Все вопросы по обмену слоновой кости на золото решились без меня. Без меня решалось вообще многое — я вдруг остро ощутил ничтожность своей должности в деле управления государством. Даже на вечернем совете хунты я внес лишь пару не слишком существенных предложений, да и то — «придворные» с интересом отнеслись лишь к одному из них. Оно касалось обеспечения безопасности гавани в частности и развития водного транспорта в общем — вспомнилось, наверное, мое флотское прошлое.

Радовало меня лишь то, что обстановка казалась спокойной. Город приспособился. Переворот не затронул ни центральный рынок, ни окраинное сельское хозяйство. Даже с какой-то посудины под либерийским флагом, которая пришла почти одновременно с французским ботом, без проблем отгрузили чью-то гуманитарную помощь — ящики с консервами неизвестного происхождения, мешки с крупой, да коробки с банками колы. Груз спокойно повезли в центр города на бычьих упряжках. Можно было сколько угодно поражаться инертности человеческой деятельности, но это было лишь на руку новой администрации. Видимо, договор о поставках достался ей по наследству от администрации прежней, и сейчас соответствующий департамент в лице пожилого чиновника лихорадочно пытался отыскать того благодетеля, кто подкармливает тощее население Контвигии.

Заработала телефонная связь, но Балтазар так и не смог дозвониться до Америки. Я вместе с ним был в пост-офисе и несколько раз протягивал руку к аппарату — позвонить сами понимаете кому. И когда наконец решился, понял тщетность своих усилий — короткие гудки начинались сразу же после набора «семерки».

Зато с интернетом дело наладилось. Доступный провайдер оказался в Браззавиле, связь была хоть и медленной, но надежной. Всемирная паутина хранила зловещее молчание по поводу событий в Контвигии, ни один из правительственных сайтов или новостийных порталов не давал необходимой информации. Даже официальная Ангола не высказывала ни малейшего беспокойства по поводу своей бывшей провинции. Русскоязычный интернет изучать было невозможно, поскольку местные компьютеры «Макинтош» не желали поддерживать кириллицу, а настраивать технику от «Эппл» никто из нас толком не умел. Лишь «Панафрикана» отметила что-то насчет невозможности в течение вот уже нескольких суток дозвониться до Рузданы. Больше никто не интересовался новоявленным королевством.

К полуночи мы закончили подводить итоги дня, и Жоам скомандовал отдых. Правда, Франку и Ольга ушли немного раньше — что-то проконтролировать по своей части. Мне по-прежнему негласно предлагалось занимать апартаменты мэра, туда я в конце концов и отправился.

Окно там еще не заделали, его, как и вчера, кто-то завесил плотной портьерой. В комнате было темно, свет не зажигался — для электростанции не хватало топлива. Я налетел в потемках на что-то твердое, чертыхнулся… За моей спиной открылась дверь, и некто осветил помещение свечой, горевшей в небольшом канделябре.

В комнату вошла Ольга.

— Что-то случилось? — спросил я, отмечая, что женщина опять сменила облачение — сейчас она была одета в нечто кремовое с кружевами, свободное и длинное. Волосы распущены.

— Что-то обязательно должно случиться? — спросила она, подходя ближе. До меня донесся легкий, почти «невесомый» запах необычных духов.

— Думаю, совсем необязательно, — ответил я. — Даже, наверное, будет лучше, чтобы ничего уже не случалось.

— Так уж и совсем ничего? — Ольга поставила свечу на комод.

— Я говорю о неприятностях. У нас их и без того много.

— Да, у нас их слишком много… Я тоже не хочу, чтобы они продолжались. Но мне страшно — я все время думаю только о том, что еще может случиться.

— Надо надеяться, что все будет в порядке…

— А тебе легко на это надеяться? — спросила Ольга.

— Нет, — честно ответил я. — Но, может быть, вместе нам будет легче об этом думать?

А что спросили бы вы, когда рядом с вашей кроватью стоит красивая женщина в кружевной рубашке и ждет от вас адекватных действий?

…Уснуть в эту ночь я смог только под утро. Но не буду хвастаться своей физической выносливостью — дело не в этом. Точнее — не только в этом. Возможно, Ольга давно обходилась без мужчины — первая вспышка ее страсти меня просто потрясла. Зато дальше все пошло, если так можно сказать, деловито, и одновременно с этим нежно: Ольга оказалась весьма предупредительной и заботливой партнершей, однако о себе тоже не забывала.

Впрочем, если быть честным, основную массу времени мы занимались тем, что лежали и разговаривали. О том, как дошли до жизни такой. Я узнал, что Ольга когда-то носила фамилию Селезнева, что за двадцать лет она ни разу не побывала в России, и забыла ее до такой степени, что даже не видит теперь смысла приезжать туда. Она рассказала, что пусть даже Батишта почти всегда занимал неплохие должности, они жили довольно скромно, и только поначалу пост мэра Рузданы приносил в семью хоть какой-то достаток. Удавалось иногда ездить на отдых в ЮАР, а однажды побывали и в Европе. Правда, с детьми так ничего и не получалось, причем не по вине Ольги, а когда Педру поразила эта ужасная болезнь, стало совсем плохо: его характер, и раньше далеко не ангельский, испортился окончательно.

Я тоже мог многое о себе рассказать, и я рассказывал. Конечно, не видел никакого смысла ни распахивать душу, ни даже упоминать о таких вещах, о которых и сам-то вспоминать не люблю… Но сложного в этом ничего не было: Батишта то и дело произносила: «мальчик мой, если не хочешь говорить об этом, то не надо». И я замолкал, перебирая пальцами волосы Ольги, когда ее голова лежала на моей груди. Порой я ощущал влагу слез на лице женщины, и принимался целовать Ольгу, а она вдруг начинала смеяться, и мы затевали очередной раунд той схватки, в которой обычно побеждают оба соперника… Если, конечно же, у них все в порядке.

А у нас все было в порядке. И утром, когда Жоам снова завел речь о легитимности королевской власти, а Франку осторожно предложил прощупать челядь насчет возможной кандидатуры, я вмешался и сказал как отрезал:

— Хватит! Все уже решено. У нас есть королева.

Члены хунты так и выпучили на меня глаза. И лишь Ольга Батишта беззвучно засмеялась, прикрыв рот ладонью.

* * *

Падре Родригу пришлось снова поработать. Очередная церемония прошла куда более торжественно и весело, чем вчерашняя коронация. Когда нас с Ольгой вывезли из церкви на украшенной цветами и всякой разноцветной ерундой повозке, от воплей «сарайва» можно было оглохнуть. Демос был в восторге от развивающихся событий — и черные, и белые горожане скачущей толпой сопровождали кортеж, забрасывая нас цветами. Я был записан в книгу регистрации браков как «Андре Николас Маск да Сибейра, Е. В. король Контвигии». Ольгу записали под ее настоящим именем, но тоже добавили «Маск да Сибейра» и указали, что отныне она является полноправной властительницей.

Королева выглядела поистине по-королевски. Роскошное белое платье с кружевами, лентами и еще какими-то излишествами, названия которых я даже и не знаю толком. Шикарное колье, пусть и далеко не целиком из настоящих бриллиантов, но подобное мне все равно сроду не купить. Прическа, над которой часа полтора трудились две мулатки. Я выглядел куда скромнее — на мне красовался простой черный костюм, зато с бело-оранжево-зеленой лентой через плечо — то были цвета некоего ордена, который автоматически вешался на любого местного управителя.

Было от чего голове кругом пойти. Стыдно сказать, но когда мы с моей новоиспеченной женой стояли на качающейся повозке, я не играл в счастливого парня: с моей физиономии не сходила до неприличия радостная улыбка, а когда я помахивал рукой своим подданным, в моих жестах было куда больше высокомерия, чем в приветствии приснопамятных членов Политбюро, когда те попирали ногами трибуну Мавзолея на Красной площади.

Нас провезли по всем основным улицам Рузданы. Когда кортеж миновал аэропорт, я помахал рукой глазевшим из окон здания, но вдруг моя рука словно замерла в воздухе. На крыше здания возле остатков шпиля, снесенного взрывом пластида, белела небольшая спутниковая «тарелка»!

А ведь еще вчера мы прокатились по городу на «Хаммере», который вышел из заварушки у дворца почти невредимым, и я мог поклясться, что никакой «тарелки» на крыше аэропорта не было! Тем более что прежние антенны вместе со шпилем были уничтожены диверсантами.

Что же это значит, черт возьми? Неужели Балтазар затеял какую-то свою игру? Или не Балтазар? А кто же тогда?

— Что случилось? — спросила Ольга. Она заметила, что выражение на моем лице изменилось.

— Все в порядке, Оля, — ответил я. — Так, вспомнил один эпизод штурма…

Боюсь, что моя королева не поверила мне. Но уже через несколько минут мы въехали на площадь перед дворцом, и можно было прекращать этот спектакль, который уже стал мне в тягость. Чертова «тарелка»!

Но напоследок я не мог не сыграть на толпу. Ольга, кажется, вознамерилась войти во дворец своим ходом. Возможно, это в здешних традициях, но я решил по-своему: подхватил жену на руки и понес через двор. Ветер взметнул подол белого платья, обнажив к восторгу публики точеные ножки королевы.

На мое счастье, никаких многодневных пиров во время чумы не планировалось — не тот момент, чтобы роскошествовать. Однако из кладовок все же извлекли вино и коньяк — отметить такое дело в любом случае было надо. На столы, накрытые в вестибюле, выставили несколько сот бутылок.

С закуской оказалось скудновато, чего не сказать о свечах — их установили, наверное, тысячи. Франку постарался — как комендант он был на своем месте. Потом я случайно услышал, что по его распоряжению кого-то даже выпороли на заднем дворе как бы за попытку саботажа. Сплошной феодализм! И это в двадцать первом-то веке!

Спутниковая антенна постоянно стояла перед моими глазами. Но я гнал ее, понимая, что не могу сейчас все бросить и потребовать разбирательств. На мое счастье, трапеза закончилась относительно скоро — часа через два. Выпивки на столах еще хватало, а я, как король, мог делать все что мне вздумается. В пределах уважения к традициям, разумеется. И я, оставаясь к истечению второго часа тостов и здравиц совершенно трезвым (хотя еще с момента окончания штурма мне страшно хотелось нажраться до чертиков), встал и заявил, что наши величества слегка притомились, а потому нам пришло время отдохнуть в наших покоях на третьем этаже. К сожалению, я мог говорить лишь по-английски, мой португальский оставлял желать много лучшего.

Но придворные вняли. Почтительно взяв мою королеву под руку, я поблагодарил всех за внимание и отправился вместе с Ольгой на третий этаж. Чинно, не торопясь, как и полагается самодержцу.

— Ты что задумал? — спросила Ольга, когда мы оказались в моей спальне. — Или…

— Нет, Оля. «Или» будет потом, — я усмехнулся. — Скажи, в этом доме есть потайной выход? Мне надо уйти так, чтобы никто об этом не знал.

— Зачем?

Думаю, жена имеет право задать подобный вопрос… Я рискнул объяснить, что подозреваю кое-кого из нашего окружения в нечистой игре. Ольга подумала, нашла какой-то хорошо поношенный комбинезон и показала, каким образом лучше исчезнуть через черный ход.

Я переоделся, обвязал голову платком а-ля пират, немного вымазал физиономию тенями из косметических запасов Ольги и, заверив супругу, что непременно скоро вернусь, без помех покинул здание дворца.

Выйдя на улицу, я сделал несколько шагов вдоль по ней, идя в направлении, абсолютно противоположном тому, куда намеревался попасть. Я опасался шпионов. Но скоро убедился, что «хвоста» нет, и можно идти туда, куда задумано.

…До аэропорта я добрался минут за десять — потому что шел довольно быстрым шагом. Вот и нужное здание, и тарелка наверху — все как полагается. Как не полагается, вернее…

В вестибюле аэровокзала ничто не изменилось со времени нашего с Балтазаром визита сюда. Лавочки, правда, почти все закрыты, но харчевня работает, так же толкутся немногочисленные горожане, и так же мается бездельем тот же самый солдат с автоматом в форме у выхода к стойкам досмотра. Только в прежний раз он был в малиновом берете гвардейца, а сегодня — в камуфлированном кепи боевика. Очень интересно!

Я, в отличие от этого парня, был без автомата. Правда, у меня имелся браунинг, но не стрелять же в солдата просто так! Я это не умею, хоть тресни… Ну что же, придется немного отвлечь его внимание…

Кроме пистолета, я прихватил с собой сигнальную ракету. Ту самую, которая могла сделать судьбу Линды Шелликэт более счастливой. Делая вид, что прикуриваю сигару, я выпустил ракету в стену вестибюля, не слишком далеко от солдата — чтобы подействовало.

Красная ракета с шипящим визгом врезалась в стену и. разбрасывая искры, принялась метаться по вестибюлю. За ней тянулся шлейф вонючего дыма.

Началась паника. Я сделал вид, что тоже заметался, но сам как мог близко подобрался к солдату, который от неожиданности встал столбом, не отрывая взгляда от ракеты, которая уже не летала, а вертелась на мозаичном полу.

Раз! Я приложил кулак с зажатым в нем пистолетом к затылку солдата. Тот пошатнулся, судорожно стал нащупывать автомат. Два! Второй удар пришелся парню в висок. Все! Он уже не опасен.

Быстро подхватив обмякшее тело, я потащил его по сумрачному коридору. Вот и дверь направо — точно как я помнил. И, надеясь, что поступаю правильно, постучал.

Дверь немедленно открылась. От неожиданности я выпустил тело солдата, и оно рухнуло на пол, зацепившись за складки моего комбинезона дулом автомата. А затем навстречу мне вылетели две руки, и я с невероятной силой был втащен внутрь.

 

Глава одиннадцатая

Тысячи лет тому назад здесь говорили на языках банту, использовали для обработки земли железные орудия и вели торговлю с отдаленными районами Африки и Азии. Среди государств, существовавших на побережье современной Анголы до прихода португальцев, наиболее развитыми были два королевства — Конго и Уфамсо… Дальнейшая история этого края в общих чертах тебе известна — года до тысяча девятьсот девяносто шестого, когда мэром Рузданы был назначен Педру Батишта, ранее далеко не последнее лицо в МПЛА, а чуть позже — во Фронте Освобождения Контвигии.

Случилось так, что тяжелая болезнь поразила Батишту почти одновременно с его новым назначением. И если поначалу Педру ехал в анклав с тайной целью в перспективе сделать из северной провинции Анголы суверенное государство, то уже через пару лет у него осталась едва ли не одна только мысль — как бы задержать развитие болезни и прекратить эту страшную боль во всех суставах.

Впрочем, длительные ремиссии давали возможность трезво оценивать ситуацию. Однажды Батишта понял, что потратил на врачей — светил мирового уровня с соответствующими гонорарами — почти весь бюджет провинции. И волей-неволей вспомнил о предложении одного американца, которого вылечили от подобного недуга… Или, по крайней мере, дали тому возможность вот уже на три года забыть о боли в костях, которые практически перестали разрушаться.

Педру Батишта не любил американцев и Соединенные Штаты. Вместе с прежним руководством Луанды он ориентировался на Советский Союз, и не его вина, что к концу двадцатого века Москва словно бы позабыла о выпестованных ею режимах. Но некоторые американцы не забывали о Контвигии, зная об открытых еще при колониализме богатствах, охраняемых до поры до времени в этой земле непроходимыми джунглями, ядовитым туманом и злобными мутантами. А также и упрямым правительством Анголы, которое проявляло удивительную дальновидность, не желая по-хорошему передавать недра своей земли иностранному капиталу. В семидесятые годы можно было под шумок смуты переходного периода прибрать к рукам северную провинцию, но еще не стерся в памяти избирателей Вьетнам. В восьмидесятые слишком сильна была дружба Анголы и СССР, чтобы осуществить безнаказанную экспансию. В девяностые главным объектом приложения сил стал Ирак, да и в некоторых странах Европы срочно пришлось устанавливать «дас нойе орднунг». Ну, а Миллениум принес новую головную боль — международный терроризм. И он тоже никак не сопрягался со срочной защитой демократии на небольшой территории, являющейся частью суверенной державы. Которая пусть и не пользуется любовью среди сопредельных стран, но при угрозе вторжения заокеанских пришельцев за нее горой бы встали многие соседи, а в первую очередь — все сильнее заставляющая уважать себя ЮАР.

И вот появился бог из машины — больной, проворовавшийся, хотя еще крепко стоящий на ногах мэр главного и единственного города лакомой провинции. Его нетрудно было уговорить на сдачу города силам быстрого реагирования в обмен на здоровье. Анализы показали, что для излечения Батишты нужен донор определенного типа стволовых клеток, лучше, конечно, кровный родственник, но ежели такого нет, можно порыскать по миру, хотя шанс вряд ли будет более чем один на сто тысяч. Однако и это почти реально. Новая технология инженерной рекомбинации ДНК уже названа революционной… хотя в этом случае донор отдает слишком много, чтобы потом остаться в живых, потому она и запрещена официально. И потому по карману лишь мультимиллионерам. Впрочем, вы, господин Батишта, должны понимать, что игра стоит подобных свеч. Сделайте видимость того, что вы возомнили себя президентом, объявите Контвигию свободной республикой… Все равно вы когда-то этого хотели… Ангольцам это понравится не больше, чем невесть откуда взявшийся наследник престола, но в конечном итоге скорая американская помощь навсегда покончит с духом местечкового сепаратизма в анклаве.

Одновременно с человеком по имени Роберт Кейдж в игру включился ТАФИМП — эта банда охотников за кишками не могла отказаться от заманчивого предложения, а американцы обещали заплатить за донора щедро. Кейдж должен был выполнить часть своей работы — организовать наследника престола Контвигии, забросить оружие и исполнителей в устье Конго, и при этом обставить все так, чтобы у мирового сообщества не возникло ни малейшего сомнения — на севере Анголы возникла угроза демократии. Ведь даже несмотря на безусловную безнаказанность в будущем, американцы не желают марать себя беспричинным вторжением. Но чтобы официальная Луанда не слишком была озабочена тем, что происходит в удаленном анклаве, ей нетрудно подкинуть проблем в граничащих с Заиром районах.

Маховик начал раскручиваться. Вот уже и оружие для повстанцев собрано, и наемники найдены, да и эмиссары ТАФИМПа клятвенно заверили, что есть варианты с донорами… Еще несколько дней — и вооруженные головорезы во главе с Жоамом Алваресом войдут в Руздану, несколько недоумевая, почему им сравнительно легко сдали город. Ну, конечно, не без стрельбы, но ведь на то и война… На трон будет посажен парень из Штатов, чей дед, по всей видимости, на самом деле был вожаком партизан Контвигии, а транспорты с морской пехотой США уже рядом, потому что вот-вот со всех сторон послышатся вопли на предмет насильственного захвата власти и попрания демократических принципов. Конечно, морская пехота США не останется сторонним наблюдателем подобного безобразия — она немедленно окажется в Руздане, вытряхнет какашки из так называемого короля, а заодно и из сепаратиста Алвареса, пособника международного терроризма. И пусть официальная Ангола сколько угодно хлопает глазами — раз она не смогла уберечь свою территорию от сепаратистов и террористов, пусть смиряется с установлением демократии извне… Долина Камней Тумана? Ну да, конечно, опять же в соответствии с принципами демократии и индивидуальной инициативы она передана в концессию частной фирме «Квинси лимитэд». Вот и договор соответствующий… Ах, он подписан так называемым королем Мигелом, чья голова скатилась недавно со ступенек дворца в Руздане? Но ведь им подписан и договор с куда более серьезной фирмой из ЮАР, которая восстанавливает поруганный город и делает из него очередную жемчужину западного побережья. Вы ведь не хотите объявить соглашения, которые подписывал король Мигел, ничтожными? Да, лучше не стоит. Надо полагать, что и господин ван Хойверт, уже вложивший уйму денег в восстановление разрушенного полубезумным мэром аэропорта тоже будет не в восторге… Где теперь этот мэр? Да кому он нужен теперь?..

Вполне возможно, что Педру Батишта получил бы здоровье и деньги. Возможно, что он (скорее всего, под новым именем) жил бы в свое удовольствие где-нибудь в Оранжевой провинции со своей симпатичной белокожей супругой. (А если бы и помер, так действительно — кому он теперь нужен?) Возможно, что американцы спокойно принялись бы качать бы из Долины полезные ископаемые, предварительно истребив мутантов и разбросав химикаты для осаждения ядовитого тумана. Не исключено, что Эрвин ван Хойверт построил бы аэропорт и курортный комплекс в Руздане, создав массу рабочих мест для жителей Анголы и набив свои многочисленные карманы… Но в один момент все пошло не совсем так, как того хотел Роберт Кейдж и стоящая за ним «лавочка».

Кроме Америки на земле есть государства, пусть с меньшими на сегодняшний день Военно-морским флотом и Военно-воздушными силами, но зато с неплохими специальными службами. Как известно, Великобритания занимается разведкой на триста лет больше, чем Соединенные Штаты, Франция — на порядок тоньше, а про израильский Моссад и говорить нечего — живая легенда. Хотя сейчас речь идет не об этих странах. И даже не о Германии, несмотря на то, что ты, Андрей, знаешь меня как Курта Фенглера, немца, пусть даже слегка обрусевшего.

* * *

Комната была погружена в полумрак, освещаемый лишь тусклым зеленоватым светильником на стене, монитором ноутбука и разноцветными лампочками на солидного размера пульте неизвестного мне назначения. В углу на кресле развалился чернокожий солдат, которого приводил в чувство белый мужчина в тенниске и шортах, а за столом сидел Фенглер, штурман из литовского экипажа. Сидя напротив, я курил вполне приличные сигареты из запаса Фенглера и пытался разобраться в своих мыслях. Думалось плохо. Но Курт и так отвечал почти на все мои вопросы, при этом картина всех случившихся со мной неурядиц становилась все более ясной.

— Получается, Кейдж знал, что за мной охотятся сотрудники ТАФИМПа?

— Конечно, знал. И я об этом узнал тоже, — спокойно ответил Курт. — Потому и был так удивлен, увидев тебя на аэродроме в Луанде.

— Значит… Ты был уверен, что я обречен стать донором? И ты даже не намекнул мне на это? Я правильно понял?

— Абсолютно, — спокойно ответил Курт. — Это война, парень. И ты поступал точно так же, когда сдал американцев пиратам. Кто знает, может быть их уже скормили акулам… И я не собираюсь оправдываться, пойми меня правильно. Но если бы я узнал об этом чуть раньше, то сумел бы отговорить Кейджа от того, чтобы он взял тебя в рейс. Ко всему прочему, это могло немного осложнить его планы. И в случае чего я мог бы устроить, чтобы ты не вылетел в Африку. Ну, побили бы тебя хулиганы, или еще что-нибудь в этом роде.

Было о чем задуматься…

— Неужели возможно такое совпадение? — спросил я. — Я имею в виду болезнь Педру, и то, что именно я должен был стать для него донором?

— Ты прав, в это совпадение поверить трудно… Конечно, можно предположить и такое, но, скорее всего, ты предназначался вовсе не для Батишты.

— А для кого тогда?

— А для кого угодно. Для первой леди какой-нибудь страны, которая хочет выглядеть моложе, или для владельца крупной корпорации, чей ребенок умирает от лейкемии. Возможно, когда ты сдавал анализы и делал прививки, кто-то из персонала твоей поликлиники получил долларов двадцать за информацию. И для Кейджа ты стал тем джокером, который неожиданно добавил ему возможностей, чтобы быстрее провернуть гениально задуманную операцию. При этом он отлично сработался с тафимповцами. Формально он был уже не кадровым офицером, а «свободным охотником». И Штаты легко могли бы от него откреститься в случае чего.

— А раньше он разве был военным?

— Да. Есть сведения, что он прошел Форт-Брагг.

— А как же тогда его авиационный бизнес в Нью-Мексико?

— Настоящий Роберт Кейдж по-прежнему запускает самолетики в городе Кальенте — это проверено. Того человека, который был нашим боссом в «Аэлитасе», звали несколько иначе… Тебе, кстати, его настоящее имя ничего не скажет.

— Это ясно. Но вот еще что не понимаю: если я был таким ценным кадром для Кейджа, да еще с условием передачи моей головы в обмен на услуги наемников, то почему он отправил меня в Тбилиси получать оружие? Останови нас какой-нибудь патруль, и шабаш. Того и гляди, пришлось бы мне сидеть в грузинской тюрьме.

— Вероятно, он не считал твою миссию в Тбилиси опасной. Возможно, кто-то получил хорошую взятку — вспомни, ведь ваш грузовик наверняка не случайно сопровождали автоинспекторы, фактически обеспечивая «зеленую улицу», а не исключено, что и охрану. Потом ты должен был попасть в лапы агентам ТАФИМПа в Лагосе, и поминай как тебя звали. Впрочем, можно даже допустить, что Кейдж не всегда адекватно оценивал свои поступки. Вспомни, он действительно выглядел слегка не в себе, когда начинались проблемы.

— Еще вопрос. Почему Кейдж был таким заполошным, если у него все остальное шло как надо? Или это мое появление в Луанде выбило его из колеи?

— А с чего ты решил, что у него все шло как надо? Вовсе нет. Я почти смог расстроить его комбинацию с наемниками и оружием. Он еще в Луанде почувствовал, что за ним следят. Заметался, потому и решил пойти на дополнительные сложности с перегрузкой ящиков. Помнишь вертолет? В нем были мои люди. Они высадились на лесном аэродроме, ликвидировали охрану и ждали, когда мы прилетим, чтобы задержать самолет и взять Кейджа с поличным. А потом сдать его спецслужбам Анголы как террориста.

— Ликвидировали охрану? Пытали и сожгли парней из Тонга-Со?

— Это война, — повторил Курт.

— Тогда получается, что это я расстроил твои планы?

— Именно. Ты не должен был корчить из себя героя и выскакивать из самолета. Но я даже и подумать не мог, что одна шальная пуля разнесет сотрудников ангольского спецназа в клочья! Вот такие непредвиденные случайности и сводят на нет все операции, долго и тщательно подготавливаемые разведкой…

— Курт, а вот еще такой вопрос…

— Слушаю тебя.

— Какова была твоя цель? Сорвать поход на Руздану?

— Да. Мы ведь тоже в свое время рассчитывали на Долину Камней Тумана. Но до поры до времени обходились другими ресурсами. А сегодня — сам понимаешь — времена другие. На якутские алмазы наложила лапу ЮАР, на золото — Канада. Казахский уран теперь не наш, я уж не говорю про силезский. Нефть опять же… Надо вспомнить про резервы, даже если нет прямого одобрения со стороны руководства. И я тоже отправился на «свободную охоту». Стал членом экипажа. Нашел нужных людей в Африке. Я сделал ставку на осколки МПЛА, ставшие официальными лицами в Луанде — только, конечно же, не на тех, кто поддерживал сепаратистов. После ареста Кейджа и шумного скандала можно было бы легко дезавуировать деятельность всей этой лавочки, а заодно и геологов… Которых твои бандиты ну совсем уж ни к чему продали пиратам.

— А пожар в самолете? Тоже случайность?

— Тоже. Уверен, что при взрыве на аэродроме в турбину или лопасть винта что-то попало. Майк действительно был бездарным механиком, а я хоть что-то понимал, и старался делать так, чтобы поддерживать двигатели в исправном состоянии. Так что за самолет я не беспокоился, тем более, именно этот аппарат был выбран нашими сотрудниками для полетов в Африку как самый надежный из возможных вариантов.

— Неужели и Дэйв тоже был заодно с тобой?

— Нет. Я работал один. Карбаускис был честным пилотом, наверное, единственным честным парнем в экипаже… Не считая тебя, конечно. Правда, у него весьма своеобразный послужной список.

— А Толя?

— Не нравился он мне. И Кейдж не зря намекал на его работу в Грозном — слишком плохо этот парень разбирался в средствах. Да и интриган — он еще в ЦАР хотел посеять вражду между Майком и остальным экипажем, когда принялся шпионить по своей инициативе.

Я хохотнул.

— Чего ты?

— Да ничего. Вспомнил нашу попойку в Банги. Ведь никто тогда из нас там по-настоящему не напился — все ваньку валяли.

— И ты тоже?

— Точно. Я еще и подслушал разговор между Дэйвом и Толей. Они как раз обсуждали истинные цели Кейджа. В меру известной им информации.

— А ты действительно не так прост. Наверное, потому и сумел выкрутиться в Лагосе. И смотри теперь — кем ты стал? Его величество королем! Будет потом что вспомнить.

Я тщетно искал насмешку в словах Курта.

— Майк перед смертью успел сказать, что Роб стрелял в Дэйва. Почему так случилось? Что произошло на борту, Курт?

Фенглер не спеша прикурил. Мужчина, возившийся вокруг солдата, прекратил свои манипуляции и подошел к своей аппаратуре. Солдат сопел и пялился на меня — белки его глаз сердито сверкали в полутьме.

… Когда Андрей выскочил из самолета с автоматом, первым побуждением Курта Фенглера было желание броситься следом за ним. Но спустя секунду штурман решил, что ничего страшного нет. Андрея либо убьют, либо скрутят, а это уже ровным счетом ничего не меняет. Самолет никуда не взлетит, и Кейдж будет арестован.

— Черт бы их подрал, — проворчал Дэйв. — Откуда эти мерзавцы взялись на мою голову?

Он напряженно смотрел через стекла кабины, да и все прочие внимательно следили за развитием обстановки, а потому Курту было не очень сложно снять с крючка второй автомат и положить его себе на колени.

Вооруженный гранатометом «Муха» спецназовец не спеша стал приближаться к самолету. Он полагал, что среди экипажа не должно оказаться людей, могущих оказать активное сопротивление, и потому, видимо, был просто потрясен, когда над его головой просвистели пули.

От неожиданности он залег на землю. А может, и от страха — но в этом он ни за что бы не признался даже сам себе… Страх постепенно уступил место злости — как смеет этот гад стрелять? А ну, сейчас мы его…

Перестрелка слегка затянулась. Выскочивший из самолета автоматчик оказался упрямым — сдаваться он не хотел, хотя и стрелял как трубочист. Правда, пуля — она и в Африке дура…

«Взять мерзавца!» — приказал командир. Спецназовцы короткими перебежками приблизились к месту, где залег автоматчик, и спрятались за большими ящиками. Раздалось еще несколько коротких очередей.

«Кретины!» — подумал командир. — «Там же динамит…»

И это была его последняя мысль. На краткий и одновременно бесконечный миг все стало белым и тяжелым, а после этого командир уже ни о чем не мог думать. Так же, как и его бойцы.

Грохот взрыва заставил зажмуриться всех членов экипажа. Самолет неприятно содрогнулся. Курт даже застонал от злости — все летело к черту. Но и у Кейджа многое летело к черту — американец давно понял, что в его планы по вооружению партизан Тонга-Со кто-то пытается внести существенные коррективы.

— Глуши двигатели! — сказал Роб.

— Какого черта? — спросил Курт.

— Выходим, будем загружаться, — пояснил Кейдж. — Кажется, нам больше никто не помешает. Скорее! Времени нет, придется самим все таскать.

Дэйв протянул руку к РУДу.

— Стой! — скомандовал Фенглер.

Все замерли, глядя на него.

А штурман уже стоял в удобной позиции, держа под прицелом автомата всю кабину. На лицах членов экипажа было написано изумление — подобной выходки вряд ли кто ожидал от немца, который хоть и был классным авиатором, но тупицей и пьяницей при этом.

— У тебя что — белая горячка? — со знанием дела спросил Толя.

Он, как и Дэйв, полагал, что сейчас экипаж спокойно загрузит ящики и отправится к месту уже окончательной выгрузки. Майк тоже так считал. На подобное рассчитывал и Роб. С некоторыми поправками.

А вот Курт думал иначе…

— Я сказал: взлетать! — крикнул он и дослал патрон.

— Идиот! — воскликнул Кейдж.

— Еще секунда, и я стреляю, — заявил Курт. — Немедленно взлетать!

Дэйв посмотрел на Фенглера и, видимо, понял, что штурман не шутит. Он двинул рычаг, и самолет тронулся с места. Кейдж сделал движение, будто хочет вытереть пот со лба.

— Роб, не двигайся! Ложись на пол, лицом вниз, руки — на затылок!.. Вот так… Остальные — работаем!

— Куда летим?! — прокричал Дэйв.

— Курс на Луанду, — ответил Курт.

Самолет оторвался от земли. Несколько минут экипаж молчал, затем, когда «Антонов» набрал высоту, и рев двигателей стал чуть глуше, Курт сказал:

— Повстанцы не получат оружие, Роберт. А ты не получишь Контвигию.

— Что происходит, Курт? — спросил Дэйв, когда все, кроме лежащего на полу кабины Кейджа, надели наушники и получили возможность переговариваться через СПУ.

— Кейдж работает на разведку Соединенных Штатов, Дэйв, — сказал Курт. — И его цели полностью противоположны моим. Кроме того, я достаточно хорошо знаю его планы, а потому могу уверенно сказать — из Африки никто из нас бы не вернулся.

— Почему? — спросил Толя.

— Потому что мы все слишком много знаем.

— А я? — воскликнул Майк. — А что будет со мной? Ведь ты же понимаешь, почему я здесь, и что вся эта экспедиция затеяна в первую очередь именно ради меня?!

— Думаю, что тебе не будут предъявлять никаких обвинений, — произнес Курт. — В отличие от Кейджа. Я полагаю, что на пожизненный срок в ангольской тюрьме он может рассчитывать…

Майк медленно стянул с головы наушники и уставился в синее небо Африки. А затем неожиданно рухнул на пол и сделал в падении грамотную подсечку штурману.

— Роб!!! Помогай! — завопил Майк.

Курт не удержался на ногах. Он повалился на одно колено, пытаясь перехватить автомат, чтобы врезать Майку прикладом по голове. Но вмешался Кейдж. Рыча бульдогом, он бросился на Фенглера. Будь на месте Роберта простой смертный, Курт легко бы справился с двумя гражданскими лицами. Но Кейдж, так же, как и штурман, был «охотником». С помощью Майка он сумел скрутить Курта — теперь уже штурман лежал на полу кабины ничком, руки его были завернуты за спину, а на ногах Фенглера сидел Новински.

— Дэйв! — прокричал Роберт. — Поворачивай обратно!

Дэйв проигнорировал команду босса.

— Ты что, не слышал? Назад!

— Нет! — вдруг крикнул командир. — Мне надоели эти приключения. Летим в Луанду. Толя, забери-ка у них автомат, что-то мне не нравится обстановка на борту…

— Ну и черт с тобой, — произнес Кейдж.

С этими словами он вынул из кармана браунинг и выстрелил командиру в затылок. Легкая пуля застряла в черепе, но от толчка тело Карбаускиса повалилось вперед.

— Ты тоже хочешь?! — зарычал Кейдж, обращаясь к побледневшему Толе. — Бери управление и садись там, откуда взлетали. Немедленно!

Толя понял, что сейчас не время спорить. Он взялся за штурвал, нащупал педали и начал готовиться к развороту. Кейдж прислонил ствол браунинга к голове извивающегося на полу штурмана.

Но второго выстрела не последовало. С левой стороны фюзеляжа вдруг раздался громкий хлопок и сразу же вслед за этим страшный механический визг. Резкий толчок сбросил Кейджа и Майка с Курта и откинул их к стене. Фенглер менее чем в секунду оценил обстановку, проворно выскочил из кабины в отсек и запер за собой дверь. Визг за бортом прекратился. Шум моторов стал значительно тише. Самолет стало кренить и бросать из стороны в сторону.

— Пожар левого двигателя! — дико закричал Толя. — Майк, сделай что-нибудь!

Но Майк растерялся. Как ни странно, растерялся и Роберт. Поэтому, наверное, никто из оставшихся в самолете не заметил расплывшуюся за хвостом «Антонова» белую кляксу парашюта: штурман держал валенький спасательный — жно, никто из оставшихся в самолете не заметил расплывшуюся за хвостом "ательной выгрузки.

ели в испра своей сумке маленький спасательный парашют — именно парашют, а вовсе не запас спиртного, как все думали.

Самолет быстро терял высоту. Толя с трудом удерживал машину, не давая ей свалиться в штопор. Из левого двигателя валил густой черный дым, турбина разваливалась на глазах, теряя лопасти. Толя не слышал тяжелого дыхания стоящих за его спиной американцев, не видел их белых от ужаса глаз… И у самого пилота были, наверное, такие же глаза, когда «Антонов» врезался в верхушки деревьев. Нечеловеческая сила выбила из рук Толи штурвал, когда от фюзеляжа легко, словно мушиные крылышки, оторвались обе плоскости. Фюзеляж развалился надвое, кабина, кувыркаясь, отлетела чуть в сторону, а следом за ней полетел в болото Майк, думающий, что он уже труп. Мягкий мох болота не дал наследнику престола погибнуть раньше времени. Роберту Кейджу и Толе Самаеву повезло меньше. Через несколько дней Андрей Маскаев увидит, что останется от них после визита пары гиен… И сам с трудом избежит гибели от пули Майка, которого введет в заблуждение желтая куртка штурмана.

Спасательный парашют, как известно, не всегда спасает на сто процентов. Его купол слишком мал для того, чтобы погасить скорость до сравнительно безопасной. Поэтому его обычно и используют, если стоит выбор: лепешка на земле или хотя бы перелом с вывихом.

Курт выбрал перелом. При этом не слишком сложный. При падении на джунгли он сломал берцовую кость и пришел к выводу, что легко отделался, когда к нему подошли пятеро масаев и бережно отнесли в хижину, где сноровисто наложили шину на ногу. Время, однако, терять было нельзя. И без того прошло немало дней, пока масайские охотники не позвали из ближайшей деревни Квимба зажиточного крестьянина с повозкой, запряженной тощим быком. На повозке Курта доставили в ту деревню. Дальше пошло чуть проще: раз в неделю в Квимбу приезжал автобус из городишки Мбанза-Конго. Оттуда, опираясь на клюку, Фенглер добрался до станции узкоколейки, ведущей в Браззавиль. Дальше еще легче: пассажирский поезд домчал Курта в Пуэнт-Нуар, а уж оттуда совсем просто было добраться на боте с продовольствием до «точки» в здании рузданского аэропорта, где персонал, состоящий из офицера, техника и чернокожего солдата, как раз восстанавливал уничтоженное диверсантами спутниковое оборудование.

Здесь же и выяснилось, что произошло в Руздане. Курт в принципе был готов к тому, что запущенная Кейджем машина приведет к какому-нибудь конфликту, но такого он не ожидал. На какой-то момент его просто выбила из колеи информация о том, что переворот все-таки свершился. Следующим ударом стало известие о смерти мэра. Но когда Фенглер узнал, что Контвигией теперь управляет Андре Николас Маск да Сибейра, с ним случилось нечто похожее на шок: уж к этому он точно не был готов. Надо полагать, встреча разведчика и короля все равно состоялась бы, но Энди Маск опять оказался шустрее, чем этого ожидал бывший штурман.

— «Да Сибейра», — повторил Курт с неподражаемой интонацией. — Если ты хотел подчеркнуть этим, что ты из Сибири, то я могу оценить твое остроумие. Да и вообще, я тебя недооценил… Но вот что. Пора прекращать эту клоунаду. На днях мы сворачиваемся, и я забираю тебя отсюда. Можешь оставаться пока у нас. Во дворце тебе больше нечего делать.

Я помолчал, обдумывая сказанное. Оператор, увидев на экране монитора что-то новое, вдруг произнес:

— Один кит и два дельфина. Четыреста миль. Курс прежний.

Курт грязно выругался, как обычно ругаются русские офицеры, если происходит неладное.

— Да, — сказал он. — Тебе действительно пора собираться.

— Это ты так думаешь, — ответил я спокойно. — На самом деле у меня еще остались там дела.

— Не говори чепухи, — с досадой произнес Фенглер. — Твоему так называемому царствованию осталось существовать от силы два дня.

— Но почему? Я думаю, ван Хойверт в состоянии помочь нам… Да и наш Балтазар… — я решил прикусить язык.

— Ван Хойверт… — повторил Курт. — Ты уже познакомился с этим спрутом? Признаюсь, весьма интересная личность. Чтобы сегодня белый человек в ЮАР так высоко взлетел, ему действительно надо быть очень незаурядным типом.

— Тем более. Я считаю, нам надо прислушаться к его советам и предложениям. — И я передал Курту некоторые ключевые моменты нашего разговора.

— Все это было бы хорошо и даже мило, — вздохнул Курт. — Если бы не одно «но». Знаешь, какое?

— Какое?

— Дело в том, что американцы уже на пороге. Их корабли идут сюда. События развиваются примерно так, как этого и ожидал Кейдж. Захват власти случился? Случился. Демократия попрана? Попрана. Плюс к тому же угроза жизни американских граждан, ты понимаешь, что это значит?! Это значит — конец. Кейдж все-таки выиграл. Морские пехотинцы скоро будут здесь, и все пойдет почти по изначальному плану, с той лишь разницей, что Долину Камней отдадут другой фирме. В данном случае — никакой разницы, просто другая вывеска. Но тоже на американском языке. Собирайся домой. Здесь делать больше нечего.

— И что — ничего уже нельзя сделать?

— Ничего. Если бы только у меня были доказательства, что вся эта заваруха инспирирована американцами, может быть, тогда…

— А мои слова?

— А они разве что-нибудь значат?

— А слова Ольги?

— Не смеши меня.

— Может быть, вот эта штука что-нибудь прояснит? — спросил я, протягивая Курту «портсигар».

Даже при таком освещении было видно, как изменилось лицо у Фенглера.

— Откуда у тебя эта вещь? — тихо спросил он, открыв крышку.

— Трофей, — ответил я.

— Черт возьми, я серьезно!

Я объяснил.

— Ну ты даешь… — сказал Курт с чувством, и вдруг закричал оператору: — Быстро передай Харперу вот это: «Доставка возможна. Бухгалтер составил баланс. Необходима предоплата. Фенглер.» Повтори!

— Так и передавать? — с явным недоверием переспросил оператор.

— Да! — закричал Курт. — Именно так! Повтори!

Оператор застучал по клавиатуре, потом считал с экрана монитора неуверенным тоном: «Доставка возможна. Бухгалтер составил баланс. Необходима предоплата. Фенглер.»

— Отправляй, — сказал Курт. — Кажется, в последний момент мы все-таки успели!.. Ну, Андрей, ты просто не представляешь, что ты сейчас сделал…

— Вообще-то догадываюсь, — сказал я. — Неужели из-за этой штучки ваши китообразные повернут восвояси?

— А ты действительно догадлив… О боже мой, неужели это действительно сейчас происходит?

— И даже наяву, — произнес я. — А ты не можешь мне сказать, что в конечном итоге произойдет?

— Значит, ты еще не обо всем догадываешься… Долина Камней Тумана уже почти наша! Теперь понял!?

— Из-за этой машинки? Что это? Электронный аналог «Энигмы» времен Второй мировой?

— А вот об этом, — Фенглер сказал серьезно, — тебе лучше не знать. Не все вещи в этом мире надо пробовать на зуб, надеюсь, ты это понимаешь?

— Понимаю. Но ведь тогда получается, что нет никаких оснований удерживать меня здесь? И я могу спокойно прийти к ван Хойверту и заверить его, что Долина будет в надежных руках?

— Настойчив ты, король… В принципе, думаю, с ван Хойвертом мы сработаемся… Тихо! Погоди, не вскакивай! Тебе же нужны хоть какие-то верительные грамоты, правильно?

— Ох, черт… Конечно.

— Вот то-то же. Посиди здесь часок, я думаю, что за это время мы управимся.

— У вас прямая связь с Москвой?

Курт набычился.

— Не надо задавать лишних вопросов, — сказал он. — А то я было уже подумал, не пригласить ли тебя к сотрудничеству. Поработать по ТАФИМПу, например.

— Вы думаете, я соглашусь?

— Не знаю. Ты нам подходишь, я это вижу. А подходим ли мы тебе — решай сам… Я тебя не тороплю. Вернешься домой, подумаешь, а потом, если вдруг вспомнишь о моих словах, позвонишь по телефону в Москву… Нет, записывать ничего не надо, если понадобится, ты запомнишь и так…

Я решил, что запомню — семизначный номер был очень простым.

— И кого мне спросить? — поинтересовался я. — Курта Фенглера? Или скажете ваше настоящее имя?

Разведчик секунду смотрел на меня, думая, наверное, есть ли смысл стереть меня в порошок сразу, или лучше подождать немного.

— Нет, — проворчал он. — Ты сам представишься. Только не настоящим именем, конечно.

— У меня есть оперативный псевдоним?

— Да, есть. «Узурпатор».

ЭПИЛОГ

Вернулся я во дворец как нельзя более вовремя. Пьянка уже закончилась, народ разбрелся. Обслуга взялась за уборку помещения, а мое ближайшее окружение решило проверить, чего это я так надолго уединился с женой — неужели его величество думает, что ночи не хватит?

Мою отлучку придворные не должны были заметить, зато Ольга, по-моему, извелась. Уж слишком порывисто она бросилась мне на шею и крепко обняла. Да и глаза опять выглядели подозрительно припухшими. Ничего не понимаю в женщинах, хоть убейте.

Думаю, без меня бы обошлись, но государственные дела требовали мозгового штурма от всех членов хунты, которые тоже остались трезвыми. Мы перебрались в залу. Франку хитро поглядывал на нас с Ольгой — этот проныра наверняка понял, что мы занимались вовсе не тем, для чего в подавляющем большинстве случаев уединяются новобрачные.

Но озвучивать свои подозрения он не стал. Обстановка и без того уже была достаточно накаленной.

Жоам орал на Балтазара — почему нет связи с Америкой? Да Силва не остался в долгу и неосторожно прошелся на предмет мыслительных способностей Алвареса. Я не стал дожидаться, когда министры схватятся за оружие, и предъявил им распечатку проекта моего договора с акционерным обществом «АСКОС».

— Что? — Балтазар не поверил своим глазам. — Русские? Как они-то сюда проникли?

Я скромно промолчал. Алварес и да Силва уставились на меня. Потом лицо Жоама расплылось в улыбке.

— Послушай, я уже готов поверить в то, что ты действительно король, — произнес он.

— Но почему русские? — не сдавался Балтазар. — Ну подождали бы еще день-другой, и я сделал бы все сам…

— А почему Андрей не может продать Долину своим соотечественникам? — резонно спросила Ольга. — Какая разница — русские, американцы?

— Русских только еще не хватало, — продолжал ворчать да Силва. — Какой он им соотечественник, этот литовец?

— Я русский, — мне захотелось еще сильнее огорошить бывшего адвоката. Тот только развел руками.

— Ждать действительно нельзя, — согласился Жоам. — Франку, собирайся. Быстро мчись к ван Хойверту…

— Не слишком ли поздно? — немного наивно спросила Ольга. А может быть, решила поиграть.

— Поздно?! — заревел Жоам. — Вам все мало? — И осекся, переведя взгляд с Ольги на меня. — Слушай, а когда ты успел провернуть это дело?

Ольга промолчала. Франку хихикнул. Я подумал, что этот деятель уже наверняка завел во дворце своих шпионов, и что моя отлучка не осталась для него незамеченной.

— Я сходил на базар, — сказал я. — И нашел, с кем можно заключить сделку.

* * *

С ван Хойвертом сделка тоже состоялась. Молодой бур, не выражая никаких особых эмоций, заявил, что расценивает компанию «АСКОС» как вполне надежного партнера (тем более что ее не так давно передали в федеральную собственность), и надеется на то, что ему никто не будет мешать обустраивать город по своему усмотрению.

— Ждите, — сказал он напоследок, передав кому-то сообщение по электронной почте. — Завтра за мной пришлют теплоход, а еще через день Африка будет за вас. Можете готовить меморандум о создании нового государства на континенте. Интернет к вашим услугам. На первое время, конечно. Потом придется действовать иначе. Я могу посодействовать. Правда, небесплатно.

— Какую валюту посоветуете выбрать? — спросил Жоам.

— Разумеется, ранд, — ответил Эрвин.

Провожать ван Хойверта отправилась вся наша хунта… Хотя, теперь вряд ли стоило называть кабинет министров этим малоприличным словом, тем более, нас уже насчитывалось девять человек дармоедов. Государственно-бюрократический аппарат вставал на ноги, чиновники все чаще произносили волшебное слово «налоги»…

В гавани стояло нечто совершенно сказочного вида — такие суда я видел только в кино. Нет, вру, даже в голливудских фильмах про миллионеров яхты были попроще. То, что Эрвин назвал скромным словом «теплоход», заставляло думать о технологиях уже как минимум двадцать второго века.

— Полторы тонны, наверное? — спросил я.

— Тысяча четыреста, — ответил Эрвин. — Двадцать узлов. Пять тысяч миль автономного похода. Автор проекта Редман Диксон, если это имя вам что-нибудь говорит.

Мне это имя ничего не говорило, но я понимающе покивал головой.

…Не знаю точно, какие рычаги были в распоряжении ван Хойверта, да и не очень хочу знать. Не все вещи в этом мире надо пробовать на зуб. Но спустя два дня Балтазар, окончательно смирившийся с «рукой Москвы» на африканской земле, сел поутру за компьютер и зашел на сайт «Панафриканы» — весьма оперативного агентства, чей репортер уже торчал в отеле Рузданы и третировал нас на предмет наших дальнейших планов.

— Эй! — крикнул да Силва. — Идите скорее сюда! Ван Хойверт не соврал. Нас уже две страны считают за людей и готовы обменяться дипломатами.

— Это какие? — спросил Жоам.

— Вот, смотрите. Кот-Д’Ивуар, Буркина-Фасо… Знаете, где это?

— Рано радуешься, — сказал я. — Это Берег Слоновой Кости и Верхняя Вольта. Какой вес они имеют в мире? Слабее их только мы, наверное…

— Это пока, — уверенно заявил Жоам. — Давайте подождем. Может быть, более серьезные державы дольше думают? Сами подумайте, какая у них бюрократия…

До обеда мы не находили себе места. Жоам и я курили сигарету за сигаретой, навлекая на себя ядовитые замечания Балтазара, который периодически перезагружал веб-страницы интернета. Ольга нервно ходила по комнате, как тигрица по клетке.

К полудню дело сдвинулось с мертвой точки.

— Нас признала ЮАР!!! — заорал да Силва. — Это уже что-то!

— ЮАР — это ван Хойверт, — сказала Ольга. — Послушай, Балтазар, не будь таким наивным, Южная Африка слишком далека от действительно сильных игроков на мировой сцене. И ты это знаешь.

— Ждите, ждите, — говорил Алварес. — Не зря же мы, черт возьми, потеряли столько хороших парней!

Ближе к ночи, когда над Рузданой опустилась темнота, Балтазар объявил:

— Уважаемые члены кабинета! Слушайте! Нигерия, Россия, Венесуэла, Ирландия! Все! Теперь можно считать, что наше государство существует!

— Это победа! — воскликнул Жоам. — Мы сделали это!

Не знаю, слышал ли прежде дворец Рузданы, еще недавно бывший скромной ратушей, такие торжествующие вопли. Жоам и Балтазар пустились в пляс. Ольга кинулась мне на шею. Франку быстро куда-то умчался.

Пока из подвала извлекали коньяк и прочие остатки былой роскоши, со двора донесся грохот орудийного выстрела. Следом за вспышкой в небе расцвели огни фейерверка. Зенитку уже отремонтировали, а вот то, что Франку где-то нашел заряды с салютом, для меня стало сюрпризом.

Излишне говорить, что дворец, а с ним и весь город гулял до утра. Министры пили как слоны, я, в принципе, тоже готов был нарезаться, но королева быстро смекнула, куда дует ветер, и утащила меня в спальню. Я не слишком-то и сопротивлялся.

…А утром я обнаружил среди разгрома и вдребезги упившихся придворных изрядно набравшегося Жоама, который продолжал банкет в гордом одиночестве. Трудно сказать, сколько он уничтожил дорогущего коньяка, но то, что он оставался хотя бы в сидячем положении и подливал себе в рюмку, говорило о его недюжинной выносливости.

— А! Иди сюда, твое величество! — позвал он, увидев меня. Жоам прикрывал один глаз ладонью, наверное, чтобы изображение не двоилось. — Давай выпьем за тебя. Ты сделал столько, что даже представить себе не можешь.

От рюмочки я не отказался. Жоам опрокинул в себя еще порцию коньяка и вдруг спросил:

— А ты знаешь, почему я тебя не продал?..

— Знаю, — сказал я.

— Нет, ты не знаешь. Ты стоишь намного дороже, чем предполагал этот, как его… Катлер… Ты умный парень, Андрей. Может, подскажешь, что мне теперь делать?

— Так ты вроде при делах, Жоам, — сказал я. — Обороной будешь рулить.

— Да в гробу я видел все это! — заорал Алварес. — И дворец этот я видеть уже не могу…

Он швырнул пустую бутылку в стену и обхватил голову руками. Я, кажется, понял, что к чему. Этот человек был полевым командиром, профессиональным солдатом, воеводой милостью божьей, и его мало что интересовало, кроме походов по пересеченной местности и стрельбы по движущимся мишеням.

— И самое обидное, что произойдет именно то, чего я боялся, — горько заговорил он. — Долину заберут себе белые. В шахты пойдут вкалывать черные. А в Руздане будут играть в казино денежные мешки из Европы и Штатов… Может, есть смысл вернуться в Тонга-Со? А то я наделаю тут дел… Объявлю кому-нибудь войну, чего доброго. А может, в наемники податься? Эй, где Балтазар? Балтазар!!! Уснул, что ли?.. Кому-нибудь в Заире может пригодиться солдат с опытом штурма городов? Ну, не хочешь отвечать, не надо…

Жоам хватил еще одну рюмку и почти тут же вырубился.

Кто-то положил руку мне на плечо. Я накрыл ее своей ладонью.

— Что, Оля? — спросил я.

— Ты домой вчера писал? — тихо спросила она.

— Да. Не могу дозвониться никак. Может, электронная почта дойдет.

— Ты уедешь?

Что я мог ответить? Я по-прежнему не видел здесь своего будущего, и не собирался оставаться в Контвигии, несмотря на тот статус, за который немало людей в мире прошли бы по чужим головам. А мне, как и Жоаму, совсем не был нужен этот дворец.

— Пойми меня правильно, Оля…

— Я понимаю. Но, может быть, ты задержишься здесь еще на немного? Месяца на три… Ну, хотя бы на два. А, Андрей?

Я тоже ее понимал. И отлично знал, на что Ольга надеется — не она первая, не она последняя. Да и нельзя королеве оставаться без наследного принца.

А с другой стороны, теперь не так-то просто оставить этот пост. Кроме того, мне хотелось увидеть первые шаги новорожденного государства. Заключить хотя бы малую часть необходимых договоров и установить пару-тройку дипломатических отношений. Посмотреть, как будут строить современные дома в Руздане. И, может быть, встретить в обновленном аэропорту первый приземлившийся самолет… На который, вполне возможно, у меня все же будет лежать в кармане билет.