Помимо множества других документов, представляющих большой исторический интерес, в архивах Мюллера имеется также подборка расшифровок личных телефонных переговоров между президентом США Франклином Д. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, перехваченных немцами во время войны.

В 1937 году американская компания AT&T (American Telephone & Telegraph Company) ввела в употребление шифрующее устройство, названное А-3. Данное устройство, шифрующее телефонный разговор на входе и дешифрующее его на выходе, эффективно предохраняло его от перехвата по пути. Система А-3, которую использовали Рузвельт и Черчилль, размещалась в охраняемом здании службы AT&T в Нью-Йорке на Уокер-стрит, 47, а парное к ней британское устройство – в Лондоне.

Немцы знали о том, что Рузвельт пользуется данным устройством, и в 1939 году начальник почтовой службы рейха, д-р Онезорге, поручил специалисту по связи, Курту Веттерляйну, найти способ расшифровывать переговоры президента. К концу 1940 года Веттерляйну и его группе удалось взломать систему безопасности Рузвельта. В дальнейшем по приказу Онезорге в небольшом прибрежном городке к северу от Гааги была сооружена специальная станция перехвата, занимавшаяся круглосуточным прослушиванием и расшифровкой всех трансатлантических радиотелефонных переговоров. Эксперты анализировали все переговоры с точки зрения их значимости для разведки, после чего весь важный материал переводился в оригинальный английский текст и его отправляли с курьером в военную ставку Гитлера или в Берлин к Генриху Гиммлеру. Гиммлер, в свою очередь, получал немецкие копии и рассылал их по своей организации. Мюллер в качестве начальника государственной службы контршпионажа тоже получал расшифровки некоторых перехватов.

Подавляющее большинство перехваченных трансатлантических радиотелефонных переговоров между Рузвельтом и Черчиллем носит относительно тривиальный характер. Возможно, приведённый здесь разговор, состоявшийся 29 июля 1943 года, является одним из наиболее исторически значимых.

Июль 1943 года был богат событиями: 43-я и 37-я дивизии США высадились в Мунде в Нью-Джорджии, лидер польского правительства в изгнании, генерал Владислав Сикорский, погиб в авиакатастрофе на британской базе в Гибралтаре, немцы начали наступление на Курской дуге, на Сицилию был сброшен союзнический десант, британские королевские военно-воздушные силы разбомбили Гамбург, уничтожив десятки тысяч мирных жителей, а 25-го числа итальянский диктатор Бенито Муссолини был отстранён от власти в результате дворцового переворота и взят под арест агентами короля Италии.

Теперь, когда один из лидеров оси лишился власти, Рузвельт и Черчилль постановили, что Италия должна выйти из войны и перейти на их сторону. Состоялся интенсивный обмен телеграммами и курьерскими посланиями, и в дополнение к этому состоялась серия личных переговоров между главами союзных держав. Здесь приводится расшифровка первого из таких переговоров, состоявшегося 29 июля.

В тексте расшифровки, подготовленном немцами, «А» обозначает Америку, а «Б» – Британию, и данные обозначения сохранены в переводе. Для большей ясности при публикации были удалены различные указания на шумы при передаче и отдельные искажённые слова.

А. У меня имеются некоторые дополнительные соображения насчёт итальянской ситуации, которые мне хотелось бы обсудить с вами. Я размышлял о наших действиях в отношении Муссолини и его конечной судьбе. После того, как он будет передан нам.

Б. Прежде чем изжарить рыбку, её сначала нужно поймать. У меня нет сомнений в том, что в конце концов он окажется у нас в руках, если только, конечно, они не убьют его первыми или если он не избежит расплаты, покончив с собой.

А. Существует ещё возможность, что его могут заполучить нацисты. Где он находится сейчас?

Б. Итальянцы сообщили нам, что в настоящее время он находится под арестом в полицейском управлении в Риме. Они хотят поскорее перевести его в другое место, потому что немцы, похоже, вполне могут неожиданно принять решение усилить своё присутствие s Италии, и Рим логичным образом станет их основной мишенью. Они переведут его.

А. Но они не отпустят его, в смысле не отдадут немцам? В качестве своего рода qui pro quo {Букв. «одно вместо другого»; баш на баш (лат.).}?

Б. Не думаю. Итальянцы ненавидят немцев, а королевский двор довольно надёжно у нас в кармане. Мы имеем все основания быть уверенными, что Муссолини в итоге окажется в наших руках.

А. Но будет ли это разумно, Уинстон? Мы будем принуждены устроить что-то вроде крупного судебного процесса, который будет длиться не один месяц, и даже если сможем его полностью контролировать, это неизбежно приведёт к проблемам. А я должен заметить, что многие итальянцы являются по крайней мере тайными поклонниками этого человека. Если мы будем его судить, это может создать проблемы. Исход, естественно, не вызывает сомнений, и в конце концов он закончит жизнь в петле.

Но, однако же, эти суды, а я полагаю, что у нас будет целая куча его жалких приспешников, которых тоже нужно будет судить и казнить, будут длиться бесконечно. Я могу предвидеть, что это дело будет иметь ряд отрицательных последствий.

Б. Разумеется, любое дело имеет свои отрицательные стороны, Франклин. Значит, вы считаете, что его не следует судить? Но что подумают о нашем неуместном благородстве наши друзья в Италии? У меня прекраснейшие отношения с некоторыми элементами итальянского общества, и все они без исключения желают публичного унижения и смерти Муссолини. Безусловно, сейчас не тот момент, когда подобные широкие жесты возможны. Его смерть окажет благоприятное действие и на нацистов.

А. Не могу не согласиться с этим тезисом, но, с моей точки зрения, публичный судебный процесс может косвенно привести к ухудшению ситуации в моей стране. Как я уже сказал, в итальянском обществе существует определённое сочувствие к этой фигуре, и вопрос в том, какую реакцию вызовет здесь подобный суд? Меня беспокоят прежде всего приближающиеся выборы. Судебный процесс, конечно, займёт не одну неделю, и чем ближе по времени он будет к выдвижению кандидатур и, в конечном счёте, к выборам, тем большую опасность будет представлять охлаждение к нам итальянцев, которые имеют, я полагаю, весьма существенный вес.

Б. Я не могу согласиться с тем, что освобождение Муссолини могло бы способствовать осуществлению любой из наших общих целей. Мне кажется, что данный момент истории стал своего рода водоразделом и теперь события будут развиваться в нашу пользу. Я не думаю, что война тут же закончится, но у меня такое ощущение, что отныне мы шагаем по via Triumphalis {Дорога триумфа (лат.)}, а не по via Dolorosa {Дорога скорби (лат.)}, по которой мы шли так долго.

А. Я не имел в виду, что нам нужно отпустить этого дьявола на свободу. Совсем нет. Я говорил только о публичном процессе. Если Муссолини умрёт до того, как подобный процесс будет иметь место, это будет наилучший выход для нас со всех точек зрения.

Б. Вы предлагаете, чтобы мы просто расстреляли его, когда итальянцы передадут его нам? Что-то вроде военного трибунала? При закрытых дверях, разумеется. Это может благотворно подействовать на всё ещё упорствующих недобитых фашистов, и даже ещё больше на гитлеровцев.

А. Нет. Я размышлял над этим, и я полагаю, что если Муссолини умрёт, пока он ещё находится под арестом в Италии, это сослужит нам гораздо лучшую службу, чем если мы дадим ход судебному преследованию.

Б. Не думаю, чтобы итальянцы согласились оказать нам такую услугу, даже если я попрошу их об этом. У меня такое впечатление, что они желают полноценного отмщения. Как можно более продолжительного и публичного. Вы же знаете, как итальянцы любят завывать о мести в своих операх. Неужели вы можете вообразить, чтобы они отказались от удовольствия рукоплескать, рассевшись в зрительном зале?

А. Я подразумевал, что, если мы сами сейчас придём к согласию, мы могли бы сделать так, чтобы его убрали, пока он ещё у них. И в то же самое время мы могли бы выдвигать вполне публичные требования выдать его для суда. Это было бы даже проще, чем дело Дарлана…

Б. Ну, это-то был исключительный случай, Франклин. Теперь дело сделано, и наши люди не будут особенно интересоваться заслуженным концом этого известного нацистского прихвостня.

А. Мне хорошо известны ваши взгляды на дело Дарлана, и я знаю, что вам также известны мои. В моих разведывательных кругах, да и в других местах, хорошо известно, что этого человека убили вы. У нас имеется орудие убийства, и использование американских патронов отнюдь не встретило одобрения {Французский адмирал правительства «Виши» Жан-Луи Дарлан был убит 24 декабря 1942 года агентами де Голля. Рузвельт одобрял использование деятелей «Виши» на вновь захваченных бывших французских территориях, но Черчилль решительно поддерживал де Голля, выступавшего против использования членов правительства «Виши». Борьба между Рузвельтом и Черчиллем завершилась убийством Дарлана, которое совершил молодой француз, подготовленный британской спецслужбой SOE и действовавший под их руководством. Орудие убийства, пистолет «велрод» британского производства, попал в руки американцев.}. А главное, что ответственность за смерть Дарлана теперь возлагают на нас, в крайнем случае на вас, и все опровержения возымели очень слабый эффект. Если бы Дарлана убил француз…

Б. Как и было на самом деле.

А. …пока он был во Франции, нас бы ни в чём не заподозрили. Если Муссолини уберут, пока он ещё находится под стражей в Италии, ни у кого не возникнет сомнений, кто его убил. И в дальнейшем не возникнет никаких подозрений, которые могли бы взволновать итальянцев, голосующих здесь.

Б. Не совсем понимаю, в чём такая большая значимость голосов итальянцев относительно наших с вами целей.

А. Неужели вы, когда гостили у Кокрана, не сумели разобраться в нашей политической системе? {Бёрк Кокран, американец ирландского происхождения, политик и бывший конгрессмен. Он был одним из множества любовников Дженни Черчилль, матери Уинстона, и был знаменит своим красноречием и театральностью. Уинстон посетил его в Америке в 1895 году и обучался у него ораторскому искусству. Черчилль всегда считая Кокрана своим учителем.}

Б. Меня больше интересовал человек, нежели система. Не могу себе представить, чтобы горстка итальянцев в вашей стране могла оказать какое-либо существенное влияние на ваши решения.

А. Уверяю вас, для меня важно учитывать не только стратегическое значение всех наших действий, но и то, какое влияние эти действия оказьвают на моё собственное положение. Вещи, которые вам могут казаться элементарными, не всегда оказываются таковыми для меня. Поскольку мы заговорили об этом, я хотел бы высказать кое-какие комментарии к делу Сикорского, которые могли бы проиллюстрировать сказанное мной.

Б. Это тоже дело прошлое. Что сделано, то сделано. Как вам известно, я заплатил за него большую дань в палате, и данная тема такая же мёртвая, как и он сам.

А. Мёртвая и гнилая. Мне не требуется неистовых посланий от Эда Келли {Эдвард Келли руководил в Чикаго аппаратом Демократической партии. следующих выборах. Мне также нужна поддержка итальянцев, евреев, социалистов и так далее. И поверьте мне, убийство Сикорского создаёт здесь самые разные сложности.} из Чикаго с выражением неприятий и опасений тамошних польских избирателей, чтобы мне стало ясно, что убийство Сикорского было хуже, чем преступление. Пользуясь словами Талейрана, это была грубейшая ошибка.

Б. Всё это мы обсудили ранее…

А. Пожалуйста, позвольте мне продолжать. Поляки голосуют блоками, и мне нужна их поддержка на следующих выборах. Мне также нужна поддержка итальянцев, евреев, социалистов и так далее. И поверьте мне, убийство Сикорского создаёт здесь самые разные сложности.

Б. Я не вижу, в чём тут причина. Мы оба пришли к согласию, что этот человек вызвал большое смятение и раздражение в Кремле {Сикорский требовал послевоенного пересмотра советско-польских границ, чем вызывал огромное недовольство Сталина.} и своим поведением вбил клин между всеми нами. Мы не можем позволить себе такого сейчас. Это будет фатально. Дядюшка Джо {Имеется в виду Сталин.} делал бесчестные авансы нацистам с видами на заключение договора и, конечно, совершенно невозможно выяснить, делал ли он это для форсирования второго фронта или всерьёз. Просто иногда приходится делать такие вещи, крайне неприятные, для общего блага. Однако я не могу представить себе, чтобы вы забыли о нашей личной беседе на эту самую тему, когда я последний раз был в Вашингтоне. В конце концов, с тех пор прошло всего два месяца, и тогда ваши собственные взгляды практически совпадали с моими.

А. Я никогда не говорил, что Сикорского нужно убрать. Я просто согласился с вами и с Дядюшкой Джо, что неуступчивость Сикорского создаёт массу проблем и что он пытается ловить рыбку в мутной воде. Разумеется, я допускал, что вам придётся его осадить. В конце концов, своим длительным существованием он был обязан исключительно нашей щедрости. Но то, как это дело повернулось, создало для меня гораздо больше трудностей, чем хотелось бы. Польские голоса в Чикаго имеют большой вес. А мне нужны все голоса, которые я могу получить.

Б. Не следует ли понимать это шире?

А. Могу я вернуться к нашей основной теме, Уинстон?

Б. О, прошу вас.

А. Если я не буду выдвинут кандидатом, я не смогу быть избран. Вам это понятно? А если я не буду избран, мой возможный соперник, который находится полностью под влиянием реакционеров и деловых круизов, будет, по всей вероятности, отнюдь не столь дружелюбен и склонён к сотрудничеству и с вами, и особенно с Дядюшкой Джо. Если я провалюсь на выборах, наш союз может распасться… и, вероятнее всего, так и будет. Дядюшка Джо вполне может заключить сепаратный мир с Гитлером, и что тогда будет с Англией? Гитлер вполне может обрушить свою ярость и свои Люфтваффе на вас за такие вещи, как, скажем, последний налёт на Гамбург. Сможет ли Англия выстоять сама, без нашей помощи? Я полагаю, вам следует больше придерживаться здравого смысла, когда вы берётесь за дело, имеющее более одного аспекта.

Б. Я полагаю, здесь речь идёт не о моих суждениях. Вы прекрасно знаете, что мы обсуждали вопросы, связанные с Сикорским, очень подробно и что вы полностью согласились с моим решением. Вы, безусловно, не станете отрицать вашу осведомлённость и вашу ответственность. Я этого не приму.

А. Это ваше право. Я повторяю, что я не знал заранее, позвольте подчеркнуть – заранее, что этот несвоевременный несчастный случай с Сикорским произойдёт, когда он находится под вашей протекцией и под вашим контролем. Не спорю, что его конец был предопределён, но вы не можете вменить мне в вину, что я знал об этой удачной аварии заранее. Один из наиболее доверенных моих советников, узнав о происшествии, заметил, что чересчур много людей, несогласных с вами, попадают в фатальные авиакатастрофы. Надеюсь, данная закономерность изменится? В конце концов, корабли тоже иногда тонут. Вспомните «Лузитанию».

Б. Да, но из такой катастрофы кто-нибудь может выплыть. А вот выйти живым из взорванного самолёта вряд ли кому удастся.

А. Мы можем обсудить это подробнее, когда встретимся в следующем месяце, но я хотел бы сказать, что в некоторых вопросах необходимо учитывать реалии политических сражений, которые мне приходится вести ежедневно. А теперь мы должны серьёзно подумать о механизме официальной капитуляции Италии. И ещё, выскажите, пожалуйста, ваши соображения относительно моих взглядов на Муссолини. Нам необходимо очень осторожно взвесить все возможные варианты, особенно в свете возникших проблем с поляками. Вы подумаете над этим, не так ли?

Б. Возможно, люди Донована {Генерал Уильям Донован («Дикий Билл»), бывший прокурор Нью-Йорка, был личным другом Рузвельта. Он основал Управление стратегических служб (OSS), действовавшее как орган американской внешней разведки и служба по проведению тайных операций После смерти Рузвельта его преемник, Гарри Трумэн, распустил ОСС в октябре 1945 года, поскольку в её рядах было много известных коммунистов. ОСС имело специальный отдел, который занимался убийствами и работал и с британскими, и с советскими службами, занимавшимися сходной деятельностью.} принудят нас к этому. Равноправие – это, безусловно, и есть признак истинных союзников.

А. Мне не составляет труда учитывать это. Присматривайте за этим человеком и удостоверьтесь, что нацисты не прослышали, где он находится. Я не знаю, что было бы хуже – публичный судебный процесс, или освобождение Муссолини, или его побег. Он ещё способен принести большой вред. Теперь я должен отправляться обратно в постель, но я хотел заставить вас поломать голову.

Б. Я бы предпочёл, чтобы вы не превращали мою голову в пчелиный улей.

А. Я вовсе не имел такого намерения. А вообще, какая жалость, что Джо Кеннеди не летит самолётом в Англию.

Б. Это едва ли необходимо. Мы у себя шпионов расстреливаем, а кем, по-вашему, является Кеннеди?

А. Опасный человек, Уинстон, но слишком влиятельный в подобных делах. Что ж, у вас герцоги Виндзорский и Кентский, а у меня Джо Кеннеди. Я никогда не забуду, что этот человек говорил и делал против меня. И я никогда не прощу его сыну, что он открыто выступил против меня на той партийной конференции по выдвижению кандидатов на выборы. Я очень устал, Уинстон, и должен попрощаться с вами. Мы сможем поговорить позже, в следующем месяце, менее напряжённо. Спокойной ночи.

Б. Спокойной ночи.