Казанова, которому позволили немного полетать, усердно клевал виноградину, зажатую в чешуйчатой ноге. (Я, конечно, уже давно перестала настаивать, что ножки рояля следует скрывать от посторонних глаз. Но я по-прежнему глубоко убеждена, что попугаям не помешали бы гетры – не хорошего тона ради, а исключительно из эстетических соображений.)

Словно ворон из поэмы мистера По, гигантский попугай уселся на бюст мадам де Ментенон, стоявший на этажерке. Когда-то эта особа воспитывала детей Людовика XIV, стала его фавориткой, а следом и королевой – первое и последнее, несомненно, заслуживает похвалы.

Пока Казанова разглядывал пышную гипсовую грудь, Ирен «склонялась над старинными томами», б́ольшую часть которых мы приобрели в книжных палатках на левом берегу Сены.

Вернув Луизу в семью, мы принялись изучать самые необычные книги из нашей библиотеки, надеясь извлечь из них хоть что-нибудь, что помогло бы нам расшифровать смысл загадочных татуировок. Оперное прошлое пробудило в Ирен любовь ко всяким диковинкам и причудливым историям. Изо дня в день мы штудировали ее коллекцию фолиантов, посвященных древним письменам, искусству тайнописи, загадкам масонов и розенкрейцеров, сборники древних карт и легенд о потерянных сокровищах, восточных традициях татуировки, о флоте и море и – да-да, и о них тоже – о королях и капусте.

Ирен чихнула, и Казанова сию же минуту ее передразнил. В воздух поднялось облако пыли, скопившейся на старых пергаментных страницах.

– Боже! – воскликнула моя подруга. – Я и не подозревала, что паучьи лапки так часто добавляют в любовное зелье. Теперь понятно, почему эти эликсиры срабатывают только в сюжетах опер!

Я оторвалась от чтения перевода Библии восемнадцатого века. На выбор книги меня подвигла мысль, что странные буквы могли быть заимствованы из религиозной рукописи. Тогда, найдя буквы, мы отыскали бы и нужный отрывок – даже если он и не приблизит нас к разгадке тайны, то уж точно духовно обогатит.

– Что ты там изучаешь? – спросила я примадонну.

– Колдовской гримуар. Ну и словечко – «гримуар-р-р»! Придумали тоже! Ты только представь, что за жуткие заклинания там описаны.

– В буквальном переводе «гримуар» значит «тарабарщина», – скептически промолвила я, произнеся слово «гримуар» на английский манер, хотя очень старалась добиться французского прононса. – Напрасно ты надеешься, что в книге про волшебство обнаружатся эскизы татуировок.

– Ты в Священном Писании тоже ничего не отыщешь. – В комнату вошел Годфри, держа в руках фолиант, по толщине не уступавший моему. – Я по-прежнему убежден, что буквы заимствованы из некоего геральдического девиза.

– О, S, Е… – размышляла Ирен. – Думаешь, с каждой из этих букв начинается какая-то фраза на латыни? Omni Summa. Да что угодно! Но ведь это невозможно! – Она захлопнула книгу и задумалась над предположением супруга: – Геральдика процветает в каждой стране.

Годфри показал нам заголовок своей книги: «Европейские гербы, их происхождение, развитие и значение. С иллюстрациями знаменитых фамильных гербов».

– О-о-о… – простонала Ирен, закрыв лицо руками.

В эту минуту вошла Софи, сделала реверанс и доложила о прибытии гостя.

– В такой час? – удивился Годфри. Часы показывали восемь вечера.

Заранее подготовившись к подобному возражению, Софи протянула ему визитную карточку, при виде которой молодой адвокат изумленно вскинул брови и тотчас велел служанке впустить незваного гостя.

– Ну что ж. – Годфри водрузил книгу на огромную стопку фолиантов, грозившую вот-вот обрушиться. – Судя по всему, нас ждет нечто любопытное. Дорогой мой ле Виллар! – Он двинулся навстречу элегантно одетому смуглому мужчине.

Месье ле Виллар пригладил напомаженные волосы – они блестели, будто лакированная кожа, – и по очереди поклонился мне и Ирен.

– Вы застали нас за вечерними изысканиями, месье, – кротко молвила примадонна. – Пройдемте в гостиную. Я велю служанке принести прохладительные напитки.

– Нет-нет! – Мужчина принялся ходить взад-вперед, как вдруг вспомнил, что он в гостях, и остановился. Тут он заметил ссадины на лице Годфри: – Дружище, да вы ранены!

– Поцарапался о розовый куст, пока искал… кота, – смущенно рассмеялся Годфри.

В ту же секунду с верхней книжной полки метнулась черная тень: неуловимый Люцифер отправился на поиски уютного спального местечка. Мы дружно подскочили, словно при появлении чертика из табакерки, и засмеялись над неловкостью ситуации.

– Понятно, – изрек француз. – Кошки гуляют сами по себе, но чаще предпочитают мучить хозяина. С вашего позволения я бы посоветовал завести птицу. Прекрасные питомцы!

Мы промолчали. Стоило ли показывать Казанову сыщику, коль скоро тот его не заметил? Наше смущение тоже ускользнуло от его внимания. Грациозно пройдясь по гостиной, гость развернулся к нам и, сжав правую руку в кулак, ударил им по левой ладони. Затем он так проворно заговорил по-французски, что я едва улавливала смысл его слов.

– Я пришел, месье, мадам… – Тут он остановился, вопросительно на меня посмотрев.

– Мадемуазель, – подсказала Ирен.

Месье ле Виллар пригладил длинные, черные как смоль усы, словно кот, наевшийся сметаны. И низко поклонился:

– Мадемуазель.

Сия любезность меня совсем не впечатлила, и сыщик поспешил продолжить.

– Я пришел… – повторил ле Виллар и вскинул изящную руку: – О, как я невежлив! Я ведь не поблагодарил вас, месье Нортон, за то, что вы помогли мне разобраться с делом о завещании.

– Значит, у вас получилось! – обрадовалась Ирен. – Будьте любезны, месье, присядьте за стол.

– Получилось? Пожалуй, что так! – Инспектор сел и по очереди всем улыбнулся. – Английский сыщик-консультант, к которому вы меня направили, – истинный гений! Людей подобного склада мы, парижане, зовем «человек-оркестр». От его зоркого глаза не ускользнет ни одна мелочь, ведь в работе он демонстрирует математическую точность. Я перевожу его монографии по различным вопросам, дабы французские сыщики изучали зарубежный опыт расследования преступлений. Признаться, наша репутация несколько подпортилась с тех пор, как скончался Видок. За одну только возможность работать с трудами месье Холмса я уже премного благодарен вам, месье Нортон. – Очередной поклон, теперь уже сидя.

От постоянных телодвижений гостя у меня закружилась голова.

– Однако… – Он запнулся и снова пригладил драгоценные усы, длине которых позавидовал бы и китайский мандарин: – Я пришел не только затем, чтобы выразить свою благодарность. Боюсь, история, которую я намерен вам поведать, очень жестока, но, увы, мне придется рассказать обо всем без прикрас. В столь неурочный час меня привела к вам трагедия, случившаяся в доме Монпансье.

При этих словах мы все резко выпрямились, будто вспомнили о правилах хорошего тона. Неужели Луиза осмелилась бросить вызов инстинкту самосохранения и показала родным татуировку?

– Монпансье? – переспросил Годфри.

– Трагедия? – эхом вступила Ирен.

Мы с Казановой усилием воли заставили себя промолчать.

– И притом ужасная, – сказал ле Виллар.

Стоит заметить, что сыщик предпочел ответить Ирен: быть может, он инстинктивно подчинялся женщине, ведь это стало для французов неким национальным обычаем. А может, все дело в том, что вопрос примадонны напрямую относился к проблеме, которую он все это время обдумывал.

– Боюсь, юная леди нас покинула, – сокрушенно вздохнул инспектор.

– Луиза сбежала? – нахмурилась Ирен.

Годфри откинулся на спинку кресла.

– Она умерла? – молвил он таким безучастным тоном, будто новость его совсем не удивила.

Месье ле Виллар угрюмо кивнул.

– Так что же случилось? – не вытерпела я. Должен же хоть кто-то доходчиво все объяснить!

– Мадемуазель?

Я вперила во французского сыщика самый требовательный взор из своего арсенала гувернантки:

– Так юная леди мертва или просто исчезла?

– Боюсь, и то и другое.

– Разве такое возможно?

– Хороший вопрос, мадемуазель?..

– Хаксли, – выпалила я, радуясь, что мне наконец посчастливилось употребить английское слово, не доставлявшее трудностей с произношением – по крайней мере мне, потому что американцы упорно называли меня «Хакслей».

Мой строгий тон заставил месье ле Виллара выпрямиться, отчего он стал казаться чуточку выше.

– Мадемуазель Монпансье пропала и… умерла. Вы сами все поймете из моего рассказа. Простите, что не могу сообщить вам многих подробностей. Просто поразительный случай – такая молодая, красивая девушка!

– Господи, да что случилось? – не вытерпел Годфри.

Ирен дотронулась до его руки, хотя едва ли молодой адвокат это заметил: безусловно, известие об исчезновении юной леди, которую он только что героически спас, поразило его до глубины души. Впрочем, жест Ирен призывал мужа не только к спокойствию, но и к осторожности, и я, в отличие от Годфри, поняла намек.

Мы находились в весьма щекотливом положении, ведь семья Луизы, как и французская полиция, не подозревала о том, что на бедняжку напали, после чего она попыталась покончить с собой. Упоминать об этом сейчас не имело смысла, и к тому же было очень опасно: нашу троицу могли привлечь к ответственности за намеренное сокрытие информации от родственников, и тогда «трагедия» месье ле Виллара обернулась бы кошмаром для нас самих. Я заметила, что Ирен с Годфри сожалеют о нашей опрометчивости, и тоже почувствовала горечь раскаяния.

– Как… она умерла? – осведомился Годфри.

Сыщик покачал головой:

– Образно выражаясь, в воде.

– И поэтому вы не нашли ее тела.

– Именно. – Ле Виллар прикусил губу, отчего его усы всколыхнулись. – Какой позор для столь уважаемой семьи! Мне пришлось допросить тетю…

– Допросить тетю? – Приподнявшись, Ирен наклонилась к сыщику, словно сама подвергала его допросу: – Вы подозреваете Онорию Монпансье? Но в чем?!

– В убийстве, мадам. Я занимаю не последнюю должность в сыскном бюро Парижа. Следовательно, никто не стал бы ко мне обращаться, если бы речь шла о заурядной утопленнице.

– Так это не несчастный случай? – Годфри неожиданно просиял; лицо его светилось таким облегчением, что удивился бы даже тот, кто с завидным оптимизмом переживает любые невзгоды.

– Отнюдь, дорогой мой сэр. Говорю вам, все было столь хитроумно подстроено, что гибель бедняжки можно было бы принять за несчастный случай, если бы не одно обстоятельство: тетя Луизы хранит молчание и не отвечает ни на один вопрос, чем и навлекает на себя подозрения. Между тем бедный дядя совсем обезумел от горя, он едва говорит. Увы! Монпансье обречены!

– Но убийство должно иметь мотив. С какой стати тете убивать родную племянницу? – спросила Ирен.

Ле Виллар пожал плечами – и очень зря, ведь примадонна в равной степени презирала как безразличие, так и глупость, – и заявил:

– Я обязательно выясню мотив. Но смею вас заверить: это будет сущий пустяк, как и всегда в подобных случаях.

– Надеюсь, – сказала Ирен с прохладцей, – вы не возражаете, если мы навестим Монпансье и выразим им свои соболезнования? Мы едва знакомы, однако считаем своим долгом…

– Ну разумеется, – перебил сыщик. – Кстати, вы с мужем встречались с Луизой несколько дней назад, не так ли? Не выражала ли она признаков беспокойства за свою жизнь?

Учитывая обстоятельства, мы долго не решались прервать молчание.

– Нет, – наконец ответила Ирен. – Ни в поступках, ни в словах ее не было ничего подозрительного.

– Несомненно, дом Монпансье снедает некий семейный недуг, – констатировал ле Виллар. – Увы, со стороны кажется, что подобные болезни не имеют симптомов. Стало быть, вы не знаете ничего, что могло бы помочь следствию?

– Увы, месье, ничего, что поспособствует раскрытию убийства. – С этими словами Ирен поднялась, словно королева, завершающая аудиенцию.

Французский сыщик был поразительно доверчив. Он тотчас вскочил и поцеловал руку моей подруги, даже не заметив, что ответ Ирен касался лишь его необоснованного предположения об убийстве. Примадонна владела искусством полуправды как никто другой: не лгала, но и всей информации не выкладывала. Подобные ее эскапады нередко влекли за собой стремительные действия, и я с нетерпением ждала, что же будет дальше.

Софи проводила нашего гостя. Ирен тотчас принялась расхаживать взад-вперед:

– Поразительная заносчивость! Решил, что наш разговор – простая формальность. Может, месье ле Виллар и переводит монографии Шерлока Холмса, но он ни капельки не смыслит ни в методе дедукции, ни в человеческой натуре. Мадам Монпансье виновата в смерти Луизы не больше меня!

– Но, Ирен, откуда такая уверенность? Ты видела девушку лишь однажды. – Годфри устало облокотился на стопку книг, словно студент, просидевший за учебой всю ночь.

– Ты сам слышал, как Луиза сказала, что жизнь в доме дяди была бы ей невыносима, если бы не любовь тети. Какую же мы допустили ошибку!

– Стало быть, нам не следовало уговаривать Луизу вернуться домой, словно ничего не случилось? – уточнила я.

– Нам вообще не следовало уговаривать Луизу вернуться домой! Ведь бедный ребенок так боялся гнева родных, что попытался покончить с собой. Даже глупый сыщик вроде ле Виллара мог догадаться, насколько тяжелая обстановка у девочки дома. И я еще пыталась придумать, как скрыть ее проблему, – хотя настоящая проблема заключалась в семейных отношениях! В итоге я послала бедняжку на верную смерть, вооружив лишь флакончиком маскирующего крема. Годфри, мы должны срочно поехать к Монпансье. Я не успокоюсь, пока не выясню, что произошло с Луизой и кто приложил к этому руку.