Воскресным утром в зимнем уже городке Сергиеве Посаде в одну из гостевых келий монастыря Троице-Сергиевой лавры вошла монахиня в стоптанных кедах и стала будить рыжеволосого мальчика, спавшего крепко и безмятежно.
— Вставай, Ванечка, десять часов уже, а ты все спишь. Сейчас ясность внесем, чей ты у нас…
Через полчаса, позавтракав, они вышли на улицу. Снег вокруг был ослепительно белым. Ванечка щурился на солнце, шагал рядом с монахиней и вдруг из ее слов понял, что сейчас она приведет его в милицию.
Ванечка не хотел в милицию. Он хотел в Москву, к маме. И он вырвал руку из ладони монахини, и побежал через площадь, а потом по какой-то улице, боясь оглянуться. Но не потому, что монахиня могла его догнать — бегал Ванечка быстро, — а потому, что было стыдно перед ней. Она его спать уложила, накормила, а он убежал.
Теперь надо было разыскать станцию и уехать в Москву.
* * *
Выйти к железной дороге, если не знаешь, где она, — проще простого. Когда спрашиваешь о чем-нибудь у чужих людей, надо выбирать тех, кто спешит, или не очень взрослых. Чтобы не приставали: «Мальчик, ты что, потерялся?»
— Скажите пожалуйста, электричка на Москву откуда идет?
— Ты маму потерял?
Ну вот, ошибся. Что они все спрашивают про маму? Они ведь ее даже не знают.
— Нет, я ее встретить должен…
* * *
В воскресной утренней электричке в Москву народу было немного, поэтому Ванечка опять (как и вчера, уезжая из Мамонтовки) сидел у окна, но не спал, а смотрел на проползавшие за окном поля и деревья.
Снег за окошком очень быстро куда-то исчез — это было несправедливо и некрасиво.
Наконец электричка подошла к московской платформе — Ванечка выбежал из вагона и помчался к метро.
С метро была вечная путаница. Ванечка недоумевал: Сережа всегда вел его к нему как-то сложно, хотя метро было рядом. Ванечке казалось, что метро — одно и если рядом есть несколько входов, то в какой ни войди — попадешь куда надо.
Именно поэтому Ванечка попал не на кольцевую, а на радиальную «Комсомольскую». И поехал, уверенный, что приедет к маме.
* * *
Можно жить и страдать, что проходишь в метро без жетона, а потом — раз! — и обрадоваться этому. Ванечка впервые был рад, что никакого жетона ему не надо.
В вагоне шевельнуться было невозможно из-за чужих ног и сумок. Наверно, когда удавы глотают кроликов, кролики там внутри чувствуют себя так, как люди в вагоне метро.
Но вот все выходят — значит, приехали.
Ванечка вышел вместе со всеми на конечной.
Хорошо еще, что он совсем недолго бродил около «Юго-Западной» и не успел уйти далеко от метро, когда сообразил, что здесь его дома точно нет.
* * *
«Удав, съешь меня обратно!»
Ванечка снова прошел в метро без жетона, проехал две остановки и вышел на станции «Университет».
Может быть, он поехал бы дальше и оказался бы возле своего дома тогда же, в воскресенье, в два часа дня.
Но рядом с Ванечкой в вагоне метро ехали два студента. Один говорил другому:
— У меня хвосты по матану были, не помнишь, что ли?
— Помню, конечно, — отвечал другой.
«Значит, надо за ними. Потому что про хвосты матана мама и Сережа однажды разговаривали с кем-то, кто в гости приходил.
Как у одного матана может быть много хвостов?»
Так Ванечка оказался возле университета.
Он шел за студентами, надеясь, что они и есть те самые друзья мамы и Сережи, которых он подзабыл, но разговор про странное животное «матан» помнил хорошо. Он уже хотел догнать их и сказать:
— Вы же к нам в гости идете, да?
Но тут студенты куда-то подевались.
Ванечка в восхищении задрал голову, остановившись у знаменитой высотки.
«Какой дом огромный! Самый настоящий дворец, только почему-то серый. Понятно, что в нашей стране королей не водится, но это — дворец, где могут жить разные короли, много-много. Интересно, короли, когда друг с другом у лифта встречаются, здороваются, или это из-за королевской гордости им нельзя?»
* * *
Вскоре Ванечка понял, что заблудился. Он бродил по университетскому парку часов пять.
Люди все время встречались, но Ванечка даже не знал, о чем их спросить.
Катя часто говорила ему, что их метро называется «Новослободская». Они вместе стояли перед витражами, пытаясь догадаться, как называются диковинные цветы, которые складываются из разноцветных стекол, и какие птицы живут в лесах, в которых растут такие цветы.
Название станции метро Ванечка постоянно забывал — в голове осталось только, что это похоже на «соловья», но длиннее.
Наконец мальчик выбрался из парка. Воскресным вечером он медленно брел прямо к Киевскому вокзалу.
«Опять темнеет. Каждый раз день не вовремя как-то кончается.
Мост — как в Мамонтовке, тоже с поездами, только красивый, и река внизу большая…
Опять вокзал. Другой, не наш.
Но спать-то где-то надо.
Входишь внутрь — там светло, тепло, а дальше — зал с креслами. Но туда милиционер не пускает.
— Папа мой прошел, а я отстал. Во-он он, вон. Вы меня пропустите, пожалуйста.
Если маме честно рассказать, как врал, — это, наверное, уже не будет враньем…
Милиционер большой-большой, а сам тоже спать хочет.
— Это что у тебя, Микки Маус?
Милиционер, а такие глупые вопросы задает.
— Нет, Дональд Дак! — ответил Ванечка. Просто так соврал, из вредности.
— А-аа… Ну иди.
Когда взрослые хотят спать, они даже шуток не понимают.
Если бы Ванечка знал, что большой сонный милиционер за эти полдня остановил с десяток мальчиков с разными зверями на куртках — все эти динозавры, медведи и кролики мерещились дежурному постовому Микки Маусами.
Рыжый мальчик с Микки Маусом на куртке был объявлен в розыск.
Рыжих дежурный остановил всего троих. Их родители возмущались.
Если бы дежурный знал, кто такой Микки Маус…
Если бы Ванечка не так замерз и ходил бы без шапки, сияя рыжей шевелюрой…
Тогда бы ночь с воскресенья на понедельник Ванечка провел не на скамейке в самом дальнем закоулке зала ожидания.
* * *
Когда он уже заснул, неожиданно кто-то стал тормошить его.
— Вали отсюда! Это мой участок, понял? И место мое!
Мальчишка был чуть постарше Ванечки, в «рабочей» одежде — курточка вся в заплатах и табличка на груди:
«У меня умерла мама».
Но Ванечка спальное место уступать не собирался:
— Я здесь сплю — значит, это мое место.
Подрались немного. Мальчишка — хозяин участка — вдруг всмотрелся в Ванечку:
— Новенький, что ли? Или вообще не наш?
— Старенький, — буркнул Ванечка.
— Наглый, однако. Ладно, спи. Но утром — мухой отсюда, понял.
Ванечка кивнул, хотя при чем тут муха, так и не понял.
* * *
В понедельник утром Ванечка шел по Арбату, пытаясь понять, был ли он здесь раньше и близко ли его дом.
«Вот улица без машин — здесь они гуляли летом с мамой и Сережей. Это от дома близко… или не очень? На машине ведь ехали.
Люди в красных одеялах играют на дудках веселую музыку. Летом они тоже играли. А потом мы фотографировались с живой обезьянкой».
Еще Ванечка вспоминал, как они с мамой и Сережей ели в кафе. Сейчас бы тоже поесть… У бабы Нади пирожки, наверное, остались. А дома, у мамы, готов завтрак и уже остывает.
Какие они замечательные, эти мамины завтраки.
— Я разжмурился, мама! — кричит обычно по утрам Ванечка, а вокруг сияющее утро, и зубная щетка ждет в ванной (не надо о ней забывать, Ваня, она же обидится, она там, в ванной, ночь и день одна), и тарелка горячей пшенной каши с тыквой на кухонном столе.
— Мама, а тыква рыжая, как я, да?
— Да, Ванюшка.
— А вдруг из меня кашу сделают?
— Ну и шуточки у тебя, Иван.
Очень хотелось каши.
И вообще, хоть чего-нибудь, но только бы съесть. Он тихонько взял с длинного лотка булочку с маком. Продавщица отвернулась, а он протянул руку и взял булочку.
Дойдя до «Смоленской», Ванечка вновь спустился в метро.
* * *
Из метро он решил больше не выходить.
Сколько времени Ванечка ездил, надеясь на какой-нибудь остановке увидеть знакомые цветные стекла? Сколько раз переходил с одной ветки над другую? Этого уже никто не узнает.
Все это длилось час, а может, и три.
Поезд остановился.
И Ванечка вдруг увидел цветы из разноцветных стекол.
— «Новослободская», — объявил голос.
Да, именно так и называлась их станция!
Ванечка выскочил из вагона, потом поднялся наверх. Увидел знакомые дома, киоски, вывески и обрадовался: «Наконец-то я приехал».