Пролог

— Куда же, черт побери, меня занесло? Просто колдовское логово какое-то. — Сергей с досады едва не стукнул кулаком по клавиатуре компьютера. — А впрочем, сам виноват. Никто силком не тянул.

Отпечатки, отпечатки… Компьютер сравнивает, анализирует и сортирует их.

Основу этой методики Сергей Грачев позаимствовал у криминалистов. Только те имели дело с «пальчиками», а он — со всей ладонью.

И клиентами его были не только преступники, а самые разные люди — в основном те, чьи судьбы не совсем обычные. Правда, матерые грабители и убийцы, отсидевшие свой срок, среди них попадались тоже. Но они составляли особую, отдельную группу. А были еще, к примеру, выдающиеся музыканты и писатели. Или — матери-героини. И летчики-испытатели, и космонавты. И даже — больные СПИДом.

«Ох и ерундой же я занимаюсь! — злясь на самого себя, думал Сергей. Собственно говоря, с этой полной отчаяния мысли начинался почти каждый его рабочий день. Ею же и заканчивался. — Не наука, а какой-то бред. А ведь отмечен красным дипломом, надежды подавал. Молодой перспективный физик — так обо мне говорили. И вот надо же, влип! По собственной дурости. Господи, компьютерное гадание по руке! Чушь собачья. Однокурсникам рассказать — засмеют».

Сергей Николаевич Грачев, двадцати шести лет от роду, сразу после окончания МИФИ был приглашен работать в довольно экзотическую организацию — Московский НИИ биоэнергетики.

Здесь изучались разные паранормальные явления: телепатия, телекинез, левитация, кожное зрение и тому подобное. Попросту говоря, все, что в народе считают чудесами. А Сергей в чудеса не верил. Ко всевозможным экстрасенсам, магам и колдунам он относился иронически и даже скептически, как и ко всякой мистике вообще. Согласился пойти в этот НИИ Грачев лишь потому, что тут была собрана уникальная аппаратура, аналогов которой в нашей стране пока не было.

Приборы, к которым он получил доступ, хоть у кого вызвали бы восхищение. Только из-за них и задержался, не уволился до сих пор. А что касается направления исследований…

Когда Грачеву сообщили, что его берут в сектор хиромантии, он подумал, что это шутка.

Ан нет: его окружали серьезные люди, к такому юмору вроде бы не склонные. Многие — кандидаты и доктора наук. Неужели они верят в это заведомое шарлатанство?

Линия сердца. Линия головы. К какому пальцу они сворачиваются и как ветвятся?

Ну ладно: положим, рисунок на ладони может говорить о предрасположенности к какой-либо болезни. Но чтобы по нему можно было предсказать грядущие события?! Бред сивой кобылы! Этого молодой ученый ни понять, ни принять не мог. Не укладывалось такое у него в сознании. Не укладывалось, однако же заинтересовало. Да и выбора никакого не было.

Тут надо сказать, что у Сергея было одно хорошее правило: коль взялся за какую-то работу, то делай ее на совесть. И он этому принципу следовал везде, в том числе и здесь. Работал на совесть. Даже, едва освоившись, новую методику предложил. Ту самую, отправной точкой которой послужила дактилоскопия.

Отпечатки, отпечатки…

Люди прикладывают к фотопластинке ладони. Разные люди. У каждого своя судьба. И свой расклад линий руки.

Сканер считывает проявленный рисунок. Компьютер сортирует конфигурации. На этом обязанности Сергея заканчиваются: пусть уж дальше его коллеги на основании отобранного материала изрекают свои пророчества, пусть считают их научно обоснованными. Пусть. Это дело их совести.

«Надоело. Пойду кофейку выпью, — сказал себе Сергей. — Только растворимого, а то, чего доброго, начну еще и на кофейной гуще гадать…»

Он отодвинул от себя стопку пластин с отпечатками.

Не знал он в этот миг, что вскоре у него самого станут снимать отпечатки. Нет, не ладони, а, как водится в уголовном розыске, пальцев. И это уже будет не хиромантия, а самая настоящая дактилоскопия, без которой, как правило, не обходится расследование ни одного преступления…

 

Глава 1

Гадалка

— Ты послушай, мил-человек, что скажу-поведаю…

Старая цыганка настойчиво тянула к себе руку Сергея. Он как в капкан попал, не знал, как от нее избавиться. Не гаркнешь на нее, не оттолкнешь.

Он отшил бы ее в два счета, если б это произошло, скажем, на людной вокзальной площади. Там целые гурты этих смуглянок в цветастых юбках обычно облапошивают доверчивых граждан: «Дай денежку, золотой мой! Фюить, а денежка-то улетела!»

Но здесь, в лаборатории, хамить нельзя. Здесь Сергей на рабочем месте, у своего компьютера. А седая цыганка — никакая не проходимка, а объект научного исследования. Она любезно согласилась прийти в НИИ биоэнергетики и погадать по отпечаткам разных ладоней, дабы ученые потом сравнили ее предсказания с результатами электронного анализа.

Вот и занялась бы тем, для чего пришла. Вон, целая куча фотопластин перед ней, выбирай любую. Так нет же, ей, видите ли, приглянулась пятерня оператора.

И оператор, Сергей Грачев, увы, обязан был потакать ей, что он, скрывая раздражение, и делал. Но в то же время он пытался высвободить руку:

— Извините, уважаемая Аграфена… простите, отчества не знаю.

— Просто Груша. Так меня все зовут, от мала до велика. Госпожа Груша.

«Висит груша, нельзя скушать», — вспомнилась Сергею детская загадка. Отгадок было две. Первая — обычная: лампочка. Вторая — «прикольная», считавшаяся весьма остроумной: тетя Груша повесилась. Впрочем, такая, как эта, не повесится. Назойливая. Прилипла как банный лист.

— Давайте приступим к работе, госпожа Груша. Выбирайте себе картинку, какая понравится, и гадайте на здоровье. А я ваше гаданье запишу на диктофон.

Но цыганка не отпускала его. Отпечатки, лежащие перед ней, ее совсем не интересовали. А интересовала ладонь Сергея — живая, теплая, в которую она впилась своим взглядом. Черные глаза у госпожи Груши были жгучие, блестящие, будто принадлежали не морщинистой старухе, а юной девчонке.

— Ты не торопись, мил-человек. Работа не убежит. — Гадалка сощурилась, вглядываясь в переплетение линий. — Зато тебе-то, золотко мое, убегать придется. Набегаешься, милок. Как серый заяц набегаешься.

Ну это уж слишком. Мало того, что она не занимается своим делом, заставляет и его бездельничать, так еще и каркает черт-те что. От такой наглости Сергей даже не нашелся что сказать.

Госпожа Груша воспользовалась его замешательством.

— Линия судьбы у тебя непростая, соколик ты мой, — продолжала она старческим дребезжащим голосом, который так не вязался с ее пронзительным молодым взглядом. — Кучерявая у тебя линия судьбы. И вот здесь, посередке, красноватая. Глянь-ка сам. Видишь?

Сергей вздохнул, никуда не денешься от ее назойливых пророчеств.

— Ну вижу. И что из этого?

— Кровь! — произнесла цыганка таким тоном, что Сергей вздрогнул. — Красное — это кровь человеческая. Окропит она руки твои и оставит на тебе свой след. Переменит долюшку твою.

У Сергея застучало в висках. «Да она сумасшедшая, эта госпожа Груша, — мелькнула догадка. — Лучше не спорить, а то вдруг еще и буйная в придачу. Не ровен час, компьютер разобьет или меня поцарапает до крови… Кровь ей, видите ли, мерещится».

Он постарался расслабиться, решив вытерпеть пытку до конца. А уж в следующий раз он увильнет от этой работы с диктофоном. Он не журналист, а физик. Не обязан брать интервью у всяких ненормальных.

— Не веришь мне? — гадалка заглянула ему в глаза. — А ты поверь. Все равно придется поверить. Скоро. Совсем скоро. Срок подходит. Быть тебе, соколик мой ясный, без вины виноватым. Дом имеешь?

— Имею, — ответил Сергей. И тут же поправился: — Не дом, а квартиру.

— Дом имеешь — да бездомным станешь, — уверенно, словно читая на его ладони невидимые слова, произнесла цыганка.

Сергей вдруг ощутил: какая-то волна жути, глухая, тяжелая, накатывает на него откуда-то снизу, словно из-под земли. Ему хотелось выкрикнуть: «Заткнись, старая карга!» — но в горле стоял ком. Так бывает во сне, во время ночного кошмара, когда хочешь заорать — и не можешь. Что это с ним? Уж не гипноз ли? Отчего эта тщедушная старушонка возымела над ним такую власть?

— И друг твой обернется недругом, — продолжала госпожа Груша, — обернется, обернется…

Она провела скрюченным пальцем над его ладонью, и Сергею почудилось, будто в ладонь вонзилась игла. А ведь на самом деле — он это отлично сознавал — Груша не коснулась его руки.

Ведьма? Ведьма, ни дать ни взять!

А старуху вдруг затрясло:

— Ох ты, ох ты! — запричитала она, как над покойником. — Вижу смерть впереди тебя, близкую, страшную! Бедненький ты мой, а ведь такой молоденький!

Сергея словно холодной водой окатили. Он вмиг пришел в себя.

Теперь уж сомнений не было — психопатка. Вот у нее и припадок начался. Самый настоящий. Надо бы вызвать «скорую». А то еще упадет, станет головой об пол биться. А он даже не знает, что в таких случаях делают. Может, у нее эпилепсия?

Но старуха биться не стала. Неожиданно сникла. Вздохнула с облегчением, откинулась на спинку стула:

— Слава богу. А я уж было подумала… Не избежать бы тебе гибели, родненький, кабы не любовь. А любовь твоя прискачет на рыжем коне и спасет тебя. Вовремя подоспеет. Любовь на огненном коне…

Конь рыжий. Огненный конь. Ну, теперь все понятно. Бабка когда-то прочла Апокалипсис — Откровение Иоанна Богослова — и теперь пытается цитировать по памяти заключительную книгу Нового Завета. Там говорится о конце света, и многие шарлатаны-предсказатели используют этот священный текст для запугивания людей.

Только — или память старуху подвела, или культуры ей не хватило — в Апокалипсисе «конь рыжий» приносит человечеству вовсе не любовь, а совсем иное. «И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч». Сергей хорошо помнил эти строки: его мать была верующей и с детства читала ему вслух главы из Библии.

А госпожа Груша твердит о какой-то любви на огненном коне. Тоже мне предсказательница.

Но спорить с гостьей Сергей не стал. Не тот случай, чтобы разводить дискуссию. Времени жалко, оно и так тратится впустую. Пусть себе бормочет, что в голову взбредет.

А цыганка к этому времени и впрямь перешла на еле слышное бормотание:

— Ребенка береги… Ребенка можешь потерять.

— Кого-кого? — переспросил Сергей.

— Ребеночка. Дитя малое, безгрешное. Береги, говорю.

Тут уж Сергей не сдержался и рассмеялся старухе в лицо, хотя это было совсем невежливо.

Никакого ребенка у него не было и в помине, и ничего такого в ближайшее время не намечалось. Сергей был холостяком. К тому же он не относился к той категории мужчин, которые легко сходятся с женщинами, а потом оставляют своих пассий в интересном положении. Конечно, у него бывали романы. Но не очень серьезные, во всяком случае, ни одна из его прежних подруг не преподнесла ему «подарочка» в кружевном одеяльце.

А как поется в популярной песне, «если у вас нету тети, то вам ее не потерять». Не имеешь ребенка — не за кого и волноваться. И пускай себе чешет языком глупая старуха сколько влезет. Потеха, да и только.

Как ни странно, госпожа Груша на его смех не обиделась. Она склонила голову набок и, как птица, поглядела на него из-за плеча одним глазом.

— Смеешься, неразумный? Эх, молодо-зелено… Не веришь, веселишься. А от тюрьмы да от сумы нельзя зарекаться.

— Неужели ко всем напастям я еще и в тюрьму попаду?

— Попадешь, милый, попадешь, — закивала старуха. — Заключат тебя в темницу, коль отведаешь хлеба в доме врага своего.

— Врага? Ну, бабушка, это уж вы совсем загнули. Нет у меня врагов. Так что извините меня, но все ваши пророчества — чистейшей воды фантазия. Я не хочу вас обидеть, но все это — ложь.

— Ложь? — цыганка ухватилась за последнее слово. — Ложь тоже будет. Никуда ты от нее не денешься.

Неожиданно она ласково, по-матерински погладила его ладонь и — выпустила ее.

— Но обернется ложь правдой.

Эти слова прозвучали как итог всему сказанному.

— Вы закончили? — поинтересовался Сергей.

Госпожа Груша улыбнулась:

— А тебе мало?

Сергей улыбнулся в ответ:

— Спасибо, вполне достаточно. Я редко получал столько новой информации за один раз.

Все-таки было в ней что-то подкупающее, в этой седой гадалке. Какая-то лукавинка, какая-то загадочная мудрость. Как у сказочной Бабы Яги, которая вроде бы и отрицательный персонаж, а в то же время и симпатичный. Избушка ее на курьих ножках — тоже симпатичная: знай себе вертится то задом к лесу, то передом.

— Ну что, за работу? — спросил Сергей.

— Можно и за работу, — кивнула цыганка и вытащила наугад из стопки первую попавшуюся фотопластинку.

Сергей нажал кнопку диктофона.

 

Глава 2

Рыжее семейство

Нелепый инцидент с цыганкой вскоре забылся, и предсказания госпожи Груши не тревожили душу Сергея Грачева. Жизнь покатилась по наезженной колее, ничто не предвещало, что однажды она сыграет с молодым сотрудником НИИ злую шутку.

Пришел ноябрь с его холодной сыростью, принес с собой зимние хлопоты. Надо было сегодня же отогнать «жигуленок» к приятелю-механику. Барахлили тормоза, требовался срочный ремонт, пока не подморозило. А холода, по прогнозам синоптиков, грянут вот-вот. Откладывать некуда, без тормозов не поездишь в гололедицу.

Вспомнил: Катя просила заехать за ней нынче после работы. Не откажешь бывшей однокласснице. Родных у нее нет: мать умерла, когда они заканчивали школу.

Катя. Катька Семенова. В очередной раз пытается выйти замуж — может, ей наконец-то повезет. Сергей искренне желал, чтоб повезло. Хорошая девчонка, хоть и недотепа. И сынишка у нее славный, Ванечка. Шесть лет пацану, а рассуждает, как философ. Любо-дорого смотреть, как идут они по улице, взявшись за руки — мама и сын, оба рыжие, — и головы поворачивают вправо-влево синхронно, будто по команде. Смешные такие.

Ваня только что освоил азбуку, и ему нравится читать вывески:

— Детский мир!

— Правильно, умничка, — хвалит Катя. — Читай следующую.

Но Ванечка, обиженный тем, что в «Детский мир» не заглянули, подарка не купили, больше напрягаться не желает. Он начинает вовсю импровизировать:

— Цветочный мир! — это о магазине «Цветы». И, проходя мимо «Парфюмерии»: — Духовный мир!

И вот они шагают в ногу по тротуару и слаженно распевают:

— Духовный мир! Духовный мир!

Катя вообще редко сердится, а уж на Ванечку — почти никогда. Поэтому Сергею нравится проводить время с ними. Они ему как родные.

Когда Катя познакомилась со своим нынешним женихом — а произошло это недавно, около месяца назад, — то первым делом решила показать его Сергею. Вроде как посоветоваться со старым другом, на самом же деле — похвастать. Смотри, мол, Сережка, какой красавец в меня влюбился.

Грачев готов был подыграть ей, изобразить восхищение. И приятно удивился, обнаружив, что притворяться не надо, как говорится, без надобности.

Катин избранник, Юрий Варламов, оказался великолепным экземпляром. Высокий, красивый, белокурый. Похож на героя из американского фильма — не в стиле Дикого Запада, а такого, из высших кругов. Элегантен, одет с иголочки, со вкусом.

Правда, его серые глаза показались Сергею холодноватыми, но таков уж видно, закон природы: противоположности притягиваются. Наверное, Катя привлекла Варламова своей открытостью и теплотой, которой ему недоставало. В общем, они отлично дополняли друг друга.

И, главное, Сергея радовало, что будущий отчим сумел найти подход к Ванюше. Он называл его Джоном, учил говорить по-английски, и мальчик уже знал несколько простых фраз. Кажется, Варламов зарабатывал переводами — не то иностранных бизнесменов сопровождал, не то фильмы «синхронил».

Видимо, этот человек обладал решительным характером, потому что официальное предложение стать его женой Катя получила очень быстро. Ванюшу он решил усыновить сразу после свадьбы.

К этой свадьбе Екатерина теперь и готовилась. Ох и суетилась же. И неудивительно. Наконец-то появился реальный шанс устроить свою судьбу. Для мужчины двадцать шесть лет — не возраст, а для женщины — о-го-го! К тому же с ребенком. Теперь ей полегче будет воспитывать сына.

Но нет, это не так, совсем не так. На самом деле никаких меркантильных расчетов не водилось в рыжей Катиной голове. Она была безумно влюблена в Варламова — и безоговорочно счастлива.

Милая Катька, постарайся же в этот раз удержать свое счастье.

Сергей был готов сделать все возможное, чтобы помочь ей в этом. А требовалось от него не так уж и много. Вот сегодня, например, они договорились заехать за Ванечкой в садик, а потом заняться в Катиной квартире перестановкой мебели. Сейчас мать и сын спят в одной комнате, а другая служит гостиной. После того как они переставят мебель, гостиная превратится в детскую, а вторая комната в супружескую спальню. Ванюша страшно гордился тем, что у него будет личная отдельная комната.

У жениха тоже была квартира, но далеко от Катиной работы, у метро «Перово», и она не хотела туда перебираться. Да и как быть с детским садом? Не таскать же ребенка через весь город. К тому же там — однокомнатная.

Итак, сегодня Сергею предстояло поработать у Катюши грузчиком — двигать шкафы и диваны. Но прежде он отгонит свою машину к мастеру: негоже рисковать, разъезжая с ребенком на неисправном автомобиле. Даже если ничего не случится, все равно — береженого Бог бережет.

 

Глава 3

Хрустальная менажница

— Что, опять нелады? — недовольно пробурчал автомеханик Антон. — С компьютером работаешь, а тормоза самому починить слабо?

— Слабо, — Сергей развел руками. Он прекрасно знал, что Антон повыступает-повыступает, но в итоге все сделает. И денег не возьмет. Помнит, как в детстве Надежда Егоровна, Сережина мама, подкармливала его, вечно голодного.

— Интеллигенция фигова, — фыркнул Антон. — Бебешки беспомощные.

— Мне бы к понедельнику, — ныл Грачев.

— Во нахал! — негодовал Антон. — Сегодня же пятница, сечешь? Значит, впереди у нас что? Уик-энд.

Он произносил смешно, по слогам: у-ик.

— Пожалуйста, будь другом.

— А право на отдых? А Конституция? А хряпнуть в выходные от души, как положено рабочему классу? А оттянуться?

— Да оттянешься, успеешь. Тебе ж тормоза — раз плюнуть. Или слабо?

— Кому — мне?

— Не мне же.

— Ну ты фрукт. Ладно. Ставь тачку прямо внизу во дворе. Если угонщиков не боишься.

Оба рассмеялись. Знали, что грачевская «пятерка», видавшая виды, может приглянуться разве что идиоту.

— Завтра гляну, с утра. Вместо производственной гимнастики, — пообещал Антон. — А то теперь уже темнеет.

— Спасибо.

Антон достал початую бутылку из холодильника, битком набитого разной едой. Неплохо живут автомеханики… Или такая запасливость — компенсация недоедания Антона в детстве?

— Составишь компанию? — спросил механик.

— Некогда. В другой раз. Катьке надо помочь, замуж выходит. Помнишь Катьку?

— Рыжую? Еще бы. Привет передавай. И матери твоей тоже. Как она? Повидла наварила на зиму?

— Намек понял. Будут тебе пирожки.

— Ага. А то все салями да балык. Надоело.

— Ну, до понедельника!

Так. Одно дело сделано.

Теперь — в метро до «Савеловской». Там, возле вокзала, Катя и работает в пункте обмена валюты.

Оказывается, по Москве на метро добираться быстрее, чем на машине. Никаких тебе пробок, никаких светофоров. Сергей замедлил шаг: Катя закроет свой пункт через полчаса, можно немного проветриться. Он редко позволял себе такие праздные прогулки, считая их пустой тратой времени. А теперь вдруг понял, как был не прав.

Он глазел на пестрые витрины привокзальных киосков, разглядывал совершенно ненужные ему хрустальные вазочки, выставленные в подземном переходе, А почему, собственно, ненужные? Предстоит ведь дарить Екатерине на свадьбу что-нибудь красивое и желанное. Она обожает хрусталь. И он купил целый набор: плоское блюдо с перегородками под названием «менажница» и к нему шесть небольших круглых салатниц. Продавщица позвенела по каждой вещице карандашом, демонстрируя ее качество, и, за неимением коробки, завернула все в отдельные бумажки. Подарок оказался тяжелым: ремень сумки врезался в плечо даже сквозь пуховик.

Купил еще в ларьке для Ванечки «киндер-сюрприз» — шоколадное яичко с игрушечкой внутри. Сунул в карман. Не торопясь, двинулся дальше.

У самых дверей Катиного обменного пункта задержался, разглядывая темно-синий «мерседес», хозяева которого, видимо, пошли менять валюту. Эх, ему бы, Сергею, такой автомобильчик взамен старой побитой «пятерки»! Антон, наверное, чинил бы такой экипаж с удовольствием. А впрочем, «мерс» не ломался бы так часто, как «жигуленок»…

Из обменного пункта поспешно вышли двое — и к «мерседесу». Так торопились, что отпихнули глазевшего на машину Сергея, он едва удержался на ногах. Хотел было обругать этих нахалов, но дверцы с тонированными стеклами уже захлопнулись, и красавец автомобиль, плавно тронувшись с места, бесшумно исчез в узком проеме переулка. В сгущавшихся сумерках Сергей успел лишь заметить, что водитель был альбиносом — с белыми, лишенными цвета волосами и бровями.

И куда они так спешат, эти богатенькие? Казалось бы, живи не торопясь, в свое удовольствие. Так нет же, вечно куда-то спешат, людей с ног сбивают. Видно, уверовали в правило: время — деньги. Дураки. Всех денег все равно не заработаешь.

Что ж, пора и ему: Катя, наверное, уже освободилась. Сергей толкнул входную дверь.

 

Глава 4

Преступление

Первое, что бросилось ему в глаза, была массивная рифленая подошва мужского ботинка. На литом каблуке — выпуклое иностранное клеймо.

Мысли сразу вышли из-под контроля. Подошва. Она должна соприкасаться с полом. Ее не видно, если человек стоит. А он должен именно стоять, потому что это охранник. Но он почему-то лежит. Лежит?

А Катя?

Решетчатая дверь, ведущая в отсек кассира, была распахнута. За окошечком кассы — никого. А должна была сидеть там Катька в сиянии своей рыжей шевелюры.

Сергей заглянул в дверной проем и увидел обладателя ботинка. Охранник лежал навзничь, сжимая в руке пистолет, из которого он, кажется, так и не успел выстрелить. На его камуфляжной рубахе к защитным и коричневым пятнам прибавились новые — темные, набухающие влагой. Пятна росли на глазах, сливаясь в одно.

Преодолев оцепенение, Сергей повернул голову и вздрогнул. Он уже предчувствовал.

Катя сидела в своем вращающемся кресле, уронив голову на грудь, будто вздремнула. Лица не было видно, его закрывала копна рыжих волос.

Такие знакомые, такие непослушные волосы. И почему-то вспомнились ее слова: «Каждую ночь мучаюсь, сплю в бигудях, а все равно эти кудри потом сами по себе».

Взгляд выхватывал отдельные детали. Вот — выдвижной ящичек, в который посетители кладут доллары, а взамен получают рубли. Вот — маленький черный сейф с двумя отделениями, оба распахнуты, и оба — пусты. Ни долларов, ни рублей. А вот — о боже! — маленькая черная дырочка на Катиной кофточке, на спине, под левой лопаткой. Совсем крошечная и только одна, не то что у охранника. И совсем не видно крови.

Говорят, надежда умирает последней. И Сергею вдруг подумалось: а если еще жива?

Он поставил сумку на край стола. Поставил бережно, аккуратно, ведь там был Катин свадебный подарок. Хрусталь, который она так любит… то есть любила.

Приобняв за плечи, поднял ее голову. Катя смотрела на него изумленно, непонимающе, но в глазах уже не было жизни. Сергей тронул ладонью ее лоб — он был еще теплым — и навсегда смежил ей веки.

Рыжая милая Катька, такая молодая, жаждавшая любви и счастья. Ты так и не успела выйти замуж.

Он ненавидел себя в этот миг. Прогулялся по вокзальной площади! Поглазел на витрины! Ведь приди он на полчаса раньше, ничего бы, вероятно, не случилось. При свидетелях эти твари не посмели бы…

«Эти твари»? Кто они? Постойте-постойте, синий «мерседес», шофер-альбинос… Какие там были номера?

Как ни напрягал Сергей память, номеров вспомнить не мог. Не обратил на них внимания, разглядывая красавец автомобиль.

Он поймал себя на том, что все еще правой рукой обнимает Катины плечи. Усадил ее поудобнее, чтобы голова не свисала на грудь. Вот так, к спинке кресла прислонись, Катюша. Теперь хорошо.

Успел заметить, как палец Кати, с розовым наманикюренным ноготком, безжизненно соскользнул с кнопки сигнализации. Значит, она перед лицом смерти не забыла о своем долге. Ах ты, Катька Семенова, отважная моя одноклассница…

— Руки вверх! Не двигаться! — раздался у него за спиной зычный голос.

Что-то твердое резко ткнулось под ребра — даже сквозь толстый пуховик он почувствовал боль. Это был ствол короткого автомата.

От неожиданности Сергей сделал шаг назад, споткнулся о труп охранника и повалился прямо на него.

— Живьем берем, — коротко и спокойно произнесли над ним.

И тут же кто-то грубо и умело схватил его, заломил руки, попутно отвесив пару пинков под ребра.

Его встряхнули, как мешок с картошкой, и поставили на ноги.

Эти люди прибыли по Катиному сигналу: она успела их вызвать.

Парни рослые, сытые, накачанные. В серой форме западного образца.

«Это не милиция, не ОМОН, — подумал Сергей. — Наверное, РУОП — районное управление по борьбе с организованной преступностью».

— Вы опоздали, ребята, — сказал он оперативникам. — Я тоже.

В ответ получил короткий профессиональный удар в челюсть.

— Ты, хрен моржовый, точно опоздал. Попался, гад. Не успел слинять, сволочь.

— Да я…

Его не стали слушать.

— К выходу, сучок.

— Я вошел, а тут…

— Заткнись.

Руоповец, державший Сергея сзади «двойным нельсоном», сказал напарнику:

— Спроси, где сообщники.

Но тот — краснощекий, кровь с молоком — на это лишь огрызнулся:

— Следователь спросит. Наше дело — схватить. И доставить куда надо.

Тогда державший Сергея рявкнул:

— Шагай, гад.

Грачев замешкался: кинул прощальный взгляд на Катю.

Вот такой он запомнит ее — сидящей в высоком кресле с закрытыми глазами, рыжей и красивой, как всегда.

— Ишь залюбовался, мразь. — Его подтолкнули к выходу. — Какую девчонку замочил… Подонок.

Они вышли на крыльцо обменного пункта. Холодный ноябрьский воздух хлестнул по разгоряченным лицам.

Глухо зарычала служебная овчарка, которую держал на коротком поводке еще один парень в серой форме — ростом под два метра, настоящий великан.

Гигант глядел на Грачева презрительно, сверху вниз, и криво усмехался: видимо, смешным ему казалось, что их вызвали сражаться с таким хиляком. Хотя Сергей не был ни малорослым, ни тщедушным, но с этими, конечно, ни в какое сравнение не шел.

Краснощекий говорил в рацию:

— Двое убитых. Кассу на фиг выгребли. Да. Взяли только одного, остальные успели смыться.

Тон его был обыденным, совсем не взволнованным, как будто речь шла не о страшном преступлении.

Переулок выходил на оживленное Дмитровское шоссе.

Совсем рядом, в нескольких метрах, — «Детский мир». Даже отсюда, с крыльца валютного пункта, было видно, как к магазину тянутся родители с детьми: кончился рабочий день, пришла пора закупок.

Обожгла мысль: Ванечка! Кто теперь заберет его из садика? Ее заглушила другая мысль: а как же я? Что теперь будет со мной?

И вместе с очередным порывом ледяного ветра пришло вдруг решение…

Отец в детстве учил его, как уходить от «двойного нельсона».

Тогда это требовалось для игры, для побед в дворовых схватках. Драться приходилось часто, из-за Катьки тоже. Ее вечно кто-то дразнил, задирал — дети ведь не оставляют в покое рыжих, особенно если те не умеют постоять за себя.

Во дворе, помнится, вечно распевали дурными голосами песню на известный джазовый мотивчик:

А однажды, видимо, под влиянием сего вокального произведения, к Кате подкрались сразу пятеро с ножницами. Она плакала, но вырваться не могла — боялась наткнуться на острие. Так и отчикали ей тогда половину челки.

Ну, Сереже, конечно, приходилось бить таким морды. Это у него получалось неплохо, и недруги исподтишка трусливо выводили на заборе мелом: ГРАЧЕВ + СЕМЕНОВА = любовь до гроба, дураки оба.

Хотя на самом деле Сергей никогда, даже в раннем детстве, не был в Катю влюблен. Они просто дружили. Да если бы и не дружили, он все равно бы ее защищал. Сережка не терпел, когда обижают слабых.

Так уж сложилось у них и так продолжалось всю жизнь. «До гроба», до Катиной смерти. Все-таки было что-то пророческое в тех надписях на заборе.

Ну вот, поскольку Сергей вынужден был сражаться, отец учил его, как это делать лучше: показывал всевозможные подсечки, захваты и уходы от захватов. В том числе — и от «двойного нельсона».

К крыльцу с сиреной подкатила «скорая», выскочили санитары с носилками и доктор.

А из другой машины бежали эксперты уголовного розыска с чемоданчиками и фотоаппаратами.

На один короткий миг все эти люди сбились в кучу возле крыльца. Овчарка на поводке напряглась, заворчала, и врач, отпрянув, крикнул:

— Уберите собаку.

Двухметровый руоповец оттянул пса в сторону, а краснощекий повернул голову в сторону столпотворения.

Этой доли секунды оказалось достаточно.

Сергей резко, как учил отец, упал на оба колена. Оперативник, что держал его сзади, перелетел через его голову и, скатываясь по ступенькам, сшиб своего напарника.

Тот непременно устоял бы — эти парни не теряют равновесия так легко, — но помешали санитары. Они-то не привыкли к кутерьме, их дело — выносить то больных, то покойников. И теперь они испуганно подняли носилки, словно щит, перед грудью, а краснощекий руоповец ткнулся лицом в эту преграду.

Сергей же распрямился, как пружина, и одним звериным прыжком сиганул вперед.

За спиной раздалась короткая очередь — и смолкла.

 

Глава 5

Маска зверя

«Подстрелят, как зайца. От этих — не уйти. Эти — из-под земли достанут…»

Автоматная очередь была короткой, но в перепуганном сознании Сергея она звучала вновь и вновь.

Наверное, в моменты крайней опасности в человеке пробуждается что-то древнее. Нюх, скорость, ловкость, смекалка. Все то, из чего складывается инстинкт самосохранения.

В такие минуты с человеком часто происходит то, что психологи называют инсайтом: короткая вспышка — и найден выход из безнадежной ситуации.

Озарило: «Детский мир»! Там толпа, там дети, там стрелять не станут.

Лишь бы добраться, лишь бы успеть, тут совсем рядом. Рвани, Сергей!

Ничего не подозревавшие прохожие сновали взад-вперед со своими тяжелыми сумками. Через дорогу — рынок, кругом гастрономы. Люди отоваривались после рабочего дня, и невдомек им было, что в соседнем переулке только что оборвались чьи-то жизни. И что парень, стремительно выскочивший из-за угла, подозревается в ограблении и двойном убийстве.

Они только недовольно шарахались в стороны, когда он пробегал мимо, даже не приглядываясь к нему.

А если б кому-то и вздумалось приглядеться — ничего особенного в глаза бы не бросилось.

Парень как парень. Ну шатен. Довольно высокий, примерно метр восемьдесят пять. Из особых примет — разве что усы… Да мало ли их таких, усатых.

А руоповцы с собакой уже неслись по его следу.

— Разойдись, опасно! — кричали они, и народ испуганно освобождал им путь.

Грачев не останавливался, и теперь уже прохожие провожали его внимательными, недобрыми взглядами. И, наверное, его темные усы уже казались им зловещими.

Но вот и высветились огромные стекла «Детского мира». Сколько раз они заходили сюда с Катей и Ванечкой.

Ванечка! Как же Ванечка?

Но надо было сейчас думать о спасении собственной жизни, и Грачев нырнул в сутолоку магазина.

Коляски, игрушки, пинетки, пеленки…

Все мелькало, все смешивалось. Продавцы, покупатели, взрослые, дети… Не больно-то здесь разбежишься. Успеть бы протиснуться.

Сергей оглянулся. Следом за ним ворвался краснощекий руоповец. Правда, теперь, после падения и пробежки, он уже таким самоуверенным не выглядел.

Вокруг краснощекого возникло замешательство: кто-то в страхе отпрянул, отшатнулся — а это в толчее вызывает цепную реакцию толчков. Кто-то, наоборот, пытался поглазеть на преследователя, подтягивался к нему поближе. В основном, это были, конечно, пацаны.

Один — маленький, серьезный — схватился за блестящий ствол автомата:

— Дядь, это настоящий? Он на батарейках? Ма! Я тоже такой хочу.

— Хорошо, хорошо, деточка, купим, — оттаскивала его бледная мама.

Короче, оперативник попал в людскую пробку.

— Разойдись! — пытался скомандовать он, как делал это на улице.

Не тут-то было. Покупатели, может, и послушались бы его, да расходиться в узких проходах между прилавками было попросту некуда.

Все это было на руку Сергею. Он уже проталкивался к центру зала, боясь сделать лишнее резкое движение, чтобы не переключить всеобщее внимание с руоповца на себя.

Шагнул к прилавку с игрушками. Стараясь унять учащенное дыхание, попросил продавщицу:

— Покажите вон ту маску, пожалуйста. Резиновую. С клыками.

Девица смерила его оценивающим взглядом:

— Маску? Она дорогая.

— Ничего. Покажите.

Она нехотя подала ему маску, и Сергей натянул на себя резиновую личину страшилища.

Не удержался — глянул через плечо.

Сквозь прорези маски увидел: краснощекий уже совсем рядом.

Приблизился. Посмотрел на Сергея едва ли не в упор, но не узнал: был зациклен на поисках усатого, а клыкастые его не интересовали. А может, продавщица отвлекла. Кокетливо улыбнулась красавцу в серой форме и спросила:

— Что-нибудь желаете?

— Служба! — бросил тот на ходу и удалился от прилавка, коснувшись рукавом пуховика Сергея.

— Вот это мужчина! — мечтательно протянула девушка, провожая его взглядом.

Сергей перевел дух: кажется, пронесло.

— Ну что, будете брать маску?

— Нет, спасибо. Она и вправду дорогая.

Девушка хихикнула:

— А зря. Вам идет.

— Благодарю за комплимент.

Сергей двинулся ко второму выходу из «Детского мира», но…

«Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела», — как прав был отец, частенько повторявший эту поговорку.

Во вторую дверь — как раз ту, к которой направлялся Грачев, — входил гигант, приятель краснощекого. Он был с овчаркой.

Тут уж началась полнейшая кутерьма. Пес выглядел свирепо и рвался с поводка в гущу толпы. Покупатели зароптали:

— Совсем оборзели!

— Куда без намордника?

— Здесь дети, а не зоопарк!

А маленькая девчонка, очень, видно, смелая, подскочила к собаке и крикнула ей в самое ухо:

— Гав-гав!

Оперативник растерялся: сражаться с бандитами — одно дело, а с младенцами — совсем другое.

Сергея притиснули к стенду с косметикой. Он сжался, с ужасом ожидая, что животное учует его запах.

Овчарка и правда сделала рывок в его сторону. Но это движение так напугало всех окружающих, что люди дружно шарахнулись от животного, и… стеклянный стенд рухнул. С десяток фигурных флаконов разбилось.

По магазину пополз одуряющий аромат «Тройного» одеколона, смешанного с «Шанелью» и «Красной Москвой».

Овчарка завертела головой. Такой пытки ее тонкий нюх вынести не мог.

Гигант умолял уже, а не командовал:

— Искать! Искать!

Собака послушалась, но искать решила подальше от ударной волны ароматов.

Перед Сергеем мелькнул ее хвост.

Животное было умным и хорошо выдрессированным. Оно метнулось к прилавку с игрушками, где Грачев находился минуту назад.

Маска, которую беглец примерял, еще лежала на прилавке. Овчарка схватила клыкастую личину своими — отнюдь не резиновыми — клыками и принялась яростно ее трепать.

Гигант что-то спрашивал у продавщицы, та что-то отвечала, улыбаясь ему еще завлекательнее, чем его товарищу.

Сергей присел на корточки. В донышках разбившихся флаконов еще плескались остатки пахучей парфюмерии. И Сергей, стараясь не порезаться, схватил склянку и сжал ее в ладони. Потом провел ладонью по брюкам, пуховику и даже ботинкам. Ни одна собака теперь не опознает его по запаху.

За поваленным стендом была дверь в подсобку. Туда он и нырнул.

— Посторонним вход запрещен! — преградила ему путь кладовщица.

— Скорее! — Сергей махнул рукой в сторону торгового зала. — Там стенд рухнул, столько товару побилось!

Женщина ахнула и понеслась подсчитывать убытки.

Сергей выскользнул через служебный вход и оказался во дворе.

— Стой!

— Держи!

— Куда он!

— Вроде сюда!

— Дом окружайте, двор!

— Тут много выходов, черт!

— Неужели проворонили, мать твою!

Крики преследователей и собачий лай то отдалялись, то приближались.

Сергей петлял по двору, как уходящий от погони заяц. То прижимался к толстому стволу старой липы, то приседал за изогнутой спинкой скамейки…

Хорошо, что была поздняя осень и темнело рано. При свете дня его попытка спастись была бы обречена на неудачу.

А так — еще поглядим, кто кого.

— Вон он, левее бери!

— Охренел? Это не он.

— Обходим…

— Стой, стрелять буду!

Коробка двора эхом отражает голоса, и порой непонятно, с какой стороны они доносятся.

Но вот — другие звуки, уже знакомые, тоже повторенные и умноженные стенами домов. Будто камнепад в горах.

Стреляют. Двор безлюден, и РУОП решил стрелять. Но, похоже, палят наугад.

Сергей нырнул в первый попавшийся подъезд. Повезло: подъезд оказался сквозным.

Он выскочил на улицу, в шумный привокзальный район. Совсем недалеко от того места, где покупал хрусталь.

Погоня унеслась вдаль.

…Можно, кажется, вздохнуть с облегчением.

По телу разливалось блаженство: такая легкость, которую сравнить можно только с невесомостью. Все кончилось, кошмар остался позади.

Руоповцы даже не знают, кого им искать. Разве это достаточные приметы — молодой человек, темноволосый, с усами? Тем более что усы можно сбрить за пять минут.

Итак, он, Сергей Грачев, может чувствовать себя в безопасности и свободным.

Но эта легкость… Откуда эта необыкновенная легкость? Было в ней что-то подозрительное.

Боже! А сумка-то! Он привык ощущать на плече ремень сумки. Но ни ремня, ни сумки не было. Вот она откуда — легкость.

Сумку с хрусталем он оставил там, где погибла Катя, на краешке ее стола. А в ней кроме хрустального свадебного подарка аккуратно лежат в боковом кармашке его документы: паспорт и служебное удостоверение сотрудника НИИ биоэнергетики.

Фактически, он сам преподнес следственным органам свои данные. На блюдечке с голубой каемочкой. Нет, не Кате он сделал подарок, а тем, кто будет отныне охотиться за ним.

От этой мысли Сергея зазнобило. Чтобы хоть немного согреться, он сунул руки в карманы. И наткнулся пальцами на «киндер-сюрприз» — шоколадное яичко с игрушечкой внутри.

Ванечка!

Этот мальчик был не просто сыном его школьной подруги. Он родился, можно сказать, с его благословения. Был такой горестный час в Катиной жизни, когда решалась участь Ванюшки — быть ему или не быть…

После выпускного вечера они долго не виделись. И вот о чем ему рассказала Катя.

После окончания школы она решила поступать в иняз. И срезалась на первом же экзамене.

Забрав документы, вышла на улицу и, заливаясь слезами, зашагала по тротуару. Остановилась, стала искать в сумке носовой платок.

Мир вокруг трепетал размытыми жаркими пятнами света. И кто-то высокий, распахнув руки, бежал к ней.

— Куда же ты, синяя птица? Рыжая птица!

Провел ладонями по ее волосам, обнял за плечи.

— Зачем плакать, все еще впереди! Я там тобой целых двадцать минут любовался, а ты — глаза в пол, потом убежала, а теперь вот рыдаешь.

Катя смотрела снизу вверх на абсолютно незнакомого парня — черноволосого, синеглазого, улыбающегося.

— В этот иняз с улицы вообще не берут. Я вот хотел на испанское отделение и тоже провалился. Меня Кирилл зовут, а тебя?

— Катя, — сказала она, ощущая, что провал в институте совсем не трагедия, а сама она становится такой легкой, будто сейчас полетит куда-то.

Это было незнакомо, это было глупо, безумно, это было замечательно, это было как в детстве.

Жаркий ночной воздух плыл из распахнутого окна в темноту комнаты, за стеной еще пили, пели и смеялись новые знакомые. Катя лежала на чужой постели, и ей было все равно — ведь Кирилл был рядом, свой, родной, любимый с первого взгляда.

— Я поймал синюю птицу! Ты — мое счастье, — шептал он, расстегивая на ней синее, в горошек, платье.

— Я… со мной никогда еще этого не было.

— Я понимаю. Не бойся. Не думай ни о чем, все будет хорошо.

И стаскивал с нее платье через голову, а потом… Потом наступило утро. К ним постучался заспанный парень:

— Сваливайте по-быстрому, только тихо. Предки мои приехали.

Кате почему-то не было стыдно — наоборот, весело, легко, азартно. Наспех оделись, прошмыгнули по коридору.

Так началась ее новая жизнь. Работала почтальоном, о поступлении в институт и думать забыла и была счастлива. Прошел год и еще один, в августе собрались с однокурсниками Кирилла — он поступил на свое испанское — в Крым «дикарями».

Уже неделю Катя ела без всякого удовольствия, и чай, даже индийский, был какого-то не того вкуса, и голова вдруг начинала кружиться.

Катя полистала календарь и, ничего не сказав Кириллу, пошла в районную поликлинику.

«Шесть недель у тебя, дочка», — деловито сказала ей пожилая женщина-врач.

Катя вспомнила, как они с Кириллом размышляли, какие у них будут дети, черноволосые или рыжие, и улыбнулась.

— …Как же так, Рыженький, — растерянно произнес Кирилл. — Зачем это сейчас? Мы с тобой и не пожили толком еще… И вообще я… не готов. Какой из меня папаша?

Билеты на поезд были на завтрашнее утро. Кирилл куда-то ушел, вернулся под вечер.

— Я тебе билет сменил. Ты через недельку поедешь, а я сейчас поеду, перед ребятами неудобно.

Дал телефон какой-то подруги однокурсника, которую Катя помнила очень смутно. «Она классная баба, все тебе устроит, она сама там работает». Отсчитал деньги.

— Ты потом себе фруктов купи каких-нибудь, тут на все хватит.

Заснул быстро, отвернувшись к стене. Утром вскочил, чмокнул в щеку:

— Я тебя жду через неделю, — и ушел.

Катя лежала в постели, глядя в стену. Потом встала, надела майку, джинсы, сунула в карман деньги, бумажку с номером телефона — и вышла в теплый сияющий день.

Бродила по улицам, замирая у каждого телефона-автомата. Вдруг решила: позвоню завтра — и сразу стало легче. Можно было ходить, не останавливаясь, и думать, думать.

«Из двух неправильных решений выбери одно верное. Я его любила. Я и сейчас его люблю, хоть он и трус, хоть он и предал меня. Ну и что? У ребенка не будет отца. Но я же не знала своего отца — а счастлива была, как в раю. И все-таки — что делать, как быть?»

— Катя! — знакомый голос. — Семенова, подожди!

Это был Сергей. Сережа Грачев. Катя вдруг поняла, как тяжело, страшно, одиноко было ей эти полтора дня. Все ему рассказала.

— Конечно, рожай. Вырастишь. Я тебе помогу.

— Ты? — удивилась Катя.

— Как брат, — сказал Сергей. — У тебя же нет брата. А у меня — сестры. Я в МИФИ учусь, подрабатываю уже.

Кирилл позвонил через неделю:

— Ты что не приехала? У тебя какие-то сложности?

Ответила, что все в порядке, но кое-какие обстоятельства мешают приехать.

Кирилл явился 31 августа. Длинная трель звонка. Открыла. Он стоял бледный от волнения. Она увидела эту бледность, которую не мог скрыть загар.

— Ты что? Куда ты пропала? Что случилось?

— Извини, — сказала ему Катя. — Это было очень больно. Я не могу тебя больше видеть, — и закрыла дверь.

Он не ушел, еще долго звонил. Она плакала. Не оттого, что хотелось открыть дверь и впустить его снова в свою жизнь. А оттого, что впервые соврала, обманула. Ведь он ей деньги дал, чтобы она избавилась от ребенка. Потом подумала, что деньги эти ей пригодятся, перестала плакать и позвонила Сергею.

В этот же день она отправилась к Сережиной маме, Надежде Егоровне.

Почти все девять месяцев провела у них. Кирилл, наверное, приходил, звонил — ей было все равно. Из роддома ее забирал Сергей с Надеждой Егоровной; соседка по палате, выглянув в окно, крикнула ей: «Семенова, тебя мама с мужем встречают!»

— Черноволосый он, в папу, — сказала она Сереже и его маме, приоткрывая конверт.

— Ничего, это первый волос. Ты подожди, — ответила Надежда Егоровна.

И оказалась права. Черные, как смоль, Ванечкины волосы, которыми так гордилась Катя, глядя на младенцев с голыми беззащитными головами, — эти черные волосы вдруг стали золотисто-рыжими, вьющимися, сияющими.

Но вот — Кати больше нет. А сын ее об этом не знает. Сейчас всех детей разберут из садика, и мальчонка останется там один. Садик круглосуточный, но ведь сегодня пятница… Воспитательница будет нервничать и срывать на нем свою злость: ей тоже хочется поскорее домой.

Ванечка заплачет: «Хочу к маме, к маме!» И тут ввалятся чужие дяди и без церемоний сообщат ему о том, что его мамы нет больше на свете. И его, маленького, отправят… куда они его отправят?

Лучше об этом не думать.

Думать просто нет времени.

Надо действовать.

 

Глава 6

Карточный долг

Детский сад находился недалеко — в Вадковском переулке. Можно было остановочку проехать на троллейбусе. Но лучше пройтись пешком. Нужно успокоиться, обрести себя. Отодвинуть, прикрыть чем-нибудь плотным страшную картину, неотступно стоящую перед глазами. Маленькая дырочка на Катиной блузке… Ее ноготок, соскользнувший с кнопки сигнализации… Копна блестящих рыжих волос… И еще — ее неживой изумленный взгляд.

Как бы представить себе, что это — просто фильм ужасов, который он не будет больше смотреть. Надо только взять в руки пульт, нажать на кнопочку и переключить телевизор на другой канал. Туда, где передают не страшное, а, например, смешное.

Но человеческое сознание — не телевизор, его так просто не переключишь. Темная дырочка на женской кофте… Рифленая подошва убитого охранника…

Где он, тот заветный пульт?

А привести себя в норму необходимо. Ванечка ни о чем не должен знать. Он очень догадливый, этот мальчонка. Маму свою боготворит… то есть боготворил, Нет-нет, нельзя об этом — в прошедшем времени. Мама — это навсегда.

Сергей подумал о своей матери, и на сердце стало щемяще-тревожно. Ведь и у него, Сергея Грачева, будет однажды такой день, когда придется прощаться навсегда. Но это — когда-нибудь, потом. А для шестилетнего Ванюшки этот день уже наступил.

Мать у Сергея еще не старая, ей всего шестьдесят. Уже шестьдесят. А Кате было еще двадцать шесть.

Нет, Ванечка не должен об этом узнать. Когда-нибудь потом… не сегодня.

Он, Сергей, будет ему улыбаться. Улыбка будет естественной.

Походка — легкой и свободной.

Соберись же, Сергей Грачев. Сыграй эту трудную роль. Отыщи чудодейственный пульт, переключи программу.

«И-у! И-у!» — завизжала совсем рядом сирена. Сергей шарахнулся в сторону. Неужели милиция настигла его?

Но мимо, сверкая синим маячком на крыше, промчался автобус реанимации. Это врачи спешили спасти чью-то жизнь.

А он испугался. Трус, нервный, псих.

И тут что-то включилось у него внутри, будто кто-то нажал кнопку волшебного пульта. В голове зазвучало — задорное, озорное, детское:

Вот он, ключ. Сергей, кажется, нашел его. Абсурдная детская сказка, «Тараканище», была у них с Ванечкой своеобразным паролем.

Книжку Чуковского с яркими картинками подарила сыну Катя. Мальчик был в восторге.

— Дядя Сережа! — кричал он, захлебываясь. — Смотри, смотри, тут про тебя!

— Ну вот, здрасте-пожалуйста, — развел руками Сергей. — Почему это про меня?

— Про тебя, про тебя! Почитай сам!

— Любопытно, — сказал Сергей и взял книжку. — Где же это?

— Да вот же! — Ваня ткнул пальцем в страницу:

— Ну ты даешь, друг мой Иван. — Сергей был несколько уязвлен. — Я что, насекомое? Почему ты решил, что это обо мне?

— Ты же усатый?

— Ну.

— А тут про усатого.

— Погоди-погоди. Давай-ка разберемся. По-моему, тут говорится как раз о тебе. Прочти вот это слово.

— Рыжий.

— А кто из нас рыжий? Я, что ли?

— Я рыжий, я! — обрадовался Ванюшка. — Ура! Это про нас с тобой. Вместе. Мама! Мама! Рыжий и усатый! Эта новая книжка — про нас с Сережей!

Катя хохотала до упаду, а потом так и стала называть их — рыжий и усатый. А иногда еще короче:

— Эй, тараканы, обедать.

И было это совсем не обидно, а, наоборот, весело.

В Вадковский переулок он свернул, твердя про себя стихи Чуковского.

Вестибюль детского сада был пуст, раздевалка с узкими шкафчиками-ячейками — тоже. Сергей заглянул в помещение Ванечкиной старшей группы. Игрушки были аккуратно расставлены по своим местам, в подсвеченном аквариуме печально плавали две золотые рыбки. Не слышалось ни детских голосов, ни воспитательских окриков. И только волнистый попугайчик, нахохлившийся в своей клетке, угрюмо сообщил ему с жердочки:

— Зрря!

Сергей огрызнулся в ответ:

— Что зря, дурачок?

И попугай отчетливо ответил:

— Зря трратишь нервы.

— Что ты понимаешь, пернатый, — серьезно, как человеку, сказал ему Сергей.

День выдался жуткий и странный, границы реальности были размыты. Почему бы не допустить, что в такой день и животные заговорили осмысленно? Вот и рыбешки в своем стеклянном резервуаре так разевают рты, что, кажется, сейчас пошлют тебя ко всем чертям. Как и положено в фильме ужасов, который длится уже не первый час. Сколько в ней серий, в этой картине? Скорей бы уж наступил финал. А лучше — снова нажать кнопку волшебного пульта.

Как ни странно, от стихов опять полегчало.

Где же Ванечка? Всех детей уже разобрали родители. Может, воспитательница, потеряв терпение, решила сама отвести его домой? Все адреса ведь у них записаны.

А Сергею туда, к Катиной квартире на Новослободской, нельзя, никак нельзя. Там наверняка уже полно милиции. Эх, если бы не забытая в обменном пункте сумка…

Он насторожился: ему послышалось, что где-то в конце коридора что-то звякнуло. Затем еще раз, отчетливее. Он пошел на звук.

Попугай скрипуче проводил его:

— Куда с гррязными рруками?

Сергей невольно глянул на свои руки и вздрогнул: на правой была засохшая кровь. Видно, это произошло тогда, когда он приобнял Катю. А ведь крови совсем не было вокруг той крошечной дырочки на женской кофте.

Или это — кровь погибшего охранника, на которого он повалился, споткнувшись?

Впрочем, какая разница. Главное — срочно смыть эти ужасные пятна. Рукав пуховика тоже пропитался кровью, но на коричневой ткани это не очень заметно.

Где тут умывальники?

Детские эмалированные горшочки, перевернутые кверху дном, выстроились вдоль кафельной стены. Похожи на зеленые каски солдат какого-то детского войска. Вместо кокард — веселенькие картинки: грибок, домик, зайчонок. Отвоевались и ушли на побывку домой. Куда же отбыл Ванечка?

Сергей склонился над низкой, закрепленной на уровне детского роста, раковиной. Кусочек розового мыла не слушался — то и дело выскальзывал у него из рук. В сливное отверстие стекала с ладоней мутная, рыжеватая вода. Сергей даже зажмурился: кровь так не вязалась с этим чистеньким детсадовским туалетом, где все было таким светлым, таким игрушечным, точно из набора мебели куклы Барби.

Он не решился вытереть руки махровым желтым полотенчиком, висящим на крючке: боялся осквернить этот счастливый ребячий мирок, еще не ведающий зла.

Растопырив мокрые пальцы, двинулся по коридору — туда, где опять что-то звякнуло.

Потертая ковровая дорожка привела его на кухню. И там он застал необычную картину.

Возле разделочного стола, на табуретках, сидели Ванечка и воспитательница Татьяна Павловна, женщина лет сорока. Вошедшего они не заметили, так как азартно резались в карты.

— Червяки козыри! — азартно выкрикивал Ванечка.

Воспитательница строго поправляла его:

— Мухлюешь, Семенов. Козыри — пики.

— Червяки, червяки! Не жухайте, Татьяна Пална!

— Я не жухаю. Семенов. Ладно, приняла.

— Ага! Ага! Вы дурак, Татьяна Пална.

— Я дурак, — согласилась воспитательница. — Ты выиграл сухофрукт.

— Чур, грушу! — потребовал Ванечка. Татьяна Павловна открыла огромную кастрюлю с остатками обеденного компота и звякнула по дну половником. Это был тот звук, который указал Сергею дорогу сюда.

— Груш не осталось, — сообщила воспитательница — На чернослив не согласишься?

Ванечка заупрямился:

— Чернослив я уже ел.

— Тогда это будет мой карточный долг. В понедельник в обед отдам. Потерпишь пару деньков?

Ваня, подумав, милостиво кивнул:

— Ладно. Я вам верю, Татьяна Пална.

Сергей решился обнаружить свое присутствие:

— Азартные игры?

Воспитательница от неожиданности выронила половник.

— Мы… мы не на деньги, мы на фрукты, — смущаясь, залепетала она.

Сергей улыбнулся. Он был так благодарен этой женщине, что она развлекала Ванюшу после своего рабочего дня, хотя дома ее, наверное, ждала собственная семья. А она еще оправдывается…

— Вы замечательный воспитатель! — сказал он и протянул Татьяне Павловне руку, но, вспомнив, что на ладони только что была кровь, вместо рукопожатия поклонился. — Вы извините за опоздание. У меня тут кое-какие…

— Неприятности? — сочувственно подсказала женщина. Она ничуть не удивилась, что за Ваней Семеновым пришла не мать. Это случилось не впервые, персонал детсада считал Сергея родственником мальчика.

— Не то чтобы неприятности, — замялся Сергей. — Так… некоторые неожиданные проблемы.

Это не было ложью: то, что произошло сегодня, «неприятностями» не назовешь.

Держаться! Держаться! Нужно выглядеть беспечным.

Ванечка вертелся вокруг него, ему не терпелось похвалиться:

— А знаешь, Таракан, я выиграл турнир. Татьяна Пална — круглый дурак.

Сергей вздохнул:

— Все мы иногда бываем дураками. Круглыми.

Ваня возразил:

— А я — нет. Я ни разу не остался.

— Поздравляю, — сказал Сергей, и вдруг само собой из него вылетело: — Мама может тобой гордиться.

Он почувствовал, как вдоль хребта пробежали мурашки. Будто Катя провела ладонью по его спине. Она частенько так делала, когда он сморозит какую-нибудь глупость. А что, если ее душа действительно сейчас возле них, прямо здесь, в кухне детского садика? Говорят же, что человек находится рядом со своими близкими в первые девять дней после смерти.

После смерти. Боже мой…

— Ладно, собирайся, Иван, — сказал он строго. — Мы и так задержали Татьяну Павловну.

— Да ничего, ничего, — успокоила та. — Даже хорошо, что вы припозднились. Хоть одежда Ванина высохнуть успела. Признавайся, Семенов, что ты сделал сегодня на прогулке?

Ванюшка покосился на Сергея:

— А маме не наябедничаешь?

И опять у Грачева — холодок вдоль позвоночника.

— Обещаю.

И мальчик сообщил не без гордости:

— Я ушел в плавание!

Воспитательница потребовала уточнения:

— В какое именно?

— В подводное!

Сергей прищурился:

— Без акваланга?

— Я тренировал задержку дыхания.

— Вот-вот, — Татьяна Павловна говорила добродушно, видно, все возмущение было выплеснуто раньше, в момент происшествия. — И без водолазного костюма, прямо в новой куртке. А вместо океана была канава — у нас там трубы перекладывают.

— Тоже мне Жак Ив Кусто, — пожурил Сергей, и они направились в раздевалку.

 

Глава 7

Ананасная плантация

Новая куртка, недавно купленная Катей, была предметом Ванечкиной гордости, но в то же время и мучений. Дело в том, что она была украшена яркой аппликацией Микки-Мауса, однако портрет этого симпатичного персонажа располагался почему-то на спине. И Ванечка постоянно вертел на ходу головой, пытаясь заглянуть себе через плечо. А потому часто спотыкался и падал.

— Под ноги смотри, нос расквасишь, — бурчал Сергей, как только Ванечка поворачивал голову к плечу.

Но сегодня он не одергивал мальчика: пусть Микки-Маус отвлекает его. Все лучше, чем Ванечкин вопрос: куда это мы идем?

Проще и ближе всего было бы отвести его домой, покормить и уложить спать в спокойной, привычной ему обстановке. Ничего себе — «спокойная обстановка». Катина квартира наверняка уже опечатана.

Злосчастная сумка с документами! Не останься она на месте преступления, Грачев отвез бы Ванечку к себе. Там, в его холостяцком жилище, мальчик всегда себя чувствует свободно и вольготно. Мебели у Сергея немного, и можно устраивать шумные игры с беготней и кувырканием, не боясь что-то разбить или поцарапать. Сергей мечтал обзавестись собственным компьютером, да руки так и не дошли до этого, так что ценностей в его норе — никаких. Хочешь — становись индейцем, хочешь — устраивай охоту на диких барсов, а надоест — превращай комнату в космический корабль, с перегрузками, невесомостью, и сталкивайся, коли возникнет необходимость, со встречными метеоритами.

Но сумка…

В квартире навертка уже произвели обыск, и сейчас вооруженный наряд милиции поджидает хозяина. Хозяина-преступника, грабителя и убийцу, не знающего ни стыда, ни жалости. Убийцу, который так ошалел от своего грязного дела, что даже оставил в распоряжении стражей закона паспорт. А в нем черным по белому — место прописки.

Нет, дорога домой теперь заказана.

Ванечка оставил в покое Микки-Мауса.

— Сережа, а мы куда?

— Куда глаза глядят. Гуляем пока.

— А куда твои глаза глядят?

— Да так… Вперед.

— Просто та-ак? — разочарованно протянул мальчик. — Ну не-ет. Это неинтересно, Тараканище.

— А куда интересно, рыжий?

— В «Детский мир», усатый!

Сергей поежился:

— Там я уже сегодня был.

Ваня деловито спросил:

— Ну и что там продавалось?

— Да ерунда одна. Маска была, резиновая.

— С клыками?

— С клыками.

— И ты не купил?

— Да она… дорогая.

— А-а, — понимающе протянул Ваня. Он хорошо знал это слово: «дорого». Катя всегда еле дотягивала до зарплаты, часто влезала в долги. Лишь в последнее время, когда устроилась в обменный пункт, они стали жить получше. Но все равно впритык. Но хоть еда и одежда Ванечке уже не составляли неодолимой проблемы. И как бы символом новой, безбедной жизни была вот эта куртка с ярким Микки-Маусом на спине.

Екатерина радовалась новой, случайно подвернувшейся работе:

— Вот уж повезло так повезло! Теперь заживем!

Вот тебе и «зажили». Вот тебе и «повезло». Как же это так, Катя, Катенька?

Сергею хотелось завыть, запричитать, как причитают деревенские бабы: на кого же ты Ванюшеньку остави-ла-а?!

И вдруг показалось, что в ответ прошелестело — не то во встречном ветерке, не то в шуме автомобильных покрышек: «На тебя, Сережа. На кого же еще?»

И вправду: больше не на кого. Ни родственников, ни близких в Москве у Кати нет.

Постойте-постойте… Как это — нет?

А Катин жених, Юрий Варламов?

Он ведь Ванечку усыновить хотел. Человек он положительный, спокойный, о мальчике позаботиться сумеет. По крайней мере, первое время, пока…

Пока Сергей вынужден будет скрываться. А скрываться придется, это несомненно. И вновь объявиться можно будет лишь тогда, когда разыщут настоящих преступников.

А разыщут ли их, настоящих? И вообще, станут ли их искать? Ведь в руках у милиции только одна-единственная ниточка, которая ведет к нему, Сергею Грачеву. И все конечно же уверены, что именно он и есть самый настоящий преступник.

Ладно, поживем — увидим. Сейчас необходимо решить ближайшую, самую насущную задачу — пристроить ребенка.

— А давай-ка, рыжий ты мой Таракашечка, махнем в гости к дяде Юре. Согласен?

— Ее, оф кос, — тут же перестроился на английский язык Ваня. — Дядя Юра накормит нас ананасом. Вместо ужина.

— Почему ты так решил?

— Знаю, — уверенно заявил Ваня. — У него целый склад ананасов. Ему их девать некуда.

Это была особая история, приводившая Катю в восторг. Снова и снова пересказывала она ее Сергею: «Юрик такой внимательный! Когда мы только познакомились, я ему сказала, что с детства не пробовала ананасов. Случайно обмолвилась. А он, представь себе, запомнил! И с тех пор в каждый свой приход приносит по ананасу. Каждый раз, ты представляешь?»

Зеленые верхушки от съеденных тропических фруктов Катя не выбрасывала. Она сажала обрезки-пальмочки в баночки с водой, как луковицы, и они всем на удивление давали корни. Весь подоконник в кухне Семеновых был уставлен этой редкостной рассадой.

— Говорят, через пятнадцать лет на стебле созреет новый плод, — торжествовала Катя, заботливо подливая воду в банки.

— Всего каких-нибудь пятнадцать лет, это же рукой подать, — поддразнивал ее Сергей.

— А что, — не обижалась Екатерина. — Как раз к Ванькиной свадьбе. Во стол будет!

— К тому времени у тебя не то что на стол — целая плантация будет.

— Вот и хорошо. Открою магазин.

— Возьмешь меня продавцом?

— Разве что грузчиком.

— А зарплата?

— Да уж побольше накину, чем в твоем НИИ.

Катя-Катюша, добрая рыжая девчонка. Не пировать тебе на Ванечкиной свадьбе. Да и на своей тоже.

Вот проблема: сообщать Варламову о Катиной гибели или нет? С одной стороны, жених, конечно, должен узнать обо всем сразу же и из первых уст. С другой — а вдруг он проболтается ребенку? Или, чего доброго, раскиснет, впадет в транс. Или ринется в милицию. Или в морг — чтобы увидеть Катю, попрощаться с ней.

Лучше, наверное, не говорить. Придет время, сам узнает. А, собственно, от кого? Они ведь не зарегистрированы, и юридически он Кате никто. Посторонний человек. И следователям, которые поведут дело, не придет в голову с ним связаться.

Скорей всего, его просветят сердобольные Катины соседи, когда ничего не подозревающий, полный предсвадебных надежд жених будет тщетно давить кнопку звонка, держа под мышкой очередной ананас. И лишь потом заметит, что дверь квартиры Семеновых опечатана.

Сергей представил себе, как вспыхнут в смятении серые глаза Юрия, обычно такие надменно-холодные. Ему стало жаль этого человека, овдовевшего прежде женитьбы. Хотя жалеть-то, конечно, стоило в первую очередь себя…

И все же: рассказывать Варламову о трагедии или не рассказывать? Сергей так и не решил, какой вариант лучше.

Ванечка оборвал его размышления, дернул за рукав:

— Усатый, а усатый! Чего молчишь? Петь давай!

Что ж, петь так петь. Как говорится, легко на сердце от песни веселой. А на сердце ох как тяжело…

И они заголосили вразнобой — это у них называлось «на два голоса»:

— Ну а мы-то с тобой на чем поедем? — прервал пение Сергей, испугавшись, что они обращают на себя внимание прохожих.

Прохожие действительно оборачивались им вслед — но добрыми, посветлевшими лицами. Думали, наверное: как хорошо, когда отец и сын дружны. Если бы они знали, что с сегодняшнего дня у этого горластого малыша нет не только отца, но и матери. Теперь он круглый сирота. Сирота.

— А мы поедем на метро, — сказал Ваня. — С пересадкой. Сережа, дашь мне опустить твой жетончик? А то меня так пропускают, бесплатно. — Он обиженно засопел. — Говорят, еще маленький. А я хочу с жетончиком, там тогда огонек зажигается.

— Да у меня проездной. Ну ладно, куплю тебе жетон. Эх, мне бы твои заботы, рыжий.

— А я знаю, до какой нам станции. «Перово». Мама говорит, это от слова «перо». Перо жар-птицы, птицы счастья. Когда мы к дяде Юре ехали, она всю дорогу пела: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…»

Ванечка так и пел всю дорогу до станции «Перово». Ему было хорошо. Он предвкушал ананасный ужин.

Сергей же втягивал голову в плечи каждый раз, когда на платформе появлялся человек в милицейской форме.

Но вот, слава богу, добрались. Вышли наружу, опять в спасительную темноту.

— Нам туда, от универсама через сквер, — указал дорогу Ваня.

Сквер — это хорошо. Под деревьями спокойнее. И темнее.

Свернули к длинному красному дому. Пока поднимались в лифте на шестой этаж, Ванюша распевал: ананасы, ананасы…

Потом звонили в стальную дверь с фигурным глазком, обитую красной клеенкой. Никто не отзывался. Они по очереди прикладывали ухо к обивке, прислушивались. Но разве сквозь такую бронированную громадину что-нибудь услышишь?

Потом стучали. Потом колотили по двери ногами. Но мягкая обивка заглушала звуки.

— Спит дядя Юра, что ли? — расстроился Ваня. Ананасы, можно сказать, уплывали у него из-под носа.

Срывались и планы Сергея. Хотя, собственно говоря, конкретных планов никаких не было. Думал, сдаст мальчика с рук на руки Юрию и уж тогда… Но перепоручить ребенка оказалось некому.

Видимо, толстая дверь все же поглощала звуки не полностью, потому что из соседней квартиры высунулась голова недовольной тетки:

— Чего расхулиганились? Думаете, хозяина нет, так можно двери ломать? А я вот милицию щас…

Заметила маленького мальчика, помягчела: сообразила, что грабители с детьми на дело не ходят:

— А вы бы поаккуратнее. Такая дверь — она больших денег стоит. Не попортили бы дерматинчик-то.

Сергей на всякий случай отодвинулся от варламовской двери. Очень уж ему не понравилась фраза насчет «милиции счас».

— Простите, — сказал он. — Мы к Юрию Варламову. Вы случайно не в курсе, когда он вернется?

— Юрий Андреич? А он не вернется. — Тетка помотала лохматой головой.

— То есть… как? Вообще?

— Вообще, — отрезала соседка таким тоном, что у Сергея похолодело внутри. С Юрием что-то случилось? Сначала Катя, теперь ее жених? Однако тетка, вдоволь налюбовавшись его замешательством, сжалилась и пояснила: — До понедельника.

Сергей перевел дух.

— Он что, уехал?

— Уехал. Не то конференция у него, не то еще что…

— Какая конференция в выходные?

— Ну уж не знаю, не знаю. Он мне не докладывается. Сказал — в понедельник вернется, и точка. За дверьми вот просил последить. А то ходят тут всякие…

Ванечка понял, что последнее замечание было адресовано им.

— Мы не всякие! — возмутился он, однако соседка уже скрылась за дверью.

— Вот и накрылись твои ананасы, Иван, — сказал Сергей.

Что же теперь делать? Куда двинуться?

— Тогда едем к маме! — потребовал Ваня.

— К маме… — повторил за ним Грачев.

А что, если… Надо попробовать, рискнуть. Действительно, к маме. К его, Сергея, матери. Надежде Егоровне.

Уж конечно, никто лучше нее не сумеет обласкать ребенка, позаботиться о нем. Ему сейчас так нужны добрые женские руки, и вкусный сытный ужин, и чистая мягкая постель.

Сергея Грачева, подозреваемого в убийстве, разыскивают в Москве. А Надежда Егоровна живет в Мамонтовке. Это тридцать километров по Ярославской дороге. Можно надеяться, что преследователи туда еще не добрались.

Другого выхода нет. Главное — не терять времени.

— Я вот что предлагаю, рыжий. Не досталось нам ананасов — поедим мы с тобой пирожков с яблочным повидлом. Любишь пирожки?

— Обожаю! Только мама редко печет. Говорит, возни много. Она после работы устает.

— Ну вот, а моя мама на пенсии, не работает. И напечет тебе целую гору. Махнем к моей маме?

— К бабушке Наде? — спросил Ваня. Он вместе с Катей уже бывал в гостях у Надежды Егоровны. — А мне разрешат на печке полежать?

— Забыл, как в прошлый раз свалился?

— Ну-у, я тогда был маленький.

— А теперь большой, да? Великан?

Ванечка тут же подхватил:

— Страшный великан! Рыжий и усатый та-ра-кан!

Двое — рыжий и усатый, ребенок и взрослый — дожидались лифта. Они не знали, что лохматая соседка с любопытством слушает из своей квартиры их разговор, прильнув к замочной скважине.

И еще не знали они, какое это счастье, что Катиного жениха, Юрия Варламова, в этот момент не оказалось дома.

 

Глава 8

Наводчик

Пока Сергей Грачев, подозреваемый в особо тяжком преступлении, в смятении искал, куда бы пристроить осиротевшего мальчика, другой человек, в другом месте, тоже тревожился.

Но тревожился он вовсе не о судьбе ребенка. На мальчика ему было глубоко наплевать. Потому что именно этот человек и осиротил Ваню Семенова.

Нет, не он стрелял в Екатерину Семенову, кассиршу пункта обмена валюты. Он даже не видел той крошечной темной дырочки у нее под лопаткой.

Не видал он и трупа расстрелянного в упор охранника. В прямом смысле слова он не обагрил свои руки кровью. Он умел оставаться чистеньким. И еще очень хорошо умел выходить сухим из воды.

Но он задумал и организовал это преступление. На его долю пришлась и основная часть награбленного. Этот человек, в котором осталось так мало человеческого, был главой и мозговым центром преступной банды, остальные — лишь исполнители. Для выполнения своих замыслов он сумел привлечь опытных мерзавцев, прошедших огонь и воду, совершивших на своем веку не одно хладнокровное убийство и не одну дерзкую кражу со взломом.

Он добился беспрекословного подчинения и железной дисциплины среди своих подчиненных — быть может, благодаря тому что даже для них оставался личностью темной и зловещей.

Он встречался с членами банды лишь тогда, когда надо было забрать добычу. И они, зная его в лицо, не подозревали, что имеют дело с самим главарем. Считали его шестеркой, передаточным звеном, кем-то вроде курьера, перевозящего деньги из одного места в другое.

Вел он себя во время этих встреч тихонько, скромненько, если и разговаривал, то заискивающе, вполголоса. Эта возможность менять тембр голоса давала ему и возможность скрывать свою настоящую личину. Сам же примечал любые нюансы и в разговорах, и в поведении сообщников и, если что-то его настораживало, тут же избавлялся от ненадежных.

Когда у него созревала очередная идея, он тщательно продумывал план, проводил всю подготовительную работу, а уж затем по телефону вызывал тех, кто понадобится ему для решающей, заключительной фазы операции. И уж тогда в этих телефонных беседах в его голосе звучали металл и повелительные интонации. Тут он проявлял себя как настоящий главарь.

Расплачивался щедро, строго соблюдая сроки выплаты и размеры оговоренных заранее сумм и процентов, а потому подручным не было смысла обманывать его. Они верили в его силу и изворотливость. Операции, разработанные им, всегда проходили без единого срыва.

В телефонных переговорах они называли его коротко: Батя. Сам же он скромно именовал себя Наводчиком. Не крестным отцом, не главарем, не хозяином.

Наводчик. В этом прозвище была доля самоиронии — оборотной стороны мании величия. Эдакое нарочитое самоуничижение. Я, дескать, человек маленький, незаметный, а вон какими делами ворочаю. Вы же, людишки, — пешки в моих руках. Хочу — казню, хочу — помилую. В сущности, все вы — лишь средство для моего обогащения. Только вы, недалекие, об этом не подозреваете.

В том, что его власть над жизнью и смертью была скрытой, подспудной, находил он своеобразное наслаждение. Чувствовал себя всемогущим джинном, до поры до времени скрывающимся в обыкновенной бутылке из зеленого стекла, из которой он в нужный момент выпускал щупальца своей хитрости, жестокости и коварства. И люди, управляемые этими невидимыми щупальцами, были в их власти: одни убивали, другие же — умирали.

Как приятно было наблюдать за всем этим из-за зеленого бутылочного стекла! Это было даже приятнее, чем получать прибыль. Власть сладостнее денег. Особенно тайная власть. Так что свое инкогнито он сберегал не только из соображений личной безопасности.

О своих потенциальных жертвах Наводчик обычно знал все — или почти все. Собственно говоря, на тщательном, доскональном сборе информации и строился успех его налетов.

Он был прекрасно осведомлен о том, что Екатерина Петровна Семенова, безжалостно обреченная им на гибель, — или, как он любил выражаться, на «отстрел» — была одинокой незамужней женщиной с ребенком.

Но судьба матери и ее малыша Наводчика не занимала. Он не любил детей, считая их чем-то вроде крыс, которые лишь пищат, требуя жратвы, грызут и портят все подряд. Однако он умел входить к детям в доверие и покорять их наивные сердца: работают же некоторые дрессировщики с крысами, и те в результате прекрасно слушаются, выполняя самые сложные команды. Так он считал.

Быть может, его отвращение к детям объяснялось тем, что он ненавидел собственное детство и не любил вспоминать о нем.

Однако в тягостных сновидениях — он был ведь все-таки человекоподобным и по ночам видел сны — его мучили картины из далекого прошлого.

— Кто ты есть? — брезгливо спрашивал его отец. — Да ты — никто. Пустое место. Ноль без палочки.

Отец подливал себе в бокал из богемского стекла французское красное вино. Он не был заурядным пьяницей. Он любил смаковать изысканные напитки. И никогда не пьянел.

Возможно, сыну было бы и легче, если бы его родитель валялся после попоек под забором, попадал в вытрезвители, похабно ругался и даже дрался. Тогда у сына появился бы повод реагировать на отцовское пренебрежение ответным презрением. А так — так он ничего противопоставить не мог.

— Ты никто, никто, никто! — пространство сновидения множило, как ксерокс, это убийственное слово.

С каждым следующим повтором Наводчик чувствовал, что он тает, тает, постепенно превращаясь в ничто, в пустоту.

Вот он уже стал совсем бесплотным, прозрачным, так что сквозь его разреженное тело можно было при желании просунуть руку.

— Ты ноль! — подытожил отец и со стуком поставил на стол опустошенную бутылку из-под бургундского.

Несуществующее тело Наводчика, лишившись остатков веса, вдруг оторвалось от пола и зависло в воздухе.

Затем оно воспарило над столом и… юркнуло в пустую бутылку.

Отныне его бестелесность станет силой. Ноль превратится во всемогущего джинна.

Отец Наводчика давно покоится на Кунцевском кладбище, а кошмар все повторяется, почти каждую ночь. И за это Наводчик мстит миру, мстит людям — оттуда, из-под прикрытия бутылочного стекла. Мстит не во сне, а наяву. Он, кого прежде считали пустотой, стал властелином судеб.

И все-таки каждый раз в день операции его охватывало чувство тревоги. Когда видишь своими глазами, как все происходит, как-то спокойнее. Можно, в случае чего, вмешаться и откорректировать. А если находишься в стороне, вдали от разворачивающихся событий, начинают глодать сомнения: вдруг исполнители что-то напортачат, ошибутся или проявят ненужную инициативу.

Однако в стороне оставаться необходимо. На юридическом языке это называется «обеспечить себе алиби».

На этот раз свое алиби он решил обеспечить на собственной вилле в Болшеве. Проинструктировав в последний раз по телефону «мокрушников», непосредственных исполнителей задуманного, он еще засветло уехал из Москвы.

Вилла у него была отстроена, что называется, «по последнему писку»: тут имелось все, что необходимо для комфорта богатых, привыкших к роскоши людей. Но особым предметом его гордости была не сверкающая заморской плиткой ванная с джакузи и прочими оздоровительными приспособлениями, а настоящая деревенская банька, скромно стоящая на заднем дворе.

Ее-то он и попросил истопить Марью Устиновну, пожилую женщину, живущую неподалеку, в частном секторе.

Марья Устиновна взялась за дело с охотой, как бралась за всякую предложенную ей работу. Каждый приезд Наводчика сулил ей приличный заработок. То прибиралась, то готовила, теперь вот — банька. Она всегда радовалась, когда в окнах виллы загорался свет.

Итак, Марья Устиновна принялась за дело, а Наводчик тем временем отправился в Дом творчества кинематографистов, расположенный неподалеку. Ему нужны были свидетели, которые, в случае чего, подтвердят его алиби, причем свидетели с именем, внушающие доверие. А среди киношных знаменитостей — он это прекрасно знал — всегда найдутся люди, готовые выпить и закусить на халяву. А уж в баньке попариться — тем более. Это особый шик.

Наводчик любил повертеться в среде кинематографистов. Ему казалось, что их мир ему сродни: то же лицедейство, перевоплощение, грим. Сценаристы и режиссеры были, как и он, властелинами человеческих судеб. Только, в отличие от него, они вершили судьбами вымышленных людей. В этом они были слабее, чем он. А потому неизбежно должны были, как и прочие смертные, запутаться в его щупальцах.

Он часто посещал фестивали и премьеры, умел легко и элегантно знакомиться, был эрудирован и остроумен. Многие деятели кино знали его в лицо, принимали почему-то за преуспевающего критика.

Наводчик был уверен, что в Доме творчества обязательно встретит кого-нибудь из знакомых. Ну а если не повезет — что ж, тоже не проблема. Завязать новые контакты не так уж сложно.

Однако ему повезло. По дорожке уныло брели режиссер Крошкин и заслуженный артист республики Махальский. Деньги у них кончились, а выпить хотелось. Чтобы остудить творческую жажду, приятели вышли подышать свежим воздухом. Как и положено истинным художникам, они верили в чудо. И чудо действительно явилось им в лице Наводчика.

— Мне так одиноко, друзья мои, — патетически пожаловался он, — хоть вешайся. Так хреново на душе, что даже «Абсолют» не лезет в глотку.

Как он и предполагал, Крошкин с Махальским оказались людьми отзывчивыми. Они проявили великодушие и согласились разделить с ним и трапезу, и помывку в бане.

А Наводчик, ведя их к вилле, мысленно потирал руки. Руки-щупальца…

Водица с шипением выплескивалась на раскаленную каменку, березовые голики, источая свой терпкий лесной аромат, хлестали по раскрасневшимся телам, едва видимым сквозь густой пар.

Марья Устиновна уже не в первый раз приносила в предбанник очередную порцию кваса с хреном — своего фирменного ледяного напитка.

— Баня все грехи смоет, шайка сполоснет, — балагурил довольный Крошкин.

Махальский вторил ему низким поставленным голосом:

— Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка вдарилася.

Они блаженно взвизгивали, отдувались и пыхтели. Вот нежданная-то удача привалила? Что за отличный парень этот хозяин… как его там звать-то? А, неважно. Ух, хорошо…

А Наводчик то и дело выскакивал в предбанник. Но не кваску хлебнуть, а позвонить по радиотелефону: узнать, закончилась ли операция и была ли успешной. Но в ответ пока раздавались только длинные гудки.

Он возвращался в парилку, и Крошкин, помня о том, что они явились сюда с благородной миссией спасти человека от одиночества, интересовался:

— Ну как, друг, полегчало тебе?

— Нет еще, но, надеюсь, скоро полегчает, — честно отвечал Наводчик.

И вскоре снова выходил звонить.

Но полегчало ему лишь тогда, когда гости уже перебрались в гостиную виллы и развалились в глубоких креслах возле стола, накрытого Марьей Устиновной. Успели выпить по первой, когда на том конце провода наконец-то подняли трубку и коротко отчитались:

— Порядок, Батя. Все сработано чисто.

Наводчик выдохнул с облегчением и присоединился к киношникам. Теперь он мог позволить себе расслабиться.

— Благодарю вас, друзья мои. Мне полегчало. Выпьем же за творческую удачу!

«Абсолют» пошел хорошо. Наводчик взял хрустящий малосольный огурчик не вилкой, а прямо рукой.

Тонкой, чистой, ухоженной рукой, не обагренной ничьей кровью.

 

Глава 9

«Киндер-сюрприз»

Несколько рейсов подряд было отменено, и Сергею с Ванюшей пришлось дожидаться электрички.

Нервы у Сергея были напряжены до предела: с каждой отменой поезда таяла надежда на то, что он успеет к матери до прихода милиции.

Ванечка капризничал: он устал. К этому времени Катя обычно уже поила его чаем и укладывала спать. Мальчишке больше не хотелось ни ананасов, ни пирожков. Он просился к маме.

В здании вокзала было душно, на перроне — холодно. Куртка с Микки-Маусом годилась для дневных прогулок, а для ожидания на открытой платформе ноябрьской ночью была не слишком подходящей.

Наконец сипящие динамики все же прошепелявили об отправлении дальней, александровской электрички. Обычно она не останавливалась в Мамонтовке, но на этот раз, слава богу, в диспетчерской сообразили, что негоже оставлять скопившийся люд без промежуточных станций.

Народу в вагон набилось много. Сергею пришлось стоять, Ванечку удалось пристроить на краешек сиденья, откуда он все время соскальзывал. Электричка — не троллейбус: здесь почему-то не принято уступать места детям.

Сергей встал вплотную к мальчику, охраняя его и от падений, и от сквозняков. Ваня доверчиво привалился щекой к пуховику Грачева. Глаза его слипались. Он ерзал щекой по стеганой ткани, как по подушке, пытаясь пристроиться поудобнее.

— Усатый, — недовольно канючил он, — чего у тебя в куртке? Камень?

— Ну какой камень, Иван? Там пух, как в одеяле. Может, на пуговицу наткнулся?

— Ты что? Какая пуговица?

Сергей провел рукой по боку — точно: круглое, выпуклое. Да это же «киндер-сюрприз» в кармане!

— Ты обнаружил клад, — сообщил он и вытащил шоколадное яичко в разноцветной фольге.

У Ванечки сразу же сна ни в одном глазу. Захлопал в ладоши, спрыгнул с сиденья:

— «Киндер-сюрприз»! А можно, я сразу съем? Шоколадка вкуснее, чем ананасы!

Сидящий рядом дядечка недовольно дернулся от пронзительного детского голоска, однако промолчал и зажмурился покрепче: видно, все-таки чувствовал, что, перестань он притворяться спящим, место ребенку придется уступить.

Ванечка сдирал фольгу, соря обрывками на колени дядечке-притворе. Потом впился зубами в острый конец яйца, прокусил дырочку, приложил к ней глаз, пытаясь угадать, что за чудо скрывается там, в таинственной шоколадной темноте.

— Гремит!

— Может, бомба, — предположил Сергей.

Дядечка приоткрыл глаза и опасливо покосился на шумных соседей: не взорвут ли? И опять размеренно засопел, всхрапнул даже для пущей убедительности.

Ванечка наконец откусил добрую половину яйца. Сергей сверху увидел там крошечный телефончик. Увидал игрушку и Ванечка.

— Ух ты! — У него перехватило дыхание. — Как настоящий!

Вещичка действительно была изготовлена филигранно. Миниатюрный диск конечно же не крутился, зато малюсенькая трубочка снималась с аппарата. И разумеется, мальчик тут же снял ее, приложил к уху:

— Алло!

Грачев обрадовался: игра поможет скоротать томительную дорогу. И тут же включился в игру:

— У меня зазвонил телефон. Кто говорит?

— Слон! — прогудел Ваня баском. Они понимали друг друга с полуслова.

— Откуда?

— От верблюда.

— Что вам надо?

— Шоколада.

— Так у вас же есть! — сказал Сергей.

— Где? Ах да, — и мальчик аккуратно положил крошечную трубку на аппарат. Потом стал медленно, смакуя, доедать яичко.

Катя так редко покупала ему шоколад.

— От него аллергия, — уверяла она. Но это было неправдой: ее сын никогда не страдал ни диатезом, ни чем-либо подобным. На аллергию она ссылалась лишь для того, чтобы лишний раз не произносить этого гнетущего слова: «дорого».

Проехали Мытищи. В вагоне поредело. Вышел и внезапно «проснувшийся» дядечка.

Сергей присел на освободившееся место, и сразу накопившаяся усталость — и физическая, и нервная — навалилась на него. «Только бы не проспать остановку», — мелькнуло в голове сквозь дрему.

Ванечка не тревожил его. У него было занятие. Сначала мальчик вел телефонные переговоры на два голоса, изображая крокодилов, требующих прислать галоши, или газелей. Потом пошла чистая импровизация:

— Алло, это ты, сынок? Узнал, надеюсь?

Пауза. Ваня выслушивал невидимого собеседника.

— В эту пятницу. За двадцать минут до закрытия.

Снова молчание. Оно длится ровно столько, чтобы на другом конце провода успели ответить.

— Хорошо, — одобрительный, поучающий тон. — Вдвоем с Негативом. Он знает маршрут.

Сергей, борясь со сном, пробормотал:

— С каким негативом?

На что Ванечка, зажав микрофон трубки ладонью, отозвался раздраженным, совсем не характерным для него голосом:

— Закрой дверь. Тебе давно спать пора.

«И правда, пора, — послушно подумал Грачев. — Закрой дверь… Осторожно, двери закрываются… Не проспать бы остановку… Мамонтовка… Мамон… мама…»

 

Глава 10

Предатель

«Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою: благословенна ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших…»

Это было первое детское воспоминание Сергея Грачева. Тихие слова молитвы он всегда слышал сквозь сон. Только сквозь сон, потому что, как только он открывал глаза, Надежда Егоровна тут же замолкала.

Времена были такие — атеистические времена. И если бы мальчик вдруг повторил молитву на людях, в детском саду или, позже, в школе, то не избежать бы ему строгого допроса. И тогда он, не дай бог, на всю жизнь мог усвоить, что верить в Господа — позорно и вредно.

Это сейчас в церковь тянутся все кому не лень. Кто ради моды, кто для развлечения. А Надежда Егоровна Грачева веровала всегда, даже в самые безбожные периоды жизни нашей. Веровала горячо и глубоко, не выставляя свою религиозность напоказ, но и не пропуская ни церковных служб, ни постов.

Младенца Сергея она носила крестить сразу после роддома, тайком от родственников. И лишь через много лет показала сыну маленький латунный крестик, который бережно хранила в резной шкатулке.

Когда-то Надежда Егоровна мечтала стать учительницей, да не пришлось. Так и проработала до пенсии красильщицей на камвольном комбинате.

Но любовь к детям осталась. Когда Сережа был ребенком, в доме вечно толклись его друзья и однокашники, и не было у них от Надежды Егоровны секретов. Да и теперь некоторые навещают, только все реже: некогда, обзаводятся собственными семьями.

Надежду Егоровну очень беспокоило то, что Сережа, не в пример остальным, никак не женится.

— Больно уж ты разборчивый, — сетовала она. — А обо мне подумал? Глядишь — так и не успею внуков понянчить.

— Еще и правнуков успеешь, мать! — отшучивался Сергей. — Ты сто лет жить будешь.

— Твоими бы устами, — вздыхала Надежда Егоровна. — Вот скажи, чем тебе, к примеру, Катя Семенова плоха?

— Всем хороша, да рыжая слишком, — смеялся он. — Говорят же: рыжий да красный — человек опасный.

— Глупый ты у меня… Когда только поумнеешь?

— Скоро. Только докторскую защищу…

— Следующая станция — Мамонтовка. Граждане пассажиры, при выходе из вагонов не забывайте свои вещи.

Сергей очнулся: к счастью, не проспал. Вещей у него не было, зато пришлось взять на руки Ванечку, которого сморил сон.

К дому Надежды Егоровны добрались без приключений. На всякий случай Сергей вошел не в калитку, а приблизился к дому через одному ему известную дыру в заборе.

Прильнул к окну: кажется, все тихо. Хозяйка одна, гладит выстиранное белье.

Вошел без стука. Мать от неожиданности ойкнула и перекрестилась:

— Сережа? Ты откуда в такую пору?

— Тише, мать. — Он уложил Ванечку на тахту, снял с него шапочку, стал расстегивать сапожки.

— Рыжик, — узнала Надежда Егоровна. — А где же Катюша?

— Она… — Сергей запнулся. — Короче, мать, вот что. Пусть Иван побудет пока у тебя.

— Разуйся, Сережа, а мальчика я сама раздену. Гляди, как наследил.

— Наследил… наследил я сегодня много. Ну, мать, мне пора. Побежал. Ты извини, что наследил.

— И не перекусишь?

Тут проснулся Ванечка, уставился на Сергея:

— Усатый! Ты что, уходишь?

— Дела, Иван.

Мальчик спрыгнул с тахты, обхватил ногу Грачева:

— Нет! Нет! Я с тобой! — Он всхлипнул. — К маме!

— А в чем дело? Случилось что? — заволновалась Надежда Егоровна.

— Некогда, мать, прости. Я тут… наобещал человеку, — он кивнул на Ваню, — пирожков с повидлом, так что ты уж постарайся, а? И на печке полежать, наверху.

— Не хочу на печку, хочу к маме, к маме, к маме, — зашелся в плаче мальчик, не отпуская ногу Сергея.

Тот разжал детские пальцы — в спешке это получилось грубовато. Выскакивая за дверь, услышал за спиной пронзительный Ванин возглас:

— Ну и уходи! Предатель!

 

Глава 11

Хороший мужик

Ребенок пристроен надежно, один камень свалился у Сергея с души. Но оставалось этих камней еще видимо-невидимо.

Совершенно неясно, что делать дальше. Сейчас бы посоветоваться с опытным юристом. Но время близится к полуночи, юридические консультации давно закрыты, теперь уже — до понедельника.

Да и как отнесется официальный юрист к человеку, сбежавшему с места преступления, против которого — все улики, которого в буквальном смысле схватили за руку? В лучшем случае, скажет:

— Вы, гражданин, честно расскажите все как было, как вы убивали. А я, так и быть, соглашусь стать вашим адвокатом на суде. Возможно, мы с вами вместе найдем смягчающие обстоятельства: ревность, например, состояние аффекта, — и тогда вам дадут не высшую меру, а, скажем, лет пятнадцать строгого режима. Хотя, извините, при чем тут ревность, если ограблена касса и кроме вашей знакомой убит еще один ни в чем не повинный человек. Да и к тому же сопротивление при задержании. Может, тот милиционер, которого вы перекинули через голову во время побега, повредил себе шейные позвонки? Так что, увы, надеяться на оправдательный исход нет оснований. Отдохните пока, а мы тем временем сообщим о вас куда надо. Иначе нас, извините, обвинят в сокрытии информации, важной для раскрытия преступления…

А в самом деле: обязан или не обязан юрист в консультации сообщать о таких случаях «куда надо»? Скорее, обязан. Это же не священник, хранящий тайну исповеди. И не доктор с его клятвой Гиппократа и врачебной тайной.

Так что обращение в консультацию отпадает. Ах да, ведь все равно же — уик-энд. Как выражается Антон — уик. Энд. Конец.

Неужели все кончено? Неужели нет никакого выхода? Не может этого быть. Быть этого не может.

Мысль Сергея лихорадочно работала. Он вспомнил любимую поговорку отца: «Из каждого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода».

Хоть бы один отыскать!

Как жаль, что не было времени посоветоваться с мамой. Спешил. Могли застукать, забрать на глазах у нее и Ванечки. Да и все равно, с мамой о таком — невозможно. Она из другого мира, у нее больное сердце.

Но Сергей и так знал, какой совет могла бы дать ему мать.

— Молись, сынок. Бог милостив, — вот что сказала бы Надежда Егоровна.

И вдруг он поймал себя на том, что губы его шепчут:

— Отче наш, Иже еси на небесех…

Молитва включилась в нем сама собой, хотя он никогда не произносил ее. Просто всплыла откуда-то из глубин памяти. Мама, мама, спасибо тебе за то тихое ночное бормотание.

— …Да святится имя Твое, да придет царствие Твое…

Он читал «Отче наш» по дороге к станции, продолжал читать, свернув не в сторону перрона, а совсем в другую: к местной почте.

— …Да будет воля Твоя яко на небеси, и на земли… Хлеб наш насущный даждь нам днесь: и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим…

Телеграфное и телефонное отделения почты работали круглосуточно.

— Что вы хотели? — спросила Грачева девушка за стеклянной перегородкой.

— Я…

А в самом деле, что он хотел? И зачем зашел сюда?

Ответ явился неожиданно. Вдруг словно возникла перед ним приземистая фигура на коротких мускулистых ногах. Черные жесткие волосы, ранняя морщинка между бровями…

Геннадий Дементьев! Гена! Как же он сразу о нем не вспомнил?

Вот кто ему сейчас нужен, вот кто сумеет помочь в беде!

Давно не общались? Ну и что, Геннадий вспомнит старого знакомого. Такие, как он, никогда и никого не забывают. У этого цепкого, ухватистого человека, чем-то похожего на морского краба, не память, а настоящая копилка.

— Я жду, — постучала по стеклу девушка.

— Ах да, простите. Мне бы позвонить в Москву. Это заказывать или по автомату?

— Возьмите жетончики, — ответила девушка. Перед ней стоял портативный черно-белый телевизорчик, она смотрела гангстерский сериал. На экране бандиты стреляли друг в друга, и, поскольку изображение не было цветным, на рубашках убитых оставались черные дырочки. Как та, у Кати…

Сергей поспешно прошел в кабинку, достал из нагрудного кармана потрепанную записную книжку. Какая удача, что он не положил ее в сумку.

Буква Д. Дементьев. Два телефона — домашний и рабочий. В скобках после служебного номера пояснение: Московская городская прокуратура. Геннадий Иванович Дементьев работал там следователем.

…По домашнему номеру — долго-долго длинные гудки. Сергей уже собирался повесить трубку, когда автомат все-таки щелкнул, проглатывая жетон, и сонный женский голос протянул с недовольным зевком:

— Ну Му-усик! Это ты? Чего тебе еще?

Сергей прокашлялся:

— Простите… Мне бы Геннадия.

Женщина, кажется, никак не могла до конца проснуться:

— Да ладно дурачиться, Мусик.

— Я не Мусик. То есть… Пожалуйста, если можно, Геннадия Дементьева.

— Ох! — спохватилась собеседница. — А кто это?

— Вы меня не знаете. Я его старый знакомый.

— Приличные люди, между прочим, после одиннадцати не звонят.

— Виноват. Не сердитесь, ради бога. Но он мне срочно нужен. По очень важному делу.

— А по какому? — спросила женщина.

— По личному. И общественному одновременно.

— Государственной важности, что ли? — с ним явно кокетничали.

— Возможно, — сухо ответил Сергей, давая своим тоном понять, что ему не до шуток.

— Нет его. — Собеседница, кажется, обиделась. — На службу звоните. Он там днюет и ночует.

— Дементьев слушает.

— Геннадий, вы, возможно… Ты, может, вспомнишь меня — я Сергей Грачев. Из МИФИ.

Сергей изрядно робел. Отрывает человека от дела из-за своих личных проблем. Тот, наверное, и без того заморочен. Скоро полночь, а он все еще трудится.

Дементьев вспомнил его буквально в ту же секунду. Ну и память.

— Грачев! — воскликнул он. — Какими судьбами?

В его голосе сквозило не только удивление, но и явная радость. «Как приятно, — подумалось Сергею. — А ведь мог сразу отшить меня. Особо теплых отношений между нами никогда не было. Но, видно, время сглаживает даже старую неприязнь…»

— Ты прости, что беспокою. Мне бы с тобой посоветоваться.

— Нет проблем! — с готовностью отозвался Геннадий.

Есть же еще на свете отзывчивые люди.

— Я тут… понимаешь… влип в одну историю.

— Спокойнее. Не волнуйся так. Излагай.

Но Сергей волновался, мялся, не знал, с чего начать. А телефонный автомат глотал и глотал жетончики, один за другим. Дементьев, видимо, устал ждать.

— Ну вот что, — предложил он. — Я чувствую, разговор не телефонный.

— Пожалуй.

— Хочешь, встретимся?

— Ох, спасибо. А тебя это не очень затруднит?

— С удовольствием повидаюсь. Можешь прямо сейчас ко мне приехать. Я тут все равно один загораю. Никто нам не помешает.

— К тебе — это в прокуратуру? А нельзя где-нибудь в другом месте?

— В другом так в другом, — без раздумий согласился следователь. — Назови, где тебе удобно. Хоть в кафе, хоть в подворотне, хоть в метро.

— В метро, — сказал Сергей и глянул на часы: до закрытия еще есть время, он успеет.

— Называй станцию, — деловито произнес Дементьев.

— «Ботанический сад», — выпалил Сергей.

— «Ботанический»? Отлично. Чтобы не разминуться — договоримся: у последнего вагона по движению от центра. А то там два выхода…

— Спасибо тебе огромное. А это ничего, что уйдешь с работы? Удобно?

— А работа не волк, — хохотнул Геннадий. — Во сколько подойдешь?

Сергей прикинул:

— Точно не знаю. Но после двенадцати. Может, в половине первого.

— Ладно. До встречи.

«Какой хороший мужик, — с благодарностью думал Сергей, подъезжая на электричке к Москве. — И почему я его прежде недолюбливал? Сам не пойму. Вот с кем надо было бы сдружиться…»

И «хороший мужик» тоже думал о нем в это время в своем следовательском кабинете.

На столе перед ним лежала фотография его давнего знакомца Сергея Грачева. Это было фото из паспорта, увеличенное и распечатанное в сотнях экземпляров.

«Разыскивается особо опасный преступник…»

 

Глава 12

Пожар

Грачев знал Геннадия Ивановича Дементьева уже шесть лет. А если точно: Сергей почти не знал Дементьева.

Если бы кто-нибудь спросил его: «Что ты думаешь о Дементьеве», он бы ответил: «Человек как человек. Смурной какой-то, но вообще ничего. Серьезный».

Хотя такого вопроса Сергею никто задать не мог. Общие знакомые (молодая семейная пара, Сережины ровесники) считали, что все их друзья — друзья между собой. В общем, так оно и было. Разношерстная, не меняющая свой состав компания собиралась два раза в году на дни рождения мужа и жены, а между этими праздниками все изредка перезванивались — вначале просто так, потом чаще по делу.

Но если бы кто-нибудь спросил Дементьева: «Геннадий Иванович, как вы относитесь к Сергею?» — Дементьев отшутился бы. Он всегда говорил что-нибудь смешное, когда не хотел отвечать впрямую. Полагая, что следователю без этого не обойтись.

Он уже тогда считал, что все должны звать его по имени-отчеству (хотя этого никто не делал) и вообще сам у себя был на хорошем счету.

Шесть лет назад теплым сентябрьским вечером шумная компания вышла из электрички и направилась к даче по петляющей тропинке. Хозяева шли впереди, показывая дорогу. Остальные плелись за ними, разбившись по двое-трое, болтая и заливаясь смехом над анекдотами.

«Симпатичная девчонка, но какая дура», — подумал Сергей, бросив взгляд на блондинку, шедшую впереди. Она без умолку болтала с подругой и при этом «строила глазки» ее парню.

Сергей отвлекался от них, слушая очередной анекдот, который рассказывал курчавый подвижный юноша. Он был тут настоящим заводилой.

А Гена — коренастый, низкорослый, с бровями, сросшимися у переносицы, отчего лицо его казалось сосредоточенным, — лишь чуть усмехался, когда вся компания выдавала залп смеха после анекдота.

Гена — Геннадий Иванович Дементьев, дипломник юрфака, проживающий в городе Москве, отслуживший во внутренних войсках, холостой и без вредных привычек — шел и смотрел на светловолосую девушку, идущую впереди. Верней, на ее ноги в облегающих новомодных «резиновых» джинсах. Смотрел и думал: «Почему она разговаривает с ними, а не со мной?» И молчал, размышляя, как бы заговорить с юной особой, как бы сделать так, чтобы она обратила внимание на него, Геннадия Ивановича, рассмеялась его шутке.

— Расскажите-расскажите, что у вас там такое смешное, — обернулась блондинка.

И пока Гена решал, как ответить ей легко, весело и остроумно, Сергей сказал:

— Знаешь, есть такая поговорка у физиков: «Сколько поле не квантуй, все равно получишь… — сделал паузу и закончил: —…бесконечность».

Все расхохотались.

— Вы все тут физики? — улыбаясь, спросила блондинка.

— Да что вы, милая барышня! Обижаете. Я вот — журналист. Писака-марака, — воскликнул курчавый юноша.

— А Геннадий — будущий юрист, правозащитник, — добавил Сергей, удивляясь и радуясь, что такие разные люди, как журналисты, физики и юристы, могут запросто собраться, потравить анекдоты и отпраздновать день рождения.

— Правозащитники — это те, которые все в Америку эмигрировали, — сказал Геннадий.

И подумал, глядя на Сергея: «Нарывается, сопляк».

«Нарывается, жлоб», — подумал, глядя на Геннадия, Сергей, а вслух сказал:

— Да вы, батенька, консерватор.

«Симпатичный мальчик. Надо им заняться», — глянув на Сергея, подумала блондинка.

Наконец пришли. Дом был небольшой, но двухэтажный, маленький участок отделен от соседних высоким, доска к доске сколоченным забором.

Гости стали восхищаться забором, непроницаемым для соседских взглядов, и тем, как добротно и прочно построен дом. Хозяин гордо объяснял:

— Да, мой дед все на века строит. У него всегда вещи на своих местах: инструмент под рукой, порядок идеальный.

То, что старший хозяин дачи пунктуален и предусмотрителен на все случаи жизни, было заметно. Сергея поразило, что около печки, на аккуратной деревянной полочке, вбитой в стену, лежало несколько пар холщовых рукавиц и стояла баночка, на которую поверх аптечной этикетки «Синтомициновая эмульсия» была приклеена бумажка с надписью: «От ожогов».

Дамы стали чистить картошку, кавалеры принесли воды, открыли водку и начали праздновать, не дожидаясь, когда сварится картошка. Все это происходило на веранде.

— Мальчики, что же вы без нас?

— Куда же без вас. Просим!

— Благодарим. Именинник, за тебя.

Картошка сварилась, консервы были открыты, все выпивали, закусывали, говорили.

Стали выяснять, кто же по профессии дед хозяина. Оказалось, что врач.

— Золотые руки у человека. И лечить, и строить умеет.

— Здорово. Такое редко бывает, — включился в разговор Сергей.

— А должно быть часто, — подал голос Геннадий. — Есть профессии, которые требуют от человека знаний и навыков во всех областях жизни.

Многозначительно помолчал и тут же заметил, что блондинка посмотрела в его сторону. Но тут опять влез этот сопляк Сергей:

— Да нет таких профессий. Просто все люди разные. Если ты врач и дачи строить умеешь — это очень хорошо. Но твоим пациентам важно, чтобы ты умел лечить.

— Вот я буду следователем. Следователь должен знать все.

«Вот уперся», — подумал Сергей, а вслух сказал с улыбкой:

— А я вот буду физиком и, кроме физики, ничего знать не желаю.

Все засмеялись. Курчавый весельчак-журналист процитировал:

— «Если бы я знал, что такое электричество!» — и добавил: — Вы так спорите, аж небеса трясутся.

Действительно, где-то вблизи громыхнуло, за окном стало темнее, по крыше веранды застучали капли.

— Неужели мы будем сидеть в темноте? — воскликнула блондинка, всплеснув руками так, что звякнули браслеты.

— Нет, это чуть позже, — успокоил ее курчавый, вызвав всеобщий смех. — А сейчас — дискотека!

Вскочил, врубил магнитофон на полную громкость. Зазвучала ламбада, блондинка была приглашена им на танец.

— Цветомузыка! — Обнимая блондинку за талию, журналист то и дело подруливал к двери и щелкал выключателем. Под потолком то зажигался, то гас плетеный шар из грубых красных ниток. — Да будет свет! А темнота — попозже!

Кружился с блондинкой по комнате, переходя с ламбады на польку, потом на танго.

Еще одна пара пошла танцевать: Сергей протянул руку подруге хозяйки — и они стали изображать нечто немыслимое, похожее на чарльстон, буги-вуги и русскую плясовую. На ходу поменялись партнерами — Сергей стал отплясывать с блондинкой.

Хозяйка, глядя на них, хохотала и раскладывала картошку по тарелкам, хозяин разливал водку.

А Геннадий Иванович Дементьев, будущий следователь, сидел на своем месте и не сводил взгляда с руки Сергея на бедре, обтянутом черными «резиновыми» джинсами. Ему хотелось танцевать с блондинкой, но никто об этом конечно же не догадывался.

Вдруг погас свет, смолкла ламбада, блондинка пронзительно завизжала, другая девушка тихо охнула:

— Ой, мамочки, что это?

На полу, рядом с дверью, трещал пучок ослепительных искр, и тут же задымился дощатый пол, пламя поползло по стене.

— Проводка горит! — крикнул Сергей.

Вот он, шанс! Вот она, молниеносная реакция, помноженная на профессиональную наблюдательность! В углу за печкой стоял новенький огнетушитель — Дементьев отметил эту важную деталь, как только вошел. Сейчас он сгруппируется, прыжок, и схватит огнетушитель…

Но кто-то сбил его с ног. Падая, он успел ударить этого сбившего.

— Пробки! Электричество вырубите! — хрипел Сергей, согнувшись от удара.

И, наконец распрямившись, схватил с пола домотканый ковер, бросил его на пламя и стал затаптывать огонь.

— Ты жить расхотел, что ли? Это же проводка горела, тебя бы через струю шарахнуло насмерть, — сказал Сергей Геннадию, когда огонь был потушен.

— «Если бы я знал, что такое электричество», — задумчиво произнес курчавый и добавил, обращаясь к блондинке: — Вот теперь будем сидеть в темноте.

Правда, и теперь в темноте не сидели. Зажгли свечи. Пили, смеялись. Пели — почему-то одну и ту же песню — «Гудбай, Америка».

Геннадий молчал. В общем-то, он понимал, что Сергей в какой-то мере спас ему жизнь. Но и настроение испортил. Он не смотрел на Сергея. И на блондинку больше не смотрел.

Когда все разбрелись по комнатам, блондинка остановилась возле Сергея и попросила:

— Дай огонька, — в ее длинных тонких пальцах белела сигарета.

Сергей подошел, щелкнул зажигалкой. Поглядел ей в глаза — все ясно, глаза призывно блестели. Несколько секунд в нем происходило нечто вроде схватки — природы с брезгливостью. Победила брезгливость. Он не пошел за ней, а с поклоном произнес: «Доброй ночи».

И завалился спать на диване у стола.

Из всего происшедшего тогда Геннадий Дементьев сделал вывод: надо совершенствовать свои знания во всех областях жизни.

И еще — не надо больше видеться с Сергеем. Почему? Да просто не хочется.

Но видеться приходилось — раз в полгода они встречались на дне рождения. Дементьев учился, пополнял свои знания, защитил диплом, начал работать в городской прокуратуре. И каждый раз, встречаясь с Сергеем, приветливо здоровался и поддерживал разговор. Ведь самообладание и вежливость у юриста всегда на высоте.

Конечно, Дементьев давно забыл блондинку и обстоятельства первой встречи с Сергеем тоже не вспоминал — он не любил держать в памяти бесполезную информацию.

Но Сергей его раздражал. Тем, что был легким в общении, веселым человеком, к тому же талантливым физиком, перспективным ученым. Раздражало и то, что он заботится о какой-то женщине с маленьким ребенком, которая ему не родственница, не любовница, а названая сестра. В общем, нелюбовь следователя Дементьева к молодому физику Грачеву была подспудной, тяжелой, глубоко затаившейся.

 

Глава 13

Служба или дружба?

Вот такие подробности из прошлого припомнились следователю Дементьеву после звонка Грачева. Воспоминания не заняли у него много времени. Картинки былого промелькнули, точно череда коротких кадров, смонтированных рукой умелого режиссера. Не память, а копилка. В положенный срок копилку разбивают, и вся мелочь высыпается из нее. А сейчас этот срок подошел, вот все сразу и посыпалось, зазвенело, вспомнилось.

Черно-белая фотография преступника, лежащая перед ним на столе, казалось, обросла плотью, наполнилась цветом. Глаза на ней даже будто бы стали карими. Честные такие глаза. И взгляд открытый. Что-то все-таки мешало Дементьеву поверить до конца в преступление Грачева. Не мог этот человек так кроваво расправиться с двоими, в том числе — с молодой женщиной.

Однако факты есть факты, а внешность бывает обманчивой. Иные так умело маскируются, что их никогда ни в чем таком не заподозришь, а копни поглубже — злодей из злодеев. У Дементьева, старшего следователя, уже был опыт общения с подобными мерзавцами.

Геннадий Иванович был реалистом, и факты для него всегда значили больше, нежели личные ощущения. Взяли человека с поличным — значит, виноват. Тем более что, как ему известно, судебные медики установили: кассирша и охранник скончались буквально за считанные минуты до приезда милиции — Грачев не успел скрыться.

И вот особо опасный преступник, на поимку которого подняты самые лучшие милицейские подразделения, сам идет к нему в руки. Да это же невиданная удача!

Это шанс перепрыгнуть на следующую ступеньку должностной лестницы — Геннадий Дементьев был неравнодушен к своей карьере.

Нет, он никогда не унижался до того, чтобы лебезить перед начальством, льстить, пытаться правдами и неправдами пролезть в любимчики. Он поэтапно строил свою карьеру, как некоторые строят дачи, — обдуманно, упорно и кропотливо. Шел наверх шаг за шагом. Вернее — шажок за шажком. И вот судьба дарит ему случай, когда можно наконец прыгнуть, взлететь.

Он, кого до сих пор коллеги уважали лишь за добросовестное следование служебным инструкциям — а придерживаться инструкций было твердым принципом Дементьева, — станет героем! Настоящим героем дня.

И тогда — о! — тогда он решительно запретит своей супруге называть его этим противным слащавым имечком «Мусик». Пусть зовет «любимым», «дорогим» или, еще лучше, просто Геннадием. Никаких Мусиков. Герой не может быть Мусиком.

— Опергруппе приготовиться на выезд, — распорядился Дементьев. — Будем брать Грачева Сергея. Я тоже поеду: преступник должен выйти на меня… — Он подумал и добавил: — В любом случае брать только живым.

Нельзя сказать, что совесть не мучила его. Все-таки он устраивает ловушку не просто знакомому, а доверившемуся ему человеку.

Распоряжение брать живым диктовалось, конечно, в первую очередь соображениями делового порядка: преступление совершено не одиночкой, необходимо найти сообщников. Но был и еще мотив, в котором Дементьев не признавался самому себе: ему хотелось, чтобы Грачев уцелел. Не хотелось думать о том, что он собственной волей может лишить Сергея жизни.

Хотя если дело дойдет до суда, то всякому, мало-мальски знакомому с Уголовным кодексом, ясно: убийство, совершенное в пункте обмена валюты, должно караться «вышкой». Но пусть это решение вынесут судьи и присяжные заседатели. У следователя другая задача.

Дементьев слыл среди коллег человеком с железными нервами. Он и сам не сомневался в справедливости подобной репутации. Всегда был уверен в себе, в любой ситуации не колебался.

Может быть, эта глубоко укоренившаяся уверенность и стала причиной того, что, дрогнув, допустив явную оплошность, он ее не заметил.

Оплошность заключалась в том, что, застигнутый врасплох неожиданным звонком Грачева, следователь не распорядился выяснить, откуда тот звонил.

Вернее, такая мысль у Геннадия мелькнула, но он отмахнулся от нее: зачем? Добыча и без того сама шла к нему в руки.

Да, Геннадий Дементьев дрогнул — и не ощутил этого. Он считал, что дрогнуть человек может лишь от страха, горя или другой давящей ситуации. А на деле — такое иногда случается и от радости.

Следователь ошибся. А всякая ошибка, даже незначительная, влечет за собой непредсказуемые последствия.

Пока формировали группу захвата, Геннадий Иванович дозвонился домой к своему непосредственному начальнику и высказал готовность лично заняться «делом Грачева». Нет, он не напрашивался — это могло быть не так понято, — а вызывался добровольно взять на себя самую тяжелую работу.

Получил согласие. И санкцию — действовать на первом этапе расследования по своему усмотрению — тоже получил.

Спустился к машине. Скомандовал водителю:

— К метро «Ботанический сад». Тот выход, что ближе к Яузе, к мостику.

Оперативникам уже были розданы фотографии Грачева и сообщены его приметы.

Старший следователь прокуратуры, юрист первого класса Геннадий Дементьев откинулся на спинку сиденья и подумал о том, что теперь уж не так долго ждать следующей должности — следователя по особо важным делам. На их профессиональном жаргоне сию должность не без нежности называли «важняк».

 

Глава 14

Мусик

А Сергей Грачев в это время приближался к Москве, окрыленный надеждой. Скоро ему протянут руку помощи. Скоро обозначится тот единственный выход из западни, в которую он попал.

Ему вспомнилось, как обменивался рукопожатием Геннадий. Считается, что манера здороваться многое говорит о характере человека. Дескать, если мужчина подает руку ладонью вверх, значит, желает главенствовать. Если вниз — готов подчиниться. Слабое, вялое пожатие — характер мечтательный, пассивный. Энергичное же пожатие говорит о напоре и агрессии.

Геннадий Дементьев, приветствуя, всегда обхватывал руку со всех сторон — и сверху, и снизу одновременно. Будто в тиски зажимал. Не тряс, но долго не отпускал. Иногда становилось невыносимо, хотелось поскорее высвободить руку, хотя Геннадий никогда не причинял боли. Ладонь у него была какая-то противно влажная. Ноги он при этом обычно расставлял широко, точно борец перед началом раунда. «А ну-ка попробуй справиться со мной!» — выражала эта поза. Краб. Вылитый краб с клешнями.

Но сейчас Сергей ощущал себя таким слабым, таким беспомощным, что был бы рад, если бы Дементьев крепко сжал его ладонь. Ту самую, с которой он совсем недавно смывал кровь.

Беглец искал опоры. Почва уплывала у него из-под ног. А на Геннадия, с его-то борцовской стойкой, сам Бог, казалось, велел опереться.

Скорей бы уж наступил момент долгожданной встречи.

«Скорей бы уж наступил момент долгожданной встречи!» — торопил время и Дементьев.

Он был доволен, что Грачев выбрал местом свидания именно эту станцию метро, а не какую-нибудь другую, где много переходов с одной линии на другую и легко запутаться в эскалаторах и пересадках. На «Ботаническом» не заблудишься и не разминешься. Преступник сам себе вырыл яму.

К тому же эта станция и днем-то довольно безлюдна, а к ночи и подавно. Захват можно будет произвести без помех. Просто дождаться у последнего вагона — и все.

А когда они возьмут Грачева, то сопровождать его в КПЗ он не станет. И в свой кабинет сегодня уже не вернется. Он, Геннадий Иванович, с чувством выполненного долга отправится домой.

Супруга, блестя от ночного крема, приподнимется с подушки, сонно протянет пухлые губы для поцелуя. И тогда он — он, а не она! — произнесет:

— Спи, Мусик.

— Ммм? — удивленно протянет она. Тоже ведь, плутовка, не любит, когда ее так называют.

— Ничего-ничего, Мусик, — как ни в чем не бывало скажет Геннадий. — Я пойду ополоснусь. Пустяки, слегка устал: только что одного убийцу взяли. Ужин сам подогрею, ты не вставай, Мусик мой маленький.

Следователь женился недавно. Всего несколько месяцев как обзавелся женой.

Когда он роздал коллегам официальные приглашения на свадьбу, те не могли прийти в себя от изумления. Даже сразу слов не находили, чтобы радостно, от всего сердца поздравить жениха.

Дементьев слыл таким службистом, таким сухарем, что его трудно было представить в роли влюбленного. Считали, что он либо останется до старости бобылем, либо если решит жениться, то уж только по расчету. На дочери министра юстиции, как минимум.

Однако Геннадий сиял, как медный самовар, и сомнений быть не могло: влюбился. По уши.

Свою пассию он встретил в «Пирожковой», расположенной неподалеку от здания прокуратуры.

Многие следователи бегали туда наскоро перекусить. Дементьев же обычно приносил с собой из дома бутерброды и котлеты, завернутые в фольгу, и съедал их в полном одиночестве, запивая чаем из термоса. Он не признавал общепита. Ему казалось, что в кафе и посуда плохо вымыта, и еду готовят в антисанитарных условиях.

Но в тот роковой вьюжный день, в конце зимы, в его кабинете прорвало батарею отопления. И прибывшие сантехники из аварийной службы явились ликвидировать протечку в таких суперантисанитарных спецовках, что принимать пищу в непосредственной близости от них Геннадий Иванович не мог.

Исключительно по этой причине он составил компанию своим сослуживцам. Направился вместе с ними в «Пирожковую».

Анжелика стояла на раздаче, но Дементьев ее даже не заметил. Потому что, прежде чем расплатиться, он разломил пополам пирожок с рисом и внимательно изучал его содержимое.

И вдруг над его ухом раздалось мелодичное, жеманное:

— Может, тебе еще микроскоп дать, Мусик?

Геннадий поднял голову, и… взгляд его уткнулся в глубокое декольте, явно не форменное, не казенное, хотя и на казенном белом халате. Над этим фасонным вырезом старательно потрудилась его хозяйка, и в результате халатик выставлял напоказ все то, что должен был, по замыслу создателей спецодежды, скрывать.

А показать было что. Ох, этот пышный бюст точно две плотно притиснутые друг к другу дрожжевые булочки. А чуть повыше — едва наметившийся второй подбородочек, такой гладенький, такой соблазнительный. И дальше, дальше… пухлые губки, припудренный курносый носик и широко расставленные глаза, почему-то обрамленные изумрудно-зелеными ресницами. Позже Геннадий выяснил почему. Дело в том, что Анжелика, гордясь своим необычным именем, не один раз прочла от корки до корки многотомный роман о своей тезке. Девушка, разумеется, и фильмы про Анжелику смотрела, но книги ей нравились больше. А в романах едва ли не на каждой странице упоминалось о том, что глаза у «неукротимой маркизы» были зелеными. Вот и купила себе Анжелика Федорова тушь для ресниц именно такого цвета.

Как выяснилось, ее расчет оказался точным. Неизвестно, на зеленый ли цвет клюнул Геннадий или на что другое, только участь его была решена в тот незабываемый вьюжный день, когда прорвало батареи.

— Дементьев, — вдруг выпалил он и протянул красавице руку. Может, он и покорил бы Анжелику, благодаря своему цепкому рукопожатию, да вот незадача — в кулаке была зажата половинка пирожка с рисом.

— Очень приятно, — нараспев произнесла красотка и, как подобает истинной маркизе, сунула свою пухлую ручку ему под нос — для поцелуя.

Он не растерялся и чмокнул эту белую мягкую кисть. А она пахла свежим тестом, и ногти на ней были так коротко, так гигиенично подрезаны — ведь этого требовали правила, обязательные для работников общественного питания.

— За пирожок-то расплатись, Мусик, — маркиза ангелов вернула его с небес на землю. — Очередь задерживаешь.

Вскоре Геннадий явился в «Пирожковую» с букетом роз и официальным предложением руки и сердца. Анжелика охотно дала свое согласие и вновь вознесла его на небеса.

Дементьев был счастлив в браке, и единственное, что его не устраивало, было неистребимое, вечное прозвище Мусик.

Но скоро, скоро оно будет перечеркнуто раз и навсегда! Дело за малым: нужно просто-напросто стать героем.

 

Глава 15

Фактик

Дементьев старался предусмотреть все. Связался со службой охраны метрополитена: пусть передадут по линии, что возможна задержка в движении электропоездов. Ведь не исключено, что возникнет экстремальная ситуация: преступник, выходя из вагона, приметит людей в штатском, якобы праздно шатающихся по платформе, и заподозрит неладное. У него может появиться желание юркнуть обратно в последний момент, когда двери уже закрываются, и проехать дальше.

Не выйдет, голубчик! В таком случае отправление поезда будет задержано и дверцы вновь распахнутся. И ты, любезный, никуда от нас не уйдешь.

Если же, паче чаяния, этот план Дементьева все же сорвется, то тебя, гражданин преступник, будут поджидать и на следующей остановке.

У краба клешни железные, из них не вырваться. И все же Дементьев увеличил страховку: выставил пост не только у последнего, но и у первого вагона.

Вдруг Сергей Грачев не столь доверчив, каким показался в разговоре? Вдруг он проявит предусмотрительность и прибудет в головном вагоне? Чтобы издали оценить обстановку: в одиночку ли пришел на встречу Дементьев?

А что, если убийца вообще приедет не со стороны центра, а с другого конца, из окраинных точек подземного радиуса?

Дементьев и этот случай предусмотрел, поместил надежного, умелого оперативника на противоположной платформе.

Мозг следователя работал, как хорошо отлаженный компьютер, просчитывая варианты.

Но компьютеру под силу лишь задачи, изначально заложенные в программу.

А за рамками этой программы остался один-единственный пустяковый фактик, совсем, казалось бы, незначительный просчетик Геннадия Ивановича. Тот самый, о котором уже упоминалось: следователь не узнал, откуда звонил Грачев.

И этот фактик оказался первым звеном в длинной и прочной цепочке причинно-следственных связей. Цепочка эта извивалась по траектории, Дементьеву уже неподконтрольной.

В пригородную электричку, в которой ехал Сергей Грачев, вошли два человека в темной униформе с золотыми пуговицами. Он заметил их сразу: они появились одновременно с двух концов вагона.

Медленно и угрожающе, как две черные тени, приближались они к единственному припозднившемуся пассажиру. В упор глядели они на усатого парня в коричневом пуховике.

«Все, застукали», — мелькнуло в голове Сергея. Он поднял плечи, но с места не сдвинулся, понимая, что сопротивляться бесполезно. Вспомнился обрывок информации, услышанной от кого-то (уж не от того же Геннадия?) — у работников юстиции темно-синяя форма… как у лесников. Эх, податься бы сейчас в лес и спрятаться там в какой-нибудь заброшенной медвежьей берлоге.

А двое уже нависли над ним. Сейчас скажут: «Руки за голову! Вы арестованы».

Сергей видел, как они открывают рты, но смысл сказанного доходил до него с опозданием.

Когда же наконец дошел — он чуть не расхохотался.

— Ваш билетик! — Вот чего они требовали.

— Всего-то навсего?

— Ишь, смеется, наглец. — Они уже приготовились взять его под руки. — Попался? Думал, по ночам контролеры спят? А мы не спим.

— Молодцы, — сказал им Сергей. — К награде вас надо представить.

— Билет предъявляй, весельчак.

— Да у меня сезонка, — Грачев перевел дух. Он действительно неделю назад купил сезонный проездной для поездок к матери.

— Показывай.

Он принялся шарить по карманам. Вот черт, а ведь эта проклятая бумажка осталась в сумке! Она была вложена в паспорт…

— Артист! — контролеры наблюдали за его лихорадочными поисками. — Ладно, поискал и хватит. Штраф давай плати.

— Честное слово…

— Ага, честное-пречестное. Скажи еще, пионерское. Или штраф плати, или давай на выход.

Сергей уплатил бы штраф с превеликой радостью, да все деньги, что были при себе, истратил на телефонные жетоны, когда звонил Дементьеву.

— Ребята, извините, нет ни копейки.

— Тогда на выход, — его с двух сторон приподняли за локти. — Пошли с нами, там разберемся.

Там — это где? Надо думать, в дорожной милиции. Которую почти наверняка уже поставили в известность о скрывающемся преступнике.

Однако ничего не оставалось, как подчиниться. Оба контролера были здоровяками: видно, на ночь глядя именно таких посылают на смену. Днем билеты проверяют в основном старушки.

Силы у Сергея иссякли. Он покорно вышел с ними на пустынный перрон.

Это была станция Северянин. Уже Москва…

На электронных часах метро загорелись цифры 00.25. Все было подготовлено к захвату, не хватало лишь существенной малости: не было преступника.

То пьяненькая парочка выйдет из поезда, то компания подгулявших подростков. А высокого кареглазого усатого шатена все нет и нет.

«Неужели он передумал? — тревожился Дементьев. — Может, его что-то насторожило в моем голосе? Усомнился в моей искренности? Да нет, вряд ли. Он был так счастлив, что я согласился его выслушать. И потом, он ведь не мог знать, что передо мной лежит его фото».

Следователь на минуту успокаивался, но его тут же начинало терзать новое сомнение. Фото? Оно же разослано повсеместно. Что, если Грачева уже арестовали? Его мог узнать любой постовой. И тогда все лавры достанутся случайному милиционеришке, а не ему, Геннадию Дементьеву. Явная несправедливость. Он приложил столько усилий и смекалки, сконструировал такую сложную мышеловку, а мышка вдруг застрянет в когтях у какого-то драного уличного кота.

Он даже отвлекся на несколько минут от наблюдения, сбегал позвонить в центральную информационную службу уголовного розыска — справился, нет ли известий по делу Грачева.

Известий не было, и он снова стал ждать. Электронные часы, казалось, замедлили свой ход. Кажется, пролетело бог знает сколько времени, а глянешь на табло — всего минута проползла. Как будто в ней не шестьдесят секунд, а целая тысяча.

Интервал между поездами стал больше. Скоро, в час ночи, закроются переходы, а там и весь метрополитен прекратит свою работу до утра.

«Иди же ко мне, иди, дорогой, — мысленно подманивал к себе Грачева Геннадий. — Где же ты, Сереженька?» Как будто ласковые, вкрадчивые мысли могли помочь делу. Вслух же он бормотал:

— Ну где он, гад?

Ему, конечно, не приходило в голову, что «гад» ни при чем. Это по вине того маленького, пустячного фактика, вследствие его, Дементьева, собственного упущения, сюжет поимки преступника изменился.

Контролеры курили, притиснув Сергея к ограждению платформы. Им вовсе не хотелось конвоировать незадачливого безбилетника куда бы то ни было.

Взять с этого дурачка, кажется, и впрямь было нечего, а по расписанию к Москве должны проследовать еще две электрички. Если по ним пройтись, то, может, повезет и удастся хоть чуток поживиться на штрафах.

А этот… черт с ним, пусть убирается подобру-поздорову. Пройдется ночью пешочком по такой холодрыге — будет знать, как кататься зайцем.

Здоровяки переглянулись, и один из них гаркнул:

— Дергай отсюда! Тю!

И Сергей дернул. Так дернул, что не угнался бы за ним и олимпийский чемпион по бегу.

«Жаль, рано высадили, — думал он, перемахивая через лужи, покрывшиеся ледяной коркой. — Еще бы остановочку… до Яузы… успел бы добежать к «Ботаническому» до закрытия метро. А впрочем — надо попытаться, не так уж тут и далеко».

Мельком глянул на часы — двенадцать тридцать пять.

«Если и успею — дождется ли меня Геннадий? Хоть бы дождался! Понял ли он, что проблема у меня действительно серьезная? Вообще-то он мужик понятливый».

Вот и Ярославское шоссе. Машину бы поймать — можно тогда за пять минут добраться. Но расплачиваться нечем. А кто это согласится подбросить за «спасибо»? Нет в наше время таких бессребреников.

Впереди показалась троллейбусная остановка. Там, под стеклянным козырьком, топталась одинокая фигура в приталенном длиннополом пальто.

Значит, троллейбусы еще ходят, раз их кто-то ждет, Сергей припустил со всех ног.

Ура! Вот и троллейбус, он поравнялся с остановкой одновременно с Грачевым.

Но оказалось, что ожидавший — вовсе не в пальто, а в длинной шинели. Милицейской.

Милиционер вскочил в переднюю дверь, а Сергей, перепугавшись, остался снаружи. А был ведь шанс.

А, была не была!

И он, как проказливый школьник, прицепился к троллейбусу сзади и повис на запятках.

Руки примерзали к перекладине подвесной лесенки. А милиционер в это время ехал с комфортом на переднем сиденье. Зато получалось, что это Сергей конвоирует его, а не наоборот. И это было удачей.

Сергей спрыгнул на нужной остановке. Теперь пробежать пару кварталов — и он у цели. Успевает, кажется!

«Не проворонил ли я его, когда ходил звонить, — не находил себе места Дементьев. — А вдруг ребята без меня оплошали, не опознали?»

Справился у них. Все в порядке. Они фиксировали каждого, кто выходил из вагонов. Благо пассажиров было в этот час мало. Ни одного, даже отдаленно напоминавшего преступника, не появлялось.

А время-то шло. Нервы у Дементьева начинали сдавать.

Он отдал новый приказ: прочесывать каждый прибывший поезд от головы до хвоста, проверяя документы у каждого подозрительного. То есть у всех молодых мужчин высокого роста, неважно — с усами или без оных.

А сам в изнеможении прислонился к мраморной колонне.

Сергей подбежал к дверям метро, когда толстая служительница, кряхтя, вылезала из своей стеклянной будочки. Несколько секунд — и защелкнет двери.

Правда, это был не тот вход, что ближе к хвостовым вагонам, если считать от центра. Противоположный. Ну и пусть, какая разница? Трудно, что ли, пройти станцию из конца в конец? Главное — проникнуть туда.

Он с разбегу толкнул прозрачную дверь, едва не сбив служительницу.

— Ну и денек, — крякнула бабка. — Снизу — сыщики, сверху — хулиганье.

Сергей второпях не обратил на эту реплику никакого внимания. Ринулся к эскалатору, который еще не был отключен. Он слишком торопился на встречу со следователем… навстречу собственной погибели. Шел прямо в расставленную для него ловушку.

Однако в этой безнадежной ситуации у него все-таки был один невидимый сторонник.

А именно: фактик. Крошечный, пустячный фактик.

По встречному эскалатору ехала пара: полная крашеная блондинка не первой молодости и с нею парень, примерно ровесник Грачева. Парень был длинноволосый, и дама гладила его ладонью по шевелюре. При этом она громко возмущалась:

— Совсем обнаглели! И документы им покажи, будто вор какой, да еще за волосы дергают! Парик или не парик. Милый, плюнь на них. Это они, плешивые, от зависти.

Тут-то до Сергея дошло. Документы! В метро проверяют документы! Постойте, а что там проронила бабка насчет сыщиков? «Сыщики снизу!»

Теперь ему была видна часть зала станции метро. На фоне светлого мрамора четко выделялись несколько мужских фигур. Подошел поезд, и фигуры устремились к вагонам. Отправление не объявляли, пока те же люди не отпрянули обратно. Только тогда поезд тронулся дальше. А эти, в штатском, опять с безразличным видом прохаживались по платформе.

Уж конечно, Сергей не стал дожидаться, пока эскалатор доставит его к ним в объятия.

Перемахнул через перемычку на встречную лестницу и, прыгая через три ступеньки, помчался обратно, наверх. Обогнал даже крашеную даму с ее длинноволосым кавалером.

…Дементьев уже впадал в сонное оцепенение. Его нервная система, обычно так четно и безотказно ему служившая, стала сдавать — не столько от напряжения, сколько от безысходности.

Приход поезда — проверка — пусто.

Поезд с другой стороны — опять проверка — снова нулевой результат.

Ему начинало казаться, что Грачев специально назначил эту встречу, чтобы поиздеваться над ним. Теперь уже Дементьев начинал всерьез верить в то, что его бывший знакомый и есть настоящий преступник.

Оперативникам было легче: они привыкли к длительным засадам и к долгому, часто бесплодному ожиданию. Для следователя же все это было пыткой. Его епархия — допросы, размышления, сопоставление показаний, анализ улик.

Дементьеву хотелось сесть прямо на пол, привалившись к колонне, и подремать.

Без двух минут час…

И вдруг его дремотное состояние было нарушено каким-то резким движением в противоположном конце станции. Но не возле поездов, к которым было приковано все внимание опергруппы, а на эскалаторе.

Некто перепрыгнул с одной лестницы на другую. Да какой там «некто»! Дементьев в тот же миг узнал его.

— Сто-ой! — заорал он что было голосу. — Сергей! Я здесь!

И тут же спохватился: притворяться участливым другом бесполезно. Раз преступник убегает, значит, догадался о подстроенной ловушке.

Он понесся к тому далекому эскалатору — но оказалось, что на гладком мраморе его подошвы неимоверно скользят. Выходит, не зря Анжелика уговаривала отнести новые ботинки в мастерскую, сделать резиновые наклейки.

Оперативники продолжали стоять на прежних постах: дисциплинированные, они ничего не предпринимали без соответствующего приказа.

Подкатил поезд — последний за этот день, — и оперативники шагнули в вагоны.

В этот момент Дементьев растянулся на скользком полу и, лежа на животе, истошно скомандовал:

— Отставить! За мной! К эскалатору, растяпы!

Это было так не похоже на него, всегда сдержанного и вежливого.

Члены группы бросились к эскалатору.

Сергей уже был наверху, когда преследователи добежали до середины лестницы. И здесь их встретила помеха — обиженная парочка, крашеная с длинноволосым.

Женщину толкнули, и она тяжело плюхнулась на движущиеся ступени. Кавалер, защищая свою спутницу, полез было драться — драгоценная минута ушла у ребят в штатском на то, чтобы убрать его с пути.

А у Грачева объявилось второе дыхание.

Он легко, точно шахматную фигурку, отодвинул в сторону толстую служительницу, закрывавшую последнюю входную дверь. Сопровождаемый ее оханьем и аханьем, выскочил на улицу.

Возле метро еще светились разноцветным винно-водочным нутром коммерческие палатки. Сергей протиснулся между ними и заметил, что дверь одного из киосков приоткрыта. Из нее вилась струйка сигаретного дыма.

Туда он и заскочил.

Дебелая палаточница сидела на стуле, раздвинув полные колени, и попыхивала дорогой сигареткой. Покупателей она уже не ждала: район малонаселенный, и с закрытием метро торговля замирала.

Неожиданно кто-то — явно мужского пола — ввалился к ней с улицы и бросился ей в ноги, вернее — на пол. Она успела разглядеть коричневый пуховик. По стечению обстоятельств точно такой был у ее последнего ухажера.

— Арка-аша, — протянула она томно. — Ну ты и прыткий… Нравятся мои ножки, да?

Если честно, то перед лицом Сергея возвышались не ножки, а две внушительные колонны. Но он сразу понял, что надо включаться в игру.

— Ммм! — отозвался он и просипел громким шепотом, чтобы не обнаруживать свой голос: — Лучшие ножки Парижа.

И легко провел рукой по объемистой лодыжке, обтянутой блестящим лайкровым чулком.

— А повыше? — мяукнула палаточница, расслабляясь.

— Дверь! — потребовал Сергей.

— Ах да, — она протянула руку к рычажку запора, и Грачев услышал щелчок замка.

Успокаиваясь, он погладил, как и просили, повыше.

— Ох, Аркашенька, — растаяла толстуха. — Кобелечек ты мой нежный…

При ее габаритах и при крошечной площади киоска ей невозможно было наклониться, чтобы заглянуть вниз. И она ограничилась тем, что опустила под стул початую коньячную бутылку:

— Глотни, Аркаша.

В стекло палатки забарабанили:

— Уголовный розыск! Тут пробегал кто-нибудь?

Сергей почувствовал, как над ним вздрогнули и напряглись мощные ляжки. Голос палаточницы, мгновение назад такой медовый, стал визгливым:

— Я к вам что, нанималась? Лицензия, разрешение — все оформлено, можете проверить.

Слышно было, как стучат и в соседние ларьки, потом топот ног, отрывистые команды… И наконец все стихло.

Кажется, спасен? В приступе признательности Сергей еще раз погладил колено своей избавительницы.

— Открой-ка, — прошипел он. — Я сейчас.

— Розочки хочешь купить? — умилилась проницательная торговка. — Да не надо, Аркаш. Они у Левона сегодня все мерзлые.

— Чшш! — пресек ее воркованье Сергей.

Снова щелкнул замок, и он, натянув воротник пуховика на голову, на карачках выбрался из киоска, оставив пышную палаточницу в состоянии сладостного неведения.

…Операция сорвалась.

Дементьева подбросили домой на служебной машине.

Отпирая квартиру, он старался как можно тише звенеть ключами, чтобы не разбудить Анжелику.

Проворонил преступника! Проворонил по собственной небрежности. Винить в неудаче, кроме себя, некого.

Засеки он источник того телефонного звонка… Ведь к тому времени ему уже было известно, что в паспорте подозреваемого нашли железнодорожную сезонку — до третьей зоны Ярославской дороги. А дорога эта пролегает вблизи Калужско-Рижской линии метро.

По этой ветке как раз и расположена станция «Ботанический сад». Теперь уже не было сомнения, что Грачев и звонил, и добирался из пригорода.

Если бы Дементьев не допустил этой позорной оплошности, он бы не зациклился на проверке поездов метрополитена, не упустил бы из внимания входы и выходы.

А так — сработал штамп восприятия: если, мол, человек назначает встречу в метро, значит, на поезде метро и прибудет. Преступник же прибыл наземным транспортом.

Дементьев готов был кусать себе локти. Близок был Грачев, совсем рядышком — да не достали. Обидно.

Геннадий клял себя: «Сам виноват — нарушил инструкцию. Есть правило — засечь звонок, если есть хоть какая-то возможность, значит, и надо было засекать. Инструкция есть инструкция».

Он вошел в темную прихожую. Не зажигая света, стащил с ног ботинки, эти ненавистные скользкие ботинки без резиновых наклеек, которые так подвели его сегодня.

На цыпочках двинулся к ванной, однако был остановлен сонным вкрадчивым голоском из спальни:

— Ты уже пришел, Му-усик?

После спертого горячего воздуха в палатке ночной ноябрьский холод казался особенно безжалостным. Сергея знобило, зубы выбивали мелкую дробь.

Отчего-то вспомнился прощальный крик Ванюши: «Предатель!»

Теперь-то он понял состояние мальчика. Его, Сергея Грачева, тоже предали. Обманули: дали надежду и тут же ее отняли.

Он представил себе коренастую фигуру Геннадия, его властное, долгое рукопожатие. И как он охотно откликнулся на его звонок: «С удовольствием повидаюсь». Сергей не мог закричать, как Ванюшка, во весь голос, он тихо пробормотал:

— Предатель…

 

Глава 16

Конец света

Говорят, если направлять струи контрастного душа на макушку, то это помогает мыслительному процессу. Холодный — горячий — холодный. Заканчивать желательно ледяной водой.

Так Дементьев и сделал. После душа, растираясь полотенцем, пришел к выводу:

— Я свихнулся.

Это было похоже на правду. Никогда еще Геннадий не допускал таких сбоев в работе, как нынче.

И дело не только в том, что он упустил Грачева, неверно организовав засаду. Но и в том, что после провала отправился домой. То есть по инерции продолжал действовать так, как имел бы право поступать в случае успеха операции; тогда он мог бы позволить себе нежиться под душем, отсыпаться и прочая, и прочая.

Все случилось так неожиданно и так ошеломило Дементьева, что его мозг просто не поспевал за событиями.

А ведь дело Грачева висит на нем, причем взял он его на себя по собственной инициативе.

А это значит, что преступник сейчас преспокойно может смотать удочки да еще и замести за собой следы. И следователь, точно верный сообщник, любезно предоставляет ему эту возможность, собравшись нырнуть в теплую супружескую постель.

Что это на него нашло, будто чьи-то злые чары действуют или, как говорят бабки, «бес водит».

Дементьев как был, нагишом, бросился к телефонному аппарату, зашлепал по паркету босыми ступнями.

Напуганная Анжелика, привыкшая видеть мужа в ровном, спокойном настроении, высунула голову из-за дверей спальни:

— Здоров ли ты, Мусик?

Но он свирепо рявкнул на нее:

— Спать, живо!

Принялся жать кнопки телефона, но палец то не туда попадал, то одну и ту же цифру нажимал дважды.

Отчаявшись, он набрал общеупотребительное: 02.

— Алло! Дементьев из городской прокуратуры. Свяжите меня с уголовным розыском… нет, с ГАИ… Срочно!

Общественный транспорт уже не ходил. Такси взять было не на что. Сергей тащился через пустынный город пешком. Он то плелся, едва передвигая ноги, то переходил на бег.

Путь его лежал к дому автомеханика Антона, а вернее — к его двору, где Грачев оставил свои «Жигули».

«Ехали медведи на велосипеде, — бормотал он, пытаясь, по обыкновению, подбодрить себя Ванечкиными стихами. Но веселые строчки на этот раз вселяли в него не бодрость, а уныние и зависть. — Счастливые медведи, им было на чем ехать. А еще счастливее — комарики, они и вовсе парили на воздушном шарике. А я? За что все это на меня свалилось? Вроде не так уж много и нагрешил на своем веку».

Надежда Егоровна наверняка бы сказала: «Сынок, нельзя спрашивать Господа: за что? Спрашивать надо: для чего? Всякую невзгоду принимай со смирением. Раз послано, значит, есть у Всевышнего какая-то цель, нам, смертным, непонятная. Пути-то Его неисповедимы».

Мать небось сидит сейчас у теплой печки, то в экран телевизора глянет, то на догорающие угли. Выйдя на пенсию, она стала ложиться поздно, смотрит все передачи подряд. Раньше не могла себе такого позволить.

А наверху, на печи, сладко посапывает Ванечка, до отвала наевшийся румяных пирожков.

Прижать бы сейчас ладони к нагретой печной кладке. И забыться… Волки на кобыле, львы в автомобиле… Автомобиль — это выход.

Скорее же! Прибавить шагу!

Дементьеву уже удалось овладеть собой. Он говорил уверенно и по-деловому:

— Грачев, да. Сергей Николаевич. Проверить, является ли он автовладельцем. Если является — марку и номер автомобиля.

Прижав трубку подбородком к груди, он уже натягивал брюки, всовывал ноги в ботинки без резиновых наклеек. Наклейки ему без надобности. Он не станет больше бегать, а будет руководить поимкой преступника, сидя за столом в своем рабочем кабинете.

И спать он не ляжет сутки, двое — сколько понадобится. Пока дело не будет закрыто.

Дементьев не предполагал, что пройдет много времени, прежде чем будет раскрыто это преступление.

Двор дома, в котором проживал автомеханик Антон, был сплошь заставлен автомобилями.

«Жигуленок» Сергея стоял там же, где он его и оставил, но оказался с четырех сторон зажат другими машинами.

Вот незадача. Не краном же его отсюда вызволять, растерялся Грачев. Хорошо бы разбудить Антона, он наверняка знает тут всех владельцев. Указал бы, в какую квартиру постучаться, чтобы отогнали, к примеру, вот этот замызганный «Запорожец».

Но нельзя. Придется объяснять Антону, в чем дело. А после предательства Дементьева Сергей опасался посвящать в свои проблемы лишних людей, даже тех, кто безусловно заслуживал доверия.

Справа от «жигуленка» вальяжно подремывал красавец «вольво». В салоне его, как цветомузыка, перемигивались лампочки какой-то мудреной сигнализации.

— Прошу прощения, сударь, — извинился Сергей перед автомобилем и что было силы пнул иномарку ботинком по бамперу.

«Вольво» извинений не принял, возмутился и завопил на разные голоса. Сперва он закричал петухом, потом закуковал, словно отсчитывая годы чьей-то жизни. Не досчитав и до десяти, залился оглушительной трелью, точно гигантский соловей. И опять закукарекал, начал по новой.

После третьих петухов, как вспугнутая нечистая сила, из дому выскочила встрепанная хозяйка в норковом манто поверх ночной сорочки. Она вопила и ругалась, размахивая газовым пистолетом, в другой руке — балончик с «Дихлофосом».

— Я не угонщик и не таракан! — крикнул ей Сергей, не дожидаясь, пока она приблизится к нему и стрельнет парализующим веществом.

А сам успел подумать: «Неправда. Я таракан. Прав Ванечка. Меня могут раздавить в любую минуту».

В конце концов им удалось довольно мирно объясниться. Мадам села за руль и отогнала свой ненаглядный «вольво» на замерзший газон, освобождая Сергею выезд.

«Таракан, таракан, тараканище…» — повторял Грачев про себя, задним ходом выруливая со двора.

— Заблокировать все вокзалы и аэропорты…

Насчет аэропортов — это Дементьев перестраховывался. Паспорт Грачева был у него в руках, а без документа в самолет не сядешь. По логике, если человек носит с собой подлинный паспорт — вряд ли у него есть еще и поддельный. Тогда бы с поддельным и шел на дело.

Но инструкция есть инструкция. Старший следователь прокуратуры, юрист первого класса Геннадий Дементьев больше не отступал от нее.

Обжегшись на молоке, он дул теперь на воду.

А вот при мысли о вокзалах следователя прошибал холодный пот. У преступника вполне было время добраться до любого из них и улизнуть из Москвы на каком угодно поезде дальнего следования без билета, просто сунув проводнице купюру покрупнее.

Здесь шансы — пятьдесят на пятьдесят. Ну что ж, нужно использовать хотя бы оставшуюся половину.

Ну и, конечно, автомобиль. Он, как выяснилось, у Грачева был. Гаража вот в регистрации не значилось, а потому и не определить, где преступник держал машину.

Сейчас обследуются окрестности его дома, но пока безрезультатно.

— …Всем постам ГАИ Москвы и Московской области…

Столица велика. Не счесть в ней темных укромных переулочков, по которым можно проехать незамеченным. На каждом перекрестке постового не поставишь.

Было бы просто удачей, если бы Грачев попытался на своей машине вырваться за пределы Окружной дороги. В пригороде засечь разыскиваемую машину гораздо легче.

«Только бы вырваться из Москвы, — думал в это время Сергей. — В пригороде скрыться будет легче».

Скорей из Москвы. Куда угодно. Только, конечно, не по Ярославке, не в сторону Мамонтовки.

Так… Где он находится? Район Беговой… «Полежаевская»… Значит, рядом Хорошевское шоссе.

«Ну что ж, махнем наугад в сторону Звенигорода. — Грачев прибавил скорость. — Правда, я те места знаю плохо, но, собственно, какая разница?»

Дежурные постов ГАИ принимали сводку:

— «Жигули» пятой модели, номер Н 25–50 МО, белого цвета, зарегистрирована на имя Грачева Сергея Николаевича…

Как раз в тот момент, когда было разослано сообщение, Сергей выехал за черту Окружной дороги.

Он двигался не по шоссе, а параллельно ему. Вырулил на какую-то старую, заброшенную дорогу.

Трасса выглядела ровной, но это впечатление оказалось обманчивым. Просто именно сегодня, как назло, сбылся прогноз синоптиков: грянули заморозки, и заполненные жижей выбоины на дороге затянулись корочкой льда.

«Жигуленок» ухнул в такую выбоину и забуксовал.

Пришлось вылезать. Осветив колеса фонариком, Сергей увидел, что они едва ли не до половины погрузились в вязкую грязь.

Ничего не поделаешь, нужно толкать сзади, по колено в чавкающем, ледяном, глинистом месиве.

Что может быть тоскливее для молодого человека, чем торчать всю ночь на дежурстве, подстерегая нарушителей, которых заведомо не может быть в таком месте и в такое время?

Поэтому лейтенант Звенигородской ГАИ обрадовался, получив необычное, экстренное сообщение.

Оказывается, через его пост, расположенный на отшибе от города, среди по-осеннему пустынных полей, может проследовать особо опасный преступник!

Лейтенант вновь и вновь перечитывал описание примет злодея: высокий шатен, глаза карие, возможно, с усами, может быть вооружен.

Ух ты! Как в настоящем приключенческом фильме.

Гаишник догадывался, что подобную сводку получил не только он, но почему-то не сомневался, что убийца проедет именно по его участку. Должно же и на этом вечно уныло тихом отрезке дороги хоть раз произойти что-нибудь стоящее. А тут, похоже, назревает не просто происшествие, а подлинная схватка.

В нетерпении он выскочил на проезжую часть и принялся во все глаза пялиться во тьму. А тьма уже начинала рассеиваться…

Фары высветили покосившуюся, давно не подновлявшуюся стрелку-указатель: «Звенигород — 9 км». Сергей не ведал о том, что находится всего в двух километрах от поста бдительного лейтенанта ГАИ.

Занимался рассвет. В большом городе он был бы еще незаметен, а тут кругом расстилались поля, отгороженные одно от другого редкими лесополосами, и видно было, как по горизонту уже протянулась светлая утренняя кайма.

Брючины, насквозь пропитавшиеся глиной, пока Сергей выталкивал свою «пятерку», теперь подсыхали и, казалось, превращались в гипсовую повязку, какую накладывают при переломах. Беглец горько усмехнулся, вспомнив о средневековой пытке под названием «испанский сапожок».

Проселок вывел его на более широкую дорогу. Что это: шоссе ли, автострада или просто нормально заасфальтированный кусок сельского перепутья — было ему неизвестно. Но здесь можно прибавить газу, не опасаясь вновь завязнуть. И, чтобы дать себе хоть какую-то разрядку, он включил третью скорость.

Пустынно. Хорошо. Никаких препятствий. По правую руку показались приземистые строения, явно нежилые. Похоже на крупную животноводческую ферму.

Желательно поскорее проскочить мимо, ведь скотина — не человек, она просыпается с рассветом. А соответственно, рано встают и те, кто за животными ухаживает.

Рука рванула рычаг переключения скоростей.

Четвертая скорость…

Дальше его сознание воспринимало все происходящее уже обрывочно, кусками.

Реальность перемешивалась с обрывками мыслей, возникающих и тут же гаснущих.

Что-то большое, непонятной формы, вылетело прямо под колеса… Корова? Конь?

Тормоза! Нажать на педаль…

Фары — или первый луч восходящего солнца? — выхватили рыжий лоснящийся круп.

Тормоза не работают. Эх, Антон, поленился ты починить вчера вечером.

Вывернуть руль… Дорога скользкая. Синоптики не ошиблись.

Женский крик…

Испуганное конское ржание…

Удар.

Грудью о руль… Осколки лобового стекла…

Рыжая грива — по ветру… Или это — волна Катиных золотых волос? Ты позвала меня к себе, Катюша? Отчего ты так кричишь? Тебе больно?..

Нет, это мне больно.

Изогнутая в неистовом движении лошадиная шея. Как она называется? Холка.

Конь рыжий. Вот ты, оказывается, какой, страшный конь из Апокалипсиса. «И чтобы убивали друг друга…» Апокалипсис. Конец света.

Да, это конец.

Сергей явственно увидел, что мир переворачивается, но, не успев перевернуться до конца, вдруг погас.

— Катя! — напоследок крикнул он.

И все померкло.

А всего в километре от места аварии молодой лейтенант ГАИ так же напряженно всматривался в млечную рассветную даль. Но, честно говоря, все это ему уже надоело.

Ну и правильно: Сергею Грачеву до его поста добраться было не суждено.

 

Глава 17

Амазонка

Буланый двухлетка Гордый бежал иноходью.

Лине очень нравился этот его необычный бег, она вообще любила все необычное. В какой-то мере она и сама была «иноходцем», белой вороной в стае. Все девчонки из класса поступали после школы кто в институт, кто в колледж, кто на престижные курсы, а она с «пятерочным» аттестатом почему-то подалась в ветеринарный техникум.

На нее смотрели как на дурочку. Неужели девушке может нравиться запах навоза и лошадиного пота? Ладно бы еще выбрала специализацию по собакам — хоть выгода была бы. Хозяева элитных шавок любые деньги готовы платить за лечение своих любимцев. Так нет — лошадей ей подавай. Ей, городской чистюле, которая лошадей до того только в кино и видела…

А она влюбилась в них с первого взгляда. Гордые. Прекрасные. Изящные. А какие у них глаза! Все удивились, когда Лина выбрала при распределении отдаленный конезавод — «на краю цивилизации», то бишь Московской области. Все остальные пристроились прямо у черты столицы.

Она похлопала жеребца по шее, и он послушно прибавил скорость. Только ухом чуть дернул и глаз скосил недовольно, дескать, не понукай, сам знаю, что надо как следует размяться…

Солнце еще только поднималось над далеким лесочком. Пожухлая трава серебрилась от инея. А воздух… воздух словно звенел в синеватой тишине.

Гордый был ее любимцем. Два года назад, когда Лина только пришла на конезавод, этот доходяга-жеребенок, казалось, не выживет. Совсем слабый был, на ножках не мог долго устоять. Его хотели уже выбраковать, но Лина умолила оставить. Сама выхаживала. Теперь он прочно занял место среди элиты. А стоил Гордый столько, что купить его мог бы, наверное, только персидский шах.

Конечно, выезжая по утрам на Гордом, Лина крупно рисковала. Не дай бог, что случится… страшно даже представить последствия. Но не могла удержаться. К тому же в душе она считала себя полноправной хозяйкой Гордого. Если бы не она, его бы вообще давно не было.

Лина выбирала самые ранние утренние часы, пока еще не мельтешили вокруг начальнички, пока досматривали они свои сладкие сны. Лишний раз старалась на глаза не попадаться — мало ли… вдруг увидят, запретят.

А как это было здорово: пригнуться к крутой рыжей шее, чуть влажной и горячей от быстрого бега, вдыхать полной грудью упругий холодный воздух, жмуриться от ветра, хлещущего в лицо… И чувствовать, как за спиной вырастают крылья и превращается она в птицу, летит ввысь и вперед, туда, где за синеватой кромкой далекого леса уже поднимается багровый диск восходящего солнца. Она ворвется прямо в него… И сгорит, и растворится в нем… А иначе зачем еще жить? Ведь это самое прекрасное, что может с ней случиться…

Откуда на пустынной дороге взялся этот проклятый «жигуленок»?

Лина хотела пересечь шоссе, чтобы добраться вместе с Гордым до небольшого озера по ту сторону трассы, как вдруг из-за поворота вылетел на бешеной скорости этот придурок.

Она даже понять не успела, что произошло.

Гордый на полном скаку вылетел на трассу и вдруг коротко заржал, встал «свечкой» и…

Лина ощутила резкий толчок, удар о какую-то темную рычащую махину, и неведомая бешеная сила вырвала ее из седла и отбросила на обочину.

Последнее, что она услышала, — это истошный визг тормозов.

Она с трудом открыла глаза и тут же зажмурилась от нестерпимого света.

Солнце поднялось над горизонтом, и его косые лучи теперь падали ей на лицо.

Она помотала головой, приходя в себя, и тут же вспомнила: «Гордый! Что с ним?»

Рядом слышалось чье-то хриплое, прерывистое дыхание.

Жеребец лежал на боку, откинув точеную голову на грязный асфальт, и смотрел на Лину таким человечески тоскливым, наполненным болью взглядом, что девушке стало не по себе.

Зябкие противные «мурашки» поползли по коже. Господи! Что она натворила!!!

Лина вскочила на ноги, не обращая внимания на боль в ушибленном позвоночнике, и склонилась над своим любимцем. Слезы хлынули из глаз. Бедный… И все из-за нее.

Нет, из-за этого психопата в «Жигулях», пьяный он, что ли?

Она в бешенстве огляделась по сторонам. Пусто. Конечно, этот тип тут же смылся от греха подальше. Даже не подумал помочь. Сволочь!

Лина выругалась сквозь зубы и принялась лихорадочно ощупывать лежащего жеребца. Что с ним? Неужели перелом?! Руки похолодели от ужаса, когда она провела по тяжко вздымающимся ребрам.

Гордый дернулся от боли, когда она слегка нажала пальцами на четко очерченную под натянутой, кожей косточку.

— Потерпи, миленький, — зашептала ему в ухо Лина. — Потерпи, мой красавец. Сейчас… О господи… Прости меня, мой хороший.

Гордый протяжно вздохнул, словно понял ее, и чуть прижмурил свои янтарные глаза.

— Не плачь, ты же мужчина… — шепнула ему Лина. И с облегчением добавила: — Нет перелома. Трещина или ушиб. Повезло нам, рыжий. Ты можешь встать? У-у… коняка необъезженная! Несешься напролом, ничего по сторонам не видишь! Забыл, что при переходе дороги следует посмотреть налево, а потом направо, а?

Она сдула с его лба прилипшую челку и потянула коня за уздечку.

— Вставай, вставай… Что разлегся, лентяй? Напугал меня до смерти… Вставай, простудишься.

Мысли лихорадочно скакали в голове… Трещину в ребре она может скрыть, надо только дотянуть Гордого до конюшни. А потом она потихоньку залечит его, слава богу, на ребра гипсовую повязку не кладут… Лишь бы не было ничего более серьезного.

— Ну вставай же! — отчаянно взмолилась она, выбиваясь из сил, упираясь ногами в мокрый асфальт.

До чего же тяжелый. Смотреть невозможно, как дрожат и подкашиваются его тонкие ноги. У нее тоже подкашиваются, противно дрожат коленки. Вот уж не думала она о себе, что такая трусиха.

Чего так испугалась? Ругать будут? Так ведь не убьют. Ну влепят выговор.

Но мысль о том, что Гордый может погибнуть из-за ее бесшабашности, приводила в ужас. Это даже представить себе нельзя.

Она изо всех сил подталкивала его руками, тянула, снова толкала, помогая ему подняться на ноги. Лина по опыту знала, что если лошадь встанет, то ее сильный организм справится с любой травмой. А если нет… Если у нее не хватит сил поднять его, то, пролежав хотя бы пару часов на подмерзшей земле, Гордый потеряет последние силы, простудит легкие и тогда…

Лина уперлась обеими руками в мокрый вспотевший бок жеребца и толкала, пока у нее не потемнело в глазах от напряжения. Хоть бы помог кто-нибудь. Но как назло, на пустынном утреннем шоссе ни одной машины.

Эта боковая захолустная трасса никогда не могла похвастаться потоком машин, а сейчас как бы вообще вымерла. Жуткое ощущение. Как в «Сталкере». Молчаливый лес вдали, черные кусты посадок, пустынная дорога из ниоткуда в никуда, на которой четко отпечатались две извивающиеся черные полосы… Словно две гигантские змеи. След от колес.

Петляющий тормозной след резко сворачивал вправо от точки их несчастливой встречи. Лина повернулась лицом к обочине и увидела машину.

«Жигуленок» лежал на боку метрах в десяти от дороги.

Нелепо торчали колеса с налипшими комьями грязи. Крыша над задним сиденьем вдавлена, а боковая стойка искривлена от сильного удара.

Сердце глухо бухнуло в груди и упало вниз. Час от часу не легче!

Лина сделала еще одно усилие, и Гордый наконец встал на подламывающиеся ноги. А она бросилась к перевернутой машине, скользя по смерзшейся траве и шепча как молитву:

— Пожалуйста, не надо… Только не это… Пусть все будут живы… Пожалуйста…

Она обогнула «Жигули» и со страхом заглянула в затянутое трещинами ветровое стекло.

Водитель лежал на боку, уткнувшись лицом в сиденье. Левая рука его до сих пор мертвой хваткой сжимала руль.

Живой? Кажется, жив. Лина расслышала тихий стон.

Она дергала дверцу машины. Заклинило. Что же делать?

Оглядевшись, Лина подобрала на обочине камень и с силой треснула по «лобешнику». Раз, другой — и стекло с противным звяканьем обрушилось внутрь, осыпав осколками лежавшего в кабине человека. Острый край располосовал ей рукав куртки, когда она втискивалась через окно в машину. Ей удалось ухватить незнакомца за плечо. Слава богу, на резкий тычок он ответил коротким глухим стоном. Крови не было видно.

Лина вздохнула с облегчением. Однако теперь оставалось самое трудное — вытянуть через разбитое окно бесчувственного беспомощного мужика, к тому же высоченного, тяжелого и нескладного.

— Гордый! — в отчаянии позвала она. — Иди сюда!

И когда жеребец подошел, Лина протянула ремень под мышками у водителя, привязала к подпруге и сильно шлепнула коня по крупу.

— Тяни! Давай, малыш! Только потихоньку, не дергай.

Гордый переступил на месте и сделал с натугой несколько шагов.

Дело сдвинулось. Лине оставалось только направлять пострадавшего в ощетинившееся осколками стекла отверстие.

С треском разошелся по шву пуховик. Мужчина неловко перевалился через край и тяжело шлепнулся на землю.

— Стой! — крикнула Лина.

Гордый скосил глаз на лежавшего у его ног человека и остановился. Облако пара вырвалось из горячих ноздрей.

— Знаю, тебе самому плохо, — Лина ласково потрепала жеребца по шее, обняла и чмокнула в теплые солоноватые губы. — Но надо помочь, рыжий. Помоги мне, я одна не справлюсь.

Поднатужившись, она подхватила тяжелое недвижимое тело мужчины и попыталась перевалить его через седло. С одной стороны — за руки, с другой — подталкивая ноги, руки — ноги, снова руки, воротник, шея… Наконец он более-менее умостился поперек седла.

— Ну, пошли, — Лина вздохнула и взяла коня под уздцы. — Будь что будет…

Поселок уже проснулся. Где-то мычала корова, соседки переговаривались через забор. Совсем некстати, если кто-нибудь увидит их — уведенного без спросу жеребца и незнакомого мужчину, который попал в аварию по ее вине.

Лина остановилась на задах огорода. Хорошо, что ее флигель стоит на отшибе. Поминутно оглядываясь и замирая, как воришка, Лина повела Гордого в обход к задней двери своего дома, нашарила в кармане ключ и дрожащей рукой повернула его в замке.

Фу! Наконец-то! Она втянула незнакомца в дом, снова заперла дверь и, вскочив на Гордого, с беспечным видом направилась к конюшне.

— Опять каталась? — недовольно сказал старший зоотехник. — Смотри, Полина, допрыгаешься.

— Так я всего пять минуточек, Иван Петрович, — сказала Лина, через силу выдавливая безмятежную улыбку. Она спрыгнула на землю и потянула жеребца в стойло. — Что-то он сегодня не в духе. Вы никому не говорите, ладно? Знаете ведь, что я этого зверюгу обожаю.

— Можно подумать, никто о твоих фокусах не знает, — усмехнулся Иван Петрович.

— А можно я сегодня попозже на работу выйду? — воспользовалась его благодушным настроением Лина. — Я белье кипячу… На плите оставила.

— Тогда марш домой! — заворчал Иван Петрович. — Вот уж ветер в голове. Пожар хочешь устроить?

 

Глава 18

След найден

Получасом позже по боковой трассе, ведущей к конезаводу, медленно ехал грузовик с комбикормом.

Шофер, посвистывая, крутил баранку, поглядывая по сторонам. День только начинался, солнце золотило не успевшую облететь листву, холодный чистый воздух врывался в кабину сквозь приоткрытое окошко. Покой. Тишина.

Неожиданно его взгляд наткнулся на перевернутые «Жигули» у правой обочины.

Шофер остановил машину и подбежал к месту аварии.

В кабине никого не было. Ветровое стекло разбито, дверцы намертво заклинены, крыша вмята — видимо, «жигуль» слишком резко затормозил на мокрой дороге и водитель не справился с управлением. Да где же он сам? Может, подобрал кто?

Через километр, у поста ГАИ, грузовик снова затормозил.

— Видел, там «пятерка» гробанулась? — крикнул шофер скучающему лейтенанту.

— Где? — встрепенулся тот. — Пострадавшие есть?

— Никого, — ответил шофер.

— Чего ж они сами не дошли? «Техпомощь» вызвать…

— Да нет там людей! Пустая машина, понял?

Гаишник пожал плечами и завел мотоцикл.

Он осмотрел машину и с досадой пнул ногой покореженную крышу. Вот уж подфартило их участку. Только недавно получил сведения на розыск этих самых «Жигулей» — и на тебе! Вот они, валяются рядом с его постом, а преступника нет.

Впрочем, это уже не его забота. Его дело — сообщить по рации, что искомая машина обнаружена, и все. Пусть у того голова болит, кто это разыскивает.

Дементьев за ночь выкурил две пачки. Болела голова. Глаза покраснели от недосыпа, а сердце сжималось тревожно и томительно.

Беспокойство нарастало с тех пор, как он услышал в трубке сбивчивый взволнованный голос Сергея.

Если он преступник, то зачем позвонил? Хитрость? Хотел подстраховаться, заручиться помощью полезного приятеля? Хотел, чтобы Геннадий вытаскивал его, поверив на слово, рискуя своей службой и карьерой?

А если все не так? Глупости. Кто же тогда убийца? Дементьев привык верить фактам, а не эмоциям. А здесь все факты налицо. Сергея схватили прямо над трупом, его сумка стояла на краю стола, он не успел забрать ее в момент побега — этому есть свидетели, а значит, не подброшена кем-то с целью увести следствие в сторону. Документы и фоторобот, составленный руоповцами, проводившими задержание, говорят о том, что подозреваемый именно Сергей Николаевич Грачев, и никто иной. К тому же Катя спокойно впустила преступника внутрь обменного пункта валюты. Значит, хорошо его знала. Все сходится, и все же…

Дементьев погасил очередную сигарету и снял трубку зазвонившего телефона.

— Слушаю. Оперативная сводка? Давайте.

Ну вот… Еще одно подтверждение виновности Грачева. Его машину только что обнаружили в ста километрах от Москвы на боковом шоссе, разбитую и брошенную. Этого и следовало ожидать — следы заметает.

«Хрен тебе! — с ожесточением подумал Дементьев. — Не проведешь! Думаешь, самый умный? Не был бы виноват — не бегал бы, как заяц. Теперь надо вычислить, кто мог тебя подобрать? И куда ты теперь направился, гаденыш?»

Неужели Сергей его переиграл? Имитировал аварию, чтобы направить розыск по районным больницам, а сам тормознул попутку, и ищи его теперь по всей территории одной шестой земного шара.

Геннадий и предположить не мог, что Сергей все еще там, совсем рядом с обнаруженной машиной. Впрочем, на всякий случай он дал указание прочесать местность и опросить жителей окрестных деревень и поселков, но сам не верил в эффективность этого опроса. Ну где, скажите на милость, спрятаться чужаку в деревушке, где все соседи друг друга знают в лицо? На сеновале? В погребе? Смешно.

Дементьев позеленел бы от злости, если бы узнал, что «эта сволочь» нежится сейчас на широкой кровати под теплым одеялом. Под голову заботливо подоткнута подушка, а над лицом склонилась миловидная девушка с копной выцветших белесых волос.

Эти волосы скользнули по щеке Сергея, и он открыл глаза.

— Не шевелитесь, — сказала девушка, увидев, что он пришел в себя. — У вас, кажется, сотрясение мозга. Голова кружится?

Сергей с трудом кивнул. Перед глазами словно пелена образовалась, и лицо девушки то расплывалось и теряло очертания, то вновь становилось четким.

— Кто вы? — спросил он, едва разлепив ссохшиеся губы. — Где я?

— Меня зовут Лина, — ответила девушка. — Я хотела отвезти вас в больницу. Но тогда все узнали бы, что я чуть не убила Гордого.

Голова раскалывалась от боли, и Сергей никак не мог уловить связь между каким-то Гордым, которого чуть не убила эта девушка, и уже убитой Катей.

Воспоминание обожгло. Катя… Ванечка… мама… И ощущение тоскливого страха и отчаяния, как у загнанного в ловушку зверя, овладело им.

Рыжие волосы Кати, волной разметавшиеся по столу. И рыже-огненная молния, взметнувшаяся перед лобовым стеклом. Удар — и темнота. Нет, было еще что-то. Короткое резкое ржание…

— Конь… — сказал Сергей. — Откуда?

— Конь, — кивнула Лина. — Это из-за меня… Я вас не видела, а Гордый разогнался и прямо на вас… Я заплачу за ремонт, — торопливо добавила она. — Вы только никуда не сообщайте…

Девчонка дрожит, боится, что он обвинит ее в том, что разбился «жигуленок». Знала бы она, как он сам боится… Он бежал от судьбы всю ночь и все время чувствовал, что еще чуть-чуть, и его бег оборвется. Снова заломят за спину руки, щелкнут наручники… и никому никогда не сумеет он доказать свою невиновность.

— Вы лежите тихонечко, — попросила Лина. — Я не хочу, чтобы соседи знали. Вы не волнуйтесь, я вас вылечу. Через несколько дней все пройдет. И еще… Я не знаю, как лучше… Может, мне сообщить в ГАИ, чтобы машину оттащили на стоянку? А то растащат на винтики…

— Черт с ней, — буркнул Сергей.

Действительно, в этой машине он был прекрасной мишенью для тех, кто охотился за ним. Ведь его документы в милиции, а значит, номер его «Жигулей» известен уже на всех дорогах страны. Чудо, что его до сих пор не успели тормознуть.

Лина положила ему на лоб прохладную ладошку, озабоченно нахмурилась и, отжав в мисочке остро пахнущую уксусом тряпочку, обернула его голову мокрым лоскутом.

— Сколько времени? — спросил Сергей.

— Девять.

— Утра или вечера?

— Утра, конечно, — улыбнулась Лина. — Вечером в девять у нас уже совсем темно.

Значит, он был без сознания несколько часов.

Интересно, что успело произойти за это время? Нашли машину? Может, уже и его здесь ищут?

— Послушай, — он схватил девчонку за руку, — если обо мне будут спрашивать, ты никому ничего не говори!

Она спросила:

— А если милиция будет искать?

У него задрожали губы. Неужели она заявит? Стараясь не выдавать своего волнения, спросил:

— Может, ты меня куда-нибудь спрячешь?

— Зачем?

— От греха подальше.

Удивительно, как он умудрился отмахать сотню километров и не влипнуть. Тормозни его любой гаишник — и привет. Ни прав, ни денег, ни техпаспорта на машину. Все-таки судьба, от которой он убегал, каким-то чудом хранила его.

Судьба. Что-то вертится в голове… что-то такое о его судьбе. Кто это говорил? Невозможно думать. Башка трещит как после сильного похмелья.

Кто-то дробно постучал в окошко. Сергей и Лина вздрогнули.

— Тише, — шепнул Сергей. — Никого нет дома.

Но стук, резкий и требовательный, теперь раздавался от входной двери.

Лина на цыпочках вышла в коридор и замерла, прислушиваясь.

— Полинка! Оглохла, что ли? — послышался из-за двери голос соседки.

— А, это вы, тетя Клава. — Лина с облегчением зазвенела засовом.

— Молоко забирай, — соседка вручила ей литровую банку с пенящимся парным молоком. — А посуду давай взамен.

Лина достала с полки приготовленную чистую банку и отдала тете Клаве. Но та не уходила, топталась на пороге, порываясь вдвинуться внутрь.

— Кто это там у тебя? — с деревенской простотой спросила она. — Я голоса слышала.

— Голоса? — Лина изобразила удивление. — Телевизор, наверное. Новости передают. — И, увидев, как навострила уши соседка, добавила: — Да я выключила уже.

Та наконец убралась. Лина только успела запереть дверь, как на крыльце заскрипели тяжелые шаги и вновь раздался стук.

— Кто? — прижавшись спиной к двери, выдохнула Лина.

— Откройте, милиция, — требовательно ответил мужской голос.

«Ну все… — обмерла Лина. — Кто же меня мог увидеть? Если я сейчас открою, то они все поймут по моему лицу… А если меня прямо спросят, я расплачусь, и все будет ясно».

— Извините, — пролепетала она дрожащим голосом. — Я моюсь, не одета. А что вы хотели?

— Вы не встречали в поселке посторонних? Мы ищем мужчину лет тридцати. Высокий, худой, с усами, одет в пуховик.

Его уже ищут! Думают, что его убили и ограбили. Родственники, наверное, волнуются, с ума сходят… Машина перевернута, а человека нет…

Лина закусила губу. Что делать? Как страшно… Нет, она не скажет правду.

— Не-ет… — протянула она. — Я еще не выходила из дома.

Что она несет? Ее ведь сегодня видели на конезаводе. А впрочем, откуда этим знать, где была, чем занималась утром какая-то Полина Бахорева?

— Извините, — ответил голос. И другой скомандовал: — Пойдем дальше.

— Фу… — Лина с шумом вдохнула и выдохнула воздух, будто долго плыла под водой без маски и сейчас только вынырнула.

Она шагнула в комнату и замерла на пороге. Кровать была пуста. Ее пленник, ее пострадавший исчез.

 

Глава 19

Первая ниточка

Грачев исчез. Словно в воду канул или воспарил и растворился в сером предрассветном небе Подмосковья…

А Геннадию Дементьеву предстояло выполнять свой служебный долг.

Исчезновение основного подозреваемого пока еще ничего не меняло в привычном ходе следствия.

Набегается и появится. Рано или поздно, а преступник обнаружит себя и угодит в сети блюстителей закона. Сколько веревочке ни виться, а кончику быть.

Сейчас Дементьеву предстояло выявить круг знакомых Грачева и его предполагаемых сообщников.

Ну не мог же он пойти на такое дело один, ей-богу! Это против всех законов следственной логики.

В обнаруженной на месте преступления сумке нет ни валюты, ни оружия. Не в карман же он запихал такую сумму…

А что, если сообщник находился в самом обменном пункте?

Им мог оказаться убитый охранник, Александр Павлович Первухин.

Следователь Дементьев хорошо помнил недавнее дело по ограблению филиала банка на Владимирской улице. Там наводчиками и сообщниками бандитов оказались оба охранника, дежурившие в ночь налета. Их связали, избили для отвода глаз…

Да, но не убили же…

Возможно, Первухин не был сообщником, а знакомым или приятелем Сергея Грачева, за что и поплатился жизнью.

Это он впустил Грачева в закрытый уже обменный пункт, не подозревая о том, что случится через несколько секунд.

А может, погибший охранник знал не только Грачева, но и его спутника, сообщника.

Сколько вопросов, предположений и ни одного вразумительного ответа у следователя Дементьева.

Ну ничего, лиха беда начало. Надо навести справки об охраннике, потянуть сперва за эту ниточку.

Родители Саши Первухина с трудом отвечали на вопросы Геннадия, они еще не оправились от страшной вести.

Его друзья? Знакомые? Чем занимался в нерабочее время? С кем встречался?

Всегда ли родители могут ответить на такие вопросы, касающиеся их взрослых детей?

Обычный парень, как все. Армию отслужил, в десантных войсках.

Они показывали следователю альбом с фотографиями, любовно оформленный, дембельский. Припоминали имена полковых друзей, тыча пальцами в сияющие мальчишеские лица.

«Счастливое поколение… — подумал Геннадий. — Ни Афгана, ни Чечни на их долю не выпало. — И тут же одернул себя: — Выпала страшная гибель в мирной столице, причем в центре».

С кем дружил в Москве? Вон, с Витькой из соседнего подъезда. Еще качаться ходил вечерами в спортзал на Беговой…

В увеличенное фото Сергея Грачева всматривались долго, пытаясь припомнить. Но нет, так и не припомнили.

— Не знаем такого, никогда с Сашей не видели.

Геннадий задавал вопросы, а сам искоса осматривал скромную квартиру.

Лишних денег здесь, пожалуй, не водилось. Единственная роскошь — хорошая аппаратура, множество кассет с записями Цоя, ДДТ, «Наутилуса». На стене кумиры — Сталлоне, Шварценеггер…

Геннадий начинал проникаться симпатией к этому незнакомому, не успевшему пожить мальчику.

Его друзей не надо было долго разыскивать. Они, узнав о случившемся, сами спешили к осиротевшим родителям.

Такие же крепкие, как и погибший их друг, накачанные парни.

— Вы найдите убийц Александра. — Они требовательно смотрели на Дементьева. — А то мы сами… Что вы тут вынюхиваете? Сашка ни с какой шушерой не водился. И этого типа с ним ни разу не видели.

Геннадий выписал им повестки в прокуратуру, чтобы допросить основательно, в привычной спокойной обстановке, но уже заранее, подспудным чутьем понимал, что ничего нового не услышит.

В спортзале на Беговой шла тренировка.

Несколько ребят в кимоно отрабатывали удары и захваты, в дальнем конце зала качались на станках крепкие биточки с угрюмыми лицами.

У Геннадия возникло ощущение, что, если прислать сюда наряд милиции для проверки документов, половина «спортсменов» окажется в розыске, а вторая половина вместо бесплодного махания ногами извлечет из-под кимоно более действенное оружие.

Он внимательно вглядывался в тренирующихся.

Возможно, кто-то из этих парней был в сговоре с Грачевым и успел улизнуть до приезда группы захвата, унеся с собой выручку и оружие.

Но если так, то, предъявив на опознание фото Сергея, он только вспугнет его сообщника.

Тренер, он же директор спортивного зала, сидел в своем кабинетике, наблюдая через стеклянную загородку за происходящим.

— Первухин Александр Павлович посещал у вас тренировки. Вы его хорошо помните? — представившись, спросил его Геннадий.

Тот порылся в книге регистрации.

— Помню, — он нашел нужную строчку и воткнул в нее палец. — Вторник, четверг, суббота.

— Не подскажете, с кем он здесь дружил или тесно общался?

Тренер задумался:

— Да ни с кем. Вон на том станке покорежится пару часов, разомнется и домой.

— А вы знаете, чем он занимался? Рассказывал Первухин кому-нибудь о своей работе?

— Да я же вам говорю: парой слов ни с кем не перекинется, — недовольно отозвался тренер. — Никто о нем ничего не знает. Если он что натворил, так в других местах справки наводите.

— Убили его. На рабочем месте, — сказал Геннадий.

Напряженное подозрение во взгляде тренера исчезло.

— Ну, если так… — сказал он и покачал головой. — Нет, ничем не могу помочь. Да и ребята вам вряд ли что скажут. Здесь, знаете, каждый сам по себе. Мускулы, растяжка, пыхтят, сопят — не до общения, не за этим ходят. Ну, пару пива иногда выпьют после тренировки. А Первухин даже пива не пил. Душ примет — и привет.

Геннадий достал фото Сергея Грачева.

— А вот этот человек случайно не встречался с ним? Может, после тренировок поджидал? Не замечали?

Тренер пробуравил цепкими глазами фотографию и коротко бросил:

— Нет.

— А другие? Может, вели себя подозрительно?

Тренер набычился и отрезал:

— Я в зале за порядком слежу. А что там за порогом делается — не мое собачье дело.

 

Глава 20

Любить человека

— Ты не любишь людей, — говорила ей в детстве мама.

— Я люблю животных, — отвечала ей Лина. — Они добрее.

Многие считали ее эгоисткой. Она ни с кем не дружила, хотя могла посмеяться и побеситься в компании, но ее расположение не давало повода быть с ней на короткой ноге. Никого близко в себе не подпускала, ни девчонок, ни мальчишек.

Когда в старших классах началось увлечение дискотекой, Лина с удовольствием танцевала с приглашавшими ее кавалерами, но ни одному из них не выпало чести проводить ее домой.

Да они к этому не очень-то и стремились. Были в классе девчонки поэффектнее и покрасивее. А Лина… так, маленький воробушек. Дерзкая худышка с двумя короткими льняными хвостиками.

В техникуме девицы уже были посвящены во все тонкости любви, а Лина знала об этом только кое-что по книгам и фильмам. И, честно говоря, сильный пол ее не очень интересовал. Ну как можно целоваться с этими прокуренными, благоухающими пивом типами? Фу!

То ли дело зверье. У них все запахи естественны и чисты. И Лина всю любовь и привязанность переносила на братьев наших меньших: опекала жеребят, без брезгливости вычищала стойла, любовалась грацией и совершенством своих подопечных.

Впрочем, одним человеком она любовалась издалека. Он был чем-то похож на породистого жеребенка. Длинноногий, с красиво посаженной головой и огромными карими глазами. Взгляд у них был теплый и глубокий. Лина очень смущалась, когда ловила его на себе.

Ее приятельница Маша, красивая раскованная девчонка, однажды заметила, как Лина вдруг залилась краской и отвернулась, увидев своего кумира. Предложила:

— Хочешь, познакомлю?

— Нет! — отказалась Лина, но Маша уже тащила ее за руку.

— Вадик! Этот птенчик по тебе сохнет! Обрати внимание на нашу Линочку!

Лина в ужасе вырвалась и убежала, представляя, как этот красавец хохочет за ее спиной. Маша догнала ее и пошла рядом.

— Не строй из себя недотрогу, — отчитывала она. — Ты Фрейда читала, девочка?

— Нет, а что?

— А то, что твоя патологическая страсть к лошадям скрывает неистовую жажду обладания мужчинами.

— Глупости! Мне просто доставляет радость на них смотреть.

— И скакать на них тоже? — прищурилась Маша.

Был в ее словах какой-то подвох, намек, но Лина не уловила какой.

— Да, я не понимаю тех, кто их не любит.

— Я тоже! — Маша заржала как кобылка. — Я же говорю, что ты страстная девица, а ты свою природу подавляешь. — Она заговорщицки оглянулась и шепнула: — И Вадика ты правильно выбрала. Он из всех наших самый супермен.

…Ну и дура она тогда была — смешно вспомнить. Стоило Вадику в очередной раз подойти к ней, как Лина срывалась с места и мчалась прочь, как дикарка. А самой так хотелось оглянуться, чтобы еще раз увидеть его.

И если это чувство, заставлявшее ее сердце екать и уходить в пятки, называлось любовью, то, значит, действительно любить она не умела. Один только страх был в душе. Сладкий страх, но необоримый.

Лина в растерянности смотрела на опустевшую постель.

Этот парень, которого она тащила на себе, раздевала, укладывала, не был ни красавцем, ни суперменом. Он был беспомощным, тяжелым и нескладным. Лине и не важно было, молод он или стар, красив или безобразен. Она чувствовала к нему жалость и то, что виновата перед ним.

А сейчас ей было жаль, что он исчез. Может, ей все это приснилось?

Она помотала головой. Нет, вот на стуле стоит миска с водой для компресса, а посреди комнаты валяется его носок.

Куда, черт возьми, он мог подеваться? Ведь двери закрыты.

— Эй! — тихонько позвала она. — Ты где?

Тихонько скрипнула дверца громоздкого шкафа, и она увидела его, скорчившегося под ворохом одежды. Не удержалась от смеха: нелепый такой и хорошо, что нашелся.

— Тебе смешно, — обиженно сказал он, выползая оттуда. — Они ушли? Чего они хотели?

— Тебя искали.

— Я так и думал, — он тяжело вздохнул. — Быстро это у них…

Он пошатнулся, сделал несколько шагов и рухнул на постель.

— Не бойся, — еле слышно сказал он, — я отлежусь чуть-чуть и уйду, как стемнеет.

— Я не боюсь, — ответила Лина.

— Боишься, — не поверил он. — А зря… Я не преступник. Обычный инженер. Меня Сергеем зовут.

— А почему я должна думать, что ты преступник?

Сергей скрипнул зубами и отвернулся к стене.

— Ладно, спи, тебе покой нужен, — поспешно сказала Лина.

Она поставила на огонь бак с водой, замочила грязную одежду, его и свою, и принялась за стирку. Время от времени она поглядывала на Сергея. На рукаве его рубашки была кровь. Наверное, он поранил руку, когда она тащила его сквозь стекло. Как она сразу не заметила? Впрочем, все ее внимание было приковано к возможным переломам. Надо будет осмотреть его руку, когда проснется. Вешать белье пришлось в чулане, а не во дворе, как обычно, подальше от любопытных соседских глаз.

…Сергей спал до самого вечера. Все было уже выстирано, убрано, обед готов. Лина сбегала к соседке за курицей, чтобы сварить ему бульон. Потом плотно задернула шторы на окнах, включила настольную лампу и села с книгой к столу. Но никак не могла сосредоточиться: много раз пробегала глазами одну и ту же страницу и ничего не понимала. Мысли все время возвращались к спящему, а глаза поневоле постоянно отрывались от книги, чтобы взглянуть на его лицо.

Он смешно шевелил во сне губами. Вздрагивал, стонал, страдальчески морщился. Потом вскрикнул:

— Катя!

Лине это почему-то не понравилось. «Какое твое дело! — тут же сказала она себе. — Какая тебе разница, кого он вспоминает, Катю, Свету или Ларису? У него, наверное, есть жена, а может, и дети».

Но почему-то хотелось думать, что он одинок, что не было у него другой жизни до того момента, как он вылетел из-за поворота на предрассветном шоссе. Вот так, с неба спустился, взял и материализовался в точке столкновения с ее персоной.

Сергей снова застонал, протяжно и тоскливо. Лина поколебалась и решила его разбудить. Она подогрела бульон, налила в чашку, чтобы ему удобнее было пить, и склонилась над ним.

— Сергей… Сережа… проснись.

Он открыл глаза, посмотрел на нее, и гримаса отвращения мелькнула на его лице.

— Убери, пожалуйста. Этот запах… Меня тошнит.

— Но надо поесть, — чуть не плача, сказала Лина. — Тебе надо набраться сил…

— Не надо. Лучше я сдохну здесь тихонечко, и ты меня зароешь ночью в огороде.

Лина вздохнула и отставила чашку.

— Покажи руку.

— Зачем? — насторожился он. Что-то из глубин сознания толчками пробивалось наверх, но он никак не мог уловить что.

«Покажи руку… Покажи руку…» — Где он это слышал? Что это значит?

Лина взяла его руку. Так и есть. Длинный рваный порез пересекал ладонь. От пальцев вниз он уходил к запястью. Кровь уже спеклась по краям раны и подернулась тонкой коричневой корочкой.

— Потерпи немножко. Хорошо?

Лина провела по ране смоченной спиртом ватой, и Сергей взвыл от неожиданной боли. Но Лина крепко держала его за руку.

— Ты мужчина, — сказала она, как говорила обычно Гордому. — Ты понимаешь, что надо лечиться.

Она хорошо очистила порез, положила на него компресс с мазью и туго забинтовала.

Белесые волосы непослушной копной падали ей на лицо, и она сдувала их вверх, когда склонялась над повязкой. Под толстым бесформенным свитером остро топорщились худенькие плечи. Такой хрупкий незащищенный ребенок. Как же она дотащила его сюда?

— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Сергей.

— Двадцать один, — отозвалась она. — А что?

— Ничего, — он улыбнулся. — Спасибо, доктор.

— Я не доктор, я зоотехник, — Лина покраснела и быстро ушла на кухню, загремела там посудой, хлопнула дверцей холодильника.

Оттого что рану разбередили, рука разнылась. Сергей осторожно положил ее поверх одеяла. Теперь надо пристроить голову, чтобы не так кружилось все перед глазами. Даже когда закрываешь — мелькают, перемешиваясь, красно-черные сполохи.

Снова погружаясь в тяжелый сон, Сергей смутно слышал, как Лина чем-то шуршала в шкафу, потом на пол плюхнулось что-то мягкое, и кто-то заворочался на поскрипывающих половицах…

Он с трудом повернул голову и с усилием выплыл из сна.

Девчонка скорчилась на полу на каком-то драном полушубке, прикрытая стареньким пледом.

— Так не пойдет, — сказал он. Еще чего не хватало! Он будет барствовать на ее кровати, а она на полу, как собачонка…

— Нет! — испуганно сказала она. — Тебе нельзя вставать.

— Иди сюда. Места хватит.

— Нет!

— Вот дурочка. Не бойся, я тебя не трону. Ты же видишь — я совершенно безопасный, шевельнуться не могу.

— Я не боюсь! — ответила она.

— Или ты ляжешь на постель, или я лягу на пол. — Сергей приподнялся, откидывая одеяло.

— Хорошо, — Лина подошла к кровати, кутаясь в плед.

Она осторожно легла рядом с ним поверх одеяла, стараясь не прикасаться к нему.

Сколько она пролежала в темноте, прислушиваясь к его сбивчивому дыханию? Час? Два? До самого рассвета?

Это было так странно и так непривычно. Еще вчера она не знала этого человека, а сейчас лежит с ним рядом и даже сквозь ватное одеяло ощущает пугающе волнующий жар его тела.

Лина приподнялась на локте и склонилась в темноте над его лицом.

Густые брови сдвинуты над переносицей, тонкая щетинка усов над мальчишескими губами. Что она знает о нем, кроме имени? И откуда это ощущение, словно они знакомы давным-давно, всю жизнь… Всю прошлую жизнь, а может, и будущую?

 

Глава 21

Кто ты, моя судьба?

Удивительно, с какой быстротой в деревнях распространяется информация… Никто ничего не видел, а все уже знают, и новость передается из уст в уста, с каждым разом обрастая все новыми и новыми подробностями.

— Ты смотри, двери никому из чужих не открывай, — озабоченно говорила Лине тетя Клава, перекладывая в корзинку яйца из большой миски.

— Почему это? — с деланным безразличием спросила Лина.

— Ты что, не слыхала? — тетя Клава округлила глаза, оглянулась и перешла на свистящий шепот: — Тут у нас бандита ищут. Убийца какой-то сбежал: Маньяк! Молодых девок убивает.

— Да ну! Треп.

— Ты слушай, глупая. Он молоденький, из себя ничего. Знакомится с дурехой, то да се… шуры-муры, а потом хрясь!

Лина почувствовала, как по спине у нее побежали зябкие мурашки.

— И кого же он убил? — стараясь казаться спокойной, спросила она.

— Целую кучу! — Тетя Клава пересчитала яйца в корзинке. — Десять.

— Десять человек? — ужаснулась Лина.

— Не… не знаю, — честно призналась соседка. — Он в Москве промышлял. Убьет, ограбит и новую клушу ищет.

Лина выдавила улыбку:

— Ну… у меня грабить нечего.

— Ты не хорохорься. Храбрая какая. Людей слушай. Береженого Бог бережет.

— Ладно, тетя Клава, я учту.

Лина отдала деньги, взяла свою корзинку и медленно пошла к дому. Ноги словно тяжестью налились, липли к земле, еле передвигались.

Это что же получается? Значит, Сергей преступник? В ее кровати уже сутки отлеживается коварный убийца? Маньяк?

Теперь становится понятным, почему он испугался прихода милиции… И эти его странные фразы… «Не бойся меня…»

Но ведь у него нет никакого оружия. Лина сама его раздевала, стирала одежду. Ни ножа, ни пистолета, ни… чем там еще убивают? Руками? Душат? Фу, глупость какая! Никак не представить Сергея в роли душителя. Да, но у него и никаких документов нет! А ведь, когда человек за рулем, у него должны быть хотя бы права… Вот это действительно странно.

А может, он и не Сергей вовсе?

Перед глазами встало его утомленное лицо, искаженное во сне гримасой отчаяния.

Разве убийцы бывают такими? Лина не могла подобрать точных слов. Незащищенными, что ли? Растерянными? Убийцу должен выдавать взгляд — холодный и жестокий.

Она попыталась припомнить его глаза. Нет, трудно… они почти все время закрыты. Впрочем… И опять-таки чепуха. В его взгляде тоска и безысходность, как у больного, загнанного в угол щенка.

Внутреннее чутье подсказывало ей, что все на самом деле не так, как представила соседка. Но логика… Если разумно сопоставить факты, то так и получается, как ни крути. Сергей бешено гнал машину, словно за ним гнались. Документов у него нет. Милиция искала, точно описывая его приметы. К тому же он до сих пор чего-то боится.

Лина открыла замок и, стараясь не шуметь, прошла на кухню. Ей так хотелось сегодня с утра накормить своего гостя омлетом. Она ловила себя на том, что постоянно думает, что бы ему приготовить. Но это, конечно, только потому, что Сергей ничего не ест и слабеет. Просто ради его здоровья.

А сейчас вдруг руки опустились, и уже ничего не хотелось.

Сама не зная почему, она открыла кухонный шкафчик и тупо уставилась на лежавшие там ножи. Потом взяла их и сунула в угол, под половик.

Нет, она не боялась его. Страха не было. Было… что-то вроде отчаяния. Хотелось закрыть лицо руками, заткнуть уши и закричать, выталкивая изнутри клокочущий комок разочарования.

А может, правильнее запереть его, пока он спит, и побежать в милицию? Сообщить, что тот, кого они ищут, здесь рядом, у нее?

Ай да умница, отважная девочка Лина! Беги давай, доноси на беспомощного! Может, орден получишь, пионерка-героиня!

Лина почувствовала, как запылали щеки. Никогда не была фискалкой. Надо сначала самой разобраться, что за фрукт этот Сергей. Может, все не так, как поведала тетя Клава?

«Надо прямо спросить, — решила она. — Пусть ответит. А если набросится на меня, то… ножи я спрятала, а сил у него немного, не сладит со мной. В конце концов, тогда орать начну, на помощь звать… И ему в любом случае скажу, что иду заявлять. Не могу исподтишка. И потом… какой он, к дьяволу, убийца?!»

Белесый парень с бесцветными глазами медленно поднимал пистолет. Дуло поворачивалось вслед за Сергеем то вправо, то влево. Еще секунда, и этот гад нажмет курок…

— Ну стреляй же, стреляй! — крикнул Сергей.

Альбинос засмеялся, прицелился и выстрелил. Пуля вжикнула мимо щеки и унеслась.

— Промазал, гад! — заорал Сергей.

Но тут сзади раздался короткий вскрик.

Он в ужасе обернулся.

Катя поворачивала к нему лицо с широко распахнутыми удивленными глазами. А по ее спине, под лопаткой, растекалось по кофточке липкое багровое пятно.

— Катю убили! — вырываясь из серого вязкого тумана, закричал он. — Катю убили! За что?! Что же делать? Надо бежать! Теперь только одно — бежать!

Сергей открыл глаза и облегченно вздохнул: это сон, просто сон, кошмар… Кому нужно убивать Катьку? Пригрезится же такое.

Незнакомая комната тонула в сумеречном полумраке. Угадывался стол, накрытый цветастой скатеркой, нелепый громоздкий шкаф, узкое окошко с плотной шторкой.

Где-то за этим окном задиристо кричал петух, дребезжало пустое ведро, потом замычала корова…

Совсем не московские, не городские звуки.

Сергей потянулся под стеганым одеялом лениво и разнеженно.

«Где я? — вяло подумал он. — В деревне? Видно, крепко вчера выпил с ребятами — ни хрена не помню. А где же все? Фу, черт! Даже не соображу, с кем и куда заехал. И чего это у меня все тело гудит? Били меня, что ли?»

Он приподнялся на локте и хриплым со сна голосом позвал:

— Мужики, попить дайте!

— Сейчас, — отозвался девичий голосок, и в комнату с кружкой в руках вошла белокурая девушка.

— Лина? — произнес Сергей невесть откуда пришедшее на ум имя.

И вспомнил.

Нет, это был не сон. Катьку убили. И ему действительно надо бежать.

Зубы нервно клацнули о край эмалированной кружки.

Вот только что, минуту назад, ему показалось, что все хорошо, все по-старому, а теперь в груди засвербел противный леденящий холодок и захотелось разреветься в отчаянии, как маленькому.

Господи, как будет плакать Ванюшка, когда узнает страшную, переворачивающую всю его жизнь весть.

— Я долго спал?

Лина попыталась улыбнуться, но что-то в ее позе выдавало настороженность.

— В общей сложности два дня. Голова больше не болит?

— Терпимо.

Сергей встал и прошелся по комнате, разминая ноги. Лина следила за ним взглядом.

— Ужинать… будешь? — с запинкой спросила она.

— Честно говоря, поел бы.

В пустом животе заурчало от мысли о еде. В тот злополучный день Сергей успел только позавтракать, вполне резонно рассчитывая на вкусный Катькин ужин после перестановки мебели. Значит, если посчитать, он не ел почти трое суток.

— Я сейчас. — Лина вышла и вернулась с его одеждой, чистой и отглаженной.

Сергей быстро оделся и сел к столу. Он даже не чувствовал вкуса еды, хотя ноздри щекотал вкусный запах, тал куски торопливо, не успевая прожевывать, все подряд — курицу, бульон, дымящуюся яичницу, хрусткую свежезасоленную капусту, снова курицу…

Лина ела вяло и как-то странно смотрела на него.

— Кто такая Катя? — вдруг спросила она.

Сергей поперхнулся. Кусок встал комом в горле.

— Это… моя одноклассница, — ответил он, даже не поинтересовавшись, откуда Лине известно это имя.

— Ты звал ее во сне, — сказала Лина. — Если хочешь, я ей сообщу, что ты здесь.

Она ждала какой угодно реакции, но только не этой. Сергей отшатнулся, как от удара, и стиснул зубы.

— Некому сообщать, — глухо сказал он. — Ее больше нет.

— Ты ее убил? — буднично-просто спросила Лина и напряглась, готовая тут же сорваться с места, чтобы отскочить подальше.

Но он посмотрел на нее удивленно и обреченно.

— Ты тоже так думаешь, — он не спрашивал, а скорее, утверждал. — А ведь это альбинос сделал…

«Он сумасшедший, — подумала Лина. — Он выпадает из реальности и не помнит, что делает… Типичный бред… Альбинос какой-то…»

— Если бы я не покупал эту менажницу… Надо было идти быстрее. Зачем ей теперь этот хрусталь? Ведь свадьбы не будет…

«Не бред! Они готовились к свадьбе… А потом он ее приревновал и убил. Точно. Тетя Клава говорила, что он знакомится, шуры-муры…»

— Всего полчаса, — словно сам себе говорил Сергей, — а вся судьба моя вверх ногами. Все могло быть иначе… — Он посмотрел на Лину, перевел взгляд на свою забинтованную руку и спросил: — Или не могло?

«Она смотрит на меня, как на сумасшедшего… Я, наверное, правда схожу с ума… Ведь все, что случилось, я знал наперед! Знал! Только не хотел верить… Боже, ну как можно поверить в такую чушь? Старуха цыганка набормотала невесть что. Любой на моем месте пропустил бы это мимо ушей».

Но другой голос возражал ему запальчиво: «А если бы не пропустил? Я смог бы все изменить?»

— Ты решишь, что я сошел с ума, — грустно сказал он Лине. — Но мне не так давно цыганка по руке гадала. Я об этом и думать забыл. Сейчас только вспомнилось. И знаешь, все случилось именно так, как она говорила. Стал бездомным, бегаю, как заяц. И кровь была.

«Кровь человеческая окропит руки твои и оставит на тебе свой след. Переменит долюшку твою», — зазвучал в ушах шамкающий голосок гадалки Груши.

— Тебе нагадали, что ты убьешь Катю? — спросила Лина.

— Что без вины виноватым стану, — вздохнул Сергей. — Когда я вошел, они уже были мертвы, она и охранник. Я подумал сначала, что она спит. Она лежала головой на столе… Я поднял ее, чтобы посмотреть, может, еще жива? А тут руоповцы. У Катьки палец на кнопке сигнализации был… Они чуть-чуть опоздали… Как и я…

Голос у него был тусклый и обреченный. Лина почувствовала, как потихоньку отпускает ее душу противное опасливое напряжение.

Сергей говорит так буднично и устало. Похоже, говорит правду.

Ей вдруг стало так жаль его, так больно, словно игла впилась в сердце. Она потянулась к нему через стол и спросила, глядя в глаза:

— Значит, ты опоздал?

Сергей кивнул.

— Я покупал ей подарок. Такие хрустальные салатницы, знаешь? Катька замуж собиралась. — Он поднял голову и добавил удивленно, словно только что сообразил: — А вообще, я пришел вовремя, минута в минуту. Я специально не торопился, гулял. Ей еще полчаса до конца работы оставалось. Я и подумал: «Что я там торчать буду? Все равно, пока инкассаторы приедут, деньги посчитают, Катька все опечатает — мне на улице придется торчать». У них в обменном пункте строго: когда валюту сдают — никого посторонних.

Лина вдруг поняла, как он мучается, обвиняет себя в том, что не использовал, может быть, единственный шанс сохранить жизнь своей подруге. Ей захотелось погладить его по голове, прижать к себе, утешить.

Как странно, что еще несколько минут назад она его боялась.

…Непостижима женская душа. Всегда готова распахнуться навстречу слабому и обиженному.

Кто же обидел этого сильного с виду мужчину? Судьба?

Лине так захотелось помочь ему чем-то. Что она могла сделать? Только выслушать внимательно и участливо, дать ему выговорить, выплеснуть то, что тяжким грузом лежало на сердце, чтобы он не оставался один на один с обрушившимся на него несчастьем.

Она придвинулась поближе и провела ладонью по его волосам.

— Тебе удалось убежать?

— Да. И они меня ищут. Я оставил там сумку, а в ней мои документы.

— И это тебе тоже предсказала цыганка?

Как и любая девчонка, она была неравнодушна к разного рода гаданиям и предсказаниям. Мужчины обычно не верят в эту чепуху.

— Я только сегодня ее вспомнил, — сокрушенно сказал Сергей. — Я должен был тогда проводить опыт и совсем не придал значения тому, что этой бабке вздумалось накаркать. Да и невозможно было воспринимать ее слова всерьез. Разве я мог подумать, что кровь действительно будет на моих руках? Что меня могут обвинить в убийстве? Это все было так далеко от меня, так нереально. Я жил спокойной нормальной жизнью. Господи! — Он закрыл лицо руками. — Неужели нельзя все вернуть назад?

— Назад… — Лина задумалась. — А если вперед?

— Вперед?

— Ну да! — Лина торопливо стала объяснять: — Смотри, ведь ты совершенно особый человек. Никто не знает, что с ним будет дальше, а ты знаешь. Понял?

— Нет, — вздохнул Сергей. — Как это может мне помочь? Ведь дальше должно быть еще хуже…

— Что хуже?

— Тюрьма и сума. «Попадешь ты в темницу, коли отведаешь хлеба в доме врага твоего», — произнес он с теми же интонациями, что и старая цыганка.

— У тебя есть враги?

— Нет.

— Значит, и хлеб есть негде, — резонно заметила Лина. — А если не съешь, не попадешь?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — У меня и ребенка нет. А она говорила, что я ребенка потерять могу. «Береги дитя малое, неразумное». Бред!

— Не бред! — горячо возразила Лина. — Ты все по очереди вспомни, подробно. Все, что она тебе предсказала. Ведь уже начало сбываться.

— Кровь была. Бездомным стал. Бежать пришлось. Набегался. А дальше — гибель страшная…

«Рыжий конь!» — молнией пронеслось в его голове. — «Огненный конь Апокалипсиса… Любовь на огненном коне!» Любовь, которая спасет, если верить гадалке.

Был рыжий конь? Был! Налетел на него на предрассветном шоссе. Молодой буланый конь по кличке Гордый. А на нем сидела Лина…

Он удивленно посмотрел на нее.

А ведь и правда, она его спасла. Кто знает, что ждало его за следующим поворотом?

Но… любовь? Ему суждено полюбить этого воробушка? В его жизни были девушки покрасивее. Он так и не остановился ни на одной из них.

— Что ты на меня так смотришь? — Лина смутилась.

— Ничего. — Он отвел взгляд.

Не говорить же ей о любви, в самом деле. Пожалуй, это первый промах в предсказании. Любовь. Как же! Он и не думает влюбляться в свою спасительницу.

— Ну, что дальше должно быть? — нетерпеливо допрашивала Лина. — Про встречу со мной она тебе говорила?

— Говорила, — вынужден был признаться Сергей, не вдаваясь в детали. — Про рыжего коня.

— Ну вот! — девушка произнесла это с таким торжеством, словно убедила его в своей правоте.

— А дальше ребенок… — пожал плечами Сергей.

— Которого нет.

— Есть! — Он чуть не вскочил.

Ванюшка! Как же это он про него забыл? Оставил у матери и — будь с ним что будет? О своей шкуре только и беспокоился.

— Значит, ребенок у тебя все-таки есть? — упавшим голосом спросила Лина.

Ей стало грустно. Какая-то женщина родила ему ребенка, а он о нем даже не вспоминает. Все мужчины одинаковы. Им нельзя верить. А так хочется верить этому Сергею!

— Конечно! Катин сын. Это его надо беречь. От кого? Да от тех, кто уже убил его маму. А может, и от другой опасности, ведь он на свете теперь совершенно один.

Лина улыбнулась и тут же устыдилась своей радости.

— У нее сын остался? Как жалко.

— Я должен быть с ним! — Сергей вскочил. — Я поеду и заберу его.

— Куда заберешь? — резонно остудила его горячность Лина.

Сергей сник. Действительно, куда? Он обречен на скитания, ему надо прятаться и скрываться.

 

Глава 22

Альбинос

У природы не хватило красок на физиономию Бориса Шестопалова. Выцветшие, бесцветные глаза без ресниц, белесые волосы.

С детства над ним насмехались, дразнили, приходилось кулаками расправляться с обидчиками.

Девушки сторонились, считая его бесцветность крупным недостатком, и Борис научился презирать этих дешевок. Он не утруждал себя пустыми ухаживаниями, а просто пользовался ими, как вещами: подкарауливал припозднившихся дурочек или напаивал их до беспамятства.

В маленькой Балашихе о нем ходила дурная слава, его кулаков и угрюмого нрава побаивались. Никто никогда на него не жаловался, ни одно дело не было возбуждено по факту изнасилования или полученного в драке увечья.

Но мелкая микрорайонная власть альбиноса не могла утолить жажду отмщения, переполнявшую его оскорбленную душу. Власть должна была иметь реальный выход — именно поэтому он решил пойти на службу в ГАИ. Кроме нехилого приработка ему нравилось быть вершителем судеб на своем участке трассы, нравились заискивающие глаза водителей, униженные мольбы, подкрепляемые крупными купюрами, которые он принимал, словно делал огромное одолжение.

Вскоре он купил свою собственную тачку, свел знакомства на автосервисе и очень быстро стал незаменимым человеком для многих местных и московских авторитетов, да и просто для нужных солидных людей.

Альбинос в наглую вкатывал машины на ремонт вне очереди, выбивал у мастеров нужные детали, оформлял мнимые аварии для получения страховок, перебивал номера у краденых автомобилей и сбывал их тут же крутившимся гонцам из кавказского региона.

Тогда он и получил свою кличку Негатив. Под этим прозвищем и узнал его крупный балашихинский босс Витя-Партизан.

У Партизана была отлаженная могучая структура, и озлобленный, любящий рисковые схватки Негатив пришелся там ко двору.

Он выезжал на ночные «стрелки», участвовал в разборках, а главное, зачем он был нужен, — перевозил Партизану партии оружия, добытые через сложную сеть каналов прямо с завода.

Да, видно, завелся в империи Партизана осведомитель. Однажды, когда Негатив гнал на своей патрульной машине из соседней области очередную партию, он нарвался на засаду.

— Вы что, ребята? — удивленно хлопал он своими розовыми веками. — Я же свой. — И тыкал им служебное удостоверение.

— Черт, промашка, — досадливо сказал капитан. — А ведь точная наводка была. Стой, приятель, у тебя номера-то московские… Ну-ка, ребята, обыщите машину.

Долго искать не пришлось. Всю партию оружия изъяли. Негатива задержали.

Партизан нажал, где надо, подмазал, и Борис Шестопалов вновь оказался на свободе, только из ГАИ пришлось уйти, да потом замаливать грехи перед боссом за то, что не сумел смыться вовремя.

…Лихое было время, интересное. Негативу нравились перестрелки, крутые выяснения с другими группировками, грело душу сознание собственной значительности — как-никак, он работал под крышей крупного авторитета, одно имя которого вселяло ужас.

Сколько оружия перебывало в его руках за это время, а вот зацепился только «вальтер». Так удобно лег в руку, так ласкал взор изящными, хищными очертаниями.

Негатив пользовался только им, глушитель прикупил сам, не бросал на месте разборок, хотя Партизан и выговаривал ему, чтоб не дурил и не жмотился. Если одну «пушку» светить, то вычислить можно.

Но Негатив не слушал. Если он и был способен на любовь, то это нерастраченное чувство он всецело перенес на своего стального приятеля.

Но случилось непредвиденное — погиб Витя-Партизан. Без всесильного босса империя стала рушиться.

Негатива недолюбливала братва, и в новом переделе структур ему не нашлось места.

Быть одним из первых подручных, а потом идти шестеркой к какому-то мелкому хрену из агеевской группировки — это, знаете ли, не по рангу.

Братва, давно точившая зуб на Негатива, припомнила все: и ментовское прошлое, и содранные за ни за что бабки, и собственные разбитые морды.

Негатив залег на дно. Тихо спускал нажитое и хищно высматривал из укрытия, к кому бы прислониться повыгоднее.

Тут-то судьба и свела его с Толяном.

Толян Куракин жил от него неподалеку, раньше шустрил на рынке, деталями приторговывал, а потом пропал с горизонта.

Отсидев пару лет за спекуляцию, он вернулся в родные места, чувствуя себя крутым.

Негатив никогда Толяном не интересовался, а тут тот сам его нашел.

Пришел с бутылкой и завел разговор издалека: дескать, вижу, ты не при деле, а нам нужен опытный человечек…

Тогда Негатив и узнал, что есть подходящая группа.

По словам Толяна, они провернули несколько делишек. С первого взгляда — заурядные ограбления, но во главе группировки стоял некий умный шеф. Батя, который все просчитывал наперед с ювелирной точностью. Нужно было быть полным козлом, чтобы попасться, — так Батя организовывал все как по писаному.

Сейчас Батя как раз менял исполнителей, слишком робкими некоторые ему казались.

Негатив долго не раздумывал. Условия оказались подходящими, а узнав, что планируется налет на инкассаторов крупного универмага, он прикинул свой процент с возможной выручки и согласился без колебаний.

Одно было странно — Толян не желал сводить его с Батей.

— Вот придет от него человечек, все обрисует, и вперед. Главное — ни на шаг не отступать. Сказал Батя: «Быть на месте в девятнадцать ноль семь», значит, точняк, ни минутой позже. Усек? — пьяно ворочая языком, рассказывал Толян. — Велел Батя по этой улице уходить — значит, без самодеятельности.

Правда, к концу последней бутылки Толян раскололся, что и сам Батю ни разу в глаза не видел. Его с ним один приятель свел, да отлетел уже, выбыл из крупной игры.

«Этот «партизан», пожалуй, еще похлеще будет… — подумал Негатив. — Хитер. Осторожен. Ладно, посмотрим…»

Но он уже понял, что не упустил свой шанс — нашел сильного, умного покровителя, который к тому же умудрился не засветиться в криминальных тусовках. А это двойная гарантия безопасности, ведь менты чуть что — знакомых трясут.

В тот раз на его долю пришлось десять лимонов, это тогда было больше трех тысяч «зеленых» — Батя не поскупился.

Он не слишком тревожил Негатива заданиями. Вызывал раз в несколько месяцев, передавал через своего хлыща точную наводку, а потом хлыщ отсчитывал исполнителям их долю и отвозил остальное Бате и его приспешникам.

В том, что вокруг шефа кормится еще несколько шакалов, Негатив ничуть не сомневался. Ведь в одиночку не организуешь, не рассчитаешь, не соберешь все сведения. На это и силы, и люди, и время нужно.

Зато каждый раз все проходило как по маслу. Взять хотя бы налет на отделение Сбербанка. Наводчик точно описал им кассиршу лет сорока, которую требовалось непременно убрать, а на остальных время не тратить.

Перед обеденным перерывом в зале народу — не продохнуть, охрана у дверей, стоит надеть маски и достать оружие — толпа женщин и стариков в панике ломанется к дверям, лишая охранника возможности действовать.

Но прежде следовало шепнуть кассирше пару словечек, подозвать ее к откидной стойке прохода. А лишь только она откроет вход в служебное помещение, стрелять на поражение, крича:

— Ни с места! Все заложники! Кто шевельнется — стреляю без предупреждения!

Вид только одного убитого способен вселить в людей ужас, парализовать волю. К тому же менты имеют четкую инструкцию не противодействовать грабителям, если под угрозу ставится жизнь людей.

Уходить им следовало через черный ход — Наводчик нарисовал подробный план коридоров — дворами, на соседнюю улицу, где Негативу надлежало заранее оставить свой «мерседес».

Ох и посмеялся он потом, лежа дома на диване и слушая по телику милицейскую хронику.

Такое ощущение, что все вокруг козлы полные.

Ни одна собака их не запомнила, хотя стояли в тесной давке у окошка совсем рядом, пока кассирша не пошла открывать проход, а они с Толяном не напялили черные маски.

По телику сообщили, что они собирались взять находящихся в сберкассе людей в заложники и выдвинуть свои требования, но передумали и ограничились ограблением.

Три ха-ха! Чего с них требовать? Разве ящик пива с утра.

Только один раз Негатив чуть было не сорвал запланированную операцию.

Где-то за неделю до Батиного звонка он по старой памяти потащился на поминки Вити-Партизана. Год уж минул.

В кафешке собрались люди известные, вся практически криминальная братва. Но ничего худого на этот вечер не намечалось, все разборки отложили — помянуть все же собрались, уважение надо иметь.

Негатив, как на грех, не оставил пистолет в машине, а потащил с собой. Привычнее так, да и прихвастнуть хотелось перед старыми дружками.

Да еще баксами, дурак, бумажник набил, строил из себя птицу большого полета.

Впрочем, прежние знакомые действительно удивились, увидев Негатива «в порядке», на тачке, при «зелени», с «пушкой», которую он по милицейской привычке подвешивал в кобуре под мышкой.

Негатив таинственно помалкивал, не распространялся о том, чем занимается, только намеки кидал на свою нынешнюю солидную крышу.

И какая сука навела? Кому поперек горла встало их сборище?

Правда, из нескольких группировок ребята собрались, так ведь не на дело, а по-человечески…

Короче, среди ночи налетел РУОП. Да еще не местный, а московский.

Ворвались в масках, с автоматами, всех на пол положили, столы перевернули.

Негатив аж похолодел. У него же оружие! А на оружии этом уже столько…

Хорошо еще, что он в центре зала лежал. Пока по крайним шарили, успел извернуться, кобуру отстегнуть и вместе с «вальтером» под стол сбросить.

Сам-то легко отделался. Ведь год уже как «завязал», зашел помянуть друга по старой памяти.

Но «вальтер»!

Выйдя утром из отделения, куда свезли всех задержанных в ту ночь, поспешил к знакомым ментам на поклон. Признался, что «пушку» сбросил, канючил, чтоб вернули.

А те руками разводят:

— Мы бы рады, Негатив, да московская бригада работала. Все у них, по описи.

Правда, обещали помочь, поискать концы, вернуть, если пистолет «чистый».

Негатив наскреб, сколько смог, баксов пятьсот, бумажник-то, «зеленью» набитый, эти скоты тоже выгребли.

— Вот, братаны, себе возьмите, там дайте, только верните.

Те посмотрели, как на чокнутого.

— Да ты себе две «пушки» купишь за эти бабки. На хрена кашу заваривать?

Несколько дней он ждал, как в горячке, пока местные в столицу «концы наводили».

А тут как раз Батя позвонил. Прорычал, как обычно:

— Будь готов, сынок. Завтра мой мальчик подъедет, все растолкует.

Ему просто повезло, что назавтра ребята, ухмыляясь, вернули ему «вальтер», правда без кобуры, ну и хрен с ней.

Правда, мелькнуло в голове Негатива подозрение, что не его это «пушка» вовсе, а прикупили мужики другую взамен, а разницу себе за труды оставили, да за его глупость в придачу.

Он осматривал пистолет, вертел так и эдак, но, как назло, никаких особых примет припомнить не мог. Ни царапин, ни таблички с надписью на «вальтере» не было.

Он вернулся домой, а Батин посланец уже томился под запертой дверью.

Да еще выговор ему устроил, засранец. Но Негатив, чувствуя в кармане привычную тяжесть вороненого ствола, быстро поставил этого ублюдка на место.

…Они с Толяном подъехали к офису ровно в девять.

Сегодня Негатив уже несколько раз проезжал мимо по улице, присматривался, отрабатывал указанный Батей поворот.

С виду офис был так себе, средней паршивости, в подъезде выселенного дома на Петровке.

Негатив с усмешкой поглядывал на внушительное здание под номером 38.

Не знаете, голубчики, что в паре кварталов от вас уже лежит наживка, а щука кругами ходит, вот-вот клюнет.

…Осмотревшись, они поднялись по винтовой широкой лестнице на третий этаж.

На черной железной двери бумажная табличка: «Рекламное агентство КОЛИБРИ».

Дочирикались, птички!

Негатив вынул из кармана переданный Батиным посланцем дубликат ключа и без труда открыл массивную дверь.

Рядом были еще какие-то офисы, расположенные в бывших квартирах, но все они были уже заперты, лишь из-за одной двери доносился приглушенный шум.

Толян шепнул:

— Может, позже? Там еще не ушли.

Но Негатив решил четко следовать инструкции.

Охранник гонял чаи в просторном холле, даже не приподнялся, лишь лениво скосил глаза на приоткрывшуюся дверь.

Мужики, открывающие ее своим ключом, не вызвали в нем ни малейшего подозрения.

За это он и поплатился через секунду, когда начал оседать на пол, хватая воздух широко разинутым ртом.

Два глухих хлопка — и все было кончено.

В дальней комнате они нашли сейф. Шифр от него был записан на бумажке услужливой рукой Батиной шестерки.

Набирать было неудобно. Рука в перчатке плохо попадала в мелкие отверстия с чувствительными пластинами. Пришлось повозиться.

Несложная комбинация, и стальная дверца распахнулась.

На полочке радовали взор несколько тугих зелененьких пачек.

Негатив пересчитал. Десять тысяч баксов. Не слишком-то густо.

Да, впрочем, и дело пустяковое. Все на блюдечке с голубой каемочкой. Хочешь — вилочкой бери, хочешь — руками лопай.

— Батя велел все бумажки забрать, — напомнил Толян.

— А на хрена они? — хмыкнул Негатив.

Но спорить не стал, выгреб из сейфа целую кипу каких-то договоров, платежек, прихватил печать в круглой коробочке.

Все это барахло запихал себе в сумку. А дальше была самая приятная часть.

Батя почему-то разрешил им покуражиться самую малость, минут пять.

Ну они с Толяном и оттянулись…

Размозжили экран компьютерного дисплея, раскромсали ножом мягкий кожаный угол, скинули на пол подставку с цветами, и земля из разбитых горшков рассыпалась по полу.

Пришлось перепрыгивать, чтоб не оставить следов на липком мокром черноземе.

…Из соседнего офиса как раз вывалилась подгулявшая компания.

Негатив прислушался, прильнув ухом к двери.

Соседи с пьяными шуточками шумно спускались по лестнице.

Вот черт! «Мерс» возле самого подъезда…

А впрочем, в таком состоянии вряд ли кто-то обратит внимание на номера. Да и офисов на трех этажах девять штук. Поди разберись, чья машина.

Они выждали немного и спустились вниз.

Уже в машине Толян показал ему сотовый телефон. Прихватил, козел, не удержался.

— Придурок! — взревел Негатив. — Батя велел что-нибудь брать?!

— Нет, — испугался Толян.

— Ну так выбрось! На хрена козе баян? Они же все на учете, на обслуге. Что ты с ним делать будешь?

Они тормознули на окраине у мусорного бака и бросили в него телефон и мелко изодранные в клочья бумажки из сейфа.

Толян все-таки был больной. Не терпелось покорчить из себя «делового». Говорил же им Батя: «Не высовывайтесь. Живите тихо. Деньгами не светите. Придет время, заживете на полную катушку».

Так этот безмозглый приобрел себе пейджер. Оправдывался:

— Да он теперь у каждой домохозяйки. И удобно. Я по своим делам мотаюсь, а вдруг срочно нужен — так ты мне сообщение.

Вот теперь Негатив решил воспользоваться пейджером Толяна. Не зря же балбес деньги тратил. К тому же нужен он был срочно. Такие дела лучше на пару решать, чтоб без подвоха.

А дело было простое. В шкафу у Негатива лежала сумка, битком набитая деньгами.

Они сговаривались, определяя их с Толяном долю с выручки примерно пятнадцати тысяч баксов, а взяли они в обменном пункте восемнадцать.

И закрутилась в мозгу у Негатива простая арифметика.

Их с Толяном треть — пять штук на двоих. Десять уходят Бате. А еще три? Неучтенные… Незапланированные… Хрена пухлого их-то отдавать?

Правда, Батя говорил: «Пятнадцать — двадцать. День на день не приходится».

Ну так, может, не шла в тот день в обменке работа, не накрутили они верхней суммы…

Но деньги после налета они считали вместе с Толяном — вместе и решать. А то заложит, гаденыш.

По полторы на нос — премиальные за труды. Нормальная сумма.

В центре, на оживленной улице, ухлопали охранника и девчонку.

Хорошо, успели вовремя смотаться. Пока Толян выручку изымал, Негатив заметил, что палец у кассирши замер на кнопке сигнализации.

Толян прилетел сразу же после сообщения на пейджер — видно, дома сидел.

Сначала он слушал Негатива с недоверием — а вдруг тот его подловить хочет. Но потом поверил, глазки загорелись.

— И то верно, Негатив. Откуда он узнает?

Они достали сумку и вновь все пересчитали. Отложили часть, чтоб передать Бате. Он сказал, что посыльный заедет в понедельник после обеда. А остальное поделили по-братски.

Негатив подумал, что все равно маловато. Два убийства — и всего четыре штуки «зеленых». За каждого — по две.

А в итоге жизни паренька-охранника и рыжей кассирши стоили — по девять тысяч баксов.

Даже тачку приличную за такие деньги не купишь.

 

Глава 23

Навстречу судьбе

Он не хочет чувствовать себя теленком, которого ведут на заклание. Не хочет сидеть и ждать, опустив руки, когда свершится предрешенное. Не желает с тупой покорностью ждать неизбежного.

Ты убегаешь, а судьба догоняет. Ты мечешься, а тебя подстерегают — и бац! Получите!

Испей чашу свою до дна…

Ну что ж, раз ему суждено ее испить, то он поторопится. Добровольно, большими глотками, глядя своей судьбине прямо в лицо.

Я не боюсь тебя. Я не прячусь. Я готов!

Он будет стараться опередить предначертанное. И может быть, тогда ему удастся разорвать этот круг, вырваться за определенную программой черту.

Программа… Ведь он сам умеет программировать компьютеры. Умная машина послушно выполняет то, что он внес в ее память. Только это — ни на йоту больше. Но ведь всегда можно войти в базу данных и дописать финал. И создать файл, который отменит все предыдущие…

Итак, решено! Он будет действовать. Пусть исполнится предначертанный кем-то свыше план, а потом заглянем туда, за грань, в неизведанное и постараемся изменить заключительный файл.

— Я поеду с тобой, — без колебаний заявила Лина.

— Даже не думай! — оборвал ее Сергей.

Но она уперлась, как бычок, насупилась. Если уж ей что-то приходило в голову, то переубедить ее было невозможно. Маленькая, тоненькая, а характер…

Сергей скрипнул зубами:

— Ну куда ты со мной? Куда?

— Тебя ищут одного, — возразила она. — А нас будет двое.

— И что?

— Так ведь на двоих не обратят внимания! И потом, сам же говоришь, что у мамы твоей засада. Тебя сразу схватят, а если приду я…

Конечно, она была права. Но не может же он прятаться за девичью спину. Подставлять еще и ее… Нет уж, хватит Ванечки.

А Лина просто не могла отпустить его одного. Она же изведется в неизвестности.

— Я сказал: нет! — отрезал Сергей.

Она топнула ногой, дерзко вскинула голову:

— Да! И не спорь.

Он рывком сдернул с крючка пуховик. Надо спешить, скоро будет светать. Некогда спорить с упрямой девчонкой.

— Ты что? — округлила глаза Лина. — Ты в этом собираешься идти?

«Высокий, усатый, одет в пуховик…» — по этим приметам ищет его милиция. Значит, надо все это изменить! Во что же его переодеть. Ее куртка на него не налезет.

— Но сначала усы, — строго сказала она. — Садись. Я тебя брить буду.

— Брить?

Сергей глянул в зеркало. Соображает, малышка. Как он этого не учел? Вот только бриться он будет сам.

А Лина уже подогревала воду в чайнике, меняла лезвие в простеньком станке. А сама лихорадочно соображала, где достать для Сергея другую одежду.

Идея! Нелепая, конечно, но за неимением другой…

Днем, когда она забегала в конюшню проведать Гордого, Лина видела, что старший зоотехник, переодеваясь после смены, оставил в подсобке свою старую кожаную куртку.

Воровать нехорошо… А кто ворует? Она просто возьмет, а потом вернет.

«Когда все кончится, — подумала Лина, — я не только верну, но и куплю Ивану Петровичу новую. Накоплю денег и куплю».

Она заперла Сергея на ключ и тихонько выскользнула на улицу.

В деревнях по ночам темно, хоть глаз выколи. Нет здесь городских фонарей, неоновых вывесок, подсвеченной рекламы. А у них в поселке, где все жители работали в основном на конезаводе, спать ложились рано, чтобы чуть свет встать на работу.

Лина, как воришка, пробиралась по задворкам к конюшне. Она не боялась темноты, наоборот, молила Бога, чтобы не вышла из-за тучи луна, чтобы не осветила хозяйка ночного неба неприглядную картину: молодой специалист Полина Бахорева перелезает через ограду, поднимает с земли камень и…

Жалобно дзынькнув, разлетелось на кусочки стекло подсобки.

Лине показалось, что этот звон услышали в самом отдаленном доме, да что там доме — в соседней деревне, наверное, слышно было. Она сжалась в комочек и присела.

Нет, все тихо. Сторож дядя Саша не проснулся. Она влезла в подсобку, взяла куртку и не удержалась, толкнула дверь, ведущую в конюшню. Гордый спал чутко. Он моментально различил в тишине знакомые шаги и радостно заржал.

— Тихо, милый, тихо…

Лина обхватила руками его морду, прижала к себе, крепко поцеловала в умные янтарные глаза.

— До свидания, мой хороший. Не скучай без меня, ладно? Я тебя не бросила, я скоро вернусь.

Она почувствовала, как в глазах у нее закипают слезы, и решительно пошла прочь. Гордый проводил ее взглядом.

Куртка пришлась Сергею впору. Без усов он изменился, нельзя сказать, что до неузнаваемости, но достаточно.

Лина посмотрела на него и фыркнула:

— Словно чего-то не хватает.

— Да? Мне тоже… — он смущенно провел рукой над верхней губой.

Лина завернула в дорогу кое-какую еду, достала из ящичка все свои деньги. На первое время хватит.

— Ну что, присядем на дорожку?

Они опустились на табуретки. Помолчали.

Что их ждет за порогом?

 

Глава 24

Бифштекс для дога

Никаких известий об исчезнувшем Грачеве не поступало, преступник как сквозь землю провалился.

И Дементьев не усидел в своем кабинете. Осмотр жилища убитой он решил произвести сам, питая слабую надежду на то, что там обнаружится хоть какая-нибудь зацепка.

В качестве понятых при вскрытии квартиры Екатерины Петровны Семеновой пригласили ее соседей по лестничной площадке: пенсионера Невьянцева и домохозяйку Чупрыкину.

Если старичок отозвался на просьбу следователя без особой охоты, то дама, напротив, стремилась в помощники, несмотря на то что она недавно вымыла голову и волосы ее еще не просохли. Следом за ней с лаем рвался из прихожей ее огромный дог, и Чупрыкиной стоило немалого труда затолкать зверюгу обратно:

— Назад, Кристи! Кому сказано — назад!

Она захлопнула плотнее шелковый халат и оживленно защебетала, вертя мокрой головой и обдавая следователя брызгами:

— Такое гордое породистое животное, знаете ли! Меня просто обожает. Вот увидела незнакомых мужчин — и сразу меня защищать! А вы следователь, да? Я удостоверение плохо разглядела. Вы к Катюше, да? А что она натворила?

Они вошли в Катину квартиру, и Геннадию пришлось едва ли не силой усадить понятую на стул. Спокойно стоять на месте она была не в состоянии, так и норовила, опережая сыщиков; заглянуть в каждый уголок.

В отличие от нее, пенсионер Невьянцев степенно остановился у ковра, висевшего на стене, и не проронил ни слова.

Чупрыкина же не унималась:

— Проворовалась Екатерина, да? Но вы этому не верьте. Катюша не такая, она чужого не возьмет, это ее подставили, это уж точно! А ведь я предвидела. Я ей говорила: нельзя тебе, Катя, работать с деньгами, больно уж ты доверчивая.

Сотрудник уголовного розыска, осматривавший дальнюю комнату, позвал оттуда:

— Геннадий Иванович!

Чупрыкина смолкла и, вытянув шею, пыталась увидеть, что там обнаружили.

Геннадий прошел на зов: на тумбочке возле кровати в пластмассовой рамочке стояла фотография, цветная, сделанная уличным фотографом на Арбате. На ней в полный рост, в летней одежде стояли трое. В центре — собственной персоной Сергей Грачев. Он стоял рядом с рыжеволосой молодой женщиной. Это была Екатерина Петровна Семенова. По другую сторону от подозреваемого — маленький мальчик, тоже рыжий, с живой обезьянкой на плече.

— Ясно, — удовлетворенно кивнул Дементьев.

Фото показали понятым:

— Вы узнаете кого-нибудь из этих людей?

Невьянцев коротко буркнул:

— Все знакомые.

Чупрыкина же затараторила, не давая соседу продолжить:

— Я Екатерину предупреждала: не держи этот снимок на виду. Так нет же, она его, как нарочно, напоказ выставляла. Я, говорит, не боюсь. Я, говорит, ничего плохого не сделала, и бояться мне нечего.

Дементьев насторожился: похоже, из этой болтушки можно будет вытянуть немало ценной информации. Оказывается, Семенова должна была чего-то бояться, причем ее боязнь как-то связана с этой фотографией.

— Извините, Тамара Васильевна, — мягко прервал он понятую, — все, что вы сообщаете, чрезвычайно интересно. Если не возражаете, мы после окончания осмотра пройдем к вам и побеседуем.

— Я? Возражаю? Да что вы! — обрадовалась Чупрыкина.

Следователь рассчитывал выудить у нее какие-то сведения, она же — у него.

— Вот и замечательно, — кивнул Дементьев. — А теперь я попрошу вас просто назвать всех, кто здесь изображен.

— Ну, Катьку вы сами узнали. А это Сережа.

— Так, Сергей, значит. Отчество, фамилия вам известны?

— Отчество… — она задумалась. — Нет, отчества не знаю. Сережа и Сережа. А фамилия — Грачев.

«Значит, подозреваемый контактировал с жертвой под собственным именем», — сделал вывод следователь.

— А мальчик? — спросил он.

— Так это же Ванечка, Катюшин сын! Конечно, он с тех пор подрос, это они летом снимались. Ох и содрали с них за эти фотографии — жуть как дорого. Но Сережа, конечно, заплатил, а Катя ужасно расстроилась: она ведь у нас гордая. Вот и подставили ее теперь под статью, гордую-то.

«Не забыть заняться сыном убитой, — отметил про себя Дементьев. — Интересно, где он сейчас? Хотя вряд ли такой маленький ребенок может сказать что-нибудь дельное. А вообще-то — кто знает?»

Пенсионер распространяться о фотографии не стал, только хмуро глянул в сторону говорливой соседки и скупо проронил:

— Подтверждаю.

Помимо означенной фотографии, осмотр квартиры убитой ничего особенно интересного не дал. Отпечатки пальцев Грачева были тут наверняка повсюду, но это уже никого не могло удивить и не прибавляло к известным фактам ничего нового.

Дементьев, правда, обратил внимание на ряды странной рассады на кухонном подоконнике: толстенькие экзотические пальмочки выпустили корни в банках с водой. Но это, видимо, было просто хобби Екатерины Семеновой и к преступлению отношения не имело.

Да еще он кинул понимающий взгляд на полку с хрусталем. Всевозможные вазочки и фужерчики были, пожалуй, самыми дорогими предметами в этом скромно обставленном жилище.

Хрусталь в московских квартирах — не редкость, и следователь задержался возле полки лишь потому, что в сумке подозреваемого нашли целый набор из этого материала: менажницу и шесть салатниц.

Возможно, Грачев и проник в кассу обменного пункта именно благодаря той сверкающей посуде. Зная пристрастие Семеновой, он, наверное, попросил ее отпереть решетчатую дверь, чтобы та могла рассмотреть комплект — на предмет приобретения. Уверяет же соседка, что Екатерина Петровна была очень доверчива.

Правда, по-прежнему масса неясностей. Где были сообщники Грачева? И что делал в этот момент охранник валютного пункта? Все это выяснится позже, когда Грачева схватят. Уж на допросах-то Дементьев сумеет заставить его расколоться.

А пока Геннадий Иванович сидел в уютной кухоньке Тамары Васильевны Чупрыкиной, обставленной изящной импортной мебелью, и ему наливали фруктовый чай из белого электрического чайника «Филипс» в испанскую небьющуюся чашку.

— Кристи, не слюнявь гостя! — то и дело одергивала хозяйка собаку, норовящую дружески положить свою массивную голову следователю на колени. — Видите, она вас признала, вы ей понравились!

— Я очень рад, она такая симпатичная. — Геннадий пытался вести себя непринужденно, однако не мог не держать в поле зрения влажную пасть с огромными клыками. — Но давайте вернемся к нашему разговору.

— Вернемся. Непременно вернемся. Катюша, знаете ли, такой человек, такой человек, золото просто. Вы обязаны ее отпустить. Лучше уж других проверьте — тех, кто там над ней стоит. Главбух или директор, я уж не знаю кто. Наверняка ведь нахапали, а как ревизия — так кому отвечать? Стрелочнику. Уж я знаю, поверьте, я в торговле двадцать лет.

— А Грачев?

— А при чем тут Грачев? Он ведь физик. Хотите бифштекс? У меня мясо отличное, парное. Я его задешево покупаю в собачьем клубе. Для Кристи по два килограмма в день выписывают, догам положено. Она ведь у меня не простая, с королевской родословной.

Для наглядности Чупрыкина вытащила из холодильника кусок свежайшей розовой вырезки и помотала перед носом следователя.

Геннадия передернуло. Он представил себе, как это мясо сперва гложут и лижут псы, а после этого отнятый у них кусок предлагают ему, не терпящему антисанитарии.

Однако, подавив в себе отвращение, он сумел все-таки сосредоточиться на нужной ему теме:

— Кем приходится Грачев Екатерине Семеновой? Сожитель?

— Вот! — Чупрыкина торжествующе взмахнула собачьим бифштексом. — И вы так подумали! Я же ей говорила: Катенька, ты дура. Всякий нормальный человек, увидев вас на фото вместе с ребенком, решит, что ты с ним живешь.

— А это не так?

— Что вы! Сережа не такой. Это другие мужики, знаете ли, за каждую мало-мальскую помощь требуют… сами понимаете чего. А Сережа — просто по дружбе, от всей души. За это я головой ручаюсь. Катюша от меня ничего не скрывает. Она чуть что — бежит к нему. Мужских-то рук в доме никогда не было. Он и мне помогал, когда плиту газовую меняли. Вот видите, у меня теперь «Индезит». И все — только за спасибо.

«Это и подозрительно», — отметил про себя следователь.

А вслух бесстрастно произнес:

— Допустим. А теперь, Тамара Васильевна, давайте вернемся к следующему факту. Вы упомянули о том, что Екатерина Семенова должна была чего-то опасаться.

— Конечно. Недостачи. Я ведь вам уже…

— Да нет, я не об этом. Вы считали, что она не должна была держать эту фотографию на виду. Почему?

— А, вот вы о чем! Так это совсем из другой оперы.

— А все-таки?

Чупрыкина вдруг сердито вскрикнула:

— Кристи, Кристи! Не отгрызай Геннадию Ивановичу шнурок! Место, плохая девочка!

Вздрогнув, Геннадий поджал ноги. Ему не терпелось поскорее закончить разговор и удалиться в свой тихий, чистенький, гигиеничный кабинет, где приходится общаться с убийцами, насильниками и грабителями, но это гораздо безопасней, чем с этим своевольным слюнявым зверем.

— Итак?

— Ну так она же хочет замуж выйти!

— За Грачева?

— Да нет же, за Юрочку.

— Поточнее, пожалуйста. Кто такой Юрочка?

— А! Ну его-то отчество я знаю: Юрий Андреевич. Варламов. Ему нравится, когда его по отчеству называют, вот я и запомнила. Но он не старик, вы не думайте. Он молодой, только важный очень. Замечательная партия. Катюше просто повезло. Сама-то она такая… — Чупрыкина умолкла, подбирая не слишком обидное слово, — простенькая. А Юрочка, видно, из верхов. Образованный и с достатком. Вот я и говорю: Катя, он же сумеет тебя обеспечить, не ходи ты на эту банковскую работу…

Слова сыпались из нее, как орехи из дырявого мешка, и Дементьеву стоило немалого труда не терять нить разговора.

— Так мы насчет фотографии…

— А! Ну ясно же — ревность!

— Ага… Грачев ревновал Екатерину к Варламову?

Вот и дополнительный мотив для убийства: не будь ревности, возможно, дело ограничилось бы простым ограблением, без крови…

— Да нет же! — Чупрыкина подошла к Геннадию с тряпочкой и принялась стирать с его наглаженных брюк собачьи слюни. — Наоборот. Юрочка мог ревновать к Сереже. Он, правда, виду не подавал, сдержанный. Но уж в глубине души-то наверняка… Рассудите сами: если хочешь выскочить замуж, то зачем нервировать жениха? Смысл какой?

— Никакого, — согласился Дементьев. — А скажите, Тамара Васильевна, Грачев был знаком с Варламовым?

— Да уж наверное. Катя без Сережиного совета — ни шагу. Как кто замаячит на ее горизонте — ну, вы понимаете, я имею в виду мужчину, — Катюша тут же к нему: что он скажет? Вроде смотрины устраивает, а Сергей на них — как бы за родителя. Так что как пить дать он Юрочку видел, раз свадьба назначена была. Одобрил, значит.

Вдруг она испуганно схватилась за мокрую голову:

— Ох! А теперь свадьбу придется отложить, да? Вы небось Катюшу долго продержите, пока до конца все не раскопаете? Она где? Неужели в тюрьме?

— Нет, Тамара Васильевна, вы случайно адреса Юрия Варламова не знаете?

— Вроде он где-то в Перово… — Вдруг Чупрыкина нахмурилась и косо, с подозрением глянула на следователя. Собака, уловив настроение хозяйки, глухо зарычала. — Вы что, собираетесь ему сообщить, что Катя под следствием? Бога побойтесь! Он же ее сразу бросит. Юра такой… респектабельный. Пачкаться с подсудными делами не станет. А Кате двадцать шесть лет, и она мать-одиночка. Думаете, легко женщине в такой ситуации создать семью?

Чупрыкина так разволновалась, что псина, приняв агрессивную позу, явно приготовилась к нападению на обидчика. Дементьев попытался встать, однако догиня преградила ему путь к выходу. Окрики хозяйки на нее уже не действовали: видно, в Кристи заговорила кровь ее королевских предков, возможно участвовавших в травле крупных хищников.

— Я объясню, — сказал напуганный следователь. — Екатерина Петровна, ваша соседка… она не в тюрьме. Она убита.

— Как убита? — тоненьким голоском спросила Чупрыкина, вдруг лишившись своего напористого красноречия. Опустилась на табуретку и протяжно, жалобно заплакала.

Собака отвлеклась от следователя, сочувственно лизнула хозяйку в щеку и, усевшись у ее ног, завыла. Дементьев на цыпочках покинул кухню.

 

Глава 25

Угон

Вернувшись в свой родной и любимый следовательский кабинет, Геннадий тут же запросил адрес Юрия Андреевича Варламова, надеясь разузнать у жениха убитой какие-то новые детали о взаимоотношениях кассирши Семеновой с предполагаемым преступником Грачевым.

Варламова, однако, дома не оказалось. Соседи, чьи номера телефонов установить было несложно, сказали: он уехал на конференцию до понедельника.

Но Дементьев не хотел терять времени. Грачев, улизнув прямо из-под носа, задел его за живое, и Геннадию не жаль было потратить на его поиск выходные. Пусть Анжелика поскучает, ничего страшного. Все равно она собиралась в парикмахерскую, делать «химию», а это процедура на весь день.

«Фу, какое неприятное слово — химия, — поморщился следователь. — Что-то в нем есть уголовное, как будто моя Анжелика — условно осужденная. А и вправду, женщина, выйдя замуж за человека моей профессии, наверное, иногда чувствует себя отбывающей наказание. Ночевать не прихожу, в выходные отсутствую. Химия! Кто только придумал так нехорошо обозвать очаровательные женские завитушки. У моей матери, помнится, в ходу было более красивое слово — перманент…»

От размышлений о дамских прическах его оторвала очередная оперативная сводка:

— Геннадий Иванович! Тут заявление об угоне поступило.

— Это не ко мне. Пусть район занимается.

— Район-то район… Да номер угнанного автомобиля — Н 25–50 МО, «Жигули» пятой модели, белого цвета.

— Что?

— …Зарегистрированы на имя Грачева Сергея Николаевича. Мы потому вам и звоним: машину ведь, кажется, уже нашли?

Следователь никак не мог сообразить, что происходит. Машину действительно нашли. Разбитую. В районе Звенигорода. Выходит, ехал на ней кто-то другой? Некто Икс угнал у Грачева машину и расколотил ее? А хозяин, обнаружив пропажу, заявляет… Хозяин ли?

— Кто заявитель? — спросил Дементьев.

— Дударенко Антон Антонович, механик автосервиса номер шестнадцать. Говорит, «Жигули» были оставлены владельцем у него во дворе, возле дома для ремонта. Вчера, в конце рабочего дня.

— …А утром выхожу — как корова языком слизала! — Антон стоял перед следователем и с жаром докладывал о случившемся. Красные пятна на лице и шее говорили о его крайнем возмущении.

Он явился в городскую прокуратуру моментально, по первому зову: чувствовал себя виноватым перед приятелем, не уследил за собственностью Сергея.

— Мы еще вчера потешались с Серегой: кто ж ее угонит, такую потасканную! Ан, видать, нашлись любители. Не завидую я им, правда: тормоза ни к черту. Можно сказать, тормоза вообще отсутствуют. «Жигуль» этот — не средство передвижения, а орудие самоубийства. Особенно если ледок. До первого столба.

— Спокойнее, спокойнее, Антон Антонович, давайте по порядку. Не волнуйтесь, разберемся. — Дементьев старался придать своему голосу как можно больше уверенности, так как сам уже сильно сомневался в том, что удастся быстро разобраться.

Антон сел и улыбнулся.

— А вы молодцы. Я и не думал, что вот так сразу отреагируете. Тачка-то никакая — не правительственная, обыкновенная, старенькая к тому же. Обычно милиция на такие развалюхи чихает с высокой колокольни…

Он был прав. Дементьев не мог с ним не согласиться: действительно, не случись убийства, вряд ли кто стал бы всерьез заниматься стареньким «жигуленком».

Он придвинул к Дударенко бланк протокола для свидетельских показаний:

— Если не трудно, вы тут изложите все подробно.

— Ой, трудно… — скривился Антон. — Я писать-то не мастер, все больше по железякам. Лучше я так, на словах. А вы это… зафиксируйте, я потом подпишу.

— Ну хорошо. Итак, Грачев явился к вам с просьбой отремонтировать автомобиль. В котором часу это было?

— Да что-то около пяти.

— Он просил выполнить работу срочно?

— Да, было. Торопил.

— Уточните: срочно — это тут же, немедленно?

— Просил к понедельнику. А я говорю — ну ты и наглец, у меня же грядет уик-энд.

— Он продолжал настаивать?

— Ага. Настырный. Ну, я и не смог отказать, черт бы его подрал! Пусть бы лучше в будни, как положено, подогнал к автосервису, я бы его все равно бесплатно обслужил, по знакомству.

«Так-так-так, — подумал следователь. — Выходит, бегство было запланировано на послезавтра. А до понедельника, в выходные, преступник думал отсидеться. Награбленное с сообщниками поделить, то да се…»

А вслух спросил:

— Вы давно знакомы с Грачевым?

— С детства. Потому и согласился на этот, так сказать, внеплановый ремонт.

— Вы не заметили вчера в его поведении чего-нибудь особенного? Может быть, он казался возбужденным, взволнованным?

— Да нет вроде. Выпить, правда, со мной отказался.

— Интересно. Он как-то это объяснил?

Антон удивился:

— А зачем это объяснять? Думаете, все кругом алкоголики, что ли? Серега — он вообще не слишком-то по этому делу. Так, для компании…

— Ну да, конечно, это я просто к слову.

— Хотя нет… Вчера как раз объяснил: дело у него намечалось.

Следователь затаил дыхание.

— Дело?

— Ага. Мебель переставить подруге одной. Замуж она, рыжая, собралась.

— Екатерина Петровна Семенова?

— Угу, — подтвердил Антон и запнулся. — А вы откуда знаете?

Красные пятна, совсем было исчезнувшие с его лица, вдруг отчетливо проступили вновь. Он перегнулся через стол и, казалось, вот-вот схватит следователя за лацкан:

— С Серегой что-то случилось, да? Говорите!

— Тише, тише, Антон Антонович.

— Вот я и думаю: чего это вы так резко за работку взялись? — Его тон стал просительным. — Что с ним, скажите, а? Не скрывайте…

Дементьеву растерянность свидетеля была на руку. Он продолжал гнуть свое:

— Как вы считаете, Грачев мог сам ночью забрать свою машину?

— Да что он, придурочный, что ли? Кто ж по ночам без тормозов разъезжает? К тому же и права его у меня остались, и техпаспорт. Он бы поднялся ко мне, забрал бы.

— А он не поднимался?

— Нет.

— И не звонил?

— Нет.

— Эти документы у вас с собой?

— С собой. Вот пожалуйста.

— Благодарю. Подошьем к делу.

Антон откинулся на спинку стула, оттянул ворот свитера, дышать вдруг стало трудно.

— Понятно. Значит, никто машину не угонял. Сам он, выходит… Разбился, да? Насмерть?

Следователь ответил уклончиво:

— Автомобиль найден за городом, в кювете. Перевернутый и весь покореженный.

— За городом… к матери, значит, ехал, — тихо произнес Дударенко. — Вот тебе и пирожки с яблоками… Бедная Надежда Егоровна.

Следователь насторожился:

— К матери? У Грачева мать за городом проживает?

— Ну да. В Мамонтовке. Только вы ей сообщите как-нибудь поаккуратнее. Женщина пожилая, а он у нее единственный. Или, если хотите, я сам…

— Да нет, спасибо, не беспокойтесь. Значит, вы говорите, Мамонтовка? Это, кажется, по Ярославской дороге?

— Да, не доезжая до Пушкино.

— Не знаете, это случайно не третья зона?

— Понятия не имею. Я на электричках не езжу, у меня свои колеса есть.

«Вот и разгадка железнодорожной сезонки, найденной в сумке грабителя», — обрадовался Дементьев.

— Чего это вы улыбаетесь? — насторожившись, спросил автомеханик.

— Я не улыбаюсь. Это гримаса скорби, — брякнул следователь первое, что пришло на ум. — Распишитесь, пожалуйста, вот тут, внизу: с моих слов записано верно. Вашу фамилию и дату… Благодарю.

Поднимаясь, Антон еще раз попросил:

— Вы уж постарайтесь поделикатнее с матерью. Такое известие…

— Приложим все усилия, — заверил Дементьев, пряча от свидетеля ликующий взгляд.

 

Глава 26

Дурак дураком…

— Кто? Кто там?

— Откройте! Милиция!

— Иду! Бегу! Сейчас, милые.

За дверью домика кто-то на что-то наткнулся, громыхнули ведра, послышалось кошачье мяуканье, последовала суетливая возня с замком, и наконец на пороге перед следователем возникла пожилая женщина с заплаканным лицом.

— Нашли? — с ходу спросила она.

Дементьев опешил: уже все знает. Откуда? Он-то рассчитывал застать мать Грачева врасплох, а если повезет, то с ней и его самого. Конечно, мала вероятность того, что преступник скрывается у матери, но вдруг? Тем более что, как теперь выяснилось, машина могла быть угнана в сторону Звенигорода не Сергеем, а кем-то другим.

В саду под каждым из окон домика уже находились омоновцы — на тот случай, если преступник вздумает сигануть в окошко. Еще один оперативник, отстранив хозяйку, прошел в сени.

— Вы — Грачева Надежда Егоровна? — спросил Дементьев.

— Ну да, ну да, дура я старая, прости Господи, — перекрестилась она и подняла на посетителя покрасневшие от слез глаза. — Где он?

— Давайте пройдем в дом.

— Ради Бога… — проговорила женщина упавшим голосом, пропуская Дементьева в горницу, где омоновец уже заглядывал в шкаф, под кровать, за печку. — Не тяните. Говорите уж всю правду. Недоглядела я… Завозилась с пирожками. Сережа просил испечь.

«С комфортом хотел бежать, гад, — подумал следователь. — Пирожки домашние в пути трескать».

Выпечка лежала тут же горкой на противне, накрытая чистым полотенцем. Дух от нее исходил домашний, сытный. Дементьеву вспомнилось: так пахла рука Анжелики — там, в «Пирожковой», где они познакомились.

Геннадий невольно проникся симпатией к Надежде Егоровне. Несомненно, эта женщина не в курсе событий, она бы не стала покрывать преступника, даже если тот — ее сын.

«Прав был свидетель Дударенко, — решил он. — С ней нужно поделикатнее. Она не виновата, что отпрыск оказался выродком. Однако и не расспрашивать ее нельзя. Может дать ценные сведения».

А Надежда Егоровна смотрела на него со страхом — и с надеждой.

— Что же вы молчите? — сказала она. — Неужели… Боже, что я скажу Кате!

«Так. Она знакома с Семеновой, но еще не знает, что та убита. Однако ей откуда-то известно, что Грачева ищут. Значит, он заезжал сюда и что-то ей наплел. Интересно, что? И, видимо, должен был зайти сюда еще раз — за пирогами».

Что ж, нужно брать быка за рога. И Дементьев спросил в упор:

— Когда Сергей собирался заехать к вам снова?

— В понедельник.

«Логично. Все сходится. Машину он тоже оставлял у Дударенко до понедельника. Но если так, почему пироги мать пекла заранее, за два дня? Ведь сегодня только суббота. Они за двое суток подсохнут. Тут что-то не так. Не сходится. Однако не похоже, чтобы эта женщина темнила…»

— Скажите прямо, Надежда Егоровна: вам известно, где он сейчас?

Глаза ее наполнились ужасом. Побелевшие губы еле слушались.

— Он такой маленький…

Следователю на секунду стало страшно: «Вот оно какое, материнское сумасшествие. Не вынесла удара, а ведь она, кажется, далеко не все знает о злодеяниях сына. Видимо, он ей и теперь кажется младенцем».

— Такой рыженький, — выдохнула Надежда Егоровна.

— Постойте… Кто это — маленький, рыженький?

— Да Ванечка же. Кто ж еще?

«Ванечка… Что-то знакомое. Рыженький? Ну конечно: сын убитой», — Дементьев вспомнил мальчонку с цветной фотографии с обезьянкой на плече.

— Ванечка Семенов?

— Ну да.

— Он что, был у вас? И где он? Исчез?

— А я о нем толкую. Хотела накормить пирожками, дрожжи завела, пойди, говорю, погуляй полчасика в саду. Пока управилась — ни в саду нет, нигде. Так вы его не нашли?

Она вдруг глянула на Дементьева строго, точно учительница на провинившегося ученика.

— Так что ж вы расселись? Идите! Ищите!

— Мальчика мы обязательно найдем, — заверил Геннадий. — Только вы опишите его поточнее. Примета первая: рыжий. Дальше?

— Курточка у него такая особенная. Большая мышь на спине. Из мультфильма.

— Микки-Маус?

— Он. Глаза у Ванечки — голубенькие, ясные такие, большие. И веснушки даже сейчас, осенью. Росточку он, — она приложила руку к бедру, — вот такого. Еще… больше не знаю, что и сказать. Стихи любит. Чуковского.

«А что, если… — догадка посетила следователя, у него даже дыхание перехватило. — А что, если преступник забрал мальчика заложником? Поэтому и собственную мать обманул, обвел вокруг пальца. Рассчитывал сбежать в понедельник, а пришлось сматывать удочки раньше. Подстерег ребенка в собственном саду… Но если машину под Звенигородом разбил все-таки Грачев, то ребенок… Что стало с ребенком? Не исключено, что на счету преступника теперь не две, а три жизни, и одна из них — детская. Нет, не будем впадать в панику. Действовать нужно так, будто Ваня Семенов жив и здоров. И, не откладывая, объявить розыск».

— Я сейчас, минуточку, — сказал он Надежде Егоровне и вышел в сад.

Подозвал ближайшего милиционера из тех, что сидели в засаде, отдал ему распоряжение немедленно связаться с МУРом, с отделом розыска пропавших детей. А также срочно увеличить и размножить подшитую к делу фотографию мальчика — цветную, ту, что с мартышкой.

Теперь предстояло, вернувшись в дом, приступить к самой сложной части разговора: сообщить матери о тяжком подозрении, падающем на ее сына. «Поаккуратнее… поделикатнее…» Тут соблюдай не соблюдай деликатность, а придется нанести женщине жестокий удар.

— Надежда Егоровна, — начал он, — вы только, пожалуйста, держите себя в руках… Крепитесь.

Она глядела на него просительно, словно молила о пощаде.

— Видите ли… мать Вани, Екатерина Петровна Семенова, была убита вчера вечером.

— Катюша? О Господи, Господи, упокой, Всеблагой, ее светлую душу. Прости ей прегрешения, вольные и невольные. И у кого же это рука не дрогнула? У какого ирода?

Как он жалел сейчас, что приехал в Мамонтовку. Неужели нельзя было поручить это местному отделению? С преступниками разговаривать — это одно, с матерями преступников — совсем другое. Постарался ответить на ее вопрос спокойным, отстраненным голосом:

— Подозрение падает на Грачева Сергея Николаевича. Увы, все улики против него. — Он сжалился и добавил: — Пока…

Надежда Егоровна молчала и только мелко крестилась, будто защищалась.

— Нет, — наконец промолвила она, и сказано это было твердо, без тени колебания. — Не верю. Этого не может быть. Бог не допустил бы.

Дементьев чувствовал себя чуть ли не виноватым.

— Следствие, конечно, еще не окончено, но…

— Вот и расследуйте, — на удивление очень спокойно сказала она. И даже перешла на «ты». — Иди и расследуй. Хватит языком чесать. Глупости всякие городить мне тут. Дурак дураком.

Геннадий убрался из домика Грачевой, как побитая собака.

Засада осталась на месте. На случай, если подозреваемый все-таки явится, как собирался, в понедельник. Или еще раньше.

Возвращаясь в Москву, Дементьев ловил себя на том, что мысленно все чаще называет Грачева «подозреваемым», а не однозначно — «преступником», как до встречи с его матерью. Странно, но спокойная уверенность Надежды Егоровны в невиновности сына поколебала его, обычно не склонного поддаваться чувствам. Более того: женское сердитое — «дурак дураком» — почему-то не показалось ему обидным.

 

Глава 27

Побирушка

Вот и пролетел уик-энд.

У кого-то выходные прошли в тяжких трудах и заботах — как, например, у следователя Дементьева.

Кому-то, как Сергею Грачеву и Надежде Егоровне, принесли неожиданные потрясения.

Но основная масса людей все-таки в эти дни, как и положено, отдыхали. И теперь, к утру понедельника, находились в отличном настроении.

Вот и Юрий Андреевич Варламов, вернувшись из поездки, весело насвистывал, пока лифт поднимался на шестой этаж. Но глаза этого человека оставались, как обычно, холодными.

Прежде чем отпереть обитую дерматином стальную дверь с фигурным глазком, он позвонил в квартиру соседки. Выглянула та же неопрятная тетка, что два дня назад разговаривала с Сергеем и Ваней. Теперь она не сердилась. Ее лицо при виде Варламова расплылось в радушной улыбке.

— Новостей нет? — сухо поинтересовался Юрий.

— А вот и есть! — гордо доложила тетка.

— Ну?

— Значит, так. — Она вытянулась перед ним, как солдат перед генералом. — В пятницу, только вы уехали, в вашу дверь ломились.

— Так уж и ломились? — Юрий оставался невозмутимым, и это соседку уязвило: она рассчитывала на другой эффект.

— Еще как! Ногами колотили, — обиженно говорила она. — Чуть обивку не попортили.

— Ну, обивка не самая большая драгоценность, — заметил Варламов.

— Кому как, — поджала губы соседка. Ей ужасно хотелось обзавестись такой же красивой обивкой.

— Кто это был?

— Парень помоложе вас. Усатый, высокий.

— Усатый, высокий, — задумался Юрий. — Гм…

— Пуховик еще у него был чем-то испачкан. И с ребенком.

— Парень с ребенком? Колотили в дверь? Квартирой ошиблись, что ли?

— А вот и нет. Я спросила: чего, мол, тут расхулиганились? Я ведь, Юрий Андреич, как вы велели, ваше имущество стерегла, оберегала.

— Ну спасибо, спасибо.

— А они говорят: мы к Юрию Андреичу. И фамилию вашу правильно назвали. А мальчонка говорит — мы к дяде Юре. Может, родственники?

— К дяде Юре, — пробормотал Варламов. — Джонни?

— Вот и нет, — возразила тетка. — Парень его иначе называл: Иван.

— Мальчик-то какой из себя, не рыжий?

— Еще какой рыжий! Как царский червонец!

Варламов скривился:

— А вы видали хоть раз золотые червонцы?

Тетка опять обиделась:

— Мы, Юрий Андреич, люди трудовые. На зарплату живем. Не шикуем, но и не побираемся, с протянутой рукой не ходим. — С этими словами она как раз-таки протянула вперед руку, ладонью кверху, очень недвусмысленно, алчно.

— Ах да! — спохватился Варламов. Достал из бумажника купюру и вложил в просительно подставленную пятерню. — Это вам, Варвара Матвеевна, за труды.

— Ах, что вы, что вы, — тетка замотала лохматой головой, а сама тем временем проглядела дензнак на просвет и сунула в карман зеленого фартука. Резво провернув эту нехитрую операцию, она вновь обратилась к Юрию, уже готовому скрыться за своей бронированной дверью: — А это еще не все. Были и другие новости. Поважнее.

— Ну что еще? — обернулся он.

— А вот! — Из того же лоснящегося кармана Варвара Матвеевна извлекла сложенный пополам листок. Осклабившись, помахала им над головой, точно хотела подразнить: «Пляши! Пляши!»

— Что, они записку оставили?

— А вот и не они! А вот и не записку!

— Ладно, хватит, давайте сюда.

Тетка протянула ему листок.

— Не записочка, а повесточка. В прокуратурочку.

— Ну-ка, — он развернул послание. Но прочесть мешала теткина ладонь, требовательно мотавшаяся перед его носом. Пришлось ему вновь доставать бумажник и расплачиваться.

— Ах, что вы, что вы, — пропела довольная соседка и наконец удалилась.

В повестке значилось, что Варламову Юрию Андреевичу надлежит явиться в Московскую городскую прокуратуру к старшему следователю Д. И. Дементьеву сегодня же.

— Очень интересно, — сказал он вслух, и тут, к его досаде, замок соседской двери опять щелкнул.

Опять появилась соседка, но уже не такая наглая, как прежде, а робкая и даже как бы застенчивая.

Юрий прищурился. Взгляд его стал ледяным и колючим. Варвара Матвеевна, к своему несчастью, этого не заметила.

— Я случайно подслушала, куда они поехали, когда вас не застали…

Юрий молчал, не проявляя ни малейших признаков любопытства.

— Я про этих… парня с мальчишкой.

Варламов все так же выжидал.

— Они собирались к матери парня, которая на пенсии. Мальчик называл ее бабушкой Надей. Это я на всякий случай, Юрий Андреич, вдруг вы захотите с ними встретиться, — рука проделала в воздухе пируэт в виде хватательного движения, — вдруг вам интересно…

Варламов дослушал. Потом, поджав сухие губы, на цыпочках подошел к соседской квартире и неожиданно рявкнул:

— Мне абсолютно неинтересно!

При этом он изо всех сил толкнул дверь, и рука соседки оказалась прищемленной.

— У-у-у! — завопила Варвара Матвеевна.

— Надо думать, выпуск новостей окончен? — бесстрастно проронил Варламов и направился к своей двери.

 

Глава 28

Жених-вдовец

— Мне, наверное, к вам, — Варламов протянул Дементьеву повестку с вызовом.

— Юрий Андреевич? — следователь протянул ему руку.

Они обменялись рукопожатием. У одного — цепкое, крабье, обволакивающее. У другого — сухое, бесстрастное, официальное. Рука у Варламова была тонкая, гладкая и в то же время не слабая. Как полированная дощечка, настолько безукоризненно отшлифованная, что Дементьеву не удалось надолго задержать ее в своей клешне.

Схватка кончилась вничью. Заметил ли кто-то из них, что они в момент знакомства вступили в поединок?

— Садитесь, пожалуйста, — хозяин кабинета указал на кресло, а не на жесткий стул, на котором обычно сидели допрашиваемые.

— Благодарю. — Варламов и на мягком кресле сидел собранно, выпрямив спину, не касаясь подлокотников. Это, однако, получалось у него вполне элегантно. — Если можно, давайте без предисловий. Я очень занят. И, скажу честно, в полнейшем неведении относительно причин этого вызова. Почему-то через соседей. Вы понимаете, что моя репутация…

— Прощу прощения, если мы причинили вам неудобство. — Следователь с неудовольствием заметил, что невольно повторяет интонации посетителя. Это означало, что тот оказывает на него влияние, сие Дементьеву не нравилось. — Но наш сотрудник опустил повестку в ваш почтовый ящик. А вы, по словам вашей соседки, оставляете ей на время отъездов ключи.

— Почта почте рознь, — сухо отрезал Юрий. Он как бы ненароком глянул на свои замечательные швейцарские часы. — Итак, я вас слушаю.

— Юрий Андреевич, вы знакомы с Семеновой Екатериной Петровной?

— Конечно. Чтобы не тянуть время, поясню: это более чем знакомство. Мы собираемся стать мужем и женой.

— А знаете ли вы Грачева Сергея Николаевича?

— Да. Нас познакомила Екатерина Петровна. Это ее школьный друг.

— Когда вы видели Грачева в последний раз?

Варламов прикрыл свои серо-стальные глаза, припоминая:

— Это было ровно неделю назад. В квартире у моей невесты.

Он заглянул в повестку:

— Г. И. — это Григорий Иванович?

— Геннадий Иванович, — поправил Дементьев.

— Геннадий Иванович, — спокойно обратился к нему Юрий. — Если бы вы сразу ввели меня в курс дела, я, без сомнения, был бы вам более полезен. По крайней мере, беседа обрела бы какой-то смысл не только для вас, но и для меня. И стала бы гораздо конструктивнее.

Ох и не любил Дементьев выслушивать такие речи. Этот посетитель задел его за живое. Следователь быстро сбил бы с него спесь, если бы не предстоял разговор о трагической гибели его невесты. В такой ситуации, конечно, не надо наносить дополнительные удары этому лощеному красавцу.

Разумеется, он расскажет ему о том, что произошло вечером в пятницу в обменном пункте: это представлялось ему менее трудным, чем разговор с Надеждой Егоровной Грачевой. Да, расскажет, но немного погодя. Он ведь сам себе поклялся действовать строго по инструкции. А инструкция требует прежде всего установить местопребывание всех сколько-нибудь близких потерпевшей лиц в момент преступления.

— Кстати, — спросил следователь словно бы невзначай. — Как прошла конференция?

— Что за конференция? — На лице посетителя отразился вопрос.

— Вы ведь, я слышал, в пятницу уехали из Москвы на конференцию?

Варламов посмотрел на следователя с вежливым укором, за которым Дементьеву увиделась скрытая насмешка:

— Геннадий Иванович, подумайте сами: какая конференция в выходные? А от кого вы услышали эту глупость, мне очень даже понятно. От моей соседки Варвары Матвеевны, не так ли? Но она, извините, человек недалекий и к тому же склонный к досужим вымыслам.

«Фу-ты, опять он меня поддел, — с раздражением подумал Дементьев. — Да так гладенько, так интеллигентненько, не придерешься. А вот мы сейчас выясним, где он провел уик-энд, коли научных форумов по выходным не бывает».

Однако Варламов и тут его опередил, сам ответив на непоставленный вопрос:

— Я отдыхал за городом. Решил устроить перед свадьбой своеобразный мальчишник. Расслабиться в тесном мужском кругу на лоне природы.

— А поконкретнее?

Варламов чуть приподнял брови — едва-едва, легкое такое, почти незаметное движение.

— Геннадий Иванович, внесите ясность: вы что, допрашиваете меня? Я, конечно, незнаком с сыскной работой, но по детективным фильмам знаю: подобным образом устанавливается, есть ли у человека алиби или нет. Кто я: обвиняемый, свидетель или потерпевший? И каков состав преступления? Будьте любезны, объяснитесь. В противном случае я отправляюсь по своим делам.

— Ну хорошо, — сдался Дементьев. — Я вынужден сообщить вам, что невеста ваша, Екатерина Семенова, убита при налете на пункт обмена валюты. Поэтому мы и опрашиваем…

Ему пришлось прерваться на полуслове, потому что Варламов стал медленно отваливаться на спинку кресла. Его тонкая рука судорожно зашарила по пиджаку, как бы отыскивая исчезнувшее сердце. Лицо исказилось, он жадно хватал губами воздух, но, кажется, никак не мог вдохнуть.

Следователь схватил графин, плеснул воды в стакан.

— Вот, выпейте. Доктора?

Юрий слабо мотнул головой:

— С-спасибо… не надо.

С трудом приходил он в себя, восстанавливая дыхание. Но теперь и следа бывшего величия не осталось в этом человеке. Он весь как-то обмяк, обвис. Взгляд был уже не надменным, а тусклым, безжизненным.

— Вы говорите — убита? Это не может быть ошибкой? Ах, простите, что же это я… Вы ее видели?

Следователь кивнул.

— Ее что… изуродовали?

— Нет. Единственный выстрел. В спину. Точное попадание в сердце.

— В сердце, — Юрий опять зашарил пальцами по груди. — Вот сюда, да? Значит, не мучилась.

— По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила мгновенно. Юрий Андреевич, возьмите валидол, я всегда держу его в столе, на всякий случай.

— Всегда? Валидол?

Вдруг его затрясло: после нескольких минут заторможенности началась самая настоящая истерика.

— Вы! — выкрикнул он тонким голосом. — Всегда держите валидол? У вас в кабинете каждый день такое происходит. Вы привыкли. Для вас чужое горе — это кусок хлеба. А я! А Катя! Она у меня — единственная! Куда смотрела ваша охрана? Или обменный пункт не охранялся?

— Охранник тоже погиб. Его расстреляли в упор.

— И поделом ему! — Голос Варламова стал визгливым. — Глядеть надо было!

Жених-вдовец свернулся в кресле калачиком, поджав под себя ноги. Уткнувшись лицом в кожаную обивку кресла, он зарыдал:

— Ка-тя…

«Пожалуй, все-таки доктора надо, — озабоченно подумал Дементьев. — Вдруг у него сердечный приступ начнется».

Ему было, конечно, жаль Варламова: что и говорить, врагу не пожелаешь пережить такое, да еще накануне свадьбы. В то же время и неприятно, как-то неловко было наблюдать эту сцену. Мужик все-таки есть мужик, и он должен держать себя в руках. Особенно на людях. Дома — пожалуйста: хоть в голос причитай.

А впрочем — кто это знает, как бы он сам повел себя, если б, не дай бог, с Анжеликой подобное случилось. Но нет, нет. Этого Бог никак не допустит.

Дементьев сам себе удивился: что это с ним, ведь он никогда прежде не задумывался о Божественном промысле. И вдруг осознал: да это же фраза, произнесенная Надеждой Егоровной, не выходит у него из головы.

«Бог не допустил бы, — как достойно, с какой спокойной, истовой верой говорила эта простая женщина. Вот бы у кого Варламову поучиться самообладанию. А ведь ее положение не менее трагично: сын — преступник… то есть — подозреваемый».

Рыдания тем временем становились все тише, глуше и наконец прекратились. Варламов поднял голову и самостоятельно налил себе еще воды. Правда, рука его при этом дрожала.

— Простите меня за слабость, Геннадий Иванович, — виновато произнес он, растеряв всю свою спесь. — Это шок. Больше не повторится, честное слово.

Он помолчал, сосредоточился:

— Я готов ответить на все ваши вопросы. Лишь теперь я осознал, насколько они были необходимыми и оправданными. Значит, вас интересует…

— Где вы находились в пятницу, во второй половине дня.

Рано или поздно следствие завершится, и «дело» будет сдано в архив. И, быть может, много лет спустя кто-то возьмет эту папку с архивной полки, сдует с нее пыль и перелистает.

Кто это будет? Убеленный сединами историк или юный юрист-практикант? А может, писатель, сочинитель детективных романов, жадно хватающийся за любой острый сюжет?

Кем бы ни был этот будущий исследователь, он обязательно наткнется на пожелтевший бланк со свидетельскими показаниями Ю. А. Варламова, записанными им собственноручно.

Почерк — ясный, твердый, почти каллиграфический. Поэтому текст читается легко.

Вот что запечатлено в этом документе:

«В пятницу, в 15.00, я вызвал к своему дому такси. На нем и отправился за город, в Болшево, где у меня собственная дача. (Примечание: далее в тексте буду называть это строение виллой, так как для меня это привычнее.)

Номер такси указать, к сожалению, не могу, но таксиста (свидетеля моей поездки), наверное, нетрудно будет отыскать, так как я оплатил дорогу в двойном размере, до Болшева и обратно, и шофер, скорее всего, меня запомнил.

Прибыв на виллу, я обратился к местной жительнице Марье Устиновне Кондрашовой с просьбой истопить баню, что она и сделала. М. У. Кондрашова помогала мне по хозяйству в течение всего вечера пятницы и последующих двух дней. Поэтому она может засвидетельствовать, что я находился на вилле неотлучно.

Исключение составляет мой короткий поход (30 мин.) в Дом творчества кинематографистов. Там я встретил своих знакомых: режиссера «Мосфильма» М. А. Крошкина и заслуженного артиста Российской Федерации Н. Н. Махальского. Я пригласил их на виллу, и все остальное время, вплоть до раннего утра понедельника, мы провели вместе. Больше по этому вопросу мне добавить нечего.

Число, подпись: Ю. Варламов».

Быть может, будущий читатель этого документа обратит внимание на одну маленькую, но любопытную деталь: основной текст написан ровным, четким почерком, без каких бы то ни было излишеств. А вот роспись — совершенно иная. Витиеватая, заковыристая, и от последней буквы тянется причудливая завитушка. Похожая на загадочный дымок.

Дымок, который вьется из горлышка бутылки, когда оттуда собирается вылететь джинн.

Чудовищный джинн из страшной легенды.

Да, будущий исследователь этого уголовного дела окажется, скорее всего, проницательным и, сопоставив факты, догадается: Юрий Андреевич Варламов скрывал под маской невозмутимого, элегантного, утонченного интеллектуала свое истинное лицо.

Ограбление пункта обмена валюты было отнюдь не первой его операцией. А поездка на виллу в Болшево с приглашением на «помывку» известных кинематографистов служила для прикрытия. Таким образом преступник обеспечивал себе алиби.

Итак, организатором налета был Варламов. Он же — Батя. Он же — Наводчик. И он же — бесплотный и всесильный, жестокий и неуловимый джинн из зеленой бутылки.

Чудовищный дух из страшной легенды.

«Я сразу догадался! — воскликнет читатель, довольный собой. — Эх, если бы я тогда расследовал это преступление!»

Но одно дело — ознакомиться с готовой подшивкой документов постфактум, и совсем другое — находиться в гуще событий. Как сказал поэт, «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье».

Вот и следователь Дементьев находился с преступником лицом к лицу в своем рабочем кабинете и — не сумел распознать его.

Потому что алиби Варламова было продумано до мелочей, безукоризненно и неуязвимо. Он действительно находился в момент преступления далеко от Москвы, и несколько серьезных свидетелей могли подтвердить это.

Грачева же взяли с поличным.

— Благодарю вас, Юрий Андреевич, — сказал Дементьев, перечитав письменное показание Варламова. — Больше мы вас, пожалуй, беспокоить не будем.

И он вновь протянул посетителю руку — и опять кисть Варламова выскользнула из его клешни, как гладкая отполированная дощечка.

Поднимаясь с кресла — кряхтя как старик, с видимым усилием, — Варламов как бы мимоходом поинтересовался:

— Да, а почему вы спрашивали о Грачеве? Он что, тоже пострадал в этом происшествии?

— Нет. Он был в валютном пункте в тот момент, когда туда приехал РУОП.

— Кто приехал?

— РУОП. Районный отдел по борьбе с организованной преступностью.

— И что, Сергея схватили? Ему — как это говорится — предъявлено обвинение? Но это же явная нелепость: он дружит с Катей, то есть — дружил…

— Дружил-то дружил, но он скрылся. И все улики против него.

— Странно, — пожал плечами Варламов и, откланявшись, покинул кабинет.

А у следователя на душе остался какой-то странный осадок. Такое неясное, смутное ощущение.

Но он не обращал внимание на свои ощущения. Он доверял фактам. А все факты были в пользу Варламова.

 

Глава 29

Отчим-оборотень

Сопоставлять факты приходится не только следователю, но и преступнику.

Этим и занялся Варламов, укрывшись в своей однокомнатной квартире за надежной стальной дверью с фигурным глазком.

Вроде бы операция прошла как надо. Правда, с некоторыми неожиданностями, как приятными, так и не слишком.

По крайней мере, одна неожиданность — да какая! — оказалась весьма и весьма кстати. Варламов даже прищелкнул от удовольствия своими тонкими, ухоженными пальцами: беднягу Грачева угораздило очутиться на месте преступления очень вовремя. Это судьба. Наводчик не предполагал, что можно рассчитывать на такое везение. Он и подумать не мог, что одноклассник его нареченной (ха-ха!) зайдет к ней в конце рабочего дня. А вот, гляди ж ты, зашел.

Причем появись Сергей на несколько минут раньше — помешал бы налетчикам. На несколько минут позже — сам бы не влип. А так бедолага угадал тютелька в тютельку. Теперь все подозрения падают на него.

Удача вторая, тоже немалая, состояла в том, что этому Грачеву каким-то образом удалось скрыться. Варламов мысленно аплодировал ему: молодец, парень! Оставил РУОП с носом!

О, Наводчик очень хорошо знал, что такое РУОП, это он лишь перед следователем притворился, что не понимает смысла данной аббревиатуры.

В отделе по борьбе с организованной преступностью служат такие супермены, от которых может ускользнуть разве что джинн, способный растворяться в воздухе.

А Грачев сумел. Грачев улизнул. И теперь вся энергия правоохранительных органов будет тратиться на его розыск. Большое тебе мерси, Сереженька! Бегай подольше, марафонец. Скатертью тебе дорога.

Спасибо и недотепе-следователю за то, что столь доверительно сообщил такую ценную информацию. Да здравствует наша доблестная прокуратура!

«Дилинь-динь», — пропел в этот момент музыкальный дверной замок.

Наводчик-Батя глянул в фигурный оптический глазок с широким углом обзора. На площадке стояла соседка Варвара Матвеевна, воинственно выставив перед грудью забинтованную руку.

Придав своей смазливой физиономии скорбное выражение, Варламов отворил.

— В прокуратуру вас уже вызывали, — грозно проговорила соседка. — Теперь в суд вызовут. Я подам на вас! Вы мне уплатите за физический и моральный ущерб!

Варламов скорбно глядел на нее.

— Ох, Варвара Матвеевна, добрая вы моя, вы уж простите соседа. Мы ведь с вами всегда по-хорошему, душа в душу. — Он даже тихонько всхлипнул. — А сегодня это я случайно. Пошатнулся. Что-то ноги не держат. Ну и — прямо на вашу дверь.

Соседка была ошарашена:

— Чего это с вами? Надрались, что ли?

Она ни разу не видела, чтоб сосед ее был в таком расстройстве.

— Если бы надрался. Варвара Матвеевна, миленькая, у меня невесту убили…

— Ух ты, ух ты, — закудахтала она, а Наводчик злорадно подумал: «Давай-давай, квочка. Любишь болтать? Про конференции и прочую ерунду. Так вот тебе пища для сплетен. Рассказывай, курица, что сосед твой сам не свой от горя».

Он глянул на ее перевязанную руку, бинтов было наверчено сверх всякой необходимости.

— А моральный ущерб и физический тоже я, конечно, оплачу, — успокоил он ее и выдал несколько купюр.

Она их довольно ловко цапнула левой рукой, привычно проворковав:

— Ах, что вы, что вы! Зачем? Такое горе…

— Извините. Хочу побыть один, — сказал Варламов и, захлопнув бронированную дверь, громко застонал: — О! О! О-о!

Знал, что с той стороны двери подслушивают.

«С Варварой нужно быть поласковей, — подумал он, довольный разыгранной сценой. — Тупица каких свет не видывал, но бывает иногда полезна. Стоп. Что она там болтала про Джонни? С кем это он приходил? Парень, усатый, помоложе меня. Неужели Грачев? Не иначе. Что она еще там несла? Пуховик у него чем-то выпачкан. Пуховик, точно, у Сергея имеется. Коричневый. А выпачкан… Да уж понятно чем, коль побывал возле расстрелянных. Он. Он!»

Грачев заполучил мальчишку.

Это была новая неожиданность и уже не такая приятная. Она озадачивала.

Вообще-то Батя знал, что Сергей любил этого ребенка. Это Варламова даже радовало: «жених» мог не отвлекаться и полностью посвятить себя охмурению этой рыжей дурочки. Его общение с Ванюшей сводилось лишь к изучению примитивных английских фраз да поеданию ананасов. Остальная возня с этим назойливым существом приходилась на долю «дяди Сережи», которого пацан звал Тараканом.

Но чтобы человек, чудом вырвавшийся из лап руоповцев и скрывающийся, таскал с собой такую обузу, как шестилетний ребенок, — этого Варламов объяснить себе не мог. Тут, видимо, были какие-то особые, весомые мотивы. Какие же?

Даже всемогущие джинны порой заходят в тупик. Особенно тогда, когда их противники не хитрят, а поступают по совести. Варламову в голову не приходило, что можно возиться с малышом просто из любви к нему, из жалости, из сострадания. Наконец, из чувства ответственности перед его покойной матерью.

Вот Наводчик и ломал себе голову, пытаясь объяснить поступок Сергея. Дикий, самоубийственный поступок в его понимании.

Самоубийственный ли?

А может, как раз наоборот? Спасительный?

«Кажется, я понял! — осенило вдруг Варламова. — Майн гот! Он хочет использовать детеныша как свидетеля».

Свидетеля чего?

Свидетеля — против кого?

Память услужливо подсказала ответ на эти вопросы. Ясно припомнилась нищенская квартира этой жалкой влюбленной рыжей дурищи. Допотопный, дисковый телефонный аппарат, крест-накрест перемотанный изолентой — видно, не раз побывал на полу.

Воспользовавшись тем, что «невеста» ушла стирать свои обноски, он из ее дома созвонился с «сынками», дал им последние указания перед налетом.

Исполнители перед этим хорошо усвоили, как предстоит действовать: зайдут в обменный пункт вдвоем. Один представится другом Юрия, другой — закройщиком из ателье для новобрачных. Последний покажет свадебное платье, якобы заказанное женихом, а на самом-то деле взятое напрокат.

Жених, дескать, хотел преподнести ей сюрприз, да не смог точно назвать обхват талии в сантиметрах, так что, пожалуйста, Екатерина Петровна, не могли бы вы примерить, как только освободитесь. Только в окошечко эта красотища не пролезет, помнется, а ведь жалко: не платье — произведение искусства. Так что не могли бы вы открыть дверь…

Девка, естественно, рот разинет от восторга и лишних вопросов задавать не будет. А если вмешается охранник, она подтвердит, что все это — чистейшая правда, что у нее действительно есть жених по имени Юрий и они вскоре станут мужем и женой.

Итак, все было продумано: она откроет дверь в кассу и… больше ей уже не жить. Охраннику тоже.

Все это было оговорено до мельчайших деталей, и в тот день, когда Варламов звонил из квартиры Семеновых, оставалось уточнить лишь день и час.

Но в тот момент, когда Батя произнес: «В пятницу за двадцать минут до закрытия», — да-да, именно в этот момент проклятый детеныш заглянул в комнату. Крысенок!

Дети, оказывается, еще хуже крыс. Настоящие грызуны, по крайней мере, не умеют говорить, не могут стать свидетелями. А этот маленький рыжий вполне может.

Несомненно, он уже выболтал все Грачеву, поэтому тот теперь и таскается с ним.

«А зачем они приходили ко мне? — соображал Варламов. — Видимо, усатый хотел припереть меня к стенке. Может, решил шантажировать? Не на того напал. Убрали двух взрослых свидетелей, не пощадим и этого недоростка. Крыс полагается травить. Они разносчики заразы».

Батя принял решение.

Однако мальчишку предстояло еще отыскать.

Грачев в бегах. Если уж десятки опытных сыщиков не могут его найти, то в одиночку обнаружить скрывающегося тем более мало надежды… надежды… Надежды? Надежды Егоровны! Что там изрекала Варвара по поводу бабушки Нади?

«Ах, Варварушка, умница ты моя, тупица безмозглая! — Наводчик ликовал. — Да я тебя озолочу! Какая замечательная у тебя привычка — подслушивать под дверью».

Ну конечно же, подозреваемый, не застав Варламова дома, должен был припрятать мальчишку в надежном месте. А Мамонтовка — как раз такое местечко. Тихо, спокойно. Есть погреб, есть чердак. Есть садик, куда крысенка можно вывести подышать свежим воздухом.

Варламов однажды был там: Екатерина устроила что-то вроде семейного пикника. Какое счастье, что «жених» тогда не отказался поехать, хотя ему эта сельская вылазка была поперек горла. Зато теперь он знает адрес.

Решено. Он тотчас соберется и отловит этого рыжего крысенка. Подманить его не составит труда, мальчишка отзывается на кличку Джонни. И любит ананасики. «Иди сюда, посмотри, чем я тебя угощу, детка». Крыс всегда ловят на приманку.

И уничтожают.

Каково же было разочарование несостоявшегося отчима, когда он узнал, что мать Грачева не уследила за детенышем и тот исчез в неизвестном направлении.

Надежда Егоровна винилась и каялась перед ним:

— Такое несчастье с Катюшей, а теперь вот еще и мальчик!

А из угла горницы на Варламова во все глаза глядел идиот-милиционер. Весь его вид выражал сочувствие жениху, потерявшему невесту, и без пяти минут отцу, потерявшему сына.

— Его уже ищут, — заверял страж порядка. — И обязательно скоро найдут. И ваша семья… воссоединится.

Защищал честь мундира, придурок.

…На обратном пути в Москву Варламов пытался вычислить возможный маршрут Ивана.

«Интересно, сообщил ему Грачев о смерти матери или нет? Если даже сообщил — все равно: детям не дано осознавать в полной мере понятие «смерть». В любом случае — детеныша всегда тянет к самке. Это инстинкт».

И он решил подловить опасного свидетеля в его родной норе, в жилище Екатерины Семеновой.

 

Глава 30

Путешественник

Верно говорят: у семи нянек дитя без глазу. Столько народу было поднято на ноги, чтобы разыскать маленького рыжего мальчика, а он в это время…

Но попробуем проследить путь Ивана Семенова с самого начала.

Причина его исчезновения была простой и веской: ребенок захотел к маме. К ней он и отправился в то самое время, когда Надежда Егоровна, положив очередную ложку повидла, складывала тесто и защипывала края. Она предвкушала, как поставит блюдо горячих пирожков на середину стола, выйдет на крыльцо, позовет Ванечку и они сядут пить чай.

«Пусть аппетит нагуляет на свежем-то воздухе», — думала она, не подозревая, что Ванечка в это время идет к станции, изредка оглядываясь на бабы-Надин дом.

Мир вокруг него был большим и добрым.

«Если тебе говорят: «Иди, в саду пока погуляй», ты надеваешь своего Микки-Мауса, влезаешь в боты, тяжелые, блестящие, и выходишь в сад.

В саду мокро, капли падают с желтых рябиновых листьев. Рябина растет у калитки. Если открыть калитку тихо-тихо, чтобы не скрипела, а потом прикрыть ее за собой — то можно идти вперед. Все вперед и вперед… и придешь на станцию, а потом приедешь к маме.

А баба Надя печет пирожки с яблоками…»

Ванечка еще раз оглянулся — бабы-Надиного дома уже не было видно за другими домами. И еще решительнее зашагал вперед.

«Ну и что? Пусть печет. Сейчас вернется Сережа, и баба Надя его накормит этими пирожками, потому что она же печет их для него, она ведь его мама. А он к своей маме поедет на электричке.

Ой, чуть не упал. Очень хорошо, что не упал, очень здорово, а то мама расстроится, увидев его грязным.

Сережа какой-то странный: ничего не объяснил и ушел. Он так никогда не поступает. И мама так никогда не поступает. Она всегда говорит, что, зачем и почему. Тогда все понятно — тогда все делаешь, как она говорит.

Сейчас нужно скорее к маме — она все объяснит».

Конечно, Ванечка часто мечтал, как попадет куда-нибудь без взрослых — без мамы, без Сережи. И не во двор, где бегают ребята, а в какое-нибудь незнакомое интересное место. И, кажется, сейчас его мечта сбывалась.

«Если все хорошо помнишь, то идешь правильно. Да, правильно — вот поворот к деревьям. Теперь опять прямо. Это как бы лес, но не совсем, потому что скоро — железная дорога, а это называется «лесополоса».

Вот шалаш. Наш шалаш. Наш с Сережой, здорово как — стоит и нас ждет. Тут надо к нему свернуть, потому что нельзя пройти мимо, как будто шалаш — чужой или ничейный».

Сосед Надежды Егоровны, который шел от станции, заметил у шалаша знакомого рыжего мальчика. И тут же забыл о нем, потому что часто видел, как сын Надежды Егоровны Сережа играет с этим мальчиком у шалаша, значит, Сережа и сейчас там. Сосед спешил домой.

А Ванечка постоял у шалаша и зашел внутрь.

«А тут кто-то был, — огорчился он. — Курили здесь, разбросали окурки. И бутылки оставили в том углу, где обычно автобус стоит, там его стоянка, и у самосвала стоянка там же. А они сделали стоянку для бутылок. «Неправильные люди» — мама бы так сказала. Сейчас некогда, надо быстрее к маме ехать, а потом вместе с Сережей они наведут здесь порядок. Обратно на тропинку — и снова прямо, вперед. Вот и речка Уча, она даже летом холодная, а сейчас на ней лед, можно подойти и ботами потрогать лед — сначала одной ногой, потом второй».

Если бы женщина с сумками, которая проходила неподалеку, повернула голову, то увидела бы мальчика, который вот-вот свалится со скользкого берега на хрупкий лед. Она конечно же бросилась бы спасать ребенка. Но женщина смотрела себе под ноги и рыжего мальчика у кромки замерзшей воды не увидела.

Ванечка отошел от речки и стал подниматься к навесному пешеходному мостику через Учу, над которым по большому железнодорожному мосту шли поезда. Они всегда пугали Ванечку, даже когда Сережа вел его за руку.

У пешеходного мостика мальчик застыл в нерешительности.

«Дальше — сложно. Тут надо что-то придумать, а то страшно. Вот так: пропускаешь один поезд, а потом быстро-быстро идешь на этот качающийся мостик. Пока другой поезд снова не поехал, надо пройти весь мостик. Он висит и немножечко качается, когда по нему идешь, и совсем не страшно. А вот когда поезд едет сверху, над головой, по большому мосту — тогда очень страшно».

Ванечка зажмуривается и вспоминает:

«— Мама! Там поезд!

— Ты, главное, не бойся. Держись за перила и смотри вперед.

Если держаться за перила и смотреть вперед, то поезд наверху быстро проедет. Подумаешь — поезд, тут же перила. Мама всегда все говорит правильно, и надо делать, как она говорит».

Благополучно миновав страшный мостик, Ванечка ступил на твердый асфальт — и сразу побежал, увидев электричку. Конечно, он не задумался, куда она идет — в Москву или из Москвы. Он знал — если электричка подошла, надо быстро бежать к ней и вскакивать в открытые двери.

Ванечка влетел в вагон и плюхнулся на скамейку у окна.

Теперь можно в окно посмотреть. Станция с большими буквами: Ма-мон-тов-ка. Сам прочитал. Он умеет читать.

Вагон дернулся, поплыл вперед, и станция осталась позади. Он смотрит в окно, а можно закрыть глаза и так ехать до Москвы.

Ванечка закрывает глаза и погружается в сон.

Мама наклоняется над ним и говорит:

— Сейчас я тебе объясню.

Но это, оказывается, не мама, а бабушка Надя. Но в то же время она похожа на маму и улыбается, как мама.

— Понимаешь, мы теперь с тобой будем жить вместе, — говорит она и накладывает начинку в тесто, а потом защипывает пирожок. Зачерпывает ложкой следующую порцию начинки, но не из банки с повидлом, а откуда-то снизу, с дороги, и кладет кусок черной земли на тесто, закрывает его… и защипывает.

— А где мама? — спрашивает Ваня тихо, потому что кричать почему-то нельзя.

— Мама уехала в Сергиев Посад, — говорит бабушка и улыбается и громко повторяет: — Сергиев Посад.

— Сергиев Посад, — объявили название конечной станции.

Вагон тряхнуло, вокруг зашумели, Ванечка проснулся и непонимающе оглянулся.

«Электричка стоит, все уже выходят. Соснул немножко. «Сосну заломал» — так Сережа говорит, когда утром у бабы Нади его будит. Почему сны никогда не запоминаются? Они — как мыльные пузыри. Просыпаешься — и сон сразу лопается.

Все у дверей уже потолкались, теперь можно спокойно выходить.

Тут что-то странное. Тут снег. Сколько же эта электричка ехала, что приехала в снег?»

Снег здесь шел еще с пятницы, маленький старый город был им укрыт, как белым одеялом. В Москве еще стояла поздняя осень, а сюда уже пришла зима. Рыжий Ванечка брел среди этой белизны, приближаясь к Троице-Сергиевой лавре. Он не знал, откуда и куда идет.

«Если идешь вперед — обязательно куда-нибудь придешь и все станет понятно. Нет, ничего не понятно. Всегда, когда в Москву приезжаешь, — там вокзал, метро. Где же все это? Тут все под снегом и все какое-то не такое, в домах этажей мало. Может, это какая-нибудь заграница?

Нет, не заграница! Ура! Церковь бабы-Надина. Только почему она здесь, а не в деревне? Да их здесь вон сколько, и все разные… Это не бабы-Надина церковь. Надо посмотреть, чем она отличается. Задираешь голову — видишь луковицу, то есть маковку — так баба Надя говорит. У этой церкви луковица синяя, а посередине полоса золотая, как будто на луковицу пояс золотой надели. На Новый год у одной девочки был такой золотой пояс. Церковь белая, и, когда ближе подходишь, луковицу уже не видно».

Ванечка ходил, задрав голову, с интересом рассматривал купола церквей, туристов с фотоаппаратами, монашек, одетых во все черное. А уже начинало темнеть.

«Эта церковь — вся разноцветная: и желтая, и зеленая, и столбики у нее вьющиеся, как мамины волосы. А тут что-то очень интересное — круглая крыша на столбиках, а под ней — такая большая круглая штука, и фонтанчик из нее бьет».

— Мальчик, это святая вода. Что ты тут под ногами вертишься? — строго говорит ему какая-то тетенька.

Мама всех называет тетеньками и дяденьками, она так шутит.

Так очень удобно всех называть, потому что иначе эту тетеньку надо было бы называть жабой.

— Ничего, ребенку умыться надо, оно и во благо, — говорит другая тетенька, похожая на добрую ворону. — Полить тебе на ручки? Вот так. Ручки теперь чистые, да? Попей, попей водички, хорошая это водичка.

Пьешь воду прямо из ладошек — и чувствуешь себя большим, как Сережа. Сережа всегда пьет воду под краном из ладоней. Они у него большие, настоящие ладони, а когда ладони еще не совсем большие, вода проливается мимо.

— Спасибо, — говорит он тетеньке — доброй вороне и идет дальше.

Но куда идти дальше — Ванечка не знал. Окончательно стемнело, зажглись фонари, людей на площади стало совсем мало. И холодно. Он вернулся в церковь. Там уже никого не было.

«Тут тепло, свечки горят. Везде иконы — такие картины, все из золота. На лицах глаза большие и печальные. Баба Надя объясняла, кто это такие, только я не запомнил. Стены красивые, а пол из камня, холодный. А вот там коврик есть, там можно посидеть и даже поспать. Люди сюда больше не придут, значит, никто не прогонит».

Ванечка заснул, свернувшись в калачик, подтянув колени к подбородку.

Монахиня лет сорока в стареньких кедах, которая пришла навести порядок, погасить свечи и закрыть храм до утра, не сразу заметила мальчика, спящего на коврике у алтаря.

— Ты что тут? Ты чей? — Она растолкала Ванечку, он сел и уставился на нее снизу вверх. — Ты что, потерялся? — спросила монахиня.

— Нет. Я заблудился.

— Пойдем-ка. Не место тут тебе.

Взяла за руку, вывела из церкви, повела в дом неподалеку.

Ванечка не понимал, куда его привела тетенька в черном. Он с любопытством оглядывался по сторонам. А тетенька в черном спорила с другой, постарше себя и построже.

— Мальчик. Ты чей? — спрашивала у Ванечки старшая.

— Мальчик, где твоя мама? — спрашивала младшая.

«Врать нехорошо. Но если сказать этим тетенькам, что мама в Москве, им это не понравится».

— Не знаю…

— Отведи его в милицию, — сказала старшая монахиня.

— Там Алексей сегодня дежурит, — ответила младшая, — он за ним не присмотрит. Вот завтра у Иванушкина смена, Иванушкин — человек надежный.

В конце концов старшая монахиня ушла, а младшая повела Ваню в комнату, дала ему молока с хлебом и уложила на высокую железную кровать. И только тогда спросила:

— Звать-то тебя как?

— Ваня.

— Спи, Ванечка, утро вечера мудренее. Найдем завтра твою маму, а я у храма сейчас похожу-погляжу. Вдруг прибежит.

«Надо, конечно, сказать, что не прибежит, что она меня дома ждет. Но домой сейчас не хочется. Очень спать хочется».

И мальчик уснул. Не зная того, какой переполох вызвало его исчезновение.

 

Глава 31

Беглецы

Они несколько раз пересаживались с электрички на электричку, пока наконец не оказались в этом битком набитом вагоне, стиснутые со всех сторон невыспавшимися хмурыми людьми, спешащими из Подмосковья на работу в столицу.

— Куда идем мы с Пятачком — большой-большой секрет, — шепнул Сергей.

Лина приоткрыла глаза. Она дремала стоя, припав щекой к шероховатой, потертой коже куртки на его груди.

— И не расскажем никому… — попыталась продолжить она, но Сергей заметил, что глаза у Лины печальные и настороженные.

— Дома спать надо, — пробурчала какая-то бабка, протискиваясь мимо них к выходу.

«Дома… — подумал Сергей. — Нет у меня теперь дома…»

Ему вдруг захотелось оказаться сейчас в своей холостяцкой квартире. Швырнуть на кресло одежду, встать под теплый душ, а потом пошарить в холодильнике и сварганить яичницу-глазунью. После еды он бы плюхнулся на диван, сняв перед этим с полки какой-нибудь детективчик.

Он теперь сам непосредственный участник самого настоящего детектива. Только не заглянешь в конец книги, не узнаешь финал.

Кто убийца?

Кто?

Не в книжке с кровавым сюжетом, а в жизни.

Кому нужна была Катина смерть? Грабителям? Но чтобы точно рассчитать время нападения, они должны были наблюдать за ней не один день. А может, они с Катей были знакомы?

Конечно, они не убили бы Катьку, если бы не опасались, что в ее руках останется ниточка, ведущая к ним. Зачем обязательно убивать? Достаточно было припугнуть девчонку, взять на мушку, ударить, наконец. Сколько по Москве Ограблений проходит по этой примитивной схеме. Пригрозят оружием, положат всех на пол, выгребут деньги и смоются, пока сотрудники в шоке. Черные маски на лицах — и фиг их кто опознает.

Катя что-то знала о них… Это несомненно. А может, и Ванюшка тоже их знал или видел когда-нибудь?

Да нет, откуда. На работу она мальчика не брала. В это время Иван благополучно общался со своими сверстниками в детском саду.

Сергея не отпускало ноющее чувство тревоги за ребенка.

Хотелось подтолкнуть еле ползущую электричку. Скорее! Ну скорей же!

По мере приближения к Москве беспокойство нарастало.

На него объявлен розыск. Милиция начеку. Интересно, продолжают его искать в столице или думают, что он давно за пределами области? Они же нашли машину…

По нормальной логике ни один преступник не вернется туда, где его могут схватить.

А может, здесь действуют другие законы? Говорят же, что преступников тянет на место преступления. Может, и оперативники усилили контроль и поджидают его именно там, откуда по здравому смыслу он должен улепетывать?

— Давай доедем до вокзала, — сказала Лина. — Там столько людей — легко затеряться.

«Но и милиции там гораздо больше», — подумал Сергей.

Основная масса пассажиров стала подтягиваться к тамбуру. На следующей станции платформа соприкасалась с линией метро, и многим это значительно сокращало путь до работы.

Сергей крепко схватил Лину за руку, чтобы не потеряться в толпе, и стал протискиваться к выходу.

— Пихаются тут…

— Ишь, торопится, боится не успеть!

— Все спешат!

— Ну и наглая пошла молодежь!

Двери раскрылись, и их вынесло на платформу. Общий поток потащил их за собой вниз по лесенке, по туннелю, к стеклянным дверям метро.

В кассу сразу выстроилась внушительная очередь.

— Нагнись ко мне, — шепнула Лина.

Она натянула Сергею на лоб вязаную шапочку и вдруг громко засмеялась:

— Ой, не могу! Вот умора! Чучело!

На них стали оглядываться.

С ума сошла. Зачем она привлекает внимание?

Но люди скользили по ним взглядами и отворачивались. Молодые, глупые, все бы им дурака валять.

Молоденький сержант из опорного пункта милиции тоже лениво повернул голову в их сторону.

Парочка студентов дурачится. Не могут постоять спокойно. Девчонка напялила парню шапку на самые глаза, один нос торчит. А он терпит, позволяет ей выставлять себя на посмешище.

А что, он бы тоже терпел, если бы его девушка вот так вертелась вокруг него, блестя влюбленными глазами.

Любовь… Это он понимает. Ради нее что угодно вытерпишь.

Сержант вздохнул и отвернулся, профессионально вперив взор в поток пассажиров, устремляющихся от эскалатора к выходу.

Краем глаза он видел, как парочка опускала жетончики в турникет, все так же дурачась. Парень никак не мог освободиться от надвинутой на лицо шапки. Как он только умудрялся видеть дорогу?

Вот они шагнули на эскалатор, и девчонка повисла на нем, пригнув ему шею.

Красивая девчонка. Сержант мельком увидел ее лицо, раскрасневшееся, обрамленное копной растрепанных волос.

Он не слышал, как Лина с облегчением шепнула:

— Пронесло, — и уткнулась носом в плечо Сергея, чтобы скрыть непрошеные слезы.

Сергею было не по себе в метро. Яркий свет, люди кругом. Словно он голый, словно сорвали с него одежду и выставили на всеобщее обозрение. Казалось, что сейчас кто-нибудь обернется, посмотрит внимательно и крикнет: «Держите его! Держите! Это он! Я узнал!»

— Милиция! — вдруг истошно заголосила рядом с ним дамочка в норковой шубе.

«Бежать! — панически подумал Сергей. — Куда? Поздно… Сейчас меня схватят. Финита ля комедиа…»

Лина поспешно потянула его в раскрывшиеся двери подошедшего поезда.

— Милиция! Помогите! Держите его! — продолжала кричать женщина. — Сумочку разрезал, гад! Там двести долларов! Он наверх побежал!

Двери закрылись, и поезд вошел в туннель.

А молоденькому сержанту сейчас предстояло с честью исполнить свой долг — обезвредить преступника.

Руки нервно подергивались, и Сергей сунул их в карманы.

Прислонился к боковой стойке и прикрыл глаза. Лина тоже молчала. Все силы ушли на безмятежную «веселость». Сержанта удалось провести.

Голова наливалась тяжестью, глаза слипались. Монотонное покачивание вагона убаюкивало. Сергей почувствовал, что засыпает.

Еще бы, они не спали всю ночь. Собирались в путь, потом шли пешком в темноте несколько километров до станции, прятались за платформой, чтобы вскочить в электричку в последний момент, не привлекая к себе внимания станционной милиции.

— У меня зазвонил телефон… — услышал он сквозь сон детский голосок.

Сергей скосил глаза. Сбоку от него сидела на скамье женщина с маленькой девочкой. Малышка вертела в руках красочную книжку-раскладушку и читала, водя пальчиком по строчкам:

Она смешно морщила бровки, словно пугала невидимого собеседника.

«Ванька тоже любит Чуковского, — подумал Сергей. — Мы ехали к маме, и он играл с игрушечным телефончиком из «киндер-сюрприза».

Кажется, что это было так давно, в незапамятные времена. А всего лишь три дня назад.

Он тогда тоже дремал, обессиленный и пришибленный свалившимися на его голову несчастьями. А мальчик, еще не ведающий о гибели своей мамы, как ни в чем не бывало развлекал себя его подарком.

Отчетливо всплыла перед глазами картинка. Ванюшка прижимает к уху крошечную трубку и говорит таким незнакомым, взрослым голосом. Наверное, копирует кого-то. И интонации очень знакомые…

Постой, что он тогда говорил?

«Это я, сынок… В пятницу за двадцать минут до закрытия… Вы знаете маршрут…»

Похоже на фразы из какого-нибудь боевика. А потом, прикрыв трубку рукой, зло и раздраженно: «Тебе спать пора! Закрой дверь!»

«Мне пора спать…» — подумал тогда Сергей и вновь погрузился в зыбкий сон.

Но почему: «Закрой дверь?» Кому пора спать? Конечно — Ваньке.

«Закрой дверь и марш в постель», — часто говорила ему Катя, когда они с Сергеем засиживались на кухне.

А порой и Юра как будущий отец покрикивал на мальчонку: «Ноги в руки, карандаш! Брысь под лавку!»

«Ай эм сорри, — степенно отвечал ему Иван. — Гуд найт».

Но любимым его занятием, конечно, было тихонько просунуть голову в щелку двери, пока никто не увидит, и с упоением слушать запретные «взрослые» разговоры.

Однажды Катька делилась своими сомнениями. Ее волновало, будет ли будущий муж любить Ванечку, как родного. Вроде он возится с мальчиком, учит английскому, балует подарками, а все же…

Материнское сердце всегда беспокоится. Одно дело свою судьбу устроить, а совсем другое, как это на ребенке отзовется…

— Ты еще молодая, Катька. — Сергей тогда выпил немного и говорил свободно. — Ты Юрке еще одного пацана родишь. Тоже рыжего.

Катька, смущаясь, возражала:

— Почему рыжего? Почему пацана? Может, девочку… беленькую.

— Рыжую! — подкалывал ее Сергей. — Рыжий цвет неискореним.

— Никаких девчонок! — вдруг подал голос Ваня. Он босиком переминался под дверью и кипел от возмущения.

— Сладкий мой, — подхватила его на руки Катя. — Ты у меня один-единственный! Солнышко мое.

Она виновато целовала мальчика, словно извиняясь за свои крамольные мысль.

А Сергей потом проводил исподтишка «воспитательную беседу», убеждая Ивана, что здорово иметь, например, братика, играть с ним, вместе по дому помогать маме. Гораздо веселее, чем одному…

Не родятся теперь на свет ни рыжий мальчик, ни беленькая девочка…

читала по складам девчушка в метро.

Она потянула сидящую рядом женщину за рукав.

— Мама, а что такое «пудов»?

— Отстань, — отмахнулась та. — Не знаю.

— Ну, мам…

— Не мешай. — Она разговаривала с соседкой. — Я же говорила, что эту платежку нельзя провести через бухгалтерию. Представляешь, что тут началось? — и строго бросила дочери: — Читай сама.

«Господи! Ведь Катю убили именно в пятницу и как раз за двадцать минут до закрытия!» — вдруг обожгла Сергея неожиданная мысль. А значит?..

Нет, так нельзя думать. Это грешно. Это против всех правил. В это просто невозможно поверить.

Эту фразу мог сказать только Ванечкин будущий отчим — Юра. И это Ваня, сунувшийся в комнату, должен был закрыть дверь. Телефонный разговор был не для его ушей.

О каком же плане говорил Юрий?

«Негатив знает маршрут…»

«Негативами» они в студенческие годы звали негров. Шутили так.

Негр? Конечно, Юрий владеет английским, у него могли быть знакомые среди негров…

«Альбинос! — чуть не выкрикнул Сергей. — Совсем бесцветный! Негр на негативе!»

Все становилось на свои места. Имя, открывшее двери запертой в конце рабочего дня валютки, темно-синий «мерседес» у обочины, альбинос, поспешно севший за руль.

Все разрозненные звенья связывались воедино в стройном и жутком порядке. И в истоке всего — холодный и уверенный голос Юрия Варламова…

Он больно стиснул руку Лины. Зашептал ей в ухо горячо и сбивчиво о своей догадке. Девушка слушала его, потом замотала головой, словно отгоняя страшную мысль:

— Нет. Не может быть… Они же любили друг друга.

— Значит, может, — не отступал Сергей. — Этот подонок все продумал. Его же никто не заподозрит. Он специально на конференцию укатил — полное алиби.

— Сережа, а если ты ошибся? Если Ванечка просто так болтал, что на ум придет? Выдумывал?

— Дай бог, — вздохнул Сергей. — А если нет?

Если Юрий знает, что мальчик мог услышать его разговор, то сделает так, чтобы Ваня никогда никому не смог уже этого рассказать.

Сергей понимал, какая опасность грозит Ванечке. Надо торопиться.

По переходу на кольцевую они мчались бегом, расталкивая пассажиров.

«Сволочь! Гад! Подонок! — колотилось в груди сердце, то подпрыгивая, то опускаясь. — Я тебя уничтожу! Убью, мразь! Пусть посадят! Хоть за дело… Убью!»

Как могла поверить Катька этим холодным серо-стальным глазам? Этой лживой улыбке? А он сам?

Хорош друг! Подбадривал ее, говорил, что отличный выбор, замечательный мужик…

Теперь Сергей прокручивал в голове все события, начиная с того времени, когда некий Юрий вошел в Катину жизнь. Он был слеп! И приходил к выводу: слеп и глуп. Слеп и глуп.

Она говорила, что познакомилась с Юрием в валютке, когда он менял доллары. Тот спросил, когда она заканчивает работу, и потом терпеливо ждал у выхода.

Надо было сразу насторожиться. Такой надменный аристократ — и запал на Катьку? Простую девушку, без образования, к тому же мать-одиночку.

«Боже, прости меня, Катюша. Я не хотел тебя обидеть. Ты была самой красивой, самой обаятельной, самой веселой. Ты влюбилась и потеряла голову. Не верила, за что тебе вдруг такое счастье. Но я-то, я! Я должен был смотреть на все происходящее трезво. Обязан был».

— Простите! Извините! Мы спешим на поезд!

Они расталкивали всех, уворачиваясь от чемоданов и груженных вещами тележек, мчались по длинному переходу к Ярославскому вокзалу.

— Посторонитесь! Мы опаздываем! — умоляла Лина.

Такая картинка не новость на трех вокзалах. Там вечно несется стремглав какой-нибудь соня вдогонку уходящему составу. Или безалаберные детки опаздывают вовремя встретить родителей.

Дежурная по эскалатору посмотрела на них и вдруг включила дополнительную лесенку. Пусть бегут, не толкаются в толпе, там небось мать с чемоданами все глаза проглядела…

— Молодые люди! — окликнул их милиционер у выхода. — Подойдите сюда.

Лина повернулась к нему — губки пухлые, глазки как два голубых блюдца.

— Поезд, дяденька… — всхлипнула она.

— Осторожнее надо, — назидательно сказал страж порядка. — Соблюдайте…

Но девушка и парень в кожаной куртке уже выскользнули из дверей на привокзальную площадь.

Сергей вскинул глаза на табло. Их электричка уходила через три минуты с девятого пути. Следующая только через полчаса.

— Я больше не могу, — взмолилась Лина.

Сердце колотилось у самого горла, не вздохнуть. Сергею было жаль ее, и досада разбирала. Сама ведь навязалась. Нет спору — помогла. Но теперь он не может с ней нянчиться.

— Быстрее, — крикнул он. — Или я один.

— Нет!

Лина собрала остатки сил и побежала вслед за ним по скользкой платформе. Они вскочили в тамбур последнего вагона, и двери с лязгом захлопнулись за их спинами.

Народу в вагоне было мало, и они плюхнулись на свободную скамью у окна, и тут же над ухом прозвучало противное:

— Ваши билетики.

«Стоит сесть в электричку, как тут же налетают контролеры, — подумал Сергей. — Нюх у них на меня, что ли?»

— Тетенька, мы не успели, — вновь заканючила Лина.

Но на подмогу «тетеньке» уже двигался с другой стороны вагона «дяденька», готовясь вытрясти из зайцев положенный штраф.

— Мы студенты.

— А мне плевать. Хоть министры. Штраф плати.

— У нас денег…

Контролер цепко ухватил Лину за руку.

— Зина, зови милицию. Доставим в отделение, составим протокольчик… Документы.

— Пустите, больно! — взвизгнула Лина и, вздохнув, полезла за кошельком. — Сколько?

Сумма ужаснула.

— Нам теперь целый месяц голодать придется.

— Надо билеты покупать. Ишь, экономят. На пиво небось хватает.

Контролер вручил ей квитанцию и двинулся дальше по вагону довольный: почин положен.

— Вот гады… Аспиды, — проворчала Лина. Она приникла к окну и уставилась на мелькающие за стеклом дома, маленькие платформочки, редкие фигурки людей, поджидающих электричку.

— Не могу сидеть.

Сергей вскочил и вышел в тамбур. Нетерпение — нет терпения… Казалось, что если он будет стоять, переминаясь с ноги на ногу, то электричка долетит до Мамонтовки гораздо быстрее.

Лина с трудом поднялась и присоединилась к нему.

— Курить хочется… — Сергей безнадежно похлопал по карманам, забыв, что куртка с чужого плеча, и вдруг…

Маленький подарок судьбы. Там обнаружилась пачка «Дуката» и спичечный коробок.

Сергей зачиркал спичками, обламывая их, и наконец жадно затянулся. Глянул через стекло двери.

— Скоро уже. Две станции осталось.

Чем ближе они подъезжали, тем больше его колотило волнение.

Как там мама, Ванечка? Маме, наверное, уже сказали, что ее сын убийца. А Иван? Он представил себе, как они сидят рядышком, заплаканные, несчастные, и скрипнул зубами.

Еще одна остановка. Эта электричка тащится целую вечность.

— Фу, надымил…

Лина помахала перед носом ладошкой и высунула голову из двери тамбура наружу.

По платформе, вглядываясь в окна вагонов, шли три милиционера. Они задержались у раскрытых дверей и стали подниматься в вагон.

Лина шарахнулась назад и прижалась к Сергею. Милиционеры были совсем рядом. Лина с ужасом видела, что они смотрят прямо на них. Капитан что-то коротко сказал остальным и опустил руку в карман.

«Сейчас они его будут брать… Трое на одного. А в кармане у капитана пистолет. Нет, пистолет должен быть в кобуре, на поясе, как в фильмах… — лихорадочно думала Лина. — Они не будут стрелять, здесь же люди…»

Она была готова броситься и заслонить собой Сергея. А он стоял спиной к ним у противоположной двери тамбура и не замечал нависшей над ним опасности.

Как они его выследили? Наверное, им сообщили с вокзала, и они караулили эту электричку. Точно. Его узнали на «Комсомольской»…

А если они просто вошли? Случайная встреча… Сейчас Сергей повернется, и… Ну почему они так на нас уставились?

Лина поднялась на цыпочки и поцеловала Сергея в горьковато-терпкие от табака губы. Он аж поперхнулся от неожиданности.

— Целуй меня, — требовательно шепнула она. — На нас смотрят.

Дыхание перехватило от неожиданного незабываемого ощущения. Она ведь еще ни с кем так не целовалась. Все закружилось в голове, затуманилось. Тяжелая ладонь опустилась на плечо Сергея. Он сжался, замер, впиваясь губами в дрожащие губы Лины. Еще одно мгновение, только одно, а потом он повернется.

— Молодые люди, — смущенно сказал капитан. — Простите, что помешал. Огоньку не найдется?

Сергей нашарил в кармане коробок и протянул его не поворачиваясь.

— Спасибо.

Капитан прикурил и осторожно вложил спички Сергею в руку.

Милиционеры потоптались немного рядом, а потом Лина услышала:

— Пошли в другой вагон.

Громко клацнула железная дверь, задребезжал под тяжелыми шагами шаткий мостик перехода.

Лина выскользнула из объятий Сергея и отвернулась.

— Ну ты и актриса.

— А сам-то? — фыркнула она.

— Извини…

— Не стоит.

Девушка боялась поднять на него глаза. Стыд какой. Сама на шею кинулась. А что было делать?

И почему-то мелькнула озорная мысль: «Вот было бы здорово, если б менты вернулись. Эй, ребята, идите сюда! Мы продолжим для вас этот чудный спектакль».

Электричка остановилась.

— Мамонтовка, — прохрипел над их головами громкоговоритель.

 

Глава 32

Цветные стекла

Воскресным утром в зимнем уже городке Сергиевом Посаде в одну из гостевых келий монастыря Троице-Сергиевой лавры вошла монахиня в стоптанных кедах и стала будить рыжеволосого мальчика, спавшего крепко и безмятежно.

— Вставай, Ванечка, десять часов уже, а ты все спишь. Сейчас ясность внесем, чей ты у нас…

Через полчаса, позавтракав, они вышли на улицу. Снег вокруг был ослепительно белым. Ванечка щурился на солнце, шагал рядом с монахиней и вдруг из ее слов понял, что сейчас она приведет его в милицию.

Ванечка не хотел в милицию. Он хотел в Москву, к маме. И он вырвал руку из ладони монахини и побежал через площадь, а потом по какой-то улице, боясь оглянуться. Но не потому, что монахиня могла его догнать — бегал Ванечка быстро, — а потому, что было стыдно перед ней. Она его спать уложила, накормила, а он убежал.

Теперь надо было разыскать станцию и уехать в Москву.

Выйти к железной дороге, если не знаешь, где она, — проще простого. Когда спрашиваешь о чем-нибудь у чужих людей, надо выбирать тех, кто спешит, или не очень взрослых. Чтобы не приставали: «Мальчик, ты что, потерялся?»

— Скажите, пожалуйста, электричка на Москву откуда идет?

— Ты маму потерял?

Ну вот, ошибся. Что они все спрашивают про маму? Они ведь ее даже не знают.

— Нет, я ее встретить должен…

В воскресной утренней электричке в Москву народу было немного, поэтому Ванечка опять (как и вчера, уезжая из Мамонтовки) сидел у окна, но не спал, а смотрел на проползавшие за окном поля и деревья.

Снег за окошком очень быстро куда-то исчез — это было несправедливо и некрасиво.

Наконец электричка подошла к московской платформе — Ванечка выбежал из вагона и помчался к метро.

С метро была вечная путаница. Ванечка недоумевал: Сережа всегда вел его к нему как-то сложно, хотя метро было рядом. Ванечке казалось, что метро — одно и если рядом есть несколько входов, то в какой ни войди — попадешь куда надо.

Именно поэтому Ванечка попал не на кольцевую, а на радиальную «Комсомольскую». И поехал, уверенный, что приедет к маме.

Можно жить и страдать, что проходишь в метро без жетона, а потом — раз! — и обрадоваться этому. Ванечка впервые был рад, что никакого жетона ему не надо.

В вагоне шевельнуться было невозможно из-за чужих ног и сумок. Наверно, когда удавы глотают кроликов, кролики там внутри чувствуют себя так, как люди в вагоне метро.

Но вот все выходят — значит, приехали. Ванечка вышел вместе со всеми на конечной. Хорошо еще, что он совсем недолго бродил около «Юго-Западной» и не успел уйти далеко от метро, когда сообразил, что здесь его дома точно нет.

«Удав, съешь меня обратно!»

Ванечка снова прошей в метро без жетона, проехал две остановки и вышел на станции «Университет».

Может быть, он поехал бы дальше и оказался бы возле своего дома тогда же, в воскресенье, в два часа дня.

Но рядом с Ванечкой в вагоне метро ехали два студента. Один говорил другому:

— У меня хвосты по матану были, не помнишь, что ли?

— Помню, конечно, — отвечал другой.

«Значит, надо за ними. Потому что про хвосты матана мама и Сережа однажды разговаривали с кем-то, кто в гости приходил.

Как у одного матана может быть много хвостов?»

Так Ванечка оказался возле университета.

Он шел за студентами, надеясь, что они и есть те самые друзья мамы и Сережи, которых он подзабыл, но разговор про странное животное «матан» помнил хорошо. Он уже хотел догнать их и сказать:

— Вы же к нам в гости идете, да?

Но тут студенты куда-то подевались. Ванечка в восхищении задрал голову, остановившись у знаменитой высотки.

«Какой дом огромный! Самый настоящий дворец, только почему-то серый. Понятно, что в нашей стране королей не водится, но это — дворец, где могут жить разные короли, много-много. Интересно, короли, когда друг с другом у лифта встречаются, здороваются, или это из-за королевской гордости им нельзя?»

Вскоре Ванечка понял, что заблудился. Он бродил по университетскому парку часов пять.

Люди все время встречались, но Ванечка даже не знал, о чем их спросить.

Катя часто говорила ему, что их метро называется «Новослободская». Они вместе стояли перед витражами, пытаясь догадаться, как называются диковинные цветы, которые складываются из разноцветных стекол, и какие птицы живут в лесах, в которых растут такие цветы.

Название станции метро Ванечка постоянно забывал — в голове осталось только, что это похоже на «соловья», но длиннее.

Наконец мальчик выбрался из парка. Воскресным вечером он медленно брел прямо к Киевскому вокзалу.

«Опять темнеет. Каждый раз день не вовремя как-то кончается.

Мост — как в Мамонтовке, тоже с поездами, только красивый, и река внизу большая…

Опять вокзал. Другой, не наш.

Но спать-то где-то надо.

Входишь внутрь — там светло, тепло, а дальше — зал с креслами. Но туда милиционер не пускает».

— Папа мой прошел, а я отстал. Во-он он, вон. Вы меня пропустите, пожалуйста.

Если маме честно рассказать, как врал, — это, наверное, уже не будет враньем…

Милиционер большой-большой, а сам тоже спать хочет.

— Это что у тебя, Микки-Маус?

Милиционер, а такие глупые вопросы задает.

— Нет. Дональд Дак! — ответил Ванечка. Просто так соврал, из вредности.

— А-аа… Ну иди.

Когда взрослые хотят спать, они даже шуток не понимают.

Если бы Ванечка знал, что большой сонный милиционер за эти полдня остановил с десяток мальчиков с разными зверями на куртках — все эти динозавры, медведи и кролики мерещились дежурному постовому Микки-Маусами.

Рыжий мальчик с Микки-Маусом на куртке был объявлен в розыск.

Рыжих дежурный остановил всего троих. Их родители возмущались.

Если бы дежурный знал, кто такой Микки-Маус…

Если бы Ванечка не так замерз и ходил бы без шапки, сияя рыжей шевелюрой…

Тогда бы ночь с воскресенья на понедельник Ванечка провел не на скамейке в самом дальнем закоулке зала ожидания.

…Когда он уже заснул, неожиданно кто-то стал тормошить его:

— Вали отсюда! Это мой участок, понял? И место мое!

Мальчишка был чуть постарше Ванечки, в «рабочей» одежде — курточка вся в заплатах и табличка на груди: «У меня умерла мама».

Но Ванечка спальное место уступать не собирался:

— Я здесь сплю — значит, это мое место.

Подрались немного. Мальчишка — хозяин участка — вдруг всмотрелся в Ванечку:

— Новенький, что ли? Или вообще не наш?

— Старенький, — буркнул Ванечка.

— Наглый, однако. Ладно, спи. Но утром — мухой отсюда, понял?

Ванечка кивнул, хотя при чем тут муха, так и не понял.

…В понедельник утром Ванечка шел по Арбату, пытаясь понять, был ли он здесь раньше и близко ли его дом.

«Вот улица без машин — здесь они гуляли летом с мамой и Сережей. Это от дома близко… или не очень? На машине ведь ехали.

Люди в красных одеялах играют на дудках веселую музыку. Летом они тоже играли. А потом мы фотографировались с живой обезьянкой».

Еще Ванечка вспоминал, как они с мамой и Сережей ели в кафе. Сейчас бы тоже поесть… У бабы Нади пирожки, наверное, остались. А дома, у мамы, готов завтрак и уже остывает.

Какие они замечательные, эти мамины завтраки.

— Я разжмурился, мама! — кричит обычно по утрам Ванечка, а вокруг сияющее утро, и зубная щетка ждет в ванной (не надо о ней забывать, Ваня, она же обидится, она там, в ванной, ночь и день одна), и тарелка горячей пшенной каши с тыквой на кухонном столе.

— Мама, а тыква рыжая, как я, да? — Да, Ванюшка.

— А вдруг из меня кашу сделают?

— Ну и шуточки у тебя, Иван.

Очень хотелось каши.

И вообще, хоть чего-нибудь, но только бы съесть. Он тихонько взял с длинного лотка булочку с маком. Продавщица отвернулась, а он протянул руку и взял булочку.

Дойдя до «Смоленской», Ванечка вновь спустился в метро.

Из метро он решил больше не выходить.

Сколько времени Ванечка ездил, надеясь на какой-нибудь остановке увидеть знакомые цветные стекла? Сколько раз переходил с одной ветки над другую? Этого уже никто не узнает.

Все это длилось час, а может, и три.

Поезд остановился.

И Ванечка вдруг увидел цветы из разноцветных стекол.

— «Новослободская», — объявил голос.

Да, именно так и называлась их станция!

Ванечка выскочил из вагона, потом поднялся наверх. Увидел знакомые дома, киоски, вывески и обрадовался: «Наконец-то я приехал».

 

Глава 33

Пирожки с повидлом

— Ты поняла, как добраться?

— Да поняла, поняла, — Лина нетерпеливо кивнула.

— Повтори, — потребовал Сергей.

Они сидели в шалаше в глухом уголке лесополосы, тянущейся вдоль путей. «Полоса отчуждения» — называют такие участки. Вот тут как раз и место таким, как Сергей. Его тоже «отчуждили» от нормальной жизни.

А всего через несколько улиц стоял теплый мамин домик в разросшемся саду. Собрав все сбережения, они купили его, когда она вышла на пенсию.

— Устала от Москвы, — жаловалась мама. — Шум, пыль… Хочу на природу.

Сергей любил сюда приезжать, особенно летом. Никакая дача не нужна. И Ваньку брал с собой, если случай подворачивался. Этот шалаш они с ним построили для игры в индейцев.

В этом глухом местечке никто им не мешал. Можно было орать во всю мочь и дико скакать, размахивая палками. Сергей лет двадцать с себя сбрасывал, ощущал себя мальчишкой. Визжал, улюлюкал, карабкался на деревья и прыгал вниз, как Тарзан. Видно, в детстве не доиграл — сидел над книжками или конструировал из собранных железок чудо-приборы — новое слово инженерной мысли. Правда, ни один из них так и не заработал.

— Ты скажи, что ты Катина подруга, — наставлял Лину Сергей. — А там смотри по обстановке. Если она еще ничего не знает, не пугай. — Он страдальчески поморщился. — Катя работает, велела Ивана забрать.

— А если знает?

— Скажешь: бабушка приехала за ним. Двоюродная. Тебя привезти попросили.

Вот будет номер, если мать Ваньку не отдаст. Упрется, с ней такое бывает. Рассудит, что мальчику сейчас не место там, где похороны и слезы. Растопырит крылья, как наседка…

— А если она его мне не отдаст? — спросила Лина.

— Если, если… — рассердился Сергей. — Тогда соображай. Убеждай. Я лучше сам пойду.

— Только попробуй! — Лина разъяренно сверкнула глазами. — Ишь, камикадзе выискался!

Она решительно зашагала прочь от него по редкому лесочку. Сергей проводил ее взглядом, отломил ветку, ободрал пожухшие листья и с силой стеганул по кустам. Прутик со свистом рассек воздух.

Вжик-вжик…

Сергей с остервенением размахивал им перед собой, словно боролся с невидимым противником. Он не мог спокойно сидеть на месте. Самое трудное — это ждать. И бездействовать.

Лина сразу узнала маленький домик, стоящий в глубине сада. Сергей хорошо его описал. На всякий случай она посмотрела на жестяной номер, прибитый на заборе, и толкнула калитку.

Не заперто. За окнами никакого движения. Спят там, что ли?

Подошла к двери, пригладила волосы и решительно постучала.

— Здравствуйте, Надежда Егоровна.

Лина постаралась улыбнуться как можно приветливее.

— Вы ко мне?

Пожилая женщина в домашнем платье настороженно смотрела на нее. Она придерживала рукой дверь, не приглашая Лину войти в дом.

— Я… за Ваней, — неуверенно сказала Лина. — Я подруга…

«Кати» — застряло в горле, потому что за спиной Надежды Егоровны появился милиционер.

Женщины секунду смотрели друг на друга, словно выпытывая, что известно каждой из них. Потом лицо матери Сергея пошло красными пятнами.

Знает эта девушка, кого подозревают в гибели Кати?

Она всхлипнула, и слезы потекли по ее щекам. Сколько их она уже выплакала за это время.

— Кто там, Надежда Егоровна?

— Это за Ванюшкой… Подруга…

Вот даже в дом человека не может пригласить. За что такое на старости лет? И как ей сказать про мальчонку? Не уберегла, не уследила…

— Вы уж простите. Виновата я, дура старая. Выпустила его погулять, пока пирожки пекла. Он пирожков просил с повидлом… Калитку не заперла, а он убежал.

Лина растерянно смотрела на нее.

— Убежал?

— Все к маме рвался… Заскучал он у меня, видно.

— Когда?

— Да позавчера еще.

Дело принимало неожиданный оборот. Лина не знала, что делать.

— Вот и Юра за ним приезжал уже. Незадолго перед вами, — продолжала Надежда Егоровна.

— Юрий? — насторожилась Лина.

Час от часу не легче. Вычислил, сволочь, где ему искать ребенка. Одно хорошо — он тоже опоздал. Впрочем, как и они.

— Юра, отчим его. Знаете?

— Знаю, — кивнула Лина. — Что же теперь делать?

— Ума не приложу, — развела руками Надежда Егоровна. — Я уже сообщила… Ищут его. Может, найдут.

Рыжего мальчика в куртке с Микки-Маусом на спине ищет милиция, ищет убийца и ищут они с Сергеем… Кому из них первому улыбнется удача?

«Ищут везде, но не могут найти…» — некстати вспомнились детские стишки.

— Если бы не эти пирожки… — бормотала Сережина мама и вдруг воскликнула: — Подождите, я ведь целую гору напекла. Сейчас заверну.

— Зачем? Не надо.

Но Надежда Егоровна уже метнулась в кухню за этими несчастными пирожками.

Она догнала Лину у самой калитки и сунула в руки битком набитый целлофановый пакет.

— Берите, берите… Вам на поминках пригодятся… — она горько вздохнула. — Положено так.

Всю обратную дорогу до шалаша Лина бежала, прижимая к груди тяжелый пакет.

Сергей, заслышав ее шаги, выглянул из шалаша.

— А где Иван?

— Скорее, Сережа, по дороге объясню.

Он больше ни о чем не спрашивал. Помчался к станции так, что Лина осталась далеко позади.

Сергей обернулся на бегу:

— Брось это барахло! Что ты туда напихала?

— Пи-рож-ки… — задыхаясь, выговорила Лина.

Он подождал ее и взял пакет. Глянул мельком на часы:

— Давай быстрее. Сейчас перерыв у электричек будет.

 

Глава 34

Кто первый?

Юрий Варламов смотрел на дверь.

Старая, крашенная коричневой краской дверь без глазка, с выщербинами. Совсем обычная, если не считать узкого листка бумаги с печатью, закрепленного поверх замка небольшой пломбой.

Это была Катина дверь.

Он отвел глаза, напустил на лицо скорбное озабоченное выражение и позвонил в соседнюю квартиру.

Раздался оглушительный собачий лай, освещенный изнутри глазок потемнел на секунду, и дверь приоткрылась, удерживаемая цепочкой.

Женщина в халате выглянула на площадку, удерживая на поводке огромного мраморного дога.

— Фу, Кристи! Молчать!

Она всмотрелась в стоящего перед ней мужчину и узнала: Катькин ухажер. Лицо ее мгновенно отразило сначала сочувствие, а потом любопытство.

Тамара Васильевна Чупрыкина уже успела оправиться от потрясения, отрыдала положенное, оплакала молоденькую соседку, а теперь, поскольку ее собственная жизнь продолжалась, вновь бурлила энергией.

— Не знаю ничего… не могу вам помочь, — затараторила она. — У нас уже следователь спрашивал. Жалко как! Такое горе.

— Я не про Катю… — Юрий коротко вздохнул и пригнул голову, словно пряча слезы. — Я в отъезде был. Вот сейчас только… Я мальчика хотел забрать, Ваню.

— Мальчика? — удивилась соседка. — А его здесь не было.

— Как? — удивился Юрий. — Он не приходил?

— А куда ж ему приходить? — в свою очередь удивилась соседка. — Матери-то нет. И квартиру вон опечатали. А что, и Ваня пропал? А может, его тоже… О господи! — охнула она. — Тьфу-тьфу, типун мне на язык!

Он выдавил вежливую улыбку.

— Ладно, извините. Видимо, мы разминулись. Наверное, он ко мне поехал.

Он торопливо сбежал по лестнице.

«Вот это номер! Больше суток мальчишка где-то бродит. Что, если он уже сообразил? Побежит в милицию? Нет, ума не хватит. Что я паникую? Узнал пацан, что мать убили, и побежал в Москву. Это инстинктивное. А к кому ему бежать, если не ко мне? Он меня уже родственником считает, — размышлял Юрий. — Я здесь суечусь, мотаюсь туда-сюда, а он, наверное, сидит под моей дверью и ждет».

Он поймал такси.

— В Перово.

…Рыжий мальчик в куртке с Микки-Маусом в этот самый момент завернул за угол и шагнул в арку, ведущую во двор.

Наконец-то он дома. Хоть бы мама еще не ушла на работу.

Она его, конечно, отругает за то, что убежал от бабушки Нади. А потом покормит… Есть хотелось — просто жуть. Он бы сейчас даже манную кашу съел. И кефир выпил бы без звука. Может, мама разрешит не ходить в детский сад? Он так устал за эти ночи.

Ваня поднялся на третий этаж и привычно надавил кнопку звонка.

Вот те раз! Никто не открывает. Он задумался.

«Сегодня понедельник? Или вторник? По понедельникам мама в первую смену, а по вторникам — во вторую. Нет! Неправильно. Вот дурак! — выругал он себя. — Эту неделю она вообще не должна работать. Она отгулы взяла перед свадьбой. Говорила, что по магазинам будет бегать, как сумасшедшая…»

На всякий случай он еще постучал в дверь каблуком. Может, спит? И тут его взгляд уткнулся в странную бумажку с печатью, налепленную на двери.

Бумажка была почти на уровне его глаз. Странно, как он сразу ее не увидел.

Ваня колупнул бумажку ногтем. Зачем мама заклеила дверь? А может, она уехала к дяде Юре, а замок запечатала, чтобы никто чужой не забрался?

Он сел на ступеньки и задумался. Конечно, можно сидеть и ждать маму здесь… но очень хочется есть. К тому же, может, она не вернется. Останется у дяди Юры. Они же собирались жить вместе. Может, у соседки спросить?

Он позвонил в одну дверь, во вторую — тишина. Все на работе. За третьей дверью залаяла собака. Противная догиня Кристи. Ваня ее терпеть не мог и побаивался. Она глупая собака. Бросается на спину с разбега.

Мальчик вздохнул и отступил на шаг. Придется ехать к дяде Юре. Хорошо, что он запомнил, как его станция называется. Такая легкая, пушистая… «Перово»… Будто на перышко дуешь…

Лина отсчитала второй подъезд от арки и одним махом поднялась на третий этаж.

Все правильно, вот левая дверь опечатана.

На всякий случай она поднялась еще на пролет, посмотрела на верхней площадке. Позвала негромко:

— Иван! Ваня, ты здесь?

Конечно, его нет. Глупо было надеяться… Может, он еще не добрался до дома? Плутает где-то в огромном городе.

Она позвонила ко всем соседям. Хоть кто-нибудь видел ребенка? Слышал о нем? Как люди могут спокойно продолжать жить, когда совсем рядом с ними такое горе?

— Ну кто там опять? — раздался недовольный голос. — Да заткнешься ты, скотина? Разгавкалась — голова уже трещит!

Дверь открывать не спешили.

— Вы не видели мальчика соседского? — громко спросила Лина.

Дверь на цепочке приоткрылась.

— Он к отчиму поехал, — сообщила соседка. — Ну… к жениху бывшему.

Сердце упало. Опоздали.

— Давно?

— Не знаю. Этот отчим тоже ходил, спрашивал. Сказал, что к нему, наверное…

— Давно приходил?

— Кто?

— Юрий… — выдавила Лина ненавистное имя.

— Да перед вами.

— А Ваня?

— Не было его, не было, не видела, — раздраженно сказала соседка. — Отстаньте.

Юрий нетерпеливо прохаживался по комнате, поглядывая на часы.

Где же мальчишка?

Может, он зря приехал к себе? Иван наверняка сначала домой побежит. Все дети бегут домой. Он же не понимает, что там его никто не встретит. Детская психология, черт бы ее побрал. Может, он думает, что стоит вернуться, и все будет по-прежнему. Как в сказке. А впрочем, хрен его знает, что он там себе думает.

Надо было ждать его там. Ладно, что теперь горячку пороть? В конце концов, потопчется у запертой двери и поедет к нему. Больше-то мальчику некуда податься.

Юрий пошел на кухню и сварил себе кофе. Настоящая «Бразилия», привозной, не то что в нашей торговле.

Прихлебывая из чашки горячий горьковатый напиток, он сел в кресло и потянулся к телефону.

— Алло. Это я, сынок. У тебя с арифметикой плохо. — Голос у Юрия стал повелительным. — Дневная выручка, как минимум, бывает кусков на пять-шесть больше… Точность — вежливость королей. Ну, я рад, что ты понятливый. Сегодня и отдашь. Кстати, еще одна работа будет. — Он усмехнулся. — С этим ты и без Негатива справишься.

Ваня вышел из метро и остолбенел. Все вокруг было не так, как тогда, когда они приезжали сюда с мамой и дядей Сережей.

Прямо перед ним стеклянная стена кафе, рядом магазинчик, несколько коммерческих палаток на углу. Люди толпятся на остановке автобуса.

А должен быть сквер, он точно помнит. А в сквере такой памятник странный, железяка покореженная. Мама еще сказала, что это сделал какой-то знаменитый скульптор, вот только он забыл фамилию… Нет, вспомнил. Сидур. Си — нота всяких ДУР! Может, он станцию перепутал?

— Скажите, это метро «Перово»? — спросил он у встречной тети.

— «Перово».

— А где же здесь памятник Сидуру?

— Кому? — удивилась она. — Понятия не имею.

— Дяденька, здесь сквер должен быть, — Ваня решил обращаться к мужчинам. Они понятливее. — И магазин большой стеклянный.

— Универсам? — Прохожий остановился. — Ты не из того выхода вышел. — Он махнул рукой через дорогу. — Вон там, видишь? Вон универсам.

Ваня посмотрел, куда указывал мужчина, и увидел вдали красные, согнутые, словно книжки, дома.

Далеко… Но это точно Юрин дом. Других таких вокруг просто нет.

Мальчик медленно побрел туда, подбадривая себя веселым мотивчиком, на который так здорово ложились знакомые слова.

Эх, ему бы сейчас велосипед. О! Вот и трамвай появился. Рядом с Юриным домом трамвайная остановка. Значит, он правильно идет…

Он бы тоже слопал пряник… Или бабы-Надин пирожок.

Вот и железная раскоряка на постаменте.

Ваня подошел к дому и остановился. Какой же подъезд ему нужен? Где-то в середине… Он растерянно осмотрелся.

Как они шли с мамой? По тропинке. Тогда еще трава была. Эта тропинка еще видна, плотно утрамбованная посреди раскисшей грязи газона. А она ведет прямо к подъезду.

Мальчик вошел в подъезд и опасливо нажал кнопку лифта. У них в доме лифта не было.

В шахте зажужжало, и стальные двери разъехались в стороны.

Он шагнул. Потянулся к кнопкам. Этаж шестой, это он помнил, ведь ему тоже шесть лет…

Высоко, никак не дотянуться. Он встал на цыпочки… подпрыгнул…

Двери вдруг стали закрываться, и Ваня быстро выскочил из лифта.

Да ну его! Дурацкий дуралей! По лестнице надежнее.

Они бежали по эскалатору, перепрыгивая ступеньки. Страх за судьбу мальчика заставил забыть обо всем. О том, что на Сергея объявлен розыск, что его фото уже в оперативных сводках у всей московской милиции.

Они не скрывались, и что странно — никто ни разу не остановил их.

Сергей по-прежнему таскал с собой пакет с мамиными пирожками. Они оказались как нельзя кстати. То он, то Лина вытаскивали из пакета румяное пышное кулинарное чудо и жадно съедали на ходу.

Милиционеры не обращали на них никакого внимания. Ну едет себе парочка, лопает пирожки. Они больше на «лиц кавказской национальности» поглядывали. Москва опасалась диверсий.

На всякий случай Сергей от метро пошел к универсаму. Смешался с толпой, поджидающей открытия после перерыва.

А Лина — к красному дому-книжке. Через сквер, мимо скульптуры, по тропинке к подъезду — все, как Сергей объяснил.

Она не сказала Сергею, что решила не караулить мальчика у подъезда, а идти прямо к Юрию. Может, Ваня еще у него. Может, она успеет застать его в живых…

Она позвонит сначала соседям, попросит подождать, скажет, что боится. Нет… Она позвонит сразу этому гаду. Она Катина сестра из Подмосковья. Пусть попробует доказать, что это не так. И потребует отдать ей мальчика. Будет громко кричать, что он его похитил. И вот тогда уже позвонит соседям. И в милицию пригрозит заявить.

Да Юрий ей отдаст Ивана, лишь бы не шумела. А если он его уже успел увезти куда-нибудь? К счастью, лифт стоял внизу — не пришлось ждать. Лина поднялась на шестой этаж, повертела головой, соображая, в какой стороне коридора квартира этого гада. И тут…

Стеклянная дверь, ведущая на лестницу, отворилась, и на площадку вышел мальчик. Рыжий, маленький. И ему не надо было поворачиваться спиной, чтобы Лина увидела Микки-Мауса… Она и так все уже разглядела.

— Ваня. Тише.

Она бросилась к нему и прижала палец к губам.

— Ты кто? — спросил он шепотом, включаясь в игру.

— Лина. Я за тобой.

— От мамы? — Он устало вздохнул и посмотрел на знакомую дверь маминого жениха. — А Юра?

— Его дома нет… Он уехал.

— Куда? — Ребенок еле держался на ногах. — С мамой?

— С мамой… по делам. Она велела, чтоб ты шел со мной.

— Хорошо, — покорно сказал Ваня и шагнул вслед за ней в лифт.

Юрий слышал, как на площадке остановился лифт. Может, Ванька?

Он вскочил, подошел к двери, прислушался. Тихо.

Может, он забыл, какая квартира? Юрий на всякий случай приоткрыл дверь и выглянул на площадку. Лифт уже ехал вниз. Кто-то этажом ошибся.

 

Глава 35

Крыша над головой

— Дядя Сережа! — радостно закричал мальчик, увидев вышедшего из универсама Сергея. — Мы к тебе поедем? Вот здорово! — И тут же сник. — Ты ругаться будешь? Я от бабы Нади смылся.

— Я знаю… — Сергей не мог говорить с ним строго. Наоборот, на радостях заявил: — И правильно сделал.

— Почему? — удивился Иван.

— Потому что она гриппом заболела, ты мог заразиться, — вдохновенно соврал Сергей. — Вот она тебе пирожки передала.

Они с Линой с грустью смотрели, как ребенок с жадностью набросился на еду.

— Поехали к тебе, — требовательно сказал Ваня. — Я спать хочу.

Взрослые переглянулись.

— Нет… ко мне нельзя.

— Почему?

— У меня ремонт.

— Клево! — восхитился Иван. — Я посплю и буду красить. Можно?

— Нет, там не такой ремонт. Там не красят. Там рушат.

— Что рушат? — спросил Ваня.

— Ну… стены, полы… все.

— А зачем?

— Чтоб просторнее было.

— Правильно, — решил мальчик. — Давно пора. Больше места будет, чтоб гоняться. — Он задумался. — А куда же мы тогда поедем?

Действительно, куда? Куда им теперь деваться с уставшим замерзшим ребенком?

— Я подруге позвоню, — сказала Лина. — Попросимся на ночлег. Она приглашала у нее останавливаться.

Они спустились в переход к телефонам-автоматам.

Вот удача! На том конце сразу сняли трубку.

— Машка! Это я, здравствуй.

— Кто «я»? — недовольно переспросила подруга. — На вязки я не езжу, обращайтесь к Трофимову.

— На какие вязки? — остолбенела Лина. — С кем тебя вяжут?

— Это кто?

— Полина.

— Линка! — завопила Машка. — Ты в Москве? Как твои жеребцы? Еще тебя не укротили? Приезжай быстрее! Адрес помнишь?

— Только я не одна… — замялась Лина.

— Ага! — засмеялась Машка. — Значит, укротили.

— И с ребенком… Ничего?

— С ребенком? Ну ты даешь, подруга! Когда успела? Вот тебе и тихоня! Ладно, если твой не очень орет, тащите.

— Он не орет. Он уже большой, скоро в школу.

Лина повесила трубку, оставив подругу в полном недоумении.

Красивая вертихвостка Машка, которая усиленно пыталась свести Лину с Вадиком, очень удачно устроилась после учебы.

Во-первых, вернулась в Москву. Во-вторых, выгодно вышла замуж за знаменитого «собачника». Теперь они с мужем на пару обслуживали дорогих собак богатых клиентов. И не бедствовали.

По огромной квартире, упакованной шикарной мебелью и суперсовременной техникой, можно было сделать вывод, что живет Машка припеваючи.

— Вкалываю, как вол, — жаловалась она после положенных при встрече объятий и поцелуев. — Да еще за этим ссыкуном прибираю. Достал уже!

Машка поддела ногой уродливого белого лысоватого щенка, который выкатился в холл на кривых лапах.

— Боже, что за чудовище! — вырвалось у Лины.

— Ничего ты не понимаешь, темнота! — Машка подхватила щенка на руки и чмокнула его в противную морду. — Суперпорода! Привозной! Вот сейчас привьем его и загоним. Очередь уже стоит… Ты знаешь, сколько он стоит? «мерседес»!

Она с интересом посмотрела на Сергея и Ваньку.

— Ну, пацан, конечно, не твой. Это ты загнула. Чтоб такой вымахал — надо было еще в школе родить.

Лина покраснела. А Машка понимающе ей кивнула. Нашла подруга вдовца с ребенком. Да он ничего, молодой, симпатичный.

Она отвела Лину в сторонку и зашептала:

— Слушай, может, вам хочется одним пожить, а? Скажи прямо, я не обижусь.

— А у тебя нельзя? Мы ненадолго…

— Дура, — сказала Машка. — Я разве выгоняю? Просто у меня маман в санаторий уехала, в Трускавец.

— Она болеет? — участливо спросила Лина.

— Она здоровее нас! — засмеялась Машка. — А лечится все время. Только что в Крыму легкие лечила, теперь почки промывает… Короче, Линка, ее хата пустая. На месяц: Там две комнаты, — шепнула она с намеком.

— И нам можно там пожить?

— Конечно! Вот ключи. Постой, я тебе напишу на бумажке, как добраться.

— Ты не обидишься, если мы сразу поедем? — спросила Лина. — Ваня устал, спит на ходу.

— Да и вы тоже, — фыркнула Машка. — Ох! Помню я ноченьки, помню бессонные… А я думала, посидим, поговорим. Ты «Бифитер» с тоником пробовала?

— Нет… А что это?

— Джин. Ладно, отсыпайтесь и возвращайтесь. Гулять будем.

«Ох, Машка… — думала Лина, пока они ехали в Черемушки. — Знала бы ты, какое нам предстоит «гулянье»… Без джина голова кругом идет. В пьяном бреду такое не привидится».

Поплутав среди одинаковых пятиэтажек, они вышли наконец к нужному дому.

— Это здесь. Пришли.

Лина открыла ключом дверь.

Иван скинул куртку прямо на пол, подергал ногами, сбрасывая сапожки, и поплелся прямиком к дивану. Рухнул на него и сразу засопел.

— Бедненький…

Лина подложила ему под голову подушку, открыла наугад дверцы шкафа и кладовки в поисках одеяла. Нашла в соседней комнате толстый пушистый плед и укутала мальчика.

Сергей присел на корточки рядом с ним.

— Надо ему сказать правду. Все равно ведь узнает. Только как?

— Я… не могу, — сказала Лина.

— Я тоже. — Он вздохнул. — Ладно, пусть отдохнет. Потом.

Все неприятное, все тяжелое — на потом. Нужна передышка. Человек не может быть все время в таком напряжении.

Они и так совершили почти невозможное. Добрались до Москвы, нашли Ваньку, а главное, обрели крышу над головой. Здесь их никто не будет искать: Здесь можно расслабиться. Здесь теперь их дом.

Временный.

Все равно другого же нет.

Лина по-хозяйски осмотрела кухню и сказала:

— Я позвоню три раза. Больше никому не открывай.

— А ты куда?

— В магазин, — ответила Лина. — В доме шаром покати, а ребенка надо нормально кормить… да и самим что-то есть надо.

— Ананас ему купи… — сказал Сергей и запнулся.

Ананасы… Наверное, когда Иван узнает всю правду, он больше никогда их есть не будет.

 

Глава 36

Сладкий самообман

Как мало человеку нужно для счастья. Или хотя бы для иллюзии его.

— Картошка, сосиски, молоко, хлеб…

Лина выкладывала из сумок продукты. Сейчас она быстренько сварит суп из бульонных кубиков, нажарит картошки.

Она повернулась с кастрюлей к раковине, чтобы набрать воды, и остолбенела.

Привычного смесителя с двумя ручками на положенном месте не было. Вместо него из трубы тянулся длинный гибкий шланг, присоединенный к какому-то странному агрегату с кнопочками.

— Сережа… — позвала она.

— В чем проблема? — Он глянул на агрегат и усмехнулся: — У-у! Какая техника!

— А что это?

— Это, Линочка, фильтр для воды. — Он изучил кнопочки. — Вы какую воду желаете? Насыщенную ионами серебра, озонированную или с добавками минеральных солей?

— Обычную, — буркнула она.

— Такой нет. — Он приподнял крышку стеклянной круглой кастрюли. Она тоже была усеяна кнопками и регуляторами. — Да… Все для блага человека. В этой посудине максимально сохраняются все питательные вещества.

Машкина мамочка действительно заботилась о своем здоровье…

— Я лучше в ванной воды наберу, — решила Лина.

Сергей засмеялся.

— И это правильно, — сказал он со «ставропольским» акцентом.

…Через час по всей квартире уже разносились божественные ароматы. На плите булькало, жарилось, парилось…

Иван во сне что-то бормотнул, причмокнул и открыл глаза, разбуженный беспокоящими запахами.

— К столу, рыжий! — скомандовал Сергей.

Они уплетали Линину стряпню и нахваливали.

«Совсем как у Кати, — подумал Сергей. — Неделю назад мы так же сидели на ее кухне. Я, Катя, Ванька… и эта сволочь. Семейный ужин…»

Ваня весело болтал ногами и вылавливал ложкой вареный лук.

За окном уже стемнело. Закончился короткий осенний день, такой трудный, такой насыщенный, словно не день, а целый месяц…

Время как-то деформировалось, все, что происходило до той минуты, как они переступили порог этой квартирки, казалось теперь далеким, случившимся давным-давно.

Разве можно поверить, что рассвет они встречали в перелеске у далекой подмосковной платформы?

— Мы долго будем здесь жить? — спросил Ваня.

— Пока не надоест.

— Нормально! — оценил мальчик. — А мама разве не велела водить меня в детский сад?

Сергей помрачнел.

— Нет, не велела.

— Отлично! — обрадовался Ваня. — Мы клево проведем время, правда, Сережа?

— Вот что, давай договоримся. — Он перегнулся к мальчику через стол. — Ты будешь с Линой. И от нее ни на шаг, понял? Иначе… — он сделал «страшные глаза», — я буду вынужден отвозить тебя в сад.

— Ясно… — Ванечка заметно скис. — А ты?

— Я буду очень занят.

— Чем это? — насторожилась Лина. — Если кто и не должен ни на шаг от меня отходить, то это ты.

— Командирша, — хмыкнул Сергей.

Пока Лина мыла посуду, Ваня потянул его в комнату, предвкушая привычную чехарду.

— Нет, Таракашка, — Сергей взъерошил ему волосы. — Я устал. Давай лучше полежим, телик посмотрим.

Он улегся на диван и включил телевизор. Мальчик уютно устроился рядом.

— Поищи мультик, — попросил он.

Сергей защелкал пультом, переключаясь с программы на программу.

И вдруг на экране возникло его лицо. Черно-белая фотография со служебного пропуска.

— Всмотритесь в это лицо, — говорил за кадром диктор. — Московский уголовный розыск и городской отдел по борьбе…

— Дядя Сережа! — восторженно завопил Ваня. — Тебя показывают!

— …с организованной преступностью…

Сергей быстро нажал на пульт.

— …нашу вечернюю сказку… — кривляясь, сообщили Хрюша и Степашка.

— Нашли! — преувеличенно бодро заявил Сергей. — Сейчас будет твой мультик.

Голос предательски дрогнул. Ваня удивленно посмотрел на него:

— Сережа! Ты что? Там же ты был! Переключи.

Сергей потрепал мальчика по голове:

— Ты что, Иван? Разве я актер или знаменитость? Зачем им меня показывать? Это просто похож кто-то…

Ваня пристально посмотрел на него и сделал вывод:

— Вообще-то раньше, когда у тебя усы были, больше было похоже. А сейчас не очень. А ты зачем усы сбрил, а?

— Есть мешают, — попробовал отшутиться Сергей.

— Это как?

— Крошки в усах застревают.

— Правда?

— Конечно. А когда пирожное кусаешь, все усы в креме.

— У меня усов нет, — рассудил Ваня, — а нос в креме бывает.

Он бы ни за что не позволил дяде Сереже переключиться с милицейской хроники на детскую передачу, если бы знал, что через несколько секунд после демонстрации фото Сергея во весь экран возникнет его собственная улыбающаяся физиономия, да еще и цветная, с обезьянкой на плече. И вся Москва и Московская область будут, затаив дыхание, слушать обращение диктора: «Разыскивается мальчик, Семенов Ваня, шести лет, просьба сообщить по телефонам…»

Едва отзвучали последние такты «Колыбельной», Сергей поспешно выключил телевизор.

— Все, Ванька. Спать пора.

Он разложил диван, принес постель.

— Мы с тобой здесь устроимся, а Лина там. Идет?

— Я ночью пихаюсь, — предупредил мальчик. — Нотами дерусь.

— Ничего, потерплю.

Он уложил его к стенке, укрыл и вышел на кухню покурить.

— Что-то случилось?

Лина заметила, что у него подрагивают руки.

— По московской программе… — Сергей глубоко затянулся. — Фото показывали.

Только он расслабился, отключился от страшных событий, а судьба вновь напомнила. Словно за шиворот взяла и встряхнула крепко, чтобы не забывался.

Лина вздохнула. Обхватила голову руками:

— Что же делать?

«Что делать?» — Сергей уже сто раз задавал себе этот вопрос.

Но теперь, кажется, уже знал ответ.

 

Глава 37

Игра в одни ворота

Всю ночь они сидели с Линой на кухне, обсуждая решение Сергея.

— Ты неправильно понял! — горячо спорила с ним Лина. — Ведь это звучало как предположение. «Если…»

— «Если вкусишь хлеб в доме врага…»

— …То в тюрьму попадешь, — подхватила она. — Л значит, если не вкусишь хлеб, то и тюрьмы не будет.

— А что будет? — мрачно спросил Сергей. — Я буду прятаться здесь, а убийцы ходить на свободе? И новую жертву намечать? И потом, сколько мы сможем скрываться? Месяц? Пока хозяйка не вернется? А дальше?

— Не знаю… — протянула Лина.

Полная безнадега. Куда ни кинь — всюду клин. И Ванюшка рано или поздно потребует маму.

— «От тюрьмы да сумы не зарекайся», — говорила гадалка. Значит, надо на это решиться. Не бояться, а принять как должное, понимаешь?

Но Лина не хотела понимать. Она смотрела на него огромными блестящими глазами.

— А я считаю, что нельзя самому в петлю лезть. Пока ты на свободе, мы можем бороться.

Она словно в трусости его упрекала.

Глаза у Сергея потемнели.

— Я бы его своими руками задушил, — сказал он глухо. — За Катьку. Но… Есть еще двое, Лина. И именно они… — Голос Сергея сорвался.

Эти двое в синем «мерседесе». Интересно, кто из них сделал роковой выстрел? Альбинос?

Главная задача — до них добраться. Раскрутить всю цепочку. Эти сволочи должны поплатиться за содеянное.

Лина вдруг как-то странно улыбнулась:

— Конечно, если ты будешь в тюрьме, толку от тебя будет больше… Как же! Они тогда совсем обнаглеют. — Она умоляюще глянула на Сергея. — Ты что, Сережа? Они же, наверное, уже новую жертву выбирают.

Сергей с силой хлопнул ладонью по столу:

— Не спорь! Я решил!

— Ну и дурак!

Лина демонстративно отвернулась. Мелкие злые слезы брызнули из ее глаз.

Просто идиот. Втемяшил себе в голову, что непременно надо исполнить по-нагаданному. А ведь стоит ему только признать свою вину, и все… Схватят и спасибо не скажут. Облегченно потрет руки следователь, и привет! Куку, Сереженька! Кукуй в темнице, мотай полный срок.

И зачем ему надо брать на себя чужое преступление? Что за достоевщина?

Сергей и сам понимал, что его признание даст повод для закрытия дела. Стоит ему это сделать, и настоящих убийц не найдут уже никогда. А впрочем, их и сейчас никто не ищет. Пока он прячется, Геннадий твердо уверен в его вине и не рассматривает другие версии.

А вот, если он будет каждый день вести допросы, может, тогда Сергей сумеет его убедить в своей правоте. Если убедительно повторять одно и то же, приводить мотивы, можно, даже в самом твердолобом, заронить зерно сомнения.

Ну не сволочь же этот Генка. Пусть даже они не очень любили друг друга, но считать Сергея убийцей… Нет, он не может так думать всерьез.

Просто так сложились обстоятельства, просто этот сухарь привык видеть только «объективные факты». Лина обернулась через плечо и буркнула:

— В доме врага… У тебя и врагов-то нет. Куда ты собираешься топать угощаться? Не забудь с собой горбушку захватить, вдруг ты заявишься, а там хлеба не окажется?

— Ошибаешься, — процедил Сергей. — Теперь у меня есть враг. Юрий.

— Ты собираешься идти к нему? — похолодела Лина. — Ну тогда ты не в тюрьме окажешься, а на кладбище. Он же догадается, что ты все разгадал.

— Не догадается. — Сергей нервно побарабанил пальцами по столу. — Кстати о кладбище… — Он отвернулся, чтобы не смотреть Лине в глаза. — Ты узнай, пожалуйста, когда похороны. Я думаю… Ваньке надо попрощаться с ней.

— Так… — протянула Лина. — Ты предлагаешь мне ему об этом сказать? Я думала, ты…

— Я не могу, — Сергей стиснул зубы.

— Я тоже.

Сергей посмотрел на нее с болью и добавил неожиданно ласково:

— Ну, Линочка, ты за эти дни найди подходящий момент. Подготовь его. Объясни все. А главное, — он потупился, — скажи, что я не виноват. Ну как я буду ему об этом рассказывать, если на мне подозрение?

— Вечно мне выпадает эта часть — конюшни чистить, — простонала Лина. — Авгиевы…

— Я тебя очень прошу.

Этот высокий сильный парень сейчас был таким беззащитным.

Лина вдруг вспомнила поцелуй в тамбуре.

Обнять бы его сейчас, поцеловать…

Но он уже взял себя в руки, прежняя решительная жажда деятельности зажглась в его глазах.

— И кроме этого, — строго сказал он, — твоя задача — не спускать глаз с Ваньки. Я думаю, что Юрий успокоится, когда узнает, что вместо него взяли меня, и все же…

Он принес из комнаты телефон на длинном шнуре и глянул на часы.

— Ну что, наш детектив уже проснулся? Полшестого.

— Подожди! — Лина судорожно перехватила его руку. — Мне… страшно.

Что она будет делать без него? А он? Лина не могла представить его в камере, на допросе… Он будет страдать там, мучиться… Там сидят настоящие бандиты. И Сережа с ними? И ее не будет рядом…

— Не звони, — она слабо улыбнулась. — Пусть Шерлок Холмс еще поспит.

Она знала его всего несколько дней и уже не представляла, как они смогут обходиться друг без друга. Как странно…

Сергей обнял ее, ласково поцеловал в макушку, потом в огромные блестящие глаза, в подрагивающие губы.

— Лучше сразу, — шепнул он: — Мы же все решили.

«Мы… Чепуха! Он один решал! Он не хочет меня слушать… он… Он бросает меня!»— вдруг подумала Лина, словно Сергей собирался не в тюрьму, а на Канары с любовницей.

Сергей рывком поднял трубку и набрал номер.

— Геннадий? Ты еще спишь? — Голос был на удивление спокойный. — Проснулся? Прекрасно. Это Грачев.

Чувствовалось, что на том конце провода Дементьев просто потерял дар речи.

— Надоело бегать, — продолжал Сергей. — Я знаю, что ты мне не веришь, поэтому решил… С повинной? — Он сузил глаза. — А мне нечего облегчать. Бери. Я даже подскажу тебе, где и когда… Да не издеваюсь я. Вполне серьезно. Почему? — Он усмехнулся. — Потом объясню. У нас с тобой будет много времени на разговоры. Значит, так. Запоминай. В девять тридцать я буду в районе метро «Перово» по адресу: улица Новогиреевская, дом…

Лина заткнула уши и не выдержала, разрыдалась.

Сергей продиктовал Геннадию адрес Варламова, бросил трубку на рычаг и обнял Лину.

— Все. Отступать некуда.

— Через четыре часа… — простонала Лина. — Нам осталось всего четыре часа…

— Три, — уточнил Сергей. — Еще час на дорогу.

— Нет. — Лина вдруг потеряла над собой контроль и вцепилась в его свитер. — Не пущу! Ни за что!

— Линочка, — сказал он мягко, как ребенку. — У нас еще целых три часа…

 

Глава 38

Перед смертью не надышишься

— Сереженька, не уходи.

— Перестань, моя хорошая. Ты же понимаешь.

— Нет, — бормотала сквозь слезы Лина. — Я ничего не понимаю. Я не хочу ничего знать. Я тебя не отпущу.

Она судорожно обвила руками его шею и вдруг начала покрывать горячими быстрыми поцелуями его щеки, нос, глаза.

Слезы ее стекали на губы, и потому поцелуи были солоноватыми.

У Сергея перехватило дыхание. В висках застучали частые молоточки.

Ему хотелось крепко стиснуть эту неожиданно вошедшую, нет, ворвавшуюся на рыжем коне девчонку и сжимать ее в объятиях до тех пор, пока они не превратятся в одно целое, неразрывное.

Сладкая томительная боль нарастала волнами в груди, незнакомая, но такая волшебная.

«Любовь на огненном коне…» — вспомнились слова цыганки.

Что ж, возможно, это незнакомое чувство и называется любовью.

Ни одно из его прошлых увлечений не вызывало в душе такой бури.

А их было достаточно, и в студенческие годы, и во время работы в НИИ. Были шатенки, блондинки, красавицы и просто милашки. Были умные и глуповатые. С ними было легко, приятно и необременительно. Сергей никогда не отягощал свою душу лишними переживаниями, никогда ничего не обещал, не давая возможности посадить себя «на короткий поводок». Потому и расставался он со своими пассиями легко, без слез и объяснений, без взаимных упреков и претензий. И потом мог спокойно с ними встречаться в общих компаниях.

Он никого не боялся потерять, кроме этой девчонки, которая сейчас плачет.

Сергей вдруг, повинуясь внезапному порыву, подхватил Лину на руки и понес в комнату.

Она была легкая, словно пушинка. Пожалуй, веса в ней было не больше, чем в Ваньке.

Он положил ее на кровать и лег рядом, зарывшись лицом в мягкие растрепанные волосы.

— Не плачь, не надо… все будет хорошо, — шепнул он.

Потом осторожно тронул губами ее горячий висок с пульсирующей жилкой, глаза с мокрыми ресницами, пылающие, словно от жара, щеки.

— Сереженька… — выдохнула она и зажмурилась.

Такой горячий туман в голове. Незнакомые, волнующие кровь ощущения. Хочется, чтобы вечно не кончался этот поцелуй, терпкий, обжигающий губы.

А рыдания по-прежнему сотрясали ее худенькое тело, и Сергей прижимал ее к себе, гладил по плечам внезапно вспотевшими ладонями.

— Линка… малышка… сладкая… калинка-малинка…

Лина выскользнула из его рук и стянула через голову свой свитер. Порывисто прижалась к Сергею подрагивающим горячим телом.

— Не уходи, — бормотала она. — Останься со мной.

Ей так важно было удержать его. Нет, это ложь. Если честно, ей просто хотелось чувствовать его рядом, ощущать на своем лице его дыхание.

— Я с тобой. И знаешь, я, кажется, люблю тебя.

— А мне не кажется, — Лина счастливо улыбнулась сквозь слезы. — Я это точно знаю.

Господи, откуда Сергею приходили на ум все те ласковые нежные слова, которые он говорил ей, словно в горячке, торопливо освобождая ее тело от мешающей одежды.

Она лежала перед ним на покрывале, призрачно-нереальная в неверном жемчужном свете забрезжившего утра.

— Почему ты дрожишь? Тебе холодно?

— Нет…

Лина потянулась ему навстречу и обняла его.

Еще ни один мужчина не видел ее обнаженной, не смотрел на нее так, как Сергей, — словно горячая волна пробегала по ней от его взгляда. И ей почему-то совсем не было стыдно. Верилось, что ею могут любоваться.

Она вздрогнула от короткой резкой боли. Но эта боль несла небывалое, незнакомое счастье.

«У меня сейчас разорвется сердце, — подумала Лина. — Он мой. Полностью мой. Весь… И я теперь его женщина…»

— Я у тебя первый? — потрясенный, спросил Сергей, покрывая ее неистовыми поцелуями.

— И единственный, — ответила Лина.

Как она жила до встречи с ним? Как она вообще могла жить без него? Самой большой ее радостью было мчаться на Гордом, не разбирая дороги, и чувствовать себя птицей.

Огненный конь вынес ее навстречу судьбе. Лине казалось, что она парит в воздухе, в невесомости. Она сейчас взлетела бы, если бы не руки Сергея, удерживающие ее.

Минуты летели, складываясь в часы, а они все не могли оторваться друг от друга, не замечая этого неумолимого течения времени, забыв о том, что каждое прошедшее мгновение приближает разлуку.

Они так и заснули, обессиленные, не разжимая объятий. Они даже дышали одинаково, одновременно вдыхая и выдыхая, словно и дыхательная система у них была общей.

Сергей вздрогнул от острого чувства беспокойства. Он опоздал!

Куда? Куда ему спешить, куда уходить от этого безмятежно сопящего рядом маленького чуда?

Но расслабленная нега тут же улетучилась, словно внутри у него распрямилась стальная пружина.

Он глянул на часы и вскочил.

Времени впритык. Он успеет только ополоснуть лицо и одеться. Через час его жизнь сделает новый зигзаг. Куда он его выведет?

Он взялся за ручку двери, но не выдержал, вернулся в спальню. Замер на пороге, глядя на Лину.

Она спала, разметав по подушке белокурые волосы. А по лицу бродила спокойная, счастливая улыбка. Вот Лина повернулась на бок, свернулась калачиком, вздохнула во сне и обхватила рукой одеяло, словно обнимая кого-то невидимого. Одеяло сползло вниз, обнажив маленькую круглую грудь с розовым девичьим соском.

И ему неудержимо захотелось поцеловать его, вдыхая волнующий свежий запах молодого тела. Это его искала рядом с собой ее рука…

Сергей отвернулся и быстро вышел, осторожно, чтобы не хлопнуть, прикрыв за собой входную дверь.

Сухо щелкнул замок.

Надо не думать о том, что было. Не думать о тех, кто остался за этой дверью. Иначе он не выдержит того, что сам для себя избрал.

…А Лине снился сон. В нем вновь повторялось все, что было наяву.

Откровенный, бесстыдный, радостно-счастливый сон. В нем она опять принадлежала Сергею. Выгибалась, закинув руки, чтобы ему удобнее было целовать ее живот, ноги, бедра… Под головой мягко шелестела трава. Вверху над ними смыкали свои верхушки сосны. Вот они поднялись над соснами, плавно влетели в слепящую голубизну… Облако скользнуло вниз, принимая на себя их сплетенные тела. Оно было осязаемо пушистым, словно мягкая подушка.

Мягкая… теплая…

Лина потянулась в постели, не раскрывая глаз. Она слышала, как дышит рядом Сергей. Сереженька… любимый…

Она повернула голову и потянулась к нему губами. Как сладко начинать утро с поцелуя.

Рыжая вихрастая голова торчала из-под одеяла.

Ваня!

Лина рывком села на кровати. Оглядела комнату и ощутила в груди леденящую пустоту.

Он ушел! Ушел, пока она спала. Как она посмела заснуть?

Иван приоткрыл заспанные глаза.

— Мне там было страшно одному, — признался он.

— Ты видел, когда ушел дядя Сережа?

— Нет… — Мальчик зевнул. — Я проснулся — его уже не было. Он рано на работу встает.

«На работу… На службу… Служба… долг… обязанность… — бессвязно крутились в голове слова. — Он пошел выполнять свой долг. Он обязан был это сделать».

— Тетя Лина, ты плачешь?

— Нет. — Лина прижала мальчика к себе. — Просто я вспомнила, что Сережа уехал в командировку. Надолго. Мне без него будет грустно.

— Мне тоже, — сказал Ваня и добавил: — Но мы же взрослые. Мы в гости пойдем. Тетя со щенком нас к себе звала. Давай к ней пойдем.

 

Глава 39

Горбушка без соли

Вот и еще одна бессонная ночь у следователя Дементьева. Как все возвращается, однако, на круги своя.

Опять неожиданный ночной звонок все того же Грачева. Причем такой же провокационный, как и в первый раз: снова подозреваемый назначает встречу, снова сам выбирает место для свидания. Хорошо хоть, что на этот раз не в метро. Интересно, почему он избрал для явки с повинной именно квартиру Юрия Андреевича Варламова? Какой фокус собрался выкинуть теперь?

А что значит его странная фраза: «Ты мне не веришь?» Ты сам-то, Сергей, поверил бы, поменяйся мы местами?

Голова идет кругом. Вот еще и Анжелика сонно бормочет:

— Мусик, я читала: если человек долго не спит, он сходит с ума. И еще у него вырабатывается гормон старения.

И жена снова проваливается в сон, сладко причмокивая пухлыми губами: ее организм отвергает старение.

Не спалось в эту ночь и Варламову.

Едва приклонит голову на подушку, как чудится ему в доме какая-то возня. И противный писк.

Будто крысиный выводок шебуршится: самка с крысятами. И все детеныши у нее — рыжие.

Варламов уже несколько раз вскакивал, встревоженный, проверял все углы, в мусорное ведро заглядывал — ничего и никого, все тихо. Только задремлет — ну вот, опять…

В одном из коротких кошмаров увидел он собственного отца. Тот взял его за шкирку, приподнял над полом и коротко, однозначно заключил:

— Травить!

Мальчик Юрий провел рукой по копчику, а там — о ужас! — крысиный хвост.

Снова проснулся, весь в холодном поту. Включил ночник, чтоб было не так страшно. Успокоился.

Решил больше не ложиться. День нынче выдался не слишком удачный, с этой бесплодной поездкой в Мамонтовку, и ночь такая же.

Одиноко и тоскливо. Женщину бы сейчас под бочок…

И вдруг он ясно, отчетливо вспомнил горячие Катины объятия. И ее восторженное, доверчивое:

— Мой, мой! Ненаглядный…

И как она, точно зверушка, в постели покусывала его ухо.

И как ее волосы пахли дешевым болгарским шампунем. А груди были мягкими, и вся она была тоже мягкой и податливой. И как она, занимаясь любовью, боялась вскрикнуть или застонать, чтобы не разбудить ребенка.

А потом, разнеженная, спрашивала:

— А как будет «я тебя люблю» по-немецки?

— Их либе дих.

— А по-французски?

— Же т'эм.

— А по-английски я сама знаю: ай лав ю! — и она тихонечко смеялась.

Засмеялся, вспоминая это, и Варламов. Настроение у него выправилось. «Неплохая была бабенка, — подумал он. — На этот раз удалось сочетать приятное с полезным. И провести подготовительную работу, чтобы операция прошла без сбоев, и… попользоваться».

Сейчас он испытывал какое-то особое удовольствие от сознания того, что эта женщина, еще недавно трепетавшая в его объятиях, лежит теперь в морге, накрытая клеенкой, с опознавательной биркой на щиколотке. Жаль, что нельзя этого увидеть собственными глазами.

Во всех преступлениях ему недоставало лишь одного: возможности самому присутствовать при кончине жертв. О, как хотелось Бате самому понаблюдать за их последними минутами! Смертельный ужас во взгляде — и вот этот взгляд останавливается. Финальная судорога. Агония. Возможно — бессильная попытка что-то произнести напоследок.

Все умирают по-разному. Он собрал бы коллекцию непохожих смертей.

Однако приходилось довольствоваться игрой собственного воображения. Правда, воображения богатого.

Наяву, воочию, он наблюдал уход человека в иные миры лишь один-единственный раз: когда случился сердечный приступ у его отца.

Юрию никогда не забыть, как тот начал неожиданно отваливаться на спинку кресла, а побелевшая рука шарила по груди, слева, точно силилась отыскать исчезнувшее сердце.

Сын стоял рядом с таблеткой валидола, но не торопился сунуть ее в синеющие губы. Он наблюдал эту сцену внимательно, стараясь запомнить все нюансы, как будто предвидел, что это может ему в будущем пригодиться.

И пригодилось. Именно такой приступ он мастерски изобразил в кабинете следователя, услыхав сообщение об убийстве Екатерины Семеновой.

Не пришлось разыграть лишь финального, самого любопытного момента, хотя Юрий запомнил и его: отец вдруг рванулся вперед, к нему, будто хотел зубами схватить лекарство, зажатое у сына между пальцев, а затем сложился пополам, точно тряпичная кукла. Уронил голову на собственные колени. И все.

Покоится теперь мирно на Кунцевском кладбище.

А сын превратился в джинна…

Желтоватое мерцание ночника стало почти незаметным, оно растворилось в утреннем свете.

Ночь кончилась, а с нею ушли и страхи. Теперь можно было спокойно вздремнуть. Отключиться.

Если Варламова мучили кошмары, то у Сергея, напротив, в душе воцарилась какая-то новая гармония. Всю неблизкую дорогу в метро, от «Новых Черемушек» до станции «Перово», он напевал — то про себя, а то и вслух: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня». Навязчивый мотивчик, но избавляться от него вовсе не хотелось.

Лина…

Он совсем не думал о том, куда и зачем направляется и как ему предстоит себя вести.

Лина…

И что его ждет завтра, послезавтра…

Лина, хрупкое чудо в кудряшках. Птица счастья!

«Следующая станция — «Перово», — объявили, кажется, специально для него, чтоб не проехал, размечтавшись.

Возле метро — универсам, за универсамом — сквер со странной заковыристой скульптурой.

В сквере его обступили цыганки в спортивных куртках, из-под которых тянулись до земли яркие сборчатые юбки.

— Давай погадаем, золотой! Всю правду скажем!

— Денег нет, девчата, — дружелюбно отвечал он. — Да и мне уж нагадали однажды.

Он снял перчатку и показал им ладонь, располосованную во время аварии:

— Линии судьбы у меня нет больше.

Цыганки отчего-то шарахнулись в разные стороны, а одна из них издали, с некоторой опаской пожелала:

— Удачи тебе, симпатичный!

— Естественно, удачи, — беспечно ответил он и свернул к красному длинному дому, похожему на гигантскую детскую книжку.

Но и утренний сон не принес Варламову покоя. Снова привиделись крысы, только теперь они не пищали, а мелодично пели:

— Дилинь-динь.

Отдуваясь, как после пробежки, он сел на кровати. Грызунов, разумеется, не было. Пел музыкальный дверной звонок.

Сквозь широкоугольный глазок Варламов увидел стоящего на площадке парня, которого сперва не узнал: гладко выбритого, безусого, в хипповой потертой кожаной куртке.

— Вам кого?

— Юр, это я, Сергей Грачев.

Батя еще раз вгляделся: точно, Грачев, только изменивший свою внешность. А мальчишка — с ним, что ли? Нет, вроде один. Ну и ну…

Еще не зная, как отнестись к неожиданному визиту, открыл дверь. Протянул гостю руку.

— Через порог не здороваются, — уклонился тот. — Можно войти?

— Прошу!

Но и в прихожей Сергей не ответил на рукопожатие.

— Извини, — помотал израненной ладонью, — порезался.

— Чем обязан?

— Объясню. — Сергей поежился, опасливо оглянувшись на распахнутую дверь, и Юрий, поняв намек, тут же принялся защелкивать замысловатые замки, один, другой, третий. Сложная, надежная система.

Наводчик наблюдал, как Сергей снимает куртку. Видно, рассчитывает на долгий, обстоятельный разговор. Вот наклонился, чтобы развязать ботинки.

— Да можно не разуваться, — разрешил хозяин. — Проходи, присаживайся. Выпьешь чего-нибудь?

В баре у него, как полагается «в лучших домах», всегда имелся запас различных напитков.

«Коль отведаешь хлеба в доме врага твоего», — вновь всплыло в памяти Сергея, и он ответил:

— Да я, честно говоря, лучше б чего-нибудь съел. Понимаешь, третий день во рту ни крошки… С того самого вечера.

— С какого вечера? — беззаботно поинтересовался Батя, разыгрывая непонимание.

— Ах да… — Сергей сделал ответный ход. — Ты ведь ничего не слышал. Даже не знаю, как тебе сообщить…

— Что случилось? Джонни заболел? — Наводчик не без умысла перевел разговор на мальчика, рассчитывая выведать, где его можно отыскать.

— Джонни… Нет, про него мне ничего не известно, — Сергей гнул свою линию. — А вот Катя… Катюша убита.

— Дурацкие шутки, — «не поверил» Варламов.

— Увы, это правда.

Тут Варламов разыграл тот же самый спектакль, что и у следователя, с хватанием за грудь слева, где должно находиться сердце.

«Весьма убедительно, — оценил Сергей. — Какого артиста потерял наш театр в его лице!»

Варламов же, корчась в судорогах, лихорадочно соображал: действительно ли Грачев не знает об исчезновении детеныша или притворяется? Вроде говорит искренне. Этот парень, похоже, ко лжи вообще не склонен.

Если мальчишка вправду исчез, тогда… Его нет уже два дня… нет, даже три… В Мамонтовке речка ледяная, коварная. А в Москве, если он сумел добраться до столицы, такое оживленное движение. Тогда малолетку и убирать не придется, он наверняка уже сам…

А это значит, что у Грачева больше нет свидетеля, и можно, ничего не боясь, выдать его в руки правосудия.

Придя к такому выводу, Батя «взял себя в руки». Слабым голосом спросил:

— Как это случилось? Уличные хулиганы? Сейчас подростки так неуправляемы.

— Нет, на работе. Вооруженный налет, — сказал Сергей и повторил свою просьбу: — Есть хочется.

— Да-да, прости. Пойдем на кухню. Я чего-нибудь сварганю. А почему ты не ел-то? Не мог на нервной почве? Как я' тебя понимаю! Ты ведь был ее другом. Кажется, с самого детства?

— Со школы, — уточнил Сергей. — Да ты не беспокойся, мне бы хоть чего-нибудь, хоть корочку хлебца.

— Обижаешь. У меня не корочка, а икорочка. И черная, и красная. И севрюжка. Правда, все холодное. Из горячего могу предложить разве что холостяцкую яичницу. О! — Он вспомнил, что нужно разыгрывать безутешное горе. — Холостяцкую… Так и не успели мы пожениться.

Сергей сделал вид, что сглатывает голодную слюну. Но какими жалкими казались ему эти деликатесы, которые Варламов выставлял на стол, по сравнению с той едой, что вчера приготовила Лина.

— Вообще-то, Юр, — сказал он, — я хотел с тобой посоветоваться. Понимаешь, не ел-то я потому, что меня ловят. В бегах я. Меня застукали, как раз возле… Кати.

Варламов секунду подумал — и решил, что неплохо «от неожиданности» выронить нож.

— Мужик придет, — заметил Сергей. — Примета такая.

Варламов расширил, как бы в ужасе, свои серые холодные глаза и спросил:

— Как это — возле Кати?

— Но я не убивал, клянусь, не убивал! — словно защищаясь от уже предъявленного обвинения, воскликнул Грачев. — Что мне делать-то теперь, а? Я боюсь.

— Если не убивал, так и бояться нечего, — назидательно произнес Варламов. — Вот я — не боюсь же.

«Ну-ну, смельчак! — подумал Сергей. — Поглядим еще. Цыплят по осени считают».

Батя же продолжал задумчиво:

— Меня больше другое беспокоит. С кем Джонни останется. Ведь он теперь сирота. Как ты считаешь, Сергей, мне разрешат его усыновить? Мы ведь не успели расписаться.

— Джонни? Ах да, Ванечка… — рассеянно промолвил Сергей, словно думая о чем-то своем. — Ты благородный человек, Юрий. Но Бог с ним, с Ванечкой. То есть я хотел сказать, есть время это обдумать. А вот мне-то куда податься?

«Кажется, я ошибся, — с облегчением вздохнул Наводчик. — Ничего ему мальчишка не выболтал. Если бы Грачев что-то знал, вел бы себя иначе. Да и что, в самом деле, мог рассказать неразумный ребенок? В сущности, он и не слышал тогда ничего, а если и услышал, так не понял. Всю историю со свидетелем я сам себе накрутил. Нет никакой опасности. Все чисто».

— Ты закусывай, закусывай, — он пододвинул гостю плошку с икрой. — А потом, на сытый желудок, и прикинем, как лучше поступить.

— А хлеб? — напомнил гость.

— Извини, задумался. Белый или черный?

— Все равно.

«Грачев обо мне не знает, — все больше убеждался Батя. — Можно звонить в прокуратуру. Следователь в ножки поклонится за поимку преступника. Только как бы это провернуть? Не могу же я прямо при нем набрать номер».

На плите уже пузырилась яичница.

— Ой, Сергей, а соли-то нет, — «вспомнил» хозяин, выключая под сковородкой газ. — Такие важные мелочи всегда почему-то забываешь купить.

— Да ничего, я так.

— Ну нет, без соли не годится. Спрошу-ка у соседки.

«Позвоню от Варвары, — радовался Наводчик. — И постараюсь задержать этого лопуха до прихода ментов. Сдам, как говорится, тепленького!»

Отпер один замок, другой, третий, распахнул свою бронированную дверь…

Сергей взял горбушку и откусил от нее. «В доме врага своего…»

…На площадке перед Варламовым стоял следователь Геннадий Дементьев.

— Здравствуйте, Юрий Андреевич. Грачев у вас?

— Да. А откуда вы… Я же только что хотел…

— Вот ордер на его арест.

Тут и Сергей появился из кухни, дожевывая хлеб.

— Ну вот, Юра. Я же говорил — мужик придет.

 

Глава 40

Темница

— Фамилия, имя, отчество? — следователь держался сухо, по-деловому.

Сразу от Варламова он привез подозреваемого в Московскую городскую прокуратуру, в свой кабинет.

Сергей был спокоен и слегка ироничен:

— Значит, будем общаться на «вы»? Как прикажете вас называть? Гражданин следователь?

Геннадий парировал:

— Я думал, вы физик, а вы, оказывается, клоун. Только здесь для вас, извините, нет подходящей аудитории. У меня, как на грех, с чувством юмора туговато.

— Я вижу, — хмыкнул Сергей.

— Итак, пишу: Грачев Сергей Николаевич. Правильно?

— А вы как думаете, гражданин следователь?

— Думать придется вам. Очень крепко задуматься. О вашей дальнейшей судьбе.

— Что ж делать, если у меня линии на ладони так расположены.

— А вы знаете, Сергей Николаевич, как квалифицируется совершенное вами преступление?

— Номер статьи не знаю. Не довелось учить наизусть Уголовный кодекс. Это — первое. А второе — совершено преступление не мной.

— Любопытно. Но вы же пришли с повинной, это ваши собственные слова.

Сергея с самого утра, а вернее, с самой ночи, проведенной с Линой, не покидало хорошее настроение. И смешливое к тому же: вон как забавно раскорячился этот крабик, как напрягся. А чего, спрашивается, напрягаться? Ведь желанная добыча уже у него в клешнях.

— Мои слова? — переспросил он и вдруг пропел строчку из романса: — «Ах оставьте, ах оставьте, все слова, слова, слова!» Это Дебюсси, французский композитор рубежа веков.

— Клоун-вокалист — это уж совсем что-то новенькое, — сказал следователь. — Особенно когда на нем висит организованный бандитский налет, ограбление банка, два убийства, сопротивление при задержании.

— Вот последнее — да, с последним я согласен. В этом готов повиниться. Каюсь, вырвался, когда меня скрутили ни за что ни про что. Вот вам и явка с повинной, гражданин следователь.

Дементьев старался не показать виду, что совершенно сбит с толку.

Зачем он сдался, этот непредсказуемый Грачев?

Может, не поладил с сообщниками — слишком большую долю награбленного прикарманил, и те грозятся его «замочить? Вот и решил спасти свою шкуру на тюремных нарах.

Однако он же не дурак, отнюдь не дурак, должен соображать, какой его ожидает приговор. Так что большой вопрос — останется ли цела шкура?

А может… Может, за это время он совершил преступление еще более тяжкое и хочет скрыть это от следствия при помощи явки с повинной? Например, зверская расправа с ребенком. Ведь шестилетнего Ивана Семенова до сих пор не обнаружили. Тогда это статья 102, пункт «г», точно «вышка».

«Было, было у меня подозрение, — нервничал Дементьев, — что взял он мальчишку в качестве заложника. А что, если дело обстоит еще хуже, еще ужаснее? И планирует он теперь: потяну время, признаюсь в предыдущих деяниях, потом откажусь от признания… Дни пролетят, и, когда обнаружат тело, судебные медики уже не смогут назвать точную дату смерти. Может, ребенок слышал какой-то его разговор с подельниками? Стал опасным свидетелем?»

Если бы старший следователь знал в тот миг, как недалек он от истины. Неточность состояла только в том, что фамилию подозреваемого надо было заменить на другую: Варламов.

Сергей же продолжал паясничать:

— Есть за мной и еще один грешок, дорогой мой проницательный Шерлок Холмс.

— Какой? — насторожился Дементьев и приготовился записывать.

— Нарушение правил дорожного движения. Превысил скорость. И представьте, разбил свой собственный автомобиль. Но никто, к счастью, при этом не пострадал.

«Издевается. — Следователь с досадой бросил ручку. — А вообще-то он парень ничего. Мне такие нравятся — не теряют самообладания. Это у Грачевых, видимо, семейное, что у матери, что у сына. И чего ни на грамм у этого слюнтяя Варламова. Что ж, тем интереснее будет работать. Потягаемся, Сергей. Проверим, у кого нервишки крепче. Когда-то, во время пожара, покрепче оказались у тебя. Теперь мой реванш».

— За вами, Сергей Николаевич, числится еще кое-что помимо дорожного происшествия, — произнес Дементьев.

— А именно? Издевательство над следователем? Ну это еще доказать надо, гражданин начальник.

— Да нет, не издевательство. Ваш нынешний балаган — это, как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Кое-что посерьезнее, гражданин Грачев. Похищение ребенка, Семенова Ивана.

— Ребенка я не похищал, — спокойно, без прежнего ерничества отозвался Сергей. — Я его просто забрал из детского сада. И отвез к своей матери. Ведь у него не осталось родственников.

— Это я знаю, — кивнул Дементьев. — Мы побывали в Мамонтовке. Но мальчик оттуда исчез. Вы не в курсе?

Сергей понял, что пора разговаривать по делу. Перестал паясничать.

— В курсе.

— А где он в настоящий момент, вы тоже знаете?

— Да. Знаю.

— И можете назвать место?

— Нет, не могу. Вернее, не хочу. Не назову, короче. И заставить меня никто не сможет. Даже под угрозой высшей меры.

Он выдержал паузу, во время которой смотрел следователю прямо в глаза.

Ни один из них не отвел взгляда.

И когда Грачев вновь заговорил, тон его изменился: стал искренним, серьезным. Сейчас он обращался к Дементьеву как к равному, на «ты»;

— Если говорить честно, Геннадий, я только из-за этого и сдался. Иначе хрен бы вы меня нашли. Речь идет как раз о судьбе ребенка. О его жизни, понимаешь? Пока настоящий преступник не схвачен, Ивану будет грозить опасность. Поэтому я очень прошу тебя, Геннадий, выслушай меня и сделай над собой усилие, постарайся поверить.

И тот, кто был по другую сторону в этой дуэли, отозвался — тоже на «ты», с неожиданным для самого себя доверием:

— Говори.

Долго, долго сидели они в кабинете. Геннадий уже не по первому разу выспрашивал подробности. А их было до обидного мало.

— Значит, ты говоришь, синий «мерседес»?

— Да, совсем новенький.

— Черт, сколько их в Москве, таких новеньких, синеньких. Как же ты номера-то не посмотрел?

— Да вот, — сокрушался Сергей. — Знал бы, где упадешь, соломку бы подстелил.

— Соломку… Теперь будешь на нарах баиньки, без перин. Лучше бы тогда стелил соломку…

— Ладно, это лирика. Что было, то сплыло. Но был, был «мерс», честное слово! И сразу уехал, когда эти двое вышли. А выходили так поспешно, что аж толкнули меня. Но не бежали.

— Конечно, не бежали. Это было бы подозрительно. Ну-ка, Сергей, напрягись еще раз, попробуй их описать.

— Да я ж говорю — запомнил только одного. Потому что он заметный, альбинос. И брови, и ресницы, и волосы — как перекисью водорода обесцвечены.

— Да это я понял, понял. А второй? Ну хоть что-нибудь!

— Увы.

— Эх, ты. Значит, по-твоему, альбинос — это и есть Негатив?

— Рассуди сам: а как же иначе?

— Похоже. К сожалению, мы можем принять это лишь в качестве рабочей гипотезы.

— Понимаю. Я не в претензии.

— Не в претензии… К суду тоже будешь не в претензии, когда приговор огласят?

— Знаешь, Геннадий… Я почему-то верю, что все закончится хорошо. Глупо, конечно, но вот верю — и все тут.

Дементьев задумчиво глянул на Сергея:

— Очень глупо. Но знаешь — как ни странно, я тоже верю.

Они помолчали и улыбнулись друг другу. И начали все по новой:

— Пожалуйста, Сергей. Еще разок воспроизведи тот телефонный разговор Варламова, который слышал Иван.

— Алло, это ты, сынок? Узнал, надеюсь?

— Ну ни одной, ни единой зацепочки, даже самой малюсенькой, чтобы подтвердить твои слова.

Геннадий ходил по кабинету уже без галстука, без пиджака, весь взмыленный от усталости. Даже фрамугу распахнул во всю ширь, хотя на дворе стоял холодный ноябрь.

Устал и Грачев. С наслаждением вдыхал врывавшийся с улицы ледяной воздух.

— Но ты-то мне веришь? — уже не в первый раз спрашивал он у Геннадия.

— Я-то верю.

— Вот и хорошо. Это главное.

Следователь вдруг посмотрел на него, как на диковинное животное, и заорал:

— А толку-то! Ты что, дурак, не понимаешь, что все твои показания — тьфу! Песнь Песней! Сказки дядюшки Римуса! До тех пор, пока их нечем будет подкрепить.

Коллеги, наверное, очень бы удивились, увидав его таким возбужденным и благосклонным к подозреваемому.

— Нет доказательств! Нет! — потрясал он кулаками.

Сергей коротко бросил:

— Найди.

— Где?

— Твои проблемы. Это ведь твоя работа.

— Тебе хорошо говорить, — огрызнулся следователь и осекся: это ведь Сергея, а не его сразу после допроса заключат под стражу. — Что же делать? — сказал он, остывая. — Эти твои «негативы» даже отпечатков не оставили. В перчатках работали, суки.

— Ты ищи, — сказал ему Сергей. — Я подожду. В тюрьме — так в тюрьме. Видно, и правда линия судьбы у меня такая, извилистая.

— Только учти: фабриковать я ничего не собираюсь, — заверил его следователь. — Меня интересует только правда.

Грачев не откликнулся на эти слова, его мысли блуждали где-то далеко: «…И обернется ложь правдой…» А вслух сказал:

— Интересно, когда и как это произойдет?

«Он переутомился, — решил Дементьев. — Мы оба переутомились. В самом деле: сколько можно повторять одно и то же».

Полез в ящик стола, вытащил термос с чаем и свой привычный сухой паек. Развернул фольгу, там оказались пышные Анжеликины пирожки.

— Угощайся, — предложил Юрий подозреваемому. — С утра ведь не ел.

— Горбушку сжевал у Варламова.

Пирожки были с рисом и яйцом. Вкусные.

— А моя мама делает с яблоками…

— Знаю.

Официальная часть закончилась. Теперь сидели за обеденным столом два приятеля, подкреплялись после трудного рабочего дня.

В прошлом их разделяла взаимная неприязнь. Что ж, всякое бывает. Кто старое помянет — тому глаз вон.

Находились ли они так же, как еще сутки назад, по разные стороны дуэльного барьера?

Вряд ли. Оба были заинтересованы в одном: добиться справедливости. Для Сергея это было вопросом жизни. А для Дементьева… вопросом чести, наверное.

Во всяком случае, докопаться до правды теперь казалось Геннадию важнее, чем добиться повышения в должности и звании.

Он помнил: от исхода этого дела зависит судьба еще одного человека — маленького, шестилетнего, только начинающего жить. Ничем еще не успевшего провиниться, но уже представлявшего опасность для подонка-убийцы.

Адреса, где находился Ванечка, Грачев так и не назвал. Но Геннадий особенно и не настаивал.

Напоследок, когда чай был допит, а от пирожков остались одни крошки, следователь обратился к Сергею с просьбой:

— Ты вот что… Помалкивай о том, что мы были знакомы раньше. Иначе дело передадут кому-то другому. Скажут, что я, мол, лицо заинтересованное.

— Хорошо, — пообещал Грачев.

Геннадий улыбнулся:

— А ведь я, если вдуматься, действительно лицо заинтересованное.

И он протянул Сергею руку. А тот в ответ подал свою, хотя рукопожатие могло причинить ему боль.

«В темницу попадешь…»

Вот и сбылось еще одно предсказание старой цыганки, госпожи Груши.

У многих людей слово «темница» вызывает ассоциации весьма романтические. Старинный замок, сложенный из цельных необтесанных валунов, узкие окошки-бойницы, в которые, возможно, время от времени заглядывает «вскормленный на воле орел молодой». И стражники в тяжелых латах. И подземный ход, который выкапывается годами, а роет его неотразимый узник вроде Жана Марэ в роли графа Монте-Кристо.

Нормальному человеку, с уголовным миром не связанному, и в голову не придет, что «темница» — это то же самое, что «тюряга». Или СИЗО — следственный изолятор. Или он же — ИВС, изолятор временного содержания.

«Временного — это хорошо, — думал Сергей с горькой иронией. — Обнадеживает».

Его поместили в Бутырскую тюрьму, которая снаружи и впрямь выглядела, как старинный замок из красного кирпича, хотя обыватель не имел возможности оценить ее архитектурных прелестей: подследственная тюрьма была расположена во дворе. От шумной, многолюдной Новослободской улицы ее отгораживал универмаг с жизнерадостным названием — «Молодость».

Сергей хорошо знал каждый тупичок и закоулок там, снаружи.

Неизвестно, как на ладонях, но уж в жизни-то линии судьбы точно сходятся в одних и тех же точках пространства.

Дом, где жили Катя с Ванечкой, находился отсюда метрах в тридцати — через дорогу, рукой подать. Прямо напротив клуба ГУВД. В этот милицейский Дом культуры они прошлой зимой водили Ванечку на елку. У Деда Мороза была, помнится, дрессированная утка. Номер заключался в том, что она шагала на своих перепонках туда-сюда по сцене и крякала довольно выразительно.

«Катя… Была бы ты жива — принесла бы мне передачку. Но тогда бы я не сидел здесь. Кати нет, а Лина не может прийти ко мне, ей нельзя себя расшифровывать.

Она охраняет твоего сынишку, Катя. Ты не волнуйся, ей можно доверять. Она парень что надо!

Парень? Нет… женщина. Моя женщина.

Катюш, я так хотел бы вас познакомить, — мысленно он обращался к однокласснице так, будто та могла его слышать. А кто знает, может, она и слышит. — Мне кажется, вы бы нашли общий язык, хоть вы и разные. А когда у нас с Линой родится ребенок, ты научила бы его пеленать…»

Боже, о чем он. Какой ребенок? Они ведь с Линой провели вместе одну короткую ночь.

Размечтался, дурак.

А сам-то лежит на жестких нарах, «в этой плохо проветренной камере.

Какая там темница — тюряга!

Вот тебе и «не зарекайся». Попер на рожон, герой. Вдыхай теперь эти ароматы.

Запах — вот что здесь было самым мучительным для Сергея. Глаза-то можно закрыть. И представить себе, что ты, к примеру, Емельян Пугачев. Он ведь тоже был заключен императрицей Екатериной II в этот тюремный замок. Красиво звучит, да? А ведь и тогда это была всего-навсего тюряга. И воняло тут, наверное, так же. Ну, Емелька-то, впрочем, был крестьянин, его вряд ли донимали запахи. А вот взял и царем назвался, самозванец.

Но ведь и Сергей Грачев был в своем роде самозванцем. Он занимал здесь не свое место, а варламовское.

И его, возможно, также ожидала казнь. Если, конечно, Геннадий не откопает нужные доказательства.

Только здесь, в тюрьме, Сергей вдруг осознал, как он соскучился по своей работе. Причем не только по компьютерам, датчикам и прочей аппаратуре, но и по тем странным людям-чудикам, которые его окружали в НИИ биоэнергетики, и по тем необъяснимым, загадочным явлениям, которые там изучались.

Особенно остро он почувствовал, как ему всего этого не хватает, во время унизительной процедуры «игры на пианино», то бишь снятия отпечатков пальцев.

Какая все-таки разница: здесь берут отпечатки для того, чтобы человек не мог скрыться, чтобы его в любой момент сумели опознать.

А там… Для чего там?

Зачем изучать линии ладони?

Зачем человеку знать свое будущее?

Говорят, гадание — грех. Мол, если некто знает, что его ждет, то он будет рабом предсказания. Лишится свободы выбора.

А может быть, как раз наоборот? Заранее предупрежденный об опасности, человек сумеет к ней подготовиться, и его труднее станет застать врасплох.

Предупрежденный о счастье — не проморгает его, не пройдет мимо. И тогда ни у кого на свете, ни при каких обстоятельствах рыжий конь не проскачет стороной.

Знать о своем грядущем хорошо еще и потому, что можно попытаться вступить с судьбой в схватку. А в любом поединке всегда есть пусть крохотный, но шанс победить.

Фу, как неприятно пахнут руки от этой специфической краски. В институте биоэнергетики используются совсем другие составы.

«Вот выйду отсюда, — мечтал Грачев, — и нашу технологию еще более усовершенствую».

Он не будет относиться к работе формально. Как он мог быть таким дураком — не верить в пророчества. Ведь совершенно очевидно, что они сбываются.

Отпечатки, отпечатки… Знак судьбы. Предначертанность.

А может, это знак и свободы? Так хотелось бы.

 

Глава 41

Поцелуй иуды

Екатерину Семенову хоронили на деньги банка, в филиале которого она работала. Совет директоров раскошелился, «спонсировал».

Дементьева покоробило, когда ему сообщили об этом «спонсировании»: как будто речь идет о развлекательном шоу или увеселительной турпоездке. За выделенные средства, однако же, спасибо.

Прежде Геннадий никогда не думал об убитых как о реальных людях. Жертвы преступления, вернее, их тела были для него не более чем факторами в расследовании дел.

Вскрытие показало, что смерть была насильственной? Ясно. В крови обнаружен наркотик? Понятно. Точное время смерти не совпадает с показаниями свидетеля? Учтем.

А сейчас у него впервые появилось такое чувство, будто в лице незнакомой Кати он потерял кого-то из близких. Почему, отчего?

Он решил отправиться на похороны по двум соображениям. Первое — чисто деловое. Вдруг узнает что-то новенькое, подметит какую-нибудь деталь, которая прольет свет на неясные факты следствия.

Второе — чисто личное, сокровенное. Он хотел… попрощаться. Не догадался — почувствовал, что Екатерина была очень дорога Сергею.

Но Грачев — ныне Заключенный, и поскольку покойная не является ему родней и даже считается его жертвой, на похороны, естественно, никто его не отпустит.

И вот Дементьев как бы подменит Сергея на этом скорбном посту: отдаст однокласснице Грачева последний долг.

Не без умысла позвонил он Варламову: сообщить о предстоящем захоронении.

Еще после допроса «жениха» у него мелькнуло сомнение: почему этот человек не попросил разрешения взглянуть на свою нареченную? Тем более — не поинтересовался, что будет с ее телом. О том, что сам хотел бы заняться похоронами, — даже не обмолвился. Но тогда Дементьев списал все это на нервное потрясение, которое испытал Варламов. А теперь, после разговора с Сергеем, он изменил свою точку зрения.

Если принять версию Грачева — а в душе Дементьев ее принял, — то все вставало на свои места.

Но в душе — это одно, а факты, бывает, говорят о другом. Следователь хотел убедиться кое в чем воочию. Быть может, похороны в этом помогут. Не исключено, что Варламов при виде своей жертвы как-то выдаст себя.

Нельзя сказать, что у Дементьева совсем не было колебаний по этому поводу. «А что, если я возвожу напраслину на невиновного человека? Вдруг ошибаюсь, и Варламов действительно убитый горем жених? Ну что ж, в таком случае не сообщить ему о погребении было бы и вовсе жестоко. Как ни крути — нужно позвонить».

А «убитый горем жених» тем временем собирался отпраздновать победу. В компании «сливок общества», но «сливок» исключительно женского пола. Не каких-нибудь престарелых режиссеров и актеров-алкашей, а юных девушек. Но опять-таки — не продажных девок с улицы и даже не дорогих проституток, а нежных культурных особ, утонченных и интеллигентных. Как говорится, из хорошей детской.

У него были на примете две студентки ВГИКа, но не с актерского факультета — это так банально, — а с киноведческого. Интеллектуалки. Варламов понимал толк в сливках.

Грачев арестован у него на глазах. Мальчишка исчез. А значит, все опасности позади. И он — победитель!

Но дома праздновать нельзя. За его квартирой вечно следит неусыпное око Варвары. Варламов не сомневался, что тетка и к стене, разделяющей их жилища, прикладывает кружку и, прижавшись к ней ухом, жадно слушает, слушает. Но не слышит, бедняжечка, ничего, кроме телевизора да классической музыки, к которой Юрий неравнодушен.

Вот уж было бы ей развлечение, если б засекла сабантуй в доме соседа, да еще сразу после убийства его невесты! Интересно, какую сумму она бы потребовала за то, чтобы не сообщать об этом «куда следует»?

Значит, квартира однозначно отпадает.

Кабаки Варламов не любил. Не было там должного интима. Да и вообще атмосфера ресторанов, даже самых изысканных, казалась ему дешевкой. Эти места больше подходят для мальчиков, любящих шикануть, пустить пыль в глаза, вроде Негатива и ему подобных.

Идеальный вариант для празднества — собственная вилла в Болшеве.

Правда, для такого торжественного случая не подходит водочка под соленый огурец да деревенская стряпня Марьи Устиновны. Девушки-киноведки — это вам не Крошкин с Махальским. Они насмотрелись элитарных французских фильмов, и хотелось бы принять их в соответствии с европейским стандартом.

Закупить, например, бургундского…

…Наводчик подошел к бару в мебельной стенке, откинул крышку.

В глубине стоял один-единственный бокал богемского стекла и одна-разъединственная бутылка. Бургундское.

Эту — он разопьет наедине с самим собой, не деля ни с девушками, ни с кем-либо еще.

Эта — особенная.

В последний год перед смертью отец вообще не пил: врачи запретили. Но запас дорогих вин всегда хранился в домашнем баре.

Отец часто подходил к нему, откидывал крышку — так же, как сейчас Юрий, — и глядел на зеленоватое свечение бутылочного стекла.

А еще, бывало, плеснет вина в бокал и нюхает, нюхает, вдыхая тонкий букет напитка. Или смотрит на люстру сквозь багровую жидкость, пылающую огнем.

Юрий к этому времени уже был взрослым, и отец больше не унижал его. Однако сын не забыл и не простил ему былых обид.

Отец умер, а припасенные им вина остались.

Долго, в течение нескольких лет, Юрий не осмеливался прикоснуться к этому вину, хотя частенько разглядывал бутылки, точно завороженный. Но не трогал их даже пальцем: они внушали ему какой-то мистический ужас.

Несколько литров французского вина — что в этом страшного? Однако же было что-то. Глубинное, запредельное. Как будто знак самой преисподней.

Это наваждение оборвалось лишь тогда, когда обычный человек Юрий Андреевич Варламов превратился в джинна. То есть когда он совершил свое первое преступление.

Дельце было совсем ничтожное: всего-навсего коммерческая палатка, какой-то маленький кооперативчик. Но начало было положено, и Юрий тогда понял: это и есть его путь. Больше он с него не сойдет. Потому что именно тогда он впервые ощутил вкус власти над человеческой жизнью и смертью.

Вкус власти. Вкус бургундского. Он почувствовал, как для него эти две вещи стали тесно связаны.

Та кооперативная палаточка, облитая бензином, сгорела дотла. Наводчик сам ходил на следующий день полюбоваться пепелищем. Сгорела-то она вместе с ее хозяином. Останки, правда, к утру уже вынесли. Но это в конечном счете ничего не меняло.

Вернулся с пожарища домой — и распахнул бар на этот раз без всякого трепета.

Откупорил отцовскую бутыль и долго потягивал терпкую жидкость из богемского бокала. Это был праздник успокоения. Отныне покойный родитель больше не имел над ним власти.

Отныне — вся власть была в руках его сына. Потом это стало у Варламова своеобразным ритуалом. После каждого преступления он открывал вино и выпивал его до дна в одиночку.

— Салют, папуля! — произносил он при этом свой кощунственный тост. Теперь ты — никто, пустота. А я — жив и силен!

Опустошенный сосуд он разбивал на мелкие осколки. С яростным наслаждением.

…И вот настал день, когда в баре осталась одна-единственная бутылка, последняя.

Сейчас он приступит к поглощению ее содержимого, и тогда отцовская сила окончательно перейдет к нему, наследнику. Он впитает ее до капли.

Вот и старинный штопор, особенный, аристократический. Не надо тужиться, тянуть пробку: поворачиваешь специальный рычажок, и любая укупорка выходит сама мягко и плавно.

Ввинтил острие в податливую пробочную мякоть…

Это занятие прервал телефонный звонок. Как некстати!

— Варламов слушает. Какой Геннадий Иванович? А, простите, понял. Нужна моя помощь? Готов всемерно, всенепременно… К-какие похороны?

Он все еще держал в одной руке бутылку с торчащим штопором. Над верхней губой выступили капли пота — обильные, он слизнул их языком.

— На деньги банка? Но я мог бы и сам… Ну ладно, хорошо, пусть так. Я закажу венок. Буду ли? Ммм… Ну конечно, буду, разумеется, а как же? Завтра? В десять? Где сбор? Вы тоже придете? О чем вы говорите, Геннадий Иванович, я отложу все дела. Ради Катюши… Увидеть ее в последний раз… О, благодарю, благодарю, что сообщили. Я? Да ничего, спасибо, стараюсь держаться. На валидоле, но держусь. До завтра, Геннадий Иванович.

Резко, злобно опустил трубку на рычаг.

Все планы срываются. Такие лучезарные планы!

Подобного казуса в его прежних мероприятиях не замечалось. С чего это следователь такой заботливый? «Похороны вашей невесты».

Варламов поставил бутылку на откинутую крышку бара. Открывать или не открывать? Означает ли сей звонок, что операция «ограбление обменного пункта» еще не завершена?

Иными словами, воспринимать ли вынужденное присутствие в качестве жениха на предстоящей похоронной церемонии еще одним этапом работы? Хитроумной работы всемогущего джинна?

Или можно считать это развлечением?

А почему бы и нет, собственно говоря? Он развлечется. Поглядит наконец-то собственными глазами на бездыханное тело, которое стало таковым по мановению его руки.

Да, по мановению руки!

Варламов, возбудившись, махнул рукой, и заветная бутылка слетела с крышки бара.

Донышко отделилось ровненько, словно срезал его алмазный резец. Пунцовая жидкость потекла по мохнатому ковру, пропитывая пушистый ворс. Ковер набухал влагой, как кровью. Теперь запах этого вина долго не выветрится из помещения.

Остатки отцовской силы не были проглочены сыном. Они пропали втуне.

Это была последняя бутылка из его запаса.

…В ритуальный автобус внесли гроб. Погибли двое, но в последний путь Катя отправилась одна. Убитого охранника хоронила его семья — в другое время и на другом кладбище.

Народу собралось немного. Пожилая сменщица Кати из обменного пункта, три сослуживицы с прошлой работы, соседка Тамара Васильевна Чупрыкина, оставившая ради такого случая свою собаку Кристи одну в квартире.

Вот и все. Не считая, конечно, несчастного жениха, скрючившегося на боковом сиденье у изголовья гроба.

Да еще — следователя, который сел спиной к кабине и нарочито угрюмо поглядывал на собравшихся из-под густых кустистых бровей.

Варламову приходилось то и дело придерживать роскошный венок, норовивший упасть на каждом повороте. Это был его последний дар «невесте». Надпись на ленте гласила: «Моей любимой, незабвенной от безутешного…» Конец ленты загнулся, и Дементьев не смог прочесть окончания фразы. Тогда он додумал ее сам: «…убийцы».

…Долго ехали до отдаленного Домодедовского кладбища. Потом оформляли бумаги в ритуальном бюро: Дементьев взял это на себя как специалист по всякого рода документам.

Служительница показала Геннадию синенькую книжечку с тисненой надписью «Удостоверение».

— Что это?

— Право собственности на участок земли.

— Какой участок?

— Какой-какой. Где хоронят. На два лица.

— Почему на два? У нас ведь одна…

— А все участки — на два лица, — бесстрастно ответила служительница кладбища. — На чье имя заполнять?

— На Семенову Екатерину Петровну.

Женщина с вежливым укором посмотрела на него сквозь окошечко: мол, ну и бестолочь эти клиенты. Объяснила:

— Семенова Екатерина Петровна — покойная. Это у нас уже записано. Разве мы можем выдать удостоверение ей самой? Я спрашиваю, кто будет собственником могилы? Кто из родственников, близких?

— У нее только сын остался.

— Совершеннолетний?

— Шесть годиков.

— Не разрешено.

— Но поймите, гражданочка, больше нет никого.

— Нельзя. По инструкции, — отрезала женщина.

Вот уж абсурд!

Дементьев хотел было возмутиться. Однако что-то остановило его. Укол совести, что ли. Ведь он сам привык действовать по инструкции, не отступая от предписанных правил. И сам же теперь готов утверждать, что инструкция может быть абсурдной.

Придется смириться.

Он обернулся. «Жених» стоял поодаль, со страдальческим выражением лица. Он был так озабочен тем, чтобы не выйти из скорбного образа, что не вслушивался в разговор у окошка конторы.

И Дементьев принял решение.

— Есть, правда, еще один близкий человек. Грачев Сергей Николаевич.

— Паспорт давайте.

— Чей?

Служительница даже закатила глаза от его непонятливости. Но голоса не повысила. Инструкция требовала сохранять терпение. Это ведь не прилавок в магазине, а ритуальная служба. Клиенты нуждаются в сострадании.

— Паспорт Грачева. Сергея Николаевича. Правильно я записываю?

Боже мой, какой может быть паспорт у заключенного.

— Понимаете, гражданочка, мы паспорт забыли. Вы пока удостоверение выпишите, а Грачев заберет его потом, попозже.

— Ладно, — вздохнула она. — В виде исключения. Но учтите, это — в последний раз.

«Какой-то юмор у нее профессиональный, — подумал Дементьев. — Как будто мы каждый день кого-нибудь хоронить собираемся. Последний раз…»

Но не прекословил.

— Обещаю. Исправимся.

— Табличку будете ставить или крест? Памятник можно только через год, когда земля просядет.

Табличку или крест? Была ли Екатерина Семенова верующей? В церкви ее не отпевали, но это ничего не значит, ведь хоронит не семья. Как же он не догадался спросить у Сергея? Справляться же у Варламова не хотелось.

— Пока табличку, — сказал он наугад.

— Крестик тоже недорого. Хотя табличка — дешевле.

Интересно, что выбрал бы Сергей? Дело ведь не в деньгах. Дементьеву вспомнилась горница Надежды Егоровны. Иконы в красном углу. Лампадка под ними. А ведь Екатерина, кажется, была Грачевым как родная, как член семьи.

— Я передумал, — сказал он. — Давайте все-таки крестик.

— Правильно, — обрадовалась служительница и протянула ему счет для оплаты. Видимо, получала проценты с каждой услуги. Везде свои бизнес.

Могила была уже подготовлена, но наполовину заполнена водой: участок попался заболоченный. Двое землекопов в грязных спецовках ведрами вычерпывали из ямы бурую жижу.

Бригадир могильщиков наметанным глазом вычленил из группы провожающих главного — им оказался, по его мнению, Варламов.

— Трудный участок, — многозначительно проговорил он.

Варламов понимающе кивнул и полез за бумажником.

«Что ж, пусть немного раскошелится, — не стал вмешиваться Дементьев, хотя предпочел бы взять эти непредвиденные расходы на себя. Не сообщая, естественно, об этих тратах Анжелике. — Поживился этот тип гораздо больше… Если и вправду поживился».

— Прощаться будете? — осведомился бригадир.

— Непременно! — отозвался Варламов.

Гроб выгрузили из автобуса и водрузили на железную раму на ножках.

Екатерина лежала строгая и спокойная. Она уже ничему не удивлялась, хотя тонкие изогнутые брови так и остались слегка приподнятыми. На золотистых волосах сохранилась завивка, и локоны под порывами ветра шевелились, как живые.

Женщины плакали. Дементьев стоял насупившись, с глубокой морщиной на переносице.

Он внимательно наблюдал за тем, как Варламов склонился над убитой, пристально уставившись в ее лицо. Губы Юрия Андреевича беззвучно шевелились. Он стоял так довольно долго. Вначале кидал косые взгляды на присутствовавших. Потом, кажется, углубился в собственные мысли и позабыл об окружающих.

И тут… или Дементьеву только показалось? Губы Варламова растянулись в улыбке. Торжествующей.

Дементьева отвлекла старушка в черном платке, приковылявшая от соседней, еще свежей могилки. Тронула следователя за рукав пальто.

— Молоденькая какая. А я вот мужа схоронила…

Геннадий сочувственно кивнул. Но старушка нуждалась в дальнейшем общении.

— А что с ней? Сердце?

Дементьев с минуту подумал и ответил:

— Да. Сердце.

Это было правдой. Именно любящее, доверчивое сердце подвело Екатерину. Не распознало истинной сути Юрия Варламова. Катя Семенова умерла от любви.

— Ну что, пора? — деликатно кашлянул бригадир могильщиков.

Варламов вздрогнул.

И, зажмурившись, приложился губами к холодному Катиному лбу.

Нет, ничего для себя полезного не извлек следователь из этой сцены. Ничем явным жених не выдал себя.

Фактов для следствия не прибавилось.

 

Глава 42

Сами с усами

— Ну и что мы будем делать сегодня? — осведомился Ванечка, покончив с завтраком. — В гости пойдем?

— Нет, моя подруга сегодня занята. Много работы.

— И зачем взрослые работают? — вздохнул мальчик. — Ради денег?

Лина улыбнулась:

— Не всегда. Иногда для удовольствия.

Ванечка пожал плечами.

— А ты?

— Я для души.

— А что ты делаешь?

— Я выращиваю лошадей.

— Настоящих? — У Ванечки загорелись глаза. — Ты их не боишься?

— Ты что? Они добрые и умные.

— А ты скакать на них умеешь?

— Конечно.

Мальчик посмотрел на Лину с уважением. Он бы тоже хотел промчаться стрелой на горячем коне, как делают в фильмах все лихие бесстрашные ковбои. А ему вместо этого предлагали сидеть на деревянных лошадках детской карусели.

— Вот это настоящая работа! — Он причмокнул языком. — А мама говорит: «Осточертело вкалывать. Бросить бы все к едрене фене…»

«Он говорит о ней, как о живой. — В горле у Лины встал горький комок. — Надо сказать ему… надо…»

Но язык не поворачивался.

Как права была Катя, говоря эти слова. Ушла бы она из валютки — была бы сейчас рядом с сыном…

— Хочешь, я расскажу тебе про лошадей?

Мальчик слушал, раскрыв рот, о том, какой замечательный конь Гордый. Особенно ему понравилось, что конь тоже рыжий.

Тетя Лина говорила о нем, как о человеке: «умный», «подумал». И Ваня тоже начал мечтать о таком друге. Он бы все понимал, он бы не подвел никогда, не то что Костька Федоров, который дружит только за жвачку.

Тетя Лина сказала, что в деревнях мальчишки выводят коней в ночное, катаются на них, купают в речке, сторожат их ночью, сидя у костра. Как жаль, что он не живет в деревне.

— А у нас в Москве нет лошадей, одни машины, — вздохнул он.

— Как это нет? — удивилась Лина. — Есть большой конно-спортивный комплекс.

— Где? — выдохнул Иван.

— В Битцевском парке.

— А там… дают покататься?

— По-моему, да. Там же школа верховой езды. И еще в Сокольниках.

— Поехали, тетя Линочка! Поехали! — заскакал вокруг нее Ваня. — Прямо сейчас. Одевайся! Ты меня научишь немножко. Научишь?

Он помчался в коридор, притащил охапку одежды и тут же принялся натягивать на себя и теплые штаны, и шерстяные носки, и поверх рубашки колючий свитер. Все противные неудобные вещи, лишь бы не дать повода Лине отказаться от заманчивой поездки.

Мелькнул на куртке яркий Микки-Маус.

— Постой. — Лина заставила его снять куртку.

— Не едем? — Губы у мальчика задрожали.

Она вертела куртку в руках.

Мать Сергея не знает, что мальчик у них. Милиция ищет маленького беглеца, рыжего, с Микки-Маусом на спине.

Конечно, в столице полно рыжих мальчиков. И таких курток тоже.

— Ты не возражаешь, если я эту мышку отпорю? — спросила она.

— Почему?

Ванечка им так гордился.

— Лошади могут испугаться.

— Они не любят мышей? — удивился мальчик. — Ну ладно, валяй.

— Я потом пришью на место.

— Нет! Тогда уж лучше на грудь, — заявил Ваня. — А то я уже всю шею назад скрутил.

— Хорошо, — улыбнулась Лина. — И еще ты обязательно наденешь шапку.

— Рыжих они тоже не любят?

— Таких они обожают. Но если ты будешь скакать на лошади, то может надуть в уши.

Это будет класс! Он помчится так, что ветер в ушах засвистит! Ради такого Ваня послушно натянул на голову вязаный шлем, который всегда засовывал в карман, едва мама скрывалась за калиткой детского сада.

Им повезло. В Битце работал прокат лошадей. Лина выбрала смирную немолодую лошадку, заплатила в кассу и подозвала инструктора.

— Можно, мальчик попробует проехать без седла? Я хочу, чтобы он лучше почувствовал ход.

— Этот мальчик? — Инструктор покачал головой. — Вы читали объявление? Дети допускаются только с двенадцати лет.

— Ну пожалуйста… — заканючил Ваня.

— Правила есть правила. Вы катайтесь, а ребенок пусть подождет за оградой.

— А если мы сядем вдвоем? — спросила Лина. — Я буду его поддерживать. Вы посмотрите, мы оба легкие.

Инструктор с сомнением посмотрел на выбранную Линой пожилую клячу.

— Нет, не на этой. — Лина оглядела манежную площадку и безошибочно указала на стройного сильного жеребца. — Вон тот нас выдержит. Ему уже года четыре, если не ошибаюсь.

— Четыре с половиной.

Инструктор не ожидал от этой девочки такого знания предмета и сдался.

— В правилах сказано: «Дети без взрослых…»

— А мы со взрослым! — завопил Ваня. — Ура! Спасибо, дяденька!

Лина погладила коня по крупу. Красивый, ухоженный. За что же его такого выбраковали? Что за участь для уважающего себя животного катать по кругу неумелых боязливых посетителей.

А впрочем, понятно — коротковаты бабки на ногах, и круп тяжеловат, если присмотреться. Зато как блестит гнедая лоснящаяся шерсть, какая милая белая отметина разделяет надвое крутой лоб.

Коняга скосил глаз на подошедших к нему людей и остался недоволен.

«Ну вот, дожил, — прочла Лина в его тоскливом взгляде. — Детей катать… мелким шагом семенить… тьфу!»

Она достала из кармана посоленную горбушку и тайком поднесла ему. Мягкие горячие губы быстро схватили угощение.

Вторую горбушку она дала Ивану.

— Только незаметно, а то заругаются.

— Ой, он щекотится! — восторженно засмеялся мальчик.

Острый знакомый запах лошадиного пота ударил в ноздри.

«Как там мой Гордый? — подумала Лина. — Наверное, каждое утро ждет, когда же, наконец, я выведу его размяться. Застоялся там, бедный… Тесно ему в ограде прогулочной площадки. Он, как и я, привык к свободе, к простору».

Всего пару дней не видела Лина своего любимца, а уже соскучилась.

Она приподняла Ивана и усадила в седло, жестко удерживая повод накоротке. Потом легким движением взлетела сама, обхватила одной рукой мальчика, а другой требовательно натянула повод.

— Давай, красавец, покажи, на что ты годен!

Коняга почуял опытную руку и сразу взял хороший темп.

Ваня завизжал от удовольствия. Это было покруче, чем качели.

Вверх — вниз… Он подскакивал над седлом. Все вокруг тоже подпрыгивало в бешеном ритме скачки.

Упругий воздух бил в лицо, заставляя раскрывать рот, а из горла сами собой неслись бессвязные торжествующие вопли.

Эх, сейчас бы загорланить лихую «лошадиную» песню. Но на ум приходили только глупые, не подходящие к такому моменту строчки:

Поэтому Ваня выкрикивал все, что приходило в голову:

— Ура! Вперед! Держись, Джон! Улю-лю!

Часовой сеанс пролетел как одно мгновение.

Лина остановила коня у стартовой площадки и сняла мальчика.

Ноги у Ванечки дрожали, перед глазами все кружилось и прыгало, но он был счастлив.

С какой замечательной Линой дружит его мама. И почему он раньше ее не видел? Ничего! Уж теперь-то они наверстают упущенное…

Он стоял, широко расставив ноги, словно пробуя твердую землю на устойчивость, и бормотал, проглатывая концы слов:

— Лин… Теть Лин… Давай еще, а?

— На сегодня хватит.

— А завтра мы сюда придем? Да? Обещай! Сделай вот так два пальца накрест и поцелуй.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Лина.

Вечером, когда уставший, переполненный впечатлениями ребенок уснул, Лина еще долго сидела рядом с ним, глядя на личико в веснушках, которое даже во сне сохраняло задорное, озорное выражение.

Наверное, продолжает во сне бешеную скачку и ведать не ведает, как жестоко распорядилась с ним судьба.

Лине выть хотелось от мрачных мыслей. Сколько всего свалилось на ее плечи.

Как она скажет этому малышу, что матери у него нет? Все Линино существо стремилось сделать так, чтобы ни одна слезинка не выкатилась из Ваниных глаз. Ей хотелось обезопасить его, развлечь, защитить.

А Сергей? Как ему сейчас трудно и одиноко… Если бы она могла хоть чем-то ему помочь.

А впрочем…

Неужели Сергей думает, что она будет сидеть сложа руки и ждать? Ну уж нет!

Лина нетерпеливо вскочила, заметалась по комнате. Гениальный план зрел и оформлялся в ее бесстрашной голове.

Авантюра? Да!

Риск? Тем более да!

Они столько раз говорили о том, что наводчик Варламов, возможно, высматривает уже новую жертву…

Прекрасно! Она-то и станет той самой, которую он ищет.

 

Глава 43

Преображение

К их приходу Машка выставила на стол разнообразные деликатесы. Тут была икра, и крабы, и огромные невиданные креветки — лобстеры, обложенные шампиньонами. А для Ванечки на отдельном столике желтели бананы, зеленели киви, пузатился шершавый ананас, стояло лукошко со свежей клубникой.

— Помнишь старый анекдот? — сказала Машка. — Когда у вас появляется первая клубника? В июне. А в Париже? В шесть утра.

— Ну зачем ты столько наготовила? — всплеснула руками Лина. — И салаты… И пиццу…

— Прям, наготовила! — фыркнула Машка. — А супермаркет на что?

Они уселись за стол. Машка наполнила рюмки ликером из красивой, поделенной на две половинки бутылки. В одной части была густая темно-шоколадная жидкость, в другой — молочно-белая. А в бокалах они смешивались в аппетитную пахучую массу.

— Ну как? Нравится? — Машка скептически окинула взглядом скромненький Линин прикид. — Послушала бы умных людей, тоже жила бы не хуже. А в твоем, с позволения сказать, свитере только коровам хвосты крутить.

— Не коровам, а лошадям, — поправил ее Ваня.

— И кадр твой тоже… — Машка поморщилась, — какой-то обтрепанный.

Лина притворно вздохнула:

— Я как раз хотела с тобой посоветоваться. Понимаешь, мне тут работу предложили. Очень перспективную.

— С собаками? — оживилась Машка. — Скажи кто? Я их всех знаю.

— Нет. — Лина помялась. — По профилю…

— С лошадьми? — изумилась Машка. — В Москве? Есть какой-то идиот, который превратил свою хату в конюшню?

— Ну, в общем, это пока секрет, — замялась Лина. — Есть один человек… очень известный… Ему коня подарили. Настоящий орловский рысак. Нужен человек, чтобы за ним ухаживать.

— Это класс! — искренне обрадовалась Машка. — Я рада за тебя. Давай выпьем! За то, что у тебя наконец-то заработали мозги!

— Я хотела тебя попросить… Понимаешь, не могу я туда явиться в таком виде.

— Конечно! — согласилась Машка. — Тебя надо приодеть и вообще… привести в божеский вид. Такой деревне никто приличной оплаты не предложит. А с этих нуворишей знаешь сколько можно содрать? Они над своими животинами больше, чем над детьми, трясутся. Любые бабки отстегивают.

Она вскочила и принялась рыться в шкафу, огромном, зеркальном, во всю стену.

Ну и тряпок там было! Машка вытянула несколько из дальнего угла.

— Примерь, я это уже не ношу. Растолстела.

И пока Лина разбирала благоухающие нежными французскими ароматами вещи, Машка уже взялась за трубку телефона:

— Света? Поднимись ко мне на минуточку. С инструментом, дорогая. Не обижу…

Она повернулась к Лине.

— Снимай свои тряпки, возьми мой халат. Сейчас мы тобой по полной программе займемся.

И она понеслась на звонок к входной двери.

— Я же тебя недавно поправляла, — услышала Лина женский голос.

— Не меня, — объяснила Машка. — Над подругой потрудись.

Целый час Лина терпеливо выносила косметические ванны, притирки, массаж. Она полностью отдалась во власть умелых рук Машкиной соседки. Та подщипывала ей брови, красила ресницы, колдовала с ножницами над копной непослушных волос.

— Разве можно себя так запускать? — удивлялась она.

Наконец Лине позволили взглянуть на себя.

Она остолбенела: незнакомая девушка глядела на нее из серебристой глади зеркала.

Строгий элегантный костюм с длинной юбкой делал ее выше и взрослее. А может, дело было в прическе? Непривычно короткая асимметричная стрижка полностью открывала шею до затылка, свисая на щеку небрежным локоном. И глаза… Разве это ее взгляд? Такой призывно-манящий и в то же время загадочный.

— Это не я, — отпрянула от зеркала Лина.

Машка и Светлана переглянулись и захохотали, довольные делом своих рук.

— Пусть только попробуют отказать такой даме! — заключила Машка.

Она достала кошелек и стала отсчитывать соседке деньги.

Ваня оторвался от ананаса и уставился на Лину.

— Теть Лин, ты забойная краля!

— Ну что за словечки? — возмутилась Лина.

— А что? Все так говорят. Ты правда клевая чувиха.

— Молодец, — потрепала его по голове Машка. — Разбираешься в бабах. Иди теперь мультики посмотри.

Ей не терпелось обсудить с Линой изменения в ее личной жизни.

— А можно с вашим щенком поиграть?

— А нет уже щенка, тю-тю, пристроили.

— А что же вы его себе не оставили? — расстроился мальчик.

— Я этих собак знаешь сколько за день обихаживаю? Скоро сама гавкать начну.

Она включила ему в соседней комнате видик и плотно прикрыла дверь.

— Ну, рассказывай!

— Что?

— Сама знаешь. Как у вас с ним? Есть сексуальная гармония? Он, кстати, кто у тебя?

— Инженер, — смутилась Лина. — В каком-то институте работает.

Ей стало стыдно, что она так мало знает о Сергее. Машка затянулась сигаретой и присвистнула:

— Инженер! Это сейчас не профессия. То-то он такой облезлый. Ты в зеркало хорошенько всмотрись. Себе надо цену знать. Ну ничего, не спеши, пообтешись, а там присмотрим тебе кого-нибудь получше.

— Перестань!

— Ах, — закатила глаза Машка. — У нас горячее светлое чувство… Ничего, скоро узнаешь, что любовь проходит, когда в ее костер не подбрасывают такие шуршащие миленькие бумажки.

Она выразительно пошевелила пальцами. Лина с трудом удержала рвущуюся с языка колкую фразу. Ей еще нужно было занять у Машки денег, так что пришлось стерпеть и даже подыгрывать ей.

— Кстати о бумажках… — Лина напряженно улыбнулась. — Ты не могла бы мне немного подкинуть? На время…

— А что, уже наметилась тенденция к угасанию?

Машка порылась в кошельке и помрачнела.

— Если это трудно, то не надо… — поспешно сказала Лина.

— Да не трудно… Просто мой сегодня все выгреб, поехал на дачу с рабочими расплачиваться. Вот осталось двести долларов. Хватит?

Она протянула Лине две зеленые купюры.

— Выше крыши!

Лина и мечтать не могла о такой удаче. С какой легкостью Машка говорит о деньгах.

— Я скоро отдам, — пообещала она.

— Когда заработаешь, — махнула рукой Машка.

Нет, Лина не собиралась тратить полученную сумму. Доллары нужны были ей совсем для других целей.

А Машка переживала, что не смогла дать подруге больше. Она вновь принялась перетряхивать шкафы.

— Куртка у тебя… — бормотала она. — Запомни, по одежке встречают.

Она швырнула Лине длинную шубу из рыжей лисы.

— Ты что? Это уж слишком… — растерялась Лина.

— Я все равно не ношу, у меня норка есть. Вот-вот снег выпадет. Носи. Захочешь, купишь потом у меня по дешевке, захочешь — обратно отдашь. Надеюсь, ты в ней не будешь стойло чистить?

Лина завернулась в пушистый мех. Всего за какой-то час она превратилась из девочки-подростка в шикарную женщину.

Машка — широкая натура. Все-таки раньше Лина недооценивала ее. Что бы она делала без такой подруги?

А Машка смотрела на нее с нескрываемым удовольствием.

Оперяется цыпленочек. Отправляется по ее примеру на ловлю удачи. Только жаль ее почему-то. Крутая московская жизнь обычно безжалостно обламывает таких вот чистых, наивных девчонок.

Если бы Машка знала, что на самом деле задумала Лина, она бы, пожалуй, встряхнула ее хорошенько, чтобы выбить из дурной головы лихие мысли.

 

Глава 44

Авантюристка

Вот он вышел из подъезда. Высокий, подтянутый красавец с холодными серыми глазами.

Лина не могла ошибиться. Именно так описывал его Сергей, именно так представляла она его по Ванечкиным словам.

Юрий Варламов шел от своего дома к метро широким размашистым шагом.

Лина едва поспевала за ним, скользя по обледеневшим дорожкам сквера. Длинная Машкина шуба путалась в ногах, мешая привычной стремительной походке.

Пришлось подобрать полы и побежать. Ничего, так даже натуральнее. Она же «очень спешит».

— Ох, простите, пожалуйста…

Лина с разбега толкнула шедшего впереди высокого блондина, обогнула его и… выронила раскрывшийся кошелек.

Разлетелись по грязным плиткам подземного перехода несколько зеленых бумажек с портретом президента.

Он чуть не споткнулся, потому что девушка в лисьей шубе склонилась у его ног, быстро подбирая рассыпавшиеся доллары.

— Простите… — Она подняла лицо с огромными растерянными глазами.

А Варламов не мог отвести взгляд от раскрытого кошелька в ее руке, куда она, лихорадочно комкая, запихивала подобранные деньги.

Девчонка, словно напоказ выставляя свое богатство, беспечно утрамбовывала доллары пальцем, силясь застегнуть кошелек.

— Что же вы? — вырвалось у Варламова. — Так же нельзя. Сейчас кто-нибудь вырвет и убежит.

— Вы думаете? — Она кокетливо глянула на него и бросила кошелек в сумочку.

Весь вечер накануне она разменивала по валюткам одолженные у Машки двести долларов на мелкие купюры: пятерки, десятки, была даже стопочка однодолларовых бумажек — до тех пор, пока не получилась внушительная пачка. На беглый взгляд — никак не меньше тысячи. Чем больше — тем лучше.

— Я вас толкнула? Это на меня кто-то сзади налетел. Я как раз хотела жетончик достать, — затараторила она. — Вы не думайте, я прекрасно знаю, как с валютой обращаться. Ее через мои руки за день столько проходит… Скоро сама позеленею.

— А где вы работаете? — заинтересовался он.

— Это секрет, — Лина искоса взглянула на него и улыбнулась.

— Это вы на работу так спешите?

Варламов взял ее под локоть, и Лина напряглась, изо всех сил пытаясь скрыть вдруг охвативший ее панический страх.

«Улыбайся! Улыбайся, идиотка! — мысленно приказывала она себе. — Теперь отступать некуда. Он клюнул. Улыбайся же!»

И она растянула губы в жалкой улыбке.

— Можно вас проводить? — склонился к ней Варламов.

— Д…да… — выдавила Лина.

— Вы здесь живете?

— Нет, я у подруги ночевала. — Лина наконец взяла себя в руки и лукаво покосилась на спутника. — Потому и проспала немного. Знаете, вчера посидели чуть-чуть… Джин с тоником, лобстеры.

— Понятно, — усмехнулся он. — Головка болит?

— Чуть-чуть.

— Кстати, меня зовут Юрий.

«Я знаю!» — чуть не вырвалось у Лины.

— А я Светлана, — соврала она. — Можно — Лана. Так привычнее.

По крайней мере, имя хоть отдаленно будет напоминать ее собственное.

Лина все время ловила на себе цепкий, оценивающий взгляд.

«Как паук, — подумала она. — А я — бедная мушка, залетевшая в его расставленные сети. Пусть будет в этом уверен».

Она сузила глаза и жеманно поинтересовалась:

— А вы, наверное, киноактер?

— Нет, — Юрий был польщен. — Но в общем, я тоже человек свободной профессии.

Лина вскинула брови:

— Неужели режиссер?

— Переводчик.

— А с какого?

— Я владею несколькими языками, но основной английский.

— Вы, наверное, за границей бывали? — «оживилась» Лина. — Я вот тоже в отпуск собираюсь. Мы с девчонками все спорим, где лучше отдыхать: на Канарах или на Багамах?

— Пустышки, — презрительно прищурился Юрий. — Это просто фантики. Я бы на вашем месте начинал с Рима. Всегда приятно прикоснуться к древним камням истории.

— Ой! Да у нас фирма итальянская, — махнула рукой Лина. — Дней через десять нас туда на стажировку пошлют.

Пусть знает, что у него в распоряжении всего десять дней.

Она заранее выписала из «Центра Плюс» рекламы зарубежных мебельных салонов, выбрала адрес одного, который показался ей шикарнее других. Во-первых, в центре, во-вторых, рядом с метро, а в-третьих, двухэтажный, с несколькими переходами, отдельно оформленными сквозными залами. В таком легко затеряться. Да и народу там толклось много: и покупатели, и обычные зеваки.

Туда и вправду можно было ходить, как в музей. Разве можно есть за этим овальным инкрустированным столом или спать на огромной королевской кровати? Просто кощунство.

Именно в него Лина сейчас и вела своего спутника.

Цены в салоне зашкаливали за все разумные пределы, и тем не менее люди то и дело приобретали здесь то кухню, то гарнитур.

Представив себе, какая здесь дневная выручка, Варламов не удержится. Тем более что «золотая рыбка» сама прыгнула» в руки.

Лина оживленно болтала о всяких пустяках, то и дело «пробалтываясь». То о том, что она работает на кассе, то про шефа, который придумал хитрую систему с отделом обмена валюты.

— Мы же вынуждены торговать на рубли, — «со знанием дела» объясняла она. — Вот мы как бы и торгуем. А на самом деле… — Лина хитро покосилась на Варламова. — Не проболтаетесь? А впрочем, кому? За такими покупками люди обычно с валютой приходят. Вот они ее сдают в обменку, платят рубли в кассу, а потом эти же рубли сразу опять идут в обменку. И закон соблюден, и выручка в долларах получается.

Она остановилась около входа в салон, с видимым сожалением протянула руку:

— Ну вот, мне уже пора… До свидания.

— До свидания? — с намеком уточнил Юрий. — Вы во сколько заканчиваете, Ланочка? Может, я за вами зайду?

«Одна и та же схема, — усмехнулась про себя Лина. — Хоть бы что-то новенькое придумал».

— Поздно, в полдевятого.

Он мельком глянул на вывеску:

— А салон до восьми.

— Так мне еще деньги сдавать.

Лина махнула ему и быстро скользнула внутрь. Оглянулась и с ужасом увидела, что Юрий вошел следом.

«Сейчас все раскроется! Он догадается!»

Лина стремглав мчалась через залы, сопровождаемая удивленными взглядами ранних посетителей.

— Простите, где здесь касса? — услышала она за спиной уверенный голос Варламова.

На ее счастье, вышколенный менеджер не мог так просто отпустить потенциального покупателя.

— Какой товар вы выбрали? — учтиво осведомился он. — Пройдите сюда, пожалуйста, я выпишу вам чек. Какой валютой вы будете платить? У нас в магазине очень выгодный курс обмена.

Лина взлетела по лестнице на второй этаж и забилась в неглубокую нишу у окна. С одной стороны ей видна была дверь смежного зала, а с другой — в окно прекрасно просматривался вход в салон.

Куда же она пропала?

Юрий все никак не мог отцепиться от прилипчивого менеджера.

— Мне просто понравилась ваша кассирша, — сказал он.

Менеджер неожиданно из учтивого стал холодно-надменным.

— Я попрошу вас покинуть магазин. Нашим сотрудникам запрещено заниматься личными делами в рабочее время.

Варламов насмешливо приподнял брови:

— Ух, какие строгости.

Двинуть бы этому молодчику в наглую лощеную харю. Выскочка! Мразь! Слизняк!

Юрий сжал в карманах кулаки и… повернулся к выходу.

Не стоит привлекать к себе внимания. С этим вертлявым типчиком он еще сквитается. Потом.

Он представил себе, как заверещит этот гаденыш, когда к его лбу приставят пистолет. Наделает в отутюженные штанишки и побежит, показывая дорогу к кассе. А потом будет корчиться на полу в мучительной агонии…

Жаль только, что он не догадается, когда именно подписал себе смертный приговор.

— Девушка, вам плохо?

Дежурная продавщица пробиралась к Лине, огибая огороженные веревочкой стенды с мебелью.

— Нет, ничего… не беспокойтесь.

Лина расстегнула шубу. Она стала задыхаться от волнения.

Внизу показалась знакомая фигура. Он шел к метро.

Слава богу! Теперь надо быстро домой. Ванечка, наверное, уже проснулся. А вечером ей опять предстоит играть с Юрием в кошки-мышки.

Вот только кто из них кошка?

 

Глава 45

Игра продолжается

— Я уже заждался, Ланочка, — укоризненно сказал Юрий.

Он торчал у запертых дверей магазина, вызывая подог зрительные взгляды прохожих.

Она подошла сбоку, обогнув колонну.

«За колонной, в глубине арки, видимо, служебный вход», — подумал он.

А Лина, состроив глуповато-восторженную физиономию, удивилась:

— Ой, вы меня ждете? А я не знала. Копалась там.

— Ну я же обещал…

Он был доволен ее реакцией. Его импозантная внешность действовала на девушек безотказно.

«Совсем молоденькая, — думал он, искоса рассматривая Лину. — Мордочка смазливая, прикид недешевый… Свистушка. Кто-то по блату к фирмачам приткнул. А мозгов, видно, хватает только на калькуляторе считать…»

— Куда пойдем? — Он галантно подал ей руку. — «Мастер»? «Арлекино»?

Лина заколебалась:

— Ой, нет. Я так устала. — Она с надеждой подняла на него глаза. — Может, в другой раз? — И быстро добавила, давая ему очередной шанс: — Я завтра выходная.

— Перенесем культурную программу на завтра, — вздохнул Юрий. — А сейчас домой? Баиньки?

— Ага, просто с ног валюсь, — Лина повисла на его руке. — И зачем мы с Машкой вчера так надрались? Два раза сдачу сегодня передала.

— Тогда я поймаю машину, — он призывно вскинул руку.

— Мне на метро удобнее, — поспешно сказала Лина.

Она решила, что «домой» поедет как можно дальше и, уж конечно, совсем в другую сторону.

— Куда?

— На «Сходненскую».

— У… Тмутаракань, — присвистнул Юрий. — Действительно, в сабвее быстрее.

«Усталость» давала Лине возможность помалкивать всю длинную дорогу. Она сделала вид, что засыпает, и уткнулась головой в плечо спутника.

«Он кажется таким надежным. Просто супермен, галантный герой-любовник, мечта простушек. Сколько же на него уже клюнуло и поплатилось за это?»

Она подняла голову.

— Юра, а можно, я задам вопрос?

— Конечно.

— А я правда вам понравилась?

— Естественно, — весьма уверенно отозвался он. — А что тут странного?

— Ну, вы такой взрослый, умный. Вам со мной не скучно?

— Напротив, интересно. Я ведь совсем из другой сферы.

«Из этой, дорогой, из этой. Тебе интересно там, где пахнет крупной суммой «зеленых».

— А у вас есть жена? — вдруг спросила Лина.

Он хохотнул:

— Разве я похож на донжуана? Что вы, Ланочка, я абсолютно свободен от цепей. Но, может быть, вам удастся меня окольцевать? Не исключаю такую возможность…

«Интересно, он говорил Кате эти же слова? Даже не вспомнил о ней, сволочь. Даже тень в глазах не мелькнула».

— Когда вы налетели на меня в переходе, я сразу понял: это судьба. Частица солнца, рыжая лисица…

— Это стихи?

— Проза. Анатолий Ким. Не читали? Замечательный философ.

«Эрудит! — Лина с трудом скрывала свою ярость. — Камни истории… проза, философия… Эстетствующий убийца!»

Она оглядела одинаковые многоэтажки и выбрала самую ближнюю к метро.

— Вот мы и пришли.

Они остановились у подъезда. «А вдруг он захочет подняться? Что тогда?»

Лина вскинула голову и всмотрелась в вереницу освещенных окон.

— О! Предки еще не спят! — воскликнула она.

Юрий вдруг решительно обнял Лину за плечи и впился поцелуем в ее губы.

Ее чуть не вырвало от гадливости. Словно это смердящий труп приник к ее губам.

— Когда мы встретимся? — зашептал Юрий. — Оставь телефон.

— Лучше не звони, а то мама не пустит. Завтра в двенадцать.

— Где?

— У Мавзолея.

— Где? — ошарашенно переспросил он, но Лина уже застучала каблучками по ступенькам подъезда.

…Она долго сидела на площадке седьмого этажа, не решаясь спуститься. Ее колотил нервный озноб. Губы горели — так она натерла их ладонью, пытаясь стереть вызывающий тошноту след мерзкого поцелуя.

— Все курят и курят. Весь подъезд загадили, — проворчала бабулька в шлепанцах, проходя мимо нее к мусоропроводу.

Лина собралась с духом и покинула свое убежище.

На улице внимательно осмотрелась и что есть духу помчалась к метро.

— Тетя Лина, где ты была?

Ваня не спал. Сидел сонный и всклокоченный. Ждал.

— Ты поел? — Лина сунулась на кухню. — Почему не ужинал? Давай подогрею.

— Я такие котлеты не люблю, — скривился мальчик.

— А какие любишь?

— Какие мама делает.

— А как она делает? — с трудом выговорила Лина.

— Она мясо крутит. Так дешевле, больше и вкуснее.

— Мне сейчас некогда, — извиняясь, сказала Лина. — Но когда я освобожусь, то обязательно сделаю тебе такие.

Ваня внимательно смотрел, как она заводит будильник.

— Ты завтра опять уйдешь?

— Давай поговорим как взрослые люди, — повернулась к нему Лина.

— Давай, — оживился Иван.

— Я потом расскажу тебе, куда я хожу, и ты поймешь, что это очень важно. Но сейчас ты должен мне помочь.

— Чем? — Ваня почуял, что за ее словами скрывается какая-то тайна.

Но Лина сказала то, что говорила всегда мама:

— Никуда не выходи, никому не открывай, съедай весь обед и ложись вовремя.

 

Глава 46

Прекрасная пара

Надо сказать, что люди на них оглядывались. Правда, чаще женщины, чем мужчины. Они словно сравнивали себя с этой молоденькой фифочкой, вышагивающей рядом с высоким красивым блондином. И почти каждая из них думала: «Она его не любит». Как известно, женщины обладают тончайшей интуицией в таких делах, им достаточно мимолетно брошенного взгляда, чтобы сказать о потенциальной сопернице практически все, причем в убийственно-хлестких выражениях.

А мужчины, пожалуй, завидовали Юрию. Кто — его выразительной внешности и подтянутой фигуре, кто — хорошенькой спутнице. Почему-то эти подросшие красотки выбирают броских и денежных мужиков, а остальным, скажите на милость, с кем остаток дней коротать?

Выбрав местом свидания Красную площадь, Лина подсознательно скрасила, насколько это было возможно, те часы, которые ей было необходимо провести в обществе своего «ухажера».

Она чувствовала себя скованной в современных ресторанах, а модные ночные клубы вызывали приступы, похожие на клаустрофобию. Привыкшая к свежему воздуху и простору, Лина через несколько минут начинала задыхаться в душной атмосфере, стены будто надвигались на нее, грозя расплющить, а от громкой музыки и мигающих подсветок начинала болеть голова.

Раз уж она вынуждена встречаться с этим «эрудитом», так пусть, по крайней мере, извлечет из его образованности немного пользы.

Варламов удивился, когда Лина заявила, что хочет осмотреть музеи Кремля.

«Хочет показаться умнее, чем есть, — скептически подумал он. — Для таких дурочек — посещение музея из области запредельного. Пожалуй, завтра она потащит меня в филармонию…»

Ему, в общем-то, было все равно, где «выгуливать» эту соплюшку. Правда, в ресторанах, пьянея от вина и его горячих комплиментов, девушки становились мягкими и податливыми уже через две-три встречи. У них кружились головки от стремительного пламенного романа, а уши обвисали от обильно навешанной Юрием лапши.

Здесь задача становилась трудней, тем более что девчонке светила скорая загранкомандировка.

«Девять… — думал Юрий, вышагивая рядом с Линой по исторической брусчатке. — У меня остается девять дней».

Действовать надо было решительно, стремительно, а главное, наверняка.

Но, кажется, эта глупышка вообще не понимает, что есть вещи, о которых рассказывать не рекомендуется никому. Она болтает с первым встречным о вещах сугубо секретных.

— У них каждый день тысяч по сто, сто пятьдесят выручки, — капризно «жаловалась» она. — Это в месяц…

— Три-четыре миллиона, — моментально подсчитал Юрий и почувствовал, как у него внезапно вспотели руки.

— Да? — удивилась она. — Правильно. А нам, представь, сколько платят. Жалких две тысячи. Жмоты. Капиталисты. А у них в сейфе, бывает, дня за три выручка скапливается. Так и хочется иногда взять и вынуть себе «премиальные».

— В каком сейфе? — напрягся Варламов.

Она округлила глаза:

— Ну, в нашем, кассовом. Они же не каждый день баксы в банк возят.

— Как — не каждый?

Юрий был изумлен. В его практике это был первый случай, когда фирма так беспечно пренебрегала правилами безопасности. Тем более такая солидная, чопорная, где работникам даже пару слов посторонних запрещается сказать. Странно…

Лина почувствовала в его голосе недоверие и запнулась.

Наверное, она сморозила чушь… Черт, ведь она не знакома с тонкостями финансовой системы. Ей хотелось обозначить для Юрия как можно более заманчивый куш, чтобы он клюнул наверняка, чтобы застило ему глаза от жадности и предчувствия легкой добычи.

— Ой… — прикусила язычок Лина. — Что-то я разболталась. Нас же инструктировали…

Это получилось очень натурально. Но следующий раз надо хорошенько продумать всю информацию, которую она собирается «выбалтывать».

У входа в Александровский сад стоял молодой человек с этюдником. Он быстро орудовал ножничками, колдуя над листом черной бумаги. Время от времени он бросал на Лину и Юрия беглый взгляд и продолжал свое занятие.

Несколько зевак торчали за его спиной, наблюдая за ловкими манипуляциями пальцев.

Когда парочка поравнялась с ним, молодой человек протянул Юрию свое творение.

— Вы так прекрасно смотритесь, — улыбнулся он. — Я просто не мог удержаться. Возьмите на память, это совсем недорого.

На белом картонном листе были приклеены два силуэта. Юрий и Лина склонились друг к другу. Прекрасные, точно воспроизведенные, очень узнаваемые профили.

— Сколько?

Юрий достал из кошелька деньги, намереваясь вложить туда же их совместный портретик. Но Лина тут же протянула руку и почти выхватила силуэты.

— Ах, какая прелесть! Просто как живые!

Она быстро спрятала силуэты в сумочку. Кто знает, может быть, ей пригодится хотя бы такое изображение Юрия. Хорошо бы иметь и его фотографию…

Она тут же потянула его к уличному фотографу, который бродил неподалеку со своим «Поляроидом».

— Давай снимемся вместе, — шаловливо упрашивала она. — Говорят, что мы красивая пара.

— Очень красивая, — подтвердил фотограф, нацеливая на них объектив. — Вот сюда, на фоне елочки.

— Сюда? — Лина почти силком подтащила Варламова к нужному месту.

— Готово!

Фотограф вручил ей снимок, на котором медленно из сплошной черноты начали проступать контуры их фигур. Четче… еще четче…

Лина с трудом скрыла разочарование. Юрий в последний момент отвернулся от камеры, а внезапный взмах руки полностью смазал его лицо.

Варламов мельком глянул на снимок и удовлетворенно ухмыльнулся. В его планы не входило оставлять в ее руках какие-либо улики. Слишком уж подозрительным будет его знакомство с двумя жертвами подряд.

Он и так слишком наследил с Катей. Но уж больно выигрышно был расположен ее обменный пункт, а сама она оказалась такой заботливой мамашей, что ему поневоле пришлось «входить в семью с серьезными намерениями». Теперь он учтет свою ошибку. Кстати, при встрече с кем-нибудь из сослуживцев своей новой подружки надо будет немного изменить имя. Зря он ляпнул настоящее. Скажем, Георгий… а Юра — сокращенное. Да, так правдоподобно. И фамилию назвать другую. Пусть потом выясняют, ищут мифического знакомого. Ведь эта болтушка наверняка уже растрезвонила всем подружкам, с каким шикарным мужиком свела ее судьба.

— Давай еще раз, — пристала к нему Лина. — Я так хотела тебя нашим девчонкам показать.

«Нашла дурака! — чуть не сказал вслух Юрий. — Ишь, губки раскатала. Как бы мне у тебя еще эти дурацкие профили забрать… Вот развелось халтурщиков, на каждом шагу пристают…»

— Покажи-ка мне еще раз ту картинку, — сказал он через некоторое время, когда Лина перестала дуться по поводу испорченной фотографии.

— Не-а, — хитренько прищурилась она. — Так смотри, — и повернулась к нему боком, отведя локон за ухо. — Нравится?

— Очень, — он был вынужден чмокнуть ее в щеку. — Но я хотел бы смотреть на тебя и тогда, когда мы расстаемся.

— Правда? — обрадовалась она. — Возьми. — И протянула испорченное фото. — Меня здесь хорошо видно.

Целый день они таскались по Кремлю. Юрий с переплатой купил билеты в Алмазный фонд и в Оружейную палату, ожидая, когда же у его спутницы наступит пресыщение экскурсиями. Но она, казалось, была неутомима.

А Лину на самом деле захватила богатая экспозиция. Она даже забыла на какое-то время, зачем пришла сюда с Юрием. Она и о его существовании забыла, всецело поглощенная рассказами экскурсовода, и очнулась только у выхода, когда Юрий галантно протянул ей в гардеробе шубку.

— Ну, теперь в ресторан? — предложил он. — Я уже проголодался.

У Лины тоже в животе бурчало от голода. Но Ванечка. Наверное, он не пообедал. Если бы она могла ему позвонить.

— Не знаю… Надо бы маму предупредить, чтоб не волновалась.

— Позвони. Вон, кстати, таксофон.

Лина отвернулась, загораживая спиной диск, и быстро набрала номер. Надо сказать несколько нейтральных фраз, типа: «Не жди, обедай без меня, я задержусь». Что за черт? Почему он не берет трубку? Где Ванька?

Лину охватила паника. Куда он мог деться из запертой квартиры?

К счастью, у Машкиной мамы стоял определитель, и жетончик провалился после переключения сигнала, хотя длинные гудки в трубке продолжались.

Лина через плечо покосилась на Варламова. Он стоял почти вплотную и видел, что автомат уже «слопал» жетон.

— Алло, — капризно протянула Лина. — Мамуль, это я…

«Ванька! Ты где? Возьми трубку!!!»

— Ну, мам… — говорила она так, чтобы Юрий мог слышать, не напрягаясь. — Ну почему? А я хотела… А без меня? — Она вздохнула. — Ну ладно, иду.

— Ну что?

— Лучше бы не звонила. У нас гости. Надо лететь домой.

Надо домой. Срочно. Что она скажет Сергею, если мальчик опять пропадет? Где ей тогда его искать? Лине не терпелось отделаться от Варламова, а он снова намылился ее провожать.

Она вскинула руку, пытаясь остановить машину.

Затараторила:

— Завтра я работаю, встретимся послезавтра.

— Это слишком долго, — вздохнул Юрий. — Я не выдержу. Я все равно буду ждать.

Черт возьми, значит, ей опять придется тащиться через весь город, чтобы через несколько минут стремглав мчаться в обратном направлении.

— На Сходненскую, — громко сказала Лина таксисту и села в машину, захлопнув дверцу перед растерявшимся Юрием.

Она не могла сейчас тратить время на разъезды по лжеадресам! Скорее в Черемушки. Что с Иваном?

— Остановите у метро, — сказала она, когда фигура Юрия скрылась за поворотом. — Я кошелек дома забыла.

Лина торопливо распахнула дверь. Навстречу ей из комнаты вышел сонный Ваня.

— Уже утро? — Он сладко потянулся.

— Нет, вечер. — Лина с облегчением схватила его, крепко прижала к себе. — Я так испугалась. Я тебе звонила, звонила…

— Я не слышал. Мама говорит, что, когда я сплю, меня пушкой не разбудишь.

Еще один день прошел, а он так и не узнал подробно систему хранения и сдачи валюты. Правда, девчонка что-то трепанула насчет сейфа. Он спугнул ее, прикусила язычок. Надо подводить ее к нужной теме поделикатнее. Завтра у них будет слишком мало времени, только поездка в метро, в толчее, там не поговоришь. Значит, и завтрашний день уйдет в минус. Девять, восемь, семь…

Варламов начал обратный отсчет, как перед пуском. Семь дней… Чепуха. Может, бросить эту затею к черту? Разве он сможет организовать такую операцию за неделю? Но в голове стучало навязчивое: «Сто — сто пятьдесят тысяч в день… Три дня… Господи, это же полмиллиона долларов! Никогда больше не попадется в руки такой удачный объект!»

 

Глава 47

Первый прокол

Если бы Лина не обозначила так жестко дни, за которые Варламов был вынужден принять решение, возможно, он и не пошел бы в салон еще раз. Он не любил крутиться на месте предполагаемых событий. Но сейчас было просто необходимо взглянуть на все своими глазами, может, если повезет, он и знаменитый сейф увидит.

Он уже придумал, какой фразой наведет девчонку на нужный разговор.

Смешавшись с остальными посетителями, он медленно переходил из зала в зал, рассматривая выставленную мебель. Его внимание привлек роскошный кабинет из ореха, с изящной резьбой и инкрустацией шпоном. Он так хорошо разместился бы на втором этаже его болшевской виллы. Такая мебель сразу придает солидность своему хозяину, любой вошедший чувствует значимость и весомый интеллект того, кто восседает за этим добротным столом, утопая в огромном кожаном кресле.

Правда, нет смысла заставлять виллу «дровами». Может, и виллы-то скоро не станет… Если он сумеет удачно провернуть эту операцию. Полмиллиона баксов. Тогда вскорости он будет обставлять нехилый домишко где-нибудь под Ниццей, и непременно на побережье, с отрезком собственного пляжа, с парком в английском стиле, с гротом и беседкой-ротондой на вершине холма…

Юрий отогнал заманчивое видение и неспешно подошел к окошку спрятанной за кирпичной стеной кассы. Склонился с заранее приготовленной заговорщицкой улыбкой… и остолбенел.

Сухопарая тетка неопределенного возраста с желчным лицом вперила в него сверлящие глазки.

— Чек давайте.

— Что?

— Выпишите чек, — раздраженно повторила она.

— А… где Лана?

— Не знаю никакой Ланы, — оборвала кассирша.

Вот те раз… Юрий отошел в сторону, огляделся и направился к дежурившей в зале продавщице.

— Скажите, а какая ширина у этой кровати?

— Минуточку. — Она извлекла из ящичка каталог. — Сто восемьдесят пять сантиметров.

— Это много или мало?

— Смотря для чего, — слегка улыбнулась она.

— А вы не знаете, куда вдруг Светлана подевалась? Сейчас подхожу к кассе, а там…

— Мымра! — хихикнула девушка. — А Светка же в декрете. Не знали?

Она с удовольствием смотрела, как вытянулась физиономия этого красавца.

— Не от вас случайно? — фыркнула она.

— Нет-нет, — как можно обаятельнее улыбнулся Юрий. — Моя еще вполне стройненькая. Беленькая такая… на кассе…

— На кассе Ирка сидит, — наморщила лобик девушка. — И еще одна, Наташка, кажется. Но она цыганистая такая…

— А еще?

— Мымра Стервовна. Вы ее видели. Может, вы что-то перепутали?

— Может быть… — Юрий не мог скрыть разочарования и тревоги. — Извините.

— Может, ваша знакомая в бухгалтерии? — подала идею продавщица. — Кажется, там есть Света.

— Наверное…

Он направился к выходу. Глухое раздражение разбухало внутри.

В чем дело? Где девчонка? Похоже, она наврала ему. Но зачем? Они случайно познакомились. И доллары он видел своими глазами, и одета прилично, должна зарабатывать. Он предположил бы, что деньги ей достаются не зарплатой, а от клиентов за сексуальные услуги, но она так отшатнулась от поцелуя. И домой спешит, маму боится… так что этот вариант отпадает. А зачем же ей врать? Может, продавщица что-то напутала? Разве они все знают друг друга? Разные смены, разные дни дежурства… Но вот вопрос: почему в кассе вместо Ланы торчит какая-то «мымра»?

Так и есть! Он опять ждет ее у входа. Хорошо, что она приехала.

Лана вышла из-под арки с радостной улыбкой на лице.

— Ну как дела? Очень устала? — Он взял ее под руку.

Что-то в его тоне заставило Лину насторожиться.

— Давай пройдемся, — предложил он. — Ты же целый день сидишь за кассой, бедненькая.

Неужели он приходил в салон? Лина похолодела. Что, если он решил проверить? Может быть, он расспрашивал о ней? Теперь он ее подозревает. Надо выкручиваться.

— А я сегодня совсем не сидела, — на всякий случай сказала она. — Наоборот, бегала.

— Куда?

— Ну, в ОВИР, паспорта забирать. Нашли девочку на побегушках. А вместо меня сегодня такая вредина сидела, ее все терпеть не могут. Она, наверное, сказала, что меня вообще не знает, да?

Она потерлась щекой о его плечо, пытливо заглядывая в глаза.

Кажется, она угадала. Лицо у Юрия смягчилось, но в глазах по-прежнему сквозило недоверие. Лина решила играть напрямик.

— Ты спрашивал обо мне, да? Спрашивал?

Она говорила с придыханием, изображая счастливое изумление.

Варламов был вынужден утвердительно кивнуть.

— Ты скучал? Приходил ко мне? Ой, как жаль, что мне пришлось мотаться! Зато завтра мы целый день будем вместе, правда?

Лина заглянула ему в глаза. Так трудно понять по этим серым холодным льдышкам, о чем он сейчас думает.

Лину охватила паника. Верит — не верит, знает — не знает, понял — не понял… Вот гадай теперь, словно на ромашке.

Всю дорогу в метро она безостановочно болтала о предстоящей поездке в Италию, о том, какие вина надо непременно попробовать, какие наряды прикупить, стоит тащиться в шубе или в Италии жарко, может быть, надеть кожаный плащ?

Юрий вполуха слушал эту пустую трескотню, понемногу раздражаясь. Хоть бы словечко сказала из того, что его интересует.

И она сказала. Только совсем не то, на что он рассчитывал.

— Ты знаешь, а я с напарницей поменялась, — сообщила Лина уже у самого подъезда. — Теперь у меня целых три дня свободных, а потом два подряд отработаю. Ты что, не рад?

— Рад, — с трудом выдавил Варламов. Еще три дня впустую. Семь минус три… Да стоит ли, право, пороть горячку? Но он надеялся на фортуну и еще на свои выдающиеся способности моментально просчитать наиболее точный вариант и спланировать всю операцию в деталях буквально за несколько часов.

На этот раз девчонка послушно подставила губы под прощальный поцелуй, улыбнулась, быстро глянула на окна и поспешила домой, торопливо назначив время следующей встречи.

Проводив взглядом ее хрупкую фигурку, Варламов не спешил уходить. Странное глухое беспокойство теребило душу. Он уселся на детскую карусель напротив подъезда и стал ждать.

Наверху в одном из окон зажегся свет. Седьмой этаж. Возможно, это ее окно…

Из соседнего подъезда вышел парень с бультерьером на поводке. Юрий подошел к нему.

— Слышь, друг, я тут одну девушку ищу, может, знаешь?

— Какую?

Парень смотрел неприветливо. Он сам чем-то смахивал на свою псину — такое же злобное выражение на лице.

— Светлана… Кажется, на седьмом живет…

— А яйца потерять не боишься? — осведомился парень.

— Чего? — оторопел Варламов.

— А ничего. — Он чуть ослабил поводок, и бультерьер со злобным рычанием приблизился к Юрию. — К нашим девкам забудь дорогу, понял?

Он понял. Не стал вдаваться в дальнейшие объяснения и поспешил ретироваться. Видимо, свирепый сосед сам ухлестывает за Ланой. По крайней мере, он убедился, что девчонка не врет. Но окончательно отбросит все сомнения он только после того, как лично увидит их служебные помещения, знаменитый заманчивый сейф, а главное, узнает систему охраны.

И на все это ему остается чистых четыре дня.

 

Глава 48

Что дальше?

Лина лихорадочно металась в поисках выхода. Что-то не складывалось так гладко и просто, как ей казалось раньше. Лихой изящный план начинал давать сбой.

Как ей удастся вынудить Варламова действовать? Он должен быть уверен, что все легко и доступно.

Девочка-простушка выдает любимому всю схему хранения и сдачи денег, называет сумму, день и час, когда валюту повезут в банк, просит зайти за ней после работы, обещает сама открыть служебную дверь, чтобы не скучно было ждать инкассаторов. По ее расчету, он должен был клюнуть, не задумываясь.

Но вот дальше… Дальше все было в плотном тумане.

Она так погрузилась в тяжелые размышления, что не сразу услышала тихий тоскливый плач Ванечки.

Он сидел у телефона с трубкой в руке и размазывал по щекам слезы.

— Теть Лин, ты не будешь ругаться?

— А что случилось?

— Я хотел маме позвонить… Нажал, а тут какие-то циферки вылезли…

В окошечке определителя горел незнакомый телефонный номер. Перед ним стояла цифра один.

— Ну давай разбираться. — Лина взяла лежавшую рядом с аппаратом инструкцию. — Что именно ты нажал?

— Два… пять… один…

Лина перелистала книжечку. Похоже, это память исходящих номеров. Вот эта кнопочка покажет время звонка…

«05.30» — высветилось в окошке.

Полшестого утра… Да это же домашний телефон следователя. Сергей звонил ему тогда именно в половине шестого. А после этого они считали оставшиеся им часы…

Лина быстро вернула номер и списала его на бумажку.

Сама судьба дала ей в руки необходимую ниточку.

— Алло, — отозвался на том конце провода капризный женский голос.

— Можно Геннадия?

— А кто это? — насторожилась женщина.

— Я по делу…

— По делу на работу звоните, — раздраженно сказала она и спохватилась: — А как вас зовут?

— Дайте, пожалуйста, рабочий телефон.

— Как вас зовут, девушка? — настойчиво допытывалась жена.

— Это меня, Мусик? — послышался в трубке мужской голос. — Девушка? А ты ревнуешь?

— Вот еще!

— Ревнуешь… — Геннадий довольно хохотнул и сказал: — Слушаю.

— Я знакомая Сергея Грачева. Мне необходимо с ним срочно увидеться, — торопливо выпалила Лина. — Пожалуйста, это очень важно.

— Сергей Грачев, — внушительно сказал Геннадий, — подозревается в особо тяжком преступлении, и свидания с ним запрещены.

— Так разрешите! — Лина чуть не топнула ногой. — А за это я вам помогу.

— Вы и так обязаны оказывать помощь следствию. Это ваш гражданский долг.

— Ах так? — Она оглянулась на Ваню и прикрыла трубку рукой. — А я могла бы устроить так, чтобы вы взяли с поличным… прямо на месте… всех… Тогда вы убедитесь, что Сергей не имеет к этому отношения.

У Дементьева пересохло в горле.

— Когда? — просипел он. — Где?

— А вот это я скажу только Сергею.

— Ну ладно, — сдался Геннадий. — Завтра приходите в прокуратуру, я выпишу пропуск.

Пусть заявится, он не выпустит ее из кабинета, пока она не расскажет ему все, что ей известно. Видимо, она тоже связана с бандой.

— Нет, — возразила Лина, — встретимся прямо там. Где он? В Бутырке? Значит, у входа.

— Мне надо знать, на чье имя выписывать пропуск. Фамилия, имя, отчество.

«Сейчас срочно по компьютеру установить адрес и выслать к ней наряд…»

«Держи карман шире!» — подумала Лина.

— Я приду с паспортом. Сразу и напишете.

Она вырвала у Дементьева согласие и облегченно вздохнула. Завтра она успокоит Сергея, пусть не думает, что она сидит сложа руки. Он должен обрадоваться, когда узнает, как ловко она все подстроила.

А потом назовет следователю время и место, где ему устраивать засаду на бандитов. И расскажет ему правду о Юрии Варламове. Один и тот же человек знаком с двумя жертвами — тут даже дубу понятно, что именно он организатор ограбления.

Лишь бы Варламов рискнул…

…Шаги гулко отдавались в пустом коридоре. С лязгом хлопнула тяжелая железная дверь… Поворот… Еще одна дверь…

Лина спиной чувствовала дыхание охранника. Он проводил ее в пустую комнату с прикрученным к полу столом и такими же стульями и остался у двери.

Томительно-длинное ожидание… и снова по коридору шаги…

Сергей!

Он вошел в комнату и замер, глядя на Лину.

Руки за спиной, плечи ссутулены. На похудевшем лице вновь пробилась тонкая щетинка усов.

Кто эта стильная девушка в дорогой шубе? Неужели Лина?

Она стремительно шагнула к нему, хотела обнять.

— Назад, — властно остановил ее охранник.

Он отомкнул ключом наручники, и Сергей стал растирать кисти.

— Зачем ты пришла? — глухо спросил Сергей. — А с кем он?

— Все в порядке, — торопливо заверила Лина. — Все просто великолепно.

— Называйте имена полностью, — вмешался охранник. — Иначе я прекращу свидание.

— Извините, — обезоруживающе улыбнулась ему Лина и повернулась к Сергею. — Ты удивлен? Я хорошо выгляжу?

Сергей глядел на нее с недоумением.

— У меня такой рома-ан… — протянула Лина, часто моргая глазами. — Он такой блондин, глаза серые, В Перове живет. Это я для него принарядилась.

Сергей похолодел. Она намекает на Юрия? Познакомилась с ним? Зачем?

— Это имя можно не называть? — она кокетливо повернулась к охраннику.

Тот промолчал, сохраняя каменное выражение лица. В глубине души ему стало даже жаль арестованного. Стоит мужику попасть в переплет, как эти дряни тут же находят замену. И еще на свиданки являются, чтобы помучить. Шлюхи.

— Я тебя очень прошу, — выдавил Сергей. — Прекрати с ним встречаться. Это добром не кончится.

У Лины озорно заблестели глаза.

— Почему? Я ему очень понравилась. Я ведь теперь кассиром работаю в итальянском мебельном салоне. Думаю, что через несколько дней он меня со своими друзьями познакомит…

— Ты с ума сошла! — ахнул Сергей. Она изо всех сил старается казаться веселой и бесшабашной, а в глубине глаз… Да, он ясно видит: страх. Она запуталась, заигралась. Дурочка! Авантюристка! Если бы он был на свободе…

Боже, это она ради него заварила такую кашу!

— Ты не рад за меня? — спросила Лина. — А я собиралась денька через три и Геночку с ними свести. Мы бы так здорово все вместе повеселились.

— Слушай меня внимательно, — холодно процедил Сергей. — Если ты меня хоть капельку любишь, то немедленно прекратишь этот свой дурацкий… роман.

Она упрямо мотнула головой:

— Ни за что.

Охранник недобро глянул на Лину и стиснул челюсти.

Сучка. А этот фраерок еще унижается, упрашивает ее не крутить хвостом, пока он тут нары проминает. Хватит. Поговорили. На его месте он бы выбросил эту стерву из головы.

— Свидание окончено.

И на запястьях Сергея снова сухо щелкнули наручники.

 

Глава 49

Сказки дядюшки Римуса

— Геннадий Иванович, с вашим подопечным неладное что-то творится, — доложили Дементьеву. — Трясется весь, рычит. Не то заболел, не то «косит».

— Доктора требует?

— Нет, вас. На допрос просится. Немедленно. А на больного все-таки похож: вырвало его за обедом.

— Ну, это еще не показатель. Кормили-то небось не пирогами?

— Синий весь. Как бы не сотворил над собой чего.

— А что говорит?

— Говорит — чрезвычайная информация. Изложит только следователю Дементьеву лично.

— Ладно, еду. Это, пожалуй, быстрее будет, чем везти его в прокуратуру.

Геннадия и самого охватила нервная дрожь. Что-то случилось. Он терялся в догадках.

Не обманулся ли он в своем доверии к Грачеву?

А вдруг тот все же совершил это тяжкое преступление? Наплел ему с три короба, а теперь под влиянием тюремных будней решил покаяться.

Может, к этому был какой-то толчок? К примеру, увидел на соседних нарах кого-то из подельников и понял, что тот его заложит, да еще сделает «паровозом». И лучше уж самому все рассказать, первому…

Почему-то от этого предположения Геннадию стало больно. Почти физически. Точно пырнули его в солнечное сплетение маленьким «перышком».

Но больно задевало не то, что его смогли обвести вокруг пальца. Нет, мучило другое: очень не хотелось верить, что Сергей все-таки оказался подонком. Ну просто очень не хотелось.

Оказывается, те новые отношения, которые едва-едва возникли между ними, стали Дементьеву дороги. Какая-то мужская общность, единомыслие, суровое, без всяких сантиментов, взаимопонимание.

Так уж получилось, что по жизни Геннадий был лишен настоящей мужской дружбы. Скорее всего, по собственной вине. А то, что родилось недавно в его рабочем кабинете, могло бы — он чувствовал — со временем перерасти в дружбу. Конечно, лишь при известных обстоятельствах: если бы с Сергея удалось снять обвинение.

Вот этого — эфемерного, едва родившегося — ему и было безумно жаль.

Пусть, пусть Грачев окажется невиновен!

Перед тем как приступить к допросу, Дементьев переговорил с охранником, присутствовавшим при свидании Грачева с Бахоревой. И почувствовал облегчение. Вот, оказывается, в чем дело! Бабенка хвостом вильнула, потому заключенный и не в себе. Что ж, бывает. Не он первый, не он последний.

Едва лишь за конвойным захлопнулась дверь, Сергей барсом метнулся к Дементьеву, схватил его за плечи. Затряс что было сил:

— Ты обязан, обязан ей запретить!

— Здрасте, я ваша тетя, — отцепил его руки следователь. — Сейчас прямо и побежал. Буду улаживать твои личные дела.

— Личные?!

Тут Грачев опомнился. Заморгал виновато:

— Прости, Геннадий. Я и правда не в себе. Чуть с ума не сошел, пока тебя дожидался. Сто раз мысленно тебе все изложил, так что сам уже поверил, будто ты все знаешь.

— Ну, кое-что знаю. Девушка тебе изменила.

— А! Доложили!

Сергей вдруг стал хохотать — нервно, болезненно, совсем не так, как на первом допросе, когда хохмил в свое удовольствие.

— Агентура… о-хо-хо… донесла… Болтун — находка для шпиона. Штирлиц — Мюллеру: примите шифрованную радиограмму, хо-хо-хо…

Так смеялся, что на глазах выступили слезы, и вдруг оборвал эту истерику, замолк.

— Радиограмма-то была шифрованной, герр Мюллер, — отрывисто произнес он. — Никакая девушка, Геннадий, мне не изменяла. Она вступила в игру с убийцей. Авантюристка.

— С каким убийцей?

— С каким, с каким! С Варламовым.

— Не понял.

— А ты врубись. Постарайся. Полина решила спровоцировать его на новое преступление. Подобное предыдущему. По той же схеме, понимаешь?

Следователь побледнел:

— Ты хочешь сказать…

— Ну да! Решила стать подсадной уткой, дурочка. Геннадий, ты обязан ее остановить!

— Н-да… Это, пожалуй, уже не твои личные дела.

— Ну так иди действуй! Чего стоишь?

«Как он похож на мать, — подумал Дементьев. — Надежда Егоровна точно так же требовала: идите ищите, чего расселись! Нравятся мне Грачевы, мы могли бы дружить семьями».

— Присядьте, Сергей Николаевич, — произнес он рассудительно. — Такие дела, Сережа, с бухты-барахты не делаются. Торопливость нужна, как говорится, при ловле блох.

— Хорошенькие блохи…

Как раз этой кусачей нечисти в его камере хватало: давно, видно, в Бутырках не проводили дезинсекцию. Все тело зудело от клопиных — или еще чьих там? — укусов, а когда начинал нервничать, кожа чесалась вдвойне. Драл ее ногтями, порой до крови.

Но какие это все мелочи по сравнению с укусом такого скорпиона, как Варламов. Лина подвергает себя жуткой опасности. А значит, одновременно и Ванечку. И делает она это ради него, Сергея.

Получается, что на нем и лежит вся ответственность. Надо срочно вмешаться, но у него связаны руки. И в буквальном смысле, и в переносном. Одна надежда — на Геннадия.

А тот вроде готов помочь. Не случайно же он только что назвал его Сережей. От Грачева этот нюанс не ускользнул.

— Значит, так. Оформим это в виде твоего заявления. Официального.

— Бумажки, — скривился Сергей. — Кому они нужны?

— Не помешают. Можешь меня считать бюрократом, но у тебя свои методы, у меня — свои. А протокольчики — они могут однажды очень даже пригодиться.

— Ну и пиши сам. У меня рука еще болит.

— Значит, Полина Бахорева хочет вынудить Юрия Варламова действовать по отработанной им схеме. Какова эта схема в подробностях?

— Да простая она, в общем. Он охмуряет девушку. Тогда — Катю, теперь — Лину. С той разницей, что одна была кассиршей в обменном пункте, вторая — в мебельном салоне.

— Погоди… она же числится на конном заводе, зоотехником.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда. Свидание-то она оформляла с паспортом. Дальнейшее — дело техники.

— А! Я думал — выследили ее.

Следователь почувствовал, что краснеет.

— Честно говоря, я хотел. Не получилось. Улизнула.

Он ждал, что Сергей скажет в его адрес что-нибудь язвительное, но тот лишь нахмурился:

— Вот это и опасно. Возомнит, что все ей удается, и… заиграться может. Мебельный салон — это игра. Роль. Для Варламова.

— Адрес салона?

— В том-то и дело, что не знаю. Она намеками говорила.

Следователь вздохнул:

— Хочешь не хочешь, Сергей, а придется тебе назвать место, где она прячется. Иначе я бессилен что-либо предпринять.

— А слежка за Варламовым?

— Ты начитался иностранных детективов, Сережа. А мы — отечественная бюджетная организация. У нас нет ни средств, ни людей, чтобы приставлять шпика к каждому встречному. Наблюдение за Варламовым никто мне не санкционирует. Ведь против него нет ничего. Ни-че-го, понимаешь?

— Совсем ничего? До сих пор?

— Совсем. Абсолютно чист. Не могу же я сам бросить работу и дежурить день и ночь у его квартиры? Если б мы знали — хоть приблизительно — время предполагающегося налета, тогда да. Я бы вызвал группу.

— Такую же, как меня ловила в метро?

— Да.

Сергей вздохнул:

— Хреновые тогда наши дела.

Дементьев понурился: ему наступили на больную мозоль. Но что спорить — Грачев был стопроцентно прав.

А задача теперь гораздо сложней и важнее: не только захватить преступников, но и спасти человеческую жизнь. Причем, возможно, не одну.

— На этот раз проколов быть не должно, — Дементьев словно извинялся перед Сергеем за то, что не смог поймать его тогда у «Ботанического сада».

— Не должно, — согласился Грачев. — Ладно. Записывай адрес. Они живут в Новых Черемушках.

Он продиктовал адрес родителей Маши, подробно объяснил, как добраться.

— Но она дверь никому не открывает. Отзывается только на такой вот ритм. — Он постучал по столу: тук-тук, тук-тук-тук. — Это условный сигнал.

— Мальчик тоже там?

— Конечно.

— С кем же он остается, когда она… роман крутит с этим Варламовым? — спросил Дементьев.

— Подколол, да? Ладно, квиты. А Ванечка — он умненький. Может один посидеть, пальцы в розетку не тычет. Когда пойдешь к ним?

— Сегодня же, не волнуйся.

— Отговори ее, слышишь? Только по-умному, она упрямая. И приключения любит. Не дави на нее, а как-нибудь так… хитростью.

— Еще чего-нибудь передать?

Сергей опустил глаза, замкнулся.

— Не смущайся, не для протокола, — по-доброму улыбнулся следователь.

— Ну передай, что я… я ее…

— Смысл понятен. А сформулирую, так и быть, сам. Уж доверься.

Конвойный увел заключенного, и Дементьев остался в одиночестве.

«Отговорить? — подумал он. — Да, необходимо отговорить девчонку от опасной затеи. А что, если?.. Она ловкая, смелая. Если действовать сообща, соблюдая осторожность, то может… Сережку-то надо как-то вызволять».

Глаза его на миг загорелись азартом, что было для Дементьева совсем не характерно, но он тут же охладил себя.

Нельзя. Вовлекать гражданских лиц в подобные мероприятия запрещено. Это противоречит инструкции. И она, инструкция, права. Дело связано с неоправданным риском…

 

Глава 50

Не корысти ради

— Ты ходила на свидание? — вдруг спросил ее Ванечка.

— С чего ты взял?

— Не ври! — набычился мальчик. — Я сам слышал. С дядей Сережей. Вы там гуляли, а меня дома заперли. Так нечестно!

Черт возьми, вот уж «ушки на макушке».

— Понимаешь, туда, где сейчас дядя Сережа, детей не пускают, — как можно таинственнее сказала Лина.

— Это куда? — допытывался он. — В бутылку? А как он туда поместился?

— Это не настоящая бутылка. — Лина понизила голос. — Это такой опыт, эксперимент. Очень секретный. О нем никому рассказывать нельзя.

— Это для разведки? — У Ивана глаза загорелись. — Или для космоса?

Лина приложила палец к губам и оглянулась.

— Тсс… Больше ни слова.

Ваня понимающе кивнул, но у него на языке крутилось еще много вопросов. Просто распирало его от любопытства.

И вдруг… Не может быть!

Условный звонок. Раз-два, раз-два-три… Это она научила Сергея так звонить.

Лина торопливо распахнула дверь, и радостная улыбка сползла с ее лица.

На пороге стоял следователь Дементьев.

— Наконец-то… А то я чуть не заплутал, все дома вокруг одинаковые.

Он шагнул по-хозяйски в прихожую, аккуратно повесил на вешалку куртку, разулся.

Лина в полном ступоре смотрела на него.

Выследил! Но как? Она так здорово увернулась от него, выйдя из Бутырки. Не хотела раскрывать карты раньше времени. С какой скоростью она мчалась за трамваем, и как здорово сомкнулись двери прямо перед растерянной физиономией Геннадия.

И вот теперь его очередь наслаждаться ее ошалелым видом.

— Если гора не идет к Магомету… — Он мельком глянул в зеркало и пригладил волосы. — Можно чайку? Продрог, пока до вас добрался. А где Иван?

Ваня высунулся из комнаты и вежливо поздоровался.

— Похож… — По лицу Дементьева пробежала тень.

— Ну что ж, проходите, — запоздало пригласила Лина и пошла на кухню.

Черт, руки дрожат, никак спичку не зажечь.

Зачем он явился? Будет ее допрашивать? Надо попросить, чтобы хоть не при ребенке. Он ее тоже подозревает? Еще, чего доброго, арестует как соучастницу. Вот влипла. И откуда он знает про Ваню?

А следователь не спешил давать ответы на ее вопросы. Он достал зажигалку, включил под чайником газ, закурил и уселся на табурет.

«Ну и вкус у Сергея, — подумал он, скользнув взглядом по Лининой фигуре. — Тощая, взяться не за что… Никакой тебе сдобной аппетитности».

— Я бы сама вам позвонила. Честно. Только позже, — не выдержала Лина.

— Я знаю, — кивнул он. — Потому и пришел. В таких делах, девочка, нужно советоваться со знающими людьми, а не лезть наобум. Да не смотри ты на меня, как на врага народа, меня Сергей попросил вмешаться.

— Если вы пришли меня отговаривать, то зря время тратите, — сказала Лина. — Знающий! Как же! Схватил невиновного и измывается над ним! Герой! — Она его совсем не боялась, этого следователя. — Конечно, его легче было поймать, чем настоящих убийц, он сам вам сдался…

— Полегче, полегче.

— Правда глаза колет? Пока вы там в кабинете посиживаете, я сама все организую. Вам только взять останется тепленьких… Может, хоть тогда что-нибудь поймете.

— Не «я», а «мы», — внушительно оборвал ее тираду Дементьев. — Мы организуем. Надо, чтобы комар носа не подточил. И факты нужны, факты и улики. Сейчас напишешь заявление.

— Ничего я писать не буду!

— Да ты дослушай. Напишешь, что подозреваешь этого… Варламова. На основании заявления я устраиваю следственный эксперимент, а ты письменно даешь согласие на участие в нем. И каждый шаг протоколируется. Ясно? После каждой встречи с Варламовым отчет. Что сказала, как он отреагировал…

— Бумажки вы писать умеете, — разозлилась Лина. — А вот бандитов ловить…

— Может, научишь? — спросил Геннадий. — То-то… А без бумажек, кстати, у меня не будет основания снять обвинение с Сергея.

— А вы… — Лина чуть не задохнулась. — Вы верите, что это не он? Верите?

— Верят в Бога, — насупился следователь. — А я доверяю. — И добавил: — Фактам. И логическому анализу.

— И дедуктивному методу, — не сдержалась Лина.

Сидит здесь перед ней… Гладенький, самодовольный, дует на горячий чай. Во всем обжечься боится. Рассуждает о фактах и логике… а Сережа там, в тюрьме.

Да, но чтобы вызволить его оттуда, ей придется включить в свою игру и этого типа.

Лина вздохнула и принялась рассказывать Дементьеву свой план.

Он то и дело прерывал ее, уточнял, делал в блокноте пометки. Вот зануда.

Хотя, если честно, некоторые его замечания были не лишены смысла. Вот хотя бы то, что Варламов не организует налет, пока не увидит все своими глазами.

— Он умный, — с ненавистью сказал Геннадий. — И осторожный. Сколько напакостил, а не попался.

Умный преступник. Что может быть хуже для следователя, который не желает считать себя дураком? Добраться бы до него, усадить на стульчик, лампу в глаза и спросить: «Ну что, доумничался?»

Дементьев пришел в ужас, когда услышал, как по-дилетантски хотела все провернуть Лина. Тогда точно упустили бы их, спугнули добычу. Банда продолжала бы действовать, добавляя их «конторе» один «висяк» за другим.

— Значит, так, — подытожил Дементьев. — Без совета со мной ни шагу. Завтра идешь на встречу, пишешь отчет, опускаешь в свой почтовый ящик. Мой человек достанет оттуда и принесет. А я позвоню тебе вечером.

— А вы чем будете заниматься? Отчеты подшивать?

— Утрясу кое-что, — ответил он. — На работу тебя устрою.

— В прокуратуру?

Он великодушно пропустил ее реплики мимо ушей. Перед глазами уже вырисовывалась заманчивая картина хитроумной западни. Преступники пойманы с поличным, ему повышение и благодарность в приказе… Нет, не корысти ради он идет на это, а из профессионального чувства долга. Ведь он обязан любым путем установить истину.

— В мебельный салон пойдешь работать. — Он потер ладони. — Будет у нас полная достоверность.

 

Глава 51

Инсценировка

Однако это оказалось не так просто. Прошли те благословенные времена, когда руководители любого ранга с готовностью предоставляли в полное распоряжение «соответствующих органов» все, в чем те нуждались. Начинающийся капитализм этого не признавал, всякий нажим расценивал как посягательство на свою свободу.

— Они находятся на территории Российского государства! — кипел от возмущения Геннадий. — И обязаны подчиняться нашим законам.

— Они подчиняются, — разводил руками чиновник, курирующий расположенные в столице инофирмы. — Но оказывать нам содействие не обязаны. Это может быть только одолжение с их стороны. Так что договаривайся сам. Я нажать не могу.

— Пригрозите, что отнимете лицензию. Это же черт знает что!

— Я обещаю позвонить их директору и проинформировать. И это все.

— И на том спасибо, — буркнул Дементьев.

Он вышел из мэрии и направился в этот чертов салон.

Директора охраняют, словно принца крови… Пока пробьешься, семь потов сойдет. К счастью, на российских сотрудников еще действовала магическая «корочка» прокуратуры.

— У вас десять минут, — предупредила секретарша.

Геннадий набычился и, полный решимости вырвать из глотки согласие, шагнул в кабинет.

Молодой холеный сопляк едва повернул голову в его сторону — трепался по радиотелефону.

— Вам звонили обо мне из мэрии. Я старший следователь городской прокуратуры…

— Да, меня предупредили.

— У нас есть сведения, что на ваш магазин готовится вооруженный налет. Мы должны организовать…

— У нас достаточно мощная система охраны… — оборвал его директор салона. Но, подумав, добавил: — Но, конечно, мы не откажемся от вашей помощи.

«Сейчас я должен кланяться и благодарить», — зло подумал Дементьев.

— Для чистоты подготовленной нами операции просим вас оказать содействие. — Он достал из папки и положил на стол бланк официального запроса. — Наша сотрудница должна несколько дней играть роль вашего кассира.

— Я должен согласовать это с моим итальянским начальством.

Снова коридор, снова кабинет и горячий спор на двух языках.

«Имидж… Престиж фирмы… Бросит тень… Материальные ценности…» Фу! Надоело!

— Вот когда вас ограбят, — мстительно сказал Геннадий и поднялся, — к нам не обращайтесь. Пусть ваша «коза ностра» с нашей мафией разбирается.

Это итальянец моментально понял без перевода. Потом они примирительно жали друг другу руки, инструктировали под подписку о неразглашении кассиршу и двух охранников, осматривали подсобные помещения у черного хода.

— Вот в эту комнату принесите сейф, — сказал Дементьев.

Надо же, и сейф приволокли из бухгалтерии. Массивный, вместительный. Геннадий прикинул, сколько пачек надо уложить в него, чтоб создать видимость «бешеных денег». Не забыть сегодня же заказать у ребят «куклы».

— Никого постороннего сюда не пускать, — распорядился Дементьев. — За полчаса до конца рабочего дня наша девушка сядет за кассу. Потом пройдет через эту дверь, проведет с собой еще одного человека. Вы, — кивнул он кассирше, — будете считать с ней деньги. А вы, — повернулся к охранникам, — лениво зевать и смотреть в потолок.

— Она придет с бандитом? — испуганно спросила кассирша. — А если он нас сразу…

— Это не бандит, — заверил Геннадий. — Очень милый молодой человек. Просто проверка. Если он вам поверит, то поверят и остальные… Так что вы постарайтесь играть для него понатуральнее.

Этот «аппендикс» у служебного входа как нельзя лучше годился для задуманной операции. От остальных помещений он был отгорожен железной дверью и раздваивался т-образно, давая возможность разместить засаду.

«Золотая голова. Все учел, — не мог не похвалить себя Дементьев. — Надо напомнить руководителю опергруппы насчет видеокамеры».

В тот же вечер он позвонил Лине.

— Все готово. Завтра скажешь, что напарница заболела, придется выйти на работу. Пусть зайдет за тобой в салон.

— Я поняла.

Лина почувствовала, что голос ее дрожит. Все готово. Завтра, послезавтра… а там… Скорей бы уже!

…Этим проведенным с Линой днем Варламов был доволен. Наконец-то! Маленькая дурочка сама попросила за ней зайти. Бросила небрежно:

— Подождешь меня, пока мы выручку подсчитаем. А то мерзнешь на морозе, бедненький…

Итак, завтра…

— Приготовиться, объект на подходе, — предупредил по рации оперативник из группы наружного наблюдения.

Лина вдруг почувствовала, как задрожали руки и нестерпимо захотелось в туалет.

Второй оперативник, переодетый в форму охранника, почти втолкнул ее в тесное помещение кассы и встал у ведущей в подсобку двери.

Юрий Варламов в прекрасном настроении неспешно шел к салону от станции метро. Он явился даже раньше назначенного срока.

Весь день он сдерживал себя, чтобы не отправиться туда днем, но потом благоразумно решил, что если будет слишком часто там мелькать, то привлечет внимание к своей персоне. Он помнил инцидент с менеджером, а в его планы не входило, чтобы хоть кто-то запомнил его. На этот случай массивные, чуть затемненные очки украшали его физиономию, придавая солидность и слегка меняя лицо.

Лина уселась за кассовый аппарат и раскрыла книжку, стараясь не смотреть из окошечка на торговый зал.

Что там написано? Чушь какая-то. Она уже в который раз вчитывалась в одни и те же строчки и никак не могла уловить смысл.

Юрий, вальяжно посматривая по сторонам, не спеша приближался к кассе.

— Привет!

Лина вздрогнула. Хотя она и ждала этого, все равно его голос прозвучал неожиданно. Она подняла голову от книжки.

— А, это ты… — и расплылась в улыбке.

— Тебе еще долго?

Он окидывал цепким взглядом зал.

Все спокойно, тихо и безмятежно. Продавщица у стенда занята с покупателем. Несколько парочек прогуливаются вдоль мебельных гарнитуров, как в музее. Какой-то мужчина в убогой одежде пялится, раскрыв рот, на кресло в стиле барокко.

— Ой, я сейчас… Подожди, ладно?

Девчонка засуетилась. Она вся просто светилась глупой радостной улыбкой. Раскрыла внутреннюю дверцу и крикнула в глубину подсобки:

— Лидия Ивановна, подмените меня, пожалуйста!

В кассу протиснулась уже знакомая Юрию «мымра». Она мельком глянула на него и недовольно пробурчала:

— Опять твои ухажеры, Светлана. Ходят, отвлекают. Смотри, я в последний раз…

«Да уж точно, наверное, в последний…»— подумал Юрий.

Лина суетливо раскрыла ящички кассы, затараторила, передавая напарнице выручку.

— Иди, иди уж, — отмахнулась та. — Без тебя разберусь.

Лина оглянулась и заговорщицки махнула ему рукой.

— Иди сюда, только тихо, я эту дверь открою.

И в глухой дверце рядом с кассой щелкнул замок.

Обшарпанный мужичок в глубине зала проводил Юрия глазами, отогнул борт куртки и сказал в рацию:

— Объект прошел в помещение.

По другую сторону двери скучал охранник.

— Почему посторонние?

— Сашенька, это ко мне, — защебетала Лина. — Ну будь другом…

Она потянула Юрия за собой по длинному, раздваивающемуся коридору.

Слева дверь… справа еще одна… поворот… Он цепко фиксировал в памяти все мельчайшие детали. В какой же из этих комнат находится сейф?

Лина толкнула последнюю дверь, прямо напротив застекленного проема, ведущего в помещение охраны.

— Проходи сюда. Чаю хочешь?

Юрий мельком отметил, что охранник за стеклом даже не повернул головы в их сторону. Он сидел, закинув ноги на спинку стула, и пялился в работающий телевизор. Короткий десантный автомат лежал на столе на довольно приличном расстоянии. Если резко вскочить — не сразу это оружие схватишь…

Он усмехнулся уголками губ — бардак.

В небольшой комнате первое, что бросилось ему в глаза, — это сейф. Громоздкий, массивный, он занимал собой весь угол. Рядом с ним висела на вешалке знакомая лисья шубка, а на соседнем столе по-домашнему пыхтел электрический чайник.

— Вот сушки есть, варенье… — Лина поставила на стол чашки, достала из тумбочки припасы. — Садись.

— Подожди, — помедлил он. — Руки помою. Где у вас тут…

— Там, — махнула рукой Лина. — Сверни по коридору.

Охранник за стеклянной стеной, не поворачиваясь, сообщил в рацию:

— Пошел в клозет. Проводит рекогносцировку.

Варламов слегка нажимал на ручки дверей. Заперто. Заперто. Совершенно глухой аппендикс… Какая удача!

Он сполоснул руки в мужском туалете, отметив про себя роскошный импортный кафель и дорогую сантехнику, просушил ладони под феном и направился обратно.

Он уже без труда ориентировался в этом помещении. От стальной двери, ведущей в торговый зал, у которой скучал на стульчике охранник, коридор раздваивался. Одну сторону он изучил — туалет и пара запертых пустых комнат, в другой стороне — внутренняя дверь в кассу, еще одна закрытая дверь, кабинет с сейфом и комната охраны.

«Не заблудятся, — усмехнулся он. — Здесь делать нечего… Даже план можно не рисовать».

Девчонка повисла у него на шее, прильнула к губам.

— Я так соскучилась. Ты почему меня сразу не поцеловал? — капризно спросила она.

«Вот черт! Отвлекся. Я же пылкий влюбленный…»

И Юрий компенсировал свою ошибку долгим страстным лобзанием.

Ровно в двадцать ноль-ноль прозвенел оглушительный звонок.

Варламов машинально глянул на часы.

— Еще немножко придется подождать, — уловила его движение Лина.

Мымра, то бишь Лидия Ивановна, вошла в комнату в сопровождении охранника, покосилась на Юрия и стала выкладывать из плоского чемоданчика доллары.

Варламов галантно приподнялся и представился:

— Георгий Иванов. Я сотрудник АПК.

Лина еле смогла скрыть изумление. Вот жук! Хитер! Ищите потом мифического Иванова, перетряхивайте весь штат переводчиков в агентстве печати «Новости». Наверняка найдете парочку.

— Очень приятно, — буркнула «мымра» и протянула руку лодочкой.

Варламов склонился и, как истинный джентльмен, запечатлел поцелуй.

Взгляд у «мымры» помягчел.

— Мне выйти? — тактично осведомился Юрий. Ему больше всего на свете хотелось сейчас заглянуть в сейф, но было необходимо создать видимость совершенно незаинтересованного лица, чтобы не вызвать подозрений.

— Саш, ну что он там будет стенку подпирать? — умоляюще сказала Лина. — Я за него ручаюсь.

Охранник смерил Юрия оценивающим взглядом и решил:

— Ладно, пусть сидит.

Доллары, доллары… Доллары!

У Варламова внезапно вспотели ладони. Он старался спрятать свой загоревшийся от такого зрелища взгляд.

Впрочем, то, что происходило перед его глазами, выглядело вполне будничным делом.

Две кассирши, склонившись над столом, шевелили губами и быстро пробегали пальцами по купюрам. Мелкие столбики цифр заполняли лежащие перед ними ведомости.

— Пересчитай эту, — придвинула к Лине очередную пачку Лидия Ивановна. — Не сходится.

Лина раскраснелась, даже капельки пота выступили на курносом носике. Никогда в жизни ей еще не приходилось считать такие суммы.

— Сто пять четыреста двадцать, — наконец подытожила Лидия Ивановна и открыла сейф. — Плюс вчерашние… — она заглянула в ведомость, — девяносто восемь пятьсот…

Она расписалась в ведомости и положила деньги в сейф.

Варламов на долю секунды увидел до половины заполненные пухлыми пачками полки.

— И не боитесь такие деньги здесь оставлять? — на всякий случай спросил он.

— А чего? — хмыкнул охранник. — А мы на что? — и небрежно погладил висящую на поясе кобуру.

— Да бедлам, молодой человек, бедлам, — повернулась к нему «мымра». — Вот и завтра опять не заберут.

— Послезавтра только, в двадцать тридцать, — заметил охранник. — На инкассаторской перевозке экономят… — Он презрительно сплюнул.

— Не тебе рассуждать, — оборвала его «мымра». — Вот потому и сейф ломится, что копейки считают. Копейка рубль бережет.

— А чего его беречь? Он деревянный. Только на растопку, — усмехнулся охранник.

— Ты когда последний день работаешь? — уточнила Лидия Ивановна, когда Лина надевала шубку.

— Послезавтра, — она быстро глянула на Варламова. — А потом вещички собирать…

Она мечтательно закатила глаза и повисла у него на шее, не стесняясь присутствующих.

— Ты меня будешь ждать из Италии? — спросила она у Юрия.

— С нетерпением, — заверил Варламов.

— Ну да… Заведешь еще кого-нибудь, — она погрозила ему пальцем. — Смотри у меня! А что тебе привезти?

— Ничего не надо. Сама поскорее возвращайся, — отозвался Юрий и обнял ее за плечи.

Он быстро глянул на ключ от сейфа, который «мымра» вертела в руках.

Послезавтра сумма в нем удвоится. Инкасса приедет в полдевятого. Значит, у них в запасе целых полчаса. Ровно в восемь Лана выйдет из кассы… А в восемь ноль пять…

Может, на этот раз ему стоит лично принять участие? Один-единственный раз — первый и последний. Вырученной добычи с лихвой хватит, чтобы окупить риск. Все равно свидетелей не останется.

— Нам сюда.

Лина подвела его к ведущей на улицу двери, стукнула в окошко комнаты охраны.

— Ты нас выпустишь?

Парень с неудовольствием оторвался от телика, вышел в коридор, даже не прихватив с собой оружие, и нажал несколько кнопок на кодовом замке.

Дверь служебного входа выходила в глухую подворотню с ведущей на улицу аркой.

«Здесь машину не будет видно с улицы», — отметил Варламов.

— Ой, подожди… — она остановилась и порылась в сумочке. — Я, кажется, косметичку забыла.

Лина вернулась и нажала неприметную кнопку звонка рядом с дверью.

Раз-два, раз-два-три…

Дверь вновь распахнулась. В проеме показался охранник, по-прежнему безоружный.

— Опять что-то забыла, растеряша?

— Ага. — Лина скользнула внутрь.

«Даже не спрашивает: кто… Открывает на условный звонок…»

Варламов и рассчитывать не мог на такую удачу. Похоже, на этот раз золотая рыбка сама плывет к нему в руки.

 

Глава 52

Необходимо учесть все

Лина еле дождалась, когда Варламов уйдет от «ее» подъезда. Она выскользнула следом, оглянулась и юркнула в припаркованную около дома машину с потушенными фарами.

— Молодец, — похвалил ее Дементьев. — Все прошло отлично.

Это было святой правдой. Сегодня он мог и себя похвалить. Сработали без сучка без задоринки. Все-таки сказался горький опыт организованной на Грачева облавы.

Сегодня его ребята были на «высоте». Он даже не предполагал, что они такие прекрасные актеры.

Правда, Виталий, дежуривший «у телевизора», признался потом, что с трудом сдерживал условный рефлекс, рука сама тянулась в автомату.

А сам Дементьев как на иголках томился за дверью соседнего запертого кабинета, чутко улавливая каждое слово, доносящееся через прикрепленный к задней стенке сейфа микрофон.

После ухода Лины с Варламовым они вновь пересчитали и сдали инкассаторам доллары, вынули из сейфа тугие пачки зеленых «кукол», оттащили сейф на место и долго благодарили впавшую вдруг в истерику «мымру».

— Наш проверяющий остался вами очень доволен, — проникновенно тряс ей руку Геннадий. — Вы просто Вера Комиссаржевская!

— Кто? — всхлипнула Лидия Ивановна.

— Ну… Татьяна Доронина, — поправился следователь.

Она прижала ладони к груди.

— Ох, боюсь, что, когда придет настоящий бандит, я не выдержу. Может, вам лучше меня заменить?

— Вы боитесь? — преувеличенно серьезно поинтересовался Геннадий. — Хорошо. Тогда я подумаю.

Бедная женщина и не подозревала, что уже разыграла настоящего бандита. Впрочем, как она могла заподозрить в дурных намерениях этого изысканного Варламова?

«Да… внешность обманчива», — подумал Геннадий, мельком глянув на себя в водительское зеркало.

Он повернулся к сидящей на заднем сиденье Лине:

— Завтра скажешь ему, чтобы приходил за тобой прямо к служебному входу. В восемь. Пусть фигурно позвонит.

— А если он снова захочет через зал?

— Не захочет, — усмехнулся он. — Даю гарантию, что в этот день его и в Москве-то не будет. Алиби обеспечит. На дело пойдут его боевики.

Лина с сомнением покачала головой:

— Нет, Геннадий Иванович, вы его глаз не видели. Он ведь аж трясся весь. Я его за это время хорошо изучила. Он им одним не доверит, слишком уж кусок большой. Побоится, что отнимут. Он жадный.

«Всякая сопля учить будет… — скривился Геннадий, но вынужден был признать: — А пожалуй, она права. Наживка уж очень значительная. Не грех и рискнуть. Тем более что мы ему двух охранников показали, да плюс кассирша…»

— Я думаю, он весь день будет вокруг салона кругами ходить, проверять, — сказала Лина.

Черт! Опять она в точку. Нат Пинкертон в юбке…

— Значит, тебе придется сидеть на кассе весь день, — сказал он. — Я договорюсь. Не обсчитаешься? Аппарат не сломаешь?

— Да там ничего трудного, — улыбнулась Лина. — Я уже умею.

Все-то ей хиханьки да хаханьки… Он напустил на себя суровый вид.

— Тогда впустишь его и сразу в зал. И дверь захлопни. Что бы ни случилось — туда ни ногой!

Но эта девчонка опять принялась спорить.

— Наоборот! Он не должен ничего заподозрить до самого их приезда. А уж как дверь открывать начнете, я в туалете спрячусь.

— Щас! — огрызнулся Геннадий. — Чтоб еще о тебе у нас голова болела! Не терпится заложницей стать? Или героическим трупом в белых тапочках? Мне что, отменить все к чертовой матери?

— Нет! — испугалась Лина. — Я согласна. Я сделаю все, как вы скажете.

Но Дементьев ни за что на свете не отменил бы так здорово спланированную операцию. Он с таким трудом пробил у начальства разрешение. Под честное слово, обосновывая его только Лининым заявлением с подозрениями о готовящемся налете да своим «интуитивным чутьем».

У него руки чесались поскорее взять их. Тогда он сумеет вытащить у них признание и в убийстве Семеновой, и в том, что они до того натворили. Если повезет, он раскрутит не только висящее на нем «дело», но и закрытые другими следователями бесперспективные «висяки».

Он, как гончий пес, уже чуял близкую добычу и вовсе не собирался ее упускать. Лишь бы только обезвреживание обошлось без крови. Людей бы не потерять. Вот над чем придется поломать голову. Каждый должен четко знать свою задачу.

Он всмотрелся в темноту и велел водителю остановиться у Лининого дома.

— Не переусердствуй на свидании, — велел он ей на прощание. — Болтай о всяких пустяках. О работе больше ни слова. Только под конец одну фразу. О звонке и о том, что инкасса в двадцать тридцать. Последняя фраза лучше всего запоминается.

«Штирлиц!»— хмыкнула про себя Лина. Но вслух серьезно ответила:

— Я все поняла. Будет исполнено! — и не сдержалась, шаловливо взяла «под козырек».

Весь следующий день Дементьев крутился как белка в колесе. Он даже велел дежурному не соединять его с Мусиком, которая вдруг принялась названивать ему на службу каждый час.

— Скажи честно, — всхлипывала она в трубку. — У тебя кто-то есть? Ты уже дома не ночуешь! Как зовут твою девушку?

В конце концов Геннадию это осточертело.

«Насколько лучше жилось холостым!» — мелькнула в голове крамольная мысль. Хотелось крикнуть в трубку: «Да! Я трахаюсь тут без перерыва! У меня тут групповой секс с начальством, итальянцами и целой кучей оперативников».

«Наружка» уже полдня водила Варламова и Лину, докладывая ему по рации:

— Встретились на Маяковке. Объект кажется спокойным.

— Зашли в «Пекин». Обедают. Он не пьет.

— Объект нервничает, смотрит на часы.

— Едут в сторону «Сходненской».

— Расстался с ней. Звонил из метро. Номер засечь не удалось.

— Поймал такси. Номер В-315-КУ.

«Ку-ку! Твою мать!» — мысленно выругался Дементьев и схватился за телефон.

— Всем постам ГАИ! Срочно дать информацию о местонахождении такси В-315-КУ. Не останавливать! Петренко! Машину с рацией! Как получишь информацию — сразу догоняй и веди.

Ему еще нужно было успеть в салон, чтобы убедиться, что все члены группы захвата четко усвоили свои действия.

— Стрелять в случае крайней необходимости. Живыми сук берите, ребята. Они мне живыми нужны.

Эти громилы с черными масками на лицах приложат так, что дух вылетит. С кого ему потом снимать показания?

А рация пиликала в нагрудном кармане, принося новые неутешительные сведения:

— Такси обнаружено у Измайловского парка. Без пассажира.

— Останавливайте! — рявкнул он.

— Таксист сообщил, что высадил пассажира у Щелковского рынка. Кажется, он пересел в синий «мерседес».

— Когда кажется — креститься надо!

Черт! Сергей говорил о синем «мерседесе». Они уже поднимали картотеку. Геннадий и не подозревал, сколько в столице теперь таких машин. Это тебе не благословенный «застой», когда каждая иномарка была на счету. Хоть бы номера знать!

— Полина Бахорева доставлена в Черемушки.

Геннадий набрал ее номер:

— Лина? Все в порядке? Он готов? Как чувствуешь?

— Да… — устало выдохнула Лина. — Завтра… Сказал, что сегодня спешит по делам. А завтра утром встретит меня у салона, до работы проводит. А в обед пойдем в кафе. Все-таки последний день вместе…

— Сволочь! — выругался Дементьев. — Пасти будет.

— Я же говорила…

Снова запиликала рация:

— Объект направляется ко входу в салон. С ним двое неизвестных.

— Не высовываться! — велел Геннадий. — Машину отогнать. Группе захвата — боевую готовность.

Неужели сегодня сунутся?

— Двое прошли в арку. Объект остался на улице.

— Где их машина? Синий «мерседес» видите?

— Нет. Они без машины. Нормально. Значит, осматриваются.

— Ребята, разделитесь — и за ними, — взмолился Геннадий. — Всех троих теперь ведите! Глаз не спускать.

Лина, обессиленная и отпустошенная, лежала в горячей ванне.

Какой у нее был трудный день. Как тяжело давалась каждая улыбка. И голова трещит. Она так много выпила сегодня.

Юрий все время подливал ей в бокал шампанское, а сам едва пригубил, только поднимал его для очередного тоста.

То за ее улыбку, то за глазки, то за посетившее его, наконец, большое и светлое чувство.

Диковинные жареные цветы казались безвкусными. А маленькие пельмешки с экзотической начинкой Лина, не жуя, сразу глотала, боясь раскусить — а вдруг там змея или еще какая-нибудь гадость.

От шампанского кружилась голова. Ей приходилось сосредоточиваться, прежде чем произнести очередную фразу.

Пили и за вечный город Рим, и за солнечный Милан, и за весь итальянский «сапожок» в целом.

Если бы Лина не знала, что перед ней сидит ее будущий убийца, ни за что бы не выдержала такой перегрузки. А Юрий так искренне огорчался предстоящей разлукой… Тем более что она со вздохом сказала, что завтра последний день, когда она сможет с ним встретиться. Потом будут хлопоты перед отъездом: постирать, погладить, вещи уложить… Да и родители обидятся, если она улизнет из дома.

«Последний день… — молоточками стучало в висках у Варламова. — Твой последний день, крошка. А для меня — первый. Долгожданный шаг в новую, абсолютно независимую жизнь. Выпей лучше за Францию, девочка, за прекрасную Ниццу, за мою будущую виллу на побережье, которую ты мне подаришь…»

— Нет-нет, больше не наливай, — Лина прикрыла ладошкой бокал. — У меня завтра такая кошмарная смена. И почему всегда инкасса на мое дежурство выпадает? А они такие зануды. Все по десять раз сверяют. В полдевятого приедут, так дай бог, если в девять освобожусь.

— Ничего, я буду тебя морально поддерживать, — успокоил Юрий.

Лина пьяненько улыбнулась:

— Я раньше так боялась одна после работы ходить. Брр… Темно в этой подворотне. Еще дадут по башке и сумочку вырвут. А с тобой мне ничего не страшно.

Он внушительно расправил плечи и снисходительно улыбнулся:

— Со мной ты, как за каменной стеной.

«Скорее, как под могильным камнем, — подумала Лина. — Интересно, куда он так спешит? Все на часы поглядывает… Наверное, к своим напарникам. Скорей бы уж расстаться с ним. Скорей бы вообще все это кончилось. Скорей бы…»

Юрий Варламов беспокойно мерил шагами комнату.

Этот день и для него был напряженным. Ноги гудели от усталости, зато внутри словно моторчик урчал и никак не мог выключиться.

Сегодня он умудрился успеть все, на что раньше уходило около месяца. Лично проинструктировал своих «дубков», расписал им каждый шаг как по нотам, прошел с ними до служебного входа, показал, где удобнее ставить машину, как лучше разворачиваться в тесном глухом дворике.

Флегматичный Негатив был недоволен спешкой. Зачем горячку пороть? Надо бы еще присмотреться. Но когда Юрий назвал ему сумму, которую тот получит за операцию, Негатив сразу заткнулся и стал пошевеливаться расторопнее.

Юрий решил, что на этот раз не будет сообщать подельникам, сколько они возьмут. Тем более что он сам будет там и заберет содержимое сейфа, пока «дубки» будут убирать охранников. Девчонке пистолет к носу, она сейф откроет, а потом он вытолкнет ее в коридор. У Негатива это лучше получится…

Он глянул на свои руки, тонкие, с длинными холеными пальцами. Чистые розовые лунки ногтей, как у женщины.

А у этой кассирши ладошка жесткая и шершавая, будто у мужика.

Тонкие губы скривились в презрительной усмешке. Вот и ответ. Природа сама определила, кто в этом мире должен быть господином, а кто обязан жизни своей не щадить, дабы удовлетворить хозяйскую прихоть.

Вот именно. Это же элементарно. Не щадить ничьей жизни.

 

Глава 53

Стечение обстоятельств

Он проснулся еще до звонка будильника. Раздернул шторы на окне и с неудовольствием глянул на сочащийся сквозь стекло зыбкий серый свет занимающегося утра.

Все сегодня он делал тщательно, с особым настроением, словно невеста в день назначенной свадьбы. Прохладный, ласкающий тело душ, ароматная пена для бритья, двойное лезвие, мягко скользящее по упругой коже, тонкий аромат одеколона — все доставляло наслаждение.

Чашечка горячего кофе, расплавленный сыр на поджаристом хлебе, сигарета… Мягкий свитер обтянул широкие плечи.

А вот и солнце. Скользнули в комнату неяркие лучи, проглянула сквозь тучи прозрачная разреженная голубизна. Прекрасный начинается день.

Варламов глянул на часы. Казалось, что секундная стрелка двигалась по циферблату неспешно и лениво.

Он открыл бар и налил рюмку коньяка. Слегка тронул его губами, смакуя, и опрокинул в рот.

Дорога до метро займет около сорока минут. Пожалуй, стоит спуститься за газетой, просмотреть сплетни в «Московском комсомольце».

Варламов всегда с удовольствием ездил на общественном транспорте. Ему нравилось сливаться с толпой, становиться неприметной частичкой, молекулой огромного многомиллионного организма и в то же время чувствовать с торжествующей уверенностью, что он особый, избранный, непохожий на этих сопящих, прижимающихся в давке боками, спешащих на службу, нагруженных сумками с нехитрыми продуктами. Он презирал их и в то же время старался стать неотличимым от них.

Он уже давно мог купить себе машину, но ему претили эти вечные хлопоты автовладельцев: поломки, починки, поиски мастера, очереди на сервис, поиски по заправкам нужного бензина, вечные пробки на магистралях. Он терпеть не мог, когда его напарники мчались с мальчишеской лихостью по левому ряду, подрезая зазевавшихся и давя на газ при виде красного глазка светофора.

Чего ради рисковать своей жизнью? Юрий очень ценил ее, как благо, отпущенное ему Господом, и совсем не собирался расставаться с ней из-за чьей-то глупости или дурного случая.

Он брезгливо смотрел на крутых ребят в иномарках — тупые убожества. Одинаковые, словно униформа, куртки, массивные цепи на бычьих шеях, коротко выстриженные затылки. И ни одной мысли в неподвижных глазах, полное отсутствие интеллекта и элементарного вкуса.

Вот Негатив помешан на машинах. Бьет, продает, меняет. До «мерседеса» он катался на «ауди», до этого, кажется, был «опель», предмет его особой гордости, один из первых в столице. Он спускает все деньги на эти железки, выпивку, жратву и ночные бары, да еще, как мальчишка, собирает свой «арсенал», балдеет от каждого прикупленного ствола.

Выродки… И с ними он вынужден общаться.

Зато сегодняшний день несет ему освобождение. Он без сожаления распрощается и с этими уродами, и с этой страной, и со своей вынужденной мимикрией. Снимет надоевшую маску и станет наконец самим собой, начнет жить не вполсилы, а жадно, взахлеб, наверстывая упущенное.

Воистину сегодня великий день…

Лина всю ночь не могла сомкнуть глаз. Ворочалась на просторной кровати, прислушиваясь к доносящемуся из соседней комнаты тоненькому посапыванию Ванечки.

Вечером он долго капризничал, не хотел ложиться, приставал с расспросами о «секретном эксперименте» и требовал взять его с собой, чтобы «хоть одним глазочком глянуть».

Лине было так жаль его. Бедный мальчишка сидит целыми днями взаперти, скучает, тоскует по маме и по своим детсадовским приятелям. Но что она могла поделать? Только просить его еще немного потерпеть.

Скоро с ними будет Сережа. И ей сразу станет легче, кончится этот кошмар.

Нет, тогда начнется самое страшное — им придется лишить Ваню надежды на встречу с мамой.

Она с нетерпением ждала рассвета. Торопила наступление дня. Казалось, что этот день утолит ее жажду отмщения, даст выход тщательно скрываемой ненависти.

Ваня проснулся, когда она с грохотом разбила на кухне чашку.

Лина заметала веником осколки, когда он появился перед ней.

— Иди в постель. Еще рано. Спи.

— Я буду пить с тобой чай, — сказал мальчик.

Что-то сегодня было с Линой не так. Ваня пытливо поглядывал на нее. Ищет нож на столе, а он лежит совсем рядом, помешивает ложечкой в чашке, а сахар-то забыла положить.

— Давай пойдем сегодня на лошадях кататься, — попросил он.

— Потом, — рассеянно отозвалась Лина. — Не сегодня.

— Ты опять уходишь?

— Да. Будь умницей.

— Возьми меня с собой.

— Нельзя. — Она почему-то испугалась.

— Ну пожалуйста…

Нет, канючить не стоит, взгляд у Лины стал сердитым.

— Ладно, я понял…

Ваня с притворной покорностью нагнул голову, продолжая исподлобья следить за ней.

Лина тщательно подкрашивала губы, обводила карандашом глаза, и без того утонувшие в темных кругах. Руки мелко подрагивали.

— Фу, черт!

Она зажмурилась и принялась с ожесточением смывать краску.

— Ваня, я не приду до самого вечера. Обедай без меня, бульон в термосе.

Она лихорадочно навела повторный макияж, натянула шубу, махнула ему на прощание и хлопнула дверью.

Нет уж, тетя Лина! Не будет он здесь опять до вечера торчать. Не надейся.

Иван тут же сорвался с места, сунул ноги в сапоги и схватил куртку. Линины каблучки еще стучали по лестнице, когда он осторожно, чтобы громко не хлопнул замок, прикрыл за собой дверь.

Лина быстро шла по петляющей между домами дорожке. Она не оглядывалась, и это облегчало Ваньке задачу. Можно было не шарахаться к каждому кусту, а открыто топать в густой стайке спешащих к метро людей, стараясь только не потерять из виду рыжее пятно Лининой шубы.

За маленького держат! Он обиженно дулся. Вечно так: подрасти сначала… детям туда нельзя… не суй свой нос в чужой вопрос.

Ничего, теперь он сам узнает, что происходит. Куда делся дядя Сережа, почему так долго не возвращается мама, и зачем тетя Лина вырядилась вдруг, как попугай, и стала исчезать от него на целые дни. Какие такие у них там секреты?

Перед турникетом метро ручеек пассажиров разделился. Одни сворачивали к автоматам и опускали жетончики, а другие толкались в узком проходе возле неповоротливой контролерши.

Рыжая шуба проскользнула сквозь турникет, Иван замешкался, пытаясь продраться сквозь толпу на контроле. Он с ожесточением работал локтями.

— Пустите! У меня мама уже прошла!

Куда там! Кто слышит сдавленные вопли где-то у своих ног?

Тогда Ваня отступил назад и огляделся. Рыжее пятно мелькало внизу, на платформе, и уже слышался из туннеля гул приближающегося поезда.

Тогда он разогнался и стремглав проскочил сквозь турникет. Выскочившие из боков железные прутья больно стукнули по плечам и лязгнули уже за его спиной. В одно мгновение он слетел вниз по ступенькам и успел вскочить в, вагон, втиснувшись носом в чье-то мохнатое пальто.

— Осторожно, двери закрываются.

Ничего за этими спинами не видно! Мальчик приподнялся на цыпочки, вытянул шею. Справа… слева… Бока, куртки, сумки. Вон, кажется, рыжий рукав наверху. Линина рука уцепилась за поручень. Он опять заработал локтями, винтом вкручиваясь в самую гущу народа, пробираясь в середину вагона.

Уф! Он уткнулся в мягкий, щекочущий щеки огненный мех и с облегчением погладил его ладошкой.

Погруженная в свои мысли Лина не заметила его прикосновения. В метро всегда толкаются, прижимают, оттирают друг от друга. Она волновалась только за сумочку, которую прижимала к боку локтем. Сколько ей еще таскать с собой Машкины доллары… Она так боится их потерять. Ничего, сегодня в последний раз…

Как она соскучилась по Сергею! Скорей бы увидеть его лицо, почувствовать на губах обжигающее тепло поцелуя, прижаться щекой к его ладони, рассеченной длинным шрамом.

Декабристки целовали кандалы своих мужей, и она тоже была готова покрыть поцелуями впивающиеся в его кисти наручники.

Елки зеленые! Чуть не прозевала пересадку!

Спохватившись, она стала пробираться к выходу.

Ваня метнулся следом, его оттеснили, отодвинули назад, потом снова подтолкнули вперед, и плотная толпа выплюнула его на платформу.

Люди, люди, люди… впереди, сзади, по бокам… Толпы, потоки людей, спешащих в разных направлениях. И только Лины нет среди них…

Он заметался по станции, пытаясь различить среди них знакомое пятно.

Вот она мелькнула справа. Он подбежал поближе, выглянул из-за колонны. Нет, это не шуба, а лисий воротник на плечах у дородной тетки.

Он потерял ее! В отчаянии Ваня поднял голову. Прямо над ним за витой загородкой уходящего в глубь стены перехода лавировала среди пассажиров рыжая шуба.

Впопыхах он споткнулся, растянулся на скользких ступеньках, ушиб колено, но тут же вскочил на ноги. Нет времени скулить и потирать ссадину, скорее вдогонку, пока Лина не успела снова сесть в поезд.

Группа наружного наблюдения с раннего утра заняла свои позиции вокруг мебельного салона. Все подходы к нему просматривались.

Дементьев ждал Лину внутри, в служебном помещении магазина.

Сегодня он опять не ночевал дома и следующей ночью тоже не собирался нежиться в объятиях Мусика. Гораздо больше, чем нежно любимую женушку, он жаждал увидеть испуганные глаза загнанных в угол налетчиков. Это наслаждение — утвердить свое превосходство над поверженным противником — не сравнимо ни с чем на свете.

Он посмотрел на часы. Еще десять минут. Сейчас ему сообщат о встрече Лины с Варламовым. Переодетый в охранника оперативник уже занял свой пост у двери.

Геннадий ощущал незнакомый доселе яростный азарт, как у хищника, притаившегося в засаде перед последним прыжком на загривок намеченной жертве.

Лина ступила на ползущий вверх эскалатор и перевела дыхание. Теперь надо надеть на физиономию глуповато-радостную улыбку, поправить кокетливый локон и прогнать затаившуюся в глубине глаз тревогу. Беззаботная, счастливая девчонка торопится увидеть своего любимого и единственного.

Она тряхнула головой, расправила плечи и медленно пошла к выходу, к стеклянным двойным дверям, за которыми ее должен был ждать Варламов.

Неожиданно чья-то ладонь цепко ухватилась за ее руку. Лина повернулась с заранее приготовленной улыбкой радостного изумления и… остолбенела.

Снизу вверх на нее смотрел Ванечка, растягивая в улыбке щербатый рот.

Он был доволен произведенным эффектом. Не ждали? То-то же!

Теперь уж она его не прогонит, теперь ей придется взять его с собой. Пусть только попробует отказаться!

Улыбка медленно сползла с Лининого лица, на которое, словно тень, наползало выражение неподдельного ужаса.

— Что ты тут делаешь? — выдохнула она свистящим шепотом.

— Я хочу с тобой. Здорово я тебя выследил?

Она рассерженно топнула ногой:

— Немедленно марш домой!

Господи, сейчас должен появиться Варламов! Если он увидит с ней мальчика…

Сердце оборвалось и глухо ухнуло вниз от дурного предчувствия.

Отшлепать бы этого рыжего сорванца!

А он таращился на нее, непонимающе хлопая глазами.

— Теть Лин, я же обратной дороги не знаю, я за тобой шел.

— Все равно. Уходи отсюда! Быстро! Ну! — не помня себя от отчаяния, выкрикнула Лина.

Почему она так злится? Что он такого сделал? Веснушки на носу собрались в кучку, сморщились, рот приоткрылся. По всему видно, что Иван едва сдерживается, чтобы не зареветь.

Вот дура! Куда она его гонит? Он же потеряется… Лина наконец опомнилась. А свидание? Последний решающий акт пьесы перед долгожданным финалом?

Разорваться ей, что ли? Что же делать?

Лина беспомощно оглянулась… И решительно взяла мальчика за руку.

— Ладно, пошли.

— Куда? — бурно обрадовался тот.

— Домой. — Ее тон не предвещал ничего хорошего.

Если бы он только знал, что натворил, дурачок…

Сейчас она быстренько отвезет мальчика обратно и вернется. Скажет Юрию, что проспала, потому и опоздала. Ведь такое уже было. Такая уж она глупая, небрежная соня.

Варламов выбросил докуренную сигарету и вновь всмотрелся в выходящих из метро людей.

«Жду ее прямо как влюбленный», — подумал он.

Приехал он намного раньше назначенного часа. Утреннее вальяжное спокойствие сменилось глухим раздражением.

Нелепо торчать тут на виду у всех и ловить на себе заинтересованные взгляды прохожих.

Он спустился по лесенке и толкнул стеклянную дверь.

Знакомая рыжая шуба ярким пятном маячила посреди вестибюля. А рядом с ней…

Юрий инстинктивно отшатнулся. Горячий пот выступил на лбу, ладони противно намокли, и он машинально вытер их о пальто.

Эту рыжую голову он узнал бы из тысячи. Его бывший будущий пасынок теребил руку его новой знакомой.

Ванька! Противный, болтливый мальчишка, который знает слишком много…

Чудес не бывает. Случайностей тоже. Они вместе. Они заодно. А значит?..

Дементьев тряхнул свои часы и постучал пальцем по циферблату. Нажал кнопку рации.

— Ну что там? Идут?

— Нет, Геннадий Иванович. Никого.

— Вы их не прозевали?

— Да вы что? — обиделся оперативник из группы наружного наблюдения.

— Черт! В чем же дело?

Где Лина? Где Варламов? Все назначенные сроки уже прошли.

В салоне в это время появились первые посетители. Лидия Ивановна села за кассу вместо Лины — не срывать же теперь работу всего салона. Фирма потом выставит им такой счет за убытки — о-го-го.

Паника вдруг овладела Дементьевым. Что случилось?!

Он боялся предположить самое страшное — то, что его опять обыграли.

Длинные гудки. Лина не берет трубку. Нет дома? Уже вышла? Или… уже не может взять? А почему мальчишка не подходит к телефону?

Геннадий сжал кулаки, впившись ногтями в ладони, и забормотал, как молитву:

— Ничего не должно случиться… Все продумано… Все подготовлено… Я нигде не ошибся… Все будет как надо…

 

Глава 54

Покайся, Магдалина!

«Они заодно. А значит?..»

Что именно это значит, Варламов формулировать не стал. Сука. Лиса. С лисенком. Или с крысенком, все равно.

Какой бы породы ни были эти зверюшки, их нужно истребить. Но сначала — выследить, где их нора. И прихлопнуть прямо там, на месте.

Но грязную работу выполнят, как обычно, «дубки». Сам он пачкаться не станет.

Однако следить придется самостоятельно, не теряя ни минуты, иначе уйдут.

Как бы при этом не засветиться? Ведь они оба очень хорошо знают его в лицо.

В вестибюле метро шла оживленная торговля. Вдоль мраморных стен, заслоняя дорогостоящую каменную мозаику, протянулись застекленные торговые ряды.

Взгляд Варламова выхватил из всего обилия товаров секцию с головными уборами, дорогими, эксклюзивными. Шляпы, шапки, кепки, фуражки…

— Мне вон ту, с козырьком, — наугад ткнул он пальцем в нечто клетчатое, с фирменным лейблом на тулье.

Вышколенный продавец придвинул к нему вращающееся на тонкой ножке зеркало для примерки.

— Быстрей! — прикрикнул Варламов и, схватив кепчонку, бросил деньги, не считая.

Стремглав кинулся к эскалатору, не оборачиваясь на оклик растерянного продавца:

— Молодой человек, а сдачу!

«Пусть порадуется, шляпник, — на бегу подумал Варламов. — Не Часто ему достается такой навар».

У кепки был не только длинный, нависающий козырек, но еще и отгибались щегольские наушники, наполовину скрывающие щеки.

Напялив обнову на голову, он на ходу еще и вытянул из-под воротника шарф, скрыв в нем подбородок.

Хорошо, что объекты слежки были приметными: ярко-рыжий мех и ярко-рыжая голова мальчишки. Точно: одной породы твари!

Сбежав до середины эскалатора, Варламов остановился недалеко от Лины и Ванечки. Его холодные, прозрачные глаза следили за женщиной и ребенком внимательно, но не в упор. Боялся, что они почувствуют направленный на них пристальный взгляд.

О, с каким наслаждением он придушил бы эту рыжую парочку прямо сейчас, с хрустом ломая их шейные позвонки. У него даже зубы скрипнули от этой мысли. Какая жалость, что придется перепоручить это дело другим.

«Ну ничего, Толян с Негативом справятся, им мокруха не в диковинку. Недолго тебе осталось жить, гадина-лисица. Скажи еще спасибо, что кончина твоя будет быстрой и безболезненной: пиф-паф, ой-ей-ей — и все. Моя бы воля, я бы придумал что-нибудь поинтереснее. К примеру, сначала заставил бы тебя понаблюдать, как истязают крысенка. И сам послушал, как он верещит нечеловеческим голосом».

Он услышал, как у схода с эскалатора девушка раздраженно предупредила Джонни:

— Под ноги смотри! — и резко дернула его за руку.

— Больно, тетя Лина! — вскрикнул малыш.

«Лина? — ощерился Варламов. — А представилась Ланой. Ну что ж, теперь я и имечко твое знаю. Могли бы побеседовать. Здравствуй, Линочка! Ты замечательно сегодня выглядишь. Как тебя полностью-то? Ангелина? Эвелина? А я — не Юрий Варламов. Я — джинн из зеленой винной бутылки. Ну что, выпьем бургундского на брудершафт? Теперь мы знакомы, так что поцелуемся крепко-крепко на прощание».

Лина с Ванечкой вошли в вагон. Наводчик вскочил в соседний. Народу было много, в этот час москвичи спешили на работу. Пассажиры загораживали стеклянные перегородки между вагонами, и Варламов встал у самых дверей, чтобы на каждой остановке выскакивать и глядеть: не вышли ли его поднадзорные.

Пересадка.

Мог бы запросто потерять их в толпе, кабы не ярко-рыжая лисья шуба.

«Спасибо, что так принарядилась, Лиса Патрикеевна. А я — твой хвост. Я следую за тобою повсюду. Как это пел однажды твой маленький рыжий подопечный? «Если близко лискин хвост, значит, близко лиска!» От меня не избавишься, не скроешься, хвост не отвалится от тебя. Ты — лиса, Эвелина, а не ящерица. А может, ты Магдалина? Ох, быть тебе кающейся».

Когда вышли из метро, он поуспокоился: теперь уж надо быть полным идиотом, чтобы их потерять.

А она, мерзавка, дергается, нервничает, это заметно: то за шкирку крысенка тряхнет, то подтолкнет, чтоб резвее ноги переставлял.

Новые Черемушки. Целые кварталы одинаковых, стандартных пятиэтажек. Как бы не заплутали тут Толик с Негативом. Нужно будет не только адрес сказать, но и нарисовать подробно, как и по каким проулкам добраться до лисье-крысиного логова, в котором обосновались эти твари.

Вот они сворачивают в подъезд.

Дом без лифта, значит, некоторую трудность представит вычислить этаж.

Варламов вошел вслед за Линой и Ванечкой в замызганное парадное, пахнущее кошками.

Двинулся за ними по лестнице.

Он крался тихо, зато цокот Лининых каблучков был отчетливо слышен.

Один пролет лестницы процокала, второй…

И вдруг звякнула связка ключей.

«Отпирает!» — Варламов притаился.

Услышал сердитый девичий голос:

— И чтоб из дома ни шагу. Понял?

Детский всхлип. И дверь захлопнулась.

Варламов сбежал вниз, забился под лестницу, в темный угол, спугнув обитавшую там облезлую кошку.

Лина пробежала мимо него, чуть не задев. Запах ее духов коснулся его обоняния даже сквозь шарф, в котором утонула нижняя часть его лица.

«Ишь, торопится, сучка. На свидание с Юрием Варламовым. А Юрий Варламов — он здесь. Я здесь и там. Я — везде. Я — джинн. И тебе, подружка, от меня не уйти».

Он поднялся на второй этаж. На улице слякоть, и обреченные так кстати наследили. Особенно детеныш: отпечатки его узорчатых подметок тянулись прямо к нужной квартире.

А какой соблазн — прямо сейчас вломиться к нему и… И даже вламываться не надо. Просто позвонить в дверь и честно сказать, как есть: «Джонни! Это я, дядя Юра. Я пришел, чтобы переправить тебя к твоей мамочке».

Маленький недоумок откроет, конечно. И Варламов тут же переправит его туда, куда обещал. Прямиком к мамочке. Как выспренне выразился несколько дней назад милиционер в загородном доме Грачевых: и семья воссоединится. Встретятся, короче, мамуля с сынулей на том свете.

Но ничего подобного Варламов не сделал. Ведь у него не было заранее подготовленного алиби. А рисковать Наводчик не собирался.

 

Глава 55

Ожидание

В квартире разрывался телефон.

Лина еще на лестничной площадке услышала захлебывающиеся трели и сразу, как вошла, кинулась к аппарату.

— Наконец-то! — вздохнул в трубке следователь Дементьев. — В чем дело? Мы ждем.

Лина вкратце, не вдаваясь в детали, рассказала ему о Ванькиной выходке.

— Ладно, что так… А мы уж подумали… — сказал Геннадий с облегчением.

— А этот появлялся? — спросила Лина.

— В том-то и дело, что нет.

— Наверное, не дождался, — высказала предположение Лина. — Но он в обед обещал зайти.

— Дай-то Бог. — Дементьев помолчал, соображая. — Давай быстро сюда. Через полчаса будешь?

— Постараюсь.

Притихший Ваня молча уселся в угол дивана.

Почему Лина так сердится? Почему она вернула его домой, вместо того, чтобы взять с собой? И почему кто-то звонит и беспокоится, а она оправдывается, что всему виной Ванька? Разве он сделал что-то ужасное? Ему просто надоело сидеть одному, вот и все.

— Надеюсь, ты все понял? — строго повернулась к нему Лина.

Ну хватит ему морали читать, и так бурчала всю дорогу.

Ваня демонстративно включил телевизор. Там во весь голос выясняли между собой отношения герои «Санта-Барбары».

Лина укоризненно посмотрела на Ваню, покачала головой и направилась к двери.

…Дементьеву не сиделось на месте. Он пытался ходить по крошечному кабинетику в глубине подсобных помещений, но ничего из этого не получалось.

Время шло.

Его переодетые оперативники скучали у телевизора рядом с настоящей охраной салона — рослыми молодцами в камуфляже.

Лина сидела за кассой, медленно пересчитывала деньги и пробивала чеки, поминутно заглядывая в инструкцию. У ее окошечка уже томились несколько покупателей, недовольно ворча:

— Не выспалась с утра, что ли? Побыстрее, девушка…

Изредка она бросала настороженный взгляд в глубину салона. Но тщетно. Среди посетителей не было Юрия.

Приближался обеденный перерыв, и она с трудом сдерживала нервную дрожь.

Ну где же он?!

Лина сейчас даже обрадовалась бы, увидев ненавистную физиономию.

Вот и звонок.

Торговый зал начал пустеть. Потянулись к выходу праздные зеваки. Вот и парадную дверь уже заперли.

Лина вышла в подсобку.

— Ну что? — уже в сотый раз спрашивал по рации Геннадий.

Но ответ был тот же — объект не замечен.

— Неужели он передумал?

Лина сказала то, что постоянно вертелось в мозгу у следователя.

«Передумал? Все напрасно? Весь план псу под хвост? Но что произошло? Что могло вспугнуть Варламова? Или же он решил действовать хитрее и действительно уехал из Москвы, создавая себе алиби, а операцию, как и прежде, будут проводить его подручные? Если бы знать ответ на эти мучительные вопросы!»

— Будем ждать, — решил Дементьев. — Полная готовность.

— Думаете, он все-таки появится?

— Будем ждать, — повторил он.

— А если он и в этот раз решил остаться в сторонке?

— Ничего, подручных возьмем, тоже не отвертится. — Дементьев стиснул кулаки.

Лина беспокойно смотрела на него.

И все из-за Ваньки! Ну почему он увязался за ней именно сегодня?

Они согрели чай, вытащили бутерброды, но ничто не лезло в горло. В комнате дым висел коромыслом. Лина заметила, что Дементьев открывает уже вторую пачку сигарет.

Она злилась на Ивана, но в то же время смутное чувство тревоги за него гасило злость. Странно, что именно сегодня она все время возвращается мыслями к оставшемуся в квартире мальчику.

Конечно, и в другие дни Лина волновалась, как он там, но сейчас это чувство было на пределе. Какое-то дурное предчувствие, перерастающее в панический, животный страх.

Она потянулась к телефону.

— Ваня? У тебя все нормально?

— Да, — буркнул он.

— Что ты делаешь?

— Мультик смотрю.

— Ни в коем случае никому не открывай.

— Знаю, ты уже сто раз говорила.

Ну вот, убедилась, что ребенок в порядке. Почему же не отпускает это липкое чувство страха? Словно что-то вот-вот произойдет. Как во сне, когда предвидишь опасность, но не можешь пошевельнуть ни рукой, ни ногой…

Она успокоится только тогда, когда окажется рядом с ним.

— Геннадий Иванович, — умоляюще сказала она. — Я понимаю, что это глупо, но… Ванька один, а я почему-то очень волнуюсь.

— Ну, не в первый же раз, — пожал плечами Дементьев. — Да и повода нет для беспокойства. Ваш адрес никто не знает. Варламов понятия не имеет, где находится ребенок.

Лина согласно кивнула. Конечно, он прав, но…

— Может, выслать к подъезду группу? Пусть понаблюдают… — предложил следователь. — Хотя, если честно, мне и здесь людей не хватает.

— Нет, не надо, — вздохнула Лина.

Звонок. Перерыв кончился, а Юрий так и не появился.

— Иди в кассу, — сказал Дементьев. — Я буду каждый час звонить Ивану. Уверяю тебя, это просто нервное. Успокойся.

Лина не стала возражать и вернулась в кассу.

Группа наружного наблюдения по очереди отогревалась в дежурном «рафике».

Бесконечный, напряженный день уже клонился к вечеру. Смеркалось, а искомый объект в поле зрения до сих пор не появлялся. Не был замечен и синий «мерседес», хотя все ближайшие к салону дежурные ГАИ периодически передавали информацию о проследовавших мимо них машинах. Но ни один из «мерсов» не свернул в сторону мебельного салона.

Оперативники глотали из термоса кофе и недовольно перебрасывались фразами, кроя почем зря тупое начальство, бездарно спланированную акцию, хреновую промозглую погоду и свою изматывающую нервы работенку, за которую платят сущие гроши.

Особую ненависть вызывала холеная, самодовольная охрана салона. Сидят в тепле, баксы получают, а не делают ведь ни черта.

Да и следователь уже затрахал, вызывает постоянно, терзает рацию: «Ну как? Ну что?» Было бы «что», сами бы сообщили.

…За окнами быстро темнело.

У Лины уже голова гудела от непрерывных подсчетов и громкого клацанья кассового аппарата. Время тянулось — просто душу выматывало. Шесть вечера… семь… полвосьмого…

— Никого?

— Нет, — ответила Дементьеву «наружка».

Черт возьми! А уже пора бы ему появиться… Давно пора.

Лина до боли в глазах всматривалась в покупателей. Вот высокий блондин задержался у гарнитура, покосился в сторону кассы.

Она вытянулась в струнку, напряглась. И опять разочарование — это не Юрий.

Восемь. Звонок. Рабочий день окончен. Она захлопнула окошечко кассы и на негнущихся ногах вышла в коридор.

— Быстро сюда!

Дементьев схватил ее за руку, сунул шубу и потащил через вторую дверь мимо многочисленных комнат к ведущему на соседнюю улицу выходу, которым обычно пользовалось начальство.

Серая «Волга» стояла наготове. Геннадий впихнул в нее Лину, и машина, сорвавшись с места, помчалась какими-то закоулками прочь от салона.

Лина сжалась на заднем сиденье, стиснула кулаки в бессильной ярости.

Ей так хотелось увидеть своими глазами, как будут брать этих гадов.

А ее увозят. В самый решающий момент, которого она так долго ждала.

Группа захвата замерла в тесном коридорчике. На лицах черные маски, пальцы привычно нашаривают курок автомата.

Дементьев с трудом перевел дыхание после быстрого бега и сунул в рот очередную сигарету.

Двадцать ноль пять…

Двадцать десять…

Двадцать пятнадцать…

Рация молчала.

Нервное напряжение достигло пика.

Десятки глаз сверлили запертую дверь служебного входа.

Двадцать двадцать пять…

Тишина.

Двадцать тридцать.

Начальник группы захвата посмотрел на часы и подошел к Дементьеву.

— Ну что? Отбой, командир?

— Еще полчасика, — почти умоляюще шепнул Дементьев.

Но уже надо было признаться себе — операция сорвалась. Бандиты отменили налет.

«Почему? Ведь Варламов клюнул на приманку. Вчера он встречался с подельниками, ведь была информация, что он пересел в синий «мерседес». Значит, что-то спугнуло его сегодня… — мучительно размышлял Дементьев. — Но что? Заметил Ивана? Один шанс из тысячи… Но вполне возможно, что такое случилось».

Он выждал еще минут десять. Бесплодная надежда.

— Все свободны, — бросил он, пряча глаза. — Спасибо, ребята. Отбой.

Ключ заворочался в замке, и Ваня поспешно выключил телевизор. Сейчас Лина опять будет ругаться.

Но она вместо этого почему-то бросилась к нему, обняла, прижала к себе.

Он осторожно высвободился из объятий, сказал укоризненно:

— Ну что ты? Я же не маленький. И дядька, который к нам приходил, звонил сегодня весь день. Чего вы волнуетесь? Газ я не включал, из дома не выходил, даже твой бульон противный съел.

У Лины отлегло от сердца. Она улыбнулась, потрепала Ванюшу по рыжей головке.

— Ну почему же противный? Очень даже вкусный, я две куриные ножки сварила.

— А я из кубиков больше люблю, он пахнет, — заявил Ваня.

Лина быстро переоделась: натянула свой свитер, подвязала волосы хвостиком и вновь стала домашней, веселой, доброй тетей Линой.

Наконец-то позади все волнения. Сейчас, наверное, Геннадий уже допрашивает этих сволочей, и наручники впиваются в их запястья. Так им и надо, гадам! Может, кого-то из них даже убили в перестрелке… Собаке собачья смерть. Жаль только, что она своими глазами не увидела сокрушительного конца преступной группировки Варламова.

Завтра она узнает все подробности. И завтра, наверное, уже увидит Сережу.

— Ну, чем займемся? — весело спросила она Ванечку.

— А ты не уйдешь больше? Ты не устала? И голова не болит? И не надо завтра рано вставать? — стал расспрашивать он.

— Нет, — засмеялась Лина.

— Тогда давай играть! — запрыгал от удовольствия Ваня.

Ну и кавардак они устроили в чопорно-чистенькой квартире Машкиной мамы! Подушки с дивана превратились в укрепления по обе стороны ковра, чашки стали танками, ложки — солдатами враждующих армий, а оба «полководца» с воплями ползали по полу, азартно лупя друг дружку скатанными из хлебного мякиша ядрами…

 

Глава 56

Новые горизонты

Телефон-автомат икнул, заглотив жетончик.

— Алло, Толян? Это я, Батя.

Варламов говорил вальяжным густым басом, не так как обычно. В воображении слушателей такие голоса большей частью связываются с крупными, массивными, внушительными мужчинами, привыкшими повелевать.

— Подсуетись, сынок. Пусть Негатив будет у тебя. Да, придется внести коррективы. Кое-что меняется. Угадал, дорогой. Новые планы, новые перспективы. Новые горизонты. Светлое будущее. Это вам обеспечено при одном условии: четко выполнять мои директивы. Нет, сам не появлюсь. Пришлю человечка, как обычно. Он вам обрисует. И помни, сынок: его слова — это мои слова. Да. Через полчаса, ни минутой позже.

Повесил трубку, откашлялся: трудно долго разговаривать в несвойственном тебе тембре.

Официально Толян числился рекламным агентом фирмы «Интрапак»: распространял по Москве целлофановые пакетики с различными надписями, от «Олби-дипломат» до простенького «Спасибо за покупку».

В его квартире никогда не было полной тишины: если не грохотала и не визжала суперкрутая аудио- и видеоаппаратура, то шуршала разбросанная повсюду продукция его пакетной фирмы.

На работу ему не надо было являться регулярно, он получал не зарплату, а процент с заключенных договоров (копеечных, как правило). А потому круглосуточно находился в распоряжении Бати.

Негатив проживал неподалеку и не числился нигде. Тоже всегда был на подхвате.

Ребятки ценили свою уголовную работенку и гордились ею. И оба презирали шестерку, этого сопляка Наводчика, который был у Бати на побегушках.

Они — сила, они — главные, а этот хилый интеллигентишка только и умеет, что заискивающе заглядывать в глаза снизу вверх.

…Прежде чем позвонить в дверь к Толяну, Варламов преобразился. Элегантности и свободы движений как не бывало. Плечи — немного вперед, чтобы грудная клетка казалась впалой. Спину — изогнуть, тогда и ростом меньше становишься. Ноги ставить слегка носками внутрь, как бы косолапя. Челочку — на лоб, предварительно проведя по ней послюнявленным пальцем.

Но главное — изменить взгляд. Тут требуется особое мастерство. Холод и надменность — прочь. Подпустить робости. И ни в коем случае не фиксировать зрачков ни на ком и ни на чем: пусть бегают туда-сюда.

Хорошо бы имитировать легкое подрагивание рук, а то и всего тела — но, впрочем, это уже лишнее. Сойдет и так, ребятки не настолько наблюдательны.

— А, это ты, — пренебрежительно кивнул ему Толян, открывая. — Входи, сынок.

Наводчика всегда забавляло это покровительственное «сынок», которое Толян слямзил у Бати. Он вообще позаимствовал многие характерные интонации своего телефонного босса.

Знал бы он, одноклеточный, что босс собственной персоной стоит сейчас перед ним!

— Так я пройду, да? — топтался Наводчик в прихожей.

— Не стесняйся, деточка, будь как дома, — самодовольно хохотнул хозяин.

В комнате уже был немногословный Негатив. Варламов прошел, путаясь косолапящими ногами в набросанных по всему полу пакетиках, и нерешительно остановился.

— Да садись, че встал, как… маяк в океане.

Наводчик огляделся и выбрал себе самую задрипанную табуретку, заляпанную засохшей краской: в квартире недавно закончился престижный ремонт, а это жалкое колченогое сиденье забыли выбросить.

— Ну? — односложно спросил Негатив, моргнув красными веками, на которых не было видно ресниц.

— Чего там с мебельным? — поинтересовался и Толян. — Когда идем? Как договорились? В двадцать тридцать? И еще Батя что-то сказал про новые горизонты.

— Понимаете, кенты, — залепетал Наводчик. — Батя решил все поменять. Там одна сучка… ментовкой оказалась.

— Во ботает по фене, — восхитился альбинос. — Старается интеллигент. Да ты не стесняйся, говори на своем языке, на фраерском. Не боись, мы поймем.

Для Негатива это была непривычно долгая тирада.

«Переигрываю, что ли? — отметил про себя Варламов. — Действительно, лучше разговаривать, как привык».

— Так вот, господа, — лексику он изменил, а пришибленный тон оставил прежним. — Кассирша мебельного салона что-то заподозрила. Поэтому операция пока откладывается, а девчонку необходимо ликвидировать.

— Ноу проблем, — с готовностью отозвался Толян и потер палец о палец. — Сколько?

— Конкретную цифру босс не назвал, но заверил, что не поскупится.

Негатив согласно кивнул:

— Знаем. За Батей не заржавеет.

Снова Толян:

— Когда? Где?

— Сегодня ночью, ровно в час. Когда она вернется из своего салона и уляжется спать. Это в Новых Черемушках. Вот тут нарисовано, как добраться.

Он протянул им чертежик, на котором стрелочками был обозначен маршрут от метро через дворы одинаковых хрущевских кварталов.

— Этот листок шеф велел изучить и уничтожить.

— Угу, — моргнул Негатив.

— Но понимаете, господа, — Наводчик застенчиво опустил голову, — в этом деле есть еще одна тонкость.

— Чтоб без шума? — догадался Толян. — Не дураки, понимаем: жилой дом, соседи и прочая хренотень.

— Это само собой. Батя говорил о другом: убрать надо не только бабу, но и ее ребенка.

В комнате зависла тишина. Только разбросанные пакетики шуршали от сквозняка.

Глаза молчавшего Негатива, и без того всегда розоватые, как у кролика, покраснели.

Первым паузу нарушил Толян:

— Сколько?

Наводчик скромно пожал плечами:

— Батя обещал в двойном размере.

— Нет, я говорю — сколько лет ребенку?

Снова зашелестели пакетики.

— Шесть, — ответил Варламов.

— У меня, блин, племянник такой, шесть с половиной, — сказал Толян, и снова наступило молчание.

Негатив долго беззвучно шевелил губами и в конце концов проронил веско:

— В тройном.

Толян рассеянно оглянулся на него: ему вовсе не хотелось показаться трусом. Поддержал:

— В тройном — это не считая того, что за бабу.

— Я передам ваши условия шефу, — пролепетал Наводчик, поднимаясь. — Он вам перезвонит. Не расходитесь, пожалуйста.

И неуклюже засеменил прочь — пока «дубки» не передумали.

— Алло, это ты, сынок? — снова густой, повелительный бас. — Мне посыльный все передал. Ну, вы деловые, ха-ха-ха. Хвалю за хватку. Согласен, но только без аванса. Вся сумма — после операции. Наличными. Молодцы, я так и знал, что хвосты не подожмете. Верю в вас, сынки!

Отбой. Короткие гудки.

Прокашлялся. Перевел дух.

Он снова был самим собой: красивый, спокойный, умный и уверенный.

Сегодня со свидетелями будет покончено.

Алиби на час ночи он себе обеспечит.

И Юрия Варламова ждут новые горизонты.

 

Глава 57

Сообщники

Анжелика, наверное, совсем издергалась: столько времени супруг не является домой. Хотя она, по правде говоря, волноваться себе не позволяет: считает, что от этого портится цвет лица.

Но он-то, Геннадий, как по ней соскучился! И по ее домашней стряпне, источающей аппетитный запах пряностей, — тоже. И по кипенно-белым крахмальным простыням. И просто — по нормальному человеческому сну.

Он отпустил группу захвата и мог уже отправляться домой. Мог и… не смог.

«Почему же все-таки налетчики не появились? Не раскаялись же они, в самом деле. Не решили внезапно «завязать». Что-то тут не то. Что-то им помешало. И единственное, что могло их спугнуть, это…»

Рыжая головка Вани так и стояла у него перед глазами. Кудряшки, веснушки…

В голове навязчиво мелькало что-то из классики: «И все тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… мальчики… кровавые…»

Лина отвела ребенка домой. Причем вела, по ее словам, не скрываясь. В своей приметной лисьей шубе. Приметной, как… как самая удобная мишень!

Да и по рыженькой ребячьей шевелюре тоже стреляй — не промахнешься. Легкая добыча даже для новичка-охотника. А у бандитов опыт за плечами — o-гo-го, какой.

Господи, зачем, ну зачем он дал «вольно» группе захвата? Идиот, кретин!

Анжелика подождет.

Подождут и крахмальные простыни, ничего им не сделается.

И остывшую стряпню не сложно подогреть.

Сейчас он должен предотвратить беду.

…Две большие звезды тускло мерцали на петлицах темно-синей формы старшего советника юстиции. Начальник следственного отдела был мрачен, его недовольный вид не сулил Дементьеву ничего хорошего.

— Вы переутомились, Геннадий Иванович, — говорил начальник пока еще мягко, по-отечески, однако чувствовалось, что он с трудом сдерживает раздражение.

Что ж, это можно понять: начальство — тоже люди, им ненормированный рабочий день так же в напряг, как и простым смертным.

— Возьмите отпуск, Геннадий Иванович. Съездите куда-нибудь. Где тепло, где пальмы. И шум прибоя.

Геннадию было сейчас не до соблюдения субординации и даже простой вежливости:

— Андрей Андреич! Вы о чем? Время идет! Каждая минута на счету!

— Гм. Я заметил, что, как только вы взяли на себя дело Грачева, в последние дни в вашей работе появилась нервозность, то срыв нескольких операций, то путаница в оформлении протоколов, неоправданная затяжка предъявления обвинительного заключения подозреваемому. Сегодня — эта рискованная инсценировка. Как выяснилось — совершенно бесплодная.

— Но я же объяснил, их спугнули! Ребенок спугнул, никто не мог этого предвидеть.

Теперь в тоне советника юстиции явственно проступили злые нотки:

— Вы только сами себя послушайте. Шестилетний карапуз спугнул банду! Курам на смех.

— Но это сын кассирши, убитой в прошлом налете!

— Ахинея, — отрезал начальник.

— Как вы не понимаете, Андрей Андреич, его же уберут и девушку тоже. Я в этом не сомневаюсь, я это вычислил.

— Когда вы просили группу для захвата Грачева — тоже не сомневались. И сегодня для мебельного салона вы точно так же все вычислили.

— Дайте людей!

— Я сказал — нет.

— Хотя бы троих. Ну ладно — двоих. Только опытных и вооруженных.

— Ни одного. Чуть не весь отдел и так всю неделю работает на вас. И все вхолостую. Если так будет продолжаться впредь, я вынужден буду поставить вопрос о вашем профессиональном соответствии.

Дементьев поднялся. Его густые черные брови сошлись на переносице, а морщинка над ними прорисовалась отчетливее обычного.

— Хотите уволить, верно я понял? — Его руки-клешни сжались в кулаки. — Согласен. Завтра же сам принесу заявление. Но это — завтра. А сегодня…

Встал и старший советник юстиции. Рявкнул, давая наконец выход гневу:

— Но-но! Только смотрите, без самодеятельности!

Дементьев глядел на начальника исподлобья, широко расставив ноги, в своей устойчиво-непокорной боксерской стойке, словно говорил: «А ну-ка сбей меня!»

Спросил, играя желваками на скулах:

— Могу быть свободен?

«И задиристые же эти молодые, — подумал советник. — Сам был таким когда-то. Ну ничего, покипит и успокоится. Работник-то он неплохой. Добросовестный, исполнительный. А что дергается в последнее время — так это от усталости».

И начальник примирительно произнес:

— Спокойной вам ночи, Геннадий Иванович.

Однако ночь не обещала быть спокойной.

Геннадий весь кипел после неудачной аудиенции.

Оперативной группы не дали. Санкции на активные действия не дали. Да еще и пригрозили увольнением.

А он-то, помнится, рассчитывал заработать на этом дельце «важняка»!

Ну и чихать на все это — на продвижение, репутацию, повышение оклада!

Там, в Новых Черемушках, в квартире на втором этаже, сейчас спят два беззащитных существа, маленький ребенок и совсем юная девчонка. Да не просто девчонка, а девушка его друга. Друга? Да.

Что же делать? Позвонить Лине, чтобы вызвала милицию?

Да кто ж ее слушать станет? Скажут: баба-истеричка. Отмахнутся.

Вызвать их по «02» самому? Долго придется объяснять суть дела. Пока врубятся, пока соберутся… Да и не сумеют они организовать все это по-умному. Только спугнут преступников, это в лучшем случае. А в худшем — откроют пальбу прямо в квартире, и тогда жильцам не гарантирована жизнь. Дурацкий каламбур: жильцы — уже не жильцы.

А если бандиты уйдут — то они смогут вернуться и завтра, и когда угодно. Ведь если их не взять с поличным, то потом ничего не докажешь. Никаких улик. И против этого Варламова — тем более.

Так что же? Лине Бахоревой скрываться всю жизнь? И мальчику?

Нет, Геннадий Дементьев, ты должен действовать. А как именно — соображай. И резвее.

«У обменного пункта Грачев увидел двоих — в «мерседесе». Не исключено, что их больше. Этот вариант надо иметь в виду. Спокойно, Геннадий, спокойно. Забудь о самоуверенности, — он старался охладить свой пыл. В таком деле нельзя было наломать дров. — Постарайся оценить ситуацию трезво. Одному тебе не справиться. Если смотреть на вещи реально, то ясно: помощники необходимы. Откуда их взять? Кто пойдет на такой риск? Ведь это будет не служебное задание, а личная просьба Геннадия Дементьева».

Он перебирал в уме всех своих коллег. Нет, обратиться не к кому. На такую авантюру мог пойти только очень близкий друг, но с друзьями-то у Дементьева было бедновато. Стоп!

Друг?

Да еще какой! Такой, которому дороги Лина и Ванечка!

Поплотнее прикрыв дверь кабинета, он подошел к телефону. Глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть.

И набрал номер Бутырской тюрьмы.

— Старший следователь Дементьев, городская прокуратура. Заключенного Грачева Сергея Николаевича срочно доставить сюда. Да, немедленно. Вскрылись новые факты, он мне нужен. Для экстренного допроса.

Глянул на часы: 23.40.

Лицо у Сергея было припухшим и помятым. Едва удалось забыться на жесткой тюремной койке, пахнущей хлорамином, когда его подняли и без церемоний, без объяснений препроводили в «воронок».

Он не понимал, в чем дело, конвойные на его вопросы не отвечали.

Его замутило: «А вдруг предварительное следствие закрыли. Тогда — что? Тогда, значит, я из подозреваемого стал обвиняемым? Эх, Геннадий, не смог, значит, ничего раскопать. Или… предал меня? Ведь такое уже случилось однажды. Но тогда мы были чужими людьми. А ведь теперь все изменилось. Или это мои иллюзии? А может, дело в другом? Дементьева отстранили от следствия?»

Но вот и особнячок неподалеку от Павелецкого вокзала — Московская городская прокуратура.

Кабинет, в который его ведут, — тот самый, знакомый, дементьевский.

За столом, слава богу, сам Геннадий.

Значит — все не так страшно. Но почему у Геннадия такое странное, такое измученное лицо?

Следователь отпустил конвойных, разрешив им явиться к шести утра. Те обрадованно переглянулись — и их как ветром сдуло. Уж они найдут, где провести эту ночь, внезапно подаренную им.

Грачев испытующе всмотрелся в Геннадия. Спросил:

— Неужели до шести утра будем твои бумажки заполнять?

Тот отозвался каким-то сдавленным, неживым голосом:

— Если бы бумажки, Сережа. Я решился пойти на самое настоящее должностное преступление.

— Сжечь протоколы, что ли? — невесело пошутил Сергей и тут же осекся, сообразив, что юмор неуместен. — В чем дело?

Следователь выпил воды, настолько пересохло в горле, что слова произнести не мог.

— То, что я тебе сейчас предложу, Сергей, может для тебя квалифицироваться как побег. Ты понимаешь, чем это чревато?

— Пока ни черта не понимаю. Но сбежать, как ты догадываешься, согласен. Бегал уже. Есть опыт. Но ведь тогда, гражданин следователь, посадят вас. Геннадий, что происходит?

Дементьев еще раз глотнул воды.

— Ты только не дергайся. Слушай. Варламов, кажется, выследил Полину с Иваном.

— Они в опасности?

— Да. Надо спасать. А группу мне не дали. Ни одного человека. Пойдем с тобой, вдвоем.

— Генка!

Страх за Лину и Ванюшу перекрыло восхищение мужеством Дементьева. Он, Сергей, его не подведет. Если понадобится, жизнь отдаст сегодня ночью.

Это не исключено. Сергей вспомнил разгромленный обменный пункт. Убили ведь не только беззащитную женщину, но и профессионала-охранника, который оказался бессилен противостоять налетчикам.

Наверное, к Лине Варламов пошлет тех же людей. А он-то, Сергей, отнюдь не профессионал. Так что шансов выжить мало. Ну что ж, зато он спасет Лину с Ванюшкой.

И потом, если он погибнет, его не будут судить, и вся эта тягомотина с тюрьмой, судом, приговором сама собой рухнет в тартарары.

Он готов. Без колебаний.

Но Дементьев, он-то зачем в это втянулся? Ему-то есть что терять. У него в жизни все хорошо. По крайней мере, было до сего дня.

— Стрелять умеешь? — вклинился в его сумбурные размышления следователь.

— Конечно.

— Вопрос: из чего? У меня-то есть мой «Макаров», табельное оружие.

Он вынул пистолет из сейфа, зарядил.

Сергей следил за ним в изумленном ожидании. Ничего себе страж порядка при исполнении! Можно сказать, выкрал заключенного из тюряги, да еще и вооружить его собирается. И сам готов в его компании пострелять.

Дементьев тем временем подошел к другому сейфу — огромному стальному шкафу, окрашенному блекло-зеленой краской. Долго возился с шифрованными замками.

«Система почти как у Варламова», — вспомнилась Грачеву бронированная дверь его врага.

Наконец дверца сейфа распахнулась.

На полках было много разного вооружения, так сказать, всех времен и народов. Даже проглядывал кончик клинка старинной дамасской сабли с черненой арабской вязью. И тут же — самая обычная чугунная сковородка, и сапожное шило с погнутым штыком.

— Вещдоки, — пояснил Дементьев. — Как-нибудь придешь поглядишь, чем люди убивают друг друга. Вот эта статуэточка, например. Тюк по затылку — и нет муженька.

Он перебирал вещественные доказательства, выбирая что-нибудь, пригодное для их цели, огнестрельное.

— Это у тебя по предыдущим делам проходило? Неужели ты столько преступлений раскрыл? — поразился Сергей.

— Тут не все дела мои, — ответил Геннадий, не отрываясь от поисков. — К тому же, увы, не все раскрыты. Так что не преувеличивай моих способностей, не надейся на меня чересчур.

Потрясенный Сергей еле слышно ответил:

— А я все равно надеюсь.

Дементьев ничего на это не ответил.

— Так, — доставал он по очереди разные стреляющие штуковины, остроносые и тупорылые, однозарядные и многозарядные. — Этот, системы Лефоше, допотопный, его только в музей. Наганчик? Тоже староват, давно снят с производства. О! Это, кажется, подойдет.

Сергей кивнул:

— Знаю. Это «ТТ», да?

— Знаешь — и прекрасно. Познакомься поближе, пощупай. Вот и патроны к нему.

Сергей взял оружие.

— Из него убили двух девушек-близняшек, не разобрались, которая где, и… обеих, — сказал Дементьев. — Но это не все. Надо еще провести тебя через проходную. А если нам повезет, будем живы, так и обратно.

Он подал ему потрепанный паспорт — тоже из числа вещественных доказательств, с другой полки того же сейфа.

— Вот. Ты теперь Иванов Василий Федорович. Пока тебя из Бутырки везли — я заказал пропуск на это имя. Ивановых на свете полным-полно, никто не хватился, что этот тип у нас проходит по одному из дел. Давай-ка я тебе бумажку отмечу на выход из здания.

— Я что-то не понял. Но… ведь по этому пропуску кто-то должен был сначала войти в прокуратуру?

Дементьев, несмотря на напряжение, не смог не рассмеяться:

— Я и прошел. Слегка, конечно, замаскировавшись: пластыри по всему лицу, как будто у меня фурункулы. А фото тут такое потертое — физиономии не разобрать.

— Ты даешь.

— Иногда даю. Стране угля. Хоть мелкого, но… много. Ладно. Пошли.

Через проходную они выбрались с фальшивым пропуском беспрепятственно.

На часах было 00.20.

Естественно, служебной машины Дементьев получить не мог, ведь эта беспрецедентная вылазка совершалась втайне от начальства.

Не хотелось и маячить перед прокуратурой, ловя левую машину. Да если и поймаешь, кто это ночью поедет на окраину Москвы? Только зря потеряли бы время, а оно было на вес золота.

Так что спустились в метро.

Переглянулись: у обоих метро вызывало не самые приятные воспоминания.

Но то, что было, осталось в другой, прежней жизни. Они находились тогда по разные стороны барьера.

А теперь они — соратники.

Вернее — сообщники.

Потому что их совместный поход с точки зрения закона был самым что ни на есть настоящим преступлением. И весьма серьезным.

— Анжелика… Лика, — бормотал Дементьев, подбадривая себя.

— Полина… Лина, — вторил ему Сергей. Между собой они по дороге не разговаривали. И без того чувствовали свою мужскую общность: сообщники. Оба ощупывали оружие, оттягивающее их карманы. Оба готовы были драться не на жизнь, а на смерть.

И оба в глубине души рассчитывали на победу. Пусть не легкую, но обязательную.

А как же иначе?

Иначе им, мужикам, грош цена.

На пересадку успели ровно в половине первого.

Без четверти час вышли из метро. Когда подошли к дому Машиных родителей, на часах было 00.57. До схватки оставалось всего три минуты, но они этого еще не знали.

 

Глава 58

Схватка

Сергей на цыпочках поднялся по лестнице и прильнул ухом к двери.

— Я проснулся. Я есть хочу, — приглушенно доносился из глубины квартиры капризный голос Ванюши.

— Вот тебе молоко — и в постель, — говорила Лина. — Что это такое — посреди ночи подниматься?

Ее легкие шаги послышались у самой двери и затихли в глубине квартиры.

Сергей облегченно вздохнул и махнул ждущему внизу Геннадию.

Иван проснулся, и Лина дала ему молока. У них там тепло, светло и спокойно. Они даже не догадываются о нависшей над ними опасности.

Сейчас бы войти в эту дверь и сказать нарочитым басом:

— И мне молочка.

А потом услышать радостные визги и увидеть ее счастливые глаза.

Сергей стиснул ладонью рукоятку пистолета. Тяжелый пистолет оттягивал карман, непривычно ударяя в бок при каждом шаге.

Геннадий повернул выключатель на первом этаже, и весь подъезд погрузился в непроглядную темноту.

Сергей на ощупь спустился вниз, и они с Дементьевым замерли, вжавшись в стены подъезда пятиэтажки.

В этот поздний час на улице не было ни души. В этих глухих двориках, вдали от шумных проспектов, жизнь замирала рано, особенно с наступлением темноты. В доме напротив светились только несколько окон — рабочий район, спать ложатся рано.

Узкая полоска света от фар подъезжающей машины скользнула по стене соседнего дома и повернула к подъезду.

Коротко взвизгнули тормоза, и темная махина с черными тонированными стеклами остановилась в нескольких метрах от них. В темноте не различить цвет, но оба они и так знали — это синий «мерседес».

Сергей и Дементьев переглянулись. Геннадий бесшумно передернул затвор «Макарова» и замер, прислонившись чуть боком к двери, держа пистолет дулом вверх. Сергей последовал его примеру.

Тихо хлопнули дверцы машины, и две фигуры возникли на асфальтовой дорожке, одна повыше, другая коренастая.

Сколько раз Сергей, напрягая память, описывал их Геннадию…

Бандиты осмотрелись по сторонам, глянули на темные окна хрущобы и двинулись к подъезду.

Сергей облизнул пересохшие губы. Сердце стучало так, что, казалось, бандиты сейчас услышат, как бешено оно колотится о ребра.

Тот, что повыше, достал из-за пазухи пистолет, несуразно длинный, словно утолщающийся к концу ствола.

«Глушитель», — моментально оценил профессиональным взглядом Геннадий.

У них не было ни времени, ни возможности, чтобы скоординировать свои действия. Просто так случилось, что высокий, с оружием в руке был чуть ближе к Геннадию, чем к Сергею. И он первым шагнул в подъезд. Второй, пониже, отстал на полшага.

Дементьев резко метнулся вперед, когда высокий поравнялся с ним, с силой ударил рукояткой «Макарова» по шейным позвонкам и прижал дуло к виску оседающего к его ногам бандита.

Тот не ожидал нападения, потерял ориентацию от внезапного удара, но все же успел пару раз нажать на курок.

Тоненько блямкнул кусочек штукатурки прямо над головой Сергея. Он даже не понял сразу, что это пуля.

Его внимание целиком занимал второй налетчик. Он отшатнулся от подъезда, кошкой отскочил назад и резко выдернул из кармана руку…

Сергей еще не успел заметить, было ли в ней оружие, а пальцы сами собой стиснули тугой курок, и оглушительный звук выстрела эхом раскатился по пустому двору.

Когда-то в институте они сдавали зачеты на военной кафедре, стреляли в тире по мишеням, но он впервые в безотчетном порыве выстрелил не в мишень, а в человека.

Во рту появился противный металлический привкус, а глаза неотрывно были прикованы к темной фигуре, которая, припадая на одну ногу, метнулась к машине.

Ответный выстрел прозвучал через секунду, обдав щеку Сергея словно сгустком горячего воздуха и выбив щепку в дверном косяке.

— Сука! — выдохнул Геннадий, треснув ребром ладони по руке бандита, извернувшегося в захвате, в отчаянной попытке повалить его, сбить с ног.

Это ему удалось, но пистолет с лязгом прокатился по кафельному полу.

Геннадий не удержался и рухнул на него, прямо перед глазами возникли бешеные, лишенные цвета зрачки — альбинос.

В короткой мгновенной схватке тот цепко впился в сжимавшую «Макарова» руку Геннадия, стиснул пальцы в железном зажиме… И они медленно стали разжиматься от пронзившей всю руку внезапной боли.

Геннадий из последних сил рванулся, потянулся вперед, пытаясь нащупать свободной рукой выроненный бандитом пистолет. Он лихорадочно шарил пальцами по полу, чувствуя, что еще секунда — и альбинос завладеет его оружием, он уже не мог шевельнуть вывернутой, разрываемой болью правой рукой.

Раненный Сергеем бандит пригнулся за машиной, пытаясь открыть дверцу. Он больше не стрелял, предпочел смыться из опасного места, ничуть не заботясь о судьбе своего попавшего в засаду напарника.

Сергей стиснул двумя руками «тэтэшник», пытаясь рассмотреть противника за темным непроницаемым стеклом «мерседеса».

Тот справился наконец с замком, и Геннадий в схватке с альбиносом услышал приглушенный хлопок двери.

«Уходит!» — подумал Геннадий и почувствовал прилив сил.

Он рывком бросил свое тело вперед и успел ухватить толстый наконечник глушителя. И в этот же момент альбинос вырвал «Макарова» из его ослабевших пальцев.

Теперь кто раньше…

Дементьев последним усилием согнул левую руку в локте, перехватил дрожащими пальцами длинный ствол, на ощупь определив: «вальтер», и нажал курок.

Тихий щелчок… И альбинос под ним дернулся и обмяк, разжались железные тиски. Дементьев успел первым.

«Мерседес» взревел мотором, разворачиваясь в тесном дворе.

— Не стреляй! — крикнул Сергею Дементьев. — Я…

Он выскочил из подъезда, пригнулся, положив левую руку на согнутый локоть не желающей повиноваться правой, и прицелился.

Хлопок… и ветровое стекло подернулось мелкой сеткой трещин. Еще выстрел, еще…

Он палил, не слыша привычного звука, словно внезапно оглох. Ощущая только, как вздрагивает от отдачи плечо.

«Мерс», натужно рыча, пятился задом. Свет от фар метался по асфальту, по стене, слепя глаза и мешая целиться.

Геннадий стрелял прямо в «лобешник» на месте водителя, не зная, попал или нет. И опустил пистолет только тогда, когда машина уперлась задним бампером в мусорный бак и замерла на месте, тихонько урча мотором.

Сергей подбежал к «мерседесу», рванул на себя переднюю дверцу и отшатнулся.

Прямо на него вывалилось, наполовину свесившись из кабины, тело молодого, коренастого парня с застывшими, широко раскрытыми глазами на удивленном лице.

Эти глаза, казалось, смотрели прямо на него.

Геннадий отодвинул Сергея в сторону, сунулся в глубину кабины, быстро осмотрел убитого и шепнул:

— Ты его в ногу ранил…

— А что?

— Не пойму, навылет или застряла пуля.

— А какая разница? — спросил Сергей.

Они только что чудом убили направлявшихся к Лине и мальчику убийц, а Генка о каких-то глупостях рассуждает.

А тот лихорадочно думал о том, что «ТТ» уже зарегистрирован как вещдок, и, если пулю извлекут из ноги убитого преступника, надо любыми путями избежать баллистической экспертизы.

Он действовал, словно автомат, в каком-то нервном запале, быстрее, чем успевал понять, для чего он это делает.

Бросил «вальтер» с глушителем на землю, рядом с раскрытой дверцей машины, метнулся в подъезд, вынул из стиснутых пальцев альбиноса свой «Макаров», забрал у Сергея пистолет и сунул в карман, бегло окинув взглядом картину побоища.

— Теперь к Лине, — хрипло шепнул он и с невероятной для его комплекции скоростью взлетел вверх по лестнице.

Сергей никак не мог сосредоточиться, обрывки мыслей скакали в голове, путались, не желая связываться в ясную, логическую картину.

Вся перестрелка заняла несколько минут, а ему казалось, что прошли часы, — так велико было напряжение. Два оглушительных выстрела разорвали ночную тишину, но ни одна дверь не открылась, ни одно окно не зажглось в тесно прижатых друг к другу хрущобах. Люди не могли не слышать их, но боялись стать невольными свидетелями. Боялись за своих детей, за свою безопасность. Если бы Лина с Ванькой кричали и звали на помощь, вряд ли эта помощь пришла бы — не сунулись бы в разборку опасливые соседи. Да и что они могли бы сделать против вооруженных бандитов? Закон джунглей — каждый сам за себя.

Сергей с ненавистью глянул на крепко запертые двери соседей. Он боялся, что они выглянут и заметят их, но еще больше презирал за то, что они не решаются этого сделать.

И только Лина… Ну конечно, разве она усидит на месте?

Сергей не успел еще стукнуть в дверь, как она уже приоткрылась, и Лина, на ходу натягивая куртку, готова была мчаться туда, где только что стреляли.

Геннадий вихрем ворвался в квартиру, заталкивая Лину обратно.

Она отпрянула, вскрикнув от неожиданности, и… увидела за его плечом лицо Сергея.

— Сереженька… Это ты?

— Тихо, — оборвал ее Геннадий. — Сейчас некогда. Слушай внимательно…

Он наспех обрисовал Лине ситуацию, совершенно выпустив из виду, что из комнаты, завороженно ловя каждое его слово, смотрит на них Ваня.

Ух ты! Дядя Сережа с Геннадием только что убили опасных преступников, которые собирались напасть на него и Лину…

— Я все поняла, — кивнула Лина. — Не волнуйтесь.

Она быстро поцеловала Сергея и крепко стиснула руку Геннадия. Он скривился от боли.

— Пока, — шепнул Сергей. — Скоро увидимся.

И они побежали вниз по лестнице, и Лина перекрестила их вслед.

Они мчались, петляя по дворам. Еще секунда, и сердце выскочит из горла.

Каждую секунду Сергей ожидал услышать позади нарастающий вой милицейской сирены. Вот так чувствуют себя преступники.

Геннадий хрипло дышал позади.

— Левее! — выкрикнул он на ходу. — Там трасса.

На пустом шоссе виднелись вдали зажженные фары приближающейся легковушки.

Они остановились на обочине и перевели дыхание. Геннадий призывно вскинул руку.

— Слышь, друг, подбрось до Профсоюзной. Двадцатка устроит?

Это было более чем щедро, и водитель распахнул дверцу.

«Еще бы они не уходили безнаказанно… — тоскливо думал Геннадий, глядя на мелькающие одинаковые кварталы домов. — Ни одна сука не даст показаний. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. А эти… задницы неповоротливые! Мы уже давно тю-тю, а они еще даже наряд не выслали… И от нас потом требуют раскрываемость…»

«Как все просто, — думал Сергей. — Как просто убить и скрыться. Вот почему они с такой легкостью идут на это, уверенные в своей неуязвимости. И все им, гадам, сходит с рук».

Геннадий, морщась, растирал распухшую кисть руки.

— Болит?

— Боюсь, что связки порвал.

— Ничего, до свадьбы заживет.

— Была уже свадьба, — усмехнулся Геннадий. — Три месяца назад.

Сегодня он опять не попадет к Мусику, не вдохнет сонное тепло ее тела. А с каким удовольствием он бы устроился рядом с ее жарким бочком, натянул одеяло до ушей и выбросил бы из головы все оперативные сводки, налеты, ограбления, убийства. «Не мое дело… Меня не касается… Пусть занимаются этим те, кому положено…»

Но он сам сделал свой выбор — и положено это ему.

— Мы теперь оба меченые, — Сергей протянул ему рассеченную шрамом ладонь, и они осторожно соединили руки в братском мужском пожатии.

На Профсоюзной они поймали другую машину и через полчаса уже были в прокуратуре, в знакомом до боли кабинете Дементьева.

 

Глава 59

Помогите!

— Дяденька, помогите! — Ваня прерывающимся голоском кричал в трубку. — К нам ворвались! Здесь стреляли! Приезжайте скорее!

Он тоже решил действовать, как велел товарищ дяди Сережи.

Лина скинула куртку, наступила на нее ногой и с треском оторвала один рукав. Потом с силой царапнула себя по щеке, взлохматила волосы и выбежала в подъезд.

— Откройте! — истошно завопила она, колотя в соседние двери. — Помогите! Вызовите милицию!

Неужели они не слышали выстрелов?

Настороженная тишина за крепко запертыми дверьми.

— Он убежал… — всхлипнула она. — Позвоните в отделение… Их надо поймать…

Наконец замок щелкнул, звякнула цепочка, и в подъезд выглянул мужчина в спортивном костюме. Тут же начали открываться и остальные двери.

— Валя, слышала, стреляли?

— А я думала, мальчишки петарды пускают.

— Кошмар! Скоро из дома нельзя будет выйти!

Лину колотило от волнения, зубы клацали при каждом всхлипе.

Спортивный сосед внушительно говорил по телефону:

— Милиция? Примите вызов. Нападение в подъезде по адресу…

Сердобольная соседка совала Лине под нос кружку с водой.

— Попей, деточка. Они тебе ничего не сделали?

— Не успели… — Лина сделала глоток.

— Ну, слава богу. А что случилось-то?

Любопытствующие как-то незаметно переместились с площадки в распахнутые двери Лининой квартиры.

— Вы Александре Петровне кто? — спросила бдительная дама. — Она ведь на курорт уехала. А вы кто?

— Подруга… Маши… — отрывисто, с трудом ответила Лина. — Она мне разрешила… остановиться…

Ваня с интересом наблюдал за происходящим.

Суета, громкие взволнованные голоса, люди… Все говорят, ахают, вздыхают, рассказывают какие-то случаи. А сейчас еще приедет настоящая милиция…

Двое мужчин вошли в квартиру и тихонько сказали женщинам:

— Вниз не ходите. Там… труп.

У Ванечки даже дыхание перехватило: какое замечательное приключение!

Дежурный по отделению младший лейтенант Сидорчук принял вызов.

Сначала звонил ребенок, и было непонятно, не то балуется, не то на самом деле что-то случилось. Тем более он никак не мог назвать адрес.

Сидорчук думал, не выслать ли на всякий случай патрульную машину прочесать район, как раздался второй звонок.

Выстрелы… Похоже на бандитскую разборку или «заказуху». В их тихом не престижном районе в основном шла бытовуха, изнасилования, мелкие грабежи. Не криминогенный участок, крупные бизнесмены и преступные авторитеты облюбовывают для себя престижные дома чуть поодаль, у немецкого посольства и дальше к Юго-Западу.

Он соединился с дежурным районного СОБРа.

— Высылайте группу…

Капитан специального отряда быстрого реагирования осмотрел заглохший «мерседес», нагнулся и поднял валявшийся рядом, на виду «вальтер» с глушителем.

Типичная картина. Оружие брошено на месте преступления. Труп в машине, второй в подъезде. Этих двоих, по-видимому, поджидали.

Но в сигнале говорилось о выстрелах, а глушитель издает только легкий хлопок. Значит, должен быть еще один пистолет или два, эти-то молодчики не с пустыми же руками были.

Так и есть. В кабине на полу тускло поблескивает в отсвете фар вороненый ствол. Второй убитый оказался безоружным.

— Быстро прочесать район, — на всякий случай велел капитан.

Хотя, наверное, зря. Преступники не дожидаются, пока приедет за ними группа быстрого реагирования. У них и тачки помощнее, чем у милиции, и оружием бросаются, не считаясь.

«Вальтер» он аккуратно опустил в целлофановый мешочек и вызвал по рации следственную группу. Скорее всего, ловить здесь им уже некого.

Служебная собака бестолково крутилась на узком пятачке у подъезда, от машины к дверям и обратно…

…Двое собровцев в серой форме с автоматами пинком распахнули дверь, оттесняя с дороги толкавшихся в прихожей женщин.

— Ну где он?

Ствол автомата описал полукруг, и соседи с визгом шарахнулись в стороны.

Автоматы были коротенькие, словно игрушечные, но пальцы на спусковых крючках и прищуренные суровые глаза вселяли настоящий страх. Позади них с рычанием рвалась с поводка овчарка.

Иван некстати расплылся в счастливой улыбке. Какие крутые! Как в настоящем боевике!

— Сколько их было? Один? Как выглядел?

Ребята опустили автоматы, и Лина с удивлением увидела, что они совсем молоденькие, пожалуй, ее ровесники. Почему-то стало неловко за свой растрепанный вид.

Она ответила:

— Я видела. Он высокий… Блондин… Кашемировое пальто…

— Шапка?

— Нет. Не было.

— Хорошо. Остальное расскажете следователю.

Ребята быстро спустились во двор.

А Иван обрадованно подумал, что его уже больше, видимо, не отправят спать.

 

Глава 60

Алиби

Перед самым закрытием универсама Варламов купил две бутылки молдавского коньяка, банку огурчиков и кусок окорока.

Продавщица из колбасного отдела жила в соседнем подъезде и всегда с симпатией поглядывала на Юрия.

Обычно весьма сдержанный с этой девахой, на этот раз он задержался и пожаловался:

— Что-то настроение паршивое. Напьюсь сегодня.

— Не многовато одному? — она кокетливо указала на выглядывающие из пакета горлышки бутылок.

— Так, может, составите компанию?

Пухлая рожица продавщицы расцвела от удовольствия и тут же опечалилась.

— Может, завтра, если хотите? — предложила она. — Сегодня у заведующей день рождения… неудобно…

— Так пригласите меня.

Он это серьезно? Она недоверчиво смотрела на лощеного красавца соседа. Да, видно, ему действительно хреново, вон какое лицо печальное. Но неужели он разделит их бесхитростную бабскую компанию в подсобке?

— Подождите.

Она метнулась в глубину стеклянного закутка, зашептала что-то толстой даме с двойным подбородком, указывая на стоящего у прилавка Варламова, и вернулась, сияя.

— Проходите сюда, пожалуйста.

— Это она? — кивнул Юрий на даму и передал продавщице свой пакет с покупками. — Примите мой скромный вклад. Я сейчас вернусь.

Внизу у входа в метро он купил огромный букет роз и колготки с лайкрой самого большого размера. Это должно прийтись по вкусу толстой торгашке.

Он и думать не мог о такой удаче. Целая куча бабенок из гастронома может засвидетельствовать, что он в это время принимал участие в их застолье. И число не забудут — день рождения!

— Ой, да что вы! — Обрюзгшее лицо зарделось, когда он вручил букет и поцеловал унизанную кольцами руку.

— С…дцатилетием. — Он галантно раскланялся, представляясь остальным: — Юрий. Варламов. Я в соседнем доме живу.

— А мы знаем, — хихикнула одна девчонка. — Вы к нам часто заходите. И набор у вас всегда… джентльменский. Неужели холостой?

— Не везет мне с вашей сестрой, — потупился Юрий.

— Ой, да уж прямо! Такой симпатичный…

Пожалуй, он недооценивал наблюдательность местных продавщиц. Казалось бы, сотни людей проходят перед ними за день, а они запоминают, отмечают всех, кто привлекает их внимание. Хорошо, что он ни разу не заходил сюда ни с Катей, ни с Ланой.

Закрыв магазин, продавщицы быстро накрыли на стол. Несколько литровых бутылок «Абсолюта», дымящаяся картошка, разнообразные колбасы, домашние салаты и огромный торт — этим можно было накормить и напоить целую ораву мужиков. Да им тут до утра всего не выпить.

Но он тут же понял, что ошибся. Уже после первого тоста понял. Налитые больше, чем наполовину, стаканы вмиг опустели. Ему с верхом положили в тарелку закусок и вновь наполнили стакан.

— Ну, вздрогнем, девочки!

Вздрогнули. Закусили. Налили по новой.

— А теперь за нашего гостя.

Застолье неслось стремительно. Женщины раскраснелись, заулыбались, соседка-продавщица уже прижимала под столом к его ноге свою коленку. Бутылки пустели одна за другой, дошло и до его коньячка, а крепкие дамы, казалось, и не опьянели вовсе.

Варламов отстраненно слушал бессвязный громкий разговор, помалкивая и ковырял вилкой в тарелке.

— А может, из нас кого в жены присмотрите? — заигрывали с ним бабенки.

— Вон Ленка у нас незамужняя.

— Да ну вас! — засмущалась Лена.

— А что? Мы бабы хозяйственные, работящие и из себя еще очень даже вполне, да?

Юрий вежливо улыбался и кивал, стараясь держаться по-свойски.

— Милая, милая, милая… — внезапно затянула молоденькая Ленка.

— Нет, не эту, — перебила ее заведующая. — Ой, цветет калина…

— В поле у ручья… — нестройно подхватили остальные.

После песен на стол водрузили торт. Его ели, запивая коньяком, быстро, словно на пожар торопились.

В глубине подсобки загромыхала от ударов железная дверь.

— Ой, Костя, наверное! — спохватилась соседка Юрия и помчалась открывать.

— И долго еще ждать? — послышался мужской недовольный голос.

— Ой, да мы совсем чуть-чуть… Я иду уже.

Она стремительно вернулась, схватила пальто и виновато глянула на Варламова.

— А про мужа-то забыла! — захохотали остальные.

— Ну, баста, девушки. — Заведующая поднялась, закругляя застолье. — Хорошо посидели. По домам пора.

Юрий глянул на часы. Елки, всего одиннадцать… Всю свою мощную программу торгашки провернули за два часа.

Негатив с Толяном еще даже не выехали в Черемушки.

Он-то рассчитывал, что импровизированное празднество затянется далеко за полночь.

Варламов поднялся, старательно изображая из себя сильно пьяного. На самом деле у него ни в одном глазу не было. Не брал его алкоголь — нервы были напряжены до предела.

— Я провожу, — он обвел глазами прибирающих подсобку женщин. — Можете на меня рассчитывать.

— Пять минут двенадцатого, — отметила заведующая. — В темпе убирайте, я еще с супругом хочу успеть посидеть. День рождения — праздник семейный.

«Сколько же в нее влезет?» — с отвращением подумал Юрий.

— У меня еще ужин не готов.

— А мне у Петьки уроки проверять.

Они все вдруг разом вспомнили о домашних делах, засуетились, напрочь забыв о Варламове. Несколько пар сноровистых рук в одно мгновение перемыли посуду, вытерли стол, рассовали по холодильникам остатки пиршества. Варламов топтался у двери.

— Заходите к нам еще, — скользнула мимо него и умчалась в темноту молоденькая Ленка.

— Спасибо за компанию, — держась стайкой, двинулись к выходу остальные.

— Я провожу…

— Да нам рядом, — ответили продавщицы.

Толстая заведующая заперла подсобку и массивным телом потеснила Варламова на улицу. Загромыхала ключами, крикнула:

— Закрой, Василич! Мы ушли!

«Придется провожать эту корову, — подумал Юрий. — Может, домой пригласит зайти, с супругом пропустить рюмашку?»

— Мы самые стойкие. — Он галантно взял ее под руку. — Куда теперь? Я возьму шампанского? Такой прекрасный вечер…

Дама прижала к груди букет роз и высвободила свой локоть.

— Погуляли и хватит, — внушительно сказала она. — Домой идите. А то милицию позову.

«А это мысль… — усмехнулся Варламов. — Провести ночку в вытрезвителе — самое беспробойное алиби».

Он представил себе бессмысленные рожи забулдыг, раздевание догола, холодный душ, грубость врачей и обслуги, и его передернуло от отвращения.

Есть еще вариант. Слесарь, живущий этажом ниже, любит поддать на халяву. Ну что ж, возьмем в коммерческом ларьке еще бутылку.

— Петрович, выйди на секунду.

— Чего тебе? — высунулся из двери помятый Петрович. — Кран прорвало? Утром приду.

Юрий показал ему из-за пазухи водочное горлышко.

— А! — моментально сообразил Петрович и громко добавил: — Труба, говоришь? Конечно, зальет. Я мигом. Инструмент возьму.

Насупленная супруга выглянула в коридор.

— Двенадцатый час! Куда тебя черти несут?

— Извините, — Варламов изобразил смущенную улыбку. — Авария у меня.

Она смерила его взглядом. Самый приличный из соседей, не алкаш… Она сунулась в ванную, посмотрела на потолок.

— Вы же над нами живете. А у нас сухо…

— Щас польет, — зловеще пообещал Петрович.

Он выволок увесистую сумку с разводными ключами и заговорщицки подмигнул Варламову.

Услышав, как заурчал на площадке лифт, Варвара Матвеевна привычно приникла ухом к двери.

— Это ты здорово с трубой придумал, — донесся с площадки довольный голос слесаря Петровича.

— А как еще мужикам ухитриться на грудь принять? — пьяненько отвечал ему Варламов.

Он возился со своим замком, не попадая ключом в скважину.

«Что это он? — изумилась Варвара Матвеевна. — Неужто в стельку? Да еще с этим алкашом на пару…»

Не похоже на Юрия Андреевича. Он всегда особняком держится, словно брезгует, к себе в квартиру не приваживает, близко никого не допускает. Только ей одной из всех соседей уделял он малую толику своего внимания, расспрашивал участливо и заинтересованно, а теперь…

Она почувствовала что-то похожее на ревность. Как будто другому отдали то, что всецело принадлежало ей.

«Мужики… — с обидой подумала она. — Им лишь бы глаза залить. О чем с Петровичем толковать? Он после стакана только мычит нечленораздельно. Тьфу, пакость!»

Петрович оставил сумку у порога и по привычке потопал в комнату прямо в ботинках.

Юрий поморщился, но промолчал. Что взять с этого убогого.

— Ничего живешь… — беззастенчиво осматривался Петрович. — Почем брал?

Он зачем-то покрутил дорогой импортный смеситель на кухне и по-хозяйски расположился за столом.

Варламов подумал и поставил вместо рюмок толстенькие небьющиеся стаканы. Петрович любовно отвернул крышечку с бутылки, плеснул в стакашки.

— Ну, поехали…

Он опрокинул водочку, крякнул, взял рукой соленый огурчик, аппетитно захрумкал.

И тут в дверь настойчиво позвонили.

— Не открывай, — словно школьник, дернулся Петрович. — Моя, падла… У нее нюх на это дело.

Его супруга, озабоченная состоянием прорванной у верхнего жильца трубы, решила лично осмотреть место происшествия. Не ровен час, действительно зальет, а она только летом ремонт сделала.

Едва она, отдуваясь, остановилась у варламовской двери, как тут же, словно по заказу, из соседней высунулась всклокоченная физиономия Варвары Матвеевны.

— Своего ищешь? — Она скорее утверждала, чем спрашивала. — А он водку пошел жрать с Андреичем, а не чинить вовсе. Сама слышала, радовались, что тебя провели.

— Ну, меня не обдуришь, — грозно заявила слесарева жена и уперлась пальцем в звонок.

Варвара Матвеевна быстро захлопнула дверь и приникла к ней ухом. Слух напрягать не пришлось, обманутая жена горланила, как иерихонская труба:

— А ну, домой живо! Кровосос! Поганец! А от вас не ожидала! Как только не стыдно больного человека сманивать! А такой приличный с виду!

— Не кричите, — бормотал, оправдываясь, Варламов. — Проходите к нам. Присоединяйтесь.

— Да я на дух эту гадость не переношу!

— Ну посидите так, хоть немного. Пожалуйста. Я просто не могу оставаться сейчас в одиночестве.

— Спать ложитесь, — не поддавалась на его уговоры рассерженная супруга Петровича.

Она сгребла мощной дланью воротник своего благоверного и пинками выпроводила его на лестничную площадку.

— Ишь, лакать удумали! Полдвенадцатого ночи! — вопила она так, что было слышно на несколько этажей. — Другого времени не нашли!

Варламов опустился в кресло и обхватил ладонями голову. Впервые в жизни он пожалел, что у него нет друзей. Надежных, верных, которые готовы приехать в любое время дня и ночи, поддержать, выгородить, если потребуется, да и просто вот так посидеть по-мужски, послав к черту все дела.

Ему вдруг стало жаль себя, словно его несправедливо обидели, обобрали. Что за идиотский день. Со всех сторон неприятности.

Скорей бы уже «дубки» свели счеты с пацаном и девчонкой.

Боже, все его грандиозные планы, все сладостные мечты развеялись, как дым. В один момент все понеслось под откос.

Юрий скрипнул зубами, пошел на кухню и налил себе водки. Сейчас ему действительно захотелось напиться. Залить глаза до беспамятства, уснуть и не думать ни о чем.

Полночь. Мистическое, сказочное время. Сейчас синий «мерседес» уже мчится по Москве к Черемушкам.

— Ну, за удачу, — сказал он себе.

 

Глава 61

«Дохлое» дело

Следственная группа возилась во дворе, осматривая место перестрелки. Извлекли из дверного косяка застрявшую там пулю, провели замеры. Клацали вспышки фотоаппаратов, эксперты осматривали погибших, диктуя в протокол сухие казенные фразы:

— Огнестрельное ранение в область правого межреберья… Сквозное огнестрельное ранение в левую голень…

Потом трупы погрузили в машину и увезли на судмедэкспертизу. Только остались после них на асфальте обведенные мелом контуры. Будто лежавшие здесь люди испарились.

Хмурый, невыспавшийся следователь вел опрос свидетелей, расположившись за столом в комнате пострадавшей.

«Дохлое дело, — тоскливо думал он, вполуха слушая однообразные сбивчивые рассказы о выстрелах среди ночи и о том, что никто ничего не видел. — Типичная заказная разборка. Еще один «висяк». На «вальтере», конечно, ничего не числится… Оружие одноразового использования, недаром бросили».

Он искоса наблюдал, как помощник записывает в протокол паспортные данные соседей и однообразные, ничего не значащие фразы.

Потерпевшая укладывала спать в соседней комнате ребенка. Да и вряд ли она что-то путное добавит. Женщины обладают удивительным свойством — смотреть в упор и не запоминать ни одной нужной детали, а потом у них все путается в голове в полной неразберихе. Рутина. Ничего он здесь не выудит.

Лина вышла из спальни спокойная, собранная, подсела к столу.

— У меня нет с собой документов, но я паспортные данные наизусть помню, можете проверить.

Следователь устало махнул рукой и спросил почти безнадежно:

— Вы можете рассказать все по порядку, с самого начала?

Лина с готовностью кивнула:

— Конечно. Поздно вечером я возвращалась от подруги. Он ждал меня в подъезде, подошел, когда я уже открывала дверь. Я сначала не подумала ничего плохого, даже пригласила его войти… А он вдруг… достал пистолет.

«Все они, дуры, ничего плохого не думают, когда к ним среди ночи подходит мужчина…»

Следователь скептически усмехнулся:

— Почему же вы приглашали в дом незнакомого?

Девушка удивленно посмотрела на него:

— Почему незнакомого? Я… его знаю. — Она всхлипнула. — Он… ухаживал за мной… я не думала…

— Знаете?

Со следователя вмиг слетело сонное оцепенение.

Лина кивком подтвердила: знаю.

— Юрий Варламов. Переводчик. Живет в Перове, по адресу: улица Новогиреевская…

Помощник лихорадочно застрочил протокол, а следователь оживился, зачастил вопросами:

— Какой пистолет?

— Я в марках не разбираюсь, — пожала плечами Лина. — Длинный очень, с такой шишкой на конце.

— Он угрожал? Почему он вдруг решил вас убить, если ухаживал?

Губы у нее дрогнули, в голубых глазах появилась стыдливая растерянность.

— Я… не знаю… Наверное…

— Что?

— Понимаете, — залилась краской девушка, — он мне так понравился, когда мы познакомились, что я ему… Ну, в общем, наврала.

— Что именно?

Она потупилась:

— Он был такой шикарный, а я… простой зоотехник… Я побоялась, что он не захочет со мной встречаться, ну и… Натрепалась, что я богатая, в инофирме работаю, денег куры не клюют. Шубу взяла у подруги, чтобы выглядеть…

— Поэффектнее?

— Угу, — девчонка кусала губы в отчаянии. — Я ему сказала, что у меня дома большая сумма, бриллиантов завались.

— Богатая невеста, — безжалостно усмехнулся следователь. — А он вместо ЗАГСа ограбить тебя решил, так?

— Он хотел меня убить, — она закрыла лицо руками, и ее плечи мелко затряслись.

Несколько минут следователь слушал сдавленные рыдания, потом терпение его лопнуло.

— Теперь нечего слезы лить. Сама виновата. А те двое? Они откуда взялись?

Лина вытерла рукавом глаза, наморщила лоб.

— Я хотела вырваться, боролась с ним… А тут сзади голос: «Не ждал, шеф? Объясниться не хочешь?»

— Шеф? Точно помнишь?

— Ага. Он меня сразу отпустил, повернулся. Там двое стояли, один такой… бесцветный.

— Альбинос, — сказал следователь.

— И знаете, он их испугался, по-моему. Они стали разговаривать…

— О чем? Конкретно.

— Кажется… что-то о валюте… Что Юрий себе много забрал… Я стояла, как мертвая, пошевельнуться не могла, даже… голос пропал… Только помню, что они стали спускаться, а потом свет вдруг погас, и выстрелы…

— Так вы видели, кто стрелял?

— Варламов, — убежденно сказала Лина. — Я вниз побежала, там… один лежал… А во дворе машина рычала, а Варламов стрелял, на него фары как раз светили… Только я видела, что он целится… вот так… и стекло звякает… А звука не было…

— Глушитель, — кивнул следователь. — А сколько было выстрелов?

— Которые я слышала? — уточнила Лина. — Два или три… не помню.

— А зачем же вы побежали вниз? — удивленно поднял от протокола голову помощник.

Лина захлопала глазами и пожала плечами:

— Понятия не имею. Инстинкт.

— Обычно бегут в другую сторону.

— Я не соображала, что делаю, — ответила она и опять всхлипнула. — Вам бы… пистолет приставили…

— Будьте готовы, вас вызовут еще на допрос и, возможно, на очную ставку, — предупредил следователь и захлопнул папку.

Он встал, с хрустом потянулся и велел помощнику:

— Вызови управление. Пусть пошлют группу по указанному адресу.

Дело, казавшееся таким безнадежным, прояснилось за считанные часы. Всегда бы судьба подкидывала таких свидетелей… Теперь осталось только установить личности погибших, наверняка на них числится что-нибудь… Ясно, что они были членами преступной группировки, которую, видимо, возглавлял этот шеф… Варламов.

— Вы его поймаете? — спросила девчонка. — А то я боюсь.

— Не волнуйтесь, — внушительно ответил он. — Отдыхайте.

После его ухода Лина упала на диван и разрыдалась. Никогда в жизни она не врала так убедительно и увлеченно, почти что веря в то, что придумывала на ходу.

А собственно, почему врала? Ведь Варламов действительно убийца, гнусный наводчик, по его указанию убили Катю, и к ней с Ванечкой он послал своих бандитов. Она просто «привела его на место преступления», которое он подготовил, и «вложила» пистолет в его безжалостную руку.

Хоть бы он не отвертелся. Есть же на свете справедливость… И по всем законам, божеским и человеческим, он должен за все ответить.

Уже светало.

Юрий Варламов беспокойно ворочался в постели. Он не мог заснуть, даже гигантская доза алкоголя не смогла отключить напряженный мозг. Мутило и от спиртного, и от сигарет, которые он курил одну за другой, не в силах унять непрерывную нервную дрожь.

Он оделся, развел в стакане «Алко-Зельцер», добавил активированный уголь и с отвращением влил в себя черную пузырящуюся жидкость. Нашел в ящике пакетик с китайским препаратом женьшеня, высыпал на ладонь десяток крошечных шариков.

Голова прояснилась, но легче не стало. Тоскливое, сосущее чувство беспричинного страха, желудочные спазмы.

Негатив уже давно должен был позвонить. Дело-то совсем простое, абсолютно безопасное. Бесшумно убрать среди ночи девушку и мальчишку двум здоровым бугаям — не проблема.

Может, закатились потом на всю ночь, придурки, в свой излюбленный бар с дежурными девочками. Оттягиваются на всю катушку, позабыв, что обязаны известить его сразу по исполнении заказа… Скоты безмозглые! Пусть только появятся, он вычтет у них половину «гонорара» за «моральный ущерб»…

Звонок. Резкий, пронзительный, разрывающий сонную тишину.

Юрий метнулся к телефону. Ну наконец-то!

Нет, это в дверь. Лично явились. Невтерпеж пошуршать заработанными баксами.

Он пошел было к двери и вдруг сообразил, что «дубки» не могут знать его адреса. Неужели они навели о нем справки? Он и не предполагал, что эти болваны могут до такого додуматься. Для чего им? Не собирался он перед ними полностью раскрываться.

— Кто там? — внезапно осипшим голосом поинтересовался он.

И услышал:

— Откройте. Милиция.

Ноги налились чугунной тяжестью, липкая испарина покрыла лоб, а все внутренности словно сжала невидимая ледяная рука.

«Все. Конец… — подумал он. — Что делать? Господи, что же делать?»

Дверь затряслась от мощных ударов. Варламов отступил на шаг на негнущихся, непослушных ногах, и дверь тут же распахнулась, выбитая из коробки крепкими парнями в серой форме.

Резкий удар автоматного приклада в челюсть, внезапная боль вывернутых рук… Юрий дернулся на полу, пытаясь выдернуть кисти из холодных тисков наручников, и услышал, как в тумане:

— Варламов Юрий Андреевич? Вы арестованы.

 

Глава 62

Весы Фемиды

Загадочная дама эта богиня правосудия. Кто только додумался изображать ее именно так?

Ну, карающий меч в руке — это ясно. Вырубать под корень всех, кто «кое-где у нас порой»… Карать без колебаний и жалости.

Весы — это тоже понятно. Бывало, по крупицам, по крошечкам собираешь доказательства, а потом на суде бросают гирьки. Защита — свои, обвинение — свои. Кто кого перетянет…

Но почему у нее завязаны глаза? Слепая она, что ли? Или в упор ничего видеть не желает? Или же повязка означает, что следствие вечно блуждает в потемках?

Геннадий Дементьев с покрасневшими от бессонной ночи глазами лихорадочно листал утренние сводки.

Вот оно! Распоряжение по возбуждению уголовного дела по поводу двойного убийства и покушения на убийство гражданки Бахоревой… Следствие ведет Самойлов П. И.

Он вскочил и понесся по коридору в кабинет Пети Самойлова.

Тот глотал крепкий кофе. Сумрачно поглядел на вошедшего Дементьева.

— У тебя двойное убийство в Черемушках? — с ходу напористо начал Геннадий.

— Да.

— Обвиняемый Варламов Юрий Андреевич?

— Да… — протянул Самойлов удивленно.

— Ты его взял?

— Да.

Петр Иванович с раздражением отставил чашку. Дементьев облегченно вздохнул и уселся напротив него.

— Покажи-ка протоколы, Петенька.

— С какой стати? — вдруг взорвался тот. — Я всю ночь не спал. Уже практически все распутал. Вот жду только идентификацию. Иди, своим делом занимайся, Геннадий. Я здесь без тебя как-нибудь.

— Это ты занялся моим делом, — с вкрадчивой ласковостью заявил Дементьев. — У меня свидетель Варламов сейчас основной подозреваемый. А экспертиза показала, что убийство в обменном пункте произведено из пистолета системы «вальтер». Ты ведь «вальтер» изъял сегодня ночью с места происшествия?

— А откуда ты знаешь? — с подозрением поинтересовался Самойлов.

Черт! Ляпнул ненужное… Геннадий решил вести себя поосторожней.

— Знаю. Есть такие сведения. Слухами земля полнится.

— Пошел ты к дьяволу! — заорал Самойлов. — Нечего примазываться! Обидно, что я сразу расщелкал, а ты колупаешься?

— Ладно, — Дементьев поднялся. — Я пошел. — Он ткнул пальцем в потолок. — Это мой эпизод. У меня на них все улики.

Он хлопнул дверью. Вот козел! Конечно, Петруша обрадовался — все идет как по маслу, просто на заказ, само в руки плывет. Геннадий усмехнулся. А кто смазал-то и подтолкнул?.. Вот только узнать бы насчет пули, выпущенной Сергеем из «ТТ». Знают о ней или не знают?

— Таким образом, суммировав вышеизложенные факты, мы имеем все предпосылки к тому, чтобы не выделять это дело в отдельное производство, поскольку оно является составным эпизодом ранее возбужденного, расследованием которого занимаюсь я…

Геннадий бодро отчеканил казенные формулировки и с надеждой уставился на начальника следственного отдела.

Тот, недоверчиво поглядывая на него, припоминал вчерашний прокол с засадой.

«Дементьев вчера говорил про Черемушки… — он поморщился. — Выходит, я был не прав, что не разрешил ему выслать туда бригаду… Черт возьми… Неприятно».

— Андрей Андреич, я же говорил вам. Я предполагал нападение.

Дементьев сверлил взглядом две звезды в петлицах начальника, чтобы не выдать некстати своего плещущего через край торжества.

Вчера в этом кабинете его унижали, как мальчишку, ставя под сомнение его профессиональные способности.

«Так-то вот, старший советник юстиции. Убедился теперь, что прав был я? Только смиреннее голосок, смиреннее, а то наш Андрюша от обиды закусит удила».

— Н-да… — протянул начальник и постучал карандашом по столу.

— Вынужден признать, что я поторопился с арестом Грачева, — быстро «подмаслил» Дементьев. — В свете дополнительных фактов отчетливо вырисовывается картина его полной непричастности к преступлению. Все показания, данные им на допросах, получили подтверждение.

— Ну вот, — насупил брови начальник отдела. — А сколько ты его в каталажке продержал? Или тебя в институте не учили презумпции невиновности? Кто теперь ответ будет держать? Полное самоуправство. Думаю, выговор в приказе — это самое мягкое за такие штучки, Дементьев.

— Так ведь факты…

— А факты на то и существуют, чтобы их проверять, а не доверяться им вслепую.

«Раскипятился… — беззлобно подумал Геннадий. — Стыдно старику. Можно подумать, не знает, сколько невиновных под суд идет, а сколько преступников вынуждены отпускать за недоказанностью. Если бы я не решил проверить версию Сергея, то и накрутили бы ему на всю катушку, а ты, правдолюбец, сам с удовольствием подписался бы под окончанием дела».

— Виноват, товарищ старший советник юстиции, — вытянулся в струнку Геннадий. — Немедленно исправлю свою ошибку.

— На пупе перед ним крутись, но чтоб без жалоб, — предупредил начальник. — Будет жалоба — с тебя же стружки полетят.

«Знаю, — вздохнул про себя Геннадий. — Это вы умеете… По совести за такой «сложняк» благодарность должна быть с повышением…»

Но удовольствие от четко проделанной сложной работы перекрывало сейчас его честолюбивые мысли.

Начальник отдела нажал кнопку переговорника:

— Дело Самойлова берет на доработку Дементьев. Объедините их в одно. — Он глянул на Геннадия. — Быстро управишься?

— Теперь уже раз плюнуть! — обрадованно ответил он.

— Во-во… расплевались… — проворчал Андрей Андреевич и посоветовал вдогонку: — Ты не торопись, посмотри по незавершенке, может, на них еще что нахлестнется.

В кабинете Дементьева уже ждало сообщение. Данные на обнаруженный у подъезда синий «мерседес».

По номерам удалось установить, что зарегистрирован он был в Московской области и принадлежал жителю Балашихи Шестопалову Борису Львовичу, бывшему сотруднику Балашихинской ГАИ, ныне нигде не работающему.

Возможно, это и был один из погибших бандитов. Надо срочно связаться с областным управлением, идентифицировать Шестопалова, провести опознание и выявить связи.

Со вторым было проще. В нагрудном кармане обнаружено водительское удостоверение на имя Куракина Анатолия Степановича, выданное областным управлением ГАИ.

Правда, область на запрос сообщила, что удостоверение с таким номером у них не выдавалось, не проходит ни по одной сводке, но это уже было совершенно понятно — Шестопалов, пользуясь старыми связями, успел сварганить дружку липовые права.

Геннадий вертелся словно белка в колесе.

Перво-наперво, оформил все бумажки, терпеливо снося косые взгляды и недовольные реплики Самойлова, у которого отобрали практически оконченное дело.

Потом помчался на баллистическую экспертизу, долго упрашивал сотрудников, чтобы провели отстрелку вне очереди.

Пока ждал результатов сверки, поднял картотеку, надеясь угадать в повисших нераскрытыми преступлениях либо знакомый почерк Варламова, либо указания на использовавшийся в качестве орудия убийства пистолет марки «вальтер».

Он успел просмотреть только несколько дел, как раздался звонок из лаборатории.

— Результаты готовы, Геннадий Иванович. Зайдите.

— Что там? — нетерпеливо спросил он.

— В деле по убийству в обменном пункте пользовались представленным вами на экспертизу пистолетом. Пули, извлеченные из тел жертв в Черемушках, выпущены из того же оружия «вальтер» с глушителем.

Это Геннадий знал и без них.

Он забрал заключение экспертизы и осторожно поинтересовался:

— А остальные пули?

— Калибр девять миллиметров. Судя по всему, «ТТ» и «ПМ». Но баллистическая кривая не соответствует обнаруженному у погибшего пистолету «ТТ».

— Сбросил их где-то, гад… Ищи теперь… — Геннадий нахмурился. — Ладно, у меня и без этого достаточно данных.

Это была святая правда. Мало ли оружия подбрасывают по мусорным бакам и свалкам. Можно даже не делать вид, что он собирается их искать. Лишь бы не поднимать этот вопрос в дальнейшем. «Вывози, моя кривая…» Баллистическая…

Он заперся в кабинете и принялся внимательно изучать полученное дело.

Кривая вывозила. Более того, просто подбрасывала ему новые, обличающие Варламова улики.

Петр Иванович уже успел аккуратно подклеить в папку сложенный вчетверо листок с нарисованным от руки планом.

«Обнаружено при осмотре тела, во внутреннем кармане брюк…»

На плане ясно прослеживался Черемушкинский квартал, дом, где скрывалась Лина, был обозначен крестиком, а вдоль расчерченных улиц размашисто написан адрес.

Это мог сделать только Варламов.

Дементьев быстро принялся перелистывать дело. Где-то здесь было собственноручно написанное Варламовым объяснение… Вот. Нашел. Невооруженным глазом, без всякой экспертизы видно, что писал один и тот же человек. Те же твердые, уверенные, без наклона буквы. Но все равно графологический анализ не помешает, надо сразу выписать направление. Лишнее доказательство, чтобы прижать эту сволочь.

Геннадий нетерпеливо нажал кнопку вызова:

— Где обвиняемый Варламов?

— В следственном изоляторе, в Бутырке.

— Немедленно доставить. Нет! — спохватился он. — Я сам. Машину.

Какой позор! Бесстыжий разгильдяй! Только при слове «Бутырка» он вспомнил наконец о том, что Сергей все еще находится там, отправленный на рассвете дежурным «воронком».

Геннадий быстро написал постановление о снятии обвинения, распоряжение об освобождении из-под стражи, мгновенно слетал к начальству заверить и уже со спокойным сердцем уселся в кабину поджидавшей машины.

Вот идиот! А Лина? Она же с ума сходит…

— Тормозни у таксофона, — велел он водителю.

— Вы взяли его? — едва услышав его голос, выпалила Лина.

— Да. Слушай, я еду за Сергеем. Подъезжай ко входу в Бутырку. Примерно через часик.

 

Глава 63

И обернулась ложь правдой

— Грачев. На выход. С вещами.

Лицо охранника было непроницаемо, но Сергей уже знал, что значат его слова.

Свобода…

Гора свалилась с плеч. Он распрямился, словно стал выше ростом. Все позади!

В комнате дежурного стоял улыбающийся Геннадий.

— Гражданин… Нет, товарищ Грачев, — официально сказал он. — С вас полностью снято обвинение. Вы свободны. Примите мои искренние извинения.

«Ну, Генка… Прямо как в кино».

— Ваши вещи, — сказал дежурный. — Сверьте по описи и распишитесь.

Сергей взял свои документы, связку ключей, глянул на стол и помрачнел.

Среди разложенных бумаг и вещей тускло поблескивали хрупкими ломкими гранями несколько хрустальных салатниц и менажница — его несостоявшийся свадебный подарок Кате Семеновой.

— Дайте бумагу, — попросил он.

Дежурный достал из ящика стопку писчих листков.

Сергей аккуратно завернул каждую салатницу, сложил в сумку и привычно повесил ее на плечо.

— Сохраню… На память.

Да, память будет долгой. Такое не забудешь: не выкинешь из головы эти сумрачные стены, бесконечные мучительные дни, бессонные ночи, серое небо, перечеркнутое толстыми прутьями решеток. А разве сможет он когда-нибудь забыть удивленные неподвижные глаза Кати и такую крохотную, незаметную роковую дырочку под лопаткой…

— Ну все, Серега!

Геннадий протянул руки и заключил его в объятия.

Сергей на мгновение прижался к плечу этого странного типа, этого гнусного предателя, чинуши, казенного тупицы… Все-то мы знаем. На самом же деле — отчаянного, отважного мужика, которого с чистым сердцем можно назвать проверенным, надежным другом.

Дежурный с удивлением смотрел на это братание бывшего арестанта со своим следователем.

Они отстранились друг от друга, собираясь покинуть комнату дежурного.

— Вы тоже идете, товарищ следователь? — спросил Сергей.

— Нет, товарищ Грачев, у меня еще здесь дела. Я должен провести допрос гражданина Варламова.

— Желаю вам удачи, товарищ следователь.

Молодец Генка! Уже успел водворить эту суку на положенное ему место.

— Кстати, не торопитесь домой, товарищ Грачев. Вас ждут на выходе.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения…

— Вы же знаете.

— Отвечайте на вопрос.

— Варламов Юрий Андреевич.

Он скорчился на стуле, свесив между коленей соединенные наручниками руки. За несколько часов, проведенных в тесной вонючей камере, Юрий разом потерял свой лоск.

Глаза беспокойно бегали, рубашка выбилась из брюк, легкая щетина выступила на щеках — он уже не был похож на лощеного, самоуверенного красавца.

Геннадий вел допрос с каменным лицом.

— Гражданин Варламов, вы обвиняетесь в организации ограбления пункта обмена валюты и убийства охранника пункта Первухина Александра Павловича и кассирши Семеновой Екатерины Петровны, а также… — он сделал паузу и добавил: — В убийстве ваших сообщников Куракина Анатолия Степановича и Шестопалова Бориса Львовича, известного в криминальных кругах под кличкой Негатив.

При этих словах Варламов вздрогнул, вскинул на него удивленные, расширенные от животного страха глаза.

— Я не убивал… — едва вымолвил он сухими губами.

— Советую не вилять, а сделать чистосердечное признание, — бесстрастно сказал Дементьев. — Тем более что улик против вас более чем достаточно.

Еще бы! Он со скрупулезной дотошностью документировал и фиксировал каждое слово Лины, ныне главной свидетельницы обвинения. У него в руках собственноручно начерченный Варламовым план, показания Ванечки и Сергея. Результаты баллистической экспертизы. А впереди еще опознание Варламова работниками мебельного салона.

Конечно, в ту ночь Геннадий взял грех на душу. Законнику нельзя переступать букву Закона. Но в этом случае один Бог ему судья.

 

Глава 64

Снова бежать?

— Ой, смотри, дядь Сереж, ура! — мальчик водил пальцем над верхней губой Сергея, где торчала подросшая щетинка. — Ты опять немножко в таракана превращаешься.

— Угу, — кивнул Грачев. — Решил снова отращивать. Лина считает, что мне с усами лучше.

Лина улыбнулась:

— Конечно, лучше. С ними ты мне сразу понравился: лежит в разбитой машине, мычит, кровища хлещет, а усы — топорщатся. Класс! А безусого я, может, и вытаскивать бы не стала. Права я, Иван, или нет?

— Права, права! — запрыгал мальчуган. — Мама тоже так считает. Когда она вернется, моя мамочка?

Сергей и Лина переглянулись: ребенок ничего не знает до сих пор. Он продолжает ждать. Кто из них сможет сказать ему, что мама никогда не вернется?

С входной двери Катиной квартиры уже была снята пломба. Сергей и Лина занимались уборкой.

Удивительно, как быстро дом в отсутствие хозяйки приобретает нежилой вид. Откуда он взялся, этот густой слой пыли, если все форточки были наглухо закрыты?

— Давай-ка, Иван, перетрем хрусталь, — предложила Лина. — Сможешь, не разобьешь?

Опять Ванин вопрос остался без ответа. Они умело переключали его детское внимание на другое.

Мальчик с опаской приблизился к застекленной полке:

— Мама не разрешает мне туда лазить.

Опять он о маме.

— Понимаешь, Рыжий, — осторожно начала Лина. — Многое изменилось. Ты теперь стал большим и можешь…

— Могу, могу, не разобью! — радостно перебил Ванечка, не дав ей произнести роковые слова.

И решимость опять покинула Лину.

— А это что за посудина? Такой не было, — удивился мальчик.

— Это называется «менажница», — сказал Сергей. — Видишь, она разделена перегородками. Можно в одно отделение положить виноград, а в другое — мандарины, а вот сюда…

— Ананасы, — подсказал Ваня.

Ананасы… Плантация в кухне на окне. Уничтожить ее, что ли? Ведь появилась эта рассада благодаря подонку Варламову, память о котором надо бы вытравить начисто.

Но ведь Катя любила эти растения. И Юрия любила. И умерла в любви и надежде, так и не узнав, кто ее настоящий убийца. Она так хотела, чтобы к Ванечкиной свадьбе ананасы начали плодоносить.

— Кстати об ананасах, — строго сказал Сергей. — Их сначала вырастить надо. Ты не забыл подлить воды в банки?

Они подливали воду, перетирали хрусталь, пылесосили пол и прибитый к стене ковер. Но что бы ни делали, разговор все время вертелся вокруг одной и той же темы: Катя.

— Я так больше не могу! — взорвался наконец Сергей. — Больше тянуть нельзя. Пора!

Он выключил пылесос.

— Сядь, Иван. Мы должны поговорить. По-взрослому, как мужчина с мужчиной.

Ванечка сел, серьезный и немного испуганный.

И тут в дверь позвонили.

— Семенов Иван Кириллович здесь прописан?

В дверях стояли трое: две женщины средних лет и высокий худой милиционер.

Лина обернулась к Ванечке:

— Ты Кириллович, что ли?

Тот дернул плечиками: в доме никогда не упоминалось его отчество. Сергей выступил вперед:

— А в чем дело? — До сих пор милицейская форма вызывала у него легкий озноб.

Ему ответили вопросом на вопрос:

— А вы кто будете?

— Сначала вы представьтесь. По какому вопросу?

Милиционер протянул удостоверение:

— Инспектор по делам несовершеннолетних четырнадцатого отделения.

Лина всплеснула руками:

— Ваня! Ты что успел натворить? Из окна что-нибудь бросил?

Одна из женщин вмешалась:

— Ну что вы, как можно? Он ведь такой ма-асень-кий, — сюсюкая, она приторно улыбнулась Ванечке и попыталась потрепать его по волосам. — Такой холё-сень-кий…

Мальчик отшатнулся:

— Я не масенький! Я Тараканище! Страшный великан! — заявил он.

Женщина отдернула руку, но по инерции продолжала:

— Утеньки-путеньки…

Вторая, ее спутница, не была столь чадолюбивой.

— Мы из исполкома. Муниципальная комиссия по делам детей, лишившихся родителей. Семенова Ивана Кирилловича распределили в детский дом номер…

— Детский дом — это как «Детский мир»? — влез в разговор заинтересованный Ваня.

— Еще лучше, — твердо сказала женщина.

— Та-ак… — растерянно произнес Сергей. — Знаете что, вы пройдите в комнату. Поговорите… вот с Полиной, она родственница ребенка. Дадите ей адрес этого детдома и все такое…

Пропустил гостей в комнату, прикрыл за ними дверь, шепнул Лине:

— Задержи их. Как можно дольше, поняла?

Лина поняла. Пошла к гостям.

Сергей засуетился.

— Одеваемся, Иван, быстро. Боты… Да не на ту ногу, глупый. Куртку.

— Конспирация? — спросил Ванюша. — Мы разведчики?

— Контрразведчики.

— Ага!

Неужели все возвращается на круги своя?

Снова Сергей с Ванечкой в бегах.

И опять телефон-автомат глотает жетончики.

— Городская прокуратура? Мне старшего следователя Дементьева, Геннадия Ивановича… Как это — больше не старший следователь? Уволили? Ах вот как: следователь по особо важным делам… А у меня как раз особо важное дело. Да, срочно. Скажите — Грачев звонит. Он в курсе.

Когда Дементьев на юрфаке изучал психологию, педагог объяснял студентам, что такое эффект «дежа вю»: какое-то событие происходит с тобой впервые, а тебе кажется, что это уже случалось однажды.

Сейчас у Геннадия было ощущение, что он переживает этот психологический феномен.

Точно так же, как когда-то, звонит Грачев и просит о встрече — посоветоваться. И у него точно такой же встревоженный голос. Как будто случился некий возврат во времени и не было погонь, подозрений, признаний, следствия. Как будто все это еще только предстоит.

— Что ж, можно встретиться, — сказал следователь. — Где? Надеюсь, не в метро «Ботанический сад»?

— Могу подъехать к тебе в прокуратуру, — сказал Грачев. — Выпиши пропуск.

Дементьев вздохнул с облегчением. Нет, время движется не по кругу. Оно течет только в одну сторону.

Вот и знакомый особнячок возле Павелецкого вокзала. И эту проходную Сергей тоже помнил. Только теперь он показывает вахтеру свой собственный паспорт, а не какого-то Иванова-Петрова-Сидорова. И с ним вместо конвойных маленький рыжий мальчик в куртке с Микки-Маусом на груди: Лина успела перешить.

Тот же кабинет, и следователь тот же. Но нет больше подозреваемого и подозревающего. Есть два друга.

А чаек из дементьевского термоса попивают не они, а Ванечка.

— Ну ты же сам понимаешь, Ген, его в детдом никак нельзя. А родственников — ноль. Помоги, а?

— Как я помогу? Я гражданскими делами не занимаюсь.

— А ты займись. Тебе пойдут навстречу, ты же теперь «шишка». Как это мне сказали — по особо важным делам!

— «Важняк», — согласился Геннадий, не сумев сдержать довольной, немного даже хвастливой улыбки.

— Во! «Важняк»! Ты походатайствуй от имени прокуратуры об усыновлении. Пусть он останется со мной. Будет не Кириллович, а Сергеевич. Я прокормить его смогу. И воспитать тоже уж как-нибудь. Чем я в отцы не гожусь? Высшее образование, работа неплохая и биография чиста — не судим.

Дементьев задумался.

— Там ведь скажут — холост, свободный образ жизни…

Сергей покраснел, но взгляда не отвел.

— Буду женат. И скоро.

— Что, Лина уже дала согласие?

Иван оторвался от чая и компетентно заявил:

— Пусть только попробует не согласиться.

Мужчины рассмеялись. А Ванечка сполз с кресла и смело взобрался к Геннадию на колени. Долго изучал его лицо и наконец заключил:

— Дядь, а ведь ты тоже Таракан.

Дементьев озадаченно крякнул.

— Нет, правда, — заверил мальчуган. — Только усы у тебя не под носом, а наверху.

И он провел пальчиком по кустистым, широким бровям следователя.

От этого у Геннадия внутри вдруг что-то растаяло и стало растекаться горячей нежной волной по всему телу. Так непривычно… Руки сами собой сомкнулись в кольцо вокруг ребенка, и этот вечный сухарь прижал Ванечку к себе.

«Надо будет сказать Анжелике, что роды омолаживают женский организм, — подумал он. — Может, клюнет? Вот такого бы мальчика… И еще девочку…»

— Ладно, Сережа, подумаем, — сказал он. — Усыновления не обещаю, но вот с оформлением опеки, наверное, будет полегче. До его совершеннолетия. Только учти, придется заполнить массу всяких бумажек.

— Хоть сто, хоть двести, хоть триста!

— Ну, это уж чересчур. А впрочем, лишние бумажки никогда не помешают.

— Лишь бы не детский дом… — заключил Сергей.

О Катиной смерти Ванечка скоро узнал. Но не от Сергея и Лины, а от Надежды Егоровны. Она взяла на себя эту трудную обязанность.

— Умерла — это как? — серьезно спросил мальчик, выслушав бабушку. — Она теперь где?

— На небесах. Высоко-высоко.

— Как космонавт?

— Нет, милый. Еще выше.

— А выше космоса что?

— Ангелы.

Ванечка задумался. Он видел ангелов совсем недавно в Троице-Сергиевой лавре на церковных фресках. Они были красивые, со светлыми лицами и золотыми волосами.

Действительно похожи на маму. Может, и она там была среди них, только он тогда не догадался приглядеться повнимательнее. Но она-то наверняка видела его сверху. Почему же не спустилась?

— Я никогда ее больше не увижу? — спросил он, заморгав, — вот-вот заплачет.

— Увидишь, милый. Закрой глаза — и сразу увидишь. А ну попробуй.

Ванечка попробовал. Получилось.

— А когда-нибудь, — продолжала Надежда Егоровна, — мы все встретимся там. Обязательно.

— Да, — согласился мальчик. — И мы будем с крыльями.

Вот и все. Ни слез, ни истерики. Просто с этого дня Ванечка стал часто поглядывать на небо. Вглядывался в высь, словно выискивая там кого-то.

А потом, не найдя, зажмуривался и стоял так, задрав подбородок. И тогда — видел. Мама была там, со светлым лицом и в сиянии золотых волос.

Надежда Егоровна настояла и на том, чтобы над Катиной могилой отслужили заупокойный молебен.

— Как это так — без отпевания? — возмутилась она.

— Мам, ты не забывай, где я в это время находился, — оправдывался Сергей.

— Ну а этот Дементьев твой? Он-то куда смотрел? Видала я его: рассядется и пальцем не шевельнет.

— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.

— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.

Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.

На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли те, кто и на кладбище найдет чем поживиться. Ну и хорошо: не место здесь приношениям убийцы.

Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.

Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.

«Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.

А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй…

Во время службы Ванечка не задал ни одного вопроса. Он молча подошел к холмику и, сняв варежку, положил на тонкий слой снега свою ладошку.

И когда он убрал руку, Сергей увидел, что снег в том месте, где была Ванечкина ладонь, протаял.

«Отпечаток ладошки, — подумал он. — Как изогнется и куда приведет она, Ванюшкина линия судьбы? Сейчас она дала излом, а дальше — путь бежит светлой, доброй дорогой».

Было тихо и пасмурно, никого не хоронили поблизости, и разносился по кладбищу лишь печальный, заупокойный распев у Катиной могилы:

«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Екатерину, и сею всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения ее вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче…»

 

Эпилог

Близилось Рождество. Как и положено в этот светлый праздник, все кругом казалось таинственным и значительным.

Ванечка, разинув рот, наблюдал, как с крыши маленького домика бабушки Нади спускается самый настоящий трубочист, черный-пречерный.

— Можно топить, — сказал этот сказочный персонаж знакомым голосом дяди Сережи. — Дымоход я прочистил.

Лина подбежала и прижалась к нему, чумазому:

— Трубочисты приносят счастье.

— Амазонки — тоже, — отвечал он.

Грачевы нынче принимали гостей — но прибывшие и сами трудились вовсю.

Геннадий с азартом рубил у крыльца дрова: хоть рана на ладони Сергея и затянулась, но топор держать он все еще не мог.

Анжелика в это время колдовала вместе с хозяйкой на кухне. Какое же Рождество без пирогов?

— Я всегда лишнее яйцо кладу, тогда тесто послушнее, — делилась кулинарными секретами Надежда Егоровна.

У гостьи же был в запасе секрет косметический.

— А давайте дрожжей немного оставим. Их ужас как полезно на лицо накладывать. Кожу омолаживает.

— Куда уж мне, старухе, омолаживаться! Народ смешить.

— Ну, это вы зря. Вы очень даже ничего. Вот подождите, познакомлю вас с нашим директором.

— Ох, грехи наши тяжкие, — смеясь, отмахивалась мать Сергея, но была довольна.

Ей нравилась эта пухленькая болтушка, и супруг ее оказался таким милым парнишкой, работящим.

Но самое приятное — что ее-то шалопай, Сережка, кажется, остепенился наконец. Вон — не отходит от Лины, и они уже попросили у нее родительского благословения. Как положено, на колени встали и целовали икону Казанской Божьей Матери.

И Катюшин Ванечка при них. Он, сиротинка, теперь Надежде Егоровне вроде как внучок.

А вон по двору носится Машка, шебутная девчонка, подружка Лины. Метет заснеженные дорожки широким подолом дорогой шубы. Она приехала одна, без мужа — того пригласили на вязку редких кобелей к каким-то «новым русским». Это под великий-то праздник…

Маша в гостях не работает — развлекается. Все пытается отловить серую кошку Мурку, утверждая, что это чистопородная «норвежская лесная».

Хорошо с ними, молодыми. Сама молодеешь. И без всяких Анжеликиных дрожжей…

Но вот разделаны пироги и печка растоплена.

— Ген, Ген! — зовет Анжелика. — Иди, чего покажу!

Следователь входит порозовевший: они с Сергеем уже успели принять «по маленькой».

Супруга сообщает торжественно:

— Видишь — начинка лишняя осталась.

— Ну и что?

— Значит, будет мальчик. А если б тесто — была бы девочка. Какой ты непонятливый, а еще «важняк».

Дементьев счастливо жмурится, шевеля густыми бровями. У Анжелики уже второй месяц — и никаких токсикозов!

Он нежно целует жену, урча поощрительно:

— Вот так и зови меня всегда: «важняк».

И женушка послушно кивает:

— Хорошо, Мусик…

Потом все вместе отстояли праздничную службу. Ванечка завороженно поглядывал вверх. Оттуда, из-под купола, благословляли его ангелы.

Только Машка все время зевала и вертелась, пока не увидела симпатичного статного дьякона и не принялась строить ему глазки. Тот заметил это, подошел к ней и сказал:

— Вы креститесь неправильно. Пальцы надо щепотью сложить, как будто соль берете.

— А я соль беру ложечкой, — ответила она игриво, однако замечание учла.

Сергей и Лина поставили по свечечке — Празднику. Переглянулись и поняли без слов: загадали они в тот момент одно и то же.

А что в Сочельник загадаешь — обязательно сбывается.

Отзвенели бокалы, пролетело застолье. Спать пора.

Поскольку все лежачие места в доме были заняты, Сергею с Линой ничего не оставалось, как взгромоздиться на печку. В тесноте да не в обиде.

Да и какая может быть обида, когда любимая с тобой рядом!

Вот она, худышка. Лопатки торчат, как крылышки.

— Чудо мое кудрявое, — шепчет Сергей.

А она смеется:

— Щекотно. У тебя ладонь шершавая стала.

А сама прижимается к нему, вся горячая от горячей печи и от горячего сердца.

Что бы там ни говорили, как бы ни гадали, а вот она — его судьба. Неважно, что вместо линии на ладони теперь шрам.

— Иди же ко мне, иди. Не бойся, никто не проснется. Спят уже.

И тут над печным приступком вырастает взлохмаченная голова.

— А вот и нет. Я не сплю, — сообщает Ванечка. — Я к вам. Сверху виднее будет, когда Дед Мороз придет.

А маленькая елочка разливает по горнице свой хвойный аромат. И наутро под ней каждый найдет подарок.

 

Об авторах

Татьяна Дубровина, известный сценарист и драматург, а также искусствовед и психолог, окончила сценарный факультет ВГИКа, но посвятила свою жизнь не только преподаванию в любимом вузе и созданию сценариев. Она — автор многих пьес, статей и монографий — уже много лет пишет романы, нередко работая в соавторстве с Еленой Ласкаревой.

Елена Ласкарева — имя, широко известное в кинематографических кругах. Она — автор сценариев многих художественных фильмов, по достоинству оцененных как зрителями, так и мировой критикой, среди которых — «Эстафета» (Гран-при Международных фестивалей в Берлине, Киеве, Москве, Праге, Париже, Льеже, Лейпциге, Мадриде; по решению комиссии ЮНЕСКО — СИФЕЖ картина вошла в десятку лучших студенческих фильмов мира), «Казенный дом» (Гран-при XXI Международного кинофестиваля юношеских фильмов в Джифони (Италия)), «Меня это не волнует», «Научите меня драться», «Скорый поезд», «Женский день», «Триста лет спустя», «Хозяин Империи». Но Елена Ласкарева не только сценарист и драматург. Читателям горячо полюбились и ее романы — «Стюардесса», «Проводница» и другие, многие из которых созданы в соавторстве с Татьяной Дубровиной.

В серии «Русский романс» выходят следующие романы Татьяны Дубровиной и Елены Ласкаревой:

«Все или ничего»

«Испить до дна»

«Лабиринты чувств»

«Полнолуние»

«Вся жизнь — игра»

«Высший пилотаж»

«Фуэте на краю бездны»

«Жестокий роман»

«Наука страсти нежной»

«Ледяная принцесса»

«Ставка на удачу»

«Наваждение»

«Обмануть судьбу»