1. Первые годы Саввы Владиславича в Царьграде и возникновение псевдонима «Рагузинский». – 2. Связь Саввы Владиславича с русским посольством в Царьграде. – 3. Иерусалимский патриарх Досифей и Савва Владиславич. – 4. Савва Владиславич и русский посланник в Высокой Порте. – 5. Свержение султана Мустафы II и воцарение Ахмеда III. Отъезд Саввы в Россию.
1
Савва Владиславич, которого один историк назвал русским боярином, а другой – дубровницким князем, «очень гордым своим титулом», и который во время Петра Великого и императрицы Екатерины I сыграет в истории России значительную роль, в конце XVII и начале XVIII века проживает в Царьграде. Его появление там не прошло незамеченным. Судя по всему, он прибыл в Царьград непосредственно из Дубровника. Кончаревич утверждает, что это случилось где-то после 1687 года. А поскольку Савва родился в 1664 году, то в момент приезда в Царьград ему было 23 года. Немецкий историк Османской империи Цинкхаузен называет Савву драгоманом английского посольства, вызвавшим подозрение у турецких властей.
Однако Владиславич, скорее всего, в последнее десятилетие XVII века занимался в Царьграде собственными делами. Но уже в 1700 году его имя связывают с русскими посланниками, которым он предоставлял информацию по вопросам турецкой политики, двора и империи. Тут мы встречаемся с именем «Савва Рагузинский»: его прозвали так, потому что он прибыл из Дубровника или поддерживал с ним деловые связи и состоял в близких отношениях с тамошней колонией уроженцев Дубровника. Ничего странного в таком псевдониме не было, равно как и неудивительно то, что в Царьграде он чувствовал себя свободно, поскольку как герцеговинец был подданным Османской империи и никто его не ограничивал в передвижениях по Турции. Савва называл себя Рагузинским и намного позже, в течение двадцати лет жизни в России, до тех пор, пока не женился во второй раз и не принял 24 февраля 1725 года от императрицы Екатерины I графский титул. По этому случаю он просил русский Сенат лишить его псевдонима Рагузинский, поскольку «никогда ранее им не пользовался, даже в Царьграде». Это утверждение, скорее всего, справедливо. Если братья Савва и Дука или дядя и племянник Савва и Живко в одно и то же время жили в Царьграде, то один из них не мог зваться Рагузинским, а второй – Владиславичем.
Русский посланник Толстой в своих письмах называет Савву Владиславичем-Рагузинским. Дубровницкий консул Лука Барка в своих донесениях также называет его Владиславичем. Таким образом, неизвестно, в связи с чем и каким образом в Царьграде возник псевдоним Рагузинский. Однако ясно, что этот псевдоним Савва получил в результате связей с царьградскими русскими.
И в дальнейшем с происхождением и именем нашего герцеговинца Саввы Владиславича на протяжении всей его жизни будет связана путаница. Одна «справка» Министерства иностранных дел в Москве называет его греком (наверное, потому, что он прибыл в Москву из Царьграда). Н. А. Полевой исправляет эту ошибку, сообщая, что он прибыл под видом греческого купца, но родом он иллириец. В. Макушев называет его герцеговинцем. П. Словцов, историк Сибири, считает его черногорцем. С. Василевич, генеалог, называет его боснийцем. И нынешние генеалоги считают его потомком боснийских дворян, вероятно, потому, что так записано в его графском титуле. Иезуит Пирлинг, исследователь истории отношений России и Ватикана, утверждает, что Савва – дубровчанин, и считает его католиком. Русский указ от 20 июля 1703 года дает Владиславичу разрешение на ввоз в Россию его вещей, называя его венецианцем, так же как и несколько ранее, в 1702 году.
Как мы уже видели, такая же путаница была и с уточнением места его рождения. Кто-то считал его уроженцем Гацко, другие – Дубровника, третьи полагали, что он из Попова у Требинья, четвертые – из Херцег-Нового, а пятые – из Житомислича.
Мы уже говорили, что по сведениям, хранящимся в Архиве Дубровника, невозможно установить, насколько тесно сотрудничал Савва Владиславич с Лукой Баркой, дубровницким дипломатом при турецком дворе. Владиславич и Барка были хорошо знакомы еще в Дубровнике, прибыли в Царьград примерно в одно и то же время и почти одновременно покинули его. Это означает, что Владиславич и Барка жили в Царьграде во время Морейской войны 1683–1698 годов. С точки зрения патриота, которым, несомненно, был Владиславич, Дубровник и Герцеговина стояли по разные стороны баррикад: Дубровник желал оккупации Герцеговины австрийскими войсками, которые подарили бы Дубровнику Попово и Требинье, а Савва Владиславич, естественно, никак не мог хотеть ничего подобного. Между тем у дубровницкого дипломата и герцеговинского патриота было нечто общее: оба одинаково ненавидели Венецию и готовы были напакостить ей где угодно, поскольку Венеция одинаково угрожала и независимости Дубровника, и православию в Герцеговине. Кроме того, ни Владиславич, ни Барка не желали, чтобы на смену турецкому рабству пришло итальянское, и потому они искренне хотели, чтобы Турция и далее владела Герцеговиной, то есть они, как говорят англичане, сделали свой выбор между чумой и дьяволом.
Лука Барка, как это следует из его многочисленных донесений, проявлял в Царьграде большую активность и личную инициативу, установив прочные дружеские связи с тамошним драгоманом Порты Александром Маврокордато, который весьма отличился при заключении Карловацкого мира. Барка слал правительству Дубровника свои предложения, которые были весьма уместны и полезны. Он был весьма проницательным человеком и предвидел многие политические события. Он советовал правительству подкупать чиновников турецкого правительства, поскольку турки легче поддаются подкупу, нежели оружию. Заслугой Луки Барки было и то, что на Карловацком конгрессе удалось отстоять независимость Дубровника, в первую очередь благодаря красноречию и твердой позиции упомянутого драгомана Маврокордато, которого консул подкупил.
Но и Савву Владиславича, несмотря на молодость, уважали в Царьграде. Он был весьма заметным членом тогдашней югославянской колонии в Царьграде. Русские послы, находившиеся в то время в Порте, говорили о «господине Савве» весьма уважительно, наряду с иерусалимским патриархом Досифеем, как о двух главных людях, на которых они чаще всего опираются в своей работе. Так что ничего противоестественного не было в том, что дубровницкий консул пользовался талантами будущего выдающегося дипломата, серба из Герцеговины, который бережно хранил память о Дубровнике, как он сам говорил, еще с юношеских лет. Савва и Дука Владиславичи часто упоминаются в переписке Барки с правительством Дубровника, в которой он называет их persone honorate. Можно допустить, что Лука Барка поддерживал личный контакт с Саввиным братом Дукой, тем более что историк Ииречек в своем труде об отношениях Дубровника с Россией утверждает, что Дука также бывал в Царьграде.
Но через три года после окончания Морейской войны, то есть после заключения Карловацкого мира в 1699 году, Лука Барка и Савва Владиславич расстались, поскольку Владиславич покинул Царьград, да и сам Барка, похоже, тоже оставил службу. В 1709 году на его месте появляется Лука Кирика, также весьма активно проявивший себя в ходе событий, предшествовавших заключению Пожаревацкого мира в 1718 году. После отъезда Саввы в Россию его брат Дука отправил из Фочи в Дубровник еще два письма, а сенат Дубровника, как мы видели ранее, продолжал пересылать через него дипломатическую почту своему консулу в Царьграде.
2
Политическая карьера Саввы Владиславича действительно зародилась в Царьграде в самом конце XVII века. Начиная с 1699 года Владиславич вступает в контакт с тогдашним русским посланником в Высокой Порте, Емельяном Ивановичем Украинцевым. Посол Украинцев прибыл в Царьград в том же 1699 году с особой миссией: заключить с султаном окончательный мир, поскольку на Карловацком конгрессе России удалось подписать с Турцией всего лишь шаткое перемирие. Петр Первый обязал Украинцева убедить султана в своей дружбе, а также предупредить об опасности, которая может возникнуть, если Турция задумает воевать с Россией.
На Карловицком конгрессе союзники бросили Россию на произвол судьбы; даже главный русский делегат Прокофий Богданович Возницын, тогдашний русский посол в Вене, был лишен права заседать вместе с другими делегатами, и вел переговоры с турецкими делегатами Рейс-пашой и Маврокордато отдельно от прочих участников конгресса. Заключенное всего на два года перемирие не могло удовлетворить русское правительство. Поэтому в 1699 году, сразу после конгресса, в Царьград послали Украинцева, с тем чтобы он заключил с Портой мир, такой же, какой она заключила с другими государствами. В Царьграде русский посол столкнулся не только со сдержанным отношением турецких властей, но и с враждебными действиями европейских дворов, которые опасались, что Россия займет на Востоке доминирующее положение в политике и торговле. Турция же боялась выхода России к Азову и Черному морю, которое до тех пор принадлежало только Византии и Турции, опасаясь, что это может повредить торговым интересам и политическому престижу Турции в этом районе. Так что начало миссии Украинцева не могло быть легким.
Посол Украинцев сообщает своему правительству, что два его главных сотрудника в Царьграде – иерусалимский патриарх Досифей и наш Савва Владиславич. В одном из таких сообщений он пишет: «Серб Савва Рагузинский дал мне знать, что посланники христианские все до единого противятся нашему миру, и потому никому им верить ни в чем не следует. Все они, напротив, преследуют цель вовлечь Россию в войну».
В другом донесении Украинцев сообщает, что на четырех встречах, которые он провел с турецкими чиновниками, он говорил о святых местах в Палестине, настаивая на том, чтобы их передали православным грекам, но ни в коем случае не католикам. В этом же донесении говорится следующее: «Серб Савва Владиславич Рагузинский явился ко мне и сказал, что польский посланник Лещинский от имени всего сената просил турецкое правительство не замиряться с русским царем, а, напротив, заключить союз с Польшей. Лещинский также пожаловался и на своего польского короля за то, что он большой друг русского царя, и говорил, что из-за этого Польша свергнет его с престола. Владиславич к тому же добавил, что турки ни в чем не прислушались к посланнику Лещинскому».
Нет никакого сомнения в том, что иерусалимский патриарх Досифей до самой своей смерти был опорой русской политики в столице Турции. Сохранились следы переписки патриарха с русским правительством, его советов, настойчивых напоминаний. Заключение русско-турецкого мира 18 марта 1701 года в Москве во многом состоялось благодаря его участию. Однако и этот мир, подписанный в результате подкупа турок русскими чиновниками, не обещал стать продолжительным. Турецкое правительство никак не желало смириться с потерей Азова и выходом России в Черное море. По этим причинам Турция все время правления Петра Великого будет конфликтовать, воевать с Россией и интриговать против нее.
Одной из важнейших услуг, оказанных патриархом Досифеем послу Украинцеву, стало знакомство последнего с Саввой Владиславичем, который предоставил огромный объем информации о политике Турции и ее ключевых персонажах. Сам Украинцев хвастал, что Савва Владиславич передал ему тексты всех международных договоров, которые Турция заключила с Францией, Венецией, австрийским императором и Англией, которых так не хватало русской дипломатии. Благодаря этой услуге Савва Владиславич стал известным русскому двору.
После упомянутого подписания мира с Турцией царь Петр решил отозвать Украинцева из Царьграда и отправить туда нового посла, князя Дмитрия Михайловича Голицына. Его миссия заключалась в том, чтобы добиться от Турции права на свободную торговлю для русских кораблей в Черном море, то есть того, чего напрасно добивался Украинцев. Русский историк Щербатов пишет, что Голицын был одним из умнейших людей своего времени.
Уже в первые дни, то есть в начале 1701 года, Голицын получил от великого визиря крайне неудовлетворительный ответ. Турция согласилась на свободную торговлю с Россией, но отказалась разрешить выход русских кораблей из Азовского моря и их свободное плавание в Черном, которое Турция считала исключительно собственным внутренним водоемом. Она даже не позволяла русским послам прибыть в Царьград по Черному морю, требуя их проезда сухим путем, через Украину. Визирь в беседе с Голицыным особо подчеркнул, что султан рассматривает Черное море как часть собственного дома, в которой он не может позволить спокойно расхаживать иностранцам, и что он скорее решится на войну, нежели позволит русским свободное плавание. Князь Голицын сам быстро оборвал беседу; еще перед этим иерусалимский патриарх сказал ему: «Не говори больше о приморской торговле. Если продолжишь, то загубишь мир; а если будешь упорствовать, то турки сразу начнут готовиться к войне с царем. Турецкое правительство собирается вообще закрыть выход из Азовского моря в Черное, соорудив в проливе крепости, чтобы русские корабли никогда не смогли выйти оттуда…». Далее патриарх сказал Голицыну, что закрытие Азовского моря стало бы катастрофой для всех православных народов, которые верят в то, что освободить их может только русский православный царь. Турки знают, что царь создает флот и вооружает его против них. Поэтому, продолжил патриарх, царь может выйти в Черное море, опираясь только на свои силы, но никак не полагаясь на помощь турок. После этой неудачи князь Голицын вернулся из Царьграда в Москву. Есть сведения, что Савва Владиславич также был в контакте с Голицыным, но никаких подробностей мы не обнаружили.
3
В такой обстановке в ноябре 1701 года в Царьград прибывает третий русский посол, Петр Андреевич Толстой, но не с временной миссией, как прежние посланники, а в ранге постоянного представителя Петра Первого при турецком дворе. Толстой был исключительно умным человеком, осторожным и хитроумным дипломатом, проницательным и оборотистым, и не брезговал воспользоваться такими методами, которые нынешняя дипломатия считает непозволительными. В детские годы Петра Первого Толстой был сторонником регентши Софьи, то есть противником будущего юного царя Петра. Но царь Петр великодушно простил ему старую вражду и отправил Толстого послом в Царьград, а его брата Ивана назначил губернатором Азова.
Толстой в правление Петра Великого действительно стал выдающимся русским дипломатом. Царь Петр исключительно высоко ценил его. Рассказывают, что однажды он обхватил руками его голову и сказал: «Эх, голова, голова! Не быть бы тебе на плечах, если б не была так умна».
В молодости Толстой стал одним из первых русских, выехавших за пределы России, добровольно согласившись войти в группу, которую Петр отправил за границу обучаться технике, механике и мореплаванию. Вместе с Головиным, Голицыным и другими Толстой посетил многие иностранные государства и верфи. Попутно он занимался и литературой. В Казанском университете все еще хранятся его неопубликованные рукописи; особенно интересен текст о турецких владениях по берегам Черного моря, который он послал Петру.
Его записки о Венеции полны интересных наблюдений. Венецианцев он считает умными и ловкими в обращении, а их жен – стройными, прекрасными, но слишком вольными. Венеция – город, обитатели которого живут на улицах, в гондолах и в музыке, в постоянном карнавале на площади Святого Марка. Народ весел, беззаботен и музыкален. В Голландии он описал заполненный трупами кабинет одного анатома, что в то время почти невозможно было представить в Европе, хотя именно тогда были придуманы диссекция и обдукция. Он рассказывал и о Германии, где едва не умер от жажды, «потому как там вода нездоровая». В Роттердаме он увидел только богословские споры, а в Амстердаме, напротив, обедал за столом, где прислуживали две абсолютно голые девушки. В Риме его не заинтересовали ни картины, ни мрамор. Вполне допустимо, что он путешествовал и по Далмации, которая тогда вся, за исключением Дубровника, принадлежала Италии, и посетил в Перасте знаменитую школу мореплавания Марко Мартиновича, где обучалась группа русских юношей.
Но Толстой был трагической личностью. Когда-то он был замешан в стрелецкий заговор против Петра Великого и чудом избежал смертной казни благодаря одной даме из царской семьи. Позже, в Турции, во время Прутского похода, его посадят в тюрьму, а затем в России, при Екатерине I, попадет под суд и, наконец, в 1730 году умрет в заключении. Его современник Берхольц запишет в своем знаменитом «Дневнике», что Толстой был не только умным, но и исключительно любезным и вежливым. Профессор Пекарский утверждает, что далекие предки Толстого были греками, и он, будучи русским дипломатом, получил графский титул и высокие чины, однако добавляет, что его предки поселились в России в давние времена.
Граф Петр Андреевич Толстой прибыл в Царьград 1 ноября 1701 года. Принимая должность, он получил от царя следующие секретные инструкции: ознакомиться с обстановкой, в которой пребывает местный народ; кто управляет страной, каковы власти предержащие, как они общаются с другими государями в политических и воинских делах, не меняют ли они вооружение, против кого вооружаются на море и против кого – на суше; какую державу уважают более прочих и которую больше иных любят; велики ли государственные доходы и как их собирают? Благодетельствует ли народ или живет в скудости? Особливо разведать все, что касается Персии. Сколько и где содержится войска: хорошо ли ему платят; каков их флот, и готовят ли они его особым способом? Засыплют ли у Керчи пролив (из Азовского моря в Черное) и когда? Обучают ли конницу и пехоту на европейский манер или продолжают учить по-прежнему? Свои ли или иностранные у них оружейники и пушкари; есть ли для них особливые школы?
Есть ли там кроме патриарха иерусалимского еще какой человек, на него похожий, который был бы нам желателен, и может ли такого человека патриарх присоветовать?
Принимая от царя эти инструкции, посол Толстой принял и его рекомендацию обратиться в Царьграде к патриарху Досифею, убежденному другу России, на которого можно рассчитывать в самых доверительных делах. Досифей же, в свою очередь, рекомендовал Толстому в качестве самой подходящей личности «господина Савву Рагузинского», как назвал Толстой в переписке с Москвой этого серба, который и по его мнению мог быть весьма полезным. Савва прослыл великолепным знатоком турецкой внешней и внутренней политики, хитросплетений придворных тайн и мрачных турецких политических фигур. Граф Толстой быстро оценил отличные способности Саввы.
Савва начал дипломатическую карьеру одновременно с графом Толстым. По крайней мере так следует из русских источников. Патриарх Досифей и господин Савва – главные фигуры, на которые в основном опирается в дипломатической деятельности на Босфоре русский посол Толстой, точно так, как до него поступал Украинцев, а может, и Голицын. Он уже знал, что Россия многим обязана Савве Владиславичу за его обстоятельное исследование турецких проливов.
Толстой привез в Царьград значительные денежные средства, тем самым значительно облегчив свою работу. С помощью денег можно было легко подкупить многих турецких министров и легче было войти в контакт со многими иностранцами, готовыми помочь русскому послу. Ему было приказано с помощью денег установить контакт с патриархом Досифеем и другими высокопоставленными греческими священниками, которые видели в России будущую освободительницу их порабощенного отечества. Они и стали главным средством деятельности посла. Россия того времени не имела постоянных представителей за границей, а послами временно служили подходящие люди, и потому в стране принимали различные сведения разведывательного характера только от перебежчиков, шпионов, дезертиров и нищенствующих монахов. России была крайне необходима – особенно после выхода на Черное и Балтийское моря – современная разведывательная организация, которая могла бы опираться на людей, с симпатией относящихся к России и готовых работать на нее как на свое духовное отечество. Такими людьми и были патриарх Досифей и Савва Владиславич. Патриарха весьма уважали при русском дворе, а Савва Владиславич несколько позже был тепло принят в России самим царем Петром I.
Во всяком случае уже во время Морейской войны разведывательная служба русского посольства в Царьграде охватывала весь Балканский полуостров. В качестве примера можно привести историю одного сербского монаха из монастыря Раковица под Белградом. В 1699 году он встретился в Царьграде с послом Украинцевым и передал ему сведения о планах турецких войск на Дунае. Когда этот иеромонах прибыл 21 марта 1701 года в Москву, то пожаловался, что за его услуги царю его ничем не вознаградили. И тогда русское правительство выдало ему грамоту с позволением собирать милостыню, подобную тем, что выдавались иностранным монахам, а также 15 рублей наличными деньгами, 25 – соболями, а его служке – два рубля. Он также получил в подарок ткани, а для монастыря Раковник было ему выдано вспомоществование сто рублей соболями, поскольку он пожаловался царю, что в монастыре нет ни церковной утвари, ни священных книг, ни одежды, ни облачения и обуви для священников.
Кроме подобных сведений ныне хранятся протоколы всех путешественников, которые тогда побывали в России и сообщили все, что им было известно об иностранных государствах. Фактически это была единая разведывательная сеть, которая простиралась и на сербские земли, о чем свидетельствуют показания многих сербов, побывавших в России, имена которых остались запечатленными в истории того времени.
Посол Толстой не был доволен своим новым положением. Он писал царю: «Мой приезд учинил туркам великое су мнение; рассуждают так: никогда от веку не бывало, чтоб московскому послу у Порты жить, и начинают иметь великую осторожность, а паче от Черного моря, понеже морской твой караван безмерный им страх наносит. О засыпании гирла морского вышло у них из мысли, а ныне приездом моим паки та мысль в них возбуждается, и о житье моем рассуждают, яко бы мне у них быть для усматривания подобного времени к разорванию мира. Уже я всякими мерами разглашаю, что я прислан для твердейшего содержания мира, обаче не верят, а наипаче о том сумневается простой народ». Далее Толстой жалуется, что турки открыто демонстрируют свое презрение, даже в присутствии иностранных посланников, прежде всего потому, что им не нравится его постоянное пребывание в их стране, а также потому, что он той же веры, что и греки, которых турки считают своими врагами. Они опасаются, что Толстой, проживая в Царьграде, станет распространять зловредные слухи и подстрекать турецких подданных. Потому христианам запрещено проходить мимо его дома, а тем более навещать его. Особо ненависть возросла после того, как сюда дошли слухи, будто русские приготовили в Архангельске 70 больших кораблей, откуда они приплывут в Средиземное море и далее – придут к Царьграду. Наконец, Толстой в одном из писем жалуется, что после двух лет пребывания в Царьграде не сумел лично встретиться с иерусалимским патриархом Досифеем.
Кто же был этот иерусалимский патриарх Досифей, близкий друг нашего Саввы Владиславича, который, как видно, принимал активное участие в его карьере, связав Савву с русскими посланниками в Царьграде?
Досифей, патриарх иерусалимский (1666–1708), в то время был одним из самых великих православных иерархов, одним из самых отважных бойцов своей Церкви. Родившись в 1641 году на Пелопоннесе, он с 1657 года живет в Царьграде, где в 16 лет становится дьяконом, в 25 лет царьградский Синод избирает его патриархом Кесарей, а в 28 (в 1666 году) тот же Синод выбирает его на должность патриарха иерусалимского.
Досифей первым организует Братство Святого гроба Господня и ведет жестокую борьбу за передачу святых мест, в первую очередь Вифлеема, православной церкви, в чем ему серьезно препятствует французский посол в Порте. Благодаря дружбе с султаном Мустафой, Досифей побеждает в этом противостоянии и получает разрешение построить Вифлеемский храм. Это ему удается, и он лично освящает эту церковь, после чего Вифлеем окончательно отняли у латинян, несмотря на жестокое сопротивление французского посла и его коллег при турецком дворе из Венеции и Австрии.
Досифей, кроме этого, был великим православным писателем, а также стал известен в мире как яростный критик протестантизма и католицизма, как величайший христианский догматик своего времени. За консультациями по всем важнейшим вопросам христианской веры к нему обращались люди из всех стран Европы и мира. Его перу принадлежит знаменитый труд «Исповедь» («Гистология»), который в настоящее время считается самой символической книгой, созданной в православном мире. Второй его труд, «Антикатолическая теология», активно противостоял католической пропаганде на Востоке, когда она в XVII веке стала проникать в православие. Не только католицизм, но и протестантизм начали подрывать православие проповедями некоего
Кирилла Лукариса. Труд Досифея об исповедании православной веры, переведенный на латынь, опубликовали в Париже в 1676 году и переиздали в 1678-м. После этого труд перевели на русский и румынский языки. Все 38 лет патриаршества он строил монастыри и приходы, в первую очередь на Святой земле.
Долгое время иерусалимские патриархи, жившие в Царьграде (Паисий, Нектарий, Досифей и Нотарас), были гораздо влиятельнее самих царьградских патриархов. Кроме того, они были известны и как искусные политики.
В XVII веке греки считали иерусалимского патриарха Досифея своим вождем, не только церковным, но и национальным. Досифей лично ездил в Россию, где встречался с царем Петром Великим и просил его освободить Грецию. Кроме того, он был главной точкой опоры для русских послов при турецком дворе и самым важным источником информации о Турецкой империи, а также лучшим советником в построении отношений с глубоко азиатским государством, которым была Турция в те времена, а может, осталась таковым и по сей день.
Восточные православные народы считали Россию будущей спасительницей, наделенной миссией, равной миссии Христа, призванной освободить порабощенные народы и вернуть свет тем, кто во мраке ожидал Спасителя в образе русского царя. Россия и сама еще до Петра Великого стала называть себя Третьим Римом. При Петре наконец возникла идея организации крестового похода против турок, который вытеснил бы их из Европы. Эта мистическая идея решения важнейшей политической проблемы достигла апогея во времена патриарха Досифея.
Идея освобождения от азиатов приобрела особое значение после захвата русскими Азова и окончания Морейской войны, то есть в то время, когда в Царьграде сменяли друг друга посланники Украинцев, Голицын и Толстой.
Ранее мы видели, что патриарх Досифей связал этих посланников с Саввой Владиславичем. Петр Андреевич
Толстой в письмах к царю и канцлеру часто наряду с патриархом Досифеем упоминает и Савву Владиславича. Уравнивание Саввы Владиславича с патриархом свидетельствует о том, что Савва не состоял на службе русского посольства, но действовал как друг, как славянский политик и сербский патриот, который, как и патриарх Досифей, трудился во имя освобождения своего сербского отечества от турецкого ига. И совершенно очевидно, что свои труды на этом поприще он планировал вместе с великим греком, дружба с которым подтверждает высокое положение Саввы Владиславича в царьградском обществе.
4
Русские авторы утверждают: в Москве хорошо знали, что Савва Владиславич из Царьграда оказал России несколько значительных услуг. Но об этом знали и в Порте. Поэтому в один прекрасный момент турецкие власти усилили наблюдение за Владиславичем, его передвижениями и отношениями с известными лицами. Это побудило посла Толстого убрать Владиславича из Царьграда и отправить его в Москву. 25 сентября 1702 года Толстой отослал царскому канцлеру Головкину письмо, в котором помимо прочего говорилось: «Во многих своих письмах я говорил тебе об одном человеке из Дубровника, о Савве по имени Владиславич, о котором, думаю, твоя милость уже слышала от других посланников, которые были здесь ранее».
Толстой сообщает Головкину, что Савва, если ему турки позволят, вскоре отправится по своим делам в Азов, а оттуда смог бы проехать в Москву. Толстой просит канцлера проявить благосклонность к Савве, который расскажет ему про обстановку в Турции, потому как человек он весьма опытный и ему знакомы многие секреты. В конце Толстой добавляет, что Савва желает лично повидаться в Москве с государем. В том же письме Толстой добавляет о себе: «Мое пребывание здесь приносит более ущерба, нежели пользы. Живу четыре недели, а султана и визиря еще и не видал».
Официально цель поездки Саввы в Азов была следующей: «изучение путей Черным морем в Москву», поскольку в то время в Москву можно было попасть только сухопутными дорогами, через Румынию и Польшу. Судя по этим сведениям, можно было бы предположить, что на этот раз, в 1702 году, Савва окончательно покинет Турцию и переселится в Россию, где его ожидала быстрая и прекрасная карьера. Между тем со стороны казалось, что он действительно отправился в Россию по личным делам. Савва нанял корабль, загрузил его большим количеством товаров и отправился по Черному морю в Азов. Корабль остановился на зимовку в Таганроге, чтобы следующей весной возвратиться в Царьград. Однако все это служило всего лишь прикрытием политического характера его путешествия.
Вскоре в Турецкой империи произошло исключительно важное событие: с престола свергли султана Мустафу II и на престол взошел его брат Ахмед III. Переворот был бескровным, и совершен он был в Эдирне, где постоянно пребывал Мустафа II. Случилось это 24 августа 1702 года. Официально было объявлено, что его сместили «предатели и бунтовщики». В критический момент заговора Мустафе II по совету друзей пришлось выбирать одно из двух: либо отравить своего наследника и брата Ахмеда, либо согласиться с тем, что тот станет новым султаном. В итоге братья, обнявшись, пришли к согласию. Однако Ахмед III, которому исполнилось 37 лет и который до этого момента вел свободный и беззаботный образ жизни, был очень коварным и подозрительным человеком. Он начал править заговорщическими методами, с византийской хитростью, венецианскими интригами. Он скрывал свое отвращение к людям, которые свергли его брата, исходя не из государственных, а из личных интересов, и опасался, что в итоге его постигнет та же участь.
Поначалу Ахмед III показался исключительно щедрым и любезным, но вскоре начал потихоньку избавляться от заговорщиков, уничтожая их. Первой жертвой стал Саладар Хасан-паша, который был женат на его сестре, после султан продолжил беспощадные расправы. Вместо того чтобы сразу уничтожить всех заговорщиков, он сначала рассеял их по всей Турции, после чего их следы затерялись навечно. Вождя заговора он послал в Каабу, чтобы по обычаю возложить на могилу Пророка кафтан и саблю нового султана, но перед этим отдал своим людям приказ перехватить его в Алеппо и удавить. Затем он отправил в ссылку на Черное море начальника янычаров Ахмед-агу, и, наконец, изгнал великого визиря в Лепанто. Упомянутого уже зятя Саладара он назначил на его место, приказав утопить в Босфоре 14 тыс. офицеров и солдат, участников заговора. Скомпрометировав таким образом визиря, он сместил и его. На его место он пригласил Халил Ахмед-пашу, «искуснейшего преступника». После этого все высокопоставленные чиновники разбежались кто куда, не дожидаясь, когда новый визирь начнет расправы. Между тем вскоре его, как и предыдущего, сместили, и назначили Балтаджи Мехмед-пашу, законного мужа любовницы султана, красавицы-черкески Сарах, которая некоторое время была турецкой мадам Помпадур. Обстановка внутри страны накалилась до предела.
Савва Владиславич понял, что к власти пришла партия сторонников шведского короля Карла XII, противостоящая русскому царю Петру I, и потому неминуемо следует ожидать крайне неприятного развития событий. Известно, что Толстой также разделял его опасения и, видимо, именно по этой причине стремился удалить Савву Владиславича из Царь-града. Государственный переворот в Эдирне произошел 24 августа 1702 года, а уже 6 ноября Савва Владиславич прибыл в русский Азов. Потому не следует исключать, что путешествие Саввы было непосредственно связано с переворотом, который был опасен лично для него. Правда, французский дипломат Делави (De la Vie) сообщал, что Савва Владиславич находился в Царьграде под защитой Франции.