Из дневника

– Жаль, что Нелл должна заниматься делами дома свиданий, – сказала я Ирен, когда мы тряслись на открытом втором ярусе конного омнибуса, направляясь к покрытому красной краской железному кружеву Эйфелевой башни. Заплатив несколько сантимов, мы получили возможность потолкаться в толпе деловых людей и гостей Парижа. – Она могла бы насладиться прогулкой по Всемирной выставке.

– Сомневаюсь. С нее хватит и экзотических личностей в доме терпимости. Ковбои, индейцы и стада буйволов ей совершенно чужды и могут доставить еще больше беспокойства. – Ирен окинула меня проницательным взглядом, будто обращаясь к человеку, скрытому под моей нынешней маской. – Лучше, чтобы мы, американцы, всё разузнали о шоу «Дикий Запад». К счастью, сегодня здесь дается представление для баронессы Ротшильд, и мы будем гостями в их ложе.

Я едва не задохнулась от этой оброненной вскользь информации. Я даже не мечтала оказаться рядом с Ротшильдами!

– После представления, – продолжила Ирен, – я взяла на себя смелость организовать тайную экскурсию для британского «разведчика».

– Серьезно?

– Для Брэма Стокера.

Я быстро моргнула:

– Мне всегда было интересно: Брэм – это сокращенное от Абрахама?

– Возможно. Я об этом не думала. Мы всегда зовем его Брэмом. Иной раз интересоваться такими вещами – все равно что спрашивать, почему «Пинк» заменяет «Элизабет» или почему Элизабет никому не говорит своей фамилии.

Я почувствовала, как краснею. Какими бы ни были эмоции – гнев, тревога, негодование, – я всегда в ответ краснела. Единственная эмоция, от которой я не заливалась краской, был стыд, потому что я никогда его не испытывала. Факт, который привел бы в изумление мисс Пенелопу Хаксли.

– Кокрейн, – сказала я резко.

– Ирландка, – задумчиво ответила Ирен. – Благословенная нация.

– Благословенная на то, чтобы миллионами умирать от голода не более чем сорок лет назад.

Она внимательно посмотрела на меня, словно я только что созналась в чем-то таком, что должна была хранить в секрете.

– Вам присуща тяга к справедливости, Элизабет Кокрейн, это очень необычное качество для обитательницы борделя.

Я еще сильнее покраснела, злясь, но не в силах ответить.

– Мне тоже присуща тяга к справедливости, – призналась она. – Это удивляет меня саму, но так и есть. Я потрясена, что лондонская полиция столь легко махнула рукой на Джека-потрошителя, посчитав его мертвым. Если он жив, еще многие женщины умрут ужасной и бесполезной смертью.

– Вы ведь понимаете, полиция надеется, что эти убийства были последним жестом сумасшедшего.

– А вы думаете?..

– Я видела жестокую сторону жизни. В каждой стране есть много бесполезного страдания и слишком много тех, кто его причиняет. Подобные злодеяния – не редкость, и обычно они прекращаются так же просто и внезапно, как в Лондоне.

Ирен кивнула. На нашу прогулку она надела ансамбль а-ля амазонка, однако более практичный, чем красивый, но ограничивающий движения английский костюм для верховой езды.

Например, вместо длинного шлейфа, грациозно драпирующего дамское седло, на ней была юбка с расходящимися полами удобной для прогулок длины, доходившая до верха ботинок. Котелок надо лбом был задрапирован вуалью, которая крепилась к украшенной перьями кокарде. Кроме того, мне показалось, что Ирен специально подбирала юбку, жакет, обувь и шляпку так, чтобы они не сочетались друг с другом.

Глядя на ее одеяние, я с изумлением поняла, что своей неподражаемой парижской элегантностью оно в каком-то смысле напоминало наряд мисс Энни Оукли, Малютки Меткий Глаз, как прозвал ее вождь Сидящий Бык, которая выступала под своим вторым именем, а в действительности звалась мисс Фиби Моузи. Я улыбнулась. Женщины, выступавшие на сцене, редко используют свои настоящие имена, как Ирен Адлер.

Женщины-стрелки из шоу «Дикий Запад» купались в восхищении как среди труппы, так и за ее пределами. Моя спутница тонко присвоила их уважаемое положение, сымитировав их манеру одеваться.

Я задумалась о своем универсальном платье-пальто в клетку, аккуратном и практичном. Конечно, оно заслужило бы одобрение Нелл и пришлось бы ко двору на вытоптанной земле шоу «Дикий Запад» но, в отличие от меня Ирен Адлер Нортон неизменно будет выглядеть здесь своей среди чужих. Она приготовилась к этому походу, как актриса к спектаклю.

Мне оставалось лишь гадать, ждет нас мелодрама или трагедия. Или же просто выставка.

Купола, шпили, мансарды, заостренные крыши, пагоды и верхушки палаток сгрудились вокруг основания Эйфелевой башни, словно яркие цирковые фургоны вокруг ярко-красного центрального столба шатра, сотканного из пасмурного парижского неба.

Башня Гюстава Эйфеля поражала своей смелостью и была у всех на устах. Ее широкое изогнутое основание стояло, широко расставив ноги, над сливками французской архитектуры, затмевая все своими тремястами метрами высоты, увенчанными пятидесятиметровым цельнометаллическим фонарем на самой верхушке.

Короче говоря (если подобное выражение вообще можно применить к храму современного высокомерия вроде Эйфелевой башни), она была самым высоким строением в мире и служила гигантским громоотводом для Парижа. И эта роль становилась буквальной, когда ночью освещение загоралось по всей высоте конструкции. Башня мерцала красным отсветом тлеющих углей с золотыми огнями вокруг каждого из трех уровней и четырех сводов у основания. Мощный луч на вершине светил вверх, в облака, и вниз, на сверкающие купола и стеклянные потолки выставочных павильонов. Я часто смотрела на нее из окон нашего отеля, когда не могла уснуть.

Темой выставки был Жюль Верн и предсказанные его романами индустриальные изменения: механические киты в океане и прочие чудеса.

Ирен стояла на набережной реки, глядя на волнующуюся перед нами толпу. Она привыкла к пасторальному спокойствию деревни, подумала я, и приезжает в Париж только по особым случаям.

Затем взгляд примадонны привлекла выставка «История человеческих поселений», расположившаяся вокруг основания башни.

– Это работа великого архитектора Гарнье, – сказала она восторженно, почти мечтательно. – Он спроектировал Парижскую оперу, совершенно необычайное здание. Хочется петь от одного лишь взгляда на него. И это только если смотреть снаружи! Мы должны увидеть выставку.

– А как же мистер Стокер?

– О, он достаточно высокий, чтобы мы его заметили или чтобы он заметил нас. У нас есть время осмотреться.

Она взяла меня за руку, и скоро мы уже бродили под привезенными издалека пальмами, разглядывая суданские лачуги, а всего мгновения спустя проходили мимо низкорослых азиатских деревьев рядом с китайскими и японскими строениями, замысловатыми, как бумажные фонарики.

Только что мы осматривали грубую пещеру первобытного изготовителя стрел, а в следующее мгновение – трехмерный макет элегантной этрусской виллы или персидского особняка.

Рядом с этими архитектурными красотами соседствовали покрытые грубыми шкурами лачуги саамов и эскимосов, камышовые хижины африканских племен…

Мы остановились полюбоваться простым высоким треугольником индейского вигвама.

– Совсем не похоже на дом свиданий, – пробормотала Ирен, пока мы рассматривали сооружение из палок и шкур, которое тем не менее излучало простоту и силу, способную посоперничать с самой Эйфелевой башней. – Предполагается, что это дикий мир, а башня – мир цивилизованный. Подумайте, Пинк, какому обществу было бы легче выследить Потрошителя?

– Ну вот опять, – буркнула я.

– Что «опять»?

– То, на что жаловалась Нелл.

– И что же это?

– Вы рифмуете имена: «…хорошо, Нелл», «…подумайте, Пинк».

– Я и правда так делаю?

Я кивнула.

– Возможно, я привыкла петь в рифму или, по крайней мере, в созвучии. В любом случае меня интересует ваше мнение: мания Потрошителя берет начало в излишней дикости или излишней цивилизованности?

– Ответ кажется очевидным.

– Да, но очевидные ответы всегда опасны. Ага! – Она задрала подбородок, словно изящная гончая, учуявшая добычу. – Вот и знаменитая рыжая голова Брэма. Скоро у нас появится шанс встретиться с дикостью лицом к лицу.

Я послушно бросилась за примадонной, поскольку она поспешила к очень высокому и очень рыжебородому человеку в костюме и шляпе, который озирался поверх голов публики, словно искал кого-то.

У меня была возможность рассмотреть его, чего я не могла сделать в нашем номере в гостинице. Это был солидный и крепкий мужчина среднего возраста, не тучный, как принц Уэльский, но впечатляющих размеров в ширину и в высоту, довольно привлекательный в своем роде, с аккуратно подстриженной бородой и серыми глазами, которые засияли от удовольствия при виде Ирен.

Но в его поведении и выражении лица не было ничего предосудительного, только легкая дружелюбность, так часто встречающаяся у крупных спокойных людей, которым удалось избежать самодовольства.

Взяв ее руку, он слегка прикоснулся к ней губами.

– Моя дорогая Ирен, – пробормотал он радостно, затем вежливо повернулся ко мне.

И замер от ужаса.

Я тотчас поняла, что он тоже по-новому оценил меня и что, должно быть, он видел меня в доме свиданий, поскольку на первый взгляд во мне нет ничего такого, что внушало бы ужас любому мужчине – если только тот не догадывается, на что я способна, а такой проницательностью мужчины не страдают. Меня часто называют маленькой, хотя мой рост – пять футов и пять дюймов, но я стройная и достаточно миловидная. Мужчины неизменно со мной галантны, и я никогда не возражаю, ибо это выгодно.

– Вы уже встречали эту юную леди в моей гостинице, хоть я и забыла представить ее, – быстро сказала Ирен. – Мисс Элизабет Кокрейн из Пенсильвании.

– Действительно. – Брэм Стокер не сводил с меня глаз. – Я бывал в ваших краях во время гастролей Ирвинга, прекрасное место.

– И Генри Ирвинг – превосходный актер, – сказала я, – так что они хорошо подходят друг другу. – Я протянула руку, которую он мягко пожал. – Вы его импресарио?

Он кивнул, излучая одновременно гордость и скромность, что казалось мне очаровательным, ибо гордился он Ирвингом, а скромность испытывал в отношении себя. Я видела, что своевременная реплика, которой Ирен представила меня ему, полностью нивелировала его страх. С прежней приветливостью он повернулся к ней:

– Вы хотите познакомиться с Буффало Биллом, как я понимаю?

– Боже мой, нет, дорогой Брэм! Я бы хотела встретиться… – Ирен сделала вид, что пытается вспомнить, однако на сей раз ее спектакль показался мне наигранным. – С Красной Рубашкой, верно? Или с мистером Плоский Утюг?

Брэм Стокер разразился громогласным ирландским смехом. Благословенная нация, как Ирен нас назвала; что ж, возможно, смех – наше единственное благословение.

Я улыбнулась вместе с ними, неожиданно для себя.

– Буффало Билл – простой человек, – продолжил Стокер, – но представляю, как он расстроится, что две такие красивые леди больше хотят познакомиться с парой индейцев, чем с самым известным скаутом Запада.

Ирен взяла Брэма Стокера под руку:

– Если вы сможете отыскать это американское чудо, уверена, он с радостью покажет нам все экзотические диковинки своего всемирно известного шоу.

Мистер Стокер предложил мне другую руку. Теперь он чувствовал себя непринужденно. Я же пыталась понять, как он успел заметить меня во время моего короткого пребывания в доме свиданий. Я точно его там не видела. Это с одинаковой долей вероятности могло означать, что его присутствие там было совершенно невинным либо что он был там по самой ужасной причине, – в зависимости от того, находился ли он все время за закрытыми дверями, или нет. Немногие мужчины посещают подобные места в невинных целях, но я всегда готова принять во внимание исключение из правил.

– Вы действительно познакомитесь с этим «американским чудом», – весело продолжал мистер Стокер. Я была уверена, что ему приятно вести двух красивых женщин под руки. Пусть я и в подметки не гожусь Ирен, но и сбрасывать меня со счетов не следует. – Однако прежде я проведу вас в ложу Ротшильдов. Представление заканчивается, и вы, должно быть, хотите поприветствовать баронессу и ее гостей.

Я слышала частую стрельбу револьверов и стук копыт, сопровождаемые аплодисментами и хриплыми возгласами одобрения. Но к тому времени, когда мистер Стокер провел нас вокруг трибуны, окружающей широкую арену под открытым небом, там остались лишь дрожащая завеса пыли и огромные участки земли, развороченной колесами и копытами двух неистовых противоборствующих сторон в ежедневных реконструкциях военных действий и набегов.

Ложа Ротшильдов была задрапирована американским и французским флагами, а также красными, белыми и синими бархатными занавесами – цвета обеих стран.

Вообразите мое удивление, когда меня представили барону и баронессе де Ротшильд, которые затем повернулись к довольно тучному джентльмену с сонными глазами спаниеля, представленного баронессой как Эдвард Альберт, принц Уэльский.

Ирен, очевидно, была знакома со всеми, кроме баронессы, которой она низко поклонилась. Этот жест учтивости от незнакомого, но равного по положению человека показался мне интересным. Как и во мне, в примадонне не было раболепия. Чего я не могла сказать о Нелл.

Тем не менее впервые в своей жизни я совершенно не знала, как себя вести! При упоминании имени принца я неожиданно для себя протянула руку, затем отдернула ее и вновь протянула, не зная, рассчитывать на поцелуй (если принц вообще целует руку женщинам незнатного происхождения) или на рукопожатие.

– Должно быть, вы американка. – Смех зажег искру жизни в глазах с тяжелыми веками. – В прошлом году, когда шоу Буффало Билла приехало в Лондон, все американские леди-стрелки пожали руку моей матушке: ужасающее нарушение придворного этикета, к которому королева и моя жена Алекс отнеслись с великодушием. Даже не чаял увидеть, как матушка обойдется без церемоний, и за это я должен поблагодарить внесших освежающую струю американских леди! – Принц взял и довольно мягко пожал мою обтянутую перчаткой руку, не спеша отпускать ее, пока спрашивал у Ирен позади меня: – Это ведь?..

– Не моя обычная компаньонка, мисс Хаксли. Это мисс Элизабет Кокрейн из Пенсильвании.

– Еще одно очаровательное американское название, и посланница столь же красива, какой может похвастаться Нью-Джерси, – ответил Альберт, кивая Ирен.

К этому моменту моя рука отчаянно стремилась вырваться из-под правления Британии, но не находила возможности для вежливого отступления. Поэтому я проделала старый добрый американский школьный реверанс и мимоходом отняла руку под предлогом необходимости приподнять подол юбки в процессе приседания.

– Всегда приятно видеть вас вновь, ваше высочество, – отметила Ирен во время моего маневра.

Принц любезно кивнул. Он казался человеком дружелюбного характера.

– Особенно во время моего текущего визита в Париж, который проходит так… спокойно благодаря вам. Чего не могу сказать о представлении, которым мы все здесь сегодня наслаждались, хотя для меня никогда не будет более захватывающего шоу «Дикий Запад», чем позапрошлый июнь в Лондоне. Тогда вместе с королями Дании, Бельгии, Греции и Саксонии я совершил оглушительную поездку в деревянном экипаже под вой и стрельбу атакующих индейцев. Довольно захватывающе. Потом я сказал Буффало Биллу: «Полковник, вы ведь никогда не собирали четырех королей вот так всех вместе, верно?» – «Я никогда не собирал четырех королей, – ответил он, – но четыре короля и принц Уэльский – это уже флеш-рояль, и это беспрецедентно».

Принц засмеялся при воспоминании о находчивом и лестном ответе шоумена. Признаюсь, сообразительность нашей американской легенды впечатлила меня не меньше, чем легкость, с которой он держал себя с иностранной аристократией.

Ирен тоже были присущи подобное остроумие и сметливость. Я оглянулась и увидела, что она отошла переговорить с бароном, невысоким мужчиной с седыми баками, характерными для его поколения.

К этому времени баронесса подошла спасти меня от принца – или, возможно, принца от меня. Я бросила на нее вежливый взгляд и уперлась в холодные оценивающие глаза женщины, воспринимающей всех прочих дам как соперниц, по крайне мере, при первой встрече.

Мне подумалось, что Эдвард Альберт мог быть ее близким другом, поэтому, прежде чем присоединиться к Ирен, я послала ему на прощание ласковую улыбку, только чтобы досадить баронессе.

– Ваши теории очень интригуют, – говорил барон. – Если я что-нибудь еще могу сделать, только скажите.

Ирен пробормотала благодарности, беря меня под локоть, и мы оставили ложу со всеми ее обитателями и формальностями.

– Что вы теперь думаете о Брэме Стокере, вновь увидев его? – спросила меня примадонна, когда мы ушли.

– Самый милый англичанин, которого я когда-либо встречала, даже не считая принца, который довольно неплох для наследника престола.

– Вы еще не видели Годфри, – сказала она с довольной улыбкой женщины, относительно недавно вышедшей замуж. Впрочем, я относилась к счастливому супружеству с сомнением, помня тяготы моей матери в браке. – Но мне интересно: как по-вашему, может ли Брэм быть, как выражаются французы, завсегдатаем борделей?

Я долго обдумывала свой ответ:

– Если так, то ему там были бы рады.

Ирен все еще смеялась над моим ответом, когда джентльмен, о котором шла речь, действительно невинный в этом вопросе, как агнец, вновь присоединился к нам, чтобы провести нас за арену на обширную площадку, где расположились лагерем участники шоу.

Целый палаточный городок устремил свои непритязательные пики в едкий воздух. Люди и животные сновали туда и сюда большими группами, и все они, кроме лошадей, выглядели необычно с точки зрения жителя любого европейского города.

Мистер Стокер остановился рядом с огромным шатром, который он назвал столовой для труппы. Мимо нас прошли индейцы с раскрашенными белой, черной, зеленой и красной красками лицами, с перьями и косами на головах. Мистер Стокер извинился, сказав, что должен найти знаменитого индейского воина и шоумена.

Теперь я могла по-настоящему распрямить плечи! Я-то видела постановки Буффало Билла несколько раз, а вот Ирен Адлер Нортон была тут явным новичком. Еще только подходя к огромной палатке, она взирала на нее с почти детским изумлением и любопытством.

– Меня вынудили пропустить этот спектакль, когда я жила в Лондоне, – призналась она наконец.

– Вынудили? Не могу представить, чтобы вас могли вынудить сделать что-либо.

– О моя дорогая Пинк! Всех нас, так или иначе, вынуждают к чему-то на протяжении нашей жизни. Мы просто не замечаем давления, особенно со стороны одной из четырех властей.

– Четыре власти. Это значит аристократия, духовенство, сословия и… газеты – это четвертая власть?

– Думаю, вы заслуживаете высокой оценки за этот ответ. – Она искоса посмотрела на меня. – Здесь, в Париже, четыре власти немного другие, как и всё в Париже: модное или клубное общество, пресса, художники и даже морг. Итого мы имеем: общественность, сенсация, воображение и смерть. Заметьте, что парижская пресса – вторая власть. Англосаксонский «старый порядок» – дворянин, священник, торговец, журналист – распространяется только на Англию и Соединенные Штаты.

– Но у нас в Америке нет аристократов, – запротестовала я.

Мистер Стокер вернулся как раз вовремя, чтобы услышать мое мнение.

– Конечно же, есть, мисс Кокрейн. Они зовутся нуворишами и промышленными магнатами. Они поднимаются скорее благодаря черным чернилам, чем голубой крови. Некоторые называют это плутократией, но я бы назвал это Мидасократией.

– Мне нравится, – согласилась я.

– Это потому что в нас троих не так уж много голубой крови, как и в этой компании грубых наездников, – сказала Ирен.

Я оглянулась и посмотрела на труппу, напоминавшую лагерь солдатского сброда без мундиров, и заметила:

– Пусть это лишь спектакль под открытым небом, но он служит напоминанием о большом кровопролитии в недалеком прошлом.

– Я в восторге от шоу! – признался мистер Стокер, оборачиваясь и рассматривая огромное скопление палаток, между которыми служители водили массивных животных и сновали дрессировщики. – Я полагал, что спектакли в «Лицеуме» грандиозны. В одном только четвертом акте «Фауста» было задействовано двести пятьдесят колдунов, демонов, бесов и гоблинов. Но это… привезти через океан сто животных-актеров и несколько сотен людей, исполнителей и рабочих – поразительно! Ирен, я рад, что вы дали мне возможность продолжить знакомство с полковником Коди, – добавил он с низким поклоном. – Генри Ирвинг и Эллен Терри участвовали в его чествовании по случаю приезда шоу «Дикий Запад» в Лондон в прошлом году, но, боюсь, я затерялся среди таких личностей, как Оскар Уайльд и другие знаменитости. Поэтому я рад новой возможности увидеть работу полковника. Я могу многое узнать у Буффало Билла о животных, реквизите и статистах для «Лицеума». А вот и он.

– Стокер! – закричал высокий экстравагантный человек, который шел к нам, словно ожившая афиша.

Длинная желтая бахрома на его рубашке и брюках из оленьей кожи развевалась в такт энергичной походке. Голову венчала небрежно надетая светлая фетровая шляпа с лихо загнутыми полями. И что за гордая и удивительная это была голова – почти исполинская, словно косматые головы бизонов, охотой на которых был известен полковник и которых он привел почти на грань вымирания. Хотя он щеголял усами и козлиной бородкой, длинные волнистые волосы ниспадали по спине совсем как распущенные женские локоны.

Но горе любому, кто решил бы усомниться в мужественности шоумена, известного по всему миру как Буффало Билл! Благодаря нескончаемым бульварным романам Неда Бантлайна я слышала и читала о полковнике всю свою жизнь: в двенадцать лет он стал курьером у американских поселенцев, в пятнадцать – наездником почтовой службы «Пони-экспресс», в двадцать – разведчиком американской кавалерии и охотником на бизонов; он был обладателем медали Почета, проводником на охоте для особ королевских кровей, а с семидесятых – звездой постановок о собственных приключениях.

Известное на весь мир шоу «Дикий Запад» всего лишь увековечило память о жизни человека, который лично изменил будущее континента, некогда черного от стад пасущихся бизонов. За шестнадцать лет косматые животные и охотившиеся на них индейцы фактически исчезли; крупный рогатый скот и белые люди наводнили прерии, когда-то знавшие больше дерева, чем стали. Долгая, горькая и жестокая борьба индейцев за свои территории теперь, похоже, тоже закончилась. Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как всего через неделю после самого громкого поражения в войне с индейцами Уильям Ф. Коди убил вождя Желтую Руку и снял с него скальп, мстя за гибель офицера Кастера и разгром Седьмого кавалерийского полка. Теперь индейцы подвизались в качестве артистов в гастролирующем шоу. Я читала газетные статьи, в которых Буффало Билл утверждал, будто индейцы сиу не виноваты в смерти Кастера, что они были лишь искусными воинами, вставшими на защиту своих семей и своей земли. Герой войны стал миротворцем.

Признаюсь, от приближения знаменитого скаута у меня по спине пробежала дрожь, подобная ознобу, что две ночи назад пробирал меня во время нашего с Ирен посещения неисследованных катакомб под собором Парижской Богоматери.

Но на сей раз причиной озноба был не ужас, а гордость за свою страну. В отличие от Ирен, я покинула Штаты совсем недавно. Хотя я видела шоу «Дикий Запад» на Мэдисон-сквер-Гарден и знала Буффало Билла как превосходного актера и руководителя огромной труппы мужчин, животных и нескольких достойных женщин, я никогда лично не сталкивалась с исключительным магнетизмом этого человека. А он был необоримым. Даже Ирен стояла молча, безоружная перед лицом явления такого масштаба.

Это был принц прерий во плоти, и гораздо более представительный, чем тучный принц Уэльский.

Буффало Билл прищурился, когда мистер Стокер представил его Ирен:

– У вас боевой вид, мэм. Вы стреляете?

– Только для самообороны. – Брови полковника взлетели от ее предельно серьезного тона. – Но я фехтую, – добавила она.

– Вы ездите верхом?

– Не так много, не так хорошо и не так далеко, как хотелось бы, но я… отличный пешеход.

Буффало Билл рассмеялся.

– Боюсь, что я закоренелый городской житель, полковник Коди, но я работала на Пинкертона, – при этих словах полковник вытянулся то ли от удивления, то ли намереваясь отдать честь, – и я пришла к вам в поисках информации, касающейся ужасных преступлений.

– Вы агент Пинкертона?

– Была когда-то. Теперь я живу в Европе и занимаюсь частными расследованиями для собственной выгоды и развлечения. – Ирен подошла ближе и прикоснулась к его обтянутой оленьей кожей руке. – И по просьбе состоятельных людей. Моим клиентом был Тиффани. И… – почему-то она едва не поперхнулась следующим именем, но затем швырнула его, словно средневековую латную рукавицу, – король Богемии. И… прочие, кого я не осмеливаюсь называть.

Глаза с прищуром, видевшие диких животных и племена, исчезнувшие с американского Запада, оценивающе смерили Ирен. Она не вздрогнула, даже не моргнула.

– Что ж, мэм. – Полковник снял шляпу с тем же щегольством, с каким отвешивал поклоны в конце четырехчасового шоу «Дикий Запад». – Если вы друг Брэма и утверждаете, что вам нужна моя помощь, я к вашим услугам. Во всяком случае, я смогу уделить вам сегодня полчаса. Как видите, в Париже я гвоздь программы и по восемнадцать часов в день бегаю с одного торжества на другое, не говоря уже о двух ежедневных шоу.

– Я очень благодарна за ваше драгоценное время и вашу помощь. – Ирен взяла его под руку, словно они вдвоем направлялись на ужин в Кенсингтонский дворец.

На моих глазах опытный дрессировщик зверей попал в руки опытной дрессировщицы хомо сапиенс.

– Извините нас, Брэм, – сказал полковник нашему проводнику, который кивнул и остался стоять на месте.

Меня же никто не остановил, поэтому, когда пара направилась на вытоптанную центральную арену, я пошла за ними, как ребенок, пытающийся хотя бы подглядеть, если не подслушать разговор взрослых. Я заметила, что Ирен, несмотря на глубокую увлеченность разговором с шоуменом, умудряется не наступать на навоз, который животные оставляли на своем пути – буйвол есть буйвол.

Я старалась ступать по ее чистым следам. Воистину она «отличный пешеход»! Не удивительно, что Буффало Билл почувствовал расположение к примадонне. Она ни на что не претендовала, но и ни за что не извинялась.

Надо и мне запомнить этот прием на будущее.

– Вы меня извините. Я переехала в Европу, когда мне было восемнадцать лет, – начала Ирен.

– Несомненно, это случилось лишь недели две тому назад, мадам.

– Вы слишком много переняли у французов, полковник!

Он засмеялся и все же продолжил:

– Я имею дело со стадом животных, но знаю каждого из них. У каждого свои шрамы, поступь, очертания. Свое клеймо. Простите, что говорю с такой грубостью, но и на вас есть клеймо, какого нет ни у кого. Я видел вас раньше. Давно. На востоке Штатов. Сумеете переубедить старого разведчика?

Она молчала, пока они петляли мимо кучек навоза, словно прогуливаясь в дворцовом парке.

– Вы полагаете, в конце семидесятых, полковник?

Он кивнул:

– Я тогда выступал на восточном побережье в постановках по бульварным романам о моих приключениях.

– Возможно… разве что вы вспомните русалку Мерлинду и «Сокровища Черной Бороды».

Они остановились. Буффало Билл пристально смотрел на Ирен Адлер. Затем он снял шляпу, отвесил низкий кавалерийский поклон и щелкнул окаймленными бахромой штанин каблуками, подняв облачко пыли. Его смех был столь же громким, как оглушающий рев стада.

– Будь я проклят! Задерживать дыхание целых пять минут в огромном резервуаре с водой; волосы длиннее моих, волнистые, словно морские водоросли, и этот причудливый блестящий хвост, изгибающийся, словно луговая трава во время бури! Пять минут под водой, глаза открыты, вся на виду. И все это время таскать на себе тонну драгоценных побрякушек… Я засекал время, мадам Русалка. Аттракцион действительно длился пять минут. Как вам это удавалось?

– А как вам удалось снять скальп с Желтой Руки?

– В угаре сражения, – вздохнул он. – Я не отрицаю некоторой кровожадности, но Запад тогда и впрямь был диким. Мужчины способны на большее, чем могут себе представить.

– На хорошее? Или плохое?

– И на то и на другое, мэм. Женщины тоже, полагаю.

Она кивнула, словно он прошел устроенное ею испытание, и неожиданно вернулась к прежней теме:

– Я много работала, чтобы стать оперной певицей. Мне нужны были деньги для уроков. А в опере главное – это владеть дыханием. Мерлинда помогла мне стать женщиной, которая поет, а не плещется в бадье ради ужина, и с тех пор критики всегда отмечали мое несравненно долгое дыхание.

– Гранд-опера или родео «Дикий Запад». Всё это шоу, не так ли?

– Да, так и есть, но сейчас я вовлечена в дела слишком реальные, чтобы рассматривать их как представление. И жертвами кровожадности, о которой вы только что упоминали, сейчас становятся беспомощные женщины.

Полковник вновь остановился:

– Вы стреляли в целях самозащиты?

Она кивнула.

– Кого-нибудь убили?

– Из людей – пока нет. Но прошлой ночью в нас самих стреляли возле собора Нотр-Дам.

Билл Коди оглянулся на меня; его глаза метко сфокусировались на моих, словно поймав цель. Все это время он знал, что я здесь и подслушиваю. Я поняла, что он замечал каждый мой шаг, каждый вдох. Ни на секунду он не забывал о моем присутствии.

– Две женщины, совсем одни, ночью? – произнес он скептически.

– Я была одета как мужчина.

Молчание стало оглушительным.

– Мы были в парижском морге, – добавила Ирен, водружая одну нелепицу на другую.

– Я и говорю: на вас есть клеймо, – наконец процитировал себя Буффало Билл. – Вы преследуете собственную Желтую Руку.

– В некотором смысле. Но мне нужна справедливость, а не скальп.

– На самом деле его звали Желтые Волосы. Это газетчики переделали имя в Желтую Руку. Полагаю, они посчитали, что индейца не могут звать Желтые Волосы. До странности уместное имя, учитывая, что Кастер был известен длинными светло-рыжими волосами.

Я вздрогнула от сравнения: мертвый офицер кавалерии со светло-рыжими волосами. Индеец, известный под именем Желтые Волосы, участвует в битве, а позже его убивает и скальпирует белый скаут, охотник на бизонов и гроза индейцев, который теперь ведет всемирно известное шоу с участием бизонов и индейцев…

– Я давно живу в Европе, – повторила Ирен, возвращаясь к своему окольному вступлению. – Я не знаю обычаев приграничных территорий, которые так хорошо знакомы вам. Поэтому мне придется задать вам несколько дилетантских вопросов. Вы мне их простите?

– Вот что я скажу: да, если в следующем месяце русалка Мерлинда появится в моем представлении для французского президента.

– Полковник Коди, это было очень давно! Я даже в опере уже не пою!

– Старые навыки не забываются.

– У меня нет костюма и резервуара.

– Если я способен переправить свое шоу через Атлантику, то могу достать и стеклянный ящик с несколькими сотнями галлонов воды. – Полковник глянул на нее, словно осматривал коня. – И готов поспорить, что ваши волосы все так же длинны, а владение дыханием бесподобно, как и раньше. Это была самая невероятная вещь, которую я когда-либо видел.

– Хорошо, – сдалась Ирен, – но вам не понравятся мои вопросы.

– Вопросы еще никого не убили. Но прежде я должен кое-что спросить у вас.

– Да?

– Касательно той стрельбы у Нотр-Дама. Это же было ночью? Там до сих пор газовые лампы? Не электрические фонари?

Примадонна кивнула.

– Дымка, даже туман, густой, как козья шерсть, идет с реки?

Она опять кивнула.

– Вас обеих нельзя было узнать. Только силуэты в тумане.

– Если только стрелявший не знал, кто мы…

– То есть вы имеете в виду, что он шел за вами от морга. Мне показывали тамошнюю «экспозицию». Теперь из нее устроили шоу. А еще говорят, будто моя труппа воспевает смерть. Гм. Морг находится в задней части кафедрального собора. Оригинальная система: церковь, а затем морг, так сказать, с черного хода. Вы заметили кого-нибудь, идущего за вами?

Ирен покачала головой.

– А вы смотрели?

– Внимательно, насколько могла, чтобы не оглядываться слишком очевидно.

Буффало Билл хмыкнул:

– Стреляли не из пистолета. Не из револьвера. С таким оружием пришлось бы подойти достаточно близко, чтобы оказаться на виду, а вы при этом никого не заметили, верно?

Она вновь кивнула, внимательно слушая.

– Винтовка. Единственное вероятное оружие. Вы слышали, куда попали пули?

– В стену. Они оставили отметки на камне. Возможно, я могла бы найти нужное место днем, хоть и с трудом.

– Не вижу никакого смысла, мадам Русалка. Совсем. В таких условиях никто не смог бы попасть в цель, даже мисс Энни Оукли.

– Значит, это было предупреждение?

– В прерии обходятся без предупреждений.

– А здесь?

Он кивнул, соглашаясь, и вернулся к прежней теме:

– Так что это за тварь, на которую вы охотитесь?

– Вы выступали в Англии в восемьдесят седьмом?

– Это был триумфальный год: три шоу по специальному заказу королевы Виктории. Именно поэтому мы теперь здесь, на Всемирной выставке в Париже.

– А на следующий год, в восемьдесят восьмом? – небрежно поинтересовалась примадонна.

Коди усмехнулся:

– Через триста лет после того, как Непобедимая армада пыталась завоевать Британию и не смогла, мы покорили англичан на их же территории и снова вернулись в Штаты, выступая на побережье, где чуть более века назад Англия потеряла Америку. История полна уроков и иронии. Это было еще одно триумфальное турне. Почему вы спрашиваете?

– Именно той осенью Джек-потрошитель терроризировал лондонский Уайтчепел.

– Он настоящий дикарь.

– Но он не снимал скальпы, – возразила Ирен.

– Он отнимал у жертв намного больше.

– В Париже были новые смерти.

– Снялся с места и продолжил, верно?

Примадонна кивнула, сверля полковника пристальным взором американского орла с эмблемы США:

– Здесь тела тоже расчленяли. После смерти. Увечья менее… анатомические, но более жестокие.

– Ага. – Буффало Билл сгреб рукой свою козлиную бородку, задумавшись. – Многие из моих индейцев приглашены через агентства по найму. Иногда за ними трудно уследить, но то же самое можно сказать и о лошадях, и о бизонах, да и в некотором смысле о ковбоях.

– Кто-нибудь из индейцев покидал ваше шоу, пока вы были в Англии?

– Вы идете по ложному следу. Об индейцах пишут много чепухи. Да, у них свои обычаи, не похожие на наши. Но какие обычаи у нас с вами? Насколько я и вы похожи? Или я и та девушка? Или французский граф и индейский вождь? Кто бы ни стрелял в вас, он не был индейцем.

– Пусть так, но нападавшему нужна была смелость, чтобы практиковаться в стрельбе по парижским прохожим. Либо же счастливое неведение. Возможно, кто-то достаточно цивилизованный использует человека, принадлежащего другой культуре с диким прошлым, в своих корыстных целях.

– Это было бы не в первый и не в последний раз. – Коди вновь задумался. – Было двое дезертировавших индейцев, если только сбежавших актеров можно назвать дезертирами. Вот кто мы теперь. Актеры. Как и вы. Опера. Шоу «Дикий Запад». Два индейца не вернулись с нами в Штаты после того британского турне в восемьдесят седьмом году.

– Вы помните их имена?

– Свое-то я пока не забыл. Неистовый Лис и Длинный Волк. Длинный Волк был настоящей знаменитостью. Носил цилиндр из шкуры черного бобра со всеми своими обычными регалиями. Англичане подняли вокруг него настоящую шумиху. Он заявил, что никогда не видел такой большой деревни и хотел бы узнать ее пределы. Неистовый Лис – это другая история. Он страдал пристрастием к алкоголю. Не могу его винить в этом: сам не без греха. – Ветеран-разведчик засмеялся и покачал головой. – Вы действительно думаете, что Джек-потрошитель мог быть индейцем? Как насчет тех писем в газеты? Они были полны американизмов, но писал их не индеец.

– Письма мог сочинить кто угодно, не только сам Потрошитель.

– Кто же?

– Например, журналисты, надеясь продать больше газет. В Америке, Англии и Франции между изданиями идет непрекращающаяся борьба в попытке превзойти друг друга в сенсационности и грязных подробностях, – пояснила Ирен.

– Репортеры действительно соперничают за материал. И, дав несколько сотен интервью, могу вам сказать, что эти ребята всегда преувеличивают одно и преуменьшают другое. Хотя обычно это только мне на пользу: ложь лишь укрепляет легенду. Оскар Уайльд понял это, когда приехал в Штаты. Они с женой принимали нас во время наших гастролей в Лондоне. Мне нравится, что англичане и французы теперь приезжают к нам. Мы выросли как страна, миссис Нортон. Приобрели значимость.

Она улыбнулась:

– И в самом деле. Значит, вы утверждаете, что индейцы… полностью укрощены. Они не стали бы возвращаться к своим диким обычаям на чужой земле?

– Их обычаи не такие уж дикие по сравнению с нашими. Я понял это, когда снял скальп Желтой Руки. В прериях есть только ветер, Бог и деяния человека, и далеко не все они хороши. Но для дикости есть причины, вы должны это понимать. Индейцы поклоняются своим богам, принося им определенные жертвоприношения. И, так или иначе, поклонение всегда требует человеческих жертв. Мы славим муки Богочеловека на кресте. Чем эта история отличается от той, когда двести лет назад на руках индейцев-гуронов погиб иезуит? Некоторые индейцы равнин расчленяют тела мертвых врагов. Мы считаем это дикостью. Мы бальзамируем убитых и хороним целиком. Гораздо цивилизованнее, верно? Но некоторые индейские племена считают, что, разрезая мертвую плоть, они освобождают умершему путь к Великому Духу и не позволяют злым призракам ходить по земле. Дикость? Или духовность?

– В отношении индейцев духовность кажется довольно странной концепцией.

– Как знать. Сидящий Бык был воином, но, прежде всего, он духовный вождь. Однажды он остановил битву, усевшись на открытом пространстве между воюющими индейцами и силами армии. Они стреляли друг в друга, но ни одна пуля не попала в Сидящего Быка. Спустя какое-то время обе стороны, к своему немалому удивлению, собрались рядом с Сидящим Быком и заключили договор.

– Впечатляет, – сказала Ирен. – Однако, живя в Америке, я слышала, что женщины, попавшие в руки индейцев…

– Краснокожие могут проявлять жестокость к пленным, но так же поступали и римляне. И некоторые бледнолицые в плену приняли индейские обычаи. Индейцы потеряли свои земли, и в какой-то степени я тоже в этом виноват. Я бы хотел, чтобы они получили некоторую компенсацию. Индейцы, участвующие в моем шоу, это вожди вроде Сидящего Быка, которых правительство предпочло бы запереть под замок как врагов. Посмотрите на мои плакаты. – Он показал на стоящие повсюду железные щиты, увешанные цветными иллюстрациями. – В своих выступлениях я говорю: «Бывший враг – друг президента, американец». Невозможно сказать точнее. Индейцы равнин – лучшая легкая кавалерия на планете. Мне нравится с ними работать. Они были моими врагами, но они прекрасные воины. Я знаю индейского вождя, чье чувство собственного достоинства не уступает величию королевы Англии, которая приветствовала американский флаг на одном из трех наших представлений в Лондоне. А ведь королева Виктория правит куда дольше, чем я жил в прериях. Откуда бы у индейца взялось столько ненависти, чтобы выслеживать и убивать иностранок?

– Эти женщины были проститутками. Возможно, индейцу трудно понять подобную городскую порочность, – пожала плечами Ирен.

– Допустим, у индейцев нет борделей, но у некоторых есть рабы или военнопленные, и с этими беднягами могут обращаться довольно жестоко, будь они бледнолицыми или краснокожими, мужчинами или женщинами. И кое-какие племена, например, апачи, насилуют с той же легкостью, с какой убивают. В то время как белые мужчины тоже использовали индианок. Слово «скво» стало означать то же, что и «Джейн» или «Мэнди». В приграничных землях эти имена означают проститутку.

– На Западе проституток называют Джейн и Мэнди? – удивилась примадонна.

– Только не говорите об этом Бедовой Джейн, а то не поздоровится, – засмеялся Буффало Билл.

Ирен тем не менее размышляла вслух:

– Мэнди. Джейн. Мэри Джейн. Мэри Энн. Энни. Предоставленный сам себе индеец в Лондоне мог услышать эти имена, особенно в таком богатом на проституток округе, как Ист-Энд, и решить, что ему наконец доступна привилегия белого мужчины.

– Вряд ли! Индейцы не думают в категориях «око за око, зуб за зуб».

– Но если один из них сошел с ума?

– Душевнобольной? Думаю, это возможно. Такое может случиться, если индеец останется в одиночестве в большом европейском городе. Или пустится в запой. Но это маловероятно. Они всегда держатся сами по себе. Это то, чего они всегда хотели, и единственное, чего белые люди не могли им позволить.

– Исходя из того, что вы слышали о работе Джека-потрошителя, могут ли подобные увечья быть делом рук индейца?

– Я путешествовал по восточному побережью, когда этот парень, Джек, совершал свои злодеяния, но газеты я читал. Некоторые женщины были выпотрошены. Апачи делают подобное. Вернее, делали. Но они предпочитают живых, а Дерзкий Джеки сначала убивал жертв, перерезая горло. Он расчленял уже мертвых. Шайены и сиу поступают так во время битвы или сразу же после нее. Они могут перерезать горло после смерти или снять скальп, но это исключительно военный ритуал.

Правда в том, что солдаты и жители приграничных территорий, узнав о посмертных увечьях, взяли их на вооружение. – Разведчик бросил на меня быстрый взгляд, словно переживая, что я услышу подобные вещи. – Вы работали на Пинкертона, миссис Нортон, а эта девчушка выражала сочувствие тысячам бизонов, которых я убил. Поэтому я расскажу вам всё: белые мужчины, солдаты или поселенцы, совершали такие же или еще более ужасные злодеяния. Я не раз слышал, как они хвастались «трофеями» – сумками, сделанными из грудей индианок, ожерельями из отрубленных пальцев, причем некоторые принадлежали детям.

Я ахнула, и полковник повернулся ко мне со стремительностью атакующей змеи:

– Слава богу, подобные времена закончились. Выжившие индейцы стали диковинкой, по крайней мере за пределами Штатов. В прошлом году в Лондоне королева и некоторые ее леди щекотали подбородки индейских малышей из нашей труппы, и дети смеялись, а смех не знает языковых границ. Мы посланники мира, и мы возвращаем краснокожим их законный титул: американцы.

– Похоже, – сказала Ирен, – что недавние неприятности на границе почти закончились.

– О, возможно, мы все еще выглядим дикарями, мэм, но мы прогрессивные люди. Я горжусь тем, что я друг Теодора Рузвельта и мы вместе планируем важные дела. Города в Америке растут как грибы, но прежде чем мы замостим прерии улицами и пустим по ним трамваи, я планирую сохранить некоторые земли и их обитателей для будущего. И, – добавил он, по очереди глядя каждой из нас в глаза, – женщины в моем шоу зарабатывают наравне с мужчинами. Я поддерживаю стремление суфражисток дать право голоса всем и каждому.

– Я восхищаюсь вами, сэр! – воскликнула я и смутилась своей горячности.

– Я поверю в равноправие, только когда увижу его собственными глазами, – добавила Ирен с печальной улыбкой.

– Действительно, благими намерениями вдову не накормишь, – вежливо ответил Буффало Билл, – но идея всеобщего избирательного права не исчезнет, подобно тому как исчезли бизоны. Помяните мое слово. Я действительно хочу распространить американский образец независимости и предприимчивости по всему миру, – добавил он. – Я планирую в скором времени создать труппу из самых лучших в мире наездников: арабов, немецких кирасиров, мексиканских гаучо, русских казаков, индейцев и кавалеристов, кубинцев и тихоокеанских островитян. С Запада, с Востока или откуда-нибудь посредине, все они прекрасные наездники, и между ними больше сходства, чем различий.

– Больше сходства, чем различий, – медленно повторила Ирен. Она подождала, пока внимание Буффало Билла не вернулось к ней. – Значит, силы, создавшие Джека-потрошителя, могут брать начало в любой культуре. Западной. Восточной. Или между ними. То есть там, где мы находимся. В Европе.

Он перенес вес с ноги на ногу, загребая навоз шпорами, и кивнул:

– Да, мэм. Можно и так сказать. – Полковник глубоко вздохнул. – Возможно, ваш уайтчепелский убийца – спятивший индеец. Но можно ли их винить за сумасшествие? Представьте себе: они веками живут на американских просторах. Потом появляется первый белый человек с небольшим отрядом. И с несколькими лошадьми. Индейцы забирают лошадей и забывают о наездниках. А через несколько десятилетий появляется еще больше белых людей. И еще больше лошадей. А потом и солдаты на лошадях. И поселенцы. Сначала индейцы думают, что пришлых всего горстка, и их легко победить. Но из-за оружия белых людей сокращается поголовье бизонов, с бесчисленных миллионов до каких-нибудь нескольких тысяч. Еда, одежда, оружие – все исчезло. А белые люди продолжают прибывать, со своими женщинами, детьми, скотом, лошадьми и оружием. Наконец индейцы видят, что вместо прерии, которую они всегда знали, теперь есть другая земля, непонятная им, населенная другими людьми, тоже им непонятными, и не хватит воинов остановить новую волну, что поглощает их родину. Должно быть, жители Европы чувствовали себя подобным образом, когда с востока пришли гунны. Европейцы вдруг стали чужими на собственной земле. Поэтому я думаю, что индеец, столкнувшийся с подобным в своей жизни, может отчасти спятить. Все возможно.

Если вам еще понадобится моя помощь, дайте знать. Я больше не разведчик. Теперь нет нужды в том человеке, которым я был раньше. И сейчас моя мечта – создавать будущее, хоть я и погребен под собственным прошлым. Но я помогу вам, если потребуется. – Буффало Билл усмехнулся. – И мне не терпится представить европейской аудитории русалку Мерлинду.