Егор проснулся в той же комнате, в том же кресле. Вся мебель из всей квартиры, кроме этого кресла, куда-то делась. Не было Чифа. На месте, где умер Фёдор Иванович, теперь лежала чёрная книга. На заложенной увядшей фиалкой странице маркером было выделено: «I have cause, and will, and strength, and means to do't».
В Егоре было невыносимо сухо и жарко. Он добрёл до кухни, заглотил кран и высосал из него всю холодную, а потом, не напившись, и горячую воду. Так что этажом выше, в нехорошей квартире воды в то утро не было никакой, криминальным родичам нечем было умыться, и они, жалобно матерясь, ушли на дело с нечищеными зубьями.
Егор понимал, что теперь он организованный преступник, но не знал, куда бандиты ходят на работу. Поэтому пошёл в издательство. «Товарищ, — послышалось, когда он вышел на улицу. И через шагов сорок опять. — Товарищ, а товарищ». И ещё раз, уже отчасти насмешливо и раздражённо: «Товарищ в окровавленных кедах!» «В кедах, это же я, — догадался Егор, остановился. — Неужели окровавленные? Точно!» Хотел было разуться, но окликнувший, небольшой то ли гном, то ли ребёнок, поманил за собой. Довёл до припаркованной у аптеки ауди, окружённой очарованными невиданной иномаркою аптекарями и полуживыми покупателями валидола с глупыми лицами. Открыл дверцу и указал на место водителя. Егор уселся. Рядом сидел Чиф.
— Ей шесть лет. Ещё полгода пробегает. А если через полгода у вас не будет новой, можете считать меня коммунистом, — сказал Чиф. — Куда идёте?
— В издательство.
— Зачем? Вы же теперь в братстве.
— Ну, хотел там с Иветтой попрощаться.
— Зачем?
— Ну, столько лет вместе…
— Если вы так сентиментальны, то лучше зайдите попрощаться с Фёдором Ивановичем. Он в морге первой градской.
— Ладно, не пойду.
— Кстати, — после паузы, ушедшей на прикуривание сигареты, объявил Чиф. — Фёдор Иванович был моим отцом. Пока вы не убили его.
— Зачем же мы его?.. — истошно прошептал Егор.
— Не мы, а вы. Я попросил вас сделать это, — вполне спокойно разъяснил Игорь Фёдорович, — чтобы мне было за что грохнуть вас, если понадобится. Видите ли, я ведь довольно широкий человек, образованный… слегка философ. Я бы не смог убить того, кто донесёт, расколется на допросе, или кинет меня на миллион — другой зелени. А тут причина весомая, даже для такого хиппи, как я. Пригодится. Мало ли, как вы себя поведёте. А ввязываться в такие щекотливые дела без гарантий и решимости идти до конца — нельзя. Так, если кинете меня, я вас убью. Но буду знать, что сделал это не из-за паршивого миллиона, а во имя сыновней любви и чести. А посему и уважать себя не перестану. И идеалы юности не предам.
— А если я вас убью? — уточнил Егор.
— Такую возможность не исключаю. Риск есть. Ничего не поделать. Это входит в контракт… Мне, впрочем, пора. Отдохните сегодня. А завтра позвонят от меня и приведут вас куда следует. До встречи… брат…
— Как же Фёдор Иванович? Как же, как же, как…
— Что, тошнит с непривычки? Не убивайтесь так, когда убиваете. И вот ещё, чтобы полегчало: у него был рак, месяца три-четыре — и так конец, только мучительный. И не отец он мне, а отчим, — Чиф вышел из авто.
— Я водить не умею, — высунулся в окно Егор.
— Учитесь, — Чиф не обернулся. — Кеды постирайте… Он меня с трёх лет растил. А папой я его так ни разу и не назвал… И давайте будем на ты…