БЕСЕДА ПЕРВАЯ

«Гуманизм – основа нравственного воспитания»

Глава семьи Виктор Степанович Погребенников отхлебнул из чашки чая и ушел в себя. Он всегда уходил в себя после первого глотка. Жена Погребенникова Ира Ивановна и сын Славик тоже отхлебнули в молчании. Значит, чай удался.

Отец сделал второй глоток, на этот раз шумный и длинный. Затем он откинулся на спинку стула и оглядел кухню в поисках темы для беседы. Ира Ивановна тоже осмотрелась. Но все предметы как темы для бесед были давно исчерпаны. Ира Ивановна вздохнула и скользнула взглядом по столу. Ее внимание задержалось на пачке хрустящих хлебцев.

– Возьми хлебец, – сказала мама Погребенникова мужу. – На днях я читала, что сухой хлеб ускоряет прохождение пищи по тракту.

Виктор Степанович взял сухарь, откусил и поморщился.

– Может быть, и ускоряет, но дерет десны, – сказал глава семьи недовольно. – Хлебцы да хлебцы… Я же сто раз просил купить мне овсяное печенье. Оно содержит… не помню уж сколько, но очень много полезных компонентов. Неужели трудно сходить в магазин?

– Мне только и дел, что помнить про твое печенье, – сказала Ира Ивановна. – У меня на этой неделе три порубки и застреленный лось. А мехсредств нет. Мотаешься как заводная.

Отец перевел взгляд на сына.

– А Славик? Мог бы, Его Королевское Величество, и сходить для отца за овсяным печеньем. Смотри, какой жираф! Восьмой класс! Подумать страшно! Да я в его годы…

Славик не спеша доел столовую ложку вишневого варенья (привычка есть варенье столовой ложкой осталась с детства), облизнул губы и изрек:

– Далось тебе, старик, это овсяное печенье. Пил бы отвар шиповника. Сейчас все, кто хочет потреблять полезные компоненты, пьют отвар шиповника.

Виктор Степанович слегка покраснел.

– Почему ты всегда умничаешь? Раз отец попросил тебя купить овсяное печенье, надо сходить и купить.

Славик с глухим клекотом, похожим на бормотание рассерженного индюка, выпил сразу полчашки.

– У меня нет ни одного знакомого, который бы пил чай с овсяным печеньем, – донеслось сквозь клекот.

Мать посмотрела на сына укоризненно.

– Я ем овсяное печенье, и этого вполне достаточно. – Папа Погребенников сердито откусил хрустящий хлебец.

– Значит, старик, ради тебя должна работать вся хлебоовсяная промышленность?

– Да, должна! – папа Погребенников хлопнул ладонью по столу.

Никто не испугался. Только чайная ложечка малодушно удрала со стола на пол.

– Ну раз так… – сын пожал плечами.

– Мог бы и сходить для отца за овсяным печеньем, – сказала инспектор охраны природы примирительно, поднимая смалодушничавшую ложечку. – Небось не развалился бы. Отец день и ночь пишет диссертацию…

Младший Погребенников фыркнул:

– Подумаешь, сейчас каждый пишет диссертацию. Да еще про каких-то жучков… Ребенок сможет. Наловил жучков…

– Что?! – набычился Виктор Степанович. – Жучков?!

– Я говорю… этих… как их…

– Долгоносиков, – подсказала мама Погребенникова.

– Вот именно, – обрадовался Его Королевское Величество. – Я этих самых и имел в виду. Что же здесь обидного? Долгоносики – это ведь тоже жучки.

– Какие к черту долгоносики! – вскипел ученый. – Я десять лет корплю над докторской диссертацией, а вы даже не соизволили узнать тему!

Славик столовой ложкой, на которой виднелись следы его языка, нацелился на торт (тоже привычка с детства).

– Старик! – воскликнул он возмущенно. – Как можно так говорить! Не знаю, как мать, но я прекрасно помню тему твоей диссертации. Вот, пожалуйста… Влияние… Как это… Дай бог памяти… Вот черт! В общем… влияние каких-то там жучков… трутни, что ли… Влияние трутней на древесину! Вот!

– Не на древесину вообще, а на конкретную осину в частности, – поправила мама Погребенникова.

– Боже мой, – простонал Виктор Степанович. – Десять лет… День и ночь… И никому это не надо…

– Надо народному хозяйству, – сказала Ира Ивановна. – Мужчины, намазывайте хлебцы маслом. Очень вкусно… Кроме того, жукам, долгоносикам этим, надо.

Молодой Погребенников с силой проткнул вилкой хлебец, положил его на чашку и через отверстие попытался высосать чай. Получился тревожный крик ночной электрички.

– Зачем же нужна эта отцова диссертация долгоносикам? – удивился Славик. – Он станет травить их химикатами. Очень это жукам интересно.

– Вика, разве ты их травить собираешься? – с удивлением спросила Ира Ивановна. – Я всегда считала, что ты идешь по ветеринарной части – лечить полезных насекомых будешь.

– Полезных насекомых нет. Все они сволочи, – сказал Его Королевское Величество.

– А муравьи? – спросила мать, прожевав хлебец с маслом.

– Муравьи тоже сволочи.

– Вот еще. Муравьи – санитары леса.

– Волк тоже санитар, а попадись ему в зубы… – парировал Славик.

– Ну, то волки… И то они сейчас стали мирными. Питаются отбросами на свалках и подружились с собаками.

– Собак тоже проучить надо, – заметил молодой Погребенников. – Совсем обнаглели. Путаются под ногами. Куда ни пойдешь, одни собаки. В магазин пойдешь – собаки, на лавочке посидеть – собаки, в автобусе – собаки. Недавно мы на Останкинскую башню полезли, сели за этот самый вертящийся столик, глядим – и там собака. Сидит, сволочь, цыпляту-табака жрет. Еле сдержался, чтобы не двинуть в ухо.

Папа Погребенников сердито вонзил нож в торт.

– Вот твое воспитание, – повернулся он к жене. – Уже докатился до избиения животных. Болтаешь с ним о разных жестокостях. Ничего не видишь, кроме своих браконьеров.

– Браконьеров тоже надо кому-то раскрывать, – нравоучительно сказала мама Погребенникова.

– Ты раскрываешь их слишком рьяно, а муж у тебя целый год сидит без овсяного печенья, – сказал Виктор Степанович неосторожно.

Мама Погребенникова с вызовом посмотрела на папу:

– Да, рьяно! Зато кривая преступности в моем районе… Заведующий так и сказал на совещании: «Кривая браконьерства в районе Погребенниковой… резко загнулась». Понял?

– Но ты же сидишь в управлении.

– Это неважно, – гордо сказала мама.

На это Виктору Степановичу было нечего сказать. Он сходил к плите и демонстративно долил одному себе кипятку. Наступило молчание. Между тем Славик зажал пальцами косточку от вишневого варенья и нацелился на люстру.

– На-ша ма-ма ми-ли-цио-нер, – сказал он нараспев каким-то нахальным, обидным голосом.

– Что ты сказал? – встрепенулась Ира Ивановна. Она очень ревниво относилась к престижу своей профессии.

– Ничего особенного, – пожал плечами молодой Погребенников. – Просто я хотел сказать, что мамы всякие важны, мамы всякие нужны.

– Посмотрим, кем станешь ты. – Ира Ивановна обидчиво поджала губы.

– Я стану браконьером. Может быть, тебе придется меня ловить! – брякнул Его Королевское Величество.

– Прекрати трепаться! – вдруг вспылил глава семьи.

Мама Погребенникова аж подскочила от неожиданности. Славик поморщился:

– Старик, зачем кричать? У меня прекрасный слух.

– Прекрати называть меня стариком! – опять рявкнул Виктор Степанович. – Сколько можно тебе вдалбливать!

– Как же тебя называть?

– Папой! Вот как!

– Хорошо, буду называть папой, – сказал младший Погребенников примирительно. – Хотя это сейчас смешно.

– Перестань кричать и бить по столу, – сделала Ира Ивановна замечание мужу. – Ты воспитываешь по старинке. Нужны современные методы.

– Какие? – спросил глава семьи.

– Ну… надо быть терпеливым… и вообще… Нам не мешало бы выписать «Семью и школу», там, наверно, все написано.

– Безусловно, – сказал Славик и стрельнул вишневой косточкой в люстру. – Меня надо убеждать. Кстати, вы зря не читаете педагогической литературы. Мы с пацанами иногда просматриваем. Очень интересно. Там пишут: даже с преступниками надо обращаться гуманно. А ты, папа, обращаешься со мной грубо, кричишь, стучишь ладонью по столу.

Мама Погребенникова, не слушая сына, с ужасом смотрела вверх. Виктор Степанович тоже уставил взгляд ввысь. Вишневая косточка, запущенная Славиком, отскочила от люстры, прошлась рикошетом по шторе и ушла в направлении буфета, оставив на белоснежной шторе кроваво-красный, раскаленный, космический след.

– Три дня как повесила, – прошептала бедная хозяйка, и слезы заполнили ее глаза. – Импортные… Девочки из универмага с таким трудом… А этот негодяй… Шляпа ты, а не отец! – закричала Ира Ивановна, забыв про современную методику воспитания. – Сидишь, развесил уши, а он издевается над нами! Гробит наше имущество! Недавно изрезал ножом журнальный столик! Спроси, зачем он его изрезал? Спроси!

– Зачем ты изрезал журнальный столик?

Славик пожал плечами.

– Ей-богу, не помню, старик… пардон… папа.

– Видишь, он даже не помнит! Для него это мимолетный эпизод! А этот столик пятьдесят рублей стоит! Да ты отец или нет? Возмутись, наконец!

Энтомолог сердито засопел и дернул сына за ухо. Тот криво усмехнулся.

– Дожили. Физическая расправа.

– Да! – закричал энтомолог. – Физическая расправа! Только физическая расправа! Куплю кнут и буду драть кнутом! Сразу шелковым станешь!

– Интересно, где ты достанешь кнут? – поинтересовался младший Погребенников. – Может, возьмешь в музее на прокат? Так за порчу казенного имущества, имеющего историческую ценность…

– Понес, понес! Дерни его за второе ухо, мерзавца, – приказала инспектор охраны природы мужу. – Мне теперь в химчистку шторы тащить, терять полдня! А у меня на шее две убитые косули!

Глава семьи тяжело приподнялся и дернул сына за второе ухо. Его Королевское Величество потер покрасневшее ухо и опять скривил губы в усмешке.

– Непедагогично, – сказал он укоризненно. – Очень непедагогично. В литературе антигуманные методы осуждаются. Вот напишу в «Учительскую газету», приедет корреспондент, будете знать.

– Это зверь, а не ребенок! – воскликнула Ира Ивановна и выбежала из кухни.

– Драть! Только драть! – глава семьи поднялся со стула и двинулся на сына.

– Вика! – закричала жена из комнаты. – Иди немедленно сюда!

– Одну минуточку. Только сейчас тресну по шее… этого демагога… Распустился дальше некуда, негодяй…

– На, бей! – подставил шею младший Погребенников. – Бей, только посильнее, чтобы медицинская экспертиза могла установить факт нанесения увечий.

– И ударю! Пусть увечным будешь, зато человеком!

– Вика! – крик Иры Ивановны стал тревожным. – Иди сюда немедленно! Брось все!

Глава семьи торопливо вышел из кухни:

– Что случилось?

– Закрой дверь.

Виктор Степанович торопливо закрыл дверь и с тревогой посмотрел на жену. Вид у нее был возбужденный, щеки горели, и вообще сейчас Ира Ивановна помолодела лет на десять. Виктор Степанович даже вздохнул: так явственно вспомнил, как он ухаживал за юной наивной девочкой с юридического факультета.

– «Смирновское дело», – прошептала мать, оглядываясь на дверь.

– «Смирновское дело»? Что ты этим хочешь сказать? Я знаю про «уотергейтское дело». Но при чем здесь…

– Вспомни, когда к нам пришли в гости Смирновы…

Виктор Степанович вспомнил и похолодел. Несколько месяцев назад к ним зашли старые знакомые Смирновы. Как водится в таких случаях, Виктор Степанович сбегал в магазин, и пошли воспоминания. В самом начале застолья в комнату вошел младший Погребенников и сказал:

– Завтра у меня контрольная по английскому. Шли бы вы лучше в кафе. И дешевле, и модно, и посуду мыть потом не надо.

Смирновы сразу закричали: дескать, смотрите, какой умный мальчик, современный, раскрепощенный – но папе Погребенникову слова сына не понравились. Что это за нахальство – входить при посторонних людях в комнату и делать замечания отцу? Попробуй он раньше, когда был маленький, сделать замечание своему родителю, немедленно бы получил по одному месту.

Виктор Степанович стал вспоминать, как помогал отцу ковать лемех. Надо было надувать мех, а мех был огромный. Сам же Виктор Степанович в то время представлял собою щуплое голодное послевоенное создание, больше похожее на тех жучков, против которых он сейчас борется, чем на мальчишку. И поэтому приходилось виснуть на рукоятке меха всем телом, трепыхаться на ней, чтобы сдвинуть эту проклятую рукоятку с места.

Однако он, Виктор Степанович, чувствовал на себе взгляд отца: грозный, требовательный, но в то же время просящий, и поэтому трепыхался, трепыхался до тех пор, пока не начинало рябить в глазах…

Ира Ивановна тоже стала рассказывать, как она под руководством матери шила на продажу платья из парашютного шелка, скорее похожие на мешки, чем на платья.

– Ну, то были другие времена, – вздохнула Смирнова. – Мы не пожили, так пусть хоть наши дети поживут. Мы сейчас уйдем, сынок.

– Я же не заставляю его ковать лемех, – сердито сказал ученый. – Я говорю об элементарной вежливости и уважении ко взрослым. Мог бы хоть постучать, прежде чем войти.

Славик даже рот раскрыл от удивления:

– Постучать?

– Да! Постучать!

– Может быть, еще сделать книксен?

– Может быть.

– Ну вот что, – сказал Славик. – Хватит. Вы водку пьете, а мне надо заниматься.

– Что?! – взревел ученый. Он рванулся из-за стола, опрокинув на пол тарелку с яичницей.

– Но ребенку в самом деле надо заниматься, вот он и волнуется, – примирительно заявила Ира Ивановна.

– Пусть занимается в спальне! – заорал глава семьи.

– В спальне слышно каждое слово, – спокойно сказал молодой Погребенников. – Тут текст в двести строк надо зубрить, а вы бубните про каких-то Ваньку, Петьку да Люську. И вообще, у вас воспоминания…

– Ах ты!.. – опять рванулся энтомолог и опять свалил тарелку, теперь уже с огурцами.

– А ты накройся с головой одеялом, – не подумав, посоветовала мама Погребенникова.

– Одеялом? – Славик даже опешил. – То есть как это одеялом?

– А так! – закричал папа Погребенников. – Как мы занимались! В комнате десять человек! Один поет, другой храпит, третий на гитаре жарит. А у тебя завтра экзамен! Понял? Экзамен! Не какие-то дурацкие двести строк, а экзамен по диамату! Вот ты залезешь под одеяло, накроешься с головой, включишь фонарик и зубришь! И между прочим, сдаешь на «отлично»!

– Не те времена, – сказал молодой Погребенников. – И между прочим, не тот пример. Я делом занимаюсь, а вы водку пьете.

Наступила немая сцена.

– В-о-о-он! – не своим голосом закричал папа Погребенников и сделал попытку схватить со стола какой-нибудь увесистый, не наполненный едой предмет, но, к счастью, такой предмет не попался, и молодой Погребенников улизнул благополучно.

Смирновы засобирались на вокзал.

– Ничего особенного не произошло, – утешали они расстроенных Погребенниковых. – Современный ребенок. Акселерация. Сейчас у всех такие. У нас, наверное, тоже будет такой.

Выяснение отношений в семье Погребенниковых продолжалось далеко за полночь, однако ни к чему определенному не привело. Старшее поколение Погребенниковых считало, что уж один-то раз уроки можно было учить под одеялом, а Его Королевское Величество находил поведение родителей сегодняшним вечером «эгоистичным», «варварским» и «мальчишеским».

– Мне стыдно было за вас перед гостями, – заявил он в заключение.

В школу Славик ушел невыспавшийся, с красными глазами.

Однако на этом «смирновское дело» не кончилось. Вечером того же дня к Погребенниковым заявилась председатель родительского комитета Мария Степановна, энергичная женщина, страшно не любившая, когда ее перебивали.

– Я по поручению родительского комитета и педсовета, – сказала Мария Степановна. – Ваш сын получил по английскому двойку, и это срезало процент успеваемости класса на три сотых процента…

– Если вы наносите визиты по поводу каждой двойки… – начал папа Погребенников.

Виктор Степанович перебил Марию Степановну из самых лучших побуждений. Энтомолог хотел сказать, что ему очень жалко Марию Степановну, которая, не щадя своего времени и здоровья, обивает пороги не желающих заниматься. Ученый хотел даже заявить, что ему жалко бедную председательницу родительского комитета, которая и так засохла на своей лекторской работе, а тут еще эта нагрузка… Более того, папа Погребенников, которому Мария Степановна была симпатична, хотел даже сделать ей комплимент в завуалированной форме: у него была своя особая система говорить комплименты женщинам в присутствии жены, вроде бы и комплимент, а вроде бы и грубоватая шутка – приятно, но придраться не к чему.

Виктор Степанович перевел дыхание и собрался было уже продолжать, но тут Мария Степановна наставила на него огромные, дымящиеся синей дымкой на худощавом лице глаза (папа Погребенников именно ее глазам хотел сделать комплимент) и резко сказала:

– Не по поводу каждой двойки, а по поводу из ряда вон выходящей двойки, говорящей о ненормальной обстановке в семье.

– Как это понимать? – страшно удивился ученый. Комплимент выветрился из его головы. (Папа Погребенников хотел сравнить глаза Марии Степановны с дымящимися вулканами. Вроде бы и лестно, а вроде бы и кто его знает.)

– Согласитесь, что это не совсем прилично: самим пить водку, а ребенка заставлять учить уроки, завернувшись с головой в одеяло.

– Продал?! – ахнула мама Погребенникова. Иногда, в моменты неожиданности, у Иры Ивановны вырывались жаргонные слова – результат общения с браконьерами.

– Не продал, а рассказал все, как было, – поправил, открыв дверь, Славик. Он подслушивал из другой комнаты.

Ира Ивановна заплакала.

– Выйди отсюда! – заревел ученый и замахнулся на свое глупое чадо.

– Вы его бьете? – прошептала Мария Степановна. Ее глаза стали еще огромней от ужаса. У председателя родительского комитета не было детей. Общественную нагрузку в школе она несла по поручению жэка, и о воспитании подросткового поколения Мария Степановна судила в основном по научно-педагогической литературе.

– Выпьете чаю? – предложил папа.

Весь вечер ушел на то, чтобы убедить потрясенную Марию Степановну, что Славику в семье Погребенниковых живется не так уж плохо и случай с пьянкой и просьбой завернуться с головой в одеяло больше не повторится.

Мария Степановна, в общем, человек добрый, в конце концов поверила и ушла более или менее успокоенная.

…Этот-то случай и вспомнила Ира Ивановна. А ведь сегодня «смирновское дело» вполне может повториться. Только теперь визит Марии Степановны не останется без последствий.

– Иди немедленно помирись с ним, – прошептала инспектор охраны природы.

– Я?! Мириться с сопляком? – вспыхнул папа.

– Тише…

– Если всей семье трудно обеспечить отца овсяным печеньем, я сам это сделаю! – воскликнул Виктор Степанович. – Я сам схожу! Дай мне кошелку! Я иду немедленно!

– Далось тебе это овсяное печенье, – сказала мама Погребенникова. – Ведь мы уже пили чай. А завтра я специально поищу. Оно ведь не всегда бывает. Я отпрошусь пораньше…

– Нет уж, – иронически заметил папа Погребенников. – Я не хочу, чтобы овсяное печенье влияло на количество браконьеров. За то время, которое ты потратишь на поиски печенья, ты можешь поймать ноль целых и шесть сотых браконьера.

– Ты моих браконьеров не трожь! – крикнула мама Погребенникова в запальчивости. – Они для меня святое дело!

– Ну, тогда другое дело. – Виктор Степанович одержал маленькую победу и стал торопливо одеваться, чтобы побыстрее улизнуть, унося плоды победы. Но жена удержала его за рукав.

– Кстати, – сказала она. – Если ты уж идешь за этим своим печеньем, то зайди в овощной и купи капусты. У меня нет ни грамма капусты.

Из кухни вышел Славик, облизывая губы.

– А мне купи пломбирчик. Целую неделю не ел.

– Ах ты, наглец! – закричал папа Погребенников. – Я тебе сегодня такую морожку устрою!

Но на улице глава семьи остыл и, махнув рукой на овсяное печенье, поплелся покупать капусту и мороженое.

 

БЕСЕДА ВТОРАЯ

«Что такое любовь?»

Папа Погребенников только поднес чашку чая к губам, как раздался телефонный звонок. От неожиданности рука главы семьи дрогнула, и немного чая выплеснулось в вазочку с сахаром. Ира Ивановна и Славик также вздрогнули.

– Кто же это может быть? – удивилась Ира Ивановна. В воскресенье Погребенниковым редко кто звонил. – Славик, возьми трубку.

– Почему именно я? – спросил Славик.

– Потому что ты самый младший.

Телефон зазвонил второй раз. Славик не пошевелился.

– Именно потому, что я младший, я должен быть на побегушках? Быть на побегушках унизительно. В педагогической литературе пишут, что подростков надо оберегать от унижения.

Звонок прозвенел в третий раз.

– А ну марш к телефону! – рявкнул Виктор Степанович. – Совсем распустился! Его Королевское Величество!

– Пока этот лодырь раскачивается… Наверно, это мне. Опять что-нибудь случилось. – Инспектор Погребенникова торопливо побежала к телефону: – Алло? Кого? Дома… А кто его спрашивает? Таня? Ах, знакомая… Сейчас… Славик? Тебя к телефону!

– Вот черт!.. – выругался младший Погребенников. – Даже чаю не дадут попить… – Славик поставил чашку и, ворча, как старик, шаркающей походкой поплелся к телефону. – Ну, чего тебе? – спросил он. – Даже в воскресенье покоя нет… Зачем? Еще чего не хватало! Забирай ты его и подавись! Мало ли чего… Я тебя не просил! А мне начихать! Я категорически против! Мало ли чего не можешь. Меня это не касается. Твои родители – ты ими и распоряжайся. Мои не потащатся никуда без моего разрешения. Поняла? Вот так. Упади и затихни. Все!

Славик бросил трубку и вернулся за стол. Уши его горели.

– Что случилось? – спросила мама Погребенникова.

– Ничего, – буркнул Славик, опять принимаясь за чай. – Звонила одна дура. Делать ей нечего.

– Ты очень грубо разговариваешь с девочками по телефону, – заметила мама Погребенникова. – Я уже не первый раз слышу. Это очень некрасиво. Мужчина должен быть рыцарем.

Славик ничего не ответил.

– Он груб от рождения, – сказал ученый. – Он груб патологически.

– Это потому, что ты совсем не занимаешься его воспитанием. – Ира Ивановна подлила всем чаю из фарфорового чайника. – Отец должен показывать пример в этом отношении.

– А почему не ты? – спросил папа Погребенников.

– Отец ближе к мальчику. Если бы у нас была девочка, я бы учила ее всему. Она бы брала пример с меня во всем. Этот же лохматик копирует тебя…

– Ну, началось, – поморщился Виктор Степанович. – Ты все ухитряешься оборачивать в свою пользу. Не надо фальсифицировать. Грубость вполне может происходить и от тебя. Ребенок почти не видит матери. Уезжаешь чуть свет, притаскиваешься глубокой ночью. Только и видим тебя в выходные. А если и видим, то мало радости. Только и слышишь про браконьеров, рыбу, трупы лосей. У тебя даже не находится времени, чтобы купить мне овсяное печенье. Я уже почти месяц сижу на каких-то непонятных хлебцах. А в овсяном печенье содержится… сто или больше компонентов… Американский миллионер не сядет за стол без овсяного печенья…

– Ты тронулся на своем овсяном печенье.

Младший Погребенников принялся пить чай «со звуками». Запрокинув голову, он пытался исполнить тирольскую песню.

Ира Ивановна поморщилась:

– Какой ты все-таки испорченный мальчишка! Даже за столом не можешь держать себя прилично.

Его Королевское Величество выпил чай, перевернул чашку, поставил ее на стол и щелкнул по донышку.

– Это я, чтобы заглушить ваше нудение. Старики, кончайте базарить. Есть серьезное дело. К нам едут спортсмен со спортсменкой.

– То есть? – уставилась на сына мать.

– То есть не перетоесть, а так оно и есть. Уже в пути. Слышали… Танька сейчас звонила. Она с ними ничего не смогла сделать. Спортсмены. Твердые люди.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Ира Ивановна мужа.

Глава семьи ничего не ответил.

– Ты, конечно, шутишь, – строго сказала мама Погребенникова. – Что за глупые шутки?

– Какие могут быть шутки! – буркнул Славик. – Минут через пятнадцать будут здесь. У них своя машина. Так что готовьтесь к дурацкому разговору, а я рву когти.

Славик сделал попытку улизнуть из-за стола, но отец ухватил его за руку:

– Постой. Кто и зачем к нам едет?

– Я же сказал: едут Танькины родители, спортсмены. За «Панасоником». И еще кое за чем. Услышите, уши завянут.

– Значит, это их «Панасоник»?

– Значит, да…

– А чего же ты врал…

– Я же не знал, что из этого возгорится такая история…

Японский магнитофон-приемник «Панасоник-5110» появился в семье Погребенниковых недели две назад. Однажды Виктор Степанович возвратился домой из института, а из комнаты несется какофонная музыка, визг и нахальная иностранная речь. Папа Погребенников, удивленный донельзя и даже слегка испуганный, вбежал в комнату и увидел поразительную картину: его сын стоял униженно на коленях, смеялся и дергался, как ненормальный, а перед ним на диване возвышалась черная, сверкающая всеми цветами радуги коробка, которая и издавала музыку, визг и иностранную речь.

Увидев отца, сын радостно закричал:

– Старик, это «Панасоник»! Тысячу рублей стоит!

Бедный энтомолог слегка растерялся.

– Ты где это взял? – спросил он строго.

– Выменял на марки.

– Что? На марки? Тысячу рублей?

– Да. На месяц. С одной девчонкой поменялись. У нее отец очень богатый. У них и машина есть, и мебель югославская! А сейчас вот «Панасоник» купили! Тысячу рублей стоит.

Младший Погребенников произнес все это радостным голосом, продолжая дергаться и кривляться в такт музыке.

– Немедленно! – закричал Виктор Степанович, пытаясь донести сквозь легкомысленный визг строгость голоса. – Немедленно отнеси эту гадость назад и никогда больше не смей приносить без моего разрешения чужие вещи!

– Это честный обмен! – Славик продолжал приплясывать. – У нас все в классе обмениваются. И вообще, старик, перестань быть собственником. Сам же знаешь – постепенно частная собственность исчезнет. Так чем быстрее, тем лучше.

– Выключи какофонию!

Его Королевское Величество защелкал клавишами.

– Это дорогая вещь, – продолжал папа Погребенников уже в тишине. – И если ты ее сломаешь, то я платить за нее не намерен.

– Мы честно поменялись с этой девчонкой. Если я сломаю «Панасоник», то она порвет мои марки.

– Что за бред! – взорвался Виктор Степанович. – Марки! Кому нужна твоя потрепанная дрянь!

– Попрошу не оскорблять мою коллекцию, – сделал вид, что обиделся, младший Погребенников. – У меня есть уникальные экземпляры. За одну марку мне сто рублей давали, да я не согласился. Я решил собирать коллекцию всю жизнь, а после смерти отдать в музей.

На самом деле марочная «коллекция» Славика представляла собой груду рваных марок, которые всюду валялись по квартире, лезли в суп, липли к хлебу, мельтешили по комнате, как бабочки, когда пылесосилась квартира.

Вспомнив «коллекцию», глава семьи не смог сдержаться и начал ругаться. Славик покорно слушал, и это настолько удивило Виктора Степановича, что он быстро закруглился и умолк. Но, как только он замолк, ругань опять зазвучала в квартире. Его слова, его голосом. Старший Погребенников не сразу догадался, что сын записал его на «Панасоник». Хотя ученый выражался вполне интеллигентно, но все же было неприятно слышать собственную ругань со стороны.

– За последствия я не отвечаю, – сказал Виктор Степанович и отправился на кухню варить борщ. (Трудно в это поверить, но кривая браконьерства в районе зависела от борща, сваренного Виктором Степановичем, ибо, не вари он борщ, жене пришлось бы уходить раньше с работы, что сказалось бы сразу на браконьерстве в районе.)

Поздно вечером пришла усталая, пахнущая какими-то реактивами Ира Ивановна (она почти сутки провела в лаборатории, где делался срочный анализ крови убитого браконьерами лося) и, узнав про «Панасоник», тоже стала сердиться. Мама ругалась менее интеллигентно, и, когда ругань была воспроизведена, впечатление получилось очень тяжелое. Лицо Славика сияло.

Несмотря на усталость родителей (старший Погребенников прочитал сегодня две лекции, сходил в три магазина, сварил борщ и помыл полы в кухне и коридоре), дискуссия о судьбе «Панасоника» продолжалась до глубокой ночи. В конце концов было решено:

1. Найти эту легкомысленную девчонку, прочитать крепкую мораль и вернуть приемник.

2. Сообщить в Школу, председателю родительского комитета Марии Степановне.

3. Провести срочную ревизию личных вещей Славика на предмет изъятия не принадлежащих ему предметов, и если таких вещей наберется порядочно, то надрать отпрыску уши.

Однако утром маме Погребенниковой позвонили из отдела и сообщили, что в ее районе произошло сразу два ЧП, и Ира Ивановна умчалась еще до восьми утра и вернулась во втором часу ночи. Виктор Степанович же совсем замотался между лекциями, диссертацией и домашним хозяйством. «Панасоник» был забыт, тем более что больше на глаза он не попадался. В семье Погребенниковых наступила тишина, но тишина эта была обманчивой.

Однажды Виктор Степанович пришел из овощного магазина и увидел разбросанные по дивану части «Панасоника». Над останками приемника нависли лохмы Его Королевского Величества. Папа Погребенников где стоял, там и сел. Кочан капусты покатился по ковру, как отрубленная голова. Выяснилось, что «Панасоник» сгорел и Славик пытается починить японскую аппаратуру, мобилизовав все свои знания по физике (три с минусом в четверти).

– Он сам сгорел, – буркнул Славик озабоченным голосом. – Работал нормально, а потом раздался треск и пошел дым. Иностранная аппаратура вообще непрочная.

Доверчивый Виктор Степанович сначала, конечно, сильно ругался, но затем сам взялся починить «Панасоник», хотя не имел вообще никакого опыта в этом деле, потом махнул рукой и тоже стал ругать непрочную иностранную аппаратуру.

Однако, когда вечером вернулась с работы Ира Ивановна, ей ничего не стоило, как первоклассному следователю по раскрытию браконьерских преступлений, установить истину. Младший Погребенников «раскололся» за пятнадцать минут. Оказывается, любознательный восьмиклассник пытался уловить сигналы только что запущенного спутника. С этой целью Славик подключил к «Панасонику» телевизионную антенну общего пользования. Более того, он обмотал антенну приемника для большей чувствительности медной проволокой и включил один конец в сеть. Тут-то «Панасоник» не выдержал и задымил.

Неделю после этого Виктор Степанович, забросив диссертацию и домашние дела, мотался по всему городу в поисках мастера, который смог бы вернуть к жизни «Панасоник».

Не было сопротивлений, транзисторов, сплава. Не было еще чего-то. Бедный энтомолог оброс бородой и похудел. Он стал разговаривать во сне, употребляя английские слова и сложные технические термины. Мама Погребенникова тоже, со своей стороны, делала, что могла. Кривая браконьерства в районе поползла вверх. Лишь Славик по-прежнему пытался исправить приемник своими силами. Он приходил из школы, не раздеваясь, направлялся к дивану, где лежал завернутый в тряпочку «Панасоник», молчаливый и неподвижный, как покойник, и начинал ковырять в нем отверткой.

Срок, когда заканчивался обмен с легкомысленной девчонкой, истекал.

И вот хозяева «Панасоника» уже в пути…

– Ты будешь присутствовать, – сказал папа Погребенников, держа сына за рукав.

– Вы взрослые, вы и договаривайтесь, ребенку нечего лезть во взрослые дела, – сказал сын басом и дернулся.

– Нет! Хватит прикидываться ребенком! – закричал папа Погребенников. – Нашкодил – и в кусты! Я тебя предупреждал!

– Ты несешь уголовную и моральную ответственность, – поддержала Ира Ивановна мужа с правовой стороны.

– Вон таракан! – воскликнул Славик.

– Где таракан? – удивились супруги Погребенниковы.

– На потолке!

Глава семьи вперил взгляд в потолок и утратил бдительность. Младший Погребенников дернул руку и выскочил из квартиры. Хлопнула дверь. Наступила тишина.

– Что же мы им скажем? – спросила Ира Ивановна после некоторого молчания.

– Придется платить. – Папа Погребенников пожал плечами. – Я знал это с самого начала.

– Неужели он и вправду стоит такие деньги?

– Да, – сказал Виктор Степанович. – Я видел в комиссионном…

Опять наступило молчание.

– Это предел, – сказала Ира Ивановна. – За него надо браться.

– Давно пора…

– Контролировать каждый шаг.

– И пороть. Старый, но верный способ.

– Он с нами совсем не считается. Что хочет, то и делает. Нанести такой убыток…

– И как людям в глаза смотреть? Скажут: каков сын – таковы и родители.

– Наверняка скажут. Да еще спортсмены. У них-то уж в семье порядок.

– Правда, их девочка сама…

– А что девочка? Доверчивая, добрая. Наш оболтус хоть у кого что хочешь выклянчит.

Вдруг оба разом вздрогнули. В прихожей раздался звонок. Звонок был длинный и какой-то зловещий.

– Я пойду открою, – почему-то шепотом сказала мама Погребенникова.

Ира Ивановна поспешила в прихожую. У нее был заранее извиняющийся вид. Лязгнул замок, послышались приглушенные голоса, шаги.

– Пахнет крепким чаем, – раздался громкий густой голос.

– И тортом, – поддержал массивную фразу, словно подпорками, мелодичный женский голос.

– Может быть, вы хотите чаю? – спросила мама Погребенникова заискивающе.

– Не откажемся. С морозца! – прогудел мужчина.

– Проходите в комнату. Я сейчас…

– Зачем в комнату? Пахнет из кухни. Вот на кухне и попьем. Поместимся?

– У нас кухня большая. Но как-то неудобно…

– Ничего. Неудобно в гробу в белых тапочках.

Виктор Степанович едва успел застегнуть пижаму, как дверь распахнулась от уверенного жеста и кухня заполнилась большим человеком. Человек был красен лицом, усат. За ним виднелась совсем молодая женщина в длинном модном платье. Папа Погребенников медленно поднялся и почему-то вытянул руки по швам.

– Демьянов. Петр Петрович. Борец.

– Очень приятно. Погребенников. Виктор Степанович. Кандидат наук. Энтомолог…

– Майя Тихоновна. Гимнастка.

– Очень приятно. Кандидат наук. Энтомолог…

Рука у Петра Петровича была крепкой, грубой, у его жены – слабой, нежной.

– Милости просим садиться за стол, – пригласил Виктор Степанович какой-то витиеватой, противной его лексикону фразой.

Все разместились за столом. Ира Ивановна подала новые приборы, поставила на огонь чайник и улизнула из кухни, наверное, переодеваться. Погребенников же вынужден был остаться. Он чувствовал себя очень неловко в пижаме, причем не очень новой. Одна пуговица, самая верхняя, была вырвана с мясом во время очередной схватки с Его Королевским Величеством и так и не пришита из-за недостатка времени у инспектора Погребенниковой.

Воцарилось неловкое молчание.

– Погода стоит удивительно хорошая, – сказал ученый Погребенников.

– Совершенно точно, – согласился борец Демьянов. – Самое время кататься на лошади.

– На какой лошади? – удивился Виктор Степанович.

– Верхом, – пояснил спортсмен.

– А-а… – Погребенников немного подумал.

– Вы не катаетесь?

– Я бы катался, но нет лошади.

– Ну, а вот у нас с Майей Тихоновной есть лошадь. Днем она обслуживает стадион, а вечером мы на ней катаемся. Очень, знаете ли, помогает от всяких болезней. Верховая езда заменяет и академическую греблю, и бег трусцой, и велосипед.

– Еще бы. Конечно, – согласился кандидат наук. 0н совсем был подавлен этой лошадью.

Пришла нарядная Ира Ивановна и села за стол. Она краем уха слышала разговор.

– Эти лошади, – сказала он, – страшно цокают копытами. Прямо голова раскалывается.

– Где цокают? – удивился борец Демьянов. – Их же всех давно перевели.

– Ну… иногда ведь ездят… Сегодня ночью какая-то цокала.

– Машины больше шумят, – заметила гимнастка Майя Тихоновна.

– Не люблю дипломатии, – сказал Петр Петрович и отхлебнул из чашки. – Давайте напрямую. Начнем варить кашу.

– Давайте, – вздрогнул Виктор Степанович.

– Такой мерзавец, такой… – мама Погребенникова обхватила лицо руками. – Одни неприятности. Хоть бы раз какую-нибудь радость принес.

– Мужчина, – сказал борец Демьянов. – Сначала неприятности, а приятности потом. У женщин наоборот.

Гимнастка Майя Тихоновна покопалась в сумочке.

– Вы нашу-то видели?

– Кого вашу? – не понял Погребенников.

– Таню.

– Та-ню?.. Н-нет…

– Вот она какая. Красавица. – Жена борца протянула фотокарточку Ире Ивановне. Та растерянно взяла.

– Да… Действительно приятная девочка.

– Пусть ваш муж посмотрит.

Погребенников поднес карточку к глазам. На него игриво смотрела девочка, почти девушка, с распущенными по плечам волосами, с сережками в ушах.

– Симпатичная, – пробормотал кандидат наук. – И взгляд умный.

– Отличница. А хозяйка какая! Посуда на ней, цветы на ней, ванная на ней. И за молоком всегда ходит.

Борец Демьянов допил чай.

– В общем, как говорили в старину, у нас товар – у вас купец.

Наступила пауза.

– Не понимаю, – честно сказал Погребенников.

– Разве вы ничего не знаете? – спросил борец, вдел в ручку чашки палец и стал рассеянно крутить ее.

– Про «Панасоник»? – спросил Виктор Степанович.

– А что «Панасоник»?

– Что он сгорел.

– Разве он сгорел?

– Сгорел.

Борец Демьянов небрежно махнул чашкой.

– Ну, это мелочь. Починим. У меня есть знакомый мастер – космический корабль починит.

У кандидата наук упало сердце:

– Если не «Панасоник», тогда что же еще?

– Неужели он вам так ничего и не говорил? – удивился Петр Петрович.

– П-про… что…

– Наши дети помолвлены! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.

Наступило очень длительное молчание. Только слышались чмокающие звуки, которые издавал борец, высасывая остатки чая из пустой чашки.

– Вы, конечно, шутите, – смог наконец вымолвить энтомолог.

– Они и вправду ничего не знают, – сказала гимнастка Майя Тихоновна. – Наши дети давно дружат и решили со временем пожениться. Ваш сын был у нас… Мы ему подарили обручальное кольцо.

– Не понял, – опять честно сказал Виктор Степанович.

– «Панасоник».

– Что «Панасоник»?

– «Панасоник» и есть обручальное кольцо. Мы подарили вашему сыну «Панасоник».

– Теперь уже абсолютно ничего не понимаю, – мотнул головой Виктор Степанович. – Ведь они поменялись на месяц… на марки.

– Какие там марки… Все это туфта… Он обманул вас. Я не люблю ходить вокруг да около, – сказал борец. – Вы мне скажите прямо и честно. Да или нет? Будем варить кашу?

Майя Тихоновна поморщилась:

– Петя, перестань, это грубо. Заладил – каша, каша…

– Так… это… серьезно? – спросила Ира Ивановна.

– Серьезней быть некуда.

В который раз наступило молчание.

– Я не люблю ходить вокруг да около, – повторил борец Демьянов. – Давайте без намеков. Будем кашу варить или нет?

Гимнастка Майя Тихоновна перебила мужа:

– Кончай со своей кашей. Перейдем к практической стороне дела. Сколько вы даете за своим охломоном?

– Чего? – опять не понял Виктор Степанович.

– Тугриков, разумеется. Мы за Танюшей даем десять, не считая барахла, конечно. А вы? Учтите, надо строить сразу двухкомнатную. Пока то да се, глядишь, и внуки пошли.

– Пятнадцать должны, – сказал борец. – Мальчишка все-таки. Глава семьи.

– Но у нас нет таких денег, – непроизвольно вырвалось у Иры Ивановны.

– Как это нет? – поразился Демьянов.

– Да так. Нет, и все. Не накопили.

– Но ваш муж ученый! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.

– Ну и что же, что ученый? – пробормотал Виктор Степанович. – Мало ли что ученый…

Некоторое время все сидели молча. Папа Погребенников даже немного покраснел: ему было стыдно, что у него нет пятнадцати тысяч.

– Он все деньги тратит на покупку жучков, – сказала мама Погребенникова.

– Каких жучков? – опять поразился борец.

– Ну, таких, обыкновенных… Древоточащих. Они очень дорого стоят. Надо их собирать на деревьях, потом держать в банках, кормить, чистить за ними. Очень дорогое удовольствие.

– М-да, – сказал спортсмен.

Гимнастка поставила на стол чашечку:

– Значит, мы вам не подходим?

– Вот еще! – горячо воскликнул Виктор Степанович, глядя на гимнастку. – Откуда вы взяли? Вы нам даже очень нравитесь!

Ира Ивановна бросила на него выразительный взгляд.

– Просто у нас нет денег, – сказала она.

Борец поднялся.

– Ну вот что, – сказал он сердито. – Я не привык ходить вокруг да около. Я вижу, с вами каши не сваришь. Не хотите – не надо. Найдем других. Сидите на своих деньгах!

– Да на каких деньгах!.. – заикнулся папа Погребенников, но Демьянов его оборвал:

– Давайте «Панасоник». Ремонт, разумеется, за ваш счет.

Гости оделись и, не попрощавшись, ушли. Борец бережно прижимал к груди обручальный «Панасоник».

…Вечером, узнав содержание беседы с родителями Тани, Славик сказал:

– Ишь чего захотели! Пятнадцать тысяч! Поэтому и «Панасоник» мне всучили. Какие жуки оказались! А Танька! Я-то думал, она просто так, из-за интереса со мной ходит, а она, оказывается, из-за пятнадцати тысяч! Ну и коварные же бабы!

Весь вечер Славик мрачно смотрел телевизор, а ложась спать, обнаружил на полу антенну от «Панасоника» и злобно выбросил ее в мусорное ведро.

Так закончилась Славкина первая любовь.

 

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

«Что такое современность с точки зрения современности?»

– Сегодня пирог похож на пресноводную черепаху. – Виктор Степанович ковырнул ножом подгоревший пирог и поморщился.

– А ты видел пресноводную черепаху? – младший Погребенников перестал пить чай и уставился на отца.

– Это не имеет значения. Я знаю, что пресноводная черепаха имеет форму пирога и что она черная. Этого вполне достаточно.

– Чтобы иметь право сравнивать, надо обязательно видеть предмет, с которым сравниваешь, – не соглашался Славик. – Иначе это нечестно. Получается, что ты сознательно обманываешь человека, давая ему представление о предмете, который сам в глаза не видел.

– Я составил себе образ пресноводной черепахи по книгам и телепередачам «В мире животных», а это очень надежные источники, и поэтому я вполне имею право передать образ черепахи другим людям. И вообще, перестань умничать. Ты слишком много стал на себя брать.

– В каком смысле?

– Во всех.

– Это надо понимать так, что мне нельзя иметь собственное мнение?

– Меньше болтай, а больше слушай – вот как раньше говорили старики таким недорослям, как ты.

– Это было давно, когда не изобрели телевидения.

– При чем здесь телевидение? Старики, к твоему сведению, смотрят телевизор еще больше, чем ты.

– Да, но они смотрят для отдохновения, а для нас телевидение – это информация и средство коммуникации. И ко всему прочему, мы в равных условиях. Они смотрят то же самое, что и мы. Если показывают пресноводную черепаху…

– Оставь черепаху в покое!

– Почему?

– Потому что есть другие темы для разговора.

– Но мне хочется говорить именно про черепаху.

– Я тебе запрещаю!

– А если я буду говорить про пресноводную черепаху?

– Тогда… Тогда увидишь…

– Применишь физическую силу?

– Возможно.

– Что ж, я готов!

– Тебе придется худо.

– Знаю. Но я готов хоть на костер за идею.

– Ишь чего захотел, на костер! Буду я с костром возиться из-за такого сопляка. Просто получишь по уху!

– Мужчины, перестаньте ссориться. – Ира Ивановна подошла с большим хозяйственным ножом к пирогу и сделала попытку его разрезать. Пирог заскрежетал, как сковорода, когда ее скоблят, но не поддался.

– Выбрось его в ведро для пищевых отходов! – посоветовал Славик.

– Я тебе выброшу, паршивец! – хозяйка сделала новую попытку пробиться к сердцу пирога. – Я столько сил в него вложила.

– Да, но если он сгорел?

– Будешь есть горелый.

– Нелогично.

– Пирог сгорел из-за тебя!

– Из-за меня? – удивился младший Погребенников.

– Да, я его пекла под впечатлением от вчерашнего родительского собрания. Потому он и сгорел.

– Разве вчера было родительское собрание? – спросил папа Погребенников.

– Да, когда ты пьянствовал со своими приятельницами.

– Не приятельницами, а приятелем, и не пьянствовал, а выпил две рюмки коньяку, – поправил ученый.

– Меня не интересуют подробности твоих похождений!

– У тебя просто плохое настроение из-за этого пирога. Ты же знаешь, что Гарика я ждал целый месяц. Он привез мне для опытов целый килограмм жуков. Он месяц лазил из-за них по деревьям Кабардино-Балкарии… – Виктор Степанович обиженно поджал губы.

– Ну хорошо, хорошо… В общем, когда ты любовался своими жучками, я краснела на родительском собрании.

– Опять что-нибудь выкинул? – нахмурился папа и грозно посмотрел в сторону сына.

Тот сделал вид, что взгляд к нему не относится.

– На этот раз речь шла о санитарном состоянии этих оболтусов. Месяцами не стригут головы, если эти кошмарные сооружения можно назвать головами.

– Наш упоминался? – спросил папа Погребенников.

– В числе первых. Я сквозь землю была готова провалиться. Да ты сам посмотри, разве он похож на нормального человека?

Ученый поднял взгляд от тарелки и внимательно осмотрел своего сына. Младший Погребенников в самом деле не представлял собой эстетического зрелища. Волосы на его голове слиплись и торчали клоками. На макушке поднимался вихор, длинный и неуклюжий, похожий на куст чертополоха, спереди чуб полностью закрывал лоб почти до носа, и глаза младшего Погребенникова сверкали, как глаза какого-то зверька, выглядывающего из копны сена.

– Ты почему не стрижешься? – спросил энтомолог.

– Нет еще срока, – ответил сын. – Я не стригся всего полтора месяца, а на классном собрании постановили стричься один раз в два месяца.

– Что за бред! – воскликнул Виктор Степанович. – Какой дурак принимает такие постановления?

– Это правда, – вмешалась мама Погребенникова. – Они вынесли такое решение. И то слава богу! А то некоторые индивидуумы не стригутся по полгода. Приходилось школьному руководству прибегать к санкциям. Пригласили в школу парикмахера – крик, вопли, шум. Вот тогда они и приняли сами такое решение. Может, ты отведаешь пирога? Он внутри совсем хороший.

Энтомолог машинально взял протянутый кусок пирога, понюхал его, сморщился и сказал:

– Абсурд! У одного волосы растут быстрее, у другого медленнее, одному идут длинные, волосы, другому нет. И потом – кто будет следить за сроками?

– У них есть специальный комитет определения прически. Сокращенно СКОП.

– Черт знает что! – воскликнул папа Погребенников. – И что, они каждого фиксируют?

– Каждого! Я член СКОПа! – гордо заявил Славик. – Мы завели такую тетрадь, и секретарь СКОПа отмечает, когда кто пострижется. Мне еще одиннадцать дней до срока.

– Почему же тогда тебя упоминают? – спросил энтомолог ехидно.

– Потому что наш классный руководитель не признает СКОПа. Старая, отсталая женщина!

– Вот и я не признаю… ваш этот… СКОТ!

Виктор Степанович хлопнул ладонью, но попал не по столу, а по пирогу, и тот отозвался железным скрежетом. Сын засмеялся.

– Да, – продолжал папа Погребенников, облизывая измазанную вареньем ладонь. – Я считаю, что энергию, затраченную на работу… этого комитета волосатиков, следует потратить на повышение балла успеваемости. Я вывожу тебя из… этого самого и посылаю в парикмахерскую. Сегодня же. Как только попьешь чай!

– Правильно! – обрадовалась мама Погребенникова. – Давно бы так!

– На каком основании? – спросил Славик.

– На том основании, что я твой отец.

– Ну и что, что отец?

– А то, что я тебя кормлю.

– Это твоя обязанность. Твои родители тебя кормили, и ты должен меня кормить.

– Родители меня не кормили. Когда отец воевал, я кормил семью. Понял? В твоем возрасте. А когда отец пришел, мы с ним вдвоем построили дом. А когда отец умер, я пошел учиться. Днем учился, а вечером разгружал вагоны! И на это жил! И не только жил, но и посылал деньги больной матери.

– То были другие времена. Уж не хочешь ли ты, чтобы я ночью разгружал вагоны, а по утрам снабжал тебя мятыми десятками? – сын ехидно посмотрел на отца. – Мать, приготовь мне спецовку, сегодня ночью я двину разгружать вагоны. – Славик вздохнул. – А стричься все равно не пойду раньше времени.

Энтомолог покраснел:

– Ты уже в запущенном состоянии. Тебе надо просто-напросто врезать, чтобы ты что-то понял.

– Врезать легко, – сказал Славик. – Ты меня убеди.

– Марш в парикмахерскую! А то сейчас схлопочешь!

– Что, не хватает аргументов?

Виктор Степанович покраснел еще гуще:

– Считаю до трех! Раз!..

– Ни за что не постригусь раньше срока. Это дело принципа. Я член СКОПа и должен подавать пример.

– Два!..

– Если ты зарабатываешь деньги, это еще не значит, что ты умнее меня и можешь приказывать, не приводя никаких аргументов. Времена волюнтаризма прошли. Ты мне сначала докажи, что длинная прическа – это некрасиво. Если докажешь, я сам пойду и постригусь. Хоть под полубокс. Ты только докажи, что полубокс – вершина красоты.

– Полубокс гигиеничен, – сказала Ира Ивановна.

– Зато при полубоксе торчат уши, – парировал Славик.

– Ну и пусть торчат.

– Уши у меня длинной формы, а голова круглая, поэтому необходимо уши прикрывать. Это называется «дизайн головы». При полубоксе я буду похож на буддийского ламу.

– А сейчас ты похож на мопса! – сказала мама Погребенникова.

– Это с вашей точки зрения.

– А какие еще есть точки зрения?

– Наша.

– То есть ваших девчонок?

– При чем здесь девчонки? Точки зрения с точки зрения современности.

– Разве мы с отцом не современные? – удивилась инспектор охраны природы.

– Почему же… современные… Но не на таком уровне… Сказывается возраст, семейные заботы.

– Мне нет еще и сорока! – вырвалось у мамы Погребенниковой.

– Ты очень много отдаешь времени работе. Ты мало читаешь, почти не ходишь в кино, не общаешься с интеллигентными людьми…

– Что?! – поразилась Ира Ивановна. – Я не общаюсь с интеллигентными людьми?

– Я ж тебя не виню, – спокойно сказал Славик. – Просто по роду своей работы ты вынуждена общаться с… браконьерами, а их духовный мир, как известно, к сожалению, оставляет желать лучшего.

– Вика! – закричала мама Погребенникова. – Ты слышишь, что он говорит! Он, оказывается, считает нас неандертальцами!

– Слово «неандерталец» здесь не упоминалось. Зачем же передергивать? – подал голос младший Погребенников.

– Мы с тобой вкалываем, кормим его, поим, одеваем, даем образование, а он вон кем нас считает! Жлобами! Нам, оказывается, еще расти и расти до его уровня! Отец, что же ты молчишь? Пусть знает, кто здесь хозяин. Он, наверное, думает, что он здесь хозяин!

– В современной семье нет хозяина, – сказал молодой Погребенников. – И прошу тебя, мать, без эмоций. Эмоции не добавляют аргументов.

– Как это нет хозяина? – растерялась мама Погребенникова.

– А так. Мы все должны быть на равных началах.

Ира Ивановна возмутилась:

– Что за чушь ты несешь? В семье должен быть глава. Иначе кто будет принимать решения?

– Это в отсталых семьях принцип единоличия, – спокойно продолжал Славик. – В современной же семье перед каждым решением должна быть проведена дискуссия. Побеждает тот, кто приведет в свою пользу больше аргументов.

– Отец, ты слышишь, что он несет? Он, наверно, считает, что мы неправильно выносим решения. Неправильно, да?

– Не всегда правильно.

– Например! Ну!

Молодой Погребенников поморщился:

– Да не кричи ты так, мать. Не расходуй попусту нервную энергию. Работай больше умом. Мозг от работы не перегревается, а сердце зачастую подводит. Например… Вот. Пожалуйста. С этой стрижкой. Длинная прическа уже признана во всем мире, она красива, элегантна и практична, так как бережет хозяину время и деньги. Вы же заставляете меня сменить ее на полубокс, прическу антиэстетическую, дорогую и негигиеничную, так как в коротко остриженные волосы постоянно набивается пыль и пух.

– Пух-то откуда? – спросила мама Погребенникова.

– Тополиный.

– Отец! Ты что сидишь, уши развесил? – опять воззвала Ира Ивановна. – Он издевается над нами, а ты глазами хлопаешь!

– Три!..

– Когда я стану отцом, – продолжал Славик, сделав вид, что он не услышал слово «три», – у меня в семье будут другие порядки. Я не стану никому навязывать своего мнения.

– Я долго буду ждать?! – крикнул папа Погребенников и изо всей силы ударил кулаком по столу.

Удар пришелся как раз по блюдцу. Осколки веером разлетелись по кухне, как взорвавшийся в верхних слоях атмосферы болид. Славик и Ира Ивановна инстинктивно пригнулись.

– Вон в парикмахерскую!

– Только через одиннадцать дней.

Может быть, если бы Славик кричал, горячился, даже наскакивал на отца, Виктор Степанович не пошел бы на рукоприкладство. Но младший Погребенников сидел с таким невозмутимым видом, словно он здесь был профессор и принимал экзамен от несмышленых студентов. Возможно, этот самоуверенный вид и вывел папу Погребенникова из себя. Кандидат наук Виктор Степанович Погребенников, размахнулся и ударил своего сына по уху. Удар был несильный, но получился очень обидным, так как прозвучал звонко на всю кухню. О нем можно было сказать: «Сочная оплеуха».

Младший Погребенников вскочил и рванулся в сторону отца, однако зацепился за угол стола и отскочил к плите, как волейбольный мяч. Ухо его горело.

– Давно бы так, – сказала мама.

Может быть, маме не стоило этого говорить в данный момент. Оскорбленный физическим действием член СКОПа нагнул голову и, как молодой бычок, бросился на Виктора Степановича. Энтомолог выставил вперед кулак. Член СКОПа наткнулся на кулак, обхватил его руками и, повиснув всем телом, стал со злобой загибать кулак к полу.

– Мало еще каши ел, чтобы с отцом справиться, – опять подала голос мама Погребенникова.

Во время схватки никогда не надо подначивать. Славик с еще большей яростью навалился на кулак. Старший Погребенников весь налился кровью, но не сдавался.

И тогда Славик применил детский прием. Он укусил отцовский кулак.

– Ах ты, мерзавец! – взревел энтомолог и инстинктивно отскочил в сторону.

Член СКОПа тотчас же воспользовался обстановкой и прошмыгнул в открытую дверь.

– Стой! – закричал отец.

Сын промчался по коридору и юркнул в ванную. Заскрежетала задвижка. Виктор Степанович, бежавший за сыном следом, чуть не получил удар дверью по лбу.

– Открой! – рыкнул старший Погребенников.

– Сам открой!

– Дверь вышибу!

Разгоряченный Виктор Степанович навалился плечом на дверь. Та не поддалась.

– Открой немедленно! Если сорву дверь, я за себя не ручаюсь.

– Срывай!

Кандидат наук отошел назад, чтобы разбежаться и вышибить дверь с ходу, но тут в коридор прибежала испуганная Ира Ивановна.

– Ты с ума сошел! – закричала она. – Кто же ломает дверь? Где я найду мастера?

– Этот мерзавец укусил меня! Представляешь? Укусил родного отца! Да если бы я укусил своего отца.

– Успокойся. Есть захочет, вылезет. Он привык питаться строго по часам. Успокойся. Пойдем пить чай.

Супруги Погребенниковы ушли на кухню.

– Надо коренным образом менять с ним отношения, – сказала Ира Ивановна. – Иначе это ни к чему хорошему не приведет. Вырастет хулиганом.

Энтомолог постучал себя кулаком по лбу:

– Ах, дурак! Это я во всем виноват! Зачем, ну зачем я связался с этой диссертацией?

Ира Ивановна погладила мужа по плечу:

– Твоя диссертация нужна людям.

– Людям нужен мой сын, а не диссертация! Хотя бы ты не работала…

– Мы бы тогда не прожили.

– Прожили! Еще как бы прожили! Не купили бы лишний сервиз, лишний ковер, а прожили бы! Зато сын бы был… сыном!

– Конечно, тебе очень бы хотелось заключить меня в четырех стенах, – обидчиво сказала Ира Ивановна. – Превратить в старую бессловесную прислугу. Сын бы у тебя был, а жены лишился бы.

– Жена…

– Что, может, я виновата? – вспыхнула Ира Ивановна.

– Может, и ты. Ты подогревала во мне честолюбие. Тебе была нужна диссертация, а не мне. Вернее, деньги, положение, квартира.

– А тебе это не было нужно? – съязвила Ира Ивановна. – Значит, по-твоему, надо было не работать, есть не зная что, жить не зная в чем, спать не зная на чем и только воспитывать, воспитывать этого лохматика. В лесу, что ли, его надо было воспитывать? В берлоге? Носить ему червячков?

– Не надо было уезжать из деревни…

– Ха-ха! – нервно рассмеялась Ира Ивановна. – Выходит, правильно воспитывать ребенка можно лишь в деревне? Значит, долой города? Все – в деревню! Так получается, по-твоему? Нет, дорогой, нечего на город валить да на диссертацию. Ты сам во всем виноват. Твой мягкий характер. Разве таким должен быть отец? Отец должен быть строгим. Меньше рассуждать, а больше действовать.

– Я охотно был бы строгим, если бы ты мне не мешала, – перебил жену Виктор Степанович. – А по-моему, все дело в твоем характере. Он очень континентальный. То жарко, то холодно. И потом, ты не смогла подняться над ребенком. Вы вроде бы как брат и сестра.

– Зато вы как сын и отец, – парировала Ира Ивановна. – Только отец – это он, а сын – это ты.

– Я – сын?!

– Да. Ты сын. Мягкий, добрый, послушный сын. Сынишка-шалунишка.

– Я?!

– Да, ты.

– Сынишка-шалунишка?

– Сынишка-шалунишка.

– …ры! – донеслось из ванной. Супруги прислушались.

– Живодеры! – раздалось совсем явственно. Ира Ивановна не успела опомниться, как Виктор Степанович сорвался со стула, промчался по коридору и ударил плечом в дверь. Дверь затрещала.

– А еще считают себя интеллигентными! – опять донеслось из ванной.

– Ых! – выдохнул Виктор Степанович и снова ударил плечом в дверь.

– На помощь! – закричал младший Погребенников. – На помощь!

– Опомнись! Ты что мелешь! – крикнула Ира Ивановна заточенному сыну.

– На помощь!

– Ых!

– Караул! Убивают!

– Ых!

Дверь сорвалась с петель и упала внутрь ванной. Виктор Степанович влетел вместе с дверью головой вперед. Младший Погребенников стоял возле ванны, держа в руках душевой шланг.

– Не подходи!

– Ых! – выдохнул энтомолог, отшвыривая в сторону сорванную дверь. Глаза его горели. – Пришла тебе крышка, мерзавец! Расплатишься за все!

Кандидат наук, растопырив руки, как Василиск в сказке, двинулся на сына. В лицо ему ударила струя воды.

– Ах ты! – Виктор Степанович замахнулся, чтобы немедленно покарать негодяя, но тут на мужа бросилась Ира Ивановна.

– Витя! Не смей бить его! Покалечишь! – мама Погребенникова обхватила мужа за шею.

Тот сделал стряхивающее движение, но жена осталась висеть. Отпрыск продолжал поливать родителей водой. Их одежда намокла, и постепенно супруги стали превращаться в скульптурную композицию.

В это время в прихожей раздался звонок. Семья Погребенниковых замерла. Только продолжала журчать вода.

Первой опомнилась Ира Ивановна. Она торопливо пригладила мокрые волосы, вытерла лицо полотенцем и пошла в прихожую открывать. Младший Погребенников выключил воду. Отец и сын стояли, ожидая дальнейшего развития событий.

Это была соседка. Из прихожей донеслись голоса:

– Кто-то звал на помощь…

– Вам показалось… Я стирала, и, возможно, шум…

– Нет, я совсем явственно слышала крик.

– Может быть, это по радио?

– Радио у нас выключено…

– Не знаю… Мы ничего не слышали. Может быть, это у Красиковых?

– Сейчас схожу узнаю. Прямо так явственно: «На помощь! На помощь!»

– Странная история…

– Да, странная. До свидания.

– Всего доброго. Заходите.

– Вы тоже заходите.

Хлопнула дверь. Соседка ушла. Энтомолог снова злобно взглянул на сына, готовясь к дальнейшим действиям, сын опять ухватился за шланг, но тут в ванную ворвалась Ира Ивановна.

– Старый дурак! – закричала она. – Гоняешься за ребенком по всей квартире как сумасшедший! Дверь сломал! Где теперь я буду мастера искать?! А ну марш за мастером в фирму «Заря»! Дожили – соседи уже стали прибегать! А ты чего стоишь? Бери тряпку и вытирай свое безобразие! Не соскучишься с этими мужиками!

Ира Ивановна ушла на кухню и стала там сердито греметь тарелками. Славик взялся за тряпку, а Виктор Степанович отправился в фирму «Заря».

 

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ

«Нужен ли Бальзак каждому честному человеку на земле?»

– Предки, – сказал Славик за утренним чаем, – сегодня вечером меня не будет. Приблизительно до девяти. Так что прошу не психовать.

– Где же ты будешь до девяти? – спросила мама Ира Ивановна.

– Это так уж важно?

Мама Погребенникова помешала ложечкой чай.

– Отец, скажи что-нибудь.

Папа Погребенников откашлялся и сказал:

– Ты где будешь сегодня вечером?

Сын быстро посмотрел на отца. Вид у главы семьи был угрюмый. Вот уже второй день диссертация не шла, и второй день Виктор Степанович ходил мрачный.

Славик был физиономистом и мигом оценил ситуацию.

– Я буду писать битлов, – нехотя сказал он и начал торопливо поедать бисквитное пирожное, чтобы побыстрее уйти.

– Боже, – вздохнула безбожница инспектор Погребенникова. – Как нищ его духовный мир. Все вечера он пишет этих примитивных битлов.

– Битлы не примитивные, – начал было молодой Погребенников, но, встретив угрюмый взгляд отца, осекся.

– Я в его годы, – продолжала Ира Ивановна, – уже прочитала всего Бальзака. А он, я уверена, Бальзака и в руки не брал. Ты читал Бальзака?

Славик неопределенно хмыкнул.

– Я тебя спрашиваю – ты прочитал хоть один роман Бальзака?

Младший Погребенников сделал вид, что никак не может проглотить бисквитное пирожное.

– Отец, спроси его ты. Он со мной даже не желает разговаривать. – Ира Ивановна поджала румяные, еще не обезображенные помадой губы.

– Ты читал Бальзака? – спросил глава семьи.

– Бальзака? – Славик прожевал наконец пирожное.

– Да, Бальзака.

– Читал.

– Что?

– Это… как его… Ну… такое грузинское… имя… Ага! «Отец Онтарио»!

– Может быть, «Отец Горио»?

– Да! Точно! – Славик поставил чашку на блюдце и стал посматривать в сторону двери. – Ты, как всегда, прав, «Отец Горио».

– Ты спроси его, про что «Отец Горио», – подала голос инспектор Погребенникова.

Сын метнул на мать уничтожающий взгляд.

– Ну и про что этот «Отец Горио»? – спросил энтомолог.

Сын задумался:

– Ага… дай вспомнить… вот… Там про отца. Про отца Горио. Как жил отец Горио и у него были дети.

– Он не читал «Отца Горио», – заключила мама Погребенникова.

– Ты не читал «Отца Горио», – сказал энтомолог.

– Ну, не читал, – нехотя признался Славик. – Что, на «Отце Горио» свет клином сошелся?

– Зачем было врать?

– Нечаянно вырвалось. Ну, я пошел, предки. Чао! Можете сходить на фильм «Ошибка лейтенанта Слэйда». Классный фильм. Трупов навалом. Матери понравится.

– Стой! – папа Погребенников ухватил сына за рукав. – Ты почему игнорируешь Бальзака?

– Это не я его, а он меня игнорирует, – сострил младший Погребенников.

– Повтори!

– Вик, не заводись, – предупредила Ира Ивановна. – Тебе сегодня еще работать, а у тебя давление.

– Каждый честный человек на земле должен прочитать Бальзака, – продолжал Виктор Степанович, не слушая жену.

– Каждый честный человек на земле? – удивился младший Погребенников.

– Да! Каждый честный человек!

– Витя, не впадай в крайности, – опять предупредила Ира Ивановна.

– Значит, я нечестный человек, потому что не читал Бальзака? – сделал вывод Славик.

– Значит, да! – в запальчивости воскликнул ученый.

– Ну ты даешь, батя! – удивился сын.

– Я тебе больше скажу!

– Витя, прошу тебя, не нервничай с утра. Ты же потом не сможешь работать.

– Пусть!

– Но диссертация…

– Черт с ней! Какая тут диссертация, если гибнет человек!

– Это я гибну? – опять удивился младший Погребенников.

– Да! Ты гибнешь!

– Потому что не читал Бальзака?

– И Бальзака в том числе! Ты ничего не читаешь! Ни газет, ни книг, ни журналов. Только музыка…

– Но ведь сказано: пусть всегда будет музыка, – парировал младший Погребенников.

– Только проклятые битлы. Днем и ночью битлы.

– Но битлы – тоже музыка.

– Днем и ночью вопли орангутангов. Днем и ночью первобытные вопли! И больше ничего! Ни одного проблеска! Ни одного луча света в темной башке!

– Витя! Прошу тебя, не преувеличивай, – Ира Ивановна встала и погладила мужа по голове.

– Я смотрю телевизор, – обиделся Славик. – Там все есть. Телевизор – это окно в мир.

– Ага! – обрадовался папа Погребенников. – Телевизор! Правильно! Я давно говорил – во всем виноват этот чертов телевизор! Он смотрит его от корки и до корки!

– Так нельзя сказать о телевизоре, – заметил младший Погребенников.

– Телевизор отнял у нас сына!

– Витя, ты опять преувеличиваешь!

– Из-за телевизора у него нет времени ни на книги, ни на спорт, ни на театры, ни на музеи, ни на выставки.

– Правильно. А зачем? Все есть в телевизоре, – согласился Славик. – Зачем куда-то тащиться, если можно увидеть все по телеку.

– Вот! Ты слышала? – почти с ужасом воскликнул энтомолог.

– Да, – продолжал Славик. – Телек – это будущее человечества.

– Вон из моего дома! – вдруг закричал папа Погребенников.

– Кто? Я? – спросил Славик.

– Виктор Степанович ничего не ответил. Он побежал в комнату, где стоял телевизор, и стал вырывать из розетки штепсель. Стало ясно, что слова «вон из моего дома» относились к телевизору.

– Витя! Опомнись! – закричала Ира Ивановна испуганно. – Что ты собираешься делать?

– На дачу! Пусть стоит на даче! Там он никому не мешает! Может быть, хоть там он отдохнет от вас! Без него, может быть, этот битл возьмется за ум!

– Я не битл.

– Покрутится, покрутится, делать нечего, вот и возьмется за Бальзака!

– Не возьмусь! – горячо воскликнул Славик в надежде, что хоть это остановит отца, но это, конечно, его не остановило.

Виктор Степанович схватил в охапку огромный ящик и на полусогнутых ногах поволок его к выходу.

– Ненормальный! Уронишь! Давай уж я тебе помогу! – Ира Ивановна подбежала к мужу.

– Не надо, – прохрипел глава семьи. – Такси! Вызывай такси!

Ира Ивановна бросилась к телефону, а Виктор Степанович повалился с телевизором на диван и тяжело дышал, готовясь к новому броску, не выпуская «окна в мир» из рук, словно телевизор мог убежать. Живот его колыхался вместе с полированным ящиком.

Славик с тревогой наблюдал за этими действиями. Ему постепенно становилось ясно, что намерения у родителей серьезные.

– Я прочту какого-нибудь Бальзака, – попытался он найти почву для примирения, – Сегодня же прочту. «Отца Онтарио» прочту.

Однако этот монолог не возымел действия. Ира Ивановна продолжала названивать по телефону, а глава семьи накапливал силы для решающего броска к двери. Наконец такси было заказано, Виктор Степанович запыхтел и стал отрывать «окно в мир» от живота.

– Я и спортом займусь, – продолжал унижаться младший Погребенников, не спуская тоскливых глаз с полированного ящика.

– Да! – сказал глава семьи злорадно. – Теперь ты и… спортом займешься… и учиться лучше начнешь. От скуки станешь… самоусовершенствоваться. Так-то… Делать-то будет нечего… А не станешь – так я и любезных твоему сердцу битлов выброшу на помойку.

– А я твою диссертацию сожгу, – буркнул Славик, но так тихо, что отец не расслышал.

Между тем телевизор был взгроможден в лифт, кнопка нажата, дверь захлопнулась, и папа Погребенников покатил вместе с «окном в мир», освобождая своему сыну путь к новой жизни.

Из глаз Славика выкатилась горючая слеза.

– Ах я, идиот, – прошептал младший Погребенников с искренним раскаянием. – Ну почему я не прочитал этого дурацкого «Отца Базилио»!

– Ничего, – сказала мама Погребенникова мстительно. – Теперь будешь знать, как не слушаться родителей.

– Я умру с тоски без телевизора! – Славик готов был разрыдаться. – Что мне делать без телека? А? Скажи?

– Выживешь как-нибудь, – сказала Ира Ивановна.

– Лучше палец отрубить!

– Что?!

– Отрубить палец – вот что! Только не троньте телек!

– Ах, вон оно до чего дело дошло! Взаимная страсть!

– Да, страсть! Останови этого психа!

– Не смей так про отца!

– Разве это отец? Отцы не бывают такими жестокими!

– Прекрати истерику!

Вдруг Ира Ивановна задумалась.

– Постой… Постой… Да сегодня же фигурное катание! Как же это мы забыли!

У Славика сразу же высохли слезы.

– Танцы на льду! Танцы на льду! Мы спасены!

– Быстрее!

Мать и сын выбежали из квартиры. Глава семьи еще не уехал. Он мрачно стоял у крыльца, к его ногам покорно льнул опальный телевизор.

– Танцы на льду! – на весь двор завопил Славик. – Сегодня танцы на льду!

Старший Погребенников вздрогнул. Трансляцию соревнований по фигурному катанию он никогда, ни при каких обстоятельствах не пропускал.

– Разве? – пробормотал энтомолог растерянно. – Разве сегодня танцы на льду?

– Танцы на льду! Да! Сегодня танцы на льду! – сын радостно кричал и плясал вокруг телека.

– Понесли назад, – сказала Ира Ивановна.

Виктор Степанович колебался.

– Сходим к соседям, посмотрим, – пробормотал он неуверенно.

– Отец, – сказал младший Погребенников торжественно, – клянусь тебе всеми битлами на свете – за месяц я прочту полное собрание Бальзака! Только не уноси телек.

– Ладно, посмотрим, как ты держишь слово, – согласился глава семьи после некоторого раздумья.

Вся семья Погребенниковых потащила телевизор назад, но оказалось, что за это время лифт успел сломаться, и пришлось волочить «окно в мир» на пятый этаж.

Ночью Виктору Степановичу стало плохо с сердцем. Ира Ивановна возилась до утра с горчичниками, а Славик из солидарности тоже не спал и мучился над Бальзаком, чтобы отцу было легче перенести сердечный приступ.

 

БЕСЕДА ПЯТАЯ

«Можно ли смотреть на звезды заплаканными глазами?»

С Эльбруса тянуло замороженными фиалками; вокруг грязелечебницы имени Семашко цвели каштаны; целительные «Ессентуки № 4» надежно заполняли желудок, не оставляя там места для губительного «Портвейна-72»; шедшие навстречу женщины, освобожденные от домашних забот, несли в руках вместо авосек цветы, как это и положено женщинам.

В общем, жизнь была прекрасна. До полного счастья не хватало услышать голоса родных. Но двадцатый век предоставил человеку и эту возможность. На углу стоял телефон-автомат, который мог всего за пятнадцать копеек перенести за тысячу километров, домой.

Виктор Степанович бросил монету и почти тотчас же услышал голос сына.

– Да…

– Привет, сынок! Как дела?

– А… Это ты… Привет, старик… Какое давление?

– Сто сорок на девяносто.

– Терпимо.

– Конечно! – нехорошее предчувствие сжало сердце Погребенникова. – Так как дела?

– А пульс? – продолжал сын беспокоиться о здоровье отца.

– В норме… Хватанул двойку? – сделал Виктор Степанович первое предположение.

Молчание. Только гул тысячекилометрового пространства да щелчки ненасытной утробы грабителя-автомата.

– Две грабанул? Только честно. Я выдержу. Сейчас я в форме.

– Кардиограмму тебе давно делали?

– Только что.

– Хорошая?

– Приличная. Три? Не бойся. Меня тут здорово подлечили.

– Четыре… Две по английскому, две по географии. Бить будешь?

– А как ты сам считаешь?

– Думаю, что за четыре надо всыпать. Только не очень сильно.

Автомат сглотнул последний раз, секунду подождал и, намертво сомкнув стальные челюсти, перестал дышать.

Виктор Степанович вышел из кабинки. Каштаны возле грязелечебницы имени Семашко были чахлыми и пыльными. Женщины выглядели озабоченными и несли цветы так, как будто это были авоськи. «Ессентуки № 4» вызывали отвращение, и хотелось чего-нибудь более крепкого.

Утром врач измерила давление, пощупала пульс и хмуро покачала головой.

– Меньше думайте, больше гуляйте и дышите.

Погребенников едва смог дождаться вечера. Но квартира не отвечала. Жена на работе – это понятно, но куда девался сын? Виктор Степанович кругами ходил вокруг будки, словно прикованный цепью. Пять часов – никого нет. Шесть. Семь.

Пришлось пропустить ужин.

Наконец в семь тридцать четыре квартира отозвалась.

– Да, – послышался в трубке усталый голос сына. – А, это ты, старик. Здравствуй…

– Ты где был? – сказал Погребенников раздраженно. – Звоню три часа. Из-за тебя пропустил ужин!

– Был на собрании по поводу сбора макулатуры.

– Врешь?

– Честно.

– Небось мотался на речку!

– Не будем, старик, зря терять время, все равно ведь нельзя проверить.

Это была истинная правда.

– Как дела? – спросил энтомолог. – Исправил хоть одну?

– Тебе можно волноваться?

– Опять?

– Да… По истории…

– Как же ты можешь? Даже по истории! Значит, ты просто-напросто не выучил. Это ведь не математика. Если «два» по истории, значит, не выучил!

– Ну, не выучил…

– А что говорит мама?

– Мама говорит, что сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря монеты. Приедешь – разберешься.

Сын положил трубку. Он был экономным человеком.

Кандидат наук сбегал в магазин, наменял горсть пятнадцатикопеечных монет и позвонил на работу жене. Жена очень занятой человек, но все же Виктор Степанович рискнул оторвать ее от важных дел.

– Алле! Вас слушают, – ответила жена строгим голосом.

– Что у вас там происходит? – закричал глава семьи. – Почему вы гребете двойки лопатами? Почему ты не наведешь порядок?

– А… это ты… – облегченно вздохнула жена. – А я думала, по поводу убийства косули на Лесной. Как твое здоровье?

– К черту здоровье! Какое может быть здоровье, если конец года, а у вас уже пять двоек!

– Сказывается твое отсутствие, – сказала жена. – Одну минуточку, у меня другой телефон… Кровь на плаще?.. Но кровь еще ничего не доказывает! Нужна экспертиза! Позвоните попозже, я занята! Алле, извини, дела… Так что ты говоришь?

– Я говорю – пять двоек!

– Да… Это ужасно… Без тебя он стал совсем другим ребенком… Он рассеян, груб, оговаривается на каждое слово. Одну минуточку… Я же вам сказала! Кровь на плаще – ничего не доказывает! Может, он порезал палец! Сделайте сначала анализ крови! Если кровь окажется…

Монеты кончились, автомат отключился, и Виктор Степанович так и не узнал, какой может оказаться кровь на плаще.

К вечеру давление подскочило еще выше, сердце колотилось, грязелечебница имени Семашко вызывала раздражение, а «Ессентуки № 4» казались самой отвратительной водой на свете. У Погребенникова исчезли сон и аппетит.

Поздно вечером, когда он уже лежал в кровати и, глядя в потолок, считал пульс, пришла сестра и сказала, что его срочно приглашает к телефону междугородная.

Предчувствуя, что случилось что-то непоправимое, Виктор Степанович трясущимися руками натянул брюки и в шлепанцах помчался к телефону. Трубка лежала на столе дежурной, зловеще поджидая его.

– Алле! – крикнул Погребенников. – Алле!

– Виктор Степанович? – послышался холодный женский голос, не предвещавший ничего хорошего.

– Да… – прошептал кандидат наук.

– Извините, что звоню так поздно… и прерываю ваш отдых… К вам невозможно дозвониться. Но обстоятельства сложились таким образом… Или, может быть, вам нельзя волноваться, тогда мы отложим разговор до вашего возвращения.

– Мне можно волноваться, – сказал Виктор Степанович невнятным, спрессованным голосом.

– С вами говорят по поручению родительского комитета… Мария Степановна…

– Здравствуйте, Мария Степановна.

– Здравствуйте. Я буду коротка, чтобы не нарушать ваш режим, Сегодня случилась очень большая неприятность. Я звонила вашей жене, но ее срочно вызвали по поводу какой-то косули… Дело очень неприятное. Сейчас им занимаются городские инстанции. Ваш сын устроил международный конфликт! С Канадой!

– С Канадой? – Погребенников пошатнулся и машинально опустился на стул, подставленный дежурной сестрой.

– Представьте себе! Директор в ужасе… Доложили в роно и выше. Вы меня понимаете? Не знаю, что теперь будет.

– Могут разорваться дипломатические отношения? – на лбу у кандидата наук выступил холодный пот.

– Ну, до этого вряд ли дойдет, – несколько успокоила Мария Степановна. – Но никто не может знать, чем это кончится.

– Очевидно, мне надо срочно вылетать? – спросил Погребенников. – Может, удастся как-то замять…

– Это вы решайте сами, – голос Марии Степановны помягчел. – Но, может, все и обойдется. Школа, во всяком случае, приложит все силы…

– А в чем суть? – поинтересовался Виктор Степанович.

– Суть вот в чем. К нам в школу прибыла делегация канадских эсквайров. Ваш сын должен был их приветствовать в стихотворной форме на английском языке. Но текст он не выучил, хотя на это отводилось достаточно времени. Вместо стиха он что-то пробормотал невнятное по-русски… Остальные, кто должен был говорить вслед за вашим сыном, растерялись, и весь сценарий полетел в тартарары. Вы меня понимаете? Директору плохо. Сопровождающая комиссия в ужасе. Канадцы ничего не понимают, волнуются. Вы представляете? Завтра все руководство школы вызывают в роно. Вы пока не берите билет. Может, все и утрясется. Я буду держать вас в курсе.

– Да, – пробормотал Виктор Степанович. – Очень нехорошо получилось.

– Сказывается ваше отсутствие.

– Но я за многие годы первый раз… Врач сказал…

– Я понимаю. Но тем не менее вы должны влиять и на расстоянии.

Щелчок. Гудки.

Бессонная ночь.

На следующее утро, когда Погребенников лежал в углекисловодородной ванне, вошла сестра и протянула телеграмму с грифом «Правительственная».

– Это не мне, – сказал Виктор Степанович твердо сестре, – я никогда в жизни не получал правительственных телеграмм.

– Вам, – ответила сестра. – Срочно и лично в руки. Распишитесь вот здесь.

Кандидат наук промокнул о полотенце углекисловодородную руку и неверным почерком вывел свою фамилию. В телеграмме было: «Первый конфликт улажен тчк Мария Степановна».

Естественным движением души Погребенникова было обрадоваться. Он уже начал было радоваться, но тут обратил внимание на слово «первый» в начале телеграммы. Почему «первый»? Если есть первый конфликт, значит, существуют и другие? И затем – правительственная телеграмма. Что бы это значило?

Виктор Степанович выскочил из углекисловодородной ванны и побежал к междугородному телефону-автомату. Жена тотчас же взяла трубку.

– Товарищи! – сказала жена. – Я не верю, что браконьер оказался настолько хитер, что вместо косули подсунул козу… Слушаю… А, это ты… здравствуй… Как самочувствие? У меня совещание.

– Я получил правительственную телеграмму, – сказал кандидат наук. – Об инциденте с Канадой я знаю. Что еще случилось?

– Сорван симпозиум по порошковой металлургии.

– Ты это мне?

– Да…

– Но при чем здесь симпозиум? Разве наш сын ученый-металлург?

– Это у них такая практика по физике… Извините, товарищи… Междугородная… Ты совсем отстал от школьной программы… Приезжай скорей. Он совсем отбился от рук… Я уже не могу.,.

– Но почему телеграмма правительственная?

– Потому что симпозиум международный.

– О боже!..

Погребенников пропустил обед, иглотерапию, кислородный коктейль, но застал сына дома.

– Что произошло на симпозиуме по порошковой металлургии? – спросил он без всякой дипломатии.

– Я им сорвал этот симпозиум, – тоже прямо ответил сын.

– Почему?

– Не успел изобрести собственный порошковый метод плавки металла.

– Почему же ты не успел изобрести… этот самый метод?

Молчание. Щелчок автомата, проглотившего монету.

– Ну, отвечай, почему?

– Сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря деньги. Приедешь – разберешься. Только быстрей приезжай, а то у нас скоро практика в «Детском мире».

– Какая еще практика? – удивился Виктор Степанович.

– По труду. Будем торговать игрушками. У меня нехорошее предчувствие.

– Только не расхищай! – успел крикнуть кандидат наук, как автомат отключился.

Два дня прошли спокойно. Проходя мимо ящика с письмами и телеграммами, Виктор Степанович закрывал глаза, а во время прогулки огибал грабитель-автомат за два километра. Давление снизилось, «Ессентуки № 4» опять стали казаться вкуснее «Портвейна-72», по ночам вместо кошмаров со стрельбой, кровью, мертвыми косулями начали сниться красивые девушки.

Идиллия окончилась на третий день. Какой-то услужливый отдыхающий принес Погребенникову в комнату телеграмму.

– Уже сутки у вахтера валяется, – сказал он. – А я не могу спокойно видеть недоставленную телеграмму. Вдруг там смерть или еще что-нибудь важное.

– Вы так думаете? – пробормотал Виктор Степанович.

– Я не имею в виду вас, – смутился отдыхающий. – Я так, вообще… Может, там день рождения. У вас когда день рождения?

– Четырнадцатого июля, – машинально ответил Погребенников, разворачивая телеграмму непослушными пальцами.

Текст телеграммы был следующий: «По вине вашего сына сгорело подсобное помещение универмага № 4 тчк Убыток исчисляется одна тысяча тридцать семь рублей сорок восемь копеек тчк Срочно свяжитесь мною телефоны 21-16-17 зпт 11-23-14 Мария Степановна».

– Ну что? – спросил отдыхающий, тревожно заглядывая в глаза. – Плохие новости?

– Ерунда, небольшой убыток.

– А-а, – разочарованно протянул отдыхающий и ушел, кажется, недовольный.

Поскольку предусмотрительная Мария Степановна снабдила Погребенникова своими телефонами, то через полчаса поисков (убыток исчислялся тремя рублями сорока пятью копейками) он разыскал председателя родительского комитета.

– А… это вы, Погребенников. Дела очень и очень плохи. Не говоря уж об убытке, который вам придется покрывать, неисчислим тот моральный ущерб, который понесла наша школа в глазах общественности, – голос Марии Степановны профессионально крепчал.

В другое время Виктор Степанович никогда не посмел бы прервать такой строгий, обличающий голос, но урчание голодного автомата, жравшего честно заработанные деньги, заставило его задать вопрос по существу.

– Простите, Мария Степановна, но мне не совсем ясно, как это произошло.

– Это произошло совершенно неожиданно, – сказала Мария Степановна недовольно после некоторого молчания. – Ваш сын хорошо зарекомендовал себя на посту продавца отдела игрушек универмага № 4. Мы даже хотели перевести его на должность врио старшего продавца, но потом вдруг ему пришла в голову странная мысль поджечь в складе нос гадкому утенку. Утенок был из пластмассы и, разумеется, вспыхнул, как факел. Ваш сын отшвырнул его и попал в груду ледяных принцесс. Принцессы сразу же запылали… Затем огонь перекинулся на бронтозавров или морских львов – их не различают даже опытные продавцы.

– Когда приехали пожарные? – спросил Виктор Степанович, бросая в пасть автомату последнюю монету.

– К несчастью, пожарные…

Связь прервалась. Очевидно, пожарные приехали не очень-то быстро.

Погребенников побежал в магазин менять десятку. Его волновал вопрос, что будет дальше. Но когда он вернулся, запыхавшись, к телефонной будке, там стояла очередь. В будку Погребенников попал, когда Мария Степановна уже уехала на какую-то лекцию.

Секретарь передала ее последние слова:

– Мария Степановна просила сообщить товарищу Погребенникову, что завтра педсовет.

Вопрос о дальнейшем отдыхе отпал сам собой. Только безумец может колоться иглами и глотать кислородные коктейли когда над ним висит угроза начета в тысячу рублей и решается будущее сына.

Поздно вечером, чтобы не объясняться с администрацией санатория, Погребенников выбросил чемодан на клумбу со второго этажа, с видом глубоко удовлетворенного жизнью человека спустился по лестнице и вышел в сад.

Возле клумбы с розами стоял человек, который не мог спокойно видеть недоставленные телеграммы, и с глубоким изумлением рассматривал чемодан.

– Вот до чего долечили людей, – сказал он. – Чемоданами уже стали кидаться.

– Извините, это мой чемодан.

Погребенников взял чемодан и быстро пошел к выходу. Отдыхающий побежал было следом, но потом вдруг остановился и впал в глубокую задумчивость.

Когда Виктор Степанович был уже возле ворот, до него долетел его крик:

– Примите мои соболезнования, товарищ!

Сына Погребенников застал за созданием макета какого-то сложного сооружения, похожего на башенный кран (как потом выяснилось, это была схема пищеварительной системы кашалота). Он был один.

– Привет, старик, – сказал сын, не отрываясь от схемы пищеварительной системы. – Ну как, поправил здоровье?

– Поправил, – сказал Погребенников мрачно. – Снимай штаны!

Сын вылепил из пластилина какую-то кишку, прикрепил ее к другой кишке и произнес:

– Давай, старик, попьем чаю и поговорим откровенно.

– Давай, – согласился глава семейства.

Он вскипятил чайник, заварил чай, разлил по чашкам, и они с сыном сели за стол.

– Я понимаю, старик, твое желание немедленно начать расправу, но завтра у нас ночная экскурсия в планетарий. Будем смотреть на звезды. Не могу же я таращиться на звезды заплаканными глазами? – Славик печально смотрел в чашку.

Виктор Степанович налил себе чаю и сказал:

– Да. На звезды нельзя смотреть заплаканными глазами.

Они молча закончили чаепитие. Отец согласился повременить с расправой. Тем более, что выяснилось, педсовет перенесли на неопределенное время.

Однако не удалась расправа и на третий день, так как в школе проходил межрайонный слет юных кактусоводов. Славик не был юным кактусоводом, но, оказывается, слет засчитывался как урок по биологии и явка на него была обязательной.

В пятницу вечером сын уехал с ночевкой в пригородное лесничество смотреть, как производят усыпление диких кабанов на предмет их взвешивания и обмера (внеклассное занятие по труду).

В субботу весь класс выезжал на раскопки стоянки древнего человека возле деревни Свиново (дополнительное занятие по истории).

Оставалось воскресенье. Глава семьи заранее приготовил ремень, несмотря на то, что накануне позвонила Мария Степановна и сообщила, что конфликт с симпозиумом улажен. Склад игрушек универмага №4, к счастью, оказался в антисанитарном состоянии, и, возможно, Погребенниковым не сделают начета. И вообще ребенок изменился к лучшему: регулярно посещает все мероприятия, воздерживается от эксцессов. Очевидно, сказывалось «наличие вашего присутствия».

Тем не менее слово есть слово – экзекуция должна быть проведена.

Но тут выяснилось, что сын забыл проложить на карте и обсчитать трассу от озера Байкал до полуострова Таймыр вместе с туннелями и мостами. (Побеждает тот, кто спроектирует наиболее дешевую и надежную трассу.)

– Ничего не поделаешь, старик, – вздохнул сын. – Придется тебе потерпеть до понедельника.

После обеда прошел теплый дождь. Выглянуло солнце, защебетали птицы, небо опрокинулось на тротуары, донесся запах тополя. Стало так красиво, что хотелось плакать и смеяться одновременно. Виктор Степанович вышел на улицу. Под окнами в голубой луже плавали белые облака, отражались кусты акации, и казалось, что лужа бездонная. Захотелось, как в детстве, побродить по воде босиком.

Немного поколебавшись, Погребенников разулся и залез в лужу.

Ну как же здорово! Прохожие останавливались и смотрели с завистью.

– Пьяный, вот и залез, – утешали они сами себя.

– Эй, сынок! – крикнул Виктор Степанович. – Иди сюда! Походим по луже! Знаешь, как чудесно!

На балконе показался озабоченный сын.

– Взрослый, а ведешь себя, как маленький, – заметил он осуждающе. – Ты лучше скажи мне формулу для подсчета площади сечения двутавровой балки.

Виктор Степанович напряг память, но перед глазами лишь мельтешили какие-то обрывки интегралов и корней.

– Не помню… – пробормотал он.

– Как же ты окончил школу? – удивился сын.

Погребенников смутился и заспешил из лужи к своим туфлям.

 

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

«Как выглядели древние греки?»

– Почему ты не ешь пирожное? – удивленно спросила сына Ира Ивановна за утренним чаем. – Ты же всегда любил бисквитное пирожное.

– Любил, да разлюбил, – ответил Славик.

– Ты грубо разговариваешь с родителями, – заметил глава семьи.

– Разговариваю, как умею, – опять дерзко ответил восьмиклассник Славик.

– Да что с тобой? – удивилась мать. – Ты плохо спал?

– Плохо, – мрачно ответил младший Погребенников.

– Снилось что-нибудь?

– Да, снилось.

– Что же, если не секрет?

– Не секрет. Снилось, что я бегаю по зеленям босиком.

– Босиком… по зеленям? – удивилась мама Погребенникова. – Странный сон. Ты же сугубо городской ребенок.

Восьмиклассник Погребенников с ненавистью отшвырнул от себя чайную ложку.

– Ничего странного, – сказал он. – Коров, когда они объедятся, гоняют по зеленям. Это знает каждый прилежный телезритель.

– А ты… разве, того… объелся?

– Да! – горячо воскликнул Славик. – Объелся! Я каждый день объедаюсь благодаря вашей милости. Смотрите! Вот!

Младший Погребенников выскочил из-за стола и выпятил живот.

– А дальше что?

– Дальше будет больше! Вот что будет дальше! – заявил восьмиклассник. – Мы пожираем огромное количество продуктов: пирожное, творожное, мороженое, куры, яйца, утки, сало…

– Сало мы не едим… почти, – перебила мама Погребенникова.

– Сахар, хлеб, соль, перец, творог, картошка, – продолжал перечислять Славик, не слушая мать. – А в результате – вот. – Славик опять выпятил живот. – А сами! Вы посмотрите на себя! На кого вы похожи… Вы похожи…

– Ну давай называй, – подбодрил глава семьи.

– Нет, не буду… А то драка начнется… В общем, наша семья очень не современная. Все семьи сидят на диете, одни мы обжираемся, как… носороги. Надо выглядеть, как древние греки.

– Он влюбился, – догадалась Ира Ивановна. – Он влюбился и хочет быть стройным.

– Да! Я хочу быть стройным, как грек, хотя и не влюбился. Старик, встань! Встань, не задев стола, ну встань, прошу тебя.

Папа нахмурился.

– Встань, пожалуйста, – сказала мужу мама Погребенникова. – Если ему уж так хочется.

– Перестаньте городить глупости, – буркнул отец.

– Ага, – сказал Славик. – Ты не можешь встать. Тебе мешает живот.

Мама Погребенникова непроизвольно хихикнула. Хихиканье получилось каким-то легкомысленным, недостойным матери и инспектора по охране природы. Глава семьи обиделся.

– Пожалуйста, – сказал он. – Я могу встать.

Виктор Степанович изо всей силы втянул живот, чтобы не задеть стол, но усилия его были напрасны. Стол вздыбился, заколыхался на папином животе и опал. На пол посыпались разные предметы: ложки, вилки, вдребезги разлетелось блюдце. Энтомолог смутился.

– Я был от рождения плотным, – сказал он. – А потом три года занимался классической борьбой.

– Поменьше ешь картошки, – посоветовала мама. – Ты злоупотребляешь картошкой.

– А ты попробуй сама встать, – ехидно заметил Виктор Степанович.

– Я? Пожалуйста!

Мама Погребенникова легко вскочила со стула, но в последний момент, стараясь избежать столкновения со столом, отклонилась назад, и стул с грохотом рухнул на пол.

– Так что уж помолчи насчет картошки, – сказал папа Погребенников ехидно.

– Это я случайно!

– Меньше увлекайся сладким и мучным, – отомстил муж. – Тогда не будет никаких случайностей.

– Старики, давайте сядем на диету, а? – сказал младший Погребенников. – Я достал отличную новозеландскую диету. В день по килограмму сгоняет.

– Какой есть продукт? – спросила Ира Ивановна.

– Ничего.

– Совсем? – спросил папа Погребенников тревожно.

– Почти, – оживился сын. – Надо утром и вечером понемногу есть соленого трепанга.

– А где взять соленого трепанга?

– Не знаю. Но мне кажется, трепанга можно заменить селедкой.

– Идея! – воскликнул энтомолог. – Садимся немедленно на новозеландскую диету!

– Может быть, завтра? – спросила мама. – Доедим продукты…

– Что тебе дороже – жизнь или продукты? – горячо поддержал отца Славик. – Сейчас же садимся! Мать, беги за селедкой, прекращаем обжираловку!

Семья Погребенниковых поднялась из-за стола, стараясь не смотреть на оставленный завтрак.

День прошел в обычных хлопотах. Труднее всех оказалось Виктору Степановичу, так как в тот день он писал диссертацию дома и волей-неволей вынужден был прогуливаться по квартире, в том числе мимо холодильника. А так как у главы семьи выработалась многолетняя привычка время от времени проверять и дегустировать содержимое холодильника, то на этот раз только страшным усилием воли будущий доктор наук заставлял себя не дотронуться до ручки урчащего соблазнителя.

Один раз Виктор Степанович забылся, машинально открыл холодильник, и только запах колбасы привел его в себя. Еще секунда – зубы энтомолога растерзали бы полбатона.

Ученый, голодающий по новозеландскому методу, с отвращением, словно это было пресмыкающееся, кинул батон назад в холодильник и изо всей силы захлопнул дверцу, как будто колбаса могла выскочить и наброситься на него.

После этого случая папа Погребенников боялся близко подходить к кухне.

Вечером вся семья по привычке собралась в кухне. Ира Ивановна принесла килограмм селедки, но Славик выбрал самую маленькую, мать разделала ее, и младший Погребенников честно разделил селедку на три части.

– Надо медленно сосать, – объяснил знаток новозеландской диеты.

Виктор Степанович поднес кусок ко рту. Он хотел его сосать, как учил сын, но не успел опомниться, как селедка исчезла из рук. Папа Погребенников смущенно посмотрел на членов своей семьи, но те тоже сидели с пустыми руками и не сводили глаз со свертка с селедкой.

– М-да, – сказал Виктор Степанович. – Ситуация… А в этой… твоей диете… вес трепанга указан?

– Указан, – ответил Славик мрачно. – Пятнадцать граммов. Ничего, старики, первый день – самый трудный… Потом легче…

– А сколько всего дней? – спросила Ира Ивановна.

– По-разному… В зависимости от комплекции. Но не меньше двух недель.

– Двух недель?!

– Я же сказал – дальше легче, – буркнул автор идеи. – Потом вообще трудно остановиться. Один так и не мог остановиться.

– Ну и что? – тревожно Спросила Ира Ивановна.

– Ничего. Сам превратился в трепанга, – сострил восьмиклассник и рассмеялся, но смех повис в воздухе.

Члены семьи Погребенниковых разошлись по своим местам. Виктор Степанович лег рано, так как слышал, что голод во сне переносится легче.

Проснулся Виктор Степанович от резей в желудке. Он вскочил, включил свет. Было полвторого ночи. Голова кружилась, во рту было сухо, в животе протекали какие-то процессы.

«Черт с ней, с этой диетой, – решил глава семьи. – Здоровье дороже».

Надев шлепанцы, папа Погребенников стал осторожно, чтобы не разбудить домочадцев, красться на кухню. Однако в коридоре он замер. Из кухни доносились странные звуки: вроде бы кто-то пытался поднять тяжелую вещь.

«Воры! – мелькнула у Виктора Степановича мысль. – Да, но почему они начали с кухни… Впрочем, вопросы теории воровства сейчас не должны меня интересовать…»

Будущий доктор наук стал лихорадочно искать какое-нибудь оружие. В руки попался лыжный ботинок Славика.

«Опять разбрасывает, негодник, где попало обувь», – некстати подумал папа Погребенников.

Звуки из кухни усилились. Вор явно спешил.

«Что же это он, мерзавец, хочет утащить? – гадал Виктор Степанович, на цыпочках, с ботинком в руках продвигаясь к кухонной двери. – Может быть, буфет? Но зачем ему буфет?»

Еще издали на фоне окна энтомолог увидел зловещую длинную фигуру вора. Фигура колыхалась между буфетом и холодильником и пыхтела, словно ворочала большую тяжесть.

«Стой! Стрелять буду!» – хотел закричать Виктор Степанович, но вор опередил его.

– Тссс! – сказал вор. – Тихо! Мать разбудишь!

Это был Славик. Пропагандист новозеландской диеты стоял возле холодильника и за обе щеки уплетал колбасу, к которой держал путь папа Погребенников. От полбатона колбасы остался жалкий кусочек.

– А… это ты, а я думал – воры, – сказал Виктор Степанович.

– Я сначала на тебя тоже подумал – вор, уж больно ты осторожно крался, а потом узнал твое специфическое пыхтение.

– Колбаса не пропала? – осведомился папа Погребенников, не обратив внимание на «специфическое пыхтение».

– Ни капли, – ответил пропагандист новозеландской диеты. – Хочешь проверить? – сын великодушно протянул остатки колбасы.

– Давай, – сказал папа Погребенников.

– Осторожно, там шкура.

– Ага… – папа хотел поблагодарить за предупреждение насчет шкуры, но колбасы уже не было вместе со шкурой.

– Торт будешь? – спросил сторонник новозеландской диеты.

– С чаем бы…

– Поставить?

– Ставь.

– А не поздно?

– В «За рубежом» писали, пересыпать – вредно.

– В самом деле?

– Ага.

В коридоре послышался какой-то шум. Отец с сыном замерли.

– Мужчины, это вы?

В кухню вошла мама, придерживая халат. Ира Ивановна подозрительно оглядела помещение:

– В темноте… В одних трусах… Пахнет колбасой. Почему пахнет колбасой? Я не могу заснуть из-за этого запаха.

– Потому что мы ее съели, – виновато сказал Виктор Степанович. – Ты почему так подкрадывалась?

– Мне послышался шум. Я думала, воры.

– Могла бы разбудить меня, а не лезть сама, – обидчиво сказал папа Погребенников.

– Или меня, – добавил Славик.

– Я сначала хотела выяснить обстоятельства, – сказала мама.

– Ты даже полусонной остаешься ловцом браконьеров, – упрекнул папа.

– Колбасы не осталось?

– Есть селедка, – торопливо сказал Славик. – И торт. Торт мы не трогали.

– Не успели, – съязвила мама. – Эгоисты. Жалкие эгоисты.

– Я бы сейчас съел жареной картошечки, – сказал Славик.

– С яйцом, – добавил папа.

– И с печенкой.

– В сметанном соусе.

– Плюс соленый огурчик.

– Побольше лука.

– А потом торт с чаем, – сказал папа.

– И с малиновым вареньем, – добавил сын.

– Лучше с медом, – не согласился лапа. – Можно открыть банку башкирского меда.

– А еще лучше нажарить сырников, – перебил Славик.

– Ты же не любишь сырники! – удивился папа.

– Почему-то сейчас я их полюбил.

– А как же новозеландская диета? – спросила мама.

– Не выдержала испытания временем, – сказал младший Погребенников. – Я вам достану другую диету. Слышал про одну. Она основана на дробном питании. Надо есть десять раз в сутки.

– Мне эта диета больше нравится, – сказал папа Погребенников, разделывая селедку. – Мать, где масло?

…В кухне Погребенниковых почти до утра горел свет, а из форточки тянуло сложными вкусными запахами. Сосед из дома напротив, стокилограммовый вечно голодный толстяк, вставший чего-нибудь перекусить, втянул запахи дрожащими ноздрями и позавидовал: «Живут же люди! Что значит хозяйка классная! Еще шести нет, а она уже на ногах. А моя…»

Толстяк тяжело вздохнул, махнул рукой, захватил из хлебницы сдобную булочку и пошел досыпать, считая себя глубоко несчастным человеком.

На самом деле он был счастливчиком, потому что ничего не слышал про новозеландскую диету.

 

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ

«Только спорт делает из человека человека»

Виктор Степанович встал с кровати, открыл форточку и сделал несколько приседаний.

– И жизнь хороша… – запел глава семьи, несколько отдышавшись.

Погребенникову приснился сон: как будто он защитил диссертацию и стал академиком. И даже вроде бы не простым академиком, а вице-президентом или еще кем-то в этом роде, так как во время доклада ему каждые десять минут меняли чай с лимоном.

Еще под впечатлением сна, находясь в бодром и приподнятом настроении («А что? Чем черт не шутит?»), Виктор Степанович проследовал в ванную. В ванной в свалявшемся свитере и в мятых брюках умывался младший Погребенников. Славик умывался так: смачивал два пальца, проводил ими по глазам, потом снова смачивал и тер щеки.

– Ты почему в свитере умываешься? – привычно удивился Виктор Степанович.

– Потому что холодно, – как всегда, огрызнулся Славик.

– Надо делать зарядку, – машинально дал свой обычный совет глава семьи и уже собирался закрыть дверь, когда вдруг задумался: – А в самом деле, почему молодой парень не увлекается спортом?

Тут мимо на кухню прошла одетая, как на картинке, готовая к борьбе с браконьерами мама Погребенникова.

– А чем вообще он увлекается? – тоже машинально, по привычке, подлила масла в огонь Ира Ивановна.

– Сними свитер, – приказал глава семьи.

– Не сниму.

– Почему?

– Звериный холод. Как в космосе. – Славик взял полотенце и принялся тереть почти сухую физиономию.

– Я кому сказал: сними свитер! – папа Погребенников растопырился и набычился, готовый подкрепить свои слова силой.

Младший Погребенников правильно оценил ситуацию.

– Пожалуйста, – пожал он плечами и стянул через голову свитер. Обнажились хилые грудная клетка и ручки-спички.

– Ты посмотри, на кого он похож, – сказал папа Погребенников с нотками ужаса.

– На труп? – предположила инспектор Погребенникова.

– Хуже! Много хуже! Он похож на Микки-Мауса!

– Микки-Маус все-таки живой, а этот мертвец! – не согласилась Ира Ивановна.

– Но Микки-Маус вымышленное существо, – возразил папа Погребенников. – А это еще хуже, нежели труп.

– Можно одеваться? – спросил младший Погребенников. На физиономии «трупа» и «Микки-Мауса» было написано полнейшее равнодушие к теоретическому спору родителей.

– На зарядку становись! – вдруг закричал Виктор Степанович голосом физкультработника из дома отдыха. Сон про вице-президента продолжал оказывать свое бодрящее действие. – Теперь каждое утро будешь у меня делать зарядку!

– Я не люблю зарядку, – уныло сказал Славик. – Я ее ненавижу. Это все равно, что есть живую лягушку!

– Ты ел когда-нибудь живую лягушку? – спросила мама Погребенникова.

– Я съел однажды в компоте консервированную гусеницу, – сказал Славик. – А это почти одно и то же.

– Нет, не одно и тоже, – заметила мама Погребенникова, подкрашивая губы у зеркала. – Консервированная гусеница – это по сути дела овощ…

– Овощ? – поразился Славик.

– Да. Овощ.

– Консервированная гусеница – овощ?

– Почти что овощ.

– А ты докажи! – Славик натянул свитер и приготовился к спору. Его сонные глазки оживились. Восьмиклассник Погребенников любил теоретические споры. Однако Виктор Степанович предвидел такого рода опасность и пресек спор в самом зародыше.

– Делай со мной, делай, как я! Делай лучше меня!

С этими словами будущий вице-президент выбросил вперед руки, с шумом выдохнул воздух и присел. Однако пример отца не увлек сына.

– Ты похож на носорога, – заметил младший Погребенников.

Глава семьи оставил его слова без внимания.

– Учись, Микки-Маус! – подобрав живот, он начал энергично приседать, но на шестом разе выдохся. Глаза его налились кровью, дыхание вырывалось, как пар из кофеварки «Экспресс».

– Хватит, Витенька, показал, и хватит, – пришла на помощь супругу Ира Ивановна. – Полюбуйся на отца. Пятый десяток, а как…

– Носорог, – подсказал Славик.

– Молодой носорог, – поправила мать.

«Молодой носорог», тяжело дыша, удалился на кухню готовить чай.

За чаем беседа шла о спорте.

– Только спорт делает из человека человека, – философствовал Виктор Степанович.

– Как это из человека можно сделать человека? – удивился Славик.

Но глава семьи не дал увести себя в сторону.

– Спорт! Спорт! Спорт! – воскликнул Виктор Степанович. – Каждый день – спорт! Ни дня без спорта! Будешь тренироваться под моим наблюдением. – Будущий вице-президент энергично намазывал масло на овсяное печенье.

– Давно бы так, – активно поддержала мужа Ира Ивановна. – Может, и учиться лучше будет и родителей слушаться начнет.

– Спорт делает невозможное возможным!

Младший Погребенников уныло слушал этот разговор. По опыту он знал, что никакая сила теперь не может выбить из головы отца навязчивую идею насчет спорта.

– Ну хорошо, – сказал Славик, высасывая через носик остатки заварки из чайника. – Я начну заниматься спортом… С понедельника… Но не вообще, а, допустим… боксом.

– Боксом? Отлично! – воскликнул Виктор Степанович. – Мужественный спорт!

– Он может сломать себе нос, – заметила мама Погребенникова. – У всех боксеров перебитые носы.

– Пусть! – Виктор Степанович энергично взмахнул ножом с повидлом, и повидло улетело. – Пусть сломает нос, зато станет человеком. Кстати, у него некрасивый нос, курносый.

– Это твой, наследственный.

– Здрасьте! – удивился глава семьи. – Посмотри на себя в зеркало. У тебя нос, как у Чарли Чаплина.

– Мой нос, как у Чарли Чаплина? – так и ахнула инспектор Погребенникова.

– Ботасы, – сказал младший Погребенников.

– Какие ботасы? – удивилась Ира Ивановна.

– Адидасовские ботасы.

– Что значит этот бред? – строго спросил Виктор Степанович.

– Я начну заниматься, если вы мне купите адидасовские ботасы, японские боксерские перчатки, английское чучело…

– Какое еще чучело? – спросила мама Погребенникова.

– Для тренировок.

– Груша, что ли?

– Называй как хочешь.

– Где же это мы все достанем?

– Меня это не касается. И еще американские солнечные очки.

– Очки к спорту не имеют никакого отношения, – запротестовал Виктор Степанович.

– Это как компенсация. Должен же я что-то иметь от вашего бокса.

Пришлось Виктору Степановичу пустить в ход все свои научные связи, чтобы достать адидасовские ботасы и японские боксерские перчатки. Вот только английское чучело приобрести не удалось, несмотря ни на какие старания, и Славику пришлось согласиться на отечественное.

Теперь жизнь в семье Погребенниковых резко изменилась. Жизнь встала на спортивные рельсы. Раньше всех поднимался Виктор Степанович. Сделав у форточки свои традиционные пять приседаний, глава семьи спешил в комнату сына, поднимал заспанного Славика и спешил на кухню готовить чай, чтобы спортсмену было чем прополоснуть пересохшее горло. Даже мама Погребенникова, несмотря на сложный туалет, находила время, чтобы ткнуть несколько раз в боксерское чучело.

Славик же увлекся боксом не на шутку. Едва встав с постели, он спешил в ванную, где был оборудован спортивный зал, закрывался на крючок и приступал к тренировкам.

Из ванной неслись уханье, звуки ударов, сопение, топот и даже хруст костей. Когда слышался хруст костей, мама Погребенникова не выдерживала, стучала в дверь.

– Славик! Не увлекайся, прошу тебя! Еще сломаешь себе что-нибудь!

В ответ – удары, невнятные проклятия.

– Ничего, пусть порезвится, – успокаивал жену Виктор Степанович. – Почувствует силу – сразу человеком станет. У него вся дурь в грушу уйдет.

– Дай-то бог, – вздыхала неверующая инспектор Погребенникова. – Хоть и влетело нам все это в копеечку…

– Было бы здоровье, а деньги – дело наживное, – изрекал Виктор Степанович житейскую мудрость.

Славик увлекся боксом так, что тренировался утром, днем и даже в обед. Глава семьи был очень доволен. По утрам он ощупывал у сына на руках мускулы и удовлетворенно говорил:

– Качаешь понемногу, молодец. И живот подобрался. И плечи шире стали. Да и вообще осанка появилась. На мужчину хоть стал похож. На д'Артаньяна.

Младший Погребенников скромно опускал глаза:

– Прямо уж и на д'Артаньяна…

– Ну уж во всяком случае от Микки-Мауса ты удалился на приличное расстояние. Продолжай в том же духе.

– Есть продолжать в том же духе! – бодро отвечал Славик.

– В меня весь, упорный, – говорил энтомолог супруге за чаем. – Я тоже такой же заводной. Уж если вобью что себе в голову…

– А я разве не упорная? – удивлялась Ира Ивановна.

– Ты тоже упорная, – снисходительно соглашался глава семьи.

– Но не настолько, как ты?

– Да. Чуть-чуть поменьше.

– Почему ты так решил?

– Ну все-таки ты женщина…

– Выходит, по-твоему, женщина – человек второго сорта?

– Ты что? – пугался Виктор Степанович, предвидя спор об эмансипации женщины. – Это я пошутил. Ты еще упорнее меня. Но все-таки идея со спортом была моя. Тут ты не сможешь отрицать.

– Твоя, – нехотя соглашалась мама Погребенникова. – Но я раньше тебя твердила о его сутулости. Возможно, мои слова и натолкнули тебя на мысль о спорте.

– Вполне может быть, – великодушно соглашался Виктор Степанович. – Однако в любом деле главное – идея. А идею родил я. Разве не так? Все-таки как отец я кой-чего стою, дорогая? А?

– Конечно, стоишь, дорогой…

Супруги приникли друг к другу и, затаив дыхание, слушали доносившийся из ванной гул боя их сына с отечественным чучелом.

– Все-таки не такой он у нас плохой, – шептала Ира Ивановна мужу. – У других вон дети хулиганы настоящие, а наш что… грубоват вот только и ленивый…

– Спорт может его переродить, – Виктор Степанович гладил жену по голове. – Просто здорово, что мне пришла эта идея насчет спорта… Правда?

– Правда… Ты у меня умница…

– Все-таки, несмотря ни на что, мы его правильно воспитывали. Как ты считаешь?

– Ага… Главное, мы дурных примеров не подаем. И не ссоримся… почти. В «Учительской газете» пишут, что это самое важное.

– Да. Это основа.

И супруги целовались, почти счастливые.

Безоблачная спортивная жизнь в семье Погребенниковых продолжалась вплоть до утра вторника 14 апреля. 14 апреля утром, когда Славик, как всегда, тренировался в ванной, инспектор Погребенникова готовилась перед зеркалом к схватке с браконьерами, а Виктор Степанович колдовал над чаем, раздался телефонный звонок. Кто-то девчоночьим голосом просил к телефону младшего Погребенникова.

Виктор Степанович вежливо, почти благоговейно постучал в дверь, из-за которой неслось уханье, еканье и глухие, зверские удары по тяжелому, толстому, тупому.

Будущий соперник Мохаммеда Али никак не реагировал на тактичный стук. Тогда Виктор Степанович потянул за ручку. Дверь оказалась открытой. Глава семейства, заранее улыбаясь, предвидя радостное его отцовскому сердцу зрелище, заглянул внутрь.

То, что увидел Виктор Степанович, потрясло его до глубины души. Его сын, растянувшись в удобной позе, подложив под голову отечественное чучело и японские перчатки, спал в ванной, а на раковине стоял магнитофон и воспроизводил рычащие, ухающие и другие звуки, которые издает вошедший в раж боксер.

– Ах ты, мерзавец! – закричал Виктор Степанович таким голосом, что мигом заглушил все звуки борьбы.

Славик вскочил, вытаращив глаза.

– Так ты… Да? Ах, вон… что! – глава семейства мог говорить лишь одними междометиями и местоимениями. – Значит, так! Спорт! Ах ты…

Славик слушал, опустив голову. Потом он выключил магнитофон.

Прибежала Ира Ивановна.

– Что случилось? Сломался нос?

– Если бы! Если бы нос! – рявкнул Виктор Степанович. – Сломалось доверие к этому моральному уроду!.. Где ты взял пленку?

– Я… я записал… тренера по боксу… Я больше не буду… Я займусь легкой атлетикой…

Глава семьи вышел, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Он пошел на кухню и, весь багровый, принялся заваривать чай. Сыну он не заварил. Пусть это была мелкая, но все же месть.

 

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ

«Чем отличается искусство от жизни?»

– Налей мне в стакан. Сегодня я хочу пить из стакана, – сказал папа Погребенников.

– Почему? – удивилась Ира Ивановна. – У нас и стаканов приличных нет. Кто же это пьет чай из граненых стаканов?

– Мне хочется через чай смотреть на солнце.

Мама Погребенникова даже рот открыла от удивления. Что сегодня с ее мужем? Однако достала из буфета граненый стакан с гречкой. Гречку она высыпала в банку, стакан вымыла и подала Виктору Степановичу. Старший Погребенников налил туда крепкого чая, поднес к глазам, зажмурил один глаз, посмотрел через чай на солнце, отхлебнул, опять посмотрел.

Ира Ивановна и Славик смотрели на главу семьи с величайшим изумлением.

– Ты не пьян случайно с утра? – спросила мама Погребенникова.

– Просто у меня хорошее настроение.

– Но это не значит, что надо делать глупости, – сказала мама Погребенникова менторским тоном.

– Мне тоже хочется делать глупости, когда хорошее настроение, – поддержал отца младший Погребенников.

Ира Ивановна пожала плечами.

– Может быть, ты тоже будешь смотреть через чай на солнце?

– А что? Можно. Батя, дай.

Младший Погребенников взял у отца стакан с чаем и тоже стал пить, посматривая на солнце. Ира Ивановна вдруг рассмеялась.

– Это на вас весна действует, – догадалась она.

– Может быть, – сказал Виктор Степанович.

Он потянулся, подошел к окну и открыл форточку. В кухню, пропахшую газом и съестными запахами, осторожно вошел свежий, остро пахнущий мокрой землей и набухающей корой деревьев запах. Даже было странно, откуда в самом центре города может взяться такой сугубо деревенский запах, Виктор Степанович с силой вдохнул в себя воздух. У него закружилась голова.

– Ирусь, пойди сюда, – сказал он.

Жена подошла и встала рядом.

– Чего? – спросила она. – Не стой возле форточки – простудишься.

– Чувствуешь, какой воздух?

Ира Ивановна вздохнула.

– Да, совсем весна. Скоро надо окна открывать…

– Помнишь, как мы встречали всегда весну?

Ира Ивановна задумалась. Лицо ее посветлело и помолодело.

– Помню… Как же…

Супруги притихли. Давно, давно, в юности, когда они встречались, Виктор Степанович, тогда Витек-стебелек, придумал встречать весну в лесу. Ранней весной, как только в лесу начинал таять снег и появлялись первые подснежники, они с Ируськой-Муруськой набирали с собой полную сумку еды, вина, книг и уезжали в лес. Там, на сухой проталине, они разводили костер, жарили шашлыки, кипятили чай из березовых почек, пили вино, собирали подснежники, читали друг другу стихи… Припекало солнце, дымилась подсыхающая земля, рядом поскрипывал тающий снег, тонко звенели вытекающие из него ручейки, снег на глазах чернел, оседал… Раскачивались на пушистых почках вербы маленькие верткие птички, и лапки у них были в желтой пыльце по самое колено, как в носочках. Дым от костра стекал в соседнюю сырую долину, полную подснежников. Долина была от подснежников и дыма синяя-синяя…

День пролетал, как быстрый, легкий вздох. Тени начинали густеть, сливаться с землей, лощина дышала холодом. Костер от вечерней сырости горел с трудом и едко дымил белым дымом. Птички в желтых носочках куда-то исчезали. Становилось неуютно, как-то серьезно и немного страшно.

Быстро собирались, допивая остатки вина, от вечерней земли ставшего холодным-холодным (бутылка вся в мелких капельках лесной сырости, пахнет опавшими листьями и снегом), и, захватив букеты подснежников с вербой, шли на остановку автобуса. Усталые, счастливые и уверенные, что так будет всегда. Прохожие смотрели на них с завистью…

Сколько прошло с тех пор? Восемнадцать лет… С тех пор как они поженились, они не встречали больше весну в лесу. Дела, заботы, потом сын, привычка к комфорту…

– А если нам сейчас махнуть в лес за подснежниками? – сказал Виктор Степанович, обняв за плечи жену. – Уже наверняка есть первые подснежники… А что? Наберем еды, возьмем вина… Разожжем костер.

– Но у меня порубка векового дуба, – неуверенно сказала Ира Ивановна. – Надо прочитать, разобраться…

– Успеешь, разберешься.

– А Славика куда мы денем?

– Как куда? Возьмем с собой. Он же ни разу не встречал весну в лесу.

– Ни за что на свете! – быстро сказал Славик. – Нужна она мне, ваша весна в лесу. Грязь, сыро, комары!

– Комаров сейчас нет, – засмеялась Ира Ивановна.

– Ну, муравьи.

– И муравьев нет.

– Какая-нибудь другая гадость.

– Сейчас ничего нет.

– Тогда зачем ехать? – сделал неожиданный вывод сын.

– Ты знаешь, как здорово! Наберем подснежников!

– Подснежники можно купить на базаре.

– Разожжем костер, нажарим шашлыков.

– А на что у нас электрошашлычница?

– Экий ты, друг, лодырь! – с досадой воскликнул Виктор Степанович. – Не хочешь даже посмотреть на весну!

Младший Погребенников поморщился:

– Зачем мне это надо? Тащиться черт-те куда по грязи. В воскресенье наверняка будут показывать вашу эту весну по телевизору. Вот тогда и посмотрим.

– То совсем другое дело. То будут показывать искусство, а мы увидим жизнь. Жизнь знаешь чем отличается от искусства? Искусство прекрасно, а жизнь еще прекрасней.

– Отстаньте от меня. Сказал, не поеду, значит, не поеду!

Папа Погребенников нахмурился:

– Нет, поедешь. Я приказываю. Каждый человек должен испытать, что такое весна в лесу. Это впечатление на всю жизнь.

– Чихал я на это впечатление! У меня завтра контрольная по английскому. Сейчас вкалывать и вкалывать.

– Я разрешаю получить тебе по контрольной «два».

Сын вытаращил глаза:

– Что?! Разрешаешь? Из-за какой-то паршивой весны?

– Да, из-за какой-то паршивой весны.

– Двояк?

– Двояк.

Сын покачал головой:

– Ну ты, батя, совсем свихнулся на своих жучках.

– Что?!

– Извини, я погорячился. Но уж больно ты меня удивляешь.

– Собирайся.

– Нет, батя, если у тебя начались возрастные странности, то я пока еще нормальный человек.

Младший Погребенников спокойно начал намазывать себе масло на хлеб.

– Впрочем, против вашего похода я не возражаю. Хотя, если джинсовый костюм…

– Что джинсовый костюм? – не понял старший Погребенников.

– Если вы мне достанете джинсовый костюм…

– По рукам, – сказал энтомолог.

– Где же ты его достанешь? – недоверчиво спросил младший Погребенников.

– У меня знакомый вернулся из Франции. Купил сыну, а размер не подходит.

Младший Погребенников вскочил. Глаза его сверкнули.

– Ура! – закричал он. – За костюм – хоть на край света. Поехали!

Через полчаса вся семья Погребенниковых в спортивных костюмах шагала к остановке автобуса. За спиной Виктора Степановича высился огромный зеленый рюкзак, в котором что-то двигалось и позвякивало. Семья молчала. Каждый думал о своем.

«Ничего, день помучаюсь, зато джинсовый костюм будет!» – думал Славик.

«Может, нежнее станет, ближе к нам», – думала Ира Ивановна.

«Вдруг полюбит лес, станет ученым по лесной части, передам в наследство ему своих жуков. Жалко, если пропадет труд…»

В голых деревьях шуршал коричневый ветер, тревожно пахло весной и неизвестностью…