Приходят многие, остаются единицы.

Нам, новобранцам, постоянно вдалбливали в голову эту мысль. Почти каждый, кто интересовался карьерой в правоохранительных органах, страстно желал стать специальным агентом Федерального бюро расследований Соединенных Штатов Америки. Но такую возможность получали только лучшие. Гордое наследие этой организации тянется из далекого 1924-го, когда неприметный государственный адвокат по имени Джон Эдгар Гувер начал наводить порядок в коррумпированном, плохо устроенном и управляемом агентстве. Когда в Бюро пришел я, тот же самый мистер Гувер — с той же крутой челюстью и железным кулаком, только уже семидесятипятилетний, — все еще правил изменившейся до неузнаваемости организацией. Нам предстояло продолжить его дело.

Телеграмма от директора указывала мне явиться 14 декабря 1970 года в девять утра по адресу: Пенсильвания-авеню, Олд-пост-офис-билдинг, кабинет 625, где начнется моя подготовка длительностью в 14 недель, по завершению которой из обычного гражданина я превращусь в спецагента ФБР. До ее начала я съездил домой на Лонг-Айленд и сообщил новость родителям. Отец так возгордился, что вывесил перед домом американский флаг. Из-за военной службы у меня в гардеробе не нашлось никакой приличной гражданской одежды, так что отец купил мне три классических костюма — синий, черный и коричневый, — белые рубашки и две пары туфель, черные и коричневые. Затем он отвез меня в Вашингтон, чтобы я не опоздал в первый рабочий день.

Вскоре я приобщился к обычаям и ритуалам ФБР. Специальный агент, который вел церемонию вступления, приказал нам достать золотые значки и, глядя на них, прочитать присягу. Вперив взгляд в женщину с завязанными глазами и весами правосудия, мы в унисон торжественно поклялись хранить и защищать Конституцию Соединенных Штатов от всех посягательств как внутри страны, так и за рубежом. «Смотрите ближе! Ближе!» — приказывал спецагент, пока значки не оказались у нас перед самым носом и глаза не съехали в кучку.

Мой новый спецагентский учебный класс состоял исключительно из белых мужчин. В 1970-х чернокожих у нас было по пальцам пересчитать, а женщин и вовсе не водилось. Ситуация начала понемногу меняться по завершении длительной эпохи правления Гувера, но его могущественный призрак по-прежнему витал в коридорах Бюро. Возраст агентов по большей части колебался от двадцати пяти до тридцати пяти, так что в свои двадцать пять я считался одним из самых юных.

Нам строго-настрого наказали отслеживать возможных советских агентов, которые обязательно попытаются выйти на нас и завладеть нашими секретами. Они могут быть где угодно. Особую осторожность следовало проявлять в общении с женщинами. Мозги нам промыли настолько основательно, что я отказался от свидания с чрезвычайно эффектной девушкой, работавшей вместе с нами, когда та позвала меня пообедать вместе. Я боялся, что приглашение подстроено и нас таким образом проверяют.

Академию ФБР на военно-морской базе в Куантико, штат Вирджиния, тогда еще не достроили, и там мы занимались только физической подготовкой, а учебные занятия проходили в том же самом Олд-пост-офис-билдинге в Вашингтоне.

Одна из первых вещей, которым обучают каждого стажера, — агент ФБР стреляет только на поражение. В основу этого правила легли принципы столь же строгие, сколь и логичные. Если вытащил оружие, значит, принял решение стрелять. Если же счел ситуацию достаточно опасной для пальбы, значит, она достаточно опасна и для того, чтобы отнять чужую жизнь. Когда выхватываешь ствол, некогда неспешно прикидывать траекторию или просчитывать варианты, а попытки лишь припугнуть цель в попытке ее нейтрализовать слишком опасны. Нельзя рисковать ни своей жизнью, ни жизнью потенциальной жертвы.

Не менее строгое обучение мы проходили по криминальному праву, анализу отпечатков, насильственным и должностным преступлениям, техникам задержания, оружию, рукопашному бою, а также по истории и роли Бюро в обеспечении правопорядка в стране. Однако лучше всего мне запомнилось одно занятие в самом начале нашего обучения. Мы назвали его «матерной тренировкой».

— Дверь закрыли? — спросил инструктор. Затем он раздал нам по листку: — Выучите эти слова.

Помнится, там фигурировали такие перлы изящной словесности, как «дерьмо», «гребаный», «куннилингус», «минет», «пизда» и «залупа». Эти слова нам приказали выучить как «Отче наш», чтобы, если вдруг на практике мы их услышим — например, во время допроса подозреваемого, — мы знали, что делать. А делать нужно было вот что: любой рапорт по делу, содержащий подобные слова, следовало передавать «стенографистке по непристойностям» — я не шучу! — а не обычному секретарю. Стенографисткой по непристойностям обычно служила заматеревшая и прожженная женщина постарше, способная справиться с потрясением от подобных выражений. Помните, в те времена у нас в основном работали мужчины, а в 1970-х нравственность отличалась от современной, во всяком случае, в ФБР под руководством Гувера. Нам даже дали тест на правописание этих слов, который затем собрали, проверили и, как я полагаю, сожгли в ведре.

Несмотря на подобные гадости, все мы оставались идеалистами в том, что касалось борьбы с преступностью. Мы считали, что сможем изменить мир к лучшему. Где-то в середине курса «молодого бойца» меня пригласил к себе в кабинет заместитель директора по подготовке кадров Джо Каспер, один из доверенных подручных Гувера. В Бюро его прозвали Дружелюбным Привидением по имени мультгероя — скорее иронично, нежели в обиду. Каспер сказал мне, что я показываю отличный результат почти по всем направлениям подготовки, кроме коммуникаций в Бюро (методология и номенклатура коммуникаций между множеством подразделений нашей организации), где я успеваю ниже среднего.

— Сэр, я хочу быть лучшим, — ответил я.

Таким ярым парням, как я, приписывают вырывающееся из задницы синее пламя. Оно, конечно, придает известное ускорение, но всеобщего внимания тут не миновать. Если синепламенный добивается успеха, он имеет полное право претендовать на звание короля мира. Но если он облажается, то падение и ожоги будут очень болезненными и к тому же станут всеобщим достоянием.

Каспер, может, и был строгим, но никак не глупым, и в свое время он повидал немало синепламенных.

— Хочешь быть лучшим? На. — Он швырнул мне толстенный талмуд по коммуникациям и приказал выучить его к концу рождественских каникул.

Чак Ландсфорд, один из двух академических наставников нашей группы, прослышал об этом и захотел со мной поговорить.

— Что ты ему там сказал? — спросил он.

Я объяснил. Чак от удивления выпучил глаза. Мы оба знали, что на этом моя блистательная карьера закончилась.

На Рождество я отправился домой к родителям. Домашние готовились к празднику, а я с головой ушел в учебник по коммуникациям. Не о таких каникулах я мечтал.

Вернувшись в Вашингтон в начале января, я должен был держать ответ за свое синепламенное поведение в виде письменного теста по изученному материалу. Не передать словами, какое облегчение я испытал, когда наш второй наставник, Чарли Прайс, сообщил, что я набрал 99 баллов.

— На самом деле у тебя сто, но мистер Гувер считает, что идеальных не бывает.

Примерно на середине курса у нас спросили, в каком региональном подразделении мы бы хотели пройти практику. У ФБР насчитывается пятьдесят девять отделений по всей стране. Я чувствовал, что выбор одного из них — это тоже своего рода игра в шахматы между новобранцами и руководством. Как и всегда, я постарался мыслить как противная сторона. Сам я родом из Нью-Йорка, и возвращаться туда мне особо не хотелось. А вот за Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Майами, возможно, Сиэтл и Сан-Диего, думалось мне, разгорится нешуточная борьба. Поэтому, если я выберу какой-нибудь город второго порядка, то с большой вероятностью туда и попаду.

Я выбрал Атланту. А попал в Детройт.

По выпуску нам выдали постоянные удостоверения, шестизарядный револьвер «смит-вессон» 10-й модели, шесть патронов к нему и приказали убираться из города как можно быстрее. Наше руководство всегда боялось, что зеленые и неотесанные молодые агенты попадут в неприятности, не успев выехать из Вашингтона, прямо под носом мистера Гувера. А от этого плохо станет всем.

Еще мне дали книжицу под названием «Гид по выживанию в Детройте». Город носил славу одного из самых расово нетерпимых в стране, все еще содрогался отзвуками бунтов 1967 года и мог бы поспорить за титул столицы американской преступности: в год здесь совершалось более восьмисот убийств. В офисе у нас даже делали стремноватые ставки на то, с каким числом убийств завершится год. Как и большинство новичков, я был полон энергии и оптимизма, но вскоре осознал весь масштаб бедствия. Я провел четыре года в ВВС, но ближе всего к боевым действиям был в те дни, когда лежал в госпитале рядом с ранеными ветеранами войны во Вьетнаме после травмы носа на футболе. Короче говоря, до Детройта мне ни разу не приходилось ни с кем воевать. ФБР там никто не любил. Мы внедрились в студгородки и организовали сеть городских информаторов. Наши мрачные черные авто были что красная тряпка для быка. Во многих кварталах в нас швыряли камнями. Немецкие гончие и доберманы тоже особо нас не жаловали. В отдельных районах нам строго запрещалось находиться без надежного прикрытия и огневой мощи.

Местную полицию мы тоже сильно бесили. Копы обвиняли Бюро в «махинациях» с раскрываемостью, публикации пресс-релизов до завершения расследований и присвоении результатов работы полиции. Ирония судьбы состояла в том, что в год моего боевого крещения, в 1971-м, было нанято около тысячи новых агентов, и львиную долю практики обеспечивало не Бюро, а как раз местные копы, которые взяли нас под свое крыло. Без сомнения, во многом успехи моего поколения стали возможными только благодаря профессионализму и щедрости офицеров полиции во всех уголках Соединенных Штатов.

Особенно часто приходилось иметь дело с ограблениями банков. По пятницам, когда они до отказа забиты наличными для выдачи зарплаты, у нас случалось в среднем по два-три вооруженных ограбления, а иногда цифра доходила и до пяти. До того как пуленепробиваемые стекла стали обычной практикой в детройтовских банках, мы наблюдали ужасающую смертность среди кассиров. Был даже такой случай, записанный на камеру видеонаблюдения: менеджера жестоко застрелили прямо за рабочим столом на глазах у молодой пары, пришедшей оформлять кредит, а те так и остались сидеть, беспомощно наблюдая за происходящим. Грабитель был недоволен тем, что менеджер не открыл хранилище с часовым механизмом. Доступ к десяткам тысяч долларов наличными имели не только сотрудники банков. В некоторых районах не меньшему риску подвергались даже работники таких сетей, как «Макдоналдс».

Меня определили в отдел быстрого реагирования, что означает выезд на преступления, которые уже совершены, например на ограбление или вымогательство. Там мне пришлось работать в составе группы ПБИП — противоправного бегства во избежание преследования. Для меня это был прекрасный опыт, поскольку группа ПБИП никогда не сидела на месте. Помимо общеофисных ежегодных ставок на число убийств, внутри группы мы также соревновались в том, кто за день задержит больше всего преступников. Прямо как у автодилеров, когда они стараются в отведенное время перещеголять друг друга в объемах продаж.

В то время одним из наиболее загруженных направлений работы было военное дезертирство, которое мы называли «класс 42». Война во Вьетнаме порвала страну пополам. Как только солдаты получали возможность покинуть место расположения, они ни за что не хотели туда возвращаться. Именно «класс 42» совершал нападения на офицеров правоохранительных служб чаще любого другого типа беженцев или дезертиров.

В первом своем деле в ПБИП я отследил одного военного дезертира до автомастерской, где тот работал. Я представился, рассчитывая, что человек сдастся без лишнего шума. И тут он вытаскивает заточенный складной нож с перемотанной черной изолентой ручкой и бросается на меня. Я отшатнулся, едва успев увернуться от удара, а затем одним рывком бросил нападавшего на стеклянную дверь гаража, прижал коленом к полу и приставил ствол к затылку. Тем временем управляющий поносил меня на чем свет стоит, что я забираю у него хорошего работника. Во что, черт возьми, я ввязался?! Разве о такой карьере я мечтал? Стоит ли постоянно рисковать собственной шкурой, выслеживая всякую мелкую шушеру? Привлекательность психологии производства резко возросла в моих глазах.

Охота на дезертиров не только иссушала эмоционально, но и создавала взаимную неприязнь между вооруженными силами и ФБР. Иной раз оформим ордер на арест, найдем нужного человека и схватим его прямо на улице. А он, взбешенный нашей наглостью, начинает колотить кулаком по искусственной ноге, за которую во Вьетнаме получил «Пурпурное сердце» и «Серебряную звезду». На деле дезертиров, вернувшихся в страну самовольно или найденных вооруженными силами, отправляли обратно во Вьетнам в качестве наказания. Многие из них не раз отличились в бою, но военные могли ничего нам об этом не рассказать. Так что, по нашим данным, они оставались беглецами. Из-за этого наша репутация упала ниже плинтуса.

Но хуже всего бывало, когда мы по наводке отправлялись домой к дезертиру, а его жена или родители, все в слезах, пылая праведным гневом, сообщали, что тот погиб смертью храбрых. Мы попусту тратили время, гоняясь за мертвецами, но военные не трудились давать нам актуальную информацию.

Вне зависимости от профессии на практике узнаешь такие вещи — будь то мелочи или что-то серьезное, — которым не учат в школе. Например, что делать с пистолетом в определенных ситуациях — скажем, если ты в общественном туалете? Снять вместе с поясом и положить на пол? Повесить на дверь кабинки? Сначала я пытался удержать оружие на коленях, но все равно сильно переживал о его сохранности. С подобной проблемой сталкивается каждый из нас, но стесняется обсудить ее с более опытными коллегами. Я работал всего месяц, и потому она казалась мне серьезной.

Переехав в Детройт, я приобрел еще один «фольксваген-жук». По иронии судьбы именно эта модель больше всего полюбилась серийным убийцам. Такая была и у Те-да Банди, именно по ней его и выследили. Короче, я припарковался у местного торгового центра и отправился в магазин мужской одежды, чтобы купить новый костюм. Учитывая, что мне придется мерить одежду, я решил, что оружие лучше где-нибудь спрятать. Я запихнул его в бардачок и отправился за покупками.

К слову, у «жука» есть пара интересных особенностей. Поскольку двигатель располагается сзади, запасное колесо хранится в багажнике под капотом, что очень характерно для сборки автомобилей в те дни. Вскрыть ее тоже не составляет особого труда, и запаски крадут сплошь и рядом. Не менее важен и тот факт, что багажник открывается кнопкой в бардачке.

Думаю, вы уже все поняли. Вернувшись к машине, я обнаружил, что окно разбито. Анализируя это крайне запутанное преступление, я пришел к выводу, что «запасковый» вор разбил стекло, открыл бардачок, чтобы добраться до капота, но обнаружил кое-что более интересное. Это я понял еще и по тому, что запаска была на месте, в отличие от пистолета.

«Твою мать! — сказал я сам себе. — Не проработал и месяца, а уже стал поставлять оружие нашим врагам!» А еще я знал, что потеря оружия или удостоверения означает моментальный выговор. Тогда я решил поговорить со старшим группы, Бобом Фитцпатриком. Фитцпатрик у нас был знаменитостью и большим авторитетом. Всегда одетый с иголочки, в Бюро он слыл живой легендой. Он понял, что я сурово подставился и сильно переживаю. Об утере оружия заявляют в аппарат директора. Просто замечательно! Вот вам и первая запись в моем личном деле. Боб сказал, что нужно придумать что-нибудь очень креативное, построить рапорт вокруг того, что я очень ревностно охраняю общественную безопасность и не хотел ставить на уши продавцов видом оружия, чтобы никто не подумал на ограбление. Он утешил меня тем, что в ближайшие два года меня все равно не повысили бы, так что выговор никак не повредит, если в дальнейшем я буду избегать подобных неприятностей.

Именно так я и поступил, хотя потеря пистолета не давала мне покоя еще долгое время. «Смит-вессон» 10-й модели, который я вернул в арсенал Куантико, увольняясь из Бюро спустя почти двадцать пять лет службы, мне выдали на замену первого. Слава богу, первый ни разу не засветился в преступлении. Просто исчез без следа.

Я жил в опрятном таунхаусе вместе с двумя другими холостыми агентами, Бобом Макгонигелом и Джеком Кунстом. Наш дом расположился в районе Тейлор, что на южной окраине Детройта, штат Мичиган. Мы стали отличными друзьями, а Боба я и вовсе попросил быть моим шафером на свадьбе. Он чудаковатый. Даже на обыск он надевал костюмы из мятого бархата и рубашки лавандового оттенка. Похоже, он единственный во всем ФБР не боялся Гувера. Позже Боб стал работать под прикрытием, где ему и вовсе не надо было больше носить костюм.

В Бюро Макгонигел начинал как простой секретарь, а потом «изнутри» дорос до спецагента. Некоторые лучшие люди в ФБР тоже прошли этот путь. Такие были и среди тех, кого я позже отобрал в отдел следственного сопровождения. В определенных кругах бывших секретарей не жаловали как бы за то, что те специально стремились к должности агента.

Боб лучше всех умел «звонить под предлогом». Это такой упреждающий прием, который мы разработали для поимки преступников, и особенно полезный в тех ситуациях, когда элемент неожиданности имеет первостепенное значение.

Боб также был маэстро самых разных акцентов. Если подозреваемый — член мафии, то Боб изображал итальянский акцент. В глазах «Черных пантер» он всегда сходил за простого чувака с улицы. В его арсенале имелись персона исламской национальности, ирландский увалень, еврей-иммигрант и сноб из элитного квартала. Боб не только хорошо изображал различные акценты, но и перестраивал свой лексикон так, чтобы максимально вписаться в заданный образ. Он настолько умело все это проделывал, что как-то раз даже позвонил Джо Делькампо — еще одному агенту, о котором вы вскоре прочитаете, — и представился чернокожим боевиком, желающим получить деньги за тайную информацию. Тогда обеспечить свои источники в городе было крайне сложно, и Джо обрадовался, что на крючок ему попалась крупная рыба. Но на встречу никто не явился. Джо едва не прибил Боба на следующий день, когда тот поприветствовал его голосом «боевика»!

Одно дело — арестовывать плохих парней. Но вскоре мне стало интересно, как они мыслят. Арестовывая очередного преступника, я задавал ему разные вопросы — например, почему он выбрал именно этот банк, а не другой, почему остановился именно на этой жертве. Мы все прекрасно знали, что грабители предпочитают совершать налеты на банки по пятницам, когда там скапливается наибольший объем наличности. Но я хотел знать больше. Меня интересовало, какими соображениями руководствуются преступники при подготовке и осуществлении налета.

Должно быть, выглядел я не слишком грозным. Как и в школьные годы, мне удавалось быстро расположить людей, и они легко открывались. Чем больше я опрашивал этих ребят, тем яснее понимал, что успешные преступники являются по совместительству и хорошими профайлерами. Каждый из них анализирует тщательно составленный «портрет» банка. Одни грабители предпочитают хранилища, расположенные рядом с оживленными дорогами или междугородними автомагистралями, чтобы обеспечить быстрый отход и скрыться, прежде чем будет организовано преследование. Другие предпочитают небольшие, изолированные точки, такие как временные отделения банков в трейлерах. Третьи заранее проведут разведку, чтобы иметь полную картину: сколько людей там работает, какое количество посетителей ожидается в то или иное время суток и т. д. Иногда злоумышленники продолжают обходить отделения, пока не найдут такое, где работают исключительно женщины. Удобнее всего грабить банки, не выходящие окнами на улицу, поскольку снаружи не будет свидетелей ограбления, а внутри самого здания никто не приметит машину для отхода. Самые матерые практики даже пришли к выводу, что гораздо эффективнее передать служащему записку об ограблении, вместо того чтобы выступать с публичным заявлением, размахивая стволом, но записку, конечно, на выходе нужно забрать, чтобы не оставлять улик. Для отхода как нельзя кстати подходит краденая машина, которую в идеале следует подогнать к банку заранее, чтобы не вызывать излишних подозрений. Внутрь — пешком, наружу — на колесах. Грабитель, совершивший на определенный банк особенно удачный налет, будет наблюдать за ним еще некоторое время и, если условия останутся прежними, в течение пары месяцев совершит повторное ограбление.

Из всех публичных мест банки, пожалуй, лучше остальных защищены от ограблений. Но каждый раз, когда я провожу расследование обстоятельств кражи, меня поражает, что работники могут забыть заправить свежую пленку в камеры видеонаблюдения, не перезарядить сигнал тревоги после случайного нажатия или нажимать «тревожную кнопку» так часто, что полиция, уповая на очередную случайность, не станет торопиться на очередной вызов. Для умелого грабителя это все равно что вывесить плакат с призывом: «Ограбь меня!»

Когда начинаешь заниматься психоанализом — а я тогда еще не знал, как это называется, — взгляду открывается тесная взаимосвязь многих факторов. Изучив ее, уже можно принимать упреждающие меры для поимки плохих парней. Например, если мы имеем дело с серией налетов, похожих друг на друга, а из бесед с преступниками складывается четкое понимание, что именно привлекло их в каждом отдельном случае, то нужно как следует залатать дыры в безопасности каждого из отделений этого банка, кроме одного. Оно будет находиться под постоянным присмотром сотрудников полиции и / или ФБР в штатском, находящихся внутри. Таким образом можно вынудить грабителя прийти именно в туда, где все готово к его поимке. Когда мы приняли на вооружение такую упреждающую тактику, раскрываемость банковских грабежей резко возросла.

Чем бы мы ни занимались в те дни, мы работали в незримом присутствии Дж. Эдгара Гувера, как и наши предшественники с 1924 года. В эпоху бессмысленных перестановок и самосуда было сложно передать тот уровень власти и контроля, который Гувер имел не только над ФБР, но и над высшими лицами в правительстве, над СМИ и широкой общественностью. Чтобы выпустить произведение о ФБР, как, например, толстенный талмуд Дона Уайтхеда «История ФБР», бестселлер 1950-х, или известный фильм Джеймса Стюарта на его основе, или же телесериал типа «ФБР», снятый Ефремом Цимбалистом-младшим в 1960-х, нужно было сперва получить личное разрешение и согласие мистера Гувера. Точно так же, если вы занимаете высокую должность в правительстве, у вас всегда будет сосать под ложечкой из-за того, что у директора на вас «что-то есть». Особенно если вдруг раздастся звонок и Гувер дружелюбным тоном поведает, что ФБР раскопало неприятный слушок, который он изо всех сил постарается сохранить в тайне, чтобы тот, не дай бог, не стал болезненным достоянием общественности.

Но нигде так не чувствовалась таинственная личная сила мистера Гувера, как в местных отделениях и среди руководства Бюро. Все соглашались с тем фактом, что своим престижем и статусом ФБР обязано только ему. Дж. Эдгар чуть ли не единолично превратил агентство в то, каким оно стало сегодня, без устали сражаясь за увеличение бюджета и зарплаты. Его уважали и боялись, а если кто и был о нем невысокого мнения, то держал это при себе. Сохранялась железная дисциплина. При проверках отделений летели головы и объявлялись выговоры. Если проверяющие не находили в достаточном объеме поводов для улучшения, Гувер мог заподозрить халатность. Поэтому вне зависимости от того, удовлетворительно работало отделение или нет, все равно каждая инспекция объявляла некоторое число выговоров. Это как квота на штрафы за нарушение ПДД. Все было настолько серьезно, что спецагенты-руководители (или просто САРы) вместо себя искали козлов отпущения, далеких от повышения. Выговор мог серьезно повредить карьере.

Однажды произошла история, которая перестала казаться такой уж забавной после ужасающего теракта в административном здании Оклахома-сити в 1995 году. По завершении очередной инспекции в офисе ФБР раздался анонимный звонок с сообщением о бомбе. Звонок отследили до телефонной будки, находившейся в центре города, рядом с административным зданием, в котором и располагался офис Бюро. Прибывшие из Центра уполномоченные снесли будку целиком, чтобы сопоставить отпечатки пальцев на монетках в телефоне с данными 350 сотрудников офисного здания. К счастью для всех нас, в конце концов разум возобладал и обошлось без допросов. Но это пример того, какое напряжение создавала политика мистера Гувера.

Каждое наше действие было четко регламентировано. Хотя мне ни разу не посчастливилось встречаться с главой Бюро один на один, в кабинете у меня стояла (да и сейчас стоит) фотография с его подлинным автографом. Даже для получения такого фото молодые агенты соблюдали особый порядок. САРы советовали попросить секретаря написать подхалимное письмо о том, как ты гордишься званием спецагента ФБР и обожаешь мистера Гувера. Если письмо составлено правильно, то вскоре тебе выдавали фотку с наилучшими пожеланиями, которая для окружающих становилась символом твоей личной связи с главным.

Происхождение некоторых других процедур доподлинно неизвестно. Они могли как основываться на прямых указаниях Гувера, так и попросту рождаться в результате чрезмерно ретивой интерпретации его пожеланий. Нормой считалось брать сверхурочные, и при этом каждый должен был работать больше среднего. Уверен, вы уже подметили дилемму. Рабочий день удлинялся месяц за месяцем, словно безумная пирамида. Со временем даже самые честные и ответственные агенты начинали подделывать свой график. На работе запрещались перекуры или перерывы на кофе. И, словно отчаявшиеся коммивояжеры, со временем сотрудники переставали шататься по офису, даже чтобы поговорить по телефону. Каждый из нас находил собственный способ выживать в подобных условиях. Я, например, много времени проводил в кабинке общественной библиотеки, освежая в памяти прошлые дела.

Одним из наиболее ярких последователей евангелия от святого Эдгара был наш САР Нил Уэлч по прозвищу Виноград. Уэлч, крупный парень около 195 сантиметров роста, носил очки с толстыми стеклами и отличался твердым и мужественным нравом. Беспечность и теплота — это не про него. В Бюро он построил выдающуюся карьеру, среди прочего работая в отделениях Филадельфии и Нью-Йорка. Ходили слухи, что он займет место Гувера, когда (точнее, если) до этого дойдет. В Нью-Йорке Уэлч сформировал группу, которая в борьбе с организованной преступностью первой успешно применила положения акта РИКО. Но тогда, в Детройте, он во всем следовал уставу.

Естественно и неизбежно, Уэлч и Боб Макгонигел должны были схлестнуться. Это произошло однажды в субботу, когда все разъехались по домам. Виноград позвонил Бобу и приказал тому немедленно явиться к нему вместе с нашим старшим группы, Бобом Фитцпатриком. Когда Макгонигел приехал, Уэлч заявил, что кто-то все время названивает в Нью-Джерси с рабочего телефона. А использовать телефон по личным вопросам у нас строго запрещено. На самом деле, какими именно были эти звонки, никто не знал, но тут в ФБР предпочитают не рисковать.

Уэлч, жесткий, когда надо, обычно начинает с очень эффективных техник допроса, под которыми субъект раскалывается в один миг.

— Ну, Макгонигел, что это за звонки?

Боб принялся перечислять все телефонные звонки, какие только пришли на ум. Он опасался, что у Уэлча может быть на него что-нибудь посерьезнее, и надеялся притушить гнев САРа, признавшись в мелких нарушениях.

Тогда Уэлч поднялся во весь свой громадный рост, навис над столом и угрожающе ткнул в Боба пальцем:

— Макгонигел, вот что я тебе скажу. У тебя два существенных недостатка. Во-первых, ты бывший секретарь. А я ненавижу сраных секретарей! Во-вторых, если я еще раз увижу на тебе лавандовую рубашку, особенно во время инспекции, я дам тебе такого пинка под зад, что ты улетишь на самую Ист-Джефферсон-стрит. А если я еще раз замечу тебя хотя бы рядом со служебным телефоном, то спущу в шахту лифта. А теперь пошел вон из моего кабинета!

Совершенно разбитый, Боб вернулся домой, уверенный, что увольнения не миновать. Нам с Джеком Кунстом было его очень жаль. А на следующий день Фитцпатрик признался мне, что, едва Макгонигел ступил за порог, как они с Уэлчем буквально покатились со смеху.

Годы спустя, когда я возглавил отдел следственного сопровождения, меня как-то спросили, смог бы кто-нибудь из нас, опираясь на все наши знания о поведении и анализе места преступления, совершить идеальное убийство. На подобные вопросы я всегда отвечаю: нет. Вне зависимости от накопленных знаний наше поведение после совершенного все равно нас выдаст. Однако не могу не признать, что инцидент между Макгонигелом и Уэлчем отлично доказывает, что даже первоклассный агент ФБР не защищен от приемов опытного дознавателя.

Кстати, с того момента, как Боб вышел из кабинета САРа тем субботним вечером, он впредь надевал ослепительно-белые рубашки, строже которых не сыщешь… пока Нила Уэлча не перевели в Филадельфию.

Рычаг Гувера, с помощью которого тот добивался от Конгресса выделения дополнительных средств на нужды Бюро, обеспечивался в основном статистическими данными. Но чтобы директор мог использовать положительную статистику, исполнители должны были ее создать.

Так уж получилось, что в начале 1972-го Уэлч пообещал боссу сто пятьдесят арестов по игорному бизнесу. Очевидно, на тот момент указанная категория нуждалась в некотором росте. Короче, мы организовали сложную систему информаторов, понатыкали прослушки, всё по-военному распланировали с единственной целью: достичь апогея к моменту проведения финальной игры чемпионата НФЛ, крупнейшего в году рассадника нелегального игорного бизнеса. «Далласские ковбои», в напряженной борьбе уступившие «Балтиморским кольтам» в прошлом году, теперь играли с «Дельфинами Майами» в Новом Орлеане.

Арестовывать букмекеров нужно с быстротой и точностью молнии, потому что те обычно используют пиробумагу (сгорает мгновенно) или картофельную бумагу (быстро растворяется в воде). Вся операция стояла под угрозой из-за переменных дождей, ливших весь день.

Тем дождливым вечером в нашу паучью сеть попало более двух сотен игроков. В какой-то момент я заковал в наручники одного субъекта, посадил на заднее сиденье и повез в арсенал, где мы их всех и упаковывали. Приятный парень, приветливый. Еще и симпатичный, похож на Пола Ньюмана. Он предложил:

— Однажды, когда все это закончится, давай выберемся поиграть в рэкетбол.

Так как задержанный был довольно общительным, я решил порасспрашивать его, как расспрашивал грабителей банков:

— Зачем ты это делаешь?

— Мне нравится, — ответил он. — Пусть сегодня арестуют всех нас, Джон, но от этого ничего не изменится.

— Такой умный парень мог бы легко зарабатывать и честным трудом.

Он покачал головой: мол, ничего я не понимаю. Дождь забарабанил сильнее. Он кивнул в сторону, обращая мое внимание на стекло автомобиля.

— Видишь эти две капли? — указал он. — Держу пари, левая докатится до низу быстрее правой. Нам не нужен Суперкубок. Хватит и пары капель. Нас не изменишь, Джон. Мы такие, какие есть.

Та короткая беседа поразила меня, что гром среди ясного неба, в одно мгновение прояснив мне разум. Со стороны я могу показаться наивным, но вдруг все мои исследования о грабителях и прочих преступниках свелись к одной простой мысли.

Мы такие, какие есть.

Глубоко в разуме и психике преступника сокрыто некое наследие, которое вынуждает его поступать именно так, а не иначе. Позднее, когда я стал изучать сознание и мотивацию серийных убийц, и далее, исследуя места преступлений в поисках поведенческих зацепок, я всегда отмечал один или несколько элементов, характерных именно для этого преступления, именно для этого преступника. Я искал то, что отражало его сущность.

В конце концов для описания этого уникального элемента и личного импульса, всегда остающихся неизменными, я придумал термин «почерк». Я использую его иначе, чем привычный modus operandi, который зачастую может меняться. «Почерк» стал центральной категорией нашей работы в отделе следственного сопровождения.

В итоге сотни арестованных, которых мы схватили в день финального матча, были отпущены из здания суда еще на этапе технического разбирательства: в попытке поскорее завершить операцию ордера на обыск подписывались не генеральным прокурором, а его помощником. Однако САР Уэлч все же выполнил обещание и доставил Гуверу некоторое количество задержанных. Во всяком случае, таковыми они оставались достаточно долго для того, чтобы произвести желаемый эффект на Капитолийский холм. Я же получил озарение, которое затем сыграло важнейшую роль в моей правоохранительной карьере. Оказывается, преступникам хватит и пары капель.