С подгулявшей кривой колоколенки Звон негромкий по небу плывет, Кадаши, Усачевку, Сокольники На вечернюю службу зовет. Серый день кружит марево темное, Свет запутался в окнах глухих, И взлетает, судьбой вознесенная, Маргарита в качелях своих. Люд вечерний в дворах собирается, Лучше места себе не нашли, И под лампами тени качаются, Слово бесы у края земли. Ночь пронзается стонами томными В стельку пьяных хрипящих марух. Затаились за окнами сонными Лики черные злобных старух. Дама томная с темною свитою, Хвост селедки, портвейна стакан. За стеною с отточенной бритвою В белом шарфике бритый жиган. Резкий выхлоп заглохшей машины Тишину переулка взорвет. Звук похабной, густой матерщины Над полуночным сквером цветет. Переполнена прошлого грузами, Память в Лету поспешно плывет, В ней расцвел кровяными арбузами В наслажденье скривившийся рот. Не в сюжете здесь смысл, не в названии, Это жизнь – то ли явь, то ли бред. Петухом на последнем заклании Кукарекает ранний рассвет. Клоун тронет с немыми страдальцами Этой жизни земной карусель. Музыкант с оголенными пальцами В сумасшедшую дунет свирель. Как же хочется вечным изгнанникам, Притулившимся к краю земли, Чтобы к ним нидерландские странники В предвечерние гости пришли. Сонмы призраков, вовсе непрошенных, Знать, одна не приходит беда, И гримасами лиц перекошенных Над страною смеется судьба. В небесах беспредельно немеренных Стая птиц кружевами парит, И над миром, в пространстве затерянном, Сам художник незримо царит. Он в похмелье рукою проворною Станет гвоздь под кроватью искать, И «двадцаткою» дверь коридорную От незваных гостей забивать.