С досадой поглядывая на высокие городские стены, ведьмак думал о предстоящем сражении. Опередивший Сварожью Дружину Падун прискакал со свежими вестями, загнав насмерть двух жеребцов. Правитель все же решился выступить в открытом сражении, хотя сам пожаловать не захотел. Полянская столица, едва пережившая тяжкий мор, для обороны не годилась. Стоян морщился при мысли, что его могут запереть в городе изнурительном осадой. Стоит лишь Асгарду закрыть его в этой конуре, и враги не оставят ему никаких шансов. А покуда весточка о сдаче полян не долетела до ушей Правителя, у него оставался шанс одержать победу. Приняв в свои ряды полян, его армия уже насчитывала тридцать тысяч клинков. Стоян измаялся, объезжая целый день свои войска и помогая Ярославу наводить порядок и дисциплину. Сотники второй день бились до седьмого пота, добиваясь от полян послушания. Ведьмак лишь кивал головой, выслушивая Ярослава.

— Тяжело с ними. Вроде и воины они сильные, всю жизнь со степняками воюют, а тут хоть кол на голове теши! Привыкли они али конным строем биться, али на стенах оборону держать. Сотники их на пеший лад перестраивают, только все впустую. Боятся они открытого пешего боя.

Стоян недовольно покачал головой.

— Да, плохо дело. Может, на коней их посадим? Будет у нас своя дружина. А, Ярослав?

Медведич горько усмехнулся, потрепав коня по гриве.

— Оно-то, конечно, можно. Только вот, как заявится Сварожья Дружина, кабы на тех конях поляне к ним и не переметнулись. И будет тогда воронье на наших телах пировать.

Стоян задумчиво поглядел на полночь, откуда должны были пожаловать асгардцы.

— Хорошо поле рощами прикрыто. С боков к утру сооруди завалы из деревьев, такие, чтобы кони не прошли. А центр, шагов в пятьсот, оставь открытым. Дружина обучена пеших в кольцо брать, загоняя кругами, словно стадо и разбивая на малые отряды. А мы заставим их прямой бой принять. И первыми поставим полян, а тысяча волков будет им спины подпирать. Попадут поляне меж молотом и наковальней, вмиг пешему бою обучатся.

Ярослав с сомнением покачал головой, выслушав его приказ.

— А коли Дружина птицей пойдет? Можем не устоять, рассекут нас надвое и возьмутся за один из флангов.

— Птицей пойдет, — передразнил ведьмак, — ты хоть раз видел, как дружина птицей идет? Делай, как сказано! Остальное — моя забота.

Ведьмак молча развернул коня и поехал на поиски Падуна, с которым даже не успел переговорить. Зная его веселую натуру, Стоян направил коня прямиком к ведьминым шалашам, откуда доносился задорный женский смех.

— Вот так вот дело и было. Перецеловал я в тот день половину Асгарда, а Ур все не появляется. А Пастух, чтоб его, девкой обернулся да по торгу прогуливается, яблоки выбирает. Подошел ко мне, усмехается, мол, почем, гончар, горшки продаешь?

Ведьмы прыснули смехом, видя его возмущенное лицо.

— А чего ж ты опешил, поцеловал бы Пастуха в уста сахарные! — не удержалась Бобура. — Он калач тертый, небось, мастак целоваться-то!

— Да ну вас, языкатых. — Увидев Стояна, Падун наигранно отмахнулся от ведьм. — К брату пойду, уж он надо мной смеяться не станет.

Стоян, дожидаясь его в стороне, ухмылялся в бороду.

— Так говоришь, Пастух девицей нарядился? Не ожидал я от него, никак не ожидал. Ну и как он тебе?

Падун обиженно надул губы, разводя руки в стороны.

— Стоян! Ну ты-то чего зубоскалишь?! Поди, важное дело спроворили.

Ведьмак кивнул, спрыгивая с коня и вмиг становясь серьезным:

— Ладно тебе обижаться. Сказывай, чего сделали.

— Все ладно сделали, брат. Все, как договаривались. Пастух забрал Ура с собой, больше я их не видел. Стража который день рыскает по Асгарду, хозяина своего разыскивая. Ну а я втесался в Дружину и — мухой к тебе.

— И сколько их выступило против нас?

Падун пожал плечами, по-детски загибая пальцы, морща лоб и поднимая глаза к небу:

— Думаю, тысяч двадцать будет.

Ведьмак усмехнулся, обведя взглядом свое огромное воинство.

— Двадцать? Осторожничает Правитель или сил наших не знает. Ну коли так, мы его удивим! А про историю с Уром ты, брат, язык не распускай перед ведьмами, не то я тебе его с корнем выдерну! Тайное то дело, понял меня?

Падун растерянно пожал плечами, не на шутку испугавшись.

— Так я чего… Так… девок повеселить. Я им толком ничего и не сказывал…

Стоян расхохотался, видя его расстроенное лицо:

— К битве готовься! А то загулялся ты.

Весь день и всю ночь под проливным дождем отряженная Ярославом команда лесорубов валила в соседней роще деревья, стаскивая их конями и складывая в завалы. Воины трудились не покладая рук, мокрые, грязные, они весело напевали песни, отгоняя прочь мысли о предстоящей битве. Каждый из них понимал: биться супротив Дружины — это не то что оберегать скот от разбойных наскоков. В Дружину принимали лишь самых сильных воинов, с детства обученных ратному делу. Потому битва предстояла кровавой, не на жизнь, а на смерть.

Сидя в шатре при тусклом свете лучины, ведьмак растолковывал Ярославу мудреную ратную науку:

— Гляди, — лезвие ножа прочертило на земле глубокие линии, — вот мы, вот завалы из деревьев, на коих лучников посадим. Ты правильно мыслишь, асгардцы птицей построятся, выставляя в голове самых сильных воинов. Стрелой в лоб мы их не остановим, Дружина щитами прикроется, а у коней нагрудники из толстой кожи. Стрелы их не остановят, но и на завалы они не пойдут. По сторонам мы рощами прикрыты, потому будут они бить в самый центр. Жестко ворвутся, словно нож в масло! Чего делать станешь?

Медведич почесал затылок, непроизвольно коснувшись ладонью клинка, словно битва уже началась.

— Так, это… Выставлю вперед копейный ряд. Вои ногами упрутся, щиты подымут, со спины друг дружку плечами подопрут. Коли повезет — сдержим их.

Стоян громко расхохотался, откидываясь назад и вонзая нож в землю.

— Вот молодец! Настоящий медведич! Умру, но не отступлюсь! Ты головой думай, воевода. То, что ты мечом махать горазд, я уже видел, пора и умишком пораскинуть.

Ярослав, обиженно надувшись, заерзал на месте.

— Вот и учил бы, а то зубоскалишь надо мной попусту. Меня ратному делу никто не учил. Чуть подрос, подглядывал, как брат с мечом управляется, да и сам потихоньку палкой махал. А потом… Ты же знаешь, как мы в древлянских лесах бились. Грудь на грудь шли, али из лесу наскоком. А тут война все же…

Ведьмак кивнул, понимая, что перегнул палку, и, кашлянув в кулак, продолжил:

— Лады, не серчай. Коли жестко станем, они тысячи воинов конями потопчут и те даже клинком взмахнуть не успеют. Древград помнишь, как вас конные за ворота выбили? То-то! Тут надо хитростью брать. Дружина-то нас и за воинов не считает, мы для них так, мужичье нечесаное. Они ждут, что мы под их натиском побежим, пятками сверкая. Вот мы и побежим!

Медведич удивленно открыл и закрыл рот, молчаливо проглотив слова возмущения. Ведьмак улыбнулся.

— Только бежать будем не очень быстро, и спины не показывая. В центре, шагов на сто в глубину, воинов пореже расставишь, пусть первый натиск их сомнет. А когда птица свою голову просунет, мы ее с флангов и зажмем, от тела отсекая. С боков кони у них не защищенные, потому на флангах ставь копейщиков. Всем тысяцким поясни сигналы, мол, один раз протрубил в рог — отступаем, два раза — стоять насмерть, три раза — напирай вовсю — отсекай птице голову! Понял?

Ведьмак удовлетворенно прилег на локте, читая сумбурные мысли Ярослава. Вот течение его мыслей успокоилось, и, улыбнувшись, медведич кивнул.

— Понял. Все сделаем как полагается. Голову отсечем так, что и крылья раскрыть не успеют. Главное — их натиск в центре удержать.

— А это уже не твоя забота. На то у меня Падун имеется.

Ярослав улыбнулся, недоверчиво сверкнув глазами.

— Чего косишься, удивлен? Думаешь, он только с девками балагурить мастак? Завтра сам все увидишь. Ну, утро вечера мудренее. Иди, Ледея вон уж сердится. Да и тебя, поди, ворожея твоя заждалась.

Медведич, быстро поднявшись, выбежал из шатра, зорко озираясь по ночному лагерю. До рассвета нужно еще много успеть. Вскочив на коня, Ярослав поскакал разыскивать тысяцких, коим еще долго разъяснял, что и как им предстоит завтра делать. Притомившись втемяшивать недалеким воинам, лишь накануне ставшим тысяцкими, мудреную науку войны, медведич вздохнул — да, тяжело быть воеводой.

…Оранжевое осеннее солнце поднялось над горизонтом, коснувшись земли своими первыми лучами. Огромное воинство Чернобога, выстроившись в боевом порядке, зорко всматривалось в даль. Бескрайнее черное поле, укрытое утренним туманным покрывалом, обманчиво успокаивало своей тишиной. Сотни лучников, взобравшихся на лесоповал, угрюмо вглядывались в молочную пелену. Тридцать тысяч воинов, повинуясь воле Стояна, хранили молчание в ожидании битвы. Позади воинов, распалив костры, у котлов суетились ведьмы, ворожа над смертоносными чарами.

Поглаживая густую гриву жеребца, Стоян улыбался своим мыслям. Скоро, очень скоро начнется битва, которой он ждал долгие годы. Именно здесь и сейчас он покажет Правителю свою мощь, перед которой преклонятся целые народы, принимая сторону сильного. Так было всегда, стоит лишь одержать одну победу, и остальные склонят ранее непокорные головы. И цари с князьями присягнут ему в верности и отдадут без боя своих воинов, спасая собственные владения от разграблений и пожаров.

— Где они, Всеведа?

Слепая колдунья обернулась на полночь, испуганно вглядываясь в даль. Ее мысли то и дело возвращались к Ярославу, беспокойно разыскивая его среди воинов.

— Всеведа! Не зли меня!

Вздрогнув от неожиданности, девушка вновь взглянула сквозь туман и прошептала:

— Они уже здесь. О Боги, они — словно горная лавина… Их много, Стоян! И… Они не боятся нас. Я чувствую, что не боятся, они никого никогда не боялись. Это они всегда наводили страх на своих врагов. Они… они настоящие воины.

Ведьмак зло сплюнул наземь, крикнув через плечо:

— Недоля! Сегодня они все должны умереть! — Он обернулся, яростно глядя в глаза колдуньи: — Иди! И да будут твои слова услышаны Богами!

Торопливо подобрав подол поневы, колдунья побежала к переднему краю войска наводить ворожбу. Вандал, поскакав вслед за ней, прокричал:

— Помогу девке! Вдвоем, поди, веселее будет! Поглядим, какие они храбрые!

Его оглушительный смех пронесся над полем, многократно усиливаясь и достигая слуха асгардцев.

Сварожья Дружина остановилась, повинуясь приказу воеводы. Тугдаме замер, прислушиваясь к леденящему душу хохоту.

— Это еще что такое?

Донесшиеся до их ушей звуки не мог издавать человек. Воевода громко прокричал, оборачиваясь к Дружине:

— Ждем, покуда не развеется туман!

Воины замерли в томительном ожидании, прислушиваясь к утренней тишине. Пытаясь снять напряжение, дружинники тихо перешептывались, подшучивая друг над другом.

— Ну, как думаешь, надерем древлянам зад?

— А чего тут думать. Мужичье — оно и есть мужичье. Они ведь и сечи-то настоящей никогда не видали. Едва в бой пойдем, разбегутся, что овцы пугливые.

Молодой дружинник вздохнул, снимая шлем и поднимая глаза к небу.

— А знаешь, Олесь, это ведь у меня будет первый бой.

Бывалый сотник, чья голова была посыпана сединой, усмехнулся, приглаживая кудрявую бороду.

— Не боись, малец, главное на рожон не лезь. Я тебя чему учил? В строю держись плечо в плечо с товарищами. Как в атаку пойдем, меч вниз опусти, нехай кровь в руку приливает, так удар тяжелее будет.

Рассекая туман, прошипела стрела, вонзившись в глаз молодого дружинника. Коротко вскрикнув, парень рухнул наземь, гулко роняя тяжелый щит. Грубо выругавшись, сотник спрыгнул с коня, склоняясь над ним, и зарычал:

— Поднять щиты! Что ж ты, малец… Да как же это?

Воины торопливо подняли щиты, настороженно вглядываясь в туман. Тугдаме зло заиграл желваками, видя в своих рядах первую глупую смерть.

— Что приуныли, вои?! Али мы костлявой в гляделки не заглядывали? Ничего, туман сойдет, мы им покажем, что к чему!

Вдруг из тумана донесся звук неторопливой лошадиной поступи. Устало всхрапывая, невидимый в тумане конь будто нес на себе тяжкую ношу, едва переступая копытами. Из молочной пелены показались очертания жеребца, грустно склонившего к земле голову. Тугдаме, прищурившись, присмотрелся к лежащему на спине бездыханному воину. Щит со знаком Сварога висел на его руке, густо ощетинившись оперениями стрел. Не оборачиваясь, воевода прошептал:

— Приведите его сюда. Негоже воина воронью скармливать.

Трое дружинников выехали из строя, направляясь к павшему воину. Испуганно подняв уши, конь фыркнул, бросившись прочь от незнакомцев. Стегая лошадей, дружинники скрылись в тумане, пытаясь настичь ускользающего жеребца. Через мгновенье до асгардцев донесся звук схлестнувшихся клинков и душераздирающие крики боли. Брезгливо взмахнув мечом, Вандал стряхнул с клинка капли крови, надменно разглядывая изувеченные тела. Громко расхохотавшись, он взмахнул рукой, отправляя окровавленных лошадей назад к воеводе. Вновь услышав его безумный смех, дружинники вздрогнули, потянув из ножен мечи. Гулкий топот лошадиных копыт приближался, неся впереди себя леденящий душу страх. Наконец из молочной пелены появились очертания лошадей, несущихся в безумном галопе. Старый сотник быстро поплевал через левое плечо, потянув из-за пояса тяжелый топор:

— Чур, меня, чур!

Обезглавленные Вандалом кони быстро приближались, уверенно отбивая шаг своими мертвыми копытами. Тугдаме глубоко вздохнул и громко прокричал, выплескивая из груди собственный страх:

— Держать строй! Слава Перуну! Да не убоимся мы демонов нечестивых!!!

— Слава Перуну!!!

Воины дружно поддержали воеводу, испуганно ожидая приближающихся коней. Немало повидавший на своем веку сотник, прищурив глаз, ожидал столкновения. Его жилистые крепкие ладони побелели, вцепившись в топорище. Взбивая копытами утреннюю грязь, безглавые вестники смерти остановились перед асгардцами, беззвучно поднявшись на дыбы. Спустя несколько мгновений, показавшихся Тугдаме неимоверно долгими, истерзанные черным колдовством животные рухнули наземь. Облегченно вздохнув, воевода заливисто расхохотался, весело озираясь по сторонам и потрясая в воздухе щитом.

— Не устояли, окаянные, перед сварожьим знаком! Хе-хе! Не устояли!!!

Неуверенный смех асгардцев сказал ему о многом. Старый сотник молчал, глядя на лежащих у их ног обезглавленных лошадей.

— Слышь, Тугдаме, — Олесь нетерпеливо дернул воеводу за локоть, — ты на шеи их погляди. Головы-то им одним ударом смахнули. Это ж какому человеку такое по силам?

Туман стал быстро рассеиваться, открыв их взорам огромное воинство Чернобога. В одно мгновенье смех в рядах асгардцев прекратился, уступая место мертвой тишине. Будто огромный коршун, рухнувший наземь, раскинул перед ними свои могучие крылья, ощетинившиеся копьями. Тугдаме, не задумываясь, поднял клинок, блеснувший в лучах утреннего солнца:

— Ура!!!

Сварожья Дружина бросилась в бой, быстро меняя свои очертания. Двадцатитысячная армия асгардцев, выстроившись птицей, летела к ненавистному врагу.