Чернявый всадник в гребенчатом шлеме ехал берегом одного из рукавов Вислы. Уже темнело, и серебряный глаз полной луны отражался в черной воде, озаряя мертвенным светом лесную чащу на правом берегу и обширное, заросшее высокими хвощами болото, - на левом. Эпифан был теперь в самом сердце острова Готискандзы - главного разбойничьего гнезда готов конунга Берига. Никто, однако, не взялся проводить его в это место - лишь указали дорогу.

   Здесь властвовали ведьмы-галиурунны и их предводительница и наставница - Эрменгильда. Десятки ведьм - германок, эстиек, венедок - обучались в ее колдовской школе. Днем здесь приносили в жертву пленников, а ночами совершали еще более страшные и мерзкие обряды. Упыри, оборотни, лесные и болотные демоны были тут обычными гостями. Черные альвы, тролли, болотные черти развлекались с ведьмами и охотно обучали их лиходейским премудростям. Бесстрашные и безжалостные воители сникали, заслышав ночью доносившиеся из болотного капища дикие крики, в которых сливались страдание, ужас и безумная радость. Воины презирали бабьи чары, боялись их, однако использовали: не всегда ведь можно навредить врагу мечом, не накликая на себя суровую расплату. Обитель же Эрменгильды почитали самым святым местом в земле готов.

   Лесная тропа, уклонившись от реки, вывела к высокому частоколу. Среди него выделялись массивные двустворчатые ворота, покрытые резьбой: битвы воинов, пеших, конных, на ладьях, боги в рогатых шлемах, звероголовые чудовища, - и все это обрамляло, причудливо извиваясь, тело огромного змея. Над воротами белели громадные черепа медведя и тура. Из-за ворот доносился громкий лай. Чары, защищавшие вход, Эпифан почувствовал сразу, однако сумел их снять - не без труда, но довольно быстро. Потом заставил простым заклятием отодвинуться тяжелый засов, толкнул створку и въехал в святилище.

   Огромные черные псы, способные в одиночку загрызть сильного мужчину, бросились было к пришельцу, но остановились и поджали хвосты, наткнувшись на незримую стену заклинания. Глазам царевича предстал каменный курган, окруженный кольцом каменных же столбов. На кургане - три деревянных идола: одноглазый старик с копьем, бородач с каменным молотом и голый толстяк со всеми мужскими принадлежностями. Один, Тор, Фрейр. Колдовство, война и урожай - все, что нужно тупым варварам. Где им помыслить о Высшем Свете и его владыке, неизмеримо превосходящем всех их богов - разбойников, обманщиков и распутников.

   Вокруг кургана на кольях висели человеческие и звериные черепа, а от него к берегу цепочкой тянулись четыре больших, еще тлевших кострища. На берегу была вымощена каменная набережная и сложены две длинные каменные скамьи-завалинки. Повсюду валялись обглоданные кости. Конечно же, недавно после очередного набега жгли и бросали в реку жертвы, а потом обжирались жертвенным мясом и пьянствовали.

  -- Кто ты, что входишь в святилище без стука? Ты надеешься на свои чары, но мои сильнее.

   Перед царевичем стояла незаметно вышедшая из тьмы старуха, закутанная в просторный белый плащ. Длинные, пышные седые волосы ниспадали до пояса. Лицо, худощавое и бледное, но с совершенно гладкой кожей, не отталкивало. Оно даже привлекало своей загадочностью, умным и властным взглядом больших серых глаз. Наверняка раньше она была холодной и гордой белокурой красавицей. Рука легко опиралась на посох с навершием в виде человеческого черепа.

   Внезапно Эпифан почувствовал, что тело его начинает меняться. Пробивается из-под кожи шерсть, вытягиваются челюсти, пальцы срастаются в раздвоенные копыта, задирается и расплющивается нос. Нет, превращаться в кабана он и сам умеет, спасибо фессалийским колдуньям. Царевич быстро отразил заклятие, и в свою очередь попробовал обратить ведьму в кошку. Кошка получилась черная и громадная, величиной со львицу. Потом она превратилась в медведицу, затем - в огромную, как индийский питон, гадюку, и, наконец, снова приняла человеческий облик.

   Учитель Валент только посмеивался над его фессалийскими приключениями, считая оборотничество варварской и деревенской магией. Что ж, среди варваров и пригодилось.

  -- Неплохо для мужчины, - довольно усмехнулась ведьма. - Так кто же ты, дерзкий римлянин?

  -- Я - Эпифан, царевич Коммагены. Ученик того, кто прилетал к тебе на черном драконе, - он протянул колдунье исписанную рунами дощечку.

  -- Как же, помню. Он был очень хорош в колдовстве... и в любви. Мои ведьмочки по нему с ума сходили.

   Изучив дощечку, Эрменгильда хищно улыбнулась.

  -- Разнести Янтарный Дом... Это же моя давняя мечта! Соединить руны Кеназ, "огонь", и Лагуз, "вода", создать дракона - и все это в самую короткую ночь года! Смело задумано... И ты надеешься со всем этим справиться?

  -- Да. Вместе с тобой, мудрейшая из ведьм. - Он спешился, и теперь глядел на высокую галиурунну чуть снизу. - Я знаю из книг много неиз-вестного тебе. Твои ворота я открыл без всяких рун. Да и руны свои вы переняли у этрусков лет триста назад... Но ты владеешь чарами тех времен, когда книги еще не писались, и города не строились, и человек не прятался от природы за стенами и страницами.

  -- Не отгораживался? Через этот частокол и тролль не перелезет. Здесь подобие Мидгарда, среднего мира богов и людей.

  -- Но и тролли ведь знают к тебе дорогу? Огонь, свет - мужские стихии. Вода, тьма - женские. Вместе мы составим хорошего дракона. Если ты, почтенная Эрменгильда, не боишься, что дубина Тор бросится на него со своим молотком... А вдруг светлые асы уже услышали нас в своем святилище? Если хочешь... и можешь, выгони меня, пророчица асов и ванов!

  -- Светлые асы, мудрые ваны! Ха-ха! - расхохоталась старуха. - Всемогущие, всевидящие, всеблагие... Уж я-то их знаю. Нет, когда они близко, от их имени лучше не врать. Да только не могут они всюду поспеть. И не хотят. А идут туда, где усерднее молитвы и жирнее жертвы. Не всегда, правда. Ну, да они народ капризный. Как и альвы с троллями. Этих я тоже знаю.

  -- Мудрейшие маги юга то же пишут об архонтах - так они зовут всех этих владык нашего порочного мира.

  -- А ты мне нравишься, римлянин! Это святилище - для глупых вояк. Пошли со мной дальше - туда, куда не сунутся даже берсерки, хи-хи! - ведьма блеснула крепкими, совсем не испорченными зубами и набросила поверх белого широкий черный плащ.

   Галиурунна и маг действительно хорошо знали богов. Только судили обо всех них по себе.

   Эрменгильда указала посохом на западный берег. Эпифан преодолел реку верхом, колдунья - на легкой лодочке. От берега вглубь болота шла каменная кладка.

  -- В мир мертвых тоже едут верхом, - словно невзначай бросила старуха.

   Коммагенец усмехнулся, но не спешился, хотя ясно видел выглядывавших из реки и болота зеленоволосых русалок и остроголовых чертей. Не этим жалким элементалям, стихийным духам, увлечь его в Тартар.

   Кладка привела к круглой каменной площадке, где стояли три деревянных идола. Один изображал косматую старуху с железными зубами. Второй - с длинной бородой, ехидным остроносым лицом и языками пламени на груди - был прикован цепью к каменной глыбе. Третий, сделанный целиком из причудливо изогнутой толстой ветви, кольцом окружал первых двух и высоко поднимал между ними шею со змеиной головой. Вокруг на кольях белели черепа, сплошь человеческие, а в глубине болота духовный взор мага разглядел трупы варваров. Здесь топили трусов. Предателям и разбойникам (конечно, грабившим своих) предоставлялась честь висеть в жертву Одину. Видел Эпифан и обглоданные кости младенцев - эти-то ни в чем согрешить не успели, потому и были съедены во исполнение древнего обряда.

   Только тут царевич спешился. Ведьма воздела руки.

  -- Вот они, подлинные боги! Те, от кого наша, ведьмовская мудрость. Хель, Железная Перхта, владычица смерти! Снег, град и ливни посылает она, повелительница воды. В бури и метели несутся за ней по небу мертвецы, злые духи, черные псы и мы, ведьмы!

  -- Да! - подхватил в экстазе Эпифан. - Геката, адская, земная и небесная, любящая лай собак и пурпур крови, обитающая в гробницах, вселяющая ужас в смертных!

   А ведьма продолжила:

  -- Огненный Локи, подземный владыка, непостоянный, как сам огонь! Скованный, но свободный: ведь у него много обличий, и он может пребывать даже в нескольких сразу. Это боги сковали его, губителя Бальдра-Солнца, хотя прежде не брезговали принимать от Локи, великого вора, сокровища, украденные у великанов.

  -- Ахриман, Дух Зла! И Гермес, бог воров и колдунов, хранитель тайной мудрости! - воскликнул Эпифан.

  -- Йормунганд, Змей Глубин! Он древнее всех богов всего мира, ибо он - владыка водной бездны, что была прежде всего сущего. Это жрецы-мужчины придумали, будто Хель и Змей - дети Локи. Мы, ведьмы, знаем лучше...

  -- Да, Хаос - начало и конец этого мира, и Змей, Тифон, Ажи-дахака, Апоп - владыка его! - вскричал коммагенец, простирая руки к деревянному змею.

  -- Так у кого же искать мудрости, если не у предвечных, могучих, все разрушающих? Вода, Огонь и Бездна! - завопила ведьма.

   Из чащи, из реки, из болота откликнулся многоголосый вой. Лишь три слова слышались в нем: "Вода, Огонь, Бездна!" Казалось, нет ничего в этом темном и жутком мире, кроме троих богов-чудовищ и их премудрых слуг. И еще - тех, кто молчит в страхе перед ними. А голос Эпифана уверенно перекрывал вой:

  -- Нет ни добра, ни зла перед лицом Хаоса, а есть лишь Мудрость, и Сила, и мы, избранные, владеющие ними!

   Эрменгильда со скрытым восхищением глядела на молодого пришельца. Она не читала новейших книг и не знала ни о Высшем Свете, ни о том, что для стремящихся к нему и темные, и светлые боги, не говоря уже о людях, - лишь средство для овладения магическими силами.

   Сощурив глаза, колдунья сказала:

  -- А знаешь ли ты, что настанет час, и Хель выпустит войско мертвецов, и поведет его на богов Локи? И пойдут с ним великаны и чудовища, и Йормунганд утопит Тора в своем яде, и выйдет рать Муспельхейма, царства огня...

  -- ...И мир вместе с богами сгорит в великом пожаре! Пусть! Туда ему и дорога... Может, с нашего дракона все и начнется. Или ты хочешь исправить мир? Очистить его от своих учениц и ночных гостей, а?

   Оба дружно рассмеялись. Ведунья заговорщически произнесла:

  -- Глупая пророчица, воскрешенная Одином, наворожила ему, будто в мировом пожаре погибнет вся нечисть, а сыновья асов уцелеют и создадут прекрасный новый мир, ха-ха! Мы-то знаем: останется водяная бездна, и в ней те, кто сейчас в преисподней, а всякие там валгаллы, ирии и белые острова сгорят и утонут вместе с их жителями.

   Царевич не стал уточнять, что он-то, избранный, в бездне не останется, а вознесется в Высший Свет. Эта варварка со смелым умом философа его восхищала, но и она была всего лишь рабыней материи, а значит - орудием для истинно мудрого. А старуха тем временем ласково заговорила:

  -- Что мы с тобой такие мудрые, это хорошо, но мало. Огонь с Водой не соединить без любви. Нет, я не о моих девочках. Сначала - со мной. Что, разве я страшней Хель и мирового пожара?

   Она сбросила черный и белый плащи, расстегнула застежку на красном балахоне и кокетливо, вызывающе задержала обнаженные руки у плеч, не торопясь снимать его. Из трясины, реки, чащи уже неслись хихиканье, ржание, грубые советы и шуточки. Высунулись из болота любопытные образины, среди которых выделялась одна - безносая, со слипшимися от грязи волосами и оскаленными зубами.

   Коммагенец только усмехнулся. Всего-то? Хорошо хоть не потчует несвежей человечиной или сырыми змеями. А ублажать старых ведьм ему приходилось еще в Фессалии. Покажи только этакой грозной ведунье, что еще считаешь ее женщиной, и все ее вековые чародейские тайны - твои. С демоницами-лилит, конечно, приятнее: птичьи ноги, крылья, а остальное - как у обычной красивой бабы... Лихо улыбаясь, он расстелил на камнях свой плащ, решительно сбросил балахон с колдуньи, спустил сорочку... и увидел здоровое белое тело женщины средних лет. Ничуть не переменившись в лице, словно только этого и ожидал, царевич привлек ведьму к себе. А она довольно хохотала, откинув голову и играя седыми волосами:

  -- Нет, в бабушки я тебе не гожусь! А поседела я в двенадцать лет. Вальпургиева ночь, каменный круг на могиле и пятеро веселых приятелей: тролль, болотный черт, оборотень и пара мертвецов. Что они со мной сделали! Не скажу, а то тебе удовольствие испорчу... Родить бы от тебя хорошенькую чернявую девочку, а то все мои детки в отцов: людям лучше не показывать.

   Внезапно она с силой отстранилась от него. Миг спустя на плечах царевича лежали лапы громадной белой волчицы, когти сладострастно царапали кожу, а в лицо глядели горящие звериные глаза.

  -- А так сумеешь? - спросила волчица человеческим голосом и лизнула его в щеку.

   Он прошептал фессалийское заклятие и оборотился большим черным волком. Ведьма довольно оскалилась:

  -- Ты похож на Сауархага Черного Волка, великого сарматского колдуна. Как он любил меня! Его убил племянник - этот проклятый Ардагаст. Ох, и отомстим мы теперь, правда? А сейчас побегаем!

   Привычные ко всему поселяне хватались за амулеты в виде молотов Тора, завидев в эту ночь резвящуюся волчью пару. Все здесь знали, кто такая белая волчица, помнили и черного волка, разбойничавшего тут лет двадцать назад.

   * * *

   На скамьях в святилище тесно сидели знатнейшие из готов. Суровые, воинственные лица, осененные рогатыми шлемами. Глубокие шрамы тонули в рыжих, соломенных, белокурых бородах. Мускулистые руки поглаживали рукояти мечей и секир. Здесь были те, кто стал воинами еще в Скандии, кто выгнал из устья Вислы ругов и потом больше тридцати лет наводил страх на венедов, бургундов, вандалов, эстиев.

   Среди сидевших выделялся ростом и богатством одежды один. Его волосы изрядно поседели, но борода осталась огненно-рыжей, как у Тора-Громовника, тело не утратило силы, а голова в рогатом шлеме с надетым поверх него золотым венцом держалась по-прежнему высоко и гордо. Красный плащ его, расшитый золотом, был сделан из лучшего ханьского шелка и скреплен золотой застежкой. На поясе, блестевшем серебряной пряжкой, висели меч в вычурных бронзовых ножнах и длинный боевой нож. Это он, отважный и жестокий Бериг, привел их сюда, и не желали себе готы другого конунга, кроме него - избранника Одина. Ибо только избранник Отца Битв мог быть столь неизменно удачлив на войне и щедр к дружине. Скальды по обе стороны Венедского моря усердно славили его победы и дары.

   За спиной вождя стояли его лучшие воины - двенадцать берсерков в медвежьих шкурах. Самым могучим и свирепым из них был Эрила Полутролль, сын Эрменгильды. Мохнатыми руками и грудью, низким лбом и крупными клыками он напоминал отца-тролля. Немногим уступал Эриле и Сигбьёрн Рыжий, руг, некогда убивший своего конунга из-за угла и перебежавший к готам накануне битвы. Были в этом несокрушимом отряде и герулы, англы, даны. Всех их принял Бериг, знавший толк в хороших бойцах, и все они стали готами. И много еще стекалось из самых разных племен к готам всяких отчаянных молодцов, любивших войну, но не труд.

   Горели все четыре костра. Ярко озаренная их пламенем, в огненно-красном балахоне и черном плаще, Эрменгильда вещала, стоя с воздетыми руками у трех идолов:

  -- Близок, близок Рагнарек, Гибель Богов! Век бурь и волков, век мечей, век секир! Настанет трехлетняя зима, померкнут светила, запылает черный огонь, и взойдет Черное Солнце! Сотрясется Иггдразиль, Мировое Древо, и пойдут на людей и богов полчища Хель и Муспельхейма и сам Мировой Змей. Много воинов понадобится тогда Одину, могучих, бесстрашных воинов! Потому готовит он, Сеятель Раздоров, битвы великие и страшные, подобия этой битвы. Кто достоин сражаться и гибнуть в них?

  -- Мы, готы, самое воинственное племя! Недаром Один зовется Гаут - "гот", - отозвался Эрила. Ведьма довольно кивнула сыну и продолжила:

  -- Одна такая битва грядет в земле самбов. Скоро, в самую короткую ночь этого года! Конунги Ардагаст и Инисмей ведут сарматов к Янтарному Дому, и идут за них жемайты, ятвяги и лютичи, а против них - мазовшане, галинды и барты, пруссы же раскололись. Направьте свои драккары к Янтарному берегу, о готы, и в священную ночь разрушьте и разграбьте Янтарный Дом, одолейте и истребите дружину росов, достигшую пределов мира! Расцветут тогда огненные папоротники над янтарными кладами, и все они достанутся вам!

  -- Темны твои речи, ведьма, - возразил вдруг седой воин. - В Янтарном Доме чтут не Хель со Змеем, а Ладу-Фрейю, лучшую из ванов. А конунг росов владеет Огненной Чашей Бальдра. Мы сами уподобимся полчищам Хель, а не воинам Одина. И чем нас покарают Бальдр, Фрейя и ее брат, солнечный Фрейр? Неурожаем? А с кем будет Один?

  -- Это слова благородного Эвриха из рода Балтов или мужика, трясущегося за урожай? - презрительно бросил Бериг. А пророчица изрекла:

  -- Бальдр слишком свят для этого мира. Ваны трусливы и распутны. А Отец Битв - с теми, кто не коснеет в мире. Хлеб не уродит? Найдем, у кого отобрать.

  -- Позор - добывать пСтом то, что можно взять мечом! - рявкнул Полутролль.

  -- Венея с ее любовником Палемоном - вот враги Одина! Учат все племена поменьше воевать, а на защиту себе позвали сарматов, - злобно сказала ведьма.

  -- Кто здесь боится кары богов, сарматских копий или огненных чаш, пусть остается дома. Авось умрет на тюфяке с соломой и попадет в Хель, - отчеканил, глядя на Эвриха, конунг. - А наш путь - в Валгаллу!

  -- В Валгаллу! - разом подхватили готы. Десятки клинков вылетели из ножен и простерлись к идолам и стоявшей перед ними пророчице.

  -- Я не ищу "соломенной смерти" и первый пойду в поход. Но пусть Эрменгильда скажет, что это за римлянин гостит у нее? Не он ли толкает нас на войну? - сказал Эврих.

   Из темноты выступил Эпифан. Вместо солдатского плаща на нем был черный, расшитый магическими знаками.

  -- Я Эпифан, сын конунга, воин и чародей. Я послан к вам Нероном, великим конунгом римлян, которого Один вернул из Хель, чтобы народы не коснели в мире. Когда Нерон Меднобородый вернет себе трон, он начнет великие войны. Вас, непобедимых готов, он хочет видеть в этих войнах своими друзьями и союзниками. А в знак дружбы посылает меня. Мы с Эрменгильдой создадим могучего дракона, и перед ним не устоят никакие солнечные чаши.

   Готы одобрительно зашумели. Они знали: для своих друзей и союзников римляне не жалеют золотых и серебряных монет.

   Эврих тяжело взглянул на конунга и медленно произнес:

  -- Кто-то тут усомнился в моей храбрости...

  -- Желаешь поединка?

  -- Нет. Права раньше тебя сойти с корабля на Янтарном берегу и первым вступить в бой.

  -- Ты заслужил это, Эврих Балта.

   * * *

   Росы и ятвяги шли на север до Преголы, затем, ее правым берегом - на запад. После Ручанской битвы на их сторону встали надравы, жившие севернее ятвягов, а князь надравов Склодо с дружиной присоединился к походу. Побраво, князь самбов и главный охранитель Янтарного Дома, известил, что готов защитить святыню вместе с воинами Солнца и ждет их в своем стольном городке Драугаскалнисе - Дружном. И вот союзная рать расположилась на отдых у озера возле окраинного самбийского городка. Все. Последний мирный вечер перед грозной битвой. Все уже знали, что ополчение натангов и их западных соседей вармов идет по зову Аллепсиса разорять дом Лады вместе с прочей разбойной ратью, собранной Медведичами. Знали и то, что лютичи обещали помочь своей ладейной ратью против готских драккаров, уже готовых к походу.

   Но и в этот вечер собирались сплясать, повеселиться, выгнать русалок из пущи в поля гостеприимных самбов. Дадут боги - не вытопчет враг этих хлебов, не сожжет, и будут еще хозяева праздновать богатые обжинки и поминать тех, кто и перед славной гибелью позаботился о святом хлебе - божьих воинов с Днепра. А пока что дружинники ужинали у костров и вели разговоры о том, что вскоре предстояло. Особенно же - о берсерках, страшных и загадочных воинах-зверях. Оборотни-нуры были всем привычны: люди как люди, только лес знают лучше любого лесовика. А нравом мирные, как и все венеды. И в волчьем обличье чужого теленка, курицы зря не утащат, не то что там взять и человека загрызть. А эти - не поймешь: люди, звери или бесы.

  -- Берсерк даже в человечьем обличье лют и силен, как медведь. Куда там Медведичам да их разбойникам в крашеных шкурах... И, говорят, никакое оружие их не берет, разве только заговоренное.

  -- Литвины рассказывали: страшная сеча была с готами, и только двенадцать берсерков Бериговых вышли из боя без единой царапины. Потому и не носят они никаких доспехов, а щиты бросают, а то и мечи. И бьются дубьем или голыми руками, пока вовсе медведями не оборотятся.

  -- Да нет, можно берсерка ранить даже и смертельно. Только он раны все равно не почует до самого конца битвы, и не ослабеет.

  -- Так надо бить его не железом, а дубиной, или камнем, или еще чем таким, чего воин в руки не берет

  -- Говорят еще, бес в нем. проклятом, сидит и велит боя искать или хоть драки, да не как на Масленицу, а насмерть.

  -- Эх, да никто толком не знает! Ардагаст, и тот с берсерками дела не имел. А Сигвульф только мальцом издалека видел.

   К костру подошел неслышным волчьим шагом Лютомир. Лютичу тут же уступили место, поднесли крынку пива и пирог с гусятиной. Оборотень усмехнулся в вислые усы, понимающе кивнул, и, прихлебывая пиво, не спеша заговорил:

  -- Мы, вильцы, с берсерками всю жизнь воюем. Страшен берсерк с виду: ревет, губы в пене, щит грызет... В этом и сила его - в твоем страхе! Испугаешься - тогда оружие и впрямь не поможет: забудешь, как рубиться. А что его ранить нельзя - врут с перепугу же. Не голый он бьется - в медвежьей шкуре, а ее не всяким ударом прорубишь.

  -- Так ведь литвины говорили: бьешь берсерка мечом или копьем в голую грудь, а он будто в кольчуге невидимой.

  -- Та кольчуга - его мышцы. Умеет он их так напрячь.

  -- Ух ты! А вы, серые воины, умеете? - спросил молодой полянин.

  -- Нет. У нас, волков, другое: напасть, отскочить, извернуться. Все быстро, легко, ловко. А не грудью напролом.

  -- А как делаются берсерками? Неужели нет среди венедов настоящих воинов-медведей? И выучиться не у кого? Я не про Шумилу с Бурмилой, понятно, - глаза полянина так и горели любопытством.

   Лютомир обвел внимательным взглядом сгрудившихся вокруг костра дружинников и твердо сказал:

  -- А от этого пусть хранят вас все светлые боги. Колдун вселяет в человека душу убитого медведя. Или человеческую душу калечит чарами. Вот и получается урод: ни человек, ни медведь, а хуже их обоих. Из берсерка медведь так и рвется, и добро бы только в бою. И не простой медведь, а злой, разъяренный.

  -- И верно. Медведь, он добрый, если его не разозлить. Опять же - священный зверь Перунов, - сказал кто-то.

  -- В этом бешенстве - и сила, и слабость берсерка, - продолжил Лютомир. - Даже зверь не может без конца беситься. После боя нападает на берсерка "берсеркское бессилие". Вот тогда его можно голыми руками взять. Может и сам умереть от слабости. Это мы, волки, устали не знаем. А "невидимая кольчуга"... Она хороша против плохой стали. Такие, видно, кузнецы у ваших литвинов.

   Каллиник, тихо слушавший все это, подумал: "Готы, венеды, росы... Все они для нас - варвары, двуногие звери. Почему же одни из них выращивают в себе зверство, а другие гнушаются его?" А вслух сказал:

  -- Вы, волколаки, тоже воины-звери, но не беснуетесь, как берсерки. Как же вам удается так повелевать зверем в себе?

  -- А это смотря для чего он, зверь, тебе нужен. И не только тебе, - сказал Волх, так же незаметно, по-волчьи, подошедший к костру. Ему тут же дали место у огня, угостили самбийским яблочным медом, и волчий князь заговорил:

  -- Знаете ли, откуда взялись мы, серые воины Ярилы? Было время, пошли бесы приступом на небо. Да разбили их молодые боги, и посыпались проклятые на землю. Попрятались по разным глухим, нечистым местам, расплодились без числа, и стали держать людей в страхе Чернобожьем. А всякие "мудрые" и "вещие" с того страха жили и людей учили: "Вот ваши земные боги, покоряйтесь им". Перун и его грозовая дружина били нечисть огненными стрелами, но разве с неба разглядишь все подземные норы и лесные укрывища? Совсем бы люди потеряли честь и отвагу, стали рабами бесов. Только видели, как волки без страха охотятся на нечистых, в самой глухой чащобе находят их и поедают. И сами брались за оружие и обереги, ибо знали: волкам сам Ярила назначает пищу. В те времена сходились волки и волчицы с людьми, и рождались от того люди-волки, наделенные даром оборотничества. Целые роды и племена пошли от них.

  -- А разве у вас, нуров, или у вильцев все оборачиваться могут? - спросил кто-то.

  -- Не все, и чем дальше, тем меньше. Слабеет волчья кровь... Но оборотничеству можно научиться. Заметил все это Ярила и собрал волколаков, природных и ученых, в тайное братство. Мы все, серые воины, как один род, но племя наше - все люди. Первый наш закон: истребляй нечисть и слуг ее, храни от нее мир земной. Не для себя становись зверем - для людей. Тогда и не одолеет в тебе зверь человека.

  -- Это у немцев вервольфы по ночам скотину режут и людей губят. Да и у нас злые колдуны тем же пробавляются. Одинокие волки, а попросту - тати и душегубы! - стиснул кулак Лютомир. - А берсерки... Где воюют только ради разбоя - там в цене такие воины-лиходеи. Привечают их, зазывают наперебой, вместо того, чтобы гнать от людей подальше или изводить, как бешеное зверье.

  -- Вот и будем изводить всех этих медведей бешеных и ряженых! - бодро произнес Неждан Сарматич. - Не бойтесь, ребята: всякий зверь только с непривычки страшен. К примеру, боевые слоны. Побежали бы мы от них тогда в Мидии, не растолкуй нам Вишвамитра, куда их бить и чего они боятся.

  -- Светлые боги не выдадут - и медведь не съест! - рассмеялся обычно суровый Волх. - Да вот уже и русальцы идут. Пошли гулять, дружинники! Пусть готы своего Рагнарека ждут, а наше дело святое да веселое - мир от погибели спасать!

   * * *

   В городке Дружном, в княжьем тереме собрались предводители союзного войска. Сюда прибыли Палемон и Витол, а с ними, - худой и высокий, - Матто, князь скалвов, живших в низовьях Немана. Был здесь и добродушный силач Склодо, князь надравов. Во главе стола сидел, разглаживая пышные белые усы, хозяин - князь самбов Побраво. На него, совсем седого, но стройного телом и красивого лицом, еще заглядывались прусские женщины.

   Стол был накрыт щедро, но, вопреки обычаю эстиев, никто не стремился ни напоить гостей допьяна, ни напиться самому. Лица вождей были серьезны и сосредоточены. Никто не препирался с другими о главенстве, не хвастал силой и славой своего племени. Грозная опасность сплотила князей, и все как-то сразу признали главным вождем Ардагаста - наиболее славного и отважного из них, хотя и подчиненного Инисмею.

   Сейчас все смотрели на Зореславича. А он внимательно разглядывал изготовленный Либоном чертеж Янтарного берега. Два залива - Куршский и Свежий, отделенные от моря песчаными косами. В Куршский залив впадает Неман, в Свежий - Прегола, Висла и ее восточный рукав - Ногата. Между заливами полуостров - земля самбов. Янтарный Дом - почти у самого ее западного берега, в городке Гентарскалнисе - Янтарном. Чуть южнее его Расакалнис - Росяной городок. Мимо них течет в Свежий залив речка Нейма. Между ней и устьем Преголы еще один городок - Лангвенкалнис, Луговой. Все эти маленькие, но надежные крепости запрятаны в лесах, подальше от побережья. Для драккаров речки мелковаты. Пока готы высадятся, жители сел успеют скрыться в городке.

   Подняв глаза от чертежа, Ардагаст сказал:

  -- У нас два врага: на суше - Медведичи с их скопищем, на море - готы. Скопищу одна дорога - вброд через устье Преголы. Здесь и станет наша сарматская конница. Думаю, вести ее пристало только великому царю. - Инисмей согласно кивнул. - За росами пусть станут конные ятвяги - у них доспехи хуже. А по бокам росов - пешие самбы и надравы. Идти за реку незачем, ударим лучше, когда враги полезут через брод.

  -- Дозволь только нам, серым ратникам, пробраться за реку да устроить этому дурачью переполох в тылу, - сказал Волх.

  -- Хорошо. А Побраво и Склодо с конными дружинами пусть стоят в Луговом. Оттуда можно будет ударить и по панам, и по готам - где будет нужнее подмога. Я сам с русальцами, поляницами и лучшими дружинниками буду в Янтарном. Там же - Палемон с жемайтами. А Собеслав со словенами и Матто со скалвами - в Росяном.

  -- Драккары готов стоят на Ногате и пойдут заливом, мы это разведали точно. Наши ладьи стерегут их у устья Ногаты, - сказал Лютомир.

  -- Если они и впрямь пойдут заливом, дайте им бой и отходите к южному берегу Самбии. Не дайте драккарам выйти из залива в море. А на суше готов будут ждать наши копья и мечи. Лишь бы мы успели разбить Медведичей и их свору до прихода немцев.

  -- Эх! Сколько славных князей с дружинами будут защищать нашу землю! Клянусь Перкунасом, она того стоит! - тряхнул седыми волосами князь самбов и поднял окованный серебром турий рог. - За Самбию, святую землю Лады!

   Все выпили. Побраво отер усы и вздохнул:

  -- Славная битва нам предстоит. Но лучше было бы нам всем в эту ночь вместе веселиться во славу богов. Уж мы-то приняли бы вас знатно! Да покарает Перкунас, как бесов, тех, кто решил осквернить кровью святую Росяную ночь!

  -- А Купалу мы все равно отпразднуем. В Янтарном Доме и возле него. Иначе нечисть может обрести большую силу в этой земле. Поэтому я и останусь в Янтарном городке, и Лютица с Миланой тоже, - скажал Вышата.

  -- Да. Главное - защищать от злых сил Янтарный Дом, иначе напрасна будет вся наша битва, - поддержал его Скуманд. - А с Чернохой и Нергесом, пройдохами, я как-нибудь сам справлюсь.

  -- А моя Данута сумеет потягаться с Эрменгильдой и всем ее ведьмовским кодлом! - горячо воскликнул Лютомир. - Говорят, старая мерзавка не раз жаловалась: лучшую ученицу-де у нее волколаки с пути сбили.

  -- Да, жена твоя неплохо волхвует, - кивнул Витол. - Думаю, за готами уследить сумеет. А я вот на всякий случай один по морю поплаваю, постерегу. Знаете мою волшебную лодочку? Я в ней любое море переплыву быстрее, чем Неман.

  -- Радигост тебе в помощь. Плыви, а я обернусь орлом и полечу к своим серым воинам. Они все на ладьях. За нашу и вашу победу, братья, воины Солнца! - поднял серебряный кубок лютич.

  -- Да, - поднял следом чашу финикийского стекла, полную золотистого вина, Либон. - Бывало, мы сражались друг с другом - за славу, за богатство. Теперь же мы будем сражаться за весь мир, освещаемый Солнцем, за всех добрых людей. Мы сейчас - воины одного рода, одного племени!

   Янтарь с заключенной в днем стрекозой маленьким солнцем сиял на его груди.

   * * *

   Под вечер отряд Ардагаста выехал к Расекалнису. Городок стоял на высокой горе и с севера даже не был укреплен: так круты были ее склоны. Гору окружала заболоченная равнина, тянувшаяся на север, к Янтарному. По равнине извивался ручей, обтекая гору и впадая в озеро. С запада, из-за сосен, доносился шум моря. Внезапно зашуршали высокие камыши, и перед росами появилась седая, сгорбленная старуха в забрызганном болотной грязью сером платье. На плече она, однако, без видимого усилия несла большую вязанку камыша.

  -- Здравствуй, бабушка! Светлые боги тебе в помощь! - поприветствовал ее Ардагаст.

  -- Здесь, на болоте, другие боги помогают: черные, волосатые...

  -- Мы таким богам не молимся, а мир от них спасаем.

  -- А он того стоит? Блуд, разбой и пьянство - вот его радость. А правда его: один с ралом пашет, а другой с мечом или с волховным жезлом приходит и забирает, сколько хочет. И не будет иначе. Принес Чернобог со дня моря грязи - вышла земля-матушка, слепил из грязи куклу - вышел человек. А придет час - поднимутся разом огонь и вода, и снова останется от мира одна грязь на дне морском.

   Каллиник вздрогнул. Казалось, устами грязной варварки говорил Валент или еще кто-то из презирающих мир философов юга.

  -- Ты, бабушка, верно, ничего, кроме грязи болотной, не видела... или видеть не хотела. Не один Чернобог мир творил, а вместе с Белбогом. И не так творил Нечистый, как портил Белбожье творение. А мы - те, кто миру не дает в болоте утонуть. На то нам и даны жезлы и мечи, для того нас пахари и кормят, - твердо сказал Вышата.

  -- Какие вы все храбрые, да гордые, да чистые! Погодите, прежде мира сами в болоте утонете. Поднимется на дне кобылья голова, и хлынет вода...

  -- Какая кобылья голова?! И кто такая ты сама? - грозно произнес Вишвамитра.

  -- Я-то? Княгиня болотная, их-хи-хи! С меня и взять нечего. Идите лучше к Венее да пограбьте хорошенько, а саму ее... Ну, не мне вас, мужиков, учить. Да уходите скорее, вот и оставите готов и панов с носом, и будут вас певцы славить.

   Рука индийца сжала рукоять двуручного меча-кханды. Ардагунда взялась за плеть. Старуха отбросила вязанку и вдруг выпрямилась во весь свой, как оказалось, немалый рост. Подбоченилась, сжав крепкие кулаки. Потом неожиданно шагнула в сторону - и исчезла в трясине с головой, только пузыри пошли. Вышата осенил это место косым крестом. Вода закипела, повалил пар. С криком "Уй, горячо! Вот попарюсь!" старуха вынырнула из болота уже голая и с ехидным хохотом скрылась в густых хвощах. Воины с отвращением плевались через плечо, крутили кукиши. Иные смеялись. Но лицо кшатрия оставалось мрачным. Он обратился к Вышате:

  -- Брахманы учили меня: на дне моря таится Вадавамукха, Кобылья Пасть. Когда она дохнет огнем, весь мир сгорит. Скажи, великий волхв: не вызовем ли мы в дерзости своей конец света? И кто эта карга? Сама Кали-Разрушительница?

  -- Чертовка какая-нибудь или ведьма. Не Яга - богиню я бы сразу отличил, - ответил волхв.

  -- Конец света? - вмешался Сигвульф. - Значит, будем биться вместе со светлыми богами. Разве мы этого не заслужили?

  -- Заслужили. Только наше дело труднее: не дать поджечь мир. Мы не боги. Но и наши враги тоже. И не им решать, когда миру погибнуть, - сказал Вышата.

   Каллиник горячо заговорил:

  -- Вы их еще не знаете! Твердят, что мир порочен и обречен, только сами погибать не спешат. Еще и домогаются власти над этим миром. Для того и затевают свои опыты. Словно в чужом доме: сгорит, так не жалко. Конечно, и сами рискуют, играют со смертью. Им от этого жить не так скучно. А я... Я понял: мир - не болото. Он - наш дом. И нельзя спокойно смотреть, как его поджигают, еще и мнить себя мудрым.

  -- Был такой Чернобор, главный ведун северянский. Тоже вот опыты затевал. Лес мой сжег колдовским огнем. С тех пор я и воюю с такими, как он. Нечего в мире пакостить, если ты человеком родился, а не бесом! А в болото, в огонь пусть сами идут. Поможем, если надо! - воинственно мотнул косматой бородой Шишок.

  -- И верно, ну их в болото! А наш путь - на гору, в Дом Солнца! - указал Ардагаст рукой на возвышавшийся на горе Янтарный.

   В городок въезжали весело, с песней о девушках, что шли мостом и поймали ведьму с хвостом. А в Янтарном празднично наряженные девушки-самбийки стояли в два ряда от ворот до храма и приветствовали росов песней о Сыновьях Бога, что скачут по морю на белогривых конях и едут на гору свататься к Дочери Солнца.

  -- Сыновья Бога - это Сварожичи, Даждьбог с Ярилой. А дочь Солнца-Лады - Морана или Леля, - пояснил Вышата.

   Летнее солнце, полное сил, играло в золотистых и светлых волосах самбиек, в речных жемчужинах на их кокошниках, в серебряных и бронзовых украшениях. А вокруг горы раскинулась прекрасная страна. Среди лесов серебрились речки и озера, и даже болота не казались унылыми. Темная зелень лесов сменялась нежной зеленью посевов. Белели мазанки под темными деревянными крышами. На западе, за зеленым морем дубов, кленов, сосен до самого горизонта раскинулось другое море - светло-голубое, волнующееся под теплым ветерком.

   Приветливо улыбаясь, весь в красном, ехал Ардагаст, и в руке его сияла Огненная Чаша, а над ним колыхалось красное знамя с золотой тамгой. "Сын Бога! Сварожич!" - шептались собравшиеся на праздник отовсюду эстии, литвины, венеды. Но вот и Янтарный Дом. Сложен из добротных дубовых бревен, на коньке знак Сыновей Бога - две конские и две человеческие головы в разные стороны. На дверях вырезаны два лебедя, а туловища их - солнечные круги с лучами, выложенные янтарем. Приняв хлеб-соль из рук двух младших жриц в белых платьях, царь росов первым вошел в храм.

   Окна в храме были невелики, а двери выходили на восток, но даже сейчас, вечером, в нем не было темно. На стенах висели бронзовые мечи, секиры, кинжалы с золотой насечкой - почти не было лишь железного оружия. На полочках или на полу под стенами стояли золотые чаши с ручками в виде лебедей, расписные амфоры, бронзовые ситулы, стеклянные кубки. Опытный глаз Хилиарха, разбиравшегося в торговле древностями (в основном крадеными), быстро замечал: вот греческая вещь времен Агамемнона или Персея, вот этрусская, иллирийская, кельтская... Особенно привлекали взгляд маленькие бронзовые изображения влекомых лебедями колесниц о трех колесах. Не меньше пятнадцати веков собирались здесь эти сокровища. И все это, тщательно начищенное трудолюбивыми жрицами, блестело и переливалось в лучах вечернего солнца. Но ярче всего сияли янтари - желтые, красные, белые. Собранные в длинные ожерелья, они прихотливо извивались многоцветными змеями среди других вещей. В иных кусках янтаря были заточены крупные бабочки, жуки и даже ящерицы.

   Жертвенником служила круглая глиняная площадка со знаками Солнца и Воды по краю. За ним, у дальней стены, увешанной вышитыми полотенцами, стояло просто, но искусно вырезанное из дерева изображение Лады. Богиня была в длинном платье, но с обнаженной грудью. Глаза, рот, соски грудей были выложены из желтого янтаря в виде знаков Солнца. На шее переливалось ожерелье из красного и белого янтаря, с золотой фигуркой вепря посредине. Платье и высокий кокошник были изукрашены разноцветным янтарем. В воздетых руках, обвитых золотыми браслетами, богиня держала двух лебедей с янтарными телами-солнцами.

   Гораздо скромнее выглядела стоявшая рядом фигура Лели, богини-дочери, которую эстии еще называли Лаймой - Счастьем, Менуле - Лунной, Медейной - Лесной. Руки ее держали сиявший между маленьких девичьих грудей серебряный полумесяц. У пояса висели лук и колчан. Тело матери было пышным и полным сил, тело дочери - стройным, лишь начинавшим расцветать. Справа и слева от двоих богинь, будто стражи, стояли фигуры двух Сыновей Бога - в шлемах, со щитами и бронзовыми секирами, с янтарными знаками Солнца на груди.

   Деревянные богини завораживали своим великолепием, но с ними соперничала красотой женщина лет сорока, в белом платье и красном плаще, восседавшая на глыбе белого янтаря. Пышные волосы ее, свободно падавшие на плечи из-под кокошника, были цвета янтаря или густого меда. Взгляд золотистых глаз, казалось, каждому обещал ласку, но был при этом полон достоинства. Платье, скромное, но хорошо подчеркивавшее стройную фигуру, на груди скалывала бронзовая застежка в виде двух спиралей, соединенных иглой, на которой сидели три птицы. Тонкую талию стягивал узорчатый серебряный пояс. Этот пояс сработал недавно бродячий ремесленник с Дуная, но застежка, изображавшая колесницу Солнца, была сделана тогда, когда скифы бились с киммерийцами и устрашали Египет. Еще древнее были бронзовые браслеты, концы которых, будто змеи, закручивались спиралями - знаками Солнца. Эти браслеты носила первая жрица, пославшая пятнадцать веков назад двоих своих дочерей с дарами на Делос. Большая магическая сила таилась в древних украшениях, и Венея, хозяйка янтарного Дома, хорошо владела ею.

   Даже Ардагаст, побывавший в Доме Солнца у самого Даждьбога, был восхищен великолепием храма и красотой его жрицы. Другие росы спрашивали себя, уж не явилась ли им сама Заря-заряница, красная девица, что сидит на Алатырь-камне и зашивает воинам раны золотой иглой. Женщины же сразу почуяли в ней соперницу, но, странное дело, вовсе не чувствовали вражды. Разве можно ревновать к Солнцу, ласковому ко всем?

   Первым нарушил молчание Витол. Он бесцеремонно шагнул к жрице и протянул ей ожерелье с крупным гагатом.

  -- Здравствуй, Венея! Это тебе оберег от Палемона, чтобы он не мог морочить тебя своей стрекозой.

  -- Если бы меня можно было обморочить, я бы давно оставила храм и стала княгиней жемайтов, - усмехнулась Венея, но ожерелье надела. Одарив вошедших любезной улыбкой, она непринужденно заговорила:

  -- Здавствуй, Палемон! Здравствуй, Ардагаст, славный царь росов и вы, росские воеводы и волхвы! Но где же Инисмей, ваш великий царь? И где все эстийские князья? Бывало, сюда в Росяную ночь съезжались даже те, что воевали между собой. А теперь нет даже старого Побраво. Он, что, так боится своей жены?

  -- Великая жрица! Те из князей, что сохранили тебе верность, сейчас со своими войсками стерегут Самбию от нечестивцев. Инисмей со своей железной конницей стоит у устья Преголы. А здесь лишь те, кто будет защищать сам Янтарный городок, - просто и сурово ответил Палемон.

  -- Слава Ладе! Значит, не все еще князья обезумели от алчности и лживых вещаний. В святые ночи никто из них не называл меня шлюхой и предательницей леса..., - голос Венеи дрогнул. - Я прошу вас..., всех, кто пришел, кто остался со мной: Защитите Янтарный Дом! Я вымаливала вашим племенам солнечные дни и урожай, отдавалась вам по древнему обычаю, мирила вас, пока могла. Я только никогда не звала вас воевать, побеждать, разорять... Никогда еще здесь не было битв. Тем более - в священную Росяную ночь. Всех, приходивших по Янтарному пути, я принимала с миром. Я не готская пророчица, чтобы пугать вас концом света. Но знайте: если погибнет Янтарный Дом, этот путь станет Путем Тьмы. И придут по нему в ваши земли смерть, резня, голод, и всех вас втопчут в землю сапоги легионеров.

  -- Пусть настанет Рагнарёк - мы будем сражаться за тебя со всеми исчадиями Хель. Клянусь в том копьем Одина! - воскликнул Сигвульф.

  -- Нет, храбрый гот. Нужно сделать больше: остановить Рагнарёк. И мы его остановим, клянусь этим солнечным огнем! - Ардагаст поднял Колаксаеву Чашу, и золотой огненный цветок расцвел в ней. Зазвенели клинки, скрещиваясь над пламенем, и среди них - меч самого Зореславича, дар Куджулы Кадфиза, царя царей кушан. Сурово и торжественно зазвучал голос царя росов:

  -- Клянемся тебе, мать Лада, и твоей жрице: отстоять твой дом от всякого, кто посмеет осквернить войной святую Купальскую ночь!

  -- Венея поднялась со своего камня, и все заметили на нем отпечатки двух босых женских ног. Жрица улыбнулась сквозь слезы:

  -- Спасибо вам, воины Солнца! Я не воительница, но мои чары помогут вам. А праздник в эту ночь все равно будет. И для вас расцветет папоротник над древними янтарными кладами!

   Неожиданно в задней стене открылась дверца, и в храм вбежала девочка лет пятнадцати, в штанах, заправленных в сапожки, и коротком охотничьем кафтане. Черные волосы были распущены по плечам. У пояса висел горит со скифским луком.

  -- Лайма! Все жрицы вышли встречать князей, а ты даже в такой день бегаешь по лесам. И верно, не одна! Ну и наследницу послала мне богиня!

  -- Мамочка, Лада лучше знает, кого кому посылать! Не беспокойся: ни одному парню я не уступлю. Вот конопатого Боргиса сегодня в терновник заманила, чтобы не пристава. Пусть идет на праздник в рваной рубахе. Не то богиня разгневается и не уродят ни рожь, ни лен. Даже яблоки. А поселяне обидятся на меня, и парни тоже. И так до восемнадцати лет. А потом я стану помогать тебе... с князьями. И ты мне, наконец, скажешь, кто же мой отец. От Сыновей Бога такие, как я, наверное, не родятся?

  -- Все это девочка проговорила тоном прилежной ученицы. Венея сказала с улыбкой:

  -- И лесные черти здесь тоже не при чем, хоть про нас с тобой и такое говорят... А не пора ли поздороваться с гостями, Лайма?

   Юная охотница поклонилась пришедшим и заговорила с ними столь же непринужденно:

  -- Здравствуйте, дорогие гости! Здравствуй, дядя Палемон! Здравствуй, Ардагаст, царь росов! Ты совсем такой, как в венедских песнях: сильный и красивый, как сам Свайкстикс. Приезжай к нам на Купалу через три года, когда я стану взрослой!

  -- А ты знаешь, что царь росов любит только своих жен? Даже в святую ночь, - строго сказала Ларишка.

  -- Ну куда мне до вас с Добряной? Я же не воительница, только охотница. И через Семь Врат пройти еще не сумею. Но непременно научусь! А вот из лука стреляю лучше многих воинов, даже ночью. Давайте устроим состязание? Я вижу, здесь Ардагунда и другие поляницы.

  -- Кто лучше стреляет, мы узнаем в бою. Это труднее любого состязания, - сказала царица амазонок.

  -- Война, доченька. Здесь, на Янтарном берегу, - тихо произнесла Венея.

  -- Война? Дядя Палемон, неужели они послушали не тебя, а этого дурака и враля Аллепсиса с тощим Нергесом?

  -- Они не захотели даже встретиться со мной. Видно, Нергес понял, в чем сила моей стрекозы.

  -- Война..., - голос девочки дрогнул. - Я никогда не была на большой войне. Один раз высадились готы, гонялись за мной по лесу. Я пятерых застрелила. Ардагунда, возьмешь меня в свою дружину, хоть на время? Лук у меня скифский, боевой! - совсем воинственно закончила она.

  -- Твой лук пригодится здесь. Мы с тобой будем защищать сам Янтарный Дом. Ты хорошо умеешь посылать чары со стрелами, лучше, чем с ветром, - сказала Венея.

  -- Но прежде, чем этот сброд дорвется до Дома Солнца, пусть одолеет нас всех, - решительно произнес Ардагаст.

  -- Вот-вот! Пусть пройдут через лес, когда я там в полный рост встану! - отозвался стоявший позади всех Шишок.

   Все рассмеялись. Не так страшен Чернобог, как его злой колдун вырезает.

  -- А что это за ведьма у вас тут в болоте сидит, княгиней себя зовет? У нас на Днепре чертовки так не величаются, - полюбопытствовал леший.

  -- Она - богиня, хозяйка этого болота, - ответила жрица.

  -- Как же вы ее терпите, да еще под самой священной горой? - изумился лешак.

  -- Прежние жрицы хотели ее изгнать. Но в ее власти конская голова на самом дне болота. Если голову поднять - злая, нечистая вода затопит весь край. Кое-кто молится этой болотной княгине, колдуньи водятся с ней. Но вредить храму она не пытается. И потом... Этот мир не может быть без таких вот низких мест и их хозяев. А высокие места принадлежат светлым богам. Лишь бы те, снизу, не пытались завладеть всем миром, - сказала Венея.

  -- Да, мир устроен мудро и прекрасно. Иначе думают лишь такие, как Валент, - поддержал ее Каллиник.

  -- И даже внизу не одна лишь нечисть и мерзость, продолжила жрица. - Вы заметили озеро у подножия Росяного? Оно посвящено Ладе и Даждьбогу. Когда Янтарному Дому будет грозить великая беда и смута, из озера выйдет могучий вепрь с золотой щетиной и сияющими белыми клыками.

   Вишвамитра в сомнении потер затылок:

  -- Я воин, а не ученый брахман. Но думаю, там, где так близко Кобылья Пасть, хоть с огнем, хоть с грязной водой - жди беды. И как раз во время битвы.

  -- Ты только хранишь мир, Венея. А чистить его приходится таким, как мы. И знаешь, не так уж он строен. Но и не так мерзок, как я когда-то думал, - заметил Хилиарх.

   * * *

   Красный диск солнца едва выглядывал из голубых вод Венедского моря. Еще немного - и ночь опустится на Янтарный берег. Самая короткая ночь в году. Самая святая и самая страшная. На валу Янтарного городка стояли, оперевшись о частокол, Венея, Вышата, Каллиник и эрзянка Виряна.

  -- Видите? Тонет Дочь Солнца, только золотой венец ее блестит. Тонет - значит, уходит в подземный мир к Поклусу, - сказала жрица.

  -- Дочь Солнца - это лунная Леля? - спросил Каллиник.

  -- Нет. Другая. Мы ее зовем Ниолой, а венеды - Мораной. А ее мать - Лада-Купала. Она тоже уходит под землю. Но вернется через месяц, вместе с урожаем. А Ниола - только весной, - ответила Венея.

  -- Да ведь это наши Деметра и Персефона! - воскликнул царевич. - А Поклус - Аид. Я много о них узнал, когда посвящался в Элевсинские мистерии.

  -- Зато о главном молодце ты в Элевсине и вовсе не слышал, - торжествующе усмехнулся Вышата. - О Даждьбоге Сварожиче, Сыне Бога. Как спустился он вслед за Мораной, своей сестрой и женой. Как бился с Поклусом-Чернобогом. И вывел-таки ее весной на белый свет.

  -- Все светлые боги в преисподнюю уходят. Разве это праздник? Так, злой день, - глухо и печально, ни к кому не обращаясь, сказала Виряна. - Зато ведьмам и чертям раздолье. Молоко красть, посевы портить, людей топить, заводить, души их на клады менять. А еще бесстыдничать на Лысой горе. Вот у кого нынче праздник!

   Обычно жизнерадостная лесовичка весь этот день то молчала, то, наоборот, раздражалась. Каллиник недоумевал. Не грядущей же битвы боится она, прошедшая недавно до северного Океана? Венея мягко возразила:

  -- Вот потому мы и зажигаем священные костры, и купаемся. Огонь и Вода - две могучие силы, вместе они способны одолеть Тьму даже в такую ночь.

  -- А главное - держаться вместе. Нечисть в эту ночь страшна только одинокому. А ну, пусть подойдет к нашему костру ведьма или бес и спросит: "А не хочет ли кто душу продать за горшок денариев?" - бодро улыбнулся Вышата.

  -- А у нас на юге сейчас костров не жгут и не купаются. Правда, римляне празднуют день Цереры. Ведь там теперь уже кончают жатву, а здесь только просят у богов урожая, - сказал Каллиник.

  -- Вы там многое забыли. И книги не помогли, - не без ехидства заметила Венея. - У нас письмена - только для чар, а священные тайны и сказания лучше передавать устно тем, кому они нужны для добра. Здешние ведьмы хотя бы не пишут черных книг, по которым всякий мерзавец может учиться без наставника.

  -- В каменных городах людей много, но живут каждый сам по себе. Тайные братства преследуют, наставники часто гибнут. Потому там вся надежда - на книги, - возразил Вышата.

  -- Мы помним, что Даждьбог освободил Морану. А в ваших книгах сказано: Зевс велел, и Аид отпустил Персефону. У вас, верно, боятся и подумать о том, чтобы сразиться с владыкой преисподней? - с вызовом взглянула жрица на эллина.

  -- Почему? Тезей с Пирифоем пытались похитить Персефону, но Аид сковал их. Только Геракл освободил Тезея, когда спустился за Цербером, - ответил Каллиник.

  -- Да ведь это Даждьбога Чернобог приковал к Мировому Дубу! А Перун брата вызволил. Нет, далеко вашим героям до богов! - беззлобно усмехнулся Вышата.

   Снизу доносился веселый шум. Младшие жрицы и амазонки разукрашивали цветами и лентами срубленное вишневое дерево. Лаума при этом оживленно расспрашивала поляниц об их жизни и недавней битве. Парни - самбы и росы - обходили дворы, таская за собой большой короб.

  -- Эй, хозяева! Нет ли у вас чего негодного, старого, трухлявого?

  -- В душе нет, а на дворе, может, и завалялось.

  -- Тогда давайте, чтобы оно прахом пошло в огне Купалы.

  -- Пусть все плохое и злое пропадает, а хорошее и доброе остается и разрастается.

   Короб наполняли прелой соломой и всевозможным хламом, чтобы вывались его перед храмом у высокого столба, увенчанного просмоленным колесом. А внизу, у моря, тоже готовили костер. Амазонки и жемайты носились на конях по окрестным селам и хватали во дворах все старое, что могло гореть. На них не обижались: украсть топливо для священного костра - дело праведное. Молодежь веселилась, словно и не предстояла этой ночью страшная битва.

   Свежий ветерок с моря шевелил янтарные волосы Венеи. Подставляя ему лицо, жрица спокойно и уверенно произнесла:

  -- Да, все будет как всегда. Костры, пляски, купание... На то и праздник - чтобы жизнь и радость не уходили из мира даже в такую ночь. Только нагими плясать не будем. И любви не будет. Воины не ждут врага в объятиях женщины. А голыми воюют только кельты.

  -- Вот и хорошо! - с неожиданной злостью сказала Виряна. - Любовь, любовь! Ведьмы в эту ночь тоже любятся. С чертями да упырями. И скачут у костров на горах. Чем мы лучше их?

   Жрица обняла ее за плечи и тихо сказала:

  -- Их любовь - злая, беззаконная. Они же нарочно над всеми добрыми нравами глумятся, чтобы угодить Чернобогу. От их скачек земля родить перестает. А наша священная любовь гонит смерть и бесплодие из мира. От нее и земля лучше родит, и дождь вовремя идет, и солнце ярче светит. Так Даждьбог любит Морану.

  -- Будет и в этом году любовь на Купалу. Для тех, кто уцелеет в святом бою, - просто и сурово произнес Вышата.

   * * *

   Далеко на юге, в горах древней Персиды, уже настала ночь. На склоне горы одиноко сидел человек в черной с серебром хламиде. В руках у него было серебряное зеркало, обвитое драконом из черной меди. Внизу, в долине, белели в лунном свете руины Пасаргад - столицы Кира, Солнце-Царя. Каменные быки с человеческими головами стерегли вход в давно разрушенный дворец. За ним - цитадель, которую уже два месяца не могли взять воины Артабана. Гордые персы, парфяне и дикие степняки-саки вместе обороняли ее. Осаждавшим не помогали даже чары. Тщетно колдовали лучшие некроманты Братства Высшего Света, черные маги Ахримана и халдейские жрецы Змеи. Колдовали, однако, вразнобой, пряча друг от друга чародейские секреты. И не могли преодолеть волшебства персидских магов Ормазда и их союзников из Братства Солнца.

   Вот они, источники их магической силы: гробница Кира - каменный домик на ступенчатом постаменте, и высокая башня без окон - храм огня. Гробница давно разорена македонянами, но дух Отца Персов примчался с Белого острова с целым отрядом солнечных воинов, и теперь их незримые стрелы разят воинов Артабана. А священный огонь, скрытый за стенами башни, обращает чары западных магов на них самих. Проникнуть в башню не удается даже змеям, посланным халдеями. И для магического зеркала ее стены непроницаемы. Самый же лучший маг из засевших там - молодой Иосиф бар Ноэми. Его, Валента, незаконный сын (законных у него, впрочем, и нет). Братство Солнца прямо-таки из-под носа у него увело способного мальчишку. И ничем теперь его не соблазнишь. Такую демоницу к нему подослал - индийский аскет не устоял бы, а сынок превратил ее в громадную жабу и отправил прямо в постель к отцу. Одна надежда: со временем юноша насмотрится на мерзости этого мира и поймет, что исправить его нельзя.

   И такое же сейчас творится в двух днях пути к югу, у развалин Персеполя. Невежественные крестьяне зовут их Троном Джемшида. По их разумению, выстроить такое мог лишь Солнце-Царь Йима-Джемшид, повелевавший дэвами. Но солнечной и светлой силы там действительно много. И направляют ее маги Ормазда из такой же вот башни, возвышающейся возле гробниц Ахеменидов. А рядом - Истахр, столица князей Персиды, потомков Кира. В довершение же всего этой ночью в Персиду явится сам архонт Солнца, по-здешнему Михр, этот главарь всех чудаков и упрямцев, норовящих очистить мир, созданный из нечистой материи. Об этом разнюхал свинорожий демон Мовшаэль, проныра и пьяница, но верный и на все способный слуга.

   И все, даже архонт, уверены, что судьба мира решится здесь, на юге. Только он, Клавдий Валент, боспорский иудей, знает: она решается в эту ночь на берегу Венедского моря, где Германия сходится с Сарматией. Империи не страшны тупые варвары, любители драк, грабежей и попоек. В крайнем случае от них можно откупиться. Но если те же варвары усвоят отраву-учение Солнца... Однако Братство не пускает его на север. Смеются: дикий боспорский ашкеназ, влюбленный в свою Скифию. Да, он любит ее, как охотник опасного зверя, затаившегося в чаще. И поэтому будет в эту ночь следить через магическое зеркало за битвой на далеком Янтарном берегу.