После беседы с генералом Старик в течение некоторого времени испытывал странное и тревожное беспокойство — в затеянной истории явно чего-то недоставало, и он никак не мог понять, чего именно. Это раздражало — он капризничал, гонял обслугу, отказывал в аудиенциях без объяснения причин.

Чуть позже понимание пришло: недоставало цели, он знал как, но не понимал пока зачем.

Потом Старик увидел цель. И всё сразу изменилось.

Ни разу ещё за последние несколько лет Старик не чувствовал себя так хорошо. К нему вернулось потрясающее ощущение власти над миром, когда от лёгкого движения его покрытой коричневыми пятнами руки натягивались невидимые ниточки и посвящённые, получив понятную только им команду, строились в невидимые батальоны, начинавшие победный марш. Эта армия не знала поражений. Она могла годами ждать приказа, но когда приказ поступал, неизменно шла единственно известной ей дорогой.

Старик знал, что это его последняя битва. Никто не живёт вечно, и его заменят другие. Но эту битву выиграет он и навеки останется в памяти обладающих знанием. Потому что именно он изменит лицо мира, бросив на колеблющиеся чаши весов невиданный ресурс.

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, — сказал поэт империи, — пока не предстанут небо с землёй на Страшный Господень суд». И эти слова прозвучали приговором великой миссии, начатой Петром Первым. Но поэт, воспевший бремя белого человека, ошибался, и эта миссия будет триумфально завершена. Континенты сдвинутся, и горячая красная кровь побежит по жилам старого мира.

Сегодня в гости к Старику пришёл человек, который сыграет главную роль в разворачивающейся драме. Ранее Старик с этим человеком знаком не был, но знал о нём, как и о других, многое и даже согласовывал кое-какие этапы в его когда-то головокружительной карьере.

По-настоящему он заинтересовался этим человеком в августе девяносто первого, когда тот принял решение, прямиком отправившее его на полковничью пенсию. Ставившие интересы дела выше собственной судьбы всегда привлекали внимание Старика, и в памяти его возле соответствующего имени ставилась пометка.

Тесное сотрудничество с коммерческой структурой, последовавшее за отставкой, тоже не осталось без внимания. Здесь, правда, у Старика был чисто экспериментальный интерес. Как у детей, наблюдающих за жуком, насаженным на булавку. Было любопытно, сохранит ли вышвырнутый со службы разведчик качества, за которые его на этой службе держали, награждали и продвигали по служебной лестнице, или скурвится, как многие, погонится за деньгами, променяет высокую честь служения идее государства на поклонение золотому тельцу.

Расставание Федора Фёдоровича с друзьями и работодателями, случившееся непосредственно перед головокружительным инфокаровским триумфом, нигде не афишировалось, и в газетах про это не писали. Но Старику донесли тут же. Именно поэтому он, поразмыслив, и решил сделать ставку на Федора Фёдоровича, выкрутив руки генералу и его своре.

— Сам я не пью, — сообщил Старик, выдержав обычную паузу. — И, как правило, не одобряю. В данном случае, однако же, считаю возможным сделать исключение. Поскольку встреча наша происходит по моей инициативе и мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя комфортно, насколько возможно. Потрудитесь приподнять салфетку. С иными так называемыми армянскими коньяками у данного напитка общим является только то, что указанная на этикетке выдержка действительности не соответствует. Не скрою — мне было бы чрезвычайно любопытно узнать ваше мнение на этот счёт. Если, конечно, вы сможете его сформулировать.

Федор Фёдорович поднёс бокал к носу, подумал, смочил губы, отпил небольшой глоток.

— Боюсь, что я вас разочарую, — сказал он. — Если бы не ваша подсказка относительно армянских коньяков, я бы предположил, что это французский, скорее всего «Барон де Лагранж». Хотя здесь у меня есть сомнения, поскольку присутствует нетипичная для этой марки горчинка. Что-то очень знакомое, но не могу угадать… Одно можно сказать с уверенностью — возраст не менее шестидесяти лет.

— Чуть больше ста. Это армянский коньяк. Только настоящий, ещё из шустовских подвалов.

Федор Фёдорович неожиданно улыбнулся.

— Вспомнил. Много лет назад бутылку точно такого же напитка мне подарил один человек. Только он тогда сказал, что это грузинский коньяк. Да, вспомнил…

— Если я не очень сильно ошибаюсь, — обиженно произнёс Старик, — в мире осталось не более пары сотен таких бутылок. Сейчас и того меньше. А много лет назад, как вы говорите, вам это никто не мог подарить. Да ещё и выдать за грузинский. Такое, извините, просто невозможно.

— У меня всё же есть основания считать, что это тот самый коньяк, — задумчиво проговорил Федор Фёдорович. — Видите ли, для человека, которого я имею в виду, невозможного мало. Практически для него нет невозможного.

— Кто это?

— Вряд ли вы его знаете. Один коммерсант. Он это вполне мог сделать даже в те годы. И именно сказать, что это грузинский.

— Я задал вопрос, — напомнил Старик.

— Его зовут Илларион Георгиевич Теишвили. Или Ларри. Второй человек в «Инфокаре».

— А! — Старик сполз в кресле и прикрыл глаза. — Ваши старые приятели… Вы наверняка проинформированы, что они, да и остальные, в курсе относительно вашей дальнейшей судьбы. Связаться с вами не пытались?

— Удивительно — но нет. Не пытались.

— Странно. Может быть, с кем-то из вашего окружения?

— Моё окружение, — спокойно ответил Федор Фёдорович, — подбирали специально и, насколько я теперь понимаю, под вашим руководством и в соответствии с вашими рекомендациями. Если бы это произошло, вы бы узнали раньше меня.

Старик покивал и ткнул в сторону Федора Фёдоровича сморщенным пальцем.

— Мне приятно, что вы правильно оцениваете ситуацию. Однако же, сказанное вами не совсем точно отражает положение дел. Определённые решения были приняты вами лично, причём задолго до того, как в этой истории появился я.

— Даже если вы имеете в виду мою жену, я всё равно ничего не могу добавить. Ей и раньше несколько раз звонили из «Инфокара». Последний звонок был более месяца назад, звали обратно. Но как только она сказала, что вышла замуж, извинились и повесили трубку. С тех пор не звонили.

— Кто звонил?

— У них там есть одна милая дама. Заведует секретариатом.

Старик покивал.

— Надо же… Никогда бы не подумал. Вполне умные и аккуратные люди… Я полагаю, вам ясно, что достигнутые договорённости, а главное — принятые стратегические планы, не оставляют им никаких шансов оказывать на вас закулисное влияние. Ваше изначальное согласие сотрудничать позволяет мне сделать вывод, что вы полностью осознаете свою роль в операции, равно как и последствия неудачи. Хочу обратить ваше внимание на то, что продумано все, вплоть до мельчайших деталей, и любое отклонение от плана чревато катастрофой.

На мгновение Старик задумался.

Может быть, стоит пойти чуть дальше и приоткрыть собеседнику хотя бы часть задуманного? Нет — рано. Рано. Непонятно, как отреагирует. Поэтому риск недопустимо велик. Пусть сперва вступит в игру, увязнет. Тогда и будет время для допустимой откровенности.

— Настоящей катастрофой… Появление Восточной Группы неслучайно. То, что сейчас затевает эта сволочь, может отбросить Россию в такое варварство, — произнёс Старик заранее подготовленную фразу, — что эпоха хана Мамая покажется вершиной цивилизации. Влиять на Восточную Группу я не могу. Но среди этого сброда есть один серьёзный человек… Он пока не определился со своей позицией. С ним я, кстати, знаком лично. Если бы я был гуманист или интеллигент, — Старик пренебрежительно скривился, — или если бы вы были что-то вроде этого, я бы сейчас начал рассказывать про судьбы миллионов… Так вот. Не буду. На кону — российская государственность. И я — лично — выбрал вас.

Федор Фёдорович аккуратно поднял правую руку.

— Позвольте вопрос? Перед нашей встречей меня некоторые доброхоты пытались подготовить, так сказать. Говорили, в частности, что вы, в первую очередь, заинтересованы в нейтрализации… Не так… Скажем, в удалении олигархов, взяточников и коррупционеров из высшего руководства. Такая мягкая реставрация андроповской линии…

— В одну и ту же реку, — сказал Старик, и Федору Фёдоровичу привиделась слабая тень насмешки в выцветших глазах собеседника, — дважды войти невозможно. Тит Лукреций Кар, м-да… То, чем вам морочили голову, не может быть целью. Лишь средством. Не всякое лекарство надлежит принимать только потому, что это лекарство. Я бы сказал так. Убирать, причём беспощадно, будем других. Тех, кто станет лезть с советами. Невзирая на прошлое знакомство и боевое братство. А потом… Знаете, что будет потом?

— Догадываюсь. Я останусь один, потому что вы ко мне больше никого не допустите.

— Это правильно. Вероятно, эти решения буду принимать уже не я. Но это неважно. Надеюсь, что придёт время, когда вы сможете оценить плоды победы. Я хочу вам сказать одну вещь. Важную…

— Я вас внимательно слушаю.

— Не сказать… Это неточно. Хочу пожелать. Кстати, об Андропове Юрии Владимировиче… Он был последним, кому я желал подобное. Я тебе желаю, сынок, чтобы ты никогда не усомнился в том, что заплаченное стоит полученного. М-да, — Старик вытащил из нагрудного кармана вязаной профессорской кофты платок и промокнул глаза. С годами у него начала проявляться сентиментальность. — Теперь о делах. Уже подписан и завтра будет обнародован указ о назначении тебя председателем правительства. И это только начало пути. Ты станешь, сынок, руководителем огромной, но разорённой неумелыми, а скорее, вражескими, руками страны, и вместе мы превратим её в первую державу мира. Как когда-то, как раньше… В этом и будет наша великая миссия. Я знаю, что говорю загадками, но сейчас нельзя по-иному. Прекрасно понимаю, что у тебя нет опыта государственного строительства, но он тебе и не нужен. На рутинную работу всегда найдутся старательные и с опытом. Плохо будут работать — выгоним и подберём других. А ты будешь на самой вершине, сынок, терпеливо дожидаться своего часа. В этом и состоит твоя главная работа — быть на вершине. Я скажу, когда наступит твой час. И ждать тебе будет не тяжело, потому что я сделаю тебя самым любимым, самым уважаемым и самым популярным правителем за всё время существования державы Российской. Как это случится — не твоя забота.

— Когда Иисус спасался в пустыне, — задумчиво произнёс Федор Фёдорович, — к нему явился некто и предложил все царства земные…

Похоже было, что Старику понравилось.

— Не просто так, заметьте. Не просто так. Он сказал — получишь, но поклонившись мне. Я же никаких поклонов не требую. Мне этого не нужно.