Я жизнь свою в деревне встретил, Среди ее простых людей. Но больше всех на белом свете Любил мальчишкой лошадей. Все дело в том, что в мире голом Слепых страстей, обидных слез Я не за мамкиным подолом, А без семьи на свете рос. Я не погиб в людской остуде, Что зимней лютости лютей. Меня в тепле согрели люди Добрей крестьянских лошадей. Я им до гроба благодарен Всей жизнью на своем пути. Я рос. Настало время, парень, Солдатом в армию идти. Как на коне рожденный вроде, Крещен присягой боевой, Я начал службу в конном взводе Связным в разведке полковой. И конь — огонь! Стоит — ни с места. Или галопом — без удил. Я Дульцинею, как невесту, В полку на выводку водил. Я отдавал ей хлеб и сахар, Я был ей верного верней. Сам командир стоял и ахал И удивлялся перед ней. Но трубы подняли тревогу, Полночный обрывая сон. На север, в дальнюю дорогу, Ушел армейский эшелон. А там, в сугробах цепенея, Мороз скрипел, как паровоз, И что поделать! Дульцинея Ожеребилась в тот мороз. Заржала скорбно, тонко-тонко Под грохот пушек и мортир. И мне: «Не мучай жеребенка…» — Сказал, не глядя, командир. Я жеребенка свел за пойму Через бревенчатый настил. И прямо полную обойму, Как в свою душу, запустил. Стучали зубы костью о кость. Была в испарине спина. Был первый бой. Была жестокость. Тупая ночь души. Война. Но в четкой памяти запали: Мороз, заснеженный лесок И жеребенок, что за палец Тянул меня, как за сосок.