Ленка была обычной бабой. И, как всякой бабе, ей в первую очередь хотелось не просто хорошей жизни, но ещё и признания высокого качества этой хорошей жизни всеми, кто знавал её в нищете и ничтожестве. Ей, законной жене премьера и будущего президента великой страны, до судорог было необходимо, чтобы именно сейчас рядом оказался кто-то из прошлой жизни, помнящий её рядовой девочкой из НИИ, мотавшейся по местным командировкам и колхозам, весело прыгавшей из одной кровати в другую, не из-за денег или блядства, а потому что было интересно и хотелось любви и чуда, поднимавшей спущенные петли на колготках и перебивавшейся от зарплаты до зарплаты, сидевшей на телефоне в первой фирме страны, куда её взяли по знакомству и по старой памяти, потому что когда-то один из отцов-основателей, вытаскивая из её волос жёсткие соломенные стержни, прочёл нараспев:

Вот ведь какая странная штука — память. Сколько лет прошло, а такая ерунда — и помнится.

Более всего ей хотелось увидеть не Платона или Ларри, а Марию. Ленка никогда не испытывала к ней ни ненависти, ни вражды, хотя прижившееся в «Инфокаре» словечко «Кобра» было запущено именно ею.

Слово это вызвано к жизни страхом и подавляющим волю ощущением собственной стопроцентной зависимости от настроений и заморочек невысокой, худой, как жердь, брюнетки в неизменном чёрном платье, с обманчиво ласковым голосом и сигаретой в жёлтых от никотина пальцах.

После двухмесячной давности звонка, когда она сняла трубку в кабинете и услышала голос Марии, в котором прозвучало вполне естественное удивление, что именно она, Ленка, находится в квартире Федора Фёдоровича, отвечает на звонки, да ещё и является отныне его полноправной супругой, произошло очень многое. Жизнь переменилась до полной неузнаваемости. Да ещё и муж запретил категорически поддерживать контакты с «этими» из «Инфокара».

Кстати, о муже. Его головокружительный карьерный взлёт Ленка воспринимала с нескрываемой радостью. Но не оттого, что стала сначала женой замминистра внутренних дел, потом — министершей, потом премьершей и почти одновременно президентшей (хоть и и.о.), а потому, что вроде бы появилось противоядие против сладкой инфокаровской отравы, сковывавшей волю и лишавшей будущего.

Но чем больше проходило времени, тем чаще ей казалось, что противоядие не сработало. Малозаметная трещина в их отношениях, образовавшаяся в первые послеинфокаровские месяцы, ширилась — муж с каждым днём всё больше отдалялся, уходил в себя. Он появлялся по вечерам в огромной, не по потребности, а по статусу, загородной резиденции, сбрасывал на руки ждущей прислуге кожаный плащ, торопливо выслушивал просителей и подчинённых, раболепно ожидавших аудиенции, сперва застенчиво, а затем в открытую вытягивал изрядную дозу коньяка и устраивался перед телевизором, переключаясь с одного спортивного канала на другой. Топтуна, который в это время принимал телефонные звонки, к себе не допускал. Ленку — тоже.

Ещё секунду назад на экране метались испанские футболисты, стремясь сравнять счёт, а теперь уже два огромных негра наносили друг другу зубодробительные удары. Потом стройные пловчихи синхронно задирали вверх ноги. И снова футбол.

Ни разу Ленке и в голову не могло придти, что она вышла замуж за любителя спортивных зрелищ.

Как-то, потеряв терпение, она встала перед ним, загородив экран.

— Что происходит? — спросила Ленка. — Что с тобой происходит?

— Я отдыхаю после работы, — сквозь зубы процедил Федор Фёдорович. — У меня тяжёлая работа. Не мешай.

Она выбежала, пряча лицо.

Утром муж вскакивал, в глазах обнаруживался прежний стальной блеск, бежал в бассейн, до третьего пота выжимал рукоятки тренажёра, принимал душ и садился завтракать — с овсяной кашей, блюдцем кураги и земляники, чашкой зелёного чая. Когда же появлялся адъютант и с еле слышным шёпотом протягивал ему телефон, муж менялся на глазах.

Лицо становилось бледным, он брал трубку и говорил:

— Слушаю.

Однажды Ленка спросила:

— Тебе трудно?

Он ответил с неожиданной искренностью, не бывшей между ними уже давно:

— Я никогда не мог представить себе, что это такой кошмар.

— Но ты же служишь.

— Кому? — горько спросил он.

— Ну… Стране… России.

— Я не знаю, что это, — признался Федор Фёдорович. — Я не знаю, что ей нужно. А те, кто знают, — не говорят.

Он, притянув к себе, взлохматил ей волосы. Но тут вошёл адъютант, и всё закончилось, не начавшись.

Ленка как-то чуть было не сказала мужу: «Брось все, это не твоё», но вовремя спохватилась. Не потому даже, что с этой работы не уходят просто так. А потому, что вспомнила, как в точности эти же слова были сказаны ею Серёжке Терьяну перед роковой поездкой в Питер. Какая-то большая беда придвинулась совсем вплотную, и называть её по имени было страшно.

Тем более важно стало для Ленки увидеть хоть кого-то из прошлого, получить подпитку и поддержку.

Она не могла сама позвонить Марии. Но круг её пристрастий был известен. И Ленка решила появляться в местах, где Мария бывает чаще всего. Вот так и получилось, что они встретились.

Шеф протокола и начальник Федеральной службы охраны наперебой требовали, чтобы Елена Леонидовна загодя сообщала о культурных и иных объектах, которые намерена посетить. Потому что необходимо выявить круг возможного общения, заблаговременно выслать группу охраны… Приготовиться и подготовить что положено.

Когда Ленка в первый раз сказала, что хотела бы пообедать в ресторане «Пушкин», расстарались на славу. В дверь она вошла через коридор из кремлёвских охранников, оттеснивших обалдевшего швейцара в ливрее. Перекрытая бравыми людьми в штатском лестница оказалась пуста, а третий этаж, куда Ленку сопроводил ещё один страж, загодя очистили от публики. Ленка разозлилась, меню смотреть не стала. Спросила чашку чая, просидела над ней с полчаса и ушла, решив пожаловаться мужу.

— А что это тебя в «Пушкин» потянуло? — подозрительно спросил Эф Эф. — И потом. Существует установленный порядок. Его никто изменить не может, даже я. Люди отвечают за своё дело.

— То-то они пол-Москвы перекрывают, когда начальство едет, — парировала Ленка. — Я вроде не слышала, чтобы за это кто-нибудь ответил. Понимаю, конечно, ты меня из дворняжек взял, в высоких материях не очень разбираюсь… Только все ужас как противно. Ты прямо как Брежнев, только молодой…

Федор Фёдорович покраснел от гнева, но сдержался.

— Ты и вправду пока ещё мало в чём разбираешься, — сказал он. — Давай договоримся. Ты считаешь, что мне нужна мишура? Сейчас решается исключительно серьёзная задача будущего государственного устройства. Чтобы она решилась успешно, по десяти, двадцати, по сотне позиций должен быть достигнут успех. А чтобы все провалить, достаточно одного дурацкого промаха. В том числе и по обеспечению безопасности.

— Я ведь сказала, что мало в чём разбираюсь. В том числе и в дурацкой благотворительности, которой ты меня заставил заниматься. Я только хочу сказать, что либо я должна сидеть здесь, в Горках, взаперти, либо давай думать, как я могу нормально бывать, где мне хочется. Без вселенского шмона и зачистки ресторана. В конце концов, если уж речь идёт о вселенских проблемах, ты своим охранникам на все сто доверяешь? Почему я им должна за сутки сообщать, куда хочу поехать? Их же целая армия. Пусть будут человека два, но надёжных, сядут, скажем, за соседним столиком, возьмут кофе и делают своё дело, за которое отвечают. И люди, между прочим, раздражаться не будут. Вот, скажут, мы тут зашли перекусить, а за соседним столиком супруга самого большого начальника спокойно и демократично чай пьёт. Так можно? Потому что если нет, то я больше из дома ни ногой! И ни в какие детские дома не поеду, гори они огнём, всё равно никто ничего сделать не может. Сплошная показуха.

Ленка никогда не думала, что ключевая, по инфокаровским меркам, должность советника, на которой Федор Фёдорович верой и правдой отпахал не один год, наложила на него неизгладимый отпечаток, раз и навсегда отбив навык принятия самостоятельных решений. На своём высоком посту он уже никому советовать не мог, мог только приказывать. А это у бывшего полковника получалось не так чтобы очень. Поэтому он и не приказывал, а все ещё советовал, но облекал это в промежуточную форму поручения.

Понятно, что подобный стиль общения у людей, привыкших к железной государственной дисциплине, вряд ли найдёт понимание, но пока холопы лишь недоуменно перешёптывались за спиной.

Как-то Ленка включила телевизор. Там показывали старый фильм «Член правительства», и замшелый враг народа зловещим шёпотом говорил Вере Марецкой:

— А там тебе придётся формулировать в письменном виде. Ты знаешь, что такое — формулировать в письменном виде?

И Ленке стало жалко мужа, взвалившего на неприспособленного себя неизвестную ей, но фантастически тяжёлую ношу.

Скорее всего, он в очередной раз нечто посоветовал или поручил, потому что ситуация с охраной резко изменилась. Людей больше не разгоняли, шоу с живыми коридорами не устраивали, а дали Ленке четверых в сопровождение. Двое минут за пятнадцать оказывались на объекте, все готовили к её появлению, а другие двое провожали до столика и тихо удалялись на приличное расстояние, чтобы не мозолить глаза, но быть наготове.

Выиграв этот раунд, Ленка выждала приличное время и сменила точку дислокации. Вместо осточертевшего и ей, и охране «Пушкина», и так уже сверх всякой меры прославленного журналистами в качестве любимого ресторана супруги и. о. первого человека государства, она переместилась на Чистые Пруды. Помимо известного нам ресторана «Ностальжи», там имелось ещё одно место, где Мария появлялась более или менее регулярно, — церковь Федора Стратилата в Архангельском переулке. Её Мария, среди многих в «Инфокаре» обратившихся в православие, выделяла особо.

Расписание было приблизительно известно. Суббота, никогда не почитаемая «Инфокаром» в качестве выходного дня, мало чем отличалась от понедельника, и в восемь тридцать раскрашенный и надушённый секретариат уже сидел на рабочих местах, привычно сражаясь с раскалёнными телефонами.

Мария же возникала в конторе не раньше одиннадцати, вся в чёрном, в длинной юбке по щиколотку и без следа макияжа. Дедуктивный метод Холмса уверенно подсказывал, что Мария была на литургии.

Двое охранников оставались снаружи, а ещё двое заходили с Ленкой в храм, рядом не вставали, но зорко смотрели по сторонам, неловко крестились, чтобы не слишком выделяться. Они и не выделялись, потому что на Антиохийское подворье люди забредали разные, и некоторые тоже с охраной.

В церкви Ленка плотно заворачивалась в чёрный шарф, прикрываясь от любопытных взглядов, и оглядывала присутствующих. Марию она засекла во время второго визита, убедилась, что та тоже увидела и её, и охрану.

Мария, заметив, что Ленка провожает её взглядом, подошла к свечному ящику, задержалась на мгновение, потом вернулась на место и более не оборачивалась.

В следующую субботу, минут за пятнадцать до начала службы, Ленка остановилась у свечного ящика, взяла несколько листков бумаги, неумело изобразила наверху восьмиконечные православные кресты и стала вписывать имена — за здравие рабов Божиих Платона и Федора, за упокоение рабов Божиих Сергея и Виктора.

— Серёжка с Витькой крещены не были, — раздался шёпот слева. — Здесь за них записку подавать нельзя. Это в другой церкви, у святого Уара. Конверт забери. Там всё написано. Как звонить — сама разберёшься.

В узком коричневом конверте обнаружились сим-карта от мобильного телефона и аккуратно напечатанный на пишущей машинке номер.

Прямо из церкви Ленка направилась в «Ностальжи», заказала клубнику и чай, удостоверилась, что сопровождающие заняли свои места, кивнула, зашла в туалет, вставила в мобильник новую карту и набрала номер.

Мария ответила немедленно.

— Ну что, Ленка Леонидовна, — сказала она, и Ленке, возможно, впервые за последние месяцы, стало тепло и радостно, — что, ходишь по известным местам? Соскучилась по человеческому общению? Или решила пофорсить? А? Наверное, всё же решила пофорсить… Я ведь как была стервой, так стервой и осталась… Зачем приходила?

— Просто так, — ответила Ленка, в очередной раз убедившись, что Мария как была стервой, так и осталась. — Могла бы и не приходить.

— Ну уж раз пришла… Встречи у нас с тобой, чтобы с глазу на глаз, точно не получится. Наши мальчики посмотрели кругом. Тебя пасут так, что не пробиться. Причём не только твоя охрана, но и какие-то другие. Две машины стоят на выезде на бульвар, ещё одна в Кривоколенном. С этого телефона никому больше не звони, только на мой номер. Поняла? Тебе привет от человеческого детёныша, от нашего Маугли. И ещё от Шер Хана. Помнишь? Супругу твоему они кланяются. Вот что просят передать. Слышишь меня?

— Слышу.

— Тот, которого искали… Из-за московских событий… Поняла? Они знают, где он. Есть достоверная информация, кто все это устроил. Мужу скажешь — все эти дела организовал Батя.

— Чей батя?

— Это неважно. Передай мужу, он поймёт. Его по-всякому будут стараться в это дело замазать. Так и скажи. Если у него есть хоть один надёжный человек, которому он может доверять на сто процентов, позвони по вот этому телефону и скажи — дескать, из спортклуба, подтверждаем резервацию на сегодня на такое-то время. Потом передай этот телефон, и пусть меня ровно через двадцать четыре часа наберут с этой карточки, по которой ты сейчас звонишь. А в следующую субботу опять приходи в храм, я тебе принесу новую карточку. Поняла?

— Да.

— Ну а вообще как тебе? — в голосе Марии послышалась сочувственная нотка. — Шапка Мономаха не давит?

— Давит, — призналась Ленка и неожиданно для себя всхлипнула. — Я же на это не подписывалась. Я ведь за него просто так пошла, когда он все бросил и оказался на улице. А сейчас все так… ужасно… Он так изменился. Пьёт, телик всё время смотрит, спорт какой-то вонючий. Все его обманывают, он мучается жутко… Чемоданчик этот дурацкий за ним таскают всё время. Он сейчас совсем другой, ты бы и не узнала, если бы встретила. Я за него так боюсь…

— Теперь уж, милая, все. В здоровье и в болезни, в радости и в горести, и пока смерть не разлучит… Ты держись. Мэтр за тебя переживает, все спрашивает — как ты там. Я уж его не буду расстраивать, а?

— Не надо. Послушай… Мы ведь ещё соберёмся, все вместе?

— Обязательно. Как мэтр говорит — сто процентов. Шампусика выпьем. Ну, все. Пока. Карточку вынь из телефона и убери в надёжное место.

Когда Ленка вернулась за столик с остывающим чаем, охранник положил перед ней записку.

— Звонили вот. А у вас телефон не отвечал. Дайте проверю.