Год смерти Беляева, 1985-й, стал началом больших перемен в Советском Союзе. В марте генеральным секретарем ЦК КПСС стал Михаил Горбачев. Он начал новую политику, проходившую под лозунгами «гласности» и «перестройки». Ее целью было сделать управление советским государством более прозрачным, а экономику СССР – более эффективной. Но на практике это привело к потрясению всей системы. Экономические реформы, начатые Горбачевым, вызвали острый дефицит товаров – от бензина до хлеба и масла. Было введено строгое нормирование. Советские люди оказались в ситуации, когда для покупки даже самого необходимого нужно было выстаивать огромные очереди.

До поры эти экономические неурядицы не сказывались на исследованиях, проводимых в Институте цитологии и генетики, так что Людмила могла продолжать работу на лисьей ферме. Новый директор Владимир Шумный понимал важность эксперимента и старался выделять на него средства. Теперь вся ответственность за эксперимент легла на плечи Людмилы. Ей ужасно не хватало Дмитрия Константиновича. Ежедневно приходя на работу и погружаясь в анализ новых данных или осматривая новое поколение лисят, которых так любил навещать Беляев, она думала о нем. Стараясь сохранить присущий ему дух научного поиска, Людмила со своими сотрудниками начала несколько новых важных исследований в рамках эксперимента.

В 1980-е гг. число лисят, которые полностью или частично соответствовали «элитной» категории, продолжало быстро расти. В середине десятилетия от 70 до 80% животных, обитавших на ферме, были «элитой». Тогда же обнаружились некоторые новые черты в их морфологии и поведении. Хвосты колечком у лис встречались чаще, чем раньше, к тому же теперь они стали более пушистыми. Многие лисы, завидя приближающегося к ним человека, начинали издавать необычные высокие звуки, нечто вроде «хааау, хааау, хау, хау, хау». По мнению Людмилы, это было очень похоже на хохот, она так и назвала эти звуки – «вокализацией “ха-ха”». Она не сомневалась в том, что экспериментальные животные изменились анатомически. Морды у многих лисят этих поколений стали чуть короче и более закругленными, голова в целом как будто бы несколько уменьшилась. Эти анатомические новшества следовало точно оценить, поэтому Людмила решила, что нужно сделать промеры и сравнить размеры и пропорции голов у «элитных» и контрольных животных.

Погрузившись в литературу о новейших методах анатомических исследований, Людмила поняла, что идеальным вариантом было бы получить рентгеновские снимки голов животных и делать промеры на них. Но в ее распоряжении не было рентгеновского аппарата, и, хотя средства для проведения эксперимента все еще выделялись сполна, она не могла выкроить сумму, необходимую для покупки дорогостоящего оборудования. Оставалось прибегнуть к традиционному способу и сделать нужные промеры непосредственно на лисах. Это оказалось непростой и занимавшей много времени процедурой. И снова на помощь пришли работницы фермы, удерживавшие животных, пока Людмила и ее ассистенты измеряли длину и ширину черепа и пропорции морды лисиц. Усилия были сполна вознаграждены: выяснилось, что черепа «элиты» действительно мельче, чем у лис контрольной группы. Различия в пропорциях морды оказались еще более выраженными: у доместицируемых лис морды и вправду оказались более закругленными. Точно такие же различия проявились некогда в ходе эволюции от волков к собакам: черепа взрослых собак меньше, чем черепа взрослых волков, а морды – более широкие и округлые. И у собак, и у экспериментальных лис это отличие говорило о сохранении щенячьих признаков у взрослых особей. Обобщив данные и обнаружив столь явные различия, Людмила подумала: «Дмитрию бы это понравилось». Все эти анатомические новшества хорошо соответствовали морфологическим изменениям, произошедшим с другими животными в ходе их одомашнивания, так что ручные лисы не представляли собой исключения.

Еще одно новое исследование, проведенное Людмилой, позволило лучше понять изменения в уровне гормонов стресса, выявленные у экспериментальных животных. Раньше им приходилось ограничиваться только измерением гормонального уровня. Теперь же Людмила в сотрудничестве с Ириной Плюсниной и Ириной Оськиной стала провоцировать изменение этого уровня, чтобы понять, какие новые черты в поведении животных это может вызвать. Они уже знали, что в возрасте около 45 дней, когда у диких лис происходит «скачок» гормонального уровня, этот показатель у доместицируемых лис остается заметно более низким. Позже было установлено, что в том же возрасте уровень гормонов стресса в группе агрессивных лис значительно превосходит показатели контрольной группы. Исследовательницы хотели доказать, что поведенческие различия между двумя линиями, «спокойной» и «агрессивной», определяются в основном этими гормональными различиями. Людмила задумала искусственным путем понизить гормональный уровень у агрессивных животных, чтобы проверить, станут ли они вести себя спокойнее. Это можно было осуществить, скармливая подопытным лисам капсулы, содержащие хлодитан – препарат, подавляющий выработку ряда гормонов стресса. Людмила подобрала группу лисят, родившихся у агрессивных родителей, и незадолго до наступления «критических» 45 дней начала давать им хлодитановые капсулы. Другая группа лисят, также происходивших от агрессивных самцов и самок, была контрольной. Им тоже давались капсулы, но содержащие не хлодитан, а масло. Результаты оказались поразительными: лисята, сидевшие на хлодитановой диете, понизившей их уровень гормонов стресса, вели себя подобно детенышам «элитных» родителей, а животные из контрольной группы выросли во вполне обычных агрессивных взрослых лис.

После этого Людмила решила провести похожий опыт с серотонином, концентрация которого, как было уже известно, у «элитных» животных значительно выше. Детенышей агрессивных родителей разделили на три группы. В экспериментальной группе к возрасту 45 дней уровень серотонина был искусственно повышен с помощью инъекций. Щенкам первой контрольной группы никаких инъекций не делали, а второй контрольной группе вкалывали растворенную в воде соль. И опять полученные результаты оказались кристально ясными: щенки из двух контрольных групп превратились в обычных агрессивных зверей, а экспериментальные лисята с измененным уровнем серотонина вели себя наподобие ручных лис.

Начиная с того майского дня 1967 г., когда Беляев пригласил Людмилу для важного разговора и поделился с ней новой сногсшибательной идеей, изменения гормонального уровня служили ключевым звеном в теории дестабилизирующего отбора. Результаты новых экспериментов по манипулированию уровнями гормонов стресса и серотонина прекрасно соответствовали этому.

К концу 1980-х гг. эксперимент по одомашниванию черно-бурых лис длился уже целых 30 лет, что делало его одним из самых долгих непрерывных экспериментов по изучению поведения животных. И вдруг оказалось, что этой истории может быть уготован внезапный и трагический финал. К концу десятилетия экономические проблемы в СССР резко усилились, государство начало распадаться. Это угрожало существованию экспериментальной фермы, Людмиле и ее команде пришлось прилагать огромные усилия, чтобы спасти своих лис.

В 1987 г. в Латвии и Эстонии вспыхнули протесты против советской власти. Вскоре они распространились по всему Союзу. В 1989 г. в Польше демократическое движение «Солидарность» вынудило правительство разрешить свободные выборы, а 9 ноября того же года по Восточному Берлину прокатились многолюдные марши протеста. Солдаты, охранявшие Берлинскую стену, отступили, и бунтари под аплодисменты толпы забирались на нее. 3 октября 1990 г. произошло официальное воссоединение Западной и Восточной Германии. В первых числах декабря 1991 г. Верховный Совет отменил союзный договор, положивший начало СССР, и 21 декабря 14 из 15 советских республик формально вышли из состава Союза. Одиннадцать из них, впрочем, сформировали новое объединение – Содружество Независимых Государств. 25 декабря стало последним днем президентства Михаила Горбачева и последним днем, когда над Кремлем развевался советский флаг.

Рухнула административно-командная система, регулировавшая все стороны жизни Советского Союза. В наступившем затем хаосе финансирование многочисленных научных учреждений было резко сокращено или совсем прекратилось. Бюджет институтов Академгородка был урезан. У многих лабораторий еще оставались оборудование и определенный запас расходных материалов, чтобы продолжить хотя бы некоторые исследования, но для экспериментальной зверофермы это означало тяжелейший кризис. У Людмилы не было средств, чтобы платить персоналу, а на корм животным оставались сущие гроши. Прокормить семь сотен лис, которые содержались на ферме, стоило немалых денег.

Людмиле пришлось объявить работницам фермы, которые годами заботились о лисах и самоотверженно помогали проводить исследования, что платить за их труд больше нечем. Несмотря на это, некоторые остались. Они просто не могли бросить Людмилу и своих друзей-лис. Тех, кто был вынужден уйти в поисках другого места работы, Людмила просила вернуться на ферму, если на счету появятся деньги. «Когда дела у нас более или менее наладятся, пожалуйста, возвращайтесь, вы нужны нам», – сказала им Людмила. Пока все ее помыслы были направлены на то, чтобы сохранить лис живыми и обеспечить уход за ними.

Директор старался выкроить из скудного институтского бюджета средства, чтобы помочь Людмиле. Эксперимент по доместикации был самым значимым достижением института; по словам Людмилы, он стал его «визитной карточкой», показывавшей мировому сообществу генетиков высочайший уровень проводимых здесь исследований. Людмила подала заявку на грант в Сибирское отделение Академии наук. Понимая значимость продолжения эксперимента, руководство сумело выделить некоторую сумму. На нее закупили корм для животных, но исследования пришлось практически остановить. В 1998 г. российская экономика, похоже, достигла дна. Мощный экономический кризис привел к обвалу курса рубля на мировых рынках, в августе Россия объявила технический дефолт по своему государственному долгу, что вызвало резкую нехватку валюты. Финансирование почти всех бюджетных программ было приостановлено, у Людмилы не осталось ресурсов, чтобы поддерживать экспериментальную ферму на плаву. Перед ней и всеми сотрудниками фермы, так любившими своих подопечных, встала ужасающая перспектива: еще чуть-чуть – и им совсем не на что будет содержать их.

Впрочем, пока имелся небольшой запас корма, а за несколько прошлых лет Людмила ухитрилась отложить немного денег из грантов, так что еще какое-то время ей удавалось кормить животных и закупать препараты для профилактики лисьего гепатита и борьбы с кишечными паразитами. Когда и эти ресурсы иссякли, Людмила и некоторые сотрудники института пытались покупать еду для животных на свои личные сбережения. Но этих денег было слишком мало, чтобы кормить зверей досыта; они начали худеть. Чтобы хоть как-то спасти лис – ее лис – от голода, Людмила даже выходила на дороги в окрестностях института или зверофермы и останавливала машины, обращаясь к водителям с просьбой дать немного денег или еды, которой они могут поделиться.

Наконец она решила, что нужно подать сигнал о помощи, рассказать миру о ее лисах и об ожидающем их ужасном конце. Людмила написала статью, рассказав в ней об истории эксперимента и послав сигнал SOS, обращенный одновременно к научному сообществу и широкой аудитории. Она писала: «Спустя 40 лет после начала нашего уникального по продолжительности эксперимента мы убеждены, что Дмитрий Беляев был бы доволен его ходом… На наших глазах “чудовище” превратилось в “красавицу”». В статье описывались изменения, которые ей удалось пронаблюдать у лис, рассказывалось о том, как дружелюбны ее подопечные, как они исполнены любви к людям. «Я вырастила нескольких лисят в домашних условиях, – писала Людмила. – Они оказались существами доброго нрава, столь же верными, как собаки, и столь же независимыми, как кошки, способными на глубокую – и взаимную – привязанность к человеку». Эти животные, объясняла Людмила читателям, очень похожи на привычных домашних питомцев, которых так любим мы и наши дети. Она писала о возможных направлениях будущих исследований: предстояло провести тщательный анализ генома «ручных» лис, глубже разобраться, почему некоторые из них способны размножаться чаще чем раз в год. Наконец, в статье отмечалось, что лисы стали издавать новые странные звуки, и теперь следовало понять, почему это происходит. Изучение умственных способностей этих необычных животных только началось. Все случившиеся с лисами изменения произошли за какие-нибудь четыре десятилетия – всего лишь миг по меркам эволюции… Как далеко зайдет процесс одомашнивания, если эксперимент удастся продолжить?

Статья заканчивалась откровенным признанием серьезности создавшейся ситуации. «Впервые за 40 лет проведения эксперимента его будущее поставлено под сомнение», – писала Людмила. Обрисовав все мрачные перспективы, она завершила статью словами надежды на то, что в недалеком будущем «элитные» лисята станут одними из распространенных домашних питомцев.

Она отправила статью в Scientific American – один из ведущих американских научно-популярных журналов. К рукописи прилагались фотографии, иллюстрировавшие, насколько похожими на собак и ласковыми стали одомашненные лисы. На одной фотографии был запечатлен Дмитрий Беляев в окружении лисят, играющих у его ног или встающих на задние лапы, чтобы лизнуть ему руку. Людмила надеялась, что редакция журнала поймет важность проблемы и опубликует статью как можно скорее.

Несмотря на все усилия, с приходом зимы лисы начали гибнуть. Некоторые умирали от болезней, большинство – от голода. Людмила и ее сотрудники, по-прежнему продолжавшие чистить клетки и осуществлять обычный уход за лисами, с ужасом видели, как тает поголовье животных. И вот перед ними встала чудовищная перспектива: чтобы предотвратить гибель всех зверей, придется пожертвовать частью из них, выручив деньги от продажи их шкур. Людмила распорядилась, чтобы лис усыпляли прямо на ферме, позволив им умереть у себя дома. Она отбирала в основном животных из «агрессивной» и контрольной групп, преимущественно больных и старых, жизнь которых и так близилась к концу. Но пришлось пожертвовать и несколькими «элитными» лисами. Никогда в жизни Людмиле еще не выпадало такое душераздирающее занятие, как выбор «ручных» лис для заклания; ей и по сей день невероятно тяжело рассказывать об этих ужасных днях. Несколько сотрудников фермы были до того травмированы этим, что им понадобилась помощь врача, а одна из работниц была так потрясена, что попала в психиатрическую больницу.

К началу 1999 г. в живых осталось только 100 «элитных» самок и 30 самцов. В «агрессивной» и контрольной группах – и того меньше. Людмиле оставалось надеяться только на публикацию в Scientific American, на то, что это подвигнет людей прийти к ней на помощь. В мучительном ожидании прошло много дней, но вот однажды ей сообщили, что получено письмо из редакции. Страшно волнуясь, Людмила вскрыла конверт… В письме сообщалось, что статья принята к печати.

Статья под названием «Ранние стадии одомашнивания псовых: эксперимент на лисьей ферме» вышла в номере журнала за март–апрель 1999 г. Были опубликованы и несколько фотографий, включая снимок с Беляевым и лисятами и другой, на котором исследовательница держит лису, а та лижет ей лицо. Потом Людмила узнала, что постоянный научный обозреватель The New York Times Малколм Брауни опубликовал в своей газете статью, рассказав историю лисьего эксперимента со ссылкой на призыв Людмилы о помощи. Это исполнило ее надеждой. И одновременно сомнениями: а вдруг все это несбыточная мечта, соломинка, за которую хватается утопающий? Откликнутся ли люди? Захочет ли кто-нибудь оказать поддержку? Людмила вспоминает свое тогдашнее смятение: «Может быть, я ошибаюсь в чувствах других людей?» Но она не ошибалась. Любители животных со всего света услышали поданный ею сигнал SOS, письма поддержки пошли потоком. «Я чрезвычайно встревожен последними фразами вашей статьи, – писал один читатель. – Может ли американский гражданин, частное лицо, оказать помощь вашему центру? Много я дать не могу, но хотел бы внести небольшую сумму как выражение моей поддержки». Другой читатель, бурильщик с морской нефтяной платформы, писал: «Я не могу послать много денег, но посильную помощь оказать готов… Пожалуйста, сообщите, как я могу сделать пожертвование». Некоторые люди посылали по нескольку долларов, но кое-кто пожертвовал по $10 000–20 000. Теперь Людмила могла обеспечить животных кормом и медикаментами и снова принять на работу обслуживающий персонал. Лисы и эксперимент были спасены.

Не осталось в стороне и научное сообщество. История эксперимента по доместикации оживленно обсуждалась на научных конференциях по всему миру, о нем шли толки на кофе-брейках между заседаниями. Генетики и этологи соглашались, что экстраординарная линия доместицируемых лис может дать важные сведения не только о генетической основе одомашнивания, но и о взаимосвязи между генами и поведением. Открывалось широкое поле для разнообразных исследований. Например, можно было заняться расшифровкой генома лис, но Институт цитологии и генетики не имел тогда ни технологических, ни финансовых возможностей для этого. Можно было глубже изучить изменения в секреции гормонов и лежащие в их основе генетические механизмы. Как раз в это время в моду вошли работы по изучению когнитивных способностей животных, природы их мышления, а экспериментальные лисы представляли собой великолепный объект для исследований. Людмила стала получать из-за рубежа предложения о сотрудничестве. Двери фермы раскрылись для иностранных ученых.

Одной из первых предложила работать совместно Анна Кукекова. Она родилась в России, защитила кандидатскую диссертацию в Санкт-Петербургском университете, а затем получила место в Корнеллском университете, где изучала молекулярную генетику собак. Еще студенткой, в начале 1990-х, Анна обратилась к Людмиле в надежде провести совместные исследования, но именно тогда первая волна экономических потрясений захлестнула институт и из этой идеи ничего не вышло.

Научные интересы Анны всегда были связаны с собаками и их родичами. В возрасте 12 лет она записалась в кружок юных зоологов при Ленинградском зоопарке. Когда ей предложили назвать любимое животное, о котором ей хочется узнать больше, она выбрала австралийскую собаку динго. Ей очень хотелось понять, отчего эти одичавшие псы ведут себя так не похоже на других собак. Свое увлечение Анна не забросила и в студенческие годы. Хотя в то время она была поглощена работой с бактериями и вирусами, ей удавалось выкраивать несколько дней в неделю, чтобы работать в качестве собачьего тренера.

Защитив диссертацию, Анна принялась искать место работы, связанное с бурно развивающейся темой генетики собак. Она написала во все немногочисленные тогда лаборатории, работавшие с собачьим геномом. Именно в тот момент лаборатория Корнеллского университета, которой заведовал Грег Экланд, получила щедрый грант на подобные исследования. Грег послал Анне приглашение, и в 1999 г. она оставила Россию ради пасторальных холмов города Итаки в штате Нью-Йорк.

Время для занятий молекулярной генетикой было самое благоприятное. Предыдущее десятилетие стало переломным периодом в развитии этой дисциплины, оно было отмечено появлением новых методик генетического анализа и немалым количеством важнейших открытий. В 1983 г. ученые впервые картировали расположение гена, вызывающего наследственную болезнь человека – болезнь Хантингтона. Оказалось, что вредоносный ген локализован в хромосоме под номером четыре. В том же году химик Кэри Муллис изобрел способ быстрой репликации фрагментов ДНК, получивший название полимеразной цепной реакции (ПЦР). Через 10 лет за это революционное открытие он получил Нобелевскую премию. ПЦР сделала возможным быстрое и точное картирование расположения генов в хромосомах. К 1990 г. удалось идентифицировать генную мутацию, вызывающую муковисцидоз, а молекулярные генетики быстро приближались к разгадке того, почему гены, подавляющие развитие опухолей, начинают работать неправильно, что вызывает рак молочной железы. В том же 1990 г. стартовал масштабный международный проект по расшифровке генома человека (Human Genome Project).

Первым видом свободноживущих организмов, чей геном был полностью расшифрован, стала бактерия Haemophilus influenzae. Вопреки своему научному названию этот микроорганизм не вызывает грипп, но несет ответственность за тяжелые формы простуды, особенно у маленьких детей. Ученые обнаружили, что геном этой бактерии состоит из 1 830 138 «букв» (нуклеотидных пар). Можно было предположить, что геномы более высокоорганизованных существ окажутся значительно большими. На следующий год ученые расшифровали геном первого вида грибов, известного в быту как пекарские дрожжи, поскольку именно они используются, чтобы «поднимать» тесто. А в 1996 г., к удовольствию одних и ужасу других, тех, кто считает, что наука вторглась в такие сферы, куда ее допускать не следует, эмбриолог Иэн Уилмут с коллегами из Рослинского института в Шотландии, взяв клетку молочной железы у овцы, имплантировал ее в предварительно очищенную от содержимого яйцеклетку другой овцы. Затем эта яйцеклетка была помещена в матку третьей овцы. В результате 5 июля 1996 г. на свет появился первый клонированный ягненок 6LL3, в скором времени переименованный в Долли по предложению ветеринара, помогавшего принимать роды (он был фанатом кантри-певицы Долли Партон). Биолог из Принстонского университета Ли Сильвер со смешанным чувством удовлетворения и страха подытожил это событие: «Это невероятно. По сути это значит, что никаких границ больше нет. Это значит, что все выдумки фантастов – правда. Нам говорили, что это невозможно, но вот это сделано, и сделано до наступления 2000 г.».

В 1998 г. была опубликована первая полная расшифровка генома животного. Объектом исследования стала нематода Caenorhabditis elegans – «рабочая лошадка» исследований в области медицинской генетики. Наконец, год спустя, менее чем через 50 лет после того, как Уотсон, Крик и Розалинда Франклин разрешили задачу строения молекулы ДНК, и через девять лет после начала проекта «Геном человека», ученые из Англии, США, Японии, Германии, Франции и Китая опубликовали карту одной из 23 хромосом человека. Первой расшифровали 22-ю хромосому. Ее выбрали из-за небольшого размера, а еще потому, что именно в этой хромосоме расположены многие гены, связанные с наследственными заболеваниями. Всего через два года в ведущих мировых научных журналах Nature и Science вышли статьи двух конкурирующих групп, объявивших о том, что черновая расшифровка человеческого генома завершена. Одну статью написали участники проекта «Геном человека», другую – сотрудники частной компании Celera Genomics, работавшие под руководством Крейга Вентера. Как предсказывает Фрэнсис Коллинз из Национального института здоровья, это событие рано или поздно должно привести к появлению «индивидуальной превентивной медицины». Спустя еще два года проект «Геном человека» объявили завершенным. В ходе него – шаг за шагом – было идентифицировано 99% наших генов, что в сумме составляет около 3,2 млрд пар оснований. Многие сравнивали этот триумф ученых с высадкой людей на Луну.

Поздней осенью 2001 г., вскоре после публикации «черновика» расшифровки генома Homo sapiens, Анна Кукекова узнала из статьи Людмилы Трут в Scientific American о мрачных перспективах лисьего эксперимента. Она просмотрела все статьи об этом проекте, чтобы узнать, что нового новосибирские ученые достигли со времен ее юности. Выяснив, что до сих пор не предпринималось никаких попыток расшифровки генома экспериментальных лис, Анна задумалась, а нельзя ли применить для этой цели методики, которые она использовала при изучении генома собаки. Вполне вероятно, что если начать расшифровку генома «элитных» лис, то когда-нибудь, быть может, всего через пару лет, его сравнение с геномом домашней собаки даст очень ценную информацию. Так как о геноме доместицируемых лис в то время почти ничего не знали, ставить вопросы можно было практически бесконечно.

До тех пор Людмила полагала, что ни у нее, ни у кого-нибудь еще нет возможности за разумные сроки секвенировать хотя бы один-единственный ген, не говоря уже о сколько-нибудь значительной части лисьего генома. Сравнение геномов лисицы и собаки оставалось несбыточной мечтой. Геномика собаки только зарождалась, и во всем мире было очень мало специалистов, работающих в этой области. К счастью, одним из этих специалистов оказалась Анна, готовая ввести Людмилу и ее подопечных в этот «прекрасный новый мир».

Анна собиралась лететь в Россию встречать новый 2002 г. с матерью и бабушкой. Она предложила своему научному руководителю Грегу Экланду связаться с Людмилой и выяснить, согласна ли та участвовать в проекте. Грег решил, что это отличная идея. И вот, вскоре после приезда в Москву, Анна позвонила в Новосибирск. Людмилу ее предложение взволновало. Анна рассчитывала, что, получив согласие Людмилы, она вернется в Корнеллский университет и вместе с Грегом начнет тщательное планирование всех деталей предстоящей работы. Но, когда Людмила спросила, с чего они начнут, и получила ответ, что первым делом необходимо взять у лис пробы крови для генетического анализа, она предложила Анне прилететь в Новосибирск. Немедленно. Не в характере Людмилы было упускать такие возможности, да и как иначе она могла бы в течение 40 с лишним лет проводить этот эксперимент?

Анну это поразило. Начать работу прямо сейчас? Ей представлялось, что сперва нужно в течение нескольких месяцев разрабатывать план исследования. Но и она была не из тех, кто упускает удачные возможности. И сразу же возникла первая проблема. Где достать 300 пробирок, необходимых при взятии проб крови? В то время в России такие пробирки были редкостью и стоили недешево. В Институте цитологии и генетики их не оказалось, однако Анна пообещала Людмиле их раздобыть. Она обратилась за помощью к коллегам из лаборатории Санкт-Петербургского университета, где когда-то работала, и через пару дней получила необходимое. 4 января 2002 г. Анна вылетела в Новосибирск.

События развивались стремительно. Не успела Анна добраться до кабинета Людмилы в институте, как та сказала: «Едем на ферму, время не ждет». Анна живо вспоминает свое изумление при первом знакомстве с «элитными» животными: «Сказать, что меня потрясло общение с ручными лисами, – рассказывает она, – это ничего не сказать. Я была просто поражена тем, как сильно эти звери стремятся к общению с людьми». Но она решила не поддаваться эмоциям и начала подготовку к отбору проб крови. В идеале следовало взять пробы для молекулярного анализа у лис, принадлежащих трем разным поколениям. Людмила поручила двум своим ассистентам найти в их гигантской генеалогической базе данных и наметить, животных, у которых лучше всего взять кровь. Команда исследователей работала эффективно, так что к утру следующего дня, когда в 9 часов Анна пришла в институт, список животных был готов.

Людмила успела сделать необходимые приготовления для организации четкой и быстрой работы. На все про все у них имелось только два дня, а в зимние морозы пробы нельзя брать в неотапливаемых вольерах. Предстояло доставить животных в помещение. Людмила выстроила в ряд работников фермы, в основном женщин, которые извлекали лис из клеток и по цепочке передавали их в комнату, где брались пробы. Работа шла в быстром темпе. Когда одна из работниц, поскользнувшись, упала и сломала руку, она сказала, чтобы остальные продолжали свое дело и о ней не беспокоились. Это была настоящая командная работа. Анну глубоко тронула такая самоотверженность. «Эти женщины, которые так сильно любят животных, – говорит она, – напомнили мне старых служительниц Ленинградского зоопарка времен моего детства».

Когда зашло солнце, в пробирках содержались пробы крови, взятые примерно от сотни животных. На следующий день процедура повторилась. «Людмила принесла на ферму торт и угостила работниц, – вспоминает Анна, – чтобы хоть как-то отблагодарить их за сверхурочную работу, которую они выполнили для нас».

У Анны не было разрешения на ввоз в США образцов крови. Отправляясь в поездку, она, конечно, не предполагала, что повезет с собой обратно что-нибудь подобное. По счастью, ей требовалась не кровь сама по себе, а содержащийся в ней генетический материал. В Санкт-Петербурге она снова обратилась за помощью к своим университетским друзьям. Они согласились выделить ДНК из проб. И хотя до ее отлета оставалось только пять дней, постарались и уложились в три дня. Они прекрасно понимали, насколько важен этот проект.

Так началась работа по идентификации генов, вовлеченных в процесс одомашнивания лис.