Старуха не сразу смогла взять в толк, чего от нее требует этот странный молодой человек, так похожий на этих проклятых гринго. Парень говорил с очень странным акцентом, но не с американским. В противном случае Мартина даже и не стала бы ему отвечать. Но, сообразив, что парень всего лишь хочет поговорить с Хоакином, понимающе закивала и скрылась в недрах дома. Механик вышел на улицу через пару минут. Он несколько секунд молча смотрел на Сергея. Несмотря на то, что он, похоже, сразу его узнал, на то, чтобы вспомнить, где же они виделись, у мастера ушло определенное время.

– Что ты хочешь?

– Ты сказал однажды, что я понимаю, как ты работаешь, – произнес Лихоманов. Приветствия и прочие церемонии, как он подумал, здесь будут излишни.

– Да. Я это вижу. И что теперь? Ты же должен скоро уехать.

– Вот моя машина, – Сергей показал пальцем на странный рыдван, весьма отдаленно похожий на «Форд-Сандерберд» пятьдесят восьмого года выпуска.

В малоподвижных глазах Хоакина мелькнул интерес. Он подошел к автомобилю, провел рукой по облезлой желтой краске кузова, заглянул внутрь салона, где из кресел лезла труха. Прислушался к кашляющему, неровному звуку изношенного двигателя. Посмотрел на обрывки низко расположенной овальной решетки радиатора, напоминающей разинутую пасть глубоководной рыбы, которая потеряла большую часть своих зубов.

– Боишься заглушить? – спросил механик.

– Да, – согласился Сергей. – Иначе я его потом могу не завести.

Хоакин понимающе покачал головой.

– И ты хочешь, чтобы я тебе сделал из этого реактивный самолет?

– Нет. Я хочу сам сделать из этого хорошую машину.

– Для этого тебе понадобится несколько недель и куча денег.

– А как тогда с тем «Крайслером»? Ты его восстановил меньше, чем за пять дней. А этот «Форд» по крайней мере на ходу.

– Я его не восстанавливал. Это была другая машина.

Черт! Неужели перед ним действительно разыграли комедию? Или он просто плохо понимает речь Хоакина?

– Как так? – потерянно спросил Сергей. – Ты же сам говорил – твоя работа…

– Да. Я сделал так, что старая, негодная машина стала свежей и быстрой.

Пошли, кажется, вест-индейские загадки, подумал Лихоманов, если он правильно понимает жаргон трущоб. Но на кой черт тогда я выпросил на время у нашего портье этот хлам, на котором и ездить-то страшно?

… Портье, длинный смешливый негр, не стал отказываться. Для советского человека ему было не жалко старого «Форда». Если парень вдруг действительно немного отладит автомобиль – очень хорошо. А если доломает окончательно – то так тому и быть.

– Ладно, – произнес Сергей. – Могу ли я сам сделать так, что эта разваливающаяся на ходу машина станет свежей и быстрой?

– Покажи руки, – вдруг потребовал Хоакин. Сергей протянул ладони, уже изрядно почерневшие и загрубевшие от постоянного контакта с металлом и масляным нагаром.

– Гараж свободен, – сказал кубинец. – Садись и загоняй. У тебя должно получиться.

Сергей сел за руль, который опасно шатался вместе с колонкой, включил первую скорость (коробка ответила зловещим скрежетом) и, подняв тучу почти черного дыма, перебрался во двор через открытые Хоакином ворота.

Гараж действительно был свободен. Лихоманов аккуратно въехал внутрь и, не заглушая все-таки двигатель, вышел из машины. Подошел Хоакин, недовольно покрутил носом и потребовал остановить мотор. Сергей подчинился.

– Теперь слушай, – сказал механик. – Твоя настойчивость уже известна за пределами профсоюза. Хосе был тобой очень доволен. Он надеется, что ты уже почти стал настоящим мастером. Но то, что ты сейчас будешь делать, немного отличается от того, что ты делал раньше…

– Я понимаю. Но…

– Тише. Слушай вот еще что. Любая вещь в мире, а такая вещь, как автомобиль в особенности, обладает чем-то таким, чему в испанском языке нет слова. Возможно, ближе, всего будет « espiritu» , «дух», но это все равно не совсем верно. Индейцы называют это словом «маниту», китайцы, кажется, «ву». В нашем случае это следы, которые оставили в машине ее создатели, те, кто когда-то водил ее и ремонтировал. Чем старее машина, тем этих следов больше, и тем непредсказуемее ее поведение. Да и на разных людей машина реагирует по-разному. Даже если у двух водителей может оказаться одинаковый опыт, одинаковый стиль вождения, под одним машина будет вести себя послушно, под другим превратится в злобное животное.

Хоакин нашарил под верстаком бутылку рома, откупорил ее… Посмотрел на Сергея, который верил и не верил его словам, достал два заляпанных стакана и наполнил каждый до половины. Оба выпили. Хоакин продолжил:

– Если полностью или почти полностью вычистить все воспоминания о прежних владельцах и механиках, машина действительно может стать другой… То есть, это будет тот же самый автомобиль, но для всех окружающих она станет как новой.

– А как же так?.. То есть, обновление – это просто видимость? Но как же быть с тем «Крайслером»? Как та машина могла двигаться, если она только выглядела новой?! Не понимаю. Ты что-то недоговариваешь…

– Никогда не верь тому, что видишь, – строго сказал Хоакин. – Кроме того, есть возможность не просто уничтожить старые следы. Если кому-то по силам изменить все эти наслоения времени и воздействия многих людей, изменится и сама машина. И во что она превратится, этого никому не дано предугадать.

– Даже так?

– Да. Но это иногда бывает слишком сложно. И опасно. Даже для меня.

Механики снова выпили. Сергею показалось, что Хоакин разговаривает с ним, даже не открывая рта.

– Если ты меняешь следы, будь готов к тому, что все, кто когда-то ездил в твоей машине, тоже изменятся. Они будут совсем другими.

– Подожди-ка, подожди… Если, к примеру, на этой машине ездил парень, которого я хорошо знаю, и после того, как ты или, допустим, я, постараются что-то изменить в машине, тот человек тоже изменится? Допустим, он был… (Сергей чуть не сказал «портье») врачом, а когда ты его вдруг снова увидишь, он станет, к примеру, моряком?

Хоакин некоторое время молчал.

– Этого я никогда не делал. И тебе не советую делать. Это может привести к необратимым последствиям. И не только для людей, но и для всего, что их окружает.

– Но ты ведь знаешь, как это делается?

– Знаю.

– Покажешь?

Хоакин снова замолчал. Сергею показалось, что механик опять впадает в транс, и Лихоманов поспешил наполнить его стакан.

– Я покажу, – сказал он. – Если ты мне поклянешься Девой Марией и Иосифом об одной вещи.

– Согласен, – сказал Сергей. Он не был ни католиком, ни вообще верующим.

– Никогда не возвращай после этого машину тому, у кого взял ее.

… – Силы востока и запада, севера и юга, земли и неба, моря и леса, – бормотал Сергей по-испански возле автомобиля. Чувствовал он себя последним идиотом, но ему нужно было поверить, что сейчас все получится. Ох, как он хотел в это верить. Потому что сейчас перед ним был не «Форд» кубинского портье, который так и не получил тогда обратно свою машину – Лихоманов солгал, что разбил-таки ее вдребезги. Сейчас рядом стоял зеленый «Краун». И вместо гаража Хоакина теперь был заброшенный, полуразрушенный бокс недалеко от Вантая, тот самый, где когда-то не покладая рук трудились «скоробеи» Секача. На грязном, потрескавшемся бетонном полу лежал открытый кейс, а в нем находилось содержимое нижней камеры сейфа из офиса «Оверхилла» – страшноватые «сувениры», которые Лихоманов под присмотром и по рекомендациям Хоакина покупал в мрачных лавчонках Вилья-Брава на свои последние деньги в свой последний день на Кубе. Череп игуаны, отрубленные куриные лапы, змеиные позвонки, и – самое жуткое – черная свеча, сделанная, по заверениям Хоакина и продававшего ее гаитянина, не из чего-нибудь, а из человеческого сала.

О судьбе Секача Сергей не думал. Своя его тоже мало интересовала. Вспоминая о странных инцидентах с владельцами тех машин, с которыми он когда-то неосторожно экспериментировал, Лихоманов концентрировался только на своих последних пассажирах – Андрее Половоде, Павле Кутапине и Карине, чьей фамилии он не знал, но которая была ему абсолютно неинтересна. И он заставлял себя верить, что гротескные манипуляции помогут ему сделать то, чего он не мог сделать, не прибегая к силам, о которых почти ничего не знал.

Но вот странно – перед его мысленным взором прошли не только незваные гости. Множество лиц, когда-либо садившихся в его машину, шли чередой: сотрудники фирмы, которых он когда-либо подвозил, две или три девушки, с кем у него были легкие приключения, представитель поставщика, кого он когда-то встречал на вокзале, врач Борис, совсем недавно оказывавший помощь раненому бандиту… Наконец, мелькнули образы тех, кого он сейчас совсем бы не хотел вспоминать, даже Надю – кроме нее, он увидел лица Ирины и Егора, а затем и свое, слегка искаженное, словно в зеркале заднего вида; сейчас, в этот момент, надо было, наверное, прекратить ритуал, но он понимал, что уже поздно. Слишком поздно. Плотный туман уже поглотил его.

… Кажется, он впал в длительный транс, наверное, такой же, какой приключался в подобных обстоятельствах с Хоакином. Сергей поднялся с бетонного пола, отряхнул брюки и, пошатываясь, посмотрел на свою машину – «Тойоту-Краун», большую, мощную, чем-то всегда напоминающую ему классических «американцев» пятидесятых годов. С машиной на вид было все в порядке.

Снаружи тоже все было в порядке. Правда, если судить по тому, что солнце катилось к горизонту, уже наступил вечер. Хотелось пить. Вернее, даже не пить, а выпить. Желательно чего-нибудь покрепче…

Сергей вынул телефон и с замиранием сердца набрал номер.

– Да, Сережа! – послышался голос Иры. Лихоманов не узнал его, но почти сразу же понял, в чем дело – в голосе жены не было напряжения.

– Гости где? – с трудом спросил он.

– Надя? Надя дома.

– Я не про нее… Те, другие, где?

– Не знаю. Они же еще вчера уехали. Ты что, Сереж? Заработался?

– Егор дома?

– Нет еще, в футбол все гоняет… Ты скоро приедешь?

– Скоро.

Сергей сунул телефон в карман и вернулся в гараж. Стараясь не глядеть на разбросанные по полу предметы, скидал их в «дипломат», который положил потом на заднее сиденье. После чего сел за руль и запустил двигатель.