Лебединые юности трубы В невозвратном поют далеке. Не криви пересохшие губы, О былом не гадай по руке. И от глаз напряжением воли Отгони невеселую тень. Бесшабашно на Марсовом поле Голубая бушует сирень. Бушевала сирень. Бушевала Даже смерти самой вопреки. И стучали по плитам канала, Спотыкаясь, твои каблуки. Перемешанный с дымкой рассвета, Поднимался сиреневый чад. Каблуки из блокадного лета Не по плитам — по сердцу стучат. Две орбиты схлестнулись, и круто Развернулись ракеты в рассвет. Стала вечностью эта минута, Ей ни смерти, ни времени нет. Отпылили далекие марши. Белой ночи рассеялся дым. Я не стал ни моложе, ни старше. Я остался все тем — молодым. Я живу этим чудом рассвета, И с восторгом в моей тишине Из того невозвратного лета Откликаются лебеди мне.

Я не был обнесен у жизни на пиру Ни чашей мести и ни чашей чести. Ты кончишься со мной иль я с тобой умру — Не все ль равно: мы были в мире вместе. Был белой ночи зыбкий облик тих. Был только миг. И в этот миг мгновенный, В миг озаренья, ради нас двоих Часы остановились во вселенной. Ты шла ко мне сквозь радость и печаль, И горизонтам не было предела. И за тобой в неведомую даль С твоей душой моя душа летела.

Ах, Лебяжья канавка! По бережку, По траве-мураве на весу Я, в пригоршнях укрытую, бережно Память — птицу-синицу — несу. Ах, Лебяжья канавка! Не наши ли Соловьи ликовали в ночи? То, что было со мною, — не спрашивай. То, что будет со мною, — молчи. Ах, Лебяжья канавка! Под липами, Над твоею над тонкой водой, Мы пригубили счастья, да выпили, Да запели душой молодой. Ах, Лебяжья канавка! Из давности Светлой страсти, кипевшей в бою, Я несу тебе дань благодарности, Ненасытную душу мою.