Когда Федор проснулся на следующий день, все произошедшее вчера показалось ему сном, лишенным своего содержания и хотя бы элементарного смысла. Еще месяца четыре назад, если ему кто сказал бы, что одиннадцать фраз, сотканных из распространенных политических клише, смогут открыть ему двери в кабинет Столетова, он поднял бы его на смех. Вчера же он словно погрузился в другую реальность, где все могло оказаться равно возможным и доступным, старые страхи отступили, и перед ним открывались разные пути, для путешествия по которым наличие или отсутствие формального образования не играли особой роли. И даже больше, само образование – роль. Словно он вышел за заборы, нагроможденные языком.

А сейчас наступало похмелье.

Карманный секретарь лежал на столе аккурат в изголовье его кровати, но Стрельцову не хватало сил подняться и протянуть руку. Общая усталость, под которой он подозревал депрессию после гибели матери и исключения из вуза, накатывалась с самого утра и отпускала его только ближе к вечеру, когда снова приходилось ложиться спать.

В этом смысле Горчаков совершил чудо: он словно применил законы одного мира в другом – так, как и описывал чудеса. Энергия, захлестнувшая Федора после их встречи, еще теплилась где-то в потайных карманах его сознания и в глубине его мышц, но он продолжал беречь ее, опасаясь растратить по пустякам.

– Мне необходимо встретиться со Столетовым, – произнес Стрельцов настолько громко, насколько необходимо для iSec. – Доступ к Столетову ограничен определенным уровнем общественной значимости, которую я сейчас не смогу достичь. Любые мои попытки связаться с ним напрямую потерпят неудачу. Как мне лучше поступить?

– Согласен ли ты потерять два пальца? – уточнил электронный секретарь.

– Конечно же нет!

– Имеется ли у тебя в наличие автомобиль ВАЗ 2106 цвета мокрого асфальта 1979 года выпуска?

– Что за бред? Какой еще мокрый асфальт? Конечно же нету!

Устройство стихло на несколько секунд, а потом выплюнуло:

– Добейся встречи с объектом в контексте, который допускает и ваш и его уровень общественной значимости.

Стрельцов неторопливо поднялся с кровати, медленно переваривая услышанное. Не то чтобы оно было каким-то откровением или сложным расчетом, просто Федор сам от себя не ожидал, что не сможет придумать такое простое и очевидное решение. Словно часть мозга, которой он и сам дошел бы до этой несложной мысли, он ампутировал и поместил в металлическую коробочку с электроникой, которая начала думать за него. Но даже и разочаровав сам себя, он не включил голову, а предпочел снова спросить у безмозглого механизма.

– Что же это может быть?

– Люди с различным уровнем общественной значимости время от времени принимают участие в мероприятиях, чью общественную значимость необходимо поднять в целях достижения определенных целей. Происходит своего рода делегация общественной значимости от субъекта объекту. Некоторые из этих мероприятий могут предполагать участников, связанных узкопрофессиональной средой или определенным родом деятельности, вообще не обладающих общественной значимостью.

Федор, по своему обыкновению закутавшись с ног до головы в одеяло, включил компьютер. Вскоре загорелись огоньки беспроводной связи и небольшой диод карманного секретаря замигал, означая, что получил выход в Интернет. В этот момент включился и экран большого компьютера.

– Найди мне что-нибудь похожее.

На рабочем столе Windows Prana открылся браузер, а в нем несколько вкладок с сайтами, усыпанными баннерами и ссылками на элементы электронного правительства и даже на персональный сайт Дракона. Одна из вкладок привлекла его внимание. На белом фоне сайта, выполненного в стиле вычурного минимализма, красовался анонс круглого стола благотворительных организаций о перспективах поддержки людей с ограниченными возможностями. Встреча должна состояться сегодня, и в описании не было ограничений на то, до какого времени можно регистрироваться.

Взгляд Федора скользнул вправо, туда, где лежала металлическая пластинка iSec, и тут он увидел, что устройство придавливает вчерашнюю папку, которую он носил Горчакову, чтобы выдать себя за участника благотворительного движения.

– Связанные определенным родом занятий, говоришь? – произнес Федор риторический вопрос вслух. – Заполни мне форму участия в круглом столе и распечатай как туда доехать.

В углу комнаты медленно зашелестел принтер, а карманный секретарь одобрительно запищал.

Мероприятие проходило в одном из корпусов Государственного социального университета к югу от Сада Будущего и Яузы. Хотя оно не казалось ни знаковым, ни политическим, вход в корпус окружала плотная толпа народу с плакатами «Долой Дракона» или «Вернем образование народу», чаще всего вырванные из контекста, а потому бессмысленные и понятные только их квакерам лозунги. Всего около двухсот человек, недовольных не то круглым столом, не то действиями руководства вуза. А вот плакат «Game over» бросался в глаза не сразу. Теперь ясно кто все организовал.

За последние два месяца протестов стало больше. Кое-кто сравнивал их с протестами двенадцатилетней давности, когда Дракон пошел на третий срок. Мало кто уже помнил события тех дней, да и у человека всегда очень короткая политическая память. Лишь только сейчас на улицах стало слишком много либералов, забывших гражданскую войну на Украине, Черноруссии или какой-нибудь далекой Шри-Ланке, якшающихся с националистами и радикалами, торгующими политической свободой.

Один из протестующих даже всучил Стрельцову листовку с призывами, из которой он так и не понял, что конкретно не достает собравшимся, и чем они конкретно недовольны по жизни.

На входе в потрепанный и полуразрушенный корпус охранник сразу сориентировал куда идти: круглый стол проходил на втором этаже в одной из штатных аудиторий.

Когда он оказался у дверей, еще ничего не началось. Участники толпились на пункте регистрации. Часть из них, по-видимому местные студенты, образовав достаточно плотный и многочисленный круг, обсуждали появится ли Столетов, или, как это принято среди крупных чиновников и важных людей, просто продекларировал свое намерение посетить мероприятие столь некрасивым образом.

Большинство собравшихся едва ли закончили вуз, но Федор не торопился делать выводы о том, почему они здесь. Кого-то, видимо, нагнали «младоцентрята», как они делали это на партийных мероприятиях у него в МИСиС – и среди тех, кто толпился в коридоре, действительно было много тех, кто носил белые футболки с крестами. Другие, судя по всему, сами учатся в РГСУ, и просто не хотели бы упустить возможность промелькнуть перед глазами Столетова и уместно заданным вопросом не выпросить себе карьерное будущее.

Очередь Стрельцова подошла не быстро. Когда женщина в темно-синем костюме и прокуренным лицом, разложившая на столе бумаги, подняла глаза и посмотрела на Федора через толстенные очки, ему показалось, что та видит его насквозь, и никакие «пути слов», папки с наспех распечатанными проектами и увещевания Горчакова не смогут обмануть этот упорный взгляд. Впрочем, он как-то умудрился открыть рот и пробормотать:

– Я сегодня регистрировался.

– Если сегодня, то извините, – грубовато ответила она прокуренным голосом. – Регистрацию закончили еще вчера. Следующий.

Кто-то сзади напирал на него, но Стрельцов отстранил его рукой и немного склонился над столом, чтобы меньше ушей слышало его, как ему казалось, очевидную ложь.

– Понимаете, мне надо присутствовать на мероприятии. Это. – Он судорожно вспоминал хотя бы одну фразу из списка Горчакова, и параллельно злился на себя за то, что не выучил их до автоматизма. – Это вызовет недовольство в определенных кругах!

Женщина моментально переменилась в лице.

– Простите?

– Понимаете. – Стрельцов замешкался, пораженный неожиданным успехом. – Вам известна фамилия замминистра Сивцова?

– Вы хотите сказать. – протянула она, значительно смягчив голос и поправив очки.

– Да. я.

– Ну что же вы сразу не сказали!? Сейчас! – Она взяла один из листков со списками зарегистрировавшихся. – Запишем. Сивцов. эээ.

– Напишите «Стрельцов». «Федор Стрельцов».

Женщина понимающе кивнула, протянула Федору пакет с блокнотом, ручкой и папкой с презентацией круглого стола и ненавязчиво указала направление, куда Стрельцов должен пройти, чтобы попасть на мероприятие.

– Шифруется. – донеслось позади Федора.

Но он сделал все, чтобы не подавать виду.

Мероприятие началось со значительным опозданием и не представляло для Стрельцова никакого интереса. Лишь только когда на тридцатой минуте в помещении показался Александр Столетов в сопровождении многочисленной свиты, у Федора появился интерес к происходящему за столом, который не казался круглым – ни по форме столешницы, ни по характеру мероприятия.

Он сразу вспомнил Столетова, хотя до сих пор при упоминании его фамилии в голове рождались только неясные воспоминания и обрывки новостных лент. Стрельцов взял в руки пакет, достал оттуда папку и вынул из нее листок со списком выступающих. Написанная в списке должность «советник президента по вопросам государственного строительства и гражданского общества» Федору ни о чем не говорила. Зато говорили незначительные детали, которые он смог припомнить.

Самая главная из них вызвала недоумение у его отца, хотя он относился к политике предвзято, и на многое по этой причине закрывал глаза. Речь шла об одном из заседаний правительства, штатных и непримечательных, на котором Александр Столетов с неизменной важностью и достоинством сидел на подоконнике за спинами министров в то время, как те смотрели в рот выступающему Дракону, когда тот ставил им очередные задачи.

Многие считали его конформистом, верным прихвостнем Дракона, но сейчас Стрельцов не был в этом уверен. Может ли быть конформистом человек, который носит черножелтый галстук?

В какой-то момент Федор поймал себя на мысли, что не может уважать Столетова по одной простой причине – уважение это ритуал, призванный делать что-то важным более, чем оно является. А Столетов не мог казаться более важным, чем являлся на самом деле.

Если знать – это класс людей, которые что-то знают, то он считался несомненной ее частью, хотя формально и не состоял ни в каких дворянских клубах и аристократических сборищах, ностальгирующих по прошловековой империи. В каком-то смысле он казался одним из тех nouveau riches, которые сделали свое состояние в 90-е, но он не походил на человека, получившего все случайно. Нечто, вставленное во все его существо металлическим стержнем, скрепляло его фактический социальный и политический статус с некой духовной силой, не проявленной и даже в каком-то смысле давно забытой для большинства простых смертных.

Повинуясь собственным внутренним ощущениям, Федор вышел из аудитории сразу же после того, как Столетов взял слово. Через дверь доносилась его речь. Он упомянул и о том, что благотворительность является основой духовной жизни граждан страны, и о том, что необходимо укреплять духовные скрепы, а помощь ближнему есть не что иное, как дна из таковых, что русский культурный код подразумевает бережное отношение к людям с ограниченными возможностями. Ивану бы понравилось это выступление, так как каждое слово словно штекер аккуратно подходило к соответствующему гнезду в голове его брата-близнеца, но на Федора речь особого впечатления не произвела.

Странным казалось то, что, несмотря на такой высокий уровень приглашенных, не было ни одной камеры, ни одного тележурналиста или фотографа. Может, это одно из тех событий, о котором рассказывают post factum, не привлекая лишних глаз? Всегда можно сказать лишнее, а пресс-служба аккуратно все подправит и разошлет в новостные агентства. Правильные слова формируют правильные потоки новостей, а потоки новостей – потоки мыслей.

Минут через пять вышел здоровый лысый мужчина в черном пиджаке, белой рубашке и черном галстуке без узора. Он хотел было встать на место Федора, но, сделав первый шаг, передумал, и отошел немного подальше – к стене напротив выхода из кабинета. Должно быть охрана. Значит, Столетов сразу же после речи покинет университет.

Так и оказалось. Лишь только речь, доносившаяся с круглого стола, стихла, послышались аплодисменты, и следом за ними дверь распахнулась, и из помещения вышли Столетов с несколькими ассистентами, а затем охрана и женщина, которая записывала все подряд в блокнот. Не успел тот повернуть к лестнице, Федор помахал ему рукой, привлекая внимание.

– Александр Григорьевич, – крикнул он до того, как его заслонил охранник, что вышел из аудитории первым. – Я хотел бы с вами поговорить!

Столетов махнул рукой, приглашая идти за ним следом. Тут же к советнику подбежала женщина и подсунула ему вырванную из блокнота бумажку с какой-то короткой справкой.

Процессия двигалась быстрым шагом, Стрельцову удалось догнать Столетова уже у лестницы, а потом потребовалось еще некоторое время, чтобы протиснуться между сопровождающими. Поравнялись они уже на первом этаже.

– Александр Григорьевич.

– Мне сказали, вы сын Сивцова, – лаконично бросил чиновник.

– Это сейчас не важно! Я знаю, кто стоит за всеми этими дозвонами и акцией по срыву телеэфира, от которых всю страну трясет.

Столетов, оказавшись уже у выхода из корпуса, остановился, подумал секунду и повернулся к Федору. На его лице отразилось не то сочувствие, не то уважение. Но как человек, постоянно проигрывающий в покер, Стрельцов не мог бы поручиться, что правильно понял это выражение лица.

– Серьезно? – уточнил Столетов.

– Я знаю, к чему все идет.

– Это интересно. Нам надо подумать, когда нам лучше это обсудить. Какая же цель у всей этой кампании?

– Я считаю. думаю. это вопрос перераспределения полномочий между федеральным центром и регионами.

Столетов пристально посмотрел в глаза Федора, а потом тихо и непродолжительно рассмеявшись, вышел из корпуса и подошел к черному автомобилю с правительственными номерами, который только что подогнали.

– Я на все это с такой точки зрения еще не смотрел. – Столетов снова рассмеялся. – Через три дня я буду выступать на Межведомственной комиссии по русскому языку. Подъезжайте на Тверскую с паспортом. К четырем?

– К трем, – поправила его женщина-секретарь.

– К трем. Там в минкульте вам пропуск сделают. После собрания комиссии мы с вами все обсудим.

Сперва в автомобиль сел Столетов, за ним женщина и один из охранников. Когда автомобиль тронулся, его место у крыльца занял второй, поскромнее и подешевле. Туда погрузились все остальные. Когда кортеж скрылся за поворотом, Федор еще стоял у крыльца, крепко стиснув края свой куртки.

– Они же сразу просекут все, когда я паспорт достану.

– Очень часто система управления в подобных заведениях сломана, – вмешался карманный секретарь. – Вполне вероятно, что ваш воображаемый статус имеет значение только на том уровне, на котором вы только что присутствовали, и не играет никакой роли на том, на котором осуществляется проход в здание министерства.

В тот же день Стрельцов позвонил своему другу Денису и договорился о встрече в Кусковском парке. Мешков, разумеется, опоздал. Он не опаздывал только тогда, когда встреча назначалась далеко от дома. Когда же от дома всего одна-две остановки, он опаздывал всегда и часто – намного. И это выглядело единственным изъяном его пунктуальности.

Федор чувствовал, что нуждается в поддержке, так как ступил на тропу, где нет ничего определенного, никаких опор, ориентиров или поручней. Словно идет по канату неизвестно как высоко натянутому от земли. И во всем этом мраке путешествия лишь только одногруппник казался чем-то стоящим и видимым в перспективе этого словесного смога, что окружал Стрельцова вокруг.

В этот день Денис оказался весьма бодр и весел. Он шел со стороны Рязанского проспекта в желтой куртке – под цвет опадающих листьев – и пил кофе, которое продавали на входе в парк. Федор уже около получаса ждал его на скамейке, на которой они постоянно встречались, и уже порядком подзамерз.

– Привет! Как дела?

– Дела!? – Федор рассмеялся, но не пояснил почему. Слова Горчакова о делах еще не сложились у него в голове в единую картину мира и находились пока в некой «виртуальной памяти» – той части мозга, где работает критический взгляд на все входящее.

– Я видел твою девку.

– Какую?

– Алена? Елена? Ну в общем та, про которую ты рассказывал. Ну ты помнишь! У которой тоже кто-то умер.

– Где?

– Приходила вчера к нам на занятия, искала тебя, – ответил Денис, делая торопливые частые глотки черного напитка. – Говорит, телефон потеряла, и не может тебя найти в соцсетях. Не знает фамилии. Я сказал, что тебя отчислили, но при встрече передам.

– Она же мой адрес знает.

– Может, твой брат так ее напугал, что она больше не хочет встречаться на твоей территории?

– А что не дал мой телефон?

– Может, ты ее видеть больше не хочешь? Откуда я знаю? – Денис присел на край скамейки. – Хотя я бы с ней замутил на твоем месте. Она суккуб.

И слово незнакомое, и логика Дениса не понятна.

– Это еще что такое? – уточнил Федор.

– Есть такое понятие в демонологии. Считалось, что существуют такие девушки, от которых совсем голову теряешь. Любовницы что надо, совместимость зашкаливает, ну и в остальном. Все эти безумные фанатики напридумывали, будто они – демоницы – и устраивали время от времени на них охоту. Рассказывали, будто у них одно только на уме – с кем-нибудь переспать.

– По-моему, это то, что нам и надо, – усмехнулся Федор.

– А я о чем! – подтвердил Денис.

Мешков допил кофе, отставил бумажный стаканчик на край скамейки и потянулся. Казалось, он хотел затронуть какую-то неудобную тему, но все никак не решался это сделать. Федор понаблюдал какое-то время за его колебаниями, а потом сделал первый шаг.

– Ну чего ты?

Денис шумно выдохнул воздух ноздрями, который перед этим задержал.

– Мне не нравится то, во что ты влезаешь. Это все дурно выглядит. Мне самому было интересно какое-то время посещать эти лекции, и я многое вынес из них для себя. Но то, что происходит с тобой, едва ли меня радует. Сам посмотри, ты гоняешься за людьми, которые якобы прикончили твою мать. Орудие преступления – слова, мотивы – никаких, обстоятельства – нелепые. И при этом ты не знаешь ни их имен, ни рода деятельности, ничего. Тебе не кажется, что ты ловишь воздух?

Федор как всегда, сперва пожал плечами, показывая незнание или сомнение, а потом уже включил голову и подумал над сказанным.

– У меня на той неделе состоялся интересный разговор, – ответил Федор. – Знающие люди сказали, что у меня есть какое-то свойство. Но я забыл, как оно называется. В общем, оно заключается в моей способности по незначительной части угадывать всю картинку. Примерно как по одному листику узнать «Утро в сосновом бору» или по одной капле «Девятый вал» Айвазовского. Точно так же я могу что-то предвидеть, хотя и не всегда могу это предсказать. И сейчас я чувствую, что напал на след чего-то значительного, с чем никогда не сталкивался. Оно ходит среди нас, незамеченное, немыслимое, и буквально жрет других людей. И никто ничего не может сделать, так как никто ничего не понимает.

– Почему не понимает?

– Потому что не может назвать. Назвать так же как ты назвал Лену суккубом. – Федор закрыл глаза, наклонился немного вперед и опершись локтями в колени, обхватил голову пальцами, пытаясь сосредоточиться. – Представь, что есть город, и в нем живут люди. Они занимаются своими делами, все работает в автоматическом режиме, и все счастливы. Ну, или делают вид, что счастливы. И тут в один прекрасный момент.

– Автоматика ломается? – прервал Федора его одногруппник.

– Можно и так сказать. Умирает человек. Никто не обращает внимание. Потом еще один, а потом еще. Со временем количество смертей становится заметно. Если не на индивидуальном уровне, то хотя бы в статистике.

– Как средняя температура по больнице! – восхищенно вмешался Мешков. – Ей не предаешь значение, когда жар у тебя, но когда общая температура по больнице начинает резко расти, то главврач узнает, что началась эпидемия!

– Ну да! И никто не знает от чего умирают люди, начинается паника. Кто-то запасает лекарства, кто-то патроны и соль, кто-то усиленнее молится, кто-то бежит из города, и никто не знает что делать, пока не прозвучит одно слово.

– Маньяк?

– Маньяк. Эпидемия. Врачи-убийцы. Все, что угодно. Но когда это слово названо, все неожиданно понимают, что надо делать, чтобы не стать следующим. Бежать из города или запирать все двери, объединяться в группы или сторониться людей, чтобы не заразиться, в полицию звонить в случае чего или в СЭС. И когда слово названо, сразу становится ясно кто враг и какие у него признаки. А мы сейчас в ситуации, когда враг не назван, и ни у кого нет такого слова, чтобы назвать врага. Никто ничего не может сделать.

– Ты хочешь назвать врага?

– Я думаю, что у меня получится. Я хотя бы знаю, что он есть.

– Похоже на бред.

Стрельцов ощупал карманы своей куртки и нашел в одном из них недоеденную плитку шоколада, давно раскрошившуюся и непривлекательную на глаз. Нисколько не медлив, он отломил от нее кусок, закинул себе в рот и откинулся на спинку скамейки, холодной даже сквозь три слоя одежды.

– Да не бери в голову, – произнес он, несколько повеселев. – Это и есть бред.

Светлое семиэтажное здание Министерства культуры в Малом Гнездниковском переулке превращали в нечто темное. Вопреки основным правилам косметического ремонта и реставрационной этики серенький фасад превращался в коричневый. Это происходило одновременно на всех семи этажах, докуда доходили леса ремонтников. Стрельцов подошел к трем часам: аккурат к тому времени, к которому и пригласил его Столетов. Даже несколько заранее. И в эти рабочие часы на лесах не было никого.

В иные годы гастарбайтеры делали свою работу по пятнадцать часов в сутки без перерыва на обед и отдых. После введения новых миграционных правил, вокруг которых стояло столько шума, а потом и разразившегося кризиса новый пролетарский класс рабочих из провинций, которых вечно оказывалось мало, а услуги которых стоили недешево, постоянно пропадал в соседних от строек кабаках. Весь центр столицы наводнил новый декоративный фасадный стиль – грязные деревянные настилы на стальных трубках-ножках, оплетенные зеленой строительной сеткой.

Чтобы не ударить в грязь лицом, Федор предварительно просветился, зайдя на официальный сайт Минкульта и узнав не только то, как выглядит его названный отец замминистра Сивцов, но и что министром культуры является некая Нина Решетилова, и чем занимается межведомственная комиссия по русскому языку кроме одобрения справочников.

На входе в здание его встретил охранник Федеральной службы охраны. Он попросил показать содержимое рюкзака, в котором у Федора находились только бутылка с колой и книжка, а потом направил на пункт выдачи пропусков.

Федор не знал, что сказать в пункте. Он не мог ни признаться, что не имеет никакого родства с представителями политических элит, ни объяснить интерес Столетова случайно проявленной филантропией. Поэтому он просто просунул паспорт в окно и сделал выражение лица попроще, словно ходить по таким высоким заведениям для него в порядке вещей.

– На вас пропуск не заказан, – донеслось из окошка.

– Меня вчера пригласил Александр Григорьевич Столетов. Мне необходимо обсудить с ним. некоторые проекты.

– Вашей фамилии нет в списке, молодой человек.

– Может, стоит связаться с кем-нибудь из его помощников?

– С кем, например?

– Уверен, вы сможете мне помочь.

Руки Федора тряслись. Сохранять спокойствие оказалось не легко, хотя он сам не понимал до конца почему. Не то всеобщая убежденность, распространенная в его социальной среде о том, что с власть имущими лучше не шутить, не то семейные истории о том, что режиму всегда проще замести кого-нибудь без суда и следствия под ковер, чем разбираться по существу возникающей проблемы. А может, просто дурные подборки ныне укокошенных троллями передач и нехорошие новости убедили его когда-то, что лучше вообще не связываться с теми, кто обладает хоть какими-то рычагами воздействия на простых людей, к которым, как безродный натурал, принадлежал и сам Федор.

Ожидая, что ему сейчас откажут, Федор склонился над окошком и, ненавязчиво привлекши внимание работника, тихо произнес фразу из списка:

– Вы знаете, это не может не вызывать озабоченность.

Сотрудник некоторое время смотрел на Федора в упор, а потом, не задавая лишних вопросов, набрал один из номеров в списке, который лежал перед его глазами и после нескольких минут разговора снова вернулся к Федору.

– Мне сказали, что Столетов действительно ожидает человека, но фамилию не указали. Так это вы?

– Да.

– Простите. Обычно если не указывают фамилию, то это кто-то из президентской администрации. Подождите пару минут.

Пропуск оказался у Федора на руках уже через две минуты. Довольный затейливым успехом, он прошел мимо рамки металлоискателя, предъявив пропуск, а затем поднялся на третий этаж, где и должна состояться сессия комиссии по русскому языку.

Когда к конференц-залу начали стягиваться мужчины и женщины в деловых костюмах, Стрельцов хотел проникнуть в помещение вместе с ними, но ему доступно объяснили, что встреча носит рабочий характер, и допускаются в помещение только члены комиссии и их помощники. Ни прессе, ни наблюдателям со стороны делать на сессии нечего. И это ярче всего указывало на то, что происходить будет что-то интересное.

Одного из присутствующих он узнал. Им оказался человек из той телепередачи, которую смотрел отец больше месяца назад. Как раз тогда массовый троллинг телешоу только начинали обсуждать, и он выступал вместе с депутатами из КПЦ и замминистром по культуре – Сивцовым как раз. Именно он говорил о том, что русский язык развивается, что он живой, и что любое вновь появившееся или ставшее актуальным старое значение слова должно быть немедленно вписано в нормы национального языка. Держался он уверенно и статно, настолько, чтобы показать свое явное моральное превосходство.

Когда двери конференц-зала закрылись, за бортом оказался не только Стрельцов, но и еще несколько человек. Парень лет двадцати восьми сперва брезгливо посмотрел на Федора и удалился по коридору в сторону буфета, а девушка, что на пару лет старше Федора, осталась стоять напротив массивных дубовых дверей, оставшихся тут еще с советских времен.

– Где бы я ни была, везде в административных зданиях стоят эти здоровенные двери, – произнесла она, чуть ли не слово в слово угадав мысли Федора. – Дубовые двери на Петровке, дубовые двери в Госдуме, дубовые двери на Старой площади. Наверное, их специально делали под три метра в высоту, чтобы приходящие люди чувствовали свою ничтожность. В Древнем Египте ступени, ведущие к ногам фараона, делались больше, чем того требовалось, чтобы подавить посетителей масштабом исторического проекта и фараона как личности. Наверное, тут что-то подобное.

– Наверное, и лепнина с серпами и молотами внутри сохранена, а фасад чуть ли не каждые три года обновляют, – произнес в такт Стрельцов, хотя он точно и не знал, как часто делался косметический ремонт в здании Минкульта.

– Вы кого-то сопровождаете?

– Можно сказать и так.

– Ясно.

Классовое разделение чувствовалось, хотя ни он, ни она не сказали ничего лишнего. Моментально, прямо на глазах, утратив интерес к беседе, девушка сверила что-то в своем планшетном компьютере и отправилась следом за манерным пареньком, сотрудником кого-то из комиссии. И Федор остался один.

Все еще сохранялась неясность будущего. Столетов лично пригласил его на мероприятие, намекая, что до, в процессе или после него обсудит проблему всеобщего увлечения троллингом и call-центров, открывшихся по стране, чтобы срывать ток-шоу, а по сути – разрушить политическое диалоговое поле. Разорвать связь с общественностью. Но сам он не появился, поприсутствовать на сессии Федора не пустили, и ничего, что можно было бы считать прогрессом в этом деле, не наблюдалось.

Рассчитывая, что самое интересное начнется после сессии, Стрельцов сверился с планом эвакуации и, найдя на нем мужской туалет, смело направился по южному коридору в сторону «нулевого кабинета».

Внутри уборная мало чем отличалась от общественных заведений в торговых центрах или сетей быстрого питания, хотя раньше он не бывал в таких местах, и считал, что они выглядят попривелегированней.

Он зашел в одну из кабинок, и тут-то все и началось. Сперва в туалет зашел один человек: не то помыть руки, не то что-то перепрятать из пиджака в дипломат. Затем следом еще один, явно расстроенный. Это чувствовалось в его неосторожных запинаниях и столкновениях с дверьми, косяками и раковинами, а также в шумном прерывистом дыхании. И более того, третьей в мужской туалет вошла женщина!

– Я не могу так, ты знаешь, – закричал запыхавшийся. – Это последняя возможность, и из-за нас у меня ее больше нет! Поговорите с ними, пусть разрешат мне вернуться. У меня есть новые цели, и я могу многое компенсировать!

В какой-то момент Стрельцов узнал голос. Вряд ли он спутал бы его с каким-то другим, звучи он увереннее и властнее. Но сейчас запыхавшийся, несколько истеричный, он не походил на самого себя – лектор из Дома культуры.

– Никаких нас нет, – ответил его собеседник, от которого, судя по всему, зависело какое-то важное решение. – Ты был покинувшим наше сообщество после разговора с Решетиловой. Сейчас все суть произошедшим без твоего участия. Мы не давшие тебе никаких надежд на то, что будешь вернувшийся. Мы и ты разорвавшие старый контракт. Прощай!

– Но он же делал за вас вашу работу! – вмешалась женщина. – После того как контракт состоялся, он провел больше лекций, чем кто-либо в этом городе, в стране! И он подготовил ту площадку для изменений, которым еще предстоит произойти! Неужели это не стоит никакого внимания?!

– Мы не посчитавшие это необходимым!

– А кто вообще что считает?! – снова завопил лектор.

– Подожди, – снова оборвала его женщина. – У нас был уговор.

– У нас и вас был договор, – поправил ее уравновешенный человек.

– Это не важно, – продолжила женщина. – Если вы не вернете его обратно, то и мои планы окажутся под угрозой. А я покрывала вас все эти годы, хлопотала перед Столетовым и сейчас рассчитываю на некоторую компенсацию!

– Вы – прошлая лингвистическая эпоха, – сухо констатировал сдержанный человек. – Вы были думавшими, что для вас есть место в новом порядке. Но в нем нельзя оказаться, будучи пройденным с черного входа. Воровавшиеся, обманывающиеся, доверяющиеся только деньгам. Это время будет пройдено с годом Дракона. В новом году – только новый закон!

Между дверью и перегородкой щели почти не было, а в высоту перегородка достигала почти двух метров. Федор тихо и аккуратно наступил на унитаз, дотянулся до верхнего края двери, подтянулся и увидел говорящих. Спиной к нему и лицом к зеркалу стоял очень выразительный персонаж, которого он имел честь наблюдать из-за багажника его собственной машины во внутреннем дворе университета в день своего отчисления, и раньше – в префектуре. Второй – лектор. Правда, он изрядно посмирнел и уже не обладал той всепоглощающей харизмой, которой он потряс аудиторию на той своей лекции, куда занесло Федора. Третья – Энгельсина Новикова, ранее ответственная за реализацию культурной национальной политики в префектуре, а теперь, судя по всему, безработная.

– Как вы можете такое говорить? – возмутилась она.

– Только я и есть говорящий это. – оборвал ее первый.

– Не много ли на себя берете?! – возмутился лектор.

– Вы все знавшие, что на слова можно быть купившим серебро. Но вы не знавшие, что на молчание можно быть купившим золото. Слишком часто вы открывавшие рот и говорившие разное. И потому вам нет места в нашем решении.

Различные побудительные мотивы, словно мотыльки вокруг раскаленной лампы, сталкивались в голове Стрельцова, пытаясь взять верх. И вряд ли бы это была храбрость и решительность, если б в уборную не вошел еще один человек, случайный, не имеющий никакого отношения ни к комиссии, ни к данному кругу, и потому вынудивший всех троих прервать спор.

В этот момент Федор решил действовать. Он спрыгнул с унитаза, пинком открыл дверь и вышел из своего сомнительного убежища.

– Ты-ы-ы-ы? – изумилась Новикова.

– Студент слишком много знавший! – без всякого удивления констатировал спокойный человек.

Федору наконец-то удалось разглядеть его получше. Невысокий, нестатный, лишенный всяческих эмоций, словно годами вытравливал их из себя всеми доступными способами. А может и родившийся таковым. Но, как известно, рыба с поврежденным мозгом так же успешно ведет косяк, что и здоровая. Он не выглядел лидером ни для кого. Более того, возможно, Федор не обратил бы на него никакого внимания, если б увидел на улице, потому что сегодня внешне он был серым во всех смыслах этого слова: от костюма и дипломата до цвета волос и общего впечатления. Сегодня он так маскировался у всех на виду.

Человек не стал размениваться на вопросы и ответы, а просто взял в руки свой дипломат, что лежал до этого на раковине, захлопнул замки и направился к выходу. Стрельцов попытался его преследовать, но путь ему преградил бывший лектор.

– Ты убил мою мать! – выпалил Федор.

– Идиот!

Тот размахнулся и залепил Стрельцову между глаз, сложив в кулак всю силу. На словах он оказался намного крепче, чем на кулаках. Федор отшатнулся на несколько шагов, а потом снова обрел равновесие.

– Ты убил мою мать, гнида!!

– Ты несешь какую-то ерунду. Он никого не убивал. Просто ты оказался не на своем месте! – поспешила вмешаться Новикова.

– А ты соучастница!

– Все не так…

Федор снова попытался выйти из туалета, но лектор не сдавался. Первым делом он попробовал нанести очередной удар, но Стрельцов не дал ему повторить пройденный успех, уклонившись в сторону. Тогда цели настиг второй удар, от которого Федор оказался на полу, но не так чтобы сильно ударившись.

– Я вам всем отомщу, уроды! Я. я. я вас разоблачу! Всех троих! Завтра же вся страна узнает, чем вы занимаетесь, гниды.

Мужчина рассмеялся. Его заливистый смех распространился по всей уборной. Тот случайный прохожий, что посетил «нулевой кабинет», и до сих пор сидел в одной из кабинок, срочно выскочил и покинул это место, явно не желая становиться свидетелем чего бы то ни было.

– Ты ничего не сделаешь!

– Увидим!!

– Послушай! – Новикова вышла на первый план. – Никто не убивал твою мать, она умерла сама, уверяю. Ни я, ни этот порядочный человек тут ни при чем. Ты вмешался в дела, в которых ничего не понимаешь. Даже не думай.

Федора переполнял гнев, с которым он не мог совладать. Единственное, что он мог – это совершить некий ритуал, взрывающий ситуацию, нечто неожиданное. А помнил он только десять фраз-ключей, впившихся ему в мозг. Разумеется, он выбрал самую бестолковую.

– Вы ответите, поверьте! Мы действуем строго в правовом поле!

– «Мы»? – уточнила женщина.

– Группа!! – подхватил мужчина. – Стоило догадаться, что этот неудачник не сам по себе! Это Столетов! Это точно его человек. Не зря они на днях встречались в РГСУ!!

На лице женщине мелькнул испуг, но профессиональные навыки владения собой заставили их скрыться как возраст от инъекций ботокса.

– Да не мог он, – тихо произнесла она. – Мы же со Столетовым со школьной скамьи.

– Передай ему, у вас ничего не выйдет! – добавил лектор. – Все уже начинается!

Стрельцов в третий раз попытался выйти из туалета, но лектор оттолкнул его, хотя больше и не бил. Они с Энгельсиной Новиковой вышли сами, оставив его один на один с собственным отражением в панорамном зеркале.

Стрельцов не последовал за своими обидчиками, напротив, остался у раковин и сушилок для рук, давая им возможность уйти. Потом включил теплую воду, умылся, приводя себя скорее в чувство, нежели утирая пот и сопли, и достал из внутреннего кармана куртки сотовый телефон. Единственный номер, который хранился на sim-карте, оказался единственным из тех, что нужен именно сейчас.

– Добрый день, Аркадий Борисович. Вы не могли бы мне помочь? Я никогда этого раньше не делал. мне надо провести пресс-конференцию.