— Папа, Велик пропал. Папа, найди, пожалуйста, Велика. Я так скучаю по нему. Я не хочу ни с кем играть, кроме него. Найди Велика, папочка, ты же всё можешь, — умоляла Машинка генерала Кривцова.

— Не плачь, маленькая моя, я найду, я его спасу, обещаю тебе, — ответил Сергей Михайлович и проснулся.

Его подземный больничный бункер был пуст. Машинки не было, а ведь могла бы быть, если бы три дня назад, когда вот так же, только не во сне, а наяву она умоляла его найти Велика, он ответил бы ей, как только что во сне. Но не так ответил тогда генерал, наоборот, рассвирепел и оборал собственную дочь до полусмерти: «Тебя мать подослала? Она тебя подучила? Ты о Велике этом забудь. Он плохой мальчик! Плохой. У него отец пьяница, а сам он воришка, врунишка и двоечник. И не вздумай больше с матерью против меня сговариваться, а то получишь! Поняла? Смотри у меня!» Машинка от испуга перестала плакать и застыла на месте. Кривцов вытолкнул её за дверь и заперся. Он был очень зол, а к вечеру разозлился ещё пуще, убедив себя в том, что дочка всё знала про мать и Глеба, что у них там фактически сложилась вторая семья, подпольная семья, развлекавшаяся на его деньги и потешавшаяся над дойной коровой. Он почему-то решил, что они между собой называли его не по имени-отчеству, не по званию и фамилии, а по простоте его и доверчивости — дойной коровой, так! Он представлял, как они собирались всей незаконной семьёй у телевизора на тайной какой-нибудь явочной квартире, Глеб, Надя, Машинка и Велик, и объедались за его счёт, и дарили друг другу подарки за его счёт (Надька всё больше изводила денег с каждым годом! Вот, значит, почему!). И Надька говорила: «А чем, интересно, дойная корова сейчас занята?» И все смеялись. «Футбол смотрит». И все смеялись. «Скучает по жене и дочери». И все смеялись. «Чешет голову, он всегда так противно чешет голову, так сильно, как будто чесотка у него». Генерал воображал, как все смеялись, и злился. Взялся для разрядки звонить по очереди разным своим подчинённым и распекать. Слово за слово, увлёкся Кривцов, уволил Хохломохова, случайно поднявшего трубку в кабинете Сухоухова, и тут ворвалась в палату помолодевшая от гнева жена. Неожиданно сильная, она вырвала у него из руки телефон и впихнула ему в лицо бумажку с большими машинкиными буквами. «Мама, прости. Я просила папу найти Велика. Он не захотел и ругался. Я ушла искать Велика сама. Не волнуйся. Я оделась тепло. Хорошо поела. Взяла с собой Кроша, чтобы он без меня не скучал». Написано было со всеми отличиями детского правописания, то есть понятно далеко не сразу.

— Ы? — задал бессмысленный вопрос генерал.

— Ты, может быть, и родную дочь откажешься разыскивать? Она ушла, одна ушла, несколько часов назад, после обеда, совсем одна неизвестно куда! Понимаешь? Я обзвонила всех, кого можно, мы с нянями все улицы обошли в округе, на вокзал позвонили, в аэропорт, в полицию твою позвонили — нет её нигде! Нету! Понимаешь? Семь часов уже прошло! Понимаешь? — провопила в ответ Надежда и потом прошептала: — Найди её, Серёженька, найди нашу маленькую девочку, сделай что-нибудь, ты же можешь, ты всё можешь…

— Не плачь, я найду, обещаю, — генерал был человек более упрямый, чем смелый, знал про себя, что много чего перебоялся на своём тёмном и жестоком веку, всякого страху натерпелся, но тут одолел его страх нестерпимый, к которому он был не готов. Такой большой и ненасытный, он и не знал, что в нём и такой водится.

Прошло уже почти три дня, а Кривцов всё ещё не выполнил обещание: не нашлась Машинка. Он поднял лучших людей и не только своих, но и прокурорских, и Фсб, и Мчс: не нашлась Машинка. Генерал сидел на койке и, растопырив глаза и пальцы, рассматривал свои ладони. Вошёл Подколесин.

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Подойди, Подколесин. Посмотри, что у меня в руках, — приказал генерал.

— Есть, товарищ генерал, — Подколесин подошёл, посмотрел генералу в руки.

— Что видишь. Подколесин?

— Ногти, товарищ генерал.

— Что у меня в руках?

— Ничего.

— Правильно, Подколесин! Ничего!.. Я столько лет так сильно ворочался. Людей губил, копил деньги, до генеральских звёзд дотянулся, дом построил, все мне завидуют. А вот сам посмотри, что в итоге у меня есть, — генеральские ладони схлопнулись и опять раскрылись, как тяжёлый пустой сундук. — Ничего!

Лейтенанта не учили, как действовать в случае впадения начальства в меланхолию, поэтому он благоразумно принял положение «смирно», позволявшее ничего не делать, не двигаться и прятать голову в защитного цвета нейтрально тупое лицо.

— Я одеваюсь, Подколесин, — продолжил ошарашивать Кривцов. — В управление поедем, сам на месте руководить поисками Машинки буду. И эту, ту самую, лучшую-то, Острогорскую приведи ко мне. Туда, в управление. Попроси, чтоб помогла Машинку найти. Мы с ней вместе быстрее справимся.

— Она же против нас прислана, — очнулся было лейтенант.

— Но не против Машинки. Попроси. Приведи хотя бы. Сам попрошу. Что рот-то раскрыл?

— Говорить хочу, товарищ генерал.

— Говори.

— Есть! Поймали мы Аркадия Быкова. При попытке перехода карельской границы задержали в электричке. Доставлен в управление…

— Тем более, едем туда скорей… Что он?

— Даёт показания в точном соответствии с вашими установками. Рассказывает необходимую правду. Что Велимира Глебовича Дублина похитил для продажи педофилам; Аркадий Борисович Быков как раз и сам по этим статьям проходил пару раз… И на станции Кормовое продал за тысячу долларов этим самым педофилам, которые увезли Велимира Глебовича в неизвестном направлении и которых до этого никогда не встречал.

— Складно, — одобрил Кривцов.

— Служу России! — вскрикнул Подколесин.

Генерал поглядел на лейтенанта с сожалением, поглядел, но промолчал.

— Не надо бы вам выходить, товарищ генерал, — смутился Подколесин. — Кетчупы на улицах, нохчии всякие…

Кривцов вдруг часто замигал и по-солдатски грубо обнял верного оруженосца:

— Спасибо тебе, Подколесин. Хороший ты мужик. Один ты у меня и остался. Но ты пойми, надо мне. Сам посуди, что всё это значит, — он показал рукой на вселенную, — если я собственную дочку защитить не могу?

— Ничего? — догадался лейтенант.

— Ну вот и ты понял. За мной! В атаку!