На календаре стояло время, как говорят, начало лихих девяностых. Как и во всех структурах общества, в армии произошли не лучшие перемены. Произошел слом старой командной машины армии, а новая еще не была настроена и отлажена как нужно, и всякие перегибы и недочеты порождали массовое нежелание у молодежи служить в армии. Молодые солдаты сознательно не хотели и не могли служить в этом бардаке, когда был разгул «дедовщины» и всяких безобразий в частях.

При первых же трудностях, с которыми сталкивался молодой человек в части, когда папа и мама далеко и поддержать некому, и «старики» (деды) наседают, а ты, непокорный, не сдаешься, и командирам до вас никакого дела, вот тут и рождаются или воинское преступление, или побег из части, то есть дезертирство. А в итоге ты же и будешь виноват, так как не доложил старшему начальнику о неуставных взаимоотношениях со своими сослуживцами. Солдаты, где был беспорядок, покидали часть взводами, чуть ли не ротами и искали защиты у вышестоящего командования, но никак не в своей части, потому что не верили своим командирам, а круговая порука связала всех по рукам. А командование части и скрывало, и утаивало факты неуставных взаимоотношений солдат и командиров, часто повлекших инвалидность и даже гибель молодых солдат.

Самовольное оставление части и эти не боевые потери приняли такой оборот, что матери военнослужащих создали свой союз солдатских матерей, который существовал на протяжении нескольких лет. Матери буквально грудью встали на защиту своих сыновей и разбирались в каждом конкретном случае неуставного поведения военнослужащих. Я сам, будучи уже на пенсии, но работая на вещевом рынке, знавал пару солдат, которых командир «отпускал» заработать денег на рынке, и основной «заработок» этого солдата уходил его командиру на его нужды. И солдат работал на него вроде батрака, а не повышал свой уровень боевой готовности, как положено солдату, не обучался военному делу настоящим образом.

А пока я так же в служебное время — свободное от командировок — дежурил на железнодорожном вокзале. Не проходило и смены, как двух-трех самовольно оставивших часть бойцов я задерживал и сопровождал на воинский вокзал к коменданту, а уж они с патрулем в комендатуру, где и происходили разбирательства: где, что и когда.

Вот и сейчас в летний жаркий день я обхожу свои владения на вокзале и внимательно рассматриваю пассажиров в залах и на платформах. Вот и на первой платформе мое внимание привлекли двое молодых людей, одетых в гражданскую одежду. Но что-то мне подсказывает, что это переодетые военные, а не обычные гражданские парни. Правда, у одного из них, который повыше, в правой руке кассетный магнитофон, наподобие электроники, но это почти ничего не меняет. И короткие прически после армейского карантина не успели отрасти — и это тоже говорит не в их пользу. У другого в руке полный пакет чего-то, возможно, там и находятся доказательства того, что они куда-то пробираются, хотя навряд ли, они должны были это предусмотреть. А тут на их пути я им и повстречался, ну очень-очень любопытный до них, человек.

Подхожу к ним, представляюсь: «Сотрудник розыска», предъявляю удостоверение. В ответ на мою просьбу предъявить документы ребята не стушевались, но и документов не предъявили, так как их у них нет. Я доброжелательно попросил их пройти со мной до дежурной части ЛОВД, где хочу с ними побеседовать. Парни, наверное, уже выработали свою тактику поведения и ответов на вопросы милиции и тому подобное. Решили, что побеседовать со мной им не повредит и с показным безразличием пошли со мной в дежурную часть. Тут есть комната, обычно она пуста, где я часто беседовал с такими задержанными. При моей беседе я попросил присутствовать одного сотрудника ЛОВД в форме, мало ли что, ведь их двое, а я еще с ними не разобрался. Осмотрел пакет, там находилась всякая снедь и предметы, которые необходимы в дороге. Пару перочинных ножиков я отложил в стол, они тоже пока были не нужны, до выяснения. Ребята как могли лгали мне, что они не разлей вода, друзья с детства и тому подобное, а я терпеливо искал доказательства их армейской службы. Вот настала очередь их нижнего белья, и они сникли, как раз тут на трусиках стоит штамп их воинской части, что и требовалось доказать. Ножички я выбросил в мусорную кучу там же у дежурки, а ребят забрал патруль с моим рапортом в комендатуру.

Прошел, может быть, месяц, может быть, больше, я уже после них задерживал многих других, а именно об этих и думать перестал. Но вот приехал из одного крупного города сотрудник уголовного розыска, нашел меня, и мы вспомнили этих ребят. Оказывается, эти дезертиры еще и убийцы. При дальнейшем разборе эти ребята в том городе у двоих гражданских парней забрали одежду и магнитофон, зверски убили их, видимо, проездом, и решили, что их не найдут, они затеряются. Но попали мне: не ушли, не затерялись. А ножечки — эти вещественные доказательства убийства — были найдены среди мусора и взяты опером с собой.

Да, испортили себе жизнь молодые люди напрочь с самого начала. Ребята стали убийцами, а это тебе не комар чихнул, а жаль, ведь в нашей жизни есть столько прекрасного.