Глава первая

— Молодой человек! Минеральная вода, сок. Что будете пить?

Полещук с трудом открыл глаза и посмотрел на симпатичную стюардессу в синей униформе, стоявшую рядом с его креслом. Потом глянул на столик-тележку и вымученно улыбнулся девушке.

— Налейте мне вина. Красного. Лучше двойную порцию. Голова после проводов трещит…

Стюардесса понимающе усмехнулась, взяла со столика бутылку грузинского вина, немного плеснула в пузатый стаканчик и протянула его Полещуку. Мрачный и неразговорчивый сосед Полещука заказал сок.

— Девушка, вы что, издеваетесь над несчастным пассажиром? — Шутливо спросил Полещук, увидев едва прикрытое рубиновой жидкостью донышко стаканчика с эмблемой «Аэрофлота». — Я же просил двойную порцию.

— Не положено, — строго сказала стюардесса, — вот, если останется, я вам еще налью. И покатила свою тележку дальше по проходу. Полещук посмотрел девушке вслед и оценил ее ладную фигурку.

— А еще говорят, летайте только самолетами «Аэрофлота»! Да ни в жисть!

Сосед Полещука, неприятный толстый тип скривил рот и как бы про себя пробормотал, что других авиакомпаний в Советском Союзе не имеется. Стюардесса обернулась с профессиональной улыбкой на лице, но ничего Полещуку не ответила. Он залпом выпил вино, достал из дорожной сумки пачку болгарских сигарет «БТ» и закурил. Тип у иллюминатора, видимо, некурящий, бросил укоризненный взгляд на Полещука и уткнулся в газету «Правда». Судя по наколке на левой руке, соседа звали «Вова».

В салоне рейсового «Ил-18», летевшего по маршруту Москва-Каир, постепенно становилось шумно. Галдели распивающие «Московскую» мужики в «ковбойках», судя по виду, работяги, возвращавшиеся после отпуска в Хелуан или Асуан; чинно беседовали солидные дяди в одинаковых темных костюмах и при галстуках, скорее всего, военные советники, получившие цивильную одежду на складе «десятки»; тихо общались друг с другом два узкоглазых паренька, которых Полещук мельком видел в генштабовских коридорах: переводяги-двухгодичники, призванные на военную службу после окончания какого-то среднеазиатского университета.

Женщин среди пассажиров было немного. Это, без сомнения, были жены специалистов, летевшие к своим мужьям. Полещук, помотавшись с отцом, кадровым офицером, по гарнизонам, безошибочно идентифицировал офицерских жен. Особенно «бальзаковского» возраста и особенно из провинции.

Дым стоял коромыслом, женщины недовольно морщились, направляли на себя вентиляторы индивидуального обдува, но не протестовали. Ведь они впервые в жизни летели за границу, в ОАР, в неизвестный экзотический Египет. К сфинксам и пирамидам, а главное — к изобилию всевозможных товаров в лавках и магазинах, о чем им уже успели сообщить мужья в своих письмах.

Полещук встал с кресла и пошел в конец салона в туалет. Возвращаясь обратно, невольно услышал «лингвистический» спор поддавших работяг и остановился.

— Я и говорю ему: сабакин хер, товарищ, — оживленно рассказывал грузный мужик, державший в одной руке бутылку, а в другой — огурец, — а он, балбес, не понимает. Только башкой крутит и глазища черные таращит…

— Эх, ты, Ваня, почти год в Египте, а десяток слов не выучил, — с укоризной сказал его щуплый коллега, дымивший «Беломором». — В ихнем языке товарищ — значит рафик. Так-то.

Полещук не стал поправлять «сабакин хер» на «сабах аль-хейр», а молча прошел мимо. Не получается пролетариям всех стран соединяться, — мелькнуло в голове, — языковой барьер мешает…

Мерно гудели четыре турбовинтовых двигателя. Полещук посмотрел на ярко голубое небо в иллюминаторе и закрыл глаза. До Каира еще лететь и лететь…

* * *

…В день выпуска из института в Москве было необычно жарко для первого месяца лета. Новоиспеченные лейтенанты в новенькой офицерской форме цвета морской волны парились на плацу в ожидании начальства. На левом фланге каждого выпускного курса белой парадной формой выделялись ребята, получившие назначение на флот. Им, вернее их красивой форме, остальные немного завидовали.

Ожидание затянулось. Самые нетерпеливые из заядлых курильщиков начинали роптать. Кое-где за строем стали подниматься облачка сигаретного дыма.

— Прекратить курение в строю! — зашикали начальники курсов, а старшины, точнее, уже такие же лейтенанты, как все, потянулись разгонять нарушителей.

Наконец, на трибуне появилось руководство во главе с легендарным и всеми обожаемым «дедом» — генерал-полковником Андреевым Андреем Матвеевичем, начальником Военного института иностранных языков. За плечами «деда» было почти полвека службы в армии, две войны: финская и Отечественная, а на груди — иконостас орденов и Золотая Звезда Героя.

Любили слушатели института Андрея Матвеевича, несмотря на внешнюю суровость генерала и его высказывания типа: «Что вами командовать, что балеринами Большого театра — без разницы. Мне бы сейчас стрелковый корпус…» «Дед», наверное, не случайно упоминал именно корпус — в 1945 году его стрелковый корпус всего за несколько часов взял прусский Потсдам.

Впрочем, когда генералу Андрееву приходилось вручать боевые награды слушателям института, побывавшим на так называемых стажировках в «горячих точках» земного шара, он не скрывал гордости за своих подопечных «балерин». Молодцы, — говорил он, — вот, так и надо. Боевые переводчики!..

«Деда» сопровождали его заместители, начальник политотдела, начальники факультетов и какой-то высокий чин из руководства Министерства обороны. Прозвучали команды «Равняйсь! Смирно! Равнение на знамя!» и в сопровождении почетного караула перед строем выпускников поплыло боевое знамя института…

Вручение дипломов и коробочек с академическими «поплавками», а флотским лейтенантам еще и кортиков, прошло быстро. Подход, доклад, получение из рук генерала Андреева корочек диплома, отдание чести и возвращение в строй. Пошли в дело кортики, остриями которых лейтенанты вертели дырки на мундирах, чтобы прикрепить вузовские значки. Потом было традиционное прохождение выпускников торжественным маршем под оркестр. И налетевшая с объятиями и поцелуями толпа родственников… Белые рубашки под парадными мундирами молодых офицеров стали насквозь мокрыми от пота. В Москве в тот незабываемый день было жарко, да и волновались лейтенанты изрядно.

В общежитии института, которое иронично называли «Хилтоном», выпускники, сбросив тесные, сшитые в талию, мундиры, заранее заготовленной водкой накоротко «обмыли» лейтенантские звездочки и дипломы. Настроение у всех было приподнятое. Еще бы: позади пять (а у некоторых шесть) лет учебы с зубрежкой иностранной лексики, нудным конспектированием первоисточников классиков марксизма-ленинизма, изучением ТТХ боевой техники, решением тактических и оперативных учебных задач… В общем, прощай Волочаевская улица вместе с Танковым проездом! Восторг молодых лейтенантов омрачить, казалось, было невозможно ничем. Будущее им виделось только в розовом цвете. И неважно, кого куда распределили: в «десятку», ГРУ, КГБ или куда-то еще…

В комнату общаги, где собрались арабисты, заглянул Николай Пестышев, выпускник персидского отделения, уже бывший старшина курса. Высокий, сухощавый с жесткими чертами лица, отслуживший срочную до института, и нещадно гонявший салаг-однокурсников в первые казарменные годы, Пестышев, несмотря на свой армейский авторитет и справедливость в служебных требованиях, даже теперь вызывал о себе сложные чувства. Его всегда уважали и… побаивались… Полещук мгновенно сунул бутылку с водкой под стол.

— Саша, да перестань ты дергаться! — обиженно произнес Пестышев, зайдя в комнату и углядев маневр Полещука. — Я уже не старшина, а такой же лейтенант, как и ты…

— Извини, Николай, привычка. До сих пор не могу забыть твой командный старшинский голос: «Курс, подъем! Выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды — с голым торсом! Слава Богу, не заставлял нас, как некоторые рыть ночью яму, а потом зарывать…» Тебе налить?

— Еще спрашиваешь… Конечно, налей! — На обычно строгом лице Пестышева появилась улыбка. — Или бывшему старшине курса уже не положено?

Выпили. Пестышев подошел к раскрытому окну и выглянул на Танковый проезд.

— Сажин, это отсюда ты пустую бутылку швырнул? — Он повернулся к лейтенанту Виктору Сажину, в задумчивости сидевшему на койке. — Если б не провода, ни какому-нибудь полковнику, а целому начальнику парткомиссии было бы худо. Чуть на голову не упала…

— Ага, только виновного не нашли, — отозвался Витя. На его круглом лице засияла довольная улыбка. Слегка оттопыренные большие уши покраснели. — А не пойман — не вор.

Офицеры выпили еще по чуть-чуть, заводиться было нельзя — вечером лейтенантов ждал ресторан «Прага», где заблаговременно заказали зал. А надо было еще пообщаться с родителями, а затем успеть переодеться. Времени на все про все — в обрез.

…В «Праге» гуляли «по-гражданке». Как ни хотелось молодым офицерам пощеголять в парадной форме, решили не «светиться». Мало ли что. Вдруг кто-то переберет с алкоголем? И накроется заграница «медным тазом», да еще с последующим откомандированием в какую-нибудь «тьмутаракань» вроде туркменских Маров или Янгаджи. Эти учебные центры ПВО с дикой жарой, скорпионами и фалангами, мерзким мутным портвейном с сантиметровым осадком на дне бутылки, горьким отваром из верблюжьей колючки (от жажды) и многими другими «прелестями» многие из нынешних выпускников уже проходили, бывая там в командировках, больше желания не было. Загреметь в ТуркВО легче легкого, а вот выбраться оттуда — ох, как тяжело. Улица Полторацкого в Марах, например, навевала определенные воспоминания, разные, но отнюдь не всегда веселые. Кто был — тот не забудет и неприветливые взгляды аксакалов-туркмен в черных лохматых папахах (некоторые старики еще помнили скорых на расправу конников Буденного во время Туркестанского рейда 1-й конной армии весной 1926 года — попробуй, покажи им руками на своем лице усы легендарного командарма!), и арыки, в которые сваливались набравшиеся до предела потомки бойцов Красной Армии, и грязные, если можно так сказать, квартиры, с не менее грязными местными девицами, между прочим, русскими. И море отвратительной водки и вина «типа портвейн».

…Колонный зал «Праги» подавлял своим великолепием: зеленые мраморные колонны, лепнина с позолотой, огромные хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, серебро приборов… Туда-сюда с подносами носились вышколенные официанты в бабочках. Праздничный стол, по меркам «Праги», был, конечно, небогатым: заказали — на сколько хватило первых лейтенантских денег. Все равно красота.

После нескольких рюмок, слегка захмелевшие лейтенанты ударились в воспоминания.

— А помнишь, как мы с тобой в самоволку махнули? — подсел к Полещуку его институтский приятель Игорь Базилевский. — Сначала на «ликерку», а потом в клуб «Серпа и Молота» в кино…

— Еще бы не помнить, Игорек. Я же тогда застрял на заборе, проколол железным штырем хромовый сапог, зацепился полой шинели. Потом водку из чайника пили в женской общаге «ликерки», с девчонками разругались…

— Ага, хотели нас захомутать, — улыбнулся Игорь. — Эти… — Он захохотал. — Размечтались, дурехи! Как же, сейчас в койку и под венец! Вроде, куда нам деваться после их водяры из чайника? У нас же программа была…

— Да Бог с ними, Игорек! А фильм был классный — «Дамы и господа», до сих пор помню… День рождения мой отметили…

Полещук и Базилевский чокнулись хрустальными рюмками и выпили. Полещук поглядел на своего товарища, и в который раз про себя удивился: «Почему при поступлении в институт светловолосому и голубоглазому Игорю дали арабский язык? Ведь у Базилевского чисто славянская физиономия. Ну, или скандинавская, на худой конец, если не принимать во внимание его обычный средний, а не двухметровый, рост. Впрочем, он не один такой на курсе. Вон, например, Серега Лякин — тоже ярко выраженный русак…»

— Базя, кстати, о самоволках. Поделись, как ты из Алжира в Париж слетал. Говорят, пиджачок вот этот клубный там прикупил. — Полещук прикоснулся рукой к вышитому на пиджаке Базилевского знаку неведомого французского клуба.

— Да, ерунда все это, Саня. Врут. Не было ничего подобного. — И Базилевский повернул голову в сторону начальника курса. Но тот сидел далеко в окружении выпускников, наперебой что-то ему говоривших, и слышать разговор не мог.

— Колись, колись, Базя. Дела-то прошлые. Как говорят арабы: «Ма фата — мата» — Полещук потянулся за сигаретами.

— Ну, тебя на фиг. Я лично не летал. Умудрился слетать один из наших, старшекурсник, и пошли разговоры… Трепачи хреновы! Забудь, Саня.

Слова «помнишь, помнишь» слышались на разных концах длинного стола. Вспоминали совсем недавние, мартовские события на острове Даманском, когда из-за вооруженной стычки наших погранцов с китайцами всех посадили на казарму в ожидании объявления боевой готовности. Все понимали, что вот-вот может разразиться война. Обошлось. Но никто не сомневался, что в этом году количество будущих китаистов в институте резко увеличится. Так в ВИИЯ было всегда: военно-политический спрос определял предложение по числу военных переводчиков конкретного иностранного языка.

А иногда Минобороны работало даже на опережение. В прошлом, 1968 году, в Красных казармах неожиданно появились большие группы солдат и сержантов срочной службы, как выяснилось, уроженцев Закарпатья, худо-бедно понимавших чешский и словацкий языки. После двухмесячной учебы на курсах они исчезли. А в августе, когда сообщили о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию, все стало на свои места. Ведь не напасешься же профессиональными переводчиками на такую армаду и в жесткие сроки!

…Много чего вспоминали вчерашние слушатели, а ныне — лейтенанты, дипломированные военные переводчики.

Кто-то из ребят предложил выпить за всех наших преподавателей. Лейтенанты потянулись с рюмками к присутствовавшим за столом двум преподавателям арабского языка: капитану Борису Темкину и полковнику Владимиру Ивановичу Шваневу. Выпили стоя. И перешли на арабский язык, демонстрируя преподавателям свободное им владение. Темкин отреагировал длинной фразой на египетском диалекте, а сдержанный Шванев лишь, понимающе, ухмыльнулся и пыхнул табачным дымом. Конечно же, лейтенанты знали, что до свободного владения трудным восточным языком им пока еще далеко, но болтали на нем бегло. Школа ВИИЯ — одна из лучших в Союзе, а может, и в мире.

Да, что касается преподавателей института, то за них действительно надо было выпить. Что ни полковник — то легенда. Взять хотя бы Шванева. Кадровый разведчик, проработавший больше десятка лет в Ливане под «крышей» то ли ТАСС, то ли АПН. Контакты на самом высоком уровне, свободное владение пятью языками, доскональное знание ислама, кладезь мудрости. Полещук вспомнил первое появление Шванева в институтской аудитории: высокий стройный мужчина с ранними морщинами на лице, одетый в прекрасно сшитую элегантную черную тройку в едва заметную полоску. Только через пару недель преподаватель арабского языка Шванев пришел на занятия в форме полковника с петлицами артиллериста. Кто-то из ребят засек, что уезжал он из института на шикарном «Олдсмобиле» черного цвета… А полковник Воробьев, преподаватель кафедры вооружения и боевой техники. Нелегал. Полтора десятка лет служил капралом в армии США. Но как не пытались слушатели его разговорить, все было без толку: молчал полковник, аки «рыба об лед». Даже делал вид, что английский язык вообще не понимает. Как и бывший нелегал, полковник Яковлев, «турок», отслеживавший корабли НАТО, проходившие через Босфор…

И таких полковников в институте на разных кафедрах — хоть пруд пруди. Но единственное, что можно было услышать в лучшем случае об их службе в разведке это: «Что вы, ребята. Я был маленьким винтиком в этом огромном механизме под названием ГРУ…» Все. Больше не говорили ни слова. Правда, на каждом очередном съезде партии многие из этих полковников внезапно исчезали. Но на официальных фотографиях их никто не видел. Работа такая…

— Мужики, а за начальника курса еще не пили! — раздался чей-то громкий голос. — Наливай!

— Ура «папе» Назарову! Ура-а-а!

Подполковник Дмитрий Васильевич Назаров был единственным, кто предпочел прийти в «Прагу» в офицерской форме. Его прошлое для всех так и осталось тайной. По слухам, Назаров закончил ВИИЯ с монгольским языком, вроде бы служил в Китае и Монголии. Почему стал начальником курса, не знает никто, но ходили разговоры о его работе в ГРУ, вроде бы, где-то «засветился». Впрочем, ленточки ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги», кроме прочих советских и иностранных наград, говорили о том, что прошлое у подполковника было непростым. Подслеповато щурясь (носить очки при людях почему-то стеснялся), он неуклюже поднялся со стула.

— Спасибо, ребята. Я хотел бы на прощанье вот что вам сказать. Сегодня вы все получили дипломы о высшем образовании. Это хорошо, но только на первом этапе вашей офицерской службы. Не останавливайтесь на этом. Найдите возможность получить еще одно образование по любой другой специальности. А два иностранных языка, которыми вы овладели, пусть будут лишь дополнением…

Назарову бурно зааплодировали, хотя никто из выпускников и думать не думал о каком-то другом мифическом образовании. Всем было хорошо и радостно. Зачем задумываться?

— И еще один важный момент, — начальник курса поднял руку, давая понять, что он не закончил свою речь. — Сейчас вы все в одном звании. Но пройдет время, и кто-то вырвется вперед в должностях и званиях, а кто-то отстанет. Не забывайте друг друга: протягивайте руку помощи. Все, товарищи офицеры. За вас!

«Папа» Назаров залпом опрокинул в рот содержимое рюмки, сел под аплодисменты на свое место и стал закусывать. Глядя на Назарова, Полещук почему-то вспомнил его странную манеру отдания чести: казалось, что «папа» не руку подносил к фуражке, а наоборот — приближал голову к руке…

Из соседнего зала громко зазвучала музыка ресторанного оркестра. «Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги, на коня верхом садясь…» — запел певец популярную «Ладу», подражая голосу модного певца Вадима Мулермана. Получалось неплохо. Так как девушек в офицерской компании почти не было (пара-тройка молодых жен выпускников — не в счет), желающие потанцевать направились в соседний зал. Кто-то из них вслух посетовал, что не надел офицерскую форму. Легче было бы девиц кадрить…

* * *

Полещук очнулся от приятных воспоминаний и поглядел на пассажиров. Работяги, приняв на грудь и вволю наговорившись, дремали, кое-кто читал газеты, некоторые смотрели в иллюминаторы, одна из женщин подкрашивала губы, глядясь в маленькое зеркальце пудреницы. Сосед слева, откинув кресло, спал.

Появились стюардессы с тележками и приступили к раздаче «аэрофлотовских» коробок с едой. Полещук поискал глазами девушку, обещавшую налить ему вина, но та была далеко, в другом конце салона. Он глянул на часы: время, казалось, остановилось — посадка еще не скоро.

Что на этот раз ждет меня в Египте, — подумал Полещук, — где придется служить? Полковник-направленец в «десятке» сказал, что конкретное место работы определят непосредственно в аппарате главного военного советника, куда я поступаю в распоряжение референтуры. А это не есть хорошо. Потому что, скорее всего, все нормальные места уже забиты коллегами-однокурсниками, прибывшими в Египет раньше. Да, совсем некстати мама приболела, из-за чего пришлось оттянуть отъезд…

Хотя, какие, к черту, нормальные места в воюющей стране? Разве что в референтуре или вообще в Каире? С другой стороны, быть мальчиком на побегушках у какого-нибудь штабного генерала тоже не в кайф. Остается Суэцкий канал, фронт… Там все проще и понятней. Матушку только жалко, ежели что. Батя-то сразу врубился в ситуацию, особенно, когда боевую медаль увидел после моего первого вояжа в страну пирамид. Хоть я и сказал, что наградили за освоение новой боевой техники, он, старый вояка, конечно, не поверил. Да и не мог он поверить — газеты, хоть и редко, но публиковали сообщения ТАСС о боевых действиях в зоне Суэцкого канала, не говоря уже об откровениях побывавших там офицеров, его сослуживцев.

Тем более, что и сам он год отбарабанил военным советником в Египте, вернулся накануне «шестидневной» войны. «Ты там повнимательнее, сынок, — говорил батя на прощанье, — налет авиации или артобстрел — ищи любую выемку в земле и мигом туда. Маме только, когда будешь писать — ни слова о войне. Сам знаешь, какое у нее здоровье…»

Да что это я раньше времени задумываюсь? — продолжал размышлять лейтенант Полещук. — В армии чем хорошо, как говорили отцы-командиры, думать не надо: построят — скажут. Эта дурацкая фраза, весьма кстати пришедшая в голову, почему-то сразу его успокоила.

— Вам курицу или мясо? — спросила знакомая стюардесса, как-то незаметно оказавшаяся рядом.

— Курицу, девушка. Кстати, вы не забыли про обещанное вино? Головушка-то так и раскалывается.

Когда стюардесса плеснула белого «сухарика» (красное уже выпили), Полещука неожиданно осенило: «Елки-палки, что же я за козел! Совсем забыл, что сеструха двоюродная, Катерина, добрая душа, прощаясь, сунула в мою сумку поллитру водки, мол, пригодится.» Полещук порылся в сумке и вытащил на свет божий бутылку «Столичной». Под взглядом хмурого соседа он откупорил бутылку и, выпив залпом вино, налил полстаканчика водки. Сосед, испепеляя Полещука взглядом маленьких глаз-буравчиков, молча следил за его действиями.

— Вам налить? — не выдержал Полещук, — извините, не знаю, как вас зовут.

— Нет. И вам, молодой человек, не советую.

— Чего это вдруг? — удивился Полещук, — лететь еще долго и вообще…

— С этих-то не стоит брать пример, — сосед кивнул головой в сторону работяг. — Вон уже лыка не вяжут.

— Ну, как хотите. На нет и суда нет.

Полещук выпил водку и приступил к коробке с едой. Закусив, налил еще полстаканчика. Сосед заерзал от возмущения.

— Я вам сказал, прекратите пьянствовать в общественном месте! Как фамилия? Где работаешь? — В голосе соседа по самолету появились металлические начальственные нотки.

— Да пошел ты на хер! Вова! — неожиданно для себя сорвался Полещук и достал из пачки сигарету.

— Кто, я? Ты, щенок, знаешь, кто я? — задохнулся тот от возмущения и попытался встать с кресла. Пассажиры с удивлением посмотрели на него и Полещука. — Я — генерал Верясов! Заместитель старшего группы военных советников в Египте. — Сосед Полещука поймал взглядом появившуюся в проходе стюардессу. — Как фамилия этого пассажира?

Стюардесса, ничего не понимая, подошла к генералу.

— А что случилось?

— Вот этот молодой человек, точнее молодой негодяй, пьянствует и хамит мне.

— Откуда я могу знать его фамилию? — стюардесса удивленно пожала плечами, и направилась по своим делам.

— Эй, мужик! Ты чего выступаешь? — у кресла выросла массивная фигура работяги Вани. — Че, нормальному человеку и выпить в самолете уже нельзя? Где написано?!

Генерал побагровел от ярости и уставился на Ваню. Сзади одобрительно зашумели проснувшиеся коллеги-собутыльники Ивана. Не найдя, что сказать, генерал, пыхтя, стал выбираться со своего места. Полещук встал и пропустил его, ненавидяще посмотрев на побагровевшие складки генеральского затылка.

— Давай, парень, к нам! — Ваня положил тяжелую руку на плечо Полещука. — И бутылку захвати. Закусь еще осталась, а горючее почти кончилось. Меня Иваном величают. В Асуан летим, на плотину…

Идя по проходу салона за широченной спиной, обтянутой выгоревшей на солнце ковбойкой, Полещук подумал, что стычка с генералом Верясовым, скорее всего, дорого ему обойдется в Каире. И не ошибся.

 

Глава вторая

На Суэцком канале вновь гремят залпы артиллерийских орудий. В переданном вчера агентством МЕН заявлении представителя командования вооруженных сил ОАР отмечается, что перестрелка, в которой принимали участие тяжелая артиллерия, танки и минометы, началась 3 августа в 22 часа 35 минут по местному времени в районе Аш-Шатта. Позднее она распространилась на Суэц, Порт-Тауфик и на район к югу от Горьких озер и продолжалась до 1. 55 мин. ночи.

(Каир, 5 августа, ТАСС)

Августовский Каир встретил одуряющей жарой. Жгучее африканское солнце едва просматривалось сквозь марево, но легче от этого не было. Над раскаленным асфальтом волнами поднимался горячий густой воздух, насыщенный всевозможными запахами, не поддающимися определению; жар, как из печки-каменки, шел отовсюду: от стен зданий, автомобилей, каменных тротуаров. Спасения от солнца не было даже в тени раскидистых акаций и пышных кустов тамариска…

Несмотря на ужасающее пекло, североафриканский мегаполис жил своей обычной жизнью. В потоках сигналящих на разные голоса ободранных автомобилей, казалось, начисто игнорировавших правила движения, сновали невозмутимые ослики, везущие тележки c овощами и фруктами; звенели медными тарелочками водоносы в галабиях, зазывая прохожих утолить жажду; с деловым видом шагали мелкие клерки, одетые по-европейски; стайки девушек в цветастых платьях разглядывали витрины магазинов, оживленно обсуждая увиденное; под тентами открытых кофеен сидели пожилые египтяне в бордовых турецких фесках с газетами в руках, некоторые курили кальян…

О том, что Египет находится в состоянии необъявленной войны, свидетельствовали лишь кирпичные стенки (для защиты от осколков) у входов в государственные учреждения и зенитные пулеметы на плоских крышах отдельных зданий. Как ни странно, в толпе прохожих людей в военной форме было совсем немного.

— Ну, вот и приехали. Уф, и жара же сегодня, — сказал, отдуваясь и вытирая платком пот, референт главного военного советника подполковник Белоглазов, когда ГАЗ-69, с трудом пробившись сквозь толчею автомобилей на вокзальной площади Рамзеса, остановился у гостиницы «Виктория». — Знакомое место, а, Полещук?

— Еще бы, — коротко ответил Полещук и потянулся к своему чемодану.

— Давай, старик, устраивайся, — Белоглазов выбрался из машины. — Сам-то сможешь или помощь нужна? Заявка на тебя у них, — он кивнул в сторону входа. — Оформляйся.

— Не проблема, Вячеслав Васильевич, — Полещук повесил на плечо сумку и взял чемодан. — А когда…

— Завтра в девять ноль-ноль будет машина, — ответил референт, догадавшись, что хотел узнать Полещук. — Прямиком в офис главного. Лично генерал-полковник Катушкин будет тебя распределять. Цени. А то, понимаешь, шлют сюда недоучек, вроде сегодняшних узбеков… По секрету скажу: работать будешь в главном штабе ВВС или ПВО. Но главный пока не решил. — Он многозначительно вытянул вверх указательный палец.

— Вячеслав Васильевич, а как с деньгами? — вспомнил Полещук и поставил чемодан на землю.

— Деньги получишь завтра в офисе. Так сказать, подъемные. — Белоглазов забрался в машину и достал бумажник. — На тебе пять фунтей, завтра вернешь. — И он протянул Полещуку пятифунтовую банкноту. Все, до встречи. Дико тороплюсь, старик. Маа саляма!

В холле «Виктории» с прошлого года ничего не изменилось. Те же потертые мягкие кресла, журнальные столики, допотопный телевизор, надрывно гудящие старенькие вентиляторы, душный полумрак. И ни одного постояльца. Интересно, куда подевались попутчики из Москвы? — подумал Полещук. — Кроме, понятно, работяг из Асуана. Наверное, всех отвезли в Насер-сити… Ну, оно и к лучшему: меньше народа — больше кислорода.

Оформление много времени не заняло. Номер дали на втором этаже с окном, выходящим на шумную улицу Рамзеса. Полещук открыл деревянные, решетчатые ставни, выглянул наружу и тут же их закрыл — жара не спадала. Хотелось пить. Быстро приняв душ (о холодной воде можно только мечтать!), Полещук распаковал чемодан, переоделся и спустился в бар.

— О, мистер Искяндер, — протянул Полещуку руку бармен. — Аглян ва саглян! Хамдилля ас-саляма! Как дела? Надолго к нам?

— Салям, Махмуд! — удивился Полещук памяти узнавшего его бармена: ведь через эту транзитную «Викторию» проходят сотни наших. Впрочем, для сотрудника местной контрразведки «мухабарат», каковым, без сомнения, уже давно являлся Махмуд, это была обычная работа: видеть, слышать, запоминать, общаться и давать информацию. — Иззейяк? Иззей сыхха? Дай-ка мне, братец, пива, да похолоднее!

— Одна секунда, баш мугандис! — Махмуд метнулся к холодильнику, достал из него сразу же запотевшую бутылку египетского пива «Стелла» и поставил ее на стойку бара вместе с высоким стаканом.

— Как дела у мухабарат? — спросил Полещук и улыбнулся.

— Мистер Искяндер, а при чем здесь мухабарат? — ухмыльнулся бармен. — Наверное, неплохо. Но я к этой уважаемой и серьезной организации отношения не имею.

Полещук и Махмуд посмотрели друг на друга и рассмеялись. Обоим все было более чем понятно.

Потягивая «Стеллу», Полещук вспомнил забавный эпизод из рассказа отца о его проживании в «Виктории». Полковник Николай Полещук, человек наблюдательный и осторожный, однажды заметил, что в его вещах рылись, что-то искали. Недолго думая, он нарисовал на листах бумаги многозначительный кукиш (для него это было элементарно — природный дар и учеба до войны в Одесском художественном институте), и распихал рисунки в своих вещах. После этого никто к ним не прикасался. Интересно, кукиш для арабов означает то же самое, что для нас? — подумал Полещук. — Или батю оставили в покое, потому что ничего не нашли?

Пообщавшись с барменом, угостив его болгарской сигаретой и осушив бутылку весьма неплохого (в Союзе такого нет) пива, Полещук протянул Махмуду пятифунтовую банкноту.

— Денег не надо! — поддельно возмутился бармен и улыбнулся в вороного цвета усы. — Клянусь Аллахом, обижаете, мистер Искяндер! Сегодня вы — мой гость.

— Ладно, Махмуд. Тогда давай еще одну «Стеллу», — нашелся Полещук, — за мой счет. Выпьем вместе.

Так и сделали. А ближе к вечеру, когда в баре стал собираться народ, Полещук, не испытывая ни малейшего желания с кем-либо еще общаться, расплатился за пиво, пожал бармену руку и вышел на улицу прогуляться. Мысли его преследовали самые неприятные. Экзотика египетской столицы от них совершенно не избавляла. Генерал Верясов… — крутилась в голове единственная фамилия, — этот Верясов, если он действительно зам главного, непременно устроит мне веселую жизнь… С другой стороны, как говорится, «дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут»…

* * *

— Товарищ генерал-полковник, лейтенант Полещук прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Полещук вытянулся перед главным военным советником и мельком оглядел его кабинет. В глаза бросились портреты генсека Брежнева и президента Насера, висевшие на стене за креслом главного военного советника. Слева — карта Египта на арабском языке, над названиями крупных населенных пунктов их перевод на русский. Тактическими условными знаками обозначена дислокация египетских частей и соединений. Тихо шелестел кондиционер. После уличной жары в кабинете было прохладно.

— Здравствуй, лейтенант! — высокий с военной выправкой мужчина в годах с характерным для человека, привыкшего повелевать людьми лицом, встал из-за стола, сделал пару шагов навстречу и протянул руку. Генеральские лампасы и погоны с тремя вышитыми канителью звездами, наверное, мог узреть любой офицер, несмотря на отсутствие оных на простеньком цивильном платье (белая рубаха с коротким рукавом и мешковатые черные брюки) главного военного советника. — Ждали тебя. Вашего брата, переводчиков, вроде много, а шлют сюда одно говно. А, Белоглазов?

— Так точно, товарищ генерал-полковник. Но и нормальные переводчики тоже есть.

— Есть на жопе шерсть! — генерал Катушкин зло посмотрел на подполковника Белоглазова. — Только руководить ими нужно, как положено. А то шляются, знаете ли, по ночным кабакам, безобразия нарушают. Запомни, подполковник, железную истину: враг номер один — Израиль, а враг номер два — переводчик! Куда мы Полещука планировали?

— В главный штаб ПВО в группу генерала Сизарева, — Белоглазов повернулся к Полещуку. — Или к авиаторам. У них тоже нехватка переводчиков, товарищ генерал.

— Так, Дольский, думаю, пока обойдется. Там на английском парни шпрехают. А вот Василию Федоровичу Сизареву надо помочь. — Генерал Катушкин посмотрел на Полещука. — Справишься, лейтенант?

— Постараюсь, товарищ генерал-полковник! С пэвэошниками в прошлом году здесь работал…

— Кстати, у него медаль «За боевые заслуги», — добавил Белоглазов. Катушкин повернул голову к своему референту и, будто не услышав его слова о награде, смерил начальственным взглядом по-прежнему стоявшего навытяжку Полещука.

— Не постараюсь, а так точно! Учить вас надо уставам, офицеры хреновы.

Раздался осторожный стук в дверь и в кабинет заглянул дежурный офицер, одетый как все сотрудники аппарата — в белую рубашку с галстуком и черные брюки.

— Товарищ генерал-полковник, к вам генерал Верясов.

Но Верясов, бесцеремонно отодвинув оперативного дежурного, уже входил в кабинет.

— Разрешите, Иван Сергеевич?

— А, Владимир Борисович, заходи, — главный военный советник привстал со стула, пожал руку Верясову и указал на стул рядом с собой. — Садись, генерал. Как там Москва?

Но Верясов, не отвечая на вопрос главного, не сводил глаз со стоявшего навытяжку Полещука.

— Ага, попался-таки! Сукин сын! — Верясов повернулся к ничего не понимавшему генералу Катушкину. — Вот, полюбуйтесь, Иван Сергеевич, на молодого охламона и пьяницу. — Как фамилия?

— Лейтенант Полещук, товарищ генерал. Переводчик арабского языка, выпускник ВИИЯ. — Полещук опустил голову вниз, поняв, что сейчас сбудутся его самые мрачные предчувствия.

— Откомандировать в Союз! — лицо Верясова пошло красными пятнами. — В двадцать четыре часа! — Громко зарычал он, срываясь на крик. — С соответствующей характеристикой… Молокосос!

— Погоди, Владимир Борисович, — прервал Верясова главный военный советник, — не кипятись. Доложи, что случилось.

Верясов коротко рассказал генералу Катушкину об инциденте в самолете, максимально сгустив краски. После его рассказа самым подходящим местом для Полещука оставалась, видимо, только исправительная колония строгого режима. Попытки Полещука вставить хотя бы слово натыкались на генеральский рык «молчать!» И лейтенант замолчал. Подполковник Белоглазов, непрерывно вытиравший пот (хотя в кабинете было скорее холодно, чем жарко), промямлил что-то о дефиците кадровых переводчиков и о боевой медали, но тоже замолчал, нарвавшись на нецензурную реплику генерала Верясова.

— Охолонь, замполит, — остановил своего заместителя главный военный советник. — Мне все ясно. Вернее, ни х…я не понял. Он что, надрался с работягами, а потом хотел тебе морду набить? Херня какая-то! Генерал Полещук на курсах «Выстрел» (Высшие общевойсковые курсы офицерского состава в г. Солнечногорске Московской области) кем тебе приходится? — неожиданно спросил он Полещука. — Отец?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник. Однофамилец. На «Выстреле» два Полещука. Мой отец, Николай Иванович, полковник. Преподаватель тактики и оперативного искусства. А второй Полещук — Илларион Иванович, генерал-майор. На «Выстреле» все считали, что они братья…

— Хреново же воспитал тебя отец, — встрял генерал Верясов. — Молодой человек, а хамишь генералу… Все вы там в ВИИЯ блатные… Институт блата и связи имени Биязи!

— Владимир Борисович, дай договорить, — прервал своего заместителя генерал Катушкин и, раздражаясь, хлопнул ладонью по столу. — Полковник Полещук… Полещук… Николай… Батя воевал?

— Так точно, товарищ генерал, — Полещук, наконец, поднял голову и посмотрел на главного. — До Берлина дошел. 312-я стрелковая дивизия, начальник штаба полка. Кажется, первый Белорусский фронт…

— Все, вспомнил. 312-я Смоленская… — Генерал Катушкин перевел взгляд с Полещука на своего заместителя по политической части. — Майор Полещук. Краков брали вместе, соседями были. Их дивизия восточнее наступала. Боевой офицер… — Генерал замолчал, видимо, вернувшись мысленно в те далекие военные годы. — Так, объявляю свое решение. В Союз, лейтенант, не полетишь. Будем тебя здесь перевоспитывать. Отставить группу генерала Сизарева, — ты, подполковник, записывай, — Катушкин глянул на Белоглазова. — На передний край его, на фронт, к евреям поближе. В пехотную бригаду поедешь. — Генерал на мгновение задумался. — Хотя, какая на х…й, бригада? Батальон — самое тебе место! Чтобы служба медом не казалась… Да перед Владимиром Борисовичем извинись. Всего-навсего лейтенант, а уже борзой до… — Не закончив фразу, Катушкин встал со стула и громко скомандовал: — Выполнять! Чтобы завтра же был на канале!

Полещук вздохнул с облегчением: ТуркВО, вдруг «засветивший» со страшной силой, пока, похоже, перебьется без него. «Дальше фронта не пошлют… — вспомнил Полещук, — батальон так батальон…»

* * *

Вся жизнь Саши Полещука была связана с армией. Родился он в Заполярье, где служил его отец, получивший туда назначение после курсов «Выстрел». Как понял Саша много позже, блестящая офицерская карьера его отца, майора Полещука, этим назначением дала трещину. Встретив войну сержантом срочной службы под Москвой, он, крестьянский парень из глухого украинского села в Сумской области, проявил недюжинный военный талант, быстро стал офицером, достойно воевал, был дважды ранен, заслужил пять орденов и дошел до столицы рейха. Там, в Берлине, бравый майор познакомился с будущей матерью Саши, смуглолицей красавицей-хохлушкой с примесью молдавских кровей, лейтенантом-военврачом с редким именем Василиса. Брак они зарегистрировали в Карлсхосте.

Перспективы у майора Полещука были самыми радужными: в то время, когда шло массовое послевоенное увольнение офицеров, его, как перспективного командира, оставили в армии и направили учиться на «Выстрел». И неожиданно, после окончания курсов такое нелепое назначение — на границу с Норвегией, да еще и на маленькую должность заместителя комбата. Самолюбие майора Полещука чья-то вышестоящая воля просто раздавила: ведь к моменту окончания войны он был уже начальником штаба полка, можно сказать, правой рукой командира. А тут — Никель, Печенга, северное сияние… Холод, полярная ночь, безысходная тоска… И стремление, несмотря ни на что, сделать офицерскую карьеру сначала, но уже без войны.

…Время от времени майор вспоминал то, что всячески скрывал не только от особистов (сотрудники особых отделов контрразведки КГБ СССР), но и от всех: прошлое своего отца Ивана Ефимовича Полещука. А Иван Полещук, призванный в армию в конце Отечественной войны в качестве обозного бойца, был не просто украинским крестьянином. Он был унтер-офицером царской армии, прошедшем всю Первую мировую войну. Сам генерал Брусилов летом 1916 года прикрепил на его мундир третий Георгиевский крест. Вспоминать об этом было нельзя, серебряные кресты сдали в голодные 30-е в скупку, документы уничтожили. Слава Богу, никто из односельчан не предал Ивана Ефимовича…

Воспоминания раннего детства у Саши самые смутные, но в них всегда присутствовали офицерские мундиры, оружие, казарма, солдаты, запах портянок и махорки. И еще застолья, во время которых, его, маленького пацана, не знали, куда девать. Однажды, в тундре, к кустам, где оставили трехлетнего Сашу, подошел медведь, дожрал остатки пиршества и начал его облизывать. Удовольствие прервали выстрелы и дикие крики. Медведь ретировался. Потом орава подвыпивших офицеров и их жен едва не задушили его, маленького, в радостных объятиях. Он заплакал, не понимая, что произошло. Где были родители, Саша не помнил.

Затем была Москва с детским садиком от академии Фрунзе, в которой учился его отец, отвратительная на вкус черная икра на завтрак, редкие визиты родителей, потчевавших его летом клубникой и любимой по Северу сгущенкой — зимой. Из садика его забирали в субботу, и каждый раз для него это был настоящий праздник.

В детских воспоминаниях Саши осталась огромная московская коммуналка и он с парадной шашкой отца, удивляющий на кухне соседей. В память врезалась демонстрация на Красной площади, куда повел его отец, в тот раз почему-то не участвовавший в военном параде. «Смотри, сынок, это — Сталин, — сказал отец, подняв Сашу на плечи, когда они проходили мимо мавзолея. — Видишь, вот тот с усами…» Саша узнал вождя сразу, так как большой портрет Сталина висел в детском садике.

В Москве родилась его сестричка, Наташа, после чего все внимание родителей переключилось на нее. Тогда Саша еще не осознавал причину этого, обижался и капризничал. Ему пытались объяснить, что его сестричка слабенькая и больная, ее нужно жалеть и помогать. Саша не понимал, грубил маме, и его наказывали, шлепая по попе и ставя в угол…

А потом были военные гарнизоны на Украине, вначале в Славуте, где отец служил заместителем командира полка, и во Владимире-Волынском, где он командовал стрелковым полком. Славута, а точнее, отцовский полк, запомнилась Саше тем, что он там дневал и даже ночевал. Мама была всецело занята больной сестренкой, а его поручили солдатам. Бойцы с удовольствием возились с сыном зама комполка, сшили ему военную форму, стачали маленькие хромовые сапоги, и втайне от офицеров учили обращаться с карабином и автоматом. Все это Саше очень нравилось.

Но особенное впечатление на него произвели полковые учения с боевой стрельбой, на которые его однажды взял отец. С замиранием сердца Саша смотрел на рычащие танки и солдат, бегущих за ними с автоматами. Шум машин, грохот настоящего сражения, крики командиров, суровый взгляд отца, что-то говорящего по рации — приводили Сашу в телячий восторг…

К большому разочарованию, военные приключения закончились, когда он пошел в первый класс. Учеба давалась Саше легко, он быстро делал уроки, хватало времени и на игры, и на походы на стрельбище, где он с пацанами выискивал пули, из которых они потом выплавляли свинец. Один раз с отвисшим от тяжести пуль карманом пальто попался отцу и был нещадно выпорот офицерским ремнем.

Во Владимире-Волынском его ждали приключения другого рода. Древний городок на западе Украины оказался до предела наполненным тем, о чем может мечтать любой мальчишка. Старинные польские костелы с подземными ходами, ведущими неизвестно куда, клады монет, поржавевшие рыцарские мечи и шлемы, а главное, что еще больше терзало воображение — нескончаемые рассказы пацанов о сундуках с золотом и драгоценностями, которые якобы кто-то видел в подземельях города. Их искали постоянно, бесстрашно забираясь с фонариками в разломы подземных ходов, но ничего не находили. Понятно, что на время Саша потерял былой интерес к военной службе отца, его стрелковому полку и к современному оружию.

Впрочем, не совсем. Пару-тройку раз, улучив момент, когда дома никого не было, он брал отцовскую мелкокалиберку и стрелял по воронам, стаи которых сидели на высоких деревьях. Возмущенные соседи сообщили отцу и, как доказательство, притащили несколько убитых птиц. Наказание — офицерский ремень, не замедлило себя ждать. Порку Саша перенес молча, но, даже понимая, что отец прав, затаил на него жгучую обиду…

В Солнечногорске, куда полковника Полещука перевели на преподавательскую должность на курсы «Выстрел» (перспективная должность замкомдива накрылась после нелепой гибели на учениях двух солдат из его полка), Саша пошел в девятый класс. В классе был культ военных: абсолютное большинство ребят оказались из офицерских семей и грезили военными училищами. Саша легко вписался в их среду и скоро уже тоже не представлял себя после школы вне армии. Вторым культом мальчишек был спорт. Летом — футбол, зимой — хоккей с шайбой. И еще походы на лодках по красивейшему озеру Сенеж, начиная с первых солнечных майских дней.

Упорные занятия культуризмом по системе некоего модного Вейдера, почерпнутой из какой-то московской газеты, которой увлеклись ребята, а также жесткие сражения на хоккейной площадке, сделали свое дело. К окончанию школы Саша превратился в мускулистого уверенного в себе юношу, перворазрядника по стрельбе, внешне мало похожего на отца, но очень — на мать. Вообще, человеку постороннему облик этого 17-летнего смуглолицего губастого мальчишки никогда не наталкивал на мысль, что в его жилах течет украинско-молдавская кровь. Об этом никто, и, разумеется, сам Саша, до поры до времени не задумывался. Лишь потом, спустя несколько лет, стало понятно, что природа и Господь Бог распорядились сделать так, что в определенных ситуациях он почти не отличался от араба. Это, конечно, было много позже…

Саша Полещук довольно легко поступил в Военный институт и его первым языком стал арабский…

* * *

Военный атташе посольства СССР в Каире полковник Сергей Иванов еще раз прочитал шифровку из Центра и задумался. Было над чем задуматься ему, резиденту Главного разведывательного управления советского Генштаба: Москва сообщала о том, что некий Мирван Хасан посетил посольство Израиля в Лондоне на Грин-Палас и имел контакт с сотрудником израильской разведки Моссад. А египтянин этот, по имеющимся данным, якобы является каким-то родственником самого президента Египта Гамаля Абдель Насера. И Центр приказал Иванову проверить эту информацию.

Кадровый разведчик Иванов прекрасно понимал, чем вызван интерес ГРУ к личности египетского гостя израильтян. Ведь если этот Хасан действительно родственник Насера, ему, возможно, доступна секретная информация о советско-египетских военных контактах, в первую очередь, о поставках Египту современного оружия и техники.

Этого еще не хватало, — размышлял Иванов, закурив сигарету, — мало нам головной боли с американскими Ф-4 («Фантомами»), которыми озадачил Центр. Кровь, мол, из носу, ройте землю, но добудьте любую электронику самолета. А как ее достать? Тем более, что самолеты, похоже, еще не поступили на вооружение Хель Авира Там, в Центре опережают события: ни один «Фантом» в воздухе над Египтом пока не замечен. Вот и ломаем головы которую неделю. Операция «Железо», черт бы ее побрал… — Иванов взял со стола шифровку. — Мирван Хасан. — Надо искать контакты в окружении Насера и военного министра генерала Фавзи. Иначе никак…

Размышления резидента прервал стук в дверь. Иванов загасил в пепельнице окурок, положил в сейф шифровку, закрыл его и повернулся к двери.

— Да. Войдите! — Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился майор Валерий Озеров, старший оперативный работник резидентуры, работающий под крышей торгпредства.

— Разрешите, Сергей Викторович?

— Заходите, Валерий Геннадьевич. Присаживайтесь. Что у вас?

— Хотел доложить, что с диппочтой со вчерашним самолетом из Москвы нам ничего не было.

— С опозданием докладываете, Валерий Геннадьевич, — Иванов нахмурил брови. — Я уже в курсе, посольские доложили.

— Извините, замотался вчера. Две встречи по явке…

— Ладно. Что еще?

— Вернулся из отпуска генерал Верясов. Говорят, злой как черт. И тем же рейсом прибыли четыре новых советника. Все в войска ПВО. Плюс три переводчика с арабским.

— Кто такие? Опять, наверное, Азербайджан?

— Да, нет, Сергей Викторович, хуже — Узбекистан. Двое. Третий — кадровый: лейтенант Полещук. Кстати, знаю его по институту, немного преподавал практику языка в его группе.

— Перспективный?

— Думаю, в принципе, да. Но…

— Что но? Надо использовать.

— Не получится, Сергей Викторович. Его направили в пехотный батальон куда-то под Суэц.

— Странно. Кадрового офицера-арабиста в пехотный батальон? Туда же обычно двухгодичников отправляют… Ладно, Бог с ними, переводчиками. Давайте, Валерий Геннадьевич, к нашим баранам. Что сообщает агентура?

 

Глава третья

Ожесточенная перестрелка с применением тяжелых видов оружия возникла вчера во второй половине дня между египетскими и израильскими войсками в зоне Суэцкого канала, говорится в заявлении представителя командования вооруженных сил Объединенной Арабской Республики, переданном агентством МЕН. В заявлении отмечается, что перестрелка началась в северном секторе канала в районах паромной переправы N 6 и Исмаилии в 13 часов 15 минут по местному времени. Около 16 часов она прекратилась, после того как египетская артиллерия подавила ряд огневых точек противника.

(Каир, 14 августа, ТАСС).

Выполнить приказ генерала Катушкина оказалось совсем непросто. Лишь через два дня Полещука перевезли из гостиницы «Виктория» в пригород Каира и разместили в Насер-сити-3, одном из недавно построенных 11-этажных домов, за которым начиналась пустыня. Четыре высотки почти целиком были заселены советским людом: военными специалистами, советниками, переводчиками, семьями. Чуть дальше, практически в пустыне, вовсю шло строительство еще двух таких же высоких жилых домов.

Относительно недалеко от комплекса Насер-сити находился один из фешенебельных районов египетской столицы — Гелиополис. Впрочем, местные жители, далекие от знания греческого языка, называли его не «Городом Солнца», а Новым Каиром.

В отличие от утопающего в зелени Гелиополиса с его шикарными виллами, кинотеатрами, ресторанами, ночными клубами, магазинами и лавками, неоновой рекламой крупных фирм Насер-сити выглядел весьма скромно, если не сказать, бедно. Голыми истуканами высились дома современной постройки, посередине которых, рядом с дорогой, теснилось несколько одноэтажных строений, окруженных чахлым кустарником. В этих строениях размещались лавки со всякой всячиной и пара-тройка кафешек. Под полотняными тентами на пятачке возле лавок торговали овощами и фруктами.

— В четверг, то бишь, завтра, ближе к вечеру, подъедут хабиры из твоей бригады, — инструктировал Полещука на прощанье подполковник Белоглазов. — Найдешь старшего переводчика Кузакина, кстати, тоже Александра, который представит тебя бригадному. — Референт почесал затылок. — Запамятовал, как его зовут. Да, неважно. А в субботу вместе с ними поедешь в бригаду.

— Вещи с собой или оставить здесь?

— Возьми самое необходимое. Ну, там мыло, бритву, словари… Короче, тебе Кузакин объяснит. Он мужик тертый, второй год заканчивает. Остальные вещи оставишь в своей комнате. Будешь приезжать сюда на выходные. — Белоглазов обвел глазами голый, с обшарпанными стенами, холл нового временного жилья Полещука. — Да, Верясову постарайся не попадаться в офисе главного. Ты для него теперь как красная тряпка для быка.

— Вячеслав Васильевич, ей Богу, ничего такого в самолете не было.

Ладно, замнем, старик. Послал и послал. Этого чудака на букву «эм» давно пора гнать отсюда сраной метлой. Всех достал. Ребята на канале гробятся, а он, хряк, сертификаты желтые складирует.

— Экономит на всем… Позорище. Хоть бы какая польза была от него, так нет — одни нравоучения. — Белоглазов встал с продавленного кресла и подошел к окну, закрытому ставнями-жалюзи. — Не скучай, Александр. Скоро здесь народ соберется, будет повеселее…

— В город-то можно смотаться? А, Вячеслав Васильевич?

— Одному не стоит. Правила поведения советских граждан… Сам знаешь. Вот переводяги подъедут, смотаешься с ними. Только я тебя умоляю — никаких кабаков. На волоске же висел. Чуть что, вышлют в Союз. Как пить дать. Помнишь, что выдал Катушкин про врага номер два?

— Еще не забыл.

— Повезло тебе, что он отца твоего вспомнил. Ладно, бывай. — Он посмотрел на свои наручные часы. — Пора мне. Удачи тебе там, на канале… Ага, вот и народ подходит. — Белоглазов повернулся на звук открываемой двери.

Третья полевая армия занимала оборону на огромном пространстве от Большого Горького озера до Красного моря. Это все, что знал Полещук относительно будущего места службы. Эх, надо было у Белоглазова уточнить, где находится эта 9-я отдельная пехотная бригада, — подумал он, — не иначе «у черта на куличках». Все лучше, чем в ТуркВО — все-таки заграница…

И Полещук вспомнил свое двухмесячное пребывание в учебном центре ПВО в городе Мары: ослепительное солнце, грязные арыки, мутный Мургаб, ненавидящие взгляды пожилых туркмен в лохматых бараньих папахах, лагман и вкуснейшего жареного на углях толстолобика… Почему-то именно это запомнилось Полещуку больше всего, а не изнурительная переводческая работа в учебных классах и на раскаленных солнцем пусковых установках. Вот привязалась Туркмения, чтоб ей пусто было, — подвел он итог своим размышлениям, — надо сходить перекусить. Там, на пятачке, кажется, куфту готовят. Это вам не люля в ресторане «Арагви»… Интересно, пиво там продают? Полещук взял с журнального столика ключ от квартиры и направился к лифту…

— Полещук! Щука! — услышал Полещук знакомый голос Сереги Лякина, дружка-однокурсника, и едва узнал его, облаченного в египетскую полевую форму, местами темную от пота. Только серо-голубые глаза да пшеничные усы на загорелом лице с шелушащимся от солнечного ожога носом выдавали его неарабское происхождение.

— Щука, твою мать, ты чего, уже своих не узнаешь? — сказал Лякин, подходя к столику, за которым Полещук приканчивал куфту, запивая ее «Стеллой». — Ору, ору, а он — ноль внимания. — Друзья обнялись.

— Давно здесь? В смысле в Египте. — Лякин пододвинул стул, снял пропотевшее офицерское кепи цвета хаки, присел рядом и вытащил из нагрудного кармана белую пачку «Клеопатры».

— Меньше недели.

— Эй, Мухаммад! — Лякин повертел головой в поисках араба. — Тот, выскочив из своего закутка, уже торопился к столику. — Неси еще пару бира и куфту! Фавран! — мигом! — Араб кивнул головой: «Хадыр, эфендем!» и бросился выполнять заказ. Серега зажег сигарету. — Ты чего, еще не перешел на местное курево? — Удивленно спросил он, увидев, что Полещук закуривает «БТ». — На, кури! «Клеопатра» вкуснее.

— Успею еще. Надо «болгарию» закончить. Где служишь-то, Серега?

— В 19-й танковой, переводчик дивизионного советника. Вторая полевая армия.

— Далеко от Каира?

— Сто километров к каналу, севернее Исмаилии. Ага, вот и «Стеллу» несут. — Лякин взял мокрую бутылку пива из рук Мухаммада и наполнил стакан. — Подставляй посуду, Саня, плесну холодненького. Ты мне скажи, чего тормознулся в Союзе? Все наши давно уже здесь.

— Матушка внезапно приболела, пришлось задержаться. Давай за встречу! — Полещук поднял свой стакан с пивом и чокнулся с Лякиным.

— Это несерьезно, Щука! — Лякин залпом осушил свой стакан и вытер рукой усы. — Ну, да ладно. Сегодня среда, повременим. А завтра наши подгребут после обеда, отметим, как положено. Водяру-то еще не всю оприходовал?

— Пока нет. — Полещук затянулся сигаретой и посмотрел на приближавшегося к столику араба с дымящейся куфтой на шампуре. — Вон, куфту тебе несет… А я, Сережа, чуть обратно в Союз не вылетел… — К соседнему столику подошли два молодых египтянина и Мухаммад направился к ним.

— Да, ты что? Не свисти, Полещук! — Лякин оторвался от своей куфты и плеснул в стакан пива. — Давай, рассказывай.

И Полещук откровенно поведал другу-однокурснику о стычке с генералом Верясовым и о том, что вместо Каира его решением главного советника направили в пехотный батальон на Суэцкий канал. Лякин слушал рассказ Полещука и усмехался в пшеничные усы.

— Чего здесь смешного, Серега? — не выдержал Полещук. — Я же мог так загреметь под фанфары!

— Да, потерял ты, Щука, бдительность. Это ж надо быть таким, извини, придурком, чтобы не разглядеть в этом борове генерала. Точнее, генеральского замполита… А по большому счету тебе повезло. И нех…й расстраиваться.

— С чего ты взял, что я расстраиваюсь? — Полещук допил пиво и вытащил из мятой Серегиной пачки сигарету с голубым фильтром. — Кстати, ты не в курсе, где эта девятая бригада находится?

— Погоди. — Лякин задумался. — Третья полевая армия, говоришь?

— Ага. Третья.

— Номер дивизии не знаешь?

— Нет.

— Тогда точно не знаю. Кажется, где-то в районе Суэца… А может, и нет. Вот бойцы наши подъедут, кто-нибудь точно знает. Тебя в каком доме поселили?

— Вот в этом. Насер-сити-3.

— Значит, соседи. Я тоже в нем обитаю, — Лякин поднялся со стула. — Пошли, Саня! Я грязный и потный, как собака, под душ хочу, умираю.

— Серый, собаки не потеют…

«Айс кри-и-м!», протяжно кричал разносчик мороженого; парнишка-зеленщик нагружал овощами корзинку, спущенную на веревке с балкона третьего этажа; стайка чумазых ребятишек окружила тележку торговца жареными орешками и печеным сладким картофелем-бататом. Водитель такси, остановив машину возле киоска с прохладительными напитками и сигаретами, утолял жажду маленькой фигурной бутылочкой «Кока-Колы», с интересом наблюдая за дерущимися воронами. Откуда-то доносилась рекламная песенка стирального порошка «Рабсо». Жизнь идет своим чередом, — подумал Полещук, — даже в такую жару…

Вечером, когда жара немного спала, Полещук и Лякин взяли такси и поехали в Гелиополис. По улицам, отдыхая от постепенно уходящего зноя, фланировала разношерстная египетская публика. На одной из красивых улочек — Султана Селима, недалеко от кинотеатра «Рокси», зашли в винную лавку, хозяином которой был египтянин средних лет по прозвищу Майор. Неизвестно, служил ли он действительно в армии майором или просто «вешал лапшу на уши» русским переводчикам. Лавка эта пользовалась большой популярностью среди переводчиков по одной простой причине: стакан египетского бренди (или чего-то напоминавшего этот напиток) стоил всего 15 пиастров (как бутылка пива «Стелла»). Потому-то и прозвали эту дешевую, но крепкую брендяшку — «хамасташар»

Угостились «хамасташаром», поболтали с Майором. Отказавшись от предложенной хозяином лавки сигареты с гашишем, пошли гулять по улицам Гелиополиса, разглядывая богатые виллы за высокими ажурными заборами — райские уголки египетских богатеев, пялясь на неоновую рекламу и заходя в попадавшиеся по пути магазины. В обувной лавке, поторговавшись и выслушав комплименты («О, мистеры красиво говорят на арабском!»), купили Полещуку кожаные офицерские полусапожки, самую удобную обувь для пустыни. Под полевую форму, которую ему выдадут в бригаде. Пришлось вернуться к Майору, где обновку обмыли, выпив еще по стакану «хамасташар» и закусив прилагаемой к каждой порции бренди бесплатной конфеткой. В вечерней духоте оба прилично захмелели. В Насер-сити вернулись поздно…

* * *

— Кузакин, — назвал свою фамилию жилистый, выше среднего роста молодой человек, на взгляд — лет 27–28. Протянул руку Полещуку и добавил. — Александр. — Полещук представился, тоже коротко.

Что бы там не говорили, существует некое переводческое братство, вне зависимости от языка, учебного заведения, возраста, воинского звания и многого другого. Особенно за рубежом, например, здесь, в Египте, когда всем переводчикам приходится работать и общаться с военными советниками, людьми, гораздо старшими их по возрасту. Разные поколения — разные интересы и пристрастия. Вплоть до антагонизма.

Еще бы. В большинстве своем 50-летние полковники, военные советники и специалисты, относились к пацанам-переводчикам как к обслуживающему персоналу, а в переводческой среде слово «хабир» стало почти нарицательным. Почему? Да потому, что, оказавшись в первый (а, возможно, в последний и единственный) раз за рубежом, многие представители хабирского сословия экономили буквально на всем, включая питание, дабы накопить денег на вожделенную «Волгу». При этом они про себя завидовали молодым парням, владеющим иностранными языками, чувствовавшим себя в Египте «как рыба в воде», и не жалеющим местной валюты на развлечения и дорогие покупки. Ведь это загранка для них не последняя.

Ни Полещук, ни Кузакин не относились к категории хабиров, поэтому общий язык нашли быстро. Правда, поначалу старший переводчик бригады с высоты своего египетского опыта вел себя с «салагой» Полещуком немного суховато.

Кузакин загремел в армию переводчиком английского языка сразу после окончания МГУ. Несколько месяцев работал в учебном центре в Краснодаре, а потом был откомандирован в Египет, где сейчас вышел на дембельскую прямую: тянуть лямку на канале ему оставалось всего ничего. Закурили.

— Я в курсе насчет тебя, Полещук, — сказал Кузакин, прищуриваясь от попавшего в глаза табачного дыма. — Заезжал в аппарат за почтой и пообщался там с Белоглазовым. — Полещук промолчал, не зная, что именно выдал Кузакину референт главного. — Слава Богу, хоть одного кадрового арабиста дали, а то присылают одних студентов. Короче, будешь работать в батальоне подполковника Сафвата с его советником Чапаем…

— Чапаевым?

— Да нет, с Хоменко Василием Ивановичем. Чапаем мы его за глаза называем. Тоже подполковник, как комбат, войну Отечественную прошел… В общем, познакомлю. Не знаю, зачем ему переводчик — Сафват не хуже нас с тобой лопочет на русском.

— На кой хрен я тогда ему нужен?

— Вот ты его и спросишь. Ноет уже с полгода: с командирами рот, мол, невозможно работать, с бойцами общаться на предмет правильного оборудования ячеек для стрельбы, отрывки траншей и прочей мутоты… — Кузакин от возмущения махнул рукой. — Но ты, Саша, не питай особых иллюзий насчет ничегонеделания — Чапай тебя загрузит работой по уши, да и я буду время от времени дергать в штаб бригады и в подразделения…

— Александр, а где бригада-то располагается?

— Южнее города Суэц, вдоль залива, но не у самой воды конечно. А живем мы в поселке Рода. Курорт!

— Это шутка? — Полещук неподдельно удивился.

— Почему шутка? Чистая правда. — Кузакин заулыбался. — Нормальные коттеджи среди бананов и фиников, на самом берегу Суэцкого залива. Купайся — не хочу! Времени, правда, на это не хватает. Да и мины там противодесантные. Места знать надо…

— Евреи-то не беспокоят? — Полещук затушил окурок сигареты и выковырял из пачки еще одну. — Мне знакомые переводяги говорили, что неспокойно сейчас в зоне канала…

— Канал большой… Постреливают из орудий кое-где. Ну, там десанты высаживают, бомбят иногда. Нас пока Бог миловал.

* * *

…Из многочисленных однокурсников Полещука в Насер-сити подъехали только Саша Блоцкий, Витя Сажин и Леша Агарышев. С трудом удалось отбрыкаться от генеральской жены Сереже Лякину, которого та упорно тащила с собой на рынок за покупками. Приезд Полещука решили отметить впятером. Предложение Полещука насчет участия Кузакина понимания не нашло: будут только свои, мало ли что. Мы твоего Кузакина не знаем, — сказал Сажин, — так что обойдемся без него. Да и ты, Щука, толком не знаешь этого «пиджака». Стукнет еще…

Сбегали в ближайшую аптеку за спиртом, купили огурчиков-помидорчиков, несколько банок рыбных консервов и пару лепешек. Бутылку водки Полещука прикончили в два счета, потом приступили к спирту, разбавляя его кто водой, кто «Кока-Колой». (Этот напиток бурого цвета называли «Спирто-Колой».) Изнывая от жары, усугубляемой выпивкой, разделись до пояса. Но и это не облегчило добровольных страданий: пот буквально стекал по обнаженным телам парней, задерживаясь на поясе брюк, темнеющих от влаги.

В процессе застолья Полещук получил от друзей исчерпывающую информацию об особенностях работы в войсках, боевых действиях на канале, а также о нескольких ночных клубах в Каире, посещать которые более-менее безопасно. В том смысле, что в них не заглядывают сотрудники нашей контрразведки. Так, по крайней мере, думали переводчики.

— Ты, старик, не ссы, — покровительственно похлопывая по плечу Полещука говорил Сажин. — Мы уже успели все разведать, плохого не посоветуем.

— Витя, Аллах с тобой, я — что — первый день «замужем»? Хоть и недолго, но в Египте пожил, в кабаках, правда, не был. Но… Ты на меня посмотри: смуглый, черноволосый, усатый… В арабской галабийе меня ни один особист не вычислит.

— Ага, — вмешался в разговор Лякин, — но в такой одежке тебя в нормальный найт-клаб не пустят…

— Пацаны, может, махнем попозже в «Аризону», — предложил Блоцкий. — Ты как, Щука? Или поближе, в «Мэриленд», а? Там в десять программа начинается.

— Поехали, поехали! — обрадовался Лешка Агарышев, весь вечер пребывавший в подавленном настроении из-за недавно перенесенной бомбежки. — Надо развлечься, а то… — Он не договорил, но все поняли, почему Леху тянет на ночные приключения.

— Не, ребята, я — пас, — ответил Полещук. — Мафишь фулюс, маловато мне подъемных дали…

Выяснилось, что денег на ночной клуб не хватает у всех. Допив мерзкую «Спирто-Колу», отправились спать…

Половину пятницы, мусульманского выходного дня, провели в бассейне спортивного клуба Гелиополиса, месте давно уже облюбованном переводчиками, не жалеющими денег на входной билет и пару бутылок пива. Отмокали в голубой воде, цедили «Стеллу» под зонтиками, трепались, разглядывали женщин-европеек. Египтянок там не было, и быть не могло. Шариат!

Полещуку, однако, повезло. Споткнувшись об шезлонг, на котором дремала симпатичная девушка, он чертыхнулся, и тут же извинился: «Sorry, miss!» — Девица открыла глаза, и Полещук пропал — она была удивительно красива, в темно-карих миндалевидных глазах вообще можно утонуть. — Hi! Do you speak english? — спросила девушка, вставая с шезлонга и грациозно потягиваясь. Познакомились. При этом Полещук спиной осязал взгляды коллег, безусловно, завидовавших этой его неожиданной удаче. Тэта Эстатопуло оказалась гречанкой, работавшей в авиакомпании «Олимпик» миллиардера Аристотеля Онассиса, мужа Жаклин Кеннеди. Это была та еще тема для разговора.

— Как там Джеки? — спросил Полещук. — Еще не вытрясла из Онассиса его миллионы?

— Еще нет, — засмеялась Тэта. — Но Аристотель уже в трансе: расходы на американскую жену неимоверные. Говорят, что спорят они ужасно. Ах, какое нам дело до их миллионов…

Тэта, в отличие от других европеек, как правило, сторонившихся русских, болтала с Полещуком так, как будто знала его сто лет.

— Александер, — щебетала она, — ты первый русский парень, с которым я познакомилась… Сначала подумала, что ты египтянин. Мне так удивительно.

А Полещук смущался. Он смущался от того, что за каждым его движением наблюдали друзья-коллеги, наверняка грубовато, по казарменному, комментирующие этот флирт; он смущался откровенных взглядов Тэты на его грудь, поросшую волосами, и ее прямолинейных высказываний: «Александер, волосы на теле — это так сексуально…» Гречанка была безумно хороша с ее безупречной фигурой, и сводящими с ума темно-карими глазами на чуть загорелом (или таком от природы) лице. Полещук смотрел на Тэту влюбленными глазами, балдея от ее прелестного тела, едва прикрытого купальником «бикини»; он смотрел на ее красиво очерченные губы, каштановые, собранные в пучок, волосы, грудь и его пронизывало желание. Полещук понимал, что неприлично так откровенно рассматривать девушку, тем более иностранку, но ничего не мог с собой поделать.

— Щука! Тащи ее к нам, — кричали приятели Полещука. — Пивом угостим и еще кое-чем. У нас этого добра много! Давай, Щука, поделись своей радостью с друзьями! — Переводчики ржали и призывно махали руками.

— What does it mean Schuka? — Спросила Тэта.

— Рыба есть такая, вроде барракуды, — попытался объяснить Полещук, не зная английского эквивалента «щуки». — Фамилия у меня похожая, потому и кличут так. — Он повернулся к компании переводяг и погрозил ребятам кулаком, не мешайте, мол, общаться с девушкой.

Тэта сегодня улетала в Афины, поэтому продолжить знакомство в другом месте, на что Полещук надеялся и прямо сказал об этом девушке, не получалось. До вылета ей оставалось всего несколько часов. Но скрыть так быстро появившееся чувство к русскому юноше она даже не пыталась, откровенно признавшись, что хотела бы еще не раз с ним встретиться. На робкую фразу Полещука насчет любви с первого взгляда Тэта прореагировала внимательным взглядом своих черных, греческих очей, но ничего не ответила. Полещук опять смутился и замолчал. Он все понял. Этот взгляд сказал ему о многом: Тэта, похоже, к нему не равнодушна, но сиюминутный вариант переспать, ее отнюдь не устраивает…

— Александер, I really like you, — призналась Тэта, прощаясь с Полещуком. — Когда прилетаю в Каир, останавливаюсь в отеле аэропорта. Стюардесса?! — Рассмеялась она на вопрос Полещука. — Ах, Александер, хотела бы, да ростом не вышла. У нас в «Олимпике» вот такие стюардессы. — Тэта встала на ципочки и вытянула руку вверх. — Ниже не берут. А я — вспомогательный персонал. Ладно, мне надо поторопиться. Даст Бог, еще увидимся. Очень хочу поближе с тобой познакомиться. Очень-очень… — Она протянула Полещуку руку, улыбнулась и направилась к бассейну.

Возвращаясь к друзьям, Полещук не отрывал глаз от Тэты, красиво рассекавшей руками голубую воду бассейна. Тэта, Онассис, «Олимпик», — подумал Полещук, — это что-то из рода необычных снов. Господи, какая славная девушка! Что за ее словами «поближе познакомиться? Удастся ли ее хоть когда-нибудь встретить? Конечно же, это нереально. Надо забыть, забыть, забыть… — Но отель аэропорта намертво врезался в память. Тем более, что он на окраине Гелиополиса, совсем рядом…

Ближе к обеду все проголодались. Перекусывать в спортивном клубе было слишком накладно, поэтому, постояв напоследок под душем, потопали в близлежащий ресторанчик. «Семейный», судя по вывеске на французском языке. Сев за столик и осмотревшись Полещук подумал, что назвать это заведение рестораном никак нельзя. Обычное, не очень чистое, египетское кафе. Зато дешевое, как сказали ему коллеги.

Обслуживал переводчиков лично хозяин заведения, старый грек с трудно выговариваемым именем. Смешно семеня ногами, грек собственноручно принес каждому по тарелке куриного супа с рисом. Полещуку едва удалось преодолеть брезгливость, когда он увидел палец старика, невольно опущенный в суп. На второе заказали местный шашлык — кебаб с салатом.

— Гречанка? — удивлялись коллеги Полещука. — Чего-то у нас сегодня сплошная Греция. А девица очень даже ничего, а задница — нет слов, одни восклицания. Говоришь, у Онассиса работает? Не факт, старик, может, твоя Тэта из какой-нибудь разведки. Понимаешь, чем тебе грозит несанкционированный контакт с иностранкой? К тому же из страны «черных полковников» с базами НАТО. Если об этом узнает генерал Верясов, не говоря уже об особистах. Или наоборот, что еще ху…вее.

— Кончайте стращать, мужики, — возмущался Полещук. — Пуганый уже. Подумаешь, парой слов перекинулся. Она, между прочим, сегодня улетает. Вот и весь роман!

— Ну, не скажи, — сказал кто-то. — Это почти измена Родине. Кто знает, может, ты через пару недель будешь по «Голосу Америки» вещать из Афин. Шутка, конечно. Но, сам знаешь, как на такие контакты реагируют наши спецслужбы. Проще трахнуть египетскую шармуту, чем контачить со стюардессой из «Олимпика»…

— Да не стюардесса она! — воскликнул Полещук.

— Какая разница, — сказал Саша Блоцкий, — работает у старика Онассиса, гречанка…

— Мужики, что вы заладили, — кипятился Полещук, — гречанка, Греция, спецслужбы! Вспомните древнюю историю, а не проводите идиотские параллели между Тэтой и черт знает чем!

— На хрен историю, — сказал Гвоздин и посмотрел на Полещука своими странными глазами с подволокой. — Греция она и есть Греция с грецкими орехами, «черными полковниками» и штатовскими базами. Враги они, короче!

— Жека, ты не прав, — Полещук привстал со стула. — Я имею в виду исторические связи Египта с Грецией. Это же была целая огромная эпоха, ребята. Вспомните, наконец, династию Птоломеев, Антония, Клеопатру… Это все — Рим, Греция и Египет, связанные древней историей.

— Ну, Щука, ты даешь! А причем здесь твоя Тэта?

— Да, ни при чем, елы-палы! Это так, к слову о Греции. А сигареты мы курим, между прочим, под названием «Клеопатра»…

Обед закончили холодным банановым соком с молоком. Алкоголь в «Семейном» не подавали.

Полещук вспомнил красивую гречанку Тэту, которую он никогда уже больше не увидит, и немного расстроился. Завтра его ждал Суэцкий канал…

 

Глава четвертая

Зенитная артиллерия ОАР сбила вчера три самолета, отражая налет израильской авиации на позиции египетских войск в южном секторе Суэцкого канала. В заявлении представителя вооруженных сил ОАР, переданном агентством МЕН, отмечается, что первый из сбитых израильских самолетов упал на западном берегу канала. Второй упал в Суэцкий залив. Третий самолет упал на восточном берегу канала на территорию Синайского полуострова.

(Каир, 20 августа, ТАСС)

— Ну, за знакомство! — произнес Кузакин, поднимая стаканчик с водкой.

Все чокнулись. Полещук залпом опрокинул в рот водку и, закусывая жареной курицей с рисом, посматривал на своих новых коллег. Их, не считая Кузакина, было двое: Володя Захарченко, добродушный увалень, студент пятого курса из Киева, и маленький Сафар Хушвахтов, когда-то закончивший Душанбинский университет, но работавший портным, когда его призвали из запаса под знамена доблестной Советской Армии.

— Теплая, — скривился Захарченко.

— Ты, Захар, пей да рожи не корчи, — заметил Кузакин. — Водка ему теплая… Зато надурняк. Хохол ты или кто? Надурняк, как у вас говорят, и уксус сладкий! Спасибо скажи Полещуку, что бутылку не зажилил, как некоторые…

— Да я ничего, — промямлил набитым ртом Захарченко — Вот сала бы еще…

— Какое сало в мусульманской стране? — с сильным акцентом сказал Хушвахтов. — Харам!

— Ничего ты не понимаешь в сале, — отреагировал Захарченко. — Это же Бог знает, как вкусно. Да еще с чесночком и хлебушком черным! Под горилочку ледяную. — Он закатил глаза от мысленного наслаждения. — Короче, несчастный ты человек, Сафар!

— Захарченко, оставь ты его в покое, — сказал Кузакин. — Давай, Саша, наливай еще по одной.

Полещук, разливая водку по стаканчикам, вопросительно посмотрел на Хушвахтова, самого старшего по возрасту. — Будете? — Тот молча кивнул. Захарченко радостно ухмыльнулся:

— Сало, значит, харам, а водку можно? Тоже мне мусульманин!

— Про водку в Коране ничего не сказано, — ответил Хушвахтов с серьезным выражением на круглом лице. — Только про вино…

Полещук посмотрел на открытую настежь веранду. За зелеными кустарниками виднелась лента шоссейной дороги, а за ней сине-голубыми кусками — море. Действительно, курортное местечко эта Рода. Красивое и тихое.

— Поехали, парни! — прервал религиозную полемику переводчиков Кузакин. — За нас!

— Кузакин, а Кузакин, — просяще сказал Захарченко, повернувшись к старшему переводчику. — Спой нашу, любимую. Ну, пожалуйста, Кузакин.

Полещук с интересом посмотрел на Кузакина. Тот встал, откашлялся, подмигнул коллегам, набрал в грудь воздуха и громко запел неожиданно густым баритоном: «Коплю сертифика-а-а-ты я с желтой полос-о-о-й! Коплю сертифика-а-а-ты…»

Внезапно страшный грохот ударил по барабанным перепонкам переводчиков. Полещук рванулся на веранду, не слыша крика Кузакина: «Стой! Куда!». На лужайке перед коттеджем Полещук увидел фонтанчики земли, видимо, выбиваемые очередью из скорострельной авиационной пушки. Раздалось несколько взрывов. Запоздало заработали крупнокалиберные пулеметы ДШК воздушного прикрытия. Пара израильских «Скайхоков», сверкая плоскостями, набирала высоту и уходила в сторону Синайского полуострова.

Из соседних коттеджей выбежали бригадные советники и, оживленно переговариваясь, смотрели в направлении невысоких гор. Там, в отдалении, громыхали взрывы, в воздух поднимались клубы черно-серого дыма.

— ПВО бомбят, — сказал подошедший к Полещуку Кузакин. — Радиолокационную роту.

— Далеко отсюда?

— Километров пять-шесть. Вот суки! Какую песню испортили, чуть по нам не долбанули… Пара ракет и очередь — это мелочь, демонстрация…

— Саня, а где авиация? Зенитные ракеты? Мы же их до хера египтянам поставили.

— А х…й знает, — Кузакин от огорчения плюнул на землю. — Пошли водку допивать поскорее. Хабиры сейчас набегут: свяжись с Каиром, поехали в бригаду… В общем, обычная история.

В комнате никого не было. Кузакин и Полещук посмотрели на стол. Один стаканчик был опрокинут, на полу осколки тарелки с рассыпавшимся рисом. — Слава Аллаху, водка цела, — сказал Кузакин и оглядел комнату. — Куда бойцы-то подевались? — Из-под кровати послышалось сопение, зашевелилось покрывало, и оттуда с трудом стал выползать Захарченко. Лицо его было бледным и грязным от пыли.

— Ну, ты даешь, Захар! — удивился Кузакин. — Как ты под койку забрался? С твоей-то комплекцией? — Кузакин громко заржал. Полещук тоже засмеялся. Захар стал на карачки, затем выпрямился. На его лице появилась кривая ухмылка, руки заметно дрожали.

— А где наш Хушвахтов? — Кузакин заглянул под вторую кровать. Там никого не было. — Ладно, найдется. Давайте за стол. Ждать не будем.

Расселись по прежним местам, и Полещук разлил по стаканам «Столичную».

— За твое боевое крещение! — произнес Кузакин и чокнулся с Полещуком. — Захар, перестань дрожать! — Добавил он, увидев, как мелко трясется стаканчик в руке Захарченко. Все выпили.

Полещук не стал уточнять, что так называемое боевое крещение он принял раньше, что был награжден медалью за свою работу в экстремальной обстановке, когда группа советских инженеров и техников под интенсивным артобстрелом монтировала зенитно-ракетное оборудование в зоне канала.

…Ни советники, ни переводчики 9-й пехотной бригады, разумеется, не знали, что день приезда Полещука совпал с началом очередного этапа масштабной военной операции ВВС Израиля под условным наименованием «Боксер». Всего за пару дней израильтяне уничтожили шесть батарей зенитно-ракетных комплексов С-75, пять радиолокационных станций раннего обнаружения, сбили семь египетских МИГов, разгромили с десяток позиций артиллерии. Потери египтян в живой силе составили не меньше двух сотен человек убитыми. Господство Хель Авира в воздухе Египта стало полным.

Генерал-полковник Катушкин молча стоял у карты Египта. За длинным столом в виде буквы «Т» сидели генералы-советники в видах вооруженных сил Египта и родах войск. Лица генералов были заметно удрученными, некоторые курили.

— Что, товарищи генералы, — повернулся к своим подчиненным главный военный советник, — дали вам евреи просраться? — Генералы молчали. — Посмотрите на карту, — Катушкин ткнул короткой указкой в северный сектор Суэцкого канала, — от Порт-Саида до Суэца и южнее, — он опустил указку, — уничтожены все передовые РЛС и зенитно-ракетные комплексы. Как это понимать? — Лицо главного стало жестким, желваки зашевелились. — Зачем вас сюда прислали? Сертификаты скирдовать или учить воевать? Это к вам относится в первую очередь, товарищи генералы Дольский и Сизарев!

— Разрешите объяснить? — поднялся советник командующего ВВС генерал-майор Дольский.

— Не разрешаю! — отрезал Катушкин и стукнул указкой по столу. — Что ты вообще можешь объяснить? Семь самолетов за два дня! Семь!

— Так летчики такие, товарищ генерал-полковник!

— Учить, значит надо! Если хреновые! — Катушкин обвел глазами сидевших за столом. Глаза генерала метали молнии. — Только спирт жрать горазды твои советники!

— Товарищ генерал-полковник! — не выдержал Дольский.

— Что, товарищ генерал-майор авиации? Не нравится? А мне нравится выслушивать упреки министра обороны? И президента Насера! — Катушкин бросил взгляд на портрет египетского президента, потом медленно обвел гневным взглядом генералов. Генералы опустили головы. — Как пацан провинившийся стоял на ковре! Позор! Евреи летают, как у себя дома. Ладно, извини, Григорий Устинович, за резкость. — Катушкин сделал несколько шагов по кабинету и, наконец, сел за свой стол.

— Разрешите, Иван Сергеевич? — совсем по школьному поднял руку советник командующего ПВО генерал-майор Сизарев.

— Да, Василий Федорович, слушаю тебя, — кивнул головой Катушкин.

— Комплексы С-75 показали свою низкую эффективность в борьбе с низколетящими целями противника…

— Да, знаю я, знаю, — раздраженно прервал Катушкин Сизарева. — Ты еще вспомни «телеграфные столбы». Так, кажется, обзывали эти ракеты американские пилоты во Вьетнаме?

— Так точно, товарищ генерал. Я все-таки продолжу с вашего разрешения.

— Давай!

— Евреи не менее опытные боевые летчики, чем американцы. Более того, Иван Сергеевич, среди летного состава, по моим данным, немало евреев американского происхождения, воевавших во Вьетнаме. Это — асы. Они прекрасно знают недостатки «Двины» и атакуют позиции на малых высотах. А местонахождение всех ракетных позиций израильская разведка засекла давно…

— Что ты мне прописные истины докладываешь? Доложи свои соображения, генерал!

— Во-первых, стремление местного командования ПВО прикрыть малыми средствами большое количество объектов не позволило создать надежную оборону. Ракетные дивизионы в центральной зоне располагаются с интервалом в 25–30 километров, а фланговые — на расстоянии 65–75 километров…

— Ну и что? — буркнул Катушкин. — Они кинули туда все, что есть…

— Распыленность, товарищ генерал. Такое построение не обеспечивает взаимное прикрытие, особенно на малых высотах, а фланговые дивизионы вообще не могут взаимодействовать с центральной группировкой ПВО. Я уже не говорю об отвратительном инженерном оборудовании позиций, которое абсолютно не способно защитить боевую технику и личный состав…

— Василий Федорович, — прервал Катушкин доклад Сизарева. — Ты же советник и опытный вояка! Почему не подсказал, как надо строить оборону?

— Я устал им об этом говорить, товарищ генерал-полковник, — ответил Сизарев и продолжил:

— Во-вторых, египтяне не учитывают возможность подхода самолетов противника на малых высотах и с разных направлений, а также большую плотность налетов. Смешно сказать, Иван Сергеевич, они не только не могут прикрыть объекты, но и сами нуждаются в защите!

— Твои предложения, генерал, — сказал Катушкин.

— Полагаю необходимым выйти на наше руководство с предложением укомплектования ПВО Египта более современными зенитно-ракетными системами и в требуемом для надежного прикрытия количестве. Я имею в виду, товарищ генерал-полковник, С-125 «Печора». Этот комплекс исключительно эффективен на всех высотах, особенно малых. Не говоря уже о его высокой мобильности. Батареи «Двины» и «Печоры», развернутые в приканальной зоне, создадут мощный противовоздушный щит в небе над Египтом.

— Уже, Василий Федорович, — сказал главный военный советник, встав со стула.

— Не понял, товарищ генерал, — вопросительно посмотрел на него Сизарев.

— Подобные предложения мною уже доложены Москве. Переговоры ведутся. Вся проблема в том, — Катушкин бросил взгляд на карту, потом на генералов, — это, кстати, вы и так знаете. Проблема в том, что комплекс самый новый и находится на вооружении нашей ПВО, а также в странах Варшавского Договора. На Ближний Восток мы, как известно, стараемся не поставлять новейшее вооружение. Тем более в больших количествах. — Он задумался. — Если вопрос решится положительно, будет прецедент… — Катушкин сел на стул. — Короче, поживем — увидим…

Совещание у главного военного советника продолжалось еще очень долго. Дым стоял коромыслом.

* * *

— Полещук, давай в кузов!

Полещук посмотрел на батальонного советника Василия Ивановича Хоменко и решил, что тот шутит. Но Чапай не шутил: — Давай, давай, не раздумывай! Времени нет!

— Василь Иваныч, почему в кузов? Ведь солнце шпарит…

— Тебя чего, лейтенант, по стойке смирно поставить и приказать? За воздухом будешь наблюдать по дороге. Не ровен час, стервятники налетят. — Хоменко бросил взгляд на небо и прищурился от утреннего, но уже ослепительного солнца. — Который день уже бомбят, заразы… Поехали!

— Есть, товарищ подполковник! — Полещук ухватился руками за деревянный с облупившейся зеленой краской борт ГАЗ-63, поставил ногу на колесо и рывком забросил тело в грязный кузов. «Алатуль кятиба!» — Услышал он, как Чапай приказал солдату-водителю ехать в батальон.

…В прошлом году 45-летнему подполковнику Хоменко неслыханно повезло. Под занавес службы в Сибирском военном округе в мотострелковый полк, где он служил командиром батальона, пришла разнарядка подобрать кандидата для командирования за рубеж в страну с жарким сухим климатом. А какой нормальный командир полка согласится расстаться с молодым и перспективным комбатом? Таких дураков, как известно, в Советской Армии нет. И командир предложил кандидатуру подполковника Хоменко, участника Великой Отечественной войны, орденоносца, имеющего богатый опыт командования батальоном. Ну, а на предельный возраст и отсутствие законченного высшего образования, в кадрах согласились закрыть глаза. Были, конечно, некоторые проблемы по части здоровья кандидата, но и их удалось решить, подмазав медицину энным количеством спиртного. В общем, вместо того, чтобы сидеть военному пенсионеру Хоменко с удочкой на берегу сибирской реки, он нежданно-негаданно оказался в стране с жарким сухим климатом в должности советника командира батальона.

А уж про то, как обрадовалась его жена, и вовсе говорить не приходится. После Топчихи, заштатного сибирского городка, Каир показался ей настоящим земным раем. Товары на любой вкус, услужливые до назойливости торговцы, золото по цене один египетский фунт за грамм… И автомобиль «Волга» по возвращении в Союз. Она уже представляла себе, как сидит в шикарной машине, одетая в красивое заграничное платье, а на пальцах изысканные перстни с александритами… Почти наяву видела зависть, охи и ахи гарнизонных дам.

…Грузовик, проехав пару километров вдоль Суэцкого залива по шоссе, свернул на грунтовую дорогу, ведущую в сторону невысоких красновато-черных гор без признаков какой-либо растительности. Полещук стоял у кабины, держась за борт, и смотрел то вперед, то на ярко-голубое небо. Возле бархана пробежала маленькая с длинными ушами пустынная лисичка — фенек, и исчезла, видимо, юркнув в свою норку.

Машину трясло и подбрасывало на неровной грунтовке. Через какое-то время до Полещука дошло, что он не туда смотрит, и что самолеты могут появиться со стороны залива. Он развернулся в противоположную сторону, но так держаться было не за что и ему пришлось сесть на грязное дно кузова. Лучи взошедшего солнца ослепляли, он чувствовал, как начинает гореть на лице кожа. Ни козырек кепи, ни солнцезащитные очки не спасали. Мелкая пыль забивалась в ноздри, проникала повсюду, противно скрипела на зубах. Черт побери, когда же кончатся эти мучения? — вертелось в голове Полещука, которого долго еще швыряло от одного борта кузова к другому. От непрерывного ерзанья по доскам кузова заныла задница…

Пехотный батальон подполковника Сафвата располагался в первом эшелоне 9-й отдельной бригады, рассредоточившись между каменисто-песчаными холмами. Спрыгнув с грузовика, Полещук поначалу ничего не увидел кроме нескольких дыр-входов в блиндажи, представлявшие собой снаружи небольшие песчаные насыпи, сливавшиеся с окружающей местностью.

Классической линии обороны в виде траншей с ходами сообщения, известной Полещуку по учебникам и практическим полевым занятиям, попросту не было. Присмотревшись, он разглядел позицию зенитных пулеметов ДШК, накрытых маскировочной сеткой. Такая же сеть была натянута в лощинке, но что под ней, Полещук не разглядел. Группа солдат в грязном хаки с мотыгами и лопатами ковырялась в каменистом грунте. Солдаты с любопытством посмотрели на Хоменко и Полещука и оживленно о чем-то заговорили. Возле солдат, а точнее около остатков чего-то съедобного, роились полчища мух.

— Полещук, пошли к комбату! — оглянулся Хоменко, быстрым шагом направлявшийся ко входу одного из блиндажей. Полещук догнал его и пошел рядом. — Сейчас познакомлю тебя с подполковником Сафватом. Комбат он хороший, только с ленцой, как все арабы…

Из входа в мальгу, согнувшись, вышел солдатик с подносом, на котором стояли пустые стаканчики и небольшой металлический чайничек. Увидев русских, солдатик неловко повернулся, и два стаканчика упали с подноса на песок, сползавший чайничек он успел схватить рукой. Солдат опустился на корточки, поднял стаканчики, вымазанные песком, обтер их поочередно об штаны, поставил на поднос и, кося взглядом на Полещука, куда-то пошел. Из блиндажа доносилась громкая перепалка на арабском языке с вкраплением русского мата.

— С кем это он спорит? — удивился Хоменко и полез в дыру. — Мумкин? Полещук полез за Чапаем, ощущая спертый горячий воздух, пропитанный табачным дымом и запахом керосина.

— Можно, можно, мистер Василий! Только осторожно… — донеслось из полумрака на русском языке с заметным акцентом.

В довольно просторном блиндаже за походным столиком с разложенной картой сидели два египетских офицера. Оба, судя по орлу и одной звезде на матерчатых погонах, в одном звании — подполковники. В дальнем углу рядом с вентиляционным отверстием стоял крестьянский глиняный кувшин для воды — «улля», чуть ближе к столу, у стены — автомат «Порт-Саид», рядом — каска. Чадила керосиновая лампа, подвешенная на веревке. Офицеры встали, один из них — с сигаретой в руке. Все обменялись рукопожатием.

— Вот, мистер Василий, пытаюсь организовать взаимодействие с соседями, — сказал один из египтян, невысокий темнолицый с черными густыми усами мужчина. Полещук обратил внимание на тонкие, почти европейские, черты его лица. Африканское происхождение, кроме цвета кожи, выдавали закругленный кончик носа и полноватые губы. — Это подполковник Мухаммад, — темнолицый офицер дружески похлопал своего упитанного коллегу по плечу, — толстый командир пограничного батальона. Так, кажется, по-русски? — темнолицый лучезарно улыбнулся. — Он тоже у вас в России учился.

— А я хочу тебе представить нашего переводчика, — Хоменко слегка подтолкнул Полещука в сторону сухощавого офицера. — Полещук.

— Александр, — добавил Полещук, еще раз протянув руку улыбающемуся подполковнику.

— Сафват, — назвался он и Полещук почувствовал крепкое пожатие сухой руки командира батальона. — Буду звать тебя по-нашему — Искяндер. — Сафват посмотрел на смуглого и черноволосого Полещука и добавил: — Абу Карнейн. — И заразительно засмеялся. Заулыбался и Хоменко, хотя и не понял, что означает сказанное. Полещук, перейдя на арабский язык, сказал Сафвату, что он не против имени Искяндер, но насчет Македонского категорически возражает. — Нукта, — сказал Сафват. — Аглян ва саглян, мистер Искяндер. Куришь? — Он протянул Полещуку пачку «Клеопатры» и громко позвал ординарца.

— Чай, кофе? — спросил Сафват у русских, когда в блиндаж вошел солдат с подносом. — Извините, водки нет, на фронте не пьем. Да и жарко сегодня. — Он вновь улыбнулся и поправил пальцами густые усы. — Не как в вашей России. — Да, мистер Василий?

— Ты бы курил поменьше, Сафват, — назидательно сказал комбату Хоменко, — а то, хоть топор вешай! — Сафват не понял про топор и вопросительно посмотрел на Полещука. Тот попытался описательно перевести поговорку на арабский язык, потом запнулся, вспоминая глагол «вешать». Хоменко выслушал Полещука и засопел: — Хреновый ты переводчик, Полещук. Я два слова сказал, а ты пять минут переводишь…

— Маалешь, — Сафват тронул рукой локоть Полещука. — Мы все поняли. А, Мухаммад?

Пограничник кивнул головой и посмотрел на наручные часы: — Сафват, давай к делу. — Он указал на карту. — Клянусь Аллахом, времени в обрез.

— Давай, — согласился комбат, и его лицо стало серьезным. — Мистер Василий, Искяндер, присоединяйтесь! — Хоменко и Полещук подошли к столику с картой и сели на стулья. Сафват перешел на арабский язык: — Итак, пехотный батальон должен занимать район обороны до пяти километров по фронту и до двух с половиной в глубину. А твой батальон, уважаемый подполковник Мухаммад, растянут почти до десяти километров. — Сафват показал на карте. — Вот, смотрите. — Пограничник посмотрел на карту, затем на Сафвата. И ухмыльнулся: — Ты что, не знаешь, что мне приказали занять оборону на десяти километрах побережья? Ведь там, кроме моих пограничников, никаких войск нет…

— Знаю, — согласился Сафват. — А ты подумал, что будешь делать в случае высадки израильского десанта? — Он отхлебнул из чашечки кофе и затянулся сигаретой. — При такой распыленности батальона ты не сможешь обороняться. Тебя сомнут еще до подхода подразделений из глубины. Или я не прав? А, мистер советник Василий?

Хоменко включился в разговор двух комбатов. Обсудили не только построение обороны, систему огня и организацию взаимодействия между батальонами, но и порядок действий при отражении десанта с моря. Хоменко особенно негодовал из-за отсутствия правильных (в инженерном отношении) ротных опорных пунктов с глубокими, в полный рост, траншеями и ходами сообщений.

— Мистер Василий, — парировал Сафват. — Вы что, не видите, какая здесь земля? Сплошной камень! Чем рыть? Взрывать что ли?

Хоменко надувал щеки и тряс головой:

— Да хоть и взрывать! Иначе хана такой обороне! — И он начал вспоминать эпизоды войны с немцами, когда плохо подготовленная оборона легко сминалась танками, приводила к большим потерям среди личного состава… — Не забывай про авиацию, мистер Сафват! Это еще, слава Богу, что сейчас евреев пехота не интересует. Они пока наносят удары по системе ПВО. Это сегодня. А завтра?

* * *

…Наступил сентябрь. Но солнце оставалось таким же палящим, как и раньше. Никаких признаков наступившей календарной осени не было и в помине. Жара, песок, раздолбанный грузовик ГАЗ-63, слежение за воздухом из кузова… И без того смуглое лицо Полещука стало совсем темным. Незнакомые арабы уже принимали русского переводчика за своего, египтянина, и неподдельно удивлялись, когда Полещук говорил, что он из далекой России.

За две недели работы в батальоне Полещук, несмотря на разницу в возрасте, подружился с Сафватом. Ему по-мужски нравился этот жизнерадостный и веселый подполковник, египетский христианин-копт, обожавший арабские пословицы и поговорки. Далеко не все они были понятны Полещуку, и Сафват, не жалея времени, выступал в роли учителя арабского языка и доходчиво объяснял смысл сказанного. Для общей пользы договорились: Сафват будет общаться с Полещуком на русском языке, а Полещук — на арабском.

Как бы, между прочим, комбат научил Полещука разбирать и собирать пистолет «Беретта», табельное оружие египетских офицеров. Ковыряясь в деталях сложного в сборке итальянского пистолета, Полещук вспоминал простой в этом отношении советский «ПМ», на что Сафват смеялся и отвечал очередной пословицей: «Илли аиз иль-уарда лязим итхаммиль шоук»

Довольно быстро Полещук понял, что Хоменко-Чапай мужик совсем незлобный и его сердитое надувание щек — не более, чем рисовка перед подсоветными арабскими офицерами. Он по-прежнему бухтел Сафвату насчет инженерного оборудования района обороны, каждое утро лично проверял сделанное, огорчался, махал рукой и забирался в штабной блиндаж, где подолгу пил чай, прислушиваясь к разговорам Сафвата с Полещуком. Их общение ему, похоже, нравилось.

Ближе к вечеру бригадные и батальонные советники и их переводчики возвращались в Роду, а египетские офицеры оставались в своих подразделениях. Короткий отпуск им полагался один раз в месяц, да и то в зависимости от обстановки на фронте. Не раз Сафват говорил Полещуку, что им надо обязательно встретиться в Каире и вместе провести время. Но, когда это станет возможным, не знал ни он, ни Полещук. К тому же Полещук немного опасался этой будущей встречи: ведь внеслужебные несанкционированные контакты с египтянами советским советникам и переводчикам были строго настрого запрещены.

Между тем на фронте после серии воздушных налетов на подразделения ПВО наступило затишье. Нет, сказать, что стало совсем тихо, и война закончилась, было нельзя. Линию Бар-Лева методично обстреливала египетская артиллерия, израильтяне не оставались в долгу и время от времени наносили удары «Скайхоками» и «Миражами» по позициям артиллерийских батарей и каким-то объектам в глубине территории Египта. Что там бомбили евреи, пехотные советники не знали.

 

Глава пятая

Как заявил представитель военного командования ОАР, 3 израильских самолета сбиты сегодня огнем египетской противовоздушной обороны при попытке израильских войск произвести высадку на западном берегу Суэцкого залива под сильным прикрытием авиации. Военный представитель заявил далее, что израильский удар был направлен на мыс у входа в Суэцкий залив. Используя мощное воздушное прикрытие, израильтяне пытались высадить войска с десантных судов, но были отогнаны, понеся тяжелые потери. При этом, добавил он, огнем египетской артиллерии были потоплены 2 израильских десантных судна.

(Каир, 9 cентября, ТАСС)

Перед рассветом три малых танко-десантных корабля типа «Эцион Габер» ВМС Израиля без единого огонька приближались к египетскому берегу.

— Ана сыфр вахид. Ирфаа! Футур гяхиз! — Гортанно по-арабски отдал команду по рации расан Хагай Леви, когда его корабль подошел к чуть видимому африканскому побережью Суэцкого залива. Услышав короткие доклады кодовыми фразами тоже на арабском языке, Леви высунул голову из танка, посмотрел на небо, затем на светящийся циферблат наручных часов — 4.35: — Ну, где же они? — И в тот же момент раздался гул самолетов. — Лишь бы не промазали, доблестные асы Хель Авир… — подумал Леви и занял командирское место в танке.

В небе повисли осветительные авиабомбы, гул пикирующих «Скайхоков» смешался с грохотом разрывов и стал едва слышен. CАБы высветили пустынный песчаный берег в километре справа и слева от места высадки. За широким пляжем контурно обозначились высоты. Мощно зарокотали танковые двигатели. Раскрылись носовые ворота десантного корабля, опустилась аппарель. Майор Леви приник к триплексу. Разглядев берег, он слегка прижал к шее ларингофоны и скомандовал «Вперед!» Танк по аппарели медленно пополз в воду прибоя. Хорошо бы мин не оставили, — вспомнил майор о группе морских коммандос, проводивших накануне разминирование участка высадки, и представил себе метровый штырь противодесантной мины. — А, лучше не думать об этом…

Спустя несколько минут началась высадка десанта с двух других кораблей. На песчаный пляж тремя колоннами потянулись танки и бронетранспортеры. Брезжил рассвет, вот-вот должно было взойти солнце…

Расан Хагай Леви, высокий, атлетически сложенный 28-летний мужчина с очень короткими курчавыми волосами на голове, очень похожий на араба, если бы не серо-голубые глаза (редкое явление среди семитов), был одним из самых опытных офицеров израильского спецназа «Шфифон», диверсионно-разведывательного подразделения, не раз больно жалящего беспечных врагов. В послужном списке майора несколько успешных рейдов в тылы противника, «шестидневная» война 1967 года, награды и ранения. Поэтому майор ничуть не удивился, когда ему поставили задачу совершить очередной рейд на египетскую территорию. Операцию под условным названием «Равив». Правда, новым в этом задании было то, что «Шфифон» должен был действовать под видом египетского подразделения на трофейных танках Т-54 и плавающих бронетранспортерах БТР-50, русского производства, захваченных целехонькими у египтян на Синае в 1967 году. Для этого к спецназу прикомандировали опытных механиков-водителей, хорошо освоивших трофейную бронетехнику.

К рейду готовились долго и тщательно. Изучали топокарты района, анализировали свежую развединформацию, в том числе донесения агентуры и данные аэрофотосъемки, определяли место высадки, маршрут движения, египетские военные объекты, подлежащие уничтожению. На участке Синайского побережья провели несколько тренировок по высадке танкового десанта в условиях ночи и раннего утра.

Майор Леви, неплохо владеющий арабским языком (спасибо родителям: отец вырос в Александрии, а мама — уроженка Палестины), лично подбирал офицеров, придирчиво проверяя их на знание арабского. В остальном — они были подготовлены отлично. Наконец, в первых числах сентября командир «Шфифона» доложил командованию о готовности к рейду.

Операция «Равив» находилась на особом контроле Генштаба, поэтому проверять готовность cпецназа к рейду приехала целая группа офицеров во главе с генерал-лейтенантом Мордехаем Цуром, заместителем начальника ГШ, «сабра» с едва заметным ироничным выражением на лице. Среди проверяющих была пара офицеров с суровой внешностью — друзы из «Сайерет Маткаль» генштабовского спецназа, странно смотревшиеся в полевой униформе со знаками различия израильской армии, в солнцезащитных очках и без своих традиционных длинных усов, которые русские назвали бы «буденновскими». В Сирии, на Голанах эти парни в своих широченных штанах выглядели гораздо естественней, — вспомнил майор Леви о том, как ему пришлось однажды обеспечивать эвакуацию разведгруппы пышноусых друзов из-под Хермона. — Как они жалели, что пришлось оставить свой рогатый скот. Ну, никак не помещались молочные буренки в вертолетах!

Хагай Леви перевел взгляд на неприметного офицера, стоявшего за генералом Цуром, и сразу узнал его. Это был сам сааль Иаков Брог, командир «Сайерет Маткаль», человек-легенда, невысокий плотный мужчина с круглым, чисто выбритым лицом. Несмотря на то, что во внешности 27-летнего Брога не было ничего выдающегося, даже на расстоянии ощущалась исходившая от него некая внутренняя сила. Еще бы. Иаков Брог еще до «шестидневной» войны прославился своими подвигами в глубоком тылу противника. Его рейды к арабам уже успели стать живым учебником для всего израильского спецназа. Брогу, наверное, не было равных. Впрочем, о нем и его дерзких до авантюризма вылазках в арабские тылы знали только посвященные…

— Шалом, хевре! — поздоровался генерал Цур с шестью офицерами «Шфифона», пожав каждому руку и глядя на их египетскую полевую униформу. — Молодцы, от арабов не отличить. Докладывайте, расан Леви.

Разложив на походном столе топографическую карту, Хагай Леви четко и по-военному коротко доложил генералу об этапах выполнения боевой задачи.

— Ну, что ж, нахон — правильно, — сказал Мордехай Цур, внимательно глядя на карту с нанесенными на ней тактическими условными знаками. — Так, Суэц, Адабия, район высадки, маршруты, две РЛС, склады, здесь ротный опорный пункт… Замысел верный, должны справиться. — Генерал отложил карандаш: — Предупреждаю, парни, вам предстоит весьма сложная операция, — он задумался, — очень надеюсь на грамотные действия авиации и наших моряков. От них, особенно прикрывающей вас авиации, во многом зависит успех рейда…

Генерал Цур вновь глянул на карту, потом тупым концом карандаша указал на район Заафараны: — Здесь вам будет, пожалуй, наиболее сложно. Кен — да. Если авиация не сможет надежно подавить передовые подразделения 18-й отдельной пехотной бригады. И там же, чуть южнее, район посадки на корабли. В общем, особое внимание на концовку операции…

— Генерал, есть вопрос, — произнес майор Леви, как только Мордехай Цур закончил говорить. — Вот здесь, в поселке Рода, по данным нашей разведки, находятся русские военные советники. — Он показал карандашом место на карте. — И что нам с ними делать? Их коттеджи располагаются почти в зоне наших действий…

Генерал посмотрел на карту и задумался — заманчиво, конечно, захватить русского офицера, но…

— Ничего не делать, мы с русскими не воюем, — он перевел взгляд на офицеров «Шфифона», — пройдете мимо без остановки. Русские, насколько я знаю, не вооружены. А вы — египетское подразделение со всем необходимым антуражем… Да и задача, повторяю, поставлена другая: уничтожить радары, НП, а также боевую технику противника в ближайших к побережью опорных пунктах вплоть до Заафараны. И в самой Заафаране, точнее, — в районе побережья. Населенный пункт нас не интересует. Десантные корабли будут идти в том же направлении, авиация плотно прикроет вас с воздуха. По радиосвязи общение только на арабском языке…Кстати, Иаков, — генерал повернул голову и отыскал глазами командира «Сайерет Маткаль», стоявшего посередине группы офицеров Генштаба, — поработайте с парнями, дайте им несколько вводных. Вы человек опытный. Зе а коль — это все. Как у вас здесь жарко, — Мордехай Цур присел на походный раскладной стул. — Майор Леви, скажите, чтобы принесли воды.

Хагай Леви вышел из штабной палатки и сделал жест рукой солдату, стоявшему поблизости. Солдат подбежал и отдал честь.

— Воды генералу и офицерам, маэр! — приказал Леви и, чуть помедлив, добавил, — спроси у них, может, кто-нибудь желает чай или кофе. Маэр!

В распахнутом выходе палатки появился Иаков Брог и подошел к майору Леви.

— Как настроение, майор? — спросил он и, не дожидаясь ответа, дружески похлопал Хагая Леви по плечу. — Знаю, что боевое. Давай-ка еще чуть помозгуем.

— Подполковник, — начал Леви, но Брог тут же его прервал.

— Давай, проще, без официоза, Хагай. Мы с тобой почти одногодки, а главное — одной крови: спецназовцы.

— Кен, Иаков. Ладно.

И оба офицера направились к танкам и бронетранспортерам, стоявшим в одну линию под маскировочными сетями.

— Хорошая машина, — сказал Брог, положил руку на броню крайнего танка. — Ух, как раскалилась! Он отдернул руку. — Тяжко вам придется в этих железных коробках…

— Не привыкать, — ответил Леви. — Жаль, времени не хватило заменить орудие на 105-й калибр и двигатель. Обошлись только рацией. У русских радиостанции дрянные…

— Вот, что я думаю, — сказал Брог, доставая из кармана дешевые «Аскот».

— Погоди, Иаков, у меня есть кое-что получше, — Леви вытащил белую пачку сигарет с силуэтом египетской царицы. — Трофейные. «Клеопатра».

— Уалля! Вас даже сигаретами египетскими снабдили?! Действительно, подготовились в лучшем виде! — Иаков Брог взял пачку, повертел в руках, достал из нее сигарету. Оба закурили.

— Так вот, — продолжил Брог, сделав пару затяжек и посмотрев на голубоватый дымок. — Неплохой табачок. Главная твоя задача, конечно, сделать арабов незрячими. Я имею в виду уничтожение наблюдательных постов и радаров. Они же своими П-12 видят Синай на глубину 200–250 километров. Все воздушные цели. Про высоту я уже не говорю. Есть у меня одна идея. А что если утащить одну станцию, как ты думаешь? Эти РЛС, кстати, совсем новые, их недавно установили вместо разбитых Хель Авиром.

— Ло, Иаков, это невозможно, — возразил Леви. — Во-первых, такая задача нам не ставилась. Во-вторых, мы не готовы демонтировать РЛС, не говоря уже о том, что просто не сможем ее загрузить на корабли. Радар это не «мерседес» сирийского генерала, который ты, помнится, умудрился приволочь к нашим. Однозначно нет. Да и времени будет в обрез…

— Пожалуй, ты прав. — Брог докурил сигарету, бросил окурок и наступил на него рифленой подошвой высокого спецназовского ботинка. — Жаль. Согласись, хороша идея. Ладно, оставим на будущее. — Он приподнял маскировочную сеть. — Чертова жарища! Пошли в палатку, Хагай, поработаем на карте с вводными.

Хагай и Брог, увязая в песке, направились к штабной палатке. Командир «Сайерет Маткаль» посмотрел на ряды колючей проволоки по периметру лагеря, часовых с короткими «Узи» на груди, генштабовские джипы, закрытые маскировочными сетками.

— Слушай, майор, — сказал он, когда оба подошли к палатке. — Может, все-таки полковника русского приволочешь? А лучше парочку? Вот был бы шум!

— Ты действительно авантюрист, Иаков, — Хагай Леви остановился у входа в палатку. — Ло яхоль. — Что я даже с одним буду делать? Они же в Роде живут. Это сорвет боевую задачу. Ведь нам от Роды пилить на юг почти 90 километров. И не просто в виде прогулки. К тому же десантные отделения в БТРах забиты бойцами…

На картах работали до позднего вечера. Хитроумные вводные подполковника Брога офицеры «Шфифона» решали все вместе. Кажется, предусмотрели все возможные варианты ответных действий египтян. Включая даже противодействие египетской авиации, что в принципе было невозможно из-за полного господства в воздухе Хель Авира.

— Майор Леви, постройте батальон, — приказал генерал Цур. Через несколько минут личный состав «Шфифона» стоял в строю перед танками и БТРами. Солнце палило нещадно, лица спецназовцев покрылись мелкими капельками пота.

— Анашим! Парни! Вы идете на задание во имя Эрец Исраэль … — генерал был предельно краток, — мы давно воюем с арабами, но сейчас ваша боевая задача имеет особую важность. Задача трудная. Только поэтому я напомнил вам про нашу родину, Эрец Исраэль. Очень надеюсь на вас, бойцов доблестного «Шфифона». Беацлаха!

После скромного ужина офицеры Генштаба сели в джипы.

— Хагай, подойди-ка на секунду, — сказал генерал Цур, устраиваясь на переднем сиденье своего джипа.

Хагай Леви подошел к генералу. Цур вытер пот махровым носовым платком, понизил голос почти до шепота и сказал: — Ориентировочно операция «Равив» планируется на 9 сентября. Знаешь только ты. С авиацией все будет согласовано. Если будут изменения, я сообщу лично или через подполковника Брога. Удачи тебе, майор. Беацлаха!

Генерал повернул голову назад, бросил взгляд на молча сидевших сзади офицеров, потом на водителя: «Поехали!» Тот включил движок джипа, воткнул передачу, и машина тронулась с места. За джипом генерала вырулили другие машины. Хагай Леви проводил их взглядом и направился в палатку. Вместе с ним потянулись офицеры «Шфифона»…

* * *

Никаких изменений не последовало, и южнее Порт-Тауфика вечером 8 сентября «Шфифон» на шести танках и трех бронетранспортерах загрузился в трюмы десантных кораблей. Разминированный морскими коммандос участок высадки находился на побережье между Суэцем и Адабией, маленьким египетским портом, давно разбитым авиацией Израиля. Туда и взяли курс десантные корабли.

Личный состав «Шфифона» разместился на палубах. Жара, несмотря на наступившую ночь, не ослабевала. Прохлады не ощущалось даже от воды залива. Где-то вдалеке работала египетская артиллерия, темное небо с едва мерцающими звездами изредка прочерчивали трассы очередей из крупнокалиберных пулеметов. Кому-то из египтян явно не спалось…

* * *

…«Миражи» еще продолжали наносить бомбовые удары по позициям арабов в тактической глубине обороны, когда танки и БТРы израильского спецназа выехали на дорогу, ведущую вдоль побережья на юг. Майор Леви сориентировался по карте: вышли точно в обозначенный район. Выстроив походную колонну, спецназ по команде майора двинулся по дороге на юг. Хагай Леви, высунувшись из люка, ехал в головном командирском Т-54. За ним, соблюдая походную дистанцию, шли остальные танки. Громко урчали мощные двигатели, в лучах восходящего солнца по обеим сторонам дороги проявились островки чахлого кустарника, верблюжьей колючки, отдельные пальмы…

Через пару километров Леви опустился на свое место, отдышался (хотя, можно ли вообще отдышаться в танке?!) и сверился с картой: приближались к поселку Рода. И действительно впереди, с правой стороны дороги он увидел что-то вроде небольшого оазиса. В зарослях кустарника выделялись широкие листья бананов, гроздья фиников на невысоких пальмах. За ними несколько одноэтажных коттеджей. От шоссе к ним вела грунтовая дорога. На развилке стоял человек и смотрел на залив. Больше никого не было видно. Хагай Леви мгновенно принял решение остановиться и по ТПУ отдал команду механику-водителю. Танк остановился у развилки.

Майор Леви выбрался из танка, стащил с головы танковый шлем и направился к человеку. Тот смотрел на танки и БТРы, поочередно останавливающиеся и глушившие двигатели. Потом перевел взгляд на подходящего к нему танкиста.

— Ас-салям алейкум, брат, — произнес Леви по-арабски и протянул человеку руку. — Майор Мухаммад Саид, командир разведгруппы.

Молодой египтянин в штанах цвета хаки и белой футболке ответил на приветствие и пожал руку офицера-танкиста. — Искяндер, русский переводчик.

— Ты русский?! — удивился Леви и уставился на юношу голубыми глазами. — Не может быть!

— Почему не может быть? Очень даже может. Кстати, майор, что там бомбят? — Юноша показал рукой в сторону далекого зарева.

— Не знаю, Искяндер. А это Рода? — Леви повернул голову в направлении коттеджей.

— Да, Рода.

— Значит, мы идем правильно. Нам дальше. — Леви посмотрел на дорогу и на свою колонну. Из башенных люков, высунувшись по пояс, торчали фигуры танкистов, некоторые курили.

— Майор, ты родом из Александрии?

— Да. Ана искяндарани. А что, заметно?

— Немного. Слова отдельные произносишь не так, как говорят в Каире.

— Ладно, русский. До свидания. Может, когда свидимся. — Леви пожал руку юноше и побежал к головному танку… По дороге и потом, когда колонна тронулась, Хагай Леви мучила одна мысль: «Надо было захватить с собой этого русского переводчика. Но, с другой стороны, какой с него толк? Переводчик. Беайа …»

* * *

Проезжая мимо Эль Хафира, Леви увидел зарево за холмами. Там продолжала работать израильская авиация. Гул самолетов и взрывы заглушались рокотом танкового двигателя. Майор вновь опустился на свое сиденье в башне танка. Внутри было жарко и душно. Он вздохнул, приник к триплексу и всмотрелся в ленту шоссе. Там что-то появилось.

— Наводчик, наблюдаю цель, — сказал Леви по ТПУ. — Видишь, вышла из-за поворота? Пока не разберу, что это.

— Командир, цель вижу, — отозвался наводчик. — Похоже на грузовик. Дистанция 1500.

— Подпустим поближе, — сказал Леви, — для надежного поражения. — Через несколько минут оптика командирского прицела приблизила грузовой автомобиль, едущий навстречу с приличной скоростью. Леви уперся в налобник прицела, навел перекрестие на грузовик и нажал кнопку целеуказания. Орудие быстро довернулось в сторону визирования командирского прибора.

— Осколочно-фугасным, — скомандовал Леви. — Автомашина, 600, с ходу. Эш! Огонь!

Глухо рявкнула пушка и покатилась выброшенная гильза. Запахло сгоревшим порохом. На месте грузовика возникла вспышка взрыва, и появилось облако из дыма и песка, из которого в разные стороны летели куски железа и ошметки деревянных бортов.

— Давай правее, — сказал майор механику-водителю. — Гляну, что мы долбанули. — Он высунулся из башни и посмотрел на то, что недавно было грузовиком. Машину прямым попаданием русского 100-миллиметрового снаряда разнесло в клочья. Окутанные черным дымом горели покрышки, язычки пламени лизали отброшенный в сторону двигатель… Сколько там было людей, майор так и не разобрал: дымящиеся куски тел, обрывки обмундирования, автомат Калашникова без приклада… На скорости проехали мимо. До первого из двух основных объектов спецназа «Шфифон» — станции РЛС в районе Рас Абу-Дараг оставалось порядка 30 километров.

Майор Леви посмотрел в бинокль налево, на залив. Горизонт был чист. Наконец, намного левее он увидел десантные корабли, шедшие гуськом.

— Прилично отстают морячки, — подумал он, — ничего, догонят, пока мы будем колошматить арабов…

Минут пятнадцать ехали молча. Унылый и однообразный пейзаж навевал сон. Судя по карте, колонна приближалась к Сохне.

— Командир, — раздался в шлемофоне голос наводчика. — Впереди, похоже, сторожевой пост. Вижу палатку, шлагбаум, группу людей.

— Понял, сержант. Еванти, — отозвался майор Леви и прижался к триплексу. — Точно, пост.

Он нажал клавиш тангенты рации и произнес на арабском кодовую фразу: «Ана сыфр выхид. Интибах! Тарик гейр муставий!»

— Механик-водитель!

— Я, командир, — ответил по ТПУ водитель танка.

— Будем останавливаться.

— Вас понял. Еванти.

Разумеется, останавливаться у сторожевого поста, как и раньше в поселке Рода, никакой необходимости у командира «Шфифона» не было. Но майору вдруг захотелось еще раз испытать себя в непосредственном контакте с врагом. Так сказать, потешить самолюбие крутого спецназовца, добавить в кровь порцию адреналина…

Танк майора Леви остановился у шлагбаума, где стоял египетский солдат с «Порт-Саидом» на груди и поднятой вверх правой рукой. Рядом с ним с таким же «Порт-Саидом» стоял его явно заспанный напарник. У небольшой грязной палатки на земле возились еще два солдата, похоже, готовили чай.

Леви выбрался из башенного люка и спрыгнул на землю. Поправив уже расстегнутую кобуру с «Береттой», он пошел к часовому. Водитель заглушил двигатель танка. Леви повернул голову назад: колонна останавливалась. Из люков начали высовываться командиры танков, один из них, лейтенант Цвика Вайс, уже бежал к майору Леви. Из бронетранспортеров посыпались бойцы с автоматами Калашникова…

— В чем дело, вахш? — спросил на египетском диалекте Леви у часового, отдавшего ему честь.

— Проверка документов, господин майор.

— С каких это пор? Что случилось? — возмущенно спросил Леви и разглядел на рукаве часового сержантские нашивки. — Отвечать, сержант! Кус уммак!

Два египтянина у палатки поднялись с земли и во все глаза смотрели то на колону, то на Леви с Вайсом. Один прихлебывал чай из маленького стаканчика. Оба никакого беспокойства не испытывали.

— Мой господин, здесь всегда проверка документов, — ответил сержант, вытянувшись.

— Я — майор Мухаммад Саид, командир разведгруппы 10-й механизированной дивизии. — Повысив голос, сказал Хагай Леви и расстегнул пуговицу нагрудного кармана, якобы собираясь достать удостоверение личности, притом, что никаких арабских документов у него не было. — Следую в Заафарану с задачей особой важности.

Египетский сержант молча ждал, когда Леви достанет документы, но майор вытащил из кармана пачку «Клеопатры» и протянул ее часовому.

— Даххин! Закуривай, вахш.

— Спасибо, мой господин. — Сержант достал из пачки сигарету и сунул руку в карман за спичками.

Леви тоже вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой. Оба закурили. Майор бросил взгляд на свою колонну. Там, возле машин, некоторые бойцы курили, посматривая в его сторону. Цвика Вайс молча стоял на полшага сзади командира «Шфифона», подстраховывая его.

— Так ты что, будешь проверять документы у всех моих людей? — спросил Леви и рукой с сигаретой показал на танковую колонну, потом повернулся к Цвике и улыбнулся, — вот у лейтенанта еще проверь…

— Нет, господин майор, — ответил сержант и замялся, — но…

Договорить часовой не успел. Раздался мощный гул самолетов, в небе на малой высоте со стороны Суэцкого залива шла пара «Скайхоков».

«Гара!» — В один голос закричали египтяне и бросились к щели возле палатки. Чуть помедлив, туда же помчались сержант-часовой и его враз проснувшийся напарник.

— По машинам! — во весь голос скомандовал майор Леви и побежал к своему танку. За ним, поглядывая на небо, бежал Вайс.

Танк Хагая Леви снес шлагбаум и, набирая скорость, двинулся по дороге на юг в направлении на Рас Абу-Дараг, где уже работала израильская авиация. Майор посмотрел назад. Танки и бронетранспортеры, изрыгая дизелями синеватый дым, шли за ним…

* * *

Сохну проехали без остановки. Хагай Леви подивился густой растительностью этого местечка, расположенного между широкой лентой песчаного побережья и черными уступами гор. Мелькнули крыши невысоких построек, примостившихся под пальмами и акациями. Взошедшее солнце начало здорово припекать, воздух становился горячим и неприятно обжигал лицо, броня танка быстро нагревалась…

Через несколько километров справа от дороги на холме Леви увидел наблюдательный пост противника, обложенный мешками с песком. Египтяне даже не удосужились его замаскировать. Сверкнула отраженная солнцем оптика. Танк командира «Шфифона» проскочил мимо. Пусть парни поработают, — подумал майор, — внесут свою лепту в общее дело… И приказал по рации уничтожить НП противника. Остановив танк, Хагай Леви в бинокль посмотрел, как танковое орудие Вайса вело огонь по наблюдательному посту. Картинка была та еще, почти как на учениях: вспышка взрыва, взметнувшийся песок и повисшее в неподвижном воздухе облако дыма. Леви удовлетворенно хмыкнул.

На подходе к Рас Абу-Дараг, где, по данным разведки, располагались порядочные силы противника, Леви действовал строго по боевому уставу. Когда авиация, наконец, закончила свою работу, танки «Шфифона» заняли предбоевой порядок, затем рассредоточились и открыли огонь из орудий по дымящимся развалинам военного лагеря египтян. Две пулеметные точки быстро подавили. Так же быстро пулеметным огнем расправились с расчетом безоткатного орудия Б-10. Смельчаки успели произвести лишь один выстрел, да и то промазали.

Спешившиеся десантники при поддержке БТРовских пулеметов атаковали позиции. Впрочем, добивать там оставалось совсем немного: отдельные очаги беспорядочного сопротивления обезумевших после нескольких мощных авианалетов египтян. Пленных не брали…

— Наводчик, какого черта? — заорал майор Леви.

— Командир, ло еванти. Не понял.

— У них радар еще работает! Антенну видишь? Смоля — левее… Наводи!

— Еванти.

Через какую-то минуту антенный комплекс египетской РЛС был разрушен тремя танковыми снарядами…

— Пленных не брать! — заорал Леви, соскочив с танка и на бегу выхватывая из кобуры свою «Беретту», видя, что бойцы спецназа о чем-то говорят с поднявшими руки арабами, недоумевающими, почему их атаковали свои же египетские братья… — Впрочем, в шуме боя его никто не слышал. — Не брать пленных! — громко кричал Леви. Он споткнулся и упал лицом в песок.

Поднявшись, Леви подбежал к одному из арабов с поднятыми руками, и разрядил в него половину обоймы. Араб упал и задергал ногами в агонии. Рваные ботинки египетского солдата рыли борозды в политом кровью песке… Командира, наконец, увидели и услышали.

— По машинам! — скомандовал Хагай Леви, глянув на часы. Он смотрел, как спецназовцы короткими очередями из автоматов Калашникова в упор пристреливали падавших на колени египтян и бежали к своим БТРам. — Кончай их, черт возьми! Эш! Огонь! — Леви разразился длинным арабским ругательством и весь потный от напряжения и жары побежал к своему танку. Он вскарабкался на башню, быстро обозрел поле боя и опустился на командирское сиденье. — Ссса яшар! — Приказал Леви механику-водителю и вытер рукой мокрое лицо.

… Заафарана встретила танковую колонну «Шфифона» огромными клубами черного дыма. Казалось, что горело все, даже красноватая каменистая земля у подножия холмов и песчаная полоса с островками чахлой растительности, примыкавшая к воде залива. На фоне черных дымов Суэцкий залив под яркими лучами солнца казался особенно голубым, сливаясь на горизонте с безоблачным небом.

— Похоже, наши асы применили напалм, — без удовольствия подумал майор Леви, категорически не признававший использование подобных варварских средств поражения. — Хара! — Он плюнул и достал карту. — Где же радар? — Отыскав позицию радиолокационной станции, он попытался сориентироваться на местности. Дымы мешали. Наконец, определив направление, Леви по рации дал команду двигаться за ним.

От шоссе к закрытой дымом позиции П-12 вела грунтовая дорога, заворачивавшая вправо. На дороге дымились два колесных бронетранспортера, один был перевернут, покрышки чадили, сквозь черноту дыма прорывались язычки пламени… Живых людей видно не было; около БТРов в немыслимых позах валялись сгоревшие до черноты трупы. Прямым попаданием 500-фунтовой авиабомбы разнесло позицию зенитной установки, на ее месте образовалась огромная воронка, а 23-миллиметровую зенитку отбросило взрывной волной метров на десять… Нескольких египтян страшная смерть настигла около блиндажей. Там земля тоже продолжала дымиться. Запах был отвратительным. Хагая Леви передернуло от омерзения: он впервые близко увидел и ощутил последствия применения напалма.

Авиация потрудилась на славу. Все наземные постройки были полностью разрушены. Кое-где угадывались остатки капониров с техникой: грузовиками, бронетранспортерами и танками Т-34. Блиндажи, возвышавшиеся своими насыпями, изъязвленными попаданиями НУРСов, дымились догоравшим напалмом. Трупов, однако, было немного. Видимо, во время налетов большинство египтян этих передовых позиций 18-й бригады забились в блиндажи, где и погибли, сгорев от напалма.

…По извилистой дороге, ведущей к позиции египетской РЛС, три танка «Шфифона» наконец вышли на дистанцию стрельбы прямой наводкой. Антенну П-12 было отлично видно. Она не вращалась. Судя по покореженному виду антенного комплекса, и там египтянам досталось от израильских штурмовиков по первое число. Выпустив для надежности по снаряду, танки развернулись, и пошли обратно в сторону залива. Там их уже ждали десантные корабли. В небе барражировала авиация, прикрывая отход «Шфифона». Казалось, что операция «Равив» близилась к завершению.

Два разрыва танковых снарядов и возникшие из-за барханов танки и бронетранспортеры египтян дали понять, что бой не закончился. Заафарана огрызнулась подходящими резервами.

— Эш! — Огонь! — задыхался от крика в ТПУ Хагай Леви. — Эш! Кус уммак! Эш! Эш!!! — Лихорадочно отдавая команды своим танкистам, он никак не мог уразуметь, почему противник появился там, откуда он не мог появиться в принципе. Там же, по разведданным никого не должно быть! Может, 25-я отдельная танковая бригада? — Подумал Леви. — Но она же черт знает, как далеко отсюда стояла… Неужели? — Он воткнул мокрое от пота лицо в триплекс, поймал в прицел ближайший БТР, нажал кнопку целеуказания, хрипло скомандовал по ТПУ «огонь», увидел промах, и выругался. Танк Леви подбросило от взрыва снаряда, триплекс замутило дымом. Когда дым развеялся, Хагай Леви вызвал авиацию.

…Бой в Заафаране продолжался долго. Но египтяне так и не смогли остановить посадку израильского танкового десанта на корабли «Эцион Габер», самолеты Хель Авир своими ракетами отсекли подразделения 25-й египетской отдельной танковой бригады, передовые танки которой прорвались на дистанцию прямого выстрела. Когда танки египтян вышли на берег Суэцкого залива и открыли огонь по израильским судам, было уже слишком поздно — над зелено-синей водой, очень далеко, были видны лишь дымы уходящих кораблей. Танковые снаряды лишь глушили рыбу…

* * *

В ту ночь Полещуку не спалось. Было душно, донимали назойливые комары, где-то далеко громыхали взрывы. Ранним утром, промучавшись бессонницей ночь, Полещук встал с кровати. Бомбят и бомбят, — подумал он, — надо проветриться и посмотреть, где… Полещук вышел из коттеджа и осмотрелся: ничего не было видно, мешали деревья и кусты. Подумав, что виднее будет со стороны залива, он, покуривая сигарету, неторопливо направился к развилке дороги. Но и оттуда, кроме далекого зарева над горами, Полещук ничего не увидел. Километров десять-пятнадцать от нас, — прикинул он, — чего-то слишком долго они колошматят… Море в лучах восходящего солнца было фантастически красивым. У Полещука мелькнула мысль искупаться, но для этого надо было далеко идти, потому что здесь, около Роды, в воде были установлены противодесантные мины.

Внезапно он услышал гул моторов на дороге со стороны Адабийи. Гул становился все мощнее и мощнее. Явно танки идут, — определил Полещук, — и много… Вскоре на дороге действительно показалась колонна танков и бронетранспортеров. У развилки колонна остановилась. Наши, Т-54, — узнал Полещук бронемашины с намалеванными белой краской на башнях арабскими номерами, — едут куда-то ни свет, ни заря… Из башенного люка головного танка вылез танкист в черном комбинезоне, спрыгнул на землю, снял танковый шлем и направился к Полещуку. Шнур с вилкой ТПУ едва не касался земли.

Высокий голубоглазый офицер с фигурой спортсмена (даже просторный комбинезон не мог скрыть его мощную мускулатуру) в звании майора поздоровался, назвал свое имя — Мухаммад Саид, и завел разговор ни о чем. По его говору Полещук определил уроженца Александрии. Спасибо Сафвату, — с благодарностью подумал он, — однажды комбат передразнивал своеобразный говор александрийцев… Очень быстро танкист распрощался и побежал к своему танку. А у Полещука после общения с александрийцем остался какой-то необъяснимый осадок. Какие-то глаза у этого майора недобрые, — вспоминал он, — и разглядывал меня так, как будто впервые в жизни русского увидел. Нехорошие глаза, злые, хоть и редкого для арабов серо-голубого цвета… Александрийский говор ярко выраженный. Так обычно не говорят, особенно офицеры. Стараются говорить более правильно. А вообще, все может быть.

…Когда утром Хоменко и Полещук, как обычно, приехали в батальон, подполковника Сафвата не было. Срочно вызвали к командиру бригады, — сказал начальник штаба майор Лютфи, — что-то случилось… А через час по всему батальону пронесся слух о беспрецедентном рейде израильтян вдоль побережья залива и больших потерях среди египетских войск.

— Танковая колонна евреев прошла от Адабийи до Заафараны, — пояснил вернувшийся из штаба бригады Сафват. — Танки и БТРы, вроде, египетские. Большие потери в 18-й пехотной бригаде, разбит радар в Заафаране…

— Как они оказались на нашей территории? — спросил Хоменко. — Не с неба же свалились! Целая танковая колонна!

— Не знаю, мистер Василий, — сказал Сафват. — Шесть танков и три бронетранспортера евреи не могли перебросить по воздуху. Это точно.

— Значит, остается море, — предположил Хоменко. — Дай-ка, на карту поглядим.

Сафват развернул карту, и оба офицера начали рассматривать участок побережья, по которому прошла танковая колонна израильтян. Полещук тоже посмотрел на топографическую карту, и до него дошло.

— Сафват, я их видел!

— Где?!

— Вот здесь, в Роде, — Полещук показал на карте. — Колонна остановилась на несколько минут. Точно, шесть танков Т-54…

И Полещук рассказал о короткой беседе с майором-танкистом, александрийцем с голубыми глазами.

— Искяндер, тебе неслыханно повезло, — констатировал Сафват и перевел взгляд на Хоменко. — Да и всем вам, русским, живущим в Роде. Вас элементарно могли убить на рассвете.

…Ни советский военный переводчик лейтенант Александр Полещук, ни майор израильского спецназа «Шфифон» Хагай Леви, конечно же, не могли даже предположить, что они встретятся еще раз. И будущая встреча окажется для обоих не последней…

 

Глава шестая

В ответ на непрекращающиеся агрессивные вылазки с израильской стороны египетская авиация трижды за сегодняшний день совершала налеты на позиции израильских войск на восточном берегу Суэцкого канала. В заявлении представителя вооруженных сил ОАР, переданном агентством МЕН, говорится, что первый налет египетская авиация совершила на израильские ракетные позиции и радарные установки, а также на позиции израильских войск в центральной и северной части Суэцкого канала.

(Каир, 11сентября, ТАСС)

Во время второго налета были подвергнуты бомбардировке позиции израильских войск в районе Рас Месалла на восточном берегу Суэцкого залива. Именно здесь находится военно-морская база, с которой была совершена 9 сентября вылазка против египетских прибрежных постов в районе Суэцкого залива.

Третий налет авиация ОАР совершила на позиции израильских войск, артиллерийские позиции, склады с боеприпасами и колонну израильских машин в северном секторе канала.

В заявлении представителя говорится также, что в 10 часов 15 минут по местному времени израильские самолеты пытались совершить налет на египетские прибрежные посты в районе Заафарана и Рас Шукейра, но были отогнаны огнем зенитной артиллерии.

— Что скажешь, дипломат? — генерал-полковник Катушкин потер залысины и жестом указал на стул. — Садись. Вот сюда, поближе.

Военный атташе Сергей Иванов сел на стул и, прежде чем ответить, бросил взгляд на карту Египта. — Да, что тут говорить, Иван Сергеевич, операцию евреи провели блестяще. — Он достал из кармана пачку «Мальборо». — Разрешите курить, товарищ генерал?

— Кури, кури, полковник, — Катушкин пододвинул Иванову пепельницу. — Дай-ка и мне одну испортить, — он вытащил из пачки сигарету и прикурил от зажигалки. — Тут не только курить начнешь, но и пить не просыхая… Мудаки! Вояки хреновы! Полторы сотни только убитыми потеряли… Две новенькие РЛС, кучу техники… — генерал-полковник пыхнул дымом и вмял недокуренную сигарету в пепельницу.

— Это еще не все, — сказал Иванов. — Вы, надеюсь, в курсе, что арабы скрывают свои реальные потери?

— Догадываюсь.

— 11 сентября египетская сторона потеряла, как минимум, десяток машин, включая семь МиГ-21.

— Как десять? — Катушкин удивленно посмотрел на военного атташе. — Мне доложили: пять.

— Вот я и говорю, что врут.

— Теперь мне понятно, почему Насер сместил начальника Генштаба генерала Исмаила и командующего ВМС. Как его, этого адмирала?

— Зикри?

— Точно, Зикри. Вальяжный такой, из богатеев… А, все они одним миром мазаны… — Генерал Катушкин приблизил свое лицо к Иванову и, понизив голос, спросил: — Ты можешь мне откровенно сказать, Сергей Викторович, почему зеванула разведка? И, ради Бога, не вешай мне лапшу на одно место, я же знаю, что вы в контакте с ихней разведкой… — генерал почесал затылок, — как ее называют по-местному?

— Кого вы имеете в виду, Иван Сергеевич? Мухабарат?

— Именно. Не выговоришь, нах…й. Ну и язык! Тарабарщина!

— Какие контакты, товарищ генерал? Громко сказано, это даже не Варшавский Договор. Африка, Египет… — Военный атташе пристально посмотрел в глаза генерала. Тот, нахмурив брови, ждал ответа. — Всего не могу, товарищ генерал. Даже вам. Служба такая, извините… — Иванов, не подчинявшийся главному военному советнику, подумал, что он не только не должен вести с ним беседы на подобные темы, но и вообще встречаться в кабинете. Он знал, что нарушает инструкцию, и сознательно пошел на контакт с генералом, посчитав эту встречу исключением из правил.

— Не дипломатничай, твою мать! — Катушкин заерзал на стуле от нетерпения и вдруг спросил: — Выпить хочешь? — Иванов отрицательно качнул головой.

— Не время, Иван Сергеевич. Да и жарко.

— Ладно, понимаю. На то ты и дипломат. Не можешь пить водку, доложи что можно по своей конторе. Я все-таки не какой-то хмырь с горы в лохматой шапке, а сам знаешь кто. — Генерал замолчал. Вид у главного военного советника был раздосадованный. Какое-то время молчал и Иванов.

— Видите ли, Иван Сергеевич, дело в том, что операция эта готовилась в режиме строжайшей секретности даже у них, евреев. По нашей информации, ее готовил израильский Генштаб, а выполняло подразделение коммандос, переодетое в египетскую форму. Танки и бронетранспортеры трофейные, то есть наши, а евреи говорили на арабском языке…

— Это я знаю, доложили. Давай по существу, — раздраженно сказал Катушкин.

— А по существу, Иван Сергеевич, оперативная информация о том, что Генштаб что-то готовит, у нас имелась. И мы информировали об этом сотрудников мухабарат. Более того, несмотря на то, что место и время операции были неизвестны, наши аналитики предположили, что объектами могут быть радарные установки… — Иванов замолчал.

— Чего молчишь, дипломат? Аналитики, аналитики… Договаривай!

— К сожалению, товарищ генерал, мы не смогли раскусить весь план операции, информации оказалось крайне мало. Никто не предполагал, что вместо обычного воздушного десанта будет задействовано бронетанковое подразделение, высаженное с моря. Вот евреи и чесанули на 90 километров при поддержке авиации. — Иванов опять замолчал, как бы раздумывая, что можно еще сказать главному военному советнику. — А вообще, Иван Сергеевич, это не наша прерогатива.

— А чья?

— Местной стороны.

— Ну, ты же видишь, что эти мудаки ничего не могут. Разведка ху…вая, ПВО и ВВС в полной жопе! Надо помогать!

— Как, товарищ генерал? — лицо Иванова искривилось то ли от матерщины генерала, то ли от его абсолютно дурацкой просьбы помогать египтянам. Ему, резиденту ГРУ. — Неужели Катушкин не понимает, что советской военной разведке в Египте ставятся совсем другие задачи, — подумал Иванов и сказал:

— У нас нет агентуры в израильском Генштабе. Это же евреи! — Военный атташе привстал со стула.

— Как, как… Думай!

— Полагаю, не мне надо думать в первую очередь, Иван Сергеевич.

— Если ты имеешь в виду Москву, то там уже думают. Более того, планируют… — Генерал Катушкин встал из-за стола и подошел к карте, посмотрел на нее. — Впрочем, чего тебе говорить, сам знаешь больше меня…

— Да, знаю. И еще знаю, Иван Сергеевич, что скоро в Израиль поступят новейшие американские самолеты: Ф-4 «Фантом». У евреев уже сейчас полное господство в воздухе, а будет абсолютным. Без новых самолетов и зенитно-ракетных комплексов египтяне обречены на поражение.

— О поставках техники не нам с тобой решать. А свои соображения я уже доложил Москве.

* * *

Резидент ГРУ Сергей Иванов многого не сказал главному военному советнику. Да и не мог сказать. Он не сказал, что Центр информировал его о продолжавшихся контактах Мирвана Хасана с сотрудниками лондонского бюро израильской разведки Моссад; о том, что этот молодой египтянин действительно является родственником президента Насера по линии жены; о том, что получено добро на подготовку оперативной игры с этим высокопоставленным «зятем». Резидент не имел права говорить генерал-полковнику Катушкину о проблемах, связанных с выходом на людей в высшем военном руководстве страны, без которых советская разведка в Египте, по сути, почти слепа и не знает всех планов египтян в отношении перспектив военно-технического сотрудничества с Советским Союзом и другими государствами. Он вообще не должен был говорить с генералом, общение между ними допускалось только на дипломатических приемах. И то ни о чем — ведь глаза и уши имеют даже стены посольства.

Что же касается недавнего дерзкого рейда израильских коммандос, то резидентура действительно ничего не знала, как, впрочем, не владел этой информацией и всемогущий Центр. Насчет аналитиков, радаров и прочего, Иванов в беседе с Катушкиным попросту слукавил: никакой оперативной информации египетской военной разведке сотрудники резидентуры не сообщали. Да и контакты с мухабарат были, можно сказать, символическими. И вряд ли будут другими.

…Наконец всем советникам и переводчикам 9-й бригады разрешили выехать на отдых. Комбат Сафват получил отпуск несколько дней назад и уже был в Каире. Ближе к вечеру в четверг Полещук, как договаривались, позвонил Сафвату домой. Подполковник ответил на арабском языке, вызвав небольшое замешательство Александра. Однако он быстро сообразил, что Сафват решил соблюдать конспирацию, на случай прослушки телефона спецслужбами. А это могло означать только одно: внеслужебные контакты египетских офицеров с русскими не поощряются.

Сафват сказал Полещуку, когда он подъедет к Насер-сити-3 и в каком месте его ждать. Это место было недалеко от многоэтажки хабиров, на дороге, ведущей в Гелиополис.

Через четверть часа подъехал чистенький белый «Мерседес», из него выглянул Сафват и махнул Полещуку рукой. Полещук забрался на переднее сиденья и «Мерседес», быстро набрав скорость, оказался в потоке автомобилей. Сафват лишь поздоровался с Полещуком, спросил, как дела, и замолчал. Куда он едет, Полещук не спрашивал.

Проехали Гелиополис. За окнами «Мерседеса» потянулись кварталы старого города: улицы, запруженные сигналящим на разные голоса транспортом, мрачноватые переулки, дома в викторианском стиле, мечети и сверкающие ярко освещенными витринами магазины. Не доезжая площади Рамзеса, Сафват резко повернул направо.

— Шубра, — коротко пояснил он и добавил: — христианский район…

Полещук повернул голову налево и посмотрел на Сафвата в ожидании продолжения, но тот молчал. Невольно Полещук залюбовался чеканным профилем лица Сафвата, напомнившим ему древнеегипетские фрески и фараоновские папирусы. — Вот, они какие копты — потомки древних египтян… Широкий лоб, правильный нос, чуть расширенные ноздри, красиво очертанные полные губы. И черные бархатные глаза, — подумал он. — Но все-таки чем-то неуловимым копты отличаются от арабов-мусульман. Или это мне кажется?

Припарковав «Мерседес» у неприметного здания, плотно зажатого такими же домами, Сафват заглушил двигатель.

— Пошли, Искяндер! — сказал он, выбираясь из машины.

— Куда, Сафват?

— Иди за мной.

Захлопнув дверцу «Мерседеса» Полещук пошел за Сафватом. «Кафе-бар» — прочитал он на небольшой вывеске, но названия, написанного витиеватой вязью, разобрать не успел. Поднялись на второй этаж и очутились в баре. Полумрак, четыре столика со стульями, стойка бара, за которой шеренги разнокалиберных бутылок с напитками, негромкая арабская музыка и ни одного посетителя… За стойкой высился дородный египтянин, лет под пятьдесят, в рубахе навыпуск с коротким рукавом. Увидев Сафвата, египтянин заулыбался и, раскинув руки, пошел навстречу.

— Давно, давно не заходил ко мне, дорогой брат Сафват, — сказал он. — Добро пожаловать в мой бар! — Сафват и бармен обнялись и дважды прикоснулись губами к щекам друг друга.

— Мой друг Искяндер, — представил Сафват Полещука, не сказав ни слова о его неегипетской национальности. Полещук пожал бармену руку.

— Махмуд, — назвал бармен свое имя и спросил: — Что будут пить господа?

— Есть русская водка? — спросил Сафват и обвел глазами шеренгу бутылок за стойкой бара.

— Нет. Русской водки, к сожалению, нет. Будет завтра или послезавтра, — огорченно ответил Махмуд. — Но имеется английская — «Борзой» водка. Тоже неплохая.

— «Бейда ин-нахарда ахсан мин фарха букра», — сказал Сафват бармену. — Неси нам бутылку английской собаки. Отопьем, сколько сможем.

Сафват и Полещук устроились за столиком. Сафват, прислушался к музыке и сказал Полещуку: — Умм Кульсум поет, лучшая певица Египта.

— Вот эта? — Полещук показал рукой на стену, где висела журнальная фотография полной женщины в темных очках, знакомая ему по рекламе в египетских газетах, которые он, учась в ВИИЯ, штудировал в обязательном порядке.

— Да, это Сума. Старая уже, но голос божественный… Кстати, Искяндер, сегодня попозже будет прямая трансляция ее концерта по радио. Редкий случай, надо успеть…

Куда успеть, Полещук не понял, но уточнять не стал. Появился Махмуд с высокой бутылкой, на этикетке которой был изображен профиль собаки соответствующей названию породы. Махмуд поставил на столик бутылку, два высоких стакана, бокал с кубиками льда, и ушел. Через пару минут вернулся с двумя тарелками, одна из которых была наполнена соленым арахисом, а другая — смесью квашеных овощей, называемых «турши».

Сафват разлил водку по стаканам, кинул в свой пару кубиков льда и поболтал. Полещук потрогал рукой свой стакан и тоже опустил в него лед. Чокнулись и молча выпили водку.

— Да, не «Столичная», — поморщился Сафват, — слабовата. Крепости совсем нет… — Он взял несколько орешков и бросил их в рот.

Полещук взял бутылку и стал рассматривать: 37 с половиной градусов. Действительно, для нормальной водки слабовата. — Потом закусил «туршами», выбрав из тарелки маленький огурчик и веточку цветной капусты.

— Сафват, почему ты сегодня только на арабском общаешься? — спросил Полещук и посмотрел в глаза Сафвату. — Ведь мы договорились…

— Так надо, Искяндер, — Сафват потянулся за сигаретами. — Тебе же лучше, хавага, для практики. — Он бросил взгляд на Махмуда, занятого протиранием стаканов, потом взял бутылку «Борзой» и плеснул водки в стаканы. Посмотрел на бокал со льдом. — Давай, еще выпьем. Безо льда.

— Ялла! Давай! — Полещук прикоснулся своим стаканом к стакану Сафвата. — Сыххатак! — Оба выпили.

…После третьей или четвертой порции водки Сафват заметно расслабился и заговорил, не забывая при этом бутылку «Борзой» водки.

— Я — богатый человек, Искяндер. У меня много земли в Верхнем Египте, но заниматься этим мне совсем не интересно. Есть там управляющий, который ведет все сельскохозяйственные дела. А я бываю наездами, смотрю, чтобы не очень воровали, ну, и деньги, разумеется, беру… Вообще, не мыслю себя вне армии.

Сафват прикурил очередную сигарету и задумался, вертя в руках серебряный «Ронсон».

— Воевать начал молодым лейтенантом в Йемене, где в 1962 году шла гражданская война и наши войска поддерживали республиканцев. Да, пришлось понюхать пороху, Искяндер. Правильно кто-то из ваших сказал, что гражданские войны самые жестокие, нет выхода ни одной из воюющих сторон, обе на своей земле… Дикая резня, море крови…

Глаза Сафвата затуманились воспоминаниями. Он вздохнул и налил в стакан немного водки.

— Однажды едва под трибунал не попал. Собрался жениться, а в Каир не пускали… В общем, улетел без разрешения. Спас земляк, Мустафа Хамди. Он сейчас большой человек: заместитель военного министра генерала Мухаммада Фавзи…

Полещук внимательно слушал откровения Сафвата, прерывая его лишь тогда, когда не понимал какое-то слово. Обычно веселый и жизнерадостный Сафват сегодня был другим: грустным и задумчивым, совсем не похожим на того комбата в блиндаже под Суэцем. Полещук никак не мог уразуметь причину этой метаморфозы…

В баре появилась троица молодых людей. Громко разговаривая и жестикулируя, они подошли к стойке, обсудили разные сорта алкоголя и заказали местное пиво. Устроившись на высоких стульях там же, у стойки бара, стали разливать «Стеллу» по стаканам. Болтали без остановки, дымя дорогими американскими сигаретами. Сафват сердито наблюдал за ними, курил и мрачнел. Потом не выдержал, встал и подошел к ним. Что он сказал шепотом парням, Полещук не расслышал. Но те, быстро допили пиво и, с опаской кося глаза на Сафвата, поспешили к выходу.

— Что ты им сказал? — удивленно спросил Полещук.

— Неважно, — Сафват первый раз за вечер улыбнулся. — Хотят казаться золотой молодежью… Ислам. Они же мусульмане…

Он сел на свое место и продолжил рассказ:

— А потом была другая война. В 1967 году, ты знаешь, Искяндер, полное наше поражение за шесть дней. Я тогда был командиром разведроты. Попал в плен…

Сафват взял бутылку «Борзой».

— Будешь еще?

И не дожидаясь ответа Полещука, плеснул понемногу в стаканы.

— Плен — это отдельная история… Евреи измывались над нами… Особенно женщины. Они же служат в армии. Приходили в лагерь военнопленных, выбирали самых красивых арабов и насиловали…

— Как это насиловали? Бабы насиловали мужиков?

— Ну, да. Насиловали в прямом сексуальном смысле, перевязывая им семенной канатик… Страшное дело, Искяндер. Потом некоторые из этих ребят пропали… Не знаю, убили их еврейки или что-то еще. Пропали бесследно. Меня Бог миловал. Потом взяли подписку и обменяли на пленных евреев. Или на их трупы…

— А что за подписка, Сафват?

— Я подписался, что никогда не буду воевать против Израиля.

— Но ты же воюешь?! — воскликнул Полещук.

— Да, воюю. Но если попаду в плен, меня сразу же расстреляют. Вот, так, друг мой.

— Сафват, а что будет дальше?

Полещук понимал состояние арабского офицера, находящегося в хорошем подпитии. Впрочем, он и сам прилично забалдел от выпитого. Неизвестно, кто больше. Но сама обстановка не позволяла Полещуку полностью расслабляться — пока он еще осознавал, где он и с кем он. Не с врагом, конечно, но и не с…

Вообще-то Сафват, по идее, был другом, но Полещука что-то настораживало. Этот рассказ об изнасиловании еврейками пленных арабов, прямо как в фашистском концлагере, вряд ли такое возможно… Приврал, наверное, подполковник. Хотя, какой смысл? Настроить против израильтян? Какая ерунда! За годы учебы в ВИИЯ преподаватели и замполиты железно вбили в молодые мозги будущих переводчиков-арабистов, что империалистическая Америка — враг, а Израиль — ее форпост на Ближнем Востоке, то есть тоже враждебное государство. Потому и разорваны дипотношения, потому и помогаем арабам в их справедливой войне…

Настороженность Полещука имела на самом деле несколько другую и весьма вескую причину: он, советский офицер, находится в несанкционированном контакте с подполковником местной стороны. А за такие контакты, да еще и с пьянкой, по головке не погладят. Если, конечно, узнают. Впрочем, ни хрена уже его не останавливало.

— Наливай!

И Полещук подставил свой стакан.

«Хабиби…», — протяжно взывал из динамика голос Умм Кульсум.

— А ничего не будет, — усмехнулся в усы Сафват, — вот сейчас выпьем, и поедем к Идрису.

— К какому Идрису?

— Искяндер, не задавай лишних вопросов. Я сказал, поедем. Ялла!

Выпили. Сафват буквально приказал (еще бы, он — подполковник и комбат!) Полещуку идти к машине, а сам, о чем-то пообщавшись с барменом и не заплатив, пошел седом.

— Ялла, ялла! Пошли!

— Сафват, а деньги?

— Тебя не касается, хавага! Иди к машине!

— Какой я тебе хавага? — вдруг взъерепенился Полещук, зацепившись за неблагозвучное для него слово. — Ты чего, совсем того? Хавага…

Сафват с удивлением посмотрел на Полещука.

— Искяндер, ты никак обиделся? Не обижайся, дорогой, ты, наверное, не понимаешь, что хавага — это господин по-нашему. Я же тебе говорил. Так же и к нам, коптам, обращаются. Ей-богу не вру. И Бог — свидетель! Ладно, поехали.

— Стоп, Сафват, ты же здорово выпил!

Полещук посмотрел на заметно поддатого египетского офицера, сам удивляясь своей, как он подумал, стойкости: — Вот она — советская виияковская школа!

Конечно же никакая водочная закалка была здесь абсолютно ни при чем. Более-менее трезвое состояние Полещука объяснялось совсем другим: когда пьешь в чужой стране с офицером иностранной армии, как бы он не демонстрировал свое дружеское расположение, нервы все равно напряжены до предела. А вдруг что случится? К тому же подобные развлечения есть грубейшее нарушение тех самых пресловутых «Правил поведения советских граждан за рубежом», за что можно вылететь из Египта в мгновение ока. Так что кайф от такой пьянки весьма и весьма относителен: трудно забалдеть по-настоящему, как со своими…

— Ну, и что? Маалешь, ерунда, — ответил Сафват, садясь за руль своего белого «Мерседеса». — Ялла бина!

Ехали быстро и недолго. Не успел Полещук опомниться, как Сафват припарковался у какого-то дома.

— Давай, Искяндер, скоро будет Ум Кульсум!

— Какая, к черту, Умм Кульсум? Она же только что пела!

— В баре была запись. Ты совсем забыл, дорогой, сегодня ее концерт, прямая трансляция. Это праздник для всего Египта…

Идрис, немолодой актер какого-то египетского театра, встретил их радушно, и, как показалось Полещуку, слишком уж суетливо. Он побежал к холодильнику и, восторженно крича, вытащил из него пол-литровую бутылку: — «Праздничная», господа, вы не поверите, — настоящая русская водка! Досталась по случаю…

Ни Полещук, ни Сафват этому почему-то не удивились, хотя вид соответствующий сделали.

— Ну, ты, Идрис, даешь! — сказал Сафват, — мы тут с Искяндером по барам прошлись, — он подмигнул Полещуку, — и русской водки не нашли. А у тебя вот, пожалуйста! Ну, ты, брат, настоящий артист! Твою мать! — Последнее, матерное, Сафват произнес по-русски.

Идрис, не понимая Сафвата, суетился, подставляя бокалы и бегая время от времени к холодильнику за какими-то закусками.

— Да успокойся ты, брат, — не выдержал Сафват, — мы же пришли к тебе на Умм Кульсум! Давай-ка, включай радио!

Идрис включил радио, и оба египтянина на какое-то время застыли в экстазе: «Хабиби, акбаль аль-лейля…, — проникновенно пела Умм Кульсум, — инта хайяти…» Полещук мало что понимал и, хуже того, не мог выражать восторг, слушая незнакомую и не совсем непонятную ему арабскую песню. Но, надо было вести себя так, как будто все это ему безумно нравится. Что он и старался делать изо всех сил. Ужасно было то, что эта Умм Кульсум пела очень долго…

— Хорошо поет, — скромно сказал Полещук, грустно глядя на чуть початую бутылку «Праздничной».

— Ничего ты, русский, не понимаешь, — укоризненно заметил Сафват и взял бутылку. — Ялла! Давай свою стакану! — Вспомнил он русский язык.

— Не стакану, а стакан, — назидательно поправил Полещук. — На! — Он подставил Сафвату стакан и оглянулся. — А где артист?

Едва Сафват налил водку, как с диким воплем из соседней комнаты выскочил Идрис с пистолетом в руке. — Аллаху акбар! — заорал он и выстрелил в потолок. Реакция Сафвата была мгновенной: через секунды Идрис лежал на полу с завернутыми за спину руками и мычал от боли. Пистолет упал рядом. Полещук поднял его, рассмотрел и сказал: — Сафват, это пугач! Отпусти артиста!

— Вы чего, ригяля, шуток не понимаете? — сказал Идрис, со стонами пытаясь подняться с пола. — Вы чего, на самом деле? У меня спектакль сейчас со стрельбой…

— Да, пошел ты! — потирая руки сказал Сафват, — артист, твою мать! Мы таких артистов… — Лицо Сафвата перекосилось от гнева. Таким разъяренным Полещук его еще не видел. — В Суэц бы тебя под еврейские бомбы! А, пустое! Пошли, Искяндер!

Заунывно пела Умм Кульсум. На столе стояла недопитая бутылка русской водки под названием «Праздничная». Праздника не получилось: Сафват и Полещук, оставив Идриса на ковре его шикарно обставленной квартиры, поторопились к выходу.

— Ялла, Искяндер! Ялла бина, хавага!

— Мне все-таки непонятно, Сафват, — вспомнил Полещук то, что его удивило. — У тебя такие влиятельные друзья, как зам военного министра, а ты — всего-навсего подполковник и командир батальона?

Сафват, небрежно крутивший руль, повернулся к Полещуку:

— Я же — армейский хулиган, — он громко засмеялся, — Искяндер, к тому же я — христианин-копт в мусульманской стране, а это многое значит. Мы, копты, чтоб ты знал, не можем занимать высоких постов в государстве. И, естественно, в армии.

Сафват остановил машину, покопался в бардачке, что-то достал и стал колдовать с сигаретой.

— Гашиш будешь курить, Искяндер?

— Нет, не хочу, — отказался Полещук, вспомнив «Майора» с его хамасташар и травкой.

— А зря, дорогой, гашиш великолепная вещь, мозги приводит в порядок. Впрочем, у вас, русских, все по-другому…

Сафват смешал табак с гашишем, свернув сигарету, прилепил невероятным для Полещука образом к ней фильтр и закурил. Пару раз затянувшись и получив желаемый кайф, он повернулся к Полещуку.

— Куда едем, лейтенант? Может, продолжим?

— Нет, нет, нет! — запротестовал Полещук, — только домой. С меня хватит!

— Ну, домой, так домой! — не стал возражать Сафват, дымя своей гашишной сигаретой. — А жаль, Искяндер, я хотел тебя в свой дом пригласить. С дочкой, кстати, познакомить. Отличная девчонка, между прочим.

— Давай, в другой раз, а, Сафват? Может, завтра?

— В другой, так в другой, — Сафват резко повернул руль налево. — Домчу тебя до дома, если будем живы, то… — он замолчал, обходя на скорости какую-то машину. — В общем, все в руках Господа нашего. Завтра. Как у нас говорят: «Сабах муш аиз мисбах» — Переводи, Искяндер, тренируйся!

— «Утром не нужна лампа» — дословно перевел Полещук.

Дальше было скверно. Сафват высадил Полещука неподалеку от Насер-сити-3 и уехал. А Полещук, пробираясь домой, наткнулся на картину: известный всем куратор советских хабиров, контрразведчик, египетский подполковник Бардизи зажимал в темноте какую-то, без сомнения, русскую бабу.

— Ну, все, я попался, — подумал Полещук. — Этот точно нашим заложит. «Мерседес», позднее время, египтянин привез… Не на такси… Вот, не повезло! — Полещуку уже успели рассказать про любвеобильного контрразведчика Бардизи, испытывавшего страсть к женам русских хабиров, особенно блондинкам, и вообще ко всем смазливым и податливым молодым женщинам… — Но так по-глупому залететь… — подумал Полещук, стараясь не смотреть в сторону Бардизи. — А, пошел он на фиг, — решил он и, миновав парочку, направился к лифту, чтобы забраться на свой тринадцатый, спасительный, этаж. — Будет, что будет…

 

Глава седьмая

Как сообщил египетский военный представитель, вчера в 16 часов по местному времени несколько израильских самолетов совершили налет на позиции египетской артиллерии в южной части Суэцкого канала. Огнем египетской зенитной артиллерии был сбит один из воздушных пиратов — самолет типа «Скайхок», остальные вынуждены были покинуть воздушное пространство ОАР.

(Каир, 24 сентября, ТАСС)

Этому налету, согласно заявлению военного представителя, предшествовала трехчасовая артиллерийская перестрелка в северной и южной частях Суэцкого канала, спровоцированная израильской стороной. Египетские артиллеристы метким огнем подавили огневые точки противника.

…Взрыв был страшен. Оглушенного Полещука подбросило взрывной волной, все вокруг завертелось огненной каруселью и… пропало. Он потерял сознание. Очнулся на обочине дороги в груде песка. Глаза слезились, в голове стоял сплошной гул. Полещук приподнялся на руках, но ничего, кроме слепящего солнца, не увидел. Он вытолкнул изо рта комок слизи с песком, тяжело прокашлялся и обессиленный опустился на горячую землю.

Постепенно возвращалась память: внезапный вой пикирующего самолета, взрыв перед машиной, гулкая очередь, крик Хоменко: «Стэна! Тормози, твою мать! Сашка, беги-иии…!» Полежав немного, Полещук протер рукавом глаза, стряхнул ладонью песок с головы, провел рукой по лицу, охнул и поднес ладонь к глазам — кровь. Он с трудом встал на колени. Увиденное не внушало оптимизма: перевернутый ГАЗ-69, рядом с ним на песке — неподвижный подполковник Хоменко. Больше никого. Полещук посмотрел вокруг: дорога и пустыня без признаков жизни. Он потрогал гудящую голову, мельком оглядел себя — грязный, но вроде целый — и, поднявшись на дрожащие ноги, побежал к Чапаю. И чуть не упал, почувствовал резкую боль в левой ноге.

— Василь Иваныч! Вы живы?

Полещук с трудом перевернул лежащего ничком советника и осмотрел его. Пятна крови на хаки были, но ткань, похоже, не разорвана. Полещук пальцами потрогал окровавленные места и немного успокоился, не обнаружив ранений. Но Чапай не приходил в себя, глаза его были закрыты.

— Василь Иваныч, ну что же вы? Ну, очнитесь же!

Полещук положил руку ему на лоб, а затем ударил по обеим шекам. Советник не отреагировал. Полещук приложился своим ухом к его груди, сердце билось!

— Товарищ подполковник! Ну, ну, давайте же!

Наконец, Чапай открыл глаза, поворочал ими непонимающе, и опять закрыл.

Полещук, подойдя со стороны головы, взял Хоменко под мышки и попытался его поднять.

— Надо встать, Василь Иваныч!

Тело советника было неподъемным, и после нескольких попыток обессиленный Полещук оставил его на земле и, припадая на левую ногу, пошел к машине. То, что водитель убит, он понял с первого взгляда: осколок разворотил солдату грудь, все рядом было в уже запекшейся на солнце крови, руки намертво вцепились в рулевое колесо… Вездесущие мухи облепили окровавленное тело. Вытаскивать солдата из перевернутого газика Полещук не решился. Да и смысла никакого не было. Он посмотрел в сторону Хоменко и увидел, что тот пытается встать.

— Василь Иваныч, погодите! — Полещук, прихрамывая, побежал к Чапаю, — я помогу. Ради Бога, подождите секунду!

— Да, Саня! Помоги встать! — прохрипел Хоменко и, стоя на коленях, протянул руки к Полещуку. Тот с неимоверным усилием помог советнику подняться, а сам в изнеможении упал на задницу, посмотрел на Хоменко и осклабился: — живы, слава Богу!

— Надо же, чуть не окочурился в этом гребаном Египте! — подполковник опустился на песок рядом с Полещуком. Его полевая форма была в пятнах пота с кровью. Кровью не его, а, как догадался Полещук, убитого водителя, каким-то образом оказавшейся на одежде советника. Лицо Чапая было странно-серого цвета с кровоточащими царапинами на лбу.

— Прошел всю войну, понимаешь, а здесь… — он посмотрел на пустыню и тягуче сплюнул, — едва концы не отдал…

— А что это было, Василий Иванович?

— Что, что! А ты не понимаешь? Ракета! Штурмовик-охотник нас поймал. «Скайхок», наверное. Они же ловят мудаков, вроде нас с тобой, на пустынных дорогах. И какого хера мы поперлись в это время? Я-то, старый козел, о чем думал, когда согласился ехать? Обрадовался, что газик в кои-то веки выделили… А чего водила-то? Хоменко резко повернул голову к машине, и со стоном схватился за шею.

— А-ааа! Больно, бля! Так что с ним?

— Убит, Василь Иваныч, — ответил Полещук коротко.

— Точно, Саня? — Хоменко помассировал шею и вытер руку о грязные штаны.

— Куда уж точнее. Можете поглядеть — наповал, осколком в грудь.

— Чего делать будем, а?

— Это вы меня, переводчика, спрашиваете? — Удивился Полещук.

— А кого же еще? — Хоменко с трудом встал и посмотрел вокруг. — Ты же у меня единственная надежда. Кричи по-арабски: спасите, помогите! Я же этих ваших тарабарских язЫков не знаю…

Полещук пошел к газику. Пытаться вытащить документы из нагрудного кармана убитого водителя он не стал. Лишь взглянул на кровавое месиво, рукой отогнал мух и содрогнулся. Солдатика было жалко, а он даже не запомнил его имя. Полещук взял из машины «Порт-Саид», две обоймы к нему и побрел к Хоменко. Тот кивнул головой, мол, все делаешь правильно.

Солнце припекало. Дико хотелось пить, но воды не было ни капли: фляга водителя была пробита осколком, а ни у Хоменко, ни у Полещука никаких емкостей с водой не имелось. Не выдавали русским хабирам ни фляг с водой, ни оружия, вроде как им это не нужно. Полещук и Хоменко сидели на обочине дороги возле машины и молча ждали, что кто-нибудь появится.

— Так куда поедем? — прервал молчание Полещук. — Мы на полпути между…

— Да, знаю я, Саша, — пересохшим голосом ответил Хоменко, — куда будет машина, туда и поедем. — Господи, как жарко! — Он лег на живот и скрестил над головой руки.

Прошло еще томительных полчаса. Дорога по-прежнему была безлюдной, почему-то на обычно довольно оживленной трассе Каир — Суэц они сейчас не видели ни единой машины. Идиотская ситуация!

«…Путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая, — вдруг тихо, едва слышно, запел подполковник Хоменко хрипло-осипшим голосом, — помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…»

— Василь Иваныч, — Полещук с удивлением посмотрел на советника. — Что с вами? Вам плохо? — спросил он, с ужасом предположив, что у подполковника «поехала крыша».

— Да, Саша, херово… Потому и пою, — Хоменко тяжело вздохнул и криво улыбнулся Полещуку. — Черт побери, Сашка, мы же советские люди, офицеры… Мы не можем…, — он тяжело дышал, — мы не должны подохнуть в этой пустыне…

Песочно-зеленоватая ящерица бесстрашно подползла к людям и застыла, приподняв змеиную головку. Хоменко и Полещук поглазели на рептилию, и обоим стало еще тяжелее: маленькая ящерка — единственное живое существо, оказавшееся рядом с ними… На дороге показалась машина. Но радоваться спасению сил уже почти не было. Иди, Саня! — с усилием прошептал Хоменко, приподнявшись и глядя на приближавшийся грузовик.

Полещук похромал на дорогу, стал посередине и поднял обе руки вверх. Грузовик с камуфляжной расцветкой остановился. Выскочившие из кабины два египтянина, один из них — с сержантскими нашивками, все поняли с полуслова. Затащили советника в кабину, рядом сел Полещук, а сержант полез в груженый чем-то кузов. Машина направлялась в Суэц, но Полещук приказал ехать в ближайший госпиталь, так как русский полковник ранен и ему срочно нужна помощь. Возражений не было. Нашлась полная фляжка воды. Это было то самое счастье, о котором оба мечтали. Флягу мигом ополовинили, а затем Полещук, смочив носовой платок, обтер лицо Хоменко. Свое, глянув на платок, вытирать не решился и выбросил окровавленный комок в окно…

— Радд — Мгновенно поставил диагноз Аббас, врач-старлей палестинского госпиталя, осмотрев Хоменко и выслушав рассказ Полещука. — Господину советнику надо полежать в госпитале. Хоть контузия и легкая. Да и вам, мутарджим, госпитализация тоже желательна.

— Нет, никакого госпиталя, — заупрямился Хоменко, выслушав перевод Полещука, — ты скажи ему, — он показал глазами на доктора, — нам срочно надо в бригаду. Срочно, понимаешь? Полещук перевел. Старший лейтенант Аббас понимающе кивнул головой:

— Надо, так надо. Пусть полежит в другом месте. Но, объясните господину советнику, — сказал доктор Полещуку, — постельный режим для него обязателен. В противном случае могут быть нежелательные последствия. Поймите, контузия — это не шутка.

— Хорошо, доктор, я все понял, — ответил Полещук, — постараюсь, чтобы хабир выполнил ваши рекомендации. — Он помог Хоменко подняться с кушетки и повернулся к палестинцу.

— Ногу мою посмотрите, пожалуйста. Болит. — Полещук снял свой модный офицерский полусапог и показал на больное место. Доктор осторожно пощупал гематому в районе голеностопа и сказал: — К счастью, ничего серьезного. Ушиб и небольшое растяжение.

— Будете жить, мутарджим! — засмеялся палестинец Аббас. — Всемогущий Аллах вам помогает. Нужна лишь стягивающая повязка. Сейчас перевяжу.

— Спасибо, доктор, — обрадовался Полещук. — Повязка после, нужен телефон. До бригады добраться.

— Нет проблем, мутарджим. Пойдемте. Нет, лучше давайте я перевяжу вашу ногу. — И старлей направился к шкафчику. — Если сильно болит, — он открыл стеклянную дверцу и повернулся к Полещуку, — могу укол сделать.

— Терпимо, на надо. Может, советнику сделаешь?

— Ему укол не поможет. Разве что для поддержания сердечной деятельности. И постель и покой.

— Что вы там обсуждаете? — спросил Хоменко, услышал знакомое слово. — Про меня, небось, талдычите?

— Про вас, про вас, Василь Иваныч, — сказал Полещук. — Доктор вот предлагает укол вам сделать. Обезболивающий, и для сердца.

— Да пошел он на хер со своими укольчиками. Обойдусь. Давай, Саня, решай вопрос с машиной. Ехать пора. И так уже больше полдня добираемся…

Полещук дозвонился до бригады, коротко сообщил дежурному офицеру о том, что с ними случилось, что водитель убит, и попросил прислать машину в палестинский госпиталь. Солдат-санитар, по приказу доктора, принес русским крепчайший, цвета дегтя, чай с лепешками. Примерно через час приехал газик командира пехотной бригады…

— Искяндер, где мистер Василий? — с тревогой в голосе спросил Сафват у Полещука, лежавшего с мокрой тряпкой на лбу на топчане штабного блиндажа. — Лежи, лежи, азизи, — добавил он, увидев, что Полещук силится подняться.

— В Каир повезли, в госпиталь, — ответил Полещук, все же опустив ноги на пол. — Ему хуже стало, сказали — контузия… Ты не волнуйся, мужик он крепкий, будет жить…

— Так, а ты почему здесь? Я же вижу, что тебе тоже досталось.

— Да ерунда, Сафват. Царапины. И потом сам Василий сказал мне остаться — кто-то же должен быть здесь. Из наших. Ну, позвонить, ежели что…

Комбат вытащил пачку «Клеопатры» и вопросительно посмотрел на Полещука: — курить-то тебе не вредно?

— Курить вредно всем. А мне, больному, — можно. Давай! Я же вообще без всего остался: ни сигарет, ни еды, ничего…

— Да знаю я, рассказали о ваших подвигах. — Сафват посмотрел на «Порт-Саид» с двумя обоймами, лежащие около топчана. — Чай, кофе, Искяндер?

— Спасибо, Сафват, уже напоили. Слушай, а нет чего-нибудь покрепче?

Сафват ничуть не удивился и со словами: «Ну, эти русские! Есть кое-что для тебя», достал фляжку и протянул Полещуку. — Хлебни, припас на всякий случай.

Кое-что оказалось выдержанным виски. Полещук сделал пару глотков и лег на топчан. Голова его закружилась, лоб покрылся испариной. Сафват наклонился над переводчиком: — Тебе плохо?

Он повернулся ко входу в блиндаж:

— Эй! Как там тебя? Солдат! Санитара сюда! Быстро!

Пока бегали за санитаром, Полещук оклемался. Он поднял голову, повернулся к Сафвату и сказал:

— Все нормально. Дай закурить.

Прибежавшего сержанта-санитара послали прочь, а Сафват, наконец, успокоившись, затянулся «Клеопатрой» и по своему обыкновению выдал пословицу: «Евм асаль ва евм басаль» — Понимаешь, Искяндер?

— Что-то про белую и черную полосы, сладкое и горькое, — уловил смысл Полещук и провалился в успокоительную бездну…

…Пробуждение было тяжелым. Машину трясло, голова болталась как тряпичная. Полещук огляделся. Он полулежал на заднем сиденье машины, за рулем был подполковник Сафват. Выгоревшее хаки комбата на спине было потемневшим от пота. Полещук с трудом сел и посмотрел в окошко: там тянулась залитая солнцем безжизненная пустыня.

— Сафват, куда едем?

— А, очнулся, русский герой, — комбат повернулся к Полещуку, — домой едем, в Каир. Там фляга, азизи, выпей воды.

Полещук нашел флягу, отвинтил крышку и глотнул воды. Ему стало немного лучше. Сафват оглянулся: — Как себя чувствуешь? Нормально?

— Да. Слушай, а можно остановиться на минуту?

— Понял. Just a moment, — почему-то по-английски сказал Сафват и затормозил. — Иди, только быстро.

Быстро отлить не получалось. Полещук выкарабкался из машины, пошел на подгибающихся ногах на обочину, расстегнул ширинку. Сафват тоже вылез из газика и, прищуриваясь, смотрел на небо.

— Давай, Искяндер, скоренько. Немного осталось…

— Мы, что подъезжаем?

— Да. Скоро Каир…

… Наконец появилась цитадель Мухаммада Али с алебастровой мечетью, это уже был Каир. Поплутав по незнакомым Полещуку переулкам и визгом тормозя на перекрестках, Сафват припарковался у трехэтажного дома в Имбабе.

— Приехали, лейтенант! Выходи!

— Сафват, мне же в Насер-сити.

— Я сказал: выходи! Искяндер, тебе нужна помощь. Мы приехали ко мне домой. Выходи, не волнуйся! Здесь уже мои проблемы…

Полещук вылез из газика и вместе с комбатом направился в дом. Поднялись на второй этаж и Сафват, открыв входную дверь, вдруг куда-то исчез. Полещук очутился в большой комнате, обставленной по-арабски. Грубо говоря, в ней ничего не было, кроме ковра на полу с кучей разноцветных подушечек, пары-тройки пуфов и журнального столика. К которому и присел Полещук, пододвинув пуф. Удивительно: никого и ничего. Полещук прислушался: где-то за стеной звучала арабская мелодия. И все. «Ну, попал», — подумал Полещук, — и стал ждать.

Сначала появился какой-то арабский мужик-египтянин, поздоровался, произнес непонятную фразу и исчез. Полещук насторожился: что будет? В голове промелькнула мысль о египетской контрразведке, мухабарат, но эту мысль Полещук тут же отбросил — в доме Сафвата такое маловероятно. «Хотя, черт его знает, что вероятно в чужой стране, а что — нет, — решил он. — Откуда я могу знать, в каком доме нахожусь?»

Тихая музыка убаюкивала до предела уставшего Полещука, глаза закрывались, он стал клевать носом и не заметил, как задремал…

Проснулся Полещук оттого, что кто-то легонечко потрепал его за плечо. И сразу не врубился, где находится, и что за люди стоят возле него. На Полещука удивленно, и с неподдельным состраданием смотрела миловидная женщина в европейском платье с косынкой на голове; рядом с ней стояла смуглолицая улыбающаяся девушка с высокой грудью и огромными агатовыми глазами, одетая в мини; за ними, чуть в стороне — двое пожилых мужчин, в одном из которых Полещук узнал человека, уже заходившего в комнату.

Пока Полещук мучительно пытался сообразить, кто эти люди, в комнату стремительной походкой вошел Сафват, чисто выбритый, одетый в белоснежную рубаху, благоухающий английской лавандой.

— Искяндер, знакомься, — сказал он. Это — Али-эффенди, мой тесть, и Камиль, брат жены.

Сафват подвел вставшего с пуфа Полещука, сморщившегося от боли в ноге, к мужчинам, поочередно пожавшим ему руку и выразившим сочувствие случившимся с их гостем. Потом Сафват повернулся к женщине и девушке.

— Моя жена Муна и дочка Вафа.

Обе церемонно протянули руки русскому переводчику, Вафа еще больше заулыбалась, потом смущенно опустила глаза.

— Искяндер, ты не смотри, что она так взросло выглядит. — Он взял девушку за руку. — Ей всего 15 лет. Маленькая еще. — Сафват засмеялся, а Вафа совсем смутилась и со словами: «Ну, тебя, папа!» вырвала свою ручонку и стала за спиной у матери.

Глядя на чистенькое и ухоженное семейство комбата, Полещук ощутил дискомфорт: он стоит перед ними в грязном, вонючем от пота хаки и запыленных сапогах, со ссадинами на лице… Несмотря на то, что ему удалось чуть-чуть привести себя в порядок в бригаде, видок был, конечно, еще тот, неподобающий для русского офицера-переводчика.

Полещук повернулся к Сафвату.

— Мне бы помыться, Сафват. Грязный я весь.

— В душ, в душ, мистер Искяндер, — сказала Муна. — Я все там приготовила. — Она мило улыбнулась. — Сафват вас отведет. Оденете его рубашку и штаны, а вашу форму оставите там. Ее постирают.

— Муна, зачем стирать? У меня есть запасной комплект, дай ему! — Сафват подмигнул Полещуку. — Пусть русский лейтенант носит хаки египетского подполковника. Благо мы с ним почти одного роста и комплекции.

Муна кивнула головой, потом вопросительно посмотрела на мужа:

— А грязную овероль куда девать?

— Выбросить, — коротко сказал Сафват. — Искяндер, пошли в душ! Пока будешь мыться, стол накроют. Чаю попьем в семейном кругу.

…Через полчаса, получив наслаждение от воды, ароматного мыла и чистой одежды, умудрившись кое-как перебинтовать растянутый голеностоп, Полещук вернулся в комнату. Но там никого уже не было, и он наугад направился в соседнюю, откуда доносились голоса и звуки музыки.

— Наиман! — едва ли не хором все домочадцы поздравили русского гостя с легким паром, а Сафват, взяв его за локоть, подвел к накрытому столу и усадил рядом с собой.

Алкоголя на столе, к своему удивлению, Полещук не обнаружил. Чай, бутылочки с «Кока-Колой», египетские и европейские пирожные, конфеты, фрукты. Сафват понял удивление Полещука, усмехнулся и произнес по-русски: — Потом, не здесь.

Муна налила в чашку Полещука чаю, положила на тарелочку пирожные.

— Мистер Искяндер, может, вы голодны? Может, подать вам чего-то более существенного?

— Нет, спасибо мадам Муна, — ответил Полещук, хотя от голода сосало под ложечкой. Ему было дико неудобно просить, например, мясо с картошкой, когда все пьют чай с пирожными. — Чай — это прекрасно.

За столом главенствовал тесть Сафвата, седой Али-эффенди. Как большинство пожилых египтян он интересовался, главным образом, политикой, задавал Полещуку вопросы о Хрущеве, Брежневе, позиции Советского Союза в ближневосточном конфликте, ругал американцев и израильского премьера Голду Мейер. Свои реплики в разговор вставлял Камиль, от чего Али-эффенди недовольно качал головой, но не перебивал сына. Сафват больше молчал и курил, прихлебывая из чашки чай. Муна в разговор мужчин не вступала. Только внимательно слушала и бросала на Полещука материнские, как ему казалось, взгляды.

Зато Вафа, поначалу похлопав в ладошки в восторге от того, как Полещук говорил на арабском языке, потом заскучала от непонятных для нее разговоров, пару раз перебила старших вопросами русскому гостю о популярной в России музыке, моде, кинофильмах и замолчала, наткнувшись на недовольное лицо деда. А когда в беседе возникла пауза, Вафа сбегала к стереосистеме, сделала арабскую музыку громче и предложила Полещуку потанцевать:

— Ну, Искяндер, пожалуйста, — она взяла русского за руку и потащила из-за стола. — Давайте, танцевать арабский танец. Я вас научу.

Ошарашенный Полещук не знал, что ему делать. Он встал и, хромая, пошел за девушкой.

— Вафа, я не умею. Клянусь Аллахом, не умею. И нога болит. Лучше в другой раз…

— Так, Вафа, оставь Искяндера в покое, — вмешался Сафват. — Ему действительно тяжело сейчас танцевать. Ты что, не понимаешь?

Вафа сделала соответствующую гримасу и сказала:

— Ладно. Но обещайте, что в другой раз потанцуем. Я подружку приглашу, и мы вас научим арабским танцам.

— Дочка, как тебе не стыдно, — подала голос молчавшая Муна. — Он устал, он перенес бомбежку, еле живой остался, а ты пристала со своими танцами.

Мужчины, дымя сигаретами, что-то обсуждали, не вмешиваясь в процесс воспитания, хотя взгляды на Вафу бросали весьма укоризненные…

— Я же тебе говорил, Искяндер, что Вафа еще ребенок, — сказал Сафват, направляясь вместе с Полещуком в свой кабинет под предлогом, что им нужно кое-то обсудить о делах военных. Али-эффенди уже собирался на покой, а Камиль, судя по всему, голоса в семье не имел. Поэтому уход Сафвата и Полещука выглядел естественным. — Это только внешне она — сформировавшаяся девушка…

Личный кабинет Сафвата выглядел, как подумал Полещук, на уровне самых шикарных рабочих кабинетов в мире. Которых он, конечно, в своей жизни не видел. Но представлял именно такими. Дубовые панели, полки с книгами на разных языках, огромный стол темного дерева, удобное кресло, обтянутое кожей. Полещук подошел к полкам, отодвинул цветастую русскую матрешку и вслух прочитал надписи на корешках: «Война и мир», «Преступление и наказание»…

— Сафват, ты это читаешь на русском?

Сафват улыбнулся, подошел к книжным полкам, что-то нажал, раздался мягкий щелчок, и одна из секций дрогнула. Сафват повернул ее и появился довольно вместительный бар, заставленный всевозможными бутылками.

— Как говорится, у нас, богатых, свои причуды, — сказал Сафват и повернулся к Полещуку. — Читаю… Пытался поначалу, когда приехал… Очень трудно, почти ничего не понял… С чего начнем, Искяндер? Лично я предпочитаю виски.

— Но закуски-то ноль, — глянув на Сафвата, ответил Полещук. — Вот коньяк, это можно и так. Шоколад-то хоть есть?

— Обижаешь, азизи. Мы и в Европах, между прочим, бывали. Вот тебе и шоколад, черный из «Гроппи» … А я выпью «Джонни Уокер» с содовой. Жаль лед внизу, не хочется спускаться… Обойдемся, а, лейтенант?

— Обойдемся, — согласился Полещук.

Устроились комфортно, разлили напитки по стаканам, каждый свой. Сафват приоткрыл деревянные ставни с жалюзи, с темной улицы дохнуло некоторой прохладой.

— Как себя чувствуешь, Искяндер?

— В целом нормально. Спасибо тебе. Немного в голове шумит, да нога побаливает, когда наступаешь…

— Ну и хорошо. Легко отделался. Давай, выпьем!

После того как выпили, налили и добавили, Сафват, скрутив сигаретку с гашишем («травку» Полещуку предлагать не стал, зная, что все равно тот откажется) и пару раз затянувшись, ударился в свои откровения:

— Самое приятное для меня время после израильского плена, о котором я тебе рассказывал, было на курсах «Выстрел». Представляешь, Искяндер, войны нет, никаких проблем, удивительно вкусная сметана (слово «сметана» он произнес по-русски) и крепкая русская водка…

— Обожди, Сафват, — перебил комбата Полещук. — Ты что, в Солнечногорске учился?

— Ну, да. А что?

— Да я же там школу закончил, а отец мой до сих пор на «Выстреле» преподавателем работает.

— Правда? — удивился Сафват. — Преподавателем чего?

— Тактики и оперативного искусства.

— Надо же, — Сафват провел рукой по голове. — А зовут отца как?

— Фамилия такая же — Полещук, а имя — Николай. Полковник.

Сафват задумался. Потом взял бутылку виски, плеснул в свой стакан и изучающе посмотрел на лицо Полещука.

— Не помню. Наверное, он в другой группе преподавал. — Комбат задымил сигаретой и сказал:

— Давай выпьем за Солнечный город, за «Выстрел», за холодную, но прекрасную Россию.

Сафват чокнулся с Полещуком, опрокинул виски (забыв разбавить содовой) и глаза его опять затуманились воспоминаниями. Полещук хлебнул коньяка «Хеннеси», потянулся за пачкой сигарет.

— Кстати о Солнечногорске, — сворачивая свою цигарку, сказал Сафват. — У меня там женщина была, Олья, Ольга. Муна хорошая жена, но, может быть, ты заметил, Искяндер, у нас с ней не все нормально. Я тебе, кажется, говорил… Но, сам понимаешь, арабская семья, дочка… Так получилось. А Ольга — это настоящее чувство… Я ей писал, устал писать… И ни одного ответа. Не знаю, что случилось…

Полещук, конечно, знал, что случиться там ничего не могло, просто переписка иностранца с советской женщиной была однозначно бессмысленной. Вряд ли до Ольги доходили письма Сафвата, а его — тем более. Такова, к сожалению, жесткая советская система. Это знал Полещук, но Сафвату не сказал ничего. А что было говорить, глядя на египетского подполковника, мучавшегося воспоминаниями. Лучше промолчать, что Полещук и сделал. Оба выпили и молча закурили. Полещук подумал, что Сафват догадался о невозможности письменного контакта с Ольгой, но…

— Сафват, мне лучше у тебя не ночевать, — прервал молчание Полещук. — Надо ехать в Насер-сити.

— Почему? — спросил Сафват. — Тебя что, будут искать?

— Не знаю. Может, и будут, — ответил Полещук. — Кстати, прошлый раз, когда ты меня подвез, я видел подполковника Бардизи. И он меня. Это контрразведка, ты знаешь.

— Бардизи? Этого слащавого тылового осла?

— Да. К сожалению. Так получилось.

— Это меняет дело, — Сафват встал, подошел к окну и открыл его настежь. — Это серьезно для тебя, Искяндер. Он — редкостная сволочь.

Сафват пыхнул ароматным дымом, прикрыл ставню и сказал: — Сейчас я посажу тебя в такси, и поедешь в Насер-сити. Я заплачу, не волнуйся.

…Ворочаясь на койке Полещук долго не мог заснуть. Вставал, курил, опять ложился. Как объяснить такую откровенность египетского подполковника, размышлял он, Солнечногорск, любовница Ольга? В голове не укладывается! И это при том, что все местные офицеры уверены, что русские переводчики являются сотрудниками советской военной разведки. В таком случае, чего хочет добиться своими откровениями Сафват? Не понятно. Какая-то загадка…

 

Глава восьмая

В Соединенные Штаты прибыла с официальным визитом премьер-министр Израиля Голда Меир. Во время беседы с президентом США Голда Меир заявила, что «историю возрождения» Израиля за последние два десятилетия «невозможно отделить от постоянной помощи Соединенных Штатов».

(Нью-Йорк, 26 сентября, соб. корр. «Правды»)

Большинство обозревателей сходятся на том, что главная цель приезда Голды Меир в США — добиться увеличения военных поставок Израилю.

Секретарь Белого дома по вопросам печати Рональд Зиглер сообщил, что во время вчерашней беседы с президентом Никсоном премьер-министр Израиля Голда Меир настаивала на дополнительных поставках Израилю военных реактивных самолетов — 25 «Фантомов» и 50 «Скайхоков». Это дополнительно к 50 «Фантомам», поставка которых Израилю уже началась.

В Лондоне моросил дождь. Мирван Хасан вышел из отеля и огляделся. Не заметив ничего подозрительного, он раскрыл, зонт и пошел по улице. Эти еврейские конспираторы, кажется, слишком перестраховываются, подумал он, подходя к будке телефона-автомата, но игра явно стоит свеч. Во имя Аллаха милостивого и милосердного. С этой мыслью он зашел в будку и, еще раз проверившись, набрал номер. Получив инструкцию неизвестного ехать до Сиркус Роад, откуда еще раз позвонить. Мирван выскочил из будки и махнул зонтиком. Такси остановилось через какую-то минуту. «Станция метро «Сиркус Роад», — произнес он, прыгнув на заднее сиденье. — И быстрее, пожалуйста!» Водитель несколько удивленно оглянулся на пассажира и сказал:

— Мистер, это же совсем рядом.

— Неважно, давай, гони. Очень спешу! — глухо ответил Мирван и стал заниматься своим зонтом.

Таксист, привыкший ко всякого рода пассажирам, замолчал и, обгоняя машины, помчался по трассе. Через какие-то пять минут он остановился у станции метро. Мирван Хасан сунул ему пятифунтовую банкноту, вылез из автомобиля и направился к метро. Таксист хмыкнул, врубил скорость и медленно поехал, высматривая сквозь пелену моросящего дождя возможных клиентов.

— Коричневая ветка, Паддингтон, — сказал незнакомец в трубку телефона. — Оттуда позвоните.

Мирван, чертыхнувшись, нырнул в метро. Проехал пять остановок, вышел наверх, осмотрелся на всякий случай, и еще раз позвонил.

— Мы вас ждем на Эдгвар Роад, — сказал некто. — Это всего одна остановка. Выходите, мы вас встретим.

На выходе из метро к Мирвану Хасану подошли два субъекта с зонтами.

— Мистер, следуйте за нами, — сказал один из них. — Не оглядывайтесь. Все под контролем…

Идя за ними, Мирван стал догадываться, почему его привели именно сюда: здесь, судя по всему, был арабский район Лондона с соответствующими харчевнями, запахами шавермы, людьми ближневосточной наружности и многим другим, не вызывающим никакого подозрения по поводу появления здесь троицы мужчин, внешний вид которых органично вписывался в этот ареал. А особенно его, Мирвана, коренного египтянина.

— Сюда, — повернулся к Мирвану мужчина, сложил свой черный зонт и остановился у двери.

Все трое вошли. Пахнуло нежилым помещением, кошками, человеческими испражнениями. По темной лестнице поднялись на второй этаж. Четыре с промежутками звонка во входную дверь, которая приоткрылась на цепочке; провожатый произнес непонятное Мирвану слово, услышал ответ, и дверь отворилась.

— Пожалуйста, мистер, — сказал второй провожатый и жестом показал Мирвану, что можно войти.

Египтянин осторожно вошел в конспиративную, как он стал догадываться, квартиру и огляделся. «Да, — с грустью подумал египтянин, — неужели Моссад в фешенебельном Лондоне не имеет возможности на что-нибудь более приличное. Замызганные стены, убогая обстановка, ужасная вонь…» С продавленного кресла поднялся человек, абсолютно не соответствовавший этим апартаментам: аристократичного вида, рыжеволосый, одетый в темно-серый костюм тонкой шерсти с редкой полоской. Похоже, очень дорогой костюм. Мужчина улыбнулся Мирвану и махнул рукой его провожатым, мол, свободны. И они оба как будто испарились.

— Здравствуйте, мистер Рамзес, — сказал он на безупречном английском, протягивая Мирвану руку. — Кажется, так вас называют мои коллеги?

— Да, я — Рамзес. А вы кто?

— Неважно. Называйте меня, например, мистером Икс. Или Игрек. Как хотите. — Его тонкие губы растянулись в подобии улыбки. — Разницы нет. Давайте, сразу к делу.

Мирван Хасан попытался тоже улыбнуться, но это у него не получилось. Он скривился и произнес:

— Мистер Икс или Игрек, вы же знаете, кто такой я. — Мирван ткнул себя в грудь. — Неужели человек, приближенный к первому лицу государства, более того, его родственник, не достоин лучшего, чем эти трущобы? — Он иронично смерил глазами облупленные стены.

— Я же сказал, к делу, Рамзес, — сказал Икс с ухмылкой на лице. — Не та ситуация, чтобы бравировать родством с нашим главным врагом. Вы деньги получили?

— Да.

— Мы проверили ваше родственное отношение к президенту и оно уже не вызывает сомнений. Потому и деньги пошли на ваш счет… Пока, можно сказать, авансом… А теперь, Рамзес, давайте без сантиментов: информация — деньги, и — никаких глупостей. Итак?

— Что вас интересует?

— Вы что, смеетесь? — мистер Икс нахмурил брови. — Поставки вооружений Советами. Когда, что и как. Переговоры, соглашения с Брежневым или кем-то еще из верхушки… Особенно по системам ПВО. Мы же вам платим, Рамзес, немалые деньги, черт побери!

— Есть у меня важная информация, господин Икс, — Мирван многозначительно посмотрел в лицо израильскому разведчику, — о том, что на самом высоком уровне идут переговоры о поставках Египту новейших зенитно-ракетных комплексов САМ-3, это по русской терминологии называется С-125 «Печора».

— Ну, ну, интересно, — брови израильтянина поползли вверх. — Продолжайте.

— Продолжение, думаю, будет для вас шокирующим, — драматично, чисто по-восточному, воздел руки Мирван Хасан. — Советы направляют в Египет свои войска!

— Загибаете, Рамзес! Фантазируете ради денег, — усомнился израильский мистер Икс. — Не верю. Это — нереально, это — война между Советами и Америкой! Что вы лепечите, молодой человек? Сами-то понимаете? Вы же говорите о третьей мировой войне! Чушь какая-то!

— Тем не менее, мистер Икс, это правда. Переговоры ведутся и, насколько я знаю, Насер собирается вылететь в Россию для подписания этого соглашения.

Израильтянин, поняв, что человек, получивший в Моссаде псевдоним Рамзес, скорее всего, не лукавит, заторопился.

— Так, если ваша информация достоверна, а мы это проверим, — сказал он, — вы, Рамзес, получите чек на оговоренную сумму. Но, не забывайте, нам нужны документы. Все. Как связаться, вы знаете. Впрочем, — израильтянин посмотрел на Мирвана, — другая встреча с нашими может быть не в Лондоне. Где — вам сообщат. Неважно: в Дамаске, Бейруте или Каире. Ждите сигнала, Рамзес. Удачи вам! Да, чуть не забыл. — Израильтянин достал из кармана черную коробочку, размером чуть больше спичечного коробка. — Это фотокамера «Минокс» с очень чувствительной микропленкой. Постарайтесь сфотографировать все то, за что получите очень хорошие деньги…

… Моросил надоедливый дождь. «Здесь уже осень, — подумал Мирван Хасан, распахнул свой зонт и стал выглядывать такси, — а у нас, в Каире, тепло…» Он поежился и протянул руку: «Такси! Такси!»

Эту очередную встречу зятя египетского президента Насера с сотрудником «Моссада» в арабском квартале возле старой римской дороги советской военной разведке отследить не удалось. Мирвана Хасана потеряли в Паддингтоне…

* * *

Только исключительная, выходившая из-под контроля ситуация, заставила военного атташе собрать часть оперативных офицеров ГРУ в посольстве. Как они добрались сюда, в Гезиру, возможно, уходя из-под контроля местной «наружки», его особенно не интересовало. Профессионалы они и есть профессионалы.

— Итак, товарищи доблестные разведчики, что мы имеем на сегодняшний день? Да ни хрена мы не имеем, — резидент ГРУ Иванов посмотрел на своих подчиненных и укоризненно покачал головой. — Оперативные связи скудные, агентура не того уровня… Похоже, соседи скоро обскачут нас по всем статьям. Обидно, ей-Богу, обидно. Им — ордена, звания, а мы — элита офицерского корпуса, глаза и уши страны… А, что и говорить. Какой-то «зять» активно сливает информацию евреям, а вы… — Иванов поперхнулся, — не в состоянии выйти на нужных людей. Известно, на кого. — Резидент обвел взглядом звуконепроницаемые стены спецпомещения посольства и бросил: — Кому невтерпеж, можете курить. Только не все сразу — задохнемся. — И первый зажег сигарету. — Товарищ Озеров, хотелось бы выслушать ваши соображения.

Некурящий Озеров встал со стула, поправил галстук, укоризненно посмотрел на дымивших коллег, перевел взгляд на Иванова, немного подумал и сказал: — Сергей Викторович, наша операция по «зятю», как вы знаете, пока в стадии разработки. Я не хотел бы сейчас говорить о деталях, но кое-какие результаты уже есть…

— Валерий Геннадьевич, — поморщился резидент. — Давайте по существу. О вашей разработке объекта я знаю. Ваши соображения?

— Извините, Сергей Викторович, — Озеров резко отодвинул стул. — Ваш вопрос, думаю, не совсем корректен. — Он обвел глазами оперативников резидентуры. — При всем моем доверии к коллегам, разрешите доложить по этому вопросу отдельно.

Возникла немая пауза. Офицеры разведки уставились на Озерова. Они понимали, что он прав. Хотя некоторых из них и сверлили глазами «торгпредовского» чиновника, они, как оперативники ГРУ, четко знали: каждый должен делать свое дело и не лезть в дела других. «Меньше знаешь, крепче спишь, а также дольше живешь» — наверное, подумал кое-кто из них и удивился позиции «резака», поставившего на общее обсуждение вопросы выполнения конкретной операции. На профессионала, каковым без сомнения являлся Иванов, это было совсем не похоже. Ведь каждому из оперативников резидентуры обычно ставилась отдельная узкая задача в рамках совместной операции, смысл и цель которой, как правило, знало очень ограниченное число руководящих лиц. Это диктовалось спецификой деятельности ГРУ за рубежом и максимально уменьшало возможную утечку ценнейшей информации. Разумеется, в случае провала в работе любого из участников операции. Или его сознательного предательства. Такой вариант, кстати, не исключает ни одна разведка в мире.

Надо полагать, в четвертое управление ГРУ, а может, и выше, на уровне руководства Центра, поступила настолько серьезная информация, касающаяся упомянутой операции, что Иванов просто был вынужден, в виде исключения, собрать всех ее участников. Впрочем, все эти предположения, возникшие у офицеров резидентуры, частично сам же Иванов и подтвердил.

— Ладно, Валерий Геннадьевич, не возражаю. Доложите лично после совещания. — Резидент загасил окурок в пепельнице. — Я продолжу, товарищи. Итак, не вдаваясь в детали операции, — он посмотрел на Озерова и усмехнулся. — Не вдаваясь в детали, хочу, нет, требую, максимально активизировать усилия на выполнение каждым поставленной задачи. Повторяю: каждым. И вот почему.

Разведчики внимательно смотрели на резидента в ожидании, что он сейчас скажет что-то такое, что… Да нет, они смотрели на Иванова, как любые подчиненные на своего начальника, проводящего служебное совещание.

— В Каир на должность резидента КГБ едет полковник Кирпичев. — Иванов обвел глазами офицеров, как бы в ожидании их реакции на сказанное. Все молчали.

— Кто не знает этого человека, в чем я очень сомневаюсь, докладываю: Вадим Алексеевич — сильный арабист, возглавляет африканский отдел Первого главка. Много лет работал в Египте, включая период войны 1956 года, лично знаком с президентом Насером.

Иванов немного задумался, потом встал со стула, прошелся по спецпомещению, глянул на потолок и стены, прислушался к едва слышному гудению кондиционера.

— Не сомневаюсь в мощных возможностях Кирпичева, думаю, не потерявшего связи с людьми в окружении президента. Отсюда вывод, товарищи, — Иванов вернулся на свое место, взял со стола пачку «Мальборо», но курить не стал. — Вывод прост и всем вам очевиден: с приездом Вадима Алексеевича, который, между прочим, вот-вот должен получить генерала, конкуренция с соседями в рамках разрабатываемой операции обострится до предела. Ни я, ни вы, полагаю, не испытываете ни малейшего сомнения в том, что соседи тоже отрабатывают аспекты этой же темы. Почему я так думаю? — Резидент ГРУ ухмыльнулся. — Да потому, что слишком много знаю. Слишком…

* * *

Вадим Алексеевич Кирпичев для людей осведомленных, которых даже в системе ПГУ КГБ СССР насчитывалось очень немного, слыл личностью весьма и весьма незаурядной. Трудно было поверить в то, что этот невысокий человек с типично интеллигентской внешностью, блестяще закончивший Московский институт востоковедения в начале 50-х годов, владеющий тремя языками, прошел войну не кем-нибудь, а десантником 103-й дивизии ВДВ, освобождавшей Австрию и Чехословакию. После разведшколы молодой и способный арабист попал в восточный отдел ПГУ и оказался в резидентуре КГБ в Египте.

Кирпичев был одним из первых разведчиков-аналитиков, сумевших разобраться в том, что из себя представляет режим Гамаля Абдель Насера по отношению к СССР, и познакомиться с египетским лидером лично. Он успел заблаговременно дать информацию в Центр по поводу тройственной агрессии против Египта в октябре 1956 года, что дало возможность Москве определить оптимальную политическую позицию. В ходе войны Центр регулярно получал от оперативного сотрудника резидентуры исчерпывающую и крайне необходимую информацию…

В 1958 году Вадим Кирпичев сопровождал президента Египта Насера в его первой поездке в Советский Союз, переводил беседы египетского лидера с Никитой Хрущевым. (Разумеется, ни тот, ни другой даже не догадывались о том, что умный и обаятельный переводчик является кадровым сотрудником ПГУ КГБ.)

В 1960 году, проработав в Египте шесть лет, Кирпичев вернулся в Москву, а спустя пару лет был командирован в Тунис в качестве резидента КГБ, откуда успешно организовывал операции по поддержке национально-освободительного движения в соседнем Алжире, боровшимся против французских колонизаторов. Затем, будучи начальником африканского отдела ПГУ, он побывал еще в нескольких арабских и африканских государствах. Проколов у него не было: нигде и никто не смог вычислить его принадлежность к разведке. Вадима Кирпичева все знали только как перспективного дипломата и прекрасного арабиста. Насколько же интеллект, помноженный на внешность (высоколобый очкарик с неспортивной фигурой) могут быть обманчивы!

…Каирский резидент ГРУ Сергей Иванов абсолютно не заблуждался относительно причин предстоящего приезда Кирпичева в Египет. Новый секретарь посольства СССР был именно тем профессиональным разведчиком, который, как никто другой из руководящих сотрудников ПГУ, сможет разобраться в сложнейшей обстановке противостояния Египта и Израиля, наладить оперативную работу, информировать военно-политическое руководство Советского Союза о любых (вплоть до мельчайших нюансов) телодвижениях Насера и его окружения как в сторону главного стратегического союзника, так и в направлении стран Запада.

Отдавая должное личности полковника Кирпичева, резидент Иванов, тем не менее, видел в нем главного конкурента-соперника. Что бы там ни говорили о единых высших целях и задачах обеих разведок, подспудно вопрос ставился так: кто быстрее и профессиональнее сделает дело? А в этом контексте военного атташе полковника Иванова более всего интересовал не американский самолет Ф-4 «Фантом» (который со дня на день должен был появиться в небе Египта), а Мирван Хасан, муж младшей дочери президента Насера, продолжавший контактировать с израильским Моссадом. Операция ГРУ под кодовым названием «Родня» оказывалась под угрозой срыва. Ведь «соседи» из ПГУ после приезда полковника Кирпичева обретут «второе дыхание». И вполне могут опередить резидентуру ГРУ…

* * *

У Валерия Озерова, являвшегося, несмотря на скромное майорское звание, практически правой рукой резидента ГРУ в Египте, имелись реальные возможности выхода на интересующих советскую разведку египетских офицеров. Он, выпускник ВИИЯ, опытный арабист, неплохо знал многих переводчиков, работающих в стране. А кто, как не они, «глаза и уши» военной разведки, находящиеся в непосредственном контакте с местными офицерами и генералами в частях и штабах, могли стать ниточкой для установления нужных связей. Или, по меньшей мере, стать источниками информации. Информации, которой так не доставало резидентуре ГРУ. Тем более, в условиях довольно жесткой конкуренции с комитетскими «соседями». Озеров, как и его коллеги по конторе, давно понял, что декларируемая дружба с так называемыми «соседями» не более чем миф. Относительно дружеское общение с ними возможно лишь на личностном уровне, да и то с оговоркой. Ведь каждый себе на уме: думает, в первую очередь, о должности и звании, от которых зависят все его блага в будущем. Что предполагает, естественно, благополучие семьи, а это: и престижная квартира в Москве, и шикарная дача в ближнем пригороде, и… Да что там говорить — в конце концов, служебная командировка на несколько лет в любое западноевропейское посольство — из той же «оперы».

Что касается местной разведки и контрразведки, то якобы дружеские контакты с ними, обусловленные войной с Израилем, никого из «грушников» в заблуждение никогда не вводили. У них всегда была и продолжается сейчас тайная война со всеми: и с Моссадом, и с египетским мухабарат, и с американским ЦРУ, и с британской МИ-5… Короче, со всеми спецслужбами мира. Такая уж у военной разведки работа.

Впрочем, контрразведывательный режим местных спецслужб в отношении советских «братьев по оружию» был довольно мягким. «Наружка», по крайней мере, особенно не докучала. Даже установленные разведчики, включая резидента Иванова, чувствовали себя в Египте достаточно вольготно. Война с общим сионистским врагом — и этим все сказано!

…Переводчики гуляли на вилле СВС в Гелиополисе. Это было трехэтажное здание с садиком, небольшим летним кинотеатром и открытым кафе. Пили белое местное вино, выбранное из-за его дешевизны. Вино оказалось коварным: после пары-тройки стаканов этого «сухаря» на каждого языки молодых парней, разморенных не прекращающейся жарой, развязались. И понеслось… И было наплевать переводчикам, приехавшим на побывку из разных секторов Суэцкого канала, где они испытали на себе бомбежки и артобстрелы, видели кровь и смерть, дышали дымом пожарищ, подвергались атакам полчищ блиндажных клопов и блох, изнывали без воды и нормальной пищи, — наплевать буквально на все и на всех: на сотрудников аппарата генерала Катушкина при галстуках, на кажущуюся шикарной после пустыни обстановку виллы с библиотекой на втором этаже и какими-то еще неизвестными им помещениями; на людей, сидящих на скамейках кинотеатра в ожидании фильма; даже на женщин, фланирующих в саду с разговорами, скорее всего, о шмотках и сертификатах… В общем, на вилле гуляли фронтовые переводчики. И, несмотря на бесшабашное поведение парней, если не все, то многие, наверное, догадывались, откуда они приехали, и поэтому даже не пытались их задевать.

— Представляете, мужики, — талдычил подвыпивший лейтенант-двухгодичник, враз поседевший, когда его вместе с советником и парой арабов взрыв бомбы похоронил в блиндаже, и их всех с огромным трудом откопали спустя несколько часов. — Нет, вы представляете, меня обещали представить к медали «За боевые заслуги». — Он хлебнул вина, неумело закурил. Пальцы заметно дрожали. — У меня одного оказалась свободная рука, я и рыл ею землю… — Он показал всем ободранную до локтя руку, разукрашенную арабским аналогом йода. — Седой стал, правда…Хрен с ними, седыми волосами, зато живой…

Коллеги-переводчики слушали парнишку, не перебивая. До сих пор еще никому из них такого испытать, к счастью, не удалось.

— Да ладно тебе, старик. Не вспоминай, бывает, — сказал кто-то. — Выжил, и слава Богу. Давай, за это и выпьем!

Лешка Агарышев с энтузиазмом потянулся к стакану, кто-то спросил, где туалет. Взяли еще вина. Закуски никакой не было, экономили. Да и какая закуска нужна к сухому вину с кубиками льда? Жарко ведь!

— Может, книгу взять в библиотеке? — спросил Витя Сажин.

— Во, Сажа дает! — удивились ребята. — Ты еще в кино сходи, читатель!

И все начали безудержно ржать. Но мысль о книге, для Виктора, видимо, была настолько серьезной, что он встал и, пошатываясь, направился к дверям виллы. Переводчики проводили его кто укоризненным, а кто понимающим взглядом. Читать на канале действительно было нечего, кроме изредка попадавшей в подразделения фронтовой газетенки, в которой самым интересным был раздел «Изучаем язык врага» с фразами на иврите: «Руки вверх!», «Сдавайся!», «Твое имя, звание, номер части?» и т. п.

— Здорово, ребята! — сказал Озеров, подойдя к столу загулявших переводчиков.

— А, Валерий Геннадьевич! Здравствуйте! — вразнобой ответили знавшие его по институту офицеры. Только рано поседевший двухгодичник непонимающе уставился на высокого, стройного мужчину в очках в тонкой золотистого металла оправе.

— Отдыхаете? — поинтересовался Озеров, глядя на заставленный пустыми бутылками стол и пепельницы, до предела заполненные окурками.

— Отдыхаем, товарищ капитан, еще как отдыхаем.

— Был капитан, да весь вышел, — усмехнулся Озеров, сверкнув линзами очков. — Теперь — обычный чиновник торгпредства…

— Правда? Да вы что? — заинтересовались переводчики. — Надо же, вы, Валерий Геннадьевич, такой профессиональный арабист, помним, учили нас азам языка… Выпьете с нами, а?

— Не откажусь, — Озеров посмотрел на переводяг. — Только чуть-чуть, я за рулем.

Полещук отыскал на столе бутылку с вином и крикнул мальчишке-арабу, что бы тот мигом принес чистый стакан. «Хадыр, эффендем!» — ответил тот, и через минуту притащил на подносе стакан со льдом. Полещук разлил остатки вина по стаканам.

— За вас, Валерий Геннадьевич! — сказал он. — Чертовски приятно увидеть здесь своего преподавателя. — За ваше здоровье!

— Спасибо, Саша! Спасибо, ребята! — Озеров пригубил стакан и поставил его на стол. — Как вы тут, как служба?

Захмелевшие переводчики стали наперебой рассказывать Озерову о своей фронтовой работе. Он внимательно слушал пьяное бахвальство ребят, смешанное с действительно боевыми реалиями их переводческой миссии на Суэцком канале. Глаза Озерова были серьезными. Впрочем, мало кто из парней это замечал.

— Может, еще вина? — спросил Озеров. — Какие пожелания?

— Ну, конечно, — встрепенулся Леша Агарышев. — Вы же в торгпредстве богатенькие. Не то, что мы, кормящие фронтовых вшей…

— Леха, перестань! — возмутились остальные, кроме задремавшего на стуле двухгодичника, будущего кавалера медали «За боевые заслуги». И повернулись к Озерову. — Если можно, Валерий Геннадьевич, то мы, честно, — не против…

Озеров заказал на всех виски и соленый арахис. Выпили за победу над сионистским Израилем. Закурили.

— Как отношение к вам арабов, офицеров, в первую очередь? — спросил Озеров. — Общаетесь-то нормально? Или есть проблемы?

— Какие проблемы, товарищ капитан, — пожал плечами Серега Лякин. — Проблемы не с местными офицерами, а с бытом. — Он глянул на молчащих коллег. — Лешка вон правильно сказал насчет вшей, блох и прочей нечисти… Вот они, заразы, и есть наши главные враги на канале. Ну, а евреи… Они воюют и, между прочим, весьма неплохо…

— Серега, кончай херню пороть! — вмешался Витя Сажин, вернувшийся из библиотеки с какой-то потрепанной книгой. Его уши от возмущения заалели. — Комары, блохи… Ерунда какая-то. Валерий Геннадьевич ведь не об этом. Не знаю, зачем это нужно нашему родному торгпредству, но за пузырь вискаря могу доложить: общение советских советников со старшими офицерами местной стороны весьма проблематично. По крайней мере, в моей части. Ведут себя высокомерно, советников посылают с их советами на х… За глаза, конечно. А так улыбаются…

— Ну, а дома кто-нибудь из вас у подсоветных арабов бывал? — продолжал расспрашивать Озеров. — Не поверю, что нет.

— Я бывал, — признался Полещук. — Нормальное отношение. Помощь оказали, когда меня слегка контузило… И вообще мой комбат Сафват — отличный мужик. Христианин, копт, на «Выстреле» учился, виски-водку жрет, как не всякий русский сможет!

Полещук не заметил, что при упоминании имени Сафват, спокойный Озеров чуть изменился в лице, даже как бы насторожился. Да и откуда мог знать батальонный переводчик, что источники Озерова говорили о неком подполковнике Сафвате, земляке и близком приятеле генерала Мустафы Хамди, заместителе военного министра. «Неужели, это тот самый Сафват? — про себя обрадовался Озеров, — вот так удача! Черт побери, это же выход на армейскую верхушку!» Не веря своим ушам, он начал расспрашивать Полещука. Но переводчик, видимо, поняв, что сболтнул лишнее, замкнулся и стал отнекиваться на любой вопрос Озерова о подсоветном комбате.

…В Египте ночь наступает всегда внезапно, без известных в России сумерек. Приходит желанная прохлада (если говорить об октябре) с упоминавшимися злобными комарами и стаями огромных летающих тараканов. Африка!

В свете уличных фонарей заросли кактуса опунции, разреженные пальмами с мерцающими в свете луны кронами выглядели фантастически экзотично. Особенно, замок Барона (или «Мертвый замок») по соседству с виллой — мрачное и пустое сооружение в виде дворца со вздыбившимися кобрами и изящными танцовщицами, украшающими его фасад. Много невероятных слухов и легенд ходило об этом заброшенном замке, напоминавшем индуистский храм. Говорили, например, что его давно умерший владелец, некий европейский барон Эдвард, написал в своем завещании, что в здании нельзя жить, его нельзя ремонтировать, что замок должно поглотить само Время. А вообще-то никто не знал правду, но желающих проникнуть в замок Барона не находилось. Что-то мистически страшное останавливало людей. Даже вездесущих египетских воришек…

К полуночи вилла закрылась и переводчики, кто самостоятельно, а кто, поддерживая друг друга, потянулись к выходу. Озеров как-то незаметно исчез раньше, пообещав Полещуку раздобыть из запасов торгпредства блок американских сигарет и пару бутылок «Столичной». Полещук связал это с хорошим отношением к нему Озерова, как бывшего институтского преподавателя. В пьяной переводческой суматохе ему не пришло в голову, что обещанное Озеровым напрямую связано с комбатом Сафватом.

* * *

— Сергей Викторович, докладываю. — Обычно сдержанный Озеров не мог скрыть радостного возбуждения. Резидент ГРУ Иванов по голосу майора догадался, что в деле появилось кое-что, представляющее оперативный интерес.

— Ну, ну, Валерий Геннадьевич, слушаю вас внимательно. — Иванов отложил шариковую ручку и перевернул лист бумаги, на котором что-то писал.

— Вчера на вилле мною установлен контакт с лейтенантом Полещуком…

— И что? — нетерпеливо перебил Иванов своего подчиненного.

— Он работает в пехотном батальоне подполковника Сафвата, через которого можно выйти на генерала Мустафу Хамди, заместителя министра обороны.

— Это интересно, — сказал резидент. — Какие между ними отношения? Я имею в виду Сафвата и Хамди.

— Они земляки и близкие друзья.

— А что этот Полещук? В смысле перспективы работы на нас. — Иванов потер рукой лоб и на пару секунд задумался. — Это тот самый выпускник ВИИЯ, который нахамил генералу Верясову в самолете?

— Так точно. Я вам докладывал. Что касается перспектив, Сергей Викторович, то, думаю, надо послать проверку. Пока определенно ничего сказать не могу. Вообще парень боевой, освоился в стране быстро, языком владеет, а внешность — и говорить нечего. Чистый араб! — Озеров снял очки, достал носовой платок и стал протирать стекла. — А самое главное, товарищ полковник, он общается с Сафватом в неформальной обстановке, бывает у него дома.

— Вот это, действительно, важно. — Иванов встал со стула и сделал несколько шагов по кабинету. — Крайне важно. Готовьте к привлечению, а я пошлю проверку. Да, Валерий Геннадьевич, не забудьте все это подробно изложить. С выводами.

 

Глава девятая

По заявлению посольства США в Тель-Авиве, американские граждане могут сохранять свое гражданство, даже если они стали гражданами Израиля и служат в израильской армии. Заместитель министра иностранных дел ОАР Саид Салах Гохар заявил протест американскому представителю в Каире, защищающему интересы США в ОАР. Американское заявление, подчеркнул он, означает, что граждане США получают право легально воевать в рядах израильской армии.

(Каир, 18 октября, ТАСС)

17 октября министр иностранных дел ОАР Махмуд Риад принял послов СССР, Великобритании и Франции, как представителей стран-членов Совета Безопасности ООН и участниц четырехсторонних переговоров по Ближнему Востоку. Он изложил им позицию ОАР относительно решения правительства США разрешить американским гражданам служить в израильской армии. Эта инициатива, по словам Риада, ведет к серьезному ухудшению обстановки на Ближнем Востоке.

На Суэцком канале установилось относительное затишье. Война, конечно, продолжалась, но как-то вяло. Израильтяне, практически подавив систему ПВО Египта и нанеся ряд ощутимых ударов по его авиации, завоевали в сентябре-октябре почти полное господство в воздухе своего противника и, видимо, размышляли, как это преимущество наиболее эффективно использовать.

А пока на всем 160-километровом протяжении канала то в одном, то в другом секторе лишь вспыхивали спорадические перестрелки и велись артиллерийские дуэли. Египетская артиллерия, чаще всего безрезультатно, долбила «линию Бар-Лева», израильтяне отвечали ударами, в основном, из трофейных орудий советского производства, но тоже без особого успеха.

Впрочем, дальнобойные гаубицы Д-30 все же досаждали египтянам больше других артиллерийских систем, находившихся на вооружении армии обороны Израиля. Русские хабиры, особенно артиллеристы, услышав знакомый звук выстрела и зловещий шелест летящего 122-миллиметрового снаряда, бежали в укрытие, не забывая при этом с некоторой гордостью напомнить арабам, что работает Д-30, советская гаубица. Не хер, мол, было оставлять орудия евреям…

Во второй половине октября случилось то, о чем ранее с тревогой доносили советская военная разведка и египетская мухабарат: в небе появились первые самолеты Ф-4Е «Фантом», поставленные Соединенными Штатами Израилю.

22 октября два «Фантома» впервые показали себя в деле: нанесли мощный ракетно-бомбовый удар по позициям ПВО в городке Абу-Сувейр, к юго-западу от Исмаилии. Отразить налет самых современных истребителей-бомбардировщиков египтянам было практически нечем. Зенитки времен второй мировой войны лишь украшали небо белыми облачками разрывов — скорость самолетов «Фантом» была необычайно высокой, попасть в них из пушек можно было лишь случайно.

Через несколько дней последовал второй удар «Фантомами»: был смешан с землей египетский радар на горе Атака в районе Суэца, радиолокационный «глаз», просматривавший почти весь Синайский полуостров. ПВО Египта ослепла еще больше.

4 ноября израильтяне осуществили небывалую за всю войну акцию: два «Фантома» беспрепятственно пролетели до Каира и на малой высоте преодолели звуковой барьер. Причем, не где-нибудь, а конкретно над Миншат Аль-Баккари, резиденцией египетского президента Насера. Грохот был ужасный, во всех окнах со звоном вылетали стекла, жители бежали в панике, давя друг друга, и не зная, куда спрятаться…

Гамаль Абдель Насер, президент ОАР и Герой Советского Союза (Золотую Звезду приколол ему лично Никита Хрущев), оказался обиженным до глубины души. Эта наглая «психическая» атака «Фантомов» явилась последним аргументом египетского военно-политического руководства, которое, разводя в бессилии руки, попросило генсека Леонида Брежнева оказать Египту экстренную военную помощь. Впрочем, переговоры на этот счет уже велись, просто гром американских «Фантомов» над древними пирамидами не мог не ускорить этот процесс. И действительно несколько ускорил.

Однако все было не так уж просто. Присутствие в Египте советских военных советников и технических специалистов проблему не решало даже в случае их количественного увеличения. Речь шла уже о совсем другой помощи, помощи боевыми частями. Но, имелось слишком много контраргументов…

В Кремле ломали голову, как помочь Египту и не нарваться при этом на военную мощь Америки, стоящей за Израилем. В Вашингтоне обмозговывали ту же проблему с точностью до наоборот. Ведь ситуация при неудачном раскладе могла привести две сверхдержавы к ядерной войне. На грани которой мир уже был ровно семь лет назад во времена «Карибского кризиса» у берегов Кубы.

В Средиземном море уже давно курсировали корабли 6-го американского флота, в полной боевой готовности была советская флотилия, усиленная атомными подводными крейсерами Северного флота. И не факт, что нынешний взрывоопасный «Суэцкий кризис» мог закончиться мирно. В общем, и в Москве, и в Каире многие тогда не спали. В Тель-Авиве было пока все спокойно: Моссад занимался проверкой информации, полученной от Рамзеса…

* * *

— Ну, будем ее брать? — спросил Кузакин, раззадорившись от вида полуобнаженной девушки-стриптизерши, продолжавшей под музыку снимать с себя остатки одежды. — Ты посмотри, какая линия живота, переходящего в лобок! Саша, это же Бог знает, что такое!

Полещук уставился на стриптизершу, но ничего уж особенного не увидел: симпатичная рослая европейка, работающая в ночном клубе «Мэриленд» на местную, обожающую голых белокурых бестий, мужскую публику. К тому же она соблюдала установленные правила эротического действа в мусульманском Египте: на сосках груди остались сверкающие звездочки, на причинном месте — маленький, тоже блестящий, треугольничек. Про себя, однако, подумал, что трахнуть такую девку он бы не отказался. Без последствий, разумеется, в плане последующей высылки из страны пребывания…

— Саша, ты ни хера не понимаешь в женщинах, — продолжал гнуть свое изголодавшийся без женщин Кузакин. — Не знаю, как ты, а я уже готов! — Он глотнул из стакана виски и вопросительно посмотрел на Полещука.

— Ты знаешь, старик, думаю, что наших денег на нее не хватит, — сказал Полещук, оценивая аппетитные ягодицы покидающей помост стриптизерши. — Это дорогая телка, Кузакин, нам не по карману. Глянь, сколько страждущих местных богатеев. — Он кивнул в сторону арабов в белоснежных галабиях и черных европейских тройках, только что кидавших на помост денежные купюры. — Нет, не потянем…

— А вдруг, Саня, — привстал Кузакин, не сводя глаз с уходившей девушки. — Вдруг нам обломится!

Таки почти обломилось. Через некоторое время девушка, уже одетая в очень короткую юбку-мини, появилась в зале. Кузакин оказался первым, призывно щелкнувшим пальцами, и девушка направилась к их столу.

— Саша, мы — югославы, — едва успел проинструктировать Полещука Кузакин. — Девица с улыбкой плюхнулась на стул и со словом «Хэллоу!» на столе переводчиков появилась бутылка шампанского. Официант-араб мгновенно открыл ее, разлил по бокалам и исчез.

— Ну, господа, — сказала девица на хорошем английском, — выпьем за всех нас! Чин-Чин!

Выпили и закурили. Кузакин и Полещук представились специалистами из Югославии. Девушка сказала, что она из Канады и ее зовут Мэри.

— О Мэри, в «Мэриленде» — это знаковое явление, — сказал Кузакин на английском языке. — Это наводит на определенные мысли. — Он многозначительно посмотрел на высокую грудь Мэри. — Шампанское, двое горячих югославов, вы, надеюсь, не против?

— А какая нормальная девушка может быть против? — улыбнулась стриптизерка. — Если к тому же у горячих югославов водятся деньги.

— А сколько надо? — спросил Кузакин.

Мэри назвала свою цену, которая показалась парням слишком высокой. Началась торговля. И надо же было такому случиться, что оба между собой, невольно, перешли на русскую мову. Мэри внимательно прислушалась, а затем сказала:

— Я не знаю, кто вы на самом деле. Но вы — точно не югославы, я там недавно была, они говорят не так… Это меня тревожит. Ладно, бойз, договаривайтесь между собой, а я пошла в туалет. — Мэри взяла свою сумочку, встала и, профессионально покачивая бедрами, пошла в сторону туалета.

Кузакин и Полещук ждали ее очень долго. Потом, когда им стало понятно, что девица за их столик не вернется никогда, переругались. Кузакин пенял на Полещука, что тот, мол, первым заговорил на русском, но Полещук считал наоборот. В конце концов, разъяренный Кузакин вылил остатки шампанского на стол, громко заявив на английском, что это вовсе не шампанское, а гадкая моча, кинул пять фунтов и пошел к выходу. Полещук направился за ним. В Насер-сити возвращались на такси. Оба молчали.

— Кузакин, хватит тебе дуться, — не выдержал Полещук. — Ну, не сняли девку, подумаешь, катастрофа!

— Молодой ты еще, Саня, многого не понимаешь, — сказал Кузакин, глядя на призывно мелькающие за окном таксомотора огни рекламы. — Я уже второй год здесь заканчиваю, а ты — только что из Москвы… Тяжко без женщин… Местные проститутки за пару-тройку фунтов не в счет. Да и трепак подхватить не хочется.

— А презервативы? Ведь едва ли не каждый каирский лоточник предлагает на русском языке купить «парашют на х…й»…

— Да пошел ты, умник! — сказал Кузакин и стал искать по карманам сигареты. Вытащил красную пачку дорогого «Ларка», повертел в руках. — На сигареты приличные разорился на всякий случай. — Он закурил. — А знаешь, Полещук, у меня был такой случай…

— Ну, ну.

— Не нукай, не запряг еще. В общем, дело было так. Еду я со студенческой вечеринки, а народу в тачке набилось под завязку, друг на дружке сидели, песни орали. У меня на коленях — девица, очень даже симпотная телочка. Я так потихоньку начал ее ручонкой проверять, чувствую — не возражает. Трусики незаметно стянул пониже (благо в тачке темно и все поддатые) и она удобно уселась на мой член. Представляешь, какой кайф? И визжала потом, когда машину подбрасывало на ухабах… Так и кончили с ней под «Бесаме мучо»…

— А потом? — поморщился Полещук, хоть и прошедший курсантско-армейскую казарму, но все равно с трудом переносивший скабрезные откровения сослуживцев или приятелей, смаковавших интимные подробности своих отношений с женским полом. Сам он никогда об этом ни с кем не делился. Для него все это было глубоко личным, не подлежащим ни хвастливого выбрасывания на публику, ни вообще упоминания в любом контексте. «А чего у кого из нас не было, — подумал он, — но какого черта об этом со смаком рассказывать?» Полещук, однако, ничего такого Кузакину не высказал. Промолчал, как бы поддерживая озабоченного сексуальной проблемой Кузакина…

— Потом было продолжение, но уже не с ней. Я, кстати, так и не узнал ее имя. А зачем? Получили друг от друга удовольствие и чао, бамбина! — Кузакин посмотрел в открытое окно машины. — Вот, кстати, и приехали. Стэна! Остановись! Полещук, расплатись с таксистом!

Мрачные многоэтажки ночного Насер-сити навевали тоску. Но на торговом пятачке перед домами жизнь, несмотря на позднее время, продолжалась. Доносились голоса людей, звуки музыки, аппетитные запахи кебаба. Полещуку дико захотелось перекусить, но в карманах было пусто, а Кузакин, не оглядываясь, решительно шел к дому. Полещук вздохнул и пошел за ним…

* * *

Полковник Иван Иванович Чеботарев, советник командира 9-й пехотной бригады, с трудом переносил свою зависимость от переводчиков. Но деваться было некуда: английского языка, которым сносно владели египетские офицеры, он не знал, а выучить арабский до уровня хотя бы минимального понимания местной стороны оказалось и вовсе делом нереальным. В конце концов, он плюнул на это безнадежное занятие, и ограничился теми фразами на ломаном арабском, которые поневоле выучили почти все русские хабиры, проработавшие в стране хотя бы несколько месяцев. Фразы эти были рифмованными и поэтому легко запоминались. Вроде этой: «Стэна хена ва халас! Букра лязим микробас.»

В общем, переводчиков Чеботарев не любил, особенно, таких как Кузакин, норовивших при случае показать свое некое превосходство. Москва, университетское образование! Поэтому, когда Кузакин заболел и остался в Каире, Чеботарев про себя даже обрадовался. «Возьму с собой этого Полещука, — подумал он с облегчением, — парень, вроде, ничего, если верить Чапаю, по-арабски неплохо говорит. К тому же — кадровый офицер…»

Поездка планировалась опасная: на Зеленый остров, находившийся в северной части Суэцкого залива, с гарнизоном которого давно планировали организовать взаимодействие, да все что-то мешало. То артобстрелы, то налеты авиации, то какие-то проблемы в бригаде. Да и Чеботарев, если сказать честно, туда особо не стремился — на кой хрен ему эти приключения перед самым отпуском? Хитрый комбриг-египтянин, и так не особенно утруждавший себя присутствием в бригаде, услышав про Зеленый остров, и вовсе надолго застрял в Каире по каким-то важным делам. А полковнику Чеботареву было сказано четко: «Никакого отпуска пока не посетишь этот гарнизон. Остров — тактически важный объект. Его и так едва не потеряли в июле… Посмотри там, как и что, посоветуй. Действуй, полковник, ты же опытный боевой командир!»

Несмотря на то, что так называемый «боевой» опыт Чеботарева заключался в батальонных учениях и полковых КШУ в Закавказском военном округе и годом пребывания в ранге советника командира египетской пехотной бригады, Иван Иванович после беседы с начальством в Каире почувствовал свою значимость. Почти как легендарный генерал Панфилов, за которым была Москва.

Впрочем, Чеботарев (даже не будучи «семи пядей во лбу») прекрасно понимал, что ни о каком реальном взаимодействии с островитянами не может быть и речи. В пехотной бригаде никаких плавсредств не было, нет, и не будет. Поэтому гарнизону должны оказывать помощь и поддержку только авиация, флот и подразделения «коммандос». Но никак не пехотинцы бригады, разделенные несколькими километрами моря. В критической ситуации можно задействовать лишь бригадную артиллерию, да и то лупить она будет по самому острову. «Из Каира оно, конечно, видней, особенно с верхушки пирамиды Хеопса, — в раздумьях чесал затылок полковник. — Там все до одного — стратеги с большой буквы «М». Придется ехать» — И он, понурясь, направился к артиллеристам.

…Катер шел тихо. Но в вечерней темноте поблизости от расположения израильтян Полещуку гудение движка казалось оглушительно громким. Он посмотрел на небо с мерцающими звездами, прислушался к хлюпающим о борт волнам. На палубе, заваленной припасами для гарнизона, едва слышно переговаривались египетские бойцы. С западного берега залива громыхнула очередь из крупнокалиберного пулемета, очередь трассирующих пуль пологой дугой пошла в сторону израильтян. Те не ответили. И вновь установилась зловещая тишина. Лишь одинокий стук движка катера нарушал спокойствие моря.

Чеботарев был в рубке и на палубу не выходил. Полещук вытащил из кармана пачку «Клеопатры» и, вспомнив строгий наказ не курить, сунул сигареты обратно и пошел в рубку. Бригадный советник подремывал, сидя на узком для его массивного тела креслице.

— Товарищ полковник! Иван Иваныч! — разбудил его Полещук. — Подходим, просыпайтесь!

— А я и не спал, Полещук, — ответил, позевывая, Чеботарев. — Как там обстановка?

— Нормально, товарищ полковник. У евреев удивительно тихо. Даже странно…

— А чего странного? — Чеботарев с трудом высвободился из кресла и еще раз зевнул. — Не засекли жиды. И то, слава Богу…

Поднялись на палубу. Впереди, по курсу, темной громадой высился приближавшийся Зеленый остров. В рубке что-то бубнил по рации командир катера, на берегу замелькали огоньки сигнальных фонарей. Солдаты на палубе, взяв автоматы наизготовку, готовились к высадке. Чеботарев, машинально сунул правую руку к несуществующей кобуре и повернулся к Полещуку:

— Вот идиотизм! Даже пистолета нет! А если там эти?…

Этих там не было. Встретили гостей египетские коммандос во главе с майором Ахмедом, начальником гарнизона. После короткого братания солдаты начали разгружать катер, а Ахмед, подсвечивая дорогу фонариком, повел Чеботарева, Полещука и двух египетских офицеров к себе на чай. Что-либо увидеть в этой кромешной темноте было просто невозможно. Полещук споткнулся о камень и чуть не упал. Резкая боль прошибла растянутую раньше ногу…

— Располагайтесь, господа, — сказал майор Ахмед, когда все очутились в каком-то непонятном помещении, слегка подсвеченном керосиновым фонарем.

Полещук рассмотрел майора. Это был мужчина с фигурой борца-тяжеловеса, стриженный «под ноль» и со шрамом на чисто выбритом, очень темном лице. Одет он был в пустынный камуфляж, брезентовый ремень провисал слева от тяжести пистолета, явно не табельной «Беретты», а чего-то более массивного. Справа на ремне — устрашающего размера нож в ножнах черного цвета. Одним словом, типичный спецназовец, как подумал Полещук, ни разу не видевший парней из этих элитных боевых подразделений.

Потолка в этом казематном «кабинете» видно не было. Обстановка спартанская: складной стол, лежанка, несколько деревянных стульев. Около стен темно-зеленые армейские ящики, на них каски, автоматы Калашникова, сдвоенные рожки, скрепленные изолентой, рядом, на цементном полу — ручной пулемет Горюнова.

Солдат принес поднос с термосом и маленькими чайными стаканчиками. Раздал всем стаканчики и наполнил их черным чаем.

— Добро пожаловать на Зеленый остров, — сказал Ахмед и поднял свой чай, как будто в стакане вино.

Все чокнулись, отхлебнули и потянулись за сигаретами. Чеботарев хмыкнул, влил в глотку содержимое стаканчика и посмотрел на египетского майора. Тот головой сделал знак солдатику, который подскочил к русскому полковнику и наполнил его стакан чаем.

— Мистер Иван, — произнес Ахмед, — как вам наш чай? Почти русская водка по крепости? А?

— Вот именно, почти, — ответил Чеботарев, выслушав перевод Полещука. — Скажи ему, что мы не чай приехали пить. Пусть доложит обстановку.

Майор Ахмед доложил, что на острове находится рота коммандос, усиленная артиллерийской батареей и средствами ПВО: ПЗРК «Стрела» и пулеметами ДШК. Остров полностью заминирован по периметру, личный состав готов погибнуть, но не допустить высадки евреев. Боеприпасов более чем достаточно, продовольствия и пресной воды — тоже. Радиосвязь поддерживается со штабом дивизии. В случае необходимости будет обеспечена… — Ахмед, дюжий египетский спецназовец со шрамом (то ли от осколка, то ли от ножа) вдруг замялся и замолчал. Все посмотрели на майора. В возникшей тишине послышалась приглушенная толстыми стенами артиллерийская канонада. В тусклом свете лампы к невидимому вентиляционному отверстию каземата поднимались облачка табачного дыма. — Короче, мистер советник, — махнул рукой Ахмед, — вы все прекрасно понимаете. Мы здесь — смертники, и ждать помощи нам неоткуда. Наши самолеты будут сбиты ракетами батарей «Хок» уже на подлете к острову, а артиллерия с берега может только накрыть нас… — Он опять замолчал, посмотрел на свою сигарету и стряхнул с нее столбик серого пепла. — В общем, будет маленькая Хиросима, принимая во внимание количество взрывчатки, которой напичкан остров. Но мы готовы к этому. На все воля Аллаха!

Чеботарев выслушал египетского майора молча. Он хорошо понимал, что Ахмед прав, и что никакой реальной помощи гарнизону Зеленого острова не окажут. Но подбодрить командира коммандос было необходимо. И он сказал:

— Мистер Ахмед, все не совсем так. Командование дивизии сделает все для оказания вам помощи. Ваш объект имеет тактическую, а возможно, и стратегическую важность в районе Суэца. Поэтому, как я полагаю, в случае необходимости будут задействованы все силы, включая фронтовую авиацию, чтобы не допустить захвата острова сионистским врагом. — Чеботарев посмотрел на Полещука. — Переводи точно, как я сказал. Это дипломатия, твою мать!

Слово «дипломатия», услышанное и понятое майором Ахмедом, послало всю «дипломатию» полковника Чеботарева к чертям собачьим. Египтянину стало все ясно. Он скривился и сдержанно произнес:

— Спасибо, господин советник. Думаю, пора укладываться спать. Вас проведут, мистер Иван. И заранее извините за неудобства…

Все встали и направились к выходу. Полещук замешкался, остановившись возле пулемета РПГ.

— Ну, ты идешь? — обернулся к нему Чеботарев.

— Секунду, товарищ полковник, — сказал Полещук и увидел, что майор Ахмед жестом просит его задержаться. — Идите, я вас догоню. — Чеботарев в сопровождении египтян с фонариками пошел к выходу. Ахмед проводил их взглядом и повернулся к Полещуку.

— Мистер Искяндер, вы, как я понял, офицер?

— Да, господин майор, офицер. Лейтенант. И, пожалуйста — без «мистера».

— Садись, лейтенант. Побеседуем, если не возражаешь. Пойми, скука здесь ужасная. Если бы не соседство с евреями, то вообще маут — смерть. Ты меня понимаешь? Как насчет чая?

— Давай, майор. Не возражаю, но лучше кофе, если есть. Так о чем будем говорить? — Полещук закурил очередную «Клеопатру», хотя во рту от перебора табака уже ощущалась противная сухость.

— Так, Искяндер, — сказал Ахмед, и в полумраке сверкнули белки его глаз. — Согласись, что ваш приезд сюда — визит вежливости. Не более. Ведь я все понимаю.

— Уважаемый майор Ахмед, — ответил Полещук, — я только переводчик и не имею права комментировать действия начальника…

— Брось, лейтенант, — усмехнулся майор. — Какие комментарии? Мы здесь смертники, и все это знают. А вообще я благодарен вам, русским, уже только за то, что вы сюда приехали. Клянусь Аллахом!

— Не стоит, господин Ахмед.

— Ты, русский переводчик, наверное, не знаешь, что было на Зеленом острове в июле этого года?

— Почему же, кое-что слышал.

— Ах, кое-что! — Майор грустно улыбнулся, посмотрел на солдата, принесшего стаканчики с кофе, кивнул ему головой, мол, все нормально, свободен, и посмотрел на Полещука, дымившего сигаретой. — Значит, знаешь кое-что… Расскажу тебе про это самое кое-что…

По рассказу Ахмеда, в середине лета этого года на Зеленом острове произошли трагические события. В ночь на 20 июля группа подводных боевых пловцов израильского морского спецназа, внезапно появившись у острова в районе мелководья, попыталась выбраться на берег. Пловцов заметили, в воду полетели ручные гранаты, ночную темноту прочертили автоматные и пулеметные трассы. И все равно благодаря внезапности, израильтяне, ведя непрерывный огонь из автоматов, выбрались на берег и захватили пляж. Бой продолжался примерно полчаса. Когда сопротивление египетского гарнизона было почти сломлено, с вертолетов высадились бойцы генштабовского спецназа «Саейерет Маткаль», устроившие кромешный ад на Зеленом острове. Они хладнокровно добили египтян (лишь несколько человек чудом выбрались оттуда на лодке), подорвали артиллерийские орудия, захватили нескольких пленных и на подошедших катерах благополучно ушли на Синай…

(Майор Ахмед, разумеется, не знал, что эта дерзкая операция спецназа подверглась резкой критике со стороны премьер-министра Израиля Голды Меир. Зеленый остров, считала она, не представлял никакого интереса для израильтян и не стоил жизни десятка коммандос, погибших при его захвате. Впрочем, министр обороны Моше Даян, давший добро на проведение операции, остался при своем мнении: израильская армия должна использовать любую возможность, чтобы показать, кто хозяин в Суэцком заливе. И не только в заливе — везде. Невзирая ни на какие потери.)

— А что было потом, Ахмед? — спросил Полещук.

— Потом, брат мой, был, как водится, «разбор полетов». Спасшихся солдат расстреляли по приговору военного суда. Остальные, понятное дело, погибли здесь… — Майор замолчал и посмотрел на пулемет Горюнова. — Теперь, видимо, моя очередь…

— Да ладно тебе, Ахмед, — не выдержал Полещук. — Все будет нормально. Инша Алла!

— Вот именно, если Аллах пожелает. — Встрепенулся майор. — Но они не дождутся, чтобы я, — Ахмед встал со стула во весь рост и стал похож на шкаф, потом несколько смутился и сел. — Короче, Искяндер, врага не пропустим. Так и скажи им.

— Кому им? — Удивился Полещук.

— Не делай из меня дурака, крези, как говорят англичане. Я все понимаю.

— Ничего ты, майор, не понял. — Обижено сказал Полещук.

— Вот смотрю я на тебя, русского, и думаю: ты кто на самом деле? — спецназовец поковырялся в мятой пачке, вытащил сигарету и закурил. — Посмотришь на тебя — вроде наш, и говоришь почти как мы, но…

— Что но?

— Искяндер, ты меня извини. Все-таки ты не наш.

— А я что, это скрываю? Я же русский, я — хавагя, как любит говорить мой друг подполковник Сафват…

— Комбат Сафват? Ты его знаешь? — искренне удивился майор.

— Еще бы. Мы с ним друзья.

— Так, — вздохнул майор, — все становится на свои места. Как сказал кто-то из мудрых: скажи мне, кто твой друг…

— Это правда, брат мой, — поддержал сентецию Полещук. — И я скажу, кто ты… Ахмед, давай о Сафвате потом. Ты мне скажи, почему остров назван Зеленым?

— Странный вопрос, Искяндер.

— Почему странный? Я читал в газете статью нашего корреспондента о том, как израильтяне поливали напалмом пальмы Зеленого острова…

— Пальмы? — удивился майор. — Да здесь и травинку трудно отыскать. Остров-то искусственный! Говорят, его англичане построили. Какие, к черту, пальмы? Похоже, ваш репортер строчил свои репортажи в Каире, сидя под пальмами с бутылкой «Стеллы» где-то в Замалеке… Я покажу тебе утром Зеленый остров, чтобы ты все понял… Пошли спать, а то твой хабир Иван уже, думаю, волнуется…

Утром, после скромного завтрака (чай, сухая лепешка и фуль — черные бобы с подливкой) майор Ахмед провел Чеботарева и Полещука по Зеленому острову. Ощущение от увиденного было сильным: никакие пальмы и даже трава здесь действительно не росли; кроме развалин каких-то построек, сейчас уже неизвестного предназначения, на острове ничего не имелось.

— Вот там был радар, — сказал Ахмед, показав рукой на возвышенную часть острова. — Евреи его полностью взорвали. Орудия — тоже… Нет, мы сейчас можем обороняться, — повернулся он к Чеботареву, — посмотрите, мистер Иван, как я разместил пушки. Конечно, этими средствами я не могу, как вы видите, обеспечить круговую оборону, но со стороны противника мы прикрыты.

Полковник Чеботарев посмотрел на дислокацию артиллерийской батареи и хмыкнул.

— А если евреи пойдут отсюда? — спросил он. — Вы же не успеете развернуть орудия.

— Взорвем остров, — нахмурился Ахмед. — Видите, мины по периметру? Они сработают. Плюс машинка, я ее собственноручно крутану — взорвутся казематы, то есть весь остров…

Чеботарев понял, что любые его рекомендации по поводу обороны Зеленого острова не имеют никакого смысла. Он понял, что, по большому счету, остров оборонять не будут: его просто взорвут эти смертники-коммандос во главе с майором Ахмедом. Он замолчал, насупился и стал смотреть на море.

— Брат Искяндер, — вдруг спросил Ахмед. — Автомат Калашникова сможешь разобрать? И собрать?

— Норматив? На время? — уточнил Полещук, догадываясь, что этим майор просто хочет разрядить ситуацию с русским советником.

— Нет, просто так. Хотя… — Майор жестом подозвал стоявшего поодаль солдата с автоматом и приказал ему разрядить магазин. — Маленькое соревнование, — сказал он. — Кто быстрее разберет и соберет Калашникова.

Полещук взял АК-47, огляделся, нашел подходящее место и опустился на одно колено.

— Ахмед, а можно мне завязать глаза? — спросил Полещук, вспомнив, как он лихо обращался с этим автоматом, начиная с отцовского полка. Майор удивился и Полещуку завязали глаза какой-то вонючей тряпкой.

Рядом, с любопытством поглядывая на русского, пристроился египетский боец. Ахмед подождал, когда оба будут готовы, и махнул рукой и крикнул: «Ялла»!

Полещук нащупал автомат и начал его разбирать. Итак «Курс молодого бойца» вслепую, — подумал он. — Отделяем магазин, контрольный спуск, теперь пенал, потом — шомпол, возвратный механизм… Быстрее, быстрее…! Ага, теперь отделяем затворную раму с затвором, затвор, и, наконец, отделяем газовую трубку со ствольной накладкой… — Полещук, разумеется, не видя ни улыбавшегося майора, ни подошедшего полковника Чеботарева, быстро собрал автомат, щелкнул предохранителем и вскочил на ноги. Почти одновременно с ним с криком вытянулся египетский боец.

— Шатыр! — обрадовался спецназовец. — Клянусь Аллахом, не ожидал такого. Вслепую! От тебя, переводчика! А раз так, этот Калашников — твой. — Ахмед протянул АК-47 Полещуку. — Здесь у нас этого добра навалом.

— Спасибо, ахи, — сказал Полещук и посмотрел на Чеботарева. Тот, видимо, уже утратив интерес к импровизированному соревнованию, сидел на плоском камне и смотрел в бинокль на море в сторону Синая. — Не положено нам оружие, Ахмед. Если что, у меня в батальоне есть «Порт-Саид».

— Как это не положено? — брови майора поползли вверх. — Вы же находитесь в зоне боевых действий! Что, евреи различают, русские вы или египтяне? — Шрам на темной щеке Мухаммеда посветлел, он грубо выругался. — Искяндер, вот тебе мой личный подарок. — Майор достал из кармана маленький пистолет. — Это карманный «Браунинг», добыл у израильтян. Держи на память о Зеленом острове. — Он повернулся спиной к Чеботареву и быстро сунул Полещуку миниатюрный пистолет. — Спрячь, ахи, вдруг пригодиться. Запасной обоймы нет, извини, не до того было. Потом рассмотришь, — добавил он, — калибр 6.35…

— Шукран, майор, — поблагодарил спецназовца Полещук и направился к Чеботареву, осторожно трогая в кармане плоскую рукоятку маленького пистолета.

Советник, похоже, ничего не заметил. Глядя в даль, он мысленно уже был, наверное, в Союзе.

— Ну, надеюсь, не очень опозорил Советскую Армию? — иронично спросил он подошедшего Полещука, оторвавшись от бинокля. — Не знаю, как у них с нормативами, но, по нашим, разбирал-собирал ты хреново. На четверку с минусом… И соперник твой такой же слабак!

— Да я же вслепую разбирал и собирал автомат! — обиженно сказал Полещук. — Вы что, товарищ полковник, не видели?

— Видел, видел… — ответил советник.

Полещук мысленно послал полковника подальше, и они вместе направились к майору Ахмеду, что-то громко объяснявшего своим подчиненным, указывая рукой в сторону израильтян.

Яркое солнце слепило глаза. Вокруг простиралось сине-зеленое море. Где-то далеко, в дымке, просматривался берег залива. Тихо шумел прибой. Полещук посмотрел на четко видимые в прозрачной воде противодесантные мины, соединенные друг с другом белым кабелем, и подумал, что евреи сюда действительно не сунутся…

 

Глава десятая

Прошлой ночью группа израильских самолетов попыталась совершить налет на район Сафага, но была отогнана огнем средств египетской ПВО, заявил представитель военного командования ОАР. Он категорически опроверг израильские утверждения, что самолетам якобы удалось нанести удар по расположенной в Сафаге египетской военно-морской базе.

(Каир, 24 ноября, ТАСС)

Как сообщает агентство МЕН, ссылаясь на заявление представителя вооруженных сил ОАР, сегодня египетские подразделения ПВО сбили еще один израильский самолет типа «Мираж». Это четвертый израильский самолет, сбитый ПВО Египта за последние два дня.

Говорят, что самые лучшие чувства испытывают подчиненные, увидев дымок машины, увозящей своего начальника. Именно такие чувства ощутили советники 6-ой пехотной бригады, когда полковник Чеботарев, скупо попрощавшись, убыл из Роды в Каир, откуда должен был лететь в отпуск в Союз. По мнению всех, это было не по-офицерски. Не проставился товарищ полковник, грустно констатировали офицеры, зажилил фунты! На «Волгу», понимаешь ли, копит, а мы здесь, как эти…

— Ладно, давайте по койкам, — сказал Романенко.

— Нет, погоди, — встал подполковник Субботин, батальонный советник, и обвел глазами собравшихся в комнате офицеров. — Это же херня какая-то! Мужики, может, у кого заначка есть?

Заначки ни у кого не было. А выпить хотелось всем. Причем, прямо сейчас. Обстановку разрядил Полещук.

— В общем, так, — сказал он и посмотрел на часы. — Если прямо сейчас вы мне дадите машину, то через полчаса или максимум минут через сорок я привезу спиртное.

Народ замолчал, все уставились на молодого лейтенанта.

— Полещук, ты шутишь? Где в этой дыре можно найти спиртное?

— Нет, не шучу, — сказал Полещук. — А где — мое дело, места надо знать… Выделяйте арабийю, и все будет.

— Куда поедешь? Ночь на дворе, а? — спросил подполковник Субботин.

— Короче, мужики, — сказал Полещук. — Или да, или нет.

Ответ был однозначный, и через пять минут Полещук уже мчался в газике к палестинскому госпиталю, где, как он предполагал, можно разжиться спиртом.

— О, мутарджим Искяндер, аглян, аглян! — удивился палестинский доктор-старлей. — Какими судьбами? Что-то случилось?

— Ничего страшного, Аббас, — ответил Полещук, пожимая руку доктору. — Маленькая проблема.

— Ну, мутарджим, говори, — палестинец посмотрел на ногу Полещука. — Нога?

— Да, нет, дорогой, с ногой все нормально.

— Тогда что?

— Аббас, нужен спирт.

— Зачем?

— Понимаешь, русские хабиры обгорели на солнце и надо бы их спины спиртом смазать, — беззастенчиво врал Полещук, глядя в глаза палестинского доктора. — Аллахом клянусь, очень надо.

— Искяндер, причем тут спирт? — удивился палестинец. — Я могу тебе дать мазь от ожогов. — И он пошел к своим аптечным закромам.

— Нет, Аббас, — настаивал на своем Полещук. — Они, русские, привыкли у себя лечиться в таких случаях только спиртом.

— Ладно, Аллах с вами, спирт — так спирт, — стал, наконец, почти догадываться палестинец. — Только пусть не употребляют во внутрь. Я же знаю вас, русских… Но два литра?!

…Через каких-то десять минут Полещук трясся в газике, бережно прижимая руками к груди двухлитровую емкость коричневого стекла с медицинским спиртом. Вся операция по добыче алкоголя заняла действительно около часа.

— Это что? — спросили хабиры у Полещука, когда он с гордым видом поставил коричневую бутыль на стол.

— Спирт медицинский, чистый, — ответил Полещук. — Кохоль абьяд.

— Не ослепнем? — стали уточнять советники, завороженными глазами уставившись на емкость.

— Мужики, с какого такого хрена? — возмутился Полещук. — Это же настоящий этиловый спирт. Из госпиталя. А где Захар и Сафар?

— Нечего им здесь делать, спать отправили.

Подполковник Романенко притащил картофелину, разрезал ее пополам, плеснул на срез жидкости из коричневой емкости. Все уставились на картошку. Но никто не знал, какого цвета должен был стать разрез. После недолгих обсуждений Субботин сказал:

— Эх, была, не была! Пострадаю за советскую власть! Наливай! — Скомандовал он сам себе, решительно плеснул в стакан жидкости, разбавил ее водой и залпом выпил. Офицеры молча смотрели на бригадного «камикадзе». Романенко аж передернуло. Субботин, однако, смачно закусил огурчиком, порозовел, заулыбался и взял бутыль, чтобы налить еще.

…Через час все хабиры напились до очень хорошего состояния. Полещук устало побрел в свою виллу. «Нас извлекут из-под обломков… — орали поддатые советники, — поднимут на руки каркас. И залпы башен-ы-ы-х ору-у-у-дий в последний путь проводят нас…»

Полещук подивился словам незнакомой песни, резанувшим душу, и остановился, чтобы дослушать.» …И будет карточка пылиться на полке пожелтевших книг, — пели советники, — в танкистской форме, при погонах, и ей он больше не жених…»

Он пересилил возникшее желание вернуться в теплую компанию поющих советников, поднял глаза на темное небо, мерцающее звездами, вдохнул всей грудью воздух, пахнущий гниющими морскими водорослями и чем-то еще, непонятным, и пошел к себе.

Зудящие комары долго не давали заснуть. Сквозь ставни пробивался свет луны почему-то с кровавой окраской. Не к добру это, подумал Полещук, и еще долго ворочался в бессоннице, отбиваясь от комариных атак. Заснул он только по утро. Снилась ему мама, отчитывающая подполковника Сафвата за бытовую неустроенность сына и скудную еду. А он, Александр, вместе с отцом защищали комбата, говорили ей, что на фронте всегда так, бывает и хуже. Это — не главное, ведь он жив и здоров…

* * *

Батальон подполковника Сафвата вывели из бригады, отвели в дельту Нила, где на специально оборудованном полигоне начались изнурительные тренировки по форсированию Суэцкого канала. Лодки, плоты, штурм «линии Бар-Лева», захват плацдарма, окапывание, отражение атак противника… И так каждый день.

Ни сам Сафват, ни его непосредственные начальники не знали, что планирует высшее руководство. Сафват связался со своими влиятельными знакомыми в Каире, но ответ был один: готовься… К чему — вразумительного ответа не было.

Впрочем, комбата, интересовало лишь одно: будет ли это действительно масштабная операция, или его батальон пойдет на заклание в виде разведки боем. Ведь что из себя представляет линия Бар-Лева, Сафват неплохо знал. Знал он и то, что вражеская военная разведка свой хлеб даром не ест. Не один раз ночные попытки прощупать прочность обороны израильтян заканчивались полной неудачей: египтян, осветив прожекторами, или уничтожали мощным огнем артиллерии уже на воде, или, подпустив к берегу, прицельно долбили танковыми орудиями прямой наводкой, не оставляя им ни единого шанса.

Объяснение этих неудач, стоивших многие десятки жизней, напрашивалось само собой: информацию о каждой предстоящей операции кто-то сливал израильской разведке. Причем, этот кто-то был отнюдь не феллахом в полосатой галибийе, а человеком, имевшим прямое отношение, скорее всего, к оперативному управлению Генштаба, которое во всех армиях мира являлось «кухней» войны.

Друзья, вхожие в высокие кабинеты, молчали. Или не имели права сообщать подполковнику такие секреты. Сафват понимал, что они перестраховываются. Но смысла в этом не видел, так как до тех пор, пока пособник или, если угодно, предатель сидит в Генштабе под боком у разработчиков операции, ее реализация будет однозначно обречена на провал.

Пока его радовало только то, что до Каира рукой подать, машина под боком, и, по большому счету, наплевать ему было на все запреты. Сафват как был когда-то в Йемене армейским хулиганом, так им и остался…

— Мустафа, ради нашей дружбы и всего святого, — говорил он по каирскому телефону генералу Хамди, своему земляку и приятелю. — Что вы там планируете? Я же должен знать хотя бы часть замысла… Давай встретимся, ахи. Ты же меня отлично знаешь. Никакой утечки не будет…

— Успокойся, Сафват, — отвечал генерал. — Все нормально. Никаких особых планов — обычные тренировки. Встретиться не могу, занят по горло. Клянусь Аллахом! Как твоя семья? Надеюсь, все хорошо? Пока, ахи.

После каждого подобного разговора Сафват оказывался в баре своего друга Махмуда, где напивался вдрызг. Потом из последних сил садился за руль белого «Мерседеса» и мчался домой по ночному Каиру, распугивая прохожих визгом тормозов и звуком клаксона. Дома уединялся в кабинете, успокаивался порцией виски, а ранним утром, наскоро приведя себя в порядок, он опять становился строгим командиром, которого ожидал желтый с зелеными разводами ГАЗ-69.

Похмельную головную боль Сафват убирал сигаретой с гашишем, прихлебывая из маленькой бутылочки коричневую «Кока-Колу». Солдат-водитель искоса поглядывал на хмурого комбата и молчал. А Сафват нет-нет да вспоминал русского переводчика Искяндера, с которым ему было так легко и интересно. Надо бы узнать, как он там в нашей бригаде, подумал подполковник, да и в Каир его вытащить. Нормальный парень, хоть и не наш. Наш — не наш, какая, к шайтану, разница! Вон, земляки, почти родственники, хуже бывают во сто крат.

Сафват выбросил наружу окурок сигареты и вспомнил пословицу: «Аль-хамир хумар, ляу бейн аль-хейль яыш».

Он повернулся к водителю и приказал прибавить скорость.

Мимо проносились темно-желтые холмы пустыни. Ветер гонял по песку клубки сухой травы, развевал тянувшиеся за газиком клубы пыли…

Приехав на полигон, Сафват собирал офицеров, ставил им задачу, и до седьмого пота гонял личный состав батальона, матерно ругаясь по-русски и придираясь к малейшей ошибке командиров рот и бойцов…

25 ноября в восемь часов утра подполковник Сафват, мучаясь в очередной раз тяжелым похмельем, трясся на своем газике по грунтовке в направлении на опостылевший полигон, проклятую «линию Бар-Лева». Поскорее бы закончились эти тренировки, думал комбат, в бою — проще. И будь, что будет… Как говорят в России: «Бог не выдаст, свинья не съест!»

Наконец газик свернул с дороги и открылась панорама полигона с водной преградой и высокой насыпью «Бар-Лева». Сафват удивился: там, где обычно кучковались подразделения, никого не было. Ни единого человека. Неужели, все еще спят? — подумал комбат и начал закипать злостью. — Сейчас я им устрою веселую жизнь! ГАЗ-69 еще не успел затормозить, как откуда-то выскочил солдат с автоматом на груди и махнул флажками, указывая на капонир.

— Что? — крикнул ему Сафват, открыв дверцу машины. — Где люди, вахш?

— Господин подполковник, — отдал солдат честь. — Быстро в укрытие! Евреи бомбят канал, где-то рядом… Приказано всем спрятаться в мальгах… — Боец бросил взгляд на небо и поправил сползавшую каску. Из-под нее сползали струйки пота, оставляя мокрые бороздки на покрытом пылью лице. Он вытер пот рукавом хаки и еще раз энергично махнул флажком водителю. — Ялла — давай туда! — Солдат повернулся к Сафвату. — Быстрее, мой господин. Они сейчас будут здесь…

Подполковник побежал к штабной мальге, искоса поглядывая на позиции зенитчиков, ощетинившиеся стволами орудий. В тишине раздавались приказы командиров расчетов и доклады зенитчиков о готовности к открытию огня. Но небо пока было чистым.

Начальник штаба батальона майор Лютфи, неторопливый увалень, мгновенно преображавшийся при первом же выстреле в решительного командира, ничего комбату не прояснил. Он доложил о звонке из дивизии о воздушных налетах противника и приказании прекратить тренировки и укрыться в блиндажах. После этого связь прервалась. Несколько раз крутили ручку полевого телефона, но связь так и не появилась…

Подполковник Сафват и его офицеры, собравшиеся в штабном блиндаже, еще не знали, что этим утром заполыхала огнем вся прифронтовая зона Суэцкого канала от Порт-Саида на севере до Суэца на юге. Израильские самолеты подвергли массированной бомбардировке позиции египетской ПВО в Порт-Саиде, Эль-Кантаре, Исмаилии, Абу-Сувейре, Фаиде, Суэце. Ракетно-бомбовым ударам подверглись также позиции на побережье Суэцкого залива в Сохне, Заафаране и Рас-Гарибе. Не давая опомниться египтянам, «Миражи», «Скайхоки» и «Фантомы» буквально смешивали с землей зенитно-ракетные дивизионы и позиции ствольной артиллерии. Поначалу прицельное бомбометание перешло в «ковровую» бомбежку, хорошо освоенную американскими летчиками во Вьетнаме, чей опыт был передан израильским коллегам. Хель Авир показывал все, на что он способен.

Вьетнамский опыт, применительно к условиям Египта, реально продемонстрировал свою эффективность. Самолеты парами на предельно малых высотах подходили к позициям средств ПВО, затем резко набирали высоту, атаковали с пикирования и уходили из зоны поражения, едва не касаясь плоскостями складок местности. А летчики на американских «Фантомах» применяли вообще доселе неизвестный маневр: за несколько километров до цели выбрасывали отражатели, по которым египетские ЗРК открывали бессмысленную ракетную пальбу. Шаблона в действиях летчиков Хель Авира не наблюдалось, за каждым их маневром прослеживался немалый боевой опыт.

Едва восстановленная система египетской ПВО за несколько часов беспрерывных атак с воздуха вновь была почти полностью разгромлена. Из семи зенитно-ракетных дивизионов остались только два. Да и в них уцелела лишь техника, личный состав был полностью деморализован взрывами 500-фунтовых авиабомб и напалмом. Песок западного берега Суэцкого канала горел в буквальном смысле слова. Это был кромешный ад.

Впервые израильская авиация применила ракеты «Мighty мouse», начиненные небольшими стальными стержнями с оперением. Пучок таких стержней при взрыве ракеты на высоте нескольких десятков метров под действием вышибного заряда с огромной скоростью несся к земле и поражал живую силу, нанося египетским солдатам страшные рваные раны. Люди мгновенно умирали не только от смертельных ранений, но и от болевого шока…

Расположение 9-й пехотной бригады израильтяне не бомбили. Но и египтяне, и русские советники сидели в блиндажах, прислушиваясь к вою самолетов, взрывам бомб и ракет, трескотне зенитных пулеметов. Тихо переговариваясь, хабиры нет-нет да посматривали на железный каркас перекрытия, как бы оценивая его прочность: выдержит ли, если что…

— Ей Богу, мужики, — произнес Субботин, — лучше там, наверху что-то делать, чем здесь ждать, хрен знает, чего…

— Ни чего-чего, а смерти, — уточнил Романенко. — На африканских подступах к Советскому Союзу. — Он покачал головой. — Просто поражаюсь хитрожопости некоторых товарищей: Чеботарь успел в отпуск слинять, Кузакин вовремя заболел…

— Товарищ подполковник, не надо, — подал голос Полещук. — Они ничего не могли знать. А Саша Кузакин действительно болеет, с кем не бывает…

— Эх, Полещук, сейчас бы спиртика твоего госпитального! — сказал Субботин и расправил плечи. — Жахнул бы стакан неразбавленного для снятия стресса. — А потом пусть извлекут из-под обломков… — И он заржал.

— Может, действительно вылезем наверх, мужики? — раздался чей-то голос. — Вроде, не бомбят самураи. Опять же надо подсоветных проверить, не обделались ли боевые друзья?

Все посмотрели на молчавшего Чапая, который остался за старшего в группе бригадных советников. Хоменко глянул на троицу переводчиков, сидевших в углу блиндажа, и сказал, обращаясь к Полещуку:

— Саша, подойди.

— Да, Василь Иваныч.

— В общем, так. Выходишь, осматриваешься, оцениваешь обстановку, и мигом обратно. Понял?

— Так точно.

— Выполняй!

Через пять минут русские советники разбрелись по своим подразделениям. Связи с командованием дивизии и Каиром по-прежнему не было. Полещук и Хоменко стояли возле блиндажа и молчали. В направлении Суэца виднелись дымы, оттуда доносились характерные звуки бомбежки.

— Вот сволочи, который час бомбят, — сказал Хоменко, качая головой. — Твою мать…

— Пожрать бы сейчас, Василь Иваныч, — по-своему отреагировал Полещук. — С утра маковой росинки во рту не было…

— Ладно, пошли к кашеварам, — согласился тоже голодный Хоменко. — Уж лепешка-то у них точно завалялась. А чай он и в Африке чай.

А Саша Полещук в это время вспоминал Тэту Эстатопуло, ее восхитительное тело с шелковистой кожей, высокую грудь, зовущие глаза, ее… Он прикидывал, сможет ли встретиться с гречанкой в те дни, когда она прилетает в Каир. Ведь сегодня четверг, тот самый день, когда все русские обычно выезжают на отдых в столицу. Израильтяне ломали все его планы.

… Под вечер Полещука разыскал запыхавшийся солдат-посыльный из штаба бригады.

— Мистер Искяндер! Есть телефон! Требуют бригадного хабира! Срочно!

Полещук позвал подполковника Хоменко и они побежали в штабную мальгу. Полещук схватил трубку полевого телефона, назвал себя и, узнав голос дивизионного советника, передал трубку Хоменко.

— Да, товарищ генерал. Никак нет, не бомбили… Понял. Есть. Разрешите выполнять? Есть!

Хоменко воткнул трубку в телефонный аппарат и посмотрел на Полещука.

— Все, Саня, приплыли. Приказано переехать из Роды в населенный пункт Агруд, это севернее километров… Короче, не помню, нужна карта. Где-то между Суэцем и Исмаилией. Говорят, у египтян большие потери, опасаются за нашу жизнь… Дуй к арабам насчет машин. Забираем вещи и перемещаемся в этот сраный Агруд.

— Василь Иваныч, я не совсем понял, — спросил Полещук. — Вся бригада передислоцируется?

— Нет, только советники. Давай, Полещук, решай вопрос с транспортом. Валяй!

Поздним вечером группа советников и переводчиков бригады переехала в Агруд, маленькое заброшенное селение по дороге на Исмаилию. Разместились в каких-то хибарах. Там не было ничего, кроме голых железных коек с грязными подушками и ветхими, истончившимися от старости одеялами. С трудом отыскали кран с водой…

Ночью Полещук вышел на дорогу. Было темно, в обозримом пространстве ни единого огонька. Он поежился от холода — хоть и не русская, но все-таки скоро зима — поднял воротник куртки и подумал: «А где сейчас Тэта? Наверное, уже в Каире, сидит в баре, общается с каким-нибудь хлыщем… А я, как обычно, в дерьме. Обидно… Хорошо, хоть не бомбят…» Полещук закурил «Клеопатру», сунул руку в карман, и ему стало спокойно. «Браунинг» согревал больше, чем что-либо еще. Он вытащил пистолет, погладил его и сунул обратно в карман. Темнейшую египетскую ночь раскрашивали небесные светила. Ярко сияло созвездие Большой Медведицы…

 

Глава одиннадцатая

Как сообщил представитель командования вооруженных сил ОАР, вчера утром группа израильских самолетов попыталась нанести удар по египетским позициям, расположенным к западу от городов Суэц и Исмаилия. Однако огнем египетской ПВО израильские самолеты были отогнаны.

(Каир, 28 ноября, ТАСС)

Вскоре после этого неудавшегося налета израильской авиации египетские истребители-бомбардировщики группами по 8–12 самолетов с бреющего полета нанесли удар по позициям израильтян к востоку от городов Исмаилия и Эль-Кантара. Противнику был нанесен большой ущерб в живой силе и технике.

Ответ проверки твоего источника положительный, — сказал резидент ГРУ Иванов. — Чист твой Полещук аки белый лист. Короче, Центр не возражает против его привлечения.

— А я и не сомневался, — ответил Озеров. — Проблема лишь в том, чтобы подписать его на сотрудничество с нами. И, кроме того, он работает далеко от Каира.

— Тащи его сюда, — сказал Иванов. — Мы поможем. Какой нормальный переводчик откажется работать в столице?

— В том то и дело, Сергей Викторович, что Полещук в этом отношении не совсем нормальный.

— То есть? — удивился Иванов.

— Насколько я его знаю, он всегда устранялся от «паркетных» вариантов, считая, что служба на Суэцком канале — самое то для офицера, переводчика-арабиста.

Военный атташе Иванов снисходительно посмотрел на Озерова и улыбнулся. Он встал со стула, походил по кабинету, потом вернулся на свое место и закурил.

— Не думаю, чтобы твой подопечный был полным идиотом. Голова-то у него есть, надеюсь. Значит должен сотрудничать с нами. Это — аксиома, Валерий Геннадьевич. Работайте, дорогой мой. Нам нужен выход на генерала Хамди. Хоть в лепешку расшибитесь! Мы теряем время! Кстати, насчет оперативного псевдонима вашего Полещука.

— Я думаю… «Стрелок». — Сказал Озеров. — Разряд по стрельбе, отец служит на курсах «Выстрел»…

— Согласен. Квейс — хорошо. Привлекайте товарища.

— Легко сказать… — задумчиво произнес Озеров, — это еще как получится. Очень уж непрост этот наш будущий «Стрелок».

— Тем не менее, подготовьте план оперативного использования. Кстати, Валерий Геннадьевич, чуть не забыл. — Иванов направился к встроенному шкафу. — Виски, водка, сигареты — не экономьте на всем этом, ради Бога. Обеспечьте Полещука и его связи. — Он приоткрыл дверцу шкафа. — Ну, говорите, что мне вытаскивать. Это, так сказать, в дополнение к вашим оперативным расходам.

— Обижаете, Сергей Викторович. — удивился Озеров. — Я все-таки в торгпредстве работаю. Этого добра у нас, как говорится, «куры не клюют». Полещуку я уже передал кое-что, а его связь — этот комбат Сафват, хоть и выпивоха, но мужик очень богатый. — Озеров усмехнулся. — Для него и десять ящиков виски не проблема.

— Виски это не «Столичная», — парировал Иванов. — Хрен он здесь ее достанет. Даже при всех его деньгах.

Ни Иванов, ни Озеров, разумеется, не знали, что лейтенант Полещук еще не скоро появится в Каире. Попытки резидентуры через своих людей выйти на аппарат генерала Катушкина и под благовидным предлогом вызвать переводчика в столицу заканчивались безуспешно. Обстановка на Суэцком канале резко обострилась и еженедельные выезды советским офицерам, находящимся в войсках, были временно запрещены. А раскрывать свои планы офицеры ГРУ не имели права. Даже перед генерал-полковником Катушкиным.

…Покинутые жителями дома неподалеку от развалин цементного завода, несмотря на солнечный день, выглядели страшновато. Полещук обошел воронку перед крайним домом и посмотрел на окна. Некоторые, особенно на первом этаже, зияли дырами, на других, повыше, висели полусорванные взрывной волной решетчатые деревянные ставни. Он вошел в подъезд. Пахнуло пылью и запустением. Полещук пнул ногой консервную банку и дернул за ручку дверь ближайшей квартиры. Дверь со скрипом отворилась.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — крикнул Полещук и вошел в квартиру. — Ответом было молчание. — Але, вашу мать, не молчите! — Он замер и прислушался.

Тишина, никого нигде не было. Полещук посмотрел на стену, увешанную детскими рисунками, и шагнул в другую комнату. Обследовав почти всю квартиру и не найдя ничего, а точнее вентилятора, который был главной его целью, Полещук пошел к выходу.

— Стэна! — внезапно зарычал кто-то на арабском языке с акцентом. — Ирфаа йадак! Арми!

Полещук сунул руку в карман, но, поняв, что не успеет достать пистолет, молча поднял руки, и посмотрел в сторону выбежавшего из комнаты человека. Человек повел дулом автомата — лежать!

— А не пошел бы ты, Сажин, на хрен! — сказал Полещук, увидев плотного молодого парня в камуфляжной форме. — Я твой голос с первого курса знаю, мудила. Про уши вообще не говорю… Руки вверх! Стреляю! — С издевкой процедил Полещук и плюнул на пол.

— Щука! Оху…ть можно! Я же мог тебя застрелить!

— Конечно. Из этой твоей пукалки… Порт-Саида дурацкого… Из него только по воробьям в упор и то не попадешь! — сказал Полещук. — Мудак, надо же так напугать…

— Сам такой, Щука, — ответил Сажин. — Шатаешься, мать твою, где наших вообще быть не должно.

Однокурсники обнялись. Спины обоих были влажными от пота. Сажа метнулся в комнату и вышел оттуда с бутылкой растительного масла, судя по рисунку подсолнуха на этикетке.

— Во, нашел, — гордо сказал он, как будто не случилось этой неожиданной встречи в окрестностях Суэца, около разбитого цементного завода. — Саня, если б ты знал, как хочется жареной картошечки. Как масло увидел, сразу эта мысля появилась. А ты как здесь оказался?

— Как, как… Послали. Дело есть. А ты?

— Я… Да случайно. Вентилятор ищу.

— Вот так номер! Самое интересное, что я тоже ищу вентилятор. Ротные офицеры попросили — найди, мол, что-нибудь, что крутится, потому что невозможно так жить в мальге.

— Витек, давай перекурим. Ноги, честно говоря, трясутся от такого неожиданного рандеву.

— Давай, Щука. Я тоже сам не свой… Мог бы полоснуть очередью… А потом? Ужас, старик… Я бы не пережил…

Они закурили, глядя на выход из квартиры. Было довольно тихо, где-то щебетали воробьи, в разбитую ставню светило солнце. Его лучи отражались на пыльных стенах покинутой квартиры, освещали детские рисунки, какую-то утварь в шкафах. Эта тишина казалась слишком подозрительной. Впрочем, тишина в зоне Суэцкого канала — понятие весьма относительное: если прислушаться, то в любое время можно услышать долетавшие откуда-то издалека то гулы самолетов, то стрельбу артиллерии…

— Ну, где же твоя картошка? — не выдержал Полещук, докурив сигарету.

— Где, где, искать надо.

Через четверть часа, как это ни странно, картошку нашли. Проросшую. Нашли и единственное, на чем можно было ее попытаться сготовить — небольшой сферический обогревательный рефлектор. Убедившись в том, что есть электричество, принялись за дело. Очистили и нарезали картошку, поместили ломтики на отражатель, воткнули вилку в розетку и стали ждать. Наконец-то первая партия была почти готова, и Полещук с Сажиным стали с наслаждением жевать ломтики недожаренной картошки.

— Помнишь, на вилле гуляли? — спросил Сажин, тыкая кончиком ножа картофель на отражателе и отгоняя рукой назойливых мух. — Эх, сыроват немного… Еще Озеров тогда к нам подвалил, вопросики странные задавал.

— Ну, помню. А что? — внутренне напрягся Полещук и посмотрел на Сажина. Тот заулыбался.

— Я в ту ночь девку местную трахнул. Шармуту. И почти даром. Ты, Щука, спроси, где?

— Где?

— Не поверишь, Саня. В полицейской будке.

— В этой полосатой? — удивился Полещук. — Она же метр на метр! Заливаешь, Сажа, это невозможно.

— Рассказываю. Вы тогда взяли тачку и поехали в Насер-сити, а я решил прогуляться. Иду по дороге, смотрю: молодая такая шармута стоит. Я к ней и подкатил. Поначалу цену заломила, пришлось поторговаться. В общем, сошлись на двух фунтах. А куда ее вести? Ведь не в Насер-сити, сам понимаешь. Мухабарат, Бардизи… Идем с ней по дороге, и попадается эта самая будка. Пустая. А я уже изнемогаю, так хочется… Задрал платье, щупаю рукой — голая, без трусов, чувствую, вот-вот кончу…

— А полиция нравов? А триппер и сифилис? — спросил Полещук.

— Какая полиция? Ночь! И девка, вроде, чистая, — сказал Сажин и заерзал на стуле. Видимо, сомнения на этот счет у него еще оставались.

Странное явление, подумал Полещук, проституция в мусульманской стране. Как это объяснить? Ладно бы только в ночных клубах, где своим телом торгуют некоторые европейки. Это понятно. Непонятно, когда сексуальные услуги предлагают местные женщины, и молодые, и не очень молодые. Кто-то из наших ребят говорил, что в Каире есть даже подпольные публичные дома. А о том, что в египетской столице имеется целая улочка, где можно выбрать шармуту на любой вкус и цвет, и договориться о цене, знает практически каждый каирский таксист. Более того, тот же таксист за дополнительные деньги, если у клиента нет места, предложит салон свой тачки. Вот тебе и ислам! Несомненно, только нищета толкает этих женщин на панель…

— Короче, говорю ей, давай, мол, в будку, — продолжал рассказывать Сажин. — Она ни в какую, еле уговорил. А потом был цирк с акробатами. Я и так, и эдак — не получается. Наконец, в совершенно немыслимой позе удалось пристроиться…

Первый разрыв снаряда был далеко, и особого внимания парни на него не обратили. Потом, ближе, в соседний дом. Когда шарахнуло довольно близко и все здание вздрогнуло от ударной волны и стены пошли трещинами, они бросились к выходу. Еще один взрыв, сильный толчок спрессованного, смешанного с пылью воздуха в барабанные перепонки…

— Витя! — громко крикнул оглушенный Полещук, коря себя за то, что не взял каску. — Где твой транспорт?

— На дороге около завода! — заорал Сажин в ответ. — Бежим!

Они выскочили из дома, окутанного пылевой завесой, и, пригнув головы, быстро побежали к дороге. Полещук обернулся: позади взрывы снарядов в куски разносили дома, в воздухе парили какие-то фрагменты крыш, поднявшиеся клубы дыма почти закрыли солнце. Солнце, языческим богом которого был Ра, главный символ древних египтян, казалось, стонало от боли…

— Щука, твою мать! Прибавь ходу! — кричал Сажин, спотыкаясь на бегу. «Порт-Саид» он забросил за спину, и вцепился правой рукой за автоматный ремень. — Туда, Саня! Вон грузовик стоит, видишь?

— Вижу, Сажа, вижу! — ответил Полещук, задыхаясь от пыли. — Называется, картошечки поели… А про шармуту в полицейской будке ты все-таки наврал. Трепло!

— Да пошел ты, Фома неверующий!

 

Глава двенадцатая

Четвертый израильский самолет за сегодняшний день был сбит египетскими зенитчиками во время попытки группы израильских самолетов подвергнуть бомбардировке египетские позиции вдоль Суэцкого канала. Об этом говорится в распространенном агентством МЕН заявлении представителя командования вооруженных сил ОАР.

(Каир, 27 декабря, ТАСС.)

26 декабря зенитная артиллерия ОАР сбила еще один израильский самолет.

— Три-четыре тонны! Ну, не может поднять даже эта мощная вертушка! — упирался командир эскадрильи «Супер Фрелонов» Мордехай Дахан. — Вы чего, вообще не понимаете? Четыре тонны! На внешней подвеске!

— Сможет. И вообще, командир, задача поставлена Генштабом, и ее нужно выполнять! — отрезал Хагай Леви. — Мне вообще непонятно, чего ты упрямишься. Операция «Тарнеголь» согласована на всех инстанциях, все рассчитано специалистами. Какого дьявола ты выступаешь?

— Майор, это же хара! — возмущался летчик. — Да, я знаю, что вы тренировались с П-10, но это не одно и то же! Неужели ты, майор, не понимаешь?

— Понимаю, капитан! А что делать? — Хагай Леви потер подбородок, сощурился и вперил взгляд на комэска. — Выполняй, капитан, приказ Генштаба!

Командир эскадрильи Мордехай Дахан медлил. Он посмотрел на быстро темнеющее небо, потом на свои вертолеты, как будто ждал, что кто-то свыше отменит трудно выполнимый приказ.

— Ну, так понятна задача? — переспросил Леви комэска. — Время, как говорят англичане, деньги! — Начать погрузку! — крикнул Леви, и стал наблюдать, как его десантники, переругиваясь, загружаются в вертолет, таща с собой сварочное оборудование, тросы и что-то еще. — Давай, давай, командир, выполняй свои обязанности! — Леви посмотрел на часы. — Мы на пределе, я мэтумтам! — сказал он. — Ялла!

Командир эскадрильи, что-то недовольно буркнув, скомандовал летчикам, натянул на голову летный шлем и пошел к головному вертолету. Заревели мощные двигатели, и через несколько минут «Супер Фрелон» поднялся в воздух и взял курс на Рас-Гариб. На полевом аэродроме Эт-Тур в ожидании сигнала остались две такие же махины…

Тьфу, черт побери! — очнулся от короткого сна командир «Шфифона» майор Леви. — И надо ж такому присниться. Сон с явью. Дурь какая-то. Тренировка же была с «Фрелонами» и груз поднимали почти тот самый, трехтонный… Гудели мощные двигатели, вибрировал металлический пол грузового отсека вертолета, под завязку забитого оборудованием; подремывали десантники. Леви приподнялся и посмотрел в иллюминатор. Темно. Он глянул на светящийся циферблат наручных часов: скоро должны быть у цели.

…Операция «Тарнеголь» вызывала много сомнений. Но захват новейшего радара, поставленного Советами египетской ПВО, выглядел приоритетным. Заполучить электронную систему опознавания «свой-чужой» было бы большим достижением Израиля, не говоря уже об интересе на этот счет заокеанского стратегического партнера. Короче говоря, «шкурка стоила выделки». Волновали лишь технические моменты операции, одобренной как командующим Хель Авира, так и лично начальником Генштаба генералом Бар-Левом.

Главная проблема заключалась в том, что поднять и перебросить по воздуху восьмитонный радар П-12 целиком не может даже такая махина как «Супер Фрелон». Решили разобрать радиолокатор на основные части — саму станцию и антенный блок, закрепить их на внешней подвеске двух других «Фрелонов» и лететь на Синай, оставив египтянам дизель и прочую ерунду, не представляющую никакого интереса.

Майора Леви эта проблема волновала больше, чем возможное противодействие египетских пехотных подразделений, дислоцированных неподалеку от позиции РЛС. По данным разведки, в 5–6 километрах от радара располагался пехотный батальон из состава 19-й отдельной пехотной бригады египтян, который не представлял особой опасности для десантников, несмотря на усиление несколькими танками. Во-первых, недавно переброшенный в Рас-Гариб батальон еще не успел толком окопаться и, несмотря на растянутость по фронту, был уязвим для самолетов Хель Авира, а во-вторых, он находился на значительном удалении от главных сил бригады, что позволяло при подавлении его сопротивления авиацией выполнить поставленную задачу в срок. Тем более, что дешифровка аэрофотоснимков района операции дала поразительный результат: никаких средств ПВО вокруг позиции радара не было!

«Они ожидают нас с моря, — подумал Хагай Леви и вспомнил операцию «Равив», — а «Тарнеголь» клюнет их с воздуха. Не только больно клюнет, но и утащит свою добычу, как заправский орел…» Он повернулся к иллюминатору, больно ударился о какую-то железяку, потер ногу и посмотрел вниз. Там уже все полыхало, «Скайхоки» методично долбили расположение египетских войск.

— Хагай, садимся, — громко сказал Мордехай Дахан, постучав по плечу майора.

— Понял, комэск, — повернулся к летчику Хагай Леви. Он встал, обвел взглядом мгновенно проснувшихся и все понявших десантников и скомандовал во весь голос, пытаясь перекрыть шум двигателей: «Внимание! Приготовится к высадке! Проверить оружие!»

…Высадились в пустыне, неподалеку от позиции П-12. Майор Леви сориентировался по карте, подсвечивая карманным фонариком, и отряд израильских десантников, увязая в песке, пошел к позиции радара. Марш был тяжелым, дюжим спецназовцам пришлось тащить на себе все оборудование, без которого операция «Тарнеголь» теряла бы смысл. Леви, поглядывая на часы, торопил своих солдат. «Ялла, маэр! Побыстрее! Осталось чуть-чуть, каких-то полкилометра…»

Эти чуть-чуть по песку дались с большим трудом. Наконец в сполохах разрывов десантники увидели антенну радара. Все оживились, предстояло настоящее дело. Майор Леви разделил отряд, бойцы с оборудованием остались на месте, а две группы спецназовцев под командованием лейтенантов Цвики Вайса и Шмуэля Рона пошли на станцию охватом справа и слева. Сам Хагай Леви решил, что пока впереди ему делать нечего, хотя его ужасно тянуло в эпицентр будущих действий. Майор понимал, что главная задача отнюдь не ликвидация персонала египетского радара, а доставка станции к своим, на Синай.

Два десятка египтян, недавних феллахов, не смогли противостоять громилам «Шфифона», генштабовского спецназа, обученным профессионально убивать и взрывать, внезапно появляться и бесследно исчезать. Эта внезапность появления израильтян — в темноте, под шум бомбежки — настолько шокировала египетских солдат, что лишь единицы из них попытались применить оружие. Все было кончено за четверть часа. Когда к радару подтянулся майор Леви со спецназовцами, нагруженными оборудованием, на песке, стоя на коленях и стеная от ран, оставалась маленькая кучка замызганных и окровавленных египетских солдат. Почти все истово молились Аллаху, готовясь отправиться к гуриям в свою джанну, но, похоже, не очень торопились в этот мусульманский рай. Их вид в отблесках далекого зарева и керосиновых фонарей, стоявших рядом, на песке, был жалок.

— Офицеры есть? — спросил по-арабски Хагай Леви, пытаясь разглядеть матерчатые погоны с вышитыми звездами на полевых тужурках пленных. Один из спецназовцев, закинув автомат за спину, подошел к египтянам и по очереди резким движением подергал каждого за погон.

— Это солдаты, ха-мефакед, — повернулся он к Леви. — Среди них офицеров нет.

Египтяне продолжали бормотать молитвы. Пощады они не ждали, хотя в глазах несчастных промелькнула эфемерная надежда. Всем им, разумеется, хотелось еще пожить на этом свете…

К майору подбежал запыхавшийся лейтенант Рон с автоматом Калашникова.

— Хагай, мы…

— Ялла, Шмуэль, — перебил его Леви, — этих в расход! Пусть отправляются к своему Аллаху. Офицеров, если кто-то остался в живых, особенно из расчета станции, тащи сюда, загрузим на вертушку. Раненых не брать!

Длинной очередью из русского Калашникова лейтенант Шмуэль Рон отправил египтян в их мусульманский рай. Хагай Леви, не дожидаясь окончания расправы, развернулся и, держа наизготовку свой «Узи», побежал к станции. Звонкими ударами хлыста прозвучали одиночные выстрелы, египетских солдат, видимо, добивали. Леви не оглянулся.

— Цвика! Вайс! Что вы там ковыряетесь? Маэр!

— Майор, ключи не подходят! — крикнул лейтенант Вайс с крыши кабины радара. — У этих русских все не как у людей! Никаких стандартов…

— Какие, к дьяволу, стандарты, Вайс? Пусть режут автогеном! Ялла! Давай! У нас мало времени!

Вспышки автогена во тьме египетской ночи были настолько яркими, что Леви невольно посмотрел в сторону, где располагался вражеский батальон. Там, в нескольких километрах, громыхали разрывы ракет и бомб, что-то горело, летчики продолжали свою работу. «Только бы не направили сюда бригадные танки, — подумал Леви, — хотя это маловероятно… Такая качественная бомбежка… — Он посмотрел на светящийся циферблат своего массивного «Ориента» — Однако, надо поторопить парней.

— Сколько вы еще будете возиться, Цвика? — спросил Леви, глядя на силуэты своих бойцов, копошившихся на крыше станции.

— Я думаю еще час, как минимум, — ответил голос лейтенанта. — У нас слишком много проблем. Решаем, майор, решаем…

— Ялла, Цвика! Решай их быстрее. Дай мне знать, когда все будет готово! Чтобы я вызвал вертушки.

— Тов, майор! Хорошо!

Хагай Леви посмотрел с полминуты на радар и работающих в полумраке людей, вспышки сварочного аппарата, и у него созрела крамольная идея — наведаться на позиции египетского батальона. «А почему бы и нет? — Подумал он. — Время есть, машина на ходу, хрен кто меня отличит от араба. Да, я израильский авантюрист, майор «Мухаммад Саид».

…Через несколько минут на трофейном автомобиле ГАЗ-69, майор Леви вместе с тремя спецназовцами «Шфифона» в пустынном камуфляже (все владеющие арабским языком, все — с автоматами Калашникова) ехали в направлении на зарево.

— Так, хевре, — инструктировал бойцов майор Леви, — в разговоры с арабами не вступать. Говорю только я, вы меня прикрываете. Да и не будем мы особенно нарываться. Пошуруем с краю, может, кто попадется. Всем понятно?

* * *

Полещук трясся в кабине грузовика, сетуя в душе на дикую несправедливость. Вместо заслуженного отдыха в Каире (ах, как мечталось встретиться с Тэтой!) приходится ехать в какой-то Богом забытый Рас-Гариб, в пехотный батальон, где срочно понадобился переводчик. Что, никого поближе не нашли, в той же, к примеру, Заафаране? Командировка, мать ее! А расписали-то как: Красное море, курорт, рыбалка, кораллы…

Полещук глянул на солдата-водителя, запалил очередную «Клеопатру», сунул пачку солдату. Тот благодарно посмотрел на угрюмого Полещука, деликатно вытащил сигаретину, прикурил от его «Ронсона» и, не понимая, почему русский не в настроении, улыбнулся и сказал: «Мистер Искяндер, не переживайте, осталась ерунда, какая-то сотня километров…»

— Давай, Юсеф, рули, не отвлекайся. Уже обо всем поговорили. Ялла!

За несколько часов Полещук уже устал отвечать на вопросы араба. Молодого любопытного египтянина, впервые оказавшегося в компании с русским спецом, интересовало буквально все. Он лихо крутил руль и, проявляя необычную для простого солдата осведомленность, спрашивал о русской водке, как спасении от ужасного холода, медведях на улице, доступных женщинах (у вас, у коммунистов, типа, все общее!). Полещуку, в конце концов, надоело объяснять солдату, что все это не так, что это — вражеская пропаганда, он замолчал и стал смотреть в окно. А пейзажи за стеклом были удивительно красивыми: сине-зеленое море, красноватая пустыня, и черные, обрамленные зеленой порослью, горы… Стало резко темнеть, и водитель включил фары.

— Рас-Бакр, мистер, — нарушил он молчание. — Уже совсем близко.

Полещук повертел головой и ничего не увидел: пустыня, очертания гор и кусок дороги, освещенной светом автомобильных фар. Водитель свернул направо, асфальтового шоссе там уже не было, машина затряслась по едва различимой пустынной дороге. Полещук закурил.

— Сколько еще нам ехать, Юсеф?

Солдат, сосредоточенно вглядываясь в темноту, не ответил. Он крутил баранку, объезжая ухабы, и непрерывно вертел головой.

— Что, заблудился? — догадался Полещук. — Стэна, остановись! Давай сориентируемся.

Солдат затормозил, грузовик остановился. Полещук и водитель выбрались из кабины. Начинало холодать, все-таки конец декабря, зима. Разминая затекшие ноги, Полещук осмотрелся. Вокруг была темнота, сверкали только небесные светила. Он видел Полярную звезду, указывающую направление на север, но, не имея представления о том, где находится батальон, это ничего ему не давало. Не помогла бы и топокарта, которой у Полещука, естественно, тоже не имелось.

— Мистер Искяндер, — сказал водитель и показал рукой, — я думаю, что надо ехать туда.

— Куда туда? Ты уверен?

— Да, мистер, я понял. Не там свернул. Темно же…

— Давай, Юсеф, в машину! Поехали! — сказал Полещук и подумал, что их одинокий грузовик с включенными фарами — прекрасная цель для какого-нибудь ночного охотника с того берега залива. «Авось пронесет! Все-таки ночь — не день…» — Он махнул рукой и невольно вспомнил, как его и Чапая на суэцкой дороге подловил «Скайхок».

Проехали еще пару километров. Никаких признаков позиций батальона не наблюдалось, темень «хоть глаз выколи». Впрочем, нет: мелькнул огонек, потом — второй. То ли там люди, то ли… Зачихал и через десяток метров замолк двигатель. Юсеф повернул ключ зажигания, потом еще и еще.

— Картина Репина — приплыли, только этого нам не хватало, — произнес Полещук по-русски, с досадой почесал затылок и добавил на арабском, повернувшись к водителю:

— Не крути больше, аккумулятор посадишь!

Едва оба выбрались из кабины грузовика, как раздался гул невидимых самолетов, горизонт озарился сполохами, по барабанным перепонкам ударил грохот взорвавшихся бомб. Бомбили неподалеку, как раз там, где мелькнули огоньки, и Полещук решил, что, скорее всего, авиация наносит удар по позициям батальона или радара. «Надо же, чуток не доехали, — подумал он, лежа на каменистом песке и глядя на жутковато-красивую картину ночного воздушного налета, — считай, еще раз повезло». Возле Полещука лежал водитель и шепотом бормотал суры из Корана.

Между тем, налет становился все более интенсивным, вой самолетов заглушали громоподобные взрывы бомб, небо прочерчивали редкие трассы огрызавшихся египетских зенитчиков. «Серьезно взялись израильтяне за батальон, — подумал Полещук, — странно, что летчики работают в темноте, без САБов, как обычно. Может, напалмом вскоре осветят? И вообще, на кой хрен дался им этот несчастный пехотный батальон в пустыне под Рас-Гарибом?»

После небольшого перерыва темное небо вновь озарилось вспышками взрывов, гул самолетов давил на психику, у Полещука периодически возникало желание бежать подальше от этого места. Но бежать было некуда. От длительного лежания на остывшем песке все его тело занемело, и он встал у борта грузовика. Юсеф лежал не шевелясь, продолжая что-то бормотать, Полещук его почти не слышал…

Еще несколько налетов и наступила тишина. Только там, в расположении пехотного батальона, куда не довелось доехать Полещуку, что-то продолжало гореть. Барабанной дробью трещали взрывавшиеся в огне патроны. Полещук дернул за рукав водителя:

— Ялла, Юсеф! Вставай! Надо что-то делать. — И полез в кабину за курткой.

— Хадыр, эфендем, — сказал солдат, с трудом поднялся с земли, с опаской огляделся и пошел к капоту грузовика.

Приложившись к фляге, которую Полещук стал постоянно таскать в своей сумке после эпизода со «Скайхоком», он устало откинулся на сиденье и задремал. Очнулся от стука водителя в дверцу кабины.

— Мистер Искяндер, кто-то едет!

Полещук увидел свет фар автомобиля и обрадовался. Он спрыгнул с подножки, накинул куртку, и, похлопав Юсефа по плечу, сказал:

— Вот мы и спасены, солдат, слава Аллаху! Нашел неисправность?

— Да, мистер. Проводок отсоединился, поэтому не было контакта.

— Ну, молодец, почти мугандис! Включи-ка, братец, фары, чтобы нас увидели!

Когда зажглись фары грузовика, машина несколько раз мигнула своим светом и повернула в их сторону. Наконец Полещук увидел приближающийся на приличной скорости армейский газик. Завизжали тормоза, и машина резко остановилась. Полещук пошел к газику. За спиной топал Юсеф.

Из машины вышли три человека в камуфляже с автоматами Калашникова. Полещук подошел к ним, поздоровался на арабском и… обомлел. В свете автомобильных фар перед ним стоял тот самый плечистый майор-танкист, голубоглазый «александриец», с которым в сентябре он разговаривал в Роде. «Теперь мне уже точно писец, — подумал Полещук, ощущая противную дрожь в ногах, — это же израильтяне… Все, кранты…»

— Русский переводчик! Надо же, какая приятная неожиданность! — сказал на арабском языке израильтянин, мгновенно узнав Полещука. И сделал жест рукой, чтобы его люди отошли в сторону. Полещук повернулся к Юсефу, тот, похоже, ничего не понимал и глуповато улыбался.

Полещука мгновенно прошиб холодный пот, он чувствовал, как начинает взмокать спина, пропитывая овероль. Противные струйки побежали по лицу, он смахнул их рукавом куртки; во рту пересохло, внизу живота возникло ощущение пустоты, он едва сдерживал позывы мочевого пузыря…

— Русский, как ты здесь очутился? — спросил «александриец», когда он и Полещук отошли в сторону.

— Командировка, — коротко ответил Полещук заметно дрожащим голосом. — Не доехал. Машина сломалась, потом — налет…

— Мир тесен, — констатировал «александриец» и снял с плеча Калашников.

Полещук стоял перед израильтяниным, обливаясь потом. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки. «Сейчас убьет, гад! Сейчас будет стрелять!!! — лихорадочно билась в голове мысль. — Что же делать!!! Пистолет в машине… Да, толку-то… Их трое с автоматами. Положат на хрен в любом случае!»

Но Хагай Леви медлил. Он вспомнил слова генерала Цура, говорившего о том, что «с русскими мы не воюем», и пожелание Иакова Брога, притащить русского полковника… Пожалуй, первый раз майор не знал, как ему поступить. Точнее, знал, но не хотел. Этот русский переводчик почему-то был ему симпатичен, и убивать его совсем не хотелось. Хотя жесткие условия операции диктовали уничтожать любого, даже потенциально могущего помешать выполнению боевой задачи… Взять с собой? Но он же — не полковник! Какая польза от русского мальчишки? Гораздо нужнее расчет радара. Леви глянул на часы: пора возвращаться и вызывать вертушки. Это — главное, а не переводчик. Он посмотрел на насмерть перепуганного русского, забросил автомат за спину и сказал:

— Ну и что мне с тобой делать, переводчик? Ладно, ты нас не видел, а мы не заметили вашу машину. Живи, русский, только больше мне не попадайся! Никогда!

Он крикнул что-то на арабском своим сопровождающим, те быстро забрались в газик, «александриец» махнул на прощанье рукой, сел за руль и машина умчалась в темноту.

Полещук расстегнул ширинку и помочился. Его трясла дрожь. Водитель Юсеф так ничего и не понял, в глазах было недоумение. На его вопросы Полещук отрывистыми фразами сказал:

— Да так, один знакомый офицер, разведчик… Александриец. Общались раньше… А ты не болтай, если жизнь дорога! У них секретное задание…

Он долго пил из фляжки воду, дал хлебнуть солдату и подумал, что, как это ни странно, сказал Юсефу правду.

…Ближе к рассвету, Полещука и Юсефа, дремавших в кабине грузовика, разбудил мощнейший гул самолетов или вертолетов. Они выскочили из кабины, чтобы опять залечь в пустыне, если начнется налет. Гудело довольно долго, но бомбежки не было. Полещук попытался хоть что-то разглядеть в темноте, но тщетно. А жаль. Если бы он увидел поднимающиеся в воздух огромные вертолеты, на внешней подвеске которых висели антенный комплекс и аппаратная кабина РЛС П-12, то сразу бы догадался о боевом задании, которое выполнял здесь голубоглазый «александриец». Но Полещук ничего не видел. Прогремел отдаленный взрыв, гул летательных аппаратов постепенно смолкал… В предрассветных сумерках, далеко на горизонте, что-то горело…Полещук подошел к Юсефу, постучал по его каске, тот молча поднялся с земли, и они оба устало побрели к своему грузовику.

«Судьба — индейка, а жизнь — копейка!» Ближе чем на волосок от смерти оказался военный переводчик Александр Полещук в ночь на 27 декабря 1969 года. Эта вторая встреча лейтенанта Полещука с командиром израильского спецназа «Шфифон» майором Хагаем Леви в пустыне под Рас-Гарибом, с блеском реализовавшим генштабовскую операцию «Тарнеголь», опять, на удивление, была не последней. Но ни тот, ни другой, об этом, конечно, знать не могли. Что предопределено Всевышним, то и будет. Человек в силах лишь слегка подкорректировать свою судьбу. Большего ему не дано…

 

Глава тринадцатая

По сообщению представителя египетского военного командования, израильские самолеты совершили вчера налет на позиции в районе Эль-Кантары и Балляха. Один из самолетов был сбит.

(Каир, 29 декабря, ТАСС)

…Батальон, несмотря на интенсивную ночную бомбежку израильской авиацией и понесенные потери, был жив. Но ни комбат, немолодой подполковник Мустафа Заглюль, ни его советник, майор Тарас Пономарев, не обрадовались появлению Полещука. Вид обоих был мрачен, им было все понятно без перевода.

— Не вовремя ты приехал, Саша, — сказал Пономарев, здороваясь с Полещуком. — Евреи радар украли, новенькую П-12… Рядом с нами, каких-то пару километров отсюда…

— Тарас… — замялся Полещук, — извините, товарищ майор, забыл ваше отчество. Как это случилось? — Он мгновенно сопоставил продолжительный ночной налет авиации, появление голубоглазого «александрийца», гул каких-то мощных летательных аппаратов. Все стало на свои места…

— Григорьевич мое отчество, — сказал Пономарев и посмотрел на египетского комбата. Тот сидел на раскладном походном стульчике в полной прострации.

— А случилось… — он вновь повернулся к сидящему подполковнику и громко крикнул на арабском в сторону выхода из мальги:

— Майя!

Появился солдат со стаканом воды. Пономарев показал ему на комбата.

— Хреново все случилось, хуже не бывает. Видишь, что с Заглюлем? Оба теперь «под фанфары» пойдем: он — под трибунал, я — на родину с «волчьим билетом»!

Полещук достал сигареты и вопросительно посмотрел на майора. Тот махнул рукой:

— Дыми! Теперь уже все равно! Короче, наш батальон должен был обеспечивать прикрытие радиотехнической роты. Я говорил ему накануне, — Пономарев качнул головой в сторону комбата, — надо провести тренировку на предмет возможной высадки десанта. Ночью. Нет же — лень, господа поспать желают…Вот и случилось…

В мальгу влетел запыхавшийся старший лейтенант. Он посмотрел на комбата, затем на батальонного советника, как бы собираясь сказать что-то важное.

— Имши, Махмуд! — сказал ему Пономарев. — Потом сообщишь, не до тебя.

Полещук не стал переводить. Египтянин все понял и, еще раз бросив взгляд на комбата, исчез.

— Как я разумею, — продолжал Пономарев, — они бомбили наши позиции — слава тебе Господи, мы успели вырыть укрытия! — чтобы под прикрытием авиации, парализовав действия батальона, утащить станцию. И утащили… Боже мой, что теперь будет!?

— Потери большие? — спросил Полещук, гася окурок сигареты сапогом.

— А ты не видел? Трети батальона нет, техника почти вся разбита, расчет станции, кроме убитых, евреи, кажется, захватили с собой… Не знаю, может, потом кто-то отыщется в пустыне…

Пономарев подошел к комбату. Он тронул его за рукав и сказал:

— Мистер Мустафа! Может еще майя?

Подполковник отрицательно дернул головой, и, глядя на зажигающего очередную сигарету Полещука, тихо произнес: «сигяра». Полещук протянул пачку. Тот вытащил сигарету дрожащей рукой и сунул ее в рот. Полещук щелкнул зажигалкой и поднес пламя. Египтянин прикурил, пыхнул дымом, как это обычно делают некурящие, и сказал:

— Иадам! По лицу Мустафы Заглюля потекли слезы.

— Ему бы водки налить, — произнес Полещук. — Вода тут не поможет…

— Какая водка, Саша? Здесь и воды-то кот наплакал… К тому же, я думаю, он в жизни алкоголя не пил…

Пономарев опустил голову, с минуту подумал, потом посмотрел на Полещука:

— Езжай-ка ты обратно. Я здесь сам разберусь. Если голодный, лепешку тебе найдут. И водителю — тоже. Просто я думаю, что не надо тебе, Саша, оказываться в тех разборках, которые нам с Заглюлем предстоят. Езжай! Так будет честнее.

— Тарас Григорьевич!

— Саша, не надо! Ты молодой, вся служба впереди. Зачем тебе это?

— Но, товарищ майор! Меня же послали в командировку к вам в батальон! — воскликнул Полещук. — Как я могу уехать?

— Ерунда. Я напишу бумагу твоему советнику. Нечего делать. Как его фамилия?

И майор Пономарев, советник командира разбитого пехотного батальона, нашел клочок бумаги и написал, что он не нуждается в переводчике, так как уже сносно владеет арабским языком.

Пожелав майору удач в наступающем Новом году и выслушав аналогичные пожелания, Полещук забрался в знакомую кабину и, сунув Юсефу пару сухих лепешек, поехал домой. Да, как это не покажется кому-то странным, побывав в такой командировке, даже занюханный Агруд, от которого можно легко добраться до Суэца, видится совсем в другом свете. Особенно, если тебя не убили. Хрустя засохшей лепешкой, Полещук прокручивал в памяти пережитые события. Перед его глазами, как наяву, стоял высокий голубоглазый «александриец» в камуфляже с автоматом Калашникова: «Почему же он не стал в меня стрелять…?»

Доложив подполковнику Хоменко о причине досрочного возвращения из Рас-Гариба и протянув ему клочок бумаги батальонного советника, Полещук, не вдаваясь в подробности, рассказал Чапаю о массированном ночном налете израильской авиации на позиции батальона, больших потерях, а также о том, что евреи, по утверждению майора Пономарева, утащили радиолокационную станцию П-12.

— Ты ничего не перепутал, Полещук? — брови Чапая поползли вверх. — Это же ЧП на уровне вооруженных сил!

— Нет, Василь Иваныч, не перепутал, — ответил Полещук. — Сам, правда, не видел. Машина заглохла за пару километров от батальона, бомбежку наблюдал, до утра торчали, вернее лежали, с водителем в пустыне… Потом, когда доехали, оказалось, что радар евреи уволокли на вертолетах вместе с расчетом. А дизель-генератор взорвали…

— Так-так, — Хоменко постучал пальцем по столешнице. — Дело, конечно, не наше, но доложить по команде необходимо. Связывайся с дивизией! — Он пододвинул к Полещуку коричневую коробку полевого телефона. — Срочно! Знаю, что ты голодный, поешь потом…

Весть о чрезвычайном происшествии быстро, на уровне слухов, облетела едва ли не все соединения и части египетских вооруженных сил. В Генеральный штаб был вызван главный военный советник генерал-полковник Катушкин. Разговор с военным министром Египта генералом Фавзи был тяжелым, дошло чуть ли не до обвинений в адрес русских советников в бездействии и их пассивности в боевой обстановке.

— Господин военный министр, — сказал генерал Катушкин, — советник командира батальона будет сурово наказан. В любом случае. С него уже получены объяснения, но, по моим данным, майор Пономарев сделал все возможное, чтобы не допустить высадки израильского десанта. И он предлагал командиру батальона осуществить соответствующие мероприятия. Я считаю, что его рекомендации насчет заблаговременного выдвижения части сил батальона (даже в плане ночной тренировки) к позиции РЛС были абсолютно правильными. Однако подсоветный комбат устранился и не стал ничего делать. При том, что силами батальона можно было воспрепятствовать захвату станции. — Катушкин замолчал, вслушиваясь в арабский перевод своего референта Белоглазова. Волнение боевого генерала выдавали лишь непроизвольно двигавшиеся желваки на его побитом морщинами лице.

— А когда по батальону нанесли ракетно-бомбовые удары, — продолжил Катушкин, — было поздно изменить ситуацию…

— Подполковник Заглюль и командир радиотехнической роты уже арестованы, — сказал министр с мрачным выражением на лице. — И еще несколько офицеров. Всех будут судить. Я ходатайствовал перед господином президентом о снятии с должности командующего радиотехническими войсками и замене командующего Красноморским военным округом. — Генерал Фавзи встал со своего кресла и в задумчивости сделал несколько шагов по кабинету. Потом, как бы что-то решив, повернулся к приподнявшимся со стульев Катушкину и его переводчику.

— Садитесь, садитесь, — сказал он. — Я вот о чем думаю, мистер генерал. — Он вновь задумался, и было похоже, что следующая фраза будет для министра трудной, но очень важной. — Как вы думаете, может быть, есть смысл в том, чтобы в случае явного бездействия египетских командиров в боевой обстановке, решения принимались русскими советниками? И тем более, при гибели офицеров-египтян, от которых зависит управление войсками…

— Но, господин министр…?

— Я прекрасно понимаю ваши сомнения, — прервал своего советника генерал Фавзи. — Вы сейчас скажете, что русские советники не имеют права принимать участия в боевых действиях против Израиля. Да, это так. Но и война арабов с Израилем официально ни кем не объявлена… Так что подумайте, генерал.

— Есть, господин министр, — ответил Катушкин. — Но в таком случае ответственность за принимаемые решения, как вы понимаете, ложится на плечи советских офицеров. Я должен подумать и, с вашего позволения, доложить в Москву. Это уже политика, а я — человек военный…

— Конечно, докладывайте. Сегодня у меня состоится разговор с господином президентом Насером. Надеюсь, он поддержит мое предложение. Вы же, генерал, постарайтесь незамедлительно сообщить мне решение вашего руководства. Договорились? И допивайте кофе, господа, а то он уже давно остыл…

Кофе допивать не стали. Генерал-полковник Катушкин быстрыми шагами вышел из здания египетского генштаба и направился к своей машине, недовольно глядя на отстававшего Белоглазова.

— Гони в офис! — приказал он водителю. — А ты, подполковник, как только приедем, скажи оперативному, чтобы срочно вызвал ко мне Сизарева и Дольского. — Гони, мать твою! — не выдержал Катушкин, видя, как водитель, аккуратно объезжая припаркованные автомобили, медленно выруливает на трассу.

— Каир — не Москва, товарищ генерал-полковник! — смело огрызнулся водитель.

— Ты мне поговори еще! Мигом в Союз отправлю! Сказал — гони!

* * *

И советник командующего ПВО генерал-майор авиации Сизарев, и его коллега, генерал-майор Дольский, советник командующего ВВС Египта, и генерал-майор Ивановский, советник командующего третьей полевой армии, уже все знали, и причина срочного вызова к главному военному советнику Катушкину сомнений у них не вызывала.

— Вы это видели? — Катушкин швырнул на стол лондонскую «Санди Таймс». Полюбуйтесь, товарищи генералы! И язЫков импортных знать не обязательно! Позорище на весь мир!

На первой полосе британской газеты был изображен израильский вертолет со звездой Давида, уносящий египетскую пирамиду. Генералы рассматривали карикатуру и молчали.

— Ну, — не выдержал Катушкин, — дошло? Вы понимаете, чем это чревато? Или нет? — На его лице яростно зашевелились желваки. — Это же наша новейшая станция… Израиль и, соответственно, американцы, получили «Кремний-1» — систему государственного опознавания самолетов!

— Товарищ генерал-полковник, а мы здесь при чем? — спросил генерал Сизарев и посмотрел на Ивановского. — Не от нас же зависит охрана и оборона поставленной техники.

— Как это не от вас? — взвился главный военный советник. — Именно вы, генерал Сизарев, были обязаны предусмотреть все, подчеркиваю — все, чтобы обеспечить сохранность и работоспособность боевой техники. Ценность которой измеряется не только в рублях и египетских фунтах. — Катушкин достал носовой платок, промокнул им вспотевший лоб и посмотрел в упор на генерала Дольского. — А где ваша хваленая авиация, генерал? Опять евреи действуют, как у себя дома?!

— Это не наша авиация, товарищ генерал-полковник, а — египетская! — резко ответил Дольский. — Если вы, Иван Сергеевич, сейчас опять скажете, что мои люди ничего не делают, а только жрут авиационный спирт, я прямо сейчас напишу рапорт с просьбой откомандировать меня в Cоюз! Мои люди, между прочим, — боевые летчики, они умеют воевать! Но здесь — не наша война…, и самолеты поднимают в воздух египтяне, а не мы…

— Не горячись, генерал, успокойся!

— Не успокоюсь, товарищ генерал-полковник! — продолжал возмущаться Дольский. — У израильтян полное господство в воздухе, появились новейшие американские «Фантомы», летчиками передан огромный вьетнамский опыт… Египтяне, по сравнению с ними, неумелые сосунки… Какой там Рас-Гариб, им бы Каир, как минимум, прикрыть…

— Так, все! — шлепнул ладонью по столу генерал Катушкин. — Давайте думать. — Проблема с пропажей «Кремния-1», как вы понимаете, выходит за рамки Египта. Речь идет о замене системы опознавания «свой-чужой» не только в СССР, но и в странах Варшавского Договора. Как бы там ни было, положение, мягко говоря, очень херовое. Очень. Но и замена этой системы, что будет сделано незамедлительно, не даст перевеса египтянам в войне с Израилем. Приоткрою вам, товарищи генералы, один секрет: на уровне Политбюро решается вопрос о вводе в Египет наших регулярных сил. Пока речь идет о вводе дивизии ПВО полного состава. С новейшими зенитно-ракетными комплексами «Печора» и авиаполком МиГ-21…

— Но это же война! — сказал генерал Дольский. — С Америкой!

— А разве сейчас — не война? — Катушкин сощурил глаза. — Разве не американские евреи, как мне докладывают, бомбят Египет?

— У них израильское гражданство, Иван Сергеевич, — нервно сказал Дольский громким голосом. — Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. И потом — не факт, что они — американцы!

— Ладно, генерал, не шуми! — поморщился Катушкин. — Речь не об этом. Американцы, евреи… Я говорю о возможном вводе нашего воинского контингента. Впрочем, не нам решать. Пусть в Москве думают. Мы — вояки и будем выполнять приказ! Да, вот еще что. Военный министр Фавзи высказал мне предложение о том, чтобы в критических ситуациях в ходе боевых действий на советских советников возложить управление войсками. Я сказал ему, что подумаю… Хотел бы услышать ваше мнение…

* * *

На Новый Год в Каир никого не отпустили. «Главный запретил, — сказал подполковник Хоменко, — наверное, из-за ЧП в Рас-Гарибе…» Советники угрюмо посмотрели на Чапая, а потом, с укоризной, — на Полещука, как будто он, только что вернувшийся оттуда, был виновником случившегося.

— Саня, едрена вошь, дуй в госпиталь за спиртягой! — не выдержал подполковник Субботин. — Арабийю дадим, гроши…

— Отставить госпиталь! — приказным тоном произнес Чапай. — Никакого спирта, всем отдыхать! И чтоб ни-ни! Вдруг, не дай Бог, что случится…

— Так Новый Год, Василь Иваныч!

— Ну и что? Забыли, как «через день на ремень» в Союзе? И в будни, и в праздники… Все, товарищи офицеры. Всех с Новым Годом! — И Василий Иванович Хоменко отправился в свою отдельную хибару.

Но Новый Год, как известно, святой и любимый праздник всех, без исключения, советских людей. Где бы они не находились. Встретить его в поломанной железной койке под рваным солдатским одеялом в Богом забытом египетском Агруде — было, в принципе, нежелательно. И, мягко говоря, никому из офицеров не хотелось.

Переводчики собрались в домике Полещука, так как в отсутствие продолжавшего болеть Кузакина, он был старшим. Захарченко, Хушвахтов и двое студентов-стажеров, Игорь и Денис, сгрудились вокруг Александра, решая вопрос добычи алкоголя.

— Так, мужики, обстановка хреновая, — сказал Полещук. — Новый Год встретить надо, но нечем. Какие предложения?

— Чапай сказал спать, значит нужно спать, — произнес, зевая, Сафар Хушвахтов.

— Ни, это не дело, — встрял Володя Захарченко. — Надо горилки выпить, а то — шо це за Новый рик? Я не согласен с Сафаром, тем более, что он мусульманин. У них, нехристей, другой новый рик… Короче, надо выпить!

Два пацана-стажера молчали. Да и что с них, студентов, взять? В Египте без года неделя, по-арабски почти ни бум-бум…

— Подвожу итог дискуссии, — решительно сказал Полещук. — Кто готов нарушить правила поведения советских граждан за рубежами нашей великой Родины, в смысле отмечания наступающего 1970-го года путем употребления алкогольных напитков, прошу сдавать мне деньги!

Деньги сдали все. Даже засыпающий Хушвахтов.

— Ребята, кто может договориться с водителем? — спросил Полещук. — Разбудите его, если уже спит. Только не шуметь. В Суэц поеду я.

Водитель еще не спал. Разговор с ним был коротким, а фунтовая купюра — достаточной платой за поездку. Никаких сомнений солдат не чувствовал — ведь едет русский хабир, значит — надо.

— Сашка, ты куда? — возник из темноты подполковник Субботин с сигаретой в уголке рта. — Догадываюсь, не ври. В госпиталь, наверное. Слушай, Санек, захвати и на нашу долю граммульку, а? Совсем тяжко встречать Новый Год на сухую, мужики совсем заскучали…

— Госпиталь перебазировали, товарищ подполковник, — ответил Полещук, думая, что становится, похоже, единственным поставщиком алкоголя для хабирского коллектива. — Поищу в другом месте. И на вашу долю…

Другим местом был только разбитый израильской авиацией Суэц, где еще теплилась какая-то жизнь, и где Полещук знал пару-тройку точек, вернее полуразрушенных домов, в которых можно найти то, без чего советский человек не мыслит встретить Новый Год.

Через двадцать минут въехали в Суэц. Газик остановила военная полиция.

— Хабир русий? — спросил для проформы полицейский и, не утруждая себя проверкой документов Полещука, махнул рукой: «Проезжай!»

В кромешной темноте, объезжая воронки и горы ломаных кирпичей, Полещук с трудом отыскал знакомое здание, где когда-то разживались спиртным. Но там было все заколочено, а на крики никто не отозвался. Поехали в другое место. И тоже безрезультатно: развалины, мрак и тишина… И лишь из третьего дома, почти целого, на зов Полещука вышел заспанный мужик в галабийе.

— Лязим кохоль? — переспросил он. — Пошли, поищем.

Искали при свете ручного фонарика долго. Наконец, мужик что-то отыскал. Это были две бутылки непонятно чего с полуистлевшими наклейками.

— Кохоль! — сказал египтянин и протянул Полещуку бутылки.

— Этого мало, ахи, — беря непонятные бутылки, произнес Полещук. — Ищи еще!

Мужик опять полез в темноту бывшего магазина. И надолго пропал… Завыли сирены воздушной тревоги (и откуда они взялись в полуживом Суэце?), темное небо осветилось прожекторами, звонко затрещали зенитные пулеметы, выплевывая в невидимые цели трассирующие пули, загремели взрывы…

Полещук с бутылками метнулся к машине. Движок газика уже работал.

— Ялла бина! — крикнул он водителю. — Давай, быстро домой!

На скорости выбрались из Суэца. Успели вовремя: сзади вовсю полыхал огонь, оглушительно взрывались бомбы и ракеты, громыхали пушки зенитной артиллерии, надрывно ревели двигатели уходивших на форсаже самолетов… Полещук посмотрел на часы: до Нового Года оставалось сорок минут. «Похоже, евреи не собираются отмечать новогодний праздник, — подумал он. — Или у них другой Новый год, иудейский?» Полещук прижал к себе драгоценные бутылки с неизвестным содержимым и громко закричал:

— Бисура, я вахш! Куллю ам ва инта бихейр!

В Агруде Полещука с нетерпением ждали. Немудреный стол, чем Бог послал, накрыли хабиры. Они же, советники, взяв Полещука под «белы рученьки», потащили к себе. При свете разглядели бутылки: судя по этикетке на английском языке, это было бренди, остальное прочитать не удалось, так как бумажные наклейки пришли в негодность. Но это действительно было бренди, причем, настоящее и очень выдержанное (еще бы — даже бумага сгнила!), что подтвердил, решительно глотнув четверть стакана, бригадный «камикадзе» Субботин. Пригласили и переводчиков. Хотя и досталось каждому по чуть-чуть, Новый Год удался.

Распив бутылки, перешли к музыкальной программе и проникновенно затянули «Темную ночь». Тем более, что новогодняя египетская ночь была действительно темной, только «пули не свистели по степи», а доносился приглушенный расстоянием шум бомбежки в Суэце.

— Мужики, может, споете про танкиста? — вспомнил Полещук песню, поразившую его в Роде хватающими за душу словами.

«Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас, — тихо, чтобы не разбудить Чапая, запели советские военные советники невесть откуда известную им песню, — и залпы ба-а-ашенных орудий в последний путь проводят нас…»

Полещук пел вместе со всеми, думая, что песня совсем непраздничная, а перед глазами стоял голубоглазый израильтянин в пустынном камуфляже, который совсем недавно должен был его, русского, непременно убить. Но, почему-то не убил…

 

Глава четырнадцатая

Ожесточенная трехчасовая перестрелка произошла сегодня ночью в южной части Суэцкого канала между переправившимся на восточный берег канала подразделением египетских войск и израильскими оккупантами.

(Каир, 6 января, ТАСС)

Как сообщил в распространенном агентством МЕН заявлении представитель вооруженных сил ОАР, в ходе боя было убито много израильских солдат, уничтожены танк, автомашина на гусеничном ходу и джип.

Подполковник Сафват пошевелил забинтованной рукой и застонал от резкой боли. Он откинулся на подушку и подождал, чтобы боль утихла. Белый потолок госпитальной палаты опускался все ниже и ниже, прямо на него, и прижимал, прижимал к койке… Сафват покрылся испариной и, еле сдержал стон, но уже не столько от боли, сколько от вновь каленым железом засверлившей голову тягостной мысли: его батальон почти полностью погиб…

«Какая сволочь предала? Ведь вся операция изначально была абсолютно секретной! — размышлял командир батальона. — Даже я до последнего момента не знал времени начала переправы через канал… Как все бездарно… Тренировки до седьмого пота, досконально изученный район высадки… Жаль парней, единицы спаслись… Отыщу предателя — застрелю собственноручно, будь он хоть из генштаба! Кус умму!»

Сафват вспомнил, как на воде их лодки осветили прожекторами и в упор начали прицельно расстреливать из танков. Спаслись немногие, евреи отлично подготовились, и знали практически все: время высадки, место, силы египтян… Утечка секретной информации, без сомнения, пошла из оперативного управления генштаба, только там знали все. «Аль-гидар ляху азан!» — пришла ему на ум пословица. Подполковник посмотрел на свою забинтованную левую руку и подумал, что ему еще раз повезло: касательное осколочное ранение, кость не задета, долго держать здесь не будут, крови, правда, много потерял, пока вытащили на берег. И контузило сильно — до сих пор голова как чужая… Он закрыл глаза. В памяти опять возникла ужасная картина ночной расправы с переправлявшимся на тот берег батальоном. Его батальоном…

В это самое время, когда раненый комбат Сафват страдал от раны и переживаний в палате военного госпиталя Маади, Полещук был в Каире. Наконец-то разрешили отпуска, и грязные, изъеденные клопами, несколько недель не мывшиеся советники и переводчики, вовсю наслаждались благами цивилизации. Приведя себя в порядок, Полещук решил на этот раз повременить с традиционной переводческой пьянкой, и рискнул позвонить с телефона-автомата в отель аэропорта.

— Рейсовый самолет из Афин? — переспросил на сносном английском мужской голос. — Да, мистер, прибыл. Вчера. Экипаж? Мисс Тэта Эстатопуло? Здесь, мистер. Соединяю с 203 номером.

— Hello! — раздался в трубке мелодичный голосок Тэты. И Полещук на мгновение растерялся. — Who is it? Speak, please!

— Это я, Тэта, Александр, — охрипшим от волнения голосом ответил Полещук. — Русский. Мы с вами познакомились в спортклубе Гелиополиса…

— Ох, Александер! — произнесла гречанка после нескольких секунд молчания. — Вы где, Александер?

— Здесь, в Каире. Совсем недалеко от вас, — обрадовался Полещук и подумал: «Вспомнила, узнала… Какое счастье!» — Мы можем встретиться?

— Конечно, darling, и обязательно! Я улетаю завтра, а сегодня вечером полностью свободна. Где мы встретимся, Александер?

Произнесенное Тэтой слово «дорогой» перечеркнуло все прежние сомнения Полещука, он по-детски обрадовался, забыв про особистов, мухабарат и прочие страшилки зарубежной действительности советских граждан. Договорились встретиться в семь вечера у кинотеатра «Рокси», неподалеку от того самого спортивного клуба, где они познакомились.

Времени было не так много, и Полещук как на крыльях помчался к своему дому в Насер-сити, чтобы с кем-нибудь из коллег смотаться в офис СВС за деньгами и письмами из Союза. А потом надо было еще успеть подобающим образом переодеться: смешно идти на свидание с Тэтой в костюме, выданном в Москве на складе «десятки», в таких ходит едва ли не половина хабиров и переводчиков. «Как цыплята из инкубатора! — усмехнулся про себя Полещук. — За сотню метров видно, что идет советский вояка! Наверное, чтобы кое-кому вычислять наших было легче…»

— Щука, где ты болтаешься? — на лице соседа по комнате сияла довольная улыбка, а в руках — пакет из плотной светло-коричневого цвета бумаги. — Ты из третьей армии? Дуй на четвертый этаж, там подарки выдают. Вот — получил! — Вадим пошлепал по пакету. Виски!

Незнакомый советник из штаба армии нашел в списке фамилию Полещука и под роспись вручил ему тяжелый пакет. В нем действительно была бутылка виски «White horse» и две бутылки египетского сухого вина. На маленькой карточке красивой арабской вязью было написано: «С наилучшими пожеланиями — военный министр Мухаммад Фавзи».

«Знает министр, что дарить русским, — подумал Полещук и пошел к лифту. — Как кстати были бы эти бутылки на Новый год в Агруде! Может, захватить бутылку вина на свидание с Тэтой? Нет, пожалуй, не стоит, гречанка не поймет…»

В офисе СВС Полещук получил 104 фунта (целое состояние!) и три письма: одно — от родителей и два — от одноклассницы, Любы Сотниковой, не устававшей регулярно ему писать; давнишний школьный роман, закончившийся ничем, когда он поступил в институт, зубрил арабский, стал мотаться по командировкам. Любаша же упорно ему писала, явно лелея надежду выйти за него замуж. Полещук спрятал конверты полевой почты 44 708 в карман пиджака — прочитаю потом — и, озираясь на встречавшихся на пути к выходу одинаково одетых хабиров аппарата главного военного советника (как бы не нарваться на генерала Вову Верясова!), выскочил на улицу.

— Полещук! Саша, постой! — услышал он за спиной голос референта главного — Белоглазова.

— Да, Вячеслав Васильевич! — обернулся Полещук и подумал: «Ну, вот, не успел. Сейчас чем-нибудь озадачит…»

— Саня, привет! — сунул ему всегда слегка влажную руку референт. — Как дела на фронте?

— Нормально. Как видите, еще жив…

— Слушай, старик, тебя Озеров из торгпредства ищет. Несколько раз интересовался.

— А на кой хрен я ему сдался? — удивился Полещук.

— Не знаю. Не говорил. Ты позвони ему в контору, уж больно он был настойчив. Позарез, говорит, Полещук нужен…

— Ладно, Вячеслав Василич, позвоню. — И Полещук поднял руку, останавливая такси.

По пути в Насер-сити Полещук бегло прочитал письма: батя, как обычно, дает советы бывалого фронтовика, матушка интересуется здоровьем и питанием, а Люба подробно описывает, чем занимаются одноклассники, кто женился, кто развелся, у кого родились дети… Концовка обычная: жду с нетерпением возвращения, люблю, целую… «Озеров… — вспомнил Полещук, — работник торгпредства. Он — такой же торгпред, как я — балерина Большого театра! Разведка! А торгпредство — крыша! И расспросы его, бывшего преподавателя, тогда, на вилле, были совсем не случайными. Информацию собирает. Интересно, однако, он комитетский или из ГРУ? Нет, звонить не буду…»

Полещук собирался на свидание. Натянул джинсы, надел белую тонкой шерсти водолазку и черный лайковый пиджак — предмет зависти друзей-переводчиков, купленный аж за двадцать египетских фунтов и впоследствии весело обмытый в заведении «майора». Он посмотрел на себя в зеркало: смуглая усатая физиономия с глупой улыбкой и торчащими на голове вихрами. «Эх, не успел постричься! — подумал Полещук. — Прям-таки битл! И как это меня в офисе не отловили с такой шевелюрой?» — Он пригладил непослушные кучерявые волосы, попрыскал на себя одеколоном — английская лаванда — это вам не «Шипр» или «Тройной»! — и вспомнил про подарок. Полещук вытащил из-под кровати свой чемодан, порылся в вещах и нашел коробочку с духами «Красная Москва».

Ну, теперь, кажется, готов, — вслух сказал он сам себе и призадумался. — А цветы? А куда Тэту вести? Это же не московская девица, для которой бар гостиницы «Россия» с коктейлем «Шампань-Коблер» — предел мечтаний! Вот задачка-то! Кино отпадает, на ночной клуб… — Полещук пересчитал свои финансы. — В общем-то хватает, но потом месяц придется сидеть на голодном пайке. — Он отложил пятифунтовую банкноту — доплата за офицерский доппаек к скудному армейскому питанию в батальоне, и столько же на сигареты… Ладно, проживу… Господи, надо еще Сафвату позвонить, пропал где-то подполковник…

Когда Полещук подъехал к «Рокси», Тэта была уже там. Расплачиваясь с таксистом, он, краем глаза видел ее, стройную девушку в светлом плаще, такую знакомую и незнакомую.

— Тэта! — сказал Полещук, подходя к ней. — Здравствуй, моя любовь с первого взгляда! — пошутил он.

Гречанка немножко оторопела от такого смелого приветствия. Она улыбнулась и протянула Полещуку руку:

— Привет, Sсhuka!

— Тэта, ради Бога, не называй меня так.

— А как? — удивилась гречанка. — Я помню, что твои друзья так тебя и называли. Sсhuka! — И она засмеялась. — Барракуда, как ты мне объяснил… Ладно, буду звать тебя Алекс.

Полещука страшно тянуло к девушке, ему хотелось ее обнять, поцеловать. После канала ему казалось, что он оказался в сказке: мирный Каир, расцвеченный неоновой рекламой, шум толпы, а не грохот разрывов, и прекрасная желанная Тэта…

— Может, в кино? — спросил он, заглядывая в глаза девушки.

— Нет, Алекс, давай погуляем!

Гуляли долго. Тэта рассказывала о Греции, Афинах, родителях, брате и сестре, работе в «Олимпике». Полещук больше молчал, мучительно размышляя, что ему делать дальше. Прошлись вдоль огромной территории зеленого Мэриленда, поблукали по узким полутемным улочкам, на одной из которых Полещук решился: нежно обхватив Тэту за талию, поцеловал ее. Тэта ответила. Но началось такое… Засигналили проезжавшие мимо автомобили, с криком «Харам!» подскочил араб в галабийе, и влюбленные отстранились друг от друга…

«Еще не хватает полиции нравов! — подумал Полещук и достал сигареты. — Как это вообще можно понять? В мусульманской стране масса продажных женщин, подпольные публичные дома, а обнять на улице любимую девушку — харам?!»

— Алекс, не надо! Не расстраивайся! — сказала Тэта. — Поехали ко мне.

— К тебе? В отель? А меня пустят?

— А почему такие сомнения? Ты же мой друг, darling! Кто же мне запретит?

— О кей! Поехали!

По дороге в аэропорт Полещук попросил таксиста тормознуть у магазина и вернулся с бутылкой шампанского. Не французского, а самого настоящего «Советского Шампанского» — он знал места, а эта темно-зеленая бутылка, на его счастье, оказалась последней и, видимо, единственной. Три фунта — не деньги, гулять — так гулять!

— Darling! — сказала Тэта и быстро чмокнула Полещука в щеку. — Ты прелесть!

И только в этот момент Полещук вспомнил про духи. Он достал из кармана красную коробочку с изображением Кремля и протянул Тэте.

— Маленький презент из России, — сказал он. — Парфюм «Красная Москва».

— Красная? — переспросила Тэта. — Коммунистическая Москва?

— Да, нет же. В старом русском языке слово «красный» значит красивый…

Тэта с любопытством открыла коробочку, вытащила флакончик, поднесла к носу:

— Интересный запах, не похожий ни на что…

— Как Москва! — улыбнулся Полещук. — Нравится?

Таксист вслушивался в непонятный ему разговор пассажиров, даже обернулся на слово «Москва», но не произнес ни звука. На улице Гаруна Рашида машина свернула направо и, обогнув круглый сквер с торчащими пальмами, и миновав несколько переулков, выехала на Халифа Мансура. Еще один поворот и — знакомая Полещуку дорога, ведущая в международный аэропорт, знакомая, потому что конечной ее точкой был многострадальный Суэц.

Подъехали к отелю аэропорта, Полещук расплатился с таксистом. «Как же я пройду? — думал он. — Внешность непонятная, скорее арабская, чем европейская… Если потребуют документы, вообще атас — только временное удостоверение русского хабира, подписанное полковником Бардизи… А в отелях, тем более этом, сплошной мухабарат! Если не заловят, то стукнут точно, кому следует!»

Тэта, совершенно спокойная, с сумочкой через плечо, стояла рядом, ожидая Полещука. Он достал пачку «Мальборо», закурил, посмотрел на Тэту, потом решительно взял ее под руку, о они направились ко входу в отель.

Все получилось гораздо проще, чем думал Полещук. На рисепшене пожилой египтянин с бабочкой любезно поздоровался с ними, вручил Тэте ключ от 203 номера, улыбнулся и пожелал доброй ночи. И больше ни слова. Полещук был потрясен: «Ни кто такой, ни каких-либо документов, ни напоминания о том, что в 23 часа гость должен уйти… Фантастика!»

— Очень удачно получилось, что моя соседка по номеру, тоже из «Олимпика», сегодня ночует в другом месте, — щебетала Тэта, пока они поднимались на второй этаж. — Так что нам никто не помешает. — Она посмотрела на лицо Полещука и, увидев в его глазах что-то похожее на удивление вкупе с опасением, сказала:

— Алекс, что с тобой? Ты чего-то боишься?

Ну, что ответить девушке-гречанке, совершенно далекой от реалий пребывания советских граждан за рубежом? Сказать, что все запрещено: и общение с иностранцами (если это не входит в служебные обязанности), и посещение местных кабаков, и вообще, хождение по египетской столице в одиночку, про мухабарат и особистов, про то, что если его, Полещука, застукают в отеле с иностранкой, он буквально на другой день очутится в Союзе… И потом его с распростертыми объятиями встретит Средняя Азия, и многолетний путь «исправления» с неизвестным концом, усугубляемый паршивым алкоголем в немыслимых количествах…

— Чего мне бояться, darling? — ответил Полещук. — Идем…

После своего временного жилья в Насер-сити гостиничный номер Тэты показался Полещуку шикарными хоромами. Пока он осматривался, Тэта скинула плащ и забегала по комнате, накрывая журнальный столик. На него из пакета перекочевала зеленая бутылка «Советского Игристого», появились коробка конфет, апельсины и еще одна бутылка.

— А это что? — спросил Полещук, взяв бутылку в руки.

— Греческое вино, — повернулась Тэта. — Вкусное. Попробуй, Алекс!

Девушка была в мини юбке и, когда наклонялась над низким столиком, Полещуку становилось не по себе. Он закурил, и взялся за шампанское. Тэта села напротив, ее ноги обнажились до предела. Полещук смущенно отвел глаза и стал сосредоточенно открывать бутылку. Громко хлопнула пробка.

— Твое, вкусное греческое, потом, — сказал он, разливая по бокалам пенящуюся жидкость. — Сначала шампанское. Советское.

Чокнулись и отпили по чуть-чуть.

— Очень вкусно! — произнесла Тэта и сделала еще глоток. — Не хуже «Мадам Клико». А теперь, Алекс, расскажи мне про любовь с первого взгляда! Это так интересно!

…Что бормотал Полещук, потом он вспоминал с трудом. Что-то поэтическо-романтическое, насколько хватало его познаний в английском языке. У Тэты, к счастью, английский тоже был не родным, и они прекрасно понимали друг друга. Затем зазвучали лирические песни Джо Дассена, Тома Джонса и Хамбердинка, как будто специально предназначенные для такого рода вечеров. Александр и Тэта танцевали, Полещук довольно неумело, наступая время от времени на ноги девушки. Тэта смеялась, прощая ему неуклюжесть.

А потом, когда допили шампанское и пригубили греческое вино, как-то неожиданно оба оказались в постели, нежно целуя и раздевая друг друга. И была безумная страсть, дикое желание впиться плотью в любимого человека…

— Тэта, я тебя люблю!

— И я тебя, Schuka! Давай, всегда будем вместе! — говорила гречанка, поглаживая Полещука по волосатой груди. — Бог ты мой, какое счастье! Я искала такого как ты сто лет! И нашла!

— Тэта, девочка моя, мы не сможем быть вместе!

— Почему? — приподнялась на постели Тэта.

— Я — русский офицер, нам нельзя жениться на иностранках, — признался Полещук. — Нам запрещено.

Он встал с кровати, подошел к столику, плеснул в бокал вина, залпом выпил и закурил.

— Нельзя, Тэта! — повторил Полещук.

— Но почему?! Вы что — инопланетяне? Не понимаю! — в глазах девушки было абсолютное недоумение.

— Как бы тебе объяснить? — Полещук курил сигарету, смотрел на обнаженную, не стеснявшуюся его взгляда Тэту, и не мог подобрать слова.

— Понимаешь, любимая, идет война… Я там, на Суэцком канале… Выполняю интернациональный долг… Могу погибнуть в любую минуту… — И он снова, как наяву, увидел голубоглазого «александрийца», снимающего с плеча автомат Калашникова. — Ну, нельзя нам, короче… — Полещук замолчал, не зная, что еще сказать.

— Как? Тебя могут убить?

— Конечно.

— Иди ко мне! Алекс, я этого не переживу!

И вновь сплелись разгоряченные тела, и губы искали губы, а руки ласкали и ласкали, и, казалось, не будет конца этой взаимной страсти… Кто осознает, любовь это или минутная страсть? Осознание приходит позже, много позже…

— Слушай, Алекс! А если я тебя вывезу в Грецию, в Афины? Я смогу!

— Тэта, ты сошла с ума! — ответил Полещук, мгновенно вспомнив о «черных полковниках», базах НАТО, шутливом разговоре приятелей о том, что гречанка может быть сотрудницей разведки…

— Исключено, Тэта, даже думать забудь! — Полещук оторвался от девушки, вылез из кровати и начал торопливо одеваться.

— Алекс, ты куда? — встрепенулась Тэта. — Что-то не так? Ты обиделся?

— Все нормально, любимая. Просто мне пора, — ответил Полещук и налил себе вкусного греческого вина. — Военная служба. Выпьешь со мной?

— Выпью, но ты не уходи. У нас еще полночи впереди… — Она встала, красивая, стройная, полногрудая, с выбритым лобком, слегка растрепавшимися на голове волосами… — Не уходи, Алекс!

— Мне действительно пора идти, — повторил Полещук и его, при взгляде на обнаженную девушку, вновь захлестнуло желание. Он едва себя пересилил.

— Будь благоразумной, Тэта! — сказал Полещук. — Я тебя люблю, но должен идти.

Он обнял девушку, уголки ее глаз стали влажными.

— Алекс, постарайся остаться живым! — дважды сквозь слезы и поцелуи сказала Тэта. — Погоди секунду! — Она сняла с себя золотую цепочку с крестиком и надела на шею Полещуку. — Сохрани тебя Бог!

— Мы еще увидимся? — услышал Полещук дрожащий голос девушки, открывая дверь.

— Да! — повернулся он к Тэте и, с трудом сдерживая себя, чтобы не вернуться обратно, быстрыми шагами пошел по коридору.

В душе Полещука была полная сумятица. «Наверное, это любовь, — думал он, — но перспектив никаких. Точнее одна: откомандирование на родину и — Красноводск с Янгаджой… Встречаться с Тэтой больше нельзя! Конечно, никакая она не разведчица, и про Афины залепила из-за переполнявших ее эмоций… С другой стороны, нелегально вывезти меня в Грецию на рейсовом самолете для обычной сотрудницы «Олимпика», даже не стюардессы — задача нереальная… Без паспорта, без визы…»

Он вытащил из-под водолазки православный крестик. — Прямо, как в кино: девушка провожает своего суженого на фронт… — Полещук вспомнил милые плачущие глаза гречанки, ее мягкие губы, нежные руки, и ему стало невыносимо грустно…

«Озеров, Озеров… Надо бы завтра все-таки позвонить в торгпредство, — подумал Полещук, сидя в стареньком «Фиате»-такси, мчащемся по ночному городу в сторону Насер-сити. — Мужик он нормальный, а разведка… Ну и что?»

 

Глава пятнадцатая

Несколько групп египетских истребителей-бомбардировщиков совершили сегодня днем налет на расположение израильских войск в районе Судр на восточном берегу Суэцкого залива, заявил представитель вооруженных сил ОАР. В результате этого налета была полностью уничтожена основная база зенитных ракет типа «Хок». Египетская авиация подвергла также бомбардировке батареи зенитных орудий и скопления израильских войск в этом районе. Все самолеты, участвовавшие в этой операции, благополучно возвратились на свои базы.

(Каир, 10 января, ТАСС)

А Валерий Озеров, о котором вспоминал Полещук, в тот самый вечер находился в кабинете военного атташе полковника Иванова. Разговор между резидентом и старшим оперативным работником продолжался уже больше часа, обсуждали ход выполнения задач, поставленных Центром, просчеты и недоработки резидентуры. Разумеется, лишь в части, касающейся направлений работы Озерова.

— Ну и где обещанный «Фантом»? — нахмурился резидент. — Мало того, что с хищением «Кремния-1» евреи вскрыли противовоздушную оборону Египта, а американцы — всего Варшавского Договора, так мы еще операцию «Железо» никак не можем реализовать!

— Сергей Викторович, вы же понимаете, пока «Фантом» не упадет на территорию Египта, это невозможно.

— Так сбили же одного! — Иванов подергал за узел галстук, ослабляя шею от матерчатой петли.

— Да, завалили над Сохной. Но упал-то самолет в море, Суэцкий залив… Озадачены все без исключения военные советники передовых частей. И, разумеется, в первую очередь, в частях и подразделениях ПВО. Местная контрразведка тоже, как вы знаете, получила соответствующие указания от своего руководства…

— Ладно, Валерий Геннадьевич, подождем. — Резидент закурил «Мальборо». — Как с Фавзи, точнее его замом, генералом Хамди? Удалось ли нашим людям выйти на его окружение?

— К сожалению, пока нет, — ответил Озеров, глядя на голубое облачко табачного дыма. — Все наши попытки оказались неудачными.

— А ваш «Стрелок»? Три месяца возитесь!

— Ну, не могу я его вытащить на контакт, — сказал огорченно Озеров. — Находится на передовой и без вашей помощи, Сергей Викторович, вытащить «Стрелка» сюда не представляется возможным.

— Вы полагаете, что я должен обратиться к генералу Катушкину? — с иронией спросил Иванов. — Насчет какого-то лейтенанта-переводчика? Это просто смешно.

— Сергей Викторович, вовсе не обязательно выходить на главного. Есть же подполковник Белоглазов, другие люди, кадровик аппарата, в конце концов…

— Подумаю. — Иванов загасил окурок в пепельнице. — Валерий Геннадьевич, вы в курсе предстоящего визита президента Насера в Москву?

— Вы же сами, Сергей Викторович, недавно говорили…

— Я имею в виду, собственно, не секретный, как вы знаете, визит правительственной делегации, а тему переговоров.

— Новые поставки оружия?

— И не только это. В Союзе уже полным ходом идет формирование особой дивизии ПВО, которая в самое ближайшее время должна прибыть сюда. Решается вопрос о степени ее участия в войне на Суэцком канале. Вопрос сугубо политический, ибо с Израилем, несмотря на отсутствие дипотношений, мы не воюем. Окончательное решение примет Политбюро ЦК… Полагаю, это соединение будет в основном, точнее исключительно, обеспечивать противовоздушную оборону Каира, Александрии, Асуана и других важнейших промышленно-экономических объектов Египта.

— Наши задачи в этой связи? — внимательно выслушав резидента, спросил Озеров.

— Пока задачи те же: «Железо» и генерал Хамди. Без приоритета любой из них. — Иванов подумал и добавил. — Пожалуй, вторая задача важнее, ибо с ней стыкуется разработка Мирвана Хасана, продолжающего, по оперативной информации, сотрудничать с Моссадом… Мы бездарно теряем драгоценное время, Валерий Геннадьевич! Если не получается с Полещуком, ищите и отрабатывайте другие подходы. Кстати, «соседи» по линии ПР, по моим данным, уже заполучили оперативные контакты в ГШ… Опаздываем, опаздываем… Мы еще вчера должны были начать оперативную игру и гнать дезу этому Мирвану. Дабы ввести в заблуждение Моссад и американцев, крайне заинтересованных в информации относительно действий Москвы. Центр, кстати, уже подключился, у них там все готово. Вот, посмотрите, как это будет. — Иванов замолчал, взял шариковую ручку и стал рисовать на листе бумаги квадратики и стрелочки, показывающие движение дезинформации.

— Сергей Викторович, а не проще ли «слить» этого Мирвана местной контрразведке? — задумчиво спросил Озеров, потирая кончик носа. — Тогда и оперативную игру можно будет реализовать с меньшими проблемами.

— Нет, не проще. Во-первых, он, как вы знаете, родственник президента Насера, что уже свяжет руки мухабарат, а потом — мы не можем доверять никому из офицеров и генералов египетского генштаба. Там постоянно идет утечка информации. Вы посмотрите: практически о каждой мало-мальски серьезной операции в зоне канала израильтяне узнают еще до ее начала. И принимают соответствующие меры…

— То есть, вы полагаете, что планируемый ввод советской дивизии ПВО на территорию Египта может оказаться под угрозой срыва? — спросил Озеров, глядя на листок резидента со схемой. — При утечке информации из генштаба…

— Ну, об угрозе срыва я бы не говорил, — ответил резидент. — Операция «Кавказ» уже продумана до мельчайших деталей. А чтобы не было неожиданностей, как раз и нужна оперативная игра… Давайте поразмышляем, Валерий Геннадьевич, по какому каналу можно организовать доставку в генштаб дезинформации, с последующим вычислением в нем израильской агентуры. Кроме Мирвана Хасана, тем более, что он к ГШ отношения не имеет.

— Но это — задача местной контрразведки!

— Не скажите, не скажите… В этом плане наши задачи смыкаются. Только доверия к египетским спецслужбам у меня нет. У вас, думаю, тоже…

Между тем, в начале января обстановка в зоне Суэцкого канала вновь резко обострилась. Хель Авир приступил к осуществлению операции «Приха», в рамках которой подверг массированной бомбардировке египетские объекты вплоть до предместий Каира. Мощные ракетно-бомбовые удары обрушивались на позиции средств ПВО, базы снабжения, армейские лагеря, штабы, скопления военной техники.

Особенно интенсивно удары наносились по строящимся в приканальной зоне позициям зенитных ракет. Деморализованные воем пикирующих «Фантомов» и «Скайхоков», взрывами бомб и НУРСов, египетские рабочие, оставшиеся в живых, в диком страхе убегали в пустыню и отказывались возвращаться. Тогда их заставили работать ночью, но и это не спасало: ночные налеты авиации с применением напалма были еще ужаснее… Страшные вопли заживо горевших людей, внутренности убитых, намотанные на арматуру, отвратительное зловоние, перебивавшее запах взорвавшегося тротила, — были намного весомее египетских фунтов, обещанных за работу…

Жалкие попытки ВВС Египта противодействовать Хель Авиру закончились несколькими сбитыми самолетами египтян. Против «Фантомов», ведомых опытными летчиками, обученными американскими инструкторами с боевой школой Вьетнама, они были бессильны. Противовоздушная оборона Египта, частично восстановленная поставками из СССР, опять была практически нейтрализована. Египетские вооруженные силы оказались на грани краха в необъявленной войне с Израилем, захватившим стратегическую инициативу на Суэцком фронте.

Эти события ускорили визит президента Насера в Москву, где в декабре уже побывали вице-президент Анвар Садат и военный министр Мухаммад Фавзи. Переговоры Насера с руководством СССР были сложными. Если раньше речь шла о поставках новейших ракетных комплексов ПВО и ускоренной подготовке боевых расчетов для них, то сейчас позиция египтян была другой. «Времени на учебу уже нет, — говорили они, — вопрос стоит о самом существовании Египта, как государства. Вы просто обязаны нам помочь! Ведь за спиной Израиля стоит ваш стратегический враг — Америка! Поэтому то, что мы вместе планировали раньше, необходимо максимально ускорить. Ваша новейшие ракетные комплексы ПВО с вашим же персоналом…»

— Мы не можем направить регулярные части в Египет, не являющийся участником Варшавского Договора, — сказал генсек Брежнев президенту Насеру во время конфиденциальной беседы.

— Это не проблема, — сказал Насер. — Мы готовы вступить в Варшавский Договор хоть завтра. И огласим официальное заявление о том, что в Египте воюют русские добровольцы…

— Добровольцы? — Брежнев нахмурил брови. — Кто поверит, что нашлось столько добровольцев воевать в чужой стране? Никто!

— Россия — великая держава! — сказал Насер. — Поверят, еще как поверят!

— Нет, дорогой товарищ Насер, — возразил Брежнев. — Об открытом вводе наших войск не может быть и речи. Это чревато самыми серьезными последствиями. Если мы и согласимся удовлетворить вашу просьбу, выходящую, как вы понимаете, за рамки прежних обязательств, то советские воинские части будут направлены в Египет максимально скрытно, без лишнего шума. В любом случае я должен посоветоваться с членами Политбюро…

Заседания Политбюро ЦК КПСС, такие же секретные, как визит Гамаль Абдель Насера в Москву, проходили бурно. Мнения членов Политбюро и группы приглашенных на заседания маршалов и генералов разделились, даже сам Леонид Брежнев не мог принять окончательного решения. Ведь речь шла о прямом военном вмешательстве в вооруженный конфликт других государств, что могло спровоцировать — страшно сказать — ядерную войну с Америкой! После длительной и нелегкой дискуссии с заслушиванием мнений военных точку в прениях поставил генсек Леонид Брежнев:

— Поможем Герою Советского Союза, нашему другу Насеру добровольцами… Но тихо, без помпы, максимально скрытно. Чтобы комар носа не подточил! Товарищи военные, займитесь техническими моментами операции!.. — Брежнев нашел глазами председателя КГБ Андропова и добавил:

— Юрий Владимирович, озадачте своих людей в ведомстве генерала Федорчука разработкой контрразведывательного обеспечения предстоящей операции! Это крайне важно!

Единогласно было принято закрытое решение Политбюро ЦК КПСС об оказании военной помощи Объединенной Арабской Республике путем создания на ее территории оперативной группировки советских войск в составе зенитно-ракетной дивизии, авиационной и военно-морской групп.

Операция «Кавказ», еще в декабре вчерновую спланированная советским Генштабом, получила высочайшее добро на реализацию. Разработкой плана проведения операции занялось оперативное управление главного штаба войск ПВО.

…Через два-три дня после возвращения Насера в Каир микропленка с записью переговоров египетского президента с руководством СССР была передана Моссаду. Агент израильской разведки «Рамзес», он же советник президента и его зять, Мирван Хасан, находившийся в составе делегации Египта, не упустил возможности заработать на дорогой «Ягуар» и карманные расходы, немыслимые для чиновников подобного ранга. А спустя некоторое время расшифровку переговоров анализировало ЦРУ. Но, ни израильтяне, ни американцы не знали, когда и где на территории Египта высадится советский воинский контингент. Обе спецслужбы приступили к активным действиям, была озадачена агентура, задействованы средства космической разведки США. Но советская операция под кодовым названием «Кавказ» еще долго, практически до самой реализации, оставалась «твердым орешком» для обеих разведок.

* * *

Зимний январский Каир пестрел такими же яркими красками, как в любое другое время года. И даже больше: в желанной прохладе буйным цветом расцвели кустарники, а листья на вечнозеленых деревьях засверкали всеми оттенками изумруда. Величественные пальмы, стряхнув с себя осенний зной, радостно шелестели в высоте перистыми кронами в лучах нежаркого ласкового солнца. Впрочем, всю эту красоту можно было увидеть лишь в скверах, за палисадниками богатых вилл да на набережных Нила. Большую часть огромного города украшала лишь рекламные щиты и развешанное на балкончиках верхних этажей цветастое белье.

По шумным улицам в разных направлениях сновали толпы одетых по-зимнему прохожих. Плюс двенадцать градусов для Северной Африки это — не шутка! Пальто, плащи, куртки или скромные пиджачки поверх крестьянских галабий и накрученные на головы платки в виде тюрбанов — каждый спасался от холода в меру своего достатка.

На все голоса сигналили автомобили, дизельными выхлопами пыхтели автобусы, увешанные гроздьями, невесть как державшихся на подножках, пассажиров; c высоких ажурных минаретов кричали муэдзины, призывая правоверных на молитву; а в небе под редкими облаками лениво парили коршуны… Слава Богу, не «Фантомы», подумал Полещук, с любопытством глазея по сторонам по пути в советское торгпредство.

— Мистер! — остановил его высокий египтянин в давно не стиранной галабийе. — Посмотри! — Он хитровато улыбнулся, показал Полещуку большой перстень желтого металла с прозрачным камнем, подошел к витрине магазина и чиркнул камнем по стеклу, на нем появилась черточка. — Алмаз! — сказал египтянин и с опаской оглянулся по сторонам. — Всего 70 фунтов! Бери!

После оживленной торговли сошлись на двух фунтах. Полещук сунул в карман перстень с «алмазом» и направился дальше, отбиваясь от уличного торговца, пытавшегося всучить еще какую-то «драгоценность».

— Надо же, вычислил во мне иностранца, — подумал Полещук. — По каким таким признакам? А перстенек интересный, тяжелый… Фальшивка, конечно, но камень действительно стекло царапает… Парням покажу — посмеемся: бриллиант за два фунта!

* * *

— Александр Николаевич, давайте говорить откровенно, — сказал Озеров. — Нам крайне нужен контакт с вашим Сафватом.

— А зачем? — спросил Полещук, осознавая идиотизм своего вопроса.

— Саша, там, в кругах военного руководства, и не только военного, идет непонятная возня, и мы должны знать о происходящем.

— Я могу узнать, кто это вы?

— Военная разведка, Саша!

— Значит, ваше торгпредство…

— Торгпредство никакого отношения к разведке не имеет, — сказал Озеров, поправил на носу свои модные очки и замолчал, видимо, не зная, что еще говорить.

— Крыша что ли?

— Считай, как хочешь…

— Курить-то можно, Валерий Геннадьевич?

— Кури, кури! — Озеров пододвинул пепельницу.

Полещук щелкнул зажигалкой, сделал пару глубоких затяжек и задумался. Ох, как ему не хотелось подписываться на это дело! — Понятно, зачем им нужен Сафват: у него замминистра военного — земеля и приятель…

— Значит, не Комитет? — спросил он, стараясь выпускать дым в сторону от некурящего Озерова.

— Нет, Саша, «двойка», — ответил Озеров. — Кстати, может, по рюмочке? Коньяк, виски…?

— Коньяк, — не задумываясь, сказал Полещук и добавил:

— Может, это нагло с моей стороны, но я бы не отказался от чашечки кофе…

— Какие проблемы, Саша! — Озеров достал из сейфа бутылку армянского коньяка, две рюмки, мельком бросил взгляд на свой стол, на котором не было ни единой бумажки, закрыл сейф и вышел из кабинета.

Полещук закурил и стал разглядывать кабинет. Собственно, разглядывать там было нечего: совершенно безликое помещение, украшенное броским фирменным календарем торгпредства. Больше ничего не было, даже портрета генсека Брежнева. «Сейчас точно будет меня вербовать, — подумал Полещук. — Коньяк, кофе… Сафват…» Ему стало немного не по себе, появилось желание хлебнуть коньяка. Прямо из горла, пока нет Озерова.

— Ну, не заскучал? — спросил Озеров, входя в кабинет с двумя стаканчиками кофе. — Сейчас чуток расслабимся. Ты — с канала, тебе нужно. Как там, кстати, обстановка?

— А то вы не знаете Валерий Геннадьевич, бомбят… ПВО в основном, но достается всем…

Озеров разлил по рюмкам коньяк.

— Да, тяжко вам приходится, — сказал он с серьезным выражением на лице. — Давай выпьем!

Оба выпили и пригубили стаканчики с кофе. Полещук вытащил из пачки очередную сигарету. Озеров наполнил рюмки.

— Еще по одной, — сказал он. — За удачу и все хорошее!

Выпили.

— Ну, что, — не выдержал Полещук, — давайте к делу! Только это вряд ли получится…

— Не забывай, Саша, что ты советский офицер! — сверкнул линзами очков Озеров. — Это — во-первых. А во-вторых, мы не вербуем своих — речь идет о привлечении тебя к работе военной разведки. Пойми правильно: нам нужны такие люди, как ты, эрудированные, отлично владеющие языком, знающие местные реалии, напрямую общающиеся с египетскими офицерами…

— Глаза и уши?

— Да, глаза и уши. А для начала — контакт с Сафватом…

«Коготок завяз — всей птичке пропасть», — подумал Полещук и сказал:

— С Сафватом я постараюсь аккуратно поговорить. Пусть он сам решает, контачить с вами или нет. Насчет остального подумаю. Но, Валерий Геннадьевич, я обычный канальский переводчик… Какой с меня толк, какая информация?

— Переведем, Саша, будешь в генштабе работать. В Каире. Давай еще коньячку!

— Ладно, подумаю. Наливайте!

— Давай-ка, Александр, смоделируем твою предстоящую беседу с Сафватом, — произнес Озеров, наполняя рюмки янтарным напитком. — Очень важно не спугнуть товарища, подготовить его к контакту с нами. От этого, точнее, от твоего правильного общения с ним, зависит успех серьезнейшего мероприятия…

И Озеров, как когда-то в институте, долго инструктировал Полещука, что и как говорить египетскому офицеру, какие вопросы могут последовать, анализировал варианты ответов на них…

— О нашем разговоре, естественно, никому ни слова, — сказал он напоследок.

— Понимаю, «двойка»! Какие, к черту разговоры на стороне!

— Хорошо, что понимаешь. Ну, поехали! — поднял рюмку Озеров. — За будущее сотрудничество!

Возвращаясь в Насер-сити, Полещук прокручивал в голове разговор с Озеровым и мучительно искал выход из сложной ситуации, в которой невольно оказался. Он представил себе удивленное лицо комбата, когда тот услышит о связях Полещука с некой советской спецслужбой и предложение встретиться с ее представителем. И ему стало тоскливо. Полещук решил позвонить Сафвату, которого действительно давно не видел, но никаких разговоров на тему, предложенную Озеровым, не вести. На кой хрен мне это нужно? — спросил он сам себя. А тем более Сафвату! Стучать на своих!..

…В начале февраля лейтенанта Полещука приказом главного военного советника перевели из пехоты в войска ПВО, в 8-ю дивизию. В радиотехнические роты, дислоцированные в зоне Суэцкого канала, от Порт-Саида до Сохны и южнее, тем же приказом были направлены многие квалифицированные переводчики-арабисты. Никто из них не знал, что случилось, но еще в Каире, в офисе генерала Катушкина, все они почувствовали, что грядут некие серьезные события…