Омерзительные кухонные запахи и другие вещи, слишком неприятные, чтобы тратить время на их перечисление, окружили нас в маленькой передней, где мы столкнулись со стражем этого места.

Им оказалась женщина с остроносым лицом и волосами того же огненного оттенка, что и на афише какого-нибудь монмартрского заведения сомнительной репутации. Уверена, что мимо нее без объяснений не проскользнул бы даже сам президент Франции Карно.

Но наша процессия – величавый священник, обезумевший постоялец и три размалеванные девицы – захватила ее врасплох, и она пропустила нас, не сказав ни слова. Когда мы проходили мимо консьержки, я услышала серию щелчков. С одинаковым успехом она могла как перебирать четки, так и открывать бутылку абсента. У французов и то и другое – опора для души в моменты неуверенности.

Мы взобрались по темной узкой лестнице по очереди: сначала наш пленник, потом отец Холмс, Ирен, Элизабет и я.

Злополучный Келли жил в комнате на первом этаже, рядом с лестницей.

Послушный, хотя все еще, видимо, обеспокоенный, он пропустил священника в дверь, которая оставалась открытой. Мы последовали за ними, пока все не оказались в убогой маленькой комнатке, обставленной лишь самой необходимой мебелью.

Пока Шерлок Холмс усаживал Келли за стол с кривыми ножками, дополненный парой расшатанных стульев, я обвела взглядом койку с грязным покрывалом, ночной горшок рядом с ней и кресло без спинки в углу. Здесь не было камина, только дверь, окно на улицу и маленькое слуховое окошко высоко на боковой стене.

Комната драпировщика не могла похвастать ни одним предметом, не покрытым грязью и пылью.

Не говоря никому ни слова, Ирен прошла к выходящему на улицу высокому окну. Рамы, удерживающие стекла, делились на две части в стиле, известном как «французские двери».

Примадонна быстро захлопнула распахнутую створку и кивнула, подзывая Элизабет, которая поспешила занять позицию перед закрытым окном.

Я оказалась ближе всех к двери. По кивку Ирен я тоже закрыла ее и встала рядом.

Шерлок Холмс не обращал внимания на наши перемещения, полностью сосредоточившись на пленнике, пока усаживал его на табурет.

Проследовав к креслу в углу, Ирен тоже села.

Глаза Келли, словно под гипнозом, следили за каждым нашим движением.

Я не привыкла внушать ужас кому бы то ни было и подивилась, что мне это удалось только в таком испорченном обличье, хотя и сама отшатнулась бы, повстречав нашу троицу на улице и не зная наших настоящих личностей.

Но в этой комнате присутствовал лишь один человек в своем настоящем обличье, и это был подозреваемый.

– Вы ведь не подпустите их ко мне, отец? – снова захныкал он.

Чем мы могли ему навредить, в самом-то деле? Особенно если он достаточно праведен, чтобы противостоять искушению тем типом женщин, который мы олицетворяли.

Но он продолжал ерзать на табурете, дабы убедиться, что мы не предпринимаем попыток приблизиться к нему. Я видела, что он готов скорее умереть, чем попытаться пересечь охраняемый мною порог.

– Вы Джеймс Келли, драпировщик из Ист-Энда? – спросил его мистер Холмс по-английски.

Келли моргнул; его мутные глаза на секунду прояснились.

– Как странно. Я слышу голоса. Благозвучная небесная музыка, хор, говорящий на множестве языков. Здесь в любом случае два языка. Ваше святое присутствие удерживает тех демонов на расстоянии, отец, и мне теперь позволено слышать ваши французские слова по-английски. Не покидайте меня, умоляю! Они набросятся на меня как очумелые и принудят к распутным действиям.

– Успокойся, сын мой. Вижу, что тебе нехорошо.

– Нехорошо?! Да меня испортили эти дьявольские женщины! Будь они прокляты, те, кто заразил меня сифилисом, невинного юношу, каким я всегда был. Грязный заговор! Прошу, заставьте их исчезнуть, отец!

– Увы. – Шерлок Холмс посмотрел через плечо на Ирен, сидящую в углу, потом глянул, как мы с Элизабет стоим на страже у окна и двери. – Поначалу и я надеялся на подобное избавление, но оно не свершилось. Итак… – Он отстранился, посмотрев вниз на мужчину, и его голос обрел авторитарную уверенность. – Ты по профессии мебельщик, и это твое последнее занятие, но я вижу, что в течение некоторого времени ты был моряком. Ты родился в Ливерпуле, был недолго женат, но опустился до пьянства и распутства. Я вижу кровь убийства на твоих руках.

Мы с Ирен уже были свидетелями умения Шерлока Холмса оценивать прошлое людей по оборотам их речи, одежде и поведению, предательским следам профессии или особенностям анатомии.

Но Джеймс Келли об этом не знал и выпучил глаза, словно фарфоровая кукла. На мгновение он забыл о демоническом присутствии трех падших женщин, две из которых в действительности не были повинны ни в каких грехах.

– В-вы знаете? Но мне явился Господин. Он пришел и собрал паству, пока не снизошел Святой Дух, языками пламени повсюду, и все мы, ученики, молились на неведомых языках и пили кровь нашего Господа. Господь был плотником, а я всего лишь драпировщик, но все же я вбивал проклятые гвозди и должен искупить грех, должен искупить. Я видел Господина, и вы не Он. Как вы можете быть Им, тем, кто спасет меня?

Отчетливое недовольство прошло по загримированному лицу Шерлока Холмса. Хотя его сыскная работа, должно быть, «спасла» несчетное число клиентов от позора и даже смерти, подозреваю, что идея духовного наставления его не привлекала – ни в качестве объекта спасения, ни в качестве спасителя.

Как часто говорила мне Ирен, он полагался на доказательства, логику и науку. Думаю, любые материи за пределами рациональности вызывали его презрение, в том числе и различные тонкие чувства. На свой манер он с той же настойчивостью, что и съежившийся человек на табуретке, держал нас, безнравственных женщин, на расстоянии.

В моем случае я принимала это в качестве комплимента.

Келли вытянул вперед руки, словно пытаясь разглядеть кровь, о которой говорил Шерлок Холмс.

– Они собирались повесить меня, – сообщил он, – но я знаю, что Бог не допустил этого. У него на меня большие планы. Миссия.

– И почему Бог должен выбрать именно тебя? – спросил детектив.

– Я вырос в религиозном доме, отец, все были праведными католиками, и к пятнадцати годам меня обучили ремеслу драпировщика, и я был счастлив в полной мере, пока в один из дней не узнал о своей так называемой удаче. Я унаследовал значительную сумму: в течение десяти лет ею управлял некий Джон Ален, капитан торгового судна, не имеющий со мной родства, но принадлежала она мне.

– Божественная удача действительно осветила тебя, сын мой.

– Нет! Это была сделка самого дьявола! Я внебрачный ублюдок сатаны, оставленный блудной матерью на воспитание моей бабке. Избавившись от меня, мать, будь она проклята, ушла и позже вышла замуж за этого моряка. Ради моего же «блага» меня отлучили от любимого ремесла и отправили в коммерческий колледж, а потом на работу в ломбард, что, как по мне, находится в одном шаге от ростовщичества. Только через четыре года мое страдание убедило тех, кто распоряжался моим грешным наследством, дать мне деньги на возобновление ремесла обивщика. Я направился в Лондон.

– Да-да… – Мистер Холмс, казалось, собирался сказать еще что-то, потом сцепил руки за спиной и стал ходить вперед и назад, словно взволнованный церковник. – Лучше исповедаться быстро, одним долгим порывом. Расскажи мне, что ты делал в Лондоне.

– Работал драпировщиком, отец. Это была хорошая работа. Я любил ее. Всегда любил. Забивать маленькие шляпки гвоздей, красиво и ровно, вдоль кромки. Я часто работал над последними штрихами. Они никому не доверяли мое дело. – Он нахмурился, глянув на дверь, на окно, на нас, троих безмолвных свидетелей. – Я начал пропускать пинту или две после работы. Все так делали. – Его лицо помрачнело. – Потом вокруг появились они. Разрисованные демоны из ада! Куда деваться молодому парню? Я не знал. Выпивка затуманила мне голову! Я был хорошим мальчиком до того момента. А потом они сделали меня плохим. Я пытался сопротивляться, но они всегда находили меня, вечно кружили вокруг, дразня, желая денег. – Он покрутил головой, глядя на каждую из нас, и прижал руки к лицу, чтобы не видеть своих искусительниц. – Я сделал единственное, что было в моих силах. Сбежал. Нанялся на военный корабль, где не было этих демониц.

– Военный корабль? Как тебя туда взяли?

Келли пожал плечами:

– Он был американский. Но мне пришлось вернуться. Корабль не мог стать моим домом. Дом был… на Кертейн-роуд.

– Кертейн-роуд?

– В Ист-Энде. Я там делал мебель, а потом случайно попал на работу рядом с доками, где корабли плавают туда-сюда на материк. Я ведь тоже был моряком. Но выпивка и шлюхи никуда не делись, и дьявол выпил мой дух до дна, а я не мог сопротивляться. Поэтому я подумал, как написано в Библии, лучше жениться, чем сгореть в аду. Я нашел Сару, и мы стали гулять вместе. Но ничего постыдного! Ничего такого, что делают вам подобные. – Он вновь посмотрел на нас и резко прижал руки к ушам: – Не могу выносить их вид! Но приходится зажимать не глаза, а уши. Они так болят, боль живет между ними, и иногда мозги словно гниют, и ужасная вонь и гной сочатся у меня из ушей! – Он зажмурился, причитая и покачиваясь то ли от реальной боли, то ли от воспоминаний об агонии. – Парни сказали, что я поймал… э… заразу от грязной шлюхи, будь они все прокляты! – Келли поднял мутные глаза. – Через год мы поженились. Сара и я.

– Когда это было?

– Когда?

– В каком году, сын мой?

– А… в восемьдесят третьем. Кажется. Плохой год.

– Ты ничего не сказал Саре о своем состоянии, прежде чем вы поженились?

Он покачал головой:

– Как только мы стали мужем и женой, я увидел, что она просто еще одна грязная шлюха. Блудница, которая вовлекла меня в грех. Ей нужны были только мои деньги, как и всем им, но она оказалась достаточно умна, чтобы получить их, женив меня на себе. Может быть, она и заразила меня гноящимся сифилисом, так я ей сказал. И боль у меня в голове, в ушах… Как-то раз я взял перочинный ножик и… и я собирался откопать грязь у нее в ушах, которой она заразила мне уши. Я воткнул нож ей в ухо и копал, копал. Ее мать с визгом бросилась на улицу, но шлюхи не помогли ей. Полицейские оттащили меня от Сары, но я вскрыл зло, и оно сожрало ее, и она умерла через день или два. Поэтому меня арестовали за убийство, хотя каждому ясно, что я пострадавшая сторона. Даже присяжные рекомендовали помилование, но судья приговорил меня к повешению, хотя я говорил им, что Бог простил меня и приготовил для меня миссию.

– Тебя не повесили, – заметил мистер Холмс с легким отвращением.

– Нет, и не повесят, ибо кто стал бы винить меня за убийство шлюх?

Резкий скрип по деревянному полу насторожил меня. Келли вскочил с табурета и, пригибаясь, словно зверь, обогнул мистера Холмса и бросился к двери.

Где стояла я.

Он оказался рядом в мгновение ока и, схватив меня за руку, крутанул и отдернул от двери. Но потом не отпустил меня и не убежал. А прижал к себе и приставил что-то твердое и холодное мне к горлу.

Я почувствовала запах его страха сквозь несвежую одежду, и меня едва не стошнило.

Если бы на мне была моя обычная прогулочная одежда, то высокий воротник уберег бы шею, но распутный наряд не давал никакой защиты.

– Вот, – прошипел он, шумно дыша и брызгая слюной мне в ухо. – Мир не заметит исчезновения еще одной шлюхи, и я снова смогу заняться служением моему Господину.

Все остальные, кто был в комнате, бросились вперед в попытке задержать Келли, но тут же застыли в ужасе.

Он действовал быстро и уверенно.

Я теперь стояла в той же позе, в какой находились жертвы Джека-потрошителя в Уайтчепеле за мгновения до того, как кровь из их горла начинала хлестать на холодный булыжник улицы.

Страх кинжалом вонзился мне в сердце, но я не могла ни двигаться, ни говорить. Меня словно парализовало, как, должно быть, и всех моих защитников, но они в любом случае были слишком далеко.

Ничто не могло предотвратить стремительный удар мастера-мебельщика. Меня поразила мысль, что рука, украшавшая siège d’amour принца Уэльского, может вскоре отправить меня к Создателю.

– Ты ведь не хочешь совершать убийство перед лицом одного из слуг Господних, – сказал мистер Холмс.

Молчание и затем голос у меня возле правого уха:

– Все слуги Господни, если они действительно Его слуги, должны охотиться на шлюх.

Мы не нашли что ответить: выражение «охотиться на шлюх», предположительно из писем Джека-потрошителя, отдавалось эхом у нас в ушах.

Я слышала пульсацию своей крови, словно стремящейся брызнуть из-под кожи вслед за быстрым ударом ножа драпировщика.

Я прижала руку к левому уху, пытаясь приглушить непрерывный гул в венах. Край стального лезвия у меня на горле, тонкий, словно струна скрипки, надавил сильнее.

Шерлок Холмс стоял всего в трех шагах от меня. Ирен – в пяти. Элизабет – в десяти. С тем же успехом они могли находиться в Афганистане.

И вдруг я поняла, что должна сама себя спасти.

– Все жадные лживые шлюхи должны умереть! – вещал безумец Келли мне в правое ухо.

Я задвигала пальцами, осторожно проводя по левой стороне головы, словно прощупывая корзинку для шитья, полную булавок и иголок.

Рукоделие развивает тонкую чувствительность. Вслепую я вытянула за головку шляпную булавку из прически и со всего размаху вонзила длинное стальное острие в грубую руку, что держала меня между шеей и плечом.

Келли взвыл; три фигуры бросились к нам, словно борзые в прыжке, а я позволила себе соскользнуть на пол. Забыв про гордость, я на четвереньках отползла прочь от драки, несмотря на ужасно грязный пол.

Когда я посмотрела вверх, Шерлок Холмс уже крепко держал драпировщика. Для худощавого мужчины сыщик казался невероятно сильным. Но не только благодаря мистеру Холмсу Келли внезапно перестал бороться: Ирен стояла рядом, прижимая дуло пистолета к его виску. Даже безумец понимал, насколько бесполезно спорить с таким аргументом.

Мистер Холмс швырнул Келли обратно на табурет, словно мешок с углем.

– Теперь, сын мой, – сказал он строго, – ты будешь отвечать на мои вопросы без повторных вспышек ярости и перестанешь обращать внимание на этих женщин. Разве ты не помнишь, что в… мм… Библии иногда… э-э… ангелы появляются в малоприятном виде?

Я бы могла ручаться, что мистер Шерлок Холмс очень смутно знаком с Библией и традициями христианской религии.

Глаза Келли задумчиво сузились.

– Я понимаю. Это проверка. Я должен доказать, что достоин идти по следам Христа, слушаясь его прислужника, и не важно, какие искушения меня окружают. – Он молитвенно сложил руки и распрямил плечи. – Да. Я докажу свою способность сопротивляться этим дьяволицам, которые, как вы говорите, на самом деле замаскированные ангелы.

– Замечательно. – Мистер Холмс вновь сделал паузу. – Ты работал над особенным предметом мебели для «Братьев Дюран»?

Келли заерзал на табурете:

– Вещь ангельской красоты для дьявольских актов, но я не знал ее предназначения, пока не привез в дом греха и позора.

– Разумеется не знал, – успокоил парня мистер Холмс, словно действительно был церковником. – Ты послужил невинным орудием. Но когда ты попал туда и понял…

– Я сбежал, отец. Сбежал со всех ног.

– Ты не развлекался там?

– Развлекался? Да кому я сдался в таком месте?

– И не спускался в винный погреб?

Лицо Келли напряглось то ли от отвращения, то ли от попыток выглядеть честным.

– Вино? Признаюсь, я люблю пропустить пинту, другую, но вино – для Господина и для мессы, а не для тех дел, которые вершатся в таких местах, как это. И не для нашего брата.

– Значит, ты утверждаешь, что ушел из дома сразу же, как только… кушетка была доставлена?

– Я работник, отец. Я выполняю работу, а потом ухожу.

От моего внимания не ускользнуло, что Келли и уничтожение падших женщин мог считать призванием или даже долгом.

– Хм, – произнес мистер Холмс с тем же скептицизмом, что охватил меня. – Теперь ты должен рассказать мне о своей миссии, полученной от Бога, и о том, как ты ее выполнял.

Если бы между нашей троицей и этим безумцем не стоял прославленный сыщик, я уверена, ни одна из нас не осталась бы в комнате во время последующих излияний. Во всяком случае, я бы охотно сбежала, особенно после бесконечно долгих мгновений в смертоносных объятиях Келли. Однако, судя по завороженному выражению на лицах Ирен и Элизабет, страх был самым слабым чувством из тех, что они испытывали, хотя у меня по коже бегали мурашки, словно едкая ненависть этого человека превратилась в ядовитые плевки, язвящие мне не только тело, но и душу.

Его идея была проста: женщины – коварные, порочные, больные создания, желающие его денег и принуждающие его к нежеланным связям. Бог поручил ему миссию остановить их ради блага всех добропорядочных мужчин, и он при любой возможности исполнял свой долг. Он был причастен к ужасающему количеству нападений, но его отчеты оказались настолько несвязными и запутанными, что понадобились бы долгие часы допросов, дабы разобрать, где тут правда, а где бред. При этом Келли всё отрицал, когда разговор зашел о лондонских убийствах, хотя, похоже, очень хорошо был о них осведомлен. Впрочем, какой житель Уайтчепела не знал о них?

Во время этого бессвязного повествования я начала понимать, почему лондонская пресса предположила, что Потрошитель скоро умрет или попадет в пристанище для сумасшедших.

Вне всяких сомнений, тут требовался продолжительный и обстоятельный допрос. Мы остались в жалкой комнатушке Келли, пока Шерлок Холмс передавал ее обитателя инспектору ле Виллару и двум жандармам внизу на улице.

На окне не было штор, но Ирен, чтобы выглянуть на улицу, по привычке прислонилась спиной к смежной стене, выцветшей, как и вся обстановка.

– Это всё? – затаив дыхание, спросила Элизабет, не обращаясь ни к кому конкретно. – Мы стали свидетелями задержания Джека-потрошителя?

– Похоже на то, – сказала Ирен. Она многозначительно посмотрела на девушку. – Но было бы преждевременным делать какие-либо заявления для общественности.

– И это… был Шерлок Холмс собственной персоной?

– Не совсем собственной персоной.

– Вот бы с ним познакомиться.

Едва она произнесла эти слова, как узкая дверь в комнату со скрипом открылась и на пороге показалась высокая фигура французского священника.

Мы все обернулись и тут же двинулись к нему. Возможно, великому сыщику частично передалась мания Келли, потому что он, как показалось, растерялся и шагнул назад.

– Он арестован? – уточнила Ирен.

– Он Потрошитель? – спросила Элизабет.

– Он сумасшедший? – добавила я.

Игнорируя наши вопросы, он задал собственный:

– Я узнал командные замашки мадам Ирен Адлер Нортон, – он слегка ей поклонился, – но мне не удалось понять, за каким из этих прекрасных цветков французской женственности скрывается мисс Нелл Хаксли, а за каким – мисс Пинк с улицы де Мулен.

Мы с Элизабет обменялись взглядами – лица у нас были так размалеваны, что мы сошли бы за сиамских близнецов, – и улыбнулись друг другу, довольные, что удалось хотя бы немного сбить с толку Шерлока Холмса.

Протянув друг другу руки, пока они не соприкоснулись, мы улыбнулись и все разом повернулись лицом к сыщику.

– Ха! – выделил он меня длинным обвиняющим указательным пальцем. – Я говорил вам, мисс Хаксли, что нас выдают привычки. Теперь, когда этот безумец избавил нас от своих завываний, я могу безошибочно расслышать позвякивание вашей знаменитой цепочки.

Я машинально скользнула рукой между складками юбки в потайной карман.

– Благодарю вас, теперь я уверен окончательно. – Он повернулся и поклонился Элизабет. – Я неделю не видел мисс Пинк, но должен сказать, что в качестве настоящей куртизанки она выглядела намного лучше, чем в качестве поддельной. Жаль, что при нашем первом разговоре вы так мало знали об убийстве. Возможно, теперь вам известно немного больше. – Детектив бросил взгляд на Ирен. – Вы обе – американки, насколько я осведомлен?

– Верно, – сказала примадонна. – Но вы не ответили на наши вопросы.

– Прошу меня извинить, – произнес он. – Не хочу посещать полицейский участок в таком виде.

Он подошел к закрытым окнам и, используя отражающую поверхность стекла в качестве зеркала, буквально стер со своего лица любое сходство с французским священником.

Впрочем, Ирен была слишком хорошо знакома с театром, чтобы воспринимать акт снятия грима как уважительную причину для молчания.

Приблизившись, она застыла за плечом Холмса, будто призрак в импровизированном зеркале.

– Келли был одним из подозреваемых у лондонской полиции, – заявила она.

– Вы правы. Мистер Келли заинтересовал их больше других, особенно когда исчез сразу после ужасной смерти Мэри Джейн Келли. Полицию заинтриговали его передвижения, но Скотленд-Ярд его потерял. А я – нет, установив в конечном итоге, что он преодолел восемьдесят миль до Дувра, после чего сел на корабль до Дьеппа. Так как были и другие, более вероятные кандидаты, я решил сосредоточиться на них. Один за другим все претенденты на роль убийцы по той или иной причине отпали, поэтому полиция и пришла к официальному заключению, что Джеком-потрошителем был Монтегю Джон Друитт, адвокат и школьный наставник, совершенно сумасшедший, тело которого весьма кстати всплыло в Темзе в самый последний день восемьдесят восьмого года, тридцать первого декабря. Как было установлено, труп пробыл в воде по меньшей мере месяц. Его подозревала в преступлениях даже собственная семья, потому что он давно был известен своими так называемыми «сексуальными отклонениями».

– И вы думаете, что Друитт?.. – спросила Ирен.

– Пришелся кстати и удачно оказался мертв. Вот и всё. – Сыщик снял кустистые белые брови, шевелюру и накладку, которая превращала его английский ястребиный нос в нечто столь огромное, что даже Сирано де Бержерака привело бы в отчаяние.

Сняв белый парик священника, Шерлок Холмс со своим естественным темным цветом волос стал походить на смышленую выдру с птичьим клювом. Когда он принялся расстегивать длинный ряд пуговиц от горла до самого низа сутаны, словно в комнате не было посторонних женщин, я отвернулась.

Но так как со стороны Ирен и Элизабет, которые обладали большей смелостью, не послышалось возгласов возмущения, я повернулась обратно. Под объемной черной сутаной на сыщике была повседневная одежда. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы поправить манжеты и галстук, а затем сложить сутану в тот же кожаный саквояж, что я видела у него ранее.

– В любой стране нельзя слишком долго испытывать терпение полиции, – сообщил Холмс, полностью упаковав облачение французского священника в саквояж. Отвернувшись от своего импровизированного зеркала, он удовлетворенно посмотрел на нас. – Для вашего сведения, леди, у лондонской полиции было еще два главных подозреваемых, которые показались мне маловероятными. Одним был Космински, польский еврей, ненавидевший женщин, особенно проституток. Другим – Михаил Острог, русский доктор и осужденный, интригующее сочетание в любой криминальной истории. Я уже давно говорил Уотсону, что врач, становящийся преступником, способен на самые жестокие деяния. Думаю, того, кто однажды нарушил клятву Гиппократа, уже ничто не способно удержать.

– Почему Острог стал подозреваемым? – спросила Ирен.

– Ну, он страдал манией убийства, такие люди носят с собой хирургические скальпели. И он отличался жестокостью по отношению к женщинам. Готов отдать полиции должное за обнаружение поразительного числа негодяев, но я полагаю, что эти мужчины скорее годились для сумасшедшего дома, чем для виселицы. Как видите, даже такой известный убийца, как Келли, избежал повешения благодаря лечебнице. К счастью, здесь его побег закончился, и вместе с ним, как мы надеемся, и карьера Джека-потрошителя.

Мы молча переглянулись.

Мистер Холмс между тем достал из саквояжа цилиндр, надел его и направился к двери, словно врач, попрощавшийся с выздоровевшим пациентом.

– Думаю, все вы можете считать свое участие в этом деле оконченным. Келли – сумасшедший, который однажды уже был осужден за убийство. Возможно, он избежит судебного процесса в Англии, но он наверняка попадет в сумасшедший дом во Франции. Буйство Потрошителя в Лондоне прекратилось, убийства в Париже успешно раскрыты, так что теперь лучше позволить спящим бешеным псам умереть.

Я не одобряю ваших усилий в этом расследовании, – добавил он, – но признаю, что сегодня ваше появление и присутствие здесь помогло вывести подозреваемого из равновесия и выявить таким образом его мании. Так что в данном случае вы нечаянно оказали мне помощь. Полагаю, что столь опытные дамы смогут найти дорогу обратно в отель «Лувр» без сопровождения, и прощаюсь с вами.

На выходе он посторонился, пропуская нас в открытую дверь.

Элизабет вышла первой.

– Я бы хотела как-нибудь еще побеседовать с вами, мистер Холмс.

– Это крайне маловероятно, мисс Пинк.

Я шагнула следующей, ничего не говоря.

– Советую взять уроки французского языка и географии, – язвительно обратился ко мне сыщик. – Есть улица Капрон, но там нет фирмы краснодеревщика Дюранта, которую я тем не менее нашел достаточно быстро.

В полном смущении я проскользнула мимо него.

Ирен выходила последней и остановилась перед детективом, подняв подбородок и подставив лицо тусклому свету, сочившемуся сквозь незанавешенное окно, из которого не больше двух часов назад на улицу выпрыгнул безумец.

– Мы оказали не просто случайную помощь, мистер Холмс, что, думаю, вы поймете очень скоро. Милости просим к нам в гостиницу, как только мы вам понадобимся.

Несколько секунд он смотрел на нее. На мгновение мне показалось, что сейчас проявятся его настоящие чувства, а не привычное высокомерие, но я ошибалась.

– Увы, боюсь, для подобного частного визита не будет возможности, не говоря уже о необходимости. Я скоро вернусь в Англию.

– О, речь вовсе не о частном визите. Надеюсь, вы так же хорошо предвидите будущее, как угадываете прошлое. – Ирен улыбнулась и проплыла мимо него, как корабль на рейде.

Мы все шумно спустились по лестнице, протопали мимо ошеломленной консьержки и вышли на улицы Парижа.