ГЛАВА 1

На дворе хозяйничала метель. В этом году лютень выдался снежным и морозным. Колючий ветер со свистом и озорством метался по дворам в поисках жертвы. Но сегодня попрятались даже собаки. Деревня погрузилась в холодный зимний сон, могучие лапы елей склонились под тяжелыми снежными одеялами. Крыши изб словно надели пушистые белые шапки, пытаясь согреть своих хозяев. В такую погоду все живое засыпает, попрятавшись по норам и убежищам. Заснули и жители деревни в надежде, что с утра Стрибог станет милостивей.

Лишь в одной избе светилась лучина, едва бросавшая отблеск сквозь створки ставен.

Именно за этой избой и наблюдали внимательные глаза незнакомца. Он стоял под голой вербой, опираясь на свой посох. Тулуп его был расстегнут, словно ему и дела не было до лютого холода. И, действительно, казалось, метель обходит его стороной, разбиваясь о невидимую преграду.

Стоян думал. Он вспоминал те времена, когда Верея была выбрана им Королевой шабаша. Много воды утекло с тех пор. Погасла ее красота, некогда сводящая с ума всех мужиков в округе. Сам-то он тоже не молодел, огрубела душа его, став черствой, словно давний сухарь. Да что там душа, даже тело стало подводить, требуя все новых и новых наговоров. Эх, Верея-Верея, как говорится, «хороша была девка, да дура дурой». Закон — один для всех, и не может ведьма всякая нарушать запреты установленные. Прошлый шабаш ознаменовался запретом на вызов мертвых. Ибо есть меж мирами переходы в границах, стоит лишь подтолкнуть в слабину не вовремя, потом не залатаешь.

Он не хотел ее убивать, где-то там, глубоко в груди, еще трепетал теплый огонек надежды. Быть может, она образумится, ведь знает же, что пощады не будет. Ох, Стоян, не обманывай себя, никогда Верея никого не боялась. Вся жизнь ее — сплошной обман в поисках власти. Ведьмак уже устал от ее проступков, приносящих только неприятности. Он вынес свой приговор, теперь же лишь ждал нарушения, дабы соблюсти все правила.

И вот, все до одной завыли собаки на деревне, завыли тоскливо и жалобно. Стоян вздохнул и неторопливо двинулся к избе. Глубокие сугробы грустно скрипели под его поступью, словно предчувствуя чью-то смерть, ноги увязали в снегу.

Ведьмак неспешно открыл калитку и, подойдя к двери, замер. Да, он не мог ошибиться, внутри избы было холодней, чем на дворе. Верея таки открыла врата, впустив в этот мир могильный холод. Стоян напрягся, прислушиваясь к происходящему. Ведьма пыталась изо всех сил обуздать духа. Он чувствовал, как трясутся ее руки, как сбивается она, накладывая заклятие. Сила вытекала из нее, вытесняемая страхом. Вызывая духа из Мира мертвых, никогда не узнаешь наперед, кто явится на Зов. Сегодня же, за седмицу до дня Велеса, ничего хорошего получиться и не могло.

Хмыкнув, Стоян замахнулся и ударил ореховым посохом в дверь, снося петли, запоры и наговоры.

— Здравствуй, Верея! — прогремел его голос. — Вижу, не спится тебе сегодня! Думаю, дай зайду, может, в чем помощь требуется.

Он переступил порог, грустно взглянув на выбитую дверь.

— Учил тебя, дуру бестолковую — все зря. Ты даже дверь запереть не можешь, куда же ты полезла, бестия?!

Верея сидела, забившись в угол, ее испуганные глаза сверкали ненавистью сквозь растрепанные волосы. Судорожно сжимая в руке клинок, будто никчемный нож мог ее спасти, она тихо шептала защитные наговоры.

— Бурчишь? Ну-ну! — Стоян неспешно оглянулся. На печи кипел котел, громко лопались пузыри, выбрасывая зловонный пар. Дымило кадило, забивая дыхание спертым запахом трав. Полумрак комнаты освещали лишь лучины, расположенные по углам пентаграммы. Периметр был разорван — дух вырвался.

— Верея, кто он?

Ведьма не отвечала, продолжая наговаривать свои нехитрые словеса. Ведьмак вздохнул и повернулся к ней лицом, недобро прищурившись.

— Верея, сегодня ты можешь не увидеть рассвета. Скажи мне — кто он? И ты не будешь мучиться. Кого ты вызвала?

На какое-то мгновение в глазах ведьмы мелькнула надежда. Искусанными в кровь губами она прошептала:

— Не губи, Стоян. Не губи, ты ведь любишь меня. Не ты ли выбрал меня своей Королевой? Помнишь, как мы танцевали, как любились до рассвета, помнишь?

Она протянула к нему дрожащую руку, продолжая шептать:

— Не могла я иначе поступить, слишком силен был Зов. Обманул он меня, дух проклятый, хитер оказался.

Ведьма стала приходить в себя. Пытаясь спасти положение, она ловила каждый его взгляд.

— Не губи меня, любимый, я знаю, что глупостей натворила. Дай же мне руку, помоги мне подняться.

Ведьмак почувствовал холодок, пробежавший по спине. Эта протянутая за помощью рука несла ему смерть. Он всегда чувствовал опасность, словно старый волк, избегающий капканов. Схватив ее за запястье, не мигая, посмотрел на Верею, заставляя ее сжаться, словно трусливую мышь.

— Любовь говоришь? Стар я уже, чтобы помнить, что такое любовь. Зато помню один наговор старинный, коим истинную любовь распознать можно.

Глаза его налились чернотой, выпуская наружу демоническую сущность, голос стал хриплым:

И Стоян ударил посохом, опрокидывая ведьмин котел. Пелена, так умело созданная ведьмой, слетела с его глаз, показав истинную сущность всего. Этот наговор снимал все марева, которые наводили колдуны и колдуньи. Изба уже не была чистой и ухоженной, на полу валялись разбросанные пучки трав. В углу съежился домовик, пытаясь прикинуться веником. Ему не нужны были неприятности, пусть люди сами разбираются. Изменился и сам ведьмак, показав свое истинное демоническое лицо, древнее, суровое, беспощадное. Верея же так и осталась тридцатилетней молодухой, лишь нежные черты ее лица стали хищными, словно у оскалившейся лисицы. А рука ведьмы, стиснутая его жесткими пальцами, почернела и обернулась извивающейся змеей.

— Любовь, говоришь, гадюка болотная?! — Стоян рывком поднял ведьму на ноги, заставляя смотреть в свои черные глазницы.

Верея извивалась в его железных объятиях, не в силах отвести взгляд. Холодный ветер со свистом ворвался в избу, словно, наконец, получив разрешение войти.

— Нет, Стоян! Пощади меня!

Ведьмак зашептал, жадно упиваясь местью:

Его вмиг помолодевшее лицо исказила брезгливая гримаса, и он оттолкнул ее от себя.

— Обряд завершен. Называю тебя по имени, Верея.

Старуха плакала, сидя на полу, и слепо шарила вокруг сухими узловатыми пальцами. Седые редкие волосы ниспадали на горбатую спину. Старческий беззубый рот шептал, захлебываясь рыданиями:

— Стоян, ну зачем же так? Лучше убей меня, Стоянушка.

Ведьмак обернулся в дверях, хмыкнув:

— Некогда, старая, мне твои байки слушать. Убирайся в лес, нечего по деревне детишек пугать своим обликом.

Он перешагнул порог и вздохнул полной грудью. Больше Стоян не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Все было сделано правильно и по Закону. Только проблему это не решало. Последствия могли быть разрушительными. Негоже пускать в мир бесов и духов безумных. Пойдут по деревням буйствовать, детишек первыми погубят, потом и за девок беременных возьмутся. И полетят гонцы к князю местному, мол, совсем колдуны обезумели, извести весь народ удумали. Князь же — сволочь похуже демона, снарядит полупьяных латников, а те рады стараться — простой люд грабить да изводить.

А до урожая еще далеко, у крестьян на одни закрома лишь надежда. А потом эта рать разбойничья затаскает по сеновалам всех девок местных. Мужиков поубивают, кто в заступники полезет. И все из-за одной дуры-ведьмы, которой власти вкусить захотелось. Стоян огляделся в поисках духа-беглеца. Он найдет след, обязательно найдет. Все в этом мире оставляет свой след.

 

ГЛАВА 2

В груди кольнуло словно шилом. Чернава проснулась и села на кровати. За окном стояла глухая ночь, кружились снежинки, выли собаки, лютуя на мороз.

Снова кольнуло сердце, словно предчувствуя беду неминучую.

— Мама, мама!

Мать недовольно заворочалась:

— Чего орешь, отца разбудишь!

— Мам, что-то мне на душе нехорошо. Чует беду мое сердце. Ой, опять кольнуло!

— Ох, дочка, замуж тебе пора. Пригрелась бы подле мужа, устала бы от него. Так, глядишь, до утра глаз бы и не открывала. Чего тебе неймется? Спать ложись. Слава Богам, Малюта скоро сватов засылает, может, хоть муж тебя образумит, — ворчливая мать перевернулась на другой бок, и тут же раздалось сопение.

Чернава вздохнула — никогда ее мать не понимала и не прислушивалась к ней. Сколько раз в детстве она чуяла беду, никогда не ошибалась. Когда брата в лесу лешие заблудили, она тоже матери говорила, а та все отмахивалась, мол, «странная ты». И что, нету братика уже третий год, даже тела его не нашли. А про Малюту и думать боязно. Молодой сильный медведич давно на нее глаз положил. Приглянулась она ему на игрищах, попалась на глаза на свою беду. Род медведичей самый сильный в этих краях, вот батюшка и радуется, что дочку замуж может выгодно отдать. Чернава вздохнула, не люб Малюта ей. Вроде, сильный, красивый, только сила его пугает. Беспощадный он, ничего не боится и никого не жалеет. Ох не к добру это замужество, от такого мужа даже отец родной не защитит. Вот уж поистине, пора белое платье печали надевать, род свой покидая.

Сердце снова заныло, заставляя испуганно оглянуться вокруг. Нет, так не годится, надо бы хоть на двор выглянуть, может, тать по двору шастает…

Чернава запалила лучину, накинула на плечи теплый пуховой платок и пошлепала босыми ногами в окна выглядывать. На дворе, вроде, все было спокойно, снега насыпало по колено, никаких следов не видно, да и кобель не брешет. Почему же на душе кошки скребут?

Вдруг, краем глаза, она заметила какое-то движение на полу. Ее тень колебалась, менялись ее очертания, принимая причудливые формы. По спине Чернавы пробежал могильный холод, руки и ноги словно оцепенели, скованные страхом. Это была не ее тень. Это было нечто, наводящее ужас, отчего стыла кровь в жилах. Длинные трехпалые руки, кривые ноги, над головой отчетливо видны рога. Тень замерла, словно к чему-то прислушиваясь, затем стала расти в размерах, в нос ударил едкий запах серы. Внезапно тень оторвалась от пола и грязным пыльным облаком встала на ноги.

— Отец-Творец, спаси и сохрани дочь твою верную, — зашептали дрожащие губы Чернавы, — отведи от меня нечисть проклятую, что явилась тенью незваною. Перун-Громовержец, заступись за девицу беззащитную…

Непослушными руками девушка выставила перед собой горящую лучину, стараясь оборониться огнем. Тень переметнулась к ней за спину, где ей и положено падать отражением. Начался головокружительный танец, в котором терялся рассудок. Девушка металась по избе в поисках убежища, она звала на подмогу мать, отца, но те продолжали мирно спать, словно завороженные.

Тень играла с нею, упиваясь ее страхом, становясь все сильней с каждым криком девушки. Наконец Чернава прижалась спиной к стене, и тень исчезла, не имея места для отражения. Девушка замерла. В тишине было слышно гулкое биение ее сердца, ночная рубаха прилипла к мокрому дрожащему телу.

На двери скрипнул запор, сдвигаемый невидимой рукой. Дверь открылась, впуская в дом высокого бородатого дядьку. Ведьмак переступил порог и огляделся. Девица была белее смерти, огромные карие глаза смотрели испуганно и умоляюще. Растрепанные волосы лежали на плечах черным водопадом, грудь бурно вздымалась под рубахой. «Хороша, — подумал Стоян, оглядывая ее с ног до головы, — ой как хороша девица!»

— Не бойся, девочка, ты, главное, не шевелись. Этот дух, конечно, буйный, но мы с ним быстро управимся. Он уже привязался к тебе, начал из тебя искру тянуть, а ты взяла, да и притулила его между спиной и стенкой. Тени пасть некуда, вот дух и ждет, покуда ты с места сдвинешься.

Ведьмак улыбнулся, приглаживая окладистую бороду:

— Ай да девка, краса, да и только.

Наконец, переведя дух, Чернава прошептала:

— Дяденька, кто вы? И чего этой нечисти от меня надобно?

Стоян вздохнул, присаживаясь на лавку, опер посох о стену и ласково посмотрел ей в глаза.

— Кличут меня Стояном. Я, девонька, ведьмак.

Чернава вздрогнула.

— Да ты не бойся. Не всегда же колдуны только зло творят, иногда и помогать приходится, таким, как ты, например. А вот чего этому духу от тебя надобно и почему он именно к тебе привязался, так это ты у мамки своей поспрошай. Изо всех девок на деревне над тобой одной до семи лет правильного обряда не провели, когда именем нарекали. А почему? Неужто твои батюшка и матушка обрядов не ведают? Ведают. Просто это судьба так распорядилась, дабы мы с тобой встретились. Видать, вместе нам суждено быть. А коли так, заберу я тебя отсюда, со мной пойдешь.

— Как это заберешь? — девушка удивленно захлопала глазами. — Как это вместе? А как же Малюта? Он же через день ко мне сватов засылает.

Ведьмак вздохнул — как этому милому дитяти объяснить, что такое Воля Богов.

— Как тебя зовут-то, красавица?

— Чернава.

— Чернава, лепое у тебя имя, красивое, — Стоян отвел глаза. — Я, Чернава, нынче сильную ведьму сгубил, дабы ты ее место подле меня могла занять. Боги жестоки. Они приказывают нам, а не выполняют наши прихоти. А Малюту своего забудь, сегодня твоя мирская жизнь окончена. Судьба твоя иначе написана — быть тебе колдуньей на шабаше. Тринадцатой. Поверь, девочка, я заглядывал вперед, нет у тебя иного пути — либо дух тебя сегодня выпьет до капли, либо со мной уйдешь. Тебе выбирать.

Чернава растерялась: как же так, как же я уйду вот так, всю семью опозорив? Что же матушка с батюшкой скажут? Да они меня проклянут, уж и слово родителями дадено. Не соглашусь — помру, соглашусь — так лучше бы померла. Как же я уйду-то?

Ведьмак улыбнулся, словно мысли ее прочитал:

— Не бойся, девка, не уйдешь — на лихом коне уедешь! Как придут сваты, жених твой подарки принесет, вено положенное. Батюшке твоему в обмен за дочку сват жеребца черного дарить собрался. Так вот, скажешь, что хочешь на том коне по деревне проскакать, дабы все видели, какой у тебя жених щедрый. Отказа тебе ни в чем не будет, и на том, девонька, ищи-свищи невесту. И быть тебе, Тринадцатая, Королевой шабаша, рукой моей правой. Не я так хочу, Боги требуют. Хотя, такой красавицы в Королевах у меня давно не было. Ну разве что лет сто назад, когда я еще молод был.

— Ой! А на вид моложе батюшки моего. Сколько же вам лет-то?

Стоян улыбнулся:

— Много девочка, много. Ты не смотри, что не стар я с виду. Вот ремесло освоишь и сама век молодой проходишь, — Стоян нахмурился, вспомнив Верею, — коли глупостей не наделаешь. А не то бабой-ягой горбатой век проживешь. У нас и награда щедрая, и кара суровая. Ну так что, готова ты к новой жизни?

Чернава заплакала, всхлипывая, словно дитя малое, шмыгая носом. Стояна она видела много раз, часто он по деревне хаживал, травы хорошо знал. Кого в бою поранили, все его ожидали. Приложит травку к ране, пошепчет над ней, и через пару дней уже шрам розовеет. Она никогда к нему не подходила, никогда ни о чем не спрашивала. А теперь такое услышала, что хоть головой в омут.

— Готова ли ты, я спросил? — голос ведьмака стал жестким.

Девушка дернулась от испуга, слегка отслонившись от стены и вновь прижимаясь к ней.

— Помоги мне, Стоян. Помоги, если можешь! Страшно мне, спина холодеет, словно к камню прислонилась. Вот уж и ноги немеют, едва их чувствую. Помоги мне, Стоян, молю тебя.

Ведьмак нахмурился, глядя в пол.

— Ты сама себе помочь должна. Не могу я без согласия твоего освободить тебя. Или уйдешь со мной, или прощай. Некогда мне здесь попусту засиживаться. Последний раз спрашиваю, готова ли ты уйти со мной?

Мысли путались в голове, проносясь безумными образами. Заплаканная мать, заламывающая руки, разгневанный отец, не находящий себе места от стыда. Малюта, сверкающий безумными глазами и сжимающий в сильной руке меч. Страшней его гнева нет ничего. Ничего, кроме того, что сейчас так холодит ей спину. Тихо, едва приоткрывая губы, девушка прошептала:

— Готова. Уйду с тобой. Помоги мне, Стоян, холод меня одолевает лютый.

Стоян улыбнулся, вставая с лавки, и взял в руку посох.

— Ну коль мы сговор с тобой заключили, то пора и мне свой долг выполнять. Отойди-ка, милая, в сторонку, больно уж взглянуть на него хочется.

Чернава медленно отошла от стены. Тень мгновенно поднялась от пола, наливаясь чернотой и принимая угрожающий облик огромного волка. Девушка испуганно вскрикнула и укрылась за спиной Стояна, выглядывая через плечо. Тот громко и весело рассмеялся.

— Ну дела, ну рассмешила, дух пугает ведьмака волком!

Дух продолжал оборачиваться, становясь плотней и реальней.

— Ну вот, девонька, и началось твое обучение. Его кличут Яма — Дух Смерти. Не нравлюсь я ему, вот он в тело волчье и оборачивается. Думает, так ему легче будет меня угробить. Однако коли укусит, то такая рана долго не заживает. Спрячься в угол, нам с волчонком познакомиться пора.

Ведьмак покрепче ухватил рукой посох и пошел по кругу, начав браниться на волка:

— Ай да собака, ай да щенок, а напыжился словно вожак стаи. Что ж ты, шавка безродная, на девчушку набросился, аль не видна тебе сила ее? Изголодался, поди, на том свете, кровушки напиться захотелось? Я тебя напою, так напою, скулить и просить пощады станешь.

Волк завершил оборачиваться и переступил с лапы на лапу, словно пробуя новое тело. Огромные желтые клыки оскалились, раздалось утробное рычание. Стремительный прыжок — волк и человек слились в одно целое, пытаясь удавить друг друга. Вдруг из кутерьмы схватки вынырнул ведьмак, поднимая огромного волка на вытянутых руках. Глаза Стояна горели злорадством победителя. Громко расхохотавшись, он бросил волка оземь. Оглушенный зверь заскулил, пытаясь подняться. Ведьмак оказался быстрей, подхватив оброненный посох, замахнулся и нанес страшной силы удар. Волк рухнул как подкошенный.

— Что, псина, не по вкусу тебе орешник наговоренный? Ты это, гляди не подохни, я на тебя виды имею.

Стоян присел на корточки подле волка, тяжело дыша и заглядывая в затуманенные глаза зверя. Волк был огромным, черная шерсть блестела, переливаясь в свете лучины, мощные лапы дергались, парализованные заклятьем.

Ведьмак снял с пояса мешочек и стал его бережно развязывать.

— Чернава, подойди ближе, может, чему научишься, — он высыпал на руку серый порошок, — этот порошок очень важен в делах колдовских. Готовится он из цветка Черного Морозника, который цветет лишь одну седмицу в году. Чтобы отыскать эту травку, нужно долго под луной по тайным полянам рыскать.

Стоян посыпал порошком волка и начал тихо нашептывать наговор:

В руке Стояна, невесть откуда, появился нож. Лезвие чиркнуло ладонь, и капли крови окропили волка. Зверь встрепенулся, встал на лапы, заскулив, и виновато потерся о ноги Хозяина.

Ведьмак нахмурился.

— Сгинь — сказал! — И волк растаял словно утренний туман. — Вот скотина, то кусается, то у ног трется!

Чернава смотрела на ведьмака восхищенными глазами, куда подевались ее страх и слезы…

— Стоян, а ты, правда, не боялся с ним схлестнуться? А вдруг порвал бы тебя в клочья, вон какой огромный волчина?!

Ведьмак улыбнулся, впервые за эту ночь расслабляясь.

— Ну как же не бояться, конечно, страшно. Зато задора сколько в схватке, азарта! Кровь в жилах кипит, сердце замирает, ожидание напрягает. И вдруг — бац! Поймал проклятого. А дальше все от умения зависит, окрутить его бережно, заставить своей воле служить. Что, зацепил я сегодня и в тебе струнку буйную? Уже хочется в бой ринуться?

Девушка устало замотала головой.

— Хочется уметь оборониться. Вот бы еще научиться тому, что ты умеешь.

— Научишься, девонька, научишься. Но это все потом. А сейчас иди поспи, утро уж на носу. Да и мне пора спать, стар я ночь напролет за нечистью бегать. Завтра про коня не забудь.

Ведьмак двинулся к дверям, устало бормоча что-то себе под нос.

— Стоян?

— Чего еще?

Чернава стояла, потупив взор.

— Наш уговор в силе, ведьмак. Пойду с тобой. Я сама так хочу.

Закутавшись в пуховой платок, девушка развернулась и направилась к постели, оставив задумчивого ведьмака на пороге. Усмехнувшись, он покачал головой. «А может, это и судьба? Может быть…»

 

ГЛАВА 3

Ветер утих, видать, устал Стрибог под утро. Снег весело поскрипывал под ногами. Стоян толкнул калитку, расчищая снежный занос, и, пригнув голову, вошел в свою избу. Топнул в сеннике ногами, отряхивая снег, снял тулуп и вошел в комнату. В этот дом лишь он один мог войти, незваным гостям здесь не рады. Много на двери его дома было наговоров. И от любопытных односельчан, и от посвященных, и от воровской братии. Войти через эту дверь могли лишь с разрешения хозяина дома.

Жилище ведьмака было убогим — у селян не принято похваляться роскошью да богатством. В отличие от горожан, селяне все ценное прятали в схроны, выставляя на обозрение лишь самые необходимые вещи. Так было и в его доме. Тесаный дубовый стол, две лавки, глиной мазанная печь трещала горящими дровами. На печи кипел котел, разносящий по дому сладковатый запах брюквы. Возле печи стояла деревянная бадья с водой, в которой плавал резной черпак.

Зачерпнув воды, Стоян жадно напился, усаживаясь на лавку и вытягивая уставшие ноги.

— Эй, Михась, ты что ж это хозяина не встречаешь?

Из темного угла из-за печи вылез маленький мохнатый домовик. Он сонно зевнул и неторопливо поковылял к ведьмаку.

— Чего не встречаешь, чего не встречаешь… Я уж три раза брюкву грел, а ты все шляешься где-то…

Бурчащий домовик наклонился, стягивая с ведьмака сапоги. Михась был маленького росточка, чуть выше колена, весь покрытый мохнатой шерстью, угрюмый и косолапый. Лишь глаза сверкали озорством, выдавая истинный нрав домового.

— Ладно, не бурчи, не по девкам же я шатался, — Стоян улыбнулся в бороду, — хотя, как сказать… Такую девицу сегодня с того света вытянул! Даже подумал, не привести ли, наконец, в дом хозяюшку.

Из-за печи раздалось недовольное женское бормотание:

— Дожил, дурак старый. Это же надо такое, ведьмаку бабу захотелось! Попалась на глаза смазливая, сопливая, так он и слюни распустил — жениться надумал. Ох, чую, ничем хорошим это не закончится.

— Закрой свое орало, — взбешенный домовик подбежал к печи, — кикимора!

— Ну да, кикимора, а то ты не знал, кого в жены брал?! Поглядите на него, разорался, умник!

Домовик возмущенно топнул ногой и вернулся к ведьмаку. Кряхтя, забравшись рядом на лавку, стал болтать смешными кривыми ножками.

— Ты, Стоян, не обращай внимания на бабу дурную. Сам знаешь, кикиморы терпеть женского духу не могут. А вообще она хорошая, вон сидит уже третий день, новую тетиву тебе на лук плетет.

Ведьмак заинтересованно вскинул бровь.

— А на кой мне тетива новая, неужто старая пересохла?

Домовик удивленно пожал плечами, кивнув головой в сторону печи.

— А кто ее поймет. Говорит, мол, скоро тебе дорога дальняя ложится. Эй, Кика? Чего ты там видела о Стояне?

— Чего видела, то и видела. Дорогу видела дальнюю, опасную. Без лука никак не пущу. Вот только тетиву доплету, как положено, так и в дорогу снаряжаться сможет.

Домовик приволок на стол котелок и сел рядом с ведьмаком, смачно причмокивая. Стоян молча жевал, задумавшись над услышанным. О том, что дорога предстоит, он знал, о том, что дальняя, тоже. А вот опасности он пока не чуял, не заглядывал так далеко в грядущее. А кикимора соврать не могла, отмолчаться — да, а вот врать не в ее духе.

— Михась, чего тут без меня на деревне деялось?

Домовик, чавкая, стал рассказывать о том, как три дня назад кузнец напился и пошел по деревне буйствовать. Уж и старейшина его угомонить пытался, все без толку.

— Пойду, говорит, степняков бить. Надоело, мол, по лесам прятаться. Я, говорит, из рода Медведя, Боги силушкой не обидели, вот и пойду степнякам головы рубить. А сам пьян в стельку, сколько по деревне шел — все падал. Жену свою набил, соседу забор завалил, где-то в сугробе меч потерял. В общем, пока мужики его силой не скрутили, никак не могли утихомирить. Связали и домой поволокли — не бросишь, замерзнет ведь. Все-таки один кузнец на три деревни…

Ведьмак слушал вполуха, погрузившись в размышления. Уже многие годы он старший колдун в округе. Три сотни деревень постоянно обходит, наводя порядки в ворожбе. Чтоб никто лишнего не сотворил, как Верея давеча, чтоб детишек талантливых на примету брать. Вот та же Чернава. Он давно ее присмотрел, да только времени не хватало ею всерьез заняться. А тут все одно к одному и сложилось. Родилась она в бедном роду Лисицы, мало родичей у них осталось. Кого степняки перебили, кто погиб в междоусобицах с более сильными родами. Нет меж селян единства, не то, что городские, каждый норовит одеяло на себя перетянуть. Да только ничем, кроме как смертью, это не заканчивается.

В семье Чернавы было пятеро детей: она да четверо братьев. Самый младший в лесу пропал. Старший — прошлым летом полег в стычке со степняками. Еще одного северяне сгубили за то, что девку у них увел. Негоже жен силою брать, выкупа не предложив. А какой с него выкуп, вон ведь как бедно живут! Вот и решил хозяйку к себе в дом запросто так привести. А у тех суд быстрый, глаза да уши имеются. Кто-то видел, как он на игрищах за их девкой шатался, кто-то слышал, как ворковали они меж собой. Нашли быстро, кровь пустили, девку назад забрали, да еще и весь скот со двора увели. Потому для отца Чернавы и важно, чтобы дочку удачно замуж выдать. А Малюта, жених ее, из рода Медведя. Род большой, сильный, зажиточный. Коли наставали тяжелые времена, из их рода могли столько молодцев в строй защитный выставить, словно роща копьями ощерилась. Вот родители и радуются в ожидании свадьбы. Ведь выкуп за такую невесту можно взять немалый. Глядишь, может и сыну будет за что жену себе сторговать. Один он у них в наследниках остался.

Стоян все знал о своих деревнях, каждый двор, каждого молодца, каждую девку на выданье. На тех войнах меж родами и показывали ведьмы да колдуны искусство свое. Где порчу наведут, где мор на скотину нашлют — чахнет род. Зато иные процветать начинают, и ведьма уже в почете, живет безбедно. Не было среди сельских святорусов единства. Даже когда степняки нагрянут — бегут по лесам, боронятся малыми отрядами, каждый за свой род. И радуются, ежели враг их стороной объехал, а иному роду досталось на упокой. Стоян тоже с воями становился плечом к плечу в тяжкие времена. Не любил он степняков — дикое злобное племя. Не щадили те ни старого, ни малого, словно саранча на поле налетали. Вот и доставал он свой лук тисовый, с коим умел мастерски управляться. Никогда его стрела мимо цели не пролетала, твердой рука была, да и глаз зоркий. А если вслед слово нужное шепнуть, то стрела и за сто шагов врага догонит, жаля насмерть.

А вообще ведьмака в селах знали как травника. Бродит по дворам, где рану вылечит, где лихорадку выгонит. Любили его к себе зазывать, он ведь платы ни с кого не требовал. Лишь говорил: «Не возьму я с тебя денег. Коли потребуется мне твоя помощь, тогда и сочтемся. Возьму все, что мне причитается. Лады?»

Да и кто же откажется от такого предложения. Кому ребенка на ноги поставил, кого от простуды смертной излечил. Вот так он и ходит-бродит по деревням, были разные слушает. Не нужно людям знать, кто он таков. Он давно уже не старится, потому каждый десяток лет меняет деревню. Ни к чему ему лишние кривотолки. Мол, живет здесь долго, а так на четыре десятка и выглядит.

— …А на утро, слышь, Стоян, кузнец-то, как ни в чем не бывало, проснулся и давай жену тузить. Мол, почему в избе не убрано, печь не натоплена. А как пошел по деревне, так с него все детишки смеются: вон глядите, богатырь наш идет.

— Ладно, Михась, устал я. Спать пойду. Да и ты отдыхай, что ли.

— Эге ж, отдыхай. Мне тут до утра еще столько работы. Днем высплюсь. Ой, повезло ж тебе с нами, Стоян, ой и повезло! Право слово, где бы ты еще таких помощников по дому сыскал. Живешь один, без бабы — кабы не мы, уже бы и крыша рухнула.

Ведьмак закрыл глаза, засыпая.

— А не врешь насчет девки-то? Взаправду привести ее в дом удумал?

Ведьмак уже спал крепким сном.

— Ну и правильно, — пробурчал домовик, — а то я упарился один тут возиться. Да и моя сердиться станет, коли баба в дом. Вот смеху-то будет…

Он хихикнул и покосился в угол за печкой, где угрюмая невидимка плела тетиву.

 

ГЛАВА 4

На дворе прокричали третьи петухи. В деревне медведичей началась обычная утренняя суета. Десятки изб поочередно заскрипели дверями, выпуская на улицу заспанных парней. Выскакивая в портках и лаптях, они бежали к сугробам и, молодцевато ахая, растирались снегом. В роду Медведя лежебок не признавали, оттого и слыли они самым зажиточным родом в округе. Кто рано встает, тому Бог дает. Это действительно был самый сильный и сплоченный род. Брат селился возле брата, дабы быть рядом на случай беды. Девками своими тоже не разбрасывались, выдавая замуж лишь за сильных молодцев. А поскольку старейшина, батька их, был мужиком неглупым, то выкупа за своих девчат не требовал. Условия были просты — коли ты достоин моей дочери, то и в род мой войти можешь. А желаешь свой род продолжать, значит, не с моей дочерью тебе жить. Так медведичи за последние пять лет и расстроились до сотни больших дворов. Правда, на поляне уже и места деревне не хватало, потому избы и жались друг к дружке потесней. А год тому, после очередной стычки со степняками, старейшина принял решение. Быть деревне оплотом обороны, хватит по лесам хорониться. И обнесли они свою деревню высоким частоколом из бревен, поставили ворота крепкие. И, по примеру горожан, над теми воротами дозорного посадили. Каждый двор стерег деревню по очереди, правда, последние ночи все спали по избам. Какие же разбойники в такой мороз в набег пустятся?

Малюта повернулся на другой бок, сонно посапывая.

— Эй, лежебоки, — сварливая мать заглянула в комнату, — а ну просыпайтесь! Третьи петухи прокричали. Малюта, ты не забыл что у тебя сегодня за день? Гляди невесту не проспи.

Потянувшись от души, парень слез с полатей, пригладил заспанную шевелюру и пошел обуваться.

— Сынок, ты давай просыпайся да иди дров наколи. А то и печь растопить нечем. А Ярославу накажи воды наносить, надо вас накормить. А то у невесты все угощение умнете с голодухи, а я перед сватами сгорю от срама.

Ярослав, юркнул вслед за старшим братом, не любил он по утрам мать выслушивать. Уж лучше сразу все дела поделать, а то никаких ушей на нее не хватит. Малюта надел тулуп на голое тело и вышел на улицу. Хороша погодка! Снежок скрипит весело, ветра нет вовсе, конек на крыше не шелохнется. Эх! Где там топор?

Играючи подхватив тяжелый колун, Малюта взялся за работу.

А в сторонке на бревне сидел отец и любовался сыном. Да, вот так молодца с матерью вырастили. Ручищи словно литые, косая сажень в плечах, да и лицом красавец. Весь в деда пошел, отец-то уже голову подымает, когда сына отчитывает. Да и работа у него всегда спорится, горит в руках. Вона как рубит, удар — чурбан пополам, удар — пополам. Ой да что там дрова — лучший охотник на деревне!

Малюта рубил дрова, наслаждаясь собственной силой. Руки все делали сами, а мысли его в то время были далеко. Чернава. Наконец-то сегодня она станет его невестой. С тех пор как приметил ее на игрищах, он не мог успокоиться. Хороша, девка! Лицом бела, кудри густые, черные. А глаза! Глаза будто угольки разгораются, коль вспылит. И походка у нее — словно лебедь плывет. Только моей тебе быть! Вот уже прошло полгода, как он отвадил от нее всех ухажеров в округе. Отбивал, не шутя, жестко, чтоб и думать о ней забыли. А она все ломается, мол, боюсь я тебя, не люб ты мне. Вот дуреха, не люб! Стерпится — слюбится! А то, что побаивается, так это и хорошо. В семье так и должно быть, что ж за муж-то, коль его жена не боится. Малюта размахнулся и вогнал колун наполовину в полено.

Ведьмак громко постучал в ворота.

— Эй, медведичи, отворяйте, замерз я совсем, согреться бы.

Шустрый малый слез со смотровой башенки.

— Сейчас, дядька Стоян, засов только сниму. Эй, Любава, травник пришел!

Мать Малюты выбежала из избы, на ходу вытирая подолом руки.

— Ну, слава Богам, успел-таки. А то мы уж на сватовство уезжать собирались. Проходи в дом, Стоян, согрейся.

Ведьмак задумался на мгновенье.

— Сватовство? Малюта, что ль, жениться собрался? Хорошее дело, давно ему пора женой обзавестись. Ну раз такие дела, негоже нам рассиживаться. Пойдем, поглядим, что там с твоей коровой стряслось.

Любава вздохнула, и они отправились в хлев.

— Ох, Стоян, с коровой все хорошо, отелилась вчера, жива, слава Богам. А вот теленочек хиленький, совсем плох, еле дышит. Я уж и водой теплой его обмывала, и молоком поить пыталась. Не ест, не пьет, того и гляди помрет.

Наклонив голову, Стоян вошел в низкие двери хлева. Сморщил нос от зловонного запаха навоза, осуждающе взглянул на пол, посыпанный несвежей соломой. Корова жевала у стойла, набираясь сил после отела. А теленок лежал в углу словно неживой. Ведьмак присел около него на корточки, положил руку на голову и замер. Через мгновенье поднялся, обернувшись к Любаве:

— Ты это, иди себе, собирайся на сватовство. Я тут и без тебя управлюсь. Будет жить твоя скотинка, еще крупней других вырастет.

Обрадованная хозяйка побежала в избу собираться. Раз Стоян сказал, что будет жить, значит, так оно и случится. Стоян никогда не подводил, толковый травник.

Ведьмак вздохнул, присаживаясь подле теленка, похлопал его по боку.

— Ну все, все, вставай малыш, просыпайся. Ты уж не серчай на Стояна, что усыпил тебя в чреве. Так надо было. Вставай, малыш, вон у мамки уж скоро вымя лопнет.

Теленок встрепенулся, пытаясь встать на ноги. Пару раз упав, он все же поднялся и нетвердой поступью поковылял к мамке на запах молока. Ведьмак улыбнулся и вышел во двор. Времени оставалось мало, нужно успеть в конюшню. На бревне, отдыхая, сидел старейшина, отец Малюты.

— Здрав будь, Стоян.

— И тебе поздорову, Белослав.

Старейшина пригладил бороду и как бы невзначай спросил:

— Ну что теленок? Помирает?

Ведьмак усмехнулся.

— Жив-здоров твой теленок. Уже и на ноги встал. Иди посмотри, как он там мамку сосет. Да и я пойду, пора мне.

Белослав побежал в хлев, крикнув на ходу:

— Ай да Стоян! С меня причитается!

Ведьмак прищурился, провожая его взглядом.

— Да нет, Белослав, не нужно мне ничего. В расчете.

И быстрым шагом пошел в конюшню, торопливо развязывая на ходу заветный мешочек у пояса.

В доме Чернавы царили хаос и суета. Сегодня встречали сватов. Две тетки пожаловали на помощь, вместе с матерью готовить кушанье. К такому важному событию закололи кабанчика, который теперь благоухал на вертеле сладким ароматом мяса. Стол ломился от яств. Строганина из оленины, студень с квашеной капустой, грибочки лесные, соления, рыба жареная. Тетки постарались на славу, не стыдно гостей принимать.

Отец, сидя на лавке, следил за суетой.

— Эй, Важен, оденься и беги к воротам сватов выглядывать. Как появятся, сразу меня зови.

Мальчонка накинул жупан и опрометью бросился во двор.

Добромир томился в ожидании. Сегодня был очень важный день для его рода. Красную девку вырастили, раз сам сын старейшины медведичей к ней сватается. Да, такая свадьба дорогого стоит. А там, глядишь, и Важен подрастет и возьмет себе жену из рысичей. Уж с дочкиного-то выкупа денег хватит. Вот род Лисицы и пойдет на подъем. Только Бажену в жены нужно брать молодуху с дитем. Та уж наверняка дитя понесет и выходит. А то вдруг девка-пустоцвет попадется? Нет, только проверенную молодуху брать надобно.

Чернава металась по горнице, не находя себе места. О, Боги, скорей бы все это закончилось. Не пойду я за него. Пусть он и лучший жених в округе, пусть род его самый сильный — не люб он мне. Злой он, бить станет, а в чужом роду защиты не выпросишь. Только бы получилось, как Стоян говорил. Только бы разрешили на коня сесть. А там будь что будет!

— Едут! Едут!

Добромир вздохнул с облегчением и пошел к воротам. Двое саней неслись, позвякивая бубенцами. Сваты весело наперебой пели частушки, развлекая выглядывавших из-за плетней зевак. За вторыми санями бежал привязанный черный жеребец. Добромир проглотил комок, о таком коне он мог только мечтать. Огромный, грудь широкая, ноги стройные. А шаг как держит, словно играючи! Сани промчались мимо ворот, делая положенный круг. Добромир улыбнулся, не зря говорят, что сваха кругами ходит, чтобы дело запутать. И вот, наконец, сани встали у ворот. Дружка Ярослав, брат Малюты, прытко вылез и постучал в калитку.

— Эй, хозяин, открывай. Гости у двора стоят.

Открыв ворота, Добромир вскинул бровь.

— Заходите, гости любезные, званые и незваные, усатые и бородатые, холостые и неженатые. Что привело вас к нашему очагу?

Ярослав по-молодецки сдвинул шапку на затылок.

— Мы, хозяин, охотники. Вот на куницу охотились, а она возьми да и прыгни к тебе за ворота. Поискать надо бы.

— Ну заходите в избу, охотники молодецкие. Может, там ваша куница и спряталась.

Сваты весело с песнями въехали во двор:

Веселые наряженные сваты переступили порог избы. Ароматные запахи еды вмиг защекотали им носы. Мать с тетками встречали их хлебом-солью, как и положено по обычаю.

— Ну что, нашли вы свою куницу, охотники?

— Нет, не видать пока.

Добромир улыбнулся.

— Может, дочка моя видела ее? Чернава, доченька, выйди к гостям нежданным.

Раздвинув занавеску, из горницы вышла Чернава. Она была красавицей от рождения. Ей не требовалось ни румян, ни сажи на брови. Черная коса лежала на расшитой сорочке. Красная в синюю клетку понева облегала тонкую талию, спускаясь до пола.

Не поднимая глаз, девушка подошла к гостям. При каждом шаге на боку распадался разрез, показывая расписные узоры исподней сорочки.

— Здравы будьте, гости дорогие. Что привело вас в наш дом? Али потеряли чего?

От волнения ее руки не находили места, и она принялась перебирать конец косы.

Дружка Ярослав вышел вперед, озорно озираясь вокруг, завел:

Ярослав достал из мешка черную соболиную шубу. Мех был великолепным, каждая ворсинка играла на свету. Чернава набросила шубу на плечи, давая понять, что дар принят.

— Проходите, что ль, к столу, гости дорогие.

Все правила были соблюдены. Гости сели за стол, приготовившись к торгам. Добромир подал голос.

— Чернавушка, доченька-красавица, налей гостям первую чарку медовухи.

Чернава пошла вокруг стола, обслуживая гостей. Жадные глаза Малюты не отрывались от ее тонкого стана. Вот она, вожделенная мечта, в двух шагах от него. Малюта поднял чарку, не отводя от Чернавы глаз.

— Дядька Добромир, я хочу выпить за ваш род Лисицы, в котором родилась такая красивая чернобурка.

Девушка потупила взор и залилась румянцем. Все дружно выпили и приступили к еде. Утолив первый голод, чарку поднял Белослав.

— Добромир, наш род давно соседствует с родом Лисицы. Когда мы с тобой основали эти деревни, нам было столько же лет, сколько нашим детям сегодня. Я так мыслю: пришло время объединить наши усилия против общих врагов. Сын мой старший уж давно стал мужчиной. Нет в округе более удачливого охотника и сильного воина. У тебя дочь-ягода, созрела-поспела. Пришел я просить ее в жены для моего Малюты.

Чернава, затаив дыхание, наблюдала за старейшинами. Сколько раз в мечтах она видела этот день. Как ее сватают, как отец, поглаживая бороду, кивает, соглашаясь. Как влюбленные голубые глаза жениха поглядывают на нее, словно спрашивая «Ты согласна?» Сегодня она видела глаза Малюты. Они не спрашивали. Они торжествовали победу. Это были глаза охотника, вернувшегося домой с завидной дичью. Это был взгляд победителя, а не влюбленного.

— И слова мои, Добромир, не пусты, словно прохудившийся невод. Вено за дочь дам тебе немалое.

Белослав снял с пояса увесистый кошель, развязал его, и на стол посыпались золотые монеты. Глаза Добромира не отрывались от рассыпанных золотых. Все гости за столом затихли в ожидании ответа.

— Справедливы твои слова, Белослав. И выкуп твой хорош. Только вот дочь моя краше сияния монет, даже шуба на ней меркнет.

Белослав улыбнулся, придвигая деньги к Добромиру.

— Коня на дворе видел? Лучшего жеребца тебе дарю. Не жадничай, Добромир, наш род в долгу никогда не будет. Коли беда заглянет к тебе, лишь весточку пришли, всегда помогу.

Добромир кивнул, соглашаясь.

— Конь справный, только надобно дочь спросить. Ну что, Чернавушка, люб ли тебе Малюта? Пойдешь за него?

Сердце от волнения выскакивало из груди. Язык словно онемел, не смея произнести ни слова. Отец нахмурился, предчувствуя недоброе.

— Чернава, я тебя спрашиваю? — Взглянул на Белослава: — Совсем девка от волнения растерялась.

Наконец, словно во сне, улыбаясь гостям, Чернава выпалила:

— Отчего ж не пойти? Только сначала хочу на том жеребце по деревне проскакать. Пусть люди видят, что жених ко мне щедрый пожаловал.

Добромир вздохнул с облегчением:

— Ну что, Малюта, пусть девка в обновке прокатится?

Малюта поднялся из-за стола, надевая тулуп.

— Пойду, помогу на коня сесть. Как бы не лягнул, больно буйный он сегодня.

Чернава шла, словно по тонкому льду. Вот он, черный жеребец, стоит в стойле, с ноги на ногу перешагивает. Что ж теперь будет-то? Она подошла и нежно погладила коня по гриве. Тот всхрапнул, кося на нее иссиня-черным глазом. Малюта, с улыбкой, по-хозяйски похлопал жеребца по боку.

— Хорош? Хорош! Лучший жеребец, сам объезжал. Теперь твоя очередь.

Малюта придвинулся ближе, пытаясь ее обнять. Тяжелое дыхание медовухи ударило девушке в нос, когда его жадные губы стали искать поцелуя. Чернава, ловко, по-девичьи, вывернулась.

— Пришел на коня сажать, так сажай. Нечего до свадьбы лапы распускать, медведь.

Малюта, усмехнувшись, поднял ее за талию, словно пушинку, усаживая на коня. Выведя жеребца из стойла, перебросил повод ей в руки.

— Гляди не зашибись, конь резвый.

— Сама знаю, — крикнула Чернава, давая жеребцу пяток. — Но, родимый, неси во всю прыть!

Жеребец дернулся, получив в бока, и резво с места пошел, оставляя далеко позади улыбающегося Малюту.

Конь летел словно ветер, едва прикасаясь к снегу. Могучая спина бугрилась мышцами, грива весело развевалась. Так легко Чернава еще никогда себя не чувствовала. Словно вырвавшаяся из клетки птица, она радостно отдалась полету. Из соседских домов повыскакивали любопытные девицы, завистливо глядя ей вслед. Детишки, выглядывая из-за плетней, бросали вслед снежками, весело смеясь. Чернава оглянулась на них мутным взглядом, прощаясь с каждым домом, с каждым двором родной деревни. Слезы ручейками потекли по ее щекам. Вот и закончилась деревня, жеребец свернул в лес, будто на знакомую тропу.

— Эй, красавица-невеста, — заговорил конь мужским голосом, — голову-то пригни, чтоб веткой не сшибло.

И тут, удивленная Чернава расхохоталась, расхохоталась облегченно и заливисто, узнав голос Стояна. Вот это да! Силен ведьмак в колдовстве, никогда бы от настоящего жеребца не отличила.

Заехав поглубже в лес, конь перешел на шаг, а затем и вовсе остановился.

— И нечего тут смеяться, девица. Совсем меня замотала. Ты бы еще сильней пяточками давала, так я бы еще во дворе заголосил. Все, приехали, слазь.

Чернава спрыгнула наземь, продолжая заливаться нервным смехом. Конь трижды перепрыгнул через пень, ударился оземь, и морок рассеялся. Ведьмак стоял, тяжело дыша, но довольно улыбаясь. Сама того не ожидая, Чернава обняла его, прижавшись к груди.

— Стоян, уведи меня отсюда. Уведи скорей.

Ведьмак нежно провел рукой по ее волосам, внимательно заглянул в заплаканные глаза.

— Пойдем. Не оглядывайся. Впереди тебя ждет иная жизнь.

Обнявшись, они медленно пошли по лесу. Затем ведьмак повернулся, взглянул на следы и тихо зашептал. Чернава повела плечами, роняя на белый снег черную соболиную шубу.

После долгого ожидания Малюта забеспокоился. Уж давно пора ей воротиться. Как бы беды какой не случилось. Он запрыгнул в сани и ужалил коня вожжами. След жеребца был отчетливо виден на снегу. «Ничего, — думал медведич, — от наметанного охотничьего глаза не скроешься». Вот за деревней конь свернул в лес. Малюта затормозил сани и пехом бросился по следу.

Через сотню шагов конь остановился. Вот Чернава спрыгнула на землю. А жеребец стал метаться словно раненый. Только что-то крови на снегу не видать. И тут Малюта растерялся. На снегу появились большие мужичьи следы, зато жеребец словно по воздуху улетел. По спине прошел холодок.

— Чертовщина какая-то получается. Чур меня!

Вот чужак схватил Чернаву, притянул к себе и повел ее в лес. Ярость застилала медведичу глаза, выхватив охотничий нож, Малюта бросился по следу. Не уйти тебе зимой, весь след словно на ладони. Смерть тебя ждет лютая, кто бы ты ни был! Сердце яростно колотилось в груди. Как же так, кто осмелился выкрасть его невесту? И вдруг следы оборвались. На снегу одиноко лежала дареная шуба, еще хранящая тепло Чернавы. Малюта поднял ее, аккуратно обошел это место со всех сторон. Ничего. Оба следа будто испарились. Тогда он стал звать Чернаву, метаться по окрестностям, люто ломая лапы елей. Отвечало ему только лесное эхо да карканье испуганного воронья. От бессилия Малюта принялся колоть ножом ближайшую сосну, остервенело сбивая руки в кровь. Наконец, выплеснув безумную ярость, прижался мокрым лбом к холодному стволу дерева и закричал:

— Я найду тебя! Слышишь, Чернава? Найду! Родом своим клянусь!

По возвращении домой медведичи обнаружили пропавшего жеребца, мирно жующего овес в стойле. Коня решили зарезать и утопить тело в болоте, поскольку в него вселилась нечисть.

Целый месяц медведичи безуспешно рыскали по соседним деревням в поисках Чернавы. Не найдя никаких следов, Малюта собрал вещи и ушел из родной деревни с ближайшим торговым обозом.

 

ГЛАВА 5

В доме ведьмака жизнь шла размеренно и неторопливо. Домовик Михась, подметая избу, не переставал бурчать на Чернаву.

— Ох, девка, что ж тебе так неймется. Это где ж такое видано, чтоб девица сама на мужика вешалась. Ох, и времена настали. Ну, сложно тебе подождать? Чего ты разошлась будто кошка по весне?

Чернава сидела за столом, внимательно наблюдая за летающим по дому комаром.

— Не люба я ему, Михась. Зачем в дом свой привел? Зачем от родителей забрал? Вот уж три месяца прошло, а он со мной так и не возлег.

Домовик в сердцах бросил веник и уселся возле нее на лавку.

— Дура ты, Чернава. Все вы бабы дуры, — понизив голос, произнес Михась и покосился за печь. — Он же ведьмак, он не может жениться. А вот любить может. И любит он тебя, точно говорю. Я его уже лет сто как знаю.

Домовик дернул ее за сорочку, заговорщически подмигнув:

— Наклонись, чего на ухо скажу.

Чернава наклонилась, подставляя ухо, и тут же отдернулась, расхохотавшись.

— У тебя борода щекотная. Ты специально так сделал. Так говори, я не глухая.

Домовик спрыгнул со скамьи, подбежал к окну посмотреть, чем занят Стоян. Тот, сидя на завалинке под хлевом, грелся на солнышке.

— Стоян сказывал тебе про шабаш?

Чернава вновь обиженно надула губы, продолжая наблюдать за комаром.

— Ну сказывал.

— Ну и чего ты, дуреха, торопишься? Три дня осталось, там с ним и возляжешь. Положено так. Он любит тебя, но хочет сделать из тебя настоящую колдунью. Чтобы ровней ты ему была. А то, чему ты здесь научилась, это так, забавы детские. А там, на Алтаре, тебе истинную Силу дадут!

Чернава стукнула кулачком по столу, слезы навернулись на глаза, губы задрожали от обиды.

— Не хочу я так. Будут ведьмы всякие на меня пялиться. Хохотать станут. Негоже так.

Домовик почесал волосатую грудь.

— Не посмеют. Ты женщина Стояна, никто из них и рта не откроет. Что им, жить надоело? Не, ты скажи, колдуньей настоящей стать хочешь?

— Хочу, — слезы рвались наружу.

— Тогда уйми свою хотелку! Без обряда не станешь. Все, устал я от тебя. Мне еще пожрать нужно приготовить.

Из-за печи раздалось знакомое ворчание кикиморы:

— Эх вы, мужичье, никогда вам не понять душу женскую. Она ему о любви толкует, а он ей о магии. Нет в жизни магии сильнее любви истинной. Ты, Чернава, не унывай, кое в чем Стоян прав. Настоящие чувства только временем проверяются. А то, что на тебя там пялиться станут, так то ерунда. Все они там когда-то лежали, все через это прошли. Это же ведьмин праздник, там все можно. Такое веселье лишь раз в году происходит. Тебе еще и понравится. Да что там говорить, сама все увидишь.

И кикимора замолчала, больше не произнеся ни слова. Наконец-то комар сел Чернаве на руку. Неторопливо, с опаской стал ощупывать жалом кожу, выискивая слабину. Чернава улыбнулась, потянувшись к нему мыслями. Голод. Страх и голод. Более никаких чувств это насекомое не испытывало. Она стала его успокаивать. Кровь теплая, вкусная, пей маленький, никто тебя не обидит. Пей, не бойся. Комар воткнул хоботок и стал сосать кровь. Чернава тут же зашептала:

Затем, подняв руку, дунула и засмеялась:

— Лети к Стояну!

Михась осуждающе покачал головой, плюнул на пол и снова принялся за уборку. Игра между Чернавой и ведьмаком длилась уже три месяца. Каждый раз она прибегала к новым уловкам, пытаясь привлечь его внимание.

Он же лишь отшучивался, отмахиваясь от ее ворожбы, словно от мух назойливых. Иногда, когда Чернава плакала, обнимал ее, крепко прижимая к груди. Она вырывалась, тогда Стоян брал в руки ее лицо, внимательно смотрел в заплаканные глаза и целовал. Уже два раза целовал. Она помнила каждое мгновение в его объятиях. Но всегда этот чудесный миг растворялся, словно туман, со словами:

— Потерпи, скоро шабаш. Там все и решится.

О Боги, как же она влюбилась в него! Видать, точно приворожил, ведьмачина старый. Чернава выглянула в окно, может, хоть на этот раз получится?

Греясь на солнышке, Стоян радовался весне. Наконец прошли эти лютые морозы, проливные дожди, грязь. Никаких лаптей не хватит в такую погоду. Правда, последнее время он стал покупать обувку из городских привозов. Горожане, привыкая к роскоши, стали шить сапоги. Собственно, те же лапти, только из грубой кожи сложены. Ну как бы там ни было, а поудобней лаптей будут. Эх, солнышко, хорошо в лучах твоих теплых купаться. Если есть в мире Свет, то есть и Тень, а в тени и сила колдовская. За последние сто лет ведьмак видел многих талантливых колдунов. Сам-то он на глазах у людей не кичится своей силою, потому и жив по сей день. А было несколько умников, что стали с князьями задираться, так те их быстро на копья подняли. Не зря князья свой хлеб жуют. Умеют людей в узде держать, а тем что, абы князь-батюшка за них думал, на все готовы. Не любил Стоян князей, грязные они люди, лишь о себе пекутся. Но и выступать против них еще срок не пришел.

Уже более ста лет Чернобог готовится к решающей битве с Правителем. В каждом царстве, в каждом княжестве Дарийской империи обживаются его тайные слуги. Когда пришло время, вдохнул Чернобог в этих людей великую силу, сделав колдунами и ведьмами и поставив себе на службу.

За последнее столетие Стоян воспитал тринадцать колдуний и ведьм. Верея вышла из Круга, осталось двенадцать. Он выбирал самых талантливых девушек, тех, кто в душе живет стремлениями и соблазнами. Тех, кто встанет в колдовской строй, не задумываясь, кто прав, кто виноват. И вот он нашел Чернаву — тринадцатую колдунью, последнюю колдунью, необходимую Кругу. Стоян не сомневался в том, что она сильнее всех своих предшественниц. Ну коли примет ее Морана, значит, суждено ей возглавить своих подруг по Знанию.

Сложны хитросплетения Судьбы. Каждый человек, словно овца в Божьем стаде, и Боги поглядывают, чтобы овцы не отбивались. Но, если волк умен, он сумеет увести свою добычу безнаказанно.

Ведьмак ласково коснулся рукой собственной тени. За каждым существом в этом мире следует тень. В них люди прячут все самое гадкое и злобное. Все потаенные мысли: зависть, злость, обида — все в тени. Стоян умел читать тени. Он умел с ними разговаривать, получая нужные ответы. Он умел приказывать теням, заставляя людей быть послушными его воле. Вот даже этот комар — и тот тень отбрасывает. Ведьмак присмотрелся к настырному москиту, кружащему над головой, и улыбнулся. Ай да Чернава! Ай да девка! В этот раз, действительно, едва врасплох не поймала. Ведьмак напрягся, читая ее заклинание. Любовь, только любовь и безудержная страсть. Эх, девочка, что же ты со мной делаешь. Думаешь, я не мучусь? Ладно. До шабаша осталось три дня, как-нибудь потерплю. Стоян позволил комару сесть на руку и вогнать жало.

Тело наполнилось давно забытыми ощущениями. Сердце в груди забилось, словно у двадцатилетнего, разгоняя по жилам одурманенную ее ворожбой кровь. Ее взгляд, белоснежная улыбка, заливистый соблазняющий смех. Он вспомнил, как боролась она той ночью с духом. Как вздымалась ее грудь, как, моля о помощи, смотрели глаза.

Возбуждение нарастало. Вот она скачет на нем по деревне, сжимая его бедрами и колотя пятками. Как прижималась к его груди, желая близости. Душистый запах ее волос, в которые хочется зарыться лицом. Да, силен наговор, коли не знать о нем. Стоян потянулся мыслями к избе. Девочка ликовала, довольная своей проделкой. Михась удивленно чесал потылицу. Спасибо, милая, спасибо тебе за этот подарок. Страсть растеклась по жилам, возвращая в юность старого ведьмака. Три дня. Целых три дня ожидания!

 

ГЛАВА 6

Вот и наступил долгожданный день шабаша. В самой чаще леса, куда редкий охотник захаживает, на огромной поляне шли приготовления к празднику. Поляна была словно создана для народных гуляний. Окруженная со всех сторон густым лесом и кустарником, ровная как блин. Как-то ранней весной Стоян бродил по лесу, выбирая место для шабаша. С трудом пробившись через густой подлесок, он вышел на эту поляну, всю усеянную подснежниками. С тех пор прошло два десятка лет, теперь шабаши проводили здесь каждый год, и подснежников становилось все больше. Это место питала особая Сила. Цветы здесь росли в изобилии, а стволы молодых деревьев поражали своей совершенной стройностью. Но стоило отойти от поляны всего на пяток шагов, и вид леса совершенно менялся. Деревья становились угрюмыми, кривые ветви цеплялись, словно злобные руки, не желая пропускать незваных гостей. Но больше всего поражало другое: поляна имела форму правильного круга, в центре которого лежал большой темно-синий Камень. Еще тогда, впервые обойдя свою находку, Стоян понял — лесные тропы не зря привели его сюда. Камень был большим, в пять обхватов, и словно обожженным в Божьей Кузнице. На нем не было ни одного острого края, будто раскаленная река омыла его своим жаром. Видать, сильно постарался Даждьбог, пытаясь сжечь его в небесах. Не одну сотню лет этот камень здесь лежал, но на удивление не обрастал мхом. И был он теплым. Всегда, даже в лютые морозы.

…Ведьмак оглянулся на приготовления. Два деревенских парня сносили хворост и складывали дрова для священного огнища. Три девки варили яства в котлах, весело переговариваясь между собой. Эти люди были простыми помощниками, обязанными ведьмаку жизнью. Сделав свое дело, они радостно уйдут домой, больше не вспоминая об этом вечере. На кострах, на двух вертелах, крутились румяные поросята. Жадный огонь лизал их бока, потрескивая сгорающим жиром. Расстеленные вместо столов полотнища замыкались кольцом вокруг Камня и будущего огнища. Глиняные кувшины с медовухой, чарки и пустые миски ожидали дорогих гостей.

Чернава бродила по поляне, радостно выбирая цветы для венка. Собрав огромный букет, она зарылась в него носом, закрывая глаза.

— Стоян, они так пахнут! Стоян, почему ты раньше не приводил меня сюда? Здесь так замечательно! Я хочу здесь жи-и-ть, Стоя-я-н!

И она побежала по поляне, словно птица полетела в лучах заходящего солнца. Ведьмак смотрел ей вслед, улыбаясь своим мыслям. Да, девочка, только здесь и начинается твоя настоящая жизнь. Та, в которой нет детской радости, нет глупости, беспечности. Зато в ней есть смысл, стремления, цели. Радуйся, маленькая, радуйся своему детству, покуда не зашло солнце. Сегодня Стоян встречал своих сестер и братьев. Ведьмаки и ведьмы из разных племен пожалуют на шабаш. Стоян чувствовал — эта встреча будет особенной.

Солнце спряталось за верхушки деревьев, в последний раз лизнув поляну теплыми лучами. Ведьмак распорядился накрывать столы и отпустил односельчан по домам. Чернава молча сидела у костра, вороша палкой угли. В отблесках пламени она была счастлива и прекрасна. Казалось, все свои страхи девушка оставила дома, и теперь с нетерпением ожидала праздника. Стоян разделся, доставая из походного мешка козлиную накидку с рогатой головой, и облачился, как того требовал обряд. Чернава взглянула на него, улыбнулась:

— Любимый, сейчас ты похож на Демона с рогами. На дикого лесного Демона, вышедшего из лесу погреться у костра.

— А я и есть Демон. Старый злой Демон, который влюбился в молодую веселую колдунью. — Стоян достал из мешка черную длинную накидку с капюшоном. — На-ка, приоденься. До ритуала ты никому не должна показывать своего лица. И никогда никому не открывай своего истинного имени!

Чернава, улыбнувшись, сняла через голову рубаху, обнажив в свете костра молодое стройное тело.

— А все остальное, значит, показывать можно? — она кокетливо прикрылась руками, соблазняя его. — Ну, давай свою накидку, чего глазами поедаешь? Не твоя, поди, еще.

Надев черный балахон, девушка вновь присела к костру, разглядывая ведьмака из мрака капюшона. И вдруг тишину нарушил пронзительный свист. Над верхушками деревьев появилось мерцающее свечение. Первая ведьма пожаловала на праздник. Светящийся силуэт быстро приближался к костру, свист стал пронзительным, закладывая уши. Наконец Чернава разглядела молодуху, восседающую голышом на метле. Лоснящееся от жира тело блестело, словно капли пота переливались веселым бисером искр. Резко затормозив полет, цепляя метлой землю и подняв пыль, ведьма стала на ноги, бросив метлу наземь.

— Здрав будь, Стоян, — она подошла с улыбкой, бессовестно покачивая огромной грудью.

— И тебе поздорову, Бобура, — ведьмак бросил любопытный взгляд на грудастую ведьму и улыбнулся. — Ну что вы, ведьмы, за бабы? Вам абы меж ног палку держать. Могла бы и пешком дойти, поди, не с другого конца света прилетела.

Ведьма заулыбалась, присаживаясь у костра.

— Ох, Стоян, ты же нас знаешь. Нас хлебом не корми, лишь бы мужик нас глазами поедом ел. Вот и красуемся перед вами. А на метле прокатиться раз в году — одно удовольствие!

Бобура вытянула ноги поближе к огню, откинула с груди каштановую прядь, гордо показывая свое богатство, и скосила глаза на Чернаву.

— А это у нас кто в капюшоне спрятался? Просящая Силы? — слова прозвучали надменно и с издевкой. — Хоть покажись, коль не здороваешься!

Чернава промолчала, лишь щеки запылали от гнева и ревности.

— Э, девочка, чую, ты ревнива не в меру! — ведьма засмеялась. — Да ты не бойся, после Вереи никто из нас в полюбовницы к Стояну не напрашивается. Больно уж суров он в любви своей.

Ведьмак подбросил в костер хвороста и прислушался. Несколько пересвистов оповестили о приближении остальных ведьм. Все до одной прибыли голышом, на метлах. Компания стала веселей. Расположившись у костра, ведьмы смеялись, приветствуя друг дружку после долгой разлуки. Переговариваясь меж собой, хвастались последними достижениями в ворожбе. Иногда с любопытством поглядывали на Чернаву, пытаясь разглядеть ее лицо в темноте капюшона. Всего на шабаш слетелось шесть ведьм. От разнообразия голых женских тел у Чернавы зарябило в глазах. Здесь были молодухи и женщины, красавицы и простачки, высокие и низкие. Никто из них не стеснялся своей наготы. Одни были красивы и телом, и лицом. Другие — поплоше. Но все они чувствовали себя расслабленными и счастливыми. Выставляя напоказ свою наготу, они словно радовались своему освобождению от одежды. Чернава стала привыкать к обстановке, пытаясь прислушиваться к разговорам.

— Ой, девки, — говорила маленькая щупленькая молодуха, — сдоила я давеча у соседки молоко с коровы. Поставила ведро дома и жду. Вот и молоко в нем появилось, ну, думаю, хорошо, все получилось. А оно прибывает и прибывает! Я уж давай отпивать, отливать по крынкам. А оно еще и еще прибывает. Ну и корова! Вымя у нее оказалось, что у нашей Бобуры груди!

Все ведьмы весело захохотали, покосившись на Бобурину гордость.

— Ой-ой, весело им! Да вы поглядите, кто разговорился? Доска неструганая! Если б у моих коров такое вымя было, как твои титьки, я бы с голоду померла.

Ведьмы снова расхохотались, почувствовав веселую перебранку. Чернава стала изучать будущих подруг. Худую ведьму, схлестнувшуюся в шутливой перепалке с Бобурой, звали Умора. Она действительно была смешливой и колкой на язык. Но что-то в ее облике наводило на мысль, что не до смеха будет тому, кто с ней повздорит. Маленькая, щуплая, с острыми чертами лица. Торчащие вперед зубы, крючковатые руки, постоянно поджатые у худосочных грудей, бегающие глазки — все в ней напоминало шуструю крысу, готовую укусить протянутую руку.

Рядом с Уморой сидела немолодых лет баба. Полная, румяная словно свежий хлеб из печи. Звали ее Ядвига. Она наперебой с Уморой рассказывала веселые истории из деревенской жизни. Выглядела, как обычная деревенская баба, которая и по хозяйству успевает работу сделать, и с соседкой посплетничать. Судя по ее полноте, она была неплохой стряпухой, лишь имя говорило о том, что ее кушанья лучше не пробовать. Около Ядвиги такая же немолодая, жилистая женщина. Ее называли Сухотой. Стоян рассказывал, что все эти имена даруются ведьмам и колдуньям Богиней Мораной. А вместе с именем получают они и дар к особенной ворожбе. Сухота была немногословна, слушала бабскую болтовню, иногда улыбалась, а так все больше в костер поглядывала.

Следующей в кругу была высокая сутулая молодуха. Имя ее было непонятным Чернаве — Трясея. Она сидела, обняв себя руками, то ли скрывая тело от чужих глаз, то ли действительно продрогла. Надо бы о ней Стояна порасспросить, может, что интересное скажет. За Трясеей расположилась очень странная девка. Вроде и телом хороша, и лицом красива. Полные губы, огромные зеленые глаза. Только вот взгляд какой-то полоумный, словно не в себе она.

— А я, девки, иду давеча по воду, вдруг мне соседский хлопец и говорит: «Чего ты, мол, Глядея, все одна да одна. На игрища не приходишь, через костер с парнями не прыгаешь. Аль никто тебе не нравится на деревне?» Поглядела я на него, и так мне тошно стало. Могла бы, родила б от него сыночка. Хороший был бы, глаза голубые-голубые, как у него! Я бы его кормила, — тут Глядея замолчала, взглянула на ведьмака и заплакала. — Стоян, почему так? Почему ведьма не может детей иметь, семью создать? Зачем я тебя, дура, тогда послушалась!

Все ведьмы молчали и грустно смотрели на пламя костра, словно там был ответ на самый важный для них вопрос. Глядея поднялась и, рыдая, пошла по поляне, унося с собой свою печаль. Ведьмак жевал травинку. Не отрывая взгляда от костра, он крикнул:

— Глядея, подойди ко мне.

Девушка испуганно замерла и неторопливо вернулась к костру, остановившись подле него, словно побитая собака у ног хозяина.

— Пять лет назад я привел тебя на шабаш. Говорил ли я тебе, Глядея, что не будет у тебя мирской жизни, как бывает у всех?

— Говорил, Стоян, — прошептала ведьма.

— Клялась ли ты душой своею служить Богине Моране и Великому Чернобогу?

— Клялась, Стоян.

Ведьмак поднялся, пристально вглядываясь в ее заплаканные глаза.

— Еще раз такое услышу, посмотрю в твои гляделки иначе. Поняла меня?

Ведьма молча кивнула и села у костра, больше не проронив за вечер ни слова. У Чернавы по телу пробежали мурашки. Где-то глубоко внутри наступило понимание — не все то золото, что блестит. Нет, она не задумывалась о детях, о семье. Она была молода и по уши влюблена в Стояна, в жестокого, но любимого деспота. Просто она поняла — сегодня день, после которого обратного пути не будет. Его уже нет, этого обратного пути, есть только он — Стоян. Он ей теперь и любимый, и муж, и отец родной.

Вдруг Бобура обернулась, прислушиваясь:

— О, кажись, благородные пожаловали.

Ведьмы вновь прыснули смехом, озираясь по сторонам. Ведьмак поднялся, встречая колдуний. К этим хранительницам Знания он относился более уважительно, чем к ведьмам. Все они — и ведьмы, и колдуньи, подчинялись ему беспрекословно. Всех он в этой жизни отыскал, посвятил на шабаше, научил ворожить. Все эти женщины лежали на Камне, отдавая души Моране, а ему свои тела. Но все они были разными, и колдуньи в особенности. Женщины по очереди выходили из леса. Деревья расступались перед ними, повинуясь колдовскому искусству. Так же и Стоян привел сюда Чернаву, пройдя короткими лесными путями. Стоит знающему колдуну зайти в лес, и через десяток шагов он выйдет в желаемом месте. Нет в лесу ничего постоянного, все в нем меняется. Потому и блудят лешие людей, меняя перед ними тропы и деревья. Смотрит человек, вроде та же тропа, а ведет не туда. Из лесного лабиринта выходят лишь те, кто видит лес словно дорогу в чистом поле. Можно, конечно, еще зарубки делать, только Велес обидится и сделает человеку такую зарубку, что всю жизнь помнить будет. Чернава стала присматриваться к вновь прибывшим. Колдуний, как и ведьм, было шесть. Казалось, ничем они от ведьм не отличались, такие же голые девки, ноги, руки и все остальные прелести при них. Однако и походка, которой они ступали, и пренебрежительные взгляды в сторону ведьм, все в них говорило о превосходстве. Вот первая грациозно подошла к Стояну, положив ему на плечо руку, поцеловала в щеку, приветствуя:

— Здравствуй, Стоянушка. Как жив-здоров?

— Здравствуй, Беспута, — ведьмак улыбнулся, отвечая на поцелуй, — присаживайся к костру, согрейся.

Колдуньи по очереди подходили к ведьмаку, приветствовали и целовали его. Чернава прислушивалась, пытаясь запомнить имена. Недоля, Потвора, Всеведа, Морока, Маковея. Ее стало злить их излишнее внимание к Стояну. Чернава не желала его ни с кем делить и любой готова была доказать свои права на деле.

Колдуньи расселись у костра, и она смогла их всех рассмотреть. Беспута была самой красивой из всех женщин шабаша. Ее стройный стан поражал идеальностью. В отблесках пламени она напоминала лесную Богиню. Длинные сильные ноги, плавные линии бедер, плоский живот. Несмотря на то, что все вокруг были нагими, взгляд словно притягивало к ее телу. Она была соблазнительна. Налитые чаши грудей прикрыты яркими рыжими волосами. Лишь темный сосок, словно случайно, вызывающе торчал среди локонов. Руки поглаживали бедра, будто лаская их, легкий взгляд с поволокой иногда задерживался на ведьмаке в попытке сломить его крепость. Стоян наклонился к Чернаве и тихо прошептал:

— Ее не зря нарекли Беспутой. Каждому имени Морана дарит один из своих талантов.

Чернава молча кивнула, проглотив горький комок ревности, и продолжила изучать остальных. За Беспутой, поджав ноги, присела Всеведа. На вид ей было не больше шестнадцати годков. Телом в свои молодые годы она обижена не была. Не красавица, но молодая, свежая, словно яблочко наливное. Что-то странное было в ее лице, какая-то отрешенность. Ведьмак, заметив, что Чернава напряженно к ней присматривается, тихо прошептал:

— Не удивляйся, Всеведа слепая, оттого и все зрит, что людскому глазу невидимо. Что в лесу делается, кто за каменными стенами прячется. Ее мороком не обманешь, она истинную сущность зрит.

Возле Всеведы сидела Недоля. На вид ей было не больше четырех десятков лет, но пышные волосы уже посыпала ранняя седина. Седые локоны по-своему были красивы, словно серебряные реки на черной земле. Ее пальцы постоянно двигались, будто перебирая невидимые глазу нити. Она взглянула на Чернаву, улыбнувшись:

— Здравствуй, девочка. Можешь не отвечать, я знаю обычаи. Вижу, ты переживаешь. Не бойся, у тебя нить крепкая, не каждому смертному по силам ее разорвать. Любят тебя Боги, и ты их люби. Сегодня ты почувствуешь себя другой, когда по нити Сила в тебя войдет.

Чернаве стало не по себе от ее взгляда. Будто кто-то сердце рукой тронул, а потом отпустил, и растеклось по жилам тепло.

— Ну зачем же ты девочку пугаешь? — Потвора скривила омерзительную гримасу. — Силу свою показать хочешь? Вот поцелует ее сегодня Морана, тогда и попробуй.

Потвора была мерзкой и некрасивой. Дряблое тело, рано обвисшая грудь, редкие волосы и зубы. Чернаву передернуло от брезгливости. Вдруг подала голос другая колдунья:

— Слушай, Потвора, ты бы хоть на праздник нарядилась! Сегодня ведьмаки пожалуют, аль совсем тебя мужики не интересуют? Могла бы и поворожить над телом-то.

Морока рассмеялась, издеваясь над подругой. Сама она выглядела симпатичной девчушкой, едва набравшей женское тело.

— Ой, Морока, ты бы хоть раз показала нам, какая ты настоящая, — Потвора обозлилась, — ну сними свои чары, а мы поглядим!

Всеведа посмотрела на Мороку невидящими глазами.

— Красивая она. Только немолодая уже. Стесняется возраста своего. А ты, Морока, вместо того чтоб издеваться, взяла бы и помогла подруге. Не умеет она так колдовать, не ее это искусство.

Морока покраснела. Ей стало стыдно за свои слова, да и Всеведа ее видела как облупленную.

— Извини, Потвора, я не хотела тебя обидеть. Можно я помогу?

Потвора молча кивнула, проглотив комок обиды. Морока подошла к ней, взяла в ладони ее лицо и зашептала, пристально вглядываясь в глаза:

Потвора заколыхалась, словно жаркий воздух, и приняла облик Мороки. Как две капли воды стали девки, захочешь, не отличишь.

Морока рассмеялась:

— Мы, подруга, сыграем сегодня с тобой злую шутку над ведьмаками. Ох и люблю я шабаши! Кого себе выберем?

Потвора растерянно рассматривала свое тело, не веря собственным глазам.

— А надолго это?

— Э, подруга, только на ночь. Быстрое долгим не бывает. Но не печалься. Я из тебя потом такую рыжую красавицу сделаю — на год хватит! Все мужики из деревни ходить станут. Так кого себе выберем сегодня?

Маковея открыла сонные глаза.

— Э, девоньки, вы не увлекайтесь. Поди, не одни на праздник пожаловали.

Все дружно рассмеялись, включая ведьм.

— Глядите-ка, кто проснулся. Как речь за мужиков зашла, так она сразу с небес спустилась, — Бобура взялась за дележ, — делить будем по-честному.

Все снова расхохотались, и на поляне стало веселей. Накрыли столы, наполнили чарки медовухой, пришло время разжигать Пламень. Стоян подошел к большой куче дров, собранных для ритуального костра. Хлопнул над головой в ладони, и между рогами вспыхнуло голубое пламя. Зачерпнув рукой холодный магический огонь, ведьмак бросил его в хворост. Дрова вмиг занялись пламенем, потянувшись алыми языками к ночному небу. Из лесу донесся волчий вой. Сначала один, затем к нему присоединились другие. Ведьмак завыл по-волчьи, отвечая тоскливой песне братьев. На поляну выбежало пять крупных серых волков. Нервно припадая к земле, словно в поисках следа, они медленно пошли вокруг костра. Из-за пламени выходили уже не волки, а голые ведьмаки.

— Здравствуй, брат, — крепкий, словно медведь, приземистый дядька подошел и обнял Стояна.

— Волк тебе брат. Здрав будь, Безобраз. Рад видеть тебя живым и здоровым.

Безобраз оглянулся на притихших девок.

— Привет, красавицы! Чего притихли, али видеть нас не рады?

Бобура поднялась, потянувшись и выпятив грудь вперед.

— А мы, Безобраз, поутру скажем, рады али нет.

Ведьмы прыснули смехом, весело перешептываясь.

Подошел второй ведьмак, обнял Стояна. Он был высоким и жилистым, с истерзанной рваными шрамами грудью.

— Как жив-здоров, Вандал?

— Ох, Стоян, — прохрипел тот, — какое здоровье в наши годы? Еле выжил после того медведя. Все ребра гад поломал. И дернуло меня одному на него с рогатиной идти? А теперь мне беречься надо, кушать хорошо, бабу ласковую.

— С бабы ласка, коль тверда оснастка, — весело съязвила Умора, и ведьмы снова расхохотались.

— А дотуда, девки, медведь не дотянулся, — Вандал рассмеялся, — больно твердым ему показался. Это лишь по твоим зубам, а Умора?

— Эй, Беспута, — Умора подмигнула, — вишь, какой мужик попался? Проверить надо бы.

Беспута поднялась, улыбнулась Вандалу и двинулась к нему неспешной поступью, истомно глядя в глаза. Вандал почувствовал, как от нее повеяло похотью. Это был не запах, не соблазнительные жесты — это была природная магия. Магия самки, на которую самец инстинктивно реагирует. Теплый возбуждающий поток накрыл его с головой, биение сердца участилось, и тело молниеносно отозвалось на призыв. Стоян рассмеялся.

— Хватит, хватит, Беспута. Отпусти его, еще вся ночь впереди. Сначала дело, потом тело.

Подошел, прихрамывая, третий ведьмак. Длинные волосы, словно грязная солома, ниспадали до плеч.

— Долгих тебе лет, Стоян.

— Все там будем, Лиходей. Никому не известно, когда призовут.

Они крепко обнялись. Чернава заметила, что ведьмы не торопятся шутить с этим ведьмаком. Что-то в нем было нехорошее, отталкивающее. Он молча подошел к костру, присел, ни с кем более не поздоровавшись.

Из-за костра появился четвертый. Молодой, лет тридцати, красивый, зеленоглазый.

— Доброго тебе здоровья, хозяин.

— Здравствуй, Падун. А ты все не меняешься. Век хочешь молодым проходить?

Падун улыбнулся, приглаживая шевелюру, глянул в сторону ведьм.

— А куда торопиться? Я девкам нравлюсь таким, какой есть. А кому нужны старики?

Словно подтверждая его слова, Морока и Потвоpa, перемигнувшись, подбежали к Падуну, затараторив наперебой:

— Привет, милый, пятый год уж как на шабаши не являешься. Как добрался? Не голоден?

Падун удивленно переводил взгляд с одной девки на другую.

— Ну и дела. И там, и там — морок, а кто есть кто, понять не могу.

Ведьмы улыбнулись, взяв его под руку.

— А и не нужно понимать. Все вам мужикам понять нужно, во всем разобраться. А нам, женщинам, любви хочется и внимания. Ну что, ты с нами сегодня?

Падун засмеялся, раскинул руки, жадно обнимая девок за ягодицы.

— Ведите, клятые. Сдаюсь.

Падун весело разрядил напряжение, созданное появлением Лиходея. Он шутил, перемигиваясь с ведьмами и рассказывая веселые истории своих последних лет.

— Так вот. Украл я год назад коня у князя полянского Богумира. Увел прямо из стойла. Ну, все вы наслышаны, каков у него нрав, недаром люди его Богумиром Бешеным кличут. Конюшего он зарубил на месте, кинулся на стражу, да воевода за отроков заступился. Мол: «Ты, князь, не горячись. Коли хлопцы виноваты, я их собственной рукой покараю. Разобраться надобно». Разбирались, разбирались, оказывается, сам Богумир на том коне из ворот городских и выехал. Князь приказал разослать гонцов по деревням. Коль сообщит кто о конокраде, похожем лицом на пресветлого князя, того награда ждет. А деревенские мужики животы надрывают, мол, рассудком князь подвинулся. Один дома спит, а другой в это время, словно тать, коней ворует.

Пока Падун веселил колдуний, явился пятый ведьмак. Высокий и жилистый, похожий на Стояна словно брат родной. Та же неторопливая поступь, тот же колючий взгляд, только лет на десять постарше.

— Здравствуй, брат.

Они молча обнялись, долго не отпуская друг друга. Затем Стоян негромко произнес:

— Здравствуй, Пастух. Скажи, ты тоже почуял?

Пастух кивнул, отвечая на вопрос:

— Да. Все начнется сегодня. Навь уже беспокоит границы мира, Сила должна найти выход.

Стоян оглянулся на сидящих у костра ведьмаков. Веселье было в разгаре, смеялись все, кроме Лиходея.

— Думаю, Лиходей тоже чует. Остальные нет, молоды еще. У них это первый Приход и хорошо бы — не последний. — Стоян подошел к костру.

— Ну коль все уже в сборе, пора приступать. Поди, не только медовуху пить собрались.

Все разговоры вмиг оборвались, и колдовской шабаш двинулся к Пламеню. Стали большим кольцом вокруг костра, огненные языки которого словно тянулись к Луне. Стоян, облаченный в козлиную шкуру, прошел по кругу, вглядываясь в глаза собравшихся.

— Братья и сестры. Сегодня мы собрались на шабаш, дабы вознести хвалу Великому Чернобогу и Прекрасной Моране.

Все подняли руки к Луне, и многоголосый хор произнес:

— Хвала Великому Чернобогу! Хвала Великой Моране!

Стоян остановился около Чернавы.

— Сегодня я представляю Просящую. Эта девушка пришла к нам в поисках Силы и Защиты. Я, как ее будущий Наставник, готов представить ее Великой Моране.

Ведьмак протянул руку, рывком срывая с нее накидку. Чернава растерялась, почувствовав себя обнаженной, и инстинктивно прикрылась руками.

— Мне нужен Помощник. Пастух, окажи честь Просящей!

Пастух, кивнув, вышел из круга, поднимая с земли веревку. Подойдя к девушке, он умело завязал аркан, набросив ей на шею, и туго затянул. Намотав другой конец себе на руку, он повел ее противосолонь по кругу, приговаривая:

Чернава испугалась, начав мелко дрожать и спотыкаться. Взывание к Черным Богам повторилось трижды. Взывал уже весь многоголосый Круг, с каждым разом призывая все громче и громче. Стоян бросил в Пламень пучок какой-то травы. Горький головокружительный дым разлетелся по поляне. Чернаву остановили возле жертвенного камня, и Пастух дал ей в руки глиняную крынку.

— Пей.

Ведьмы присоединились громким веселым хором:

— Пей! Пей! Пей!

Сладковато-жгучий напиток разжег в груди пожар, заставив сердце еще сильнее биться. После двух глотков сосуд пошел по кругу. Все весело отпивали по глотку. У Чернавы помутилось в голове: огромное пламя костра стало колыхаться, словно танцуя. Она оперлась рукой об алтарь, пытаясь не упасть. Пастух поднял ее за талию словно пушинку и уложил на камень. Его голос стал тягучим, лицо начало терять свои очертания.

— Готова ли ты принять Дар Мораны?

В голове девушки совсем помутилось, смотреть на огонь было невыносимо. Чернава закрыла глаза, не в силах дать ответ.

— Готова ли ты, Просящая, принять дар Богини нашей? Отвечай!

Словно в дурном сне, чей-то веселый блудный голос громко выкрикнул:

— Готова! — Чернава с трудом узнала себя.

— Жертву! Жертву! Жертву!

Ведьмы неистово кричали, возбужденно требуя жертву. К их голосам добавился требовательный мужской хор:

— Крови! Крови! Крови!

Кто-то подошел к ней, и жадные сильные руки стали мять ее грудь. Обессиленная Чернава стала извиваться, и тут она услышала громкий голос Стояна:

— Да будет принесена жертва!

Он раздвинул ее бедра и грубо соединился с ней, причиняя боль. Сознание, воспаленное дурманом, выдавило из нее сладкий стон боли. Мгновения стали бесконечными, толчки нарастали, крики ведьм стали невыносимы. Наконец тело, словно устав от мучений, сжалось, требуя окончания. И тут же Стоян упал на нее, задыхаясь и целуя.

— Лежи. Не вставай. Сейчас все начнется.

Чернава лежала, не в силах открыть глаза. Ей не хотелось их открывать. Лучше заснуть, сейчас, навсегда.

Стоян поднял руки к Луне, и закричал:

— Морана! Прими наш Дар! Явись нам!

И вдруг наступила тишина, ни шелеста листьев на ветру, ни треска дров в горящем костре. Как будто само время остановилось в ожидании Великой Богини. Пламень бесшумно вспыхнул, выбросив в звездное небо тысячи искр.

Призыв был услышан. Колдуньи и ведьмаки снова окружили костер, оставив обессиленную Чернаву лежать на алтаре.

Тонкая струйка алой крови медленно стекала по ее белоснежному бедру. И вот первая капля упала на синий камень, зашипев словно вар на печи. Каплю за каплей выпивал жертвенный камень, впитывая в себя жизнь человеческую.

Наконец Пламень вспыхнул голубым светом, и от костра повеяло ледяным холодом. Ворожеи и демоны отступили, упав на колени и склонив головы. В пылающем огне стояла Великая Морана. Стоян поднял глаза, пытаясь рассмотреть ее в сиянии Пламеня. Он видел ее много раз, но снова и снова поражался ее божественной красоте. Это была красота, способная любить и готовая убить любимого. Ничто в этом Мире не могло с ней сравниться в величии. Морана была высокой и изящной, длинные иссиня-черные волосы развевались в огне, словно на ветру. Ее алые губы на бледном лице высокомерно улыбались, насмехаясь над этим грешным Миром. Она была прекрасна в своей первозданной наготе. Лишь черные провалы глазниц притягивали взгляд, лишая храбрости смелых и заставляя умолять о пощаде слабых. И храбрые становились слабыми и просили Ее о пощаде. И не было слабым пощады. Заглянувшие к ней в глаза расставались со своей душой на веки вечные. Кровавые губы шевельнулись, вопрошая тягучим холодным голосом:

— Кто взывал ко мне? Кто смеет тревожить меня?

Стоян, проглотив комок страха, произнес:

— Прости, о, Великая, не карай меня. Это я, сын твой верный, Асмодей, взывал к тебе.

Морана нахмурилась, словно вспоминая его имя, затем громко и весело рассмеялась:

— Смотри-ка, блудный сын пожаловал! Неужто нагулялся среди смертных, домой захотелось?

Ведьмак вздохнул облегченно. Морана, словно волчица, редко вспоминала своих детей. Бывало, демоны, не будучи узнанными, попадали под ее ледяную руку. Если вовремя Чернобог не вступится за сына своего — разотрет в прах.

— Нет, Матушка, не время мне возвращаться. Еще не исполнена воля Повелителя Нави.

Стоян подошел к лежащей на камне Чернаве. Казалось, жизнь покинула ее, грудь едва вздымалась, тело побелело словно обескровленное. Камень выпивал ее жизненную энергию, поддерживая связь с Мораной.

— О, Великая, я принес тебе в жертву женщину. В ней есть твоя колдовская кровь, и она готова стать подле меня в битве с Правителем. Можешь ли ты одарить ее Истинной Силой?

Морана хмыкнула, взглянув на девушку. Пламень разбушевался еще яростней, обжигая холодом.

— Принеси ее ко мне.

Ведьмак поднял Чернаву на руки и медленно понес к огню. Положив ее в костер к ногам Мораны, он отдернул руки. Ледяной огонь Нави звал его домой, срывая с обожженных рук человеческую плоть и обнажая черные когти. Морана склонилась над Чернавой. Длинные пальцы богини вонзились в ее грудь, забирая свой Дар. Вынув комок белого светящегося тумана, Богиня расхохоталась и сунула его в рот словно лакомство. Затем она склонилась и поцеловала Чернаву в лоб. Тело девушки вздрогнуло, выгнувшись дугой, глаза распахнулись, и она закричала.

— Нарекаю тебя — Ледея! — Морана поднялась. — Можешь забрать ее. Сила в ней теперь огромная.

Стоян выхватил Ледею из огня и положил ее наземь, проверяя дыхание.

— Асмодей, у вас не осталось больше времени. Отец требует уничтожить Веды. Торопитесь, или он поручит это другим сыновьям.

Морана развернулась и по огненной дороге ушла в никуда.

Ледея-Чернава открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Стояна. Хотя нет, не Стояна, теперь она знала, кто он, и даже могла рассмотреть его истинное лицо. Его демонический облик был суров и ужасен. Недаром ведьмы боялись его до смерти. Но для нее он все равно оставался самым любимым и прекрасным.

— Здравствуй, любимый…

Стоян улыбнулся, прилег возле нее, обнимая и вдыхая аромат лесных трав. Вокруг Пламеня продолжалось веселье. Шумный ведьмачий хоровод вытанцовывал в диком ритме, выбивая пятками огонь, выжигающий под ногами траву. Это была давняя колдовская игра, веселящая и разгоняющая кровь по жилам.

Вдоволь поплясав и повеселившись, ведьмаки разобрали девок и разбрелись по поляне предаваться плотским утехам. Ледея огляделась вокруг и удивилась тому, как изменился Мир. Деревья уже не шелестели листьями на ветру, они разговаривали между собой. Вот старый дуб шепчется с молодым орешником, будто поучая его чему-то. Слов не разобрать, а смысл понятен. Говорит он ему о синем камне, который прогревает поляну, о цветах, которые любят его тепло, о червях-паразитах, подтачивающих ему корни. А орешник слушает, внимает старому, учится, — ему вырасти хочется. На дубе сидит старый ворон. Он очень стар и оттого мудр. Сидит и ожидает, когда разойдутся гуляки, оставив ему краюху хлеба да добрый шмат мяса.

— Что, Ледея, изменилось все вокруг?

— Да. Теперь я их понимаю. Почему я их раньше не слышала?

Стоян засмеялся, крепко прижимая ее к себе и щекоча бородой ухо.

— Ты еще удивишься своим возможностям. Завтра начнется Великая Битва. А сейчас иди ко мне. Хочу тебе твоего комара любовного припомнить.

И жадные губы прильнули к ней, заставляя гулко забиться сердце. Ледея закрыла глаза, предаваясь ласкам.

Ворон взлетел, покинув ветку, поляна удалялась, становясь большим пятном среди дремучего леса. Огонь костра, словно мерцающая звезда, освещал маленьких странных людей, предающихся любовным утехам. Ворону некогда было ждать своего куска мяса, он нес весть Правителю. Чернобог начал войну.

 

ГЛАВА 7

Асгард — величественный город Богов. В свои двадцать лет Малюта впервые увидел столь потрясающее зрелище. Долгие два месяца скитаний с торговцами наконец-то привели его к заветной мечте. Здесь, на великой горе Меру, за этими высокими неприступными стенами жили Божества. Это были не самые главные Боги, не Сварог с Ладою — те в небесной Обители проживали. Здесь жил Правитель. Он был наместником Богов на земле, тем Полубогом, к кому являлся сам Перун-Громовержец коня своего поить.

Малюта поднял голову, прикидывая, как высоки стены. Широкие гранитные камни возвышались в десять человеческих ростов. Да, такое создать под силу только Богам. Длинная гранитная стена раскинулась от реки Туле до реки Сваги, закрывая собой все подступы к Асгарду.

Купцы подошли к Великим Вратам, остановившись на расстоянии десяти шагов:

— Слава Великому Граду Асгарду! — прокричал Некрас, старший купец.

Над дубовыми воротами, обитыми железом, появилась голова отрока в кованом шлеме.

— Кто такие? Чего надо?

Некрас прокашлялся, пробурчав под нос ругательство.

— Купец Некрас из Хорезма. Привез соболя разного для обмена. — Он поднял в руке вязанку шкурок в подтверждение своих слов. — У меня дань есть, открывай, видишь, люди устали с дороги.

Купец взмахнул рукой в сторону обоза, демонстрируя усталых людей и быков, запряженных в телеги. В воротах отворили смотровую щель, и зоркие глаза стражников осмотрели купцов с головы до ног:

— Ну давай сюда свою дань. Сейчас почитаем, что ты за птица.

Некрас подошел к воротам, подавая в щель бережно замотанную в холст дощечку.

— Эй, отрок, ты хоть в грамоте-то разумеешь?

Глаза зло сверкнули, и раздраженный голос ответил:

— А то тебя не касается, купчина. Все понимаю, что мне надо. Вот, вижу на ней знаки верные, значит можно тебе к нам. Обожди, сейчас откроем.

Обозники облегченно вздохнули, предчувствуя долгожданный отдых. Малюта обернулся, взглянув на перешеек Рипейских гор. Тяжелым был переход через эти горы. Он родился и жил в лесах, здоровьем и силой Боги не обидели, но в этих горах парень впервые почувствовал страх. Пятеро из обоза так и не пережили тягот перехода. Студеные ветры, ледяные вершины, каменные обвалы — все препятствовало дороге в столицу Дарии. Но это был единственный земной путь к Асгарду. Великие Врата заскрипели и медленно открылись, выпуская наружу три десятка выбегающих стражников. Старшина — крепкий коренастый дядька, одетый в бронь — буркнул из зарослей бороды:

— Откинуть на телегах кожи и приготовить обоз к осмотру.

Некрас недовольно дал команду. Пятый раз он приводит караван в Асгард, и каждый раз все суровей становился прием. Стражников становится больше, досматривают строже, стали даже запрещать завоз оружия. Мечи, копья, луки — все изымалось на входе, оставляли только ножи. Будто бояться кого стали. Некрас хмыкнул, обращаясь к давно знакомому старшине:

— Эй, Беримир, гляжу я, вас все больше на воротах становится. Аль чего случилось?

Старшина, проходя вдоль досматриваемых телег, хмурил кустистые брови.

— Случилось, не случилось, а службу должно справно нести. Сказано досматривать строго, значит, так и делаем.

Некрас не успокаивался:

— А кем сказано-то?

Старшина обернулся, сурово глянул ему в глаза.

— Некрас, я тебя знаю уж годов как десять. И никогда ты дурнем не был, а тут лезешь с вопросами. Неспокойно нынче в княжествах, святорусы бунтуют, волчьи племена на трактах грабежи устроили. Обеспокоен Правитель, видать, скоро спросит со всех по строгости. А нам указ, чтоб рвань и татей всяких в Асгард не пропускать.

Некрас задумался, поглаживая бороду.

— А оружие почему на торг не пускаете? Я с него ранее неплохой барыш имел, особо с древлянского. Хорошие там кузнецы-кудесники!

Беримир улыбнулся. Как только разговор заходил об оружии, тут он был дока.

— Да, древляне умеют справный меч выковать. Вот, гляди, прикупил давеча, — он вынул из ножен меч с прямым обоюдоострым клинком, — толковый коваль творил. Отроков своих в бою на мечах натаскивал, три клинка перерубил. Вот так вот.

И старшина спрятал меч в ножны, подальше от любопытных глаз. Малюта хмыкнул, пряча улыбку:

— Меч как меч. У нас такие Шептун за один день по три штуки калит. Вот мой он не одну седмицу делал, так с ним и против десятка не страшно выйти.

Беримир вновь нахмурился, смерив заносчивого молодца взглядом. Не любил он молодых наглых отроков, в плечах-то сажень, а в голове — труха да опилки.

— Ты, птенец, говори да не заговаривайся. Слово без дела ничего не стоит, а у нас за болтовню пустую и на смех поднять могут.

Малюта, прищурившись, потянулся рукой к поясу, снимая увесистый кошель, подбросил его на руке, весело звякнув монетами:

— А в роду медведичей слово с делом не расходится, — он бросил кошель на телегу, — зови свой десяток.

Некрас улыбался, предвкушая развлечение. Уж он за три месяца насмотрелся на Малюту — лютый парень, никому спуску не давал. Для него отбить кому голову, что с горы скатиться. Старшина, оскорбленный брошенным вызовом, махнул страже:

— Эй, десятник Горазд, скажи парням, нехай острия зачехлят. Богатырь у нас объявился норова ретивого, из медведичей будет.

Отроки рады стараться, стали привычно обматывать кожей острия клинков, шутливо переговариваясь меж собой. Малюта, обматывая свой клинок, задумчиво улыбался. Закончив приготовления, Малюта и десяток стражников отошли от ворот, став на изготовку. Обозники во главе с Некрасом и старшиной Беримиром расположились поодаль. Старшина негромко спросил Некраса:

— Ну что, купец, поставишь на своего косолапого хоть золотой?

Некрас насупился. Он не был азартным человеком, не любил попусту деньгами бросаться. С другой стороны, Малюта был ему симпатичен и никого сильней и злей его Некрас не встречал.

— Эх, была не была! — кошель, звякнув, упал на телегу возле кошеля Малюты. — Добавляю к поставленным. Где твои?

Беримир снял с пояса свой кошель.

— За мной не заржавеет, Некрас. — И, глянув на десятника, гаркнул: — К бою!

Отроки, как по команде, рассыпались полукругом, пытаясь взять Малюту в кольцо. Движения их были быстрыми и отработанными. Медведич двинулся боком к правому краю, разворачивая отроков лицом к солнцу. Частые набеги степняков научили его грязному ратному бою. Не найти лучше учителя, чем подлый противник. Эту науку он постигал быстро, с каждым рубцом на руке, с каждой ссадиной на боку. Вот первый метнулся к нему, целя мечом в бок. Попал, почти попал, едва зацепив рубаху. И тут же, получив клинком по кисти, выронил меч. Малюта, подцепив меч ногой, подбросил вверх, хватая левой рукой.

— Поди, передохни подле старшины.

Некрас нервно рассмеялся, мельком взглянув на Беримира. Ратники, обидевшись за товарища, решили быстро закончить схватку. Трое одновременно бросились на Малюту, нанося рубящие удары. Парировав первый удар, Малюта столкнулся с ближайшим отроком грудью на грудь. Закрываясь им от остальных, не задумываясь, саданул головой промеж глаз, ломая переносицу. Ратник выронил меч, схватившись за лицо и взвыв от боли. Теперь было проще, Малюта разорвал кольцо и, уйдя за крайнего противника, жестко уперся ногами, скрестив мечи. Все, здесь можно рубиться. Сделав для скорости резкий выдох, он начал сечу. С двух рук удары посыпались градом, ломая ближайшего отрока. Оглушенный ударом по шлему, тот упал на колени и тут же получил удар ногой в голову. Осталось семеро. Остальные уже не торопились, поняв что к чему, и, снова рассыпаясь полукругом, пытались обходить его с боков. Малюта бросился на крайнего левого, пригнувшись и ныряя под удар. Меч скользнул по его спине словно холодная гадюка. Два клинка полоснули живот отрока, оставляя глубокий след на латной коже. Резко выпрямившись, он ударил противника ногой в живот. Согнувшийся пополам ратник рухнул на колени.

— Эй, старшина, получай еще одного.

Защищаясь от удара, медведич косо выставил меч, ломая со звоном ратный клинок. Воин сгоряча еще попытался махнуть обломком и тут же получил рукоятью по зубам.

— Хватит, Горазд, — окрик старшины прервал бой, — оставьте парня в покое.

Малюта, нервно дыша, неотрывно следил за оставшейся пятеркой. Никогда не верь врагу и не поворачивайся к нему спиной. Горазд, напряженно сжимал меч, выжидая момента.

— Я сказал, хватит. Мечи в ножны!

Ратники с облегчением спрятали мечи. Не очень им хотелось продолжать этот поединок. Один Горазд, оскорбленный как десятник, не находил себе места.

— Беримир! Можно я с ним сам на сам?

— Продолжить осмотр обоза! Бегом!

Старшина подошел к Малюте, почесал затылок:

— Молодец! По правде говоря, думал я, что ты болтал попусту. А теперь даже отроков оставшихся пожалел. Жесток ты в бою, парень, ох и жесток!

Малюта, разматывая с острия кожу, улыбнулся.

— А сам не хочешь попробовать? А, старшина?

Беримир, нахмурив брови, кашлянул:

— Сынок, я бы попробовал, во мне уж давно страху нет. Только ведь с тобой в шутливую не подерешься — с тобой насмерть биться надобно. А насмерть бьются, когда жизнь защищают, жену, детишек. Потому и не буду я с тобой биться. Понял ли ты?

Малюта пожал плечами, пряча меч в ножны.

— Чего ж не понять. Разные мы с тобой, ты за жизнь печешься, а я бьюсь радостно, как в последний раз, до победы. Для тебя бой — это смерть. А для меня бой — это жизнь. Понял ли ты?

Беримир молча разглядывал медведича, размышляя. Лихой, однако, парень, а ведь правду говорит! Такой не сойдет с дороги и перед Богами. Умрет, а не сойдет.

— Тебя как звать-то?

— Малютой кличут, — ратники рассмеялись, услышав имя, — мал я был, когда народился, вот и назвали так. А кто надо мной насмехается, тем я обычно головы откручиваю!

Отроки прекратили зубоскалить, понимая, что он не шутит. Старшина улыбнулся, похлопав Малюту по плечу:

— Ты, Малюта, не серчай. Парни у нас веселые, но незлобливые. А не хочешь к нам на службу подрядиться? Вон в соседнем отряде как раз место десятника пустует. Сотник все определиться не может, кого назначить. А я бы за тебя самому воеводе слово замолвил, у нас такие вои всегда в цене, — старшина втихую подумывал, как бы проигранное вернуть. Поди, за такого рубаку воевода десять золотых отпишет.

Малюта задумался. Два месяца он скитался с купцами в охранниках, много было деревень и городов на их пути. И нигде он так и не отыскал Чернаву. Поклявшись родом своим, не мог он вернуться домой с пустыми руками. Смеяться никто не станет, но и уважения ни от кого не будет. Никак нельзя ему возвращаться. Он взглянул на заснеженные горы, вспомнив десятидневный переход.

— Спасибо тебе, Беримир, за предложение. Подумать мне надобно. Если решусь, то найду тебя, лады?

Беримир улыбнулся, понимая, что попал в точку.

— Подумай, конечно, тебе-то куда торопиться. Некрас здесь меньше чем на седмицу не останавливается. И люди, и скотина должны отдохнуть после перевалов, а то обратно не дойдете. Подумай и приходи к нам.

Старшина обернулся к отрокам.

— Ну хватит там копаться, запускайте обоз.

Некрас уселся на коня и довольный сегодняшним выигрышем крикнул Беримиру:

— Спасибо, старшина, — и улыбаясь, потряс расшитым золотой ниткой кошелем, — за все спасибо.

Он еще не понимал, что, выиграв сегодня пяток золотых, уже проиграл свою жизнь. Через месяц, возвращаясь, домой в Хорезм, преодолев холодные Рипейские перевалы, его обессиленные люди попали под набег разбойных баеджиртов. Сопротивление было недолгим, и поверженные купцы были жестоко убиты кровожадными всадниками. Быть может, не останься Малюта в Асгарде, все случилось бы иначе. Глядишь, и не клевало бы воронье истерзанного Некраса, истекающего кровью. Брошенный в поле с торчащим из живота копьем, он долго умирал, глядя в голубое небо.

В имперских покоях царил полумрак. Четыре узких окна, символически олицетворяющие стороны света, были прикрыты алыми шторами. С восхода сквозь щелку пробивался яркий солнечный луч. Переливаясь пылинками, он освещал роскошную обстановку покоев.

У восточного окна лежал великолепный молебный коврик, созданный искусными рукоделами страны Желтого Дракона. Каждое утро Правитель преклонял на нем колени, вознося молитву Даждьбогу, встающему в небе. Он благодарил Великое Светило за то, что освещает своими лучами грешный Мир, и за то, что согревает его, уберегая от холода.

У полуденного окна стояло золотое изваяние Громовержца Перуна, в руках которого сверкал золотой Боевой Трезубец. Трезубец был даром от южных братьев харийцев, как символ мира с ариями. Боги одобрили этот мирный союз, взяв с харийцев кровавую клятву верности. Трезубец не был боевым оружием. Но стоило взять его в руки и произнести заветные слова, на полдне поднимутся десятки тысяч воинов и устремятся на помощь ариям.

А у окна, открывающего вид на закат, стоял родовой сноп, который положено иметь как в избе, так и во дворце. Так завещал Великий Сварог, дабы помнили о предках своих. Садится солнце — уходит еще один прекрасный день. Утром начнется новый, но мы чтим ушедший день, чтим ушедших предков, так как сами вскоре уйдем за ними. И будут наши сыновья помнить о нас, как и мы помним о своих родителях.

А полуночное окно, окно лжи и холода, всегда заперто. Не было за тем окном полуночи, ибо находилась она прямо под покоями Великого Правителя. И не было возле того окна никаких символов, ибо под землей может быть лишь Пекло Нави. А в этот запретный мир злых духов и демонов человек не должен заглядывать. Потому и заперты ставни того окна тремя железными запорами, словно врата в Царство Чернобога.

В самом центре опочивальни стояла огромная кровать резного дерева. Ее покрывал воздушно-голубой купол вуали, словно Отец Небо, оберегая сон Правителя, раскинул свое покрывало.

На кровати лежал высокий стройный юноша. Божественные черты его лица были умиротворенными, словно он спал и видел прекрасный сон. Белоснежную, длинную мантию украшала золотая вышивка, изображающая Птицу Гамаюн, на спине которой путешествовал Творец Сварог. Правитель не спал. Мыслями он был очень далеко от Земли, блуждая звездными путями.

Вдруг за окном раздалось воронье карканье. Глаза Правителя открылись, и он поднялся, отрешенно озираясь вокруг. Взмахнув рукой, отворил окно, впустив большого черного ворона. Птица облетела покои по кругу и громко каркнув, села ему на плечо. Черный глаз-бусинка доверительно смотрел в глаза Правителя.

— Здравствуй, верный слуга, давно тебя не было видно. Уж не свил ли ты себе где-нибудь гнездо?

Ворон возмущенно каркнул, хлопнув крыльями. Правитель рассмеялся, поглаживая птицу по голове. Этот ворон был старым и мудрым. Уже триста лет он верно служил Империи, являясь ее тайными глазами и ушами. Никто в Асгарде, даже в Совете Древних, не догадывался о его существовании. Это было тайное оружие Правителя, благодаря которому он знал многое из происходящего в Империи. Ворон снова громко каркнул, пристально вглядываясь в глаза хозяина.

— Ты хочешь мне что-то показать? — Правитель заинтересовался, его голос стал мягким и вкрадчивым. — Покажи мне, покажи, покажи…

Он стал вглядываться в бусинку глаза, видя свое отражение. Черный глаз вырос в размерах, затягивая его в глубины вороньего сознания.

Правитель взлетел, паря над дремучими древлянскими лесами…

Правитель вошел в Зал Древних. Десять массивных деревянных тронов, пустуя, ожидали своих хозяев. Высокий каменный купол зала был исписан кистью одаренного рисовальщика. В облаках на белом коне скакал Бог Перун. Его образ, словно живой, замер, поражая молнией Змея Велеса. А вот и Даждьбог на колеснице объезжает небосвод, освещая Великим Светилом Мир. Рисовальщик тот умер много веков назад, попав в божественный сад Ирий. Боги любят таланты и не разбрасываются такими душами.

В этом зале Совет Древних собирался для решения самых важных имперских вопросов. Уже год не происходило ничего серьезного, что могло бы отвлечь Уров от их обычных будней. Десять Древних были великими хранителями Вед: высших знаний и законов существования человечества. Каждый их день был посвящен обучению волхвов, которые наследовали Знания и доносили их до людей. Это были знания о сотворении Мира, о том, как появились люди и как им должно жить на белом свете. Волхвами избирались лишь самые толковые ученики. Десятилетия обучения и духовного совершенствования проходили эти люди. Их вера в Богов подвергалась самым жестоким испытаниям. А поскольку были они простыми смертными, то подготовка волхвов длилась бесконечно. Сами же Уры правили Миром тысячелетия. Боги наделили их здоровьем и долгой жизнью. Две тысячи лет тому назад Боги избрали среди Уров Правителя. Именно в его руки Перуном-Громовержцем был брошен Лук Молний. Правитель был самым совершенным среди Уров и наиболее сильным в магии. И сегодня, когда Правитель объявил собрание Совета, никто не сомневался в том, что причины тому есть серьезные.

Он прошелся по залу, грустно осматривая мозаику стен. Давно его не беспокоили столь мрачные мысли. Нужно было принять решение и убедить в нем Совет, дабы не возникло и тени сомнения в том, что война началась.

Дверь распахнулась, и в зал стали входить Древние. Все они на вид были пожилыми мужами со спокойными, бесстрастными лицами. Правитель был единственным среди них, кого Боги удостоили привилегии Нового тела. Нынешнее тело было уже третьим в этом тысячелетии. Правитель никак не мог привыкнуть к этому новому возрасту. Уры заняли свои места, приготовившись услышать причину столь спешного созыва.

— Приветствую вас, Великие Уры.

— Приветствуем тебя, Правитель.

Он прошелся по кругу, не поднимая глаз, остановился в центре и тихо прошептал:

— Сегодня мне явился Перун. Он говорил со мной.

На бесстрастных лицах Древних отразились удивление и растерянность, столь несвойственные их расе. Последний раз Перун являлся тысячелетие тому.

Никто не мог и подумать, чтобы Правитель лгал — такими вещами не шутят. Но почему же никто из Древних ничего не почувствовал? Правитель продолжил, повышая голос:

— Чернобог начал войну. Сегодня его хитрые демоны уже собирают армию, чтобы разрушить Великий Асгард!

Между Древними начались удивленные переговоры: как, когда, где эта армия? Правитель повысил голос до оскорбительных интонаций:

— Вы смеете сомневаться в словах Перуна-Громовержца?!

Все замолчали и опустили глаза. Он попал в точку. Теперь время объявить им свое решение:

— Немедля удвоить имперскую армию. Утроить! Разослать вербовщиков по царствам и княжествам. Завербовать в Сварожью Дружину еще пять тысячных отрядов конных воинов из племен баеджиртов и ургов, — его распоряжения изливались словно бурная горная река, — армию ратников удвоить, набрав отроков из рассенов. А теперь о вас, Великие Уры. Ваша жизнь течет спокойно и размеренно. Вы ежедневно обучаете волхвов, но ограничиваете их в знаниях.

В зале раздались возмущенные возражения Древних. Правитель вновь повысил голос:

— Сегодня я не потерплю возражений! Вы заигрались в своих интригах и помыслах. За последние столетия Империя очень ослабла. Почему последние выпуски волхвов столь слабы в боевой магии? Не лукавьте, я проверял их знания. Вы хотите быть Богами в глазах обычных смертных? Вы боитесь учить Великому Искусству? Вы ослабили мощь Дарийской империи! Посему, мой наказ таков: у вас есть тридцать дней для того, чтобы доучить последний набор. Времени недостаточно для всесторонней подготовки, но это наш единственный шанс одержать победу в битве. Я все сказал. А теперь уходите, я хочу остаться один.

Древние быстро покидали зал, их прячущиеся взгляды свидетельствовали о том, что Правитель был прав. Он вздохнул. Стареют Уры, а вместе со старостью приходит немощь тела. Завидуют они ему, воля Богов сыграла злую шутку. Получив знания и умение менять тела, он потерял бывших братьев. Уже тысячелетие Боги не являются им, словно забыв о существовании своих ставленников. Люди стали жить самостоятельно, вспоминая о Богах лишь в тяжелые времена. Вроде бы ничего не изменилось, так же почитают, так же приносят дары к святилищам. Но порок стал править их помыслами. С опаской, с оглядкой на Богов, но предаются ему смертные. Стоит лишь пройти Злу по такому полю, и соберет оно богатый урожай. Необходимо что-то предпринимать. Нельзя сидеть в Асгарде в ожидании вражеской армии. Правитель встал и вышел из зала:

— Стража! Воеводу Януша ко мне!

…У Малюты шла кругом голова. Вот уже седмицу он бродил по окрестностям Асгарда и каждый день диву давался. Дарийцы были очень богаты, жили в домах, выложенных из камня, одевались в красивые дорогие одежды, носили украшения. Золотом здесь блистали на каждом шагу. Малюте казалось, что он попал в Ирийский сад. Да, может, и древлянские святорусы жили да не тужили, коли б войн со степняками не терпели. Молодцы дарийцы, хорошо обустроились. От княжеств, где царят бедность и разбой, их отделяют суровые Рипейские перевалы, за ними стену неприступную воздвигли, и лишь потом начинались пастбища. Никакой кочевник их скотине не страшен. А у древлян? Стада вывели на пастбище и озираются, чтоб степняки враз не нагрянули. Да, молодцы дарийцы.

Малюта подошел к местному торгу. Распрощавшись давеча с купцом, он получил от него хорошую оплату. Пришло время рубаху новую прикупить, да и сапоги уже снашиваются. Он пошел рядами, стараясь не выказывать на лице удивления. Городские — народ ушлый, им только дай понять, что товаром заинтересовался — мигом обдерут. А удивляться было чему. Таких изделий, кои творили местные ремесленники, на родине древлян не делали. Не зря Некрас, расторговавшись, решался на столь тяжелый переход. На дарийских товарах можно было хорошо заработать. Вот взять, к примеру, те же одежды: работа тонкая, нитка в нитку вышивка. А надеваешь — словно по тебе сшита и телу приятна, не то, что родные полотняные рубахи. А уж что здесь из металлов делали, так кузнец Шептун собственные клещи бы съел от зависти. Только мечей им таких не выковать, ведь не зря его Шептуном прозвали. Он не просто коваль, с железом разговаривает, и оно его понимает. И закаляется оно так, как ему говорит Шептун. Кудесник. А здесь все иначе — оружия на торге не увидишь. Зачем оно дарийцам? Не с кем им воевать. Зато утвари железной, ножниц овчинных, ножей разных, казанов для очага — глаза разбегаются. Торг был многолюдным и шумным. Располневший вермен продавал великолепные ковры, расхваливая их тонкую работу. Весело переговариваясь, молодицы столпились возле лавки с украшениями. Разноцветные бусы, обручи, браслеты притягивали женский глаз. Ушлый лавочник весело перебирал бусы:

— Эй, красавица, глянь, как бирюза переливается. Блестит на солнце, что твои глазки, носить будешь как принцесса из сказки. Не скупись на золотой, у меня все каменья настоящие, с самой реки Магры добытые. Примерь, пусть подруги скажут, как все тебе к лицу.

А вот и кони добрые на продажу выставлены. Малюта заиграл желваками. С самого сватовства на коня не садился, обозлился он на Богов. С купцами, где на телегах путешествовал, где пехом шел. А тут глянул, и сердце сжалось. Не виновато животное в его бедах, ничем не виновато. Устал Малюта без коня мыкаться. Подошел ближе, приглядываясь. Кони стояли привязанные у стойла, всхрапывали, помахивая хвостами, отгоняли слепней-кровососов. Малюта прошелся вдоль стойла. Заметив его интерес, подошел торговец:

— Чего парень ищешь? Коня али кобылу?

Малюта молча подошел к гнедому жеребцу, придержал за узду, похлопал по справной шее. Конь, фыркнув, ткнулся мордой ему в руку в поисках сладости.

— Хорош. Как кличут?

— Да никак пока не кличут. Молодой еще, два годка ему. Только давеча объездили, еще под хозяином не хаживал.

Малюта наклонился, пронырнув под стойлом, и стал осматривать жеребца. Зубы молодые, крепкие, коренники не сточены, видать, не врет торговец. Жеребец нервно перешагивал с ноги на ногу, застоявшись в стойле. Мышцы бугрились, переливаясь под блестящей шкурой.

— И сколько хочешь за него? — буркнул Малюта, не глядя на торговца.

— Сколько? Я с тебя, парень, лишнего не возьму, сразу видно, что в конях разумеешь. Ну а десять золотых этот жеребец стоит.

Малюта резко пронырнул под стойлом, поднявшись перед торговцем лицом к лицу.

— Слушай, купец. Конь и вправду справный, и разумеюсь я на них, как ты заметил. Люблю я коней, а вот людей не очень. Ты меня не морочь, поди, не вено за девку берешь. Пять золотых и по рукам?

— Семь. — Дядька был слегка испуган его резкостью, но торговая душа брала свое.

— Семь и попону в придачу.

Торговец вздохнул:

— Бери уже. Смотришь на коня, словно безумец, как тут не уступить.

Малюта улыбнулся, обнимая коня за шею. Эх, была не была, прав Беримир, нужно в ратники наниматься. Только теперь уже не в пеший строй, можно и в Сварожьей Дружине счастья попытать.

Расплатившись с торговцем, он молодцевато запрыгнул на коня и осторожно дернул повод:

— Но! Пошел, Гнедыш. Пошел!

…Стражник заглянул в барак, громко крикнув:

— Эй, парни, старшину позовите, пришли тут к нему!

Угрюмый Беримир вышел во двор, пригибая голову в низких дверях. Бросил взгляд на Малюту и улыбнулся:

— Здорово, Малюта. Рад видеть тебя. Поди-таки решил к нам податься?

Малюта кивнул, отвечая на приветствие.

— Решил, старшина. Только не к вам, в латники. Хочу податься в Сварожью Дружину. Вишь, коня себе доброго взял, так что, веди к воеводе, как обещал.

Беримир пошел за своим жеребцом, вывел из конюшни и улыбнулся:

— А и мы тут не пехом. Я бы тоже в Дружину пошел, только годы мои уже не те, упаду с коня, все кости переломаю. Ну, поехали к воеводе.

Дом воеводы стоял почти в центре Асгарда. От него и до моря рукой подать. Там, в центре имперской столицы, посреди моря возвышалась гора Меру. Малюта засмотрелся на нее. Вот она, обитель Правителя.

Огромная гора уходила своей вершиной в облака, скрывая от глаз самое сокровенное этого мира, Священное Капище. Часто в деревню медведичей захаживали сказители, рассказывая легенды об Асгарде, о хранилище Вед, о Древних. И вот она, эта легенда, перед его глазами, возвышается посреди моря. Умен царь царей, нелегко к нему врагам добраться.

— Беримир, а ты Правителя видел когда-нибудь?

Старшина спрыгнул с коня, задумчиво взглянул на море.

— Не, не доводилось. Древних видал, они часто с волхвами и личной гвардией в город приплывают. А Правителя не видал.

— А на чем приплывают-то?

Беримир рассмеялся.

— Эх ты, тьма лесная. У нас корабли есть, лодки такие, только большие, ладьи называются. Одни под парусами ходят, другие под веслами. Думаешь, мы на большую землю через горы ходим? Ладно, пойдем к воеводе, пока он дома.

Воевода Януш только что прибыл от Правителя. Вести были самые нерадостные, похоже, спокойным дням пришел конец. По словам Правителя, древляне подняли восстание и к ним присоединились Волки из северных племен. Такого на памяти Януша еще не случалось. Видимо, действительно силы Зла поднялись на решающую битву. Шутка ли, поднять на бунт три княжества в считаные дни. Еще даже гонцы не принесли вести, а Правитель уже все знает.

Воевода вздохнул, усевшись на лавку. В дверь постучали, и заглянул старшина из охраны городских врат.

— Воевода Януш, можно к тебе по делу?

— Чего тебе, Беримир? Говори, только кратко, забот невпроворот.

Старшина зашел не один, с ним был высокий, ростом с воеводу, парень. Молодой, широкоплечий, глаза злые.

— Воевода, я тут тебе парня привел. Ну очень уж в Дружине он службу нести желает. Я его к нам из охранников купеческих сманил за десять золотых, — вдвое приврав, старшина проглотил жадный комок.

Януш поднялся из-за стола, подошел к Малюте, оглядел его с ног до головы.

— Что ж так дорого запросили? Неужто настолько хорош?

— Хорош, Януш, ой как хорош! Супротив десятка моих воев сам рубился. Покалечил отроков, даже не упрел. Возьми, Януш, не пожалеешь.

Воевода был крупным мужиком, руки крепкие — хоть подковы гни. Он и сам не единожды против десятка бился, потому знал, как это нелегко.

— Против десятка говоришь? А конь у тебя есть, отрок?

— Купил сегодня. Справный жеребец. И меч имеется.

— Ну коли и меч имеется, и конь, я не возражаю. Платня у нас справная, чин по чину. Беримир, отведи его в Дружину, посели в казармах. Нехай доспех по нему справят, скажешь, я наказал. А на десять золотых не надейся, больше пяти не дам.

— Дык, воевода?!

— Не дам!

Старшина угрюмо кивнул головой, развернулся и вышел из дома. Малюта шел за ним и улыбался: толковый все же мужик воевода.

 

ГЛАВА 8

Утро было прохладным и туманным. Деревня медведичей уже кипела обыденными заботами. Десяток парней во главе с Ярославом собрались на охоту. Тугие короткие луки, боевые топоры, охотничьи ножи, все тщательно проверялось и ладилось к телу. На охоте не допускалось лишнего бряцания оружием: спугнуть зверя легко.

Закинув за плечи небольшие походные мешки, охотники двинулись в чащу. Бесшумно пробираясь среди вековых деревьев, они внимательно озирались по сторонам в поисках дичи. Пройдя с версту, вышли к поляне, на которой паслась пара оленей. Охотники замерли, притаившись в густом кустарнике. Оторвавшись от травы, олень настороженно повел ушами, глядя в их сторону. Ярослав плавно потянул из колчана стрелу, прилаживая к луку. Резко натянул тетиву и, прищурившись, взглянул в глаза зверю. Стрела стремительно сорвалась с тетивы и ударила оленя в бок. Раненое животное, обезумев от боли, бросилось в чащу, ломая кустарник. Второй метнулся вслед за ним, сверкнув белыми ляжками. Начался азартный гон за подранком. Охотники бежали размеренным шагом, внимательно оглядывая оленьи следы. Ярослав не сомневался в точности выстрела — он никогда не мазал. Стрела ударила под сердце, рассекая главную жилу. Такой подранок может пробежать не более сотни шагов.

Продираясь сквозь колючие кустарники, охотники нагнали его. Олень вывел их прямо на купеческий тракт. Не добежав до него с десяток прыжков, животное упало, сердце его прекратило биться, и мутный темно-синий глаз замер, осуждающе глядя в небо. Охотники слаженно, без лишних слов, срубив и зачистив молодое деревце, стали вязать к нему добычу.

Вдруг Ярослав замер, прислушиваясь, и обернулся, глядя на тракт. В утреннем тумане раздались голоса, лошадиный топот и скрип телег. Звуки становились громче и разнообразней, будто шел огромный торговый обоз. Охотники заторопились, привязав добычу за ноги, двое взвалили ее на плечи и медленной поступью двинулись к деревне.

Ярослав залег в подлеске, решив рассмотреть обоз поближе. Что-то насторожило его в этих звуках. Слишком уж шумно передвигались купцы. Обычно они стараются проходить лесами тихо, не привлекая к себе внимания. Эти же шли, не таясь, будто не страшны им разбойники лесные. Вот из тумана показались первые конные, едущие неторопливой поступью и внимательно оглядывающие окрестности.

Ярослав присмотрелся к щитам с изображениями рода — голубой леопард хищно скалился, припав к земле.

Рысичи. За десятком дозорных, весело переговариваясь, ехали девушки. Лица их были прикрыты москитными сетками, лишь стройные фигуры и веселые голоса говорили об их молодости.

Постепенно из тумана показалась основная часть огромного обоза. Теперь Ярославу стало ясно — это не купцы. Огромный вооруженный отряд, словно длинная черная змея, выползал из лесного тумана. Воины, одетые в темные кожаные доспехи, были вооружены до зубов. Телеги загружены припасами, необходимыми для длительных переходов, в плетеных клетках кудахтали куры. Вдруг одна из девушек, съехав на обочину дороги, остановилась и внимательно посмотрела в сторону Ярослава. От этого взгляда, скрытого москитной сеткой, по спине парня будто мураши пробежали. За густыми ветвями подлеска его не могли рассмотреть, но, почувствовав неладное, он стал медленно отползать в глубь леса. Чей-то знакомый мужской голос окликнул девушку:

— Что там, Всеведа?

Девушка дернула поводом, возвращая коня на дорогу.

— Нас видел охотник. Он испуган и сейчас побежит в деревню.

Не дослушав их разговор, Ярослав сорвался с места и помчался знакомыми тропами.

Голос. Где он слышал этот голос?

Нехорошее предчувствие легло камнем на сердце.

Пятитысячный отряд Стояна медленно приближался к деревне медведичей. Здесь ведьмак рассчитывал добрать несколько сотен сильных и опытных воинов. Он более не таился, скрываясь под личиной травника. Пришло время собирать многолетнюю человеческую дань. Со всех деревень он собрал мужей, способных быть воинами, оставив лишь старых да малых. Молодых, еще не окрепших ребят, не встретивших шестнадцатую весну, не тронул. В этой войне ему не нужна обуза, зато деревни не помрут с голода. Мальчишек с десяти лет обучали охоте, проживут как-нибудь.

Вот и деревня показалась. Огромный отряд остановился, выехав на поляну лишь двумя сотнями воинов. Стоян внимательно оглядел бревенчатый частокол. Всеведа была права, кто-то упредил медведичей о приближении отряда. Над остроконечным забором по всему периметру выглядывали воины, вооруженные луками. Спрыгнув с коня, ведьмак двинулся в сторону ворот. Зашипела спущенная стрела, воткнувшись у его ног.

— Стой, где стоишь, — взволнованный юный голос пытался быть твердым.

Потянувшись мыслями к деревне, Стоян ощутил страх, переполнявший души жителей. Ведьмак начал тихо ворожить, раскидывая паутину. Невидимые нити сотнями устремились к людям, находя и опутывая их тени. Доверие и спокойствие потекли тонкими теплыми струйками, снимая с людей страх и напряжение. Стоян нащупал тень старейшины Белослава:

— Белослав! Это я, Стоян-травник! Впусти меня, разговор имеется.

Он сосредоточился на его нити, пытаясь прочитать сумбурные мысли. Страх — не за себя, за детей малолетних, за жену, за сына Ярослава. Недоумение, почему травник приехал со столь огромным отрядом. Понимание собственного бессилия перед таким количеством воинов. Ох, не выстоять медведичам, коли что, слишком уж неравны силы.

Голос Белослава прозвучал спокойно, не выказав и тени волнения:

— Стоян? Ты, что ли? Давно тебя не было видно. Ну заходи, заходи. Только для друзей твоих у нас места не хватит. Нехай там обождут…

Скрипнул тяжелый бревенчатый засов, отпирая ворота. Ведьмак вошел, оглядываясь вокруг и мысленно, через нити, прощупывая самых сильных воинов. Много, три сотни здоровых крепких парней. Стоян выплеснул воспоминания. Словно бурные горные реки, они нахлынули на воинов, сметая преграды недоверия. Все помнили его имя, его глаза, являвшиеся им в горячке. Это он спасал их жизни после разбойных набегов, лечил детей малых в студеные зимы, любимых жен поднимал на ноги после родов. Это он стоял в сражениях плечом к плечу, безошибочно снимая стрелами с лошадей степных кочевников.

— Здравы будьте, медведичи, — Стоян улыбнулся, словно каждому заглянул в глаза.

Воины опустили луки, заулыбавшись ему в ответ. Белослав недовольно огляделся на свое воинство, но промолчал.

— Проходи в избу, что ли?

Ведьмак уверенно остановился на дворе. Все нити закрепились в сознании людей, теперь он хозяин положения.

— Нет, Белослав, незачем нам идти в избу. Говорить будем здесь и сейчас. Пусть весь твой род слышит, с чем я пожаловал.

Староста прищурился, почувствовав в его словах угрозу.

— И с чем же ты пожаловал, травник?

Стоян усиленно вытягивал из теней страхи трусов, темные помыслы завистников, безнадежные мечты глупцов. Все люди имеют слабости и все их скрывают. Вот они эти мерзости, прячутся от солнца, ложась темными тенями. Пусть каждый услышит желаемое. Пусть вспыхнет в их душах алчный, сжигающий разум огонь. Да будет так!

— Слушай же, Белослав. И вы, медведичи, слушайте! Пришло время нам оставить свои жилища и выступить против князей и царей в праведной битве. Долго святорусы терпели гнет, многие годы справно дань с каждого дыма сплачивали князьям. С каждого двора собирали поборы, с каждой печи, коя теплится. И что? Где защита княжья? Где были его доблестные ратники, когда степняки наш скот уводили? Всю жизнь мы сами боронились от врагов, кровь и пот проливая. А князья жили припеваючи, становясь все богаче. Не бывать этому отныне! Мы возьмем в руки мечи и силой вернем себе нашу свободу!

Медведичи дружно загудели, поддерживая его слова. Белослав нахмурился, оглядываясь по сторонам. Его мысли путались, слова Стояна были правдивы и, как истинная правда, разили наповал.

Ведьмак вновь дернул нити, вытягивая из каждого наружу зависть и жажду наживы.

— Мы соберем огромное войско и разобьем всех князей и царей. А затем придем в Асгард и спросим с Царя царей по справедливости. Где был Правитель, когда гибли наши братья? Почему волхвы не призвали Богов к нам на помощь? Где была имперская гвардия? Все они охраняли лишь одного человека — Правителя! Мы разрушим Империю и создадим свое, новое царство, в котором будем править по совести и справедливости. Князья нажили на нашем горе мешки злата. Так возьмем же сами то, что принадлежит нам по праву!

Ледея напряженно прислушивалась к голосам. Деревня медведичей навеяла на нее неприятные воспоминания. За целый месяц, покуда они собирали по деревням войска, она так не переживала.

— Всеведа, — не выдержав, она окликнула подругу, — скажи мне, что там деется?

Молодая колдунья повернулась в сторону деревни, взглянув слепыми глазами.

— Паук наловил в свои сети много мух. Его паутина уже дрожит, больше ему не увести. Он очень сильный колдун, но не всесильный же. А старейшина силен духом, сопротивляется, еще и помешать пытается. Да не переживай ты так, ведьмак свое дело знает.

За последнее время Ледея очень сдружилась с молодой колдуньей. Ледею поражал странный талант Всеведы видеть невидимое. Однажды она попросила Всеведу взглянуть на нее изнутри. Морана наградила ее талантом, который она не могла для себя понять. Всеведа взглянула и надолго замолчала, более не обмолвившись с ней и словом. Будто запретная то была тема.

…Тяжелые ворота распахнулись, и уставший ведьмак вышел, уводя за собой большой отряд воинов. Сборы были недолгими, оружие да заплечный мешок. Не любили медведичи доспехи, очень уж они движения в бою стесняли. Среди идущих Ледея увидела Ярослава, брата Малюты. Сердце гулко забилось в груди, напоминая о прошлой жизни, о сватовстве, брошенных родителях. Ярослав мельком на нее взглянул, рассматривая воинов отряда, и резко вернулся взглядом. Глаза удивленно распахнулись, губы зашевелились в немом вопросе, вслух лишь выговорив:

— Ты? Это ты?

Ледея протянула руку, коснувшись невидимой темной дланью головы Ярослава. Слова будто вспыхнули перед глазами, и она быстро зашептала:

Ледея вздохнула, обессилев, и прикрыла глаза. Впервые после шабаша она попробовала колдовать. Теперь это не были детские игры, это стало очень сложно. Слова, явившиеся на ее зов из темноты, высосали из нее последние силы. Она стала понимать, почему Стоян так тяжело себя чувствовал после колдовства. Каждый дар что-то забирает у человека. Морана же забирала жизненную силу, радуясь ей словно дитя сладостям. Открыла глаза, огляделась. Ярослав стоял на том же месте, глупо рассматривая ее глазами преданного пса. Он еще не почувствовал в себе изменений. Немного позже, взяв в руки меч, он поймет, что стал сильней, быстрей и ловчее. Сила будет бить в нем ключом, пытаясь вырваться наружу. И он будет ее выплескивать волнами, десятками забирая жизни врагов. Сегодня в Мире появился еще один великий воин, чей меч был востребован Тьмой. Колдуньи и ведьмы почувствовали огромный всплеск силы, выброшенный Ледеей. Они замолчали, пытаясь понять происходящее. Недоля была единственной, кто смог прочитать Заклятие Судьбы. Она неспешно подошла к Ледее, искоса поглядывая на Ярослава.

— Эй, подруга, как же ты это так сумела? Теперь даже я, плетущая узоры судеб, не смогу отсечь его нить, пока ты жива. Зачем тебе это, ты ведь еле на ногах держишься?

Подошел уставший ведьмак, прерывая их разговор, взял Ледею за подбородок, заглядывая в глаза.

— Милая, что ж ты так не бережешь себя? За столь серьезные вещи с ходу не берутся, — он обернулся, взглянув на Ярослава, — и на кой он тебе?

Ледея прижалась к нему, стараясь не упасть, и тихо прошептала:

— Не мне, Стоян. Он Ей нужен. Отведи меня к телеге, нет сил, хочу спать.

Ведьмак задумчиво кивнул, поднял Ледею на руки и понес к обозу, не обращая внимания на пристальные взгляды воинов. Отряд двинулся дальше, покидая деревню медведичей. Старейшина стоял у ворот, горестно глядя вслед удаляющимся родичам.

К нему так никто и не прислушался, даже сын родной, Ярослав, ослушался отцовского наказа. Что же это такое? Что же ты за человек, травник? Почему после тебя осталась пустая деревня, лишь бабы да дети малые? Белослав заплакал, закусив от злости грубый морщинистый кулак. Он чувствовал, что сегодня смерть собрала большой урожай в его роду. Над головой кружился большой черный ворон, словно в подтверждение его темных мыслей. Птица каркнула и полетела вслед за удаляющимся отрядом.

…Стоян молча ехал возле телеги. Слова Ледеи не покидали его мыслей, и он постоянно поглядывал на Ярослава. Морана потребовала воина-смертного? Для чего ей понадобился человек, способный к ратному делу? Стоян хоть и был старым демоном, но никогда не мог разгадать игры Богов. Белобоги, те просты и бесхитростны, все у них понятно и прямолинейно. В битвах одерживают победы волшебной силой, с которой никто не может совладать. Вот Морана с Чернобогом и изгаляются в своих хитромудрых планах. А то, что задумала Морана, всегда получалось, и, даже проиграв сражение, она достигала своих целей. В войне не бывает победителей, Белобоги возвышают новых героев, отстраивая разрушенные государства и города. Вновь усиливают надзор над миром Нави, понимая, что недоглядели. Смерть же собирает знатную дань, и Чернобог, не таясь, выходит погреться на пепелищах.

Он бродит смердящими полями, задумчиво разглядывая павших воинов, полы его длинной черной накидки измазаны кровью, грубые запыленные сапоги попирают тела. Затем он садится, грустно опираясь на кривой посох, седая борода развевается на ветру. Его голубые глаза обращаются к небу, и он произносит всегда одну и ту же фразу:

— Ты этого хотел, Брат?

Затем, помолчав, он кричит молчаливому небу:

— Отец! Посмотри, что наделал твой любимый сын! Чем он лучше меня? Молчишь?

И никогда Творец ему не отвечал.

И тогда Чернобог, улыбаясь, уходил, и черная стража следовала за ним. И в той страже шел он, черный демон Асмодей. Тот, чьими стараниями начинались войны между Добром и Злом.

Ведьмак отмахнулся от воспоминаний, взглянув на Ледею. Ее изможденное бледное лицо было прекрасным. «Какой же Силой наделила тебя Морана? В чем твоя роль, девочка?»

Ведьмак взглянул вверх, словно предчувствуя недоброе. В небе кружил ворон, высматривая падаль. Стоян нахмурился, эта птица была ему знакома, где-то он уже ее видел.

Недолго колеблясь, ведьмак взял в руки лук, зашелестела стрела, вынимаемая из колчана.

Ворон, будто почувствовав опасность, стал удаляться, поднимаясь выше в небо. Новая тетива, сплетенная кикиморой, натянулась, сгибая тисовый лук до предела. Свистнув, стрела ушла ввысь, догоняя птицу, и ударила в крыло. С тоскливым криком ворон камнем рухнул вниз и забил здоровым крылом о землю.

Ведьмак подъехал к подранку, спрыгнул с коня и осторожно взял птицу в руки. Ворон пытался клеваться, злобно сверкая черными глазами. Грубо выдернув из крыла стрелу, ведьмак взглянул птице в глаза:

— Ты все мне расскажешь, старый хитрец.

Глаза Стояна наполнились чернотой, ворон забился сильнее и вдруг замер, покоряясь воле ведьмака.

— Ах, вот как?! Ты — Глаз Правителя? — Ведьмак обернулся к проезжающему обозу: — Эй, Бобура! Найди для ворона клеть, да смотри не выпусти его. И чтоб до утра был жив и здоров, крыло ему вылечи.

Ведьма кивнула в ответ, забирая ворона из рук в руки. Внимательно оглядела его со всех сторон:

— Соглядатая поймал? Стоян, может, ему сразу голову свернуть?

Ведьмак улыбнулся своим тайным мыслям, глянув на нее искоса.

— Бобура, мне легче тебе голову свернуть, чем этому птаху. Зачем старость обижать, пусть живет, ему еще хозяину доложиться надобно.

И Стоян громко рассмеялся, поскакав во главу отряда. Необходимо найти место для ночлега.

…Ледея открыла глаза. Утро было прохладным и туманным. Воины спали, свернувшись вокруг погасших костров. Все устали после тяжелого двухдневного перехода. Ледея встала и нетвердой походкой пошла по лагерю, стараясь не наступать на спящих людей. Оглядываясь в поисках Стояна, она увидела Всеведу.

— Что, Всеведа, тебе тоже не спится?

Молодая колдунья улыбнулась, прищурив незрячие очи.

— А я днем в телеге высыпаюсь. Это вы по ночам спите, а я вот в дозоре с парнями маюсь. Может, и не высыпаюсь, как хочется, зато с утра все живы и здоровы. А ты, часом, не ведьмака ищешь?

Ледея кивнула, присаживаясь возле подруги и закутываясь в накидку.

— Ушел он из лагеря. Вчера ворона-соглядатая подстрелил, пока ты спала. Сегодня забрал его и ушел куда-то. Не ходи за ним, все равно ничего не скажет. Задумал он что-то, ты же его знаешь, как что втемяшит в голову, под руку лучше не попадать.

Ледея кивнула, соглашаясь, грустно вздохнула, поежившись от утренней прохлады.

— Эй, подруга, — она тихо прошептала, не поворачивая головы, — ты же Всеведа…

— Ну?

— Ну! Ну так скажи мне, получится у нас то, что Ею задумано?

Всеведа долго не отвечала, то ли заглядывая в будущее, то ли просто подбирая слова, затем улыбнулась.

— Смешные ты вопросы задаешь. Разве могут быть кому-то ведомы помыслы Богов? Ты лучше Недолю спроси, все ли доживут до конца этого проклятого года. Она по нитям больше увидит. А я что? Не мое это. Вот ты о Силе своей спрашивала, смотрела я, только не нужно тебе этого знать. Она в тебе, словно улей пчелиный, дремлет. Только начни там ворошить, и все мы тут раньше времени поляжем. Да и ты с нами. Поняла меня?

Ледея кивнула, по спине пробежал холодок, она поднялась и пошла искать Недолю. Может, и права Всеведа, нити жизни больше могут рассказать, да и ворожит Недоля умело.

На самой границе лагеря, у отдельного костра, Недоля спала в объятиях кряжистого дядьки. Черно-седые растрепанные локоны красиво ниспадали на белое плечо. Ледея неуверенно остановилась, постеснявшись нарушать их сонную идиллию. Недоля слегка приоткрыла глаза, даже во сне почувствовав взгляд. Неторопливо выбралась из-под воинского плаща и стала одеваться.

— Погоди, я сейчас, — надела рубаху и, сонно улыбаясь, подошла к ней, — вишь, какого я себе медведича вчера отхватила. Неугомонный! Как с цепи сорвался, до утра спать не давал. Э, подруга, а ты, я вижу, тоже не одна? Смотри, не балуй, ежели ведьмаку не понравится, так он ему голову быстро открутит.

— О чем ты? — Ледея оглянулась и увидела сидящего недалеко Ярослава. — А, этот? Да нет, он сторожит меня, чтоб никто не обидел.

С самого раннего утра Ярослав тенью следовал за ней по всему лагерю. Заклинание жестко привязало его к ней, словно пса на короткий повод посадили. Недоля усмехнулась, расчесывая волосы:

— Это кого ж ты так опасаешься? Той, кто у Стояна в любимых ходит, бояться следует только самого ведьмака.

— Не знаю я, кого боюсь. Тяжело мне что-то на душе, неладное чую. Скажи, ты заглядывала наперед, что наш поход ожидает?

Недоля перестала усмехаться, лишь яростней заработала гребнем.

— Заглядывала, не заглядывала. Чему быть — того не миновать. Нечего умничать, Морана приказала, а мы исполняем. На то мы и колдуньи, чтоб Мать свою слушаться и помогать ей. А иначе, спросит она с нас — лишь пепел по ветру полетит.

Ледея сердито притопнула ногой, не сдержав раздражения.

— Да что ж вы, сговорились все, что ли? Я же ничего плохого не спрашиваю, ну посмотри на людей, на нас посмотри, доживем ли мы до конца года?

Недоля взглянула ей в глаза, и такая грусть была во взгляде том.

— Ну посмотрю я, может, тебе легче и станет. А ты на мою судьбу можешь взглянуть? Нет, не можешь. То-то и оно, сама хочешь все знать, а я ходи, значит, майся в неведении. Ничего не скажу, ничего смотреть не стану. Как будет, так и будет.

Ледея молча постояла, глядя на Недолю, затем огорченно повернулась и пошла прочь.

— Долгая твоя жизнь, почти вечная, слышишь меня? — Недоля перебирала пальцами, глядя Ледее вслед. — Только ты не радуйся, такой вечной жизни и врагу не пожелаешь. А теперь иди и не приставай ко мне более.

…Отряд двигался густыми древлянскими лесами словно черная река, заполняя торговый тракт от горизонта до горизонта. Стоян ехал во главе войска, играя с дергающимся на привязи вороном. Птица в который раз пыталась взлететь, но короткая бечевка вновь возвращала ее на латную рукавицу ведьмака. Ворон не прекращал свои бесполезные попытки, стараясь избавиться от страшного мучителя. Ведьмаку надоело постоянное карканье взбесившейся птицы. Грубо схватив его, он ножом отсек бечеву у самой лапки и подбросил ворона вверх.

— Ну лети, проклятый. Только пеняй на себя, предателей никто не любит, даже добрые Боги.

И Ведьмак громко рассмеялся одному ему понятной шутке. Ледея вопросительно взглянула на него, получив в ответ улыбку и задорное подмигивание. Следом, как обычно, ехали молчаливые колдуньи, осматривая окрестный лес и слушая пение птиц. Ведьмы /се на телегах времени не теряли. Они задорно шутили с воинами, смакуя предстоящий ночью отдых. Сегодня к вечеру отряд должен дойти до Древграда. Здесь, под столицей древлянского княжества, состоится их первое сражение. Кто-то ожидал его с нетерпением, желая поживиться чужим добром, другие переживали, немея до поджилок. Ведьмак не любил терять время попусту, выпустив свои черные нити, он поочередно стал подпитывать воинов безграничной ненавистью. Постепенно смеха и шуток поубавилось, воины угрюмо пялились меж лошадиных ушей, позабыв о веселых и распутных ведьмах.

 

ГЛАВА 9

Малюта был в растерянности. Не прошло и седмицы, как он нанялся на службу в Сварожью Дружину. Едва получил место десятника в новом наборе, как тут же поползли слухи: древляне подняли восстание. Многотысячный отряд повстанцев продвигается к Древграду. К ним также спешат восставшие волчьи племена. Голова шла кругом, еще четыре месяца назад ничто не предвещало бунта. Да, бывало, роптал народ, недовольный князьями и их ратниками, но умные старейшины умели угомонить горячих молодцев. Никогда святорусы не любили воевать попусту, лишь когда степняки загоняли их в леса, не оставляя иного выбора.

Малюта был чернее грозовой тучи. В Сварожью Дружину, как правило, набирали воинов из баеджиртов и ургов. Едва поползли слухи о восстании, как за его спиной стали переговариваться. Мол, десятник-то наш из древлян родом будет, как же верить ему в бою? А вдруг к своим переметнется, поди, пойми эту лесную братию.

Малюту мучили эти разговоры, но он не вступал с воинами в перепалки, стараясь не срывать зло на людях. Назначение десятником вмиг сделало его взрослее. Он размышлял над пересудами и каждый раз убеждался в их обоснованности. Правы вои, ох как правы. Он бы на их месте не стал судачить тайком, но недоверие бы выказал, не задумываясь. Нужно было что-то решать, чтобы раз и навсегда вернуть доверие соратников. Малюта пошел в конюшню запрягать Гнедыша — нужно съездить поговорить с воеводой. Он мужик умный, может, совет даст дельный, что да как.

Главный воевода Януш принимал воевод с докладами. Воевода Сварожьей Дружины, Тугдаме, невысокий коренастый ург, рассказывал о последних вербовках:

— Из ургов набрана еще одна золотая тысяча. Вои лучшие из лучших, одним ударом головы сносить будут. Конечно, с оплатой придется поднатужиться, перед самой войной за десять золотых в месяц никто на смерть идти не желает.

Януш кивал, медленно прохаживаясь по горнице.

— Хорошо, жалованье удвоят, но лишь для нового набора. Но чтобы вои были и на самом деле лучшие из лучших. Хоть сам на мечах проверяй. Остальные будут получать по-прежнему, зря, что ли, годы без дела просиживали?! А как пришла война, так подымай им жалованье? Завтра же собрать показательный сбор. Буду сам говорить с ними. Я им подыму жалованье, так подыму, что подымалка отвалится! Что баеджирты? Правитель приказал набрать нам пять тысячных отрядов! Сколько из них завербовано за эту седмицу?

Ург вздохнул, потупив взор долу:

— Не хотят, воевода Януш, совсем воевать не хотят. Разбойники они да тати проклятые. Чуют перед войной поживу, какая там служба. Сейчас, где первые битвы пройдут, туда это воронье и слетится на поживу. Коли победы одерживать станем, тогда они вмиг присоединятся, а так — нет. Карай меня, Януш, коли хочешь, но не смогли мы из них и сотни набрать.

Воевода продолжал хмуро мерить горницу шагами. Подошел к окну, разглядывая кого-то, остановился и, выглянув в окно, крикнул:

— Эй, ты? Да-да, ты! Тебя старшина Беримир в Дружину мне сватал?

Малюта спрыгнул с бревна, где привязывали коней.

— Так и есть, воевода Януш, десятником служу в Дружине. Малютой кличут.

Януш кивнул, будто вспомнив имя, и махнул, зазывая, рукой:

— Да-да, Малюта. А ну зайди ко мне, десятник.

Воеводы переглядывались, не понимая, к чему Януш клонит. Чтоб десятника зазывали на военный совет — такого еще не бывало. Через мгновенье зашел Малюта, пригибая голову и здороваясь:

— Здравы будьте, вои славные.

Тугдаме скривил в ухмылке губы:

— Ты, десятник, воевод приветствуешь, а не охотников лесных.

Януш поднял руку, приказывая всем молчать.

— Тугдаме, ты знатный воевода, уж десятый год Дружиной командуешь. А парень лишь седмицу тому десятником заступил. И потому здравия он желает по-своему, не обучен еще иначе. И в том, Тугдаме, есть твое упущение.

Воеводы молчали, потупив взор, Януш продолжил:

— Малюта, слушай мой наказ. Приказом Правителя в Сварожью Дружину необходимо завербовать хотя бы две тысячи баеджиртов. Поручаю тебе исполнить этот наказ. На время исполнения наказа назначаю тебя сотенным. А сумеешь привести из-за Рипейских гор хотя б тысячу воев, назначу тебя тысяцким над ними.

Воеводы недовольно забурчали промеж собой. Януш продолжал:

— Деньги получишь у своего воеводы Тугдаме, он же определит тебе в подчинение сотню. Ну так как, справишься?

Малюта от растерянности словно язык проглотил. Вот так сходил к воеводе за советом, что аж в сотенные повысили.

— Справлюсь, воевода Януш. Я, воевода, не подведу Правителя. Оправдаю звание сотенного. Ну а коли, нет, то гоните меня из Дружины в шею.

Януш невесело рассмеялся.

— Да нет, сынок, если хотя б тысячу не приведешь, никакой шеи у тебя уже не будет. Да и головы тоже не будет. Понял наказ?

Малюта молча кивнул под суровым взглядом воеводы и вышел на двор. Голова шла кругом.

…Правитель ходил по темным покоям, не находя себе места. Все, что он увидел в сознании ворона, сбывалось. Многотысячные отряды Зла явились в считаные дни. Они уже начали рушить Империю, рушить умело, из центра, отсекая полуденные государства от Асгарда. Ему не хватало свежих новостей, чтобы картина сложилась в единое целое. План Чернобога был хитроумен, разрушить Империю изнутри, свергая власть князей, царей, лишая столицу поддержки племен. Но не учли враги разум Правителя, тысячи лет правящего Дарией. Не доглядели одну маленькую птицу, показавшую ему лицо зачинщика бунта, верного слуги Нави. Его звали Стоян, все остальные лишь мелкие демоны войны, умеющие убивать, но лишенные разума. А этот демон умен, стар и мудр. Каждый шаг, каждое действие он обдумывает и бьет наверняка, боясь ошибиться. А Чернобог ошибок не прощает, и поэтому, находясь между жерновами, демон стал вдвойне опасней. Видимо, пора отправить к древлянам последних обученных волхвов. Демона нужно остановить и уничтожить. А остальные трусливо разбегутся по деревням.

За окном раздалось знакомое карканье ворона. Правитель, не сдержавшись, метнулся к окну. Наконец-то прилетел его верный слуга, чьи зоркие глаза видели многое и готовы сообщить об этом. Правитель распахнул окно, впуская птицу в свои покои.

Ворон, как обычно, облетел комнату и уселся ему на правое плечо, нервно переступая лапками.

— Что, мой старый друг, ты долго летел к своему хозяину, тебе не терпится поведать мне обо всем? Ну давай посмотрим, что там происходит. Покажи мне, покажи, покажи…

Правитель стал вглядываться в черный вороний глаз, ныряя в сознание птицы. Вдруг он увидел там смеющееся лицо Стояна, который, приблизившись вплотную, резко ткнул в него пальцем. Нет, не в него, он ткнул в птицу, которую держал в руках. И в этот момент ворон клюнул Правителя в правый глаз. Изо всех сил клюнул, навеки лишая ока.

Из покоев Правителя раздался яростный крик боли. Вбежавшая стража вмиг закрыла своими телами господина, выставив мечи в сторону окон. Лицо Правителя истекало кровью, он кричал, прикрывая рукой правый глаз. Огромный черный ворон лежал на полу со свернутой головой.

 

ГЛАВА 10

К ночи отряд дошел до Древграда. Как и большинство княжих столиц, этот город построили в устье двух рек. Нелегко подобраться врагу к городу со стороны воды. На берегу, за пристанью, горожане насыпали высокий вал. Высаживаясь с лодок, небольшие группы атакующих не имеют никаких шансов на победу. Достаточно тут выставить две сотни хороших лучников, и тысячи воинов навсегда останутся кормить здешних рыб. А подняться на вал, ощетинившийся копейщиками, было бы вообще невозможно. Третью, не защищенную реками сторону города укрепили высокой бревенчатой стеной со множеством бойниц для лучников. Здесь также был насыпан широкий вал, препятствовавший быстрому штурму. Единственным местом, где мог пройти строй шириной в два десятка воинов, были массивные городские ворота.

Ведьмак, подняв руку, остановил отряд, хмуро разглядывая город в лучах заходящего солнца. Битва предстояла не из легких, могучие струганые бревна стен издали напоминали заостренные колья. Немало сил положено на это сооружение. Сколько человек живет, столько боится себе подобных.

Ведьмак утомленно вздохнул, подозвав к себе Ярослава. Сегодня, долго раздумывая над происходящими событиями, Стоян решил поделить свой отряд на сотни и тысячи, назначив над ними сотенных и тысяцких. Он почерпнул этот принцип из имперской армии еще несколько веков тому назад, поняв его необходимость и удобство. Не может один военачальник руководить огромным войском без помощников. Молодого Ярослава ведьмак назначил тысяцким.

Покопавшись на досуге в его голове, Стоян не нашел там ничего, кроме яростного характера, желания защищать Ледею и преданности собственному роду. Ведьмак был поражен властностью, с которой Ледея сумела подчинить себе этого молодого воина. Ярослав не пытался заговорить с ней, даже не искал ее взгляда, он просто неотступно следовал за девушкой, зорко высматривая опасность.

Да, выросла девочка после посвящения, выросла и стала очень сильной. Стояна не удивляли ее вновь приобретенные способности, напротив, его радовали ее сдержанность и умеренность. Ледея не торопилась вкусить Силу, осторожно пробуя каждый свой новый шаг, будто ступая по краю пропасти.

— Ярослав, лагерь разбить полукольцом. Перекрыть все выходы из города, на всех тропах разбить пикеты, всех путников задерживать и приводить к Всеведе. В дозор выставить каждого двадцатого, Всеведу окружить надежной стражей. И чтобы за ночь из города даже мышь не проскочила!

Ярослав кивнул, выслушав приказ, и через мгновенье его строгий голос раздавал указания сотенным.

Завидев множество костров, оцепивших город, в Древграде забеспокоились. Ворота открылись, выпустив наружу двух всадников с факелами. Не доезжая сотни шагов до костров, стражники остановились, осматривая лагерь. Один из них выкрикнул срывающимся голосом:

— Кто такие будете?

Стоян, запрыгнув на коня, молча поскакал им навстречу. Остановившись в двух шагах, он выбросил в темноту пару черных нитей, жадно потянувшихся к их теням.

— Утром мы начнем штурм. Весь гарнизон будет вырезан до последнего ратника. Тела найдут упокоение в пожаре. Если к утру князь не сдаст город, к вечеру Древград будет разрушен и сожжен. Те воины, кому дорога жизнь, могут присоединиться к нам добровольно. Если город будет сдан, князь и старейшины смогут покинуть его, забрав свои семьи.

Закончив говорить, ведьмак выплеснул волну ужаса, напитав их сознание картинами горящих домов, мертвых тел и каркающего воронья. Стражники вздрогнули, испуганно глядя в его удаляющуюся спину.

…Холодное утро встретило Древград колючей рекой копий. Десятки шеренг, тысячи воинов жадно взирали поверх щитов на город, предвкушая славную добычу. Князь так и не прислал гонцов, чтобы признать добровольную сдачу. Лишь на стены высыпались сотни лучников, сверкая в лучах восходящего солнца островерхими шлемами. Всеведа, стоя подле ведьмака, внимательно вглядывалась сквозь бревенчатые стены, пытаясь сосчитать ратников.

— Стоян, на стенах около трех сотен лучников. Больше им не вместить, и так чуть вниз не валятся. Вдоль стен и у ворот собрали весь княжий гарнизон, тысяча воинов. Около четырех конных и шести пеших сотен бестолково толпятся у ворот, и все очень напуганы. Для города в десять тысяч жителей маловат гарнизон, лишь на стены и надеются. Сотники бегают по домам, пытаясь набрать ополчение. Не больно у них получается, мужики испуганы.

Ведьмак задумчиво кивнул.

— Разучились они воевать. Кто их беспокоил за последнее десятилетие? А на случай войны можно и мужиков по деревням в войско призвать, на кой им кормить большой гарнизон. А что князь? Ты его видишь?

Всеведа нахмурила лоб, стараясь рассмотреть в многотысячном городе спрятавшегося князя, затем улыбнулась.

— Заперся в своей горнице. Он уже стар, командовать войсками взялся его сын. Парень молод, задирист и жаждет власти. Ждет не дождется, когда батюшка покинет этот мир. Одна надежда — блеснуть сегодня перед жителями в роли князя.

Стоян положил ладонь Всеведе на голову и прикрыл глаза:

— Покажи мне его.

Ведьмак незримо появился внутри городских стен. Город, словно разворошенное пчелиное гнездо, кипел многоголосой суетой. Деревянные строения тесно жались друг к другу. Женщины загоняли в дома любопытных детей, испуганно ругаясь и запирая слабенькие двери на запоры. Узкие улочки с бревенчатым настилом заполнены растерянными ратниками. Грязно, убого и угрюмо выглядела древлянская столица. На крепостной стене, толкаясь, теснились лучники, пытаясь по трое стать у бойниц. У городских ворот в ожидании стояли две сотни конных, готовясь выехать навстречу врагу. Остальные войска, занимая три узких улочки, растянулись до городского торга.

— Вот он, — шепнула Всеведа, и взгляд ведьмака приблизился к молодому воину, восседавшему на красивом белом жеребце. У княжьего сынка едва пробились усы. Он сновал среди бывалых воинов, красуясь дорогой кольчугой, и задорно выкрикивал:

— Ну, вои, чего приуныли? Аль забыли, как мечи в руках держать? Отобьемся, глядишь, не впервой от врагов борониться. Это же мужичье неотесанное. Какие из них вояки? Они даже не знают, с какой стороны за меч браться, лишь дубиной махать и горазды.

Угрюмые ратники, уже выглядывавшие за стены, не разделяли его настроения. Некоторые стали переговариваться промеж собой, мол, худой мир лучше доброй войны, а князь даже переговорщика не выслал.

Ведьмак убрал руку, освобождаясь от видения.

— Спешить не будем, — он обернулся, улыбнувшись. — Бобура, а ну сообрази нам ветерок попутный. Ярослав, две сотни луков в передний ряд. По моей команде дать по десятку выстрелов на стену, глядишь, ряды слегка и поредеют.

Грудастая ведьма ухмыльнулась и побежала к своему костру с котлом. Быстренько порывшись в травяных мешках, она стала азартно сыпать в котел травы, замешивая нужное варево. Вскоре из котла повалил противный горький пар, заставивший многих закашляться. Ведьма удовлетворенно кивнула и зашептала, едва шевеля губами:

Деревья зашелестели от легких дуновений, ведьма стала старательно дуть над котлом в сторону города. Ее мощная грудь вздымалась под рубахой, словно кузнечные мехи. Шелест листвы усилился, стал нарастать, превращаясь в оглушительный рев, и через мгновенье ураганный ветер уже клонил деревья до земли. На крепостной стене зашатались воины, хватаясь за бойницы и стараясь не упасть вниз на копья своих товарищей.

Ведьмак поднял руку, давая команду начать обстрел. Две сотни луков натянулись до предела, щекоча оперением лица лучников. Воины прицелились, мрачно глядя на город. Рука опустилась, и стрелы стремительно ринулись к бойницам. С шипением и лязгом, пробивая кованые шлемы и кожаные доспехи, они заставили крепостную стену многоголосо вскрикнуть от боли. Полсотни городских лучников, истекая кровью, рухнули на головы стоящих внизу ратников. Те, кого летучая смерть миновала, попытались дать ответный залп, шатаясь под стремительным ветром и закрывая глаза от пыли и песка. Их стрелы, сносимые ветром, не пролетали и половины расстояния до врагов.

Десять раз поднимались луки Стояновых воинов, с каждым разом унося жизни защитников Древграда. Из трех сотен городских лучников осталась едва половина. Пригнувшись за толстыми стенами, они уже не решались отвечать выстрелом на выстрел.

Ведьмак вновь положил руку на голову Всеведы и прикрыл глаза.

— Покажи мне его сейчас.

Княжий сынок растерянно озирался посреди людского столпотворения. Град стрел, унесший полторы сотни лучников, проредил и ратные ряды. После первого залпа не успевшие закрыться щитами воины сейчас стонали от боли, растаскиваемые товарищами по ближайшим домам.

— Держать строй! Держать строй! — мальчишеский голос княжича срывался в попытке перекричать ратников.

— Строй держать! — вызверился угрюмый ратник. — Ты почто, воевода хренов, столько хлопцев на стены загнал? Им же там негде и укрыться-то было! Из-за тебя полегли!

Княжич побелел от обиды, губы задрожали.

— Молчать! Холоп!

Ведьмак улыбался, видя недовольство ратников. Может, и не стоит торопиться, глядишь, к вечеру ратники и сами княжича порешат да ворота отопрут. Ведьмак оглянулся, услышав стук топоров. Ярослав был прирожденным воителем. Не дожидаясь команды Стояна, он отправил мужиков в лес срубить самое толстое дерево для тарана. Другой небольшой отряд из двадцати воинов валил лес у реки. Умело обдирая бересту, медведичи начали вязать плоты. Мельком поймав заинтересованный взгляд ведьмака, Ярослав подошел, поясняя:

— На плотах разведем костры и подойдем со стороны пристани. Десятки горючих стрел не дадут им сегодня заснуть. Град весь из дерева сложен, не разорвутся они ворота держать и пожары тушить. Щиты на спину и, глядишь, тараном да вывалим ворота. А дальше мечи омоем кровью.

Ведьмак задумчиво пригладил бороду.

— Ярослав, сотню добрых луков оставь в первом строю. Пусть непрерывно, день и ночь обстреливают город. Позови ко мне Недолю, пора и ей поработать. Бобура! До утра продержишь ветерок?

Раскрасневшаяся от жаркого пара ведьма покачала головой, с сомнением поглядывая на небо.

— Стоян, сердце лопнет от напряжения. Не вынесу я до утра, раньше управьтесь.

Ведьмак кивнул и обернулся к подошедшей колдунье.

— Хватит отдыхать, Недоля, помоги лучникам. Чтоб до утра глаз не смыкала, мне нужны горы трупов за этими стенами.

Колдунья недовольно кивнула, непроизвольно оглянувшись назад.

— И не косись на своего медведича, не время сегодня блудить, — ведьмак прищурился. — Как бы не слег твой мужик завтра под этими воротами.

Недоля проглотила тревожный комок, жалобно взглянув на ведьмака исподлобья:

— Стоян, ну не нужно так. Мужик он хороший. Я все сделаю как надо. Будут тебе горы трупов.

Ведьмак отвернулся к городу, давая понять, что разговор окончен. Недоля побрела к переднему краю, начав нервно перебирать пальцами, словно сплетая невидимые нити. Морана одарила ее умением видеть и отсекать нити людских судеб. Поначалу это не доставляло ей радости, но, научившись по нитям распознавать сущность людей, она стала колдовать с удовольствием. Вот и сейчас, вглядываясь в бойницы Древграда, Недоля нащупала нить, питающую жизнью средних лет воина. Пьяница и дебошир, нанявшийся в рать не защищать древлян, а отнимать у нищих последний кусок. Вчера побил жену за то, что она спрятала от него медовуху. Есть на его совести и жизни, не по праву загубленные. Морана любит скармливать сыновьям-демонам такие души. Стрелы свистнули, взлетая злой стаей в сторону града. Недоля, быстро выбросив вперед руку, отсекла гнусную нить, словно срезая ее ножницами. Зазевался ратник-пьяница, болтая у бойницы с товарищем, и в следующее мгновенье стрела вонзилась в его удивленный глаз, заставив пошатнуться и кулем рухнуть вниз. Недоля напряженно стала искать следующие жертвы, охватывая своим сознанием по три нити одновременно. Вновь на крепостной стене началась кровавая жатва. Один за другим пронзенные насмерть воины падали у бойниц. Колдунья неутомимо плела своими смертоносными пальцами, подставляя воинов под летящие стрелы.

Медведичи вскоре закончили вязать три плота, и, перекатывая их по бревнам, двинулись к реке. Самый центр плотов тщательно усыпали песком и, готовясь к ночной вылазке, стали там закладывать дрова для костров. Из лесу вернулся отосланный ранее отряд, неся на руках огромное сосновое бревно для тарана. Дружно застучали две секиры, застругивая острый нос. Под острием тарана развели небольшой костер и стали калить его огнем для твердости. Затем умело привязали к бревну лыковые веревки, сделав для удобства наплечные лямки. Два десятка рысичей, привязав на спины щиты, впряглись в лямки, поднимая таран. Ярослав, не задумываясь, возглавил штурмовой отряд, за которым выстроились три сотни жаждущих схватки воинов. Всему воинству у ворот было не развернуться, поэтому в авангард поставили самых бывалых и яростных воев. Ведьмак велел усилить обстрел стены, чтобы полностью погасить сопротивление лучников. Недоля с двойным упорством стала колдовать, все чаще выбрасывая вперед невидимые смертоносные ножницы. Пот ручейками стекал по ее лицу, замутненные глаза опустошенно вглядывались вдаль. Она беспрестанно шептала, и ее слова слетали с губ, словно шипение гадюки:

Наконец, обессилев, она опустила руки и подошла к ведьмаку. С каждой оборванной судьбой в ее пышных черных волосах появлялся один седой волосок, и сегодня одним длинным серебряным локоном стало больше. Прижавшись к коню и обнимая сапог Стояна, колдунья прошептала:

— Все. Не могу я больше, столько смертей, — она заплакала навзрыд, прижимаясь к нему в поиске поддержки.

Ведьмак потрепал ее по голове, словно любимую собаку, затем склонился к ней и прошептал:

— А твой медведич пошел в авангарде.

Колдунья резко отшатнулась, вглядываясь в спины удаляющихся к городу воинов.

— Хочешь, я покажу тебе, что будет? — ведьмак положил ей на голову ладонь, быстро погружая в видение…

Ворота упали, сорванные с петель, и два потока воинов столкнулись в кровожадном бешенстве. Ведьмак, выпустив незримые нити, подпитывал ненавистью передние ряды, отчего воины становились безумными берсеркерами. Медведич, так запавший в душу Недоли, умело бился подле Ярослава. Звон металла схлестнувшихся мечей, крики, в кровь изрубленные руки и лица. Столкнувшись грудью на грудь, воины ударились щитами, мечи кололи, отыскивая незащищенные латами просветы. Убитые и раненые не могли упасть наземь, зажатые с двух сторон безумным натиском. Вдруг сверкнуло острие копья и, скользнув поверх щита медведича, вонзилось ему в горло.

Недоля отшатнулась, прерывая мучительное видение, и закричала:

— Нет!!! Кто? Покажи мне, кто его убьет!

Стоян насмешливо посмотрел ей в глаза, недовольно скривив губы.

— Ты о долге перед Мораной должна думать, а не об этом смертном. Кто его убьет? Ну это уж Судьбе решать. Если постараешься, то наугад, может быть, и сразишь его убийцу. Ничего в этой жизни не предсказано наверняка, все может измениться. Убей их всех, тогда, возможно, он и выживет сегодня.

Ведьмак зло расхохотался и поскакал к Ледее, внимательно наблюдавшей за началом штурма. Недоля, грязно выругавшись, побежала к переднему краю, где вовсю старались лучники. От напряжения у нее дико разболелась голова, мысли путались, превращаясь в безумные обрывки фраз.

Ворота.

Сначала должны упасть ворота. А потом, в самом начале схватки, слева ударило копье. Слева от него. Нужно искать там.

Отряд пошел на штурм. Таран в первый раз громко ударил в ворота. Ярослав, прикрываясь щитом от немногочисленных стрел, кричал, подзадоривая мужиков:

— А ну давай! А ну еще раз! И раз! Давай, мужики, город возьмем, каждому по девке! И еще раз!

Старые ворота затрещали под сильными ударами тарана. По ту сторону налегли ратники, подпирая ворота бревнами. Наконец треснули петли, и ворота стали заваливаться на защитников. Возле костра упала без памяти выдохшаяся Бобура. Она держалась до последнего, стараясь сохранить даже малейший порыв ветра. Подруги ведьмы подбежали к ней на помощь, обливая ее водой и пытаясь поддержать наговорами. Ведьмак вновь устремил свой взгляд к Древграду, выпустив вперед быстрые черные нити.

Ярослав в первом ряду ворвался в город. Громко затрещали ломающиеся о щиты древки копий. Раздались первые крики боли. Столкнувшись щитами с немолодым ратником, чье лицо было искажено ненавистью и страхом, Ярослав, подпираемый сзади живой стеной, уперся ногами. Вторые ряды, через плечи товарищей кололи мечами, пытаясь отыскать брешь. Началась утомительная напряженная возня, в которой нападавшие шаг за шагом стали отвоевывать город. Копья и мечи непрерывно кололи, пролетая мимо лица и иногда ударяясь о шлем. Наконец, отвоевав немного места, Ярослав смог выставить вперед руку с мечом и начал рубить и колоть изо всех сил. Рядом, натужно крякая при каждом ударе, дрался бородатый родич, умело отражая все вражьи удары и закрываясь щитом чуть не до самых глаз. В груди Ярослава словно разорвалось сердце, и ярость выплеснулась, растекаясь по жилам. Он будто превратился в безумное животное, бешено нанося удар за ударом. Враги перед ним стали падать один за другим, и он продолжал двигаться дальше, спотыкаясь об их тела. Его руки, словно забыв о рассудке, наносили удары сами по себе. Выше щит, ответный удар, щит, удар. Его клинок безошибочно находил у врагов незащищенные места. Вдруг городские ратники стали разбегаться в стороны, давая дорогу конной дружине. Ярослав стиснул зубы от бессилия, — сейчас станут топтать копытами.

Ведьмак нахмуренно оглянулся назад. День пролетел незаметно. Солнце садилось за его спиной, близилась ночь. Глупо ночью продолжать сражение на узких улицах города. На каждую сотню гарнизона ляжет две сотни его воинов. Такие жертвы ему не нужны. Отцепив от пояса охотничий рог, он трижды протрубил войскам сигнал отхода. Ничего, ворота горожанам уже не восстановить. Завтра у Древграда будет новый хозяин.

Авангард медленно отходил от города, выставив впереди копейщиков и яростно отбиваясь от конной дружины. Лучники поддержали отступающих товарищей, вгоняя во всадников и лошадей стрелу за стрелой. От боли животные вставали на дыбы, сбрасывая с себя наездников. Дружина развернула коней, возвращаясь за городские стены. Оставшиеся в живых в обоих воинствах вздохнули с облегчением.

Стоян остался доволен первым днем осады. Уставшие воины шли, поддерживая раненых товарищей. Сотня его воинов так и осталась лежать в воротах Древграда, накрыв своими телами вдвое больше ратников. Хмурый Ярослав молча подошел к ведьмаку и, опираясь на меч, устало сел на землю. Следом за ним шел его бородатый родич. Недоля бросилась к нему, обняла за шею. Ведьмак неодобрительно покачал головой, наблюдая за ними. Вдруг Недоля, бросив своего медведича, побежала в его сторону. Нетерпеливо схватив за руку, она заставила ведьмака склониться в седле и поцеловала в губы.

— Спасибо, Стоян. Спасибо за то, что сказал.

И радостно вернулась к озадаченно нахмурившемуся любимому. Ледея также не улыбалась, ревниво глядя ей вслед. Растерявшийся ведьмак взглянул на их лица и весело расхохотался.

…Стоян бродил меж костров ночного лагеря, с любопытством прислушиваясь к разговорам. Плотно перекусив, воины отдыхали, весело перешучиваясь меж собой.

— Эх, парни, влюбился я сегодня, — веселый молодой рысич, худой и весь усыпанный веснушками, томно вздохнул.

— Это когда же ты успел? — его одноплеменник, лежа на боку, хитро прищурился. — Уж не в бородатого ратника, что в воротах сегодня секирой размахивал?

Сидящие вокруг костра воины захохотали, а конопатый парнишка, ничуть не смущаясь, продолжил:

— Нет, не в ратника. В Бобуру я, братцы, влюбился. Вот это баба! Ух! — он восхищенно выставил перед собой руки, изображая огромную женскую грудь. — Пойду я, братцы, к ней свататься. А чего? Батька мой не поскупится, вено даст о-го-го!

— Так она ж ведьма, — его товарищ вновь расхохотался, — как обнимет тебя, прижмет носом между этими самыми «ух!», там-то ты, задохлик, и задохнешься.

Воины снова громко расхохотались, другой тут же добавил:

— Во-во, а потом дунет на тебя одной ноздрей, и долетишь до самой Нави. Ты видал, какой она сегодня ураган учинила? То-то!

Слушая их шутки, ведьмак улыбнулся. Вот ведь как натура людская устроена, стоит лишь человеку почувствовать опасность, и в нем тут же просыпается инстинкт продолжения рода. Да, девок в отряде было маловато, лишь ведьмы с колдуньями да десятка три кухарок. Не больно три тысячи воинов разгуляются меж сраженьями. Стоян взглянул на город, вон там, завтра, пускай подруг себе и набирают. Он не станет препятствовать разграблению и насилию, пусть воины развлекаются. Война есть война, и это лишь еще одна ее черная сторона.

Ведьмак пошел дальше, разыскивая Глядею. На реке медведичи спускали на воду плоты. Одна из сторон каждого плота была защищена щитами на случай ответной стрельбы лучников. Не разжигая раньше времени костры, медведичи погрузились на плоты и, отталкиваясь длинными шестами, тихо поплыли к городу. Ведьмак усмехнулся — не выспится сегодня Древград, ох не выспится. Увидев у костра Всеведу в окружении двух десятков воинов, ведьмак, подойдя, присел рядом. Раздвинувшись, освобождая ему место, воины замолкли, прекратив все разговоры. Ведьмак, подбросив в костер хвороста, ласково спросил:

— Выспалась днем?

Колдунья, неторопливо оглядывая окрестности, обеспокоенно сказала:

— Бобура так и не пришла в себя.

Ведьмак кивнул, вглядываясь в пламя костра.

— Ничего, пусть ночь отдохнет, а утром я ее сам на ноги поставлю. Сейчас нельзя, слаба еще совсем. Ты Глядею не видела?

Всеведа отрицательно покачала головой. Повела глазами по лагерю, разыскивая ведьму, и безошибочно указала пальцем:

— Вон там, у пятого костра. — Затем, помолчав мгновенье, добавила: — Стоян, ты уж поласковей с нею, ладно? Боится она тебя после шабаша. Мы же только бабы, нам простого женского счастья хочется, а ты с нами, как с мужиками, разговариваешь.

Ведьмак молча поднялся и пошел в указанном направлении. Не нравились ему такие разговоры, стар он уже стал, чтобы понимать их девичьи чувства. Не до этого сейчас, торопиться нужно, мало времени подарила ему Морана. А вернуться с поражением он никак не мог, забросит Отец в наказание в самые мрачные слои Нави, сотни лет выбираться будешь. Однажды он там уже был. Не хотелось бы снова бродить этими ледяными пустынями, не имеющими ни конца ни края. Проходя мимо каждого костра, ведьмак прислушивался к разговорам. Настроение воинов нужно знать, от этого зависит успех их великого дела. Одни обсуждали сегодняшнее сражение, жалея, что не спят этой ночью в древградских избах. Иные говорили, что торопятся лишь те, кто на тот свет опаздывает. Кто-то хвастался сегодняшним штурмом, радуясь, что живым вернулся. Некоторые сетовали на нехватку женщин, тут же переводя разговоры в шутливое русло.

Ведьмак подошел к костру Глядеи, тихо присел рядом с ней.

Оглянувшись на него, она испуганно съежилась.

— Здравствуй, Глядея, не спится?

Ведьма молча покачала головой.

— Это хорошо, что не спится. Там, за стенами града, тоже сегодня спать не должны. Так что ставь свой котел на костер и приступай. Чтоб никто в граде не спал до утра, поняла?

Глядея снова молча кивнула, вглядываясь грустными глазами в яркое пламя костра. Ведьмак поднялся, собравшись уходить, взглянул на нее задумчиво и, положив руку на ее плечо, тихо прошептал:

— Будут тебе дети, дура бестолковая. Обещаю. Только все они будут Моране служить и на их судьбу еще больше войн достанется.

Глядея, словно ослышавшись, поднялась, удивленно взглянув в его удаляющуюся спину. Она улыбнулась, зная, что он сказал правду. Он никогда не врал.

Не знала она лишь одного: несколько месяцев спустя, раненую, мечущуюся в лихорадке, Стоян оставит ее в одной из полянских деревень. Ее будет выхаживать молодой святорус, каждый день умывая и вычесывая красивые длинные волосы. Он влюбится в нее до безумия, и наконец-то придя в сознание, она впервые увидит его голубые влюбленные глаза. Эта новая жизнь станет ей подарком от ведьмака. Через девять месяцев, в ночь, Глядея родит двойню: мальчика и девочку. Она обнимет своих долгожданных детей, станет плакать от счастья и, не дожив до рассвета, умрет, призванная волей Великой Мораны.

…Княжич ворочался на полатях, сон не шел в голову. Мысли снова и снова возвращались к сражению, не давая сомкнуть глаз. Едва он проваливался в дрему, как одно за другим перед глазами пролетали страшные видения.

Городские ворота медленно падали, подняв тучу пыли. Огромные воины в кожаных доспехах вбегали по ним в город. Размахивая длинными мечами, они бежали к нему. Княжич обернулся, собираясь призвать ратников к битве. Тела его воинов лежали на узких улочках города. Торчащие копья, сломанные мечи, окровавленные обезображенные лица немигающими глазами вглядывались в небеса.

Шаг за шагом черные воины приближались к нему. Топот их шагов гулом отдавался в голове, заставляя сердце трусливо сжаться. Княжич хотел убежать, но онемевшие ноги не слушались его. Ближайший к нему воин замахнулся мечом…

Закричав, он проснулся, вскакивая на ноги. За окном раздавались крики горожан. Быстро облачившись в кольчугу и опоясавшись мечом, княжич выбежал во двор. Растерянные стражники, приоткрыв ворота княжьего дома, выглядывали на улицу.

— Что за шум? Неужто ночью пошли на штурм?

— Град у пристани горит!

Княжич выскочил за ворота и в сопровождении четырех ратников бросился в сторону пристани. Город пылал в пожаре, мокрые от жара мужики живой очередью передавали деревянные ведра с водой, пытаясь погасить пламя. Бабы причитали, держа на руках неумолкающе плачущих детей. Десяток изб пылал, с треском разваливаясь на головни. Выплескивая воду, ведро за ведром, горожане пытались преградить путь огню к остальным строениям. Сильный жар опекал лицо даже с трех десятков шагов. Княжич схватил за руку пробегающего мимо ратника:

— Кто запалил пожар?

Задыхаясь от усталости и вытирая пот рукавом, мужик указал рукой в сторону пристани:

— С плотов закидали запальными стрелами. Поздно мы, княжич, кинулись, лучники их еле отогнали. Полыхнуло быстро, кабы далее огонь не перекинулся, а то так и весь град сгорит.

Мужик грубо выругался и побежал с ведром к пожару. Княжич, стиснув от бессилия зубы, резко развернулся и пошел к воротам проверять дозоры.

Гарнизону Древграда этой ночью тоже не спалось. Воины напряженно вглядывались в пустой проем городских ворот. В темноте им постоянно чудились крадущиеся тени. Вскакивая и выбрасывая за ворота факелы, воины не находили себе места. Нервы защитников были на пределе. В казармах ратники ворочались с боку на бок, приоткрывая глаза и поглядывая в сторону дверей. Мрачные мысли не покидали их головы. Вдруг стража на воротах заснула и улицами уже крадутся сотни лютых врагов? Шорох пробежавшей по полу мыши открывал десятки воспаленных усталостью глаз. Нельзя спать, никак нельзя, ведь утром можно и не проснуться.

Глядея, одиноко сидя у костра с котлом, тихонько ворожила, разговаривая словно сама с собой:

— Ох не спится сегодня, ох не сомкнуть мне глаз до утра. Враг лютый городом крадется, ко мне подбирается проклятый. Ой не спите, мои очи верные, не время сейчас спать. Погубит меня сон этой ноченькой, ой погубит. Тени гадкие вдоль стен крадутся, уж не вои ли лихие прокрались? Слышу, слышу шорох шагов ваших. Ой не подведите меня, глазоньки верные, ой не засыпайте. Возьму меч булатный, пойду, прогуляюсь улицей. Может, стража заснула, разбудить бы надобно. Ох не спится сегодня, ох не сомкнуть мне глаз до утра..

Подбрасывая в котел разных травок, ведьма неторопливо помешивала варево. Ее одурманенное колдовскими запахами сознание создавало самые разные марева, которые тут же отправлялись гулять по ночному городу. Черные воины Нави рубили насмерть ратников. Мрачные тени крались темными улицами. В дома и казармы врывались кровожадные северяне, вырезая спящих горожан.

Ведьмак открыл глаза. Костры негромко потрескивали углями, нарушая сонную тишину лагеря. Ледея тихо спала, положив руку ему на грудь и прижимаясь щекой. Стоян улыбнулся, вспомнив бурную ночь. Вчера вечером, приревновав его к Недоле, она словно в стерву превратилась, занимаясь с ним любовью. Укрывшись от посторонних глаз его широкой накидкой, она заставила Стояна стонать от наслаждения. Лишь после третьего раза, устав, она отпустила его, и, рухнув сверху, стала шептать слова любви.

Осторожно убрав с себя ее руку, Стоян поцеловал ее в щеку, поднялся и стал одеваться. Скоро рассвет, а еще многое нужно успеть до штурма. Ведьмак огляделся по сторонам в поисках Ярослава. Парень всегда располагался недалеко от Ледеи, старательно исполняя свой долг охранителя. Вот и сейчас Ярослав сидел одетый у затухающего костра, будто и не спал сегодня. Ведьмак подошел, присаживаясь рядом.

— Не спится? Переживаешь?

— Выспался уже, — Ярослав безразлично пожал плечами, продолжая ворошить палкой угли.

— Готовься, Ярослав, скоро штурм. Город всю ночь глаз не смыкал, ратники будут уставшие и вымотанные. Я надеюсь на тебя. Пойдем к Всеведе, нужно глянуть, что там деется.

Всеведа, как и каждую ночь, тихо сидела у костра, изредка озираясь по сторонам. Десять стражников, поставленных ей на охрану, мирно сопели у соседнего костра. Ярослав, заиграв желваками, двинулся к ним.

— Рано ты поднялся, ведьмак, — проговорила колдунья, не поворачивая головы.

Стоян улыбнулся, подойдя к ней сзади, и обнял, целуя в темя. Из всех своих воспитанниц лишь к Всеведе он относился словно к дочери. Невзирая на свою слепоту, она была очень талантливой. Иногда, глубоко в душе, он сожалел о том, что заманил эту девочку на темную сторону. Ее искусство не имело ни злых, ни добрых корней. Даже Великая Морана, заглянув в ее душу, не стала в ней ничего менять, лишь усилив до безграничности ее дар всеведения. Став колдуньей, Всеведа отказывалась колдовать, ибо по доброте своей никому не могла причинить вреда. Но, попав однажды на жертвенный камень, судьбу уже не изменить. Вот так и стала она верной слугой темных сил, помогая им своим неоценимым даром.

— Ну-ка, девочка, погляди на град, многие ли спят этой ночью?

Колдунья повернулась к городу, внимательно вглядываясь в даль. Долго молчала, затем утвердительно кивнула головой, отвечая на его вопрос:

— Мало кто спит. Дети малые, ничего не разумеющие, да старики, которые за свою жизнь всякого повидали. Их смертью не напугаешь, ждут они ее как избавления. Глядея справно потрудилась.

Наконец Ярослав, прекратив раздавать затрещины сонным стражникам, подошел к ведьмаку.

— Всеведа, покажи ему город. Все покажи, куда дотянешься. Он должен знать, где казармы, где торг, где дом княжий.

Девушка потянулась к Ярославу, крепко схватив его за запястье. От внезапно нахлынувших видений парень покачнулся, упав на колено. Долго держала его колдунья во власти своего сознания, пролетая по улицам Древграда. Наконец, разжав влажную ладонь, она улыбнулась, чувствуя его восхищение.

— Понравилось?

Ярослав, возбужденно дыша, восторженно кивнул головой:

— Никогда не думал… что так можно. Как ты это делаешь?

Всеведа, впервые в жизни стала заигрывать с мужчиной, сама себе поражаясь:

— А вот нарвешь мне цветов для венка, тогда и расскажу. И вообще, приходи ночью к моему костру, скучно мне тут одной. С твоими медведичами и поболтать не о чем, толстокожие твои родичи.

Ярослав улыбнулся и негромко сказал:

— Если сегодня жив буду, вечером обязательно приду и цветы принесу.

Стоян, делая вид, что не слышит их разговора, задумчиво бродил, поглядывая на город. Вдруг, резко повернувшись, он подошел к ним.

— Все запомнил? Вот и хорошо. Буди войско, штурм с первыми лучами солнца. Всеведа, глянь, у какого костра Маковея спит?

Девушка, не задумываясь, указала костер, незаметно сунув Ярославу в руку какой-то камушек на кожаном ремешке.

— Возле сердца носи, это хороший оберег. Коли опасность совсем близко — сердцем почуешь. Я буду ждать тебя вечером.

Ведьмак шел к костру Маковеи, размышляя над услышанным. Заклятье Ледеи набирает силу. Вчера, штурмуя городские ворота, Ярослав шел в первом строю и вернулся после боя целым и невредимым. Сегодня Всеведа дала ему оберег, в коем ведьмак даже на расстоянии чуял Силу. Для каких же свершений бережет богиня Доля паренька? А Всеведа хороша, тихоня-тихоня, но уж если чего захочет, всегда своего добьется. Насчет Ярослава ведьмаку было ясно одно: Ледея очень важна для Мораны, и ей дали могучего стража-воина.

Маковея спала, словно хмельной мужик. Храп доносился даже до соседних костров. Стоян, усмехнувшись, тронул ее за плечо:

— Подымайся, соня, дел много.

Недовольно открыв заспанные глаза, девушка села, озираясь.

— Какие дела, Стоян? Ночь ведь еще?

Ведьмак кивнул, соглашаясь, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги. Он знал всех их как облупленных. Если Маковея не выспалась, ей нужно устроить встряску, иначе толку не будет.

— Слушай меня. До восхода солнца осталось недолго. Город не спал всю ночь. Ратники, стараниями Глядеи, сонные и измученные. А сейчас напрягись и наведи мне на Древград такой сон, чтоб даже псы заснули. Поняла меня?

Маковея никогда не отличалась особой сообразительностью, но когда ведьмак был не в духе, понимала с полуслова. Глупо закивав головой, она затараторила:

— Чего уж тут не понять. Сейчас глаза протру, придумаю чего посильней, и все заснут. И не нужно так переживать: коли должны спать — значит, будут спать.

Ведьмак вздохнул от бессилия, развернулся и пошел искать Ярослава. Маковея была его горем. Насколько она сильна в своей ворожбе, настолько же тупа и нерасторопна. Ну чего уж там сетовать, сам когда-то выбрал, да и Морана приняла ее. Бывало пару раз не принимала просящих — выпьет жизнь до капли, рассмеется и уходит. Попробуй, пойми ее, вроде и девки были с талантами, ан нет, не подошли.

Маковея, все еще бурча и сонно зевая, не таясь, пошла в сторону города. Стоящие в дозоре воины обеспокоенно окликнули ее. Устало отмахнувшись, она продолжала идти к городским воротам. Едва заметные волны тумана плавно поплыли в их сторону. Сладкий певучий голос негромко наговаривал, словно убаюкивая сам себя:

Ведьмак наблюдал, как Маковея туманным облаком подкрадывается к городу, погружая стражу в сон. Неторопливо убаюкивая, ее волны прокатились по Древграду, закрывая воспаленные глаза измученных в казармах ратников.

Лагерь Стояна уже был на ногах. Торопливо надевая доспехи, воины угрюмо косились на город. Каждый понимал, что битва предстоит не из легких, но и награда за стенами ожидала нешуточная.

Ярослав вместе с сотниками быстро выстроил войско длинными отрядами, по два десятка воинов в шеренге. Больше людей в ворота не протиснется. В авангард поставили копейщиков, защищенных тяжелыми щитами. Всеведа взглянула на Древград, убедилась, что стражники заснули, и Стоян дал команду к штурму. Воины двинулись к городу в полной тишине, лишь тяжелый топот ног оповещал о надвигающемся штурме. Маковея остановилась у самых городских ворот, продолжая наводить сон на врагов. Вдруг Всеведа поднялась, взглянув на город, и закричала:

— Стоян, он их будит! Стоян, там волхв!

Ведьмак, лишь мгновением раньше почувствовав в городе ворожбу, бросился к ней, хватая за руку.

— Показывай! Кто он?

Старый князь, о котором уже все давно позабыли, бегал у ворот среди спящих ратников, касаясь их голов. Его ворожба быстрым ручейком пробивалась сквозь сонные чары, поднимая воинов на ноги.

Маковея попыталась усилить наговор, почувствовав, как рвутся невидимые нити сотканной сети. Но ворожба волхва оказалась сильной, и пробудившиеся воины схватились за луки. Десяток стрел со свистом вонзились в тело колдуньи. Вскрикнув, словно раненая птица, Маковея медленно осела на колени, пытаясь из последних сил наслать на волхва заклятье вечного сна. Руки не слушались ее, пытаясь сплести невидимый узор, побелевшие губы пытались шептать, превозмогая боль. Вдруг колдунья закашлялась, кровь алыми струйками потекла по подбородку, и Маковея упала.

Ведьмак дернулся от боли, словно из бороды выдрали клок волос. Одна из нитей, связывающих его с ворожеями, лопнула навсегда. Отряду Ярослава оставалась до ворот всего сотня шагов. Всеведа упала на колени, тихо прошептав:

— Прости, Маковея. Как же это я его недоглядела? Это я, это все я виновата! Ох, Ярослав, да хранят тебя Боги…

Ведьмак зарычал от злости, вскакивая на коня. Первые потери в его роду. За эту смерть волхв заплатит собственной жизнью. Ледея схватила его за руку, испуганно прошептав:

— Береги себя. Ее уже не вернуть.

Стегнув коня, ведьмак поскакал вслед за начавшим штурм отрядом.

Воины пробежали мимо лежащей колдуньи, не замедлив шага. Торчащие из тела оперения стрел красноречиво говорили сами за себя. Приняв на щиты недружный залп лучников, Ярослав вместе с копейщиками первыми ворвались в город. Нехитрую баррикаду из лавок и столов, наваленную за ночь горожанами, вмиг растащили, пытаясь прорваться к врагу. Из казарм бежали разбуженные волхвом воины. Похватав щиты и мечи, они даже не успели надеть брони. Началась кровавая сеча. Измученные бессонной ночью ратники медленно отступали, десятками падая к ногам захватчиков. Ярослав, словно разъяренный медведь, бросался на защитников града, разя мечом направо и налево. Голова кружилась от возбуждения, меч беспощадно забирал жизнь за жизнью, упиваясь кровью. Крики боли, боевые кличи древлян, звон клинков, глухие удары о щиты — все переплелось в единый многоголосый хаос. Отвоевав площадь перед воротами, уже три сотни Стояновых воинов заполнили город. Битва продолжилась по трем главным улицам, ведущим к городскому торгу. Бой сузился до сечи в десяток воинов на улицу, основные же силы Стояна толпились позади, постепенно занимая места павших товарищей. Ярослав хорошо помнил показанное ему Всеведой расположение улиц. Куда бы враг ни отступал, закончится битва у торга. Две пристани встанут за спинами защитников крутыми берегами рек. Ратники быстро поддавались, не выдерживая напора завоевателей. Беспощадно добивая раненых, воины шли по телам к долгожданной победе. Конная рать горожан, не успевшая к началу штурма сесть в седло, теперь угрюмо ждала своего часа, выстроившись в десятки шеренг на торговой площади.

Ведьмак, привязавшись к волхву тонкой незримой нитью, шел по следу словно охотник за подранком. Безжалостно расчистив себе конем дорогу, он наконец прорвался в город. Нить тянула его вперед, указывая направление. Стоян не видел волхва, но точно знал, где его найти. Понимая, что дальше по улице ему не пробиться, он вскочил ногами на коня, запрыгивая на ближайшую крышу. Дома Древграда ютились стена к стене, иногда разделяемые узкими, шагов в пять улочками.

Хищно пригнувшись, ведьмак бросился вперед, стремительно перепрыгивая с крыши на крышу. Его мрачная накидка развевалась, словно крылья огромного нетопыря. Безумие мести неудержимо влекло Стояна вперед. Его воины остались далеко позади, медленно прокладывая мечами себе дорогу. Наконец каскад построек оборвался, и ведьмак увидел площадь городского торга. Прижавшись к крыше, он обвел глазами конную дружину. Права была Всеведа, конных было не более четырех сотен. И сегодня удача не на их стороне. Широкая площадь позволит его воинам рассыпаться кольцом. Его войска двигались, словно живая лавина, и первые, подпираемые со спины товарищами, не имели даже шанса для бегства. Конные шеренги дружинников напряженно ожидали своей очереди вступить в бой. Потянувшись за нитью взглядом, Стоян увидел князя-волхва, сидящего на коне в окружении воинов. Ведьмак развязал кисет, высыпая на ладонь щепоть порошка. Пришла пора и самому потрудиться. Он вдохнул носом серый порошок и, вздрогнув от возбуждения, зашептал…

Старый князь мрачно смотрел в глубину улиц, на которых кипело кровавое сражение. Спины защитников медленно приближались, сдавая позиции завоевателям. Десятки тел падали, попираемые их ногами. Где-то там, в самой гуще битвы, его гордый сын пытается прослыть героем.

Волхв тяжело вздохнул, видя неминуемое поражение. Слишком внезапным оказалось нападение. Знать бы за несколько дней раньше, можно было бы собрать ополчение. Да и заручиться поддержкой соседних князей он бы тоже успел. Скор оказался враг на расправу, не выстоять древградцам, ох не выстоять! Вдруг, из ратных рядов выбрался, спотыкаясь, молодой княжич. Кровь заливала его лицо, повисшая рука тащила по земле окровавленный меч. Шатаясь будто пьяный, он шел к отцу, безумными глазами оглядываясь на сражение. У князя защемило сердце. Стараясь не показывать своих чувств на людях, он молчаливо ожидал, не двигаясь с места.

— Отец! Отец, они убивают нас! Уже пала половина гарнизона. Отец, нам не выстоять!

Конные молча разъехались, пропуская сына к родителю. Они понимали всю бессмысленность сопротивления, но никто не решался произнести это вслух.

Княжич потянулся к отцу, цепляясь за его руку, чтобы не упасть. Старый князь, вскрикнув, словно от острой боли, схватился за грудь и медленно упал на руки сына. Воины, соскочив с коней, подхватили его, бережно укладывая наземь. Блуждая замутненным взором по их обеспокоенным лицам, князь, задыхаясь, пытался что-то прошептать.

— Отец, что с тобой? Тебе плохо, отец?

Ведьмак крепко держал его за руку, не выпуская.

Невидимые черные когти еще сильней стиснули сердце князя, лишая старика дыхания. Все его тело было пронизано холодными смертельными нитями, каждая мышца, каждый нерв. Будто дергая за кукольные нити, ведьмак вошел в разум, заставляя волхва говорить:

— Сдайте… город. Мой последний вам… наказ. Может… живы будете. — Князь глубоко вздохнул и тихо отошел в мир иной.

Воины молча сняли шлемы, отдавая последнюю честь ушедшему князю. Ведьмак в последний раз припал к груди волхва. Упиваясь жестокой местью, он рванул с его тела пояс с клинком и, поднявшись, бросил его наземь.

— Бросить оружие! Мы сдаем город. — Стоян выбросил десятки нитей, впиваясь в тени ближайших ратников и заставляя их подчиниться приказу.

Один за другим мечи и щиты падали наземь, создавая у тела князя зловещий курган из оружия. Старый демон усмехнулся, людские мысли были видны ему как на ладони. Люди — это стадо, куда погонит пастух, туда и овцы бегут. Отступившие к торгу ратники, безнадежно озираясь, тоже стали бросать оружие. Ведьмак шел навстречу своим войскам, проталкиваясь сквозь безумную людскую лавину. Добравшись до переднего края, где жалкая сотня воинов еще оказывала сопротивление, он столкнулся лицом к лицу с молодым княжичем. Его удивленные голубые глаза вопрошающе уставились на ведьмака. Губы приоткрылись в попытке задать вопрос самому себе. Острый нож ударил в незащищенное кольчугой горло, рассекая связки и гортань. Захлебываясь кровью, княжич рухнул наземь. Воспарив над головами воинов, он уже не ведал страха. Получив свободу, его душа в последний раз взглянула на поле битвы. Страшный черный демон, стоя в самой гуще его воинов, взмахнул огромными крыльями, разбрасывая сражающихся ратников по сторонам.

Древград пал.

…Солнце уходило за горизонт, когда, упиваясь долгожданной победой, захватчики начали разграбление Древграда. Двери домов выбивались обезумевшими мародерами в поисках наживы. Все, что могло представлять ценность, выносилось мешками и грузилось на телеги. По приказу ведьмака все мужское население под копьями сводилось к торговой площади. За два дня штурма его отряд потерял более пяти сотен воинов. Здесь Стоян рассчитывал пополнить свои ряды. Получив его соизволение, воины хватали молодых девок и, не стесняясь, творили бесчинства прямо на глазах плачущих детей и родителей.

Ведьмак ввел право на рабство. Каждая сотня воинов получила дозволение забрать с собой десять девушек. Ярослав недовольно согласился, понимая его правоту. Проливавшие кровь воины жаждали утех. Впереди предстояло еще много сражений и, насытившись этими рабынями, им еще найдут замену. Почувствовав всю сласть грешной награды, воины ведьмака были готовы перевернуть Мир.

Ледея грустно смотрела на происходящее, сожалея о женской участи. Слезы неудержимым комом подкатили к ее горлу:

— Стоян, зачем столько насилия? Бедные девушки. Многие из них сойдут с ума или утопятся в ближайшей же реке. Запрети это, Стоян!

Ведьмак недовольно нахмурился, разглядывая безоружных ратников, ожидающих своей участи на торговой площади.

— Пусть топятся. Новых нарожают. Ледея, во мне нет жалости. Война, кровь и насилие — вот то, для чего меня создал Отец. Много насилия? Мало! Я хочу, чтоб этот город погряз в распутстве и грехе! Пусть насилуют! Насилуйте и убивайте за непокорность! Все слышали?! Я объявляю эту ночь ночью утех! Развлекайтесь, воины!

Воины радостно закричали, приветствуя слова своего вожака. Будто в ответ на его клич нескольких девушек разложили прямо на улице, разрывая на них рубахи. Жадные руки стали беспощадно терзать молодые девичьи тела, наслаждаясь безнаказанностью.

Плач, крики и стоны сопровождались похотливой руганью и смехом. Ведьмак потянулся к бесчинству нитями, всасывая в себя смесь боли, горя и наслаждения. Его глаза удовлетворенно закрылись. Ледея заплакала, прикрывая уши руками, и отвернулась.

…Стоян шел вдоль длинных рядов обезоруженных ратников и горожан. Шел медленно, неторопливо вглядываясь в сознание каждого. Вот страх и обреченность — подходит. Небрежный жест руки отправил новобранца на распределение в отряд. В каждую сотню его воинов придут десятки новобранцев. Это исключит возможный бунт и попытки побегов при переходах. Одного за другим ведьмак отправлял новобранцев к Ярославу. А вот этот орешек покрепче будет, глаза опустил, пряча горящий взгляд, а в мыслях лишь ненависть да желание мести. У Стояна не осталось сил на внушение, да и недостоин этот смерд его усилий. Меч словно ожил, выскакивая из ножен прямо в ладонь ведьмака. Быстрым, едва уловимым глазу движением Стоян снес голову непокорному ратнику. Тело медленно упало к его ногам, изливая потоки крови. Строй новобранцев вздрогнул от страха в ожидании своей очереди. Беспощадный демон продолжал отбор до полуночи, добиваясь своим безумием покорности. Из остатков гарнизона и мужского населения горожан ведьмак отобрал пять тысяч испуганного мужичья. Всех, кто способен держать оружие, он поставил под свой кровавый стяг. Из них еще предстояло сделать настоящих воинов. Утром его армия выступает, некогда отдыхать, битва только началась. С каждым днем Правитель становится сильнее, стягивая легионы со всех концов империи. Ведьмак не заглядывал в будущее, он просто знал все помыслы своего старого заклятого врага.

Солнце быстро покидало небосвод, будто спешило проститься с этим безумным днем. Всеведа сидела у городских ворот, одиноко греясь у теплого костра. Невдалеке угрюмые стражники переговаривались, сетуя на неудачное дежурство. Все товарищи развлекались в городе, оставив их охранять городские ворота. Всеведе было противно слушать их разговоры. И так на душе тоскливо. Тяжело, когда кто-то близкий тебя покидает. Маковею предали огню в лесу, за пределами Древграда. Ведьмак был суров и немногословен, проводя обряд прощания. Горько осознавать, что вот так и ты завтра можешь покинуть Явь и некому будет слово доброе сказать тебе вслед.

Все ворожеи плакали, все, кроме Ледеи. Всегда чуткая и отзывчивая колдунья сегодня смутила подруг своей холодностью и непроницаемостью. В течение всего обряда она не произнесла ни слова, не проронила ни слезы. Когда Стоян поджег погребальный костер, Ледея потянулась к огню рукой, будто согреваясь от холода. Словно обращаясь к ушедшей подруге, она тихо зашептала, и от этого колдовского шепота все схватились за уши. Даже ведьмак пошатнулся от силы ее обращения. Она взывала к Моране, передавая ей послание с душой Маковеи. Никто не понял сказанного Ледеей и не распознал колдовского узора. Ведьмак, не помнящий своего истинного возраста, впервые стал свидетелем обращения к богам через душу умершего человека.

Всеведа лишь догадывалась о древних истоках искусства, коим была награждена ее подруга. Шаг за шагом Ледея познавала свои возможности, ведомая указаниями Мораны. Ей даже не требовались слова для направления потоков силы. Она меняла суть вещей, касаясь самих истоков создания энергии. Это была малая толика тех возможностей, кои доступны лишь Богам.

Искры взлетали к вечернему небосводу, унося в Навь невидимую молитву темной дочери. Ледея вздохнула, тихо подошла к ведьмаку, прижалась к его груди:

— Все. Она уже дома. Сейчас она держит ответ перед Матерью.

…Всеведа вздрогнула, почувствовав на своем плече теплое прикосновение ладони. Ярослав тихо присел возле нее, внимательно приглядываясь к девушке.

— Аль испугалась?

Колдунья улыбнулась, покачав головой.

— Да нет. Так, думы одолевают тяжкие. Я рада, что ты пришел. — Поежившись от озноба, она плотней закуталась в накидку. — А ты чего не веселишься? Все твои в городе развлекаются, даже сюда слыхать.

Ярослав пожал плечами, подбрасывая хворост в костер.

— Пусть веселятся. Стоян говорит, они это заслужили.

Колдунья вздернула в возмущении бровь.

— Неужели? А те девки, коих они терзают, они тоже это заслужили?

Ярослав вновь пожал плечами безразлично и холодно.

— Может быть, да, может быть, нет. Пока жил в лесах, я много чего нагляделся, опосля разбойных набегов. Только меч наводит порядок и справедливость. Боги лишь сильным помогают. А коли так, то и нечего слабых жалеть. Видать, для того Творец и создает слабых, чтобы сильные становились настоящими воинами. В нашем роду никогда слабость не прощали, потому и крепок он мужами своими.

Колдунья улыбнулась простоте его рассуждений.

— А коли б сам девицей родился? Небось, иначе думал бы? Как это у вас, мужиков, все просто получается! Родился сильным, значит, должен всем свою силу показывать? А если б я сейчас колдовать стала, показывая на тебе свою силу? — ее голос дрогнул от возмущения. — Хочешь испытать, что чувствует слабый?

Оберег на груди Ярослава бешено затрепетал, предупреждая об опасности. Молодой воин, уперто стиснув зубы, кивнул.

— Не только женщины слабы. Слабые и среди мужей рождаются. Слабость не в теле, а в духе воина. Хочешь испытать меня? Колдуй, ведьма.

Всеведа поднялась, уронив к ногам накидку. Тонкая летняя рубаха шелохнулась под дуновением ветра, подчеркивая ее стройный девичий стан. Она взмахнула руками, вокруг костра растекся едва уловимый туман, и наступила тишина. Утих шум городской суеты, стражники у соседних костров разговаривали, беззвучно шевеля губами. Ярослав встревоженно прищурил глаза, наблюдая за происходящим. Сердце гулко забилось, пытаясь удержаться в груди.

— Так ты муж из сильного рода? — девушка неторопливо обходила вокруг костра. — Сильный всегда прав? И ты не боишься меня? Я ведь сильная колдунья, не чета многим нашим!

Ярослав покачал головой, проглотив тяжкий жгучий комок. Незрячие глаза Всеведы ощупывали его, словно выискивая слабину. Медленно подняв руку, она чуть шелохнула пальцем, словно пощекотав его на расстоянии. Огромная глыба легла на могучие плечи парня, заставляя тело оцепенеть от тяжести.

— Знаешь, с тех пор как я стала посвященной, я никогда не ворожила. Должно быть, сегодня без этого не обойтись.

Медведич напряженно улыбнулся, с трудом поднимаясь на ноги. От удивления Всеведа вскинула бровь и тихо зашептала, прикрывая губы ладонью. Мир вокруг него закружился в безумном вихре, ветер подхватил его, словно пушинку, закручивая в колдовском смерче. Внезапно буря стихла, едва начавшись, и он рухнул наземь.

Яркий солнечный свет ослепил его, заставляя зажмуриться. Где-то за спиной с оглушающим треском ударила молния. Невыносимая волна жара дохнула в лицо, обжигая дыхание. Ярослав обернулся, пытаясь сквозь дым разглядеть происходящее. Прикрыв Ледею накидкой, словно крыльями, лежал Стоян. Он дымился будто обгоревшая головня, вынутая из костра. Огромные каменные ступени поднимались далеко в небо, скрываясь в тумане облаков. Ледея шевельнулась, пытаясь выбраться из-под тела любимого.

— Стоян! Очнись, Стоян! Они догоняют нас!

Ярослав обернулся, вскакивая на ноги. По лестнице, шатаясь, поднимались окровавленные ратники, едва удерживающие в руках мечи. Впереди всех бежал могучий воин, легко преодолевая ступень за ступенью.

Оберег, подаренный Всеведой, безумно забился на груди. Ярослав понял, что видит самого грозного противника в своей жизни. Слишком легкими были его прыжки, слишком тяжел был его клинок для такой легкости движений. Медведич поднял меч, приготовившись встретить смерть. Руки с трудом повиновались ему, обессилев от длительного сражения. Ярослав обернулся, глядя в спину удаляющихся Стояна и Ледеи.

— Задержи их! — прокричал ведьмак.

Покорно кивнув головой, медведич лишь крепче перехватил рукоять меча. Сердце возбужденно забилось в груди. Он достойно примет этот последний бой. Ратники были совсем близко…

Ярослав открыл глаза. Сжимая в руке клинок, он безумно озирался по сторонам. Ночь, горящий костер потрескивал дровами. Всеведа стояла по ту сторону огня, тревожно вглядываясь в сознание медведича.

— Меня все боялись. С самого детства боялись. Я же колдунья, все зрю, все слышу. Тебя и это не пугает?

— Что это было? Морок?

— Нет. Это лишь одна из линий судьбы, по которой ты возможно пройдешь. Их тысячи, этих линий, я лишь выбрала самую яркую.

Он сел на бревно, пряча в ножны меч и поглядывая на нее искоса. Сердце успокоилось, прекратив бурно биться.

— Это будет мой последний бой?

Всеведа задумчиво покачала головой.

— Кто же это знает? Это лишь Богам известно. Ты действительно сильный воин, и ты не бросишь меч, даже если за тобой явится Смерть. У каждого человека в жизни свои испытания. Я вот слепая колдунья, и все парни всегда обходят меня стороной. А если кто и глянет на меня, то либо с боязнью, либо с похотью. И это есть мое испытание. — Она перешла на шепот, потупив взор: — Скажи, Ярослав, я тебе нравлюсь? Мог бы ты полюбить меня?

Парень тихо кивнул головой, словно язык проглотив. Всеведа улыбнулась, глядя себе под ноги.

— Ты думаешь, слепая девочка не видела твоих взглядов? От самой деревни ты с меня глаз не отводишь. Так что же ты, сильный муж рода своего, боишься подойти ко мне?

Ее слова прозвучали игриво, словно издевка. Ярослав медленно поднялся, молчаливо двинувшись за колдуньей по кругу.

— Сильный всегда прав? — она рассмеялась, быстро стягивая рубаху через голову. Мягкой соблазнительной поступью она пошла вокруг костра, словно убегая от него.

Разделенные огнем они медленно кружили в азартном танце.

— Иди, иди за мной, воин. И я покажу тебе, в чем сила слабой женщины.

Ее слова перешли в шепот, тонкий силуэт терял свои очертания сквозь пламя костра. Меч и кожаный нагрудник упали наземь. Туман сгустился у границ круга, создавая непроницаемую стену.

— Я давно ждала тебя, сильный воин. — Она остановилась, позволяя ему подойти к себе.

…Расположившись в княжеском доме, ведьмак так и не прилег, простояв всю ночь напролет у открытого окна. Ледея тоже не спала. Лежа с закрытыми глазами, она тяжело переживала события прошедшего дня. Всю ночь город шумел веселым хохотом и горестным плачем. Веселье победы и скорбь поражения смешались воедино. Ледея открыла заплаканные глаза.

— Стоян? Почему ты так изменился? Зачем тебе столько крови и насилия, ты ведь уже победил их?

Ведьмак неотрывно смотрел на небо. Две луны, словно две сестры, освещали своими лучами ночной город. Луна Леля была младше Месяца, и она торопливо уходила с небосвода, словно опаздывая куда-то.

— Зачем? А зачем вообще Ему понадобился человек? В Его власти огромные безграничные миры. Земля, зеленая трава, деревья, доверчивые зверушки ластились к Его ногам, когда он гулял по лесу. Скажи, неужели этого мало для счастья?

Ведьмак замолчал, будто ожидая ответа от безмолвного ночного неба.

— О ком ты, Стоян?

— Белобог. Это он во всем виноват. В наших радостях, улыбках, в нашей красоте и доброте. И в несчастьях тоже он виноват. Горе — это эхо счастья, его ледяное отражение. Человек счастлив, сердце радостно бьется в груди, разгоняя кровь по жилам. Ноги несутся в пляс, хочется все и вся обнять и поделиться своей радостью. Человек в горе — сердце надрывается от тоски, кровь закипает от гнева и обиды. И опять-таки нужно с кем-то поделиться. Только уже не радостью, а печалью. Им никогда не понять людей, потому что они иные. Боги не умеют ни радоваться, ни горевать. Все в их устремлениях и помыслах направлено к совершенству. Вот так и Белобог, Светлый Сын Творца, прогуливаясь по зеленым лугам, думал о совершенстве. Не о нас он думал и не о Древграде. Он думал о себе. Много раз он менял облик Земли, созданной Творцом. В те далекие времена деревья были не то что сейчас — ствол не обхватить, и тянулись высоко до небес. Огромные дикие звери жили в этих многовековых лесах. Тогда еще не было людей, не было и демонов. Даждьбог поднимал солнце, даруя свет всему живому. Но одиночество убивает даже Богов, и создал Сварог человека по своему подобию. Первое поколение людей были великанами, рядом с которыми мы, словно мелкие зверушки. В ваших легендах их называют Волотами. И спустились с неба сыны Сварожьи — Перун и Велес, чтобы наставить их на путь истинный, научить жить по Прави. Только глупым оказалось то поколение, не дано им было понять замысла Божьего. Не захотели они землю-матушку возделывать и стали зверей убивать для пропитания, истребляя их в несметном количестве. И явился на землю Чернобог взглянуть на дело рук Брата своего светлого, и мерзко ему стало от созданий этих. И наполнил он их сердца жестокостью, и пошли они один на другого войной. Не было в них искры божественной, не было любви истинной. Белобог же гордился творениями своими, ибо был совершенством в сравнении с ними. Обозлился он на Брата темного и наказал сыновьям своим стеречь мир от Чернобога, и поставил Змея Велеса у врат Нави. И создал новое поколение людей, наделив их разумом и умениями разными. То было поколение великих атлантов, о коих много былин сложено, только никто их уже не увидит воочию. Заскучал Чернобог во владениях своих, не в силах пройти незаметно мимо Змея Великого. И тогда создал он из плоти своей жену себе, Великую Богиню Морану.

Ведьмак замолчал, будто вспоминая давно минувшие дни. Ледея тихо слушала, внимая каждому слову. Никогда она ничего подобного не слышала. Ни от родителей своих, ни от мудрецов деревенских. Долгие тысячелетия существования Мира сокрыты от разума человеческого.

— Моя Великая Мать прекрасна в жестокости своей. Ибо не знала она, что такое Свет, Любовь, Добро. Не ведала о Мирах бесконечных, Царство Нави было ее домом. И вот однажды, приоткрыв врата, увидела она искры, взлетающие к небу. То были души, покинувшие тела людей и летящие по лунному пути к Творцу. И тогда придумала Морана свое первое заклятье, чтобы обмануть Бога Велеса. Отвлекла она стража могучего и похитила одну искру из-под его носа. Долго она забавлялась с нею, пытаясь понять ее предназначение. Наконец, наигравшись вдоволь, взяла и проглотила ее. И такое для нее это было лакомство, что, единожды вкусив искру Божью, не могла уже остановиться. И родился от той искры в Нави первый Демон, сын Чернобога и Мораны, получив от той искры жизнь нежданную. И назвала Морана своего первенца Косматым. И стала она думать, как обмануть Змея Велеса, чтобы вновь полакомиться душами человеческими. И создала она колдовство — искусство великое. И приоткрыв врата, стала Змия соблазнять, рассказывая ему о красоте женской, об утехах плотских. В то время Бог Перун вознамерился жениться, выбрав в жены себе прекрасную Перуницу. И попросил он брата Велеса стать его дружкою на пиру свадебном. Согласился Велес, но было ему интересно, так ли красива невеста брата его, как Морана описывала красоту женскую. И покинув врата Нави, отправился он на пир свадебный. И пока в Ирии Боги пировали, Морана похищала души людские, рождая новых сыновей Нави. Тогда был рожден и я.

Ведьмак вновь замолчал, грустно вздохнув. Солнце показало первые лучи над вершинами деревьев. Вновь предстоял долгий утомительный переход. Ледея, затаив дыхание, шепотом спросила:

— А что было дальше?

— Дальше? Что было дальше? Чернобог никогда не любил брата своего. Слишком заносчив тот был в сиянии своем. И за это высокомерие наказала его судьба. Дети его Перун и Велес разругались меж собой навеки. Как может быть безгрешен смертный, если даже Боги не в силах устоять пред соблазнами? Велес прибыл на пир, обернулся огромным быком и впрягся в колесницу свадебную. В той колеснице он по небосводу вез невесту Перунову. И столь велико было его любопытство, что не сдержался он и сорвал с нее вуаль, лик скрывающую. Взглянув на лицо красоты неописуемой, влюбился Велес в нее без памяти. А влюбившись, забыл о долге своем перед братом единородным и возжелал прекрасную Перуницу себе в жены. Воспротивилась она его желанию и воззвала к жениху своему за помощью. Вмиг примчался Перун на коне своем крылатом, услышав ее призыв. А явившись и увидев бесчинство брата своего, рассердился и ударил Велеса своей божественной молнией, сбросив его с небосвода на землю-матушку. В тот день ликовали в Нави Чернобог с Мораной, насмехаясь над светлыми Богами. Там где падает свет, там и тень сгущается. Весь мир грешен с самого своего рождения. И отправил Чернобог детей своих — демонов — на Землю, доказывая Творцу Великому, что и люди слабы в вере своей. И оборачивались мы людьми, имея в своем начале искру Божью, и проходили у врат мимо стража грозного незамеченными. Так началась великая война между Белобогом и Чернобогом. А придя на землю, познали мы радость мирской жизни. И стали мы брать в жены дев человеческих и дали жизнь новому роду. Так появились ведьмы и колдуны — потомки наши по крови. Мы прятали своих детей по всей земле, подбрасывая их в чужие семьи и заменяя младенцев, пока матери спали.

Ведьмак прикрыл глаза, вызывая из глубин древней памяти картины прошлых столетий. Его плечи гордо расправились словно крылья могучего орла. Глаза распахнулись, наливаясь чернотой, черты лица изменились, став острыми и злыми.

— И стали мы жить с атлантами, будто ими и были. Многие знания дал им Белобог, сделав их просвещенными. Научили их Боги строить храмы из огромных камней, в коих атланты и поклонялись Белобогу. И были те храмы полны золота и богатства всякого. Искусству ратному они были обучены и имели мечи пламенные, Перуном кованные. И преподнесли мы с братьями тем царям атлантским напиток молодости. Кровь девичья с молоком мешанная и Мораной наговоренная. Стали те цари жить долгие века, а нас нарекли Верховными жрецами. В великом секрете хранили мы рецепт того напитка, и слушались они нас во всем, возомнив, что с нашей помощью станут равными Богам. И наступило в их царстве время греха великого. Людей стали взращивать в хлевах словно скотину. Сотни тысяч рабов надрывались на благо царей, животов своих не жалея. Безумие атлантов не имело границ в своей изощренности. Девушек стадами выращивали для дворцовых утех, а тех, кто терял свою свежесть, убивали, принося Богам кровавые жертвы. Ледея, мы не учили их этому злу, оно само родилось в их разуме. Многое меня тогда удивило. И после этого нас называют демонами? Было это две тысячи лет назад. Сбылось тогда предсказание Чернобога: «И рухнет Мир Яви, погрязнув в грехах великих. Когда на царский стол подадут деву невинную, словно рыбу запеченную». Так и случилось — возжелали цари атлантские полакомиться человечиной. И зажарили для них деву невинную, поставив мерзкое блюдо на длань обеденную. И опомнились Боги, увидев, что мир рушится. Но было поздно. Возомнили смертные атланты, что доберутся они к Сварге и сами станут богами. И тогда появились первые Арии, заселяя полуночную страну. И Боги дали им древние знания. Более древние, нежели атлантам дарованные. Хранили те знания великие Уры во главе с Правителем. Я же с братьями-демонами лишь смеялся над их жалкими потугами. Казалось, весь Мир лежит у ног нашего Отца Чернобога, и ничто уже не в силах сокрушить мощь нашу. Я был еще молод и самонадеян. Я ошибался. Через два столетия, выполняя Божью волю, арии пошли на нас войной. Сотни огромных ладей приплыли к нашим берегам, высадив многие тысячи воинов. Их мечи были из обычного металла и не могли сравниться с нашими. Но за ними стояли Уры и Правитель, чья ворожба рушила самые крепкие стены. Мой брат, Великий Левиафан, десятками топил их корабли, выныривая из морских пучин и перекусывая их пополам. Но Правитель был очень силен и лишил его тела, отправив буйного демона обратно в царство Нави. И тогда я поклялся — глаз за глаз. Я выполнил свою клятву, брат мой отмщен. Нет для Правителя страшнее мести, чем утратить совершенство в лике своем.

Ведьмак обернулся к Ледее словно задумавшись, стоит ли продолжать свой рассказ. Она, свернувшись на постели, съежилась, испуганно глядя широко открытыми глазами.

— Десять дней длилась битва, и казалось, мы выстоим против них. Берега Атлантиды были усеяны человеческими телами. Воды наполнились кровью, пролитой ариями. Океан закипал от творимой нами ворожбы, и огромные киты, спасаясь, выбрасывались на берег. Но тут явился сам Перун-Громовержец. Ни перед кем, кроме Чернобога и Мораны, я не ведал страха. Но в тот день я ужаснулся. Небо разверзлось, огромный белый конь нес Перуна-Громовержца на себе. Сияние ослепило половину Мира, заставляя прятать взоры. Его глаза…

Его взгляда не может выдержать простой смертный. Взглянув в его глаза, воины слепли навеки. Натянув огромный сияющий лук, он выпустил семистрельную молнию, расколов нашу цитадель. Огромные каменные монолиты разбросало в разные стороны словно соломенные снопы. Мы с братьями выстояли, прикрывшись темными щитами. От второй стрелы пал Косматый. Он рухнул в бездонную пропасть, возникшую после удара молний. В Нави от горя застонала Морана, утратившая первенца.

Город пылал до небес, даже камень плавился от того жара. И мы бежали с поля битвы, бросив все. Он гнал нас до самой Нави, сбивая одного за другим в пучины океана. Затем Боги смыли Атлантиду с лица Земли, раз и навсегда укрыв ее имя на дне великого океана. Остались лишь легенды, в которых ни слова правды о тех страшных днях.

Боги никогда не признают своих ошибок.

Вернувшись в Навь, мы, склонив головы, предстали перед Отцом. Он отвернулся от нас, рассерженный, и в наказанье бросил меня в самые глубины Нави. Ледея, более тысячи лет я искал дорогу домой! Лед, холод, пустота. Сотни раз я терял рассудок, забывая даже имя свое. Кто я? Куда я лечу? Сотни мертвых миров облетел я на крыльях в поисках родного дома. В этот раз все будет иначе, я не позволю себя победить. Лучше пасть испепеленным молнией Перуна, чем вновь попасть в немилость к Отцу. И в этой битве нет места жалости!

Демон замолчал, глубоко вздохнул и прикрыл глаза, вновь принимая человеческий облик. Ледея встала с постели, подошла к нему, нежно прижалась к груди. Теперь она знала многое и многое поняла. Он был великим полководцем Тьмы, чьи познания о войне безграничны. И оставалось лишь поражаться тому, как в этом черном сердце нашлось немного места для любви к ней.

 

ГЛАВА 11

Воевода Януш стоял посреди зала Древних, вслушиваясь в глухие шаги Правителя. Шелест белой мантии и задумчивое бормотание сопровождали его монотонную поступь. Сегодня Правитель был в маске, скрывающей полученное увечье. Он был смертельно расстроен собственной неосторожностью и хитростью демона, заманившего его в западню.

— Что нового?

Правитель впервые заговорил, недовольно скривившись. Каждое движение мышц лица причиняло ему боль. Януш вздрогнул от неожиданности, пытаясь быстро собраться с мыслями.

— Мы готовимся к битве. Как вы и наказывали, рать усилена рассенами. Около ста тысяч воинов готовы встретить врага у стен Асгарда. Сейчас строим новые казармы, а то уж и людей разместить негде. — Воевода замолчал, не решаясь говорить о наборе в Сварожью Дружину, вздохнул и продолжил: — К баеджиртам отправлены лучшие вербовщики. Это сучье племя никак не хочет ввязываться в войну. Ждут, покуда все без них закончится, чтобы спокойно поживиться потом. Ну ничего, я отправил к ним толкового сотника. Либо приведет воев с собой, либо голову свою там сложит. Упертый парень, побольше б нам таких.

Воевода продолжал рассказывать о принятых защитных мерах. Правитель молчал, прохаживаясь по залу. Он устал. Он очень устал от этой жизни. Две тысячи лет прошло с тех пор, как ему доверили правление человечеством. День за днем, а иногда и долгими бессонными ночами он задавал себе вопрос: для чего все это нужно? Люди так медлительны в своем развитии. Постичь великие знания им не дано, да и Боги запрещали разглашение таинств. Истинные Веды хранили и берегли под страхом смерти. Великое Капище, располагавшееся на самой вершине горы Меру, находилось под постоянной охраной грозной тысячи воинов. Крутая, вырубленная в камне лестница вела в святая святых хранилища, огибая гору по спирали. Три уровня хранилища, созданные Урами по степени важности знаний, были опечатаны самыми сильными заклятьями.

Первый уровень хранил знания о мироздании, растительном и животном мирах. Это была Божья азбука, коей Уры обучали волхвов. Звезды, дни и ночи Сварога, лунный путь душ людских. Учили волхвов долго, разъясняя будущим мудрецам, кто такой человек, для чего он приходит в Явь и куда уйдет вслед за пращурами. Прошедшие жестокий отбор волхвы все схватывали на лету. Здесь были собраны самые понимающие из людей. Лишь те, кто от рождения наделен светлым сознанием, постигали эту мудреную науку. Они внимали каждому слову своих учителей, бережно, по крупицам складывая божественную мозаику. Наш земной мир — это Явь, в которой человек сосуществует с растениями и животными. Здесь мы являемся в муках на свет Божий, принося облегчение матерям, и наш первый крик оповещает о новом рождении жизни. И вплетает Великая Макошь новую нить в покрывало Судьбы, меняя мировой узор. Так и меняется мир Яви, ибо каждый новорожденный привносит свою судьбу, изменяя линии грядущего. Затем человек начинает познавать природу, постигая ее радостные блага и беспощадный гнев. И то, и другое дано Богами, ибо, лишь закаляясь, клинок становится крепким. Так и человек борется со стихиями природы, а затем целует землю-матушку, дающую хлеб насущный. И нет такой хвори, которую травами не излечить, лишь понимать их надобно. Так же близок нам и мир животный, который не охватить разумом в один день. Зверь — он ласковый и безобидный, даже если у него когти или зубы словно ножи железные. Нужно лишь слова знать правильные, Богами данные. Ведь не зря пращуры наши скотоводами были великими. И стада их послушно следовали за ними на другой край земли, доверяясь братьям более мудрым. Волхвы радовались словно дети, постигая очевидные для Уров истины. И клялись в верности великому Сварогу, и плевали через левое плечо, отрекаясь от Чернобога навеки…

…Правитель вновь вздохнул, взглянув на мир с высоты своих немалых лет. Сколько труда вложено в дело Божье и так мал результат. Стоит молодым колосьям разума потянуться к Свету, как тут же Зло проходится по ним своим острым серпом, роняя наземь молодые побеги.

На втором уровне капища находились Тайные знания, из коих волхвы получали лишь жалкие крохи. Слишком велик был соблазн от тех знаний, чтобы простые смертные пред ним устояли. Лишь одиннадцать Уров были удостоены Богами хранить те Веды. Эти знания погубили когда-то великих атлантов, возомнивших себя равными Богам. Потому постигать Веды человечество будет долгие тысячелетия, передавая по крохе от отца к сыну. И с каждым новым поколением будет умирать гордыня, ложась на плечи детей новыми открытиями. И не будет один знать многое, возвышаясь над остальными людьми. Таков великий замысел Богов, желающих видеть в нас достойные подобия свои.

На третий уровень капища вхож был лишь Правитель. Там было то, чему завидовали его братья Уры и чего не могли простить ему — магия нового тела. Боги научили его этой великой магии, дарующей вечную жизнь. Ни в ком из его братьев не увидели они более достойного приобщения к этой сокровенной тайне.

Правитель обернулся к воеводе, который уже долго молчал, поняв, что его не слышат.

— Слушай, Януш, а ты в пчелах разбираешься?

Воевода удивленно хмыкнул, озадаченный вопросом.

— Знамо дело, все сурию попиваем-то, слава Сварогу.

Правитель недовольно поморщился.

— Да не о сурие речь. Как пчелы в своем улье живут, знаешь?

Януш удивленно пожал плечами.

— Так ведь роем и живут. Летают, пыльцу собирают, с той пыльцы мед получается. Вот из него мы сурию и делаем-то.

— Да чего ты заладил про сурию. Есть в улье большая умная матка, от нее родятся все пчелы. Матка та плодовита, тысячи яиц за день откладывает. Покуда пчелы молоды, они сидят у летка да помогают работягам летающим, нектар принимая. Ну прямо как дети наши по хозяйству мамкам помогают. Потом они подрастают и сами начинают вылетать за пыльцой. Эти пчелы, как воины, живут недолго — три седмицы от силы. А вот матка — дело иное. Матка может год жить, а может и пять. Всем в улье она заправляет. Запахи от нее идут разные, и с теми запахами пчелы получают наказы, чем им заниматься. Интересно они живут, слаженно.

Правитель замолчал, внимательно глядя воеводе в глаза.

— И чего?

— Чего? Так и враг наш, словно рой пчелиный, одной матке подчиняется, и приказы от нее получает. Убьем матку, и рой разлетится, не зная что делать. Ищи людей нужных, магия здесь не поможет, почует он ее за версту.

Воевода заулыбался, начиная понимать смысл сказанного.

— Есть. Есть у меня такие люди. Обдумать надо, что да как.

Правитель кивнул, отворачиваясь.

— Обдумай, Януш, иди и обдумай. Только не ошибись, второго такого случая может и не представиться. Этот демон стар и мудр, может, даже старше меня будет.

Правитель, не оглядываясь, вышел из зала, оставив воеводу наедине со своими мыслями.

…Переправа через Северное море на ладьях поразила Малюту до глубины души. Родившись и прожив всю жизнь в дремучих лесах, он никогда не видел столько воды. Холодное иссиня-серое покрывало моря тревожно волновалось, предупреждая о своем могуществе. Отряд переправлялся двумя огромными ладьями, вместившими в себя и коней, и людей его сотни. Эти большие лодки ходили под парусами и веслами и поистине являлись великим творением рук человеческих. Невысокие — по грудь — борта защищали людей от накатывающихся волн, разбивающихся о них и осыпающих лица холодными брызгами. Носы кораблей изображали головы драконов, вырезанные руками умелых мастеров. Их длинные шеи были хищно выгнуты вперед, словно вглядывались в невидимые далекие берега.

Уверенно рассекая тяжелые холодные волны, корабли шли к побережью материка. Непривычных к морским переходам воинов выворачивало наизнанку, заставляя перегибаться через борта. Моряки лишь посмеивались над ними, в дружном ритме налегая на весла. Малюта расположился у самого носа, восторженно вглядываясь в приближающийся берег. Двухдневный переход показался ему слишком долгим, и возникшая на горизонте темная полоска неимоверно его радовала. Наконец-то в небе появились птицы, оповещая о близости земли. Любопытные чайки низко парили над кораблями в поисках поживы. Воины приободрились, нетерпеливо поглядывая вперед. Морская качка доконала их окончательно, и близость твердой земли вызвала среди них шутливые разговоры.

— Эй, Малюта, а может, ну их, тех баеджиртов? Айда обратно! Два дня у борта — и дома.

Воины рассмеялись над двусмысленной шуткой. Все знали, какой наказ получил их молодой сотник. Конечно, никто не злорадствовал, что в случае неудачи не сносить ему головы, но и зависть иным покоя не давала. Прослужив в Сварожьей Дружине долгие годы, многие желали получить звание сотника. Малюта не обижался на их острые шпильки, лишь иногда осаживая шутников твердым пристальным взглядом. Слухи в армии расходились быстро, и разговоры о его поединке со стражей врат очень скоро достигли ушей воинов.

Наконец корабли подошли к пристани, построенной ариями сотни лет назад. Лошадям, чтобы не пугались, завязывали глаза, и одну за другой выводили по толстым деревянным доскам. У пристани собрались любопытные жители местной деревеньки, простодушно улыбаясь и приветствуя воинов столицы. Молодые девки в нарядных вышитых рубахах заигрывали с воинами, угощая из крынок молоком. Малюта улыбался, поглядывая на них свысока. Каждая деревенская семья была рада заманить в свой род воина. Мало кто из них рассчитывал заполучить мужа — редко такое удавалось. А вот дитя понести ог сильного воина — тоже славное дело. Молоденькая, годков шестнадцати, белокурая девица подбежала к Малюте, протягивая крынку.

— Эй, красавец, не хочешь молочка парного испить? Поди, море лаской не сильно баловало?

Малюта принял протянутую крынку, благодарно кивнув в ответ, и принялся жадно пить, не сводя с девицы глаз. Белые ручейки потекли по щекам, задерживаясь каплями на бороде. Напившись от души, он благодарно возвратил пустую крынку, приговаривая:

— Ай да молоко! Бело, что твои кудри, красавица. Как звать-то тебя?

— Снежанкой меня родители прозвали, — девица зарделась от услышанной похвалы. — А тебя, воин, как кличут?

— Малюта я. — Он остановил коня, оглянувшись на воинов. — Привал, вои! Передохнем после плавания и дальше тронемся.

Воины радостно закивали, поддерживая решение командира. Девица восхищенно захлопала ресницами, понимая, что поила молоком самого сотника.

— Малютой? Не очень-то ты мал, как я погляжу. Видать, не ожидали батюшка с матушкой, что такого великана вырастят?

Малюта спрыгнул, привязывая коня к ближайшему плетню, и обернулся, внимательно ее разглядывая. Девка была молодой и красивой, как говорят, кровь с молоком. Голубые глаза, не стесняясь, оглядывали его, словно примеряя обновку. Пышная грудь наигранно вздымалась, привлекая к себе его взгляды.

— Чего замолчал? Аль напомнила я тебе кого? Наверное, невесту белокурую вспомнил?

Малюта грустно покачал головой. Образ Чернавы расплывчато промелькнул перед глазами, словно стираясь со временем. Уже не щемило сердце при воспоминании о ней, не наливались гневом глаза, повидавшие брошенную в лесу шубу — его подарок. Правду говорят в народе — время все лечит.

— Нет, красавица, нет у меня невесты. Была б — сидел бы дома. Ну расскажи, как вы тут поживаете?

Девушка игриво придвинулась ближе, протянув руку и поглаживая морду жеребца. Конь потянулся жадными губами в поисках угощения.

— А чего там говорить, живем — хлеб жуем. Спокойно здесь у нас, никакие степняки набегами не беспокоят. Луга у нас сочные, скотина потому и растет справная. Одна беда, молодцев сильных маловато. Поразбежались. Кто с торговыми обозами уехал, кто, как ты, в армию подался. Асгард воинов давеча нанимал, так всех молодцев и увели за собой. А ты давно в Дружине служишь?

— Да нет, только поступил на службу.

— И уже сотником стал? Видать, хороший ты воин, коли сразу по службе выбился.

Девица прервалась, обдумывая слова, слегка опустила глаза, заливаясь едва заметным румянцем.

— Так коли ты сотник, то дай наказ заночевать в нашей деревне. Поди, устали с дороги, а с утра бы и в путь двинулись?

Малюта улыбнулся, поглядывая на нее.

— С огромным бы удовольствием, красавица. Только сейчас никак нельзя, дела у нас спешные. Может, на обратном пути заглянем к вам.

Девушка, не глядя на него, стала нервно перебирать гриву коня, заплетая ему косичку.

— Точно приедешь?

Малюта, улыбнувшись, пожал плечами и обернулся к воинам:

— По коням! Дорога нам неблизкая предстоит, нечего расхолаживаться.

Конная сотня неторопливо продвигалась по Рипейскому предгорью. Лесистые холмы стелились зеленым покрывалом у подножия гор. Далекие заснеженные вершины надменно поглядывали на людей с высоты своих вековых лет. Здесь начинались владения баеджиртов, из которых, по приказу воеводы Януша, необходимо было завербовать хотя бы тысячу воинов. Перед походом Малюта долго расспрашивал служащих в Дружине баеджиртов об их народе. Они гордо рассказывали ему легенды, передаваемые им отцами и дедами. Их род был огромным и сплоченным. По легендам, он брал начало от Небесной Кобылы, которая отбилась от своего стада и спустилась на землю в поисках свободы. Она проскакала полземли, выбирая луга с самой сочной травой. И вот, добравшись до предгорья, нашла лучшие пастбища. На этих лугах она увидела огромного белого жеребца, которого Бог Перун выпустил на выпас. Так и появился народ баеджиртов, почитающий коней своими предками.

Когда у них рождался мальчик, это был праздник для всей деревни. Мужчины собирались у высеченного из камня многолетнего идола Небесной Кобылы и приносили ей дары в благодарность за рожденного воина. Мальца, еще не научившегося ходить, сажали на коня, приучая к верховой езде. И не зря Правитель набирал Дружину из их воинов, ибо лучше наездников не сыскать во всем мире. Они умело управлялись с любым оружием, будь-то меч, копье либо лук. В дружеских стычках, кои устраивались в Дружине с целью поддержания боевой формы, Малюта убедился в том, что баеджирты яростны в бою не меньше степняков.

Предыдущие вербовщики не смогли набрать и сотни воинов, получив краткий отказ старейшин. Суровые законы были у этого народа. В деревнях, как и у древлян, правили старейшины. Только деревни их были большие, и не было у них городов.

Старейшины деревень совместно принимали решения, касающиеся жизни своего народа. С приездом вербовщиков был собран совет старейшин, на котором и порешили — баеджирты воевать не станут. Асгардцы напомнили старейшинам о древнем договоре с Правителем, чья рать обязалась хранить мир на землях баеджиртов в обмен на воинов. На что был получен короткий ответ: «Нет такого врага, с коим великий народ баеджиртов не совладает. Хватит сеять смуту в наших деревнях. Уходите».

Отказываясь от участия в войне, эти хитрые воины не брезговали разбойными налетами. Купцы со своими обозами здесь были частыми гостями. Местные леса богаты соболем, на который у торговцев хороший спрос. А из реки Магры, что спускалась с гор бурным потоком, баеджирты мыли золото и самоцветные камни. Эти камни очень ценились в Асгарде и других городах Дарии. Особо пользовалась спросом недорогая бирюза, бусы из которой так любили городские девицы. Эти купцы, как правило, и становились жертвами разбойных нападений. Стоило торговцу сэкономить на охране обоза, и наказание следовало незамедлительно.

Вскоре сотня выехала из предгорья на зеленую равнину, которая простиралась до самого горизонта. Дивные зеленые поля радовали глаз свежестью молодых трав. Невдалеке показалась густая дубовая роща, за которой находилась деревня баеджиртов. Огромные глинобитные бараки располагались вкруговую, дабы держать оборону в случае нападения врагов. Баеджирты жили огромными родовыми семьями. Каждый барак насчитывал по пятьдесят, а то и семьдесят обитателей. Судя по количеству строений, поселение было довольно крупным, сотен на пять человек. Обычаи этого народа заметно отличались от гостеприимства святорусов. Молодые угрюмые воины вышли на улицу, едва завидев приближение чужаков. Девушки с любопытством выглядывали из дверей, пытаясь рассмотреть пришельцев. Однако стоило старшему в семье прикрикнуть, как двери бараков быстро закрывались. Латники въехали в деревню. Малюта поднял руку, давая команду остановиться. Спрыгнув с коня, он неторопливой поступью подошел к ближайшей группе воинов.

— Здравы будьте, сильные воины рода своего.

Баеджирты молча кивнули, не отвечая на приветствие. Затем один из них спросил на коверканном арийском языке:

— Чего приехали? Ищете кого?

Малюта нахмурился, понимая, что разговор будет не из приятных.

— Могу ли я поговорить со старейшиной вашим? Скажите, сотник из Сварожьей Дружины спрашивает.

Воин едва кивнул, давая согласие, и молодой соплеменник бегом бросился на поиски старейшины. Малюта внимательно разглядывал неприветливых хозяев. Меховые шапки под теплым весенним солнцем смешно смотрелись на их головах. Длинные рубахи до колен, перевязанные веревкой, словно поясом, были грязными. Неопрятный народ, дикий, а дикари только на своем языке и понимают суть. «Да, видимо, не получится полюбовного разговора», — подумал Малюта. Старейшина, сдвинув брови, сердито шел к нежданным гостям. Он был еще не слишком стар, едва разменяв шестой десяток. Коренастый, крепкий, в его уверенной походке все еще ощущалась сила воина. Жилистая рука уверенно лежала на рукояти кривого меча, висящего на поясе.

Малюта склонил голову, приветствуя старшего по возрасту.

— Здрав будь старейшина, процветания твоему Роду.

Суровые карие глаза замерли в подозрительном прищуре.

— И ты будь здрав, чужестранец. Что привело тебя в наш край?

— Служба привела нас к тебе, старейшина. Тысячи лет правит Дарийская империя нашим миром, и никогда при том правлении смуты не было. Да, видимо, завелась и в нашем стаде паршивая овца. Поднялись на бунт волчьи племена, с ними и святорусы некоторые. Армию собирают, деревни и города предают огню. Забыли о гневе Перуновом, бесчинствуют и живут не по Прави.

Старейшина кивнул, давая понять, что знает о происходящем.

— Месяц тому были у нас ваши вербовщики. Мы все им сказали. Зачем снова приехали?

Малюта сдвинул брови, начиная сердиться на его тупое упрямство.

— Ваш ответ они передали Правителю. Скажи, старейшина, не боится ваш народ гнева Богов? Аль не вы обратились к нему сотни лет назад за помощью? Не вы ли поклялись ему в верности и соблюдении мирного союза? Небесной Лошадью клялись! Не устыдятся ли ваши пращуры дел потомков своих? Видел я ваши священные рощи, тысячи дубов посажено в память об ушедших предках.

Староста громко рыкнул в сторону своих воинов, отдавая команду. Сверкнули кривые мечи, вынутые из ножен. Баеджирты сдвинулись полукольцом, шаг за шагом оттесняя Малюту от старосты.

— Убирайтесь с нашей земли! Даем вам один день, чтобы покинуть наши владения.

Малюта многозначительно кивнул, запрыгивая на коня.

— Я понял тебя, староста. Придется призвать к ответу твоих пращуров, быть может, они клятву быстрее вспомнят.

Он махнул рукой, и сотня развернула коней, выезжая из деревни. Начало переговоров было положено.

Старейшина задумчиво смотрел им вслед, пытаясь понять сказанную сотником бессмыслицу. Как можно призвать к ответу усопших? Большой воин, однако совсем глупый.

Малюта ехал молча, вспоминая рассказанную одним баеджиртом легенду. Когда в их народе умирает человек, его сжигают на костре. И идут сыновья в дубовую рощу и сажают там новое дерево в память об ушедшем родителе. Так и появилась у них подле каждой деревни священная дубовая роща. И покуда деревья растут на этой земле, не угаснет сила баеджирского рода. Будут рождаться сильные воины, красивые дочери, и земля будет давать сочные травы для их коней. Но горе тому поселению, кое не убережет свою святыню. И не будет тем потомкам места в родной земле. На луга придет засуха, лишая коней корма, и явятся черные воины, уничтожая род до последнего ребенка. Ибо с погибшими деревьями канут в небытие и души предков, не имея возможности возродиться в новом теле. Потому уходить нужно этому роду в поиске иных земель, где не будут знать об их позоре.

У каждого народа своя вера.

Малюта горько усмехнулся, развернув отряд в сторону ближайшего леса.

Холодное утро застало латников за трудами усердными. Всю ночь, не разгибая спин, они рубили в лесу дрова и, увязывая на коней, тихо перевозили к священной дубовой роще баеджиртов. Воины негромко переговаривались, недовольные приказами Малюты. Ох не доведет их до добра этот молодой сотник. Это же нужно такое придумать, разложить костры в священной роще баеджиртов? Со всех деревень примчатся тысячи конных воинов, ведомые яростью мести.

Малюта старался не обращать внимания на их разговоры, загружая людей тяжелой работой. Все должно получиться, не может быть иначе. Не пойдут баеджирты против веры своей, не смогут смириться с позором. Пусть даже свершат месть, вырезав всю сотню до единого воина, ничего это для них уже не изменит. Дрова и хворост раскладывали вокруг самых толстых деревьев, старательно увязывая бечевой, чтобы нельзя было разбросать вручную.

Из деревни выехал воин. Рассмотрев с рассветом чужаков у родовой святыни, он громко закричал, призывая родичей на помощь. Малюта приказал зажечь факелы, и десять воинов, вооружившись огнем, встали у костров. Оставшиеся ратники сели на коней, вынимая мечи наизготовку. Широкая шеренга выстроилась, ощетинившись мечами и прикрываясь щитами. Малюта выехал на три шага вперед и замер в ожидании хозяев. Из деревни галопом появился отряд, вдвое превосходящий его сотню по количеству. Ослепленные яростью воины рвались вперед, желая уничтожить осквернителей. Малюта поднял руку, громко закричав:

— Стойте!!! Стойте или я дам команду сжечь вашу святыню! Огромные костры заложены по всей роще, лишь искра попадет, и никто в этой степи не погасит то пламя. Оставлю от вашей рощи лишь пепелище!

Разгневанные баеджирты осадили коней, поднимая копытами тучи пыли. Резвые жеребцы топтались на месте, натыкаясь друг на друга. Воины выкрикивали ругательства на своем языке, недвусмысленно размахивая кривыми мечами. Двое лучников спустили тетиву, вогнав стрелы у ног Малютиного жеребца, раздался властный окрик, и воины замолчали, пропуская вперед старейшину. Неторопливо подъехав к Малюте, он остановился бок о бок, гневно глядя в его глаза.

— Смерти ищешь, шакал?! Ты, видимо, родился глухим, раз не слышал, что я тебе вчера сказал.

Малюта спокойно смотрел ему в глаза, не проявляя и тени страха. Он уже понял, что попал в самую точку. Теперь лишь нужно дать им достойный выход из сложившейся ситуации, чтобы и овцы были целы, и волки сыты.

— Не кричи, я не глухой. Слава Богам, здоровым народился на этот свет. И, в отличие от вас, слово свое всегда держу. Ты оскорблен моим поступком? Я посягнул на вашу честь и святыню? У вас не осталось чести, коли вы не держите данных предками обещаний. Я даю вам лишь один день для того, чтобы убедить старейшин выполнить наш договор. Мне нужны две тысячи воинов, которые вступят в ряды Сварожьей Дружины. Плата будет высокой. В случае отказа в огне сгорят все рощи в округе! Ты готов торговаться о такой цене, старейшина?

Старейшина долго молчал, поигрывая желваками скул. Рука его нервно сжимала рукоять меча, лишь на дюйм вынув его из ножен. Наконец клинок с лязгом вошел в ножны, и староста расхохотался:

— Хорошо, щенок, я приведу тебе две тысячи воинов. В обмен на твою жизнь! Договорились?

Малюта кивнул.

— Лишь в равном поединке. Меч на меч. — Он улыбнулся, вспоминая встречу со стражами у ворот Асгарда. — Выставишь против меня десяток воинов. Этого достаточно, чтобы утолить твою месть?

— Более чем, — прошипел старейшина, разворачивая коня и направляясь в селение, — жди до завтрашнего утра. И чтобы ни одно дерево не загорелось. Слышал?

Озлобленные баеджирты развернули коней и направились в деревню вслед за старейшиной. Малюта глубоко вздохнул, пряча в ножны клинок чуть подрагивающей рукой.

Весь день и последующую ночь воины не смыкали глаз, опасаясь внезапного нападения. Малюта не думал, что старейшина нарушит данное обещание, но лучше быть живым, чем доверчивым. Утром, поднимая тучи пыли, появился огромный конный отряд баеджиртов, ведомый старейшиной. Дружинники быстро сели на коней, приготовившись к своей последней битве. Все в округе стихло в напряжении, нарушаемом лишь конским топотом и треском факелов. Малюта выехал вперед, встречая баеджиртов. Гордо расправив могучие плечи, он старался не выказывать беспокойства. Огромный конный отряд остановился, повинуясь поднятой руке старейшины.

— Я держу свое слово. Вот мои воины, в которых так нуждается Асгард. Потушите факелы, мы не тронем вас. Слово даю.

Малюта обернулся в сторону рощи и пронзительно свистнул, подавая сигнал тушить факелы. Он поехал вдоль огромного конного строя, вглядываясь в злые карие глаза баеджиртов. Воины были жилистыми. Смуглые, закаленные ветрами лица смотрели на него свирепо и уверенно. Его глаза блуждали по их кожаным доспехам, привычно высматривая прорехи в защите. Взгляд вскользь прошелся по очередному воину и резко вернулся обратно. На поясе коренастого баеджирта красовался расшитый золотом кошель. Этот узор Малюта не мог перепутать ни с каким другим. Это был кошель купца Некраса, из которого месяц назад Малюта получал оплату за охрану обоза. Остановив коня, сотник взглянул в наглые насмешливые глаза воина.

— Откуда у тебя этот кошель?

Воин непонимающе уставился на протянутую к нему руку, оглядывая себя. Затем, догадавшись, о чем его спрашивают, заулыбался, мерзко ощерившись желтыми зубами. Малюта закипел от гнева, догадываясь и без слов о произошедшем. Никогда Некрас не расставался с этой вещью, ибо не было для купца ничего более ценного, чем кошель. Стегнув коня поводом, медведич подъехал к старейшине, соскакивая наземь.

— Наш уговор в силе. Пусть выйдут из строя девять воинов, желающих моей крови. — Его глаза гневно сверкнули, и, указав пальцем на владельца кошеля, он добавил: — Десятым я требую его!

Старейшина удивленно обернулся, оглядываясь на указанного воина. Непонимание отразилось на его лице.

— Это сын моего брата. Мне радостно оттого, что мой родственник сможет забрать твою никчемную жизнь.

Он стал выкрикивать имена воинов, избранных для поединка, и они, один за другим спрыгивая наземь, подходили к нему. Последним подошел племянник старейшины, удивленно поглядывавший на Малюту. Медведич достал из мешка заточной камень и стал плавно доводить клинок, не глядя в их сторону. Предстоящий поединок не будет дружественным, сегодня он станет рубиться насмерть, спасая собственную жизнь. Закончив с мечом, Малюта потуже затянул все кожаные ремни, скрывая щели в доспехе. Взяв в левую руку щит, а в правую меч, он отошел в сторону, выбирая наиболее ровное место для боя.

— Я готов, — глаза зло смотрели из-под шлема на идущих к нему воинов.

Словно играючи, неторопливо, они надвигались на него цепью, медленно замыкая в кольцо. Их тактика была проста и понятна — окружить, и, отвлекая спереди, напасть со спины. Он позволил им это сделать, не сдвинувшись с места ни на шаг. Мельком увидел племянника старейшины, уходящего ему за спину. Двое бросились вперед, нанося сокрушительные рубящие удары кривыми мечами. Прикрывшись щитом от левого, он схлестнул клинки со вторым воином, ударив его коленом в пах. Глухо выдохнув, тот согнулся, опуская руку с мечом.

Отмахнувшись по кругу щитом, словно крылом, Малюта заступил ему за спину, толкнув на первого, и ударил в спину клинком. Кожаный доспех не выдержал колющего удара, воин вскрикнул от боли, повиснув на руках товарища. Выдергивая клинок, медведич тут же на одном движении крутнулся, отгоняя ударом бросившихся со спины. Вновь развернувшись к оказавшемуся в центре воину, он бросился вперед, нанося серию колющих ударов.

Баеджирт наглухо прикрылся небольшим круглым щитом. Заставив несколькими ударами поднять щит, Малюта ударил в открытое бедро, вспоров жизненную жилу. Отскочив от медведича, воин припал на колено, удивленно рассматривая алую кровь, фонтаном хлещущую из его ноги. Бросив оружие, он пополз из круга, стягивая с себя пояс. Его руки дрожали, пытаясь перетянуть поясом ногу. Двумя противниками стало меньше, и оставшиеся яростно кинулись к Малюте, нанося удары. Пытаясь удержаться на ногах, он прикрывался щитом, пропустив пару ударов по шлему и плечу. Защищаясь, Малюта изредка выбрасывал меч, лишь когда противники открывались при ударе. Уходя по кругу вправо, он поломал их строй. И лишь когда они столпились, мешая друг другу, бросился вперед, нанося сильные рубящие удары.

Тепло разливалось по правому плечу, чей-то клинок распорол его наплечник. Малюта понимал: времени осталось мало, капля за каплей потеря крови лишит его сил. Его клинок выпад за выпадом, выискивая ошибки врагов, достигал цели.

Сердце гулко билось в груди, он начал задыхаться от усталости. Раз за разом, целя в голову, наносил удары в живот и по ногам, обманывая противников. Сумасшедший темп сечи спал, оставив на траве еще четверых баеджиртов. Оставшиеся четверо на мгновенье остановились, переводя дыхание. И Малюта дал себе передышку, медленно отступая от них. Старейшина что-то зло крикнул на своем языке, заставляя испуганных воинов двинуться вперед. Правая рука стала неметь, усталость медленно растекалась по телу медведича, щит стал неимоверно тяжелым. Он поборол в себе желание бросить его, глубоко выдохнул и резво пошел навстречу врагам. Сверля глазами племянника старосты, старающегося держаться за спинами товарищей, Малюта резко бросился на ближайшего баеджирта. Парень попятился, отбивая удар. Было видно, что он испуган видом тел лежащих товарищей.

Этот чужеземец очень странно бился. Его глаза смотрели мимо противника, будто он задумался над чем-то. Потому и предсказать, куда он нанесет удар, было очень сложно.

Малюта, почувствовав слабину врагов, усилил натиск, обходя парня сбоку и оставляя остальных воинов за его спиной. Парень неуклюже отбивал удары кривым мечом, пытаясь защититься щитом от частых колющих выпадов. Вдруг лезвие меча, словно змея, скользнуло мимо его клинка, вонзившись в лицо. Отшатнувшись, воин уронил меч и схватился рукой за безобразную рану.

Старейшина нервничал, сжимая рукоять меча. Никогда ранее он не видел, чтобы один воин так умело противостоял десятку. Да что там противостоял, он их просто убивал. Убивал быстро, одного за другим пронзая клинком, и постоянно косился на племянника, словно оставляя того напоследок. Вот еще один упал на колени, пронзенный в живот мечом. Медведич, грубо упершись ногою в плечо, освободил клинок, отбрасывая умирающего наземь.

— Стой! Бой окончен! — Старейшина не выдержал этого кровавого зрелища. Следующим мог стать его племянник. — Ты доказал свое мужество. Наш род прощает тебе твой проступок. Забирай воинов и уходи с миром.

Малюта перевел дыхание, искоса взглянув на старейшину. Затем поднял меч, указывая им на племянника.

— Этот человек убил моего друга. Теперь он мой враг. Он продолжит бой. Второй может уходить.

Малюта бросил щит, перекладывая меч в левую руку. Старейшина, нахмурив брови, вновь заговорил:

— Я сказал, бой окончен! Ты находишься на моей земле и будешь подчиняться моим законам! Не заставляй меня нарушить данное слово.

Медведич оглянулся на баеджиртов. Нахмуренные воины судорожно сжимали рукояти мечей, с ненавистью наблюдая за сражением. Кто-то из ратников, стоящих по другую сторону, окликнул его:

— Эй, сотник, мы свой долг исполнили. Не путал бы ты нас в свою жизнь!

Малюта глубоко вздохнул, наклонился, срывая пучок травы, и пошел к своему коню, вытирая клинок от крови. Две тысячи баеджиртов смотрели в спину будущему тысяцкому. Уже не было ярости в их взглядах, лишь уважение к его силе и духу воина.

 

ГЛАВА 12

Великая битва Тьмы началась в северных землях. Пятитысячный отряд самых отъявленных негодяев двигался на полдень к территориям харийцев. Волки, являясь одной из ветвей святорусов, все же очень от них отличались. Дикие нравы этого племени будили в них кровожадность и жажду наживы. Они не строили городов, не пытались стать огнищанами, сидящими в домах и греющимися у очагов. Вольная жизнь и право сильного вели это племя вперед. Волки захватывали чужие земли и уводили скот. Зачем строить город, если можно собрать большой отряд и захватить уже отстроенный? Там и пожива добрая, и скотина откормленная. На купеческих трактах установили плату для желающих беспрепятственного проезда. Последнее время купцы стали нанимать себе многочисленную охрану, проходя по их землям. Это приводило к большим потерям в рядах разбойников. Потому и порешили волки брать с купчин плату за проезд. А коли охрана обоза была совсем малой, то и плата купцам здесь не помогала. Склевало тех купцов воронье в дремучих лесах.

Друзья ведьмаки — Безобраз, Вандал и Лиходей добрую сотню лет знали этот народ, проживая среди них. Разбойная жизнь веселила ведьмаков, позволяя заниматься привычным занятием. Безобраз долгие годы возглавлял самый разбойный отряд в северном крае. Более жестокого убийцу этот мир давно не видел. Никогда его воины не оставляли после себя ни живых, ни раненых. Их лесное братство не подчинялось никаким законам, кроме собственных. Ни местный князь со своей ратью, ни призываемые им на помощь арийские отряды не смогли уничтожить это отродье. Сотни княжих воинов упокоились в тех лесах, пытаясь вытеснить волков на пустошь. Знающие чуть не каждое дерево, каждую лесную тропу, разбойники умело устраивали засады, вырезая врагов до последнего.

Уставший от их бесчинства князь обратился в Асгард за помощью. Через месяц из столицы прибыли пять сотен пешей рати, специально обученной к войне в лесах. Воины собирались шутя расправиться с разбойниками, даже не задумываясь о возможности поражения. С ними прибыл и волхв, которого направили в помощь Великие Уры. Это был еще не старый, но уже рано поседевший муж из полянского племени. Объехав за один день близлежащие к лесам деревни, расспросив людей и услышав множество рассказов, он вернулся угрюмый и надолго закрылся в отведенной ему горнице. Наполнив деревянное ведро родниковой водой, волхв всю ночь ворожил, пытаясь разобраться в происходящем.

Видения пролетали перед его глазами словно кошмарный сон. Кровь, убийства, грабежи и надругательства двигали этими разбойниками. Он увидел их лесное убежище, сотни убогих шатров из хвороста, в коих они проживали. А затем его взору предстал вожак этой волчьей стаи. Широкоплечий коренастый воин, косолапя словно медведь, бродил по зеленой поляне, жадно поглядывая на вертел с мясом.

Волхв не мог ошибиться, это действительно был вожак, от которого за версту веяло силой и властью. Потянувшись к нему своим сознанием, волхв попытался прочесть его мысли. Разбойник дернулся, словно почуяв неладное, и обернулся, безошибочно вглядываясь в соглядатая. Рука его молниеносно выхватила из ножен меч. Совершив два нечеловеческих прыжка, он приблизился к волхву. Темное лезвие клинка невиданной в этих землях работы с шипением вспороло воздух, окрасившись кровью. Поздно отшатнувшись от воды, волхв упал, хватаясь руками за рассеченное лицо. Подоспевшие на его крики стражники удивленно переговаривались, пытаясь понять, каким образом он поранился.

Целую седмицу волхв ни с кем не разговаривал, лишь ворожил с травами, пытаясь залечить полученное увечье. Если бы не его ворожба, помер бы он еще в первый день. Рана все не заживала, начав гноиться, и на восьмой день странная болезнь ужасными язвами распространилась по всему телу волхва.

Волхв пришел к князю, с трудом опираясь на свой посох. Долгим был их разговор о предстоящей битве. Князь выслушал его рассказ о лесном колдуне, способном на страшную ворожбу. Был внимателен к предложению попросить помощи у Великих Уров. А затем выгнал волхва и отдал команду прибывшему воинству готовиться к походу. Так началась битва, к которой долго готовились ведьмаки. Именно здесь, в диких волчьих владениях, должна была вспыхнуть первая искра восстания, отвлекая взор Правителя от главного удара.

После шабаша Стоян долго объяснял каждому из братьев свой безумный план. Наступала Ночь Сварога, и темные силы получили возможность начать эту войну. Привыкшие к открытому бою, верившие лишь в свою силу, его братья не привыкли к столь изощренному коварству. Каждый молча внимал ему, полагаясь на прошлый опыт. Все они знали о предыдущем поражении, в котором уцелели лишь Стоян и Пастух. Никаких размолвок не должно быть промеж ними в этом сражении, иначе не одержать им победы. Безобраз, Вандал и Лиходей, подняв восстание, должны были собрать армию для похода на полдень. Здесь, у подножия горы Ара, им следовало остановить войска харийцев, которые непременно выступят на помощь Правителю. А Стоян, Пастух и Падун должны нанести решающий удар в самое сердце Империи.

Безобраз радовался началу войны словно ребенок. Сколько ни говорил ему Стоян о необходимости держать в секрете собственное могущество, все без толку. С каждым годом в волчьих лесах добавлялось слухов и легенд о великом колдуне, правящем разбойниками. Местный князь никогда не верил этим легендам. Он считал, что праведному мечу нет разницы, чью голову сносить. Потому и выгнал несчастного волхва, не прислушавшись к его советам. А прислушаться стоило, ибо, едва войдя в леса, арийские ратники столкнулись с безумным сопротивлением. Из-за каждого дерева вылетали стрелы, выпущенные тугими волчьими луками, заставляя их залечь за деревьями и прикрыться щитами. Разбойники медленно уводили их в дремучие чащи, с каждым шагом отбирая жизнь за жизнью. Созданные Безобразом марева выглядывали из-за каждого дерева, заставляя ратников тратить попусту стрелы. Измотанные бестолковой битвой с миражами, они остановились, заблудившись в лесу. А затем началась кровавая сеча, в которой короткие мечи волков имели большее преимущество. Разбойники окружили ратников плотным кольцом, накатываясь с дикими кличами, лавина за лавиной. Густой лес не позволял ратникам выстроиться в боевом порядке и защищаться длинными клинками.

Пять сотен воинов полегли в один день. Лишь три десятка раненых вышли из леса, вознося молитвы Богам за спасенные жизни. Безобраз ликовал, одержав первую серьезную победу. Лиходей и Вандал, возглавив небольшие отряды, отправились по ближайшим деревням нанимать воинов. Испуганный князь заперся в городе, выставив на стены две тысячи воинов, весь свой гарнизон.

Через седмицу огромный разбойничий отряд выступил в поход. Пять тысяч воинов, облаченных в кожаные доспехи и шкуры, двигались вдоль городских укреплений. В этот раз беда обошла город стороной. Стоян запретил ввязываться в ненужные сражения. Переход к югу предстоял долгий и нелегкий. И там, у подножия горы Ара, ему нужны были сильные, не измотанные воины. Безобраз лишь грустно взглянул в сторону столицы Северного царства, сожалея об отсутствии времени. Сотню лет он стремился править этим народом, да, видно, не судьба в этой жизни.

Вандал, свернув с дороги, подъехал ближе к городу, мерзко улыбаясь перепуганным стражникам. Его руки поднялись к небу, пальцы зашевелились, словно перебирая невидимые нити. Одна за другой со всех окрестностей стали слетаться мерзкие зеленые мухи и лесные москиты. Вскоре огромное облако насекомых закружило над его головой. Нарастающий гул жужжащих насекомых достиг стен города. Крупные дикие осы медленно подлетали роями, вливаясь в безумный вихрь. Вандал взмахнул рукой, указывая в сторону города. Туча сорвалась, словно получив долгожданную команду, и ринулась через стены. Испуганные стражники стали прикрываться бесполезными щитами, приседая за бревенчатыми бойницами. Не тронув людей, насекомые достигли самого центра города, облепив Перунова идола, сидящего на коне, плотным покрывалом мерзости. Жители попрятались по домам, плотно закрывая окна и двери, затыкая щели тряпьем. Испуганные жрецы, увидев надругательство над святыней, забегали, разводя вокруг идола дымящиеся костры. Озлобленные осы бросались на них, безжалостно жаля и отгоняя прочь от огня. Вандал засмеялся, свершив грязное дело. Не одну седмицу будут маяться горожане, пытаясь очистить свое божество от этого надругательства. Он жестоко хлестнул коня, догоняя удаляющихся братьев. Лиходей осуждающе взглянул на ухмыляющегося Вандала.

— Когда вы с Безобразом уже угомонитесь? Вам все игры да развлечения, лучше поберегите силы для настоящей битвы.

Безобраз покачал головой, не соглашаясь с братом. Обернувшись к огромному пепельному соколу, сидящему у него на плече, он проговорил:

— Да нет, не игры это. Живого врага за спиной оставляем. А я в настоящей битве оглядываться не люблю. А Вандал прав, и искусство его великое. Хочешь сокрушить врага — сокруши его веру.

Ведьмаки надолго замолчали, вглядываясь вперед. Безобраз протянул к птице руку, поглаживая по голове. Сокол пронзительно вскрикнул, пытаясь укусить за палец. Толстый кожаный наплечник заскрипел от вонзенных когтей. Безобраз рассмеялся, ловко ухватив птицу за клюв.

К вечеру отряд должен был перейти границу полян, а значит, не избежать бессмысленных столкновений с местными племенами. Безобраз думал о том, где бы пополнить отряд воинами. Племена святорусов не любили волчьих братьев, побаиваясь их, относясь к ним словно к варварам. Тяжело будет среди них набрать воинов. Тут лишь Стояну по силам управиться, за ним людишки, словно на поводе, идут. Безобраз, улыбнувшись, оглянулся на свое немалое воинство. Буйные волки, обпившись перед дорогой медовухи, горланили песни, весело перекрикивая друг друга. Любил он это племя, бесстрашно бросающееся на врага, бьющееся в бою не на жизнь, а на смерть. Они лишь войной и жили, попирая ногами тела врагов, и уходили из жизни, не выронив из рук мечей.

На закате отряд пересек владения полян, расположившись в ближайшей степи на ночлег. Разведя сотни костров, воины дружно принялись за еду, доставая из походных мешков лепешки и вяленое мясо. Тут же по кругу пошли меха с медовухой, развязывая языки и расслабляя утомленные дорогой тела. Лиходей прошел по краю лагеря, расставляя ночные посты. Зная пристрастие волков к медовому напитку, он не поленился расставить и собственные обереги. Отойдя от лагеря на сотню шагов, ведьмак воткнул в траве кол. Потянувшись к нему сознанием, привязываясь словно нитью, он пошел вдоль лагеря, негромко нашептывая:

Обойдя лагерь по кругу, ведьмак прочно закрепил заклятье, недовольно поглядывая на пьянствующих воинов. Безобраз подошел, заключил брата в медвежьи объятия.

— Ну и чего ты загрустил? Пойдем к костру, выпьем медовухи, пока сон не сморил. Не грусти, брат, скоро битва, повеселимся на славу.

Лиходей покачал головой, голубые глаза сурово смотрели сквозь ниспадающие пепельные локоны.

— Нерадостно мне, брат. Ты меня знаешь, я Лихо за версту чую. Тяжелый это будет для нас бой, кабы не последний.

Безобраз безразлично пожал плечами.

— Может, и последний. Не грусти, брат, прежде чем пасть — успеем высоко подняться. О нас станут слагать легенды, о том, как мы победили Богов! Мы никогда не умрем, брат!

Безобраз пересадил сокола на руку и, прислонившись к его голове, тихо зашептал. Птица замерла, настороженно вслушиваясь в его слова, затем, истошно вскрикнув, сорвалась с руки и взмыла в небо. Сообщение Стояну было отправлено. Ведьмаки сели у костра, разливая медовуху по чаркам и вспоминая былые веселые времена. За разговорами время пролетело незаметно, сладкий напиток закрыл им глаза, погружая в долгожданный сон. Лиходей, засыпая, прошептал заветные слова, подаренные ему Мораной.

Лиходей вышел на поляну, тревожно оглядываясь по сторонам. Деревья хмуро окружали его, протягивая свои черные корявые ветви. В Сварге лес не был зеленым, листья здесь были темно-синими, словно дикий виноград, голубая трава нежно стелилась под ногами, будто ублажая незваного гостя. Ведьмак прислушался к непривычным для уха звукам. Лес был переполнен веселым щебетом птиц, которых и в Яви не каждый день услышишь. Суетливые пчелы собирали нектар, уже не стремясь в родной улей, а поедая лакомство прямо в цветках. Здесь все было иначе, чем в Яви. Природа цветет, не увядая, яркое голубое солнце согревает своими лучами навсегда ушедшие души пращуров. И никогда нет зимы. Лиходей был здесь не по Прави, прокравшись в сновидение словно тать. Он пришел на встречу, страх перед которой бросал его в дрожь. Рожденный Мораной, он получил особый дар, который никогда его не радовал.

Из всех божеств, будь они светлыми или темными, лишь одно держалось стороной — Одноглазое Лихо. Это был неудачный ребенок Сварога, злобный, завистливый, страдающий от своей ущербности. Не смогло Добро согреть и утешить его, не родилась в его сердце любовь к роду человеческому. И ушло Лихо в дремучие Сварожьи леса, навеки покинув братьев и сестер своих.

Иногда, снедаемое вековой тоской, спускалось Лихо в мир Яви, выходя из лесу и следя за тем, как живут люди. И горе тому, кто глянул в его единственное око, кто узрел его ущербность одноногую. Вмиг почует Лихо Одноглазое взгляд омерзительный и накажет человека смертью страшною али серьезным увечьем.

Лиходею Морана показала дорогу в обитель Лиха. Сама она попасть в Сваргу не могла, но его провести сумела. Наградив ведьмака хромотой, Морана наложила на него великой силы заклятия, оберегающие от сглаза Лиха. Но каждый раз, встречаясь с ним, Лиходей поневоле вздрагивал. Вот и сейчас, выйдя на заветную поляну, он трусливо оглянулся, встав на колени. Сложив у груди руки, он зашевелил пальцами, начав нашептывать заклинание призыва:

Ведьмак оглушительно хлопнул в ладоши, поднимаясь на ноги. Деревья заскрипели ветвями, передавая по лесу услышанный призыв. Где-то в глубокой чаще раздался омерзительный хохот, и земля задрожала от хромой поступи божества. Древний демон, словно нашаливший ребенок, съежился в ожидании встречи. Деревья торопливо расступались, пропуская огромного мрачного Бога. Его волосы, словно грязная солома, ниспадали до пояса, закрывая половину лица. Единственный зеленый глаз светился, зорко всматриваясь в ведьмака сквозь спутанные локоны. Одетое в грязную рваную рубаху Лихо приближалось, хромая на осиновой ноге. Земля под ногами ведьмака дрожала все сильней и сильней, оповещая о приближающейся нечеловеческой мощи. Лиходей поспешно опустил глаза долу, стараясь не прогневать великого Бога. Подойдя на расстояние пяти шагов, Лихо остановилось, презрительно вглядываясь в ведьмака:

— Ты, что ли, звал меня, мошка назойливая?

Гнусный скрипучий голос резанул слух, заставляя голову вжаться в плечи. Лиходей, стараясь не выказать страха, быстро заговорил:

— Я звал. Разве кто-нибудь еще смеет побеспокоить тебя в печали? С тобой ведь и поговорить боятся, и взглянуть на тебя не смеют. Ты же осерчаешь сразу, и переломаешь все кости смертному. А то и без головы оставишь. Разве же кто, кроме меня, смеет тебя тревожить?

Лихо улыбнулось, показав редкие рыжие зубы, и кивнуло головой, соглашаясь:

— Правду говоришь. Кроме тебя, из смертных меня никто не тревожит. А ты почему осмелился? Храбрый выискался? А может, ты дурак?

Ведьмак отрицательно покачал головой, вздохнув с облегчением. Раз начался разговор, полбеды миновало. Бывали такие случаи, когда не в настроении было Лихо Одноглазое, и бежал он тогда с этой поляны, спотыкаясь и ломая ноги и руки.

— Не храбрый я, да и не дурень. Вот ты сердишься на меня, убить грозишься. А ведь тогда к тебе вообще никто в гости захаживать не станет. А так хоть какое-то развлеченье. Прав я али нет?

Лихо кивнуло, соглашаясь, и расхохоталось:

— Ох ты и бежал того разу! Ноги поломал, руки в кровь изодрал. Гляжу, живучий ты?

— Детей Мораны нелегко истребить. Даже тебе, Великое Лихо. Видать, повеселилось ты того разу всласть?

— Да-а. Есть такое дело. Ну коль пришел, сказывай, чего тебе надобно? Только гляди, если мне будет скучно, в этот раз можешь и ноги не унести. Не люблю я, когда меня от мыслей грустных отвлекают. Говори.

Ведьмак кивнул и, переведя дыхание, начал рассказ:

— Чернобог затеял войну. Долго мы готовились к этой битве, и вот наконец-то наступила Ночь Сварога. Наши армии растут каждый день, продвигаясь к намеченной цели. Правитель вздрагивает при одной лишь мысли о предстоящем сражении. Его армии не устоять против нашей силы. Но его союзники на полдне очень сильны. Я говорю о народе харийцев, поддержкой которых он заручился еще в стародавние времена. Beликое Лихо, я прошу тебя о помощи в этой решающей для нас битве. Поддержи нас своим всепроникающим взором, своим смертельным наговором, коим не владеет никто в этом Мире. И не будет счастья в душах тех людей, и прекратят они насмехаться над калеками, ибо сами такими станут. И навек запомнят тот жестокий урок, который ты им можешь преподать. Приди ко мне на помощь, отзовись на мой призыв, когда день наступит тяжкий!

Лихо смотрело на ведьмака, не отводя взора и не мигая своим единственным глазом. Словно малый ребенок, задумавшийся над сложным вопросом, оно шептало, разговаривая само с собой:

— Война… Война — это хорошо. Я давно хорошей сечи не видал. Война — это весело. Правда, Правитель обидится, станет Перуну жаловаться. А впрочем, что мне Перун? Помню я, как он насмехался надо мною. Да и не боюсь я его молний, уйду в леса, и тысячи лет он меня не сыщет. А вот сечу поглядеть хочется, давно лихой войны не было.

Лихо замолчало, со скрипом прохаживаясь по поляне, затем резко обернулось к ведьмаку и расхохоталось:

— Иди, откуда пришел. Позовешь, как битва начнется. Так и быть, помогу тебе. А теперь убирайся отсюда! Некогда мне, в печали я.

Ведьмак опрометью бросился в лес, словно испуганный заяц, убегающий от волка. В голове все звенело, будто неумелый песняр обрывал струны. Запрыгнув в ближайшие кусты… он проснулся.

Открыв глаза и вскакивая на ноги, Лиходей осмотрелся. Охранная нить подала свой голос неприятным тревожащим звоном. Выхватывая клинок, он толкнул спящего Безобраза:

— Просыпайся, брат, гости местные пожаловали.

Расставленные пикеты уже вовсю трубили в сигнальный рог, призывая воинов к бою. Безобраз вскочил на ноги, быстро надел нагрудник. Кровь бурлила в жилах в предчувствии сражения. Ведьмаки дружно подъехали к границе лагеря, разглядывая нежданных гостей. Большой отряд полян, сотен в пять воинов, грозно ощетинившись копьями, приготовился к бою. В голове отряда находились самые сильные воины, готовясь принять на себя первый натиск врага. Пешие волки оголили свои короткие мечи, приготовившись к сражению. Из полянского отряда вперед выехал воин.

— Кто за старшего будет? — его голос прозвучал уверенно и властно. Невзирая на десятикратное превосходство волков в воинах, он находился на своей земле.

Безобраз выехал навстречу воину, равнодушно разглядывая его.

— Я за старшего буду. Братья волки меня Безобразом кличут, слыхал про такого?

Воин кивнул, слегка опешив от такой встречи.

— И чего Безобразу в наших землях понадобилось?

Ведьмак скривился, сплюнув коню под ноги. Воин не представился в ответ, тем самым оскорбляя его. Плевок на землю полян был ответным оскорблением, на которое они не могли смолчать.

— Ты в своей земле не мог отплеваться? А может, ты болен? — поляне дружно расхохотались, подбадривая своего командира.

Безобраз улыбнулся.

— Да вроде не болен и не глухой, а вот имени твоего я не расслышал. Ну да ладно, видно, неважное у тебя имя, раз его знать не положено. Мы проедем через ваши земли спокойно. Бесчинствовать не станем, слово даю. Ну а коли найдутся среди полян смелые мужи, желающие к нам присоединиться, добро пожаловать. Оплата будет щедрой.

Полянин скривился от услышанных слов и оглянулся на своих воинов.

— Эй, земляки, желает ли кто под волками ходить? Плата, говорит, высокая!

Воины дружно расхохотались и начали наперебой перебрасываться шутками. Из их рядов выехало пятеро крепких воинов. Угрюмый полянин, с огромным кривым шрамом через все лицо, подъехал к Безобразу.

— И какова у волка плата за мечи?

Ведьмак оглядел воина с головы до ног. Сверлящий насквозь взгляд, широкие плечи, тяжелый щит, словно игрушку, держала крепкая иссеченная шрамами рука.

— Пять золотых в месяц. Плюс доля с добычи, как и всем братьям. А добыча у нас всегда богатая.

Воин усмехнулся в бороду, разворачивая коня обратно.

— Десять — и договорились. Каждый из нас за пятерых рубиться станет.

Безобраз взглянул на растерянные лица полянских воинов и рассмеялся.

— Договорились. Только за то, что ты полянин. Как звать тебя?

— Кравой кличут, — воин обернулся к своему сотнику: — Не поминай лихом, брат. Ты же знаешь, не сидится мне дома, душа в бой рвется. Будь здоров.

Пятеро полян неспешно поехали к волчьему лагерю, заставив сотника молча проглотить обиду.

 

ГЛАВА 13

Войско Стояна продвигалось к полянским землям на встречу с отрядом Безобраза. Ведьмак ехал в голове колонны, изредка оглядываясь. Взятие Древграда было лишь первым ударом, нанесенным им Правителю. Вдвое увеличив свою армию в Древграде, он радостно поглядывал на воинов в предвкушении будущих сражений. Здесь, в полянских землях, он надеялся набрать огромную армию.

Высоко в небе раздался соколиный крик, заставив воинов, прижмурившись, поднять глаза к солнцу. Большая красивая птица медленно кружила над движущимся отрядом, словно высматривая жертву. Стоян улыбнулся, поднимая руку, и протяжно свистнул, призывая сокола. Безобраз прислал брату послание, значит, жив еще старый демон. Сокол, совершив плавный круг, сел на руку, медленно складывая крылья. Умная птица доверчиво заглянула в глаза ведьмака своим рыжим внимательным глазом. Нежно поглаживая пепельно-серую голову сокола, Стоян стал пристально вглядываться в его зрачок, читая послание Безобраза. Отряд вошел в полянские земли без потерь, все ведьмаки живы и рьяно рвутся в бой. Глазами птицы он увидел собранное ведьмаками воинство. Стоян довольно хмыкнул и подбросил птицу ввысь, отправляя назад к хозяину. Ледея вопросительно взглянула на него.

— Все хорошо, милая. Братья ждут нас.

Колдунья мимолетно улыбнулась, радуясь его хорошему настроению. В последнее время она редко слышала от него ласковые слова. Война положила конец их пылкой страсти. Она начинала ненавидеть эту войну, лишившую ее внимания любимого мужчины. Все было понятно и без слов, впереди предстояли жестокие сражения, и времени на нее у Стояна просто не оставалось. Приходилось довольствоваться теми редкими мгновениями, которые судьба дарила в промежутках меж боями. Подруги-ведьмы тоже грустили о брошенных домах, но ничего изменить уже не могли. Недоля веселилась, обретя в этом кровавом походе любимого. Медведич не отходил от нее ни на шаг, привязавшись к колдунье всем сердцем. И это была настоящая любовь, любовь без наговоров и приворотов. Любовь, продолжительность которой измерялась лишь удачей воина и крепостью его руки. Колдунья никогда не вглядывалась в его нить судьбы, боясь увидеть в ней непоправимую слабину, предвещающую гибель. Ярослав также ехал около повозки своей любимой, весело, словно мальчишка, рассказывая ей истории из деревенской жизни. Его слова были обращены к Всеведе, но внимательный цепкий взгляд постоянно осматривал окрестности, иногда возвращаясь к Ледее. Всеведа внимательно слушала его, заходясь от хохота и порой расспрашивая о подробностях. Ночь, проведенная с ним в Древграде, сделала девушку веселой и общительной. Остальные ведьмы завистливо смотрели на счастливых подруг, оставаясь одинокими и сердитыми в этом походе. Больше всех возмущалась Бобура:

— Ох, девки, что ж за мужики-то пошли? Нет, чтоб к бабе с подарками пожаловать, повеселить у костра байками, словом ласковым за душу зацепить. Так они давай себе девок в рабство уводить. Что ж это такое получается? Может, и нам пора мужиков силою брать, а бабы?

Полнотелая Ядвига расхохоталась над ее словами, оборачиваясь к остальным ведьмам:

— Ох и Бобура! Не успела после ворожбы очухаться, ей уже мужика подавай. Гляди, подруга, попадешь как-нибудь в крепкие руки, да так, что не вырвешься…

Ведьмы рассмеялись, переглядываясь меж собой. Любили они скабрезные шуточки да перебранки. Как еще скоротать время в длинных переходах? Лишь веселой болтовней. Оглядывая широкие зеленые луга, расстилающиеся словно великолепные покрывала, древляне чувствовали себя неуютно. Привыкнув вести войны в родных древлянских лесах, здесь, на пустоши, они чувствовали себя словно голыми.

Вечерело. Ведьмак начал дремать, убаюканный медленной поступью жеребца. Вдруг конь остановился словно вкопанный и испуганно всхрапнул, попятившись. Ведьмак дернулся, сонно озираясь вокруг, и поднял руку, давая команду остановиться. Кроме его утомленного долгой дорогой отряда, в окрестностях никого не было. Неподалеку в стороне находился высокий холм, у подножия которого лежали огромные вековые валуны. Именно от этого места и попятился его конь, чувствуя опасность и стараясь обойти ее стороной. Стоян удивленно спрыгнул наземь, передавая повод Ледее. Любопытство брало верх над осторожностью. Он не сразу почувствовал опасность, скрытую холмом. Словно нечто злое и неуловимое притаилось в засаде в ожидании своей добычи. Ярослав подъехал к Стояну, спрыгнул с коня и настороженно встал рядом.

— Увидел кого?

Ведьмак всматривался в холм, будто волк, почуявший запах охотника. Он двинулся к камням, осторожно ступая по мягкой траве и пригибая голову. Его неодолимо тянуло к этому месту. Перед глазами пролетали призывающие видения, словно запах крови будоражил нюх голодному зверю. Несметные сокровища скрывала эта древняя могила, великое таинство древнего мира хранилось здесь. И у этих богатств был хозяин, который манил к себе его сознание, соблазняя видениями. Ведьмак остановился, обернувшись к Ярославу. Молодой медведич уже попался в эту тонкую паутину, и его тоже безудержно тянуло вперед.

— Ярослав! — ведьмак окликнул парня, пытаясь пробиться сквозь призывные чары неизвестного.

Медведич, не отвечая, шел вперед, пытаясь добраться до желаемой добычи. Стоян толкнул его в спину, роняя наземь, и прошептав заклятие, опутал невидимой паутиной. Яростно сопротивляясь колдовству, парень пытался выпутаться и дотянуться до меча.

— Отпусти! Отпусти или я убью тебя! Это моя добыча, моя!!!

Стоян обернулся к Ледее, нахмурившись.

— Никого не пускайте сюда. Кто-то здесь любит лакомиться человечиной. И никакой ворожбы, попадетесь в его сети. Даже я помочь не успею.

Ведьмак угрюмо двинулся вперед, неторопливо потянувшись в холм тоненькой нитью сознания. За огромным валуном нащупал большой лаз, напрочь заросший густым кустарником. Именно сюда и призывал его неизвестный голос, призывал без слов, лишь силою мысли.

Стоян медленно остановился у входа в ожидании. Пучки пальцев безумно кололо острыми иглами заклятий. Магия рвалась из него наружу, стараясь защитить хозяина от неведомой опасности.

Осторожно достав клинок, Стоян принялся расчищать проход. Он не торопился входить, прислушиваясь к голодному зову. Запустив вперед нить, он замер в ожидании. Огромная пещера уходила глубоко под землю, теряясь в непроглядной для его магии темноте. Кто-то ожидал его здесь, ожидал нетерпеливо, начиная злиться на его осторожность. Нить спустилась в самое логово зверя, медленно ощупывая пугающее жилище. Холодный каменный пол был усеян множеством костей как человеческих, так и звериных.

Ведьмак присел у входа и стал ворожить, ощупывая нитью найденные останки.

Они спускались по огромным каменным ступеням. Несколько десятков крепких воинов, держа в руках факелы, освещали себе дорогу. Любопытство влекло их вперед. Одержав множество побед, они стали новыми хозяевами этих земель. Наконец, после долгих десятилетних скитаний, их народ обрел свой дом, пролив здесь реки крови. И вот, основав невдалеке деревню, они обнаружили заброшенный холм. Один за другим здесь стали пропадать люди, чье любопытство было сильнее здравого смысла. Вождь внял слезам и просьбам несчастных матерей, и вот отряд спускался вниз, желая вернуть останки семьям и покарать неведомого убийцу.

Ничто не страшило вождя, повидавшего на своем веку множество войн и смертей. Никто не смеет безнаказанно убивать его народ, будь то человек или животное. Уверенный в собственной силе, он вел за собой воинов, внимательно всматриваясь в расступающуюся темноту. Пламя факелов колебалось, отбрасывая на грубые каменные стены кривые тени. Воины шли молча, держа мечи наготове.

Вот и пройдена последняя ступень, за которой огонь осветил большую пещеру. Вождь молча приказал воинам выстроиться в шеренгу, перекрывая весь проход. С каждым шагом темнота расступалась, словно убегая от обжигающего пламени факелов. Шаг за шагом воины приближались к своей гибели, зорко вглядываясь во тьму.

Вдруг в тишине раздался громкий вздох, заставивший их оцепенеть от страха. В самом дальнем углу пещеры что-то шевельнулось, и тяжелая поступь оглушительно раскатилась под каменным сводом, оповещая о приближении чего-то огромного. Из темноты вышел волосатый великан, разглядывая испуганных людей, сбившихся в кучку у его ног. Его злые желтые глаза завораживали воинов, заставляя цепенеть от ужаса. В толстой, словно бревно, руке он волочил за собой огромную дубину, коей было впору избы валить, а не с людьми сражаться. Это был волот, самый древний из людей, когда-либо заселявших землю. Тяжелая цепь тянулась за ним, обхватывая шею огромным железным ошейником. Желтые звериные глаза уставились на незваных гостей, могучая рука взмахнула дубиной, и страшный удар разбросал изуродованные тела по пещере. Монстр оглушительно закричал, разъяренный видом мяса и крови…

Ведьмак отшатнулся, быстро выдергивая путеводную нить обратно. Вот оно что, живой волот?! Стоян удивленно нахмурился, пытаясь осмыслить происходящее. Эти существа перестали существовать десятки тысяч лет назад. Тогда Чернобог посеял среди них вражду, и в кровавой битве полегли все волоты. Или не все? Чудовищный потоп, ниспосланный Богами, смыл с лица земли все живое, очищая землю от нечисти. Как такое могло произойти, чтобы существо, наводившее страх даже на огромных диких зверей многие тысячелетия назад, дожило до сегодняшних дней? Но сомнений быть не могло, эти желтые глаза, подчиняющие своей воле, эта страшная сила и ярость. Кто посадил его на цепь? Кому из людей под силу одолеть такого гиганта? Видать, не обошлось здесь без вмешательства Богов. Стоян с надеждой взглянул на уходящее за горизонт солнце. Наступала ночь, дарующая ему силы демона. Оглушительно хлопнув в ладоши, он прошептал:

— Волк. Призываю тебя.

Легкий ветерок шелохнул кусты, закручиваясь перед ведьмаком в маленький вихрь. С каждым мгновением вихрь становился все сильней и сильней, набираясь сил из этого мира. Сквозь грязную пыль появились очертания оскаленной пасти. Волк выпрыгнул в Явь из круговорота, и ветер тут же стих. Зверь подошел к хозяину, покорно заглядывая в его глаза. Ведьмак погладил это красивое с виду животное, внутри которого поселился один из самых смертоносных духов Нави.

— Ну вот, пришел и твой черед сослужить мне службу. — Схватив зверя за загривок, Стоян заглянул ему в глаза. — Там, в пещере, на цепи сидит безумный волот. Я хочу знать, что он стережет. Ради чего здесь гибли люди? Здесь есть что-то, неумолимо влекущее их к себе. Иди и узнай, что это! Будь осторожен, волот обезумел от одиночества, и теперь он словно медведь, растревоженный в спячке.

Волк зарычал, озираясь на пещеру и подняв шерсть на загривке. Ведьмак весело подмигнул ему, посылая на смерть, и рассмеялся. Он не обещал этому духу легкого освобождения, долг платежом красен. Обернувшись в волка, дух привязал себя к этому миру, становясь таким же смертным, как и любое живое существо. Но в отличие от животного он был неимоверно силен и быстр, продолжая черпать силы из мрачного мира Нави. Волк неторопливо двинулся в глубь пещеры, останавливаясь и настороженно принюхиваясь около каждой ступени. Стоян, не таясь, двинулся следом, нараспев наговаривая заклятье:

Слова мощи и власти окутали тело ведьмака мрачной аурой. Он стал меняться, принимая свой истинный демонический облик. Злые черты его лица оскалились острыми клыками, глаза наполнились чернотой. Спрыгнув с последней ступени, он раскинул в стороны мощные перепончатые крылья и тоскливо завыл по-волчьи, призывая волота на бой. Темный клинок его меча со свистом рассек густой туман пещеры. Демон зарычал, упиваясь своим могуществом, долгие годы сокрытым от этого мира. В глубине пещеры лязгнула тяжелая цепь, и под сводом раскатился разъяренный рык волота. Оглушительный удар оземь заставил содрогнуться каменный пол подземелья. Ведьмак бросил заклятье, разгоняя морок:

Туман стал оседать наземь, растекаясь неуловимыми ручейками. Огромное волосатое чудовище стояло на двух ногах, озираясь посреди пещеры. Широкий железный обруч охватывал его шею, заставляя голову пригибаться под тяжестью толстой цепи. Волот размахивал огромной дубиной, пытаясь попасть по верткому волку. Тот же, будто изгаляясь над его неповоротливостью, метался у самых ног, остервенело кусаясь. Волот взревел от боли и ярости, стараясь растоптать его. Волк метнулся в сторону, цепь натянулась, заставляя гиганта закричать от бессилия. Эта безумная пляска вызвала у ведьмака кривую улыбку. Он внимательно оглядел пещеру, потянувшись нитями любопытства в каждый темный угол. Что, что же ты охраняешь, безумец? Человеческие останки были разбросаны по всей пещере, старые ржавые мечи, не успевшие отведать волотовой крови, обломки разбитых щитов. Не один десяток воинов полег здесь в неравной битве с гигантом. Ведьмак потянулся в самый дальний угол, туда, где к каменной стене была прикована цепь. Легкое журчание ручья, прохлада, вода. Обычная вода. Обычная вода? Ведьмак задумался, пытаясь разобраться в происходящем. Зачем волот охраняет подземный родник?

Вдруг волк, увлекшись схваткой, попал под тяжелый удар дубины. Заскулив от боли, он, искалеченный, отлетел в другой конец пещеры, ударившись о стену. Ведьмак, нахмурившись, двинулся вперед, вглядываясь во врага. Великан обернулся к новому противнику, играючи взмахнул дубиной. Его желтые глаза уставились на Стояна, не мигая. Тяжелый взгляд заставил демона замедлить шаг, будто сильный ветер ударил в грудь, сковывая все тело и тормозя движения. Лишь из легенд ведьмак слышал о силе взгляда волота, заставлявшего зверей цепенеть от страха. Это была древняя природная магия, которой Боги наделили первое человечество земли. В давние времена великаны подчиняли своим взглядом зверей, заставляя их служить себе.

Ведьмак напряг всю свою волю, обрывая сковывающую его паутину. Взмахнув темным клинком, он отсек оставшиеся нити, брезгливо сбрасывая их с клинка на пол. Волот удивленно вздернул бровь, почуяв неладное. Демон, не страшась, шагнул навстречу гиганту, переступая границу круга, очерченного цепью. Волот тут же ударил дубиной, не таясь, уверенный в собственной силе. Рассмеявшись, ведьмак закрылся черным крылом, принимая безумный удар словно девичью оплеуху. С треском дубина переломилась, рассыпаясь на огромные щепки. Опешивший волот попятился, роняя обломок дубины. Ведьмак вновь расхохотался, глядя на великана снизу вверх.

Зверь недовольно поплелся к хозяину, призванный нерушимой клятвой.

— Дурила! Это ведь живая вода! Ее источник не так богат, как нам того хотелось бы. Ох, погубит жадность этот мир.

Тяжело вздохнув, ведьмак присел на ближайший камень. Его мысли улетели далеко в прошлое, он вспомнил первую битву с Правителем. Эх, был бы тогда этот родник под рукой, может, и выстояли бы против Перуновых стрел его братья! Неторопливо отвязывая от пояса кожаный бурдюк, он подошел к роднику. Угрюмое бородатое лицо взглянуло на него из спокойной водной глади.

— В этот раз все будет иначе.

Он весело подмигнул и окунул бурдюк в воду, искажая рябью собственное отражение. Волот сидя в стороне, грустно глядел в спину уходящего ведьмака. Его сильные руки безжалостно стиснули нерушимую цепь, в тысячный раз тщетно пытаясь освободиться. Наказание, которое ему назначили Боги, было нерушимо. Его разъяренный крик разнесся под сводами пещеры, заставив ведьмака задумчиво остановиться. Быть может, когда-то и ему уготована такая участь. Ведьмак отмахнулся рукой от нахлынувших видений, предчувствуя в этом одну из линий грядущего. Нет, ничья судьба не определена в этом мире. Все течет и меняется, и даже реки могут пойти вспять.

Впереди показался многочисленный отряд волков, возглавляемый братьями ведьмаками. Раскинувшись посреди огромных лугов правильным кольцом, их воинство наслаждалось привалом в ожидании Стояна. Ведьмаки вышли из лагеря, встречая брата по Знанию. Стоян натянул поводья, останавливая коня, и спрыгнул наземь, попав в медвежьи объятья Безобраза.

— Слава Чернобогу, вот и свиделись, — подошедший Вандал радостно похлопал ведьмака по спине.

Неторопливо прихрамывая, подошел вечно угрюмый Лиходей. Встретившись взглядом с Ледеей, приветственно кивнул ей, ненароком попытавшись прикоснуться к ее сознанию. Внезапно скривившись, словно больно зашиб палец, отшатнулся, удивленно оглядываясь на Стояна.

— А ты думал! — ведьмак улыбнулся, подмигнув любимой. — Это уже не та девочка, что была на шабаше. Ты, это, не смотри в нее, а то еще и глаз потеряешь ненароком.

Ведьмаки дружно рассмеялись, покосившись на молодую колдунью. Ледея как ни в чем не бывало поправила упавший на глаза локон и мило улыбнулась в ответ. Ведьмы вновь стали весело перешептываться, завидев старых знакомых. Бобура, как обычно, не сдержалась:

— Эй, Вандал, чего не здороваешься? Аль загордился?

Вандал улыбнулся, подходя к ведьме и запрыгивая на телегу.

— Да я бы загордился, только к тебе на язык лучше не попадаться. Он же у тебя шершавый словно у коровы, один раз лизнешь, седмицу свербеть будет.

Ведьма придвинулась поближе, слегка наклонившись к нему. Вырез рубахи соблазнительно разошелся.

— Ох, Вандал, стар ты становишься, все улизнуть от бабы пытаешься, — и негромко добавила: — Приходи ночью, холодно мне одной последнее время.

Вандал суетливо спрыгнул с телеги, уходя к братьям держать совет. Бобура грустно вздохнула ему вслед, безнадежно махнув рукой. Не везло ей в этом походе с мужиками. Воины стали разбивать лагерь, готовясь к ночлегу.

Ведьмаки уединились в стороне от лагеря, удобно расположившись у теплого костра. Стоян лежал у огня, опершись на локоть и задумчиво покусывая травинку.

— Завтра мы вновь разделимся, — говорил он негромко, и братья склонились, прислушиваясь, — это станет переломным моментом в битве. Возможно, мы больше не увидимся, как знать. Но каждый обязан исполнить свой долг до конца. Очень скоро Правитель поймет всю серьезность предстоящего сражения и обратится за помощью к харийцам. Если вы не сможете сдержать их у горы Ара, моя армия получит смертельный удар в спину. Погибнут все. И в этот раз Отец не пощадит никого!

Ведьмаки угрюмо молчали, внимая его тихому голосу. Безобраз на мгновенье вспомнил, как жестоко Морана наказывала демонов, попавших к Отцу в немилость, и вздрогнул, представляя, что пережил Стоян, покаранный некогда самим Чернобогом.

— Не бойся, брат. Мы будем стоять насмерть. Если харийцы пройдут, то лишь по нашим телам. Ущелье там есть узкое, чуть дальше река. Мы примем бой дважды, у горы и на реке. На переправе они не смогут развернуть строй.

Вандал кивнул, соглашаясь с Безобразом, и зло ухмыльнулся.

— Мы утопим их. Воды будут полны крови. Будь спокоен брат, делай свое дело.

Стоян взглянул на молчаливого Лиходея, который грустно вглядывался в пламя костра.

— А ты чего молчишь, брат?

Лиходей безразлично пожал плечами, будто речь шла о чем-то несущественном.

— А чего там говорить. Горы, скалы, бурная река, самое время Лиху разгуляться. Я был у него давеча, Оно поможет нам.

Стоян удовлетворенно кивнул. Он знал силу своих братьев и не сомневался в них, но вмешательство в ход войны угрюмого божества давало им явный перевес. Покуда не вступят в кровавую игру Перуновы рати, одолеть кои никому не по силам. Но если его воины успеют уничтожить Веды, то победа останется за ним.

— Хорошо. Не будем гадать без толку. Нужно хорошо выспаться, завтра выступаем. Безобраз, я хочу забрать у тебя тысячу воинов для укрепления своего отряда.

Безобраз недовольно скривился, озираясь на других ведьмаков. Даже будучи братьями, демоны не любили делиться ни славой, ни добычей. Стоян нахмурившись, прошипел будто змея.

— Я пока что прошу, Безобраз.

Ведьмак вздрогнул и кивнул, соглашаясь:

— Конечно, брат. Мои воины — твои воины.

Стоян удовлетворенно усмехнулся. Он любил, когда братья признают его превосходство, это тешило его самолюбие. Он был одним из самых старых, мудрых и сильных демонов. В этом мире у них имелась общая цель. Уйдя из Нави, лишь ради этой цели они объединили свои усилия, забыв о своих склоках и раздорах. Здесь не было Отца, чьего расположения все они старались добиться. Здесь не было Мораны, чье смертельное великолепие погубило многих демонов. Это был мир людей, в котором Правь наводила свои порядки. Именно здесь нечисть упивалась своим могуществом, развращая людей, соблазняя и меняя их первородную сущность. Сотни тысяч химер одолевали людское сознание, заставляя простых смертных совершать низкие поступки. Тысячи бесов глумились над ними, взывая к утраченной совести. Но лишь им, демонам, было по силам разрушить этот мир. Ничто так не радовало Чернобога, как войны, пролитые реки крови и горестный плач вдов и матерей. Люди сильны своей верой в Богов. Недаром Отец отрядил с ним в этот мир Вандала. Этот демон знал людей, видел их страхи, их сомнения. Этот мир держится лишь на Истинной Вере, и слепое, беспрекословное поклонение нужно разрушить. И тогда мир падет к их ногам.

— Вандал, завтра ты пойдешь со мной. Ты нужен мне в Асгарде. Правитель очень силен, одному мне с ним не управиться.

Вандал молча кивнул, мельком взглянув на Безобраза. Прожив долгие годы вместе, ведьмаки очень сдружились. Им не хотелось расставаться, но противиться воле Стояна они не посмели. Стоян поднялся, кивнул каждому из братьев и отправился спать, чувствуя спиной их обозленные взгляды.

…Утренняя прохлада заставила тело съежиться.

Ведьмак перевернулся на бок, прижимаясь к молодому теплому телу любимой. Ночь пролетела незаметно, и, утомленный длинным переходом, он так и не успел отдохнуть. Первые лучи солнца весело пробивались сквозь прикрытые веки. Тяжело вздохнув, Стоян открыл глаза и неторопливо стал выбираться из-под накидки. Лагерь мирно спал, убаюканный утренней прохладой, лишь вдалеке неторопливо прохаживалась ночная стража.

Ведьмак повел перед собой ладонью в поисках Ярослава. Легкое покалывание в пальцах подсказало ему направление. Подойдя к мирно спящей парочке, он негромко кашлянул. Парень открыл глаза и резко сел, положив ладонь на рукоять меча. Отброшенная в сторону накидка открыла молодое красивое тело Всеведы. Ведьмак улыбнулся, разглядывая девичью красоту:

— Укрой ее. Простудится ненароком. Пойдем, пусть девочка выспится, а то каждую ночь напролет очи таращит.

Ярослав торопливо поправил накидку, ревниво насупившись. Обходя спящих воинов, ведьмак внимательно вглядывался в их лица. Долгие годы жизни среди людей научили его ценить приобретенное. Каждый воин, чей разум потянулся за его кличем, был ведьмаку дорог. Великий смерч приближался в этом мире, и каждый из них был песчинкой, из которой складывалась мощь стихии.

Выйдя за пределы лагеря, ведьмак присел на траву, указав Ярославу место около себя.

— Сегодня ты отберешь тысячу воинов из волчьего отряда. Будут в ком сомнения, проверяй мечом. Мне нужны самые яростные воины. Лишь они способны остановить Сварожью Дружину. И еще, не суйся ты в самое пекло. Воевода на то и командовать поставлен, чтобы войско в бою направлять умело. Понял меня?

Ярослав недовольно отвел взгляд, грубо срывая травинку.

— А на кой мне тогда меч? Подле ведьм сидеть в обозе? Ты еще поневу на меня надень да у котла поставь похлебку варить.

Ведьмак улыбнулся.

— Торопишься, сынок. Умереть торопишься. Зачем судьбу сердишь? Ладно. Каждому свое на роду написано, и не мне это читать. Делай, как знаешь.

Ведьмак поднялся и неторопливо побрел к лагерю, оставив Ярослава наедине со своими мыслями. Воевода. Стоян назначил его воеводой, только радостно от этого на сердце не стало. К полудню была отобрана отборная тысяча из волчьего племени. Среди них особняком держались и пятеро примкнувших полян во главе с Кравой. Воины рассудили, что на пути к Асгарду добыча будет богаче. Да и древляне были им больше по душе, нежели волки. Едва схлестнув с Кравой мечи, отбивая его молниеносные выпады, Ярослав удовлетворенно кивнул. Рука дрожала от напряжения, воин бился не шутя.

— Годишься. Проходи.

Отправляясь в путь, Стоян обернулся, разыскивая взглядом Безобраза. Удачи, брат, удачи. Словно отвечая на его пожелание, тоскливо вскрикнул сокол, взмывая высоко в небо и беспокойно осматривая окрестности.

 

ГЛАВА 14

Далеко на горизонте, где зеленые поля сливались с голубой Сваргой, появились очертания великой полянской столицы. Беспута остановила жеребца, поднесла ко лбу ладонь козырьком, внимательно вглядываясь в даль. Наконец-то, две мучительно долгих седмицы она в пути. Нежное тело ныло от утомительной ежедневной скачки. Поясницу ломило от усталости, а о седалище и говорить нечего, сплошная боль. Нежная телом, непривычная к тяжелой работе колдунья облегченно вздохнула и хлестнула коня, стараясь поскорей добраться до города. На следующий день после шабаша Стоян отправил ее в этот нелегкий путь. Явившись к ней ночью, подняв с постели, он отправил ее одну, без сопровождения и подруг. Узнав о причине столь скорого отъезда, Беспута разволновалась. Задание, порученное ведьмаком, было не из легких, и времени он ей отвел крохи.

Днем городские ворота открыты, поляне всегда были рады путникам. Местные постоялые дворы любили гостей со звонкой монетой. Но зоркая стража никогда не пропускала в город воровскую братию. А всех иных особ, вызывающих подозрение, сопровождали к местному воеводе, который лично их опрашивал о цели визита. Вот и сейчас немолодых лет ратник, увидав въезжающую в город верхом девицу, нахмурился. Негоже как-то девке в одиночку путешествовать. Оружия при ней нет, да и по виду сразу понятно, что не воительница. А коли так, то как по лесу добиралась, не таясь и не опасаясь нападения? А коли боялась, то ради чего так рисковала? Что-то здесь не так, надо ее к воеводе сопроводить.

Деловито оправив пояс и важно положив левую ладонь на рукоять меча, ратник вышел вперед.

— Стой, красавица.

Подойдя к девице, стражник взглянул ей в лицо. Ба! Да и в правду красавица! Голос его потеплел под ее пристальным взглядом, глаза укрыла поволока. Неторопливо взяв коня под узду, он улыбнулся ей.

— Далеко ли путь держишь, девица? С чем пожаловала к нам?

Беспута усмехнулась, глупо захлопав глазками. Старый хрыч, а все норовит у коленок потереться. Искренне развеселившись, она легонько дунула в его сторону, слегка окатив волной соблазна.

— Ой, дядька, да кажись, уже добралась я. А с чем пожаловала? Разве ж ты сам не видишь, что ничего у меня и нет с собою. Из дому я сбежала. В чем была, в том на коня батюшкиного села и поскакала.

Ратник задумчиво теребил бороду, жадно поедая девицу глазами:

— А чего ж сбежала-то из дому? Аль степняки на деревню напали? Что-то я не слыхал, чтоб они в наши земли совались?

Беспута горестно вздохнула, игриво наливая щеки румянцем.

— Ой, дяденька, стыдно сказать даже. Какие там степняки! Да чего вы меня расспрашиваете, будто я тать какой-то? Пропускайте! Город, поди, для всех открыт, кто без злого умысла пожаловал.

Ратник кивнул, соглашаясь.

— Правду молвишь, наш град для всех открыт. Только больно ты мне подозрительна. Из дому, говоришь, сбежала, лесами дремучими одна ехала. Слазь, девка, к воеводе пойдешь. Пусть он и рассудит — пускать тебя в город али дать тебе под зад коленкой.

Тут уж Беспута не сдержалась, разревевшись словно дите сопливое. Спрыгнув наземь, она стала вытирать рукавом рубахи слезы на щеках.

— Дяденька, ну зачем же сразу к воеводе-то. А вдруг он батюшку моего знает, так не сносить мне потом головы. Пусти, а?

Ратник, уперто покачав головой, взял ее за руку и повел к дому воеводы.

— Ты, девка, не шуми, воевода мужик толковый. Коли нет за тобою никакой вины, то и в град наш добро пожаловать. Порядок у нас такой, коли есть сомнение, сразу к воеводе.

Всхлипнув напоследок, девушка молча пошла за стражником, прекратив упираться и озираясь вокруг.

Улицы города, не в пример Древграду, были широкими и просторными. Однако в отличие от древлянских сел, здесь было очень грязно, отчего Беспута брезгливо скривилась. Городские жители не отличались порядком и чистотой, им лишь бы украшениями да новыми платьями хвастать. Видя, как стражник ведет девушку к дому воеводы, прохожие злорадно косились на нее. Глядишь, может воровку поймали, тогда скоро на городском торгу порку устроят. Любили горожане поглядеть на расправу над воровской братией.

Дом воеводы находился недалеко от городских ворот. Обычная бревенчатая изба ничем не выделялась среди прочих городских построек. Лишь на крыльце красовалась криво прибитая дощечка с неровной надписью «Воевода Любомир».

Стражник, поднявшись на две ступени, остановился перед дверью, слегка втянул голову в плечи и нерешительно постучал.

— Кого там еще леший принес?

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался здоровый пузатый дядька в простецкой льняной рубахе. Недовольные заспанные глаза тупо уставились на Беспуту.

— Воевода Любомир, вот девицу к тебе привел на разговор. В град наш проехать хочет, только больно уж сомнительной она мне показалась.

Воевода улыбнулся, протирая кулаком заспанные глаза и нагло рассматривая девушку с головы до ног.

— И чем же это она тебе не понравилась? Вроде гарная девка, в нашем граде была бы первой красавицей.

Беспута мило улыбнулась воеводе, и едва шевельнув губами, послала ему призыв. Любомир возбужденно вздрогнул от мимолетного видения и вновь улыбнулся ей.

— Ну проходи, красавица, коль пришла. Расскажешь, кто ты такая будешь, куда путь держишь. — Воевода отодвинулся в сторону, пропуская девушку в дом, и грубо буркнул стражнику: — А ты чего стал как вкопанный? Иди ворота охраняй! Поглядите на него, молодец против овец, девицу поймал! «Больно уж сомнительна». Тьфу!

Воевода плюнул наземь и зашел в дом, громко хлопнув дверью.

Дом воеводы, ничем не выделяясь снаружи, все же отличался от обычных городских изб. Любил воевода все красивое и жил на широкую ногу. Огромная комната, где он принимал гостей, чисто вымыта и обустроена красивой мебелью. Обеденная длань и лавки были сделаны лучшими полянскими резчиками. Скатерть на столе, расшитая мудреными узорами, чистая, без единого пятнышка. В углу, как и положено по обычаям, стоял родовой сноп, одетый в холщевую рубаху. Грубые бревенчатые стены увешаны мечами разных народностей Дарии. Беспута неторопливо прошлась по комнате, восхищенно озираясь вокруг. Чувствуя жадный взгляд воеводы, коим он сверлил ее пониже спины, она молча улыбнулась сама себе. Подойдя к стене с оружием, девушка неуверенно протянула руку, едва касаясь пальчиками огромного клинка.

— Какой большущий! — Она оглянулась на Любомира наивным взглядом. — Этот ваш, поди?

Воевода смущенно крякнул, отводя взгляд от ее фигуры.

— Этот? Ну да, мой. Здесь все мое, девонька. Да ты присаживайся, красавица, в ногах правды нет.

Смущенно пожав плечами, Беспута присела на самый край лавки, стыдливо опустив глаза долу. Воевода, приосанившись, присел на лавку напротив. С момента как девушка вошла в его дом, он будто помолодел лет на десять. Давно он не встречал такой красавицы. Эх, да что там говорить, сердце стучало, словно в сече кровавой побывал. На своем веку воевода много девок повидал. И женат он был, только жонка его при родах померла, а с нею и дите. С тех пор бобылем и живет. От девок, конечно, отбою нет, многие хотели бы к воеводе в дом хозяйкой зайти. Только вот ни от одной девки сердце в его груди так не екнуло, как сейчас. Хороша! Лицом бела, ручки тонки, а по дому прошлась, словно теплый ветерок прошелестел, за душу цепляя.

— Ну будем знакомы, я Любомир, воевода тутошний. А тебя как кличут, красавица?

Беспута налила щеки румянцем, нерешительно подняв на воеводу взгляд:

— Нежданой батюшка назвал. Поздняя я, уж и не чаяли родители дочкой-то обзавестись.

Любомир кивнул, прищурившись.

— Неждана, это уж точно. Я вот тоже не ждал такую красавицу в нашем граде увидать.

Девушка еще больше залилась румянцем от услышанной похвалы.

— Ну, Неждана, коль приехала к нам, сказывай, с чем пожаловала.

После этих слов улыбка вмиг сошла с девичьего личика, слезы навернулись на красивые зеленые глазки.

— Э, ты погодь реветь. Вон, глаза уж, что полные озера, весь дом мне затопишь. Сказывай, что у тебя случилось, глядишь, помогу чем в твоей беде.

Беспута горестно вздохнула, выплескивая на воеводу волну печали и сочувствия.

— Что там рассказывать. Междорожская я, из дому сбежала. Ослушалась батюшку с матушкой, опозорила их. Вот и приехала к вам от позора прятаться. У вас город большой, глядишь, не помру с голоду. Я девка работящая, никакой работы не боюсь.

Любомир нахмурился, услышав о непослушании пред родителями. На груди тревожно забился оберег, надетый в детстве прабабкой.

— А чего ты, девица, из родительского дома-то сбежала? Негоже так поступать, всему роду срам, да и тебя родители назад, поди, уже не примут?

Беспута гордо выпрямила спину, уверенно взглянула ему в глаза.

— Может, и негоже, может, и позор великий! А не позор девку замуж выдавать, коли не люб жених ей? Али я кобыла какая, которой на торгу все в зубы заглядывают? Глядите, какая девка справная, кто больше даст, за того и пойдет! Не пойду! Утоплюсь, а не пойду! Не люб он мне, не лежит к нему сердце. Ты-то хоть понимаешь меня, воевода?

Воевода улыбнулся, увидев, как сверкнули огнем ее красивые очи. Бес, а не девка, стихия какая-то!

— Чего ж тут непонятного. А коли батька искать кинется да на суд старейшин за косу потянет?

— Отсеку я себе косу. Коль не нужна ему дочь, так и не надо! — Беспута вскочила на ноги, сорвала со стены ближайший клинок, примерившись резать себе косу.

Воевода был быстрей, настиг ее в два шага, и сильной рукой перехватил меч, прижимая девушку к себе. Ее упругая девичья грудь билась гулкими ударами, будоража в его жилах кровь.

— Не торопись косу резать, — голос Любомира вдруг стал хриплым, словно дыхание перехватило, — может, она тебе еще и сгодится.

Беспута обмякла в его сильных объятьях, разжала пальцы, роняя клинок на пол. Ее глаза, полные непролитых слез, заглянули в него, покоряя своей бездонностью. Налитые алые губки едва шевельнулись в мимолетной улыбке, оплетая его разум тихим шепотом:

— Сам отрежешь? Отрежь! Аль не красива я для тебя? Чего замолчал, Любомир? А может, это судьба привела меня в твой дом?

Оберег вновь забился на его груди, забился тревожно, словно предупреждая об опасности. Любомир вздрогнул, разжимая объятья, и неторопливо поднял брошенный меч.

— Может, и судьба привела, — тихо проговорил он, цепляя клинок обратно на стену, — жизнь покажет.

Не глядя на нее, Любомир прошелся по комнате, словно меряя ее шагами. Беспута, закусив губу от бешенства, сверлила его глазами. Сильный попался дядька, не то что молодцы безусые. Она потянулась к нему мыслями, пытаясь разобраться в его ощущениях. Воевода оказался непрост, почувствовав неладное, он будто щитом закрылся, не оставив даже лазейки. Потянувшись к его сердцу, Беспута словно обожглась, наткнувшись на оберег. Так вот в чем дело! Кто-то предусмотрительно защитил воеводу от ворожбы. Колдунья вздохнула и, улыбнувшись задорно, спросила:

— Ну что, воевода, пропустишь девицу в свой город али выгонишь?

Любомир, не глядя на нее, отворил двери:

— Не выгоню, Неждана. Не за что тебя выгонять. Иди себе с Богом.

Беспута, неторопливо прошла мимо него, демонстративно перебросив рыжую косу через плечо. Спустившись со ступеней, остановилась, озираясь вокруг.

— Любомир, а где князь живет?

Воевода нахмурился, взмахнув рукой.

— Как пройдешь храм Велеса, левее бери, там его домину и увидишь. А почто тебе князь-то понадобился?

Беспута взглянула ему в глаза улыбнувшись, промолчала и пошла к городским воротам за оставленным там конем. Любомир провожал ее взглядом, покуда она не свернула за угол. К горлу подступила желчь, оставляя во рту горький привкус обиды. Входя в избу, он хлопнул дверью, досадуя на свою нерешительность. Неосознанно поднеся руку к груди, он коснулся оберега. Сердце вновь забилось ровно, мысли о девушке вылетели из головы, уступая место обычным мирским заботам.

Беспута бродила людными улицами города, с любопытством оглядываясь вокруг. Продав за бесценок городским стражникам коня, она с удовольствием ступала по бревенчатым улицам града. Впервые в жизни попав в большой город, она старалась поскорее освоиться. Для деревенской девушки здесь было слишком людно и шумно. Городская суета раздражала ее своей бестолковостью. Просыпаясь поздно, не то, что в деревнях, жители бежали сломя голову на городской торг. Приезжие деревенские торговцы, недолюбливающие горожан, долго ждать не станут.

Беспуту, неторопливо идущую по улице, обгоняя, толкали толстые тетки. Устав на них сердиться, девушка задумалась о встрече с Любомиром. Первая ее попытка окрутить воеводу скоро принесет свои плоды. Беспута не сомневалась в своей красоте и колдовских талантах. Она знала, что зацепила струнку в душе, казалось бы, неприступного воеводы. Взгляд, которым он провожал ее из дому, о многом говорил. Столкнувшись очередной раз с толстухой, колдунья зашипела от возмущения и начала ворожить. Все мужики, как один, стали оборачиваться ей вслед, поедая глазами ее стройную фигуру. Она улыбалась, вбирая в себя целыми потоками их желания. Женщины также останавливались, провожая ее завистливыми взглядами. Она чувствовала каждую мысль, направленную к ее телу.

Вот на пороге дома сидит гончар, его умелые руки ласкают глину, придавая ей форму кувшина. Взглянув мельком на девушку, он замер, задумавшись о своей полнотелой жене. Досадно сжались ладони, превращая красивый сосуд в комок рыжей грязи. Он провожал Беспуту взглядом до самого угла, и даже после этого она чувствовала его внимание. Гончар запомнит ее надолго, почует за сто шагов, словно кобель, поводя носом.

Молодой парень, выйдя из соседнего дома, остановился словно вкопанный, позабыв, куда собирался идти. У него еще не было невесты, и все красивые девушки пробуждали в нем неуверенность.

Беспута улыбнулась ему, смерив взглядом с головы до ног, будто красивого мужа. Удивленно моргнув, парень приосанился, вмиг повзрослев на несколько лет. Завтра он уже не будет млеть перед девицами, почувствовав себя мужчиной. И эта девушка, подарившая ему улыбку, надолго останется в его памяти. Беспута улыбнулась своим мыслям: вспоминай, безусый мальчишка, вспоминай обо мне. Сегодня она обойдет весь город, оставляя в мужских душах свой след. Многие мужи откажутся этой ночью возлечь с женами, ненароком вспомнив о ней. Еще не один день, проходя этой улицей, они будут искать ее глазами, вновь желая пережить этот миг. Ту, которая скоро станет править этим градом, должно любить, словно богиню.

Наконец показался и дом князя Богумира, выделяясь среди построек своими размерами и роскошью. Беспута остановилась в отдалении, приготовившись к долгому ожиданию. Княжьи хоромы располагались лишь в ста шагах от городского торга. Высокие дубовые ворота скрывали от любопытных горожан княжье подворье. Колдунья улыбнулась, вспомнив, как любитель злых шуток Падун увел у князя жеребца. Каждый поступок несет за собой последствия. Теперь княжий дом охраняется еще строже, и попасть туда будет совсем нелегко. Упрежденная Стояном о силе волхвов, Беспута, вздохнув, прекратила ворожбу. Вмиг сияние ее соблазна померкло, и обычная красивая девица слилась с городской толпой.

После долгого ожидания ворота княжеского дома отворились. Из них вышла маленькая пышная бабка, держа в руках большую плетеную корзину. Вслед за ней выглянул немолодых лет стражник:

— Эй, Марфа, чем нас сегодня попотчуешь?

Марфа обернулась, недовольно забурчав в ответ:

— Вот, как князя накормлю, так о вас и задумаюсь. Вам бы все жрать да спать, злыдни. Лучше б вы о службе своей думали так же, как печетесь о животе.

Стражник стал прикрывать ворота, тихо ругаясь в бороду. Колдунья, прислушиваясь, усмехнулась. Похоже, Марфа — княжья кухарка, и даже стража ей перечить не смеет. Любят князья хорошо поесть, потому и ценят хороших кухарок. А коли у бабы еще и мозги имеются, то она из князя веревки вить будет. Марфа по-старчески суетливо устремилась к торгу за покупками. Беспута следовала за ней словно тень. Вот и начались торговые ряды, голосистые девки наперебой расхваливали свой товар, заманивая покупателя. Марфа, ежедневно покупая продукты, брала их не у каждого. На княжий стол был особый завоз, лишь самое лучшее и свежее. Остановившись около знакомого торговца, она стала дотошно выбирать товар, отбрасывая в сторону все, что ей не нравилось. Усатый торгаш шутливо возмущался:

— Марфа, ну что там можно перебирать? У меня всегда все свежее.

Бабка лишь отмахивалась от него, продолжая рыться в корзинах.

— Ты мне голову не морочь. Знаю я вашего брата, выложите на люди красивым бочком, а с той стороны? Вот, гляди! Поди, не свиней потчую, а самого князя!

Беспута, пристроившись рядом, стала деловито перебирать овощи, подражая кухарке.

— А за оленину сколько хочешь? — она улыбнулась торгашу, словно солнышко взошло.

Усач потешно зарумянился от ее улыбки, тоскливо поглядывая на шмат мяса.

— Эх, красавица, тебе дорого не отдам. Четверть куна, и забирай!

Беспута деловито оглядывая кусок мяса, стала торговаться:

— Э, какой хитрый! За четверть куна тут все продают. Ты дешевле давай. Уступишь — судьбу твою скажу. Хочешь?

Марфа удивленно обернулась, рассматривая девицу.

— Ворожея, что ли?

Беспута расхохоталась, игриво поправляя упавший локон.

— Да. В нашем роду все бабы наперед видели. Вот и мне от мамки передалось. Только не все хотят знать, что будет. Как скажешь, что было, ахают восторженно, а как что плохое впереди, так сразу ведьмой обзывают. А я что? Что на роду написано, про то и говорю.

Усатый торгаш махнул обреченно рукой.

— Эх, забирай за полцены! Ну кажи, девка, — он уверенно протянул к ней грязную мозолистую ладонь.

Беспута не врала, как и все, кто владел тайным Знанием, она умела неплохо ворожить.

— А мне твоя ладонь ни к чему. Дай в глаза тебе загляну.

Приблизившись, она впилась в торговца цепким взглядом.

— Ты родом из бобров будешь, — усач кивнул удивленно, — детей у тебя трое, мал мала меньше. Жинка твоя хворая, опосля меньшенького захворала. А хворь ее у порога закопана. Как домой вернешься, загляни под ступеньку. Ведьма волос ее к жабьей лапе привязала и в землю закопала. Вот она у тебя с постели и не поднимается. Лапку ту откопай да в печь кинь, только руками не бери. А когда кинешь, сказать не забудь:

Торгаш удивленно молчал, глядя на девушку. Затем, придя в себя, затараторил:

— Правду сказала! Любавой жинку кличут. Хворая она и уже месяц как не поднимается. Скажи, девка, что ж за ведьма мою жинку извести хотела? Скажи, милая.

Беспута нахмурила брови, вновь вглядываясь ему в глаза.

— Эх ты, кобелина! Ведьма тут ни при чем, ей наказали, она и поделала. Ты бы меньше по чужим бабам шлялся, так и жена в постель бы не слегла.

Усач отвел очи в сторону, задумавшись о своих бедах.

— Так, девка. Приеду домой, коли все, что ты сказала, правда, я тебе все продукты в полцены отдавать стану. И оленину… Это… За так забирай!

Марфа, придвинувшись бочком к девушке, тихо прошептала:

— Как звать тебя, дочка?

— Нежданой родители нарекли.

Кухарка, озираясь по сторонам, взяла ее под руку, потянула в сторонку.

— Неждана, правду усатому молвила? Не обманываешь, что ворожея?

Беспута улыбнулась бабке, отрицательно покачав головой. Марфа, внимательно вглядываясь ей в глаза, кивнула.

— Вижу, что не врешь. Слышу по говору, не нашенская ты, откуда будешь?

— Из Междорожья. Первый день в вашем граде, работу я ищу да угол для проживания. Не подсобишь, бабушка?

Марфа задумалась на мгновенье, затем решительно взяла ее за руку.

— Пошли, дочка. Мне как раз помощница на кухне нужна. Меня Марфой кличут. Кухарка я у князя нашего. Его накорми, стражу накорми, совсем замотали старую. Готовить-то хоть умеешь?

Беспута кивнула, радостно следуя за бабкой.

— Умею, бабушка. В большой семье я выросла, одни мужики, всех накорми, обстирай.

— Марфой говорю, меня кличут, а не бабушкой. Кому бабушка, а кому в постели ладушка.

Беспута расхохоталась чуть не на весь торг, услышав такое от бабки. Марфа улыбнулась, довольная успехом своей шутки, и продолжила:

— Чего хохочешь? Эх, молодо-зелено, все смеетесь над стариками. Вам кажется, что век молодыми проходите? Не успеете оглянуться, как скоро сами такими станете. Думаешь, если старость нагрянула, на том жизнь окончилась? Куда там. Ты на князя нашего погляди, седина в бороду — бес в ребро! Всех девок перепортил дурень старый. Они уж и убирать в горнице у него боятся, ждут, покуда князь со двора уедет.

Марфа вздохнула горестно, оглянув Беспуту с головы до ног.

— Ох, доченька, красива ты больно. Точно, глаз он на тебя положит, как бы беды не сталось.

Колдунья, округлив глазки, испуганно заморгала.

— О, Боги! Марфа, что ж делать-то? Не буду я ему на глаза казаться. Коли жинка его приревнует, так все патлы мне повыдергивает.

Марфа фыркнула, отмахнувшись.

— Нет жинки у него. Давно она померла. Вот он и разгулялся. А на глаза не кажись — затаскает кобелина. А тебе еще жениха найти надо. Сама с ним поговорю, скажу, что девка ты работящая, только на глаз кривовата. Тогда точно глядеть на тебя не захочет. Не бойся, девонька, Марфа тебя пристроит. Негоже хорошей девке, словно оборванке, в городе мыкаться.

Марфа ненадолго замолчала, о чем-то размышляя, затем спросила:

— Неждана, а ты только по глазам предсказать можешь? Али и так, коли глянешь на человека?

— Могу и так. Но по глазам оно вернее.

Колдунья усмехнулась, будто прочитав тайные мысли незадачливой кухарки. Хороша бабка, прыткая. Ей бы свахою быть, так она бы и Сварога на Моране оженила бы. Будучи у князя в услужении, Марфа все обо всех знала. Сплетни к ней слетались, словно мухи на навоз. С ней не просто делились слухами, а бывало и деньги платили немалые, чтобы князю слова передала ненароком. Князь, избранный на вече старейшин, всегда к ней прислушивался. Вдруг народ его чем недоволен, пора дело поправить, а то другой раз князем не выберут. А воду, как правило, жрецы мутили, пытаясь власть свою над народом укрепить. Вот с ними-то ухо востро князь и держал.

Испокон веку княжья дружина с простым людом не ладила. Те все Велеса восхваляли, блага им дающего, а рать Перуну-Громовержцу дары подносила.

Вот жрецы из храма Велеса и подбивали глупый люд на недовольство. А тут такой случай подвернулся, девку-ворожею в услужение заполучить. Марфа мысленно потирала руки, это же теперь все обо всех вызнать можно. А с девкой надобна осторожность, чтобы князь о ней не прознал. А то, заполучив себе ворожею, быстро старую кухарку вон выгонит. Марфа насупилась, искоса взглянув на беззаботно идущую девушку. Та счастливо улыбалась, довольная, что нашла в один день и угол, и краюху хлеба.

Подойдя к воротам княжьего дома, Марфа уверенно постучала тяжелым железным кольцом:

— Отворяйте, мухи сонные, поди, корзина у меня нелегкая!

Стражник, суетливо вытягивая запор, глянул на Беспуту.

— А это кто с тобой? Чужаков запускать никак не могу, князь голову оторвет.

Марфа поставив наземь корзину, подбоченилась.

— Я тебе сама ее оторву, поскорее князя. Помощница это моя новая. А князю я сама все поясню, пропускай быстро, сказала!

Стражник неуверенно отошел в сторону, впуская во двор крикливую кухарку с девушкой. Беспута, зайдя в подворье, остановилась, легкая улыбка слетела с ее красивых губ. «Ну здравствуй, новый дом, принимай будущую хозяйку».

Дом князя Богумира был огромной избой в два этажа, сложенной из толстых бревен. Вся челядь, стража, кухарки и конюший жили в отдельном домищке, примыкающем к дому князя. Разделенное на множество небольших каморок жилище прислуги больше напоминало муравейник. Заглянув в указанную Марфой комнатку, колдунья скривилась с отвращением. Грязная темная комнатушка с полатями, в коей не развернуться толстухе, воняла словно жеребец с галопа. Марфа довольно улыбнулась, не замечая ее расстройства:

— Вот, Неждана, твоя комната. Обживайся, наводи порядок. Тут малость грязновато, но все же лучше, чем под открытым небом ночевать.

Беспута кивнула ей, расплываясь в благодарной улыбке.

— Спасибо тебе Марфа, что бы я без тебя делала.

Бабка горделиво усмехнулась, направляясь к двери.

— Да чего уж там. Сегодня обживайся, а завтра с утра пораньше чтоб была на кухне. И еще, из каморки своей носа на улицу не кажи. Попадешься князю на глаза, пеняй на себя. Поняла?

Беспута кивнула, втянув голову в плечики, словно испуганная горлица.

Князь Богумир не был лежебокой и всегда просыпался с первыми петухами. Едва взошло солнце над землей, а он уже плескался во дворе у дубовой кадки. Князь был уже немолод, разменяв пятый десяток, однако крепкое тело говорило о том, что всю свою жизнь он не расставался с мечом. Громко покрякивая от удовольствия, Богумир обливался холодной водой. Беспута, стоя у приоткрытых дверей, внимательно наблюдала за ним. Она чувствовала в этом человеке силу и уверенность вожака. Осторожно потянувшись сознанием к его тени, колдунья вздрогнула. Князь был очень жестоким человеком, за что и получил в народе прозванье Бешеный. Беспута, прикрыв глаза, погрузилась в видения, вытягивая из мрака теней обрывки его воспоминаний.

…Парень лежал посреди двора. Окровавленное лицо смотрело на нее неподвижными удивленными глазами. Молодой конюший так и не понял, почему разгневанный князь замахнулся мечом. Едва уловимое свечение отходящей в мир иной души еще долго кружило над его головой, не желая покидать столь привычную обитель. Разгневанный Богумир раздосадованно пнул сапогом лежащее тело и закричал:

— Найти конокрада! Живым привести ко мне, — и, возвращаясь назад в дом, прошептал себе в бороду: — По кускам резать буду.

…Привязанный к столбу наказаний мальчишка рыдал взахлеб, обернувшись к любопытной толпе ротозеев.

— Не брал! Мамкой клянусь! Помилуй, князь Богумир, не крал я!

Брови князя сошлись над глазами словно грозовые тучи. Не глядя на мальчишку, он махнул кату рукой, давая команду к наказанию:

— Сто плетей сорванцу, чтоб впредь неповадно было чужое таскать.

Кнут, словно извивающаяся гадюка, метнулся к столбу, жаля со свистом нежную спину мальчугана. После двух десятков плетей невиновный паренек, оклеветанный злыми языками, повис на веревках, лишившись сознания.

…Молодая девица, годков шестнадцати от роду, старательно стелила постель в княжьей опочивальне. Оправив холщовую простынь, девушка принялась взбивать огромные пуховые подушки. Дверь отворилась, скрипнув несмазанными петлями, вошел князь. Девчушка засуетилась, раскладывая подушки на постели.

— Ой, не успела пол замести. Я сейчас, я мигом, только за веником сбегаю.

Она остановилась у дверей, пытаясь бочком обойти князя. Богумир, улыбнувшись, заслонил ей дорогу.

— Что ж это ты бежишь от меня? Неужто так страшен князь твой? Как звать тебя, голубоглазая?

Девчушка растерянно топталась на месте, пытаясь обойти его с другой стороны. Не получилось. Потупив взор в пол, она испуганно прошептала:

— Пропустил бы ты меня, князь. Мне еще пол замести надобно.

Богумир, усмехнувшись, захлопнул дверь, медленно задвигая запор. Девушка испуганно отступила в глубь комнаты. Боясь позора, она не кричала, не звала на помощь, понимая, что никто ей помочь не в силах. От испуга сердце в груди бешено заколотилось, к горлу подкатил тяжкий ком страха. Не в силах кричать, она лишь умоляла отпустить ее, безуспешно сопротивляясь его грубой мужской силе. Княжьи руки безжалостно разорвали рубаху, оставляя девушку нагой. Властным жестом, схватив ее за толстую пшеничную косу, он потянул к постели, зарычав:

— Князю перечить смеешь?

Вечером того же дня заплаканная девушка выбежала из ворот княжьего дома, сжимая в руках узел с одежонкой. Зажатые в маленьком кулачке серебряные монеты жгли ее ладонь жарче углей. Вечером повидавшая жизнь мать, пряча в схрон отобранные монеты, успокаивала дочку: «Дуреха, родить от князя дитя каждая девка мечтает. Радуйся, коли понесешь от него».

Беспута открыла глаза, пристально взглянув князю в спину. Она была колдуньей и натворила немало бед простому люду. Смеясь, уводила чужих женихов, отбивала мужей, сея раздоры в семьях. Все это было забавно и тешило ее женское самолюбие. Однако она очень не любила, когда над молодыми, ни в чем не повинными девицами творили насилие. Колдунья недобро усмехнулась, тихонько прикрывая дверь. Скоро, князь, очень скоро тебе вспомнится белокурая девичья коса, намотанная на руку.

 

ГЛАВА 15

Войско Стояна добралось в Междорожье. Огромная деревня, коей было впору становиться городом, встретила их угрюмо. Некогда разрозненные десятки деревень здесь слились в одно целое. Совет старейшин, повидавший на своем веку множество войн и набегов, быстро принял решение. С такой армией воевать им было не по силам, а значит, нужно спасаться откупом. К полянскому князю срочно отправили гонца, упредить о вторжении. Глядишь, может, и поспеет полянская Дружина на выручку. А пока, якобы склонив пред врагом голову, старейшины решили разузнать, чего тому надобно. Перепуганные жители тайком выглядывали из-за плетней, когда многочисленное воинство въехало в деревню. Родители прятали молодых дочерей, вымазывая их красивые лица сажей. Не ровен час, разгуляются чужаки, сурии обпившись, вон ведь среди них сколько волков едет. А волчье племя — недоброе, хоть и святорусы, а разбойники разбойниками. Живность прятали по хлевам, заламывая в бессилии руки. Эх, беда! Давно в полянские земли не приходила такая. Немногочисленные отряды степняков как-то отвадили, пролив реки крови. А вот к войне с целой армией междорожцы готовы не были.

Стояново войско неспешно въезжало в селение. Ведьмак внимательно оглядывал каждый двор. Утрата Маковеи под Древградом добавила ему осторожности. Каждого мужика старше средних лет он ощупывал своим сознанием. Ошибка с князем-волхвом обошлась ему слишком дорого. Большая изба, сложенная из новых бревен, привлекла его внимание. Стоящие около избы пятеро старейшин униженно поклонились ему, приветствуя. Натянув повод, ведьмак поднял руку, давая команду остановиться. Прикрыв глаза, он глубоко вдохнул, пытаясь расслабиться от долгой дороги. В течение нескольких дней в воздухе витала угроза, покалывая его ноздри ледяными иглами. Ведьмак открыл глаза, вновь осматриваясь вокруг. Чей-то ненавидящий взгляд саднил ему затылок. Стоян удивленно обернулся, пристально вглядываясь в лица собственных воинов.

— Ярослав, ночуем здесь. Разбить лагерь, выставить дозоры. Местных жителей выгнать из домов вон! Пусть идут спать в хлева со скотом. Отобрать из них тех, кто способен к ратному делу, и пополнить ими наши сотни. Непокорных казнить. Лагерем здесь будем стоять седмицу, а там поглядим.

Воины радостно загалдели, услышав о долгожданном длительном отдыхе. Ярослав молча кивнул и поехал отдавать приказы. Каждый день, проведенный под началом Стояна, наполнял его сердце жестокостью. Он уже не испытывал жалости, видя надругательства, не отворачивал лица, когда убивали женщин. Он просто проживал еще один безумный день, надеясь, что скоро всему этому наступит конец. Позабыв о родном доме, о брошенных родителях, он будто карп устремился против течения, находя жизнь в борьбе.

Услышав команду, отданную Стояном, старейшины переглянулись, нахмурившись. Один из них вышел вперед, вглядываясь в ведьмака светлыми голубыми глазами. Старческая рука, опираясь на кривоватую палку, слегка подрагивала. Разменяв восьмой десяток лет, старейшина повидал многое на своем веку. Остались в прошлом страх, любовь, надежды. Лишь подрастающие правнуки радовали деда на старости лет. Сегодня же над его спокойной размеренной жизнью нависли грозовые тучи. Сидящий на коне воин внушал ему неимоверный страх, вытягивая из глубин памяти давно забытое чувство. По-старчески пожевав морщинистыми губами, дед спросил, близоруко прищурившись:

— Сынок, зачем ты с мечом к нам пришел? Али в наших жилах разная кровь течет? Стар я уже, вижу плохо, но степняка узкоглазого от святоруса отличить еще могу. Негоже на родной земле собственную кровь проливать. Когда я был молод, мы за эту землю славно бились, — насмерть стояли. Чтобы хлеб сеять, скот пасти, чтобы дети наши не голодали. Зачем ты пришел к нам с войной?

Ведьмак, дернув повод, подъехал к деду ближе, сурово вглядываясь в его глаза.

— Хлеб выращиваете? Животы наедаете? А меч в руках ваши сыновья держать не разучились?! Почему я с мечом пришел? Да с кем тут воевать-то, вы же овцы заблудшие, шерсть дающие. Князю Богумиру справно платите за оборону? Ну и где он, ваш князь? То-то. Так что ты, старый, язык свой попридержи, не то беду накличешь. Парней твоих, кои мужами стали, я заберу с собой и сделаю из них настоящих воинов. Избы освободить для ночлега, мои вои устали с дороги. Я все сказал.

Ведьмак спрыгнул с коня, грубо отталкивая старейшину в сторону. Затем он привязал повод к стойлу. Распахнув дверь, вошел в избу, словно был здесь хозяином.

Вечерело. Междорожье гудело так, словно пчелиный рой заселился в новом улье. Избы были битком забиты воинами, те же, кому не хватило места, расположились по дворам. Запуганные местные жители, попрятавшись по хлевам и рощам, тихо роптали, сетуя на жизнь. Не пролетели бесследно и слова Стояна, князя осмеявшего. И то правда, где Дружина полянская? Древляне с волками бесчинствуют, а князь и носа не кажет. Закрылся, поди, в своем граде, надеясь беду пересидеть.

Ведьмак с Ледеей расположился в избе одного из старейшин. Девушка была очень довольна тем, что судьба подарила им несколько дней на отдых. Носясь по комнате словно стрекоза, она перестелила постель и вымела пол. Все предметы, напоминающие о том, что это чужой дом, были кучей сброшены в старый, из лозы плетенный сундук. Стоян сидел на лавке, молчаливо наблюдая за ней. Больше двух месяцев миновало с начала восстания. День за днем его армия росла, перетекая от одной деревни к другой.

Принимая все больше и больше новых воинов в свои ряды, он тратил много сил. Он очень устал. Словно исполинский паук, ведьмак непрерывно плел свою паутину. Все больше в ней увязало мух-однодневок, и каждая трепыхалась, сопротивляясь его воле. Приняв от Безобраза волков, его армия насчитывала более десяти тысяч клинков. Иногда ему казалось, что все это началось много лет назад и никогда уже не закончится. Правда, последние дни стало легче, к нему присоединился Вандал. Брат по Знанию был по-своему силен, такого колдуна обмануть нелегко. Одного взгляда ему хватало, чтобы понять — сеть стала трещать, лопаясь, нить за нитью. Он лишь осуждающе покачал головой, понимая, чего это стоило Стояну. Без лишних слов, не дожидаясь, пока брат попросит о помощи, принялся ворожить. И вот уже второй день над их головами сошлись грозовые тучи, следуя за армией. Отсутствие солнечного света угнетало воинов, они становились злей, все чаще поминая Даждьбога лихим словом.

Вандал улыбнулся, почувствовав, как сеть ослабла, давая Стояну возможность передохнуть. Иногда начинались сильные ливни, заставлявшие воинов втягивать головы в плечи и молча идти вперед. Стихия природы делает из человека животного, бегущего от смерти. Воины терпеливо месили дорожную грязь, стремясь поскорее добраться до ненавистного Асгарда. Стоян был благодарен Вандалу за оказанную помощь. Для того чтобы закалить в воинах дух разрушения, необходимо было сломить в них все светлое.

Наступила ночь. Ледея спала, обняв ведьмака рукой. Она улыбалась во сне, иногда шевеля губами, будто разговаривая с кем-то. Стоян лежал с открытыми глазами, размышляя о предстоящем сражении.

Беспута еще не дала о себе знать, это говорило, что полянскую столицу придется брать боем. Ведьмак нервничал, лишние потери ему были ни к чему. Впереди предстояло главное сражение его жизни, и терять воинов сейчас было глупо. Полянский гарнизон насчитывал немало воинов — по слухам тысяч двадцать, не меньше. Чтобы избежать этого сражения, он готов был ждать седмицу, давая Беспуте необходимое время.

Ощущение опасности витало в воздухе не один день. Вот и сейчас он не мог сомкнуть глаз, предчувствуя что-то нехорошее. На дворе вроде было тихо и спокойно, двое стражей у дверей стерегли его покой. И все же что-то встревожило ведьмака, заставив подняться с постели. Беззвучно вынимая меч из ножен, он прислушался. За дверями ни звука, будто весь вечер болтавшие стражи заснули. Голый, в чем мать родила, он подошел к двери, взяв меч на изготовку. Беспокойно оглянулся на спящую Ледею, прикрыл глаза и потянулся сознанием во двор. Двое медведичей, выставленных Ярославом для охраны, мучительно умирали. Умелые руки убийц, прикрыв им рты, во всю трудились ножами. Ведьмак насчитал пятерых воинов, задержавшись взглядом на вожаке. Крава. Полянин, пришедший в его войско с отрядом волков, всегда держался в отдалении.

Ярость заклокотала в груди ведьмака, выплеснувшись наружу с нечеловеческим рычанием. С треском лопнула кожа на спине, освобождая огромные крылья демона. Быстро меняя свой облик, он взвыл от боли, словно волк, попавший в капкан. Брошенный в ярости меч пронзил насквозь двери, войдя в крепкий дуб по самое цевье. Ледея вскочила с постели, безумно озираясь по сторонам. Убийцы, оставив умирающих в судорогах стражей, вскочили на ноги, выхватывая мечи. Новая изба, сложенная из толстых бревен, задрожала, заходила ходуном, словно живая. Крава кинулся к двери, раз за разом ударяя в них ногой. Вдруг от нечеловеческого удара изнутри дверь вылетела с петель, накрывая его собою. Демон вышел во двор, пригибая голову и расправляя огромные черные крылья нетопыря.

— Кто стучится, тому да отворят!

Убийцы замерли, онемев от ужасного зрелища, руки, сжимающие мечи, дрогнули. Явившийся им демон был чернее ночи. Его глаза смотрели, не мигая, словно вглядываясь в саму человеческую сущность. Зашибленный дверью Крава застонал, подавая голос:

— Чего стали, дурачье? Рубите, рубите его!!!

Убийцы бросились вперед, бросились молча, стиснув зубы. Крики боли разнеслись над Междорожьем, поднимая на ноги спящих воинов.

С первыми лучами солнца проголосили петухи, будто наперебой перекрикивая друг друга. Ведьмак прохаживался по двору, искоса поглядывая на избу. Четверо убийц висели на ее стене, истекая кровью. Их тяжелые охотничьи ножи, терзавшие ночью стражников, торчали рукоятями из тел, пригвоздив обреченных воинов к смолистым бревнам. Жизнь едва теплилась в их телах. Всю ночь ведьмак задавал им один и тот же вопрос, не получая ответа. Кто приказал? Разъяренный наглостью нападения, он даже не прибегал к магии. Не получая ответа, острым словно бритва ножом он отсекал им один палец за другим. Истязания над ними были не столь жестокими, как над вожаком. Крава лежал посреди двора, отрешенно уставившись в голубое небо. Его не связывали, ибо отрубленные руки и ноги бросили на съедение местным псам. Бобура, едва не плача от сожаления, ворожбой поддерживала в нем искру жизни. Ведьмак вновь подошел, склонился над убийцей, вглядываясь в его замутненные болью глаза.

— Воды!

Расплескивая воду, суетливо подбежал испуганный воин с двумя ведрами. Умирающего окатили ведром воды, кровавая лужа растеклась тонкими ручейками по двору.

— Крава. Ты будешь страдать очень долго. Хочешь, я призову стервятников, и они будут клевать твои глаза? Тебе не понравится это. Ты будешь жить, ты будешь все чувствовать, покуда их острые когти не доберутся до твоего сердца. Скажи мне, кто тебя послал, и я подарю тебе легкую смерть.

Крава продолжал молчать, лишь глаза его наполнились слезами в немой мольбе, обращенной к Сварге. Ведьмак вздохнул, устав тратить попусту время. Его рука легла на холодный мокрый лоб убийцы, и он прикрыл глаза. Мысли полянина проносились короткими обрывками воспоминаний. Спрятавшись от реальности в далекое прошлое, воин проживал свою жизнь заново. Ведьмак нырнул в его сознание, становясь жуткой реальностью той прошлой жизни.

Легкий весенний ветерок пустил рябь по воде. Крива, улыбаясь и жмурясь на солнце, лежал на берегу, неотрывно наблюдая за любимой. Девушка весело смеялась, плавая в теплой речной воде. Мокрая рубаха соблазнительно облегала ее красивое девичье тело.

— Кравушка! Иди ко мне, искупайся. Водица теплая, что молоко!

Парень наслаждался созерцанием, не в силах оторвать от нее взгляда. Через месяц она войдет в его дом хозяйкой. Самая красивая девушка в округе приняла его любовь, ответив взаимностью. Он словно взлетел на седьмое небо, услышав родительское соизволение. Сердце неистово билось в молодой груди, от радости ему хотелось носить ее на руках.

— Милый, ну что же ты? Иди ко мне. — Она расхохоталась, начав плескать в его сторону водой. — Иди или намочу!

Теплые брызги оросили его лицо, он вскочил на ноги, весело стаскивая с себя рубаху.

— Ах так! Ну погоди, задам я тебе сейчас!

Он рыбкой прыгнул в теплую воду, нырнул и поплыл к ней под водой. Приближаясь, он слышал ее приглушенный водою хохот. Она игриво уплывала от него, словно убегающая тень. Вдруг, все звуки умолкли, прозрачная вода потемнела, будто солнце спряталось за тучи. Крава, встревоженно вынырнул из воды, оглядываясь вокруг. Еще мгновение назад голубое безоблачное небо теперь было затянуто тяжелыми грозовыми тучами. Сверкнула молния, и, словно догоняя ее, с опозданием грянул оглушительный гром. Озираясь по сторонам, парень стал искать глазами Ярину. Холодные крупные капли хлынули с небес, ложась на воду косой стеной ливня.

— Ярина! Яри-и-на!!!

Он испуганно кружил в воде, пытаясь отыскать ее. Никак ногу свело?! Вздохнув полной грудью, Крава стал нырять, пытаясь разглядеть любимую в мутной речной воде. Несчетное количество раз он проплыл под водой, грудь разрывалась от напряжения. Задыхаясь, он вынырнул, вновь надрывно закричав:

— Яри-и-на!!!

С берега раздался злорадный хохот, словно раскаты грома, разносясь над рекой. Крава обернулся, вглядываясь сквозь потоки дождя. Высокий черный воин стоял на берегу, заходясь жутким смехом. Ярина лежала у его ног, безвольно откинув голову назад. Склонившись, воин разорвал на ней мокрую рубаху, оголяя красивое девичье тело.

— Ну что, Крава, поторгуемся за право первой ночи? Может, я буду первым?!

Ярость обрушилась на Краву, застилая глаза. Неистово рассекая воду, он поплыл к берегу, желая добраться до насильника. Вдруг течение реки изменилось, все дальше относя его от берега. Словно сама природа препятствовала ему, насмехаясь. Он стал грести еще сильней, с ненавистью вглядываясь во врага. Воин встал на одно колено, стиснул лицо Ярины латной перчаткой, разглядывая ее:

— Хороша девка. А, Крава, хороша? Поделишься любимой?

— Оставь ее! Убью! — задыхаясь от усилий, Крава продолжал плыть против течения.

— Убьешь? Ты уже один раз пытался меня убить, — за спиной воина развернулись огромные черные крылья, — помнишь меня?

И. Крава вспомнил. Он вспомнил все, что так далеко спрятало его сознание. Демон. Демон, которого ему приказали убить. Будто прочитав его мысли, демон вкрадчиво спросил:

— Кто приказал? Скажи мне его имя! Имя в обмен на нее! — крепкая рука схватила девушку за волосы, поворачивая лицом к реке.

Крава замер, прекратив грести. Замерло и течение, перестав относить его от берега.

— Это колдовство. Это все сон! Тебе не обмануть меня, Демон!

Демон расхохотался и возлег на девушку. Крылья сомкнулись за спиной, будто черным покрывалом укрывая его и Ярину.

— Впрочем, тебе выбирать. Ты сам виноват. Теперь она моя. — Он зашелся от хохота, принявшись жадно целовать безвольное девичье тело.

— Нет!!! Оставь ее! Это Януш приказал! Воевода Януш приказал!

Крава пришел в себя, почувствовав невыносимую боль во всем теле. Демон последний раз взглянул в его измученные страданиями глаза.

— Отпусти его, Бобура, пусть уходит.

Ведьма с облегчением вздохнула, отрывая руки от истерзанного тела. Крава улыбнулся ей благодарно, и глаза его замерли, словно провожая улетающую |в Сваргу душу. Ведьмак поднялся с колена, неторопливо оборачиваясь к стоящим в отдалении воинам.

— Ярослав! — его громкий окрик заставил воинов попятиться от испуга.

Молодой медведич подошел к нему, опустив долу виноватый взгляд. Всю ночь после нападения он не смыкал глаз, находясь около Ледеи. Призванный ее заклятьем на роль стража, он не находил себе места, допустив оплошность в охране. Беспощадное колдовство жгло его изнутри, карая позором и болью. Капли пота выступили на лбу, жар бросал тело в дрожь. На груди забился оберег, подаренный Всеведой, забился тревожно, словно стрекоза попала под рубаху. Ведьмак сурово посмотрел в его глаза, рука молниеносно выхватила меч невидимым для глаза движением.

— Нет, Стоян! — раздался крик Ледеи.

Клинок свистнул, рассекая воздух, и устремился к шее медведича. Время будто остановилось для Ярослава, продляя оставшееся мгновение жизни. Черная сталь, словно плавник могучей рыбы, резала горячий летний воздух, оставляя по обе стороны волны. «Виноват», — мелькнула в голове медведича безысходная мысль, подавившая желание выхватить для защиты меч. Ведро, стоящее около бездыханного тела Кравы, вздрогнуло, выплескивая вверх воду. Огромная рваная капля метнулась к медведичу, преграждая путь черному клинку. Ярослав моргнул, и время вновь потекло в своем прежнем ритме. Удар клинка о ледяной щит — и ошеломляющий звон разлетелся по деревне, заставляя всех стоящих вокруг прикрыть уши.

— Нет, любимый. Не тронь его, прошу тебя. — Ледея стояла на пороге избы, напряженно вытянув вперед руку. — Не тебе лишать его жизни. Он нужен Ей. Не сердись.

Ведьмак неторопливо отвел руку с клинком. Черная колдовская сталь звенела словно натянутая струна, столкнувшись с гранитным льдом. В ошеломленной толпе зевак, наконец, кто-то охнул от удивления. Ярослав тихо проговорил, глядя Стояну в глаза:

— Виноват, Стоян. Недоглядел. Карай по праву.

Ведьмак дико повел глазами, оборачиваясь к Ледее. Покатый ледяной щит продолжал дрожать в воздухе, прикрывая собой медведича. Горячий летний воздух жадно набросился на лед, стараясь уничтожить нежданное проявление зимы. Холодные капли одна за другой падали наземь, словно слезы, не в силах сопротивляться летнему зною. Стоян неторопливо потянулся ко льду рукой, коснулся, удивленно вскидывая бровь. Меч с шипением вошел в ножны, оставляя за собой в воздухе горький дымный след. Он расхохотался, весело ткнув пальцем в ледяную глыбу:

— Судьба! А коли б не было ведра?

Повернувшись к Ярославу спиной, ведьмак пошел к избе, продолжая громко хохотать.

— Судьба! Почему принесли два ведра? Ледея, почему Краве принесли два ведра воды, а вылили одно? Судьба! Ха-ха-ха!!!

Он обнял любимую за талию, уводя ее в дом. Ледяной щит рухнул наземь, вода, освобожденная от колдовского заклятья, радостно растеклась большой холодной лужей. Ярослав вновь научился дышать, грудь тяжело вздымалась под мокрой рубахой. Оберег, прекратив биться, улегся в мускулистой ложбинке груди, снова прислушиваясь к гулким ударам сердца. Во двор вбежала Всеведа, почуявшая трепет собственного творения. Бросившись к любимому, она повисла у него на шее, расплакавшись и шепча ему на ухо:

— Цел? Ты не ранен? Не навредил тебе демон старый?

Ярослав угрюмо покачал головой, неуверенно обняв любимую.

— Нет. Ледея вступилась. Кабы не она… А оберег хорош, живчиком на груди бился, упреждая об опасности.

Он непроизвольно прижал ладонь к груди, нащупывая маленький камешек. Всеведа всхлипнула, еще сильней прижимаясь к нему:

— Дурачок. Оберег — он лишь сердце твое слушает. Коли сердцем опасность почуешь, он и забьется. Сердцу своему верить надобно, а не камню холодному, бездушному.

Вдруг дверь избы со скрипом отворилась. Всеведа резко обернулась, бесстрашно заслоняя собой Ярослава. Ее тонкие пальчики зашевелились, сплетая за спиной колдовские узоры заклятий. Она задрожала словно в ознобе, осознавая всю свою ничтожность перед Демоном. Ведьмак вышел на порог, как ни в чем не бывало оглядывая двор. Голос его был спокойным и неторопливым:

— Ярослав, накажи прибрать здесь, покуда воронье не слетелось. Тела стражей предайте огню, как того наши обычаи требуют. Храбрые были воины. Убийц в овраг свезите, пусть стервятники попируют.

Висящие на стенах четверо убийц были еще живы, услышав его приговор. Стоян замолчал, вспоминая события прошлой ночи.

— Медведичи твои, ночью погибшие, не виноваты. Куда им было с Кравой тягаться. Скорблю о них вместе с тобой. Кто ж знал, что Правитель такую весточку пришлет. Сегодня же отбери мне три десятка лучших воинов в охрану, каждого на мечах проверяй. Из волков не отбирай — медовухи пьют много, лучше из рысичей.

Он с раздражением взглянул на яркое летнее солнце. Видимо, устал брат Вандал — разошлись тучи на небосводе.

— Вандалу передай, пусть заглянет ко мне. — И покосившись на Всеведу, усмехнулся: — Ну что ты, горлица, крылышки растопырила? Поди, не птенец, медведич твой! Не бойся — не трону. С Судьбой лишь глупцы спорят.

Всеведа облегченно вздохнула, дрожащими пальцами сбрасывая наземь жгучие нити молчаливых заклятий. Зеленая трава вмиг пожелтела, словно выгорев на солнце. Ведьмак криво усмехнулся, недобро покачав головой.

— Ну что вы, бабы, за люди такие? Лишь любовь тронет вашу душу, все на свете забываете. Всеведа, за непокорность буду жестоко карать! Поняла?

Колдунья улыбнулась, радостно кивнув в ответ. Ведьмак раздосадованно сплюнул наземь, возвращаясь в дом:

— Вот дура…

Ярослав, нахмурившись, обнял девушку, тихо прошептав на ухо:

— Не нужно тебе вмешиваться, кабы беды не вышло.

Всеведа хитро усмехнулась, прижимаясь к его могучей груди.

— За меня не бойся. Стоян меня никогда не обидит.

— Почем знаешь?

— Я же Всеведа, все зрю, все ведаю. Темная у него душа, чернее ночи, но даже Демонам не чужда Любовь. Любит он меня, как дочь родную любит.

Обнявшись, они пошли прочь с подворья, тихо переговариваясь меж собой.

Ведьмак, зайдя в дом, угрюмо сел на лавку, задумавшись над происходящим. Что-то он упустил, чего-то недоглядел, коли даже Всеведа воспротивилась его воле. Ледея тихо подошла, присела рядом.

— Ты расстроен, милый? Прости меня за этот поступок. Не по своей воле содеяла. Мать моей рукой повелевала, щит воздвигая.

Ведьмак кивнул, тяжело вздыхая:

— Все верно, Ледея. Не заслуживал парень смерти. Старый я стал — злой. Детьми бы обзавестись пора, род наш колдовской продляя, может, и подобрел бы. Только как взгляну в грядущее, нет в нем наших с тобой детей, не вижу ни одного. Сложно собственное грядущее разглядеть. Может, Морану попросить? Она многое зрит и ведает. Страшной будет эта битва, не даст она новой жизни забиться.

Ледея словно встрепенулась от услышанных слов.

— Детей? Ты ведь говорил, что Мораной запрет на нас наложен. Будто не позволяет нам она детей заводить.

Ведьмак кашлянул в кулак, покосившись на Ледею виновато.

— Знамо дело, запрет. Как же без него.

Ледея отстранилась, удивленно вскинув смоляную бровь.

— А ну погоди. А кто мне рассказывал, что, будучи в народе атлантов, детей нарожал да по всему Миру попрятал?! Почему ж сейчас запрет?!

Ледея грозно придвинулась к нему, всем своим видом показывая, что разговор нешуточный. Ведьмак резво поднялся на ноги и раздраженно стал мерить комнату шагами, избегая взгляда Ледеи.

— Были у меня и дети, и жены красавицы. Пятеро сыновей да три дочери тогда Свет увидели. Всех Морана талантами одарила, сильные были колдуны — настоящие. Я их единый раз в своей жизни и видел, когда роды от жен принимал. Попрятал их в разных племенах, в разных народах. И за каждым надзор поставил, чтобы знать, как мои дети живут, чем дышат. Может, и живы они были бы по сей день, кабы не наказание мое за поражение в первой битве с Правителем. И не смог я никому из них на помощь прийти, когда сыновей моих арийцы на кострах сжигали. Все знаю об их смерти, каждого отследил, покуда надежда теплилась. Все полегли, волхвами отловленные. И дочери недолго жизнью земной наслаждались, добралась и до них «благая» рука Правителя. Хочешь узнать, как все умирали?!

Ледея отрицательно покачала головой, едва сдерживая слезы. А ведьмак продолжал метаться по дому, словно вожжа под хвост попала.

— И не выпустила меня Морана в Явь, видя горящие местью глаза мои. Заперла меня в Нави, на долгие века злость лелеять. Цепи, Ею наговоренные, я рвал словно гнилую бечеву! Я бился о Мировые Врата так, что Навь содрогалась! Впервые Мать испугалась, видя мою ярость. И пришел ко мне Отец. Пришел и угомонил меня. Он сказал мне: «Жаждешь мести? Я позволю тебе отомстить. Наберись терпения, и я дам тебе целую армию для свершения мести».

Стоян прервался, переводя дыхание.

— Его словам невозможно противиться. Сила разума в них, лишь Богам доступная. И вот сегодня, когда им понадобился Воин, они позволили мне прийти в этот Мир. Сильней магии, чем моя жажда мести — им не сыскать. Не жить Правителю, Навью клянусь!

Стоян рухнул на лавку, обессилев от выплеснутых эмоций. Ледея неуверенно коснулась его ладони, пытаясь утихомирить едва не начавшуюся бурю.

— А запрет есть, Ледея. Не врал я. Слишком уж Явь привязывает нас к себе любовью, семьей, детьми. Даже нас, Демонов, привязывает, ибо есть и в наших душах искра божественная. Потому и наложила Морана запрет, непокорность в колдунах да ведьмах упреждая. Но попросить ее я могу — думаю, сейчас она мне не откажет. Ей Веды нужны…

Ледея прижалась к Стояну, крепко обнимая руками за шею. Слезы текли по ее щекам, она зашептала ему на ухо:

— Попроси Ее, любимый, попроси. Ты ведь сам говорил, что ничего не предопределено в этом Мире. Каждый сам свою судьбу изменяет. Может, и наши дети увидят свет? Попроси Ее, милый.

Ведьмак прикрыл глаза, будто задремав ненадолго. Затем кивнул, словно в сонном бреду отвечая на ее вопрос:

— Сегодня ночью, когда обе луны сойдутся вместе, буду услышан я Матерью. Сегодня…

Ведьмак надолго замолчал, уносясь сознанием в далекие, одному ему известные миры и времена. Ледея тихо сидела рядом, пристально вглядываясь в лицо любимого. Потянувшись к нему руками, она пыталась нащупать хотя бы тень его присутствия. Тело Стояна было пустым, словно кукла, лишь могучий колдовской наговор разгонял по жилам кровь, не позволяя остановиться сердцу. Вдруг дверь избы со скрипом отворилась, и на пороге появился нахмуренный Вандал.

— Звал, брат? — его глаза удивленно моргнули, заметив, как торопливо отдернулись любопытные руки Ледеи.

Колдунья подскочила с лавки от неожиданности, словно нашалившая девчушка, попавшаяся на горячем. Быстро оправившись от смущения, она цыкнула на Вандала:

— Тихо ты! Заснул он, всю ночь глаз не смыкал. Позже приходи, я дам знать, как выспится.

Дверь громко хлопнула, закрываясь, будто от дуновения сквозняка.

— Заходи, брат, присаживайся. Некогда мне спать сегодня, дел много.

Вандал прошел в избу, присаживаясь на лавку напротив.

— Милая, принеси медовухи. Устали мы с братом, напиться нам надо.

Девушка удивленно захлопала глазами, со дня знакомства со Стояном она ни разу не видела, чтобы тот пил медовуху.

Промолчав, Ледея пошла во двор в поисках янтарного напитка. Стоян взглянул на брата, улыбнувшись.

— Скучно мне, брат. Вижу, и тебе невесело, развлечемся, покуда мечи наши дремлют?

Вандал растянулся в неприятной улыбке, утвердительно кивнув.

— Сейчас выпьем для куража, а потом ступай к своим волкам. Скажешь, Стоян разрешил игрища устроить. Наслышан я о ваших праздниках, ой как наслышан! Все уши мне Безобраз прожужжал своими приглашениями. В общем, соберите свободных девок по деревне и тащите на поляну в роще. Там и начинайте ваши игрища, а я попозже подойду. И чтоб праздник мне был — настоящий!

Вандал громко расхохотался, похлопав его по плечу.

— Для тебя, брат, сделаем настоящие волчьи игрища! Люблю я эти потехи, вот где вера в свет у людей меркнет — так это на наших праздниках. Приходи, не пожалеешь.

Дверь отворилась, и вошла Ледея, держа в руках тяжелый мех с медовухой. Мельком взглянув на хитрые лица ведьмаков, она вскинула бровь.

— Ну и что вы еще удумали, не для того ли меня из избы выпроводили?

 

ГЛАВА 16

Вечерело. День в Междорожье пролетел незаметно. Услышав от Вандала приказ готовиться к игрищам, ошалевшие от нежданного развлечения воины воспрянули духом. Облившиеся медовухи волки бросились по хлевам и рощам отлавливать местных девиц. Ярослав, неспешно проезжая улицами Междорожья, наблюдал, чтобы дело не дошло до дурного кровопролития. Те из местных жителей, кто был способен к ратному делу, уже были определены в Стояново войско. Покуда воинство стояло в Междорожье, оружия им не выдавали. Хмурые сотники лишь раздавали пинки и затрещины, приучая новобранцев к дисциплине. На улицу въехала пьяная компания воинов, оповещая хохотом о своем появлении. Трех девиц, пойманных в роще, вели на аркане, весело улюлюкая на всю округу. Один из волков, махнув рукой, крикнул Ярославу:

— Эй, тысяцкий, айда с нами на поляну. Игрище сегодня будет знатное. Десятка три девиц уже отловили. Вот и мы вроде как с добычей.

Волк грубо дернул за аркан, заставив заплаканную полянку споткнуться, и расхохотался. Медведич кивнул, принимая приглашение.

— Ведите на поляну, там уж костры заложили. Только не перестарайтесь с девками. Ежели кто на бабу меч подымет, лично голову снесу.

Волк усмехнулся, оглядываясь на добычу.

— Веселей шевелите ногами, красавицы, никто вас не обидит. Слыхали, что тысяцкий сказал? Меч на вас никто не подымет. У нас на вас другие клинки подымаются. Так подымаются — аж портки лопаются.

И пьяные волки вновь расхохотались, продолжив свой путь.

Выбранная для игрищ роща гудела веселыми мужскими голосами. Привязав коня у дерева, Ярослав огляделся вокруг. Десятки костров, расположенные кольцом, освещали ночную поляну, жадно потрескивая хворостом. По центру столпилось три десятка пойманных девиц. Заплаканные полянки диковато жались друг к дружке, кутаясь в рваные рубахи. Словно стадо овец, ожидая нападения волка, они озирались по сторонам. Ярослав прошелся по поляне, разглядывая собравшихся. С удивлением он увидел среди волков нескольких медведичей своей деревни. Молодые парни, раззадоренные медовухой, веселились вместе с остальными, жадно поглядывая на девок. Ярослав нахмурился — портит война людей, озлобляет. В их роду не принято было девиц силой брать. Вздохнув, присел у костра, созерцая происходящее. Говаривали, что в племени волков игрища проводились иначе, не то, что у древлян. На Поляну притащили большое толстое бревно, быстро стучали топоры, обдирая кору. Скинув рубаху, Вандал, поплевав на ладони, взялся за топор. Принявшись затесывать конец бревна, придавая ему фаллическую форму, он посмеивался, покрикивая девкам:

Волки расхохотались над частушкой и жутко завыли, подражая своим лесным братьям.

— Эй, Вандал, задай еще хулинку для смеху!

Колдун рассмеялся, не прекращая мастерски орудовать топором:

— Будут парни вам частушки, что листом свернутся ушки. А ну подняли красавца!

Наконец обтесанное бревно подняли и стали вкапывать в землю, ставя столбом. Жалобно заблеяла овца, притянутая воинами на убой. Животному быстро вспороли горло, сливая теплую кровь в бадью. Медведич поморщился, глядя, как один за другим воины стали скидывать рубахи, обмазывая себя кровью. Соленый запах смерти разнесся по всей поляне, еще более пробуждая в них звериные инстинкты. Быстро разделав овцу, растопили на костре жир и стали обильно натирать им столб. Веселье стало напоминать кровавый ритуал, в котором люди ничем не отличались от лесных зверей. Ярослав прикрыл глаза, пытаясь отстраниться от происходящего. Если бы не приказ ведьмака следить за порядком, он бы уже давно ушел к Всеведе. Волков никто не любил за их кровожадность и дикость нравов.

Обычно хмурый Вандал сегодня веселился словно ребенок. Накинув на плечи овечью шкуру, еще несущую в себе тепло убитого животного, наскоро перевязавшись бечевой, он взял в руки длинный толстый кнут. Подойдя к столбу, колдун призывно поднял руку вверх. В племени волков вожаком чтили Безобраза, но и Лиходея и Вандала также слушались без промедления. Их дикая, нечеловеческая сила тела и духа заставляла смертных безропотно подчиняться. Увидев поднятую руку Вандала, волки вмиг притихли. Ведьмак вышел в центр поляны, начав неторопливо обходить сбившихся в кучу девушек. Угрожающе щелкнув кнутом в их сторону, он весело закричал:

— А ну сбиться в стадо, глупые овцы! Вон сколько волков диких сбежалось, того и гляди, овцу утащат. Ну да не бойтесь, пастух свое дело знает. Кнут мой так и просится в пляс!

Он снова угрожающе щелкнул кнутом уже в сторону воинов своего племени. Заведенные начавшейся игрой волки завыли, и самые смелые бросились вперед, пытаясь выхватить из толпы девицу. Длинный кнут пастуха засвистел над головой, беспощадно жаля их спины. Нешуточные удары кнута оставляли кровавые борозды, заставляя парней с воплями откатываться назад. Пастух метался вокруг девиц, задорно выкрикивая:

— Ах вы, поганцы! Я вам покажу, как моих овец воровать!

Перепуганные девушки верещали, стараясь не попасть под удары кнута. Вдруг один из парней исхитрился ухватить худую рыжую девицу, сильным рывком выдернув ее из круга. Воины заулюлюкали, приветствуя первую победу. Вандал с опозданием бросился за ним, бранясь:

— Ах ты, паскудник! Таки умудрился утащить овцу!

Парни с хохотом сгрудились толпой, закрывая собой успешного охотника с добычей.

— Ну лады. — Ведьмак улыбнулся, тяжело дыша от усталости. — Первая добыча!!!

Все как один радостно загалдели в ожидании продолжения. Вандал подошел ко вкопанному в землю столбу, проверяя рукой, достаточно ли жирно он смазан.

— Ну что, рыжая! Коль не смогли подруги тебя отстоять, тебе первой и веселить волков. Неси сюда овцу!

Удачливый парень подхватил девушку словно пушинку, перебросив ее через плечо, и под хохот толпы побежал к столбу. Вандал, наигранно вздыхая, присел, заглядывая ей в лицо.

— Ну что ж ты, милая, от стада отбилась? Я-то уж и барана тебе присмотрел справного, лучшего в отаре. Эх, такая овца пропала! Чуешь, волк, хоть шкуру-то мне оставишь?

Воин заулыбался, весело озираясь вокруг.

— А бери, мне не жалко! Братья, оставим пастуху шкуру от овцы?

— Пусть забирает! К чему нам шерсть? Главное, чтоб овца была нестарой!

Вандал, ерничая, раскланялся перед толпой и быстрым движением стянул рубаху через голову брыкающейся девушки. Волки вновь завыли, подзадоривая веселье. Удачливый охотник побежал по кругу, радостно показывая им обнаженную девицу. Похотливые возгласы волков сопровождались жадными похлопываниями ладоней по обнаженным девичьим ягодицам.

— Хороша овца! Справная!

— Поделись с братьями, не жадничай!

— Поделись, поди, сам не управишься!

Оббежав по кругу, воин вернулся к столбу, ставя девушку наземь. Оказавшись на всеобщем обозрении, заплаканная полянка пыталась прикрыть руками свою наготу. Вандал подошел к ней, язвительно улыбаясь.

— Ну, девка, даем тебе шанс. Заберешься на столб до самого верха, иди себе с миром домой, никто тебя не тронет. А коли не сумеешь, — он взмахнул рукой, давая команду воинам расступиться, — вон тропа. Беги по ней, что есть прыти, покуда волки не догонят.

Он весело шлепнул ее по ягодице, подталкивая к столбу. Девушка замерла словно загнанная в угол лань, настороженно поглядывая по сторонам. Парни все до одного стали напевать, нетерпеливо пританцовывая на месте:

Дружный хор начал ритмично прихлопывать и притопывать, подбадривая рыжую девку. Вандал нетерпеливо склонился к ее уху, прошептав:

— Давай, девка, не стыдись. Вишь, как парни изголодались? Разорвут на месте! Полезай немедля, не порти народу веселье!

Девушка зашлась навзрыд, истерично отмахиваясь от него рукой.

— Отпусти-и-те! Что ж вы за люди такие? П-п-пожалуйста-а!

Колдун рассмеялся, обращаясь к ожидающей зрелища толпе:

— Парни, а девка-то домой не хочет. Говорит, мол, берите сразу, как есть! К чему глупые потуги, все одно шубу мять станете!

Толпа дружно расхохоталась, двое расторопных парней весело выбежали вперед.

— Ну так мы всегда готовы!

Девка испуганно попятилась от них. Натолкнувшись спиной на Вандала, вздрогнула от неожиданности, оборачиваясь:

— Леший с вами, — прошептала она, судорожно вытирая слезы ладонями, — полезу я.

Решительно подойдя к столбу, она потрогала его рукой и обернулась к ведьмаку:

— Он ведь весь жиром измазан. Как же я залезу?

Тот, недоумевая, пожал плечами, ехидно обращаясь к парням:

— А я почем знаю?!

Крепко обхватив руками жирное бревно, она прижалась изо всех сил, пытаясь обвить его ногами. Волки начали хохотать, подбадривая рыжую девицу издевками:

— Сильно не сжимай, девица, попускай иногда!

— Никого не слушай! Шибче, шибче ногами стискивай!

Соскальзывая раз за разом на землю, под дружный хохот волков, лоснящаяся от жира голая девица наконец упала наземь, расплакавшись.

— Гады! Чтоб вашему роду жития не было!

Вандал ткнул пальцем, указывая ей в сторону тропы:

— Беги. Беги, девка, что есть прыти. Волки ждать не станут!

Не медля ни мгновенья, рыжая девица поднялась на ноги и бросилась к тропе, сопровождаемая улюлюканьем и смехом. Вандал, глядя вслед беглянке, ткнул пальцем в пятерых парней:

— Гон! Гон в лесу! Загоняй добычу, волки!

Утомленные долгим ожиданием выбранные им парни опрометью бросились вслед, на ходу стягивая и роняя портки. Едва голые охотники скрылись в кустах, как тут же донесся их голодный волчий клич. Стая пошла по следу. Все разговоры на поляне прекратились, народ замер, вслушиваясь в звуки леса. Волчий хор вновь раздался из чащи, сопровождаемый ликующими криками победы. Вандал громко щелкнул кнутом, весело гаркнув:

— Первая кровь! Волки загнали овцу!

Парни стали игриво подвывать, жадно косясь на столпившихся в центре поляны девиц. Не дожидаясь команды, они бросились вперед. Мнимый пастух вновь схватился за кнут, добавляя столь желаемому развлечению остроту ощущений.

Ярослав сидел поодаль, внимательно наблюдая за происходящим. Первые омерзительные ощущения от этой жестокой игры покинули его. Он непроизвольно ощутил какое-то звериное возбуждение, заставившее его сердце гулко забиться. Образ жизни племени волков стал приобретать в его глазах иной оттенок. Сила. Сила правила в этом племени. Не будь Безобраз столь нечеловечески силен, недолго правил бы он этим народом. Подобно истинным волкам, каждый повзрослевший могучий воин пытался занять место вожака. Сегодняшнее игрище показало медведичу их отношения с женщинами. Для них они были чем-то сродни медовухе, кою надобно испить до дна, не спрашивая соизволения. Женщина всего лишь развлечение для волка да продолжательница рода. Тех, кто рожал им сыновей, волки ценили и не бросали на произвол судьбы. Но коли на свет являлась дочь, волк мигом собирал свои немногочисленные пожитки и надолго отправлялся в разбойные набеги, порой забывая вернуться домой.

Очередная война сулила новую добычу и свежих женщин.

Ярослав обернулся, ощутив спиною чей-то тяжелый пристальный взгляд. Невесть откуда на поляне появился Стоян в сопровождении Ледеи. Расположившись в тени, они также молча наблюдали за игрищами племени волков. Колдунья мельком взглянула на медведича, успокаивающе подмигнула и вновь впилась взглядом в происходящее у костров. Одна за другой голые девки пытались взобраться по скользкому столбу, униженно сползая наземь под всеобщий хохот. Уже третья жертва пыталась укрыться в ночном лесу, преследуемая изголодавшимися по женскому телу парнями. Выбравший роль пастуха Вандал устало бросил кнут наземь, наигранно вздыхая.

— Все, упарили вы меня, волчье племя. Никакой управы на вас нет. Ну что, дружные овцы в моей отаре? Не дают подруг в обиду?

Парни весело загомонили в ожидании нового развлечения.

— Ой дружные!

— Ну а коли так, то может, отпустим их с миром?

— Отпустим! Пусть идут с миром, — послышались редкие выкрики из мужской толпы.

В этой привычной для них игре каждый без лишних слов знал, что нужно делать. Сбившиеся в кучу, испуганные девки стали наивно перешептываться меж собой. Может, минует позор их стороной, поди, навеселились от души окаянные волки?

Дождавшись, пока они раздуют в себе слабую искру надежды, из толпы вышел молодой парень, деловито выпятив грудь.

— Нет, так не пойдет. Волков голодных много осталось. Нехай сами определят каждую пятую нам в добычу. Тогда и остальных отпустим, пусть идут, куда глаза глядят. Как говорится — и волки сыты, и овцы целы. Согласны, братья?

Парни загомонили, поддерживая товарища:

— Правильно. Так по-честному будет.

— Верно. Нехай дают несколько девок откупу. А не то всех тискать станем!

Вандал, подмигнув парням, кивнул, якобы соглашаясь с их доводами. Обернувшись к шепчущимся девкам, развел руками:

— Ну, девчата, сами слыхали, какие условия парни вам выдвигают. Держите совет меж собой, кого сами выберете на откуп, тем и шубу мять. А остальных посадим на лихих коней и, как цариц, до дому доставим. Ну, думайте. Эй, парни, чего приуныли? Тащи медовуху, покуда девки совещаются!

Довольный своей проделкой Вандал подошел к Стояну с Ледеей, прихватив мех медовухи. Среди полянок началось смятенье. Недоуменно косясь друг на дружку, девки словно кол проглотили. Вот так условия им выдвинули! Как же можно меж собой разобраться, кто добровольно с волками возляжет? Невысокая грудастая белявка с серыми глазками, поставив руки в боки, начала первой:

— Ну что, подруги, чего долго думать. На кой всем позор терпеть? Я не могу, сами знаете, жених у меня уж имеется, засватал давеча. Кто ж меня в род-то их порченую примет? А вот Любке все одно, к ней и так чуть не вся деревня ночевать ходит. Вот пускай и остается с ними.

— Чего? — вызверилась взбешенная Любка. — Это кто там две косы себе отрастил? Испортят ее, несчастную! Ты суженому своему байки рассказывай, а мы-то знаем, кто да с кем солому мял! Засватанная нашлась! Кто тебя на нашей деревне только ни сватал! Сейчас за косу поймаю, быстро подол задерешь и к волкам пойдешь!

Передавая по кругу медовуху, парни улыбались, переглядываясь. Шутка удалась на славу, сейчас они многое о полянских девках узнают. Белявка вновь подбоченилась, надвигаясь на Любку грудью.

— Это ты кого за косу тягать собралась, дуплянка трухлявая! Да кто тебя боится-то? Как парней отбивать у подруг — ты мастерица, а как ответ держать — так сразу в кусты? Нет, милая, так не годится. Девки, али не правду я говорю?

Многие дружно закивали, поддерживая белявку.

— Правду говоришь. Давно бы ей всей деревней патлы повыдергивали, — и нетерпеливо подступая со всех сторон к Любке, каждая норовила ее толкнуть.

— Ты, коза, от каждого кочана на деревне отгрызла. Вот тебе и припомнится сегодня, как чужих мужиков обхаживать!

Дружно выпихивая упирающуюся Любку из своей толпы, девки разошлись не на шутку. Выгадав момент, когда попавшая в немилость подруга повернулась спиной, белявка подскочила, изо всех сил толкнув ее. Любка упала в траву, растянувшись, под дружный хохот бывших подруг. Улыбаясь в усы, подошел Вандал, оглядывая Любку с ног до головы:

— Выбрали, что ль? Вот и молодцы, справную девку отдаете, спасибо, милые. Осталось еще пять отобрать. Ну, эту мы забираем, а вы дальше решайте, что да как.

Подбежавшие трое волков подхватили на руки брыкающуюся девку и, тиская ее на ходу, потащили подальше от костров. Растерявшиеся полянки вновь стали переглядываться меж собой, каждая вспоминая старые обиды. Вандал оглянулся на них, будто вслушиваясь в тишину. Еще вчера эти девушки были подругами и весело смеялись, перешептываясь у плетней, друг дружке косы заплетали. Сегодня вмиг все это рухнуло, будто и не было никакой средь них дружбы. Стоило лишь столкнуть их лбами, как память тут же выплеснула наружу крохи бывших обид.

Вандал улыбнулся, прошептав себе под нос:

— Ну-ну, девки, поглядим, кто пустит подругу по кругу…

Все та же сероглазая белявка, поджав пухлые губки, вновь начала перебранку:

— Бабы, а что до Леськи? Вон она уж с дитем, все одно замуж пока никто не берет. Ей этих волков потешить, что лосю соли нализаться. Леська, выручишь подруг?

Леська, косо глянув на нее, молча вышла к Вандалу, не дожидаясь, покуда подруги вытолкают силой. Остановившись, обернулась, будто желая им что-то сказать. Злые слова встали поперек горла, заставив скривиться от собственной горечи. Вандал негромко прошептал за спиной:

— Иной раз лучше сказать, чем смолчать. Слова силу имеют могучую, неизвестно, как дальше дело обернется.

Внимательно посмотрев в его насмешливые глаза, девушка на миг задумалась, затем кивнула понимающе и вновь обернулась к подругам:

— Девки, нам, бабам, с мужиками воевать не по силам. Видать, доля наша такая, молчаливая, терпеливая. Но эта стерва, — она ткнула пальцем в сторону белявки, — должна вслед за мной пойти. Гоните ее, девчата, не то завтра же она по всему Междорожью вас на позор выставит.

Оставшиеся полянки переглянулись, покосившись на белявку. Та съежилась под их недружелюбными взглядами, втягивая голову в плечи.

— Да чего вы ее слушаете? Это ж когда я про кого болтала лишнего?

Вандал продолжал нашептывать, мерзко улыбаясь собственным мыслям. Высокая черноволосая девица встала у белявки за спиной, уперев руки в боки.

— Да что ты?! А как обо мне с Олесем трепала, покуда я за него замуж не вышла, забыла? А как парням на игрищах нашептывала, все наши бабские разговоры пересказывая, думаешь, я не знаю?! Девки, правильно Леська сказала, вытолкать ее окаянную, а то нам на деревне потом от позора житья не будет! Пусть вместе с нами из этой чаши дегтя хлебнет, вернее будет!

И более не слушая отговорок, девки, схватив под руки, поволокли белокурую стерву к Вандалу.

— Получай еще одну! Гляди, какую красавицу белокурую отдаем, уж не обойди вниманием!

Вандал расхохотался, давая команду парням забрать девушку.

— Ну что вы, такую девицу у нас никто вниманием не обойдет. Правда, парни? Слыхали мы, как мудро она совет держала. У полуденных племен такие девки дорого на торгу стоят, уж больно хитромудра белогривая. Ну а для волка позор за бабу деньгу платить, что ж мы немощные какие, али мордой не вышли? У нас все по любви, полюбилась девка — забирай! Парни, нравится ль вам белявка?

Волки дружно загалдели, обступая ее кругом и весело пощипывая за бока и ягодицы.

— Хороша девка!

— Жирновата будет, ну да ничего, за ночь все потом сойдет.

Все дружно захохотали:

— Берем, пастух! Для такой красавицы у нас лучшее место приготовлено, по центру среди костров. И не застудится у огня, и народ повеселит своими талантами.

Десяток парней потянули брыкающуюся белявку прямо к центру поляны. Яркое пламя костров окружило веселую компанию, причудливо играя их тенями. Внимательные глаза Стояна наблюдали за происходящим, не мигая. Он, усмехнувшись, спросил Ледею:

— Тебе жаль ее?

Девушка безразлично пожала плечами, глядя, как девку прилюдно разложили. После увиденного в Древграде она уже ничему не удивлялась. Лишь горько усмехнулась, вспоминая перебранку полянок:

— Знаешь, не за что ее жалеть. Коли б в нашей деревне такая сука завелась, я б ее первая удушила. Поделом ей, нечего на чужом горе пировать.

Ведьмак кивнул, словно одобряя полученный ответ, затем, улыбнувшись, подмигнул Ледее.

— Ты бы очень удивилась, если бы знала, что каждый и каждая из них чувствует. Впрочем, нет ничего невозможного, — он крепко взял ее за руку, — закрой глаза, это нужно пережить.

Ледея нерешительно взглянула на него.

— Может, не нужно? Зачем мне это?

— Глупая, все переживания — это выплеск Силы. Ты должна научиться поглощать чужую радость, боль, страдание. Эти живительные потоки дают колдунам жизнь и силы — любимая пища Богов. А мы лишь доедаем объедки с их обеденной длани. Придет время, и без этого тебе не обойтись. Попомни мои слова. Прикрой глаза и попробуй взглянуть на них из темноты.

Ледея зажмурилась, напряженно вглядываясь в темноту собственного сознания.

— Видишь их?

— Темно, лишь отблеск пламени меняет окрас.

Ведьмак нетерпеливо сжал ее ладонь, начиная сердиться. Голос его стал жестким и требовательным:

— Раздвинь тьму руками. Ты же колдунья, разорви темноту руками и выйди к ним на поляну!

Ледея потянулась ко мраку собственного сознания, неуверенно схватила его руками, попыталась разорвать пополам.

— Уверенней! Рви одним рывком и выходи!

Начиная сердиться на собственную неловкость, она яростно разорвала тьму, и перед ней появилась поляна.

— Получилось, Стоян, я их вижу! Только не так как обычно, они светятся!

Ведьмак удовлетворенно кивнул, нетерпеливо выбросив голодную нить. Словно длинная черная змея вползла на поляну, извиваясь у ног развлекающейся компании.

— Стоян, эта змея…

— Это я, милая, я голоден. Скажи мне, какие ты видишь цвета? Как светятся они?

Ледея стала вглядываться в мерцающие оттенки.

— Один багряный, будто раскаленный меч в кузне. Ну тот, который сейчас с ней…

Ведьмак улыбнулся, радуясь ее успеху. Змея метнулась к разгоряченному телу парня, жаля в затылок. Ведьмак застонал от удовольствия, выпивая его страсть до дна.

— Как ты видишь ее? Каким цветом она мерцает?

Ледея задумалась, пытаясь описать увиденные оттенки:

— Она изменчива, нет в ней постоянства. Мне становится мерзко при взгляде на нее. Словно грязный болотный мох тлеет, охваченный языками алого пламени.

Стоян оторвал нить от опустошенного парня, догорающего в своей агонии.

— Тянись к ней изо всех сил! Тянись всем своим желанием окунуться в это пламя! Ну же!

Ледея потянулась к девушке, завороженно поддаваясь его страстному приказу. Едва заметная, тонкая нить, неуверенно подрагивая, кралась в траве. Оказавшись рядом со стонущей девицей, она инстинктивно метнулась к сиянию, жадно присасываясь к источнику силы. Ледея вздрогнула, выгибаясь дугой и запрокинув голову, застонала:

— О Боги! Стоян, что это?! Как хорошо!!!

Ведьмак улыбался, крепко сжимая ее ладонь и наслаждаясь ее трепетом.

— Пей, милая, это Сила. Первородная Сила, поддерживающая жизнь во всем живом.

Ледея задрожала, жадно впитывая в себя, казалось бы, неиссякаемый поток Силы. Она словно оказалась на месте белокурой девицы, безумно извивающейся под страстным волком.

— Стоян! Ей это нравится! Я чувствую все ее мысли, я вместе с ней умираю от восторга и позора! Почему так? Почему она наслаждается, ведь она плачет и рвется из-под него?

Ведьмак задумчиво вскинул бровь.

— Угу. Вот и пойми вас, баб, после этого.

На смену стыду и обиде вдруг пришло наслажденье.

— Милая, не торопись, оставь ее, попробуй остальных. Нельзя пить всех без разбора, ты должна научиться различать их по цветам, выбирая лишь сильные потоки. Впереди нас ждет безумное сражение, где без этого тебе не обойтись. Попробуй стоящих вокруг парней, их цвета уж долго полыхают нерастраченными желаниями. Вкуси понемногу от каждого, почувствуй их страсть, горечь, нетерпение.

Колдунья нехотя оторвалась от девицы, непроизвольно открывая глаза. Ничего не изменилось, она все так же видела изменчивый окрас всех столпившихся вокруг.

— Ты молодец, милая, у тебя получилось. Теперь ты всегда сможешь видеть тайные помыслы людей, понимать саму сущность каждого из них. Ну, попробуй остальных, покуда не утихли страсти.

Уверенно потянувшись нитью, она обвила ближайшего воина, сковывая его движения, и жадно впилась в его оранжевый облик. Не находящий себе места парень пританцовывал, развлекаясь с остальными. Нетерпеливо поглядывая на товарищей, он ожидал своей очереди. Вдруг он замер, дернувшись от боли, будто пчела ужалила в шею. Недовольно потирая ноющее место, он присел на траву, утомленно опираясь на руку.

— Спокойней, любимая, не переусердствуй. Вишь, парня с ног свалила, ты же не хочешь его убить ради минутного наслаждения.

Ледея испуганно отдернула нить, виновато взглянув на ведьмака.

— А так и убить можно? Прости, я не знала.

Она удивленно стала рассматривать ведьмака. Его яркие небесные тона, переливались вокруг тела теплыми волнами.

— А ты сияешь словно небо! — радостно, по-детски восторгаясь, она рассмеялась.

Ведьмак, насмешливо хмыкнув, небрежно зашептал наговор. Голубое сияние вмиг померкло, превращаясь в грозовую тучу.

— А так?

Ледея вздрогнула от неожиданности, будто над головой у нее грянул гром. При взгляде на Стояна ей захотелось втянуть голову в плечи и броситься прочь в поисках спасительного убежища.

— Голубой цвет лучше, не пугай меня.

Ведьмак улыбнулся, вновь меняя окраску.

— Это чужая личина, под которой волхвам Правителя меня не так просто разглядеть. Такое сияние идет лишь от праведников и поистине верующих жрецов.

Ледея вновь обернулась к поляне, уже неторопливо оглядывая остальных.

— А тот? Который едва светится голубизной и весь искрится, словно звезды на ночном небосводе? Он праведник или жрец?

Ведьмак обернулся, вглядываясь в невысокого коренастого волка, гоняющегося по поляне за девкой.

— Этот? Ну какой же он праведник, посмотри на него. Он уже мертв — и седмицы не протянет. Таким сиянием лишь Смерть помечает. Никто ему не поможет, ни волхв, ни колдун. Его душу уже призвали в Сваргу, а вот каким будет его конец, лишь одним Богам известно.

Ледея вмиг погрустнела, разглядывая обреченного парня, весело несущего на руках хохочущую девицу. Напряжение, созданное волками в начале игрища, спало, и запуганные полянки теперь уже радостно предавались похоти. Лишь белокурая девица, попавшая в немилость к Вандалу, не имела выбора. Подливая масла в огонь, колдун нашептывал наговоры, подзадоривая развлекающихся с ней парней. Ледея, будто вспомнив о чем-то, взглянула на Ярослава, сидящего у костра. Яркое красное свечение окутывало его с ног до головы. Бесстрастно наблюдая за происходящим, медведич не выказывал на своем лице никаких эмоций. Ледея тихонько коснулась руки ведьмака, прошептав:

— Стоян, посмотри на Ярослава.

Ведьмак обернулся, мельком взглянув на молодого медведича.

— И что?

— Он будто в огне пылает, сплошным ярким пламенем окутан. Что это?

Ведьмак вздохнул, недовольно нахмурив брови.

— Сила в нем накапливается. Покуда ты его заклятьем не спеленала, все иначе было. Изменился парень, сильно изменился с тех пор. Думаю, к решающей битве не найдется в Асгарде равного ему воина.

Ведьмак поднял голову к небу, задумчиво наблюдая за неторопливым движением ночных светил. Скоро, очень скоро луны сойдутся вместе, отмечая роковой час. Стоян обнял любимую, и они молча покинули поляну. Вандал, взглянув вслед удаляющемуся брату, раздосадованно махнул рукой и обвел поляну глазами в поисках развлечений.

Веселье волков шло на убыль. Медовуха лилась рекой, одурманивая своей хмельной сладостью, страсти поутихли, уступая место усталости. Ярослав поднялся, собираясь покинуть надоевшее ему игрище. Подойдя к кадке, он окунулся с головой в воду, пытаясь прогнать дремоту. Отфыркиваясь, медведич замер, завороженно глядя в подернутое рябью отражение. На ночном небосводе, словно обнявшись, сливались друг с другом две луны. Вдруг из рощи донесся тоскливый звериный вой, заставивший содрогнуться от неожиданности всех собравшихся на игрище. Люди замолчали, дружно подняв глаза к небосводу. Их немигающие взгляды замерли, покоряясь могучему заклятию Стояна. Вандал спешно забубнил защитные наговоры, пытаясь поскорее покинуть поляну. Грязно бранясь на Стояна, обдираясь в кровь, он метнулся в колючий кустарник, скрываясь от лунного света.

— Игрища ему подавай! Безумец! Мог бы и предупредить по-братски. А, чтоб тебя! — колючая ветка ударила его по лицу, оставляя глубокие царапины.

Ледея, испуганно втянув голову в плечи, наблюдала за происходящим. Стоян, яростно вздымая к ночному небу руки, заговорил на древнем языке Нави. Произносимые им слова вырывались из груди словно рокот водопада. Его обращение к Моране становилось все яростней и громче. Слова стали сливаться в неразделимый поток, покуда не превратились в непрерывный дикий вой. Вековые деревья застонали, вздрогнув от его ворожбы, и стали ронять наземь вмиг пожелтевшие листья. Огромный поток Силы, собранный им на игрище, закружился водоворотом над его головой, привлекая к себе внимание Великой Богини.

Замершие на поляне люди не отводили взглядов от лун. Незаметно опутав их сетями, ведьмак, погружаясь в сознание каждого, заставлял их вместе с ним взывать к Матери. Яростный смерч над его головой достиг гигантских размеров и жадно потянулся своим жерлом к лунам. Ледея зажмурилась, спасая взор от нестерпимого алого свечения. Вдруг все звуки стихли, и лес погрузился в мертвую тишину. Словно шипение гигантской змеи разнеслось по лесу, заставляя стынуть в жилах кровь:

— Как посмел ты тревожить меня!

Ледея открыла глаза, испуганно озираясь вокруг. Безумный поток Силы, брошенный ведьмаком к лунам, смиренно замер, услужливо изгибаясь ступенями под Ее божественной поступью. Морана неторопливо спускалась по огненной лестнице, жадно разглядывая своим всепроникающим черным взором замерших на поляне людей. Ее длинная накидка, сотканная из тончайших нитей мрака, расходилась на ветру, оголяя стройные белые ноги Богини. Ледея, будучи на шабаше в беспамятстве, впервые увидела Морану во всей ее красе.

Ведьмак преклонил колено, смиренно встречая рассерженную Мать. Опасно тревожить Богов, когда они отдыхают. Последовав его примеру, Ледея также упала ниц перед Богиней.

— Прости, о Великая, что потревожил твой покой. Нужда заставила воззвать к тебе о помощи, — голос ведьмака был тверд, и Морана вздернула бровь, впервые на его памяти выказав удивление.

— Снова я слышу в твоем голосе ярость и непокорность! Осторожней, сын, не рассерди меня!

Ведьмак вздохнул обреченно и, гордо расправив плечи, поднялся на ноги. Морана расхохоталась, и от этого хохота завороженные на поляне люди один за другим падали без чувств. Разорванные нити заклятия поспешно возвращались к ведьмаку, словно бежавшие с поля боя воины. Морана замолчала, надменно разглядывая сына с ног до головы. Ноги Стояна дрогнули, будто на плечи легла непосильная ноша. Подрагивая от напряжения, он заговорил, и каждое слово давалось ему с трудом:

— Помоги мне, Великая Мать. Скоро, очень скоро твои павшие дети и мои братья будут отомщены. В этот раз я не допущу ошибки, я стал мудрей, сильней, я стал осторожней.

Напряжение, возложенное на его плечи Богиней, стало спадать. Облегченно вздохнув, ведьмак продолжил свою речь, но замер на полуслове прерванный Мораной.

— И ты хочешь иметь сына. Если я позволю! А иначе ты… Иначе что?

Ведьмак молчал. Глупо было удивляться ее проницательности, Боги все знают, все ведают. Теперь он лишь ждал ее ответа, либо наказания за непокорность.

Богиня вновь взглянула на поляну, разглядывая лежащих в беспамятстве людей. Вдруг один из них шевельнулся, приходя в себя и беспокойно озираясь вокруг. Морана улыбнулась его беспомощности и поманила пальцем, словно нашалившего ребенка. Пошатываясь, парень неуверенно двинулся в их сторону, спотыкаясь о лежащие тела. Сонно протирая мутные глаза, он безуспешно пытался разглядеть происходящее. Ледея удивленно смотрела на него — это был тот самый весельчак, ауру которого пометила Смерть. Морана тревожно взглянула на небосвод, недовольно нахмурившись. Луны нехотя расставались, прощально касаясь друг друга. Богиня обернулась к Стояну, нетерпеливо прошипев:

— Говори, сын, не заставляй меня ждать!

Ведьмак улыбнулся, поглядывая на звездное небо, и развел руками.

— Торопишься, Мать? Мне нечего добавить. Великая, ты сама все знаешь. Дай мне то, о чем я прошу!

Морана молча повернулась к нему спиной, поспешно уходя по лунному пути в свои чертоги. Холодный ветер пронесся по поляне, принося с шелестом листвы ее прощальные слова:

— Не пожалей об этом, сын, судьба может сыграть с тобой злую шутку. — Выдернув длинный черный волос, она взмахнула рукой, роняя его наземь. Бросив небрежный взгляд в сторону приближающегося парня, Морана прошептала:

— В нем то, о чем ты просишь. Сегодня ночью его душа покинет тело, не упусти ее, и тогда в Ледее забьется новая жизнь.

Лунная дорога поспешно таяла, словно догоняя торопливую поступь Богини. Ведьмак обернулся к идущему парню, с любопытством разглядывая его. Спотыкаясь на каждом шагу, воин падал наземь, непрерывно бранясь и поминая блудливую волчицу. Тихо раздвигая траву, к нему ползла змея, рожденная из волоса Мораны. Разглядывая жертву своими черными бусинками глаз, она неторопливо приближалась, чтобы исполнить приказ Богини. Парень вновь поднялся на ноги, пошатываясь, взглянул мутным взором на Стояна, пьяно прищурившись.

— О! Стоян, ты, что ль? Иди медовухи выпьем, — он повел взглядом на спящих. — Гляди, как их сморило! Хороша медовуха!

Ведьмак молчал, не отрывая взгляда от ползущего гада. Пошатываясь, сын волчьего племени двинулся навстречу собственной смерти, продолжая пьяно горланить:

— Стоян, пойдем, выпьем! Али ты брезгуешь с простым воином чарку разделить? Пойдем, кто знает, сколько той жизни нам отмерено, однова живем.

Стоян прикрыл глаза, видя, как змея метнулась, впиваясь парню в ногу. Вскрикнув от жгучей боли, воин схватился за ужаленное место, растерянно вглядываясь в густую траву. Пальцы ведьмака зашевелились, быстро сплетая вязь заклятья. Губы его зашептали, вливая силу в каждое слово и цепляя нерушимые колдовские замки:

С каждым новым словом черная сеть, сплетаемая его пальцами, становилась плотней. Смертельный яд быстро растекся по жилам несчастного, заставляя его упасть на колени. Дыхание воина стало хриплым, сердце бешено колотилось в груди, будто силясь вырваться из отравленного тела. Побелевшие губы беззвучно взывали о помощи. Наконец он затих, судорожно схватившись пальцами за пучок травы. Видя его муки, Ледея зарыдала, припав к груди Стояна. Ведьмак стиснул зубы, погладил ее по голове, тихо прошептав:

— Другого выхода не было. Это судьба, ты же видела, он был приговорен. Его путь в этом мире окончен, Боги так решили. Великая Мать все знала заранее. Теперь я должен забрать его душу, чтобы мы смогли зачать нашего ребенка. Смотри.

Вокруг бездыханного тела появилось едва заметное свечение. Утратившая оболочку душа пыталась вырваться наружу в поисках дороги домой. Светящееся облачко отделилось от остывающего тела и замерло, будто не решаясь двинуться в далекий путь. Ледея, завороженно глядя на происходящее, прошептала:

— Чего она ждет?

Ведьмак взмахнул рукой, проводя у нее перед глазами, будто снимая пелену. В один миг погасли все краски, уступая место туманной серости. Пропали деревья, трава, поляна со спящими на ней людьми. Лишь густой серый туман окружал Ледею, Стояна и освободившуюся от тела душу. Над робко сжавшимся облачком души кружили злобные крылатые твари. Они стонали и угрожающе хлопали крыльями, пугая ее своим обликом. Одна из них метнулась к Ледее, мерзко раскрывая свою беззубую пасть. Колдунья испуганно выставила перед собой руки, схватила тварь за крылья. Холодные от страха пальцы будто обожгло огнем. Вскрикнув от боли, она напряглась изо всех сил, разрывая мерзкое создание пополам, словно сгнившую тряпку. Бросив ее останки наземь и брезгливо вытирая о поневу обожженные руки, Ледея спросила:

— Стоян, что это за тварь?! — на смену испугу пришло чувство омерзения.

Ведьмак, не отвлекаясь, следил за происходящим, выжидая удобного момента.

— Химеры. Это порождения его сознания, страх, зависть, жадность. Все самое отвратительное, что сопровождало его при жизни. Он сам породил их, сам вскормил своими гнусными и трусливыми мыслями, и теперь они не желают расставаться с хозяином. Видишь, его душа мечется в поисках убежища, она боится этих созданий. Она боялась их и при жизни, но тогда ее защищало тело. А сейчас они готовы ее разорвать, лишь бы утолить свой голод. Больше не касайся их руками, один раз присосется — до конца жизни не отцепится.

Выждав момент, ведьмак ловко метнул свою черную сеть. Опутавшие облачко души колдовские нити зашипели от прикосновения, раскаляясь добела. Химеры, яростно взревев, набросились на плененную душу, пытаясь добраться к принадлежащему им по праву лакомству. Их крылья бились о сеть, стараясь разорвать ее прочные нити. Ведьмак из всех сил тянул повод на себя, вырывая сеть из их цепких когтей. Напряжение нарастало с каждым мгновеньем. Обезумевшие химеры были очень сильны, и он закричал, обращаясь к Ледее за помощью:

— Помогай мне! Помогай, или они отнимут ее! Одному мне не справиться!

Ледея растерянно озиралась вокруг, пытаясь отыскать в этом тумане что-нибудь похожее на палку или камень.

— Колдуй, дура! Повод трещит! Отгони их скорей!

Оцепенев от испуга, она пыталась что-нибудь придумать, начав шевелить дрожащими пальцами.

— Не думай! Начинай говорить — само придет!

Ледея зажмурилась, пытаясь представить себе, как кто-то очень большой и могучий является им на помощь. Ее пальцы зашевелились настойчивей, заставляя видение стать реальностью. Клубы тумана пошатнулись, поддаваясь сильному порыву ветра. Химеры яростно взвыли, лишь на мгновенье оставив сеть в покое и, перекрикиваясь, стали озираться по сторонам. Ведьмак проворно подтянул бьющуюся в сети добычу еще на шаг.

— Продолжай, милая! Они дрогнули!

Химеры вновь набросились, вцепившись в ускользающую душу и начав терзать сеть еще яростней. И тут Ледея закричала, призывно вздымая руки к небу:

Тоскливый орлиный крик прозвучал над ее головой, заставляя химер испуганно сбиться в кучу. Вспоров густой туман, подобно молнии, огромный орел рухнул наземь, хватая железными когтями одну из мерзких тварей. Ведьмак замер на месте, очарованно разглядывая Великую птицу Рух. Орел взмахнул огромными крыльями, разгоняя туман, и повернулся к Ледее, вглядываясь в нее своим серым глазом. Колдунья, взмахнув рукой, начертила невидимый глазу круг, ограждая себя и любимого от призванного ею Божества. Приоткрыв огромный клюв, птица заклекотала, будто насмехаясь над ними. Прижатая к земле беспощадными когтями химера верещала от страха и боли, пытаясь вырваться на свободу. Орел взглянул на нее, склонив набок свою величественную голову, и схватив клювом, разорвал пополам. Ведьмак, осторожно подтягивая повод, прошептал:

— Милая, ты хоть представляешь себе, кого ты призвала на помощь?

Ледея молча кивнула головой, продолжая нашептывать охранные заклятья.

— Он прародитель всех орлов. Ведь у каждого животного есть божественный предок. Вот я и обратилась к нему за помощью.

Ведьмак улыбнулся, все ближе подтягивая сеть.

— Умница, девочка. Коли управимся и живыми останемся, я тебя так отстегаю — век помнить будешь.

Быстро расправившись с разорванной жертвой, орел, взмахнув крыльями, повернулся к оставшимся тварям. Наконец-то страх победил жадность и, выпустив из когтей сеть, химеры бросились врассыпную, пытаясь избежать участи своей подруги. Ведьмак, облегченно вздохнув, притянул к себе добычу, бережно взяв сеть обеими руками. Сияющее облачко души испуганно сжалось в его объятьях. Ведьмак улыбнулся ей, аккуратно цепляя сеть у пояса, и весело подмигнул Ледее. Не насытившаяся одной тварью, птица Рух, воинственно закричав, бросилась на химер, оглушительно хлопая крыльями. Колдовской круг, воздвигнутый Ледеей, вспыхнул ярким пламенем, опаляя Отца Орлов и заставляя его попятиться. Злобно щелкая огромным клювом, птица взмахнула пылающими крыльями, стараясь погасить губительное пламя. Ведьмак укоризненно покачал ему головой, недобро оскалившись.

— Пойдем, милая, покуда ночь не окончилась. Нам с тобой еще многое успеть надобно.

Он оглянулся на Птицу Рух, благодарно поклонившись ей в пояс, и, обняв любимую, взмахнул рукой, открывая врата в мир Яви. Туман заколебался, неохотно подчиняясь его ворожбе. Прощаясь, ведьмак крикнул птице Рух:

— Я в долгу не останусь. На моих полях сражений твои дети всегда будут сыты.

 

ГЛАВА 17

Кухарка Марфа привычно суетилась у казанов, готовя князю обед. Не забывая поглядывать, чем занята новая помощница, она иногда покрикивала:

— Куда ж ты столько обрезаешь? Что ж там останется? Тоньше нарезай, поди, князю обед готовим, а не конюху.

Помянув не к месту убитого конюшего, она покачала головой и досадливо сплюнула на пол. Беспута уже который день терпеливо выслушивала все ее укоры. Целыми днями она толклась с Марфой на кухне, лишь по утрам выходя на городской торг. Время пролетало, а попасть к князю на глаза все никак не получалось. Вчера из Междорожья прискакал гонец с вестью о вторжении древлян. Сегодня с утра князь собрал вече, и целый день полянские старейшины судили да рядили, как жить дальше.

Расположившись за огромным дубовым столом, старейшины начали по очереди высказываться. Кто-то настаивал на том, что пора поднять весь столичный гарнизон и выдвинуться навстречу захватчикам. Иные, более сведущие в делах ратных, говорили, что в родных стенах бой принимать надежней. Со слов гонца, велик был древлянский отряд, настолько велик, что и не сосчитать. Князь Богумир давал высказаться каждому из старейшин, но особо его интересовало мнение старейшины из храма Велеса.

Наконец дошла очередь и до жреца. Это был худой старец, лицо которого жизнь в изобилии расписала морщинами. Немощно опираясь на посох, жрец поднялся на ноги. Его внимательные глаза неторопливо оглядывали всех собравшихся, обойдя вниманием лишь князя.

Болезненно откашлявшись, жрец начал свою речь:

— Много сегодня сказано слов и много в них храбрости. Верно говорите, старейшины, пришел в наши земли враг нежданный, живет в наших избах, режет наш скот. Никак не можно бросить междорожцев в такой беде. Нужно подымать наше воинство и выступать немедля. Каждый день наши братья приносят дары Великому Велесу и вопрошают его: на нашей ли стороне правда? Одержим ли мы победу в этой битве? И сегодня Велес ответил нам!

Жрец умолк на мгновенье, давая время одобрительному ропоту пройтись по залу, и продолжил:

— Все дары, возложенные к его алтарю, были приняты! Мы на своей земле бой принимаем, а враги наши нет. Мы в своей земле кровь прольем, а враги костьми полягут. Боги будут с нами в этой битве! Не пойму лишь одного, — жрец вновь сделал паузу, в ожидании, пока умолкнут возгласы одобрения, — почему молчит наш князь Богумир? Аль сказать тебе нечего, князь пресветлый?

Старец наконец-то взглянул в глаза князя, взглянул вызывающе, как бы вынося приговор виновному. Богумир улыбнулся, оглядевшись, словно лишь сейчас увидел собравшихся старейшин. Не оборачиваясь к двери, он выкрикнул:

— Марфа! Принеси медовухи и мяса, видать проголодались старейшины, вон глазами князя поедают, что овцу на вертеле!

Стоящий у дверей страж бросился на кухню передавать приказание Марфе. Бабка суетливо стала составлять яства на подносы, бурча под нос ругательства:

— Ну разве ж можно так! Скорей ему мясо неси и медовуху. А коли б не готово было, что ж я, кудесница какая? Неждана, чего стала столбом?! У меня не десяток рук, все одна не унесу! Хватай поднос и бегом к гостям. Подле каждого чтоб поставила по миске мяса и чарку.

Беспута юрко метнулась к подносу, стараясь не выказать на лице радости. Наконец-то ей явился шанс показаться князю на глаза. Ловко составив блюда с яствами, колдунья поднялась по ступеням, торопливо нашептывая наговоры очарования. Стоящие у княжих дверей стражи удивленно моргнули, разглядывая идущую с подносом девушку. Взгляды их стали маслеными, оглядывая ее с головы до ног, руки непроизвольно подтянули кожаные пояса. Остановившись у дверей, она высокомерно взглянула на них, негромко прошипев:

— Чего стали, истуканы, двери отворяйте! Князь, поди, ждать не любит!

Богумир держал речь перед старейшинами, неторопливо прохаживаясь по горнице и искоса поглядывая на жреца.

— Прав жрец храма Велеса, много сегодня храбрых слов было сказано. Коли приходит враг в твою землю с мечом, борониться надобно. Так и пращуры наши нам жить наказывали. Слушал я вас и молчал, думу тяжкую думая. Борониться тоже нужно умеючи. Ведь отцы и деды наши не бросались, сломя голову, с голой палкой на мечи?

Старейшины одобрительно закивали головами, переглядываясь меж собой. Богумир улыбнулся, остановившись подле жреца.

— Говоришь, сказать пресветлому князю нечего? Ну тогда ты мне скажи, жрец. Великий Велес, когда дары забирал, не прошептал ли тебе, сколько вражьих воинов явилось в Междорожье? Сколько конных, сколько пеших? Кто привел их и зачем? О чем разговоры ведут, против кого с мечом идут?

Князь замолчал, нависнув над жрецом подобно скале. Желваки заиграли на старческих скулах старейшины, глаза потупились долу, словно пряча свою ненависть от чужих взоров.

— Молчишь, жрец? Правильно молчишь, ибо не воитель ты, не разумеешь в ратном деле. Лишь воин, Перуном одаренный, может лад тому делу дать! Почему на вече не позвали воеводу Любомира?! Я к вам обращаюсь, мудрые старейшины рода полянского!

Все молчали, потупив взоры, несколько старейшин кивнули головой, соглашаясь с князем. Дверь залы со скрипом отворилась, впуская прислугу с яствами. Богумир рассерженно обернулся, вскрикнув:

— Куда прешь! Не видишь, мужи разгова…

Оборвавшись на полуслове, князь замер, впившись взглядом в вошедшую девушку. Старцы так же замерли, не по годам залюбовавшись ее красотой. Через мгновенье один из них, крякнув в кулак, молвил:

— Не кричи, Богумир, перепугал девицу. Сам ведь хотел нас кушаньем попотчевать. — И обернувшись к Беспуте, махнул рукой. — Заходи, дочка, неси сюда, что там у тебя. А то мы тут с голодухи уж волками воем да кидаемся друг на дружку.

Беспута взглянула князю в глаза, улыбнулась, испрашивая соизволения. Богумир неуверенно кивнул, провожая взглядом ее легкую поступь. В зале воцарилась тишина, ярость, одолевавшую князя, словно рукой сняло. Тихо присев к столу, он не отводил от Беспуты взгляд. Наконец, девушка подошла и к нему, неторопливо выставила миски с едой и налила в чарку медовуху. Тонкий рукав ее расшитой рубахи будто ненароком коснулся княжьего плеча. Богумир вдохнул полной грудью, вбирая в себя сладкий аромат, исходящий от ее тела. Весело поглядывая на старейшин, он воскликнул:

— Что ж ты, девонька, князя в последнюю очередь потчуешь? И вообще я все последним узнаю. Знать не знал, что у меня такая красавица в услужении! Как зовут тебя?

Беспута зарделась от услышанной похвалы и улыбнулась, украшая щечки ямочками.

— Нежданой батюшка с матушкой нарекли. А что в последнюю очередь еду подаю, за то, князь, не серчай. Гости в доме твоем, вот и выказываю им уважение.

Старейшины заулыбались, одобряя услышанные слова. Все тот же старец, заступившийся за нее у дверей, подняв чарку, провозгласил:

— Быть добру в том доме, в коем такой теплый прием оказывают. Молодец, девонька!

Остальные поддержали его поднятыми чарками и пригубили сладкий напиток. Князь, последним отпив из своей чарки, взглянул вслед уходящей Беспуте. Сильное волнение вздымало его грудь при взгляде на эту девицу. Ах как идет, словно лебедем плывет!

— Спасибо, Неждана, хороша медовуха!

Беспута, обернувшись, улыбнулась ему, перебросив косу через плечо:

— Бабу Марфу благодарите, золотые у нее руки.

Она вышла, прикрывая тяжелую дверь, а вместе с ней ушло и хорошее настроение Богумира. Он вернулся мыслями к собранию, взгляд его вновь стал холодным.

— Прошка! Гонца к воеводе Любомиру, скажи, князь на вече вызывает. Одна нога здесь — другая там!

Стражник бросился исполнять княжий наказ. Дверь вновь отворилась, и маленькая полнотелая баба Марфа суетливо вбежала с подносом. Радостно обернувшись на скрип дверей, Богумир вдруг досадно сморщился и воскликнул:

— Да когда ж вы перестанете ходить туда-сюда! Пошла вон!

Поставив впопыхах поднос с едой, Марфа юркнула вон, обиженно бурча себе под нос:

— Да что ж это такое, будто с цепи сорвался!

Воеводу Любомира долго ждать не пришлось. Не успел гонец вернуться к княжьему дому, как тут же прискакал и воевода. Бросив повод стражнику, он вошел в дом, грузно поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням. Мельком бросив взгляд на проходящую мимо служанку, он остановился, будто споткнувшись.

— Неждана?

Беспута с опозданием обернулась, не сразу сообразив, что обращаются к ней. Взглянув в удивленные глаза Любомира, она улыбнулась. Губы ее приоткрылись, и со словами приветствия она бросила посыл соблазна:

— Здрав будь, воевода. Рада тебя видеть.

Воевода беспокойно поднес руку к груди, будто сердце защемило.

— Не думал, что встречу тебя здесь. Попасть к князю в услужение — дело непростое.

Молодая колдунья не отводила взгляда от его ладони, накрывшей оберег. Визит воеводы застал ее врасплох, и, памятуя о своей прошлой неудаче, она решила не торопиться.

— А чего тут сложного. Коли девка работяща, да еще и хороша собой, — она расхохоталась, накручивая на палец локон. — Чего ты вдруг нахмурился, а, воевода? Аль не по душе тебе слова мои?

Любомир отвел от нее взгляд, покосившись в сторону дверей, за которыми держали совет старейшины.

— Да нет, ничего. Некогда мне с тобой болтовней заниматься, князь ждать не любит. А за тебя я рад, глядишь, может, в этом доме сыщешь себе жениха по душе. Хорошие мужи к князю часто захаживают. Будь здорова, Неждана.

Любомир быстро развернулся и уверенным шагом пошел на вече. Беспута сверлила взглядом его спину, покуда не захлопнулась дверь залы. Стиснув деревянный поднос, так что побелели пальцы, девушка пошла на кухню, обдумывая произошедшую встречу.

Как поступить? Князь или воевода, как же не ошибиться-то? Кто из них важней Стояну в этой битве?

С князем все было просто, стоило лишь протянуть к нему руку, и она станет в этом доме хозяйкой. Беспута не сомневалась в своих возможностях, но как быть с воеводой? Любомир показался ей человеком волевым и справедливым. А коли так, какой бы указ ни отдал ему князь в тяжкую годину, поступит воевода лишь по совести своей.

Сердито бросив на стол поднос с посудой, девушка схватила тряпку, брезгливо вытирая испачканные руки.

— Ты чего мисками гремишь, белены, что ль, объелась? Лучше делом займись, сбегай в погреб да принеси оттуда добрый шмат сала.

Бабка Марфа, тяжело переживая княжью грубость, искала на ком бы отыграться. Колдунья резко обернулась к ней, сверкнув своими красивыми глазами.

— Марфа, скажи, а Любомир давно воеводой стал?

Кухарка пожала плечами, удивленно поднимая глаза к потолку.

— Любомир? Годков десять, как воеводой стал. А почто он тебе дался? — Кухарка подозрительно уставилась на Беспуту. — Ну-ка, сказывай, что к чему.

Девушка заговорщически выглянула за дверь, не подслушивает ли кто.

— Ох, Марфа, быть беде. Только что воеводу встретила, да в глаза его взглянула. Ох и дура я, зачем смотрела, будто своих бед мне мало.

Обеспокоенная кухарка схватила ее за руку, потянув в дальний угол кухни.

— Ты, девка, прекрати причитать, лучше сказывай, чего увидела там?

Беспута вздохнула, заламывая руки у груди, сопливо всхлипнула, глаза ее наполнились слезой.

— Убивец он, Марфа. Знак над ним висит, меч окровавленный.

Марфа фыркнула, раздосадованно бросив тряпку:

— Убивец. Знамо дело, что убивец, он же воевода. Вот дуреха!

— Да нет же, Марфа, не просто убивец, мечом он тем корону княжью снесет. Фи-и-ть — и нет князя!

Кухарка испуганно прикрыла рот ладонью, будто запихивая назад едва не вылетевшие слова.

— Ты чего несешь, девка?! — Марфа испуганно зашептала, озираясь на двери. — Чтобы Любомир на князя меч поднял? В жизни не поверю! Друзья они с князем, росли вместе, степняков вместе били…

— Угу. И помрут они вместе. Воевода князю башку оттяпает, а стража воеводу на копья подымет. Не хочешь — не верь, только я никогда не ошибаюсь.

Беспута, надув губки, обиженно отвернулась и принялась мыть посуду. Долго ожидать ей не пришлось, испуганная кухарка подошла со спины, зашептав:

— Чем докажешь, что не врешь?

Колдунья пожала плечами, едва заметно улыбнувшись уголками губ.

— Сама все увидишь, только поздно будет причитать. Хочешь, скажу, что с тобой будет, когда воевода князю голову снесет?

Беспута обернулась, вглядываясь Марфе в глаза. Та испуганно замахала руками, отступая от нее.

— Чур, меня, чур! Не гляди ты на меня, и знать не хочу! Что ж делать-то? — она устало села на лавку, ее живую суетливость будто корова языком слизала. — Что делать, я тебя спрашиваю? На кой ляд воеводе князя губить, чего им делить-то?

Беспута присела подле нее на лавку, задумчиво накручивая косу на палец.

— То-то и оно, что делить воевода с князем ничего не хочет. Сам хочет князем стать. Видела я его мысли, спит и видит, как бы власти княжьей вкусить. А что тут поделаешь? Или воевода князя, или князь воеводу. Ты должна рассказать ему, Марфа, все как есть рассказать.

Бабка вскочила с лавки, возмущенно разводя руки в стороны.

— Как, девонька, как я ему скажу такое? В своем ли ты уме, кто ж мне поверит?

— Не кричи, стража услышит. Как же сказать ему? — девушка на мгновенье задумалась, уставившись в грязный пол. — Не поверит он тебе, Марфа, верно говоришь, не поверит. Как же его уберечь от воеводы? Защитить князя надобно. Есть один способ, только…

— Что только? Говори, Неждана, не томи!

Беспута неторопливо поднялась с лавки, прошлась по кухне, будто разыскивая что-то.

— Сварю я ему киселю на молоке, да слова нужные наговорю. Как старейшины разойдутся, отнесешь, напоишь им князя. Только смотри, Марфа, если не выпьет, тогда уж ничем мы с тобой ему не поможем.

— Вари, вари, милая. Выпьет, голубчик, куда он денется. Чтоб из моих рук, да не выпил? Выпьет, как миленький.

Беспута взяла в руки крынку с молоком и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

— А теперь ступай, да смотри, чтоб сюда никто не заходил. И сама не смей подслушивать, испортишь все, слова эти тайно сказать надобно.

Марфа опрометью бросилась вон из кухни, лишь на миг задержавшись в дверях и прошептав:

— Вари, милая, уж я покараулю.

Воевода держал речь перед старейшинами. Уверенно глядя им в глаза, не кривя душой, он говорил только правду.

— Нравятся вам слова, кои князь молвил, али нет, не мое то дело. Я скажу вам так — прав князь Богумир. Древлянского войска, пришедшего в Междорожье, никто не считал. Гонцы, мною отправленные, словно сквозь землю провалились, ни следа, ни духу от них. Стало быть — все зрит враг наш, не дремлет. А потому и опасно лезть в воду, не ведая броду. Я так думаю, бой принимать надо здесь, на стенах града. Чтобы город наш приступом взять да одолеть наше воинство немалое, даже не знаю, какая армия потребуется. Потому считаю правильным врата города закрыть, заняться заготовкой припасов на случай осады и ждать. Утро вечера мудренее, пусть враг сделает первый шаг, тогда мы ему подножку и поставим. А покуда дело до сечи не дошло, предлагаю отправить гонца в Асгард за подмогой.

Старейшины загомонили, обсуждая его слова, кто кивал, соглашаясь, кто осуждал за трусость. Руку поднял все тот же жрец, призывая вече к тишине:

— Любомир, а как же с междорожцами быть? Бросить их на погибель? У полян так не принято, испокон веку брат за брата кровь проливал. Наша сила в единстве. Дань они нам справно платили, никогда задержек не было. А теперь что будет? Не придем междорожцам на подмогу, так они и платить перестанут.

Князь в сердцах ударил кулаком по столу, и старейшины испуганно замолчали, повернув к нему головы.

— Да сколько ж ты, жрец, будешь о деньгах печься! Междорожцев спасать собрался? Монету звонкую потерять боишься!

Жрец вскочил на ноги, позабыв о своей мнимой немощи.

— А ты, князь, кулаком по столу не стучи! Молод еще, чтобы на горло нас брать! Мы — старейшины рода полянского, и тебе уважать нас должно. А на монеты плевать, коли люди наши гибнут!

Губы его задрожали от обиды, морщинистые пальцы судорожно сжимали посох, будто он им оборониться хотел. Князь вздохнул, опуская глаза и пытаясь погасить в себе ярость.

— Не серчай, жрец, на слова мои. Враг у ворот стоит, а мы промеж собой сваримся. Негоже так. — Он взглянул на воеводу. — А гонца в Асгард можешь не посылать. Нет, Любомир, не дождаться нам оттуда помощи. В народе говорят, древляне на Асгард войной пошли, да что-то никто их встретить не торопится. Видать, силен враг, коли Правитель его у собственных стен дожидается. А посему, и нам надобно борониться за стенами. А междорожцам помочь — боюсь, мы не сможем. Их не спасем и войско свое погубим. А без воинов наших будет, жрец, гореть твой храм синим пламенем. А к осаде надо хорошо подготовиться, вон, Древград, сказывают, за два дня пал. Я все сказал, решайте, старейшины.

Князь вновь сел за стол, прислушиваясь к их переговорам. Жрец долго думал, давая остальным высказаться. Наконец, видимо, придя к какому-то решению, подал голос:

— Я согласен с князем. Готовьте город к осаде. Каждый день в нашем храме станут приносить жертву Великому Велесу. Ходят слухи, что Древград пал не просто так. Не обошлось там без колдовства, носом чую. Волхвов бы нам на подмогу призвать, да где их сейчас сыщешь в один день. Решено — примем бой у стен града!

Старейшины закивали головами, наконец, обретя единство. Поднявшись из-за стола, они двинулись к выходу, благодаря князя за оказанное гостеприимство. Воевода же уходить не торопился, задумчиво ожидая, пока все покинут залу. Князь удивленно вскинул бровь:

— Хотел чего, Любомир?

Воевода, нерешительно потоптавшись на месте, кивнул:

— Это… Припасов в городе маловато, но я так думаю, раз они на Асгард идут, может, нас стороной и обойдут?

— Может, Любомир, может. Поживем — увидим. Гонцов рассылай по всем полянским селениям. Пускай бьют набат да ополчение собирают. Собери мне всех, кто к ратному делу способен, и приведи их сюда.

Князь, добившись желаемого решения на вече, успокоился. Мысли вмиг вернулись к молодой красивой кухарке. Недовольно покосившись на воеводу, он пробурчал:

— Ну чего ты стал столбом, иди, готовь воинство к осаде. Не до тебя мне сейчас, устал я, отдохнуть хочу.

Воевода подошел к дверям, остановился, задумавшись:

— Богумир, там я видел, у тебя кухарка новая, Нежданой зовут.

Князь нахмурился, поднимаясь из-за стола.

— И чего?

— Да нет, ничего. Ты это, осторожней с ней, что-то в ней есть такое…

Князь расхохотался, хлопнув воеводу по плечу.

— Иди уж, воздыхатель. На чужой каравай рот не разевай!

Продолжая хохотать, князь вытолкал Любомира в двери.

— Да нет же, я не об этом. Что-то в ней…

Воевода обернулся, увидел у дверей кухни Марфу, и замолчал. Князь захлопнул за ним дверь и, улыбаясь, пошел в опочивальню. Ай да Любомир, сколько лет бобылем живет, а тут увидел девицу и нюни распустил. Переодев рубаху, князь кликнул стражника:

— Прошка!

Молодой отрок мигом явился из-за дверей, вопрошая взглядом.

— Сбегай на кухню, скажи, князя жажда замучила. Пускай новая кухарка, как ее там, Неждана? Пускай Неждана мне выпить чего-нибудь принесет.

Прошка, кивнув головой, бросился на выход.

— Стой! И у дверей боле не топчитесь, надоели вы мне своей опекой. На дворе будьте, и чтоб никто меня не тревожил до утра! Ступай.

Закончив ворожить с киселем, Беспута бережно поставила крынку на стол. Любовный напиток, наговоренный ею для князя, был готов. Она улыбнулась в предвкушении веселья. Слова, произнесенные над киселем, любого мужика могли довести до безумия. Вкусив этого напитка, князь должен был утратить и покой, и сон, думая лишь о ней, о Беспуте. Вот только тело ему покорным не будет, силу мужскую теряя каждый раз, как подумает он о ней. Дверь кухни распахнулась, впуская испуганную бабу Марфу. Подбежав к Беспуте, она многозначительно зашептала на ухо:

— Князь пить хочет, тебя кличет. Ох, чуяло мое сердце, что все этим закончится. Таки положил он на тебя глаз, чтоб ему пусто было. Ладно, давай я ему отнесу твое варево, скажу, что на торг тебя отправила. Глядишь, может, утихомирится, кобель старый.

Беспута, состроив испуганные глазки, покачала головой.

— Нет, Марфа, не угомонится. Запала я ему в душу, сама все видела сегодня. Что же делать-то?

— Не ходи, дочка, — Марфа всплеснула руками, — слышишь, не ходи.

Беспута взяла в руки теплую крынку с киселем.

— Напоить его надобно, не то поздно будет. Близок его час, ой как близок, — она горестно вздохнула и криво усмехнулась кухарке. — Ты, Марфа, за меня не переживай, мне не привыкать ухажерам оплеухи отвешивать. Может, он и князь полянский, только ничего он мне не сделает.

Гордо расправив плечи, Беспута пошла к дверям, улыбаясь своим блудным мыслям. За спиной горестно вздохнула Марфа:

— Защити тебя Великая Макошь, девочка. Иди, иди доченька, спасай князя.

Выйдя из кухни, девушка поймала на себе насмешливый взгляд стражника Прошки. Лениво оттолкнувшись спиной от бревенчатой стены, Прошка хлопнул товарища по плечу:

— Пойдем во двор. Князь устал, отдохнуть хочет.

Глупо хохотнув, они стали спускаться по скрипучим ступеням. Беспута, злобно сверкнув глазами, прошептала скороговорку:

Колдунья плюнула им вслед, топнув ножкой о деревянный пол. Услыхав за спиной стук, Прошка удивленно оглянулся через плечо. Правая нога его оступилась и, хватаясь руками за воздух, стражник кубарем покатился по ступеням. Внизу раздался крик боли вперемежку с ругательствами. Товарищ бросился к нему на помощь, растерянно спрашивая:

— Как это ты так, Прошка? Голова-то хоть цела?

— Нога!!! А-а-а! Кажись, ногу поломал!

— Э, брат, плохо дело, — товарищ принялся ощупывать его ногу, — точно сломана. Вишь, как ее вывернуло?

Прошка, жалко всхлипывая, перешел на шепот:

— Это все она!

— Кто она?

— Кухарка наша новая! Сглазила, подлая!

Товарищ почесал затылок, озадаченно поглядывая на ступени.

— Да брось ты, не возводи на девку напраслину. Ступени тут крутые, хорошо хоть шею не свернул.

Беспута удовлетворенно улыбнулась и, пританцовывая, направилась в княжьи покои. А баба Марфа в это время не находила себе места, беспокойно бегая по кухне и заламывая руки.

Князь, скинув на пол надоевшие за день сапоги, удовлетворенно возлег на ложе, поджидая молодую кухарку. Вспомнив сладкий аромат, исходящий от ее тела, он похотливо улыбнулся своим мыслям в предвкушении развлечения. Смерть жены, спешно ушедшей из его жизни, власть, дарованная княжьим саном, все это породило в нем вседозволенность. Право карать либо миловать, забирать все, что нравится, не спрашивая цены. Никто не смел перечить князю, лишь жрецы храма Велеса были ему помехой. Только и ждали, когда он оступится, лицо свое теряя пред народом. С ними князь держал ухо востро, оградив себя надежной и неболтливой Дружиной. Поэтому, задумав бесчинство над понравившейся девушкой, князь не боялся злых языков. Мимо его Дружины даже мышь не прошмыгнет незамеченной. Раздался стук в дверь, обрывая его мысли.

— Можно войти, князь?

— Входи, Неждана, уж заждался тебя.

Князь приподнялся на локте, поедая жадными серыми глазами стан вошедшей прислуги. Беспута прошла в опочивальню, держа обеими руками крынку с киселем. Игриво, бочком толкнула дверь, прикрывая за собой и, наивно улыбнувшись, взглянула на князя.

— Прошка сказал, тебя жажда замучила, так я тебе киселю принесла. Вот, испей, — она обеими руками протянула ему крынку, — сама наварила.

Князь, усмехнувшись в бороду, протянул руку, принимая сосуд. Его грубые пальцы жадно коснулись нежной девичьей руки, словно примеряя на себя обновку, задержались на миг. Беспута, продолжая улыбаться, взглянула в его глаза.

— Ну испей же, князь, не обижай отказом.

Грудь Богумира тяжело вздымалась от прикосновения к девушке. Не отводя от нее глаз, он принял крынку и жадно припал к ней губами. Теплые белые бусинки потекли по бороде, застревая в ней жемчужным бисером. Девичьи глаза глядели на него, словно насмехаясь. С каждым глотком отблеск этих прекрасных глаз становился сильней, сладкий аромат, исходящий от ее тела, забивал князю дыхание. Опочивальня будто пошатнулась, укрывая стены горячей пеленой. Лишь она одна была перед ним, прекрасная, словно сошедшая с небес богиня! Крынка упала на пол, разбившись, белая лужица колдовского напитка растеклась бесформенным пятном. Богумир протянул к девушке руку, крепко схватив ее за запястье и рывком притягивая к себе. Беспута послушно упала на княжье ложе, безропотно подчиняясь его желанию. Она не сопротивлялась его силе, не звала на помощь, не молила о пощаде. Весело расхохотавшись от покрывающих шею поцелуев, щекочущих бородой, она прошептала:

— Князь, чтобы с девицей возлечь, надобно ее согласия испросить.

Богумир, страстно сопя, разорвал на ней рубаху, оголяя прекрасную девичью грудь. Сердце его забилось еще сильнее. Припадая губами к ее телу, он прорычал:

— Моей будешь! Озолочу!

Беспута, ни на миг не препятствуя ему, вновь расхохоталась, нежно проводя рукой по его волосам.

— Да не надо мне твоего злата. Чтобы твоей я стала, соизволения моего просить будешь. — Она прижалась к его уху, переходя на шепот. — В ногах ползать будешь, может, тогда и соглашусь.

От услышанных слов на Богумира накатила волна ярости, и он изо всех сил отвесил ей оплеуху, от которой девичья голова чуть с плеч не слетела. Колдунья обернулась к нему, улыбаясь, алое пятно пятерни расползалось по ее щеке.

— Силен ты, князь, а бабы силу любят. Только я не баба, я ровня тебе по крови. А то и выше буду. Хочешь меня? Ну попробуй, сила ведь на твоей стороне!

— Ах ты дрянь! Злить меня удумала! — князь стянул с себя портки, вновь жадно набрасываясь на ее нежное тело.

Беспута улыбалась, подставляя свою грудь его болезненным поцелуям.

— Ну же, князюшка, покажи мне свою силушку. Али меч твой заржавел с годами, из ножен уж не вынимается?

Князь вскочил с ложа, глядя на нее безумным взглядом.

— Ведьма!

Впервые тело подвело его, оскорбляя его мужское самолюбие. Он пожирал ее глазами, терзал руками, но мужская сила все не приходила.

— Так сразу и ведьма? Коль не получилось, значит, девка виновата?

Беспута неторопливо поднялась с ложа, брезгливо осматривая разорванную рубаху. Взмахнув головой, ловко перебросила косу через плечо.

— Может, косу на руку намотать хочешь? Глядишь, получится? — она пошла к двери, подмигнув ему напоследок.

— Вон! Вон, проклятая! Чтобы духу твоего в моем доме не было!

Прикрывая дверь, девушка прошептала ему:

— Не кричи, люди услышат — позору будет! Я-то уйду, может, кто приютит, погостеприимней тебя. А вот ты… Сам приползешь ко мне, ноги мои целовать станешь.

Беспута захлопнула дверь и, расхохотавшись, пошла по дому, кутаясь в разорванную рубаху. Заслышав ее смех, из кухни выскочила баба Марфа. Увидав хохочущую Беспуту в напрочь разорванной рубахе, она всплеснула руками.

— О, Боги! С горя умом девка тронулась! Неждана, как ты? Совсем озверел окаянный!

Марфа обняла ее за плечи, уводя на кухню от посторонних глаз. Беспута, продолжая хихикать, села на лавку, вытянув свои стройные длинные ноги.

— Вот так, Марфа, хочешь помочь человеку, а он над тобой изгаляется вместо благодарности.

Кухарка, бросилась к сундуку в поисках новой рубахи. Роясь в вещах, она причитала:

— Ох, милая моя, нет в мире справедливости. Чуяло беду мое сердце, когда в дом тебя привела. Говорила же я тебе, давай сама отнесу, — наконец найдя рубаху, она обернулась, — Неждана, ты его хоть напоить успела?

Беспута устало вздохнула, взглянув на нее исподлобья.

— Ты только о князе своем печешься. Все тебе нипочем. Вот, вроде и жалеешь меня, голубишь, а сама о нем думаешь. На кой он тебе дался, сын он тебе, что ли?

Марфа замерла, глядя на нее глазами, полными слез. Ее руки с покрученными от тяжелой работы пальцами судорожно теребили рубаху.

— Нет у меня детей, милая, не дали мне Боги такой радости. Сыночек мой в один день с Богумиром народился. Только не живого я его родила, — бабка заплакала, утирая слезы рубахою. — А Богумир, как народился на свет, так матери своей и не видел ни разу. Сгорела она за седмицу словно свеча восковая. Говаривали, ведьма ее угробила, да кто там правду знает. Вот меня кормилицей и взяли, не помирать же дитю без мамки. Я его выкормила, вырастила, покуда прислушивался он ко мне. А ты говоришь…

Беспута поднялась с лавки, нахмурив брови, руки ее развели в стороны края разорванной рубахи, бесстыдно показывая обнаженное тело:

— Жалеешь его? Ты бы лучше девок им потасканных пожалела! Меня пожалела! Зверя ты выкормила дикого, поняла?!

Бабка, рыдая взахлеб, подошла к ней, протягивая рубаху.

— А я и жалею, миленькая. Возьми рубаху, переоденься. Поверь, всех вас жалею, а поделать ничего не могу. Не слушает он меня, как-то даже руку поднял, в сердцах был. Ты прости его, голубушка, без матери он рос, нежности не видел.

Беспута стянула с себя разорванную рубаху, переодеваясь.

— То-то я и вижу, что бабы вокруг него, словно мухи, дохнут. Ухожу я.

Марфа попыталась взять ее за руку, останавливая в дверях.

— Куда же ты пойдешь, девонька? Кого ж ты в нашем городе знаешь?

Беспута сердито выдернула локоть, поправляя выбившуюся прядь волос.

— К воеводе обращусь за помощью. Уж лучше к нему, чем с твоим выродком под одной крышей жить.

Колдунья громко хлопнула дверью, оставляя бабку наедине со своими слезами. Беспута улыбнулась, зная, что оставила князю верный след. Кинется искать, сразу к Марфе прибежит. Созданный ею круг начал замыкаться. Потерпи, Стоян, дай мне еще немного времени. Проходя по двору, Беспута увидела сидящего на лавке Прошку. К нему привели местного знахаря, в костях толк разумеющего. Неопределенно покачивая головой, знахарь бубнил себе под нос:

— Да, парень, плохо твое дело. Кости я твои складу, как полагается, а вот как там срастется, так и ходить будешь. Как бы хромоты не было, очень уж поганый перелом получился.

Беспута, видя зажуренное лицо парня, остановилась, заулыбавшись. Словно почуяв ее взгляд, парень растерянно обернулся.

— Ты? Чего тебе?

Колдунья медленно подняла руку, пригрозив ему пальцем.

— Кто над чужим горем смеется, счастлив не будет.

Она отвернулась и гордой походкой покинула княжье подворье, провожаемая озадаченными взглядами дружинников.

…В дверь долго и настойчиво стучали, вытягивая заспанного воеводу из постели. Медленно поднявшись и протирая сонные глаза, Любомир пошел к дверям, как бы ненароком прихватив стоящий у стены топор. На дворе уже было темно и тихо, горожане отошли ко сну, устав от суеты. Кобель почему-то не брехал, будто и не было чужих на подворье. Воевода, прислонив ухо к двери, прислушался. Стук вновь повторился, заставив его дернуться от неожиданности.

— Кто там? Кому не спится по ночам?

— Открой, Любомир.

От удивления он замер на мгновенье, вслушиваясь в знакомый голос.

— Неждана, ты, что ль?

— Я, Любомир, — голос ее был измученным и заплаканным, — впусти меня, ноги уже не держат от усталости.

Воевода откинул запор, сонно вглядываясь в темень ночи. Беспута стояла на пороге, устало опираясь рукой о косяк двери.

— Впустишь в дом или так и будешь на пороге держать?

Любомир, смутившись, отошел в сторону, давая ей дорогу. Еще раз, осторожно выглянув на улицу, он прикрыл двери, задвигая запор на место. Войдя в комнату, недолго повозившись с кремнем, Любомир запалил лучину, осветив ночную гостью. Девушка, присев на лавку, оперлась спиной о стену, не глядя ему в глаза. Любомир пригляделся к ней: щека Нежданы была в кровоподтеке, нижняя губа слегка припухла, надуто оттопырившись. Воевода сердито засопел, догадываясь о произошедшем.

— Кто тебя?

Девушка взглянула сквозь пряди упавших локонов, презрительно скривив губы.

— А то ты не знаешь. Вон уж весь град гомонит о том, как ваш князь насильничает, один ты ни сном ни духом не ведаешь? Чего не упредил меня сегодня? Знала бы, не ходила к нему в дом.

Любомир, насупившись, сел напротив, отводя взгляд в сторону.

— А чего тебя к нему понесло? Ласки княжьей захотелось?

— Ох, Любомир, хотела бы я его ласки, не сидела бы здесь такая красавица, — она горестно вздохнула, поднеся руку к опухшей губе, — еле ноги унесла от него. Кабы искать не кинулся, кобелина.

Любомир поднялся, заходив по комнате взад-вперед.

— Как сбежала-то?

Беспута, усмехнувшись, достала из мешка рваную рубаху, бросила на стол.

— Голышом и сбежала.

Воевода замер, нерешительно потянулся, поднимая рубаху. Желваки заиграли на его широких скулах, гневно перекатываясь волнами. Недолго думая, он пошел в горницу, вернувшись оттуда с одеялом и подушкой.

— На лавке заночуешь, утро вечера мудренее. Завтра обмозгуем, что да как. Торопиться некуда, в моем доме он тебя искать не станет. А там поглядим.

Беспута прижала мягкую подушку к груди, благодарные слезы ручейками потекли по ее щекам.

— Спасибо тебе, Любомир. Сильный ты мужик, правильный. Поможешь мне?

Любомир усмехнулся, глядя на нее.

— Не смотри на меня так. Помочь — помогу, а там ступай себе на все четыре стороны.

Колдунья отвела глаза, понимая, что не побороть ей его волю, покуда оберег на груди трепещет.

— Любомир, а коли я пойду в храм Велеса, к старейшине, и призову князя к ответу? Ведь есть же закон, пред которым даже князь отвечать обязан?

Воевода покачал головой, тяжело вздохнув.

— Жрец князю не указ. Богумир здесь закон и порядок, как скажет — так и будет. Говорю я так не потому, что выросли мы с ним вместе. Наша с ним дружба уж давно быльем поросла. Как ты вину его докажешь? Кто видел, как он насилие над тобой творил?

— Марфа видала.

— Марфа. Марфа — кормилица, она супротив князя слова не молвит. Дружина молчать будет, они же с рук у него едят. Али того хуже, еще и приврут, мол, сама девка на князя вешалась. А за поклеп и возведение напраслины на князя поставят тебя к столбу, сорвут рубаху и при всем честном народе всыплют сто плетей. Как думаешь, кого зеваки хотят у столба увидеть, князя али девку красивую? То-то и оно. А после порки у столба забудь, девочка, о своей красоте. На спине места живого не останется. Так что, пустая затея князя к ответу призывать. Ложись спать, завтра придумаем, как тебе из города выбираться. Древляне на нас войной пошли, со дня на день у стен града будут. Князь распорядился врата запереть, никого не впускать и не выпускать. Ну да ничего, я тебя выведу. Воеводе перечить не станут.

Беспута вздохнула, положив подушку на лавку и взбивая перину.

— Куда мне идти? Домой нельзя, родители не примут, в городе князь искать станет. Может, поживу я у тебя недолго, покуда беда стороной не минует? Глядишь, работу себе подыщу и жилье.

Оберег вновь забился на груди, заставляя воеводу вздрогнуть.

— Нет! Мой дом — не для тебя. Отоспись, а с утра в дорогу.

Он развернулся и пошел в горницу, прерывая неприятный для него разговор.

Устроившись поудобней на постели, Любомир прикрыл глаза, пытаясь поскорее уснуть. Тяжкие мысли одолевали его, отгоняя желанный сон. Долго ворочался воевода в своей горнице, кряхтя от недовольства. Наконец наступила тишина, и до Беспуты донесся его громкий храп. Выждав, покуда Любомир заснет крепким сном, колдунья поднялась и на цыпочках пошла к нему в горницу. Околдовать воеводу оказалось делом сложным, ибо силен был оберег его. Подойдя к спящему, девушка нетерпеливо протянула руку, пытаясь коснуться маленького мешочка на его груди. Оберег вновь затрепетал, словно мотылек, бьющийся о стену в ночной тишине. Воевода беспокойно заворочался, заставляя колдунью испуганно отдернуть руку. Она яростно прошептала, сверкнув в темноте своими кошачьими глазами:

— Ах ты так! Ну хорошо, я тебя заставлю заткнуться!

В голове колдуньи мелькнуло виденье.

Старая бабка вяжет спицами маленький черный мешочек. Ее подслеповатые глаза раз за разом поглядывают в сторону бегающего по двору сорванца с деревянным мечом. «Ох, воитель ты мой маленький, быть тебе воеводой! Как подрастешь, много великих побед одержишь для народа нашего. Лишь в одной битве тебе не устоять, близок тот час, ой как близок. Великое Зло на землю нашу явится, голубое небо тучами затягивая. И не сможешь ты в стороне от той битвы остаться, последним тот бой для тебя станет. И меня уже в живых не будет, чтоб помочь тебе. Ну да ничего, внучек, помогу как смогу. Глядишь, может, и отведу от тебя погибель, — бабка вновь принялась вязать, затем подняла голову, будто встретившись с Беспутой глазами:

— Тронешь его, руки отсохнут!»

Колдунья растерянно попятилась, отмахиваясь от морока руками. Старая ведунья, бабка Любомира, давно покинувшая Явь, дух свой заперла в том обереге. Из любви к внуку она отдала самое дорогое, что есть у человека — собственную душу, лишив ее права перерождения. Знать, заглядывала ведунья в грядущее, видела конец света наступающий. Вот и пожертвовала самым бесценным, вливаясь малой каплей в светлую чашу мировых весов. Беспута рассерженно топнула ножкой:

— Да неужто я не управлюсь с тобой!

Схватив в сердцах висящую на стене рубаху воеводы, колдунья вышла из горницы.

— Это мы еще поглядим, кто кого, — прошептала она, связывая рукава меж собой крепким узлом.

Подойдя к столу, Беспута, щелкнув пальцами, запалила лучину, раздувая тлеющий огонек. Щепка вспыхнула ярким пламенем, отбрасывая по комнате колеблющиеся тени. Колдунья сбросила с себя одежду, оставшись нагой. Жадно схватив рубаху воеводы со связанными рукавами и встав на четвереньки, принялась обтирать ею свое тело. Словно кошка, метящая свои владенья, она прошипела слова заклятья:

Беспута поднялась на ноги, бросила рубаху на пол и стала топтать ее ногами:

Любомир тревожно заворочался в горнице, что-то забурчав во сне. Беспута нервно оглянулась на дверь, торопливо развязывая рукава рубахи. Дело было сделано накрепко. Теперь снять с воеводы наговор лишь сильному волхву по силам. Торопливо зачерпнув из кадки воды, колдунья жадно напилась.

— Вот и все, бабка. Моя теперь власть над ним! Как наденет рубаху, так и гореть тебе в Нави синим пламенем.

Вернувшись в горницу, она, улыбаясь, повесила рубаху на гвоздь. Потянулась, удовлетворенно, по-кошачьи замурлыкала, разглядывая спящего Любомира. Ее обнаженное тело вздрогнуло, соскучившись по мужской ласке. Она склонилась к воеводе, прошептав ему на ухо:

— Уже утром ты будешь мой, Любомир. Спи, набирайся сил. Пойду и я спать, меня еще князь дожидается.

Добравшись до лавки, Беспута утомленно вытянула ноги и наконец-то обняла желанную подушку. Улыбнувшись, прошептала, закрывая глаза:

— На новом месте приснись, жених, невесте.

А Любомир спокойно спал, не ведая о происходящем. Ему снился чудесный сон, в котором огромная черная кошка нежно терлась о его ногу, ласково урча и обвивая ее хвостом. «Это хорошо, — подумал во сне воевода, — кошки всегда хранили людей от нечистой силы».

Всю ночь князь Богумир метался в горячке, не находя себе места. Неждана не выходила у него из головы, забравшись даже в сновидения.

Неторопливо прохаживаясь вокруг княжьего ложа, девушка улыбалась ему. Ее пышные волосы ниспадали на обнаженные плечи, едва прикрывая прекрасную грудь. Она не отводила от Богумира взгляд.

— Убирайся! Я же сказал тебе, убирайся из моего дома!

Девушка остановилась, покачав головой и похотливо проводя рукой по своему телу.

— Ты, правда, хочешь, чтобы я ушла?

— Убирайся, ведьма!

Она рассмеялась, опираясь руками о ложе и соблазнительно склоняясь над князем.

— Ну прямо уж ведьма. Обычная девка, каких много в мире. Только я очень красива и до безумия хороша в постели. Ты ведь хотел меня взять? Забыл лишь соизволения моего спросить. Коснись меня, я разрешаю.

Задыхаясь от страсти, князь протянул руку, пытаясь грубо притянуть ее к себе. Едва рука коснулась девичьего тела, как желание вновь покинуло его, будто насмехаясь. Князь взревел от ярости:

— Оставь меня! Дай мне покой, стерва!

Девушка расхохоталась.

— Нет, Богумир, теперь я буду приходить к тебе каждую ночь. Тебе от меня никуда не деться, не спрятаться.

Она забралась к нему в постель, обнимая своими нежными руками. Губы ее зашептали слова страсти, возвращая его желание. Богумир застонал, обнимая ее за талию, и вновь…

Яростный крик донесся из княжьей опочивальни, разбудив дремлющую стражу.

— Убирайся! Убирайся, проклятая!

С лучиной в руках, шлепая босыми ногами, выбежала из своей каморки испуганная баба Марфа, кутаясь в пуховой платок:

— Что там с князем?

Стражники, пожав плечами, переглянулись:

— Бредит во сне. Всю ночь чего-то бормотал, а сейчас так вообще раскричался.

Марфа задумчиво пожевала губами, поглядывая на дверь опочивальни.

— Пойду, погляжу тихонько, как бы беды не случилось.

— Не положено!

Марфа подбоченилась, напирая на молодого стражника.

— Это кому не положено, кормилице, князя выходившей? Ты говори, да не заговаривайся! А ну, открывай дверь, а то ты у меня быстро из дружины вылетишь! Будешь коровам хвосты на лугу крутить! Открывай, кому сказала!

Дверь отворили, впуская бабку в княжьи покои.

Войдя на цыпочках, Марфа осветила ложе лучиной, приглядываясь к спящему князю. Весь в испарине, Богумир метался по кровати, будто обнимая кого-то невидимого. Пересохшие губы беспрестанно шептали:

— Иди, иди же ко мне.

Вдруг он вновь завыл, пытаясь оттолкнуть от себя невидимое наваждение.

— Убирайся! Оставь меня! Дай мне покой, ведьма!

Простынь колыхнулась, будто ветерок прошел по горнице, и знакомый Марфе голос прошелестел, словно листья на ветру:

— Я не прощаюсь…

Прикрыв рот ладонью, испуганная Марфа выбежала вон, спешно прикрывая за собой дверь. Стражники, переглянувшись, спросили:

— Чего там?

Бабка молча прошла мимо, качая головой.

— Что ж я натворила, дура старая. Ой-ой-ой…

…На дворе голосисто прокричали первые петухи, наперебой оповещая о взошедшем солнышке. Утренняя прохлада остывшей за ночь земли-матушки заставила Беспуту закутаться в теплое одеяло. Утомленная ночной ворожбой, не выспавшаяся колдунья перевернулась на другой бок, пытаясь вновь укрыться в сладких сновиденьях. Едва покинув покои князя, коего полночи изводила соблазнами, Беспута мирно заснула, отправляя свое сознание в недалекое прошлое.

Она любила вспоминать свое детство, нежную и заботливую маму, ее ласковые руки, расчесывающие дочкины кудри. Жизнь, которую девушка выбрала с появлением в ней Стояна, отняла у нее несколько сладких юных лет. Едва начав понимать мир, который травник шаг за шагом открывал перед ней, Беспута напрочь забыла о своих соломенных куклах. Вчерашние подружки стали вызывать в ней раздражение своими глупыми разговорами о парнях. Впервые заглянув в его глаза, когда ей исполнилось тринадцать лет, она поняла — детство закончилось. В ее жизни появился тот первый мужчина, ради которого хотелось взрослеть. Родители диву давались тому, как расцвела телом их дочь, словно алый маковый цветок. И тут же пришло к ее матери беспокойство, ибо раскрывшийся цветок был не только красив — он стал источать сладкий дурман, способный свести с ума любого мужчину. Все парни деревни толпились у их плетня, силясь добиться ее внимания. Девушка же, словно не замечала их, высокомерно отмахиваясь рукой, будто от надоедливых мух. Мать беспокоилась не на шутку, постоянно озираясь в поисках тайного ухажера. Не ведая истины, она стала чаще зазывать в гости травника Стояна, тихо жалуясь ему и испрашивая совета. Травник лишь улыбался ей в ответ, успокаивая словами и давая новые и новые травы для дочери.

«Не беспокойся, мать, взрослеет твоя дочь. А чтобы не сглазил никто красоту такую, пои ее моими травками». Мать радостно благодарила его, пытаясь усадить за стол или дать гостинец в дорогу. Стоян же вечно отшучивался, отказываясь от угощения, мол, потом сочтемся. И когда он уходил, Беспута тоскливо смотрела ему вслед, покуда его широкая спина не скроется вдали.

Так прошло два долгих года ее безответной любви. И вот, когда ей исполнилось пятнадцать и ожидание встречи стало невыносимым, Стоян явился к ней во сне. Это был дивный сон, в котором все происходило словно наяву.

Мрачные тучи затягивали небо, крупные холодные капли дождя больно стегали по лицу. Подняв вверх глаза, она терпеливо ждала его. Где-то там, в глубине души, Беспута понимала, что именно сегодня настал час для встречи. Яркая кривая молния, сверкнув, осветила небеса, раскатистый гром оглушил ее своей мощью, заставляя закрыть ладонями уши. Огромные черные тучи будто нависли над землей, заставляя испуганно пригибать голову. Молния вновь сверкнула и ударила в старый дуб, столетиями стоящий на окраине деревни. Ослепительная вспышка заставила девушку испуганно упасть на колени. Дуб вмиг охватил яркий огонь, и из этого пламени вышел он, Стоян. Широко раскинув черные крылья, будто пытаясь обнять целый мир, он улыбнулся ей.

— Иди ко мне, девочка, не бойся.

Она бросилась к нему, обнимая за шею и целуя его красивое бородатое лицо. Пусть это всего лишь сон, пусть это не наяву, но он пришел к ней! Крылья сомкнулись за ее спиной, укрывая девушку от холодного дождя. Беспута расплакалась, прижимаясь к его могучей груди.

— Ты пришел за мной? Ты, правда, пришел за мной?

Он погладил ее по голове, тихо прошептав:

— Да, девочка. Пришел час узнать тебе свое предназначение. Теперь ты не будешь одинокой, у тебя буду я, будут сестры и братья, которые с нетерпеньем ждут тебя.

Беспута, продолжая счастливо плакать, спросила его:

— Кто ты? Почему у тебя крылья? Ты умеешь летать?

Стоян взял в ладони ее лицо и, заглядывая в глаза, прошептал:

— Я демон. Но ты ведь не боишься меня?

Девушка молча покачала головой, еще сильнее прижимаясь к нему.

— А крылья? Крылья мне помогают подниматься ввысь после падений.

— Ты часто падал?

Стоян усмехнулся, удивляясь, как быстро эта девочка зрит саму суть вещей.

— Нет, милая, нечасто. Мои крылья сильны, меня нелегко бросить оземь.

Беспута отстранилась от него, заглядывая в глаза.

— А кто я? Кто мои братья и сестры, о которых я не знаю?

Лицо Стояна стало очень серьезным, он понял, что истина может ее испугать.

— Ты колдунья. В наших с тобой жилах течет одна кровь, кровь Богини Мораны и Великого Чернобога.

Девушка нахмурилась, осмысливая сказанные им слова.

— Это плохо. Быть колдуньей или ведьмой — плохо, так мама говорила.

Стоян, улыбнувшись, покачал головой, взглянув на грозовое небо и вздымая к нему руки.

— А дождь — это плохо? А холодный снег, укрывающий в зиму землю-матушку, — плохо? Мы лишь несем людям новое слово, слово Чернобога. У истины много граней, нет в ней белого, нет черного. Оба брата, Белобог и Чернобог, родились в одночасье. Обоих их создал Творец, ибо нет Света без Тьмы, нет Яви без Нави, мужчины без женщины. Все едино в этом Мире, всех нас создал Творец по своему подобию. Но у каждого из нас свое предназначение в этом Мире, и нам должно ему следовать. Понимаешь меня?

Беспута кивнула, улыбнувшись и вновь прижимаясь к нему.

— Забери меня отсюда, Стоян, тоскливо мне здесь, одиноко.

— Всему свое время, девочка. Прежде чем уйти со мной, тебе нужно многому научиться. Завтра, как сядет солнце, я приду, и мы начнем твое обучение.

Беспута проснулась, продолжая лежать, не открывая глаз. Каждую ночь ей снился ведьмак, каждую ночь эта первая и единственная любовь терзала ее воспоминаниями. Как верила она ему в те дни, как старалась в познании колдовского искусства. Казалось, перед ней открылся новый смысл жизни — той жизни, ради которой она рождена. Той жизни, в которой был он — Стоян. А потом пришло время посвящения, и он привел ее на шабаш. Она дрожала от страха, словно лист на ветру, в ожидании обряда. Все происходило словно во сне, теплый камень алтаря, безумные крики собравшихся ведьм, дурман колдовского напитка. Слезы потекли по ее щекам, когда воспоминания нахлынули бурной волной. А потом он был с ней, был первый и единственный раз, который она не в силах позабыть все эти долгие годы. А после обряда к нему подошла Верея и, обнимая, увела за собой ее любовь. В тот момент Беспута и возненавидела всех мужчин этого Мира. Возненавидела и поклялась мстить за свое унижение. Ведьмак так и не узнал о ее безграничном чувстве, хотя глаза его говорили, будто ему известно все, что деется в этом мире.

А потом она узнала о наказании, постигшем Верею. Сердце ее рвалось из груди, она смеялась над горем ведьмы, надеясь вернуть свою любовь. Казалось, Стоян даже не расстроился от этой потери, даже взгляд его стал добрей и все чаще останавливался на Беспуте. Она обманывала себя, прошло лишь три месяца, и на шабаш явилась новая Просящая Силы — Ледея. Это имя ей дала Морана, и действительно, от взгляда в ее глаза кровь стыла в жилах. Беспута окончательно утратила надежду, видя, как смотрят они друг на друга. Эти чувства были настоящими и взаимными, и это ее убивало вернее булатного меча.

Девушка присела на лавку, вытирая рукавами заплаканное лицо. Ничего, Стоян, когда-нибудь ты поймешь, сколь глубока моя любовь к тебе. Поймешь и полюбишь меня, забыв свои временные увлечения. А пока за твою черствость пусть расплачиваются иные мужи этого мира. Колдунья обернулась, встретившись взглядом с проснувшимся воеводой.

— Выспалась? — Любомир стоял в дверях горницы, сонно потягиваясь.

— Спасибо, Любомир, спасибо за то, что приютил. Хорошо спалось, будто в доме родном. А ты как спал?

Воевода растерянно пожал плечами, задумчиво поднимая взгляд к потолку:

— Кошка снилась. Ласковая такая! Все у ног моих терлась.

Беспута кивнула, улыбнувшись уголками губ.

— Это хорошо. Плохо, коли гады снятся, тогда жди беды.

Любомир кивнул, соглашаясь, перекинул через плечо рушник и пошел во двор умываться. Колдунья задумчиво проводила его взглядом, встала с лавки и пошла в горницу за рубахой. Она беспокоилась, времени осталось очень мало, а наказ, полученный от Стояна, все еще не был исполнен. Выйдя во двор, она с улыбкой подошла к плескающемуся у бочки воеводе. Заветный оберег, снятый при купании, тоскливо лежал подле него на лавке.

— Рубаху тебе принесла, застудишься еще.

Любомир, пригладив мокрую шевелюру и растирая рушником разгоряченное тело, благодарно принял рубаху из ее рук.

— Спасибо, Неждана, хороша утренняя водица, бодрит!

Он стал неторопливо натягивать рубаху через голову. Колдунья тут же метнулась к оберегу и с ненавистью пнула его ногой, сбрасывая наземь. Наконец, натянув на себя рубаху, Любомир огляделся, будто что-то разыскивая. Беспута, задыхаясь от волнения, бросила самый сильный призыв, на который была способна:

— Иди ко мне, мой милый, иди же, мой верный раб. Теперь у тебя есть хозяйка, которой ты предан душой и телом. Иди ко мне, мой верный пес.

Любомир вздрогнул, почувствовав призыв, и, улыбаясь, подошел к ней. Девушка коснулась его щеки, сначала неуверенно, убеждаясь в своей правоте. Затем, рассмеявшись, потрепала его по щеке, словно играя с преданным псом.

— Пойдем в дом, Любомир, нам еще многое обсудить с тобой надобно.

Воевода покорно поднимался за ней по скрипучим ступеням, напрочь выбросив из головы все свои беды. Перед ним шла та единственная женщина, ради которой стоило жить. Оберег, одиноко лежащий на земле, трепетал, словно птица с перебитым крылом, не имеющая сил взлететь. Скрипнула закрываемая на запор дверь, маленький мешочек вздрогнул в последний раз и затих, прощаясь со своим хозяином. Лишь тягостный старческий вздох разнесся по всему подворью, заставляя пса скуля попятиться к конуре.

…Князь не спал, спасаясь от наваждений. Три ночи подряд эта стерва являлась ему во сне, терзая соблазнами. Богумир был на грани безумия, боясь сновидений, будто смертного мора. Мысли о девушке не покидали его голову ни на мгновенье. В дружине воины стали перешептываться, обсуждая события последних дней. Языки у людей длинные, а ум короткий, и пошли по городу сплетни несусветные. Баба Марфа ранним утром бродила по городскому торгу, выбирая продукты. Ее пустые глаза бессмысленно блуждали по торговым рядам, будто ей и дела не было до их товаров. Мысли о ночных кошмарах Богумира не давали ей покоя. Вдруг до ее ушей донесся негромкий разговор двух торговок, настороженно косящихся по сторонам:

— Так вот, была у князя служанка красоты неописуемой, была да сплыла. Князь, обпившись медовухи, затащил ее в свою горницу, и с тех пор никто более девицу ту не видал.

— Как так никто не видал? А куда делась-то?

Сплетница заговорщически огляделась по сторонам, продолжая рассказ:

— Угробил князь девку!

Испуганная соседка прикрыла рот ладонью.

— Чур, меня! Да не может такого быть!

Марфа задержалась поодаль, пытаясь дослушать конец истории. Сплетня передавалась из уст в уста, обрастая новыми небылицами.

— Точно тебе говорю, угробил. Надругался над ней, а чтоб на суд его к ответу не призвала, задушил.

— Ай душегуб окаянный! Что же это делается, и управы на него никакой? А может, кто видел?

Рассказчица многозначительно повела бровью, вновь склоняясь к ее уху:

— Коли б никто не видел, откуда я б узнала? Видели, да сказать боятся. Кто ж супротив князя попрет? Только судить его не люди станут.

— А кто?

Торговка подняла глаза вверх, ткнув пальцем в небо.

— Уже судят. Каждую ночь истерзанная душа девушки является к нему во снах, требуя повиниться в своем грехе всенародно. А он не желает, кричит по ночам, гонит ее прочь, а виниться не желает. Если так дальше пойдет, совсем князь разума лишится.

Обеспокоенная услышанной сплетней Марфа бросилась вон с торга. Нет, так не годится сидеть сложа руки, надо как-то помочь Богумиру избавиться от этой ведьмы проклятой. Марфа, сурово поджав губы, развернулась и пошла в сторону, противоположную княжьему дому. «Ну если и шептуха не поможет, — думала она, — то придется собственными руками удавить гадюку».

…Вечером к дому князя прискакал сотник из дружины. Лихо спрыгивая с коня, он бросился в дом, отпихивая в сторону напыжившуюся стражу.

— Прочь, дармоеды!

Перепрыгивая ступени через одну, сотник мигом взлетел на второй этаж, внезапно натолкнувшись на угрюмого князя.

— Чего носишься по дому моему, словно пожар?!

Сотник виновато развел в стороны руки, пытаясь отдышаться.

— Так… Это… Явились!

Князь сонно зевнул, опираясь о косяк двери, подошел к ведру, зачерпнул ладонью воды, умывая лицо.

— Кто явился? Докладывай как полагается! Ты сотник или пастух деревенский? Ну?!

Сотник, подтянув пояс с мечом, суетливо кивнул головой и быстро затараторил:

— Это… Древляне явились! К стенам нашим подошли и лагерем стали. Тьма-тьмущая, сколько их, и не счесть! Вот покуда глаз со стены видит, до самого края земли — все их лагерь. Тысячи костров распалили, песни поют, смеются. А небо, небо! Да ты сам, князь, глянь!

Богумир опрометью бросился в горницу, натянул через голову кожаный нагрудник, не затягивая ремней, схватил с лавки меч и выбежал во двор. Подняв вверх голову, князь вздрогнул — вечернее небо было затянуто огромными черными тучами, предвещая страшную бурю.

— Коня мне!

…Ведьмак со Всеведой стоял на границе лагеря, внимательно разглядывая стены города. Полянская крепость — не чета Древграду: огромный город раскинулся на высоких холмах, оградив себя крутым валом и длинной бревенчатой стеной. Стоян криво улыбнулся, взвешивая свои шансы. Река, протекающая с тыльной стороны крепости, не была ему помехой. Высокие бревенчатые стены также не пугали древнего воителя, в свое время его воинам доводилось и по камню карабкаться. Одна лишь беда — полянское воинство по своей численности вдвое превосходило его собственную армию. Потому атаковать город с таким гарнизоном, да еще и находящийся на холмах, было бы полным безумием.

— Всеведа, погляди, что там у них делается?

Слепая колдунья взмахнула перед собой рукой, словно разгоняя невидимый туман.

Крепостные стены переполнены лучниками, организованно расставленными по двое у бойниц. Лица воинов были спокойными, глаза уверенно вглядывались в даль в ожидании предстоящего сражения. В отличие от древградцев, эти воины не сомневались в своей победе. Крикливые сотники прохаживались вдоль их строя, наводя порядок в обороне.

— Подтяни тетиву, не видишь, что ль — провисла, стрелы под ноги падать станут! Кто тебе лук дал, тебе бы стрелы руками метать! Кто это тут расселся?! Привести в порядок оперенье стрел!

Сотни ратников, надрываясь, носили на стены тяжелые камни, готовясь к предстоящему штурму. Внизу, у городских ворот, несколько тысяч воинов во всеоружии несли стражу, угрюмо поглядывая друг на друга. В сопровождении дружины прискакал полянский князь, безжалостно прокладывая конями себе дорогу. Всеведа прошептала, обращаясь к ведьмаку:

— Князь явился. Ох и плох он, Стоян! Глаза красные, словно седмицу ночей не доспал. Вижу над ним печать колдовскую… Никак Беспута прокляла?!

Ведьмак улыбнулся, кивнув головой, будто самому себе, отвечая на вопрос.

— Найди ее, девочка. Чую, жива наша блудница. Найди мне ее.

Всеведа стала озираться по сторонам, задавая этому миру немой вопрос: «Где ты, Беспута? Отзовись!»

Словно легкий ветерок подхватил ее сознание, пронося над улицами града. Минуя дом за домом, она озиралась, с любопытством рассматривая суетящихся горожан. Люди, испуганные появлением древлян за стенами, переговаривались меж собой, переживая общее лихо. Веселые мальчуганы, коих родители не могли загнать в дом, бегали с деревянными мечами, сражаясь друг с дружкой.

— Давай ты будешь древлянин!

— Нет — ты! Сам нападай, а я буду полянским дружинником, как мой батька!

Всеведа грустно вздохнула, продолжив свой полет. Когда-нибудь люди сами себя истребят и без чьей-либо помощи. Слишком много ненависти у человека к подобному себе.

Ветер принес ее к обычной избе, оставляя у дверей, и устремился дальше, весело закручивая воронки дорожной пыли. Всеведа уверенно ступила в избу, просачиваясь, словно ручеек, в щель между толстыми досками. Следуя своему зову, она заглянула в горницу и замерла на месте, пытаясь стыдливо отвести в сторону несуществующие глаза. На постели нагая колдунья обнимала здорового пузатого дядьку, тоскливо прижимаясь к его груди и мурлыча словно кошка. Вздрогнув, почуяв чужое присутствие, Беспута поднялась с ложа, торопливо натягивая на себя рубаху.

— Ступай, Любомир, пока князь не обыскался тебя. Ступай, милый.

Воевода поднялся, безропотно подчиняясь ее словам, и стал одеваться.

— Пойду, пора мне. Надобно к штурму приготовиться, покуда на стены окаянные древляне не полезли.

Дверь избы со скрипом захлопнулась, оставляя девушек наедине. Беспута улыбнулась, достала грубый деревянный гребень и принялась чесать густые распущенные волосы.

— Это ты, Всеведа? Молчишь? Ну и молчи, сама знаю, что ты. Скажи Стояну, я за воеводу полянского замуж собралась.

Колдунья расхохоталась, весело запрокидывая голову, и начала заплетать косу.

— Еще передай ему, пусть не торопится. Князь у меня на сильном поводе сидит, только времени мало прошло, все огрызается кобель. Дайте мне одну ночь, и он будет у ног моих ластиться. Не выдержать ему без сна, никак не выдержать. Все, ступай, хватит за мной подглядывать.

Выслушав подругу, Всеведа хлопнула в ладоши, возвращаясь в собственное тело.

— Нашла. В городе она, воеводу местного окрутила. Привет тебе шлет, говорит, чтоб ты не торопился, князь еще не дозрел.

Ведьмак обернулся к стоящему поодаль Ярославу.

— Отправь три тысячных отряда на поборы: хлеб, скот, птицу, все припасы, что найдут по деревням, отобрать. Все полянские деревни обобрать до нитки, вычистить все амбары, пусть сдохнут с голоду этой зимой. — Стоян вновь взглянул на высокие городские стены, досадно скривившись. — И отправь сотню воинов рубить молодняк да лыко заготавливать. Будем вязать лестницы для штурма.

Ведьмак развернулся и пошел в лагерь, тихо разговаривая сам с собой:

— Ничего, пробьемся; главное, чтобы Беспута все сделала как полагается. Змея без головы жалить не может.

За кропотливыми трудами незаметно пролетел день. Вечерело. Найдя Вандала, Стоян присел рядом у костра, молчаливо подбрасывая в огонь хворост. Лагерь кипел обыденной работой, кухарки суетились у котлов, не успевая накормить тысячи воинов, те вязали из хвороста шатры, чтобы укрыться от ночного холода. Лето окончилось, нехотя передавая свои права дождливой сырой осени. Стояна беспокоило это, ибо, покончив с полянами, он собирался пересечь Рипейские горы, и без того студеные и заснеженные. В такую погоду пройти горными перевалами его армия не сможет. Остается лишь Северное море… Ведьмак моргнул, отгоняя прочь навязчивые мысли об Асгарде, и вновь взглянул в сторону города. Соблазн поставить под свой стяг полянских воинов не давал ему покоя. Если бы не это, он уже давно обошел бы их стороной, не ввязываясь в кровопролитные бои.

— Пришло твое время, брат. Мне нужна эта армия — сильная, обученная и способная побеждать в настоящих сражениях.

Вандал, не поворачивая головы, кивнул, пожав плечами.

— Не знаю, Стоян. Уж седмицу над этим голову ломаю. Тяжело мне дышать здесь, храм Велеса совсем близко — на грудь он мне давит. Ночь переночуем, а там поглядим — утро вечера мудренее.

Он поднялся, вдыхая прохладный вечерний воздух, повел взглядом по лагерю, будто высматривая кого-то. Засунув палец в рот, облизал его и поднял вверх, улавливая направление ветра. Довольно кивнув головой, Вандал улыбнулся.

— А впрочем, чего до утра тянуть, на то она и ночь. Имеется у меня одно сильное заклятье, против которого даже Правитель бессилен.

Стоян хмыкнул в бороду, недоверчиво покосившись на брата.

— Это ты, брат, его силы не ведаешь. Я видел, как он одним движением руки отбрасывал от себя сотни воинов, сворачивая им шеи.

Вандал уверенно покачал головой, с улыбкой вынимая большой охотничий нож.

— Ну, сотню воинов одним махом мне не уложить. Хотя… Надо как-то попытаться, глядишь, и получится. А вот порчу великую навести — это тебе не руками махать.

Вандал нагнулся и, двинувшись задом противосолонь, стал очерчивать вокруг костра колдовской круг, приговаривая:

— На четырех столбах железных, что стоят от земли до неба, совью паутину звонкую от восхода до заката. Увязнут в той паутине молитвы людские словно мухи-однодневки. Станут рваться-трепыхаться, да не вырвутся. Крепка та паутина, ибо на ней замки семипудовые мои слова замкнули ключами булатными. А слова мои крепче кремня — не сломать их, а ключи булатные под горючий камень Алатырь брошены — вовек не сыскать их.

Закончив чертить круг, Вандал подсел к костру, зябко поднося руки к огню, и зашептал:

Острым лезвием ножа он рассек себе ладонь, роняя бурые капли крови в пламя. Черный едкий дым повалил от костра к ночному небу, будто огромный черный змей жадно потянулся за звездами. Вандал вскочил словно ужаленный и побежал по лагерю от одного костра к другому, творя свою великую ворожбу. Стоян удивленно смотрел, как один за другим стали подниматься к небу черные столбы дыма, сплетаясь меж собой в облаках и укрывая небо мрачным покрывалом. Огромное черное пятно быстро расползалось, жадно пожирая небесные просторы. Оббежав все костры, обессиленный Вандал наконец-то вернулся. Изможденно рухнув наземь, он схватил мех с медовухой, восполняя огромными глотками потерянные силы.

— Все! Получилось, Стоян! Три дня быть здесь кромешной тьме. Ни волхвы, ни Правитель не смогут ничего с этим поделать. Прикажи только, чтобы следили за кострами, коли хоть один погаснет, все старания пойдут прахом.

…Взобравшись на стену, князь наблюдал за лагерем древлян, пытаясь в который раз сосчитать горящие костры. Вновь сбившись со счета, он досадливо плюнул наземь и обернулся к воеводе.

— Любомир, у тебя есть отрок, чтобы в счете разумел? Зови сюда, костры счесть надобно, — князь стал спускаться по лестнице, разговаривая сам с собой: — Один костер — пусть десяток воинов…

— Богумир! — тревожный оклик воеводы заставил его обернуться. — Погляди, что творится!

Князь недовольно вернулся на стену и замер, разглядывая черные клубы дыма, устремившиеся к небесам.

— Чур, меня! Это что такое?

Воевода, задрал голову, вглядываясь в ночное небо, и тихо прошептал:

— Никак, колдовство! — трижды сплюнув через левое плечо, он непроизвольно поднес руку к груди, где еще недавно был заветный оберег.

Князь, сонно зевая, махнул рукой в сторону древлянского лагеря.

— Пугают. Видать, смолу в костры бросают. Ладно, пойду к себе, коли до утра на штурм пойдут, мигом гонца за мной высылай.

Спускаясь с крепостной стены, князь остановился, оборачиваясь.

— Любомир, а ты служанку мою помнишь? Вроде она приглянулась тебе тогда? Нежданой, кажись, звали?

Воевода утвердительно кивнул, непроизвольно положив ладонь на рукоять меча.

— Чего ж не помнить, помню. А что?

— Да запропастилась куда-то девица. Справная кухарка оказалась, да так в один день и пропала. Беспокоюсь, вдруг беда с ней приключилась. Коли вдруг встретишь ее, приведи ко мне, — князь отвернулся, собравшись уходить, и добавил, бросив через плечо: — А будет упираться, силой приведи.

Воевода зло сплюнул наземь, глядя вслед ушедшему Богумиру.

— Зря ты так, Бешеный, ох зря! Гляди, князь, не поранься об меня ненароком…

Возвратившись в свой дом, князь застал встревоженную Марфу, возле которой на лавке сидела очень старая бабка. В ее возрасте положено было на печи лежать, кости старые согревая, а не по гостям ходить. Морщинистые сухие руки с узловатыми пальцами, подрагивая, ощупывали лавку, будто сомневаясь в ее прочности. Водянистые глаза, наполовину заросшие старческой плевой, подслеповато вглядывались в Богумира. Князь недовольно остановился подле них.

— Кто это, Марфа?

Кухарка, вскочив с лавки, подбежала к нему, крепко взяв под локоть и заглядывая прямо в глаза.

— Шептуха это. Все ее хвалят. Уж если она не поможет тебе от той ведьмы избавиться, никто не поможет.

— Да на кой она мне! И чего ты лезешь ко мне! Кто ее в мой дом привел, ведьму ту?!

Марфа расплакалась, покорно закивав головой.

— Я привела, моя в том вина. Потому и привела к тебе шептуху, чтобы от напасти тебя этой освободить. Неужто не слышу, как ты по ночам стонешь да как зовешь ее, проклятую. Извела она тебя, совсем извела, уже две ночи не спишь. Погляди на себя, на тот свет краше провожают. Не гони шептуху, послушайся меня, Богумирушка.

Князь, нахмурившись, глянул в сторону старухи, выругавшись в сердцах.

— Веди ее в опочивальню. Спать хочу, мочи нет, нехай шепчет, чего там полагается.

…Беспута облегченно вздохнула, едва Любомир переступил порог и страстно обнял ее.

— Ну наконец-то, заждалась тебя.

Она игриво застучала кулачками по его могучей груди, пытаясь вырваться из объятий.

— Гляди, разошелся. Пусти! Древляне под градом стоят, не сегодня-завтра на штурм пойдут. Выспаться тебе надобно, иди в опочивальню да ложись отдыхать.

Любомир еще сильнее сжал ее в своих объятьях, зашептав Беспуте на ухо:

— Не желаю я спать, коли ты подле, — он поднял ее на руки, унося в горницу, — не дай мне заснуть сегодня.

Беспута недовольно скривилась, начиная сердиться на него. В голове тренькнул колдовской колокольчик, сообщая о том, что князь отошел ко сну. Любомир, наконец-то, уложил ее на постель, принявшись торопливо стаскивать с себя рубаху. Девушка оперлась на локоть, брезгливо глядя на его большой живот.

— Сказать тебе хотела, Любомир.

Воевода полез на ложе, тяжело напирая на нее всем своим телом.

— Что, милая? Что ты хочешь мне сказать?

Беспута, криво усмехнувшись, вытянула вперед руку, проводя ладонью перед его глазами.

— Спи!

Подчиняясь приказу, глаза Любомира вмиг закрылись, и он рухнул на нее, зайдясь храпом. Колдунья недовольно отпихнула спящего воеводу. — Надоел ты мне, боров ненасытный. Не до тебя мне сейчас.

Выбравшись из-под его грузного тела, Беспута вышла в другую комнату, бросив на лавку подушку. Наконец-то князя сморил сон. Эта ночь должна быть решающей. Торопливо улегшись на лавку, она закрыла глаза, погружаясь в сновидения.

— Где же ты, Богумир? Я иду за тобой, милый князюшка, тебе от меня не спрятаться.

Сквозь глубокий туман мира снов пробивалось едва заметное свечение его души, словно мерцающий маячок.

Беспута, будто ночной мотылек, радостно летела на свет, предвкушая близость мести. Ее призрачные руки уверенно раздвигали густой туман, желая поскорее добраться до истощенного князя.

Вот уж и ворота княжьего дома показались, рассыпаясь прахом от нетерпеливого взмаха ее руки. Нет в мире снов ни дверей, ни запоров, коих бы она не сокрушила. В этом мире грез даже каменные стены рассыпались от одного лишь ее дуновения. Это был тонкий мир, в котором ее колдовская сила была совершенной.

Вот и скрипучие ступени застонали под ее воздушной поступью, заставляя князя испуганно съежиться на ложе. Беспута расхохоталась, представив себе его жалкое лицо, на котором похоть боролась со страхом.

— Я пришла, Богумир. Что же ты не встречаешь меня? Али не рад мне, милый?

Девушка толкнула пальцем тяжелую дубовую дверь, ведущую в княжью опочивальню, и изумленно замерла — дверь не отворилась, словно была настоящей. Беспута изо всех сил толкнула ее рукой — и вновь дверь не поддалась, лишь натужно заскрипели петли от ее усилия. Колдунья, взвыв от ярости, стала молотить по ней кулаками, добавляя к каждому удару колдовские наговоры:

— Оторвись, доска трухлявая, разойдись, скоба ржавая, гнитесь, гвозди некованые, отодвиньтесь, запоры наговоренные. Нет вашей силы предо мной, не устоять двери ни одной! Выпущу шашелей прожорливых, да источат они доски трухлявые, да падет прахом то марево, чужою волею созданное.

Княжья горница ходила ходуном от творимой ворожбы. Тяжелая дубовая дверь содрогалась от гулких ударов, доски трещали, роняя на пол трухлявые щепки. Князь метался на постели, забывшись в глубоком сне. Испуганная Марфа дрожащей рукой пыталась вытереть с его лба капли пота.

— О, Боги, что ж это делается! Дверь того и гляди с петель слетит.

Шептуха спокойно сидела на лавке напротив двери, рисуя на полу причудливые знаки своей кривой клюкой. Ее осанка была гордой, будто она помолодела десятков на пять лет.

— Не слетят, Марфа, не бойся. Веру иметь надобно, тогда никакая ведьма тебе не страшна. Избавь себя от страха, нет его в твоем сердце.

Марфа вновь заботливо отерла княжий лоб от пота и заплакала.

— Как же избавить-то себя, коли тут такое творится?

Шептуха замерла, будто прислушиваясь к чему-то, затем поднялась и подошла к окну. Тяжелые дубовые ставни, наглухо закрытые от непогоды, задрожали.

— Ну вот, теперь через окно войти пытается. Э нет, проклятая, нет для тебя и здесь пути.

Клюка уперлась в ставни, успокаивая их безумную дрожь. Вдруг наступила тишина, и князь перестал метаться, наконец-то ровно задышав.

Марфа поднесла руки к груди, облегченно вздыхая.

— Неужто прогнала, проклятую?

Шептуха задумалась, опираясь на клюку и вновь становясь обычной дряхлой старухой, ссутулив спину горбом.

— Ушла она. Ушла, но не испугалась. Сильная она ворожея, может, сильней меня будет. Только молодая она еще, не всему научена. Не думала она меня здесь встретить, потому и отступила ненадолго, — бабка обернулась, разглядывая князя, — вот и хорошо, что отступила, пусть Богумир выспится, а то совсем с лица сошел. Не пойму я одного, чего ей от него надо? Крови ее на нем нет, силой он ее не взял — не далась она.

Марфа изумленно прикрыла рот ладонью, глядя на шептуху.

— Ты и про то ведаешь?

Бабка усмехнулась, ткнув в сторону князя клюкой.

— А чего ведать-то? Была бы моя воля, я бы этого негодника собственными руками со свету сжила. Многие от него в этой жизни зла натерпелись. Только не вправе я так поступить, лишь Богам дано судить души наши. А ведьме этой чего-то от него надобно. Запечатала она его накрепко, даже коли убьет он ее, каждую ночь являться станет. Прощения он просить должен у нее, не то не отвяжется. А простит она его, когда он желание ее исполнит. Чего же ей от него надобно? Знать бы еще, где ее искать, ведьму проклятую?

Марфа испуганно опустила глаза долу, боясь высказать свои мысли вслух.

— А коли б знала я, где искать ее? Он же, как баран упертый, не станет прощения просить. Камень ей на шею привяжет да в реку кинет! Не простит ей такого истязания над собой.

Шептуха подступила к Марфе, внимательно вглядываясь в ее глаза.

— Говори, что знаешь? Где она? Говори, Марфа, второй раз я спасать его не стану. Я хоть и старая, но на тот свет не тороплюсь. Веди меня к ней, говорить с ней буду.

Марфа трусливо кивнула, тяжело поднимаясь на дрожащие ноги.

— Думаю, у воеводы схоронилась. Ты иди к ней, а я тут за князем пригляну.

…Едва открыв глаза, Беспута вскочила с лавки, бешено озираясь вокруг. Сегодня она впервые схлестнулась с ворожеей, чей опыт заставил ее отступить. Нет, это была не сила, которой она убоялась, — это были древние наговоры, которых Беспута не знала по молодости своей.

Юная колдунья застонала от злости, стиснув в бессилии свои маленькие кулачки. Она не желала признавать своего поражения, потому, успокоившись, стала вытягивать из памяти все самые сильные заклятья. Ничего, ночь еще не закончилась, еще можно успеть.

Выдернув из сорочки заколотую с изнанки иглу, Беспута замерла, жалобно разглядывая свои нежные руки. Вздохнув от безысходности, уколола один из пальцев. Болезненно скривившись, ойкнула. Капля крови, появившись на тонком пальчике, замерла в ожидании заветных слов. Беспута зашептала над ней, беззвучно шевеля губами. Это не были слова соблазна или приворота, столь привычные ее сущности. Злая, убийственная магия, призванная из Нави, жадно впитывалась в ее кровь в поисках жертвы. Колдунья замерла, завороженно глядя на почерневшую каплю, медленно втягивающуюся обратно в тело. Маленькая черная ранка стала невыносимо зудеть. Беспута вновь взялась за иглу, переходя к следующему пальцу. Уколовшись, она вновь всхлипнула, зашептав очередной наговор. Закончив истязать левую руку, вытирая слезы рукавом, колдунья покосилась на правую ладонь.

— Не реви! Нечего себя жалеть — это всего лишь игла.

На дворе забрехал кобель, оповещая о незваном госте. Вдруг его яростный лай перешел в радостный скулеж, будто пес ластился у хозяйских ног.

Беспута прислушалась, напряженно вытянувшись стрункой. В дверь негромко постучали, словно боясь разбудить хозяев. Девушка подошла к двери на цыпочках, тихо прислушиваясь.

— Открывай, не бойся — не воевать я пришла. Поговорить нам надо.

Беспута испуганно отскочила от дверей, выставив перед собой левую руку, будто защищаясь:

— Это кто тебя боится-то? Не о чем мне с тобой говорить — убирайся!

Во дворе раздался хриплый старческий смех, и тяжелый запор на дверях медленно заскользил в сторону.

— Ошибаешься, девочка. Вижу я все твои страхи и помыслы, потому и говорить ты со мной станешь. А ручонку-то за спину спрячь, а то избу ненароком разнесешь по бревнышку. Сказала же — не воевать я пришла!

Дверь медленно открылась, впуская в дом сгорбленную старуху, тяжело опирающуюся на клюку. Беспута не сдвинулась с места, приготовившись к смертельной битве. Заклятья жгли ей пальцы, требуя произнести ключевые слова. Старуха, войдя, остановилась, озираясь по сторонам. Тревожно покачала головой, осматривая дом воеводы.

— Ох и натворила ты дел! — глаза ее прошлись по стенам с висящими на них клинками. — Каждый меч оплела, каждую дверь наговорила! Ты что, тут осаду держать собралась?

Шептуха хрипло рассмеялась собственной шутке, покосившись на Беспуту, открывшую было рот.

— Молчи уж, не то сболтнешь лишнего сгоряча. Пальчики-то вон как чешутся!

Старуха прошла мимо нее к лавке и, тяжело кряхтя, присела.

— Тут какое дело получается, — она уверенно посмотрела Беспуте в глаза, — тебе нужен князь. Очень уж нужен, как я погляжу. Опутала ты его сетями своими накрепко. Мне до Богумира дела нет, забирай его с потрохами, не стану я тебе препятствовать.

Старуха замолчала, пошамкав по-старчески пересохшими губами.

— Так вот, не стану препятствовать тебе с князем, если поможешь мне.

Беспута, поначалу опешив от такой наглости, пришла в себя, зашипев словно взбешенная кошка:

— Ты?! Мне препятствовать?! Да что ты о себе возомнила, старая?! В порошок сотру!!! Кто ты такая, чтобы мне препятство…

— Верея я.

Беспута замолчала на полуслове, будто ее холодной водой окатили. Тяжелый взгляд старухи заставил ее испуганно попятиться к дверям.

— Верея? Ты… Верея?

— Что, не похожа? — Верея усмехнулась, выставляя напоказ редкие кривые зубы. — А я так уж привыкла себя такой видеть. Вот, ворожу понемногу, люди меня в благодарность кормят, бабушкой называют.

Руки Беспуты растерянно опустились, и она поспешно отвела от нее глаза.

— Да ладно тебе глаза отводить, поди подругу встретила. Вот такая у нас со Стояном любовь получилась.

Верея вздохнула, отмахнувшись рукой от нахлынувших воспоминаний.

— Да ладно, что было, то уж быльем поросло, а жизнь, она продолжается. И жить мне, подруга, хочется!

Она тяжело поднялась на ноги, и, угрожающе потрясая перед собой клюкой, закричала на весь дом:

— Надоела мне эта клюка проклятая!!! Не хочу!!!

Беспута, сама того не ожидая, вдруг расплакалась и бросилась к ней, обнимая за худые сутулые плечи.

— Чем помочь-то тебе?

Верея грубо оттолкнула ее от себя, гулко стукнув клюкой о деревянный пол.

— А мне жалости твоей не нужно! — слова ее лились словно бурная река. — Я не просить к тебе пришла! Я была лучшей среди ведьм, лучшей по сей день и осталась! Скажи Стояну, насмерть стоять буду, но не позволю князя загубить, покуда молодость мою не вернет мне.

Отодвинув Беспуту в сторону, Верея пошла к выходу, постукивая по полу своей кривой палкой. Задержавшись в дверях, она обернулась, усмехнувшись.

— А тебя предупредить хочу. Видела я, какими ты глазами на Стояна глядела — любишь ты его. Потому знай: с каждой овцы, на алтарь возлегающей, он локон состригает. Вот потому-то я сейчас и хожу в старухах, ибо над телом моим власть у него имеется. Все мы у него вот где! — Верея показала стиснутый кулак. — Скажи ему, хочу назад свои кудри получить. За этими стенами ему до меня не добраться. А сама подумай, нужна ли тебе любовь такая, безответная.

Беспута промолчала, к горлу подкатил тяжелый горький комок.

— Пойду я, покуда утро не наступило, — Верея взглянула на черное небо, где не было ни одной звезды. — Хотя откуда тут рассвету взяться, сплошное марево на небесах. А ты поторопись, подруга, я долго ждать не стану.

Хлопнув дверью, Верея ушла, оставив молодую колдунью наедине со своими мыслями.

Усевшись на лавку, девушка долго размышляла над словами Вереи. В углу раздался едва различимый в тишине шорох. Приглядевшись, Беспута увидела маленькую серую мышь, выбравшуюся на ночную охоту за объедками. Опустив ладонь на пол, колдунья потянулась к ней своим сознанием, подзывая к себе. Испуганно поводя маленькими ушками, мышь неторопливо подошла, обнюхивая ее пальцы.

— Не бойся, маленькая, я тебя не обижу. Сослужи мне службу.

Она посадила мышь на ладонь и поднесла ко рту, нашептывая ей на ухо послание. Возмущенно запищав, мышь спрыгнула на пол, устремившись к своей норе.

— Беги, серенькая, найди его поскорей.

Беспута утомленно вздохнула и вытянулась на лавке, мостя под голову подушку. Глаза ее устало сомкнулись, и она заснула, вновь возвращаясь мыслями в далекое детство.

…Стоян ходил взад-вперед, поглаживая маленькую мышь, испуганно сжавшуюся на его широкой ладони. Получив послание от Беспуты, он взбешенно разговаривал сам с собой:

— Насмерть она стоять будет… Тьфу, тварь безродная! Кудри ей подавай назад! Ох, Верея, Верея, зря я тебя пощадил! Ладно, поживем — увидим…

Явившиеся на его зов ведьмы молча стояли поодаль, угрюмо поглядывая на Стояна.

— Умора! — ведьмак резко обернулся, держа пальцами за хвост пищащую мышь. — Она к нам из города прибежала, там ее дом, туда она и вернется. Вандал подарил нам три дня мрака — ни один жрец не в силах будет исцелить полян от болезней. Возьми ее, ты знаешь, что нужно сделать.

Умора, улыбнулась, обнажив кривые зубы, и жадно выхватила мышь своей цепкой ручонкой. Словно огромная крыса, прижимающая к груди долгожданную добычу, она побежала к своему костру, весело пританцовывая.

— Сейчас, маленькая моя, мы повеселимся на славу. Наконец-то и до Уморы дошла очередь. А как же, куда же им без меня, без моего искусства?! Сейчас, маленькая…

Ведьма, мерзко улыбаясь, заглянула в черные глазки-бусинки и дунула мыши в мордочку, заставив ее испуганно вздрогнуть:

— Спи!

Маленькое серое тельце обмякло в теплой ладони, и глаза ее укрыла поволока ворожбы.

— Вот и умница, вот и красавица. — Ведьма положила спящую мышь наземь, спешно ставя котел на огонь: — Я сейчас такое варево состряпаю, век поляне помнить будут!

Умора взглянула на проснувшихся у костра воинов, сонно взирающих на нее.

— Чего уставились?! Брысь отсюда, покуда в жаб болотных не превратила!

Она угрожающе замахнулась своей жилистой рукой и рассмеялась в спину убегающим воинам.

— Тоже мне, вои бесстрашные! Стоило ведьме буркнуть, уж и пятки засверкали.

Поставив на рогатины котел с водой, Умора раздула тлеющие угли, подбрасывая в костер хворост.

— Ну вот, занялся родимый, — она стала рыться в своем мешке для трав и прочих колдовских штучек. — Да куда же ты запропастилась? О, хвала Моране, вот она!

Облегченно вздохнув, Умора вынула из мешка пучок сухой травы и настороженно огляделась по сторонам, чтобы никто из подруг не подглядывал да не подслушивал. Не любят ведьмы делиться своими колдовскими секретами, каждая свою ворожбу старается в тайне сохранить. Отламывая от пучка один за другим сухие стебли, ведьма стала бросать их в кипящий вар, приговаривая:

— Кипи-кипи, варево ведьмино, варись-варись, одолень-трава, под луною в ночи собрана, водою покойника промытая. Брошу стебель, брошу другой, не пошевелить ни рукой, ни ногой. Щепоть добавлю кукушкиных слез, стынет кровинушка, словно в мороз. Смертушку мышь на хвосте понесет, где ни коснется — там люд и помрет. В каждую избу войдет, в каждый двор, хворь нарекаю ту — Черный Мор.

Суетливо вынимая из мешка разные травки, ведьма бросала их в котел, тщательно перемешивая смертельное варево. Вскоре из котла повеяла невыносимая вонь падали, и Умора скривилась, улыбаясь.

— Вот и готово! — ее цепкая рука ухватила лежащую мышь и осторожно поднесла к котлу. — Сейчас хвостик обмакну…

Едва кончик хвоста коснулся вара, как мышь запищала, забившись в ее руках и вырываясь. Умора бросила ее наземь, расхохотавшись.

— Беги скорей, дома тебя уж, поди, заждались! — она хлопнула в ладоши, прогоняя мышь.

Ведьмак всерьез обеспокоился появлением Вереи. Такого развития событий он не предвидел, когда выносил ей приговор. Все в этом мире оставляет свой след, и зло содеянное, и добро. Невозможно предсказать последствия того или иного поступка. Так получилось и с Вереей, содеянное им зло теперь возвращалось сторицей, встав на пути у Беспуты.

Стоян досадливо плюнул наземь, сетуя на проявленную слабость. Ее просто нужно было стереть с лица земли, да вот рука не поднялась.

Ведьмак вздохнул, нехотя коснувшись рукой потайного кармана с остриженными девичьими локонами. Даже не видя Вереи, он, конечно, мог дотянуться до нее своей ворожбой, только хитрая она ведьма, сумеет извернуться. Стоян неторопливо достал из кармана теперь уже седой локон, перевязанный нитью, и нахмурился.

— Ну, не обессудь, Верея. Возвращаю то, что тебе причитается. — Он громко хлопнул в ладоши, злобно рявкнув: — Волк!

Трава у его ног колыхнулась, пригибаясь от дуновения сильного ветра. Дрогнувшая земля взбугрилась, устремляясь к его ногам, словно огромный крот прокладывал себе дорогу. Выбросив фонтан грязи и пыли, волк выпрыгнул из разверзшейся земли, по-собачьи отряхиваясь.

— Звал?! — оскаленная пасть зверя хищно улыбнулась хозяину. Впервые Яма заговорил с ним, чем немало удивил ведьмака.

Стоян кивнул и бросил ему локон Вереи:

— Помнишь ее?

Волк подошел ближе, осторожно принюхиваясь, и зарычал:

— Она! Это она меня вызывала! — Он сел на задние лапы и завыл, поднимая морду к ночному небу. — У-у-у-убью-у-у!!!

Стоящие поодаль ведьмы вмиг умолкли, заслышав волчий вой, раздавшийся неподалеку. Никто из них не видел волка, стоящего около Стояна, но все они ощутили присутствие чужой силы в окрестностях лагеря. Ведьмак, недовольно нахмурившись, прошептал:

— Заткни свою пасть! Пол-лагеря на ноги поднял!

Волк, смутившись, умолк и уселся на землю, начав по-собачьи вгрызаться в собственную шерсть в поисках несуществующих блох. Стоян рассмеялся, глядя, как дурачится дух, обжившийся в волчьем теле.

— Чего ты там грызешь, дурачина?

Вылизывая взъерошенную черную шерсть, волк хмыкнул:

— Чего надо, то и грызу. Отпустил бы ты меня домой, а? Надоело мне по лесам мыкаться да с волками жить. Привыкать я стал к этому телу, даже волчицу себе присмотрел, тьфу, дожился!

Волк сморщился, будто отплевываясь от шерсти.

— Отпусти меня?

Ведьмак расхохотался, грубо потрепав зверя по загривку:

— Скоро, Волк, скоро. Один раз ты уже сослужил мне службу, вот и сегодня мне понадобился. Беспута в беду попала, в граде она, в доме воеводы живет. Помочь ей нужно.

Волк злобно покосился на лежащие локоны.

— Эту угробить?

Стоян кивнул, подбирая локон и пряча его в карман.

— Угробить. Верея ее зовут. По духу найдешь. Один не ходи, боюсь, не управишься с ней. Беспуту с собой возьми. Ступай, времени у вас мало, сегодня эта старая карга должна сдохнуть.

Волк молча обернулся и побежал в сторону города, мгновенно растаяв в ночи.

…Беспута не находила себе места. Отправив к Стояну мышь, она долго ждала от него весточки, вспоминая недавнюю встречу с Вереей. Старая ведьма на многое открыла ей глаза своими злыми словами. Локоны, кои состригал с них ведьмак на шабашах, не выходили из головы колдуньи. Все, все в его словах было ложью от начала и до конца. Свобода, власть над людьми, которую им подарила Морана — все это было ложью! Рабыни — вот то единственное слово, которое приходило на ум. Все они были рабами Мораны и Чернобога, рабами, живущими среди свободных людей.

Беспута тихо заплакала, вытирая тяжелые слезы рукавом рубахи.

— Эх, Стоян! Как же я тебе верила! — Она вздохнула, с грустью вспоминая их первую встречу. — Ладно, что случилось, того уж не изменишь. Ты ведь и сам раб Чернобога, а у рабов — нет рабов! Поживем — увидим.

У дверей раздалось глухое рычание. Беспута вскочила на ноги, выставив перед собой левую руку и вглядываясь в темноту. Невесть откуда взявшийся огромный черный волк постучал задней лапой в закрытую дверь.

— Хозяйка дома? Войти можно?

Беспута вздрогнула от неожиданности, внимательно приглядываясь к нежданному гостю.

— Да ты уже вроде вошел. Ты не волк. Кто ты?

Волк неторопливо пошел по дому, принюхиваясь, словно настоящий зверь и опасливо косясь на ее ладонь. Заклятья, наговоренные на крови, начали светиться в темноте ярким пламенем, будто пальцы ее пылали в огне.

— Эко ты себя разукрасила, девица. Тихо-тихо, глупостей не наделай! — волк злобно оскалился, показывая огромные желтые клыки. — Стоян меня прислал к тебе в помощь. Вместе мы вмиг одолеем старую ведьму. Прибери ручонку-то!

— Я спросила, кто ты есть?! Отвечай! — Беспута уверенно держала пылающую руку перед собой в ожидании ответа.

Волк остановился, грозно уставившись из темноты своими светящимися глазами. Напряжение нарастало, рука колдуньи стала пылать еще ярче, колдовской огонь начал капать с пальцев, с треском падая на пол. От того пламени в доме заколыхались изменчивые тени их силуэтов, будто издеваясь над неподвижно замершими хозяевами. Волк грозно зарычал, поднимая дыбом шерсть на загривке.

— Стоян приказывает тебе убить ведьму! Какое тебе дело до меня?!

— Больше спрашивать не стану, — тихо проговорила колдунья, начав шептать ключевые слова заклятий.

Волк стал менять очертания, возвращаясь к своему обычному облику, плоть его затрепетала, рассыпаясь черным прахом. Пыльным облаком дух поднялся от пола, угрожающе нависая над колдуньей.

— Меня зовут Яма! Хочешь сразиться со мной, смертная?

Беспута замерла, разглядывая его словно диковинку.

— Нет. Не собираюсь я с тобой сражаться. Только Стоян мог прислать мне такого помощника. Хотела убедиться, что ты не врешь. Веди к Верее, Яма.

Она опустила ладонь, позволяя колдовскому пламеню погаснуть. Дом вновь погрузился в темноту, от чего у Беспуты по телу пробежали мурашки. Сняв со стены факел, Беспута щелкнула пальцами, зажигая огонь. Набирая силу, пламя разгорелось, осветив вылизывающего черную шерсть волка.

— Ну пойдем. Вижу, колдунья ты не из пугливых, только делать станем, как я скажу. Факел с собой прихвати, на дворе темень, хоть глаз выколи.

Беспута отворила дверь, выходя во двор, задумчиво обернулась, словно прощаясь с домом.

— Сюда не ходи больше. Сегодня с этого дома начнется мор в городе. Мышь твоя хворь принесет — воевода первый захворает, а от него и все остальные.

— Как первый? Он мне живым нужен!

Беспута выругалась, сетуя на торопливость ведьмака.

— Веди скорее, покончим со старой канальей. Мне еще надо поспеть вернуться, покуда воевода не помер.

Девушка уверенно зашагала по ночным улочкам града, следуя за странным проводником. С духом из мира Нави она столкнулась впервые в жизни, хотя слышала о них от Стояна часто. Они были низшими из бессмертных слуг Мораны, однако, быстро набираясь сил в мире Яви, становились очень сильными и заносчивыми. Ну что ж, поглядим, что за помощника дал ей ведьмак.

Маленький ветхий домишко Вереи находился на самом краю города. В этой части полянской столицы жили лишь нищие да убогие. Это были те, кто утратил здоровье, семью и уже не мог успешно промышлять ни охотой, ни ремеслом. Они доживали свой век в бедности, потеряв надежду на какую-либо помощь. Дома пустели один за другим, провожая в иной мир старых хозяев и безропотно принимая новых, чей путь тоже заканчивался не за горами. На вымирающей окраине и поселилась изгнанная из клана ведьма Верея, укрывшись от людских глаз за стенами из старых трухлявых досок. Порядок в новом жилище она наводить не стала, чем сразу заслужила неприязнь местного домовика. В отместку он стал разбрасывать где ни попадя предметы быта, раз за разом попадавшиеся ей под ноги. Устав спотыкаться о них и сбивать в кровь свои старые колени, ведьма завела в доме черного кота. Каждый день, занимаясь своей ворожбой, она посмеивалась над домовиком, трусливо забравшимся на печь.

— Чего на печи прячешься? Котов не любишь? А то! Уж он-то тебя в любой темноте разглядит да бока твои потреплет. Сколько же можно над старухой издеваться? То каталку мне под ноги подсунул, то, вчера вон, через веник меня перецепил. Я чуть голову о порог не рассадила! Хи-хи. Ну ничего, паразит ты эдакий, мой котик тебя научит уму-разуму.

Такие речи Верея вела каждый вечер, то с домовиком болтая, то с котом. Ни тот ни другой ей никогда не отвечали, домовик из ненависти, а кот просто не умел говорить. Зато, громко мурлыча, он радостно терся у ведьминых ног, за что и получал всегда миску парного молока. Для ведьмы сдоить чужую корову — дело нехитрое. Вот так Верея и проживала день за днем, пытаясь таким нехитрым весельем разогнать свои грустные мысли.

Этой ночью, вернувшись от Беспуты, ведьма угрюмо оттолкнула ногой мурлычущего любимца и затопила печь. Трясущимися старческими руками поставив на огонь котел, она принялась готовиться к предстоящей битве. Верея сомневалась в том, что гордый Стоян уступит ее требованиям. А посему нужно быть готовой к сражению с Беспутой. Молодая колдунья не пугала Верею: чего ей бояться этой смазливой соблазнительницы? Понятное дело, кое-что та умела, может быть, даже хорошо умела, только вот опыт — есть опыт. А он приходит к ворожеям с годами, коих у Вереи было в избытке. Неторопливо налив в котел воды, она принялась раскладывать по полу травы да корешки. Обиженный ее грубостью кот запрыгнул на теплую печь, выгоняя домовика, свернулся клубком и зажмурился. Ведьма стала подбирать травы, бурча себе под нос тайные рецепты ворожбы.

— Только б ничего не запамятовать.

Кинуть в вар: могильника пучок, ночью пойманный сверчок, лапка жабы болотной, капля крови утробной, щепка мертвого дуба, разрыв-трава…

Разрыв-трава, куда же она подевалась? Только что ведь здесь лежала?

Ведьма стала озираться по дому в поисках пропажи. Перекладывая с места на место пучки трав, она бурчала:

— Да что ж это такое! Я ведь не совсем из ума выжила. Только что здесь лежала, я ведь сама ее из мешка доставала…

Вдруг, в дальнем углу дома, хихикнув, за сундук метнулся мохнатый клубок.

— Ах ты, напасть волосатая! Домовик! Твоя работа?

Старуха пошла к сундуку, прихватив свою кривую клюку:

— Я тебе покажу, как с ведьмой в игры играть! Я тебя научу уважению!

Подслеповато приглядываясь, Верея стала шоркать клюкой за тяжелым сундуком, надеясь выгнать оттуда мохнатого безобразника. Выбежав из-за сундука, домовик опрометью бросился в другой угол комнатушки. Громко хлопнула деревянная крышка погреба, закрываясь за хозяином дома.

— Ах ты, паразит богомерзкий! Куда полез, негодяй?

Ведьма рассерженно остановилась около погреба, не решаясь спускаться по шатким деревянным ступеням.

— А, чтоб тебя! Не полезу, того и гляди, еще ноги поломаю.

Верея горестно взглянула на кипящий на печи котел и вздохнула.

— Ладно. Может, и без этого варева совладаю…

Вдруг она замолчала, прислушиваясь к ночной тишине.

— Быстро же ты меня нашла, колдунья. Ну-ну, поглядим, как ты в дом мой войдешь, без соизволения.

Словно отвечая на ее вопрос, дверь с треском слетела с петель, будто ее вынесли тараном. Верея испуганно вздрогнула, вспомнив роковую ночь. Тогда ведьмак вошел в ее дом так же легко, снося все наговоры легким движением руки. Стоящая на пороге рыжая колдунья подняла перед собой пылающую ладонь.

— Здравствуй, Верея. Стоян прислал меня передать — не будет меж вами уговора. Пусть смерть облегчит твои страданья. — Она грустно вздохнула, отводя взгляд в сторону: — Это все, что я могу для тебя сделать.

Ведьма хрипло расхохоталась в ответ, коснувшись морщинистой рукой оберегов, висящих вязанкой на ее тощей груди.

— Какое милосердие! Что я слышу? Девочка решила сжалиться над старой дряхлой ведьмой? Э нет, милая — это тебе не мужикам головы кружить да портки им плутать.

Указывая на ведьму пальцем, Беспута нараспев зашептала ключевые слова, бросая свое первое заклятье:

— Куда пальцем ткну, там посею смерть, куда брошу взгляд, станет круговерть. Ты лети-лети, стрела пестрая, порази врага, жало острое!

Верея мигом забубнила в ответ, срывая с груди один из оберегов:

— Вот она — душенька моя, в руку спрятана, ладонью накрытая, от чужих очей сокрытая. В чистом поле пыль вихрится, запорошены глаза, не сыскать тебе дорогу, коль накатится слеза.

Беспута пошатнулась, словно от порыва ветра, моргнула, зажмурив глаза от режущего песка. Выбросив вперед руку, она метнула в ведьму заклятье. Верея вздрогнула, почувствовав, как невидимое лезвие со свистом вспороло воздух у виска, срезая локон седых редких волос. Ругаясь, Беспута терла рукой запорошенные ведьминой ворожбой глаза. Истерично расхохотавшись, Верея выдернула из волос деревянный гребень.

— Что глазенки выпучила, гулена лагерная? Промахнулась! На-ка, от бабки еще один подарочек!

Она бросила на пол гребень, быстро зашептав скороговоркой:

— Шла баба полем, обронила гребень. Вырос гребень лесом дремучим, застонали деревья скрипом скрипучим, окружили гостя непрошеного, повели тропами нехожеными. В том лесу смерть жила, на волке ехала, за каждым пнем ждала. Найди врага моего, смерть холодная, рви его плоть зубами голодными. Замок на словах цепляю. Ключом запираю. Быть посему, слову моему.

В глазах у Беспуты помутилось, голова ее закружилась, и она рухнула наземь, слепо шаря вокруг рукой.

Быстро придя в себя, колдунья вскочила на ноги, испуганно озираясь вокруг. Темный ночной лес окружал ее со всех сторон, тоскливо поскрипывая на ветру вековыми ветвями. Огромные дубы шелестели листвой, будто перешептывались меж собой, разглядывая нежданную гостью. Словно насмехаясь над ее страхами, один за другим они роняли наземь желуди, заставляя колдунью испуганно озираться по сторонам. Дрожа всем телом, девушка ступила первый шаг, прислушиваясь к собственным ощущениям. Трава под босой ногой была настоящей, покорно стелясь мягким покрывалом. Беспута, протянув руку, коснулась ближайшего дуба, ощупывая его жесткую бугристую кору, потянулась к нему сознанием, вопрошая:

— Здравствуй, владыка леса. Ты ведь настоящий, не морок? Покажешь мне дорогу домой?

Дуб задрожал, зашелестев в ответ могучей листвой. Беспута, замерла, прислушиваясь к его мыслям.

«Уходи… Старый я… хочу спокойно свой век… дожить. Коли помогу… ведьма червя в корнях моих поселит. Уходи…»

Тяжелая ветвь затрещала, угрожая обрушиться ей на голову. Беспута, отдернув от дерева руку, отскочила в сторону, сердито топнув ногой.

— Ах так! Ну хорошо. Сама дорогу найду. Волк! Во-о-лк! Да где же ты?!

Дух не отзывался, будто и не было его в этом лесу. Окончательно испуганная одиночеством девушка осторожно пошла лесом, надеясь отыскать хоть какую-то тропу.

Осторожно раздвигая тяжелые ветви, она стала разговаривать сама с собой, вглядываясь в темноту.

— Ничего, сейчас тропинку найду и выйду отсюда. Ай да Верея! В какие дебри меня закинула.

Громкий крик совы, разнесшийся в ночной тиши, заставил ее испуганно пригнуть голову, останавливаясь.

— Нет, ведьма, тебе меня не испугать!

Беспута вновь пошла лесом, внимательно оглядываясь по сторонам. Будто издалека раздался голодный волчий вой, многоголосо разносясь по лесу. Тоскливый хор, взывающий к лунному свету, прошелся морозом по ее коже. Девушка замерла, прислушиваясь — вой повторился вновь, уже приближаясь. Содрогнувшись лишь от одной мысли о встрече с волчьей стаей, колдунья опрометью бросилась бежать.

— Мамочка! Да где же эта проклятая тропа?

Ветви больно стегали по лицу, цеплялись за рубаху, пытаясь задержать беглянку. Падая снова и снова, колдунья поднималась и вновь продолжала бежать, безумно озираясь по сторонам. Волчья стая, настигала ее, вой раздался совсем близко, заставив сердце колотиться в безумном темпе. Раздвигая руками густой колючий кустарник, Беспута выбежала на поляну и остановилась, подняв голову к ночному небу.

Губы ее истошно зашептали, обращаясь к сияющим звездам Большого ковша:

— Помоги мне, Матушка-Макошь, одолеть зверя дикого. Дай мне сил выстоять против стаи волчьей. Не прошу о жалости тебя, ибо нет ее в жизни нашей. Лишь силы прошу у тебя, дабы победить в схватке страшной.

Она обернулась, гордо расправив худенькие плечи в ожидании волчьей стаи. Ее рука вновь запылала колдовским огнем, искусанные в кровь губы зашептали слова силы:

— Стрелами калеными встречу врага смертного, натяну тетиву невидимую, под светом Макоши свитую. Лети, стрела, рази врага моего, рви его, коли его, изведи его. Ключом замки отпираю, ворожбу выпускаю.

Уверенно упершись ногами, она будто натянула невидимый лук и замерла в ожидании волчьей стаи. С треском, ломая ветви кустов, стая серых убийц выбежала на поляну и, не замедлив шага, бросилась к добыче. Одна за другой полетели огненные стрелы, спускаемые невидимым колдовским луком. Раздавшийся визг боли сливался с яростным рычанием хищников. Один за другим волки падали, сраженные огненными колдовскими стрелами.

— Один, два, три! — рука вновь спустила тетиву и бессильно повисла вдоль девичьего тела. — Четыре.

Пылающая ладонь, держащая невидимый лук, погасла, освободившись от последнего наговора. Беспута вздохнула, обессиленно рухнув на колени. Убитые четверо волков безмолвно лежали на траве, не добежав до нее всего несколько шагов. Вдруг кусты затрещали, и на поляну выбежал пятый волк. Огромный матерый убийца замер, разглядывая павшую стаю, серая шерсть на загривке поднялась, и он зарычал, обнажая желтые клыки. Неспешно обходя девушку по кругу, волк приближался, постоянно меняя направление и припадая к земле. Губы Беспуты испуганно задрожали, прошептав:

— Пятый. Мамочка моя, пятый! Откуда же ты взялся, серенький? — она поднялась с колен, стараясь не отводить от зверя глаз. Мысли ее путались в поисках быстрого заклятья. — А может, отпустишь меня? Я же тебе ничего не сделала?

— Я сделала! — из-за дерева вышла улыбающаяся Верея, опираясь на клюку. — Ой как я сделала! Не может он тебя отпустить, девонька, покуда крови твоей не отведает. А коли отведает — то и подавно не отпустит. Это же зверь дикий!

Ведьма гадко захихикала, неторопливо приближаясь к ним.

— А ты думала, старая Верея в ножки тебе падет? Пощады просить станет? Дудки! Я свой конец знаю, не тебе мою жизнь забирать…

— Верно, старая, не ей — мне!!! — рявкнул огромный серый волк, молниеносно бросаясь на ведьму и смыкая пасть на ее тонкой дряблой шее. Вмиг морок, наведенный Вереей, развеялся, и Беспута, пошатнувшись, оперлась рукой о дверной косяк. В доме лежащая на полу ведьма судорожно дергала ногами, из последних сил пытаясь вырваться из клыков беспощадного убийцы. Шерсть волка вновь стала черной, и он засмеялся, отрывая от тела Вереи свою окровавленную пасть.

— Попалась, старая! Все — дело сделано, я ухожу!

Неторопливо пробегая мимо Беспуты, Яма остановился, лизнув по-собачьи ее ладонь.

— Молодец, девка, хорошо сражалась. Только вот волчицу зря загубила. Нравилась она мне.

Волк развернулся и побежал темными улицами города, оставив Беспуту наедине с умирающей ведьмой. Колдунья устало вошла в дом, присела на лавку. Сердце ее екнуло при взгляде на умирающую Верею. Сквозь хриплое булькающее дыхание пробивались едва различимые слова:

— Дом… Домовик… проклятый. Кабы не он… Я бы вас!

Ведьма глубоко вздохнула в последний раз и затихла, словно заснув. Беспута вышла во двор и принесла брошенный перед сражением факел. Не имея больше сил на ворожбу, она ткнула его в печь, поджигая. Пускай Верея никогда и не была ей подругой, но все же она ведьма и имеет право на погребальный костер. Выйдя на улицу, Беспута облегченно вздохнула, старая хибара за ее спиной быстро занялась пламенем. Выбежавший на двор кот испуганно мяукал, оплакивая утерянное жилище.

Ну вот и настал твой черед, пресветлый князь. Беспута, пошатываясь, пошла к его дому, желая до капли испить жизнь обреченного. Нужно было поскорей восполнить растраченные силы. Голосисто прокричали первые петухи, оповещая о наступлении рассвета. Ни один солнечный луч так и не смог пробиться сквозь мрачную пелену небес. В городе по-прежнему правила черная ночь.

 

ГЛАВА 18

Борт корабля плавно коснулся пирса, направляемый умелыми руками гребцов. Береговая охрана Асгарда суетливо принялась вязать к утке концы каната, брошенного с корабля. Величественно покачивая огромной драконьей головой, ладья замерла, принимая на борт длинный деревянный трап. Опираясь о плечи воинов старыми морщинистыми ладонями, Ур поднялся на шаткий помост, внимательно оглядывая берег из глубины мешковатого серого капюшона. Сойдя с корабля нетвердой поступью, Элкор облегченно вздохнул, почувствовав под ногами землю.

— Земля. Вот и славно. Стар я уже для морских прогулок, — прошептал он, обращаясь к самому себе.

Могучая стража, окружив прибывшего чародея плотной стеной, двинулась вперед, повинуясь взмаху его руки.

— На городской торг. Хочу взглянуть, чему научились наши ремесленники.

Вооруженный отряд двинулся к торгу, подгоняемый уверенной поступью дряхлого на вид старца. Горожане поспешно расступались в стороны, едва завидев воинов со знаками Сварога на щитах. Элкор внимательно вглядывался в их лица, растерянные, испуганные, заинтересованные.

Редко Уры покидали свою обитель, посещая простой люд, оттого и встревожены дарийцы его визитом. Поднимая вверх ладонь, он приветствовал их, окатывая многолюдную толпу волной любви и нежности. Мягкое прикосновение его силы вызывало у людей улыбку, их глаза долго смотрели ему вслед, восторженно провожая Великого Ура, прибывшего со священной горы Меру. Элкор неторопливо шел улицами града, нежась в доброте их мыслей, словно старый мудрый кит, всплывший на теплую поверхность океана. Слава Великому Сварогу, что в Асгарде люди не утратили своей жизненной искры. Их помыслы были чисты, дела праведны, и потому Сварог никогда не отворачивался от чад своих, даруя им хлеб насущный и детей красивых.

Элкор вновь окинул взглядом открытые лица, радуясь их красоте. В Асгарде не было ни кривых телом, ни убогих лицом, все святорусы, как на подбор, были статны и белолицы. Ур вздохнул, непроизвольно поднеся ладонь к старческой груди. Сердце тоскливо заныло, напоминая о немощи. Да, время летело неумолимо, с каждым годом испивая по капле сосуд его жизни.

Вот и показался городской торг, необозримо раскинувшийся своими торговыми рядами. Веселые торговцы наперебой выкрикивали прибаутки, расхваливая свой товар перед людом. Элкор улыбнулся, прислушиваясь к их незатейливым словам, вызывающим смех у прохожих.

— Эй, девица, не стыдись, перед парнем нарядись! Шелк воздушный, словно ветер, атлас, бархат золотой! Эх, от женихов под вечер не отбиться и метлой!

Торговец весело перекладывал с места на место холсты тканей, играя на солнце их веселыми отливами.

— Кувшины, горшки каленые, в жарком огне обожженные! Хоть под каши, хоть под щи, знай себе, огонь, трещи! Ни трещины, ни скола, от моего наговора! Красивой девице отдам за так, один поцелуй и тертый медяк! Подходи веселей, поцелуев не жалей!

— Отдавай за поцелуй! — невысокая, пышная девица подступилась к гончару, уперев руки в боки.

Тот, расхохотавшись в ответ, перегнулся через стол.

— Эх, забирай за поцелуй, на почин сгодится! Лишь бы муж твой не серчал и не стал свариться!

Под всеобщий хохот девица, схватив гончара за ворот рубахи, смачно поцеловала в губы. Затем проворно схватила со стола кувшин и рассмеялась.

— Ой, гончар, силен ты целоваться! В Асгарде девок много, гляди не проторгуйся!

Продвигаясь узкими торговыми рядами, стража стала теснить горожан, расчищая перед Элкором дорогу.

— Посторонись, асгардцы! Великий Ур на рынок пожаловал. Дорогу Великому Уру!

Все тот же гончар весело расхохотался, громко прокричав на весь торг:

— Ур явился, расступись! В ножки быстро поклонись! Видишь, стража в три ряда, ни туда и ни сюда! Место дайте старику, что оперся о клюку!

Горожане несмело расхохотались, видя, что Ур остановился, разглядывая из-под капюшона говорливого гончара. Стражники налегли на щиты, отталкивая людей и расчищая место около его лавки.

— Ты, как я погляжу, горазд прибаутки сочинять? — сурово проговорил Элкор. — Это где ж ты у меня клюку-то узрел?

Гончар-Падун придурковато сбил шапку на затылок и развел руки в стороны.

— А в народе байки ходят, что с клюкою Уры бродят! Эх, прости, не доглядел, за щитами не узрел!

— Эй, гончар, ты говори да не заговаривайся! Почто смуту в народе сеешь?

— Какую там смуту, почтенный старец? Раз народу весело, значит, правильные слова говорю. А смуту — это твоя стража подняла. Сам погляди.

Элкор обернулся, разглядывая происходящее. Один из стражников, слишком рьяно отталкивающий щитом горожан, пнул молодую девицу, выбив у нее из рук корзину с яблоками.

— Да что же вы творите, окаянные! — заверещала девка, упав на колени и собирая яблоки.

Ее проворные руки сновали меж солдатских обувок, того и гляди, рискуя быть оттоптанными.

— Остановитесь! — Элкор повелительно закричал воинам, поднимая руку. — Дайте девушке товар собрать!

Ползая на коленях, девица одно за другим складывала яблоки в корзину, продолжая ругать стражников. Элкор непроизвольно залюбовался ее молодым телом, ненароком показывающимся из-за ворота расшитой сорочки. Наклонившись, он поднял подкатившееся к ногам яблоко.

— Прости их, милая, слишком старательны вои в службе своей. Возьми-ка яблоко.

Насупившись, девица поднялась с колен, подходя к Элкору. Ее протянутая рука коснулась его запястья и вдруг сомкнулась на старческой руке словно железные оковы. Ур вздрогнул, испуганно попятившись, сердце его затрепетало, почувствовав ледяной холод смерти. Мир закружился перед глазами старого чародея, он пошатнулся и рухнул наземь, теряя сознание…

— Ну здравствуй, враг.

Элкор с трудом открыл глаза, уткнувшись носом в холодный мокрый песок. Морская волна мягко коснулась его щеки, окатив соленой прохладой. Чувствуя, как накаляется воздух от защитных заклятий чародея, Пастух усмехнулся, с шипением вгоняя нож в край его тени.

— Не торопись, Ур, тебе не сбежать от меня. Не знаю имени твоего, но сияние твоей силы я запомнил навечно. Да, потрепали вы нас тогда, здорово потрепали.

Ур зашевелился, приходя в себя и пытаясь сесть.

— Так будет всегда, демон. Никто из вас не вправе находиться в мире Яви.

Пастух кивнул, соглашаясь с его словами, и развел руками, будто пытаясь охватить целый мир.

— Ты думаешь, все это ваше? Вы действительно чувствуете себя хозяевами? Да посмотри же на себя, старый никчемный человечишка! Где твоя былая сила? Ты слаб, тело не слушается тебя! Ты даже не смог распознать врага, покуда он не коснулся твоей руки. И ты осмеливаешься предъявлять права на целый мир?!

Элкор наконец-то сумел сесть, отряхивая с седой бороды мокрый песок. Его голубые глаза мельком взглянули на вонзенный в песок колдовской клинок, напрочь лишивший его сил.

— Да, вы, демоны, очень хитры и изворотливы. |Вы всегда избегали честного боя. Ловушки да западни — вот то, чему вас научила Морана. Сегодня тебе повезло, я попался в твой капкан. Не радуйся, демон, все равно Великий Сварог вскоре призвал бы меня. Я и так задержался на этом свете. Рано празднуешь победу! Очень скоро братья станут меня искать. Слышишь, демон, тебе не уйти от руки Правителя!

Ведьмак расхохотался, поднимаясь на ноги и подходя к воде.

— Все не так просто, старик. Покуда мы тут болтаем, мой брат бродит по торгу в твоей личине да народ баламутит. Помнишь гончара? То-то. Никто в Нави не умеет так веселить, как Падун. Тебя не скоро еще кинутся искать. А здесь время течет очень медленно, мы с тобой вдоволь успеем наговориться.

Элкор стал озираться по сторонам, пытаясь уловить сущность окружающих его вещей.

— Морок?

— Угу, — Пастух зачерпнул ладонью морской воды, плеснув Уру в лицо, — мой морок. Мой сон, а сон это смерть. И лишь мне решать, проснуться тебе или нет. А каким будет этот сон, радостным либо кошмаром — выбирать тебе.

Чародей поднялся на ноги, начиная понимать происходящее. Он попробовал ступить шаг, преодолевая чужую волю и, вскрикнув от боли, вновь рухнул на песок. Клинок, пригвоздивший его тень к берегу, будто вспорол тело, острой болью доходя до самого сердца.

— Что, Ур, не получается? Хочешь еще раз попробовать?

Элкор устало поднял голову, вытирая со лба испарину.

— Чего тебе нужно от меня, демон?

Пастух удовлетворенно кивнул, присаживаясь рядом.

— Договориться хочу с тобой. Мы ведь с тобой одно целое. Нет дня без ночи, добра без зла. Навь зарождается в Яви, а Явь всегда беременна Навью. Вслед за восходом всегда приходит закат. Сегодня наступил твой закат, и ты уйдешь в царство Нави. Так должно было случиться, так сплетен Макошью узор твоей судьбы. Каждый из нас когда-нибудь обязательно встретит своего смертного врага. Даже когда перед тобой тысяча воинов, лишь один из них достоин стать твоим убийцей. Вот и твой черед настал, линия твоей судьбы подошла к концу. Я не хочу твоей смерти, правда, не хочу. Помоги мне, и я вознагражу тебя. Чернобог щедр к детям и слугам своим.

Ур улыбнулся, превозмогая острую боль в груди.

— Соблазняешь меня, мерзкая тварь? Что ты можешь дать мне? Я прожил тысячи лет в этом мире. Десятки тысяч раз я встречал рассвет и провожал закат. Я познал истинную любовь к женщине, к детям, к людям. Я пустил в свое сердце Сварога, чья любовь вела меня по жизни. Не трать попусту свое время, демон, его у тебя осталось не так много.

Пастух склонился к Уру, положив ладонь на его плечо и внимательно взглянув в глаза:

— Тело. Мы дадим тебе новое тело. Ты вновь станешь молодым, сильным, сможешь любить как в первый раз. Я же видел, какими глазами ты смотрел на молодых асгардцев. А девушка, собирающая на торгу яблоки, думаешь, я не заметил, как ты пожирал глазами ее молодое свежее тело? Ну же, Ур, от такого не отказываются. Вместо того чтобы предать тебя смерти, я предлагаю тебе новую жизнь.

Пересохшими от жажды губами старик плюнул ему в лицо.

— Убей меня, демон!

Пастух, рассмеялся, резко взмахнув рукой. Огромный черный кнут выполз из его ладони, извиваясь, словно змея. Гигантские кольца закружили в его руке, с шипением рассекая воздух.

— Да будет так! Ты умрешь! Умрешь тысячу раз в муках, и тысячу раз я буду возвращать тебя к жизни. Ты будешь рыдать, вновь и вновь умоляя меня подарить тебе смерть!

Черный кнут метнулся к тщедушному старику, заставляя пустынный остров содрогнуться от криков невыносимой боли.

 

ГЛАВА 19

Правитель, не отрываясь, смотрел на море, заранее зная, что ему скажет воевода.

— Прости, Великий. Мои люди не справились с ним. Демон оказался сильнее.

Правитель кивнул, оборачиваясь к поникшему воеводе, и улыбнулся.

— Ничего, Януш. Это была моя ошибка. Видимо, его не одолеть простым клинком. Не грусти, старый воин, скоро мы дадим им славный бой.

Януш кивнул, поднимая свой взор от пола.

— Позволь мне возглавить войско.

— Нет, Януш, твое место здесь, подле меня. Ты умный воитель, один лишь твой совет может повернуть ход событий. Даже не проси меня об этом.

Януш замотал головой, стиснув добела огромные кулаки.

— Крава был моим сыном!

Правитель вздохнул, пряча под маской свою печаль.

— Мне жаль, — рука его поднялась, будто призывая к тишине, и Правитель прислушался, — не печалься, Януш, Отец принял его. Сейчас он счастлив, демон не смог сломить его дух. Он был настоящим воином. Я разделяю твое горе, но Дружину поведет Тугдаме. Враги осадили полян, я не вижу, что там деется, город будто задернут темной пеленой. Но оставаться в стороне мы не имеем права. Передай мой приказ Дружине — выступать завтра. Иди, Януш, время не ждет.

Дождавшись, покуда эхо тяжелых шагов воеводы стихло, Правитель подошел к золотому трезубцу. Слегка коснувшись пальцами заветного дара харийцев, он вздохнул:

— Вот и настал ваш час, братья-харийцы. Не думал я, что когда-нибудь напомню вам о вашей клятве.

Взяв трезубец, Правитель умело перебросил его из руки в руку, наслаждаясь идеальным балансом оружия. Его пальцы неторопливо пробежались по золотым орнаментам древка в поиске тайных символов. Очень скоро тайнопись поддалась его стараниям, и трезубец зазвенел словно натянутая струна. Три тонких клинка будто перекликались между собой, отправляя тревожный сигнал в далекие харийские земли. Звук нарастал, становясь все выше и выше, оружие затрепетало в руках, пытаясь вырваться на свободу. Превозмогая невыносимый звон в ушах, Правитель закричал:

Трезубец вырвался из его рук и завис в воздухе, обернувшись остриями к полудню.

Правитель взмахнул рукой, отпуская нетерпеливого слугу на волю. Трезубец, словно живое существо, сотни лет томившееся в неволе, молнией вылетел в окно, устремившись в далекие родные края. Через мгновение он исчез из поля зрения, растворившись в густых белых облаках небес. Правитель утомленно вздохнул, прислушиваясь к удаляющемуся звону.

— Вот братья и сошлись в решающей битве. Да одержит верх правый.

Ладонь его поднялась, приветствуя теплые лучи Даждьбога. Сегодня он впервые не улыбнулся земному светилу. Отвернувшись от окна, Правитель уверенной поступью вышел из покоев. Пришло время молодым волхвам познать свои силы.

…Малах, с утра не разгибая уставшей спины, раз за разом взмахивал серпом, срезая золотистые колосья. Наконец настал долгожданный день сбора урожая, и вся его многодетная семья вышла на поле. Капля за каплей стекал пот с его смуглого лица, орошая землю. Монотонно напевая любимую песню, он улыбался, оглядываясь на жену, собирающую колосья в снопы. В этот раз год выдался особенно урожайным. Каждый колос был крупным, каждое зерно налитое. Частые дожди и теплые солнечные лучи потрудились на славу, подарив харийцам хороший урожай. Малах, разогнув спину, поднялся, растирая колос натруженными мозолистыми ладонями. Сдув сухую шелуху, он улыбнулся красивой горстке зерен, лежащей на ладони, и одним махом забросил ее в рот. Ветер усилился, освежая его вспотевшее тело, и вместе с прохладой принес что-то новое. Малах прислушался, поднимая голову к небу. Тонкий нарастающий звон становился все сильней и сильней, заставляя его испуганно попятиться к семейству. Вдруг с небес, словно стремительный коршун рухнул наземь, что-то вонзилось у самых его ног. Попятившись, Малах упал, испуганно разглядывая звенящую диковинку. Огромный трезубец, испокон веку бывший символом власти и единства харийского рода, подрагивал в земле. Невыносимый звон, исходящий от этого оружия, будто стон, взывал о помощи, заставляя харийца закрыть ладонями уши. Замотав головой, Малах бросился к нему и выдернул трезубец из земли. Звон прекратился, и все трудящиеся в поле односельчане облегченно вздохнули. С любопытством сбегаясь к невиданному чуду со всех сторон, люди стали переговариваться, пытаясь коснуться руками его золотого древка.

— Малах, откуда это у тебя? Дай поглядеть! Какой красивый! Малах, дай потрогать!

Хариец, завороженно вглядываясь в сверкающую находку, отстранился от односельчан, прижимая трезубец к груди. Он безумно повел глазами по сторонам, прошептав дрожащими губами:

— Это смерть. Я слышал голоса. Отца… Деда… Они взывали ко мне… Они сказали… Я должен отнести это к царю!

Расталкивая односельчан, Малах бросился к родному дому, не прекращая шептать на ходу:

— Я слышу тебя, отец. Я все сделаю, как ты сказал…

Не теряя попусту времени, послушный сын своего рода вскочил на коня, отправляясь в путь. Целый день он гнал взмыленного жеребца, покуда не показались врата харийской столицы. Задыхаясь от жаркого воздуха, загнанный конь пал у самых ворот, едва рука рьяного стражника схватила его под уздцы. Послание было доставлено к ногам великого харийского царя. Взглянув на драгоценную находку, могучий харийский царь потрясенно опустился перед трезубцем на колени. Его дрожащая рука потянулась к оружию, несмело прикоснувшись пальцами.

— Здравствуй, Отец.

Сияние озарило дворцовые хоромы, заставляя всех воинов пасть ниц. Пращуры, чьи души ушли тысячу лет назад, заговорили с потомками.

 

ГЛАВА 20

В казармах дружины царила суета. Воевода Тугдаме объявил всеобщий дружинный сбор на казарменной площади. Воины переговаривались меж собой, пытаясь выведать друг у друга какие-либо новости. Малюта, еще с утра побывавший на сборе тысяцких, угрюмо собирал походный мешок. Война таки докатилась до сердца империи, заставляя ее судорожно сжаться от испуга. Медведич криво усмехнулся собственным мыслям, затягивая веревку на мешке. Наконец-то предстоит настоящая сеча. Долгие месяцы он томился в дружинных казармах, накапливая в своей душе горечь и скуку. Поставив под стяг империи две тысячи баеджиртов, Малюта заслужил в Дружине огромное уважение воинов. Один лишь Тугдаме высокомерно кривил губы, покуда воины не рассказали ему о Малютином поединке с десятком баеджиртов. Лишь после этого кряжистый воевода признал молодого медведича. Подойдя к нему вплотную, Тугдаме долго вглядывался в его холодные голубые глаза, будто испытывая дух Малюты. Не узрев во взгляде медведича ни тени страха, воевода рассмеялся.

— Молодец, воин. Ты привел их — тебе и командовать ими. Как и обещал Януш, назначаю тебя тысяцким. Отбирай себе воинов сам.

И Малюта начал отбор. Неторопливо, целую седмицу, он рубился на плацу с баеджиртами. Каждого, кто показался ему справным воином, он коснулся своим клинком. Через седмицу в дружине не то что боялись насмехаться над Малютой, остерегались даже встретиться с ним взглядом. В один из таких дней и заявился на плац старшина Беримир, некогда сосватавший Малюту в Дружину. Присев у завалинки, старый ратник долго наблюдал за тренировочными поединками. И вот, наконец-то обессилев от длительной сечи, Малюта взмахнул рукой, отпуская воинов отдыхать. Сняв насквозь мокрую рубаху, медведич пошел умываться.

— Вижу, добавилось у тебя сегодня рубцов, — Беримир улыбнулся в бороду, приветствуя медведича.

Окунувшись с головой в бадью, Малюта затряс головой, разбрызгивая вокруг воду.

— Ох и добавилось! Такие разбойники мне достались, старшина, любо-дорого поглядеть!

— Слышал я, тебя тысяцким назначили? Так чего ж ты с ними со всеми на мечах рубишься? Тысяцкий командовать должен да головой своей думать. Чего попусту мечом махать?

Присев рядом с ним, Малюта усмехнулся.

— Командовать — оно понятно, дело непростое. Да ты же меня знаешь, не могу я без дела сидеть. Что мне их по двору строем гонять и заставлять по три раза на день коней вычесывать? Э нет! Это же баеджирты, для них конь — что мать родная. Вон зайди сам погляди, из конюшни взашей не выгонишь. А то, что с каждым на мечах рублюсь, дело нужное. У нас с тобой мечи прямые, а у них клинок изогнутый. Потому и бой тем клинком совсем иной ведут. Многое я теперь об их бое знаю, все выпады, все уловки да хитрости. То-то!

Малюта многозначительно поднял палец вверх, затем, улыбнувшись, хлопнул Беримира по плечу.

— Да ладно тебе брови хмурить. Коли в воинство набор пошел, того и гляди — быть войне. А там ни один мозоль от меча лишним не будет. Эх, скорей бы уже, а то засиделся я здесь, словно дед старый.

Беримир, нахмурившись, поднялся на ноги, и, не произнеся ни слова, пошел прочь.

— Чего ты, старшина?

— Дурак ты, парень. Негоже войне радоваться…

…Малюта потряс головой, отгоняя прочь воспоминания о недавнем разговоре с Беримиром. Закинув мешок на плечо, он вышел из казармы, недовольно пробурчав:

— Взял дураком обозвал. Может, в нашем роду умников и не было, зато среди древлян сильней медведичей не сыщешь.

Взглянув на сидящего стражника, медведич в сердцах отвесил ему затрещину.

— Чего расселся! Бегом по казармам, дружинников выгонять! Чтоб я моргнуть не успел, а тысяча моя уж на площади стояла!

…Тугдаме неторопливо шел вдоль длинных рядов, вглядываясь в лица воинов. Двадцать тысяч бойцов велел снарядить в поход воевода Януш. Все происходящее казалось ему глупым сном, который все никак не хотел покидать его.

— Вои мои! — он удивленно прислушался к собственному голосу, будто донесшемуся издалека. — Не думал я, что настанут в нашей империи столь черные дни. Всяко было на моем веку, разбойников ловили по лесам, дикие племена в горы холодные загоняли. А вот сегодня дожились, на войну собрались, древлян усмирять.

Тугдаме поравнялся с Малютой и мельком бросил на него взгляд.

— Осадили они полян, братьев наших верных, уж несколько дней как в осаду взяли. Негоже нам в стороне сидеть, беды дожидаясь. Сегодня же мы выступаем на помощь полянам и дадим врагу славный бой!

Дружина одобрительно загудела в ответ, весело застучав мечами о щиты. Дождавшись, покуда ропот стихнет, Тугдаме продолжил:

— Тысяцкие! Сотни ладей ожидают нас у пирса. До заката солнца воины и кони должны погрузиться! Начинаем переправу. Выполнять наказ!

Тугдаме покинул площадь, молодцевато вскочив на коня, и поскакал к пирсу, подавая дружине пример. Оттолкнувшись от казарменной стены, молодой веселый дружинник подошел к ближайшему коню, обнимая его за шею.

— Хорош жеребец, справный. Прямо как у князя Богумира. На-ка, сухарь тебе дам, — вынимая из кармана сладкий сухарь, Падун улыбнулся, покосившись по сторонам. — Нам с тобой недалече, родненький, лишь до пирса довези.

Перекинув повод, ведьмак вскочил на краденого коня, отправляясь вслед за дружинным воеводой. Щит со знаком Сварога жег ему плечо, заставляя недовольно морщиться.

 

ГЛАВА 21

Третьи сутки подряд черный мор косил полян. Город, погруженный Вандалом в темную ночь, быстро умирал от невиданной болезни. Верховный жрец храма Велеса сбился с ног, раздавая указания своим воспитанникам. Собрав в храме всех жрецов, он торопливо вручал им сборы из трав.

— Идите. Нет! Бегите в каждый дом, к каждому очагу. Помогайте всем, кто еще дышит. Варите травы, поите отваром людей. И молитесь. Возносите хвалу Сварогу, славьте Великого Велеса, славьте милостивую Ладу, чтобы помогли роду нашему в исцелении.

Взволнованные жрецы принимали пучки трав, недоверчиво поглядывая на старейшину.

— Наставник, а куда солнце подевалось? Услышат ли нас Боги, коли на небесах тьма кромешная?

Старейшина рассерженно топнул ногой, едва не разрыдавшись в бессилии.

— Не сметь! Не сметь сомневаться в силе Божественной! Свет не только из Сварги исходит, свет в каждом из вас. В себя зрите, и пребудет с вами Свет небесный!

Жрец обессиленно сел на пол, прямо посреди зада, и огляделся вокруг.

— Там, где помочь вы уже не в силах, тела пеленайте и сюда, в храм, несите. Может, так спасем город от погибели. — Тяжело поднявшись на ноги, жрец прошептал: — Некогда отдыхать, пойду к князю помощи просить.

Войдя во двор княжьего дома, жрец удивленно огляделся по сторонам. Ни стражи у ворот, ни дружины во дворе не было. Даже кобель не брехал, будто пустой была и его конура. Тяжело поднимаясь по ступеням, старейшина прокричал:

— Князь! Богумир, отзовись!

Одна из дверей со скрипом отворилась и на лестницу выскочила княжья кухарка с большим кухонным ножом в руках.

— Марфа! Ты чего на людей бросаешься?

Безумные глаза бабки замерли, недоверчиво разглядывая пришельца. Рука с занесенным ножом подрагивала, будто не решаясь нанести удар.

— Марфа, — голос старейшины стал мягким, — ты чего? Где князь-то?

Кухарка моргнула, словно отгоняя видение, и неуверенно опустила руку с ножом. Кивнув головой в сторону княжьей опочивальни, она прошептала:

— Там он, жрец. Третий день там. Извела его таки бестия рыжая, — пальцы вновь добела стиснули рукоять ножа, — лежит в опочивальне ни жив ни мертв. Едва теплится, Богумирушка мой, того и гляди помрет.

Жрец, отстранив Марфу, торопливо поднялся по ступеням и прошел в опочивальню.

Князь лежал на постели, заботливо укрытый соболиной шубой. Лицо его было белее смерти, губы посинели будто у покойника. Коснувшись его лба и недовольно покачав головой, жрец выдернул из подушки перышко, поднеся его к княжьему лицу.

— Дышит, Марфа. Жив князь!

Кухарка грустно вздохнула за его спиной.

— Только и того, что дышит. Уж и трясла его и водой поливала, все без толку. Дружина вся сбежала, словно псы трусливые, ведьмы испугались! Пойду я, жрец, ведьму искать. Думаю, коли ее убить, может, и Богумир очнется?

Жрец подошел к ней, крепко взял за плечи.

— Что за ведьма? Какая такая рыжая бестия? Говори, Марфа, чего молчишь? — жрец замер на мгновенье, будто вспоминая. — Служанка, что ль? Та, что к столу подавала на вече?

Марфа молча кивнула, развернулась и пошла прочь из дома, не выпуская нож из руки. «Найти, нужно обязательно ее найти», — безумно повторяла она про себя, словно заклинание.

…Третий день Беспута билась за жизнь Любомира. Едва вернувшись в дом воеводы и увидев его мечущегося в лихорадке, Беспута расплакалась. Яма не обманул ее, именно с этого дома вышла в город черная болезнь, насланная умелой подругой-ведьмой. Сколько сил она положила, чтобы обуздать Любомира и извести полянского князя. И что теперь, все старания впустую? Беспута бранила ведьмака на чем свет стоит, не забывая помянуть и Умору, чьи труды она сейчас пожинала. Не задумываясь о себе, она стала вливать в полянского воеводу жизнь, начиная дрожать от слабости и тошноты. Ее ночной визит к Богумиру не прошел даром. Припав к телу князя, словно голодная упырица, она испила его до дна. Лишь вдосталь насытившись, Беспута оставила его умирать на холодном ложе. Теперь же все эти силы она дарила Любомиру, стараясь не задумываться над собственным здравием. Уже на второй день она поняла, что мор коснулся и ее своей черной рукой. И лишь сегодня, на третий день болезни, воевода впервые открыл свои воспаленные лихорадкой глаза. Обессилевшая колдунья рухнула подле него, едва не теряя сознание.

— Наконец-то. Давай же, Любомирушка, вставай! Одолели мы его, недуг проклятый.

Воевода, пошатываясь от слабости, сел, удивленно разглядывая ее бледное в испарине лицо.

— Что с тобой, Неждана? Тебе лихо? Милая, не молчи!

Пошатываясь и опираясь о бревенчатые стены, Любомир пошел к дверям.

— Я сейчас, милая. Я быстро, только за жрецом сбегаю. Он вмиг тебя на ноги поставит.

— Нет! — превозмогая слабость, Беспута приподнялась на локте. — Не нужно жреца звать. Бессилен он против этой болезни. Покуда ты в бреду метался, в городе люди словно мухи помирали. Сотни трупов жрецы свозят в стены храма. Пытаются остальных оградить от болезни. Только не по силам им это. Лишь Он может им помочь.

Колдунья медленно поднялась на ноги, задыхаясь от удушья. Болезнь добралась до самой груди, будто прижав ее холодным могильным камнем.

— Кто он, Неждана? К кому мне идти?

Беспута подошла к воеводе, обессиленно припала к его груди. Ее сухие посиневшие губы прошептали:

— Стоян. Тот, кто город ваш осадил. Это он мор наслал, он и излечить от него может.

Любомир зарычал от ярости, словно загнанный собаками медведь. Рука его потянулась к стене, срывая длинный прямой меч.

— Убью! Убью его! Не устоять колдуну супротив булата!

Беспута расплакалась, беспомощно опускаясь на колени. Из последних сил она потянулась к его сознанию, вновь навязывая свою волю:

— Чурбан ты неотесанный! Куда же ты с мечом собрался? Твои воины умирают, они ведь едва на ногах держатся. Уже завтра половины не досчитаешься. Да и мне уж недолго осталось. Что, так и бросишь меня помирать, Любомир?

Воевода замер, вглядываясь в нее сквозь пелену гнева. Меч выскользнул из его разжатой ладони.

— Что же мне делать, милая? Что же мне делать?!

Стиснув руками голову, Любомир тяжело сел на лавку.

— Сдай город, Любомир. Сдай, милый. Ему не нужны ваши жизни, ему нужны воины. Спасай их жизни.

Воевода замотал головой, не в силах побороть собственную гордость.

— Сдай город, милый. Я не хочу умирать. Ради меня… Я прошу…

Ее вкрадчивый голос долго звучал в его голове, изгоняя его ярость и подчиняя себе. Любомир медленно кивнул, соглашаясь, и вдруг, будто проснувшись, спросил:

— Неждана, откуда ты его знаешь, Стояна этого?

Вздрогнув от неожиданности, Беспута прошептала:

— Он… Он приходил ко мне во снах. Сдай город, милый, не дай людям умереть.

…Заскрипели ржавые цепи городских ворот, поднимая могучую дубовую решетку. Дружно налегая плечами, ратники отворили огромные крепостные врата. Изможденные беспощадной болезнью воины покидали родной город, ставший мрачной братской могилой. Огромная колонна из десятков тысяч воинов устало двигалась, возглавляемая воеводой Любомиром. Рядом с воеводой, нетерпеливо подгоняя жеребца, ехала Беспута. В душе колдуньи полыхал жгучий радостный огонь, огонь победы и освобождения. Наконец-то, после долгих мучительных дней, проведенных в этом паршивом городе, воевода уступил ее воле. С каждым часом смертельная болезнь одерживала над ней верх, все чаще заставляя обращаться к ворожбе, воруя жизненные силы у окружающих. Беспута с надеждой взирала на огни костров древлянского лагеря. Там ее ждал он, Стоян.

Выстроившись в боевом порядке, древляне ощетинились копьями, встречая покорную колонну полян. Победоносно гарцуя на жеребце, ведьмак криво усмехался собственным мыслям. Сегодня его воинство увеличится до трех десятков тысяч клинков, не пролив ни единой капли крови и становясь настоящей угрозой для Асгарда. Двадцать тысяч полянских воинов покорно вольются в его ряды. И все это благодаря его острому уму. Поляне приблизились, неуверенно остановившись в отдалении. Огромный, словно скала, воевода выехал вперед, сопровождаемый бледной, но радостно улыбающейся Беспутой.

— Я хочу говорить со Стояном! — голос его предательски дрогнул, срываясь на крик от переполняющей грудь ненависти.

Древляне расступились, и ведьмак выехал вперед, резво осадив жеребца на расстоянии вытянутой руки.

— Говори, воин. Только не трать мое время попусту.

Проглотив желчный ком, Любомир взглянул в суровые глаза черного воина. От пристального взгляда ведьмака, словно пронзающего клинком, по телу воеводы прошел озноб.

— Мои воины тяжело больны. Тебе нужны воины? Забирай! Теперь их жизни в твоих руках! Мы сдаем город. Об одном лишь прошу, — воевода умолк на мгновенье, терзаемый собственной гордостью, — женщин и детишек не тронь.

Ведьмак пренебрежительно кивнул в ответ, обернувшись к лагерю.

— Умора! Ставь котел на огонь, мне нужны здоровые воины! И Беспутой займись, что-то она плохо выглядит.

Впервые поймав на себе его холодный взгляд, колдунья расплакалась, трогая коня. Въезжая в лагерь, она спиной чувствовала удивленный взгляд Любомира. Одного за другим полян стали запускать в лагерь, быстро отбирая оружие. Будто очнувшись от страшного сна, Любомир прошептал, глядя ведьмаку в глаза:

— Ты! Это ты во всем виноват! Сотни жизней унес мор! Неждана… Все было ложью… Я вызываю тебя на бой, колдун! Только ты и я!

Ведьмак презрительно усмехнулся, видя, как дрожащая от гнева рука вынимает из ножен длинный полянский клинок.

— Ярослав!

Молодой жилистый воин выехал из строя, бесстрастно взирая на огромного Любомира.

— Не стану я с тобой сражаться, воевода. На то у меня свой воевода имеется.

Развернув коня, Стоян поехал в лагерь, оставив наедине разгневанного Любомира и угрюмого неторопливого медведича. За его спиной прозвучал яростный полянский клич, и мечи воевод схлестнулись. Еще не стих звон схлестнувшихся клинков, а мертвое тело Любомира уже рухнуло наземь, испуская последний вздох. Не оборачиваясь, ведьмак удовлетворенно кивнул, подъезжая к Ледее.

— Как ты, милая?

Девушка улыбнулась ему, беспокойно поглядывая через плечо, и прошептала:

— Все хорошо.

Мельком она поймала на себе ненавидящий взгляд Беспуты, окруженной подругами.

— Беспута сердится. Ты так холодно принял ее, будто не рад видеть. Она ведь ради тебя старалась. Видишь, как все ведьмы радуются ее возвращению. Может, хоть подойдешь к ней?

Стоян, нахмурившись, покачал головой, озираясь по сторонам, словно выискивая кого-то в толпе.

— Нет, милая. Еще не время. Не все линии сошлись…

Пальцы его зашевелились, сплетая невидимую паутину. Ледея обернулась к ведьмам, пытаясь проследить за его цепким взглядом.

— Эй, девки! А ну, не сметь лапать Беспуту, покуда я ее отваром не напоила! Жить надоело? Иди сюда, милая, на-ка выпей. — Худощавая Умора по-матерински заботливо поднесла ей черпак с отваром, улыбаясь:

— Ты уж не серчай на меня. Стоян приказал, я и наворожила. Ничего, выпьешь — вмиг здорова будешь. Эй вы там, поляне! Подходи по одному, хворь лечить буду!

Передав черпак подошедшему ратнику, Беспута пошла к подругам, изредка поглядывая на ведьмака. Незадачливая Глядея первой бросилась обнимать подругу, разрыдавшись в голос:

— Жива! Жива, блудница ты наша! Мы-то с девками уж и не знали, что думать. Куда же ты после шабаша запропастилась? Всеведу пытали, а та все отмалчивалась, не знаю, говорит, сама найдется.

Одна за другой ведьмы стали ее обнимать, расхваливая да наперебой выкладывая последние сплетни. Лагерь шумел. Вновь прибывших воинов, едва отпивших ведьминого отвара, шустрые сотники тут же распределяли по отрядам. У Беспуты голова шла кругом, пошатнувшись от усталости, она оперлась о Глядею, тут же заботливо подставившую плечо:

— Э, девка, да ты совсем с ног валишься. Пойдем к моему костру.

Вдруг из суетливой людской толпы вынырнула маленькая бабенка, бросившись к ним. Глаза измотанной болезнью Беспуты испуганно распахнулись, завидев занесенный в руке нож.

— Марфа?

В тот же миг Глядея обернулась, инстинктивно заслоняя собой подругу. Рука сумасшедшей кухарки опустилась, вонзая сталь в ее грудь. Ведьма охнула, растерянно взмахнув руками, и стала медленно оседать наземь.

— Не та… Как же так… — прошептала княжья кухарка, хватаясь за грудь.

Через мгновенье ее старческое сердце лопнуло, не выдержав напряжения, и бабка рухнула замертво. Ее открытые глаза с сожалением смотрели вдаль, то ли горюя о содеянном, то ли досадуя о несбывшейся мести.

— Все, — прошептал Стоян, спрыгивая с коня и опрометью бросаясь к ведьмам, — теперь все сходится.

Растолкав в стороны собравшихся зевак, ведьмак склонился над умирающей Глядеей. Прерывисто и часто дыша, девушка взглянула в его глаза, прошептав из последних сил:

— Как же так… Ты же… обещал. Детей обещал…

Ведьмак улыбнулся ей, уверенно взявшись ладонью за деревянную рукоять ножа:

— Ну коли, ведьмак кому обещает, значит, так тому и быть. Сейчас ты уснешь, а когда проснешься, будет тебе иная жизнь.

Рука его резко выдернула нож из девичьей груди. От боли Глядея выгнулась дугой, испуская последний вздох. Беспута разрыдалась, падая перед подругой на колени:

— О, Боги! За что же вы ее караете? Моя то вина! Моя!

— Молчи, дуреха! — пробурчал ведьмак, бросившись к коню и отвязывая мех с водой. — Безграничная любовь и гнев направляли руку этой бабки. Этот клинок должен был испить крови. Радуйся, что не твоей.

Склонившись над Глядеей, ведьмак поднес мех к ее губам, вливая по каплям живую воду. Жадно затянув мех с бесценным подарком Волота, он припал ухом к ее груди, прошептав:

— Я обещал ей иную жизнь. Так должно было случиться. Лишь после смерти душа ее освободится от данной на алтаре клятвы.

Ведьмы затихли, вглядываясь в умиротворенные черты лица Глядеи. Время будто остановилось, задумавшись над безжизненным телом девушки. Стоян провел перед глазами рукой, погружаясь в мир духов, и улыбнулся. Светящийся фантом души медленно возвращался назад, призванный жизненной силой воды. Через мгновенье девушка вздохнула, роняя с дрогнувших ресниц слезу боли, и застонала.

— Как… больно.

Стоян, громко рассмеявшись, разорвал на ее груди рубаху. Рана медленно затягивалась, превращаясь в нежный розовый рубец. Глядея открыла глаза, вглядываясь сквозь пелену в черное небо без звезд.

— Где я?

Стоян усмехнулся, склоняясь над ее лицом.

— С возвращением, Глядея. Сегодня ты вновь родилась на свет. Спи, тебе нужно отдохнуть.

Ведьмак коснулся ладонью ее чела, отправляя девушку в глубокий сон. Поднявшись на ноги, он обвел взглядом любопытные лица полянских воинов, наблюдавших за происходящим. Нетерпеливо потянувшись к ним нитями, ведьмак зашептал заклятье, отдаваясь на волю Судьбы:

Черная пелена небес, сотканная колдовством Вандала, колыхнулась, распадаясь рваными клочьями. Одна за другой стали пробиваться звезды, весело сверкая в ночном небе. Люди один за другим подняли взоры к небосводу, радостно улыбаясь сияющим ночным светилам. Последняя туча неторопливо распалась, наконец-то освобождая сияющий серп молодого Месяца. Стоян улыбнулся, прошептав в бороду:

— Хороший знак для нового начинания. Покажись же мне, избранник!

Словно отвечая на его шепот, яркий лунный свет пал на лицо молодого полянского воина. Его густые белокурые волосы засияли седым серебром. Парень с улыбкой вглядывался в ночной небосвод.

— Слава Богам! Наконец-то с утра выйдет солнышко.

Ведьмак неторопливо подошел к избраннику, уверенно коснувшись ладонью его плеча.

— Как звать тебя, парень?

— Пятый, — удивленно обернувшись, ответил полянин и улыбнулся, — у нас в роду много детей, на всех имен не напасешься. Коль имя мое спросил, сам назовись!

— Стояном меня кличут. Может, слыхал про такого?

Парень вмиг нахмурился, кивнув в ответ:

— Как же не слыхать.

Стоян рассмеялся, дружески похлопав парня по плечу.

— Да ты не хмурься. Мы ведь за правое дело супротив Асгарда пошли. Вот перебьем князей да царей, кои над людом простым изгаляются, тогда и заживем по-новому. Ваш-то, Бешеный, поди, тоже не подарок был?

Пятый, неуверенно пожав плечами, последовал за ведьмаком, уводившим его в сторону от посторонних ушей.

— Дело у меня к тебе важное имеется, — Стоян перешел на шепот, озираясь по сторонам, — видал, как сегодня безумная бабка девицу ножом зарезала?

Пятый грустно кивнул, обернувшись к лежащей невдалеке ведьме:

— Видать совсем уж хворь ее голову одолела. Вот Боги ее вмиг и покарали. Негоже невинных убивать.

— Вот-вот. Только девка та жива, рана тяжкая, но жить будет. Еще и детишек кучу нарожает. А девка, скажу тебе, не простая, из богатого рода. Возьмешь в жены, выходишь, монет не пожалею!

Ведьмак многозначительно звякнул кошелем, висящим на поясе. Парень нерешительно почесал затылок, вновь озираясь на Глядею.

— Так, это… А коль не люба она мне? Что ж я так, будто кота в мешке, покупаю.

Ведьмак нахмурился, потянув наглого паренька за ворот.

— А ты не торгуйся, умник! Ты в роду пятый? Тебе батька не то, что на девку, на козу вена не соскребет! А я тебе серебра дам, телегу да два коня в придачу. Ну что, по рукам? Нет у меня времени торговаться с тобой, выступать нам скоро. А таких, как ты, я дюжину сыщу для нее. Ну?

Нерешительно пожимая протянутую ладонь, парень скривился от боли, будто рука попала в железные клещи.

— Только гляди, Пятый, — ведьмак прищурился, вглядываясь в его глаза, — обидишь девку али бросишь — я тебя из-под земли достану. И тогда о пощаде не проси, убью.

Испуганный Пятый кивнул, потирая ноющую ладонь.

— Да ладно тебе грозиться, договорились же.

Ведьмак, удовлетворенно усмехнувшись, кликнул Ярослава, отдавая распоряжения, и вернулся к Ледее, весело ей подмигивая. Удивленная его поведением девушка вспылила:

— Чему ты радуешься, Стоян? Глядею чуть не убили, а ты ее на телегу да с глаз долой? Как же ты…

— Нет более в миру такой ведьмы, Глядеи. Есть простая девка, коей впору детьми обзавестись.

Стоян обнял ее за талию, прошептав на ухо:

— От нее новый ведьмин род пойдет. Ни один волхв ее след не возьмет. Нет у нее более Силы, а значит, и ведьмы такой нет. Никому не ведомо, кто в этой войне верх одержит. Да и будет ли в ней победитель.

Стоян задумчиво взглянул вслед удаляющейся телеге, увозящей в неизвестность раненую Глядею. Демон знал, что видит ее в последний раз, и сегодня, исполнив данное ей обещание, он вновь обманул. Он лишь исполнял желание Мораны, которой служит верой и правдой. Никто не вправе покинуть колдовской род без Ее на то соизволения.

И новое семя, брошенное сегодня в полянских землях, произрастет, принося свои плоды через долгие тысячелетия. И пойдут за темными детьми светлые воины в черных одеждах. И станут пытать их о делах их неправедных, и возведут им костры погребальные. И осквернят они веру свою теми деяньями. И вновь отворятся врата в мир Яви, давая дорогу Великому Чернобогу. И отвернутся от людей Боги светлые, ибо забудет люд даже имена их Великие, раболепно поклоняясь новым богам.

Ведьмак отмахнулся рукой от нахлынувших видений, ловя на себе удивленный взгляд Ледеи. Он вздохнул полной грудью, оглядывая огромный лагерь своего воинства. Вновь прибывшие полянские воины влились в его ряды, послушно подчиняясь новым порядкам.

— Все хорошо, милая. Славной будет эта битва. Наш будет верх!

 

ГЛАВА 22

Два дня конного перехода начали утомлять харийского воеводу. Сонно озираясь по сторонам, Маврод размышлял над происходящим. Тысячелетняя легенда, передаваемая из уст в уста от деда к внуку, ожила в один день, заставив харийцев печально склонить головы. Снова война. Последние сотни лет люди устали от кровопролитных междоусобиц в поисках лучших земель. И вот, когда харийцы наконец-то доказали свое право на жизнь, урезонив своих кровожадных соседей, вновь пришла война. Правитель воззвал к клятве, данной их предками, требуя воинов для подавления бунта. Маврод грустно вздохнул, взглянув на заснеженную вершину горы Ара. Целый день конного перехода он смотрел на эту вершину, а она, будто насмехаясь над маленькими людьми, никак не хотела приближаться. Огромные холмы раскинулись у подножия горы, словно подчеркивая ее одиночество и величие. Обернувшись назад, Маврод взглянул на свою могучую десятитысячную армию. Сильны харийские воины, сильны и бесстрашны в бою. Стегнув хлыстом жеребца, воевода громко крикнул, пытаясь отогнать сонливость:

— Веселей! Перейти на рысь! До захода солнца мы должны через реку переправиться! Веселей, вои харийские!

К подножию горы воинство добралось, едва лишь солнце коснулось кромки земли. Купеческий тракт, которым шли харийцы, был узким и каменистым, и кони, спотыкаясь, перешли на медленный шаг. Маврод, подняв голову, с любопытством разглядывал огромную гору, о которой слагали небывалые легенды.

Раздобревший от возраста тысяцкий, проследив за его взглядом, спросил:

— Слышь, Маврод? А правду народ болтает, что на горе этой род амазонок поселился? Будто убивают они всех, кто на гору их ногою ступит?

— Может, и правду. Только кто это точно знает, коли, они всех убивают. Любят люди небылицы всякие слагать.

Он задумчиво склонил голову, глядя коню под ноги.

— А с другой стороны, в клятву пращуров наших тоже мало кто верил. Много воды утекло с тех пор. А ведь едем мы с тобой долг перед Правителем исполнять. Вот те и легенды!

Неторопливо ступая по каменистой дороге, его конь вдруг остановился будто вкопанный, всхрапнув и испуганно прижимая уши. Маврод настороженно поднял руку, давая команду воинам остановиться. В десятке шагов на громадном валуне сидел оборванец, невесть откуда здесь взявшийся. Его спутанные длинные волосы, будто старая солома, ниспадали на грудь, скрывая половину лица. Рваная, повидавшая жизнь рубаха висела на худом костлявом теле словно на чучеле. Весело хихикая себе под нос, оборванец болтал ногами, гулко постукивая осиновой культей о вековой валун.

— Чего ты стал, воевода харийский? Аль дорогу я тебе загораживаю?

Маврод, скривившись от его неприятного скрипучего голоса, поддал коню пятками, пытаясь сдвинуть того с места.

— Но!

Конь вновь всхрапнул, уперто переступая с ноги на ногу.

— Не желает конь идти, надо на руках нести! — Оборванец ухмыльнулся, подражая лошадиному ржанию.

— Ты кто таков будешь? Может, тебе язык укоротить?

Осерчавший не на шутку Маврод положил ладонь на рукоять меча, угрожающе сдвинув брови. Калека, хрипло расхохотавшись, отмахнулся рукой, будто мух прогоняя:

— Ой, не пугай меня, воевода. Лучше помоги калеке, чем можешь. Видишь, ногу я потерял, да и глаза лишился. Ни жены у меня, ни детишек, ни дома родного. Кинь мне горсть монет, добрый дам тебе совет! Кинь-кинь, не скупись, от недоли откупись.

Маврод насмешливо прокричал, оборачиваясь к своим воинам:

— Поглядите, какой мерзавец попался? Кинь ему горсть монет! Я те сейчас камень кину, коли ловкий, может, вторым глазом поймаешь?!

Быстро спрыгнув наземь, воевода подхватил камень, метнув его в наглого калеку. Воины расхохотались, видя, как булыжник попал тому в голову, заставив вскрикнуть от боли.

— Прочь с дороги, хромой оборванец! Руки об тебя марать не хочется! И не распускай впредь язык, когда с воином разговариваешь!

Вновь вскочив на жеребца, Маврод пнул его под ребра и в сердцах стегнул по крупу хлыстом. Конь резво рванул вперед, опасливо косясь глазом на странного незнакомца.

— Злой ты, Маврод, — прошептало обиженно Лихо Одноглазое, злобно сверкнув подбитым глазом, в спину удаляющемуся воеводе. — Тебе калеку обидеть, что с горы скатиться.

Воины проезжали мимо, насмешливо скалясь побитому оборванцу.

— Чего смотрите? Чего уставились? — рассерженно шептало Лихо. — Нога моя веселит? Над калекой насмехаетесь? Много вас, как я погляжу. Надо бы пересчитать вас всех, чтобы никого не забыть. Эй, Маврод! Большое у тебя воинство, дай посчитаю?! Один, два, три… колено подверни. Четыре, пять, шесть… сбегут, теряя честь. Семь, восемь, девять… мечом вас будут резать. Десять…

Воины, прекратив ухмыляться, отвернулись от сумасшедшего калеки, боязливо пряча взгляды. Безумное божество продолжало бубнить себе под нос, тыча пальцем в каждого воина. Долго забавлялось Лихо Одноглазое, сочиняя свои злые прибаутки. Лишь сосчитав всех, до последнего воина, оно спрыгнуло наземь, насмешливо глядя вслед удаляющимся харийцам.

— Эх, Маврод, лучше бы ты дал калеке горсть монет сосчитать. Так нет ведь, пожадничал. Да еще и камнем ударил! — Лихо задрало голову вверх, весело подмигнув заснеженной вершине горы, и оглушительно прокричало: — Ему калеку обидеть, что с горы скатиться-я-я!!!

И рассерженно притопнуло осиновой ногой, заставляя гору содрогнуться. Огромная каменная глыба, с грохотом сорвавшись с горы, покатилась вниз. Грохот лавины стал нарастать, приближаясь к подножию горы. Харийцы закричали, пытаясь обуздать испуганных жеребцов. Будто грянувший с небес гром, каменная лавина обрушилась на хвост конной колоны, похоронив под собой сотни искалеченных воинов. Громко расхохотавшись, Лихо развернулось и пошло прочь, прокричав напоследок:

— Ты это, в гости заходи, не обижу! Повеселил ты меня на славу. Хе-хе! Одиннадцать, двенадцать… головам вашим кататься. Хе-хе! Давно я так не веселился.

Испуганный Лиходей трусливо выглянул из-за камня, глядя вслед удаляющемуся божеству несчастий.

— Спасибо за приглашение. Приду, коли жив останусь.

Покачав головой, Лихо крикнуло, не оборачиваясь:

— А чего тебе станется, хромому калеке? Это сильные телом в бою погибают, а мы долго живем, — до старости.

…Подъехав к узкому горному ущелью, харийцы остановились, повинуясь приказу воеводы. Потеряв под обвалом более тысячи воинов, Маврод был чернее тучи. Мысли о безумном оборванце не покидали его голову, заставляя угрюмо озираться назад. Всю дорогу воины тихо перешептывались меж собой, обсуждая гибель товарищей.

— Ох неспроста сошла лавина. Видал, как этот калека на нас косился? Ох неспроста.

— Точно, неспроста. Негоже воевода с ним обошелся. Кабы еще какая беда не приключилась.

Маврод молча вглядывался в глубь ущелья, будто не замечая недовольства воинов. Крутые скалистые стены пугали его своей тишиной. Казалось, будто все живое покинуло это ущелье, лишь одинокий сокол парил над головой в поисках добычи. Словно отвечая его мыслям, птица, тоскливо вскрикнув, улетела прочь.

— Мечи наголо! Щиты поднять! — Маврод тронул повод, зорко оглядывая окрестности. — Не нравится мне эта тишина. Ох не нравится. Готовность к бою!

Воины как один потянули из ножен клинки, тихо бранясь для храбрости. Испуганно всхрапывая, кони тронулись в путь, то и дело спотыкаясь на каменистой дороге.

Сидя на краю ущелья, Безобраз вытянул руку, подставляя предплечье острым когтям любимца. Хищно приоткрыв клюв, сокол вскрикнул, приземлившись на руку хозяина.

— Тихо, тихо! Раскричался! Всех врагов распугаешь.

Птица раскинула крылья, возмущенно заглядывая в глаза ведьмаку.

— Да знаю я, знаю, что они вошли в ущелье. Лиходей молодец, теперь им нет обратной дороги, завал на конях им не преодолеть. Да что же тебе так неймется?

Безобраз вздохнул, вглядываясь в око назойливого сокола. Через мгновенье, удивленно моргнув, он прошептал:

— Вот оно что! Они все отмечены смертью? Ай да Лихо! Ну коли так, пора и нам за мечи браться.

Поднявшись, Безобраз стал быстро спускаться крутым склоном вниз ущелья, где за камнями притаились сотни его воинов. Неторопливо косолапя, широкоплечий волчий вожак вышел на тракт и, остановившись, гордо скрестил руки на груди в ожидании врага. Предательское эхо донесло звук лошадиных копыт, и спустя несколько мгновений показалась огромная армия харийцев. Завидев незнакомца с соколом на плече, Маврод поднял руку, давая воинам команду остановиться.

— Кто таков? — звонкое эхо вторило ему, отражаясь от скал.

Безобраз громко рассмеялся, заставив птицу испуганно встрепенуться.

— Врагу имя не называют. Уходи, хариец, не искушай судьбу, она у тебя и так короткая. Убирайся домой подобру-поздорову. Дома дети, жена заждалась, а ты смерти в чужих землях ищешь. Уходи.

Безобраз коротко свистнул, и сотни воинов поднялись из-за камней, повинуясь его приказу.

Безумно заиграв желваками, Маврод дернул повод, пуская коня в галоп. Многоголосый клич разлетелся по ущелью, и харийские воины бросились в бой, высоко приподнимая круглые щиты.

Безобраз, покачав головой, повернулся к ним спиной и неторопливо пошел прочь, слыша, как засвистели сотни стрел, срываясь с тугих волчьих луков. Конское ржание смешалось с криками боли и ярости, битва началась. Быстро опустошив тугие колчаны, волки бросились в самую гущу врагов, обнажив свои короткие мечи. Павшие от стрел в авангарде кони закрыли харийцам дорогу, вынуждая воинов топтаться на месте. Волки накатывались живой волной, сверкая одурманенными зельем глазами. Началась кровавая резня, в которой смешались люди и кони.

Сев на жеребца, Безобраз обернулся через плечо, глядя, как обезумевшие от его зелья воины яростно бьются насмерть. Утром, опоив пять сотен воинов отваром мухомора, он превратил их в безумных берсеркеров. И теперь, одну за другой забирая жизни харийцев, они сами догорали, обреченные ядовитым зельем на верную смерть. Безобраз ухмыльнулся, видя, как попятились некогда храбрые харийцы, поддавшись панике. Резво орудуя короткими мечами, волки ворвались в их строй, ныряя под коней и вспарывая им брюха.

Дернув повод, Безобраз поскакал прочь, готовить новую западню для врага. Сегодня он выторговал у судьбы время до рассвета.

…Маврод безумствовал, глядя на последствия жестокого столкновения с волками. Перетянув куском холщовой рубахи рассеченную ногу, он, прихрамывая, пошел по ущелью, вглядываясь в лица павших воинов. Переступая через груды тел, устлавших горную дорогу, Маврод тихо ругался:

— Что же вы за люди такие? Тысяча моих лучших воинов полегла. Безумие!

Спотыкающийся за его спиной тысяцкий кивнул:

— Точно, Маврод. Безумие оно и есть. Ты глаза их видел? А как на мечи шли? Никого не боятся, ни Богов, ни людей. Ты его клинком протыкаешь, а он в лицо тебе смеется, и колет, колет тебя! Нескольких смогли живьем взять, еле связали, до того буйные оказались. Пытать?

Маврод кивнул, стиснув челюсти и горько осматриваясь по сторонам.

— Будем пытать! Все скажут! Одного я не пойму, как же они пешие смяли нас? Сколько воинов положили!

Тысяцкий кивнул, переходя на шепот:

— Ох, Маврод, без колдовства тут не обошлось. Я и сам-то бью их мечом, а промахиваюсь! Это когда я маху давал? То-то! Никак, нечисть им в бою помогала. Чур меня! — старый воин трижды сплюнул через левое плечо, испуганно озираясь по сторонам. — Маврод, может, воротимся, покуда не поздно? Чужая то война, нет харийскому народу до нее дела.

Воевода, резко обернувшись, схватил воина за ворот рубахи, прошипев в лицо:

— Воротимся? Я тебе ворочусь! Долг свой мы обязаны исполнить, не то снесет царь головы, и упокоения нам не будет! Веди к пленникам, говорить с ними буду.

…Наконец-то солнце ушло за горизонт, оставляя позади кровавый день. Сидя у костра и перебирая травы, Безобраз еще долго прислушивался к крикам соплеменников, доносящимся из ущелья. Почувствовав за спиной присутствие Лиходея, он лишь недовольно пожал плечами, пробурчав, не оборачиваясь:

— И чего их мучить. Они же даже имени своего не помнят. Садись, брат, согрейся у огня. Совсем продрог.

Лиходей молча присел к костру, вытягивая мокрые после переправы через реку ноги. Зябко поведя плечами, он подбросил хвороста, поглядывая искоса на Безобраза.

— Сколько воинов положил?

Безобраз вздохнув, поднял раскрытую ладонь, показывая пять пальцев.

— Три тысячи волков супротив их воинства осталось. Выстоим ли?

— Выстоим, Безобраз, обязательно выстоим. Покуда тропами крался, поглядел, чего у них да как. Тысяч восемь, не более. Не зря полегли волки, ох не зря.

Отложив в сторону походный мешок, Безобраз бросил в огонь пучок трав, жадно ловя ноздрями едкий белый дым. Глаза его укрыла поволока, и, ухмыльнувшись, он толкнул брата.

— Восемь, значит, восемь. Завтра и того не останется. Да чего там горевать — перед смертью не надышишься. Будешь?

Лиходей пододвинулся ближе к огню, присоединившись к дурному веселью. Вскоре одурманенные травой ведьмаки хохотали на весь лагерь, наперебой предлагая планы, как победить харийцев.

Отмахиваясь от брата рукой, Безобраз прокричал:

— Да ну тебя с твоим Лихом. Ох и парень, скажу тебе! Сокол мой видел, ну и умора! Рубаха рваная, нога осиновая, а он ему камнем в морду! Кому?! Лиху Одноглазому!

— Зря смеешься, брат. Кабы не оно, полегли бы наши вои вмиг под копытами. Лихо их всех смертью пометило, только, кто его знает, когда им пасть суждено, от нашей руки али нет. Тут судить не берусь.

Безобраз утер кулаком накатившуюся от веселья слезу.

— Да ты не серчай, брат, я же не против твоей ворожбы. Чего только завтра делать станем? Переправиться они лишь на мелководье смогут, река-то бурная. Ну а дальше?

— Чего дальше? — Лиходей моргнул, пытаясь согнать с лица дурную улыбку. — Хватаем первого и топим. Потом второго, третьего… Так всех харийцев по течению и пустим. Харийцы, они же в степях живут, они и плавать-то не умеют. А ниже по течению бобры из них плотину построят. Друг на дружку, харийца к харийцу…

Лиходей расхохотался, ткнув пальцем в лицо Безобраза, вмиг ставшее серьезным.

— А вот тут ты прав, брат. Плавать-то то они и вправду не горазды. Слышь, Лиходей, ты ведь с духами всякими ворожить мастак? А если мы…

Безобраз пододвинулся ближе к брату, тихо зашептав тому на ухо. Вскоре одурманенные травой ведьмаки поднялись и, заливаясь от смеха, побежали к реке.

…Осеннее утро было холодным и туманным, пробирая прохладой до самых костей. Выехав из ущелья, отряд харийцев неторопливо повернул к реке, направившись к мелководью. Маврод послал вперед десяток воинов на разведку. Опасаясь вновь попасть в засаду, харийский воевода не торопился, вглядываясь в каждый куст и пригорок. Выехав к берегу бурной горной реки, Маврод остановился, внимательно осматривая противоположный берег. Огромный лес, раскинувшийся по ту сторону реки, был усеян густым кустарником. Недовольно поморщившись, Маврод обернулся к тысяцкому, пытаясь перекричать шум горной реки:

— Отправь десятка два вброд. Надо бы берег проверить, вдруг западня.

Старый воин ткнул пальцем, показывая на вышедших из кустарника оленей:

— Какая там западня, Маврод? Где это видано, чтобы олени человека не учуяли? Вишь, на водопой пришли, родимые. Сейчас я его…

Тысяцкий достал лук, неторопливо потянув из колчана стрелу.

— Побереги стрелы, — воевода махнул рукой, — почто животину губить. У нас солонины вдосталь, да и далеко до нее, не попадешь. Ладно, твоя правда, дикий зверь человека боится. Переправляемся!

Воины тронули коней, неторопливо входя в бурное течение реки…

Лиходей хлопнул в ладоши, освобождая испуганных оленей от ворожбы. Сорвавшись с места, животные опрометью бросились прочь, через мгновенье скрывшись в густой чаще леса. Дождавшись, покуда переправится первая тысяча воинов, Лиходей схватил ведро с речной водой. Баламутя противосолонь рукою воду, ведьмак зашептал, обращаясь к духам реки:

— Как вода бурлит, так река кружит. Нету тебе брода, нету перехода. Выйди, горная река, накрывая берега. Берегини — ведьмы рек, укротят ваш долгий век. Рек владыка, Водяной, обернись лихой волной! Враг ступил в твой дом родной, насмехаясь над Судьбой!

Вода в ведре закружилась в водовороте, начав выплескиваться через край. Легкое деревянное ведро затрещало, силясь сдержать маленькую стихию, и через мгновенье разлетелось на щепки. Бурная горная река встрепенулась, словно разбившись о крутые валуны. Огромная волна ударила харийцев, опрокидывая навзничь коней и стремительно унося взывающих о помощи воинов вниз по течению. Маврод, затаив дыхание, молчал, наблюдая за тонущими соплеменниками, которых одного за другим затягивало под воду. Над рекой пронесся многоголосый женский хохот, и огромный рыбий хвост, плеснув брызгами, показался над водой. Маврод испуганно съежился, чувствуя, как по телу прошел смертельный озноб:

— Берегини! Русалки проклятые…

Из лесу раздался пронзительный свист, и тысячи стрел взмыли в небо, молниеносно приближаясь, словно рой диких ос. С опозданием прикрываясь шитом, Маврод беззвучно выругался, почувствовав острую боль в плече. Раненые кони заржали, вставая на дыбы и роняя всадников наземь, крики боли и отчаяния слились с руганью. Лишь несколько мгновений в отряде харийцев царила паника. Обломав оперение торчащей из плеча стрелы, Маврод заорал, пытаясь перекричать шум реки:

— Строй держать! Щиты выше! Мечи наголо!

Из лесу вновь дали залп из луков, и, ломая густой кустарник, бесстрашные волки плотной шеренгой бросились в атаку. Широкоплечий коренастый вожак бежал впереди своих воинов, бежал быстро и легко, будто ноги его едва касались земли. Маврод вздрогнул, вглядываясь в его лицо. Размахивая длинным темным клинком, Безобраз улыбался, уставившись прямо в его глаза.

— Да будет на все воля Богов, — прошептал Маврод, беспомощно озираясь на воинов, оставшихся по ту сторону реки. — Ура-а-а!!!

Конный строй харийцев, вновь поредевший после второго залпа, перешел в галоп, словно торопясь умереть. Из лесу, отстав от своих соплеменников, хромая, бежал Лиходей. Что есть сил бранясь на Морану, наградившую его хромотой, демон рвался в бой. Туда, где должны схлестнуться мечи Безобраза и харийского воеводы.

— Я скоро, брат… Я сейчас…

Оставшиеся по ту сторону реки воины не могли обуздать испуганных лошадей, отказывающихся входить в воду. Река продолжала бушевать, все выше поднимаясь в берегах. Стиснув от бессилия кулаки, харийцы наблюдали, как один за другим гибнут их соплеменники, попавшие в западню.

Словно голодный волк, ворвавшийся в стадо овец, Безобраз беспощадно разил врагов своим длинным мечом. Обладая нечеловеческой силой, демон, будто играючи, отбрасывал в стороны коней вместе с воинами. Все живое, с чем соприкасался его отравленный магией клинок, тут же умирало на месте. Каждый раз, выдергивая из мертвых тел окровавленный меч, он вновь искал взглядом воеводу. Запах крови будоражил демона, пробуждая в нем давно забытый облик. С каждым новым убийством Безобраз стал меняться, обретая свои истинные черты. Ужаснувшись его облику, харийцы бежали прочь, боясь вступать с демоном в бой. Ноги Маврода задрожали, когда он вновь встретился с демоном взглядом. Испуганный конь встал на дыбы, сбрасывая своего хозяина наземь. Лицо Безобраза, изувеченное язвами и шрамами прошлых битв, растянулось в кривой улыбке, обнажая острые звериные клыки.

— Вот и все, хариец! Ступай к своим праотцам!

Маврод поднял меч, пытаясь защититься от удара. Харийская сталь со стоном преломилась, и в следующее мгновенье мир закружился в гаснущих глазах воеводы. Кровожадно зарычав, Безобраз схватил за волосы отсеченную голову врага и закричал, поднимая ее высоко вверх:

— Победа!!!

— Победа-а-а!!!

Дружно подхватив его клич, волки завыли, усиливая натиск. Наконец-то подоспевший Лиходей, взмахнув клинком, забрал жизнь своего первого врага. Он расхохотался, когда алые капли крови оросили его бледное лицо. Откинув с лица грязную прядь волос, ведьмак бросился в гущу сражения, выбрав себе в противники самого большого харийца, лишившегося коня. Выписывая в воздухе клинком замысловатые восьмерки, враг с криком бросился на тщедушного ведьмака. Лиходей хохотал, ловко уклоняясь от его ударов, и шептал:

— Вот так! Не достал! Не споткнись о змею!

Оступившись, воин на мгновенье опустил глаза, стараясь не наступить на яростно шипящего гада. В тот же миг черный клинок пронзил харийца, завершая их поединок. Брошенное Лиходеем заклятье, извиваясь, поползло к следующему врагу, опережая хромого злодея. Демон ухмылялся, прокладывая себе дорогу мечом. Он знал, что благодаря своему увечью многим кажется легкой добычей.

— Подвернись нога… ослабей рука…

Один за другим вокруг него падали сраженные враги.

— Не смей девицу рубить!

Воин на миг задержал удар, вдруг увидев перед собой белокурую девицу. Личико ее всколыхнулось, словно горячий воздух, вновь обращаясь ведьмаком, и хариец вздрогнул, пронзенный клинком.

Вскоре все было кончено. Тяжело дыша, Лиходей сел на землю, потирая рукой больное колено и поднимая глаза к небу. Десятки стервятников кружили над полем битвы в ожидании своего часа. Ведьмак покачал головой, будто споря с ними:

— Нет, клятые… Не пришло еще наше время… Не пришло…

Надев на меч голову харийского предводителя, Безобраз долго стоял на берегу реки, вглядываясь в лица оставшихся в живых врагов. Сотни стрел, яростно выпущенных с той стороны реки, будто обходили его стороной, не причиняя вреда. Демон долго смеялся над ними, размахивая головой Маврода и выкрикивая ругательства. Никто из харийцев так и не решился вновь вступить в воду. Развернув коней, воины отправились в родные края. В сердце каждого из них жила надежда, что харийский царь смилостивится и оставит их в живых. Один лишь Лиходей знал правду, задумчиво провожая их взглядом. Не минует кара отступников, клятву пращуров предавших. С плеча Безобраза сорвался сокол, устремившись к голубым небесам. Он нес Стояну долгожданную весть о победе над харийцами.

 

ГЛАВА 23

С досадой поглядывая на высокие городские стены, ведьмак думал о предстоящем сражении. Опередивший Сварожью Дружину Падун прискакал со свежими вестями, загнав насмерть двух жеребцов. Правитель все же решился выступить в открытом сражении, хотя сам пожаловать не захотел. Полянская столица, едва пережившая тяжкий мор, для обороны не годилась. Стоян морщился при мысли, что его могут запереть в городе изнурительном осадой. Стоит лишь Асгарду закрыть его в этой конуре, и враги не оставят ему никаких шансов. А покуда весточка о сдаче полян не долетела до ушей Правителя, у него оставался шанс одержать победу. Приняв в свои ряды полян, его армия уже насчитывала тридцать тысяч клинков. Стоян измаялся, объезжая целый день свои войска и помогая Ярославу наводить порядок и дисциплину. Сотники второй день бились до седьмого пота, добиваясь от полян послушания. Ведьмак лишь кивал головой, выслушивая Ярослава.

— Тяжело с ними. Вроде и воины они сильные, всю жизнь со степняками воюют, а тут хоть кол на голове теши! Привыкли они али конным строем биться, али на стенах оборону держать. Сотники их на пеший лад перестраивают, только все впустую. Боятся они открытого пешего боя.

Стоян недовольно покачал головой.

— Да, плохо дело. Может, на коней их посадим? Будет у нас своя дружина. А, Ярослав?

Медведич горько усмехнулся, потрепав коня по гриве.

— Оно-то, конечно, можно. Только вот, как заявится Сварожья Дружина, кабы на тех конях поляне к ним и не переметнулись. И будет тогда воронье на наших телах пировать.

Стоян задумчиво поглядел на полночь, откуда должны были пожаловать асгардцы.

— Хорошо поле рощами прикрыто. С боков к утру сооруди завалы из деревьев, такие, чтобы кони не прошли. А центр, шагов в пятьсот, оставь открытым. Дружина обучена пеших в кольцо брать, загоняя кругами, словно стадо и разбивая на малые отряды. А мы заставим их прямой бой принять. И первыми поставим полян, а тысяча волков будет им спины подпирать. Попадут поляне меж молотом и наковальней, вмиг пешему бою обучатся.

Ярослав с сомнением покачал головой, выслушав его приказ.

— А коли Дружина птицей пойдет? Можем не устоять, рассекут нас надвое и возьмутся за один из флангов.

— Птицей пойдет, — передразнил ведьмак, — ты хоть раз видел, как дружина птицей идет? Делай, как сказано! Остальное — моя забота.

Ведьмак молча развернул коня и поехал на поиски Падуна, с которым даже не успел переговорить. Зная его веселую натуру, Стоян направил коня прямиком к ведьминым шалашам, откуда доносился задорный женский смех.

— Вот так вот дело и было. Перецеловал я в тот день половину Асгарда, а Ур все не появляется. А Пастух, чтоб его, девкой обернулся да по торгу прогуливается, яблоки выбирает. Подошел ко мне, усмехается, мол, почем, гончар, горшки продаешь?

Ведьмы прыснули смехом, видя его возмущенное лицо.

— А чего ж ты опешил, поцеловал бы Пастуха в уста сахарные! — не удержалась Бобура. — Он калач тертый, небось, мастак целоваться-то!

— Да ну вас, языкатых. — Увидев Стояна, Падун наигранно отмахнулся от ведьм. — К брату пойду, уж он надо мной смеяться не станет.

Стоян, дожидаясь его в стороне, ухмылялся в бороду.

— Так говоришь, Пастух девицей нарядился? Не ожидал я от него, никак не ожидал. Ну и как он тебе?

Падун обиженно надул губы, разводя руки в стороны.

— Стоян! Ну ты-то чего зубоскалишь?! Поди, важное дело спроворили.

Ведьмак кивнул, спрыгивая с коня и вмиг становясь серьезным:

— Ладно тебе обижаться. Сказывай, чего сделали.

— Все ладно сделали, брат. Все, как договаривались. Пастух забрал Ура с собой, больше я их не видел. Стража который день рыскает по Асгарду, хозяина своего разыскивая. Ну а я втесался в Дружину и — мухой к тебе.

— И сколько их выступило против нас?

Падун пожал плечами, по-детски загибая пальцы, морща лоб и поднимая глаза к небу:

— Думаю, тысяч двадцать будет.

Ведьмак усмехнулся, обведя взглядом свое огромное воинство.

— Двадцать? Осторожничает Правитель или сил наших не знает. Ну коли так, мы его удивим! А про историю с Уром ты, брат, язык не распускай перед ведьмами, не то я тебе его с корнем выдерну! Тайное то дело, понял меня?

Падун растерянно пожал плечами, не на шутку испугавшись.

— Так я чего… Так… девок повеселить. Я им толком ничего и не сказывал…

Стоян расхохотался, видя его расстроенное лицо:

— К битве готовься! А то загулялся ты.

Весь день и всю ночь под проливным дождем отряженная Ярославом команда лесорубов валила в соседней роще деревья, стаскивая их конями и складывая в завалы. Воины трудились не покладая рук, мокрые, грязные, они весело напевали песни, отгоняя прочь мысли о предстоящей битве. Каждый из них понимал: биться супротив Дружины — это не то что оберегать скот от разбойных наскоков. В Дружину принимали лишь самых сильных воинов, с детства обученных ратному делу. Потому битва предстояла кровавой, не на жизнь, а на смерть.

Сидя в шатре при тусклом свете лучины, ведьмак растолковывал Ярославу мудреную ратную науку:

— Гляди, — лезвие ножа прочертило на земле глубокие линии, — вот мы, вот завалы из деревьев, на коих лучников посадим. Ты правильно мыслишь, асгардцы птицей построятся, выставляя в голове самых сильных воинов. Стрелой в лоб мы их не остановим, Дружина щитами прикроется, а у коней нагрудники из толстой кожи. Стрелы их не остановят, но и на завалы они не пойдут. По сторонам мы рощами прикрыты, потому будут они бить в самый центр. Жестко ворвутся, словно нож в масло! Чего делать станешь?

Медведич почесал затылок, непроизвольно коснувшись ладонью клинка, словно битва уже началась.

— Так, это… Выставлю вперед копейный ряд. Вои ногами упрутся, щиты подымут, со спины друг дружку плечами подопрут. Коли повезет — сдержим их.

Стоян громко расхохотался, откидываясь назад и вонзая нож в землю.

— Вот молодец! Настоящий медведич! Умру, но не отступлюсь! Ты головой думай, воевода. То, что ты мечом махать горазд, я уже видел, пора и умишком пораскинуть.

Ярослав, обиженно надувшись, заерзал на месте.

— Вот и учил бы, а то зубоскалишь надо мной попусту. Меня ратному делу никто не учил. Чуть подрос, подглядывал, как брат с мечом управляется, да и сам потихоньку палкой махал. А потом… Ты же знаешь, как мы в древлянских лесах бились. Грудь на грудь шли, али из лесу наскоком. А тут война все же…

Ведьмак кивнул, понимая, что перегнул палку, и, кашлянув в кулак, продолжил:

— Лады, не серчай. Коли жестко станем, они тысячи воинов конями потопчут и те даже клинком взмахнуть не успеют. Древград помнишь, как вас конные за ворота выбили? То-то! Тут надо хитростью брать. Дружина-то нас и за воинов не считает, мы для них так, мужичье нечесаное. Они ждут, что мы под их натиском побежим, пятками сверкая. Вот мы и побежим!

Медведич удивленно открыл и закрыл рот, молчаливо проглотив слова возмущения. Ведьмак улыбнулся.

— Только бежать будем не очень быстро, и спины не показывая. В центре, шагов на сто в глубину, воинов пореже расставишь, пусть первый натиск их сомнет. А когда птица свою голову просунет, мы ее с флангов и зажмем, от тела отсекая. С боков кони у них не защищенные, потому на флангах ставь копейщиков. Всем тысяцким поясни сигналы, мол, один раз протрубил в рог — отступаем, два раза — стоять насмерть, три раза — напирай вовсю — отсекай птице голову! Понял?

Ведьмак удовлетворенно прилег на локте, читая сумбурные мысли Ярослава. Вот течение его мыслей успокоилось, и, улыбнувшись, медведич кивнул.

— Понял. Все сделаем как полагается. Голову отсечем так, что и крылья раскрыть не успеют. Главное — их натиск в центре удержать.

— А это уже не твоя забота. На то у меня Падун имеется.

Ярослав улыбнулся, недоверчиво сверкнув глазами.

— Чего косишься, удивлен? Думаешь, он только с девками балагурить мастак? Завтра сам все увидишь. Ну, утро вечера мудренее. Иди, Ледея вон уж сердится. Да и тебя, поди, ворожея твоя заждалась.

Медведич, быстро поднявшись, выбежал из шатра, зорко озираясь по ночному лагерю. До рассвета нужно еще много успеть. Вскочив на коня, Ярослав поскакал разыскивать тысяцких, коим еще долго разъяснял, что и как им предстоит завтра делать. Притомившись втемяшивать недалеким воинам, лишь накануне ставшим тысяцкими, мудреную науку войны, медведич вздохнул — да, тяжело быть воеводой.

…Оранжевое осеннее солнце поднялось над горизонтом, коснувшись земли своими первыми лучами. Огромное воинство Чернобога, выстроившись в боевом порядке, зорко всматривалось в даль. Бескрайнее черное поле, укрытое утренним туманным покрывалом, обманчиво успокаивало своей тишиной. Сотни лучников, взобравшихся на лесоповал, угрюмо вглядывались в молочную пелену. Тридцать тысяч воинов, повинуясь воле Стояна, хранили молчание в ожидании битвы. Позади воинов, распалив костры, у котлов суетились ведьмы, ворожа над смертоносными чарами.

Поглаживая густую гриву жеребца, Стоян улыбался своим мыслям. Скоро, очень скоро начнется битва, которой он ждал долгие годы. Именно здесь и сейчас он покажет Правителю свою мощь, перед которой преклонятся целые народы, принимая сторону сильного. Так было всегда, стоит лишь одержать одну победу, и остальные склонят ранее непокорные головы. И цари с князьями присягнут ему в верности и отдадут без боя своих воинов, спасая собственные владения от разграблений и пожаров.

— Где они, Всеведа?

Слепая колдунья обернулась на полночь, испуганно вглядываясь в даль. Ее мысли то и дело возвращались к Ярославу, беспокойно разыскивая его среди воинов.

— Всеведа! Не зли меня!

Вздрогнув от неожиданности, девушка вновь взглянула сквозь туман и прошептала:

— Они уже здесь. О Боги, они — словно горная лавина… Их много, Стоян! И… Они не боятся нас. Я чувствую, что не боятся, они никого никогда не боялись. Это они всегда наводили страх на своих врагов. Они… они настоящие воины.

Ведьмак зло сплюнул наземь, крикнув через плечо:

— Недоля! Сегодня они все должны умереть! — Он обернулся, яростно глядя в глаза колдуньи: — Иди! И да будут твои слова услышаны Богами!

Торопливо подобрав подол поневы, колдунья побежала к переднему краю войска наводить ворожбу. Вандал, поскакав вслед за ней, прокричал:

— Помогу девке! Вдвоем, поди, веселее будет! Поглядим, какие они храбрые!

Его оглушительный смех пронесся над полем, многократно усиливаясь и достигая слуха асгардцев.

Сварожья Дружина остановилась, повинуясь приказу воеводы. Тугдаме замер, прислушиваясь к леденящему душу хохоту.

— Это еще что такое?

Донесшиеся до их ушей звуки не мог издавать человек. Воевода громко прокричал, оборачиваясь к Дружине:

— Ждем, покуда не развеется туман!

Воины замерли в томительном ожидании, прислушиваясь к утренней тишине. Пытаясь снять напряжение, дружинники тихо перешептывались, подшучивая друг над другом.

— Ну, как думаешь, надерем древлянам зад?

— А чего тут думать. Мужичье — оно и есть мужичье. Они ведь и сечи-то настоящей никогда не видали. Едва в бой пойдем, разбегутся, что овцы пугливые.

Молодой дружинник вздохнул, снимая шлем и поднимая глаза к небу.

— А знаешь, Олесь, это ведь у меня будет первый бой.

Бывалый сотник, чья голова была посыпана сединой, усмехнулся, приглаживая кудрявую бороду.

— Не боись, малец, главное на рожон не лезь. Я тебя чему учил? В строю держись плечо в плечо с товарищами. Как в атаку пойдем, меч вниз опусти, нехай кровь в руку приливает, так удар тяжелее будет.

Рассекая туман, прошипела стрела, вонзившись в глаз молодого дружинника. Коротко вскрикнув, парень рухнул наземь, гулко роняя тяжелый щит. Грубо выругавшись, сотник спрыгнул с коня, склоняясь над ним, и зарычал:

— Поднять щиты! Что ж ты, малец… Да как же это?

Воины торопливо подняли щиты, настороженно вглядываясь в туман. Тугдаме зло заиграл желваками, видя в своих рядах первую глупую смерть.

— Что приуныли, вои?! Али мы костлявой в гляделки не заглядывали? Ничего, туман сойдет, мы им покажем, что к чему!

Вдруг из тумана донесся звук неторопливой лошадиной поступи. Устало всхрапывая, невидимый в тумане конь будто нес на себе тяжкую ношу, едва переступая копытами. Из молочной пелены показались очертания жеребца, грустно склонившего к земле голову. Тугдаме, прищурившись, присмотрелся к лежащему на спине бездыханному воину. Щит со знаком Сварога висел на его руке, густо ощетинившись оперениями стрел. Не оборачиваясь, воевода прошептал:

— Приведите его сюда. Негоже воина воронью скармливать.

Трое дружинников выехали из строя, направляясь к павшему воину. Испуганно подняв уши, конь фыркнул, бросившись прочь от незнакомцев. Стегая лошадей, дружинники скрылись в тумане, пытаясь настичь ускользающего жеребца. Через мгновенье до асгардцев донесся звук схлестнувшихся клинков и душераздирающие крики боли. Брезгливо взмахнув мечом, Вандал стряхнул с клинка капли крови, надменно разглядывая изувеченные тела. Громко расхохотавшись, он взмахнул рукой, отправляя окровавленных лошадей назад к воеводе. Вновь услышав его безумный смех, дружинники вздрогнули, потянув из ножен мечи. Гулкий топот лошадиных копыт приближался, неся впереди себя леденящий душу страх. Наконец из молочной пелены появились очертания лошадей, несущихся в безумном галопе. Старый сотник быстро поплевал через левое плечо, потянув из-за пояса тяжелый топор:

— Чур, меня, чур!

Обезглавленные Вандалом кони быстро приближались, уверенно отбивая шаг своими мертвыми копытами. Тугдаме глубоко вздохнул и громко прокричал, выплескивая из груди собственный страх:

— Держать строй! Слава Перуну! Да не убоимся мы демонов нечестивых!!!

— Слава Перуну!!!

Воины дружно поддержали воеводу, испуганно ожидая приближающихся коней. Немало повидавший на своем веку сотник, прищурив глаз, ожидал столкновения. Его жилистые крепкие ладони побелели, вцепившись в топорище. Взбивая копытами утреннюю грязь, безглавые вестники смерти остановились перед асгардцами, беззвучно поднявшись на дыбы. Спустя несколько мгновений, показавшихся Тугдаме неимоверно долгими, истерзанные черным колдовством животные рухнули наземь. Облегченно вздохнув, воевода заливисто расхохотался, весело озираясь по сторонам и потрясая в воздухе щитом.

— Не устояли, окаянные, перед сварожьим знаком! Хе-хе! Не устояли!!!

Неуверенный смех асгардцев сказал ему о многом. Старый сотник молчал, глядя на лежащих у их ног обезглавленных лошадей.

— Слышь, Тугдаме, — Олесь нетерпеливо дернул воеводу за локоть, — ты на шеи их погляди. Головы-то им одним ударом смахнули. Это ж какому человеку такое по силам?

Туман стал быстро рассеиваться, открыв их взорам огромное воинство Чернобога. В одно мгновенье смех в рядах асгардцев прекратился, уступая место мертвой тишине. Будто огромный коршун, рухнувший наземь, раскинул перед ними свои могучие крылья, ощетинившиеся копьями. Тугдаме, не задумываясь, поднял клинок, блеснувший в лучах утреннего солнца:

— Ура!!!

Сварожья Дружина бросилась в бой, быстро меняя свои очертания. Двадцатитысячная армия асгардцев, выстроившись птицей, летела к ненавистному врагу.

 

ГЛАВА 24

Малюта внимательно озирался по сторонам, то и дело пригибая голову под нависающими ветвями деревьев.

Накануне сражения Тугдаме подозвал его к себе. Долго вглядываясь в его глаза, воевода произнес:

— Ну что, медведич, могу я на тебя положиться? — Он усмехнулся, увидев нахмуренные брови молодого тысяцкого. — Да ладно тебе хмуриться, Дождь накликаешь. Дело у меня к тебе важное, никому другому поручить не могу.

С досадой сплюнув наземь, Малюта усмехнулся, отводя взгляд в сторону.

— Коли дело есть, сказывай. А глазами меня поедом есть… Я ж не девица красная.

Тугдаме махнул рукой, подзывая к себе молодого рыжего дружинника, стоящего поодаль.

— Все его Рыжим, кличут. Имя его тебе без надобности. Он и еще трое пойдут с твоей тысячей. Вон той рощей пойдете.

Ткнув пальцем в сторону густой рощи, Тугдаме перешел на шепот:

— Они волхвы, самим Правителем посланные. Не подведи меня, Малюта.

Удивленно окинув взглядом Рыжего, медведич хмыкнул:

— Молод он больно… Я думал, волхвы постарше будут. — И словно спохватившись, подступился к воеводе, прошипев: — Как же так, Тугдаме?! Почему ты меня в сечу не берешь? Ты же… Ты же знаешь, моя тысяча самой сильной в бою будет!

— Знаю, Малюта. Все знаю, потому лишь тебе и по силам наказ мой исполнить. Говори, Рыжий, чего делать надобно.

Волхв кивнул, по-свойски хлопнув Малюту по плечу и улыбнувшись:

— Не боись, тысяцкий, на нашу долю самое сложное досталось. Выжить мы обязаны, покуда дружина наша насмерть биться будет. И не просто выжить, а еще и девку в полон нужную взять. Ну то уж моя забота. А пойдем мы с тобой рощей…

— Девку в полон?! Да чтоб я…

— Да не горячись, медведич. Девка та ведьма, потому и не девка она вовсе, — нахмурившись, волхв продолжил: — Рощей, говорю, пойдем! Никто нас не заметит. Главное, чтобы вои твои языки за зубами держали. С тылу зайдем, и как битва жару наберет, так и ударим. И тут уж, тысяцкий, коли в самое сердце не попадем — не сносить нам с тобой головы. Баеджирты твои должны по телам нам дорогу проложить, себя не жалеючи. И заслонить нас собою, как назад с добычей уходить станем.

Рыжий облегченно вздохнул, весело подмигнув Малюте.

— Усек? И на лихом коне до самого Асгарда…

— А… Вои мои как же?

Тугдаме опустил глаза долу, кашлянув.

— Малюта. Такой наказ у меня. Твои должны до последнего вздоха вас закрывать. Я разумею тебя, парень… По правде, сам не знаю, одолеем ли мы их сегодня.

Угрюмо покачиваясь на коне, медведич обернулся назад, услыхав среди баеджиртов перешептывания, и яростно пригрозил кулаком. Настороженно подняв вверх голову и вслушиваясь в звуки леса, молодой волхв щелкнул пальцами, заставляя ворона беззвучно захлопнуть клюв. Улыбнувшись, Рыжий пригрозил ему пальцем и продолжил свой осторожный путь. Первые солнечные лучи стали пробиваться сквозь листву деревьев, осветив небольшую лесную прогалину. Подняв руку, Рыжий дал команду остановиться. Спрыгнув наземь, он украдкой пошел вперед, осторожно раздвигая ветви кустарника. Остальные трое волхвов настороженно озирались по сторонам, то и дело нашептывая под нос свои тайные наговоры. Спустя несколько мгновений Рыжий будто из-под земли вырос, вынырнув из-за ближайшего дерева.

— Все, пришли. Теперь ждем. Ох, нюхом чую, скоро кровь прольется.

…Стоян нетерпеливо гарцевал на жеребце в ожидании битвы. Удовлетворенно оглядывая свое огромное воинство, ведьмак коротко обронил:

— Ярослав! Лучников к котлу Ядвиги.

Полнотелая ведьма, разрумянившаяся от жара собственного варева, приговаривала:

— Скорей, скорей же, медведь неповоротливый. Чего топчешься? Окунул стрелы и бегом на завалы! Того и гляди, сейчас в бой пойдут.

Один за другим воины проходили мимо ее котла, боязливо окуная острия стрел в ведьмино варево.

— Да не бойтесь, глупые, это ж не супротив вас сварено. Только не пораньтесь об острие… Мало ли чего там…

Стоящие позади воинов ведьмины котлы кипели вовсю, щекоча ноздри воинов резкими запахами трав. Бобура, весело переговариваясь с подругами, неспешно нашептывала заклинание, удерживая на поле утренний туман. Едва лишь завидев возвращающегося Вандала, Стоян крикнул, обращаясь к ведьме:

— Эй, грудастая, накрывай котел. Пришла пора за мечи браться.

Словно предчувствуя недоброе, он обернулся к шатру, из которого вышла Ледея. Нахмурившись, ведьмак прорычал:

— Оставайся в шатре! Ни к чему тебе на кровь глядеть.

Ледея покорно кивнула в ответ, заметив краем глаза кривые ухмылки подруг. Переломив с хрустом ветку, Беспута бросила ее в костер, злобно прошептав:

— Оставайся в шатре. Тьфу! Нянчится с ней, что с дитем сопливым. Вон, Недоля уж наполовину седая от своей ворожбы. А он снова ее в самое пекло отправил. Оставайся в шатре. Тьфу!

Сидящая рядом Всеведа усмехнулась, слепо потянувшись к Беспуте рукой. Коснувшись ее плеча, колдунья осуждающе покачала головой.

— Ох, подруга. Кровь в тебе кипит, страсть к нему неуемная. А я все думаю, что-то ты сама на себя не похожа, словно из осады вышла…

— Не твое дело! — Беспута грубо отпихнула протянутую к ней руку. — Лучше по сторонам поглядывай!

Всеведа покорно кивнула, обводя взглядом окрестности, и прошептала:

— То, что любишь его — это хорошо. Любить нужно, не то и жить незачем. Только не люба ты ему. Ты не серчай на меня за слова эти, но ведь Ледею он не просто так привел. Она ведь…

— А я, значит, так, случайно прибилась…

— Тяжелая она.

Беспута поперхнулась на полуслове, услышав тихие слова слепой колдуньи. Мельком взглянув на шатер, она придвинулась ближе к подруге.

— А ты это… Не ошиблась, часом? Мы ведь не можем?

Вздохнув, Всеведа кивнула, внимательно вглядываясь в сторону ближайшей рощи. Удивленно моргнув, она прошептала:

— Что-то мне морок чудится. Вроде деревья, а иной раз гляну, люди мерещатся…

— Ты про Ледею сказывай, — рыжая колдунья еще ближе придвинулась, дергая подругу за рукав, — как же так? Почему ей можно, а нам…

— Ей Мать разрешила, — коротко бросила Всеведа, показывая всем своим видом, что разговор окончен, и вновь обернулась к роще.

— Идут!!!

Голос Ярослава отвлек ее, заставляя резко обернуться в сторону поля битвы. Широко развернув крылья, асгардская птица шла в бой. Десятки тысяч копыт оглушительно вбивались в землю. Все быстрей и быстрей могучие кони набирали стремительный ход. Забравшаяся на бревенчатые завалы Недоля, напряженно вглядываясь вперед, подняла руки, взывая к небу. Ее выпученные, словно безумные глаза, не мигая, уставились на приближающихся воинов:

Выгнувшись дугой, колдунья расхохоталась, завидев, как над Сварожьей Дружиной мелькнули белые одеяния плакальщиц. Явившиеся на ее зов Желя и Карна птицами пронеслись над скачущими воинами. Раскинув, словно крылья, свои призрачные белые одеяния, невидимые духи смерти оплакивали воинов, роняя на них свои горькие слезы. Вытянув вперед дрожащую от возбуждения руку, колдунья схватила горсть нитей, тех, чьи судьбы были первыми отмечены смертью.

Ярослав напряженно вытянулся струной в ожидании команды ведьмака. Сотни стрел сорвались с тугих луков, с шелестом устремившись навстречу атакующим. Взмахнув ладонью, Недоля застонала, с усилием рассекая сотню бьющихся сердец. Асгардцы отозвались криками боли, роняя наземь пронзенных стрелами воинов. Не замедляя скачки, Сварожья Дружина продолжала свой галоп, приближаясь к врагу. Вновь взмыли к небу отравленные стрелы, и вновь застонала колдунья, взмахивая своим беспощадным невидимым клинком. Ярослав резво обернулся к ведьмаку, хватаясь за меч:

— Стоян, они сотнями гибнут, но будто не замечают стрел! Сейчас ворвутся!

— Труби отход! — завопил ведьмак, пытаясь перекричать шум сражения. — Я тебе что говорил?! Грудь на грудь их не остановить! Труби отход!

Медведич поднес рог, протрубив сигнал отступления. Наконец дружина ворвалась, сотнями сминая стоящих первыми полян. Сбивая воинов грудью, асгардские жеребцы безжалостно топтали их своими широкими копытами, вминая искалеченные тела в грязь.

Крики о помощи и предсмертные стоны разнеслись над полем, заставляя испуганных лошадей еще более безумствовать. Заслышав долгожданный сигнальный рог, поляне побежали, подставляя спины безжалостным асгардским клинкам.

— Руби их! — заорал Тугдаме что было мочи и, догоняя ближайшего воина, взмахнул мечом. Асгардцы ликующе закричали, начав кровавую сечу. Раз за разом взмахивая мечами, дружинники беспощадно сеяли вокруг себя смерть, уверенно продвигаясь вперед. В этой кровавой бойне вновь пали сотни полян, пытающихся бегством спастись от всадников. Ведьмак, нервно гарцуя на жеребце, потянул из колчана стрелу, прилаживая к своему верному луку.

— Эка они разошлись! — рука его быстро натянула сплетенную кикиморой тетиву, сгибая тисовый лук дугой. — Не дело это, мужичье копытами топтать!

Стиснув зубы, он быстро выпускал одну стрелу за другой. Не успела первая стрела поразить цель, как вторая уже сорвалась с тетивы. Десятки дружинников падали, пронзенные его стрелами, покуда не опустел колчан. Прилаживая лук обратно на коня, Стоян криво усмехнулся.

— То ли дело. Ярослав! Труби бой! Давай, медведич, покажи им!

Дважды протрубив в рог, Ярослав выхватил меч, поспешно пытаясь пробиться сквозь сплоченные ряды воинов. Течение битвы повернулось вспять. Пешие поляне, за чьими спинами безумствовали свирепые волки, уперлись ногами, пытаясь сдержать щитами конный натиск. Тысячи коней продолжали их безжалостно теснить. Дружинники вовсю орудовали мечами, раздавая удары направо и налево.

Посреди этого кровавого безумства, где людские крики смешались с лошадиным ржанием и звоном клинков, улыбаясь, стоял Падун. На расстоянии вытянутой руки вокруг него не было ни одной живой души, будто он отталкивал от себя воинов одним лишь своим присутствием. Все ближе и ближе продвигались дружинники, беспощадно сея на поле смерть. Поднеся ко рту ладони, молодой ведьмак громко заржал, оглушая окружающих своим бездонным колдовским криком. Асгардские кони остановились перед ним как вкопанные, заслышав ржание Великого Жеребца. Дикий вожак, чей зов вел за собой табуны, вновь заржал, взывая к их древним инстинктам. Встав на дыбы, кони стали сбрасывать с себя наездников, проявляя неистовую непокорность.

Свалившись со своего коня, Стоян выругался на чем свет стоит:

— А, чтоб тебя! Конокрад хренов!

Тысячи асгардских воинов посыпались наземь, попадая под копыта собственных жеребцов. Ликующие древляне бросились в бой, остервенело сминая опешивших дружинников. Трижды протрубил рог медведича, давая команду отсечь ворвавшихся в лагерь асгардцев. Началась пешая сеча, среди которой обезумевшие кони не находили себе места. Вытащив из ножен темный ведьмачий клинок, Падун бросился в самую гущу боя. Быстро разя врагов своим смертоносным мечом, он улыбался, выкрикивая свои дурные прибаутки:

— Эй, дружина, не зевай, щит повыше подымай!

Его клинок одним ударом смахнул голову первому асгардцу.

— Любо-дорого смотреть на девиц и чью-то смерть!

Выдергивая меч из следующего тела, демон вновь улыбнулся, начиная меняться. Его веселое лицо стало вытягиваться, приобретая лошадиные черты, широкие плечи взбугрились нечеловеческими мышцами. Весело заржав, демон оглушительно топнул оземь копытом, заставляя испуганных дружинников попятиться.

— По-над полем ветра свист, конь уж больно норовист! Подходи, народ честной, дам копытом раз-другой!

Расхохотавшись, демон яростно бросился в бой, с каждым взмахом клинка забирая жизни. Стоян ласково похлопывал по шее возбужденного жеребца, радостно поглядывая на перелом в битве.

— Молодец, Падун, ты их остановил. Теперь победа за нами. Молодец, брат.

Ведьмак выпустил нить, разыскивая Ярослава. Наконец-то выбравшись в первые ряды, молодой медведич быстро орудовал клинком, оставляя позади себя десятки сраженных тел. Каждый его удар был смертельным, безошибочно находя брешь в защите врагов, каждое его движение было легким и точным, словно он шел по тонкому льду. Казалось, с каждым новым убийством силы прибывали к нему, заставляя двигаться быстрее и колоть сильнее. Враги стали пятиться перед ним, пытаясь закрываться щитами и прятаться друг за друга. Ведьмак задумчиво покачал головой, запрыгивая на коня. Направляясь в самое пекло сражения, он прошептал:

— Боги дали тебе силу, Ярослав, ты становишься все мощнее. Береги себя, медведич, ты нужен мне в Асгарде.

…Разглядывая битву сквозь густой кустарник, Рыжий покачал головой, обращаясь к Малюте.

— Ох, несладко нашим. Чую, сильную ворожбу демоны готовят. Печальная это будет битва, ох печальная.

С поля боя донеслось оглушительное конское ржание, заставившее волхва дернуться, закрывая уши ладонями.

— Ай! Зараза! Даже уши заложило! Что ж это было-то такое?

Волхв вновь прильнул к кустам, вглядываясь в даль и бурча себе под нос.

— Вот оно что! — волхв махнул рукой, подзывая к себе Малюту, и прошептал: — Они ворожбой коней испугали. Дело это нехитрое, пару-тройку и я испугать могу, но чтобы тысячу охватить? Сильны они непомерно!

Грустно вздохнув, волхв пошел к коню, прошептав:

— Командуй, тысяцкий. Наша очередь в битву вступать.

Малюта лихо запрыгнул на коня, выхватывая из ножен прямой древлянский клинок.

— Ну, баеджирты, не посрамите рода своего! Вперед!

Ломая кустарник, воины бросили коней в галоп, молчаливо, без единого крика устремившись к самому сердцу вражьего лагеря. Прижавшись к гриве гнедого, Малюта гневно вглядывался в гущу битвы, туда, где насмерть рубились его новые товарищи. Казалось, среди криков и стонов он расслышал крик Тугдаме, отдающего приказ:

— Держать строй! Плечом к плечу!

Яростно стегая гнедого по крупу, Малюта стремительно несся в бой. Позади, не отставая от него ни на шаг, скакали четверо волхвов. Рыжий, словно почувствовав неладное, прокричал ему в спину:

— Малюта, им уже не помочь! Нам нужен шатер! Отсекай воинов от шатра! Баб руби первыми, то ведьмы проклятые!

Воины ворвались в лагерь, сминая все на своем пути. Неистово размахивая кривыми клинками, баеджирты рубили по обе стороны, прокладывая кровавую просеку по телам древлян. Дернув повод, Малюта направил гнедого к кипящим котлам, выбирая первую жертву. Полнотелая ведьма испуганно подняла руки, нашептывая заклятье. Древлянский клинок безжалостно опустился на ее голову, глубоко рассекая ведьмино лицо.

— Ядвига!

Оборачиваясь на женский крик, Малюта поднял коня на дыбы, сбивая копытами кипящий котел. Вновь его меч, не зная жалости, пронзил женскую грудь. Остальные ведьмы бросились прочь, истерично выкрикивая давно забытое им имя:

— Стоян! Помоги нам!

Безжалостно вгоняя пятки в бока жеребца, Малюта бросился вслед за ними, быстро настигая рыжую ведьму. Вдруг остановившись, девушка обернулась к нему лицом, жалобно вглядываясь в его глаза. Ее алые губы приоткрылись, словно роняя с уст немой вопрос. Тонкая рука потянулась вперед, останавливая гнедого одним лишь своим движением. Вставая на дыбы, конь сбросил Малюту наземь, виновато скосив лиловый глаз.

— Хватит, воин! — Беспута выплеснула на него всю свою волю, соблазняя и повелевая его мужским разумом. — Хватит сеять смерть! Мы лишь слабые женщины… А ты нас мечом… Негоже так, воин, уйми свой пыл.

Поднявшись на ноги, Малюта растерянно огляделся по сторонам, нерешительно опуская клинок к земле. Рыжий волхв ворвался в шатер, кувырком уходя от обжигающей ледяной волны, отбросившей остальных волхвов на десятки шагов назад. Одним движением поднявшись на ноги, он ударил Ледею в подбородок, ловко подхватывая на руки ее обмякшее тело.

— Поди, на шабашах кулачному бою не учили, — возбужденно пробурчал воин, быстро связывая пленницу по рукам и ногам наговоренными веревками. — Калач! Тащи мешок!

Споткнувшись, словно наступил на змею, Ярослав обернулся, видя, как за спиной началась нежданная сеча. Его сердце кольнула острая игла колдовства, призывая верного пса на защиту хозяйки.

— Ледея…

Яростно расталкивая воинов, медведич бросился к шатру, понимая, что не успеет. Раздавшийся над полем крик ярости оповестил его о том, что Стоян взбешен до безумия. Десятками разбрасывая людей в стороны, ведьмак прорывался к любимой, безжалостно уничтожая собственных воинов, заслоняющих ему дорогу. Баеджирты усилили натиск, вытаптывая конями пеших древлян. Тряхнув одурманенной головой, Малюта вновь огляделся по сторонам. От рыжей ведьмы и ее подруг и след простыл, оставив лишь неизгладимые воспоминания ее глаз. Досадливо плюнув наземь, Малюта поймал гнедого за повод, запрыгивая на провинившегося жеребца. Злобно стегнув коня, медведич зарычал:

— Бабы убоялся?! Кобыла ты, а не конь!

Выбежавшие из шатра волхвы несли на руках закутанную в мешок девицу. Махнув медведичу рукой, Рыжий прокричал:

— Скорее, Малюта, уходим! Демон уже близко!

Будто подтверждая его слова, в небесах грянул гром, и десятки ярких кривых молний обрушились на баеджиртов, разбрасывая мертвые тела коней и людей в разные стороны. Испуганно прижимая уши, кони заметались по полю в поисках укрытия. Малюта резко дернул повод, направляя гнедого к волхвам. Вдруг краем глаза он увидел стремительный бросок воина, сверкнувшего клинком. Вьюном, изворачиваясь от смертоносной стали, Малюта упал наземь, быстро перекатываясь в сторону. Поднявшись на ноги, он гневно взмахнул мечом, рассекая со свистом воздух, и прокричал:

— Иди сюда! Иди, поганец… — слова ругательства стали у Малюты поперек горла, когда он увидел своего противника, — Ты?! Ярослав… И ты с ними?

Словно не замечая Малюту, младший брат уверенно двинулся вперед, готовый уничтожать все на своем пути. Там, у шатра, проворные волхвы грузили бессознательную Ледею поперек лошади. Малюта заступив брату дорогу, попытался заглянуть в его замутненные колдовством глаза.

— Ярослав! Остановись, брат!

Клинок молниеносно вспорол воздух, лишь на волосок не дотянувшись до шеи тысяцкого. Малюта попятился, удивленно вглядываясь в лицо Ярослава.

— Ярослав! Это же я, твой брат! Что ты…

Клинки со звоном схлестнулись в быстром смертельном танце. Через мгновенье, сойдясь с братом грудью на грудь, Малюта застонал от напряжения, сдерживая его безумный натиск.

— Да, брат… возмужал ты… как я погляжу.

Холодно глядя через его плечо, Ярослав нетерпеливо крутанулся вокруг своей оси, пытаясь провалить и обойти упертого воина. Закружившись в хитрых ужимках и перехватах, Малюта вывернулся, вновь преграждая ему путь.

— Не так быстро, брат. Охолонь маленько…

Безумно зарычав, Ярослав вновь бросился вперед, разя клинком то верхом, то низом. Этот никчемный воин не пускал его к Ледее, заслоняя дорогу и ловко уклоняясь от его выпадов. Молодой медведич замер, нахмурившись и вглядываясь в противника. Это затуманенное лицо будило в нем ярость, заставляя выбрасывать клинок еще быстрей. Ярослав вновь бросился в атаку, удивленно замечая, как быстро засеменил ногами противник, отражая его удары.

— Что же ты делаешь, брат?

Он еще смеет называть его братом? Ярослав перебросил меч в левую руку, заметив слабину в защите врага.

— Тебе далеко до моего брата, — тихо прошептал он, вновь бросаясь в атаку. — Хм… Х-х… Ха!

С третьего удара его клинок все же пробился сквозь безупречную защиту противника, слегка вспоров его правое плечо. Словно не замечая ранения, воин хрипло прорычал:

— Негоже так, брат.

Бурый ручеек крови показался сквозь рассеченный наплечник, быстро стекая по кожаному доспеху. Едва лишь первая капля упала наземь, как в небе прогремел оглушительный раскатистый гром, заставляя тысячи сражающихся воинов испуганно втянуть головы в плечи. Запрыгнувший на коня Рыжий обернулся, нервно крикнув медведичу:

— Торопись, Малюта! Мы уходим!

Тысяцкий кивнул, не оборачиваясь, и попятился к своему коню. Ярослав вновь бросился вперед, пытаясь повторить успешный выпад. Теперь Малюта был готов, он никогда не попадался на один прием дважды. Отбив два удара, он резко упал вниз, словно проваливаясь сквозь землю. Ярослав вздрогнул от невыносимой боли в паху, падая на колени, словно подрубленный.

— Прости, брат. Так тоже негоже.

Малюта опрометью вскочил на жеребца и бросился догонять скачущих в сторону рощи волхвов. Наконец-то выбравшийся из сечи Стоян вскочил на первого попавшегося под руку коня. Безжалостно вонзив острие ножа в круп животного, демон ринулся вдогонку за волхвами. Ярость, клокочущая в груди, стремительно гнала его вперед. Нашептывая наговоры, ведьмак вливал огромные силы в своего жеребца. Скорей бы наступила ночь, дающая ему крылья.

Почувствовав ослабление натиска, Тугдаме воспрял духом, призывая опешившую дружину сплотить ряды. Гром, молнии и внезапный удар баеджиртов заставили древлян дрогнуть.

— Теснее, дружина! — Тугдаме огляделся, разыскивая взглядом собственного жеребца. — Отходим, покуда не окружили!

Яростно отбивая атаки, дружина слаженно отступала, пытаясь вырваться из смертельных клещей. Взглянув вслед удаляющемуся Стояну, Вандал тоскливо завыл, чувствуя, как добыча ускользает. Выхватив клинок, демон бросился в бой, безжалостно прокладывая себе дорогу. Пускай Стоян покинул поле боя, теперь он, Вандал, обязан одержать победу в этой битве. И Отец отметит его храбрость, возвышая над остальными братьями. Демон радостно заскулил в предчувствии награды. Его злобные желтые глаза не отрывались от намеченной цели. Следуя своим звериным инстинктам, демон шел к воеводе. Вожак должен пасть, тогда и все стадо людское разбежится, теряя головы. С бревенчатых завалов лучники усилили обстрел. Отравленные стрелы все реже находили свои жертвы. Пошатываясь от усталости, седовласая Недоля продолжала бубнить свои проклятья, все чаще сбиваясь и упуская из рук жизненные нити. Безумное колдовство выпило ее силы до дна, с каждой минутой добавляя морщин и седых волос. Падун, словно обезумевший жеребец, метался посреди сечи, яростно втаптывая копытами в грязь сраженных им воинов. Его меч без устали крошил в щепки ненавистные щиты со сварожьими знаками. Теряя сотни воинов, пешие дружинники вырвалась из окружения, примкнув к оставшимся в живых воинам. Лишь пять тысяч асгардцев сохранили своих коней, вновь выстраиваясь птицей и высоко поднимая щиты. Воинство Чернобога нерешительно замерло у баррикад, устало опираясь на мечи и копья. Запрыгивая на испуганного жеребца, Тугдаме прокричал, обращаясь к дружинникам:

— Ничего, братья мои! Мы славно бились! Сейчас мы уйдем! Уйдем, чтобы вновь вернуться с новыми силами! И тогда, — воевода потряс в воздухе клинком, пригрозив в сторону вражьего лагеря, — мы воздвигнем гору из их голов!

Зарычав, Вандал выхватил из рук рядом стоящего воина короткое копье. Натужно крякнув, он метнул его в ненавистного воеводу. Подчиняясь его дикой силе, оружие устремилось ввысь, стремительно преодолевая сотню шагов, разделяющих воинов. С треском, пробив щит, копье вонзилось в бок Тугдаме, заставляя воеводу вскрикнуть от боли. Дружинники бросились к нему, поддерживая его под руки. Старый сотник Олесь, всю битву не отходивший от своего воеводы, осторожно вынул из раны оружие. Торопливо сбросив с себя кожаный нагрудник, сотник оборвал рукав нательной рубахи.

— А то и ничего… А как ты хотел… Сейчас рану перевяжем, а там, глядишь, Уры и залатают как надобно. Не боись, Тугдаме, главное, что голова цела, а такими ранами нас не одолеешь.

Развернув коней, Сварожья Дружина поскакала прочь, бесславно покидая поле битвы под веселое улюлюканье врагов. Сегодня Чернобог одержал первую победу, оросив землю кровью тысяч асгардских воинов. В небе терпеливо кружили сотни стервятников в ожидании мерзкого пиршества.

 

ГЛАВА 25

Проскакав галопом десяток верст, волхвы остановились, а затем быстро разъехались в разные стороны. Умело запутывая следы, они свернули с тракта, уходя в сторону леса. Калач, бросая за спину травы, нашептывал наговоры, заметающие след. Вскоре волхвы выехали к лесному ручью. Здесь их ожидала свежая смена коней и два десятка дружинников, выделенных Тугдаме на случай погони. Перекладывая брыкающуюся в мешке пленницу на нового жеребца, Рыжий тоскливо взглянул в суровые лица воинов. Зная, кто идет по их следу, волхв прощально кивнул им, направляя коня вверх по течению.

— Водой пойдем, может, демона со следа собьем, — взглянув на Малюту, волхв осуждающе покачал головой, — чего жеребца не сменил? Коли конь падет — вмиг голову потеряешь.

Медведич ласково потрепал Гнедышу холку, направляясь вслед за волхвами.

— Ничего. Он конь молодой, еще не один десяток верст одолеет. Ну не могу я его в лесу бросить! Воины полягут, а его дикий зверь задерет. А коли суждено нам вместе погибнуть, то так тому и быть.

Двинувшись по руслу ручья, беглецы вскоре скрылись с глаз, оставляя за спиной два десятка приговоренных к смерти товарищей.

Стоян беспощадно стегал жеребца, принюхиваясь к воздуху словно волк, преследующий подранка. Горький аромат страха беглецов безошибочно вел его по следу, заставляя сердце возбужденно биться в груди. Резко осадив коня, ведьмак принюхался, утратив след, и огляделся по сторонам. Отпечатки конских копыт расходились в разные стороны, сбивая его с толку. Волхвы, словно зайцы, запутали следы, уходя от погони. Суетливо разорвав подкладку рубахи, ведьмак вытянул связку разномастных женских локонов, безошибочно выдергивая из нее смоляную прядь Ледеи.

— Где же ты, милая? — Его рука повела прядью по сторонам, обращаясь к миру духов: — Отзовись, Чернава, именем твоим повелеваю!

Холодный ветерок лизнул его ладонь, заставляя затрепетать витой локон. Уверенно разворачивая коня, ведьмак направился в лес, пряча за пазуху кудри любимой. Потянувшись вдаль десятками путеводных нитей, Стоян криво усмехнулся, почувствовав западню. Спрыгнув наземь, он уверенно пошел к ручью, выхватывая клинок из ножен. Ненавистные взгляды притаившихся врагов холодили его спину.

— Выходите! Кто путь укажет, жить останется!

Зашелестели оперением стрелы, устремившись к наглому демону, спокойно остановившемуся у ручья. Пошатнувшись, словно обпившись медовухи, Стоян уклонился от их смертоносных жал и оглушительно расхохотался. От его колдовского смеха лопнули тетивы дружинных луков, вынуждая воинов схватиться за мечи. С треском ломая густой кустарник, воины бросились в бой, дружно навалившись на демона. Один за другим их остро отточенные клинки стали наносить ему безжалостные удары. Продолжая смеяться, ведьмак вертелся в самой гуще врагов, чудесным образом избегая ранений. Воины набросились с еще большей яростью, похоронив ведьмака под собственными телами. Лишь слегка пошатнувшись под их напором, Стоян взмахнул руками, отбрасывая в стороны два десятка воинов, словно медведь, разбросавший зарвавшихся щенков. Безумно сверкнув глазами, ведьмак бросился в бой, быстро разя направо и налево своим длинным ведьмачим клинком.

— Ни булату, ни стреле не сразить моего тела, как не пробить дождю воды речной! — прокричал Стоян, молниеносно убивая одного воина за другим. — Ни огню, от искры кремневой рожденному, ни камню, рукою людской брошенному, не сразить моего тела!

Переступая последних павших дружинников, ведьмак замер, пристально глядя в глаза единственному оставшемуся в живых воину.

— Ибо тело мое крепче камня белого! — он усмехнулся, увидев, как молодой воин испуганно выронил меч. — Ибо воля моя жарче огня пламенного! И не вам, смертным, со мною тягаться!

Схватив воина за горло, демон стиснул свои стальные пальцы, занося меч для удара. Дрожащей рукой воин показал вверх по течению ручья, прошептав побелевшими от страха губами:

— Туда пошли. Пощади…

Взмахнув клинком, ведьмак переступил обезглавленное тело, бросившись к стреноженным лошадям, стоящим в стороне. Весело похлопывая по их взмыленным спинам, он, словно волк, принюхался в поисках знакомого запаха.

— Жива. Жива, моя милая. На этом жеребце тебя везли.

Одним взмахом клинка ведьмак рассек путы на дрожащих от усталости ногах животного. Запрыгивая на коня, Стоян коснулся его головы, тихо прошептав на ухо:

— Нет устали в твоем теле, ибо каменное твое сердце. Вскачь пойдут твои ноги сильные, копытом искру высекая. Легок твой всадник за гривою, словно перо лебединое. Лети соколом, конь ретивый, ибо крылья тебе моей силою даны.

Возбужденно вздрогнув всем телом, конь заржал, чувствуя неимоверный прилив сил. Властная рука нового хозяина жестко потянула повод, направляя коня вверх по течению:

— Но! Пошел, покуда сердце бьется!

Вздымая тучи брызг, ведьмак бросился в погоню, с надеждой поглядывая на уходящее за горизонт солнце. Скорей бы наступила ночь, дающая ему неизмеримо большие силы.

Покинув ручей, волхвы свернули на лесную тропу. Тревожно поглядывая за спину, Рыжий, словно ненароком, обломил толстую ветвь кустарника. Малюта нахмурился, нагоняя молодого чародея и преграждая ему путь.

— Почто дорогу демону метишь?

Волхвы остановили коней, недовольно переглядываясь меж собой. Медведич быстро выхватил клинок, коснувшись острием ямки на горле Рыжего.

— Отвечай! Для чего метки демону оставляешь?

Кашлянув в кулак, неторопливо подъехал Калач, дружески похлопав Малюту по плечу.

— Не горячись, дружина. Ты свое дело на поле битвы справил, вот и нам не мешай свой долг исполнить. Рыжий знает, что делает, верь ему.

Рыжий тревожно взглянул на уходящее с горизонта солнце, осторожно отводя в сторону клинок медведича.

— Коли б я хотел спрятаться, ни один чародей моего следа не сыскал бы. Не тебе с меня спрашивать, тысяцкий!

Малюта, багровея от ярости, схватил волхва за грудки, притягивая к себе.

— Тысячи воинов пали в битве! Мои баеджирты все до единого головы сложили! Не желаешь передо мной ответ держать? Им ответь! Для чего метки тайные оставляешь?!

С досадой плюнув, Калач спрыгнул с коня и припал ухом к земле.

— Быстро по коням! Нагоняет, уж совсем близко копыта стучат!

Волхвы стегнули коней, оставив Малюту наедине с собственным гневом. Обернувшись, Калач прокричал:

— Не дури, медведич! Догоняй!

Стегнув взмыленного гнедого, Малюта бросился вслед за волхвами, торопливо покидающими лес. Снедаемый горькими сомненьями медведич положился на судьбу да на свой верный меч, десятки раз спасавший ему жизнь. Вскоре, поравнявшись с Калачом, тысяцкий забыл о своих сомненьях, взглянув через плечо. Позади, отставая всего на три сотни шагов, за ними мчался всадник. Его жеребец словно летел над полем, едва касаясь копытами земли.

— Скорее! Вон уж и деревня виднеется! Скорее, братья!

Словно подтверждая слова рыжего волхва, впереди показался десяток бревенчатых изб небольшой полянской деревушки. Кони стремительно мчались во весь опор, с каждым шагом теряя последние силы. Наконец-то, ворвавшись в деревню, волхвы осадили жеребцов, спрыгивая наземь. Торопливо сняв с коня пленницу, Рыжий стянул с ее головы мешок, оборачиваясь к приближающемуся демону:

— Хочешь ее, демон?! Иди и возьми!

Малюта обескураженно замер на месте, не веря собственным глазам. Рука его потянулась к рукояти меча, неуверенно остановившись на полпути.

— Чернава?! Ты…

Девушка, словно не замечала его, не отрывая глаз от приближающегося воина. Ее полный тоски взгляд умолял его о спасении. Три дня назад она поняла, что носит под сердцем их ребенка. Теперь ради нее Стоян перевернет целый мир. Обернувшись, Малюта пригляделся к черному воину, к тому, кого умолял молчаливый взгляд его невесты.

— Травник?! Вот оно что…

Уверенно выхватив клинок, медведич зарычал, становясь на пути разлучника.

— Назад, тысяцкий! — прошипел за спиной Рыжий. — Все дело испортишь. Простым мечом его не одолеть.

Выхватив клинки, волхвы приготовились к смертельной схватке, тихо нашептывая охранные наговоры. Целую седмицу Уры накладывали заклятья на их мечи, готовя воинов к битве с демоном. Стоян, остановившись в ста шагах, спрыгнул с коня, тут же замертво рухнувшего наземь. Солнце, бросив прощальный луч, быстро скрылось за горизонтом, уступая место сумеркам. Глубоко вздохнув полной грудью, ведьмак настороженно повел носом по ветру, не отрывая взгляд от связанной Ледеи. Рыжий нервно прокричал, поднося клинок к горлу пленницы:

— Чего же ты стал, демон? Иди, сразимся! Иди, или я убью ее!

Не в силах перебороть собственный гнев, ведьмак сделал шаг, вновь настороженно принюхиваясь. Лицо его исказила гримаса ярости, и демон стал меняться, быстро сбрасывая с себя человеческую личину. Толстый кожаный нагрудник с треском лопнул по швам, освобождая огромные черные крылья нетопыря. Сверкнув острыми клыками, демон оскалился, внимательно разглядывая деревню своими бездонными черными глазами. Ветхая калитка поскрипывала на ветру, словно оплакивая покинутый хозяевами дом. Трусливо забрехала одинокая собака, пытаясь отпугнуть нежданных гостей. На коньке одной из крыш весело закрутился ветряной петух, указывая своим клювом на восход. Демон нахмурился, почувствовав сильный порыв ветра, идущий с полудня. Он зарычал от бессилия, почуяв тонкую сеть западни. Слишком искусен был созданный морок. Не по силам такое создать волхвам.

— Ты храбр и хитер, маленький человек. Но тебе не обмануть меня.

Взмахнув когтистой ладонью, демон словно зачерпнул воздух, поднося его к лицу и глубоко вдыхая.

— Я чую его запах. Он здесь! — сын Чернобога замер, грустно глядя в глаза Ледеи, и прокричал: — Это западня! Прости, милая, и поверь — я отыщу тебя! Верь мне!!!

Взмахнув мощными крыльями, демон устремился ввысь, с каждым мгновением быстро удаляясь к горизонту. Рыжий взбешенно бросил меч наземь.

— А-а-а!!! Ушел! Сколько жизней загублено попусту!

Волхвы удрученно опустили головы, пряча бесполезные мечи в ножны. Скрипнув, отворилась дверь ближайшей избы, и на пороге появился Правитель в сопровождении трех Уров. Сжимая в руках сияющий в темноте лук, подаренный Перуном, он подошел к волхвам, горюющим о неудачной охоте.

— Не кори себя, Рыжий. Вы все сделали правильно. У демонов лишь одно слабое место — они хотят жить по-человечески. Ничто людское им не чуждо: ни любовь, ни страх. Сегодня мы вновь его упустили. Видимо, он слишком мудр, чтобы попасться в мои силки. Ничего, Рыжий, он ведь обещал за ней вернуться.

Правитель подошел к пленнице, с улыбкой принимая ее ненавидящий взгляд. Потянувшись рукой, он отбросил с ее лица черный локон:

— Красивая девочка. И судьба у тебя была иная. Переписали твою судьбу, тебе на горе. А ты им поверила? Поверила и согласилась? Ну ничего, думаю, это дело поправимое.

Сердито мотнув головой, девушка отшатнулась от его руки, отводя в сторону заплаканный взгляд. Рыжий подошел к Правителю, прошептав из-за плеча:

— Учитель, наш тысяцкий, медведич, назвал ее по имени Чернава.

Правитель протянул руку, касаясь ладонью чела девушки:

— Нарекаю тебя именем твоим истинным, Чернава. Повинуйся мне, дочь Сварога. Ибо все мы дети его, все равны пред ним, все любимы им. Развяжите ее.

Вздрогнув, девушка испуганно огляделась по сторонам, словно не понимая, как здесь оказалась. Наговоренные волхвами путы пали наземь, освобождая ее затекшие руки и запечатанный рот. Пошатнувшись, Чернава оперлась о подставленную руку Правителя, удивленно взглянув в его лицо, сокрытое маской.

— Кто ты?

— Пойдем со мной. Не бойся. Скоро ты все узнаешь.

Взяв девушку за руку, Правитель повел ее прочь, сопровождаемый молчаливыми Урами и волхвами. Задержавшись на мгновенье, Рыжий подошел к Малюте, положив ладонь на его плечо.

— Кто она тебе, медведич?

Малюта вздохнул, пытаясь перебороть подступивший к горлу горький ком.

— Невестою была… Пока не похитили.

Волхв кивнул, словно понимая его горькие мысли, и дружески похлопал по плечу.

— Забудь ее, Малюта. Не та девушка косу тебе обещала. Иная она нынче, да и ты уже не тот. Скачи на полночь, покуда ладьи наши не отчалили.

Развернувшись, волхв бросился догонять товарищей, оставив медведича наедине со своими мыслями. Один из Уров взмахнул руками, разгоняя созданный ворожбой морок. Старые бревенчатые избы растаяли в воздухе словно утренний туман. Глазам медведича предстала деревянная ладья, на коих асгардцы ходили по морям. Взойдя по трапу, Правитель взмахнул рукой, поднимая огромный корабль в небеса. Вмиг усилившийся ветер надул синие паруса, расправляя на них величественный знак Сварога. Летающий корабль устремился на полночь, унося чародеев за неприступные стены Асгарда. Туда, где посреди моря возвышается легендарная гора Меру, великое капище мудрости.

 

ГЛАВА 26

— Проводи нас, сын.

Седовласый старец поднялся на ноги, тяжело опираясь о посох. Ступая по телам павших воинов, он пнул клюкой наглого стервятника, не успевшего уступить Чернобогу дорогу. Испуганно вскрикнув, птица рассыпалась прахом, оставляя после себя лишь небольшую горсть перьев. Морана весело расхохоталась над его проделкой. Подобрав длинное черное перо, она дунула на него, бросая по ветру. Встрепенувшись, перо вновь обернулось птицей, с испуганным криком уносясь прочь от неприятностей. Стоян, нахмурившись, шел позади Богов, осматривая тела поверженных им врагов и не решаясь задать Отцу главный вопрос. Поодаль плакали две сестры Желя и Карна, медленно обходя каждого павшего и поминая их по имени. Нет здесь ни матерей, ни жен, чтобы оплакать погибших воинов. Пали они на чужбине, вот Богини-сестры и отдают долг усопшим, выпроваживая их души на лунную дорогу. Озираясь по сторонам, Стоян кивал братьям-демонам, приветствуя тех, кому сегодня выпала доля сопровождать отца в Яви. Не сдержав грустного вздоха, ведьмак остановился, наконец-то решившись потревожить отца вопросом.

— Не спрашивай меня ни о чем. У меня нет ответов на твои вопросы. Никто не ведает собственного грядущего.

— Тогда скажи мне о них.

Чернобог грустно покачал головой, задумчиво взглянув на звезды.

— От них зависит и мое грядущее. О них Макошь молчит. Их судьба теперь в Его руках, как решит — так и будет.

Стоян с сомнением взглянул на Морану, забавляющуюся с большой черной вороной.

— Мать! Помоги мне вернуть их.

Недовольно нахмурившись, богиня подбросила ворону ввысь.

— Я уже помогла тебе. Ты же сам хотел этого? Я тебя предупреждала, сын, не пожалей о содеянном!

Грустно вздохнув, Морана смерила его насмешливым взглядом.

— Ты уже немолод, а ведешь себя как мальчишка. Когда же ты поумнеешь? Я подарила тебе вечную жизнь, а ты все норовишь стать смертным.

Взглянув вдаль, туда, где готовили погребальный костер павшим ведьмам, Морана прошептала:

— Иди сын. Сегодня в твоей семье утрата. Проводи их достойно. Я хочу видеть своих дочерей в Нави уже сегодня.

Молчаливо развернувшись, ведьмак пошел к погребальным кострам, крикнув Моране, не оборачиваясь:

— Я сам верну их! Даже если мне придется грызть зубами гранит!

Морана расхохоталась ему в ответ, последовав за Чернобогом по лунным ступеням, уходящим далеко ввысь.

— И будешь грызть, сын. Будешь…

…Ведьмак бросил горящий факел, поджигая хворост под телами погибших ведьм. Окинув суровым взглядом собравшихся, он двинулся по кругу, по очереди останавливаясь возле каждого.

— Недоля. Сегодня твои подруги Ядвига и Умора покинули тебя. Они пали в бою. Их имена будут вписаны в Книгу Судеб. Великая Морана ожидает своих дочерей, чтобы наградить их. Недоля, ты достойно сражалась. Когда-нибудь мать коснется и твоего седовласого чела, возвеличивая тебя по заслугам.

Расплакавшись, седая от ворожбы Недоля пошла прочь в поисках любимого медведича. Ведьмак двинулся дальше, останавливаясь около Беспуты.

— Беспута. Ты достойно сражалась. Мое воинство удвоилось благодаря твоим стараниям. Морана вознаградит тебя, когда придет твой черед покинуть этот мир.

Залившись румянцем, колдунья бросила ему влюбленный взгляд благодарности. Молчаливо минуя остальных ведьм, Стоян остановился напротив Всеведы, холодно глядя в ее незрячие глаза.

— Всеведа. Ядвига и Умора пали по твоей вине. Ты недостойна своих подруг. Еще одна оплошность, и ты живой взойдешь на свой погребальный костер. А сейчас убирайся с моих глаз! Дай нам проститься с ними.

Расплакавшись, молодая колдунья бросилась прочь, унося со слезами собственный позор. Беспута мельком взглянула вслед убегающей подруге. Памятуя, как помешала та ее ворожбе, она опустила глаза, улыбнувшись собственным мыслям. С погибшими ведьмами ушла и Ледея, освобождая ей дорогу к сердцу Стояна. Ведьмак обернулся к ней, будто прочитав ее тайные мысли. Рука его протянулась, коснувшись рыжих локонов Беспуты.

— Гляди, коли твоя вина в том — убью.

Развернувшись, он пошел прочь, разыскивая братьев-ведьмаков и желая утопить в сладкой медовухе горечь своей утраты. Жаркие языки пламени обняли тела ведьм, вознося к ночному небу их падшие души.

…Глубоко вздохнув, Правитель поднялся с ложа, тяжело ступая дрожащими от усталости ногами. Каждая новая попытка заглянуть в грядущее отбирала у него немало сил. В этот раз, покидая земное тело, он три дня блуждал безграничными мирами в поисках ответа. Предсказание оставалось неизменным, словно и не было для людей иного пути. Более не сомневаясь ни мгновенья, он надел маску, выходя из опочивальни.

— Все собрались?

— Как ты и приказывал, — Януш обеспокоенно переминался с ноги на ногу, — только… Элкора не смогли отыскать. Как сквозь землю провалился.

Правитель тяжело оперся рукой о плечо воеводы. Разыскивать старого Ура не было ни сил, ни времени. Уверенно распахнув тяжелые двери, он стремительно вошел в зал Древних, стараясь не выказывать собственной слабости. Великие Уры склонили головы, молчаливо приветствуя брата по Знанию. Правитель остановился, обдумывая свою нелегкую речь к собратьям. Его тревожный взгляд блуждал по стенам, пытаясь найти в мозаичных картинах недостающие слова.

— Порадуй нас вестью, брат.

Один из Уров проявил нетерпение, нарушая течение его мыслей. Взмахнув рукой, Правитель захлопнул дверь, оставляя растерянного воеводу в неведенье за пределами зала.

— У меня нет радостной вести для вас, братья. Мы не можем лишить ее жизни. Эта девушка не запятнана кровью. И снять заклятье, наложенное Мораной, нам не по силам. Я не нашел ключа к этому заклинанию.

Правитель замолчал, давая Урам время осмыслить услышанное.

— Кто владеет ключом к заклятью и когда все начнется, мне также неведомо. Знаю лишь одно, если ее сердце перестанет биться, в тот же день мир рухнет. Таковы замки, наложенные Богиней Мораной. Грядущее не изменить. Сегодня среди нас нет Элкора, думаю, это не станет помехой для голосования. Итак, прошу Совет Древних принять решение.

Одна за другой дрожащие старческие руки поднимались вверх, вынося самим себе приговор. Правитель одобрительно кивнул, впервые избегая их взглядов.

— Итак, готовьте волхвов. Настал их час нести нашу тяжкую ношу.

Два десятка волхвов стояли перед своими учителями, с надеждой ожидая Правителя. Это были мужи разных возрастов и племен, чьи жизненные пути пересеклись у горы Меру, соединенные воедино Божьим промыслом. День за днем, год за годом разыскивали Уры эти зерна таланта, посеянные судьбой по всему миру. И вот они здесь, старые и молодые, сильные и слабые, веселые и суровые, но все до единого — светлые. В ожидании Правителя каждого из них не покидали мысли о предстоящих сражениях. О том, как храбро они сойдутся в битве со злом, отстаивая Правь. Как одержат великую победу, радуя своих учителей, денно и нощно вбивавших в их головы мудреные знания. И не станет в мире войн, кровь людскую проливающих, и понесут они свои знания людям, обучая их всему, что умеют сами.

Двери капища распахнулись, давая дорогу Правителю. Приветственно поклонившись Урам, Правитель обвел взглядом ожидающих своей участи учеников. Словно порыв ветра прошелся по их лицам, заставляя волхвов одного за другим преклонить колени.

— Встаньте, дети мои. Святорусы — свободный народ и не приемлют рабства. Мы даже Богов своих славим, не преклоняя колени. Мы созданы Творцом по его подобию, потому — мы дети его. Поднимитесь с колен.

Волхвы поспешно поднялись, растерянно поглядывая друг на друга и устыдившись собственной слабости. Правитель весело рассмеялся, еще больше вгоняя их в краску, и заговорил:

— Вам нечего стыдиться, дети мои. Не моей силы убоялись вы. Вы преклонили головы перед могуществом Творца, чья искра теплится в моей груди. И это лишь маленькая искра от того огромного очага, коим он обогревает безграничные миры.

Волхвы молча внимали словам великого Правителя. Их преданные взгляды неотрывно следовали за ним, провожая его неторопливую поступь.

— Две тысячи лет назад мы одолели демонов, очистив землю от сил зла. Тогда мы были молоды и полны сил. Мы думали, что это конец безумным войнам и кровопролитию. Оказалось, это — лишь начало. Мы долго правили этим миром, наставляя людей на путь истинный. Сегодня наступил решающий день. Вы сами должны избрать свой путь, следуя законам Прави. Близок час решающей битвы между Светом и Тьмой. Когда эта битва будет для нас окончена, для вас она лишь начнется. Вам не суждено стоять в наших рядах, подставляя свое крепкое плечо пошатнувшемуся брату. Вы стали волхвами, и вы покинете Асгард. Дорога ваша будет тернистой — не бойтесь трудностей. Ноша, которую сегодня вам вручат учителя, — тяжкая ноша, и мы более не в силах нести ее. Мы передаем ее вам, не утратьте ее в своем нелегком пути.

Правитель обернулся к Урам, ожидающим его распоряжений.

— Братья мои, вручите ученикам их тяжкую долю.

Уры подошли к своим ученикам, бережно вручая из рук в руки тяжелые походные мешки.

— Это Веды, дети мои. Это знания, дарованные нам Высшими Богами. Благодаря Ведам мы научили людей жить на земле, возделывать землю, приручать животных во благо себе, ковать железо, обжигать глину. Многое еще неизвестно этому Миру, ко многому люди еще не готовы. Все это еще впереди. Но главное, чему учат эти знания, — это любовь, единение с миром и вера в Великого Сварога.

Правитель замолчал, всматриваясь во взволнованные лица волхвов. Правильно ли он объяснил им всю важность их задачи? Достучались ли его слова до их сердец? Все как один волхвы внимали ему, понимая всю важность момента.

— О вас не станут слагать легенды, вы не одержите великих побед над врагом. Сегодня вы уйдете в неизвестность, забыв даже собственные имена. Вы станете жить отшельниками в лесах и горах, в ожидании своего часа. И час придет, призывая вас исполнить свой долг.

На мгновенье Правитель прикрыл глаз и завещал слова пророчества явившегося ему накануне Ночи Сварога:

Волхвы молча внимали ему, пытаясь осмыслить услышанные слова, навеки отпечатавшиеся в их памяти.

— И это Слово новому поколению людей понесете вы, дети мои. Ибо не будут они ведать, как им жить по Прави, как землю возделывать, чтобы не умереть с голода. Вы научите их всему заново: сеять хлеб, скот растить, в Богов веровать. И называть вас станут старейшинами, мудрецами рода людского. Старшим истину излагайте, всем по разуму понимания. Умных встретите — выделяйте, обучайте всему, что умеете. Детям сказки слагайте веселые, где добро над злом победу одерживает. А тем, кто не верует в сказки, расскажите былину правдивую, как мы жили, за что боролись и куда после смерти последуем. Не поверят вам, не печальтесь — время все расставит как надобно. Дальше следуйте, не замедлив шаг, под лежачий камень не течет вода. А теперь ступайте, дети мои, и остерегайтесь слуг Чернобога. Будут рыскать они по всему миру в поисках этих знаний, для них утерянных. Да пребудет с вами Великий Сварог.

Правитель подошел к каждому из волхвов, заключая их в прощальные объятия. Последним обнимая Рыжего, Правитель прошептал:

— Береги себя. Тебе мы доверили самое ценное.

В капище отворились потайные двери, приглашая избранных отправиться в далекий и опасный путь. Не проронив ни слова, они двинулись к выходу, гордо расправив плечи под тяжелыми походными мешками.

Взмахнув рукой над чашей прорицания, Морана расхохоталась, взглянув в суровые глаза Чернобога:

— Что скажешь, милый? Справится ли наш сын?

Тяжело опираясь о кривую клюку, Чернобог поднялся с каменного трона.

— Меня больше беспокоит девчонка. Приглядывай за ней.

Ударив посохом о гранитную стену подземелья, Чернобог скрылся в разверзшемся ущелье, задумчиво удаляясь в глубины Нави. Бесчисленные легионы демонов готовились вступить в битву…