Я тупо смотрел в стену. В голове шумело. Кто-то постучал в дверь.

— Открыто, — заорал я.

Зашел Михалыч. Увидел на столе начатую бутылку водки, пустой стакан и спросил:

— Чё, паря, накрыло тебя?

Я промычал нечто нечленораздельное. Михалыч, похоже, был смущён и взволнован.

— Это бывает. Мне Афанасьевна и говорит, сходи, посмотри, он там в себе ли, не повредился ли умом, так придется отговаривать. А я гляжу ничё ты, нормальный. Ты эта… Ну, в общем, бывает такое. Меня тож, в своё время. Чуть не рехнулся. По молодости, когда мы с Марьей романы крутили. Так пришел ейный воздыхатель, с дружками, а она ему и грит, ты, Иван, не ходи больше. А того заусило, как же так, инвалида предпочла ему, первому парню. И давай базлать. Никакого разумного слова не послушал. Ну, тогда Марья его и отвадила, — Михалыч помолчал и продолжил, — навсегда. Так эта… ты ежели в норме, то я пойду.

— А сама-то Афанасьевна что не зашла? — меня начало отпускать.

— Дык, ей самой сейчас несладко. Думаешь, что так, поворожила и всё? Не. Её тоже корёжит. Она потом зайдет, отлежится малёха, и зайдет. Слово тебе скажет.

— А эти? Борька сотоварищи? Они же валяться должны?

— Так они в эпицентре были. Типа глаз бури, а вот кто по периферии, метрах в двух-трех, то тех накрывает полностью. А им что. Сели в машину и уехали, только пыль столбом. Теперь сюда дорогу забудут и все дела.

Михалыч ушел. Я немного посидел, покачался на табуретке. Пить, что ли, надо меньше?

Афанасьевна зашла к вечеру.

— Ты нашенский, я сразу это увидела. Иначе ты бы от ворожбы оскудел бы разумом. Пришлось бы тебя отговаривать, — она выделила голосом это слово.

В глазах была какая-то сумасшедшинка, и говорила она быстро и, мне казалось, что старушка слегка подвинулась рассудком:

— Татьяна, Иркина тётка, не зря злится. Тимофеевна померла, и никому дар не передала, не дождалась. Должна была Ирине передать, так все знаки легли. Но померла, а дар, как положено, на что-то наговорила. Может иконка какая, а может просто лист бумаги с письмом. А когда она помирала, Ирка-то со своим бандитом кружилась. Любовь у ей случилась, видите ли. Говорили ей, что до добра не доведет энтот окаянный, а она уперлась. Ну, ясно дело, полюбишь и козла. Он все её по заграницам возил. То в Кипр, то на Египет, прости осспидя. Ну и довозился, пока они там разъезжали, Тимофеевна и преставилась. Ирка-то, примчалась, да поздно было, похоронили бабку уже.

— Татьяна думала, что раз Ирки нет, так она силу получит, но Тимофеевна ни в какую. И знаки так легли, да и недобрая Татьяна-то, да. Так и до греха недалеко, в плохие руки дар отдавать. А таперича, кто первый наговоренный предмет в руки возьмет, тому и дар передастся.

Теперь мне казалось, что подвинулся рассудком уже я, хотя дальше двигаться было некуда. Я уже полностью офигел от этой мистики в центре России в двадцать первом веке, это когнитивный диссонанс в академически чистом виде. Сила, домовые, мавки, лешие, ведьмы, шабаши и прочее такое. Осталось ещё увидеть Мастера Йоду и можно идти сдаваться.

— Мне чужого не нать. Своё бы донести, — я вздохнул, — я обещал Ирине, как что найду, так ей сразу и отдам.

Она смотрела на меня:

— Это хорошо. Только не всегда так бывает, как тебе хочется, — сказала Афанасьевна и обнадежила, — ну, ежели чего, я тут рядом, по-соседству.

Намек был понятен. Мне показалось, что она забыла добавить: "Если успею". Хотя, что это я разволновался? Это всё дремучие предрассудки и мракобесие, тяжкое наследие пещерных предков, никаких силов и даров нет. А что мне привиделось во дворе, так это от перегрева. Солнце напекло, вот и помутилось в глазах. Этих мальчиков Афанасьевна и остудила, сам видел, как она на них водой брызгала. Я накатил себе соточку и пошел в летнюю кухню перекурить и приготовить пожрать.

Надо продолжать обустройство своей усадьбы. Для начала, закончить с интернетом, впереди зима, а у меня никаких средств коммуникаций. Я прошелся по дворам, где были дети лет по двенадцать — шестнадцать, начал работу по привлечению клиентов для узла связи. Логика простая, дедам Интернет ни к чему, а вот детки из города, приезжающие на лето отдыхать, могут стать двигателем прогресса. Плюс школа. Я не ошибся. Набрал семь клиентов, восьмой был я сам и, с этими новостями, отправился к начальнику узла связи в райцентр. Пригласил его и главного инженера в гости, чтобы те на месте изучили обстановку. Путём долгих переговоров, прошедших в теплой, дружественной атмосфере полного взаимопонимания и распития коньяка, я договорился-таки, что интернет будет через месяц. Хе-хе. Какой я молодец.

Пока я ходил по дворам, устраивая агиткомпанию за прогресс и процветание, нашел магазин с хлебом и напитками. Вообще, центр деревни мне показался пустынным, только возле одного дома на скамеечке сидел дедок лет восьмидесяти, явно семитской внешности. Я, проходя мимо, поздоровался, но дед меня проигнорировал. Глухой наверное. Я купил хлеба — один штука, напиток — пол-штука, поинтересовался у полусонной продавщицы, когда привозят хлеб.

Наконец Михалыч объявил мне, что пора бы уже сходить, набрать ягоды, да провести в лесу общую рекогносцировку, что с грибами и всё такое. Договорились с утра и пойти.

Поднял он меня полпятого утра, уже рассвело, но солнце ещё не встало. Проклиная себя, Михалыча и чью-то маму, я выполз на свет божий, поставил чайник и спросил у Михалыча, во сколько выходим. Полчаса ещё было. Я попил кофе, перекурил, сварганил себе тройку бутербродов, взял две небольшие фляжечки коньяку, в сенях — ведро и вышел на улицу. Подошёл Михалыч и выбросил моё ведро обратно к крыльцу.

— Ты чё, сдурел по ягоду с оцинкованным ведром ходить? Иди, возьми эмалированное или пластмассовое.

— А в чем разница-то, — недоумевал я.

— Одна дает, другая дразницца. В оцинкованном ведре от ягодного сока ядовитые соли образуются, а от солей тех у людей случаются судороги, понос и смерть. Поэтому с такими и не ходят.

Я поплелся в сени за эмалированным ведром. Ну, вроде, всё. Пошли по утренней росе в сторону ближнего леса.

— Ты водку взял? — спросил Михалыч.

— А на фига? Мы что, пить идем вдали от населения? Так проще это было сделать дома. Удочки не брать, из автобуса не выходить, — заржал я.

— Ты не ржи, а водки — лешему надо дать, чтоб не серчал и дорогу не путал, — ответил Михалыч.

Я поперхнулся:

— Русалка на ветвях сидит? — я пытался найти в глазах Михалыча следы насмешки.

— Русалок здесь нет, тебе Ирка не говорила что ли? Мавки только, да и те нынче смирные, жара какая стоит. А леший пакость может сделать, — Михалыч, как мне показалось, искренне недоумевал, как можно не знать такие элементарные вещи.

Всё-всё-всё. Я молчу. Это же надо такому случиться. По внешнему виду и не скажешь, что у мужика крышка слетела. С психическим нельзя спорить, а то вилкой может в глаз ткнуть. С ним надо соглашаться и, по возможности, поддерживать разговор в рамках предложенного бреда, глядишь и обойдется.

— Ну а как же, в лес, да без водки. Только у меня коньяк, — фальшиво хохотнул я.

Я выдал Михалычу заветную фляжку, и он пошел дальше в лес. Я поплелся за ним. На поляне стоял дуб, в четыре, наверное, обхвата, всем дубам дуб, вокруг него было шесть или пять пней. Михалыч подошёл к одному пню, поставил фляжку, положил кусок хлеба с солью и монетку. Начал что-то бормотать. Всё, пипец, заговаривается уже, не буйствует и ладно. Мне показалось, что пень довольно хрюкнул. До алкогольных психозов я ещё не напивался. Хотя, как говорил доктор Курпатов, если резко бросить пить, то можно словить белочку. Я достал фляжечку и промочил горло, подошёл к дубу, осторожно потрогал мощные крюки, едва видные из-за наплывов коры. Кого-то здесь приковали, что ли? Посмотрел на Михалыча, на пень. Пень как пень, скоро рассыплется от старости. Михалыч вернул мне пустую бутылку, и мы двинулись дальше, по одному ему ведомым маршрутам, через буреломы, ручьи, по каким-то тропинкам. Дошли до какой-то поляны и приступили к сбору малины. Из меня сборщик, простите, аховый, но раз уж подписался, так надо вкалывать. Михалыч уже заполнил свое ведро, а я ещё парился, так что он мне даже помогал. Хотя и бухтел, что "эти городские с кривыми руками понаехали тут".

Пришли домой, уже часов пять вечера было, ноги отваливаются, а я в полной прострации — дальше-то что? Ведро малины набрал, а что с ней делать — совершенно не знаю. Ну, типа, надо варить варенье. Пришлось идти к Афанасьевне на поклон. Походу узнал, что у Михалыча был просто осмотр ягодников, поэтому он и кружил по лесу, а ягоду так взяли, чтобы назад пустым не идти. Мне нет, чтобы задуматься над его словами. Варенье я сварил, конечно, только вот банок у меня не оказалось, куда его переливать. Пришлось, на ночь глядя, шарить по закромам, искать где есть какие банки, мыть их и сушить. Оставил варенье до утра.

Утром мне вежливо, в полпятого, постучали в окно. Всё повторилось: мой мат, кофе, бутерброды. Только коньяк не взял. Не до него вчера было. Пошли уже втроём, и я два ведра взял. Михалыч вместе с Афанасьевной были подобны ягодоуборочным комбайнам, мне с ними не тягаться, но и лентяем выглядеть тоже не хотелось. Михалыч на своей одной ноге успевал в полтора раза больше набирать ягоды, нежели я на своих двух, так он ещё и грибов по дороге успевал прихватить. У меня болели все мышцы, меня грызло чувство собственной неполноценности, я покрылся комплексами с ног до головы, мне срочно нужен был психоаналитик, кушетка и электричество. Утром, в полпятого, мне снова постучали в окно… и следующим утром, и следующим.

Но вскоре и я втянулся в этот ритм, с вечера готовил себе бутерброды, термос с чаем и воду. Спозаранку мне достаточно было по-быстрому выпить кофе, а в пять мы уже выходили. Приходили вечером где-то часов в пять — шесть, я едва передвигал ногами. Но нужно было ещё перебрать грибы, почистить их, поставить варить или вывесить сушить Ягоду тоже перебрать, взвесить, и, как минимум, прокипятить с сахаром. Грибы, ягодники, буреломы, кастрюли и банки мне уже снились по ночам. Меня ещё спасало то, что часть работы по варке варенья и маринования грибов взяла на себя Афанасьевна. Она сказала, типа, ей все равно варить, что три литра, что пять — кастрюля одна. А я за это мотался в город, возил банки, крышки, бочки, ушата, сахар мешками, уксус, специи и все, что нужно было для заготовки. Ещё я привез отличные цветные пластиковые банки — чтоб не путаться потом, где что налито. Если бы не соседка, я бы околел в той деревне ещё к средине лета. Такой темп жизни меня затянул водоворотом, и я никак не мог из него вырваться. Я хронически не высыпался, моё брюшко, от этих гонок по лесам и полям, сошло на нет, щеки ввалились. Я потерял счет дням и не знал даже, которое число сегодня. Конечно же, можно было на всё это забить большой и толстый болт с левой резьбой, но что-то мне подсказывало, что это неправильно.

Наконец, недели через три, мировой разум надо мной сжалился. С утра никто меня не разбудил, и я проснулся сам, по привычке, ни свет, ни заря. Поворочался, через открытое окно раздавался мерный шелест мелкого унылого дождя. Небо серой пеленой нависло над землей, по всему горизонту. Такой дождь называют обложным, и он, как правило, будет лить как минимум дня три. Я вышел на кухню, в одних трусах, заваривать свой кофе, открыл окно и на кухне. Свежий воздух колыхнул занавески. Припёрлась мокрая ворона, которую я так и не научил говорить, села на подоконнике. Я накрошил ей мороженого мясного фарша.

— Что, падла, кайфуешь? — задал я вороне риторический вопрос и закурил. Сегодня можно и на кухне покурить, сквознячок выдувал завитушки сигаретного дыма на улицу. Мышцы приятно ломило, тело жаждало движения. Так недолго и вредные привычки приобрести, как меня Михалыч выдрессировал. Пошел смотреть свои угодья. Мой английский газон снова зарос травой по пояс, полы в доме стояли немытые, каша в кастрюле покрылась толстым слоем зеленой плесени, недокрашенный забор сиял пятнами ультрамарина. Груда камней возле бани, моя будущая каменка, заросла бурьяном, и поверх всего этого "кислый дождик моросит". Я теперь понял, почему в деревне невозможно жить красиво в одиночку. Вспомнил проблему Шнирера и горько усмехнулся. Зато я чист душой и телом, сейчас наведу порядок в доме, в нем не прибрано с момента вселения.

Пошел, пооткрывал все окна, взял веник и прошелся по всем комнатам, выгребая пыль из всех углов, сгребая паутину — откуда что берётся? — и протирая влажной тряпкой горизонтальные поверхности. Наконец я добрался до спальни и полез с веником под кровать. Веник что-то зацепил, какую-то палку, я вытянул её из-под кровати — это была штучка! Я вспомнил, как что-то загремело во время наших постельных упражнений с Ириной. Понятно. Старушка-покойница далеко ничего не прятала, а положила практически на самом видном месте. Я взял перчатки в прихожей, надел их и взял в руки штучку, которая, собственно, представляла собой палку длиной около двадцати пяти и двух сантиметров в диаметре, покрытую грубой резьбой. Я пошел на кухню, положил её на стол. Сам сел на табуретку и начал рассматривать. Палка была окружена легким голубым светящимся ореолом, а на просвет предметы искажались, как через воздух над горячим асфальтом. Я снял перчатку и провел над ней рукой — никакого горячего воздуха не было, просто оптическая иллюзия. В этот момент ворона рванула на меня с карканьем, целясь прямо в глаз. Палка покатилась по столу, ворона поддела её лапой и толкнула на меня. Я отшатнулся и упал навзничь, ударившись затылком об пол.

Воняло палёной шерстью, горелым воском и какими-то травами.

— Ёкарный бабай, — простонал я, грудная клетка горела огнем, голова раскалывалась. Похоже, я крепко приложился об пол.

— Не поминай на ночь глядя, — шикнула на меня Афанасьевна, — очнулся, голубчик.

О! Соседка уже здесь, быстро она примчалась. Я глянул в окно, было уже темно. Ну нифига себе я провалялся!

— На, выпей, — Афанасьевна поднесла ко рту кружку с отваром. Я выпил и постарался сесть. Что это было, а?

— Что это было, а? — повторил я вслух, — я давно здесь валяюсь?

— Как упал, так и валяешься, — ответила соседка, — я не пришла бы, так и дальше валялся бы.

— Спасибо, Марьфансьна, выручила, — я подполз ближе к столу, поставил табуретку и сел.

— Не за что. Я тебе говорила, но, видать, на всё воля Божья — подкараулила тебя покойница, — сказала Афанасьевна, — теперь свой дар тебе передала.

Показала на вороньи перья, наполовину обгоревшие:

— Я тут поворожила маленько, чтоб ты очнулся. И вот, пей пока траву, поможет. А мне идти пора, корова недоена у меня, — сказала соседка и ушла.

В голове у меня шумело, грудь ныла тупой болью, и я даже не спросил, что за дар такой мне достался. Подошёл к зеркалу, посмотрел на себя. О, блин, краше в гроб кладут, нос заострился, вокруг глаз — чёрные круги, а на левой груди багрово вспучился ожог в виде вороны, раскинувшей крылья, как орел на гербе Третьего рейха. Я пробормотал: "На левой груди профиль Сталина, а правой — Маруська анфас", и отправился заливать своё горе универсальным анестезирующим препаратом имени Менделеева, да пребудет слава его в веках.

Через пару дней я пришел в себя. Здоровое полноценное питание, свежий деревенский воздух и физические упражнения по очистке дома от грязи принесли свои плоды. Я решил, что пора попробовать, чем меня Тимофеевна, пусть ей земля будет пухом, наградила. Уселся на летней кухне и начал эксперименты.

Я уставился на спичечный коробок, напрягся и мысленно попытался его подвинуть. Коробок не двигался. Тогда я взял спичку, хотел зажечь её. Спичке, судя по всему, было всё равно, я её сверлил взглядом, пока не взопрел. Потом попробовал мысленно представить, как она загорается. Бесполезно. С этим всё понятно. Последовательно я перебрал все известные из фантастики методы магического воздействия на мир. Но, увы! Пиво не охлаждалось, огонь не загорался, предметы не двигались, файрболлы не летали. Заставить соседскую козу прокукарекать тоже не получилось. И что они носятся со своим непонятным даром? Это всё шарлатанство, однозначно. Не стоит даже того, чтобы этим забивать себе мозги. Только мне непонятно, на кой ляд мне эту татуировку сделали, и кто? Ворона? А может Афанасьевна, пока я в отключке валялся?

Дожди пошли на спад и в небе начали появляться ярко-голубые просветы. С утра, полпятого, мне вежливо постучали в окно. Михалыч позвал, говорит, что сейчас самый гриб пошел, после дождей. Я с ним согласился. Потом пошла брусника. Потом все стали копать картошку, и у меня образовался маленький перерыв. Надо отдохнуть за кружечкой пивка.

Я хотел согнать муху со своего любимого стакана и махнул рукой. Раздался звон разбитого стекла: стакан вместе с мухой впечатался в печку и разбился. Фигасе, Мастер Йода, от неожиданности я присел на хвост. Это совсем не похоже на галлюцинации, это реально разбитый стакан, я ведь к нему не прикасался! Критерий истины есть практика, а критерий практики — повторяемость эксперимента. Посмотрел на спичечный коробок, махнул рукой. Ничего, коробок не шелохнулся. Ну-с, изменим условия эксперимента. Я увидел на стене ещё одну муху и сделал рукой жест, как будто хотел её прибить. Блям-с! Муха размазалась по стене, а штукатурка треснула. Меня качнуло назад, в глазах мелькнула муть. М-да-а-а. Но свой дом рушить не надо, да? Предварительно было понятно, что резкий жест с намерением чего-то разбить — чего-то разбивает, а просто жест — ничего не делает. Надо бы закрепить навык и определить граничные условия. Я с научной методичностью начал ставить во дворе эксперименты до тех пор, пока мне не поплохело.

И что с этим делать, скажите на милость? Пойти кому-нибудь набить морду издалека? Некузяво и даже стыдно, товарищ колдун. Колоть дрова — есть топор, и никаких откатов. Я повертел мысль в голове, но никакого практического применения своим новым талантам не придумал, разве что мух бить или работать нездоровой сенсацией на телевидении. Меня передернуло.

Чтобы развеяться, я пошел к соседям, копать картошку. Помогу старикам, а то они корячатся, как заведённые, с утра до вечера. Поработал землекопом, потаскал в подпол мешки. Мне за труды выдали три ведра картошки. А картошка-то не та, что из магазина. Я на обед отварил пару штук. Рассыпчатая, вкусная. Вышел на крыльцо, закурил. Дети идут со школы? Уже сентябрь? Как летит время! Зато мне провели интернет.

С утра, полпятого, мне вежливо постучали в окно. Пора было брать клюкву. После первых заморозков началось типичное бабье лето. Паутинки в воздухе, прозрачном и синем, днём хорошо греет солнце, к вечеру заметно холодает. В багрец и золото одетые леса, и всё такое. И опять и снова я впрягся в эту, в общем-то, ненужную сейчас для меня работу. Пять дней мы мотались по буеракам и болотам, но затарились под самое немогу. Кажется, в лесу мы собрали все, что можно было собрать и даже больше.

Зашел через пару дней Михалыч. Попили мы с ним чаю, он и спрашивает:

— А ты что, дрова не собираешься на зиму готовить?

— О! — у меня не было слов, я совсем забыл, что здесь не центральное отопление.

— Я на тебя два воза заказал. Только поможешь мне с моими дровами разобраться, — сказал Михалыч.

— О! Спасибо. Помогу, без вопросов, — ответил я, хоть эта забота с меня свалилась, я представления не имел, откуда берутся дрова в поленнице. Из лесу, вестимо, но какими путями?

Поговорили про местных ведьм. Я, вроде, теперь тоже причастный. Колдун. Отвожу сглаз и вывожу из запоя по фотографии. Снимаю венец невинности и чищу ауру. Открытие денежного канала прямо в космос. Запись по телефону. Дорого.

Михалыч, конечно же, знал про всех и всё. Что Филатиха, помимо лечения позвоночника и костей, может послать. Баба сквалыжная и вспыльчивая, так что под горячую руку лучше ей не попадаться. Я спросил, что такое "послать". Михалыч хохотнул, и сказал, что в прямом смысле. Человек может пойти незнамо куда, потом очнется, а сам не знает где. Поговаривали, что после её посылов, люди просто исчезали. Но за руку её не хватали, так что это, может, и наговор.

Татьяна, Иркина тётка — та может наслать сухотку, но несильную, дара у неё нет, а баба она вредная и злая. Снять сглаз и порчу может любая бабка, это вроде семечек. Но если порчу наслать по правилам, то хрен отмажешься. Но из местных насылать никто не будет, себе дороже. Афанасьевна — самая опытная, но она больше по травам, но без ворожбы не обходится. Такие вот дела. Вся деревня друг друга знает, мы тут одни с тобой чужие. Я спросил про мужика, что возле магазина на лавочке сидит постоянно.

— Этот еврей, что ли? — переспросил Михалыч, — так Мойша появился тут лет десять назад. Фу-ты ну-ты, пальцы веером, восемь пасок на шконцах. Одессит, что ли. Зэк он, в общем, дом купил здесь. Поначалу к нему приезжали всякие, устраивали пьянки. Дым коромыслом, вопли до утра, а потом что-то притихли. Что у них случилось, не знаю, может, укатали сивку крутые горки. Сидит сейчас на лавочке возле дома, на всех волком смотрит, но не бедствует. Видать, есть у него в заначке кой-что.

Потом нам привезли дрова. Много дров. Воз, о котором говорил Михалыч, это не телега с лошадью. Это трактор "Кировец" с платформой. Я чуть не упал в обморок от счастья, куча бревен по высоте едва не доставала до крыши дома. Пришлось срочно ехать в город, покупать бензопилу максимальной мощности, масло и запасные цепи. И началось. Михалыч вышел со своего двора, поруководить процессом, помощи от него было мало. Показывал, как разложить брёвна, чтобы было удобнее пилить. Я запустил пилу, и начал кромсать хлысты на чурбаки. Потом, когда чурбаков становилось много — перетаскивать их во двор. Потом снова пилить. Потом пришла бабуля, божий одуванчик. Ну как не помочь. Распилил ещё один воз. В итоге, я отупел от этих бревен, треска мотопилы, чурок, колуна. Если бы мне попался Папа Карло, я бы его тоже зарубил, однозначно, а Буратиной бы растопил печку. Наконец и это кончилось. Дрова аккуратно сложены в поленницу, мусор выметен, и сожжен, на улице наступила долгожданная тишина.

А вскоре пошел мягкий снег, приглушил все, и без того тихие, звуки и началась зима. Я обошел свои владения. На месте так и не состоявшегося газона — занесённые снегом чахоточные будылья пижмы и чертополоха. Мне казалось, что во всей суматохе, что была летом, я ни черта не успел сделать. Но, как-то незаметно, кладовки были заполнены, в подвале на полках стояли разноцветные пластиковые банки с вареньем, а стеклянные — с соленьями, в углу — бочата с капустой и огурцами, кадушки с груздями и рыжиками. Висели вязки лука и белых грибов. Были даже три ведра картошки, честно мной заработанные у соседа. В летней кухне, давно нетопленной, стояли туеса с брусникой и клюквой. Фундаментализация куркулизма состоялась. Можно законопатить окна и окуклиться. Пошел, достал из кладовки валенки и тяжелую лопату. Полюбовался на свои натруженные руки. Мозоли и царапины, огрубевшая кожа. Как низко я пал.

Надо бы ещё к зиме заполнить пустые места, и я подался в город. Мои отношения с Ириной как-то сами по себе сошли на нет. Я всё зазывал её на выходные, ей было некогда, потом стало некогда мне и, в итоге, звонки по телефону прекратились сами по себе. Ну что же, видать, не судьба. Для компенсации потери я решил обратиться к специалисткам. Гостиная Верочки — это как-то отдает изысканным развратом и гнилым декадентским душком. Договорился насчет услуг определенного рода.

Заехал в супермаркет и затарился всякими нескоропортящимися продуктами в промышленных количествах. Так же взял два ящика водки и перелил её в две шестилитровые канистры — нечего за собой стекло возить. Сигареты, коньяк, вино и десяток упаковок пива тоже взял. Купил себе кресло-качалку и клетчатый плед. Кажется всё. Теперь из дома можно не выходить.

Дома я устроил себе кабинет, со всеми кабинетскими причиндалами, потом подумал и переформатировал. Ноутбук к сети подключил через вайфай, и теперь у меня везде доступ. Особенно на кухне. Где теперь я пью, курю и питаюсь. Зима, фигле. Затопишь, бывалоча, печку и под треск поленьев и отблески пламени, в такой инфернальной атмосфере, пройдешься по сети. Табачный дым хорошо вытягивается через поддувало. Я колдун или где? Вспомнил своего соседа. Взгрустнулось. Написал ему письмо, но, похоже, Курпатов ни разу в Интернет так и не зашел. Мне его не хватало.

Но теперь он — там, а я здесь. И я развлекался, как мог, в меру, так сказать, своей испорченности. На четырех форумах меня забанили практически сразу. В целом можно было сказать — я веселился от души, ксенофобов развелось больше, чем достаточно, и я бы лично, позакрывал бы половину форумов исторической направленности, вне зависимости от их национальной принадлежности, за разжигание межнациональной розни, пропаганду насилия и фашизма, намеренное искажение исторических фактов и публикацию фальсифицированных результатов научных исследований. Потом мне это надоело, в сущности, везде одно и то же. Киргизия — родина слонов, а Атилла, оказывается, якут.

Я переехал на другие форумы. Там было поинтереснее, и я подсел на фантастику. Начал читать всё, что было написано про попаданцев, которые шарились по всяким мирам и завоёвывали себе царства. Мне, колдуну, было смешно читать детский лепет про силу, в которой никто ничего не понимал. Правда, я и сам в ней понимал не больше, но это уже другой вопрос. Потом снова я не удержался и сцепился с любителями прогрессорства. Ни хрена они не понимают в истории цивилизации и движущих мотивах технологических прорывов!

Всё, что нужно мужику — это водка и баба. Остальное — это только средства для получения необходимого. В древности, для того, чтобы у тебя была водка, нужно было пахать и сеять, жать и молотить, пшеницу складывать куда-то тоже надо было, а бродильные чаны и перегонные кубы требуют металла и огня. Пахать тоже желательно не на себе, а на лошади, а её надо кормить и поить. В итоге мужики ещё в глубокой древности создали земледелие, животноводство, деревообработку и металлургию, органическую химию и законы термодинамики. И это только для удовлетворения одной базовой потребности.

Для удовлетворения второй потребности нужно было, как минимум, иметь смазные сапоги, картуз, шаровары, красную рубаху петухами и гармонь, что, в свою очередь, повлекло создание ткацкого станка, Красногорский мануфактуры, балалайки и Шостаковича. Но женщину мало заманить, её нужно удержать. Конечно, можно было просто дать в рыло, чтобы не глядела по сторонам, но это не решение проблемы. Мужики начали строить дома, делать мебель, парфюмерию и бижутерию. Так появились Минстрой СССР, фабрика "Красная Заря" и мошенник Сваровский. Для того чтобы отвадить желающих выхлебать твою водку и попользовать твою бабу, были изобретены автомат Калашникова и промежуточный патрон. Так что, история цивилизации — это история полной драматизма борьбы мужчин за удовлетворение своих базовых потребностей.

Кто из мужиков теряет этот ориентир по жизни, сразу впрягается в бесконечную гонку неизвестно за чем. Деньги, машины, квартиры, дачи, путёвки на Канары и даже покупка футбольной команды — это левый уклонизм и подлежит остракизму. Водки от этих излишеств больше не будет и баб тоже. Моей шутки не поняли, так не очень-то и хотелось.

Потом, видимо от скуки, меня вставило. Казалось, жизнь проходит мимо. Это что же такое творится? Какие-то пацаны и девки шастают по всевозможным мирам, тащат туда технологии, водку, пулемёты, дизтопливо, обратно — хабар, изумруды и технологии забытых рас, и, вообще, живут насыщенно, ярко и интересно, а я тут, в этой глухой деревне, хвосты быкам кручу. Несправедливо. Эта мысль меня поглотила настолько, что я запечалился дня на два-три, чтобы проверенным методом выбить дурь из головы. В процессе печали попытался пригласить Ирину в баню, но был послан. Пришлось воспользоваться медперсоналом из гостиной Верочки. Потом наступило протрезвление и раскаяние. И снова тишина и покой.

Что-то меня от такой неторопливости начала заедать тоска. Я перебрал книги на полках, забрался на чердак и вытряхнул всё из сундуков. Очистил от пыли и, даже, кожаные переплёты смазал кремом для рук. Собралась приличная библиотека, я просто не мог налюбоваться на раритеты, за которые любой коллекционер заплатил бы сумасшедшие деньги, не говоря уже за простых забугорных библиофилов. Некоторые книги были на неизвестных мне языках, может даже на санскрите, я не соображаю в филологии. А год изготовления других повергал меня в священный трепет. А названия? Музыка для моего слуха. "Метод функционального анализа полевых структур третьего порядка", с ятями и фитами, на картинках, которыми щедро была иллюстрирована книга, показывались всякие полевые структуры, в простонародье именуемые привидениями, а также рассказывалось о методах их анализа. Тёмные люди, дети средних веков, они просто не знали, что никаких привидений не существует. "Основные атрибуты имманентного трансцендирования при нелинейном переносе метаданных", "Формирование профиля j-мерного пространства". Открыл наугад "Краткий рецептурный справочник", какая прелесть.

"Рецепт N 2657. При любовной горячке и нетерпении, а также ПМС.

Взять корня мандрагоры две жмени, камня алатырь 2 золотника, 6 ягод вишни лавровой, три хвостика дракончика калашматого, собранного в третий день полной луны на замшелом осиновом пне, земляной крови 6 унций, пропущенных сквозь огонь, в оловянном сосуде, пар от оной пропущенный через медные трубы в три воды, святой воды 4 склянки и варить в медленном огне самшита постепенно добавляя мать, мачеху и прочие травы от рецепта N 237, помешивая. При закипании ходить кругом огня по ходу солнца, мерно позвякивая бубенцами. При сильном кипении взывать к Маниту, и исполняя псалмы во славу великого и могучего. При сгорании древес, пропустить варево через березовый уголь. Полученный субстрат разделить на три порции. Первую порцию давать больному в первый день. Будет посинение ног и рвота. Вторую порцию давать на второй день. Будет больному озноб и шелушение. Третью порцию давать на третий день на восходе солнца. Будет больному благость и умиротворение. Ежели не околеет к закату, то проживет долго и будет ему щастье".

Про Маниту — это ересь, однозначно. Это даже мне понятно. Я поставил книгу на полку и решил впредь на них просто любоваться и тешить свое самолюбие, иначе только на одних заголовках спятишь.

Так и подошёл Новый Год и Рождество. Я позвонил дочери, поздравил с Новым Годом. Она меня ошарашила новостью, о том, что после моего отъезда меня активно разыскивала милиция. Я спросил, чего это вдруг? Дочь мне ответила, в день моего увольнения сыграл в ящик Большой Паша, пришел днем домой, лег и помер. Обширный инфаркт, вот и искали. Ну ещё бы столько пить, мне до него, как до Луны было. Царствие ему небесное. А фирма тихонько загибается… Ну и хрен с ней, с фирмой, оно к тому и шло. Тут же, в свете вновь открывшихся обстоятельств, я позвонил родственникам в Казахстан, чтобы не оставили без надзора клиентов моего бывшего работодателя. Отправил смс-ку с поздравлением Ирине, и даже получил в ответ скупое "спасибо".

Перед Новым Годом устроил себе большой шоппинг-тур. Это неизбежное зло, исчадие постиндустриального общества, отрыжка международного империализма, выродок глобализации. Но зло неизбежное, да. Тут уж ничего не попишешь. В планах шопинга — посещение продуктового супермаркета, магазинов хозтоваров и бытовой химии, ублажение низменных потребностей прекрасной половины человечества.

Прекрасная половина — это дочка интересной женщины с соседней улицы. Дитю одиннадцать лет, у нее море энергии и обаяния, и всякое дело, по крайней мере то, которое она считает важным, выполняет с всемерным тщанием и фантазией. У неё скоро какой-то праздник в школе и она решила нарядиться цыганкой. Или в то, что она считает цыганкой. Вот и просила купить ей бусы (ну ты понимаешь, да? Такие цыганские бусы), брошки, шаль какую-нибудь и прочее, что покажется необходимым. Например, чипсы и кока-колу.

Михалыч просил купить цепь, то ли для собаки, то ли для бычка. Мне нужно пополнить запасы лекарства, продуктов и парфюмерии. Требовалось ещё прикупить стиральный порошок и прочие химикаты. Для реконструкции сантехники мне нужны пластиковые трубы, хомуты и крепеж. Короче, набиралось изрядно. Я отбыл в губернию с утра, и промотался по магазинам до обеда. Подъехал я со стороны выселок, думал, сейчас быстренько оттащу всё домой и ещё раз съезжу на склады за цементом и трубами.

Я выполз из-за своего драндулета и, по привычке, высосал ровно половину шкалика. Это, кто забыл цивилизованные нормы потребления, три глотка или 125 грамм. "Дурная привычка", тут же подумал я, потому что никуда ехать уже невозможно. На деревню, ко всем прочим неприятностям, надвигалась большая чёрная, на весь горизонт, туча. "Буран будет", — подумал я. Клубящийся мрак летел на нас со скоростью пассажирского экспресса. Я вздохнул и навьючил на себя рюкзак, по два толстых полиэтиленовых пакета в каждую руку и порысил в сторону мостика. Но, похоже, я недооценил коварство погоды. Я, пыхтя, уже подбежал к мосту, мне навстречу, визжа, мчались дети с санками и лыжами. За ними куда-то плелась Филатиха. Кто-то из детей меня толкнул, я толкнул Филатиху. Все смешалось — гул ветра, визг детей, и крик сзади: "Чтоб ты провалился!" Я поскользнулся на обледенелой кочке, упал на спину и начал скользить в овраг.