Весь окружающий мир на какое-то время потерял свои краски.

Серые дамы со скучными серыми лицами приходили и жаловались на примитивные недуги. Еда не приносила удовольствия, свежая пресса отправлялась прямиком в камин, без которого мне теперь было зябко даже в самые солнечные весенние дни. Это началось в тот день, когда я вернулся домой после трехдневного пребывания в поместье Лайнс-Холл в качестве лечащего врача леди Офелии Честерсон. С самого первого дня, а если быть точнее, то с первого вечера, все казалось мне странным, выходящим за рамки реального. Я решил попробовать себя в роли сыщика, но не учел того, что стану делать, обнаружив «преступника». Я заигрался, пошел на поводу у разыгравшейся фантазии и тщеславия. Происходящее слишком напоминало мне бульварный роман, словно только что вышедший из-под пера экзальтированной леди-писательницы, где добро всегда побеждает зло и главные герои выходят невредимыми из всех возможных передряг. Все наводило на эту мысль — мрачные, почти театральные декорации, тщательно выписанные противоположные по сути характеры действующих лиц, семейная тайна, завещание, обделенный наследник, находящийся во власти темных сил и мнящий себя способным ими управлять. А как же видел это я? Вырождающийся род, трясущийся над остатками былого величия, деспотичная мать, коварная и амбициозная невестка — охотница за богатыми женихами, и сам сэр Уильям, несчастный одержимый, попавший в ловушку собственного гнева и алчности. Но как ни странно, именно его мне особенно жаль… И было среди этого хаоса и разгула темных страстей и светлое пятно, и при мысли о мисс Корделии Эванс вязкий туман, окутавший мое измученное сознание, развеивался, пропуская солнечные лучи. Невинное создание, надеюсь, ее жизнь изменилась в лучшую сторону. Все свои мысли я самым тщательным образом заносил в дневник.

Пусть потомкам, коль будут таковые, написанное здесь покажется бредом безумца, однако, находясь в здравом уме и твердой памяти, уверяю, все это истинная правда.

Май за окном радовал глаз. Много воды утекло, забирая с собой мою апатию и тоску. Нет, я не тешил себя мыслью, что чувство вины за смерть сэра Уильяма покинет меня, но в существование мое постепенно возвращался смысл, и немаловажным стимулом тому явилась моя очаровательная невеста. Строго говоря, мы еще не были обручены, но и я, и она разумно полагали, что в данном случае подобные формальности не имеют значения. К тому же, нам предстояло нечто очень важное, что тревожило и волновало меня сильнее иных фантомов и чудовищ.

— Дорогой, ты уверен, что нам стоит ехать так скоро? — спросила Агата с плохо скрываемым смущением в голосе. Меня абсолютно не беспокоил ее статус молодой вдовы и уж тем более, я не имел ничего против рода ее занятий — способности медиума уже раз спасли мне рассудок и жизнь. Однако Агата полагала, что новость о нашей скорой помолвке расстроит мою матушку.

— Мне достаточно лет, чтобы считать себя вполне созревшим для женитьбы, — в который раз уже возразил я, — Я твердо уверен в своем выборе, и, если ты не передумала свою жизнь связать со мной, то самое время известить об этом родственников. Будет весьма неловко, если они узнают об этом из газет. Таким образом, вопрос был, наконец, решен, и чудным майским утром мы с Агатой купили билеты первого класса и сели на поезд до Нортумберленда. Путешествовать по железной дороге мне, сама собой, уже доводилось, но каждый раз поездка превращалась в увлекательное приключение, и я, как мальчишка, восхищался гениальностью человеческой мысли, от души восторгался комфорту новенького купе и тому, как рельсовая дорога экономит наше время. Сложно уже даже представить себе, как можно было преодолевать такой путь на перекладных. Моя избранница смотрела на меня мягким нежным взглядом огромных голубых глаз, от которого таяло сердце. Я подумал, что с утра еще ни разу не говорил, как идет ей это васильковое платье и милая шляпка с лентами. Но вместо комплиментов принялся рассказывать, как хорош Нортумберленд и деревня, где живет моя драгоценная матушка с моей младшей сестренкой, у которой в этом году, осенью, состоится дебют на лондонском сезоне. Мне, как коренному жителю графства, глубоко близки были его тусклые равнины и вересковые пустоши, что в период цветения до неузнаваемости меняют унылый пейзаж. Мы по праву гордимся бурной историей нашего края, полной славных битв, побед и поражений. В былые годы противостояние с Шотландией, до которой отсюда было рукой подать, носило характер затяжной войны, сейчас же англичане и шотландцы вполне мирно соседствуют, разделенные лишь рекой. Лично я знаю множество семей, связанных с горцами кровным родством.

— Может, расскажешь о своей семье? — прервала меня Агата, — Это может пригодиться мне в беседе с миссис Найтингейл.

— Ты права, конечно, но и рассказывать особо не о чем. Однако Агату Лонг было не так легко вести в заблуждение. Она чуть склонила голову, тем самым выражая сомнение:

— И тем не менее, мой дорогой доктор. Я просто не мог отказать такой женщине ни в чем и, хоть некоторые воспоминания до сих пор причиняют боль, мне и впрямь не стоило ничего скрывать от будущей жены. Под успокаивающий грохот колес я неторопливо начал:

— Скоро ты сама убедишься, что в моей биографии нет ровным счетом ничего примечательного. Моя мать, Лидия Найтингейл, в девичестве Уильямс, рано вышла замуж за аптекаря Ричарда Найтингейла, который, несмотря на серьезность своего ремесла, не отличался собранностью и вниманием. Как бы выразиться деликатно, он был немного чудаковат, все время витал в облаках. В последние годы аптекой заправлял его помощник и мой старый друг Персиваль Коллинз. Впрочем, это не мешало отцу продолжать ставить свои глупые и опасные эксперименты и, в конце концов, отравиться.

Проводилось расследование, но всем было ясно, что это несчастный случай.

— Я соболезную вашей утрате, Джон.

— Право не стоит. Отец вогнал нас в долги и, как мог, препятствовал моему образованию, мечтал, чтобы я вечно был подле него. Мы редко сходились во взглядах, — я замолчал, собираясь с мыслями. Я говорил то, что думал в действительности, но слишком поздно задумался о том, какое впечатление подобная холодность к отцу со стороны сына могла произвести на Агату, — Зато у меня есть чудесная мать, она непременно тебя полюбит, и три сестры — старшая Кристина, моя двойняшка Ханна и младшенькая Маргарет.

Ну, удовлетворил твое любопытство?

— Отчасти.

— Прости, но это, правда, все. Агата отвернулась к окну, и я позволил себе облегчённо перевести дух. Ложь далась мне нелегко. Эта женщина смотрит, кажется, в самую душу, однако тема, которую я так и не рискнул затронуть, считается в нашей семье запретной, и Агате вовсе не за чем о ней знать. Длинный паровозный гудок возвестил о прибытии на вокзал. Мы покинули уютное светлое купе и прошли по пустой платформе к месту ожидания. Состав, натужно запыхтев, тронулся, а вместе с нами на перроне остались лишь пожилой джентльмен и паренек из вагона для рабочего класса. Погода несколько отличалась от Лондонской. Холодный ветер приносил тучи, и воздух был до предела наполнен ощущением надвигающегося дождя.

— Джон! Сколько лет, сколько зим! — к нам спешил высокий молодой мужчина в пестрой одежде. Он непрерывно махал нам руками и улыбался. Агата нахмурилась, я же, наоборот, обрадовался:

— Перси Коллинз! — мы крепко обнялись, — Наш управляющий, — спохватившись, я представил его своей спутнице, — А это миссис Лонг.

— Миссис Лонг, мое почтение, — Коллинз раскланялся и галантно поцеловал протянутую руку, — Смею надеяться, Вам у нас понравится.

— Несомненно, — Агата премило улыбнулась, — Никогда раньше не забиралась так далеко на север.

— Тогда не будем задерживаться. Мы погрузились в повозку, вполне обычный вид транспорта в нашей глуши, но слишком непритязательный для жительницы Лондона.

Я опасался недовольства Агаты, но она проявила удивительную деликатность — молча подобрала юбки и с помощью Коллинза взобралась на свое место. Я с позабытой в городе легкостью запрыгнул в повозку и сам удивился, как скучал по деревенской свободе. Агата чуть слышно усмехнулась моей мальчишеской выходке и украдкой от возницы поцеловала в щеку. Коллинз лихо правил лошадьми и заливался соловьем, на все лады расхваливая красоты местной природы. Не так давно я занимался примерно тем же, но моя невеста ни разу не высказала недовольства невольным повторением. Меж тем начал накрапывать мелкий холодный дождь, но мы уже подъезжали к усадьбе. Персиваль Коллинз торжественно объявил:

— Добро пожаловать в «Старый дуб»! Я заметил, как поменялась лицо Агаты, из раскрасневшегося от ветра и холода стало вдруг белым как полотно. Я сжал ее ладонь, затянутую в тонкую ткань перчатки:

— Все будет хорошо. О помолвке объявим за обедом, а пока веди себя непринужденно, как обычно. Ну же, милая, ты способна очаровать кого угодно. Коллинз помог нам донести вещи до крыльца и вернулся к повозке. Я трижды громко стукнул в дверной молоточек. Нам открыли в тот же миг, будто все это время стояли с той стороны двери. Миссис Гроув, мамина компаньонка и старая подруга, что совмещала к тому же должность домоправительницы, радостно всплеснула руками.

— Бог мой, это Джон! — пожилая женщина расплылась в улыбке, отчего ее широкое доброе лицо избороздилось лучиками-морщинками.

— Лидия, Джон приехал! Мы прошли в дом, и я тут же попал в не по-женски крепкие объятия миссис Гроув.

— Полноте, не стоит лить слезы, со мной же все хорошо, — смущенно пробормотал я. И тут в прихожей появилась хозяйка. Моя мать была очень красивой женщиной и годы совсем ее не испортили. Невысокая и склонная к полноте, она всегда держалась с неизменным достоинством и производила впечатление жесткой властной дамы, но стоило только взглянуть в ее добрые бледно-голубые глаза, чтобы понять свою ошибку. С тех пор, как мы не виделись, в ее волосах добавилось седины, но они были все такие же густые, собранные в тяжелый узел на затылке и украшены черепаховым гребнем.

— Матушка! — мы обнялись и поцеловались. Я понял, наконец, как сильно скучал по ней и этому дому, — Позвольте Вам кое-кого представить. Миссис Лонг. Я принципиально не стал избегать обращения «миссис», чтобы доказать Агате, что для меня это не является недостатком. Агата присела в легком реверансе:

— Очень приятно, миссис Найтингейл. Ваш сын много о Вас рассказывал.

— Надеюсь исключительно хорошее, миссис…

— Прошу Вас, просто Агата. Повисла неловкая пауза, которую никто не спешил прерывать. Я догадался, что глядя друг на друга, обе дорогие мне женщины вели некую борьбу, если так можно выразиться, испытывали друг друга.

Мне стало тревожно:

— А почему нас не встречает Маргарет?

— Она у друзей, ты помнишь их. Андерсоны. Вернется не раньше будущей недели.

— Мама, Вы получили мою телеграмму?

— Да, сын. Получила, — матушка, наконец, отвела взгляд от Агаты и с теплом посмотрела на меня, — Ты так возмужал!

— Ничего подобного, просто мы давно не виделись. Но Агата устала в дороги, может, отложим разговоры до обеда? Он все так же в половине второго?

— Точно! — спохватилась миссис Гроув, — Пойду, проверю, как идут приготовления. У лестницы на второй этаж мама задержала меня:

— Это ведь не то, что я подумала?

— Мама…

— Молчи, Джон! — она слегка повысила голос, но тут же взяла себя в руки, — Ладно, поговорим об этом позже. Определенно, я ожидал иного приема. Агату поселили в комнату, расположенную настолько далеко от моей, насколько это вообще было возможно. Незадолго до обеда я навестил возлюбленную, чтобы подбодрить перед серьезным разговором.

— Волнуюсь, словно в первый раз, — неохотно призналась она, — Ты же видел, как она отреагировала на мой статус замужней дамы?

— Вдовы, — поправил я ее, — Уважаемой вдовы.

— Джон! Ты бы сам принял меня за вдову? В ее словах было зерно истины. В гардеробе миссис Лонг черный цвет отсутствовал как понятие, а цветущий вид, лучезарная улыбка и легкомысленные шляпки окончательно сбивали с толка людей, мало с ней знакомых.

— И к тому же, — Агата порывисто вздохнула, чтобы взять себя в руки, — Миссис Найтингейл вряд ли обрадуется возможному родству с медиумом.

— Давай решать проблемы по мере их поступления. Слышишь, колокольчик звонит? Пора спускаться к столу. Если быть до конца честным, то я разделял большинство тревог невесты. Обед проходил в весьма напряженной атмосфере, хоть матушка и прилагала определённые усилия, чтобы выглядеть хорошей хозяйкой, н меня ей было не обмануть. За чаем опасная для всех нас тема все же была затронута.

— Мама, — я отставил в сторону недопитый чай и поднялся со своего места, — Мы должны кое-что Вам сообщить. Агата решительно встала рядом со мной и взяла за руку.

— Мама, мы с Агатой решили пожениться. Наступила гробовая тишина. Было слышно, как тикают стенные часы, тяжело дышит Агата и как дрожит фарфор в руке матушки.

Наконец, ей удалось справиться с потрясением:

— Это очень неожиданно, сын. О таких вещах следует предупреждать заранее, чтобы получить родительское благословение. Разговор вдруг начал принимать нежелательный оборот, но ситуацию спасла миссис Гроув:

— Может, следует перейти в гостиную? Молли затопила камин. Не проронив ни слова, мама гордо прошествовала прочь из столовой. Агата задержала меня у двери:

— Джон, что происходит? Я ей не нравлюсь?

— Не переживай, милая, все в порядке. Но сам я, впрочем, так не считал. Реакция матушки напугала меня, ведь ни за что на свете я не желал ее расстроить. Когда мы втроем, не считая хранившей молчание домоправительницы, расположились в гостиной, разговор продолжился.

— Прошу меня простить за несдержанность, однако, Джон, ты меня удивил.

— Мне почти тридцать, мама, Вы сами много раз говорила мне о женитьбе. Матушка перевела взгляд на Агату, которую, как я уже догадался, считала не самой удачной партией для меня.

— Не думайте, миссис Лонг, что, живя в глуши, до нас не доходят сплетни из Лондона, — тихо, но неуловимо угрожающе, начала мама, — Скажу прямо, что совершенно не вижу рядом с моим сыном вдову, которая, к слову, старше него.

— Мама! — я не смог сдержаться, — О чем Вы говорите?

— Тише, Джон. Дай мне закончить. Однако все выше сказанное меркнет перед тем, что Вы, мадам, обманываете людей, заставляя их верить, будто бы можете устанавливать связь с загробным миром. Я достаточно ясно выразилась? Впору было хвататься за голову — я абсолютно не узнавал свою добрую, деликатную и безупречно воспитанную матушку. То, что она говорила, было в высшей степени оскорбительно. Но Агата не позволила мне снова вмешаться.

— Ваши рассуждения о возрасте строятся на догадках и предположениях, — ровным уважительным тоном ответила она, — Безусловно, общество привыкло видеть женщин, потерявших мужей, несчастными и заплаканными, лишившимися опоры в жизни и закутанными в вечный траур. Но позволю себе заметить, что ни я, ни Вы под это определение не подходим. Я прожила в браке два года, за которые не успела даже как следует узнать мужа, что тут говорить о любви. Теперь, что касается сферы моей деятельности, — Агата быстро перевела дух, но не потеряла лица, — Но к чему слова? Сидя в своей комнате, я в некоторой степени подготовилась к этому разговору и могу на деле продемонстрировать, что духи действительно на моей стороне. Я отвел глаза от уверенной в себе Агаты и посмотрел на мать.

Без всякого сомнения, подобные слова произвели на нее впечатление.

— Что ж, попробуйте. Агата прожигала матушку глазами и вдруг холодно улыбнулась.

— Вы мне не верите, мэм, но вот что я скажу. Ваш муж прощает Вас.

— Господи! — мама вскочила дивана, — За что?!

— О, Вы знаете. Это касается некого секрета, что Вы упорно храните, — безжалостно ответила Агата, нет, леди-медиум миссис Лонг, — Или мне стоит озвучить подробности? Я могу узнать, если хотите.

— Нет! Я не чувствую себя виновной, я делаю то, что должна. Мама круто развернулась и ушла.

— Боже мой, что это все значит? Агата проигнорировала мой вопрос.

— Прости, Джон, мне нужно отдохнуть. Беседа меня несколько утомила. Когда и она покинула гостиную, я остался совершенно один. Дамы упорно не желали покидать своих комнат, и я отправился в аптеку с благородной целью — проверить, как идут дела. За прилавком стоял Перси Коллинз и что-то скрупулёзно заносил в огромный гроссбух.

— Ты вовремя, — поприветствовал он меня, — Я почти закончил.

Сходим в паб, пропустим по стаканчику. И мы пошли. В деревне у меня не было друзей, кроме Колллинза.

Отец взял его в помощники еще парнишкой четырнадцати лет от роду. Никто лучше Персиваля не справлялся с финансовыми делами, и после смерти отца прибыль от аптеки резко пошла в гору, в чем была непосредственная заслуга нового управляющего. Пабов было два, но мы пришли в тот, что поменьше, где ошивалась публика поприличнее. Очень скоро захмелевший Коллинз на все заведение объявил о моей скорой свадьбе, и веселье понеслось по второму кругу. Домой я вернулся под утро. Позже мне обязательно станет стыдно за столь безудержную попойку, но в тот момент, когда тело мое, наконец, завалилось в заботливо расправленную постель, я об этом совершенно не думал. Строго говоря, я не думал вообще ни о чем. А разбудил меня стук в дверь. Слепо нашарив на тумбочке свои часы, я убедился, что проспал завтрак. Что ж, с маминой стороны было весьма любезно не будить меня.

— Джон, это я. Просыпайся же, соня. Я добрел до двери и впустил Агату. Она выглядела необычайно бодрой и довольной, впрочем, в сравнении со мной это действительно бросалось в глаза.

— Ты невероятен! Весь дом слышал, как ты пытался незамеченным пробраться в свою спальню.

— Не может быть! Я шел очень тихо.

— И по дороге заглянул в спальню миссис Гроув, — Агата звонко рассмеялась, — Правда быстро сообразил, что ошибся дверью и, пьяно извиняясь, пошел дальше. Меня с удвоенной силой затошнило:

— Это же ужасно! Что мне теперь говорить миссис Гроув?!

— Извинений будет вполне достаточно, — заверила меня Агата, — Кстати, твой собутыльник приходил утром, свежий и бодрый. Я только застонал в ответ.

— Но я пришла вот зачем. Коллинз едет в город, кажется, в вашу вторую аптеку. Ты бы мог съездить с ним. Развеешься и заодно посмотришь, что там да как.

— А ты?

— Буду брать твою матушку на абордаж. Не беспокойся, я найду способ завоевать ее доверие. А ты собирайся, повозка уже готова. Она пригладила мои встрепанные со сна волосы и нежно поцеловала на прощание. Когда я вернулся из города, то сразу заметил, что что-то изменилось. Сквозь приоткрытую дверь гостиной я увидел странную картину — мама и Агата сидели рядом, на одном диване, и тихо разговаривали. Я не хотел им мешать, но Агата подняла голову и увидела меня:

— Джон, иди к нам. Я не сомневался, что недопонимание между женщинами скоро пройдет, и в доме снова воцарится мир, но что так скоро… Это было несколько странно.

— Сын, — как-то очень неуверенно начала мама, — У меня к тебе серьезный разговор. Будь на то моя воля, я бы никогда его с тобой не завела, но сегодня мне открылись новые факты, которые многое меняют.

— Что ж, — я чувствовал страх и смущение, — Говорите.

— Не здесь. Давай пройдём с библиотеку твоего отца. Стоит сказать, что матушка старалась заходить туда как можно реже, и теперешняя ее просьба встревожила меня еще сильнее. В библиотеке не было ни пылинки, но не было и того ощущения человеческого присутствия, как если бы сюда кто-то часто заходил.

— О чем Вы хотели поговорить, мама?

— О твоем брате. Агата присела рядом со мной и обхватила руками мой локоть. Ее близость внушала некое спокойствие, хотя происходящее все больше напоминало дурной сон.

— Ты помнишь его. Нет? Это не удивительно, ведь вам с Ханной было всего по четыре годика. Джеймс мечтал стать моряком и бороздить бескрайние океанские просторы, на земле ему было тесно. Он рано покинул родительский дом, чтобы обучиться морскому делу. Мой чудный мальчик… Я начинал вспоминать. Джеймс приезжал на каникулы и обязательно привозил нам с Ханной подарки, у сестры на каминной полке до сих пор лежит огромная раковина, которую он ей подарил и которую она чудом не разбила в детстве. Воспоминания были такими нечеткими, время почти и стерло их из моей памяти.

— Он… погиб, да? Мама кинула:

— Во время сильного шторма его смыло за борт. Мы с твоим отцом решили не скрывать от вас это печальное известие и, как ты уже заметил, старались лишний раз не вспоминать Джеймса в присутствии других детей. Дело в том, Джон, что твой брат погиб при обстоятельствах столь необычных, что никто не поведает тебе о них лучше, чем сам Джеймс. Внутри у меня похолодело:

— То есть как это — сам? Воображение уже рисовало мне бледную тень моего погибшего родственника. Нет, конечно же мама имела в виду что-то иное!

— Он присылал письма, очень подробные и откровенные, в них он делился со мной всем, что было у него на душе. Матушка отвернулась к книжным полкам и начала то-то суетливо искать. Я же желал, но не смел спросить самое важное, что беспокоило меня — почему именно сейчас? Что произошло в мое отсутствие, так повлиявшее на маму и заставившее ее пойти против ей же установленных правил?

— Вот, — она держала в руках жестяную коробку, пальцы судорожно впивались в острые углы, — Здесь некоторые его личные вещи. Капитан был настолько любезен, что доставил их лично. Туда же я положила и письма. Думаю, тебе стоит обратить особое внимание на последние из них. Дрожащими руками мама передала мне коробку и, извинившись, торопливо вышла. Агата прикрыла за ней дверь и начала шагать по комнате туда-сюда. Мы оба молчали.

— Агата, — позвал я, — Я не понимаю, что происходит. Я не хотел бы впутывать тебя во все это…

— Нет, Джон, все именно так и должно быть. Поднимись к себе и открой коробку. Уверена, ознакомившись с ее содержимым, ты будешь задавать совсем другие вопросы. Мне не понравились ее слова, но пока я совершенно не понимал, как мне быть и что делать, поэтому послушно поднялся в свою комнату и открыл таинственную коробку. Это было ужасно. Так ужасно, что едва мог заставить себя дочитать до конца. Строчки сплетались перед моими глазами, накладывались одна на другую, но я упорно продолжал читать, хоть и больше всего на свете желал бы никогда не узнать правды. Дело в том, что мой старший брат был безумен. Я понял это не сразу, но в последнем письме Джеймс писал маме, что видит кошмарные сны, которые, по его мнению, абсолютно реальны. Он, с детства бредивший плаваниями, возненавидел море. Он писал: «… я никогда больше, ни за какие деньги мира, не выйду в море. Каждый божий день я просыпаюсь с мыслью о том, что скоро окажусь на суше. Мама, он преследует меня, даже во сне мне нет покоя…»

Джеймс часто упоминал кого-то, кто до смерти пугал его, однако имени мне обнаружить не удалось, даже намека на роль, что таинственный незнакомец выполнял на корабле. Я надеялся, что в следующем письме завеса приоткроется, но конвертов больше не было. Зато на самом дне, под аккуратно сложенной морской формой, лежало нечто, завернутое в газету. Я с трепетом раскрыл находку.

Ей оказался дневник Джеймса. То немногое, что я в нем почерпнул, заставило меня покрыться испариной от страха. В ужасе я отбросил тонкую тетрадь в сторону и закрыл лицо руками. Мы прокляты, мы оба прокляты и нет нам спасения! Агата испугалась моего внезапного вторжения, но, увидев, в каком я был состоянии, побледнела:

— Господи, Джон! Что с тобой?

— Я… прочитал дневник… брата, — меня все еще трясло, и говорить было необыкновенно сложно — лицо и тело словно онемели.

— Что он пишет? Говори же, не молчи!

— Он видел «Каллисто» и это свело его с ума. И смотри, что я нашел еще. С трудом разжав пальцы, я бросил на кровать фотоснимок, запечатлевший всю команду «Лавинии», корабля, на котором плавал Джеймс. Агата внимательно его изучила:

— Если это Джеймс, — она показала на улыбающегося парня в первом ряду, — То ты на него очень похож. Но что такого…

— Ты смотришь не на того. Вот, в самом центре.

— И кто же это? Я сцепил заметно дрожащие пальцы и, собравшись с силами, выпалил:

— Лео Грант. Капитан-призрак.