Однажды вечером, много лет назад, когда я вернулся домой после неудачного обучения в Монтане, мы с родителями сидели за бокалом пива и пиццей в забегаловке под названием «Колдстрим», что в Юниондейле, Лонг-Айленд. Едва я надкусил свою пиццу-со-всем-чем-можно-и-дополнительным-сыром, мама с бухты-барахты вдруг спросила:

— Джон, у тебя с девушками уже были половые отношения?

Я судорожно глотнул, стараясь протолкнуть ставший поперек горла кусок. А что, для матерей 1960-х вполне типично задать своему сыну лет девятнадцати-двадцати подобный вопрос. Я повернулся к отцу, ища поддержки, но тот сидел с каменным лицом. Мама застала его врасплох не меньше моего.

— Итак? — настаивала мама. Она носила фамилию Холмс не просто так.

— Н-ну… ну да, мам, было.

Лицо у нее тут же помрачнело.

— И кто она? — последовал требовательный вопрос.

— Ну… это… — Мощный аппетит, с которым я усаживался за столик, мигом улетучился. — Вообще-то их было несколько.

Я не стал рассказывать родителям о девушке-подростке, с которой мы проводили время в доме для матерей-одиночек в Боузмене. Наверное, вы подумали, что я признался только в том, где прятал расчлененные тела своих жертв, — прямо у них в подвале.

— Никто теперь за тебя замуж не пойдет, — расстроилась мама.

Я снова повернулся к отцу, до сих пор хранившему несвойственное для него молчание: ну же, пап, выручай!

— Ну не знаю, Долорес, — наконец заявил он. — Для современной молодежи это ничего не значит.

— Всегда значило, Джек, — парировала она, а затем снова повернулась ко мне: — Джон, а что, если однажды твоя будущая супруга спросит, были ли у тебя женщины до нее?

Очередной кусок пиццы замер у моего рта.

— Ну, мам, скажу как есть.

— Нет, лучше не говори, — встрял отец.

— Ты к чему это, Джек? — вскинулась мать.

Ладно, пап, посмотрим, как ты теперь выкрутишься.

Сеанс допроса закончился неловким молчанием. Не уверен, что извлек из него полезный урок. Я либо расскажу Пэм о своих похождениях, либо она будет всю жизнь строить о них догадки. Впрочем, она все равно согласилась выйти за меня замуж, несмотря на опасения моей матери. Однако, глядя на ту давнюю выволочку глазами сотрудника федерального правоохранительного органа, психоаналитика и эксперта по криминальной бихевиористике и психологии, я осознал одну важную мысль. Даже если бы тогда я обладал всем аналитическим и практическим опытом, которым владею сегодня, я бы все равно не смог лучше выдержать следственные мероприятия моей матушки!

Все потому, что она затронула уязвимую сторону.

Приведу еще один пример. Заняв должность главного профайлера ФБР, я лично отбирал и обучал кандидатов в будущие психоаналитики. По этой причине я выстраивал близкие и доверительные отношения со всеми мужчинами и женщинами в моей команде. Большинство из них стали по-своему знамениты. Но если среди них нашелся бы истинный последователь моего учения, то им был бы Грег Купер. Грег оставил престижную должность шефа местной полиции одного из городков Юты, когда ему едва стукнуло тридцать, и, вдохновленный лекцией Кена Лэннинга и Билла Хагмайера по практике право-применения, перебрался в ФБР. Он отличился на службе в региональном подразделении в Сиэтле, но всегда мечтал о Куантико и работе в отделе поведенческого анализа. Он запросил и изучил все мои материалы по психоанализу убийцы из Грин-Ривера. Когда я летал в Сиэтл для участия в телешоу под названием «Облава. Прямой эфир», Грег вызвался быть моим гидом и шофером. Когда я возглавил отдел следственного сопровождения уже после его реорганизации, Грег работал в резидентуре ФБР в округе Орандж, штат Калифорния, а проживал в Лагуна-Нигель. Я пригласил Купера в Куантико, и под моим крылом он стал выдающимся специалистом.

Грег только устроился в отдел, и ему выделили место в подземном офисе без окон по соседству с Джаной Монро, бывшим офицером полиции Калифорнии и следователем по убийствам, которая, помимо отличных профессиональных качеств, была еще и сногсшибательной блондинкой. Короче говоря, идеал. Немногие сочли бы такие условия трудными или невыносимыми, но Грег оказался ревностным мормоном, да и вообще очень праведным человеком, всецело посвятившим себя семье. Которая, кстати, состояла из пятерых детишек и шикарной жены по имени Ронда, которой пришлось принести колоссальную жертву, переехав из солнечной, райской Калифорнии в сонливую, душную и влажную Вирджинию. Поэтому каждый раз, когда Ронда спрашивала мужа о его коллегах, тот начинал что-то нечленораздельно мычать, юлить и старался всячески сменить тему.

И вот примерно через полгода после того, как он стал с нами работать, Грег пригласил Ронду на нашу рождественскую вечеринку. Меня там не было, потому что я уехал по очередному делу, но зато была энергичная и жизнерадостная Джана. И, что вполне типично для ее выходного образа, она надела короткое обтягивающее ярко-красное платье с глубоким вырезом.

Когда я вернулся, Джим Райт, моя правая рука и второй человек в отделе, взявший на себя руководство программой психоанализа, сообщил, что после вечеринки Ронда рвала и метала. Ей не очень понравилось близкое соседство ее мужа с красивой, эффектной и очаровательной женщиной-спецагентом, которая умеет одинаково хорошо стрелять по мишеням и двигаться на танцполе.

Поэтому я попросил секретаря вытащить Грега со встречи и немедленно прислать ко мне. Вскоре, немало обеспокоенный, Купер постучался ко мне в кабинет. Он проработал у нас всего полгода, но долго об этом мечтал и потому искренне хотел показывать безукоризненный результат.

Оторвавшись от бумаг, я произнес:

— Грег, закрой дверь. Присядь.

Услышав мой суровый тон, он повиновался, разволновавшись еще сильнее.

— Я только что говорил с Рондой, — продолжал я. — Насколько я понимаю, вы немного повздорили.

— Ты говорил с Рондой? — Купер смотрел не на меня, а на телефон для связи с директором.

— Послушай, Грег, — я постарался по возможности смягчить свой менторский голос, — я бы хотел за тебя вступиться, но вы с Джаной много времени проводите вместе, и я здесь не властен. Из этой ситуации тебе придется выкручиваться самому. Ронда, конечно, знает о том, что между вами с Джаной…

— Да ничего между нами нет! — взвизгнул Грег, брызжа слюной.

— Слушай, я знаю, работа у нас нервная. Но у тебя же замечательная красавица-жена, милые детишки. Не оставляй их.

— Джон, все не так, как ты подумал. И жена тоже все неправильно поняла. Ты должен мне поверить.

Он продолжал в том же духе, неотрывно пялясь на мой телефон. Наверное, пытался силой мысли прожечь в нем дырку до самого стола. На лбу у него выступила испарина. Я заметил, как на шее пульсирует сонная артерия. Грег уже был на грани истерики.

Тут я решил над ним сжалиться.

— Ну что ты за слабак, так тебя и эдак! — Я победно ухмыльнулся. — И еще называешь себя дознавателем? — Он как раз готовил материал для главы по технике допроса в «Руководство по классификации преступлений». — Разве ты совершил поступок, за который испытываешь чувство вины?

— Нет, Джон. Клянусь!

— Только взгляни на себя! Ты же словно глина в моих руках! Ты совершенно невиновен. Ты бывший шеф полиции. Ты опытный дознаватель. И все равно я могу вертеть тобой, как хочу. Ну, что скажешь в свое оправдание?

На тот момент, когда волна облегчения прокатилась по его лысеющей макушке, Грегу было нечего сказать в свое оправдание. Но урок он усвоил. Я сумел его развести просто потому, что меня самого раньше так разводили и могли развести еще, только дай повод.

Все мы уязвимы. Совершенно не важно, какой информацией ты располагаешь, насколько ты опытен и скольких подозреваемых ты успешно допросил. Не важно, какими приемами ты владеешь. К любому из нас можно найти подход — нужно лишь отыскать слабое место.

Этот прием я усвоил во время расследования одного из своих первых дел в качестве профайлера и с тех пор постоянно им пользуюсь, и не только на своих подчиненных. А тогда я в первый раз устроил «постановочный» допрос.

В декабре 1979-го мне позвонил спецагент Роберт Лири из резидентуры в Роме, штат Джорджия, сообщил подробности одного особенно жуткого дела и попросил разобраться с ним в первую очередь. Неделей ранее милая и общительная девчушка двенадцати лет Мэри Фрэнсис Стоунер вышла у своего дома из школьного автобуса и, отойдя от остановки на каких-то сто метров, пропала без вести. Немного позже молодая пара прогуливалась по лесу в пятнадцати километрах от ее дома и заметила в кустах ярко-желтый плащ, которым на поверку оказалось прикрыто бездыханное тело. Ничего не трогая, свидетели тут же вызвали полицию. Это крайне важно. Выяснилось, что девочка умерла от удара по голове тупым предметом. Вскрытие показало перелом черепа, характерный для удара камнем. (На фотографиях с места преступления рядом с головой жертвы лежит камень со следами запекшейся крови.) Характерные кровоподтеки на шее также указывали на то, что убийца душил жертву сзади.

Но сперва, до изучения материалов по делу, я хотел узнать о жертве как можно больше. Никто не мог сказать ничего дурного о Мэри Фрэнсис. Ее описывали как исключительно приветливую, жизнерадостную и очаровательную девочку. Милая и невинная барабанщица в школьном оркестре, она обычно носила форму оркестрантки в школу. Хорошенькая двенадцатилетняя девочка, она и выглядела на двенадцать, не стремясь казаться старше. Неразборчивой ее не назовешь, с наркотиками или алкоголем дел не имела. Вскрытие показало наличие девственности на момент изнасилования. Короче говоря, это «низкорисковая» жертва с «низкорисковыми» условиями похищения.

Лири ввел меня в курс дела, затем я изучил материалы по делу и фотографии с места преступления и кратко законспектировал все свои мысли всего на полстранички:

Психологический портрет:

Пол — м

Раса — б

Возраст — 25–30

Семейное положение — женат: проблемы либо в разводе

Военный — разжалован, медик

Работа — разнорабочий: электрик, сантехник

IQ — средний, выше среднего

Образование — неоконченное высшее

История преступлений — поджог, изнасилование

Личность — самоуверенный, надменный, прошел полиграф

Цвет авто — черный или синий

Допрашивать — прямо, с демонстрацией

Изнасилование случайное, убивать девочку он не планировал. Неопрятный вид одежды на Мэри Фрэнсис означает, что ее силой раздели, а после изнасилования разрешили одеться, что она сделала кое-как. Судя по фото, шнурки на одной туфле у нее были развязаны. В отчете значились следы крови на трусиках. Спина, ягодицы и ноги остались чистыми, то есть изнасиловали жертву в машине, а не на земле в лесу, где нашли тело.

Я внимательно вгляделся в весьма привычные для меня фотографии, и ситуация стала понемногу проясняться. Я мог представить, как все произошло на самом деле.

В силу юности, доверчивости и общительности девочки убийце не составило труда завязать с ней разговор в привычном для нее окружении — на остановке школьного автобуса у ее дома. Скорее всего, субъект уговорил ее пройтись до его автомобиля, а затем схватил и затолкал внутрь либо заставил войти в машину под угрозой ножа или пистолета. А вот выбор столь отдаленного места, где нашли тело, означает, что нападавший хорошо знал местность и понимал, что там его никто не потревожит.

Судя по месту похищения, преступление не было спланировано заранее, а родилось в голове преступника, когда тот проезжал мимо. Как и в деле Одома и Лоусона, если бы поблизости оказался случайный свидетель, убийца тут же отказался бы от задуманного. Но он пропустил приятную внешность Мэри Фрэнсис и ее открытый нрав через фильтр своей фантазии, и в итоге ему показалось, что неразборчивая девчушка с ним заигрывает.

Но на деле все обернулось по-другому. Во время изнасилования, охваченная ужасом и крича от нестерпимой боли, она, должно быть, молила о пощаде и звала на помощь. Фантазия, которую маньяк лелеял долгие годы, разительно отличалась от уродливой реальности. Он потерял контроль над ситуацией и понял, что увяз по уши.

И тут он понял, что единственный выход из ситуации — это убить девочку. Однако, поскольку она опасалась за свою жизнь, контролировать ее оказалось куда сложнее, чем он думал. Так что преступник решил упростить себе жизнь и, чтобы сделать жертву более сговорчивой и послушной, приказал ей немедленно одеться — тогда он ее отпустит, то есть либо позволит ей убежать, либо привяжет к дереву и уйдет сам.

Но как только Мэри Фрэнсис повернулась к нему спиной, он быстро подошел к ней сзади и схватил за шею. Скорее всего, он смог только лишить ее сознания, ведь, чтобы задушить человека, у нападающего должен быть хорошо развит плечевой пояс. Но поскольку насильник и раньше не мог ее контролировать, то и задушить насмерть тоже не сумел. Тогда он дотащил девочку к дереву, взял ближайший камень и три-четыре раза с силой опустил ей на голову. Тут она и скончалась.

Я не думал, что убийца хорошо знаком с Мэри Фрэнсис, но они могли часто пересекаться в городе, так что она успела его запомнить, а он — сложить о ней сексуальные фантазии. Наверняка убийца видел, как она шагает в школу в своей аккуратной форме оркестрантки.

Плащ, которым была прикрыта голова жертвы, указывал на то, что убийца сожалеет о содеянном. Еще я знал, что время работает против полиции. Чем дольше умный и организованный преступник размышляет об убийстве, винит в случившемся саму жертву и придумывает себе оправдания, тем сложнее будет добиться от него признательных показаний. Даже если он и пройдет тестирование на полиграфе, результаты будут в лучшем случае малорепрезентативны. И, как только он почувствует, что пыль немного улеглась и можно уехать, не вызывая подозрений, он тут же помчится сломя голову на другой конец страны, где нам его ни за что не отыскать и где еще одна девочка окажется в смертельной опасности.

Я считал, что субъект живет в том же районе и что полиция, скорее всего, уже его допрашивала. Он шел на сотрудничество, но вел себя дерзко и нахально. Если бы его обвинили, он бы не раскололся. Столь изощренное преступление вряд ли было первым, хотя такая вероятность сохранялась. Субъект должен водить черный или синий подержанный автомобиль, поскольку новый не мог себе позволить, но зато держал его в хорошем состоянии, без единого изъяна. По моему опыту, люди, склонные к порядку и, одновременно с этим, к компульсивному поведению, предпочитают машины темного оттенка.

Услышав все это (а мы разговаривали по телефону), один из офицеров полиции сказал:

— Вы только что описали одного парня, который проходит у нас подозреваемым. Мы его уже допрашивали.

Кроме того, он был подозреваемым и по другому делу и вписывался в мой портрет как влитой. Его звали Даррелл Джин Девье. Белый мужчина в возрасте двадцати четырех лет, был дважды женат и дважды развелся. Ныне проживает в Роме, штат Джорджия, со своей первой бывшей супругой. Работает садовником. Ранее подозревался в изнасиловании тринадцатилетней девочки, но вину так и не доказали. После первого развода отправился в армию, но ушел в самоволку и был демобилизован спустя семь месяцев. Водит черный «форд-пинто» трехлетней давности и бережно за ним ухаживает. Он признался, что в подростковом возрасте его арестовали за хранение «коктейля Молотова». Его выперли из школы в восьмом классе, но на тесте IQ он стабильно набирал от 100 до 110 баллов.

Поскольку на момент похищения Мэри Фрэнсис Де-вье уже две недели работал на улице Стоунеров, подрезая ветки деревьев для электрической компании, его пригласили в полицию рассказать, не видел ли он чего-нибудь подозрительного. Еще полицейские сообщили мне, что в тот день запланировали провести тестирование на полиграфе.

Я предупредил их, что это не самая лучшая идея. Мало того, что они ничего не добьются, так еще и укрепят способность подозреваемого сохранять хладнокровие во время допроса. На тот момент в области допросов мы не обладали таким уж богатым практическим опытом, но благодаря тюремным интервью и непрерывному изучению природы серийных убийств я был уверен в своих словах. И конечно же, на следующий день мне сообщили, что детектор лжи не дал никакого результата.

Тогда я сказал: раз уж Даррелл смог одолеть машину, остается лишь один способ подобраться к нему. Устройте допрос ночью. Поначалу он будет чувствовать себя уверенно, но это и станет его слабой стороной. Ночное время докажет серьезность ваших подозрений. Он будет заранее знать, что ему не светит стратегический тайм-аут в виде перерыва на завтрак или обед, зато он не станет и добычей кровожадных СМИ, если сломается. Пусть полиция проведет допрос совместно с региональным отделением ФБР в Атланте. Выступите единым фронтом, чтобы он почувствовал на себе всю мощь властей Соединенных Штатов. Вывалите перед ним груду папок и файлов с его именем, даже если внутри будут чистые листы бумаги.

И самое главное: на невысокий столик рядом положите окровавленный камень, градусов под сорок пять относительно его линии взгляда. Ему придется повернуться, чтобы рассмотреть его. Внимательно следите за невербальными сигналами — поведением, дыханием, потоотделением, биением сонной артерии. Если он убийца, то он не сможет проигнорировать камень, хотя вы о нем не упоминали и не объясняли его значение.

Нам нужно было заставить его наложить в штаны, как я сам это называл. По правде говоря, дело Стоунер стало для меня эдакой лабораторией по проверке моих теорий. Многие из приемов, которые мы позже довели до совершенства, впервые я опробовал именно тогда.

Он не признается, продолжал я. В Джорджии действует смертная казнь, но даже если его просто упекут за решетку, слава растлителя малолетки быстро разнесется среди обитателей тюрьмы и его самого изнасилуют в задницу при первом же посещении душа. Для зэков он станет изгоем и мальчиком для битья.

Освещение должно быть приглушенным и призрачным, в комнате для допроса — не более двух офицеров или агентов. Лучше всего, один из ФБР, а другой из полиции Адайрсвилла. Нужно показать, что вы понимаете его, знаете, что происходит у него в голове и какой стресс он испытывает. Как ни противно, придется перевести стрелки на жертву. Намекните, что она сама его соблазнила. Спросите, не подбивала ли она его к действиям, не возбуждала ли нарочно, не шантажировала ли. Нарисуйте ему сценарий, при котором он сохранит лицо. Придумайте разумное объяснение его поступку.

А еще из других дел, с которыми я сталкивался прежде, я уяснил, что при нанесении жертве удара тупым предметом или ножевого ранения нападающему чаще всего не избежать следов крови. Вполне обычная вещь, не стесняйтесь ею пользоваться. Если он начнет юлить и трепаться попусту, посмотрите ему прямо в глаза и скажите: хуже всего, что кровь Мэри — на его руках и об этом всем известно.

Скажите ему: «Мы знаем, что ты замарался кровью, Джин. Она у тебя на руках, на одежде. Вопрос не в том, ты ли это сделал. Мы знаем, что это был ты. Вопрос в другом: зачем? Мы догадываемся о причинах и понимаем твои резоны. Просто намекни, правы мы или нет».

Так они и поступили. В комнату для допроса ввели Девье. Он тут же бросил взгляд на камень, и дыхание стало частым и шумным. Теперь он показывал совсем другие невербальные жесты, нежели во время предыдущих допросов: он как бы защищался, действовал осторожно. Дознаватели заявили, что вина и ответственность за случившееся лежат на самой девочке, и как только убийца проглотил наживку, они выдали ему мой пассаж про кровь. Тут он почувствовал себя совсем не в своей тарелке. Понять, что вы поймали настоящего преступника, можно по тому, как он затыкается и слушает вас во все уши. Невиновный начнет возмущаться и всячески беситься. Но виновный, даже если станет буянить и пытаться убедить собеседников, что он не совершал преступления, все равно будет выглядеть неестественно.

Джин признался в изнасиловании и подтвердил дознавателю, что девочка его шантажировала. Тогда Боб Лири успокоил его: мол, они знают, что он не хотел ее убивать. Если бы хотел — он бы вооружился чем-то более эффективным, чем камень. В конце концов он признался и в другом преступлении — изнасиловании и убийстве в Роме, совершенных годом ранее. Даррелл Джин Девье был осужден за изнасилование и убийство Мэри Фрэнсис Стоунер и приговорен к смертной казни на электрическом стуле. Приговор приведен в исполнение 18 мая 1995 года в штате Джорджия, почти через шестнадцать лет после совершения убийства и поимки преступника и почти на четыре года больше, чем Мэри Фрэнсис прожила на этом свете.

В подобных ситуациях ключ к успешному допросу — это креативность; нужно всего лишь использовать воображение. Я спросил себя: «Если бы я убил девочку, чем меня можно было бы зацепить?» Все мы уязвимы. У каждого из нас свои слабости. Скажем, я вот неважно веду свою бухгалтерию. И я бы немало понервничал, если бы САР однажды вызвал меня к себе в кабинет и ткнул носом в один из моих счетов. Всегда есть к чему подкопаться.

Камень всегда под рукой.

Уроки, данные нам делом Девье, можно применять далеко за рамками отвратительного мира сексуальных преступлений. Совершенно не важно, имеем мы дело с растратами или хищением, чиновничьей коррупцией, мафиозными группировками, расследуем ли укрывательство или внедряемся в картельный сговор, — принцип всегда один и тот же. В любом из подобных дел я бы советовал отыскать «слабое звено», найти способ показать ему, во что он ввязался, а затем добиться от него помощи в поимке остальных.

Это критически важно в разрешении любого дела, относящегося к преступным сговорам. Нужно всего лишь найти нужного человека и пообещать ему программу защиты свидетелей, а потом достаточно просто наблюдать, как рушится карточный домик заговора. Почему же так важно с первого раза выбрать правильного кандидата? Да потому, что, если в руках полиции окажется не тот и зацепить его не удастся, он предупредит остальных и тогда начинать придется с самого начала.

Давайте предположим, что мы расследуем дело о коррупции в одном из крупных городов, по которому проходит восемь — десять человек из числа служащих какого-нибудь ведомства. Причем наилучшим кандидатом для полиции является первое или второе лицо в этом ведомстве. Однако, составив его психологический портрет, мы обнаруживаем, что, несмотря на коррумпированность, во всех других отношениях он остается порядочным человеком. Он не бабник и не алкоголик, в сущности, семейный человек до мозга костей — ни порочных влечений, ни проблем с деньгами, ни очевидных слабостей. Если ФБР решит его допрашивать, то он, скорее всего, будет все отрицать, пошлет нас куда подальше и предупредит об угрозе своих подельников.

К такому человеку надо подбираться постепенно, взявшись для начала за рыбешку поменьше, как и делается в случае с организованной преступностью. Следует внимательно изучить все кандидатуры, и среди них обязательно попадется хотя бы одна подходящая в нужном нам отношении. Не большая шишка, а так, рядовой клерк, управляющийся с бумагами. Он проработал на этой должности более двадцати лет и поставил на нее все, что имеет. У него проблемы с деньгами и со здоровьем, и в отношении этих двух факторов он крайне уязвим.

Далее нужно выбрать правильного человека на роль дознавателя. Я предпочитаю такого, кто немного старше и респектабельнее допрашиваемого, строгий и властный на вид, умеющий быть мягким и приветливым, чтобы субъект расслабился, и тут же становиться серьезным и целенаправленным, когда того требуют обстоятельства.

Если же в ближайшем будущем ожидается какой-нибудь праздник, скажем, день рождения подозреваемого, я бы посоветовал отложить допрос, чтобы воспользоваться этим. Если усадить его в комнату для допросов и четко дать ему понять, что этот праздник может стать последним, который он проведет с семьей, если он не будет сотрудничать, то таким образом можно создать дополнительный рычаг воздействия.

Заранее подготовленное «представление» обнаруживает свою эффективность не только в отношении тех людей, которые совершают насильственные преступления, как это было в деле Стоунер. При расследовании крупных или зависших дел я рекомендую собрать все материалы где-нибудь в одном месте, вне зависимости от того, придерживалась ли уже полиция такой тактики. Например, можно оккупировать целый конференц-зал, созвать туда всех агентов, офицеров и других специалистов, сгрудить в кучу бесчисленные папки с протоколами и тем самым показать субъекту, насколько все серьезно. Если «украсить» стены фотоснимками с камер наблюдения и другими свидетельствами того, сколь длинна рука закона в нынешнем расследовании, результата можно добиться и того быстрее. И последний штрих: на торт «представления» можно положить вишенку в виде пары экранов с видеозаписями действий подозреваемых.

Мои фавориты — это графики с изображением возможного срока для каждого подозреваемого. Не ахти какой хитрый прием, однако он позволяет поддерживать достаточный уровень психологического давления на подозреваемого, напоминая ему, каковы ставки. При таком напоре он непременно «наложит в штаны».

Я не раз убеждался, что ночь или раннее утро — лучшее время для допроса. Обычно субъект более расслаблен и в то же время более уязвим. И еще раз: если сыщики работают ночью, значит, дело серьезное и ему уделяют много внимания. Еще одно практическое умозаключение относительно ночных допросов по сговору: допрашиваемого не должны видеть его подельники. Если он подумает, что его «сдали», ничего не выйдет.

Основа успешного допроса — это искренность и апеллирование к здравому смыслу субъекта. «Театральный реквизит» лишь заостряет внимание на ключевых точках. Если бы я проводил допрос нашего гипотетического подозреваемого по делу о коррупции, я бы позвонил ему поздно вечером или даже ночью и сказал: «Сэр, нам крайне важно поговорить с вами прямо сейчас. Агенты ФБР скоро будут у вас». Потом я подчеркнул бы, что арестовывать его никто не собирается и он не обязан идти с агентами, но лучше бы пойти, потому что другого шанса у него не будет. Я не стану зачитывать ему конституционные права, потому что пока никто его ни в чем не обвиняет.

Когда клиента доставят на место, я сперва дам ему немного прийти в себя. Если для победы нужно забить последнее пенальти с большой дистанции, я беру тайм-аут, чтобы дать нападающему немного осмыслить удар. Любой, кому когда-нибудь доводилось ждать в очереди, чтобы попасть к доктору на важный прием, знает, насколько сильно это помогает.

Когда же он окажется у меня в кабинете, я закрою дверь и постараюсь напустить на себя приветливый и доброжелательный вид, быть максимально понимающим, говорить как «мужик с мужиком». Я буду обращаться к нему по имени. «Хочу еще раз подчеркнуть, что вы не арестованы, — повторил бы я, — вы можете уйти, когда сочтете необходимым. Мои люди отвезут вас домой. Но все же вам стоит выслушать меня. Возможно, это самый важный день в вашей жизни». Чтобы окончательно настроиться с ним на одну волну, можно назвать сегодняшнюю дату.

Дальше я скажу: «Я хочу, чтобы вы знали: нам известно о вашем недуге, и если что — у нас тут врач наготове». И это будет правдой. Его болезнь — это та самая уязвимость, из-за которой мы на него и нацелились.

А потом мы поговорим без обиняков. Я подчеркну, что ФБР в курсе ситуации: он лишь мелкая сошка, платят ему маловато за все его труды, и на самом-то деле нам нужен не он. «Видите ли, мы допрашиваем многих лиц, проходящих по делу. Ваш корабль уже начал тонуть, это лишь вопрос времени. У вас есть выбор — утонуть вместе с ним или в последний момент ухватиться за спасательный круг. Мы знаем, что вами манипулировали, вас использовали ради удовлетворения своих собственных интересов те, кто стоит гораздо выше. Я могу сию минуту пригласить сюда федерального прокурора, и он сделает вам предложение, от которого ты не сможешь отказаться».

А затем добью его окончательно: «Учтите, это первый и последний раз, когда мы можем сделать вам такое предложение. Над расследованием работают двадцать агентов в моем подчинении. Мы можем хоть сейчас арестовать вас всех до единого. Как вы думаете, если вы откажетесь, может, согласится кто-нибудь другой? И тогда вы пойдете ко дну вместе с кораблем. Хотите составить компанию большим шишкам — дело ваше. Но сейчас первый и последний раз, когда мы можем вот так все обсудить. Решайте сами».

Если он соглашается — а это в его же интересах, — тогда мы зачитываем ему конституционные права и разрешаем поговорить с адвокатом. Но в качестве жеста доброй воли я, скорее всего, попрошу его связаться по телефону с одним из его подельников и сразу устроить нам встречу. Мы ведь не хотим, чтобы наш клиент, поразмыслив, дал задний ход. И как только первый оказывается у нас в руках, вскоре за ним следуют и остальные.

Причина, по которой такой подход столь эффективен даже в том случае, если подозреваемый с самого начала все понимает, это его взаимовыгодный характер как для следователя, так и для целевого субъекта. «Представление» строится на искренности и привязано к жизни субъекта, его обстоятельствам и эмоциональным потребностям. Даже если бы я знал, как полиция готовится к допросу, на месте подозреваемого я бы согласился на столь щедрое предложение, ведь это лучшая возможность выйти из воды всего лишь слегка подмоченным. В подобных допросах реализуется та же стратегия, что я применил при расследовании дела Стоунер. Я непрерывно задаю себе один и тот же вопрос: «Что могло бы меня зацепить?»

Потому что камень всегда под рукой.

Гэри Трапнелл, вооруженный грабитель и угонщик самолета, с которым я беседовал в федеральной тюрьме в Марионе, штат Иллинойс, отличался не меньшим умом и сообразительностью, чем многие преступники в нашем исследовании. Однако он вдобавок заявил мне, что сможет обвести вокруг пальца любого тюремного психиатра и симулировать любое расстройство психики, какое я ни назову. Этот самоуверенный малый был убежден в своих исключительных способностях и считал, что, окажись он на свободе, длинная рука закона до него не дотянется.

— Вам меня не поймать, — хвастался он.

— Ладно, Гэри. — Я решил пофантазировать. — Ну, скажем, ты на свободе. Ты достаточно умен, чтобы понимать: придется оборвать любые связи со своей семьей, иначе федералы тебя найдут. А еще я знаю, что отец твой — военный офицер высокого ранга, весь в медалях. Ты его искренне любил и уважал. Хотел быть похожим на него. И с катушек ты слетел именно после его смерти.

По лицу Трапнелла я понял, что иду по верному пути. Я затронул больное место.

— Твой отец похоронен на Арлингтонском национальном кладбище. Мои люди будут следить за ним, скажем, на Рождество, на день рождения твоего отца и на годовщину его смерти. Как тебе такое?

Трапнелл не выдержал и покачал головой.

— Сдаюсь! — объявил он.

Опять же мне удалось его подловить, потому что я постарался встать на его место, понять, чем бы меня можно было зацепить. Опыт подсказывает, что зацепить можно кого угодно. Нужно лишь понять, где слабое место.

Например, меня можно поймать схожим с Трапнеллом образом, привязав эмоциональный стимул к какой-нибудь важной для меня дате.

У моей сестры Арлин была прекрасная светловолосая дочурка, Ким. Наши с ней дни рождения совпадают — 18 июня, и потому я всегда чувствовал с племянницей особую связь. Она умерла во сне, когда ей было всего шестнадцать. Точную причину смерти так и не установили. Вся боль и все счастье воспоминаний о ней сошлись для меня в одной точке — в моей собственной дочери, Эрике, которая теперь уже учится в университете. Они очень похожи. Уверен, каждый раз, когда Арлин видит Эрику, у нее перед глазами стоит образ Ким. Каждый раз она представляет, какой стала бы ее дочь, доживи она до этих дней. То же самое чувствует и моя мать.

И если бы я охотился за собой, то запланировал бы допрос аккурат перед моим днем рождения. Я в приподнятом настроении, с нетерпением жду праздника в кругу семьи. Но, кроме того, мои мысли устремлены и к племяннице, я думаю о том, что у нас с Ким совпадают дни рождения и что моя дочь Эрика так на нее похожа. Я буду уязвим. Стоит мне увидеть на стене совместное фото двух девчонок, как я совсем расклеюсь.

Совершенно не имеет значения, если я знаю, какую стратегию допроса ко мне собираются применить. Не имеет никакого значения даже и то, что я сам ее придумал. Если стресс-фактор — это адекватный, волнующий субъекта вопрос, то он с большой вероятностью сработает. Вот такой спусковой крючок мог быть у меня. У вас нашелся бы другой, и нам пришлось бы заранее пораскинуть мозгами, чтобы его найти. Но рано или поздно мы его нашли бы.

Потому что камень всегда под рукой.