«Ирина, как быстро бежит время! Вчера мы встретили 1961-й.

В этом письме мне хочется познакомить тебя с нашим комсомольским вожаком Юрой Кудрявцевым. Он — душа стройки. Неутомимый парень. Всюду успевает, знает положение дел на самых маленьких и на самых больших участках. Его все любят. Он овладел несколькими строительными профессиями.

Ты знаешь, я работаю на водоочистных сооружениях. Без них не было бы жизни поселка и всех промышленных предприятий, в том числе электролизных цехов. Так вот, стоит чертежу начать свое вхождение в жизнь, как сразу же и начинаются разные неожиданности. Водоочистные сооружения строятся на болотистом месте. Экскаваторы не успели выкопать котлованы, а уже потекли подземные воды. Два месяца мы мучились с ними: только почистим, через час—полтора снова все затопляет. Ставили насосы, откачивать не успевали. Десять насосов не помогали. Ну, тут мы с Жарковым кое-что придумали. В общем проблема была решена.

Если бы ты знала, как объединяет такая работа! За эти штурмовые дни и недели мы, кажется, узнали друг о друге все! Приходили после работы помогать и Дмитрий с Женей, и Люда с Эллой, и Сергей Миронов, и Глеб Бочков.

Ночью одной, самой трудной, когда только потекли подземные воды, вдруг пришел Глеб Бочков с баяном. А тут дождь начался такой, что хоть еще пять насосов ставь. Глеб соорудил из своего плаща нечто вроде крыши, сам под нее встал, уже мокрый весь, и заиграл.

Представляешь?! Дождь. Глина совсем стала жидкой. Черпаем ведрами, буквально льем в бадьи, вытаскиваем наверх. Стучат движки. Моторы тянут воду. И играет баян.

Мы все жмем что есть силы, а баян сквозь дождь выдает нам марши. А когда вдруг раздались звуки «Священной войны», у меня мороз по коже прошел: словно мы в бою!

Вот так-то. Пиши чаще.

Привет маме и отцу. Пусть поправляются.

Целую тебя!

Твой Григорий».

«У меня в шкатулке новый камешек. И опять его положили Элле. И снова была записка: «Элла, это — вам!»

Эллу подарок не обрадовал:

— Меня купить хотят, что ли? Так я не продаюсь! Люда! Возьми и этот. Дарю!

Я взяла, поблагодарила.

Камень розовый, с сиреневым отливом. Может быть, аметист?

Странная Элла! Неужели ей не жалко камешков? Все-таки есть у нее в характере что-то недоброе, резкое. Это все война. Во время войны ее родителей расстреляли каратели. Мать поставили к стене с маленькой дочерью на руках. Когда односельчане подошли к расстрелянным, девочка оказалась невредимой. Так началось ее сиротство. Спасибо добрым людям: вырастили.

Теперь расскажу о самом главном: я работаю в школе. Директор предложил мне вести четвертый класс. Я пошла в комитет комсомола, и Юра меня благословил.

— Ты здорово работала каменщиком, — сказал он, — мы тебе можем доверить растить нашу смену.

Стала я говорить с учителем, который вел до этого мой класс. Этот Ямушкин приходил на уроки в нетрезвом виде. За вторую четверть у него было двадцать три неуспевающих.

Ямушкин меня ошеломил. Тот — вор, тот — хулиган, тот может убить, и рука не дрогнет. А Колова он вообще к урокам не допускал.

Я Колю Колова пустила на урок: понравился мне. Глаза доверчивые, и в них столько ума, как будто он и Ямушкина, и меня, и всех видит насквозь.

— Почему ты, Коля, приходишь без книжек, без тетради, без ручки?

— Хочу — и прихожу.

Беру со своего стола ручку, тетрадь. Даю ему.

— Я и свои мог иметь, если захотел бы.

Половину урока сидел, не притрагиваясь к ручке, а потом стал писать. Книг и тетрадей так и не принес. Дала ему.

Как-то после уроков говорю:

— Хочешь — здесь уроки делай.

— Ладно!

Я радостная вышла, чувствую — победа... Вернулась, а его уже нет.

Пришла к нему домой.

— Жаловаться пришли?

— Нет, посмотреть, как ты живешь.

Поговорила с матерью. Тоненькая, хрупкая, вот-вот переломится.

Коля переменился, по устным стал даже четверки получать. Однажды говорит мне:

— Отец к вам придет.

Я отчего-то разволновалась.

Пришел мужчина. Тяжелый такой, и шаг у него тяжкий, а глаза красные. Глянул на меня, слова не сказал, повернулся и ушел. А на следующий день Коля отказался отвечать, вытащил резинку, стал стрелять из рогатки.

Я стою, мел в пальцах перекатываю:

— Колов, выйди из класса.

А он словно и не слышит.

Снова пошла к нему домой. Открыла его мать с припухшими глазами. Еще тоньше стала. Волосы расчесывает, и они в гребне остаются пучками,

— Простите, Людмила Семеновна. Я ничего не могу сделать. Муж пьяница. Бьет и меня и сына.

Так я и ушла ни с чем. Директору говорю:

— Не могу, видно, работать!

Восьмого марта написала директору заявление. Собралась перед уроками зайти и сказать о своем твердом решении уйти. Подхожу к двери директорского кабинета, а тут звонок.

Вхожу в класс. Тишина мертвая. Все стоят, не шелохнутся. Лица торжественные, праздничные и загадочные. Глянула на стол, а там стопка книг новеньких. Около книг — чернильный прибор и кувшинчик. Выходит староста, как раз тот, который, по словам Ямушкина, может убить человека, и рука не дрогнет. Говорит дрожащим голосом:

— Поздравляем с Международным женским днем. Примите скромный подарок от нашего класса.

Я растерялась:

— Зачем? Зачем это вы? Не надо! Садитесь, дети.

И тут они хором, негромко, но так дружно:

— Не сядем, если не возьмете.

Тут я уж села. А они стоят.

— Спасибо, спасибо! — я глаза вытерла.

Скомкала свое заявление. Начала вызывать к доске. Они так отвечали! Одни пятерки! Случайно назвала фамилию Коли Колова. Ответил лучше всех! Я даже не могла сказать, чтоб он после ответа вернулся на место, только кивнула, потому что слезы стояли в горле. А после уроков они меня всем классом до дома провожали».