В четверг утром засветился Ли Соннерс. Точнее, утром об этом стало известно, а когда его достали аримаспы, не знала даже Ева. Она проснулась оттого, что Ли безостановочно шагал по каюте. Сперва она никак не могла понять, в чем дело, и только когда он повернулся, чтобы подойти к ней, она увидела мягкое сияние вокруг его лица.

Теперь она, сжавшись, сидела за столиком у стены, механически помешивая ложечкой остывший чай, а мы старались не смотреть на нее, понимая, что ей просто жутко возвращаться к человеку, который через несколько часов должен умереть.

Ли был уже третьим. Костлявая сука бродила по спардекам и каютам, пряталась где-то в сумраке трюмов, а мы только ежились под леденящим взглядом ее пустых глазниц, бессильные и беспомощные, словно жертвенные овцы перед алтарем.

Нельзя сказать, что кто-то паниковал. Каждый из нас знал, что паника лучший способ самоубийства. Но страшно нам было. Мы уже поняли, что вляпались, поспешив на призыв «Гермеса». «Гермес» не должен был передавать такое радостное сообщение до установления двустороннего контакта. Ли, Джуна и Ян были на их совести. Но, думаю, винить их нельзя. Более полувека, с тех самых пор, как наша зона освоения соприкоснулась со сферой распространения аримаспов, вся земная ойкумена с нетерпением ждала встречи. «Гермес» явно поторопился, но и сам заплатил за свою ошибку немалую цену.

О том, что произошло с защищенным от всех мыслимых опасностей десантным рейдером, можно только догадываться. Когда мы прибыли на место, «Гермеса» здесь уже не было. Но экипаж его, видимо, сгорел на том же самом огне, на котором поджаривался сейчас Ли.

И теперь, в итоге, оставшись один на один с последовательно уничтожавшим нас неизвестным, мы честно вели спиральный поиск, пытаясь найти то, на что наткнулся «Гермес». Многое мешало нам. Гибли люди, а нам никак не удавалось установить природу предшествующего смерти свечения. Но мы продолжали прочесывать сектор за сектором, отчаянно пытаясь обмануть судьбу.

Вот только счет пока был не в нашу пользу. Казалось, что с каждым просеянным мегаметром мы еще глубже проваливаемся в бездну откуда нет возврата. Здесь, в этой спрятанной на окраине малоисследованного рукава системе, Бог совсем отвернулся от нас и только время от времени, брезгливо сплевывая, подзывал Ангела Смерти и тыкал пальцем в случайно оказавшегося под рукой.

— Хорошо хоть Еву не задело, — сказал сидящий напротив меня Рей. — Без открытого навигатора Поиску конец.

— Конец… — отозвался я, механически рисуя пальцем виньетку на зеркальной поверхности столика. — А может, оно и к лучшему. Какой это поиск? Это — мясорубка.

— Что же теперь? — удивился Рей. — Уходить, что ли?! Брось, Серхито! Не привыкать! Глаза боятся, руки делают.

Я пожал плечами и сказал:

— Не знаю. По-моему, у нас нет выбора. Не понимая причин гибели людей…

— Выбор всегда есть, — не согласился Рей. — Вот я помню, на Анхра-Манью… Ты там не был, не знаешь. Это — ад. Так вот, я там понял: даже когда тебя окружили и ясно, что драться абсолютно бессмысленно, у тебя все равно остается выбор. Я тебя уверяю, выбор есть всегда — даже когда выбора нет.

— Это казуистика, — сказал я сердито. — Я тебе говорю о нашей ситуации. Все жертвы пока что бессмысленны. А мы еще собираемся их умножать. Хотя, конечно, если тебе наплевать на это…

— Ну… — примирительно сказал Рей. — Подожди, Серхито. Может, Мастер сегодня закончит анализ. Он там что-то придумал. Потерпи немного.

Мастера и вправду не было в столовой. Надо полагать, он так и сидел с расчетчиками со вчерашнего утра.

— Будем надеяться, — сказал я. — Ты не думай. Рей, я не меньше тебя хочу найти аримаспов. Но ты посмотри — вот уже и Ли…

— Позавтракали? — спросил у меня за спиной мелодичный голос.

Я вздрогнул и обернулся. Это была Ольга. Она стояла рядом, глядя на меня тем самым взглядом, от которого у меня всегда обрывалось сердце и где-то под легкими возникала сладкая пустота.

— У меня к тебе просьба, Серхито, — сказала она, подходя вплотную к столику.

Просьба! Ольга наверняка знала, что я ей никогда ни в чем не откажу. Если бы в тот день, когда она появилась на корабле, за суперкарго крутился Гастон, а я бездельничал… Хотя нет. Все равно Ольга выбрала бы Гастона. Несмотря на то, что я был моложе и сильнее, думаю, в честном бой Гастон одолел бы меня по всем статьям. Поэтому мне только и оставалось, что принимать их склейку как свершившийся факт.

— Послушай, — сказала она, садясь и заглядывая мне прямо в глаза. — Ты бы не согласился помочь Еве, Серхито? Посмотри, как ей плохо.

Я поморщился. Это была иезуитская просьба. Формально Ольга, как врач, имела право на подобные заходы. Но вместе с тем она не могла не знать о моем к ней отношении. Если еще учесть, что в самом начале рейса я уже пробовал с Евой и это ничем не кончилось, то легко можно представить охвативший меня восторг.

С минуту я раздумывал, не послать ли Ольгу подальше. Но тут вмешался Рей.

— Давай, лучше я поговорю с ней, — предложил он. — У меня получится.

— Нет, Рей. — Ольга показала головой. — Не стоит. Одного желания тут мало. К Еве нужен особый подход. У Серхито это выйдет лучше.

— Хорошо, — сказал я. — Я попробую. Конечно, не в том объеме, как ты хочешь. Но поговорить — поговорю.

— Вот и прекрасно, — сказала Ольга, вставая. — Приободри ее, Серхито. Сейчас все должны быть в форме. Тем более наш навигатор.

Она кивнула и пошла к выходу, легко покачивая отливающими металлом бедрами.

— М-да-а, — сказал Рей. — Повезло Гастону.

— Ты так считаешь? — спросил я, думая уже о Еве.

— Да ты что! — воскликнул Рей. — Ты посмотри на Гастона! Ты когда-нибудь видел его таким? Он влюблен как мальчишка! Вот попомни мое слово, — добавил он убежденно, — они и дальше будут летать вместе.

— Хотелось бы верить, — сказал я, собирая тарелки. Дальний Поиск не располагал к завязыванию устойчивых связей, и мало кто из поисковиков отваживался на длительное общение с одним и тем же партнером. Встречались, конечно, отдельные исключения, как, например, наши Кен и Лизи. Но Кен и Лизи были уникальны в своем роде, а в целом это было совсем нетипично.

Сбросив тарелки в поглотитель, я взял кофе и пошел к столику Евы.

— Хай, Ева, — сказал я, присаживаясь рядом. — Не грусти, маленькая. Что случилось, то случилось. Вытрем сопли и будем работать дальше.

Сказать честно, я не знал, о чем с ней говорить. Но, пообещав Ольге, я уже не мог отступить.

Ева медленно оторвала глаза от чашки и с непонятным выражением посмотрела на меня.

— Тебя Ольга прислала? — вдруг спросила она. — Ты не беспокойся. Со мной все в порядке.

Мне вдруг стало жалко ее. Она сидела, чуть сгорбясь, приподняв худенькие плечи, и, благодаря встопорщенным лопаткам, напоминала нахохлившегося воробья. Маленького независимого воробья с зелеными глазами и курносым, немного мальчишеским лицом. И как только мне стало ее по-настоящему жалко, я сразу почувствовал свою фальшь и понял, что надо говорить на самом деле.

— При чем тут Ольга? — сказал я. — Я теперь джамп-драйвер и должен быть в курсе твоих дел. Смотри, мы подходим ко второму астероидному потоку. Тебе не кажется, что они именно там?

— Странный ты, Серхито. — Ева иронично усмехнулась. — Конечно кажется. Там самое место для них, и ты это знаешь не хуже меня. Все, что оставили нам аримаспы, находилось на астероидах. И ни разу на планете.

— Ну да, — сказал я, — естественно. Откуда им взяться на планетах? Они здесь чужие. И появились недавно.

— Знать бы, зачем они приходили, — задумчиво сказала Ева.

— Боюсь, что нам этого не понять.

— Не понять? Почему?

— Они — не люди, У них другие мотивы. А может быть и другая логика.

— Не люди? С чего ты взял? Мне кажется, десяток площадок на астероидах да сооружения на Силвер-Ю не дают оснований для такого вывода.

— Не в площадках дело. Смотри, что сейчас происходит. Лупят почем зря. И совершенно немотивированно. Что мы им сделали плохого? А главное никаких попыток вступить в контакт.

— Почему немотивированно? — не согласилась Ева. — Вполне мотивированно. Откуда мы знаем, что тут натворил «Гермес»?

— Что бы «Гермес» ни сделал, он сделал явно не со зла. И можно было разобраться. Зачем же сразу уничтожать?

— Какой ты смешной. — Ева качнула головой, словно удивляясь моей непонятливости. — Ну скажи, как ты поступишь, если тебя укусит оса, которую ты нечаянно придавил? Ты ведь ее прихлопнешь.

— Прихлопну? Ни за что! — Я отвечал уверенно, поскольку прошлым летом у меня на Земле случилась как раз такая история. — Я ее смахну. Высший разум бережет живое. И контролирует свои поступки.

— Высший разум! — Ева коротко усмехнулась. — Давно ты стал высшим разумом? Вспомни лучше себя маленьким.

Я вспомнил себя маленьким. Черная трава у озера, зеленоватый аммиачный снег, низкие грязные облака. На Гренаде могли существовать только механические осы. Но я не стал говорить об этом Еве. Мое детство было моим детством и никого не касалось. Главное, что поставленную Ольгой задачу я выполнил. Ева пришла в себя.

Я осторожно взял ее руку со стола и поцеловал кончики пальцев.

— Все в порядке, маленькая, — сказал я. — Я — о'кей, ты — о'кей. У тебя, кстати, сегодня много работы. Этот поток определенно слоистый. Ты модифицировала стандартный пакет?

— К десяти сделаю, — сказала Ева.

Ее щеки порозовели. Это был хороший признак. Я понял, что она начала думать о деле, а Ли отошел на второй план. Что ж, живым — жить, а уходящим — уходить. В Дальнем Поиске к смерти начинаешь относиться иначе, чем в спокойных зонах. Работа на границах ойкумены меняет людей, делает их суше и жестче.

Ева совсем недавно пришла к нам, но я уже видел в ней следы глубокого космоса. Вряд ли она будет плакать, когда Ли окончательно покинет нас. Наверное, это нехорошо. Но, с другой стороны, я могу положиться на нее в любом деле. Не берусь утверждать, но, по-моему, надежность в деле и некоторая черствость во всем, что не касается дела, вещи связанные.

Возможно, это вызвано тем, что поисковики всегда ходят по лезвию ножа и от действий каждого зависит судьба всего экипажа. Я думаю, что там, где люди не имеют права на слабость, умение постоянно держать себя в кулаке становится просто чертой личности. Все это не то чтобы радует, но во всяком случае добавляет уверенности. За то время, что я провел в Дальнем Поиске, бывало всякое, но главное я знал всегда; как бы трудно ни пришлось, каждый будет стоять до конца. Что мы, впрочем, и демонстрируем здесь, хотя как раз здесь это более чем безрассудно.

С этими мыслями я отправился в операторскую, где вторые сутки дневал и ночевал Мастер. Нельзя сказать, что я шел туда с легким сердцем. Третья смерть никому не могла добавить душевного покоя. Я думал о том, что если Мастер с расчетчиками до сих пор не сумел определить источник и природу излучения, надо будет убеждать его свертывать поиск и уходить. А уйти отсюда ему будет нелегко.

Мастер искал аримаспов всю свою жизнь. Начал, видимо, случайно, а потом не смог остановиться. В этом не было ничего удивительного. Если не считать совершенно невообразимую цивилизацию Шида-Карграм, то аримаспы оказались первой высокоразвитой расой, встретившейся землянам на их долгих и безлюдных дорогах. В немалой степени гипнотическая притягательность этого поиска была связана еще и с тем, что все найденные площадки выглядели так, словно их только что бросили. Однако как бы там ни было, а поиск аримаспов засасывал исследователей не на шутку. Те, кто попадал в этот водоворот, уже навек были отравлены надеждой. Мастер потратил на аримаспов тридцать лет, и мне порой казалось, что желание их найти стало у него уже манией.

Впрочем, что бы я ни говорил о Мастере, для нашего рейда лучшего капитана просто не могло быть. Мы не собирались попадать сюда, у нас были другая цель и другое задание, но поскольку мы все же оказались здесь, надо честно признать, что Мастер был в этой ситуации на своем месте. Он знал об аримаспах все или почти все, во всяком случае много такого, чего не было в бортовом информатории. Он работал за четверых, причем непонятно было, когда он ест и спит. Но главное заключалось в том, что он своей одержимостью увлек нас, и вот теперь мы, не позволяя себе раскиснуть, вели утомительный спиральный поиск, угрожающий всем нам гибелью.

Когда я вошел, Мастер сидел в кресле у левого дубль-пульта и молча наблюдал за работой Кена и Лизи. Его сухое, обтянутое бурой от загара кожей лицо было сосредоточенно, а губы, разрез которых напоминал мне волчий оскал, плотно сжаты. Любоваться, глядя на него, сказать по правде, было нечем, но и отвести взгляд оказывалось очень трудно.

Конечно, он не всегда был таким. Однажды я наткнулся на интервью с ним после операции на Силвер-Ю. Было это в шестьдесят пятом году, и Мастеру, надо полагать, стукнуло тогда двадцать шесть лет. Если бы диктор не назвал его фамилию, я бы так и не узнал Мастера. Круглое мальчишеское лицо, плотная плечистая фигура. С тех пор он заматерел, высох и научился настоящему мужеству. Профессионал поймет, что я имею в виду.

— А-а, Серхито, — сказал Мастер, не оборачиваясь. Вероятно, он увидел мое отражение в экране дисплея. — Хорошо, что ты пришел. Заходи, садись.

— Ну так что. Мастер, — сказал я, не отрываясь от проема и мельком оглядывая полутемную операторскую, — есть что-нибудь?

Несколько секунд Мастер, сощурясь, следил, как Лизи быстро стучит по клавишам, а потом медленно повернул голову.

— Ты как раз вовремя, — сказал он, и я почувствовал, как мерзкие пальцы тревоги быстро и холодно ощупали мое сердце. — Надо поговорить.

— Объявить общий сбор? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Не знаю, как другим, а мне откровенно не нравилось происходящее. И не только потому, что мы потеряли уже трех человек. Слава Богу, за свою многолетнюю службу в Поиске я уже достаточно повидал и ко многому привык. Но обычно гибель людей была следствием локальных ошибок, которых можно было избежать. Сейчас же мы брели в полной темноте, не зная, что с нами происходит, и я считал это чистейшим безумием. Меня учили, что если информации не хватает, ее добывают автоматы. Здесь же мы добывали информацию ценой собственных жизней, и цена эта была явно неоправданной.

— Нет, — сказал Мастер. — Не стоит. Пока не стоит. Сперва мы втроем.

Я понял, что он имеет в виду Гастона. Гастон уже пятнадцать лет провел в Дальнем Поиске, и у него была вторая степень ответственности. Такая же, как у Мастера и у погибшего Яна. Теперь Яна заменил я. Но учитывая, что мне только перед стартом присвоили третью степень, право решения, по существу, принадлежало Мастеру с Гастоном. Впрочем, я и не претендовал на это право. Я привык отвечать за себя, а отвечать за других мне совсем не хотелось.

— Хорошо, — сказал я. — Где? Здесь?

— Нет. — Мастер сделал движение, чтобы встать, но в это время на дисплее перед Кеном высветилось какое-то сечение корабля, и Мастер передумал. С минуту он рассматривал чертеж, подавшись вперед и почти прижавшись к экрану. Сечение и вправду было необычным. Рейдер оказался разрезан не по осям, а как-то странно, наискосок.

— Сделай копию, — наконец попросил Мастер Кена. И обернулся ко мне.

— Не уходи, — сказал он. — Как раз готово. Лизи, вызови Гастона. В кают-компанию. Там нам будет спокойнее.

Я согласно кивнул. В кают-компании сейчас наверняка никого не было — не то настроение да и работы невпроворот. И точно. Когда мы вошли в залитое мягким светом помещение, от стола нам навстречу поднялся один Гастон.

— Согласуем позиции, — сказал Мастер, усаживаясь у маленького компа и вставляя в него дискету.

— Согласуем, — спокойно ответил Гастон, но по тому, как он подался вперед, я понял, что разговор будет нелегким.

Впрочем, Мастер даже не покосился в его сторону. Видимо, все это он предвидел заранее.

— Вчера вечером, — сказал Мастер, обращаясь ко мне, — Ольга предложила разместить на всех палубах биопробы из своего запаса. В каждом секторе по одной. В пять двенадцать по бортовому часть биопроб засветилась.

— Чьи? — спросил я взволнованно.

— Да, — сказал Мастер и кивнул. — Это первое, что приходит в голову. Но знать надо не чьи, а где.

Он пробежал пальцами по клавишам, и на дисплее появился тот же разрез рейдера, что я видел в операторской. Какое-то время я внимательно разглядывал его, пытаясь сориентироваться. На второй палубе срез проходил через жилую каюту, и я не то чтобы понял, а просто угадал в ней каюту Соннерса.

— Луч… — тихо сказал я. — Тонкий луч…

— Да, — кивнул Мастер. — Оказывается, нас обстреливают. И обрати внимание, какая точность! Ведь это все равно, что попасть камнем по пуле. — Он повернулся к Гастону. — Ты говорил с Ольгой, Гастон?

— Ну, говорил, — сказал Гастон медленно. — Результаты, понятно, предварительные. Но общая картина такова. В клетках по непонятной причине начинают рваться углеродные связи. Однако энергия высвобождается не в виде тепла, а в виде светового излучения. Через несколько часов наступает полное истощение и смерть.

— Ну и что ты думаешь по этому поводу?

— А вам удалось установить вид излучения? — вопросом на вопрос ответил Гастон.

— Нет. — Мастер покачал головой. — Но Кен не теряет надежды. Он пишет новую программу для анализаторов.

— А источник?! Вы определили, где он находится?

Не отвечая, Мастер смотрел на Гастона, но тот выдержал его взгляд.

Я не мог оценить происходящее, потому что многое для меня оставалось за кадром. У Гастона, узнавшего обо всем от Ольги, было время осмыслить ситуацию. И что-то он нащупал такое, что не нравилось Мастеру. Хотелось бы знать — что.

Стараясь сориентироваться, я не вмешивался, откинувшись на спинку дивана.

— Нет, — наконец сказал Мастер. — Мы определили только две плоскости. И ты это уже понял. Более того, я думаю, ты даже знаешь, что я хочу предложить.

— Может быть и знаю, — сказал Гастон. — Но ты все равно предложи. Серхито будет интересно услышать это от тебя.

Я понял, что им обоим нужна моя реакция. По ней они могли судить, как отнесется к предложению экипаж.

— Нужно сместить и развернуть корабль, — сказал Мастер, повернувшись ко мне. — Тогда следующий луч даст возможность определить их координаты. У нас уже есть две плоскости. Нужна третья.

— Следующий луч? — переспросил я, подчеркнув слово «следующий».

— Следующий луч — следующая жертва? — сказал Мастер со странной улыбкой. — Я тебя правильно понял, Серхито? Конечно, Второй, умирать не хочется никому.

Он назвал меня по-старому — Вторым, хотя после смерти Яна я уже не был вторым пилотом, а стал джамп-драйвером и, значит, его заместителем. Однако Мастеру зачем-то понадобилось подчеркнуть мою новоиспеченность. Может быть, он хотел отстоять свое право принимать решения? Странно, я на это и не претендовал.

Я почувствовал, что злюсь на него. Кроме того, мне было непонятно, почему он не сообщил экипажу, что Ольга размещает биопробы. Впрочем, надо было выслушать Мастера до конца.

— У меня есть план, — сказал он и поджал губы, отчего его слова прозвучали особенно весомо. — У нас есть тяжелые скафандры. Они защищают лучше, чем оболочка корабля. Вы это знаете. Правда, их всего семь штук. Но теперь их хватает всем.

— Одному не хватает, — заметил Гастон.

— Считай, что этим одним буду я, — отмахнулся Мастер. — Главное, что они снабжены генераторами аксионного поля. Я думаю, в них мы пересидим ЭТО.

Он замолчал, глядя на меня, и я понял, что пришло мое время. Я собрался, как перед прыжком.

— Хорошо, Мастер, — сказал я. — Звучит заманчиво. Но какова вероятность того, что защита скафандров не пропустит это излучение? Вы не пробовали посчитать?

— А какова вероятность того, что за оставшееся время мы отойдем на безопасное расстояние? — быстро ответил Мастер. — Мощности излучения мы не знаем. И места источника не знаем. Куда двигаться? Впрочем, кое-что мы посчитали. Вероятность невысокая. Но и не такая, чтобы трусить. Ноль тридцать пять — ноль сорок.

— Это немного… — пробормотал я.

Я понимал Мастера и даже немного сочувствовал ему. По-своему он был прав. Затратить всю жизнь на аримаспов, вылавливать все время дырку от бублика и вот, на пороге ухода из Службы, наконец настичь их и осознать, что цель выскальзывает из рук — это было, наверное, очень тяжело. И все же в таких делах нужна тройная страховка, а у нас ее не было. Три трупа, четверть экипажа — в этих условиях по всем законам, людским и Божеским, следовало отступить.

Нет таких тайн, которые стоили бы жизни людей. Тем более, что никто не мешал нам вернуться. Мы могли окольцевать систему погран-радарами, чтобы определить вектор движения, если аримаспы захотят убраться из этого района; добраться до базы и организовать потом нормальный поиск. С киберразведчиками, автоколлапсерами, рейдерами высокой защиты, стационарными аннигиляторами, в конце концов. Создать эшелонированное прикрытие и спасслужбу.

— Немного? — переспросил Мастер и в голосе его отчетливо прозвучал расплавленный металл. — А два на десять в минус четвертой, что мы, вернувшись, застанем их здесь — это много? А десятки следов и ни одного за пятьдесят лет контакта — это как? А «Гермес», погибший, но не прекративший поиска — это на какие весы?

— Послушай, Мастер, — сказал вдруг Гастон. — Я думаю, тебе надо показаться Ольге. Пройти обследование. С тобой что-то не в порядке. Может быть, это психоз? Ведь мало того, что ты людей готов погубить, ты даже собой не дорожишь. «Я буду без скафандра!» А о корабле ты подумал? Ты ведь капитан!

— Капитан нужен для того, — сказал Мастер, — чтобы принимать решения в ситуациях большой неопределенности. А пилотировать корабль можно и без капитана. — Он вдруг успокоился, и я не сразу понял — почему. — Значит, вы против, — резюмировал он.

— Ну, — протянул я. — Надо подумать…

— Думать некогда, — жестко сказал Мастер. — Собирайте экипаж. Через двадцать минут. Здесь же. Тогда и поговорим.

В том, что разговор будет непростым, я не сомневался. Но начало пропустил, хоть и сидел в самом центре кают-компании, под фрагментом Галактической фантазии Тернера. Я вспоминал себя на первом курсе, Лайму Трувэ, которая вела у нас Теорию Контакта, и то, как однажды она разрыдалась прямо в аудитории. В тот раз она комментировала шестую главу Руководства, где говорится про осторожность. Только после этого я узнал, что флаг-капитан Седых, погибший на Силвер-Ю, был когда-то ее мужем.

В себя я пришел лишь после того, как Мастер, обведя глазами всех собравшихся, сказал:

— Ну, кто хочет высказаться? Дело серьезное. Прошу желающих.

Это, ей-Богу, было лишним. Ситуация была экстремальной, а в экстремальных ситуациях обычный порядок не годится. Принимать хором решение здесь все равно, что голосовать: идти в атаку или нет. Решение должен принимать капитан. Устав дает ему такое право, и вряд ли кто когда-нибудь возражал против этого. Но, видимо, Гастон все же смутил Мастера, и тот захотел разделить ответственность с экипажем. Только, на мой взгляд, зря. Он должен был сам принять решение, и решение это должно было быть абсолютно однозначным: вернуться на базу и готовить новую экспедицию.

Я незаметно оглядел сидящих в кают-компании. Все они, кроме разве что Евы, уже разменяли или близились к тому, чтобы разменять свой космический десяток. Гастон принадлежал к ветеранам; он даже родился на звездолете. Кен и Лизи участвовали в высадке на Валгаллу. У Ольги за плечами было уже три срока на разных форпостах. А Рей, тот вообще пришел в Поиск из Патруля, где служба, пожалуй, еще похлеще, чем у нас.

Все они, и мужчины, и женщины, привыкли к опасности. Но имея с ней дело если не ежедневно, то большую часть жизни, они точно так же привыкли детально продумывать свои решения и выверять поступки, чтобы оставаться в живых. Каждый из них прошел свои семь кругов и, разучившись трусить, приобрел необходимую меру осторожности. Вот почему, страстно желая добраться до аримаспов, они сейчас молчали, тщательно перебирая все «за» и «против».

Я понял, что должен вмешаться. Но меня опередил Гастон.

— Послушай, Мастер, — сказал он. — Я ходил под твоей командой в восемьдесят четвертом, и ты знаешь, что я отношусь к тебе с уважением. Но сейчас ты не прав. Ты не должен ставить людей перед таким выбором. Капитан обязан беречь экипаж. Пункт первый Устава: главная ценность — люди. Стыдно даже напоминать об этом. И тем не менее, ты, зная, что люди могут погибнуть, хладнокровно ведешь их к смерти. Ведь ты же знаешь, что никто не откажется. Кому хочется прослыть трусом?

— Я надеюсь, — сказал Мастер, — что тяжелые скафандры выдержат. В них можно окунуться в лаву. Попасть под ядерный взрыв. Спуститься в Марианскую впадину. Это же аксионное поле! Разве это необоснованный риск?

— Да, — сказал Гастон, — я считаю… — и замер на полуслове.

Я обернулся. В дверях стоял Ли. Разом осунувшийся, с легким сиянием у лица. Никто не шелохнулся, только Рей и Ева, сидевшие у входа, бессознательно откинулись назад, вжимаясь в спинки кресел. Ли перешагнул через порог, сделал шаг и снова остановился.

— Здравствуйте, — сказал он наконец. — Я проверял системы… — Он повертел головой. — У вас что, общий сбор?

— Да, — сказал Мастер. — Садись, Ли. Побудь с нами.

— Ч-черт, — Ли поморщился. — Совсем забыл. Там у четвертого блока, обратился он к Мастеру, — индикация барахлит. Я собирался сменить светодиоды, да завозился с клайдером и забыл. Вы уж тут без меня, ладно?

— Погоди, Ли, — сказал Мастер, и я заметил, что руки у него слегка дрожат. — Ответь нам, а потом иди. Мы сумели определить две плоскости движения луча. Чтобы найти источник, нам нужна третья. Я предлагаю остаться и переждать очередной удар в скафандрах высокой защиты. А Гастон считает, что надо вернуться. Но ведь за это время аримаспы могут исчезнуть. Что ты думаешь по этому поводу, Ли?

— А скафандры выдержат? — спросил Ли.

— Вот это как раз неизвестно! — воскликнул Мастер. — Надеюсь, выдержат. Но какая альтернатива? Потерять редчайшую возможность контакта?! Мы же пятьдесят лет искали аримаспов!

— Обидно будет, — согласился Ли. — А мне так вдвойне. Легче, конечно, когда знаешь, за что. Но вы меня не слушайте. Вы остаетесь, вам и решать. — Он повернулся, пошел к выходу. Но у дверей остановился. — Если не найдете меня в постели, — сказал он, — значит, я свалился у четвертого блока. Так вы выбросьте меня здесь. На базу не тащите, не надо.

Махнув рукой, он закрыл дверь, а мы остались сидеть в тех же самых позах, в каких он нас застал. Это было не показное, а настоящее мужество. Ли никогда ничего не делал напоказ. Теперь, после его слов, вряд ли кто-то смог бы заговорить о возвращении, и Мастер понял это.

— Значит, голосуем, — объявил он.

Итог голосования был очевиден. Мастер победил. Даже я, противясь в душе, поднял руку «за». Только Гастон воздержался, но это уже не имело никакого значения. Решение было принято. Теперь оставалось только ждать.

В течение следующих двух часов мы были заняты сдачей биопроб, настройкой скафандров и подготовкой аппаратуры к работе в автоматическом режиме. Мы не знали, сколько времени отпущено нам судьбой, поэтому торопились и работали изо всех сил. Так что когда я задернул забрало и услышал контрольный звонок герметизации, то был мокрым, как коврик в душе, и минут десять просто висел на подвесках, приходя в себя.

По существу, эти скафандры были вовсе не предназначены для передвижения по кораблю. Даже растащить их из шлюза по каютам стоило большого труда. Тем не менее, немного остыв, я сумел добраться до стола и зафиксироваться рядом в сидячей позе. Мне казалось, что в мучительный период ожидания я смогу забыться в работе. Я даже наметил десяток единиц, с которыми хотел ознакомиться в течение ближайших суток. Но ничего не вышло, строчки плыли перед глазами, растворялись в зеленой мути дисплея, а когда я решил написать на всякий случай программу расстановки погран-радаров, то тщетность попыток сосредоточиться стала абсолютно очевидной.

Если бы я мог как-то действовать, стараясь отвести от себя угрозу, было бы гораздо легче. Судьба часто пыталась загнать меня в угол, но у меня всегда оставалась возможность бороться за свою жизнь и, главное, я знал, каким оружием и в какой момент я должен воспользоваться, чтобы уцелеть. Здесь же я был совершенно безоружен. Смерть надвигалась неотвратимо, скалилась, закладывая над моей головой виражи, а мне оставалось только сидеть и ждать, не в праве ни спрятаться, ни убежать.

Сосущая тоска давила на сердце, и все душевные силы уходили единственно на то, чтобы сохранить лицо и, если придется, достойно встретить неизбежное. Будучи не в состоянии работать, я стал искать какое-нибудь несложное занятие, способное отвлечь меня от тупого ожидания конца, и, в итоге, к тому времени, когда по внутренней связи было передано сообщение о смерти Ли, я уже полчаса лежал, ничего не делая, на полу каюты и рисовал графитером на потолке бессмысленные разноцветные узоры.

Ли все-таки успел добраться до своей постели. Когда я набрал его каюту, там, кроме него, никого еще не было. Он лежал в полной форме, свесив одну руку с кровати, а рядом, на коврике, валялась книжка. Видимо, ему нечем было занять себя в оставшееся ему время, и он решил, пока сохранялись силы, отвлечься чтением. Я подумал было, что ему теперь лучше, чем нам, поскольку для него все закончилось, но тут же одернул себя. Думать так было нечестно по отношению к Ли. У нас все-таки пока имелся шанс. Ли же ушел навсегда.

Теперь оставалось самое неприятное: предать его космосу. Я всегда ненавидел эту процедуру. Мертвые уже не принадлежали моему миру, и, касаясь их, я как бы сам переступал грань, за которой начиналось ужасное ничто. В принципе, с похоронами можно было не спешить. За те немногие часы, что нам предстояло промучиться ожиданием, вряд ли что-нибудь могло существенно измениться. Но долг оставался долгом, и я искренне обрадовался, увидев, как в каюту Ли протискивается Гастон, а за ним в проеме серебрится чей-то скафандр.

Переключая каналы, я проследил, как Гастон с Реем — я наконец узнал второго, это был Рей — протащили заклеенное в прозрачный кокон тело до шлюз-тамбура, как, не торопясь, исполнили обряд прощания, а потом, подняв внешнюю дверь, выбросили Ли в зияющую бездну. Теперь ему предстояло долго скитаться в пустоте. Говорят, на освоенных трассах в ближнем Внеземелье такие подарки встречаются довольно часто. Единственное, что может прекратить их чудовищный полет, это случайная планета, в поле притяжения которой иногда попадает мертвец. С моей точки зрения, в связи с появлением анабиозных камер старая морская традиция себя изжила. С ней надо было давно покончить. Во всяком случае, для себя я таких похорон не хотел.

Просмотрев до конца церемонию прощания с Ли, я сообразил, что до сих пор не оставил завещания. Особыми ценностями я, правда, никогда не владел. Остров на Кирке да сотня энергокредитов на Земле были всей моей собственностью. Но и этим следовало распорядиться.

Я вдруг вспомнил, с каким упоением составлял первое завещание, уходя на практику в поиск к Альдебарану. Я распределил все свои личные вещи вплоть до парки из шкуры летающего хондо. Меня очень грело сознание того, что я вырос и могу теперь погибнуть, как настоящий мужчина. Тогда я еще не знал, что настоящие мужчины предпочитают жить, а не умирать. Поумнев, я перестал заниматься этой ерундой. Но сейчас, когда на Кирке у меня появился остров, а в Ледовом Городе Алена, я захотел сделать приятное любимой.

Управившись с завещанием, я подумал о том, что судьба Поисковика достаточно непривлекательна. Но сам я теперь вряд ли выбрал бы другую дорогу, даже если бы смог. Я долго учился делать эту работу, и теперь, когда я стал в известном смысле профессионалом, трудно было бросить все и начать сначала на новом месте.

Тем более, что новые места совсем не ждали нас с распростертыми объятиями. У решительности и смелости есть своя оборотная сторона. То, что необходимо на войне, не годится в мирной жизни. Проводя отпуск на Земле, я ясно чувствовал, что отталкиваю окружающих меня людей, но ничего с этим поделать не мог. Даже не знаю, за что меня полюбила Алена.

Алена… Я прикрыл глаза, привычно вызывая из памяти ее образ. Вот она выходит из воды, серебристые русалочьи волосы стекают по плечам. Она еще не видит меня и смеется, говоря что-то своему спутнику. Сейчас наши глаза встретятся, она ахнет и, забыв обо всем, бросится ко мне…

Видно, я задремал, сидя в своем скафандре. Потому что проснулся от резкого сигнала общей связи. Я кинул взгляд на часы. Была половина первого. С момента разворота корабля прошло восемь часов — я и не заметил, как.

На экране высветился Мастер. Он выглядел бодро, и, не обнаружив в нем подавленности, я воспрянул духом. Зря Мастер не стал бы дергать нам нервы общим вызовом. Значит, аримаспы уже нанесли удар. И, видимо, никто не погиб.

Только полминуты спустя я понял, что это не бодрость, а предельная собранность человека, решающего одну из самых сложных и самых важных в своей жизни задач.

— Снова была вспышка излучения, — сообщил Мастер. — Надежда на скафандры, к сожалению, не оправдалась. Засветилась Лизи… — Он умолк, и видно было, как лицо его передернула судорога. Потом он продолжил: — На изъятие биопроб и обработку данных нам надо около часа. После этого будет объявлен общий сбор.

Я заметил, что глаза его пробежали по экрану монитора, быстро ощупывая наши напряженные лица. Очевидно, он не увидел на них того, чего хотел, поэтому неожиданно сухо закончил:

— Полагаю, скафандры теперь можно снять.

Значит, Лизи. Я представил себе Кена и почувствовал острый укол пронзившей меня насквозь жалости. Кен и Лизи склеились по нашим меркам очень давно. Пользуясь тем, что в экипаж всегда входило двое расчетчиков, они не расставались уже лет пять. Что значит для Кена смерть Лизи, я вряд ли мог себе представить. Но в том, что он испытывает жуткое потрясение, не было никаких сомнений.

Я вдруг почувствовал, что мне будет трудно встретиться с Кеном, а тем более посмотреть ему в глаза. Часть ответственности за смерть Лизи лежала и на мне. Тем более, что голосовал я, так и не будучи до конца убежденным в правоте Мастера. Скорее всего, Мастер определит точку, где находятся аримаспы. Но Лизи нам уже не вернуть.

Выбравшись из скафандра, я поволок его в шлюзовую. По дороге мне встретился Рей, уже освободившийся от своего снаряжения. Сейчас он выглядел гораздо менее бодрым, чем утром. Подхватив скафандр за шлем. Рей помог мне добраться до камеры. Пока мы несли скафандр, он не произнес ни слова, только тяжело сопел, но когда дверца моей ниши наконец встала на место, он повернулся ко мне и мрачно сказал:

— Боюсь, Серхито, нам еще придется заплатить за все это.

— За что «это»? — не понял я.

— За самонадеянность, — ответил Рей. — За самонадеянность и… — Он замялся, подбирая слово. — И за упрямство, — закончил он.

Мне тоже было не по себе, но тут я не сдержался. Уж больно здорово он залепил мне утром.

— А как же «глаза боятся, руки делают»? — спросил я. — Ты, вроде, был готов к этому.

— Я и сейчас готов, — Рей резко дернул головой, но тут же взял себя в руки. — Мне только кажется, что мы совершили ошибку.

— Возможно, — сказал я.

Говорить о случившемся мне сейчас не хотелось. И я был благодарен Рею, что он понял меня. Во всяком случае, он не стал развивать эту тему. Бросив на меня быстрый взгляд, он молча кивнул и, повернувшись, пошел по коридору. А я отправился к себе.

В каюте я сразу лег. Заснуть я уже не мог и поэтому просто лежал, прислушиваясь, как меня постепенно охватывает нервная дрожь. Целый час бездеятельного ожидания представлялся мне пыткой.

Чей-то робкий стук в дверь пробил мое тело, словно электрический разряд. Странно было, что кто-то пришел ко мне без предварительного вызова.

— Да! — крикнул я и сел.

Дверь отворилась, пропуская Еву.

— Серхито? — она неуверенно шагнула вперед, а потом быстро, не дожидаясь, пока дверь встанет на место, подошла, почти подбежала ко мне.

— Садись, — сказал я, подвигаясь на постели. По привычке я держал ее раздвинутой во всю ширину, хоть в этом рейсе вторая половина и пустовала.

— Что же будет? — пробормотала Ева, зябко вжимая голову в плечи, — Что будет дальше, Серхито?

Наверное, надо было погладить ее, хотя бы по руке, но мне не хотелось, и я не стал себя заставлять.

— Я боюсь, — тихо сказала Ева и вдруг, нагнувшись, уткнулась мне в грудь и заплакала.

— Я боюсь, — говорила она, глотая слезы и всхлипывая. — Мое дело подвести корабль к цели. Я никогда не спускалась первой. А тут бьют без промаха, и нечем закрыться. А если следующей буду я?

Я сочувственно взглянул на нее. Даже для нас, битых и перебитых, побывавших, во многих передрягах, ситуация была не из легких. Что уж тогда говорить о молодой девчонке, всегда остававшейся по боевому распорядку во втором эшелоне. Ей было намного труднее, чем нам. Но тем не менее она держалась, сколько могла. А сейчас нервы ее сдали, и ей надо было помочь, Я прекрасно знал, как это сделать, но мне очень не хотелось возвращаться к прошлому. Ничего хорошего из этого никогда не получалось. Однако деваться было некуда. Истерику следовало прекратить.

— Иди-ка сюда, Ева, — позвал я, притягивая ее за плечи.

Она покорно взобралась на кровать, прижалась ко мне.

— Какой ты колючий, — прошептала она, трогая мою отросшую за последние сутки щетину.

Я вздохнул и принялся расстегивать защелки комбинезона. Из-за всей этой суеты я забыл побриться, а в Поиске борода росла почему-то намного быстрее, чем на базе.

…Потом мы лежали, отдыхая. Я перебирал короткие пряди ее светлых волос и думал, что, в сущности, это было самым разумным способом скоротать оставшийся час. Ева, совсем успокоившаяся, положив мне голову на грудь, тихо целовала мою свободную руку.

— Я подумала; а если с нами случится то же, что с «Гермесом»? — Она вздохнула. — И никто никогда не узнает!

— Ну, Ева, — сказал я, глядя на ее нежный профиль. — Ты же понимала, на что идешь. О чем ты думала, когда просилась в Дальний Поиск? Вспомни Садока: «Самым первым — смерть».

— Я… просилась… — сказала Ева задумчиво. — Я очень боялась скуки в освоенном Внеземелье, — честно призналась она. — Я видела навигаторш с внутренних линий. Сорокалетние лошади. Глаза пустые. Водят грузовики.

— Да… — сказал я. — Здесь у нас, конечно, веселья хоть отбавляй…

— Нет, — Ева качнула головой. — У вас интересно. Только страшно.

— А ты не бойся! — бодрым голосом сказал я, крепко обнимая ее. — Чему быть, того не миновать!

Но Ева не приняла моей игры.

— Я не хочу так, — жалобно сказала она. — Надо назад. Мне никогда не было так страшно. А ты, Серхито? Ты хочешь дальше?

Я замялся. С одной стороны, обидно было умирать так нелепо. С другой, негласные нормы не позволяли легко признать поражение. По крайней мере, вслух.

— Ну… — начал было я. Но ответить не успел. Вызов внутренней связи заставил меня обернуться.

Несколько секунд Мастер просто глядел на всех нас с экрана, и я успел заметить, что под глазами у него залегли коричневые тени.

— Прошу собраться в кают-компании, — коротко распорядился он.

На этот раз кают-компания казалась совсем пустой. Я, Мастер, Ольга, Рей, Гастон и Ева — вот и все, что осталось от экипажа. Правда, был еще и Кен, который сейчас, наверное, прощался с Лизи. Что ж, могло быть и хуже. «Гермес» вообще исчез без следа.

— Вот, — сказал Мастер, резким движением вбрасывая дискету в компьютер. — Они находятся здесь.

— О, Господи! — вырвалось у вглядевшейся в карту Евы. — Так близко?

Действительно. Точка в четверти единицы от светила, между орбитами первой и второй планет, находилась практически рядом с координатами нашего рейдера. Последние двое суток мы двигались прямо к ней. Сейчас до места, где базировались аримаспы, оставалось всего пара часов лета.

— Она не движется? — спросил Рей, не отводя глаз от экрана.

— Движется. Очень слабо. Мы рассчитали смещение.

— Там пустой квадрат. Значит, сооружение — искусственное?

— Наверное. Впрочем, это может быть и астероид на круговой орбите. В любом случае, там их база.

— Ты не выключил двигатели, — утвердительно спросил Мастера Гастон.

— Нет. Но я сбросил тягу.

— А призыв к контакту? — вдруг вспомнила Ольга. — Мастер, ты не забыл подключить направленный передатчик?

— Кен подключил. Пока никакого ответа.

— А где Лизи? — спросил я.

— Когда мы закончили, она пошла к себе. Сказала, что придет попрощаться.

— У меня такое чувство, что я виноват перед ней, — сказал я.

— Брось, Серхито, — сказал Мастер. — Не думай так. Она сама голосовала «за». Это был ее собственный риск. Мы все рисковали собой. Твоей вины тут нет. Ей никто не приказывал.

— Не знаю, — сказал я. — Я еще не привык отвечать за других. Поэтому мне трудно.

— Привыкнешь, — успокоил Мастер. — У тебя все еще впереди.

— Ладно, — сказал Гастон. — Ближе к делу. Что ты собираешься предпринять. Мастер?

— Думаю, правильно будет идти по прямой. Спираль удобнее для маневра. Но с их техническими средствами эти уловки бесполезны.

— И ты не боишься?

— Ну, — сказал Мастер, — тут всего полтора часа. И потом, теперь, когда мы знаем, где они находятся, можно удачнее распределиться по кораблю.

— Все это ерунда! — воскликнул Гастон. — Луч может сместиться. Он может стать шире. Да мало ли что у них есть в запасе? Они уничтожат нас так же, как «Гермес». Ты сошел с ума. Мастер!

— Надо остановиться, — сказал Рей. — Есть же инструкция, При контакте не приближаться до получения ответа.

— Какая инструкция? — воскликнул Мастер. — Мы давно действуем не по инструкции. В нас стреляют, а мы лезем. Рассчитана на это инструкция?

— И действительно, — сказал Рей. — Ты вот даже не слышишь. Мастер, что ты говоришь! Мы тут все рехнулись. Нам надо уходить, и как можно быстрее.

— Мы успеем уйти, — возразил Мастер. — У нас еще есть время, и можно попробовать подойти ближе. Если мы доберемся до зоны прямой видимости, дальше, я думаю, будет легче.

— В пределах прямой видимости возможности для контакта увеличиваются, вставила Ольга. — Добавляются новые средства.

— Вот видите! — воскликнул Мастер. — Здесь ведь близко, рукой подать! Бортовой телескоп возьмет их где-то с тридцати тысяч. С учетом, конечно, размеров, плюс-минус тысяча. С такого расстояния и киберглаз запустить можно. Хоть что-нибудь о них узнать! Мы не можем вернуться ни с чем! Что мы скажем на базе?!

— Если будет кому говорить! — Гастон почти кричал, и это выглядело очень непривычно. — Они же не станут сидеть, сложа руки! Ты думаешь, за эти полтора часа они тебя не тронут? Даже если нас обстреливает автомат, все равно в его программе заложено стремление не допустить нас к объекту. Я посмотрел. Первая пауза была сорок часов, вторая — двадцать девять, третья — пятнадцать. Ты не успеешь дойти до места, как нас шарахнут снова. Кому ты теперь уготовил роль жертвы?

— Я никому ничего не готовлю, — сказал Мастер спокойно. — Если ты боишься, Гастон, так и скажи. Мы с таким трудом нашли аримаспов, разве можно отказаться от того, чтобы сделать последний шаг?

— Ты не имеешь права! — вскипел Гастон, вскакивая. — Ладно, — Он взял себя в руки. — О моей трусости мы еще поговорим. Но ты — капитан. Ты обязан беречь экипаж. А ты толкаешь всех нас на смерть. Для этой цели нужны беспилотные корабли. Но ты боишься, что аримаспы исчезнут. И из-за этого ты готов угробить семь человек.

— Я никого не хочу гробить, — возразил Мастер. — Экипаж примет решение сам. Голосованием. Я не собираюсь отдавать приказ. Но я хочу напомнить тебе, Гастон, что, стремясь к этой цели, уже погибли четыре наших товарища. Не считая экипажа «Гермеса». А у нас в Поиске не принято предавать дело павших. Что же касается Лизи, то она сама решила умереть за эти координаты. Скажи теперь ей, Гастон, что она это сделала зря. Скажи, что мы передумали. Слышишь, она как раз идет. Скажи ей!

Лизи стояла в проеме, а за ней громоздился Кен, сжимающий серебристый мешок от рабочего скафандра. Лизи старалась улыбаться, но Кен выглядел совсем плохо. Вероятно, он и в самом деле очень любил ее.

— Вот, — сказала Лизи своим тоненьким голосом. — Пришла попрощаться. Кен, дай мешок.

Кен протянул ей мешок и вдруг, слегка покачнувшись, схватился рукой за спинку ближайшего кресла. Я понял, что он на грани срыва.

— Ольга, — Лизи повернулась к сидящей рядом с ней Ольге, — тебе нравилась эта заколка. Держи на память. А тебе, Ева, я хочу подарить этот пояс. Видишь, эти камни — кристаллы араскелита с Гекаты. Они стабилизируют давление и нормализуют обмен. Тебе, Гастон, я принесла этот офорт. Узнаешь руку?..

Потрясенный, я смотрел, как Лизи идет по кругу, и с ужасом чувствовал, как набухает у меня в горле предательский комок.

— Серхито, — сказала Лизи, останавливаясь рядом. — Красивых вещей у меня было мало. Я подарю тебе полезную. Я никогда не видела, чтобы ты пользовался релаксатором. И, по-моему, напрасно. При постоянной работе с компом он просто необходим. Возьми, будешь вспоминать меня.

Краем глаза я заметил, как Ева на секунду прикрыла ладонью глаза.

— Спасибо, Лизи, — хрипло сказал я.

— Удачи вам, — пожелала Лизи. — Пошли, Кен.

Дверь за ними закрылась.

— Ну? — резко сказал Мастер, глядя на Гастона. — Что же ты? Почему ты промолчал?

— Ты — фанатик! — возразил Гастон. — У тебя все средства хороши. Не надо на меня так давить, я не сорвусь, не жди, и я повторю тебе то, что уже говорил: ты готов для достижения своей цели поступиться любым из нас. Конечно, ты обставил все это как надо: мы голосуем. Конечно, ты при этом рискуешь и собой — как же иначе! Но ты — капитан. Ты обязан прежде всего думать о людях. А тебе на них наплевать. Только бы дотянуться до аримаспов. А разве это главное? С ними все равно встретятся. Не мы, так другие. Главное — остаться человеком и сохранить своих товарищей. А ты этого не можешь.

— Ты — трус, Гастон, — спокойно сказал Мастер. — Ты прячешься за других, потому что тебе самому страшно. Это для тебя они средство. Но мы не простим себе, если упустим аримаспов. Я думаю, надо рисковать. Впрочем, я никого не принуждаю.

— Послушай, Мастер, — сказал я. — Ты зря так говоришь о Гастоне. Он прав. Даже в Уставе это записано, Цивилизованное общество дорожит каждым своим членом.

Мастер озадаченно посмотрел на меня. Кажется, он не ожидал моего вмешательства. Потом он оправился.

— Ты молод, Серхито, — устало произнес он. — В будущем ты научишься различать, где «беречь людей» переходит в «беречь себя». Поверь мне, тебе будет очень грустно, когда ты вспомнишь эту историю.

— Но… — попытался возразить я и не смог. Своей убежденностью Мастер смутил меня. Я хотел найти достойный ответ, но ничего не приходило в голову. Ей-Богу, если бы Мастер не определил координаты, решать было бы проще.

— Я, — сказал Гастон, — голосую «против», заботясь как раз не о себе. Если бы при первом голосовании мы подумали о других и поняли, что наши друзья могут погибнуть, мы бы, наверное, проголосовали «против». Но мы тогда как раз думали о себе. Мы очень боялись прослыть трусами. И вот, в итоге — потеряли Лизи. Но, может быть, достаточно геройства?!

— Ладно, — сказал Мастер. — Хватит обсуждать. Голосуем. Кто «за»?

«За» кроме Мастера была одна Ольга. Я быстро взглянул на Гастона. Он не сводил с нее изумленных глаз.

Мы с Реем воздержались.

Ева с Гастоном были «против».

— Я боюсь, — честно объяснила Ева.

— Очень интересно, — сказал Мастер. — Как же решать?

— Кен! — вспомнила Ольга. — Остались Кен и Лизи.

— Да, Кен. — Мастер дотянулся до видеофона. Прошло пять сигналов, прежде чем Кен включился.

— Не знаю, — сказал он, выслушав Мастера. — Надо посоветоваться с Лизи.

— Мы подождем, — сказал Мастер.

К моему удивлению, вызов прозвучал меньше чем через минуту.

— Мы против, — сообщил Кен. — Лизи сказала: больше никто не должен умирать.

Я взглянул на Мастера. Мастер смотрел в пол, и на скулах его играли тяжелые желваки.

— Хорошо, — сказал он, — Может быть, вы и правы. Возвращайтесь. Но мне вы не запретите остаться здесь. Я возьму десантный бот и отправлюсь туда один. Я их всю жизнь искал. Я отсюда не уйду.

— Десантный бот? — изумился Рей. — В нем ведь нет регенерационных установок. Ты не дотянешь до нашего возвращения! И потом, бот не выдержит такого излучения. Это слишком близко от звезды.

— И бот выдержит, и я дотяну, — отвечал Мастер. — Если вы, конечно, добавил он с непонятной усмешкой, — не будете медлить.

— Но капитан не имеет права бросать экипаж! — воскликнул Рей.

— Я слагаю полномочия. Бери их, Гастон. Теперь твоя очередь. Принимай решения. Ты же этого хотел!

— Да? — сказал Гастон язвительно. — Ты сдаешь полномочия? Тогда слушай приказ: мы немедленно возвращаемся. И ты вместе с нами. Прошу всех занять места согласно штатному расписанию!

Даже невооруженным глазом было видно, как побледнела бурая кожа Мастера.

— Ты не посмеешь сделать этого! — воскликнул он, вскакивая, — Моя жизнь — это моя жизнь, и я имею право сам распорядиться ею! Попробуй только задержать меня, и я покажу тебе, на что я способен.

Он повернулся, чтобы выйти, и Гастон уже было сделал движение наперерез, как вдруг перед Гастоном выросла Ольга.

— Назад! — крикнула она, резко взмахивая рукой. — Трус! Дешевка! Сядь в кресло! Если вы хотите сдернуть, бегите. Но не мешайте тем, у кого еще осталось мужество. Это их личный риск. Он никого не касается. Десантники! Вы дерьмо, а не десантники! Кто вас пустил в Дальний Поиск?! Я тоже остаюсь. А ты, Гастон, возвращайся. Вольному воля, спасенному рай! Только не смей, рассказывая, что здесь случилось, прятаться за свои принципы. Помни, что ты — трус!

И она выскочила в коридор следом за вышедшим Мастером.

В кают-компании воцарилась мертвая тишина. Я опомнился первым. В два прыжка я оказался у дверей и бросился за уходившими по коридору. Поскольку они шли, а я бежал, я быстро догнал их. Услышав мои шаги, они обернулись.

— Постойте! — Я запыхался и никак не мог отдышаться. — Как же так. Мастер? Мы же команда. Команда всегда действует как единое целое. Вспомни, ты сам этому меня учил.

Мастер внимательно посмотрел на меня, и я вдруг понял, как ему нелегко. Но вслух я ничего не сказал, поскольку не сомневался в своей правоте.

— Да, конечно, — сказал Мастер. — Но я не могу иначе. Бели аримаспы исчезнут, я не прощу себе.

— Ну, а ты? — я повернулся к Ольге. — Ты же врач. Ты должна быть на борту.

— Я ксенобиолог, Серхито, — сказала Ольга. — В первую очередь я ксенобиолог, а уже потом врач. Так что на самом деле я должна быть там. И потом, — она посмотрела на Мастера, — одному очень трудно вести бот и делать все остальное. Нужен второй. Не трать времени, Серхито. Мы решили.

В отчаянии я сделал шаг вперед — и осекся. Они стояли, спокойно глядя на меня, отбросившие все сомнения, — красивая молодая женщина и жилистый сухой старик, и мне на мгновение стало холодно и стыдно. Именно сейчас, когда стрелки хронометров зашкалило за ноль и наступил час мужества, мы все обязаны были остаться и выполнить то, ради чего мы сюда пришли. Но мы рассудили иначе и не приняли вызов. И вот тогда эти двое взяли нашу ношу на себя.

Я вдруг ощутил, что здесь, в этом коридоре, совершается что-то непоправимое, нечто такое, что мне потом захочется любой ценой вернуть и изменить, но будет уже поздно, будет безнадежно поздно, хоть голову разбей о пульт. Я вспомнил Рея и подумал, что он, как ни странно, оказался прав, Наше дело было уже проиграно, и дальнейший поиск вел нас только к уничтожению. Думаю, что Мастер понимал это не хуже меня. Его окружили и загнали в угол. И все-таки он оказался свободен в своем выборе. Как, впрочем, и любой из нас.

Случайно я наткнулся на Ольгин взгляд и вздрогнул. Застывшими зрачками она отстраненно смотрела сквозь меня, унесясь, скорее всего, туда, где в пронизанной сиянием близкого солнца пустоте висела крохотная блестящая точка загадочного корабля аримаспов. И зацепившись за этот, ставший далеким и чужим, взгляд, я неожиданно для себя сделал еще один шаг вперед и, подойдя к ним вплотную, хрипло сказал:

— Я тоже полечу с вами. Мастер.

— Ну-у, Серхито, — сказал Мастер и улыбнулся. — Спасибо, конечно, но что ты говоришь?! Ты ведь теперь джамп-драйвер. Куда ты полетишь с нами? Тебе же корабль вести.

Старик был прав. При прыжке через подпространство мало голых расчетов, нужна еще и интуиция. Она возникает в результате долгих тренировок, и экипаж, лишившийся и джамп-драйвера, и второго пилота, может никогда не попасть в намеченную точку, прыгая с места на место до полного истощения энергоресурсов. Такие случаи уже были. И мне следовало подумать, прежде чем говорить, Я был намертво привязан к кораблю и в отличие от остальных не мог выбирать.

С тяжелым сердцем я вернулся в кают-компанию. К моему удивлению, там ровно ничего не изменилось. И Еву, и Рея я застал в тех же самых позах, тихо разговаривающих друг с другом. Да и Гастон так же сидел в кресле, опустив руки на колени и устало прикрыв глаза. Только крупные капли пота на лбу да красные с синевой пятна на щеках показывали, как он напряжен.

Я взглянул на часы и поразился. Оказывается, я отсутствовал всего четыре минуты. А мне, между тем, показалось, что прошло по меньшей мере полчаса.

Услышав мои шаги, Гастон открыл глаза, потянулся и, медленно сцепив руки, спросил ясным, холодным голосом:

— Ну? Что там?

Я внутренне позавидовал его самообладанию. Я не сомневался, что он по-настоящему любил Ольгу и представлял, какая буря бушует сейчас в его груди.

— Ничего, — сказал я, махнув рукой.

— Не надо было вообще их отпускать, — сказал Рей Гастону. — Как капитан, ты имел право остановить их силой. Ассоциация была бы на твоей стороне.

Гастон не ответил. Какое-то мгновение он пусто глядел перед собой, крепко сжав губы и вцепившись в подлокотники кресла. Наконец он выпрямился и поднял веки.

— Мы уходим, — сказал он. — Объявляю готовность номер один.

Те несколько часов, что я провел в рубке, впервые сидя в кресле джамп-драйвера, слились для меня в один нескончаемый поток цифр на экране дисплея. Компьютер переваривал вводные и осыпал меня дождем постоянно меняющихся характеристик входа в подпространство. Для оперативного учета изменений требовалась помощь расчетчиков и второго пилота. Но второго пилота уже не было, да и из расчетчиков остался всего один — потрясенный смертью Лизи Кен. Так что досталось мне преизрядно. Единственное, что помогало держаться, было бесстрастное выражение лица Гастона, сидевшего рядом и несущего на себе не меньший груз, чем я.

Сейчас я испытывал чувство если не преклонения, то высокого уважения к Гастону. Я бы не смог даже во имя всей своей правды выдержать то, что выдержал он. Я вспомнил, как плохо мне было в коридоре, когда я стоял перед Ольгой и Мастером — и вздрогнул от пронзившей сердце тоскливой боли. Я чувствовал себя крайне мерзко и никак не мог нащупать спасательный круг.

Мне казалось, что, с одной стороны, мы поступили правильно, решив уйти отсюда. Мы не должны были оставаться, плодя новые жертвы. И в этом я был согласен с Гастоном. Прежде всего надо думать не о себе, и не о том, что тебе хочется, а о товарищах, стараясь их сберечь. Но и Мастера с Ольгой бросать было тоже нельзя.

Конечно, мы вернемся. Мы обязательно вернемся с новой техникой и новыми силами. Но что нам делать, если мы, вернувшись, не найдем их или найдем лишь переставшие уже светиться трупы? Я не видел способа разрешить сложившееся противоречие. И поэтому просто делал то, что мне было положено делать. Как джамп-драйвер я обязан был вести корабль. И я вел корабль, стараясь как можно быстрее набрать пороговую скорость, необходимую для прыжка. Хотя на сердце у меня скребли кошки.

Ева уже легла в камеру, поскольку не нужна была при переходе. И Кен, измотанный до предела, ушел ложиться, как только мы изготовились к прыжку. Гастон тоже исчез куда-то. А я все возился, консервируя цепи и проверяя закладку выводящих программ.

Наконец я закончил все дела и решил, что теперь-то можно и заглянуть к Рею, узнать, не было ли связи с Мастером. Десантный бот Мастера давно уже должен был оказаться в квадрате, где предположительно находились аримаспы. За эти несколько часов могло произойти множество событий. Жаль только, что импульсы установленного на боте передатчика нас сейчас, скорее всего, уже не доставали.

Я спустился на нижнюю палубу и направился к радиорубке. Трудно сказать, что побудило меня идти тихо. По-моему, я просто задумался о праве человека распоряжаться собой и не заметил, как замедлил шаг. Обычно стук башмаков по металлопластику очень громок, несмотря на ворсистое покрытие. Но, оказывается, при спокойной ходьбе подковы почти не клацают.

В результате, когда я пришел в себя, то обнаружил, что стою под дверью радиорубки и слушаю доносящиеся оттуда голоса. Поначалу я инстинктивно протянул руку, чтобы открыть дверь, но то, что я услышал, мгновенно остановило меня.

— Вот как, — говорил Гастон. — Значит, нашли!

— Плохо слышно, — оправдывался Рей. — Корона глушит. Но что нашли — это я ручаюсь. Ты же сам крутил запись. Ведь Ольга сказала: «Есть первый контакт». Очень отчетливо прозвучало, А вот потом несколько фраз невнятно. Там, где что-то про ребенка. Ребенка они нашли, что ли?

— Значит, — задумчиво сказал Гастон, — мы ошиблись. Контакт оказался возможен. Нужно было только подойти вплотную.

— Кто ж знал?.. — пробормотал Рей.

— Выходит, они — герои, — продолжал Гастон. — А мы — трусы.

Рей не ответил.

— А почему они падают на солнце? — помолчав, спросил Гастон.

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

— Ну откуда я знаю, — ответил Рей. — Ничего ведь не разобрать, одни помехи.

Гастон замолчал, и я, словно сквозь дверь, увидел его сосредоточенное лицо, напряженный прищур глаз, короткие топорщащиеся усы.

— Я так понимаю, — медленно сказал Гастон, — что ты мог и не принять эту радиограмму.

Теперь замолчал Реи. Он молчал очень долго, и я сумел за это время справиться с охватившим меня ужасом и погасить дрожь в руках.

— Да, — сказал он наконец. — Мог.

И я снова увидел, как стоят они друг против Друга — глаза в глаза — и молчат, собираясь с духом. Аккуратно ступая, я попятился от двери и на цыпочках дошел до поворота к лифтам. Я понимал, что времени на размышления у меня нет. Рейдер войдет в подпространство минут через пятнадцать, а когда мы снова окажемся в нормальном космосе, Мастер с Ольгой уже превратятся в атомную пыль. Поэтому первым моим побуждением было броситься в рубку и начать экстренное торможение. Я подумал, что при шести «g» Рей с Гастоном не смогут мне помешать, даже если захотят. Только пилоты могли управлять кораблем при таких перегрузках — и то с помощью сенсоров, вделанных прямо в подлокотники кресел. Остальные же члены экипажа были обречены врастать в металлопластик там, где их застал алярм.

Однако нажав кнопку вызова лифта, я понял, что так действовать нельзя. Начиная разворот, мне надо было сперва стабилизировать работу двигателей и только потом я мог перейти к ускорению. Получалось, что Рей с Гастоном получат передышку. Которую наверняка используют, чтобы добраться до арсенала.

Я нисколько не заблуждался на их счет. Конечно, вначале они искренне считали, что заботятся о друзьях, не понимая, что истинная причина их решения таится в собственной неуверенности. Трудно сказать, откуда взялся у них этот страх. Я слышал, что такое может случиться даже с самым отважным человеком. Но на деле столкнулся с этим впервые. Страх всегда связан с какой-то душевной трещиной. Стоит тебе хоть раз сделать что-нибудь против совести, и ты уже порченый. Выдавливать это дерьмо из себя — тяжелая работа, я сам по молодости попадался и до сих пор помню каждый случай. Однако если его не выдавить, добром это не кончится. Видимо, так было и сейчас. Получив сообщение Ольги и представив, как они будут выглядеть по возвращении. Рей с Гастоном решили идти до конца.

Я хорошо понимал, чем это грозит мне — единственному свидетелю их преступления. Сказав «а», они вынуждены будут сказать и «б». Конечно, они струсили. Они струсили два раза подряд и струсили так сильно, что не смогли выполнить свой долг. Однако, это вовсе не означает, что теперь у них не хватит решимости разделаться со мной. Трусость и жестокость — вещи вполне совместимые. Крысы, загнанные в угол, становятся тиграми. В этой ситуации они, не задумываясь, бросятся на меня.

Все это я сообразил за те секунды; что ждал лифт. Действовать следовало иначе. Прежде, чем начать торможение, надо было заблокировать, а еще лучше уничтожить арсенал. И еще разбудить Кена — в одиночку я мог с ними не справиться. Сложность заключалась в том, что рубка с арсеналом находились на одной палубе, а анабиозная — на другой. Однако я надеялся, что успею. По существу, пятнадцать минут — это бездна времени для десантника. За пятнадцать минут осуществляется массированная высадка на планету, а не то что смена ходовой программы. Если бы не угроза, исходившая от Рея с Гастоном, я вообще бы мог не спешить.

На анабиозную я отвел полторы минуты. Честно сказать, на это можно было вообще не тратить время. Я понимал, что до начала торможения Кен вряд ли успеет выбраться из камеры, а после начала он будет так же неподвижен, как остальные. Однако его помощь могла понадобиться мне впоследствии, и я решил ею не пренебрегать.

Заклинив дверь лифта найденным в кармане дроттером, я залетел в анабиозную, переключил саркофаг Кена на пробуждение и со всех ног бросился обратно. Рей с Гастоном, вероятно, уже нетерпеливо поглядывали палубой ниже на табло, но, надо полагать, пока что не волновались. Когда они увидят, что лифт поднялся к рубке, они насторожатся, но вряд ли сразу догадаются, в чем дело. И лишь только после того, как я открою арсенал и взвоет сирена, они начнут действовать. Но помешать мне они уже не успеют. За то время, что им придется лезть по лестнице через люки, я сумею сделать все, что задумал.

Я отдавал себе отчет, что все бластеры мне не забрать — их слишком много. Поэтому взять надо было только два, а остальные лучше всего расплавить огнем в упор. Решение представлялось очевидным, но какое-то странное чувство не отпускало меня. Неприятная тяжесть давила на плечи, замедляла движения — хоть я и продолжал бежать в нужном направлении. И только через минуту я понял, в чем дело. Впервые я брал бластер, чтобы отразить нападение людей. Раньше я даже не мог представить, что мне, может быть, придется стрелять в себе подобных. И осознав это, я испытал облегчение.

«Это их выбор, — сказал я себе. — Не думай об этом. В конце концов, они сами перешли грань…»

Добежав до конца коридора, я на мгновение замер у огромной двери с красной полосой и сигнальной лампой над верхним краем. Это и был арсенал. Со странным ощущением я протянул руку к двери сейфа и сорвал пломбы, навешенные еще Мастером. Шифра у этого сейфа не было, поэтому я просто отжал рукоять и потянул на себя бронированную дверь. И как только я это сделал, по всему кораблю разнесся громкий, омерзительный вой.

Не обращая на него внимания, я вырвал из гнезд два бластера и, нацепив один на шею, отступил к противоположной стене коридора. Огненная молния ударила в бронированную нишу, плавя тускло сверкающие в пламени вспышек стволы и размолачивая в кашу энергомагазины. Уже валил из сейфа кислый чад, уже помутнела и пошла пятнами от миллионовольтных разрядов задняя стенка шкафа, уже вытек на поп, прожигая след в тонкой шерстке покрытия, ручеек расплавленного металла, а я все стрелял и стрелял, вкладывая в каждый выстрел всю ярость и все отвращение, переполняющие меня, и остановился, только когда на индикаторе высветился ноль.

Оставалось восемь минут. Надо было торопиться. Не оглядываясь, я побежал под непрекращающийся вой сирены к рубке. Попасть в нее можно было только через параллельный коридор, и я свернул в первый же проход, который вел туда. Свернул — и замер.

Прямо передо мной стояли поднявшиеся по лестнице Гастон и Рей. Они не заняли рубку, понимая, что вскрыть замок можно одним выстрелом, а решили ждать меня здесь. Не знаю, что у них было на уме, но поскольку я бежал с зажатым в руке бластером, они тут же отшатнулись — Гастон вправо, а Рей влево.

— Серхито! — воскликнул Гастон. — Что с тобой? Что за сирена? На нас напали?!

Он говорил очень искренне, но за мою может быть и недолгую работу в Дальнем Поиске я успел твердо усвоить одно: в чрезвычайных ситуациях все надо просчитывать по самому худшему варианту. Сейчас была чрезвычайная ситуация. И если я все же ошибался, у меня будет потом время исправить ошибку. В отличие от других ошибок, которые обычно некому исправлять.

— Прочь! — Я вскинул бластер. — С дороги! И оставаться здесь!

— Ты сошел с ума! — закричал Гастон. — Мастеру нужна помощь! Необходимо экстренное торможение, мы сейчас войдем в подпространство!

— А ну! — рявкнул я. — Быстро, к другой стене! — Мне не хотелось проходить между ними. — Шевелись, Гастон! — Я повел рукой, сжимавшей бластер, и Гастон, следя, как завороженный, за концентратором, сделал три шага вперед.

Не отводя от них прицел, я протиснулся по свободной стенке мимо и со всех ног припустил к рубке. К счастью, она была открыта. Это сэкономило мне совершенно необходимые пятнадцать секунд, Отключив дверь изнутри, я рухнул в кресло, еще на ходу вцепляясь пальцами в клавиатуру, и, только введя в компьютер необходимые команды, смог оторвать глаза и посмотреть на таймер. На таймере уже шел предпереходный отсчет.

Я выдохнул воздух и оглянулся. Если они захотят выломать дверь и ворваться в рубку, их встретит огонь бластера. Они не самоубийцы и понимают это. А другого способа устранить меня у них нет. Через пять минут рейдер выйдет из предпереходного режима и тогда можно будет начать торможение, Ввод команды на реверс и смена режима работы двигателей займут еще пять минут. Теоретически возможность осуществить переход оставалась у них до самого начала разворота. Но разворот я начну сразу же после торможения, а во время торможения они будут беспомощны, как новорожденные котята. Так что Рею с Гастоном судьба отвела всего десять минут, чтобы разделаться со мной и оставить звездолет на заданном курсе. Однако дотянуться до меня они уже не могли.

Через пять минут комп сообщил, что готов принимать команды. Я загнал в него программу на торможение и заблокировал ввод, чтобы никто не мог изменить мое задание. Закончив эти операции, я с облегчением откинулся в кресле.

Это была победа. Моя победа. Пусть еще не окончательная, но все-таки победа. Нельзя сказать, что она далась мне легко. Но тем не менее я победил, и теперь мог спокойно обдумать, как и где искать Мастера с Ольгой. Я не сомневался, что передатчик у них работает, но вблизи короны его должны были забивать чудовищные помехи. Кроме того, я не знал, как далеко отнесло их бот от того места, где мы обнаружили аримаспов. Впрочем, всему этому не стоило придавать большого значения. Спиральный драйв от точки последней фиксации должен был зацепить их достаточно быстро.

Легкий свист насторожил меня. Несколько секунд я прислушивался, не понимая, в чем дело. Потом, отщелкнув ремни, вскочил.

Свист доносился от двери, и, быстро приложив ладонь к замку, я понял, что не ошибся. Это свистел выходящий сквозь узкие щели воздух. Не раздумывая, я утопил пальцы в запор и тут же отдернул, руку. Через несколько минут должно было начаться экстренное торможение, отменить которое я уже не мог. За это время я успевал добежать только до лифта, где и должен был свалиться от перегрузки.

На ватных ногах я вернулся к креслу, тупо уставился на индикацию систем жизнеобеспечения корабля. Давление падало быстро. Очень быстро. Аварийные танки с жидким кислородом опустошались с поразительной скоростью. Удара не было — значит, причина утечки не метеорит. Причиной могли быть только Рей с Гастоном. Я думал, что теперь я для них недосягаем. Но они все-таки подловили меня. Судя по всему, они решили разгерметизировать нашу палубу я каким-то образом, открыли обе двери находящегося неподалеку шлюзового тамбура.

Конструкция десантного рейдера была продумана так, что в случае повреждения поверхности корабля окруженная герметизирующимися отсеками рубка являлась самым безопасным для экипажа местом. Поэтому сама она при аварии не блокировалась, чтобы все, кто оказался в соседних коридорах или каютах, могли в нее попасть.

Те, кто строил этот корабль, не могли, наверное, даже представить себе ситуацию, при которой шлюзовой тамбур оказался бы распахнутым настежь. Наоборот, его бронированные двери обеспечивали двойную защиту в случае атаки извне, Нечаянно открыть их вместе тоже было нельзя, поскольку там был установлен механизм реципрокного контроля, защищающий экипаж от случайных ошибок. А вот сознательную диверсию никто почему-то не предусмотрел.

Свист не прекращался. Дышать стало гораздо труднее, и заметно похолодало. Я вдруг осознал, что они рассчитали верно, и до начала торможения мне все-таки не дожить. Рей с Гастоном, несомненно, надели скафандры и теперь вероятно ждали где-то неподалеку. После конца торможения они спокойно закроют шлюз, взломают дверь рубки и, вытащив мои труп из кресла, начнут снова готовиться к переходу. Я почувствовал, что начинаю задыхаться. Стены и пол рубки уже подернулись инеем и теперь отблескивали разными цветами в истерических вспышках взбесившейся индикации.

Схватившись рукой за горло, я, словно сквозь туман, видел, как на левом дисплее высвечиваются отчеты о готовности систем к торможению. Кровь в висках стучала так, что отдавалось где-то в затылке, Отчаянно разодрав рот, я безуспешно пытался захватить хоть немного кислорода. Перед глазами кружились мутные разноцветные пятна Свист у двери совсем прекратился видимо я находился уже в вакууме. Странно, что при этом я был еще жив и даже не захлебывался кровью.

Слова в этой ситуации уже ничего не значили для меня. Наверное, поэтому в голове не возникало ни одной мысли. Было только ясное осознание неизбежности близкой смерти и еще чувство ненависти пополам с обидой, не покидавшее меня все то время, что я царапал ногтями пульт и корчился в кресле, пытаясь продержаться до начала торможения.

Не знаю, почему я так ждал этого момента. Ввод команды на торможение, по существу, ничего не мог изменить. Я хорошо понимал, что до разворота, уводящего рейдер с заданного курса, мне все равно не дотянуть. А без этого им ничего не стоило, разогнав его снова, осуществить переход Но призрачная эта цель, за которую цеплялся гибнущий мозг, все время подхлестывала сознание удерживая его на краю провала в гибельную черноту беспамятства. Кто бы только знал, чего мне это стоило, но я все-таки сумел вытерпеть, и прежде, чем я окончательно поплыл, на главном дисплее высветилось долгожданное «готов».

Теряя над собой контроль, я рывком дотянулся до клавиши ввода и, нажав ее, без сил откинулся в кресле, судорожно выгибая вперед грудь. Потом все смазалось, и прошла, наверное, не одна минута, прежде чем в глазах прояснилось и я понял, что легкие продолжают работать, прокачивая сквозь себя невесть откуда взявшийся в рубке воздух.

Я видел, что программа прошла. Тон двигателей изменился, и это означало, что разогнанный до ста километров в секунду рейдер начал торможение. Меня тут же осторожно прижало к спинке кресла, а потом стало все глубже и глубже вдавливать в нее.

Я никак не мог понять, чем я дышу, но сейчас мне было не до размышлений. Борьба со своим весом отнимала все силы, а мне еще приходилось следить за дисплеем и держать под контролем индикацию пульта. Все это было весьма изнурительно. Шесть «g» выдержать очень трудно, даже если они давят на тебя всего половину стартовой минуты. Здесь же мне предстояло терпеть этот ад не менее десяти минут. Только сбросив скорость до пятидесяти километров в секунду, можно было разворачивать рейдер.

И все же я выдержал. Мокрый от пота, я отключил реверс и дрожащими еще от напряжения пальцами, даже не чувствуя радости от нежданной капитуляции Рея и Гастона, набрал команду к развороту. Теперь около получаса нам предстояло идти, описывая гигантскую дугу, в обычном режиме. Потом все должно было начаться сначала.

Пошатываясь, я подошел к двери и, взяв бластер наизготовку, левой рукой распахнул ее. Однако коридор был пуст. Гастон с Реем на этот раз не ждали меня. Я понимал, что раз давление восстановилось, значит, у кого-то из этих негодяев сдали нервы и они закрыли шлюз. Но этого мне было мало — я должен был их отыскать.

Вытянув вперед руку с бластером, я, крадучись, пошел по коридору. Несмотря на закрытие шлюза, опасность не исчезла. Она могла подстерегать меня за любым поворотом. Тем не менее, до конца коридора я добрался без происшествий.

Повернув налево, я, наконец, увидел шлюз-тамбур. Дверь его была, как обычно, закрыта, и я не заметил ничего угрожающего. Тем не менее, там, где я стоял, ощущался такой отчетливый запах смерти, что я невольно прижался к стене, напряженно озираясь по сторонам.

«Ну, хорошо, — думал я, — Ну, не выдержали, сломались, закрыли шлюз. Но сами-то где? Может быть, потоком воздуха их вытянуло наружу? Такое вполне могло случиться. Но тогда кто закрыл шлюз?

Кен, — вспомнил я. — А вдруг он все-таки успел выбраться из саркофага, спугнул Гастона, закрыл шлюз, и теперь ищет меня? Но почему он, в таком случае, ищет меня где-то, когда ясно, что я в рубке? Странно, что я не столкнулся с ним по дороге сюда».

Надо было подойти поближе и поискать у дверей какие-нибудь следы. Однако иней на стенах и полу уже растаял, а само покрытие, хоть и оказалось слегка влажным, не было ни порвано, ни смято, Я уже совсем было собрался уходить, как вдруг словно что-то толкнуло меня, и я интуитивно, еще не понимая, что делаю и зачем, поднял руку и нажал кнопку, открывающую тамбур.

Дверь медленно пошла вверх, и я, холодея от ужаса, увидел вытянутую вперед руку, а потом и самого Кена, без сознания лежащего на противоположной стороне тамбура головой ко мне.

— Кен! — воскликнул я, подныривая под толком еще не открывшуюся плиту. — Кен! Ты здесь?

Что-то было не так, но я не сразу понял — что. А когда понял, остановился, как вкопанный.

Кен не просто лежал у наружной двери. Он был раздавлен ею. В шлюзе находилась только его верхняя половина. Обрезанное по бедра туловище Кена упиралось в отблескивающую радужными разводами сталь.

В два прыжка я преодолел расстояние, отделяющее меня от Кена, бросился рядом на колени, едва не попав в вытекающую у него изо рта лужицу крови, и, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, ухватил его за выброшенную вперед кисть. Рука Кена была совершенно безжизненной, но теплой. Впрочем, это ничего не значило. Она просто могла еще не успеть остыть. Я стал лихорадочно щупать запястье, пытаясь найти пульс. Наконец я ощутил неуверенный толчок, потом еще один.

Сердце пока работало, то останавливаясь, то снова слабо, словно нехотя, сжимаясь. Я содрал со своей груди тонко пискнувшую коробочку реаниматора и с маху налепил ему на шею. Кен был еще жив, и если оставался хоть один шанс на его спасение, реаниматор должен был этот шанс использовать.

Только теперь мне стало ясно, что здесь произошло на самом деле. Кен успел все-таки подняться на эту палубу, прежде чем автоматы отрезали ее. Следуя за потоком воздуха, он добрался до открытого тамбура и каким-то образом сумел его закрыть. Рей с Гастоном уже спрятались, и поэтому ему никто не помешал. Но сама эта попытка стоила ему очень дорого. Может быть он поскользнулся на инее, а может быть напор воздуха был так силен, что просто свалил его с ног — и то, и другое равновероятно. Но как бы там ни было, он упал и, увлекаемый воздушным потоком, заскользил по покрытому инеем полу к бездне. Если бы он до этого не разблокировал двери, то просто вылетел бы в открытый космос. Но он успел снять блок, и закрывшаяся дверь остановила его. Вот только опустилась она на долю секунды позже, чем было надо.

Я стоял на коленях перед умирающим Кеном, и слезы бессилия душили меня. Я поймал себя на том, что держусь левой рукой за горло — так же, как десять минут назад хватался за него в предсмертной судороге.

«Кен! Кен, дружище… Что же это?! Зачем?! Мы все готовы были погибнуть. Но так!.. Убийцы!»

Я поднял голову и мутным взглядом обвел тамбур. Огненная волна ненависти взметнулась во мне, сдавила челюсти, брызнула в сжатые до белых костяшек кулаки. И в это мгновение Кен застонал и открыл глаза.

Сначала взгляд его был пусто устремлен в пространство, а потом в глазах появилась боль, и почти одновременно они стали осмысленными. Кен с трудом шевельнул головой и замер, скосив глаза вниз, к своим ногам, не замечая еще, что я стою рядом.

— Кен! — позвал я.

Он дернулся и так же медленно повернул голову ко мне.

— А-а-а… — прохрипел он. — Ты…

Потом он помолчал, пожевал губами. Лицо его было серым. Близкая смерть заострила черты.

— Кто-то открыл дверь… — Он явно пытался сказать главное.

— Знаю, — отозвался я. — Я все знаю. Но как, каким образом?

Кен разлепил губы.

— Термостат… — с трудом выговорил он.

Я оглянулся. Ниша, где обычно стоял термостат, была пуста. И я вдруг понял.

Под внутренней дверью была кнопка. Простая кнопка, без всяких хитростей, которыми отличались внешние запоры. Когда дверь опускалась, она нажимала на кнопку, и срабатывало реле, не позволявшее до того открыть внешнюю дверь.

Они поставили на кнопку термостат.

Может быть я сам подсказал им эту идею, остановив с помощью дроттера лифт.

Я почувствовал, как исказилось мое лицо от пронзившей сердце острой боли. Словно наяву, я вдруг увидел Кена, вцепившегося в ручку крайней двери выходящего к тамбуру коридора, — Кена, застывшего на мгновение перед последним своим шагом туда, где в клубах пара зиял бездонной тьмой ледяной провал его могилы.

— Иди… — услышал я страдающий шепот.

Кен был обречен и понимал, что жить ему осталось недолго.

— Кен… — Я коснулся его руки.

Кен молча смотрел куда-то в сторону, и тут я заметил, что взгляд его остекленел.

Деревянными пальцами я закрыл ему глаза и выпрямился, безуспешно пытаясь сглотнуть горький комок. Внезапное предчувствие беды сдавило мне грудь. Рей с Гастоном! Я совсем забыл о них. За те несколько минут, что я находился в шлюзе, они могли… Охваченный тревогой, я бросился обратно. И вовремя.

Когда я выбежал в ведущий к рубке коридор, я услышал щелчок запираемой двери. Не раздумывая, я сунул бластер в замок. Видно было, как вздулось под белым металлопластиком красное пятно, а потом руку мою резко откинуло назад, и дверь с хрустом открылась.

Рей с Гастоном еще ничего не успели сделать. Гастон только садился в пилотское кресло, а Рей возился у пульта внутренней связи. Увидев меня, Гастон замер, а Рей выпрямился и отпрянул к стене.

— Стой! — рявкнул я, выскакивая на середину рубки. — Гастон! Втяни конечности! Рей! От пульта — живо!

Я чувствовал, как колотит меня мелкая нервная дрожь, возникающая всякий раз при встрече с чем-нибудь невообразимо мерзким и опасным.

— Ты чего, Серхито? — попытался удивиться Рей. — Объясни нам толком, что случилось?

Пытаясь совладать с собой, я изо всех сил сжал челюсти. Десять лет Дальний космос воспитывал меня, и мне казалось, что нет таких ситуаций, в которых я мог бы потерять голову. Теперь же, когда передо мной стояли люди, бывшие моими друзьями и пытавшиеся убить меня, внутри у меня все дрожало, и больше всего на свете я боялся непроизвольно нажать курок. Видимо, Гастон почувствовал мое состояние, потому что послушно вылез из кресла и отошел к Рею.

— Прекрати, — сказал он Рею, не поворачивая голову. — Будь мужчиной. Ну что, — обратился он ко мне, — как же ты собираешься поступить с нами?

До этого я не думал, что делать с ними дальше, Однако ответ нашел быстро.

— Запру в виварии, — ответил я. — Там сейчас пусто. А на базе сдам Командору.

— На базе? — переспросил Гастон. — Командору? — и громко рассмеялся.

Нервы мои были напряжены до предела. Я ненавидел Рея с Гастоном так, что у меня сжимались кулаки, когда я встречался с одним из них глазами, Ненависть буквально переполняла меня. За все, что они совершили, они несомненно заслуживали пожизненного отторжения. Однако никто, кроме суда, не мог вынести им приговор, и не мне было решать, на какой планете оставить их гнить до конца отпущенных им дней.

— Какая база? — повторил Гастон, отсмеявшись. — Тебе же одному не вывести корабль. Ты надеешься на Мастера? Да пока ты будешь его искать, он уже сгорит. Упадет на солнце.

— Я успею, — сказал я. — Спиральный драйв…

— Не смеши меня, — сказал Гастон. — Я ведь не назову тебе квадрат передачи, и спираль твоя будет слишком большой. Ты не найдешь Мастера. И вынужден будешь обратиться к нам за помощью. Но условия тогда будем диктовать уже мы. Давай лучше договоримся сейчас, пока нам всем есть что терять.

Кровь бросилась мне в лицо. Я облизал губы.

— Договоримся? — услышал я свой деревянный голос. — О чем?

— Мы вместе честно ищем Мастера. И в любом случае возвращаемся на базу. Но ты никогда и никому не рассказываешь о том, что здесь произошло.

Я сжал бластер так, что ребристый задник рукоятки больно впился в ладонь. Ситуация, в которой я оказался, не могла мне привидеться даже в кошмарном сне. Когда-то это называлось сделкой с совестью. Я должен был забыть о совершенном преступлении, о желании бросить Мастера с Ольгой и о попытке уничтожить меня. И Кен, раздавленный дверью Кен, тоже должен был уйти в белесое небытие неотмщенным и преданным, погибнув, по сути дела, ни за что.

Дикая, слепая ярость скрутила мне скулы, сузила по-звериному зрачки. Я все еще сдерживался, но понимал, что надолго меня не хватит. В эти мгновения я совсем не ощущал своего тела. Только свело мышцы спины и плеч, и голос внезапно сел.

— И ты, — хрипло сказал я, — готов поверить мне на слово?

— Конечно, — кивнул Гастон. — Я тебя хорошо знаю. Если ты дашь слово, этого будет достаточно. Не беспокойся, Серхито, никто ни о чем не догадается. Я все продумал. Дверь рубки мы починим. И запас кислорода в танках можно восстановить. Единственная трудность — это уничтоженный арсенал. Но я нашел выход. Мы скажем, что Кен от пережитого сошел с ума…

Я вдруг почувствовал, что не могу смотреть на него. Что-то произошло, и мир, в котором летел наш рейдер, разрушился, сузившись до размеров крохотной, меньше боксерского ринга, площадки. Здесь уже не действовали привычные законы, и не было ни прошлого, ни будущего. А само настоящее растянулось в невообразимо длинные секунды, отмеряемые оглушительным гонгом звенящей в ушах крови.

Я хотел сказать Гастону, что он мерзавец, и повести его вместе с Реем вниз. Но понял, что не в состоянии даже тронуться с места. С трудом удерживаемое мной равновесие нарушилось, и теперь из-под тонкой коры цивилизованности лезла, булькая пузырями, кровавая магма безумного первобытного аффекта.

— Кен? — переспросил я, все еще не веря в услышанное. — Ты хочешь сказать, что это сделал Кен?

— Конечно, — сказал Гастон, слегка наклоняясь вперед, и последнее, что отпечаталось, словно стоп-кадр, в моем зрачке и чего я, вероятно, не забуду никогда в жизни, это спокойное лицо Гастона, кивающего мне и даже как будто собирающегося сделать шаг навстречу.

Моя рука непроизвольно сжалась и указательный палец вдавил сухо щелкнувшую кнопку в рукоять.

— Кен? — снова сказал я, с наслаждением глядя, как отваливается у Гастона челюсть и обеими руками он хватается за черное пятно на комбинезоне. — Ты сказал: Кен?!!

Я чувствовал, себя так, будто что-то лопнуло у меня внутри и вся накопившаяся ярость, вся боль и вся ненависть хлынули теперь наружу, разряжаясь миллионовольтными импульсами, вырывающимися из концентратора. Словно очищаясь от всего, переполнявшего меня в последние часы, я полосовал молниями обугливающееся на глазах тело, и, только когда в воздухе отчетливо запахло горелым мясом, замер, опустив руку с нагревшимся от непрерывной работы бластером.

В голове все плыло и, чувствуя слабость в ногах, я отступил на всякий случай к ближайшему креслу взявшись за высокую спинку рукой. Безмерная усталость разливалась у меня внутри, тихо заполняя разом обмякшее тело, и пальцы слегка дрожали, странно отзываясь мелкой дрожью в груди, Я понимал, что поправить уже ничего нельзя и, глядя застывшими глазами на почерневший труп Гастона, думал о том, что мне придется ответить за это, и ответить, видимо, как только мы вернемся домой. Гастон не нападал на меня, а я не защищался, и значит, меня тоже будут судить. В какой-то мере я жалел, что все закончилось так нелепо, но все равно не испытывал ничего, кроме облегчения и удовлетворения от хорошо выполненной опасной и тяжелой работы. Иначе поступить я просто не мог. Возможно, когда-нибудь потом ко мне придут сожаление и раскаяние, но думать сейчас об этом не было ни времени, ни сил.

Я поднял глаза. Рей стоял, вжавшись в стену, без кровинки в лице, и в глазах его читался ужас.

— Не надо! — вырвалось у него.

— Выходи! — я повел бластером в сторону двери, и Рей неуверенно двинулся к ней через рубку.

На пороге он споткнулся и чуть не упал. Я вывел его в коридор.

Ровно горели лампы, заливая все ярким светом, гудели, заканчивая разворот, двигатели, и спала на нижней палубе, не подозревающая пока, что нам с ней предстоит. Ева. Я быстро взглянул на таймер. Через пятнадцать минут рейдер должен был, набирая скорость, ринуться туда, где в неуправляемой стальной коробке прожаривались, сжигая раскаленным воздухом легкие, два потерявших надежду человека. Они проиграли свой бой, хотя была минута, когда им казалось, что они победили. Теперь им предстояла жуткая, растянутая на долгие часы, пытка, оканчивающаяся смертью. И самое страшное заключалось в том, что часы эти они могли сократить.

— Иди, гад, — сказал я Рею и ткнул его стволом бластера в спину между лопаток. Рей вздрогнул и, ссутулившись, медленно пошел вперед.