К середине 1980-х гг. все больше ручных лис демонстрировали характерное «собачье» поведение, впервые обнаружившееся у Пушинки. Они откликались на данные им имена и по первому зову выбегали из своих убежищ. Животные из контрольной группы никогда так не делали. Было решено попробовать предоставить лисам больше свободы на ферме, и некоторых «элитных» животных стали выводить на прогулку на поводке. Вели они себя при этом превосходно. Небольшому числу лис, как некогда Пушинке, даже позволяли передвигаться по ферме без поводка, потому что они всегда ходили по пятам за работницами. Людмила вспоминает, что одна сотрудница «никогда не ходила по ферме одна, ее всегда сопровождала лисичка».

Некоторые из этих лис выглядели совсем как собаки, и Людмила не сомневалась, что изменения в их анатомии происходят примерно в том же направлении, как это было в далеком прошлом с волками, постепенно становившимися собаками. Например, у самых «одомашненных» лис укоротились и стали более округлыми морды, отчего они выглядели гораздо дружелюбнее, под стать их поведению. Сходство «элитных» лис с домашними собаками оказалось так велико, что их можно было перепутать. Так однажды и произошло с общей любимицей по имени Коко, которую некий юноша, живший в окрестностях Новосибирска, принял за бродячую собаку. Это стало началом целой череды приключений, случившихся с ней.

Коко очаровывала не только своим видом. С раннего возраста она издавала приятный бормочущий звук, что-то вроде «ко-ко-ко-ко-ко», и, по словам Людмилы, «сама дала себе свою кличку». Коко родилась такой маленькой и слабой, что поначалу все на ферме тревожились о ее судьбе. Казалось, у нее нет шансов выжить. Ветеринар назначил лисичке глюкозу и витаминные добавки, но улучшение не наступало. Придя утром на ферму, работницы первым делом спрашивали: «Как там дела у Коко?» Даже в институте с нетерпением ждали ежедневных сводок о ее состоянии.

Сотрудница института Галя, приходя домой, пересказывала эти новости своему мужу Вене, программисту из Академгородка и страстному любителю животных. Однажды они решили, что, если ветеринар сочтет, что больше надежды нет, они возьмут Коко и устроят в квартире нечто вроде лисьего хосписа, чтобы лисичка окончила свои дни, окруженная теплом и заботой. Людмила не возражала, и, когда ветеринар объявил, что исчерпал все возможности, они пришли на ферму и забрали Коко. К немалому их удивлению, дома Коко заметно оживилась, у нее проснулся аппетит. Спустя несколько дней ее было не узнать: животное чудесным образом преобразилось и не думало умирать. Видя, как привязались к ней Галя и Веня, Людмила с радостью позволила им оставить лису у себя. Коко проявляла такую же глубокую привязанность к новым хозяевам, особенно к Вене.

Веня так полюбил лису, что брал бы ее с собой на службу, если бы только мог. Каждый вечер, вернувшись домой, он выгуливал Коко на поводке в ближайшем лесу. Поводок не доставлял лисе никаких неудобств, и она вела себя примерно. Но однажды вечером, когда Веня задержался на работе, гулять с Коко отправилась Галя. Увидев в лесу мужскую фигуру, Коко вырвала поводок из рук Гали и в одно мгновение исчезла из виду. Вероятно, лиса приняла незнакомца за Веню и, обнаружив свою ошибку, побежала от него прочь. Галя кричала, звала ее, но Коко не возвращалась. Женщина поспешила домой, надеясь, что Веня уже вернулся и они вдвоем начнут поиски.

Несколько следующих вечеров Веня ходил по лесу, разыскивая свою любимицу. Он расспрашивал каждого встречного, не встречал ли тот Коко. В конце концов до него дошел слух, что некий юноша, живший в городке неподалеку, подобрал лису, похожую на собаку, и взял ее домой. Веня отыскал этого юношу, но Коко у него уже не было: в первую ночь в новом доме она так громко скулила и скребла дверь, что ее пришлось выпустить.

Потом Веня услышал разговор детей на игровой площадке. Они говорили, что Коко подобрала женщина, жившая в том же доме, что и ее «похититель». Веня отправился к ней, но женщина, приоткрыв дверь и не снимая дверной цепочки, наотрез отказалась его впустить. Веня стал объяснять, что это не просто лиса, а животное, участвующее в важном эксперименте, проводимом в Академгородке. Женщина отрезала: «Нет ее у меня!» Но к вечеру, забеспокоившись, не опасно ли держать у себя такую особенную лису, она выставила Коко за порог. На этом одиссея лисицы не закончилась.

От тех же детей Веня узнал, что они видели Коко вместе с одним малолетним хулиганом, имени и адреса которого не знали. Удалось лишь выяснить, что парню 12 лет. Людмила и Веня пришли к директору местной школы и описали ситуацию. Директор поручил объявить в каждом классе о пропаже ценного животного – вдруг кто-то из учеников в курсе. Это сработало. Вскоре удалось выяснить имя мальчика, и Веня с Людмилой поспешили к нему домой. Они пришли очень вовремя, его мать как раз пыталась усыпить Коко, чтобы снять с нее шкурку. Веня выхватил лису из рук женщины и выбежал на улицу, держа в руках ее обмякшее тело. Вдохнув свежего воздуха, Коко начала возвращаться к жизни.

Следующие полгода Коко благополучно провела в доме у Вени и Гали. Потом наступил сезон спаривания, и она стала беспокойной. Ночи напролет Коко скреблась в дверь квартиры, не давая супругам заснуть. Очевидно, пришло ее время найти себе партнера. Посовещавшись с Людмилой, супруги выработали план действий. Придется вернуть Коко на ферму, поселив ее в «доме Пушинки». Чтобы облегчить процесс адаптации к новой обстановке, она сначала будет жить на человеческой половине дома и только потом ее переведут к остальным лисам.

Все последующие годы, что Коко прожила в «доме Пушинки», Веня навещал ее каждые выходные, порой даже ночевал на стоявшем там диванчике. Они с Коко часто ходили вместе на прогулки. Со временем здоровье лисицы стало ухудшаться, и Веня и Галя снова взяли ее к себе, чтобы она закончила свою жизнь у них на руках. По воспоминаниям Людмилы, Коко «вела себя очень смирно, ее последние дни были счастливыми и спокойными». Больше всего она любила сидеть вместе с Веней в кресле и смотреть в окошко. Однажды она неудачно спрыгнула с кресла и повредила правую лапу. Вскоре развилась костная саркома. Веня пытался выходить свою любимицу, но было понятно, что конец близок.

Коко умерла от сердечного приступа. Продолжая традицию, восходящую к нашим далеким предкам, Веня и Галя похоронили ее на небольшом холме в лесу, где Коко так любила гулять с Веней.

Веня по сей день регулярно навещает ее могилу.

Участвовавшие в эксперименте лисы поразительно быстро превращались в очаровательных домашних любимиц, притом что взрослые лисы по природе своей одиночки. Это отличает их от волков, ведущих стайный образ жизни. Возможно, именно высокая степень социальности, присущая волкам, позволила им стать первыми одомашненными животными, опередив в этом остальные виды. В языке есть выражение «одинокий волк», но дикие лисы – еще большие одиночки. Между приручением волка и одомашниванием всех остальных животных – кошек, овец, свиней, коров, коз – лежит временной разрыв протяженностью в несколько тысячелетий. Это заставляет предположить, что у волков, ставших предками собак, были какие-то особенности, помогавшие им приспособиться к сосуществованию с людьми. И одной из самых важных была склонность волков к социальной жизни.

Те волки, которые первыми научились греться у костров, разводимых древними людьми, и питаться остатками их пищи, были не только менее агрессивными по отношению к человеку, но еще и обладали развитыми социальными навыками. Обычно серые волки живут стаями по 7–10 особей (хотя бывают стаи и из 20–30 волков). В стае поддерживается жесткая иерархия, во главе всегда стоят альфа-самец и альфа-самка. Стая включает несколько семейных пар, каждая охраняет свой охотничий участок и использует сложную звуковую систему для общения с другими семьями и соседними стаями. Внутри каждой группы налажено тесное взаимодействие, что особенно проявляется во время коллективной охоты. В выращивании волчат участвуют не только их матери, а все волчицы стаи.

Джейн Гудолл утверждает, что выживание волков «напрямую зависит от их коллективизма… Они вместе охотятся, роют норы, выращивают потомство… Этот древний социальный уклад немало способствовал приручению собаки. Посмотрите, как ведут себя волки в стае. Они прижимаются друг к другу, приветственно машут хвостами, облизывают и защищают своих волчат. Это те самые повадки, которые нам так нравятся в собаках, включая их верность». Присущий волкам навык взаимодействия в группе хорошо подготовил их и к взаимодействию с нами, людьми.

Дмитрий Беляев полагал, что исключительно развитые протосоциальные связи сыграли ключевую роль в эволюции еще одного вида – Homo sapiens. Довольно многие биологические виды живут сообществами, образуя тесные группы, внутри которых индивиды вынуждены учитывать интересы сородичей. Это и луговые собачки, и различные виды попугаев, и даже муравьи-листорезы, замечательно описанные Эдвардом Уилсоном в книге «Сообщества насекомых». Однако наиболее социальным видом на нашей планете являются люди, особенно если мы расширим определение социальности за счет разного рода норм, обычаев и других форм внутригрупповой коммуникации. В течение всей эволюции человека от предков-приматов общественные навыки становились все сильнее, и постепенно мы перешли от свойственной охотникам-собирателям жизни в составе небольших семейных групп к сложным сообществам, состоящим из множества взаимодействующих семей. Беляев считал, что его концепция дестабилизирующего отбора может объяснить, чем была вызвана такая глубокая трансформация.

К середине 1980-х гг. многие предположения беляевской теории получили подтверждение. Успех эксперимента по доместикации, в основу которого положен отбор самых спокойных черно-бурых лис, придал Беляеву уверенности и побудил его сделать следующий шаг. Он решил, что наступил момент, когда можно поведать миру о его новых идеях, касавшихся связи между дестабилизирующим отбором, доместикацией и антропогенезом. Дмитрий уже намекал на эту связь в конце своего доклада на конгрессе в Москве. Тогда он обмолвился, что его теория дестабилизирующего отбора может принести понимание того, как человек эволюционировал от предковых форм человекообразных обезьян. Теперь можно было представить свои соображения в развернутой форме, в рамках пленарного доклада, который Дмитрию предстояло сделать на следующем Международном генетическом конгрессе, проводившемся в 1983 г. в Индии.

В 1960–1970-х гг. сенсационные открытия в области эволюции человека шли непрерывным потоком. С учетом этих новых данных Дмитрий Беляев сформулировал теорию о том, каким образом человек превратился в самый социальный вид животных. Работа с лисами привела его к мысли, что мы, люди, по существу «сами одомашнили себя» и этот процесс начался опять же с отбора по признаку спокойного поведения. Конечно, данная концепция была основана целиком на предположениях, но ведь любые попытки проникнуть в социальную жизнь наших доисторических предков, какой она была до того, как они научились делать наскальные изображения, почти целиком построены на догадках. Возможно, мы никогда не узнаем, когда наши далекие пращуры овладели речью или как у них возникло самосознание, которое обычно считается одним из отличительных признаков Homo sapiens. Мы никогда не узнаем, какие истории они рассказывали друг другу у ночного костра и о чем пели в своих первобытных песнях. Но мы точно знаем, что у наших предков существовали разнообразные ритуалы. Они тратили много времени и усилий на создание произведений искусства – от украшений и вырезанных из кости фигурок до таких выразительных знаков, как отпечатки вымазанных в охре человеческих ладоней. Такие отпечатки обнаружены на стенах пещер по всему земному шару. Одни из самых древних насчитывают примерно 40 000 лет, они найдены в пещере Эль-Кастильо в Северной Испании. Наши предки посвящали много времени игре на музыкальных инструментах, например на сделанных из кости флейтах, возраст которых также приближается к 40 тысячелетиям. Они провожали умерших родичей в загробный мир, кладя в могилы вещи, нужные в повседневном обиходе. Так хоронили своих мертвецов (и своих собак) вместе с каменными и костяными орудиями люди, жившие 8000 лет назад на берегах Байкала.

В те годы, когда Дмитрий Беляев готовился выдвинуть свою теорию, еще только начинало становиться общепринятым представление о том, что кроме Homo sapiens на Земле жили и другие виды протолюдей, некоторые – в одно время с нашими предками. Первые ископаемые останки древнего человека (неандертальца) найдены еще в начале XIX в., но только сейчас целая череда важнейших открытий позволила понять, какой сложной была эволюция человеческого рода. Жадно вчитываясь в отчеты об этих открытиях, Дмитрий думал, что его концепция человека разумного как вида, «самоодомашнившегося» путем развития сильных социальных связей, могла бы объяснить, почему из всего многообразия древних людей выжили только те, которым суждено было стать нашими предками.

Одни из самых значительных открытий в этой области сделаны Луисом и Мэри Лики, проводившими раскопки в Олдувайском ущелье в Танзании. Там они нашли большое количество костей и черепов вместе с орудиями труда, что пролило новый свет на удивительное разнообразие ископаемых гоминид. Свое первое большое открытие Мэри совершила в 1959 г., когда нашла явно принадлежавший какому-то потомку крупных приматов череп. Он сильно отличался от человеческого, и Луис и Мэри заключили, что этот вид не мог быть прямым предшественником современного человека. Неведомый примат обладал огромной челюстью и сагиттальным гребнем – заостренным костным выростом, идущим по верхней поверхности черепной коробки от лицевой части к затылку. Подобные черепа были найдены в Южной Африке еще в 1920-х гг. Тогда ученые пришли к выводу, что гребень служил для прикрепления мощных мышц, шедших от него к нижней челюсти и делавших укус этого существа невероятно сильным, за что супруги Лики прозвали его «щелкунчиком». Официальное научное имя, которое они ему дали, было Zinjanthropus boisei, «восточноафриканский человек». Это открытие не только попало на первые полосы всех мировых газет, сделав супругов Лики знаменитыми, но и вызвало ожесточенные дебаты в среде палеоантропологов.

Далеко не все из них считали, что человек разумный происходит от предков, живших в Африке. Эта концепция была выдвинута Дарвином и его коллегой Томасом Генри Хаксли (Гексли). Они считали, что предки нашего вида, скорее всего, обитали в Африке, потому что именно на этом континенте живут наши ближайшие родичи из числа человекообразных обезьян. Однако в 1829 г. палеонтологи нашли останки неандертальцев в Бельгии, а потом и в других странах Европы. Этот вид получил свое название от долины (thal по-немецки) реки Неандер в Германии, где в 1856 г. был обнаружен неандертальский череп. В 1891 г. на острове Ява был найден череп совсем другого облика, который, как считалось, принадлежал проточеловеку. Его так и назвали: «человек яванский».

Другой подобный череп найден в ходе раскопок, начатых в 1920-х гг. в пещере в окрестностях Пекина. Соответственно, его обладателя назвали «пекинским человеком». Пекинский и яванский черепа принадлежали виду, который уже мог передвигаться на двух ногах. Это отражено в его научном названии Homo erectus, человек прямоходящий. В китайской пещере были найдены кости животных со следами термической обработки. Ввиду того что остатки, очевидно принадлежавшие проточеловеку, найдены в двух удаленных друг от друга местностях, некоторые ученые предположили, что Homo sapiens эволюционировал параллельно в нескольких регионах.

В 1960-х гг. супруги Лики сделали следующее крупное открытие. Они нашли нижнюю челюсть и несколько фрагментов древнего черепа, весьма похожего на человеческий. Были также найдены остатки костей кисти руки. По мнению четы исследователей, фрагменты черепа, обнаруженные ими в Олдувае, доказывали, что этот вид обладал довольно большим мозгом, а строение кисти говорило о цепкой хватке. Супруги Лики предположили, что именно этому виду должны были принадлежать каменные орудия труда, ранее найденные в той же местности. Нового гоминида назвали Homo habilis, человеком умелым. Лики и другие палеоантропологи предположили, что «умелец» жил в одно время со «щелкунчиком», отвергая тем самым представление об одной-единственной эволюционной линии. Тут же посыпались возражения, но с появлением новых ископаемых находок стало ясно, что Лики правы.

Одним из важнейших нерешенных вопросов перехода от обезьяноподобных к человекоподобным гоминидам оставался вопрос о том, когда наши предки выпрямились и освоили передвижение на двух ногах. Тем же супругам Лики принадлежит честь одной из самых значительных находок в этой области, а именно кости ступни Homo habilis, строение которой указывало на его прямохождение. Еще более поразительным доказательством стала находка в местности Лаэтоли неподалеку от Олдувая, где Мэри Лики начала раскопки через несколько лет после смерти Луиса в 1972 г. В 1976 г. она нашла цепочку окаменелых следов на вулканическом пепле. Когда ее коллега Пол Абелль изучил эти следы, ему показалось, что они очень похожи на отпечатки человеческих ступней. Последующие раскопки выявили около 70 таких отпечатков, совершенно неотличимых от следов, какие оставляют люди, ходя босиком по песку.

Ни одна из палеонтологических находок, сделанных до этого, не переносила нас в прошлое с такой непосредственностью. Детальный анализ показал, что следы принадлежали трем разным индивидуумам, у которых пальцы, пятки и своды ступней были уже совсем человеческие. Не было сомнений, что 3,6 млн лет назад (таков возраст следов) некий вид приматов уже передвигался на задних конечностях.

Поскольку вместе с отпечатками не нашли останков самих гоминид, точно определить, какому виду они принадлежали, было трудно. Но имелись косвенные доказательства, что это мог быть вид, известный сейчас как Australopithecus afarensis (австралопитек афарский), самым знаменитым представителем которого стала Люси. За несколько лет до открытия отпечатков в Лаэтоли палеоантрополог Дональд Джохансон проводил раскопки неподалеку от деревни Хадар в Эфиопии. Однажды он увидел, что из земли торчит нечто похожее на локтевую кость. Вскоре он и его помощники извлекли череп и почти целый скелет самки гоминида, которую назвали Люси, потому что на вечеринке, устроенной по поводу находки, звучала песня «Битлз» «Люси в небесах с алмазами».

Ростом Люси была чуть выше метра, имела небольшой мозг (на это указывают размеры ее черепа), при этом строение скелета ясно говорит, что она ходила на двух ногах. Находка была вдвойне удивительной. Во-первых, возраст скелета (около 3,6 млн лет) значительно превышал принятую тогда датировку времени перехода гоминид к прямохождению. Во-вторых, считалось, что развитое прямохождение не могло возникнуть без наличия крупного мозга. Современные палеоантропологи считают, что Люси должна была проводить большую часть времени на деревьях, перемещаясь с помощью брахиации. На это указывают строение и форма ее плечевых костей. Люси представляет собой замечательный переход от обезьяноподобных к человекоподобным гоминидам, которые и стали нашими непосредственными предками из рода Homo. Возраст костей Люси примерно совпадал с датировкой следов из Лаэтоли, а когда Дональд Джохансон и его сотрудники сравнили размеры и форму ее ступни с этими отпечатками, обнаружились удивительные соответствия.

Изучение скелета Люси и других костей, принадлежащих тому же виду, показало, что молодые особи афарского австралопитека взрослели гораздо раньше человеческих детей. Итак, эволюция человека, вероятно, включала в себя задержку взросления, совсем как и в случае с происхождением многих признаков одомашненных лис.

По мнению Беляева, все это доказывало, что эволюция человека шла в основном путем дестабилизирующего отбора. В 1981 г. он опубликовал статью с изложением этой теории, а в своем пленарном докладе на XV Международном генетическом конгрессе – ему была предоставлена такая честь как организатору предыдущего конгресса – он представил ее во всех подробностях.

Согласно этой концепции, наши предки сталкивались с новыми проблемами, благодаря чему в процессе эволюции изменялись их мозг и строение тела. Они становились все более социальными существами, численность их групп возрастала, что требовало от них умения быстро, сложно и многообразно взаимодействовать с сородичами. Сложность и быстроту становления этих инноваций нельзя объяснить действием естественного отбора, который «заведует» небольшими изменениями, возникающими в результате единичных мутаций. Конечно, этот вид отбора тоже играл свою роль, но, как считал Беляев, если бы все объяснялось только мутациями, то весь процесс эволюции от австралопитека к современному человеку длился бы гораздо дольше 4 млн лет. Беляев писал: «Это становится совершенно ясно, если мы примем во внимание, что в ходе эволюции затрагивались такие сложные, обусловливаемые многими генами анатомические и физиологические структуры, как система локомоции и ориентации тела в пространстве, работа рук, строение черепа, гортани, голосовых связок и языка». Опираясь на сравнительный анализ геномов человека и шимпанзе, представленный Кингом и Уилсоном, Беляев доказывал, что в антропогенезе должен был участвовать дестабилизирующий отбор, изменяющий характер экспрессии генов. В своем пленарном докладе он заявил, что огромное множество изменений в морфологии и поведении «возникло благодаря не структурным, а регуляторным элементам генома». Эти регуляторные элементы оказывали влияние преимущественно на экспрессию генов.

Беляев полагал, что переход к прямохождению, осуществленный австралопитеками, стал первой серьезной эволюционной новацией. Это должно было вызвать не только глубокую перестройку двигательного аппарата, включая строение мышц и костей, но и появление важных особенностей мозга, особенно тех, что отвечали за поддержание тела в равновесии. Овладение этим навыком привело к появлению еще двух новшеств, в свою очередь породивших целую серию новых признаков: способность видеть дальше и шире, а также высвобождение передних конечностей, которые с течением времени превратились в руки. Эти новшества давали очевидные преимущества в борьбе за существование, и потому естественный отбор должен был закрепить их. А это оказало существенное воздействие на дальнейшую эволюцию мозга. Беляев подчеркивал, что мозг Homo erectus, появившегося, как тогда считалось, примерно 1,3 млн лет назад, был значительно крупнее мозга австралопитеков. По объему он почти равнялся мозгу современного человека. Столь мощное увеличение мозга сопровождалось и другими крупными морфологическими изменениями, особенно в органах, связанных с восприятием ощущений и речью. Значительно увеличились размеры гортани, изменилось расположение языка. Моторные функции рук стали куда более тонкими, что наряду с развитием мыслительных способностей оказалось ключевым фактором для изготовления орудий труда. Именно взаимосвязь мозга и тела была ядром концепции Беляева. В статье он писал: «Можно сказать, что если тело создало мозг и породило индивидуальное сознание, то мозг должен испытывать сильное влияние телесных функций». Скорость эволюции возросла благодаря механизму положительной обратной связи. Заметим, что если австралопитековые гоминиды эволюционировали в течение нескольких миллионов лет, то для возникновения современного человека понадобилось всего около 200 000 лет.

Беляев понимал: многие биологи сочтут, что он заходит слишком далеко в попытках распространить свою концепцию дестабилизирующего отбора на эволюцию человека, но это не могло его остановить. Он никогда не забывал о долге ученого и был готов принять на себя некоторый концептуальный риск: время покажет, прав он или нет. Затем Дмитрий Беляев высказал предположение, что рассмотренная им комбинация новых способностей могла облегчить переход к высокосоциальному образу жизни. Овладев ими, ранние люди могли образовывать довольно большие сообщества, вырабатывать различные обряды, включая религиозные ритуалы, а также создавать произведения искусства, которые становились все более изощренными, наподобие огромных настенных росписей, найденных во Франции в пещерах Ласко и Шове. Люди научились изготавливать одежду, их язык стал сложнее. «Социальная среда, – говорил в своем выступлении Беляев, – созданная самим человеком, стала для него новой экологической средой». В докладе он предположил, что «в этих новых условиях отбор требовал от каждого индивидуума новых качеств, а именно готовности подчиняться установленным правилам и традициям общества. Это был самоконтроль социального поведения». Эти «новые качества» дестабилизировали систему, происходил отбор по совершенно новым формам поведения, которые, как считал Беляев, возникали путем изменения экспрессии генов. И здесь он наконец добрался до ключевой аналогии между одомашниванием животных и самоодомашниванием человека.

Селективное преимущество получили те люди, которые лучше справлялись с новыми вызовами, могли сохранять спокойствие, хладнокровие и собранность, а не отвечали на перемены вспышкой агрессии. «Едва ли можно сомневаться, – размышлял Беляев, – что “слово” и его значение стали для человека гораздо более сильным стрессовым фактором, чем удар дубинкой для неандертальца». Отбор по критериям хладнокровия и выдержки оказал, по мнению автора, примерно такое же воздействие на человека, как отбор по признаку спокойного поведения у чернобурок. Как и в случае с другими одомашненными видами, такой отбор привел к снижению уровня «гормонов стресса», что выразилось в удлинении ювенильного периода, характеризующегося относительно безмятежным и неагрессивным поведением. Как и другие доместицированные виды, мы обрели способность размножаться круглый год. По сути, мы, люди, всего лишь одомашненные приматы, причем мы одомашнили самих себя. И этот процесс самоодомашнивания дополнительно ускорялся за счет полового отбора – люди предпочитали выбирать в качестве партнеров наименее агрессивных особей.

Недавно приматолог Ричард Рэнгем предположил, что схожий процесс самоодомашнивания мог происходить у карликовых шимпанзе (бонобо, Pan paniscus), одних из наших ближайших эволюционных родичей. Статья Рэнгема и его бывшего аспиранта, зоопсихолога Брайана Хэйра, «Гипотеза самоодомашнивания: Эволюция психологии бонобо протекала за счет отбора против агрессии» вышла в 2012 г.

Бонобо живут очень мирной, так и хочется сказать «райской», жизнью. Их социальные группы основаны по принципу «деления-слияния» (fission-fusion society) и полностью матриархальны – образуются за счет союзов между самками. Если самец играет какую-нибудь роль в такой группе, то исключительно потому, что это дозволяется самками. Почти все время карликовые шимпанзе проводят в играх. Они охотно делятся пищей, даже с чужаками. Отношениями внутри группы управляет секс, причем чаще всего не в форме спаривания между самцом и фертильной самкой. Совершенно обычен однополый секс между самками, так же как и сношение между старой и молодой особями, включающее поцелуи, оральные ласки и прикосновение к гениталиям партнера (как в гомо- так и гетеросексуальной паре). Как пошутил приматолог Франс де Вааль: «Бонобо ведут себя так, как будто начитались “Камасутры”, они практикуют любые позиции и действия, какие только можно вообразить». Эти половые контакты скрепляют группы карликовых шимпанзе. Их используют вместо приветствия, в качестве игры, а также для разрешения возникающих конфликтов. В этом отношении бонобо резко отличаются от своих близких родственников – «больших» шимпанзе.

Сообщества «больших» шимпанзе строго патриархальны; самцы жестко доминируют над самками и постоянно борются друг с другом, чтобы подняться вверх по иерархической лестнице. Секс служит исключительно продолжению рода. Самцы шимпанзе часто формируют союзы, но, в отличие от коалиций между самками бонобо, их альянсы обычно нацелены на агрессию по отношению к членам других групп. У бонобо тоже случаются трения при межгрупповых контактах, но чаще всего они проходят вполне мирно и даже сопровождаются копуляциями. Каким же образом эти два ближайших генетических родственника выработали столь несходные формы социальных отношений? Этот вопрос Рэнгем и Хэйр считают ключевым.

Сравнение геномов шимпанзе и бонобо методами молекулярной генетики показало, что эти два вида расположены весьма близко на филогенетическом дереве. Их расхождение от общего предка началось примерно 2 млн лет назад, примерно в то время, когда в Африке возникла река Конго и разделила исходную предковую популяцию на две изолированные группы. Группа, которой предстояло стать бонобо, населяла небольшую область к югу от реки Конго, а предки нынешних шимпанзе остались жить на северном берегу и с течением времени широко расселились по Западной и Центральной Африке. Хэйр и Рэнгем доказали, что по чистой случайности предшественникам бонобо повезло больше. Место их обитания было богато съедобными растениями, и они не испытывали проблем с добыванием корма. Еще более важно, что у них не было серьезных конкурентов за пищу: гориллы в этом регионе не встречаются, и, в отличие от «больших» шимпанзе, бонобо были избавлены от соперников в лице более крупных приматов.

В этом мире относительного изобилия и отсутствия конкуренции игры, сотрудничество и толерантность к себе подобным являлись преимуществом. Те бонобо, которые проводили досуг в забавах и взаимодействовали с сородичами при добывании пищи, устройстве убежищ, поиске новых друзей и сексуальных партнеров, имели преимущество перед агрессивными и асоциальными особями. Такой отбор на неагрессивность привел к изменениям в их морфологии и поведении, очень напоминающим те, что наблюдались у экспериментальных лис.

По сравнению с «большими» шимпанзе в скелете бонобо имеется больше ювенильных признаков, уровень гормонов стресса у них понижен, химические процессы в мозге протекают по-другому. Период, когда юные бонобо полностью зависят от материнской заботы, растянут (как и у ручных лис), окраска тела у них более разнообразна (пятна белого цвета и розовые губы). При меньших размерах черепа, чем у обычных шимпанзе, они имеют относительно больше серого вещества в мозге, особенно в тех его отделах, что связаны с проявлением эмпатии. Хэйр и Рэнгем предположили даже, что с течением времени самки карликовых шимпанзе стали отбирать в качестве половых партнеров самых дружелюбных особей противоположного пола. Они вполне могли «самоодомашниться» по тому же принципу, который предположил Беляев для объяснения эволюции человека. Конечно, в конкретных деталях две этих истории самодоместикации отличались. Чтобы подтвердить их догадку, замечают Хэйр и Рэнгем, нужны дальнейшие исследования, включая изучение роли экспрессии генов и агрессивного поведения. Нужно понять, как нейробиологические и гормональные различия влияют на агрессию и миролюбие, а также детально выяснить, почему и у шимпанзе, и у бонобо поведение так строго коррелирует с морфологией.

В течение многих лет Дмитрий Беляев размышлял, каким образом можно было бы поставить непрямой эксперимент, чтобы проверить его гипотезу о «самоодомашнивании» Homo sapiens. Теоретически для этого нужно провести искусственный отбор какого-нибудь вида приматов и посмотреть, удастся ли его доместикация. Если бы это не было чревато этическими сложностями, то при наличии достаточного времени и финансовых средств можно было бы попытаться повторить лисий эксперимент на шимпанзе. У человека и шимпанзе был общий предок, так же, как общий предок имелся у собак и лисиц. Если бы ученым удалось отбирать в течение нескольких поколений самых миролюбивых шимпанзе и скрещивать их между собой, то насколько «домашними» они бы стали? Как генетик и эволюционный биолог Дмитрий Беляев отлично знал, что люди не происходят от шимпанзе (у нас с ними был единый прародитель), и поэтому он не рассчитывал, что подобный эксперимент приведет к очеловечиванию шимпанзе. Но такой опыт мог бы дать много полезных сведений о роли доместикации в эволюционной истории нашего вида.

Конечно, реализовать такую идею было невозможно, Беляев и не пытался предпринимать шаги в данном направлении, но он неоднократно обсуждал эту мысль с друзьями и в семейном кругу. Павлу Бородину, который занимался опытом по доместикации крыс, запомнилась одна встреча, когда Беляев излагал свою идею относительно шимпанзе. «Уж на что мы ко всему были привычные, – рассказывает Павел, – но и у нас дух захватило». После короткого обсуждения Павел спросил: «Вы понимаете, что затеваете? Мало в нашем мире своих проблем, вы еще эту хотите преподнести человечеству. Зеркало ему поставить». Подумав, Беляев ответил: «Да верно, все верно. Но ведь интересно-то как!»

Николай, сын Дмитрия Беляева, вспоминает другой случай, когда один из коллег, шокированный такой идеей, спросил: «Для этого понадобится не меньше 200 лет, мы не дождемся результатов. И даже если вы правы, в чем я сомневаюсь, то как обойти этические проблемы?» Беляев, не отличавшийся терпимостью к подобным аргументам, возразил: «Вы не видите дальше собственного носа. Конечно, мы не увидим результатов, но другие-то люди увидят». Между прочим, никто не мог предсказать, что эксперимент с лисами так быстро приведет к успеху. Кто знает, с какой скоростью может пойти доместикация шимпанзе? Найти ответ на этот вопрос Беляеву было не суждено.

В начале зимы 1985 г. он попал в больницу с тяжелой пневмонией. Его поместили в палату интенсивной терапии, и вначале он был так слаб, что врачи запрещали посещать его даже жене. Только его младший сын Михаил, который стал врачом, мог навещать отца. Беляев шел на поправку очень медленно. Он хотел только одного – окрепнуть настолько, чтобы принять участие в праздновании 40-летия Победы в войне, которую он, как и все в Советском Союзе, называл Великой Отечественной. Он никогда не пропускал празднование Дня Победы и не допускал даже мысли об этом.

Наступило 9 мая. Беляев собрал все силы и, хотя ему пришлось подниматься по лестнице, с трудом дошел до зала, где проходило празднование. Когда он появился, его друзья и бывшие однополчане – а все они, конечно, знали, как тяжело Дмитрий болен, – поднялись с мест и встретили его овацией. Это был один из самых радостных моментов в его жизни.

Казалось, что состояние стабилизировалось. Врачи рекомендовали ему отправиться в Москву для консультации со специалистами. В столице у Беляева диагностировали рак легких – сказались долгие годы курения. Врачи решили отправить его назад в Новосибирск, чтобы он мог провести больше времени с родными. Как действительный член Академии наук СССР Беляев имел право воспользоваться специальным рейсом военного самолета – и это было устроено. Однако, узнав, что такой полет обойдется в целое состояние, он запротестовал. Никто, был убежден Беляев, не имеет права на такую привилегию перед другими. Он вылетел в Новосибирск обычным рейсом.

Еще два месяца он мог разговаривать, но уже не вставал с постели и был крайне удручен тем, что не может продолжать работать. «Нужно работать, – твердил он своему врачу, – а тут бегают вокруг, суетятся, ограничивают, горстями дают лекарства». Медики разрешили ему остаться дома, в окружении кислородных подушек, поддерживающих его слабеющие легкие, и ближайших сотрудников Института цитологии и генетики.

Незадолго до кончины Дмитрий Константинович Беляев дал свое последнее интервью. Он воспользовался этой возможностью, чтобы рассказать о своем видении будущего. «Человек через полтора-два десятилетия, – записывал его слова журналист, – детально изучит недра планеты… Освоит околоземное космическое пространство, сможет длительное время жить и работать в условиях невесомости, создаст на орбите замкнутые экологические системы… Несомненны также будущие успехи в автоматизации, компьютеризации и электронизации всех сфер человеческой деятельности. Появятся ЭВМ пятого, а возможно, и шестого поколения. Это будут говорящие, думающие, самосовершенствующиеся машины. Получат широкое распространение персональные компьютеры, роботы, средства коммуникации». В этом Беляев был вполне убежден. «Но каким будет сам человек, не берусь предсказать», – прибавил он.

Отвечая на вопрос журналиста, что бы он пожелал людям XXI века, Беляев сказал: «Быть добрыми и социально ответственными, стремиться ко взаимному согласию и миру между народами, а также проявлять заботу и ответственность к братьям нашим меньшим – всем живым существам на Земле. Нельзя забывать, что мы, люди, – это всего лишь часть природы, что мы должны жить с ней в гармонии, познавая ее законы и используя это знание для собственных целей». Именно так поступал он сам.

Дмитрий Беляев ушел из жизни 14 ноября 1985 г., окруженный любящими друзьями и родственниками, уверенный, что работа всей его жизни будет продолжена. Он подготовил себе надежного преемника – заместителя директора Института цитологии и генетики Владимира Шумного, и рассчитывал, что передача ему дел пройдет гладко. Конечно, он знал, что Людмила Трут и вся ее команда будут и дальше проводить эксперимент по доместикации и что это исследование принесет еще много удивительных открытий.

Беляев жалел только об одном. «Он хотел написать книгу, – говорит Людмила, – это было его заветным желанием – написать книгу об одомашнивании, причем научно-популярную… Ему хотелось рассказывать истории, поведать обычным людям, всем и каждому, какие процессы лежат в основе доместикации… Почему нас окружают домашние животные, и почему они стали такими, какие есть». Беляев часто говорил об этом замысле Людмиле и другим коллегам, но особенно укрепился в своем намерении, услышав одну историю про Пушинку. За много лет до этого Людмила рассказала ему, как Пушинка, только-только родившая лисят, принесла их и положила к ее ногам. «Когда Беляев услышал эту историю, – говорит она, – он был так удивлен, так озадачен и так заинтригован, что сразу решил, что мы должны написать популярную книгу и рассказать об этом людям… Должны научить их понимать домашних животных – почему [и как] они стали вести себя так не похоже на своих диких предков». Он даже придумал название для книги: «Человек создает себе друга».

В день похорон Беляева шел снег с дождем, было скользко и слякотно. Семья Дмитрия Константиновича, его друзья и коллеги вспоминают прощальную церемонию со смешанными чувствами. Все согласны, что сами похороны и все связанные с погребением процедуры привлекли внимание, которое заслуживал человек подобного масштаба. Собралась целая толпа, состоявшая из коллег-ученых, сотрудников Института цитологии и генетики и других институтов Академгородка; пришли друзья и бывшие однополчане. Были высокопоставленные гости, некоторые приехали из Москвы. Многие из них не были знакомы с академиком Беляевым, но именно они не сходили с трибуны, произнося торжественные речи, на которые такие VIP-персоны всегда большие мастера.

Но какими бы хвалебными ни были эти речи, торжественная, бюрократическая процедура похорон не дала возможности высказаться друзьям и родным. Им не удалось выразить собственные чувства. Обида, гнев и разочарование не покидают их по сей день. «Я хотела сказать кое-что от себя», – вспоминает Людмила, но это противоречило протоколу. Ей, как и другим, оставалось только стоять и смотреть. Только в самом конце, когда все было сказано и сделано, случилось происшествие, немного утешившее их. К Людмиле и ее спутникам подошла какая-то женщина и, плача, сказала им: «Вы даже не знаете, с кем мы сегодня прощаемся». Людмила и все остальные были озадачены: «Как это мы не знаем, когда мы были знакомы больше 20 лет!» Женщина ответила: «Может, вы и знали его 20 лет, но не представляете, что это был за человек». И тут она рассказала им историю, которую невозможно забыть.

Она работала в банке кассиром и в течение многих лет страдала от сильных болей в ногах. Однажды, когда Беляев зашел в банк, он услышал, как женщина жаловалась коллеге на боль в ногах, говорила, как боится, что не сможет больше работать, потому что нет уже сил выносить эту боль. Что тогда будет с ней и ее семьей? Коллега ответила, что надо немедленно идти к врачу. «Я уже обошла всех врачей, они ничем не помогли. Хотела лечь в больницу, а мне сказали, что свободных коек у них нет. Не знаю, что делать, и никто не знает». Беляев выслушал все это, сделал в банке свои дела и ушел. Через два дня, когда женщина была на работе, ее пригласили к телефону. Голос на том конце провода сообщил, что для нее в больнице приготовлено место и она должна немедленно занять его. В изумлении женщина сказала: «Не может быть, я много раз к вам приходила и мест никогда не было». «К нам обратился академик Беляев, – ответили ей, – и попросил, чтобы мы решили этот вопрос». Кассир легла в больницу, ее несколько раз успешно прооперировали, и она смогла вернуться к работе. Беляев, как это было для него характерно, никогда и никому об этом не рассказывал.