Дорога была необыкновенно интересной. Перво-наперво проехали почти через всю Москву: от проспекта Мира через Центр, мимо Большого театра, памятника Карлу Марксу, мимо Кремля, старого здания Московского университета, мимо Парка культуры и отдыха имени Максима Горького. Около станции метро «Октябрьская» круто повернули направо и покатили по Ленинскому проспекту. Достаточно сказать, что этот проспект более сотни метров в ширину. Четыре ряда липовых посадок — по два с каждой стороны — на фоне восьмиэтажных домов производили впечатление действительно чудесного города-сада. А тут еще бесконечная лента цветников и газонов.

По этому проспекту с Внуковского аэродрома приезжают на Красную площадь космонавты, когда их встречает вся Москва. По этому же проспекту приезжают и зарубежные гости, навещая столицу нашей Родины.

Гиляр начал читать стихи Янки Купалы, которые пришли ему на память, — они были так созвучны с настроением юных путешественников:

Проехали мимо главного здания Академии наук СССР, с мраморными старинными скульптурами над воротами, которые как бы напоминают людям о непрерывном развитии науки: от пифагоровых теорем до космических кораблей.

Незабываемое впечатление на ребят произвело здание Московского университета — наилучшего и наикрасивейшего в мире. Тридцать два этажа имеет главный корпус! Триста восемнадцать метров над землей. Сорок пять тысяч помещений в одном корпусе. Чтоб обойти их все, надо пройти сто сорок пять километров. Двадцать пять тысяч девушек и юношей учатся в его стенах. Около двух миллионов томов книг имеет он в своей библиотеке. Одних читальных залов — тридцать три.

Наши путешественники не утерпели — попросили шофера остановиться на минутку, чтоб обойти это здание вокруг. Шофер остановил машину, но засмеялся:

— Посмотрим, посмотрим, какая это минутка…

Действительно, путешествие вокруг здания заняло пятнадцать минут. Вот какое здание, вот какая минутка! Не говоря о красоте самого тридцатидвухэтажного здания — домом как-то стыдно называть это величайшее творение советских зодчих, инженеров и рабочих, — один только шпиль, над которым поднимается на пятьдесят восемь метров в высоту; они восхищались всем окружающим: деревьями, цветами, кустарниками, которым была придана строгая форма и симметрия руками и талантом специальных садовников, ярко-зелеными газонами, подстриженными в одну линию моторными ножницами! Но, кроме такой красоты, их интересовало еще что-то другое.

— Хорошо было бы, Адам, — сказал Гиляр, — пройти туда с портфелем, как те ребята. На занятия.

— Неплохо бы, — ответил Адам. — Но, Гилярка, для этого надо много и серьезно готовиться, — и почему-то вздохнул.

— Не вздыхай. Всему свой черед. Лишь бы только желание и здоровье были. А тебе, как я знаю, ни того, ни другого занимать не придется, — заметила Нина Ивановна.

Поехали дальше. Шофер пошутил, когда они садились в машину:

— Ну, поняли, какая это минутка?

— Поняли.

От университета дорога вела их прямо в Кунцево. В недавнем прошлом — это подмосковный дачный поселок. А теперь — часть Москвы, с современными домами, магазинами, школами, заводами. Ребята то и дело удивлялись, как только их шофер ориентируется: Рублевское шоссе, Можайское, Минское, Кольцевая дорога… Ничего! Сориентировался! Вот и деревня Раздоры.

Как-то странно было смотреть на эту деревню, проехав через всю Москву. Настоящая деревня! У некоторых домов даже колодцы с журавлями, утки в прудах плавают, георгины в палисадниках, как и в Ботяновичах. Дома, правда, все под железными крышами, террасы застекленные.

Все участники путешествия, однако, волновались тут не меньше, чем возле Московского университета.

Это же главная цель их путешествия! Это же их настоящая академия, где они должны своими глазами посмотреть, своими руками, если будет возможно, ощупать кедр, привитый на нашей обыкновенной, но милой сердцу сосне.

Разные мысли были в юных головах. Гиляру представлялась какая-то бело-розовая, как весенний сад, мраморная ограда, величественный вход, а за ним чудесная красивая девушка в златотканых одеяниях.

Она спросит у них:

«Вы из Белоруссии? Заходите! Добро пожаловать!» — и поведет их к заветным кедрам.

Адаму думалось совершенно иное:

«А что, если они придут в питомник, а там один туман и больше ничегошеньки — ни кедров, ни сосен. Или не туман, а какие-нибудь короеды погрызли-источили их. Что тогда?»

— Эх! Вот досада будет! — вырвалось у него вдруг.

— Ты это о чем? — спросила учительница.

— Да все о том, Нина Ивановна! Ехали в такую даль… Придем, а там ничего нет.

— Что ты, Адам! Как можно! — возразила Нина Ивановна. — Все будет хорошо.

А сама тоже волновалась. Да намного ли старше их была она сама?

Но вот они проехали деревню, переезд железнодорожной ветки.

Дорога пошла песчаная, как и около Ботяновичей. Спустились в лощину, снова поднялись на невысокий пригорок. С левой стороны увидели деревянный одноэтажный дом, а с правой — штакетниковый забор.

Надо спросить.

Марылька, более резвая, побежала к дому и спросила у одного старика:

— Простите! Не скажете ли вы, где тут лесопитомник Академии наук?

— А вот он, за забором.

— Разрешите нам зайти туда и посмотреть, что там растет.

— Хозяина, лесничего, сейчас нет. Но мы, бывшие сотрудники, ныне пенсионеры, по старой памяти присматриваем за питомником. Заходите, пожалуйста. Откуда же вы?

— Мы из Белоруссии. Приехали осмотреть кедры.

— Это наша Александра Ивановна Северова их выращивала. Теперь и она на пенсии. Пойдемте, детки, я вам покажу. Почему ж вы так заинтересовались, что даже издалека сюда приехали?

— Мы хотим у себя провести такие же опыты. Перед тем решили узнать, как и что делается, посмотреть на то, что сделано.

— Я как раз помогал Александре Ивановне по этому делу. Правда, я простой рабочий, но ничего; что знаю, расскажу, а если будет недостаточно, можете к ней самой проехать, она не так далеко живет.

Подошли к калитке. Хоть Гиляр не увидел бело-розового мрамора, не увидел чудесной девушки в златотканых уборах, но и он и все его товарищи замерли в восторге перед громадой стройных, зеленых красавцев, которые приветливо шумели своими ветвями-лапками, будто говоря: «Добро пожаловать!»

Даже зяблики, или березовочки, как их еще называют, которые действительно сидели на березах, перепорхнули на кедры и затиликали свою милую песенку, обрадованные приходом гостей из далекой Белоруссии. А может, они спрашивали у них: «Как там живут наши крылатые друзья? Не забыли ли прислать нам привет?» К сожалению, никто не знал точно их языка. Одно только поняли: эта песня к хорошей погоде, так как есть еще у них и другая песня — к дождю.

— Вот, друзья, — сказала Ганна, — обратите внимание. Березовочка нам предвещает хорошую погоду.

Но друзья занялись другим.

Они молча и с большим восхищением рассматривали кедры.

Высокие, стройные, красивые кедры, метров по пять высотой, с ярко-зеленой хвоей, с огромными, по доброму кулаку, шишками на верхних ветвях, тихо шумели-гомонили.

Вот они, красавцы кедры на… соснах! Будто какой волшебник спилил сосенки на полметра от земли и поставил на них кедры.

— Вы только посмотрите! Вот же сосновая кора, вот сосновое дерево до этих вот линий-отметин, а выше — кедр!

— Венец человеческого разума! — воскликнула Ганночка.

— Правильно, Ганночка! — присоединилась к ней Нина Ивановна.

А ребята тем временем и ходили вокруг, и, став на колени, осторожно щупали пальцами: сосновая кора внизу. Казалось бы, все просто! Да они ее на ощупь узнают в темноте ночи. А выше все-таки кедр. Хвоя кедровая, намного длиннее сосновой, а главное — у сосновой по две иглы в пучке, а тут по четыре. К тому же и шишки крупнее сосновых в несколько раз.

Действительно, ни к чему тут мраморные ограды, может быть, намного красивее обычный штакетник, родные сердцу ромашки, кашка, зверобой, даже репейник, дикий цикорий со своими голубыми соцветиями, которые так густо пробивались из травы.

А над всем этим возвышаются величавые кедры, и питаются они тем, что посылают им из земли сосновые корни.

Старый лесник молчал. Он заметил волнение гостей. Будучи человеком чутким — недаром же всю жизнь прожил на природе, — он высоко оценил это волнение.

Обойдя раз десять вокруг кедров, кто-то из приезжих заметил поломанный кедр, на котором хвоя не то чтобы порыжела, но даже покраснела.

— А это, дедушка, грозой поломало, что ли? — спросила Марылька.

— Да, грозой. Ты, дочка, угадала. Видишь, под кедрами порожние бутылки лежат?

— Вижу.

— Так в этих бутылках и сидела гроза. Когда их откупорили, гроза и начала тут хозяйничать. Это, — добавил он, заметив удивление слушателей, — сюда приезжают люди «отдыхать». Выпьют, закусят, а потом и начинают свою силу пробовать. К другому, себе подобному, полезет — может по шее получить, а кедр — он молчит, жаловаться не пойдет. И к этому вот кедру подошел такой «герой» Бова, махнул своей «всесильной» рукой, и вот видите сами — аж хвоя покраснела. Покраснела от стыда за таких силачей.

— Какой это такой Бова? — удивилась Зося. — В старых сказках был герой — Бова-королевич, но он без причины деревья не ломал, насколько мне помнится.

— Это другой Бова, Бова Поллитрович. Я их так называю. Вам, детки, горько смотреть на такое безобразие. А каково было глядеть Александре Ивановне, когда она зашла сюда? Отвернулась от меня, достала платочек и начала глаза вытирать. Потом только сказала: «Всю жизнь трудилась. Тысячи опытов поставила. Сколько неудач было… Но своего добилась! Для кого ж я старалась? Для людей, конечно. А они!..»

— Это хуже, чем свинья под дубом вековым!

— Что ты, дочка! Свинья, если она рылом роет, так она чего-то поесть ищет, а эти… Чего он искал? Впрочем, горюй не горюй, а уже ничем не поможешь…

— Скажите, дедушка, как вы делали эти прививки с Александрой Ивановной? — спросил Адам.

— Перво-наперво я должен сказать вам, что Александра Ивановна написала об этом несколько книг. Одну из них я могу показать вам, она мне дала на память с дарственной надписью. Там есть хорошие рисунки, и вы, люди грамотные, легко все поймете…

Как потом они узнали, эта книга называлась «Вегетативное размножение хвойных древесных пород».

А старик продолжал дальше:

— Все делается так, как делают прививки на яблони в расщеп и под кору. С одной только разницей: если сразу начнется засуха или жара, мы делали из целлофана воронки, в которые закладывали либо влажный сфагновый мох, либо опилки.

— Мы можем взять, например, бересту, — предложил Гиляр.

— Правильно, пойдет и она, — согласился старый лесовод.

Поговорили еще, записали на всякий случай его адрес, сфотографировались. Нина Ивановна сфотографировала отдельно кедры, места сращивания кедра с сосной. С живой ветки покалеченного кедра Ганна отломила один отросток — на память обо всем, на память об этом чудесном питомнике.