Отбушевали страсти татарские Широким стройным набегом, Схлынули, поверженные неведомой властью, С первым подтаявшим снегом. Пусто. Тоска. И гонит с апреля к маю, Словно собачьим лаем, Боль мою у виска. Ни водка не впрок, не виски. Небо так низко повисло. Над горизонтом Раменки Вырос стеною каменной Непролазно больной вопрос: Как за стволами подкрашенных берез Не видел любви растущего леса, И какого такого беса Темная страсти сила Взяла и быстро прельстила, И понесла, как за морковкой осла, Без руля и весла. Зачем колобродил в вечер темный, Как будто свихнувшийся бездомный, Кто же опять тебе нашептал, Что давно от жизни устал. Но не поздно бывает, не рано Молча зализывать раны, И вспомнить про тех, Кто предрек провал и успех. Видно, прадед мой бежал с Акатуя, И какого, спрашивается, разтакого татуя Избрал он долю такую, А главным вопросом – пить иль не пить, Но с ним и замерз в степи. Второй был удачливее, возможно, Но пил безбожно, он был сапожник, И передали мне предки – хрены В наследство совсем дрянные гены, Да еще, к великой моей напасти, В бурной пьянке и неуемные страсти. Правда, дед Андрей работал в конторе, Дела переплетая при прокуроре, Но погиб – была в Москве чернота — Из-за торчащего с надолба прута. Дед второй Пантелей – молодец, На селе Красный луч был кузнец, И когда в Гражданскую был налет, В огород закопал пулемет, Чтоб больше его никто не мучил, Пулемет сгодится на всякий случай. Отец мой не был романтиком, Не пел старинных романсов, Хотя и любил казачьи песни, Играл он со мною в фантики И честно служил в Министерстве финансов, Но верил в светлое будущее, Хоть ты тресни. Вот и вся родословная по мужской линии, И в ночи густые и длинные, Когда шлешь всех подальше и на фиг, Они окружают меня с фотографий, Я вижу их, и слышу, и слушаю, И прошу, помогите отмолить у Господа Грешную душу мою.