Царь Иван Васильевич Копил силушку ровно тридцать лет, Накопил силы сорок тысячей, Накопил силушку, сам в поход пошел. Через Москву-реку переправился, Не дошедши города Серпуха, Становился он в зеленых лугах При алых светах, при лазоревых. Стал он силушку переглядывать, Князьям-боярам перебор пришел Енералам всем, фельдмаршалам, Одного из них тут не лучилося, Что ни лучшего слуги верного, Максима, сына казачьего, По прозванью-ту Красношшокова; Сказали царю про Мишеньку: «Изменил тее, царю белому, Придался он к хану турецкому, Ко шишиморе деревенскому, Он прельстился на его золоту казну, Но то ли на платье на светное, На тех ли на сорочинычок, По нашему – на красных девушек». По утру-ту было, на зореньке, На восходе красного солнышка, Не ясен сокол по горам летал, Не белой кречат препрархивал — Наш-ат Мишенька с полону едет На турецком черном шахмате [1] , Везет с собой две сумы переметные, В сумах-ту сидят сорочиночки, Турецкого хана две дочери. Не доехавши до шатра, сам с коня слезал, Не дошедши до царя, стал низко кланяться: «Здравствуй, батюшка православный царь! Не вели меня скоро ка́знити, Прикажи мне слово молвити. Здравствуй, батюшка православный царь, Грозный царь Иван Васильевич, Со славным городом со Серповым! Возьми ты у меня двух полонянычек, Турецкого хана двух дочерей!»

Грозен царь был Иван Васильевич, Он сидел сидьма ровно тридцать лет, Накопил он силы сорок тысячей, Накопивши силушку, во поход пошел. Он вел силу свою не дорогою, Все темным лесом, братцы, черной грязью, Подводил он силу к Кадарге-реке. Через Кадаргун-реченьку он переправлялся, Переправившись, он останавливался Да на том месте на прекрасном, И на той он травке на муравушке, Да на тех он цветиках на лазоревых. Стал по силушке король расхаживать, Свою армию он пересматривать, Всем князьям-боярам перебор пошел. Одного-то князя не случилося, Все Михайлушки, братцы, Михайловича, По прозванью его Гагарина: «Передался он, братцы, князю Рымскому, Князю Рымскому, царю нерусскому, Не за ту ли он казну – за золото, За те камушки он драгоценные». Не ясен ли сокол в перелет летит — Как Михайлушка на коне скачет. Подъезжал он, братцы, ко белу шатру, Всем князьям-боярам почтенье отдал, Самому царю на колени упал: «Поздравляю тебя с новым городом!»

При давным-то было, При давным-то было, давнехонько, При старым-то было, старехонько, При царе-то было При Иване Грозном Васильевиче, Он копил тридцать лет. Накопил он силушки – ей сметы нет. Накопивши силу, стал полки полчить, Стал полки он полчить. Ополчивши полки, сам в поход пошел. Не дошедши до Оки, становиться стал, Становиться он стал. Не в своих местах, во иных он местах, Во иных местах заповеданных, Заповеданныих. Он на травушке стал на муравушке И на тех цветочках лазоревых, На лазоревыих. Начинал да он смету делати Генералушкам да фельдмаршалам, Он фельдмаршалам Одного-то тут не случилося Что не лучшего его воина. Нет его воина. Того воина Краснощекова; Изменил-то он царю-батюшке, Как царю-батюшке. Изменил-то он службу царскую, Передался султану турецкому, Султану турецкому. Как прельстился на злато, на серебро, На его ли слова все ласковые, Слова ласковые, На ясырочков [2] на молоденьких, На молоденьких, на хорошеньких, На хорошеньких. Не ясен сокол в перелет летит — Краснощеков-сын в перебег бежит, В перебег он бежит, Он на добром своем коне-конике, Он на славном коне своем боцмане, Славном боцмане [3] . Подъезжает он ко белу шатру, И слезает-то он со добра коня, Со добра он коня. Никому его не приказывает, Ни к чему его не привязывает, Не привязывает. А сам-то входит во белой шатер, Богу молится, низко кланяется, Низко кланяется. Самому царю на особицу: «Уж ты здравствуй, здравствуй, православный царь, — Православный царь! Здравствуй, батюшка, Иван Васильевич! Поздравляю тебя со победушкой, — Со победушкою. Со победушкой – славным городом, — Славным городом – со Серпуховым, Да со Серпуховым». Уж как встал-то, встал православный царь, Со своего сходил он места царского, Места царского. Уж как брал-то он Краснощекова, Брал за правую его рученьку, Его рученьку. Целовал его промеж очей ясныих, Сажал правей своего места царского.

А не си́лная туча зату́чилася, А не си́лнии громы грянули; Куде́ [4] едет собака Крымской царь [5] ? А ко си́лнему царству Московскому: «А ны́нечи [6] мы поедем к каменно́й Москве, А назад мы пойдем, Резань возмем». А как будут они (у) Оки-реки, А тут они станут белы́ шатры роста́вливать. «А думайте вы думу с цела́ ума́: Кому у нас сидеть в каменно́й Москве, А кому у нас в Володимере, А кому у нас сидеть в Суздале, А кому у нас держать Резань Старая, А кому у нас в Звенигороде, А кому у нас сидеть в Нове́городе?» Выхо́дит Диви́-Мурзы сын Уланович [7] : «А еси государь наш, Крымской царь! А тобе, государь, у нас сидеть в каменно́й Москве, А сыну твоему в Володи́мере, А пле́мнику [8] твоему в Суздале, А сро́днику в Звенигороде, А боярину коню́шему держать Резань Старая, А меня, государь, пожалуй Новы́м-городом: У меня лежат там свет-добры-дни батюшка, Диви-Мурза сын Уланович [9] ». Прокли́чет с небес господень глас: «Иное си собака Крымской царь! То ли тобе́ царство не све́домо? А еще есть на Москве семьдесят апостолом. Опришенно [10] трех святителей; Еще есть на Москве православный царь! Побежал еси, собака Крымской царь, Не путем еси – не дорогою, не по знамени не по черному!